Оглавление

Предисловие

Из четырех комментариев Александра Афродисийского к «Аналитикам» Аристотеля до нашего времени полностью сохранился только этот первый. Комментарий к первой книге «Первой Аналитики», по-видимому, был утрачен еще до того, как появились известные нам рукописи. Арабы уже жаловались на его отсутствие, а греческие рукописи, которые Торстрик исследовал в библиотеках Италии, Испании, Франции и Британии, содержат только этот первый комментарий. Некоторые из этих рукописей приписывают Александру и комментарий ко второй книге, но Брандис уже доказал, что он принадлежит более позднему византийскому автору, который часто цитирует самого Александра и, вероятно, использовал утраченный комментарий.

Из этого можно предположить, что все наши рукописи восходят к общему архетипу, содержавшему только комментарий к первой книге. Эти рукописи можно разделить на три группы:

1. Первая группа представлена кодексом B, старейшим и наиболее авторитетным, который лежит в основе этого издания. Он единственный заполняет значительный пробел (стр. 383,12—385,24), отсутствующий в других рукописях. Исправления, внесенные разными писцами, обозначены как B», B², B³, и большинство из них предпочтительнее оригинального текста. B» исправляет мелкие ошибки, B² вносит правки, сверяясь с архетипом, а B³ — более поздние исправления, часто основанные на догадках.

2. Вторая группа включает рукописи A, C, D, E, H, I, которые значительно уступают первой группе по возрасту и точности. Они восходят к общему источнику, где пять листов были нечитаемы, оставляя пробелы (стр. 383,12—385,24). Эти рукописи близки к Альдинскому изданию (a), напечатанному в 1521 году, которое содержит множество интерполяций, снижающих его надежность.

3. Третья группа занимает промежуточное положение и включает рукописи G, L, M, K, датируемые XIV веком. K использовался там, где B отсутствует, а L и M были сверены для более полного представления этой группы. M часто согласуется с B, но иногда содержит предпочтительные чтения. L менее надежен из-за ошибок переписчика, но иногда сохраняет верные чтения. Z, хотя и представляет собой небольшой отрывок, также относится к этой группе.

Эти три группы рукописей, несмотря на различия, восходят к общему архетипу, созданному после Александра. Многие ошибки и пропуски повторяются в B, M и А, что указывает на их общее происхождение. Леммы (цитаты из Аристотеля) в B и А часто интерполированы, а заголовки глав, различающиеся в рукописях, явно не принадлежат Александру.

Александр Афродисийский — Комментарий к первой книги «Первой Аналитики» Аристотеля

Введение

Логическое и силлогистическое исследование, которое сейчас перед нами, включающее в себя доказательный, диалектический, испытательный и софистический методы, является делом философии, хотя им пользуются и другие науки и искусства, но заимствуя его у философии. Ибо открытие, построение и главное применение этого метода принадлежит именно ей. Будучи её делом, оно некоторыми считается частью философии, а другими — не частью, но её орудием.

Те, кто называет его частью философии, пришли к этому потому, что, подобно другим предметам, которые всеми признаются частями философии, философия занимается им, делая своим делом его открытие, упорядочивание и построение. Однако это исследование, будучи её делом, не является частью ни одной из остальных частей философии — ни теоретической, ни практической. Ибо предмет его иной, чем у них, и цель в каждом случае различается. А поскольку те части различаются между собой по определённым признакам, то и этот метод, отличаясь от обеих, логично было бы отделить от них. Ведь он разнится и по предмету (ибо его предмет — аксиомы и предложения), и по цели, и по назначению. Назначение же его — показать, посредством какого сочетания предложений из положенных и принятых [посылок] необходимо выводится то или иное заключение, что не является целью ни одной из тех [частей философии].

Те же, кто называет его не частью, но орудием философии, утверждают, что оно не самодостаточно, чтобы быть частью какого-либо искусства или науки, ибо часть [философии] должна заниматься самим искусством или наукой, подобно тому как это делается в других её частях, о которых идёт речь. Часть определяется не только по тому, что её исследуют и разрабатывают, но и по тому, что её цель и построение отнесены не к чему-то иному, чем то, чем занимается сама эта наука. Ибо то, что служит для других вещей, подчинённых той же науке или искусству, не могло бы правильно противопоставляться тем, ради чего оно существует и создаётся, ни быть частью наравне с ними, поскольку оно существует ради них. То, что отнесено к чему-то иному и чья цель — способствовать открытию и построению других [вещей], разрабатывается как их орудие.

Подобно тому как в разных искусствах произведение одного искусства может быть орудием другого, поскольку его цель служит потребностям произведений того искусства, для которого оно является орудием, так же и в одной и той же науке или искусстве некоторые [вещи] могут иметь такой же порядок по отношению друг к другу: одно будет орудием, а другое — главным делом и частью. Ведь и молот, и наковальня не перестают быть орудиями кузнечного дела, хотя и являются его произведениями.

Кроме того, тем, кто называет [логику] частью философии, приходится признавать, что эта часть философии служит орудием для других наук и искусств, которые используют силлогизмы и доказательства для построения и обоснования своих учений. Они пользуются ими, но не как своими частями, ибо тогда одной и той же частью оказались бы разные науки. Таким образом, они применяют её как орудие.

Если так, то, поскольку более архитектонично то искусство или наука, которое использует произведения и орудия другой науки, подчиняя её собственное дело своим потребностям (как, например, уздечное дело — верховой езде, а кораблестроение — кормчеству), то и другие науки и искусства окажутся совершеннее философии, для которых её часть служит орудием.

Если же скажут, что не всё логическое исследование отнесено к открытию и построению предметов, исследуемых в философии или в других науках и искусствах, но что в нём есть нечто, рассматриваемое и исследуемое само по себе, не полезное ни для чего иного, то, во-первых, они должны согласиться с древними, продвинувшими логическое исследование до уровня полезности, что его следует называть орудием, а не частью. Во-вторых, по их же мнению, полезная часть его будет орудием, а бесполезная — частью. Но если полезное лучше и заслуживает большего внимания и разработки, то, согласно их же взгляду, лучшая часть логики будет орудием философии и других наук и искусств, а менее ценная — частью.

Между тем во всём орудие занимает второе место после дела части. Далее, если бы [логика] разрабатывалась как упражнение для ума в отыскании предметов, исследуемых в частях философии, то и тогда она занимала бы место орудия. Если же — ради познания истины, содержащейся в ней самой, то она была бы частью теоретической [философии], ибо её цель — познание.

Но какое прекрасное есть в рассмотрении бесполезных частей логического метода, чтобы оно заслуживало внимания как часть философии? Ведь достойное внимания либо отнесено к чему-то другому и избирается ради него, либо имеет ценность само по себе. Не всякое знание достойно философии (некоторые вещи лучше не знать), но лишь знание божественного и почтенного, каковы те, чья природа есть божественное искусство.

Ведь и само слово «теоретический» (θεωρητικός) ясно указывает на созерцание и познание божественного (θεωρεῖν — видеть божественное). Поэтому и теоретическую философию мы называем наукой о божественном, о природных вещах и их устройстве, ибо познание их ценно само по себе.

Там же, где рассматриваемые предметы не отнесены к чему-то иному и не содержат в себе ничего приятного и почтенного, их познание совершенно излишне и не может быть свойственно философии, будучи пустой тратой времени. Ведь философу более всего свойственно ничего не делать без разумной цели — равно как и не созерцать без неё, но иметь меру и в действии, и в созерцании.

Не таковы, однако, предметы геометрии, как думают те, кто сравнивает её с бесполезной частью диалектики. Во-первых, геометрия и сама не есть часть собственно философии, как они утверждают. Во-вторых, астрономия, будучи отчасти частью геометрии, занимается созерцанием божественных и природных сущностей, познание которых заключает в себе прекрасное и почтенное.

Кроме того, геометрия даёт множество полезного для философии, ради чего она и заслуживает внимания. Ведь рассуждать не только о чувственных вещах, но и о тех, что недоступны чувствам и умопостигаемы, крайне полезно для философского созерцания, особенно если бестелесные и умопостигаемые сущности первичнее и почтеннее чувственных, которые созерцает философ-теоретик.

Более того, геометрия с юности приучает рассуждать об особенностях линий, плоскостей и тел, ни одно из которых не чувственно. А способность разделять в рассуждении то, что различается по сущности, но не может существовать друг без друга, крайне необходима для философского созерцания.

Так, начала природных вещей — материя и форма — постигаются именно так: они неотделимы в своём существовании и не могут быть одно без другого.

Более того, [геометрия] позволяет разделять в рассуждении смешанное — различия умопостигаемых [сущностей] и число родов, которым подчинено всё сущее. Ведь девять родов [категорий] существуют в подлежащей сущности и не могут существовать без неё.

И потому геометрия была столь необходима и полезна: она приучала рассуждать отдельно о линии как о некоей самостоятельной природе, отдельно — о плоскости и теле, ни одно из которых не может существовать вне природного тела.

«Она также использует умозаключения и доказательства для демонстрации рассматриваемых вопросов, приучая не доверять в философских вопросах мифическим рассказам, но требовать доказательств и считать достоверными только те положения, которые либо общеизвестны, либо установлены через доказательства. Она также использует аналогии и пропорции для обоснования своих положений, посредством чего доказываются многие философские тезисы, чего совершенно невозможно достичь с помощью бесполезной диалектики. Поэтому, будучи совершенно бесполезной и излишней, она справедливо может быть исключена из философского рассмотрения.

Хотя аналитика является инструментом, а не частью философии, это не делает её менее достойной изучения. Ведь ценность инструментов определяется значимостью того, что с их помощью создаётся или доказывается. А поскольку самые важные философские истины раскрываются через доказательства, то и аналитика заслуживает величайшего внимания. Ведь всё остальное в философии, имеющее ценность, включая прежде всего созерцание и познание истины, зависит от этого. Истина наиболее близка человеку и является величайшим благом.

Что она наиболее близка, видно из того, что, подобно тому как каждому животному свойственно нечто соответствующее его природе (одному — бегать, другому — летать, третьему — охотиться, иному — охранять, а ещё иному — переносить тяжести), так и человеку по природе свойственно знание и созерцание. «Все люди от природы стремятся к знанию», о чём свидетельствует и то, что они ценят чувства, которые являются для них главными источниками познания, а также то, что с самого детства они любят слушать и узнавать новое. Дети увлечённо слушают сказки, даже если извлекают из них лишь знание, и по этому интересу можно судить о более одарённых среди них. Это показывает, что знание и познание естественны для человека.

Кроме того, человек отличается от других животных прежде всего и наиболее явно познанием истины. Ведь если некоторые добродетели и соответствующие действия можно найти и у неразумных животных (некоторые из них кажутся храбрыми, другие — умеренными, третьи — справедливыми; некоторые считаются даже мудрыми, а иные — благородными, как можно узнать из «Истории животных» Аристотеля, состоящей из нескольких книг), то истины и теоретического разума они совершенно лишены.

Созерцание — величайшее благо для человека, ибо «истина — первое благо для богов и для людей». Если позволительно высказываться о том, что выше нас, то следует полагать, что деятельность богов заключается именно в этом. Утверждать, что они проявляют какие-то иные добродетели, совершенно несообразно, ведь добродетели связаны со страстями, которые они упорядочивают и умеряют, а божественное бесстрастно. Нравственные добродетели предполагают выбор, ибо они суть осознанные склонности. Но выбор — это обдуманное желание, а обдумывание касается того, что требует размышления. Мы размышляем о том, что зависит от нас и чей исход неясен, но никто не размышляет о том, что относится к области знаний.

Поскольку у богов нет ничего неясного в том, что ими совершается, у них нет и обдумывания, а значит, нет и выбора, а без выбора нет и таких добродетелей. Таким образом, боги непрерывно созерцают истину, а люди, хотя и не могут делать это постоянно из-за жизненных обстоятельств, отвлекающих их от самого ценного, всё же, насколько возможно, отрываясь от страстей и человеческих забот, действуют в соответствии с божественным и по праву именуемым созерцанием, видя самое ценное.

Когда душа действует согласно этой своей способности, совершая действия, подобные божественным, она уподобляется им. А если уподобление Богу — величайшее благо для человека, достигаемое через созерцание и познание истины, а истинное познание — через доказательства, то справедливо, что доказательство заслуживает наибольшего почтения и усердия, а вместе с ним и силлогистика, поскольку доказательство есть вид умозаключения.

Поэтому Аристотель сначала излагает учение о силлогизмах в «Первой аналитике», прежде чем говорить о доказательстве, объясняя, что такое силлогизм, из чего он состоит, сколько есть силлогистических фигур и каковы их различия. Фигуры подобны неким общим формам, в которые можно вставить различный материал, сохраняя одну и ту же структуру. Различия между силлогизмами зависят не от формы, а от материала.

Он также говорит о том, сколько сочетаний есть в каждой фигуре, какие из них являются силлогистическими, а какие нет, в чём различия между силлогизмами одной фигуры, какие из них совершенны и самоочевидны, не нуждаясь в доказательстве, а какие несовершенны и требуют его, и почему последние не могут считаться полноценными силлогизмами.

Кроме того, он говорит о нахождении посылок, о том, как находить посылки, подходящие для каждого вида силлогизмов, а также о разложении силлогизмов и обо всём, что относится к силлогистическому методу.

После изложения этого в двух книгах «Первой аналитики» он переходит к доказательству, которому посвящены «Вторые аналитики», также состоящие из двух книг. Поэтому первые книги названы «Первыми аналитиками», а вторые — «Вторыми», поскольку силлогизм по природе предшествует доказательству.

Как мы узнали из «Категорий», по природе первичны те вещи, которые не обратимы по отношению к своим следствиям: если есть следствие, обязательно есть причина, но не наоборот. Так же обстоит дело с родами: род по природе первичен по отношению к видам, ибо если есть вид, обязательно есть род, но не наоборот. Точно так же силлогизм первичен по отношению к доказательству: если есть доказательство, обязательно есть силлогизм (ведь доказательство — это вид силлогизма), но не всякий силлогизм является доказательством, поскольку существуют также диалектические и софистические умозаключения.

Поскольку силлогизм первичен, а доказательство вторично, книги, посвящённые первому, названы «Первыми аналитиками», а те, где речь идёт о втором, — «Вторыми».

Название «Аналитика» происходит от того, что разложение сложного на составляющие называется анализом. Анализ противоположен синтезу: синтез — это движение от начал к их следствиям, а анализ — возвращение от конца к началам. Геометры говорят об анализе, когда, начиная от заключения, они восходят по порядку к посылкам, ведущим к его доказательству, и к исходной проблеме.

Анализ применяется и при разложении сложных тел на простые, а простых — на материю и форму. Так же поступают и с речью, разделяя её на части, слоги и буквы. В частности, анализом называют разложение сложных силлогизмов на простые, а простых — на посылки. Преобразование несовершенных силлогизмов в совершенные также называется анализом, как и приведение составленных силлогизмов к соответствующим фигурам.

Именно в этом смысле книги названы «Аналитиками»: в конце первой книги даётся метод, позволяющий это делать. Там же объясняется, как разлагать простые силлогизмы на посылки, из которых они состоят, как сложные силлогизмы образуются из простых и как их к ним сводить.

Таким образом, книги, посвящённые анализу силлогизмов, названы «Первыми аналитиками», а те, где речь идёт об анализе доказательств, — «Вторыми аналитиками».

Для обучения очень полезно указывать цель и намерение изложения (ведь те, кто знает, к чему относится каждое сказанное, учатся легче, чем незнающие). Разница между ними подобна разнице между идущими по одной дороге: одни знают её конец, а другие нет. Первые идут быстрее и без труда достигают цели, а вторые устают больше. Во всём незнание подобно неопытности.

Поскольку это так полезно, автор, как и в других своих трудах, сразу в начале указывает, о чём пойдёт речь, и кратко излагает путь к цели. Ведь в словах, как и в делах, начало — это то, ради чего что-то делается. Цель — причина всего, что говорится ради неё. А раз это начало, то с него и следует начинать. Это также помогает и говорящим, и слушающим оценивать сказанное, когда ясна цель.

Кроме того, указав, что целью этого труда является учение о силлогизмах, автор тем самым учит, что рассуждение о доказательстве — главная задача всей аналитической методологии. Ведь и другие виды силлогизмов рассматриваются философом постольку, поскольку их различение полезно для доказательства и открытия истины.

Тот, кто упражнялся в диалектических силлогизмах и умеет видеть правдоподобное, стоящее рядом с истинным, легче находит истину, не обманываясь сходством между ними, а зная их различие. А знающий софистические уловки и их механизмы может избегать лжи, и это умение очень помогает в поиске истины.

Подобное же автор делает и в «Этике». Там, предварительно сказав: «Метод этого исследования — политический», он, указав, что его цель — рассмотрение государства и политической власти, лишь после десяти книг о нравах переходит к этой теме, ибо необходимо было сначала сказать о человеческих характерах, какими они должны быть у граждан, составляющих государство, ибо они — первые части государства.»

Основной текст с дополнениями

p.24a10

Сначала следует сказать, о чем и о каком [предмете] идет исследование, а именно: о доказательстве и доказательном знании.

В «Первой Аналитике» (24a10) Аристотель кратко указывает, что предметом исследования является доказательство и доказательное знание. Он подчеркивает необходимость сначала определить, о чём идёт речь, прежде чем приступать к анализу. Это введение в изучение логических рассуждений и структуры умозаключений.

Он кратко указал, какова цель и каково назначение всей аналитической науки; добавив же [вопросы] «о чем» (что требует винительного падежа) и «какого» (что требует родительного падежа), дал объяснение в винительном падеже, лишь сказав: «о доказательстве и знании», предоставив нам преобразовать сказанное и в родительный падеж. Однако в некоторых списках написано не «τε» (и), а «σ» — «ἐπιστήμης ἀποδεικτικής» (доказательного знания). И если чтение таково, то оно относится к каждому из поставленных [вопросов]: к «о чем» — через «περί ἀπόδειξιν» (о доказательстве), а к «какого» — через «ἐπιστήμης ἀποδεικτικής» (доказательного знания).

Можно также предположить, что если написано через «σ» — «ἐπιστήμης ἀποδεικτικής», то упомянутые [вопросы] «о чем» и «какого» относятся не к одному и тому же предмету, но одно — «о чем» — к предмету исследования (ибо всякое «что» есть лежащее в основе), а другое — «какого» — к свойству, рассматривающему этот предмет, так что доказательство относится к предмету, а доказательное знание — к свойству, его изучающему. И тогда объяснение будет относиться к каждому из поставленных [вопросов] соответствующим образом.

Доказательство же есть доказательный силлогизм, а доказательное знание — это состояние (ἕξις), благодаря которому возможно строить доказательные умозаключения. Ибо говорить о доказательстве — это дело доказательного знания и того, кто им обладает.

Дополнение к p.24a10

Первоначально следует сказать, о чем и чего (какого рода) наше исследование, а именно: оно касается доказательства и доказательного знания.

Аристотель кратко указывает, какова цель и предмет всей аналитической науки. Далее он добавляет:

1. «о чем» (περί τί) — это требует винительного падежа (αἰτιατικὴ πτῶσις),

2. «чего» (τίνος) — требует родительного падежа (γενικὴ πτῶσις).

Ответ дан в винительном падеже: «о доказательстве и знании» (περί ἀπόδειξιν καὶ ἐπιστήμην), но нам остается преобразовать это в родительный падеж.

Замечание о написании:

В некоторых рукописях вместо «ἐπιστήμης ἀποδεικτικής» (родительный падеж) встречается «ἐπιστήμην ἀποδεικτικήν» (винительный). Если принять второй вариант, то:

— «о чем» (περί τί) относится к доказательству (ἀπόδειξις),

— «чего» (τίνος) — к доказательному знанию (ἐπιστήμη ἀποδεικτική).

Также возможно, что:

— «о чем» относится к предмету (ὑποκείμενον),

— «чего» — к изучающей этот предмет науке (θεωρούσης τὸ ὑποκείμενον ἔξις).

То есть:

— доказательство относится к предмету,

— доказательное знание — к науке, изучающей этот предмет.

Определения:

— Доказательство (ἀπόδειξις) — это доказательный силлогизм,

— Доказательное знание (ἐπιστήμη ἀποδεικτική) — это способность, позволяющая строить доказательные умозаключения.

p. 24а11

Затем следует определить, что такое предложение.

Поскольку учение о силлогизме необходимо для учения о доказательстве, как мы уже сказали ранее, а силлогизм состоит из предложений, предложения же — из терминов, то разумно, прежде чем говорить о силлогизме, рассмотреть то, из чего силлогизм получает своё бытие. Ведь невозможно понимать учение об именах тому, кто не знает учения о слогах и буквах. После этого он намеревается изложить учение о силлогизме, показывая нам, что ради него (силлогизма) и ради доказательства он и предпринял рассуждение о терминах, подобно тому как учение о силлогизме — ради учения о доказательстве.

Какие силлогизмы совершенны, а какие несовершенны, он сам далее сделает ясным. Также (он разъяснит), что значит «находиться во всём» и «ни в чём не находиться» (ибо это обозначается выражениями «быть» или «не быть»), а именно: первое — это то же, что «принадлежать всякому», а второе — «не принадлежать ни одному». Выражения же «принадлежать всякому» и «не принадлежать ни одному» обозначают общеутвердительное и общеотрицательное суждения, как он далее покажет.

Так как в изложении учения о силлогизмах и вообще о сочетаниях в фигурах он будет использовать выражения «находиться во всём» и «ни в чём не находиться» для обозначения того, что одно содержится в другом или не содержится, то по этой причине он предварительно говорит об этом.

Дополнение к p.24a11

Затем следует определить, что такое предложение (πρότασις).

Поскольку:

1. Учение о силлогизме необходимо для учения о доказательстве (как уже было сказано),

2. Силлогизм состоит из предложений (προτάσεις),

3. Предложения — из терминов (ὄροι),

то логично, что автор сначала говорит о терминах и предложениях, прежде чем перейти к силлогизму, ведь без них силлогизм невозможен.

Аналогия:

Так же, как нельзя понять слова, не зная слогов и букв, так и нельзя понять силлогизм, не зная его составных частей.

Далее он поясняет, что рассуждает о силлогизме ради учения о доказательстве, а о терминах и предложениях — ради учения о силлогизме.

О совершенных и несовершенных силлогизмах

Аристотель далее разъяснит, какие силлогизмы совершенны (τέλειοι), а какие — нет (ἀτελεῖς).

О выражениях «принадлежать всему» и «не принадлежать ничему»

Эти фразы означают:

— «принадлежать всему» = общеутвердительное суждение (κατά παντός),

— «не принадлежать ничему» = общеотрицательное суждение (κατά μηδενός).

Поскольку эти понятия будут использоваться при анализе силлогизмов и их фигур, автор предварительно разъясняет их.

Ключевые термины и пояснения

1. Аπόδειξις (доказательство) — строгий логический вывод, основанный на необходимых предпосылках.

2. Ἐπιστήμη ἀποδεικτική (доказательное знание) — научное знание, полученное через доказательство.

3. Πρότασις (предложение, посылка) — утверждение, из которого строится силлогизм.

4. Ὄρος (термин) — элемент предложения (субъект или предикат).

5. Συλλογισμός (силлогизм) — логическое умозаключение из двух посылок.

6. Τέλειοι συλλογισμοί (совершенные силлогизмы) — такие, чья очевидность не требует дополнительных шагов.

7. «Ἐν ὅλῳ εἶναι» / «ἐν μηδενὶ εἶναι» — «принадлежать всему» / «не принадлежать ничему» (общеутвердительные и общеотрицательные суждения).

p.24a16. «Итак, предложение (πρότασις) есть утвердительное или отрицательное высказывание чего-то о чем-то; оно бывает либо общим, либо частным, либо неопределенным.

Определением предложения можно считать и то, которое он дал для высказывания (ἀπόφανσις) в трактате «Об истолковании»: «речь, в которой присуще истинное или ложное». Однако здесь он дает определение предложению в собственном смысле. Ибо хотя предложение и высказывание тождественны по своему подлежащему, но различаются по определению. Поскольку оно истинно или ложно, это — высказывание; поскольку же оно утвердительно или отрицательно, это — предложение. Или: простое высказывание имеет бытие в том, чтобы быть истинным или ложным, а предложение — уже в том, как оно имеет эти свойства. Поэтому высказывания, неодинаково обладающие ими, суть одни и те же по виду, но не одни и те же как предложения. Например, предложение, гласящее, что справедливость есть благо, сходно с тем, которое гласит, что несправедливость есть зло — оба истинны и утвердительны, но это не одни и те же предложения, поскольку в них различаются подлежащие и сказуемые. Но и утверждение, и отрицание, если они истинны, сходны в этом отношении и суть одни и те же высказывания, но не одни и те же предложения, если в них различно качество высказывания: они — не одни и те же предложения, но одни и те же высказывания.

Кажется, что он определяет предложение через то, что подпадает под него, и причина этому следующая: поскольку в «Об истолковании» он сказал, что «первым высказыванием является утверждение, затем — отрицание», а в том, где есть порядок и одно подчинено другому, первое проявляется в последующем, — в таких случаях общее для них предикативное высказывание не является их родом. Ибо в родах ближайшие виды противопоставлены друг другу, и среди них нет первого и последующего. Поскольку же предложение не есть род и не есть некая иная природа помимо тех, о которых оно сказывается, и в которых оно имеет свое бытие (как это бывает с родами), поэтому он и указал на него через утверждение и отрицание, которые ему подчинены. Ведь и сказанное в «Об истолковании» равнозначно этому: «простое высказывание есть звук, обозначающий присущность или неприсущность чего-то». Также и то, что «одна часть высказывания есть одно об одном», как он говорит в «Аналитиках», равнозначно этому; в определении же он уже не добавляет «по качеству» или «по временам», потому что это подразумевается в противопоставлении: ведь и противопоставления бывают согласно этому. Сходно с этим и определение «высказывание чего-то о чем-то», если только оно не более общее, поскольку в нем еще не подразумевается ни утверждение, ни отрицание.

Что предложение понимается многозначно, кажется, думал и Теофраст в трактате «Об утверждении». По крайней мере, он не определяет само предложение, но утверждение и отрицание.

Эти определения относятся не ко всякому предложению, но лишь к простому и так называемому категорическому; ибо «что-то о чем-то» и «общее или частное или неопределенное» — это его особенности. Гипотетическое предложение имеет свою истинность или ложность не в том, что «что-то сказывается о чем-то», но в следовании или противоречии. Данное определение относится и не к диалектическому предложению (ибо оно — в вопросе), но только к силлогистическому.

Он сказал «о чем-то» и при отрицании, поскольку и в отрицании есть некоторый подлежащий термин и сказуемый: ибо «о чем-то» здесь означает не утвердительное, но сказуемое, которое сказывается либо утвердительно, либо отрицательно. Однако в «Об истолковании», определяя утверждение и отрицание, он использовал «о чем-то» для утверждения, а для отрицания уже не «о чем-то», но «от чего-то», назвав его отрицанием «чего-то от чего-то».

Поскольку категорическое предложение определяется двумя характеристиками (качеством и количеством), он включил обе в определение предложения: качество — через указание, что оно есть утвердительное или отрицательное высказывание (ибо это первое и общее качество предложений), а количество — через указание, что оно бывает общим, частным или неопределенным. Их значения он излагает здесь кратко, но подробнее говорит о них в «Об истолковании».

Следует заметить, что понятие «общего» в этом трактате и во «Второй Аналитике» излагается неодинаково.»

Дополнение к p.24a16.

«Итак, предложение (πρότασις) — это утвердительное или отрицательное высказывание о чем-то по отношению к чему-то; оно может быть общеутвердительным, частноутвердительным или неопределенным».

Уточнение аристотелевской теории суждений, связывая ее с его более ранними работами и разъясняя различия между предложением, высказыванием, утверждением и отрицанием. Основной акцент сделан на формальной структуре суждений, их классификации и условиях истинности.

1. Определение предложения (πρότασις)

— Здесь Аристотель дает формальное определение логического предложения (суждения).

— Оно может быть:

— утвердительным (καταφατικός) — «S есть P»

— отрицательным (ἀποφατικός) — «S не есть P»

— По количеству:

— общеутвердительное (καθόλου) — «Все S суть P»

— частноутвердительное (ἐν μέρει) — «Некоторые S суть P»

— неопределенное (ἀδιόριστος) — «S есть P» (без указания количества)

2. Связь с определением высказывания (ἀπόφασις) из «Об истолковании»

— В трактате «Об истолковании» (De Interpretatione) Аристотель определяет высказывание как «речь, в которой содержится истина или ложь».

— Однако здесь он уточняет:

— Высказывание (ἀπόφασις) — это суждение по критерию истинности (истинно/ложно).

— Предложение (πρότασις) — это суждение по форме (утвердительное/отрицательное).

— Пример:

— «Справедливость — благо» и «Несправедливость — зло» — оба истинные утверждения, но это разные предложения, так как у них разные субъекты и предикаты.

3. Различие между утверждением и отрицанием

— Истинные утверждение и отрицание могут быть одинаковыми по логической форме, но разными как предложения, поскольку их качество (утвердительность/отрицательность) различно.

4. Почему предложение определяется через свои виды?

— Аристотель не рассматривает предложение как род (γένος), потому что в родах виды равноправны, а здесь утверждение и отрицание иерархичны (утверждение первично, отрицание вторично).

— Поэтому он определяет предложение через его виды (утверждение и отрицание), а не как самостоятельную сущность.

5. Уточнение: этот определение относится только к простым категорическим предложениям

— Данное определение не относится:

— к гипотетическим суждениям (например, условным: «Если А, то В»), где истинность зависит от связи, а не от предикации.

— к диалектическим суждениям (которые строятся через вопросы).

— Оно применимо только к силлогистическим (доказательным) суждениям.

6. Особенности отрицательных предложений

— В «Об истолковании» Аристотель использует:

— для утверждения: «что-то о чем-то» (κατά τινος)

— для отрицания: «что-то от чего-то» (ἀπό τινος)

— Здесь же он объединяет оба случая под «что-то по отношению к чему-то» (κατά τινος).

7. Количественная и качественная характеристика предложений

— В определении учтены:

— качество (утвердительное/отрицательное)

— количество (общее, частное, неопределенное)

— Подробнее об этом Аристотель говорит в «Об истолковании».

8. Важное замечание: термин «καθόλου» (общее) используется по-разному в «Категориях» и «Второй Аналитике»

— В других работах Аристотеля значение «общего» может отличаться, что требует внимания при интерпретации.

p. 24a22.

Демонстративное предложение отличается от диалектического тем, что демонстративное принимает одну часть противоречия, тогда как диалектическое — нет.

Указав общее определение предложения, [Аристотель] добавляет и различия, которыми отличаются друг от друга демонстративное и диалектическое [предложения], одновременно показывая, что в них присутствует общее и установленное определение предложения, и различие между ними не в этом. Во всех силлогистических предложениях есть установленное определение, но не в вопросе, ибо вопрос сам по себе не есть просто предложение, а целое диалектическое предложение.

Кроме того, поскольку в «Топике», определяя предложение, он дал его определение как диалектического предложения — «вопрос, основанный на общепринятом», — чтобы кто-то не подумал, что это определение относится к универсальному предложению, он здесь разграничивает и указывает различия между предложениями, показывая, что данное сейчас определение относится к предложению, взятому в общем смысле для общепринятого силлогизма, а не к тому, что сказано в «Топике». Там дано определение диалектического предложения, и притом ещё не силлогистического, ибо различия в предложениях соответствуют различиям в силлогизмах, при наличии некоторого общего определения предложения, как и силлогизма.

Более подробно о демонстративном предложении и его отличиях от других [видов предложений] говорится в «Второй Аналитике»: оно отличается от них и по целому [своему характеру] (ибо истинно, первично, познаваемо и необходимо), и по употреблению, и по принятию, поскольку доказывающий не задаёт вопросов. Здесь же он указывает его отличие от диалектического предложения прежде всего по способу принятия: демонстративное не заключается в вопросе и не принимается через вопрос.

Тот, кто задаёт вопрос, предлагает противоречие, будучи готовым, в зависимости от ответа собеседника, либо утвердить, либо опровергнуть его посредством будущего силлогизма, который вытекает из ответа. Так поступает диалектик, строящий силлогизм из общепринятых [положений], ибо он может опираться на общепринятое и для противоречащих [утверждений]. Доказывающий же не исходит из всего, что дано, ибо противоречащие [утверждения] не могут быть одновременно истинными. Поэтому доказывающий не задаёт вопросов, но берёт [положения] сам: он принимает то, что следует из начал и предположений, как это происходит в геометрии. Ведь геометр, желая доказать, что три угла треугольника равны двум прямым, делает это через предложения, а не через заданный вопрос.

Диалектическое предложение он здесь называет «вопросом противоречия», имея в виду «принимаемое через вопрос противоречие», что ясно из последующего: «нет разницы, ибо спрашивающий не силлогизует через вопрос, а через принятое посредством вопроса».

Предположениями же в доказательствах служат начала, ибо такие предложения и начала не доказываются, но принимаются либо как самоочевидные и непосредственно познаваемые, либо как следующие из таковых. То, что принимается без доказательства, называют и «гипотезой», и «положением» в более общем смысле.

Затем, указав на различие в употреблении, он добавляет и различие по материи, предварительно показав, что установленное определение предложения является общим и применимо как к демонстративному, так и к диалектическому [предложению], когда они берутся для образования силлогизма.

Он говорит: «нет разницы для образования силлогизма в обоих случаях», ибо и доказывающий, и спрашивающий строят силлогизм, принимая что-то относительно чего-то как присущее или неприсущее, что и есть установленное определение предложения. Хотя способ принятия различен, принимаемое соответствует общему определению предложения.

Таким образом, данное общее определение предложения применимо к принимаемому диалектическому предложению, но не к вопросу, ибо как демонстративно, так и диалектически принятое предложение имеет общее свойство — быть утверждением или отрицанием чего-то относительно чего-то, или предложением, используемым для общепринятого и простого силлогизма, ибо их утвердительный или отрицательный характер полезен для силлогизма.

Этой фразой он поясняет, как выражение «относительно чего-то» применимо и к отрицанию, говоря: «что-то присуще или не присуще чему-то».

Далее, добавляя к сказанному, он, кажется, указывает, что «относительно чего-то» есть нечто общее, или что упомянутый способ указывает на универсальное, частное или неопределённое [суждение].

Он также проводит некоторое разделение диалектического предложения: одно — спрашивающего и вопрошающего (ибо это вопрос противоречия, заключающийся в требовании от другого), который ещё не есть выражающее суждение и не есть утверждение или отрицание; другое — силлогизирующего, которое уже есть часть образуемого силлогизма и определяется материей, ибо вопрос противоречия не есть часть силлогизма.

О том, что есть кажущееся и общепринятое, сказано в «Топике».

Дополнение к Стр. 24а22.

«Демонстративное (аподиктическое) предложение отличается от диалектического тем, что демонстративное принимает одну часть противоречия.»

Аристотель подчеркивает, что различие между аподиктическим и диалектическим предложениями заключается:

1. В способе принятия (доказательство принимает одну часть противоречия, диалектика ставит вопрос).

2. В содержании (доказательство опирается на истинные и необходимые предпосылки, диалектика — на общепринятые мнения).

Разъяснение:

1. Общее определение предложения (πρότασις)

— Аристотель сначала дает общее определение предложения, которое применимо как к аподиктическим (доказательным), так и к диалектическим рассуждениям.

— Различие между ними не в самой структуре предложения, а в способе его использования.

2. Различие между аподиктическим и диалектическим предложениями

— Аподиктическое предложение (доказательное) принимает одну часть противоречия (ἀντίφασις), то есть утверждает или отрицает что-то определенно.

— Диалектическое предложение формулируется как вопрос, требующий выбора между двумя противоположными утверждениями.

3. Диалектический метод vs. доказательный метод

— Диалектик задает вопрос, предлагая собеседнику выбрать между двумя противоположными утверждениями (например, «Душа смертна или бессмертна?»).

— Доказывающий (аподиктик) не спрашивает, а сам принимает одну часть противоречия на основе истинных и необходимых предпосылок (например, «Душа бессмертна»).

4. Роль предпосылок в доказательстве

— В доказательстве (ἀπόδειξις) используются начала (архи) и гипотезы, которые не требуют доказательства, поскольку они либо самоочевидны, либо принимаются как основа для дальнейших умозаключений.

— В диалектике же предпосылки берутся из общепринятых мнений (ἔνδοξα), которые могут быть оспорены.

5. Связь с «Топикой»

— В «Топике» Аристотель определяет диалектическое предложение как «вопрос, основанный на общепринятом мнении».

— Здесь же он уточняет, что аподиктическое предложение не является вопросом, а утверждает что-то определенное.

6. Различие по материи (содержанию) и форме

— Общая структура предложения («нечто утверждается или отрицается о чем-то») одинакова для обоих типов.

— Но по содержанию аподиктическое предложение истинно, необходимо и первично, тогда как диалектическое может быть лишь правдоподобным.

p. 24b12.

Что такое предложение и чем отличается силлогистическое, доказательное и диалектическое.

Он говорит, что предложение — это утвердительное или отрицающее высказывание чего-то о чем-то, и такое высказывание относится к силлогистическому предложению. Доказательное предложение, как он здесь говорит, — это истинное предложение, взятое из первоначальных предположений, а в более поздних «Аналитиках» — истинное, непосредственное, первичное, более известное и являющееся причиной заключения. Диалектическое предложение для спрашивающего — это вопрос противоречия, а для рассуждающего — принятие кажущегося и общепринятого. Бывает также софистическое предложение, о котором он здесь не упоминает, — принятие кажущегося и общепринятого; ведь софистическое предложение — это то, что имеет поверхностную убедительность и легковесность. Подробно он говорит об этом: о доказательном — в последующих «Аналитиках», о диалектическом — в «Топике», о софистическом — в «Софистических опровержениях», которые все следуют общему учению о силлогизмах. И, сказав, что об этом будет сказано в последующем, он указывает, что эти книги по порядку предшествуют тем трактатам.

Дополнение к Стр. 24b12.

«Что такое πρότασις (предложение/посылка), и чем различаются συλλογιστικὴ (силлогистическая), ἀποδεικτικὴ (аподиктическая) и διαλεκτική (диалектическая) [посылки]?»

Разбираются виды посылок в аристотелевской логике:

1. Силлогистическая — базовая форма утверждения/отрицания.

2. Аподиктическая — научно достоверная.

3. Диалектическая — правдоподобная, основанная на мнениях.

4. Софистическая — ложная, но кажущаяся убедительной.

Объяснение:

Здесь обсуждается классификация видов посылок (πρότασις) в логике Аристотеля.

1. Общее определение посылки (πρότασις):

— «Он сказал, что πρότασις — это утвердительное или отрицающее высказывание чего-то о чём-то, и такой вид высказывания относится к силлогистической посылке.»

— То есть, любая посылка в силлогизме — это утверждение или отрицание (например, «Все люди смертны» или «Ни один камень не живой»).

2. Аподиктическая посылка (ἀποδεικτικὴ πρότασις):

— «Аподиктическая посылка, как он сказал здесь, — это истинная [посылка], принятая на основе исходных предпосылок (ἐξ ἀρχῆς ὑποθέσεων). Но в „Второй Аналитике“ он уточняет, что это — истинная, непосредственная, первичная, более познаваемая и являющаяся причиной вывода.»

— Такие посылки используются в строгих доказательствах (научных или философских), где требуется абсолютная достоверность.

3. Диалектическая посылка (διαλεκτικὴ πρότασις):

— «Диалектическая [посылка] для спрашивающего — это вопрос, содержащий противоречие (ἐρώτησις ἀντιφάσεως), а для рассуждающего — принятие кажущегося или общепринятого (ἔνδοξον).»

— В диалектике (искусстве спора) посылки не обязательно истинны, но должны быть правдоподобными или общепризнанными (например, «Добродетель — это благо»).

4. Софистическая посылка (σοφιστικὴ πρότασις):

— «Можно выделить и софистическую [посылку], о которой он здесь не упомянул, — принятие кажущегося и мнимоправдоподобного (φαινόμενον καὶ ἐνδοξον). Ведь софистическая посылка — это та, что имеет поверхностную убедительность и легковесную доказательность.»

— Софисты использовали ложные, но внешне убедительные аргументы (например, софизмы).

Далее поясняется, где подробно рассматриваются эти виды посылок:

— «Точно о них сказано: об аподиктической — в „Второй Аналитике“, о диалектической — в „Топике“, о софистической — в „Софистических опровержениях“. Все эти труды следуют за общим учением о силлогизмах.»

— «И словами „в последующем будет сказано“ он дал понять, что эти книги по порядку изложения предшествуют тем трактатам.»

p. 24b16.

Термином же я называю то, на что раскладывается предложение.

Он сам показывает, что название «термин» не является общеупотребительным и не знакомо для части, относящейся к предложению, сказав: «термином же я называю». Поэтому он сначала рассуждает о предложении, потому что из предложения собирался дать объяснение термина. В простом предложении терминами являются имя и глагол. Части предложения называются терминами потому, что ими определяется предложение и из них оно составляется. Один термин — подлежащий, о котором идет речь, а другой — сказуемое, присоединяемое к подлежащему и высказываемое о нем; ведь всякое категорическое предложение состоит из подлежащего и сказуемого терминов.

Добавление «быть» или «не быть» он включил, чтобы кто-нибудь, не зная, что когда «есть» третьим присоединяется в предложении, не считал при разложении предложения «быть» или «не быть» третьим термином. Ведь в таких предложениях «есть» — не термин, а присоединяемое означает соединение сказуемого с подлежащим и является показателем утверждения; сказанное отрицательно разделяет и разъединяет термины и является показателем отрицания. Всякое предложение раскладывается на два термина.

То, что «есть» — ни термин, ни часть термина, кажется ясным из того, что и утверждение, и отрицание, противоположные друг другу, состоят из тех же терминов. Кажется, что «есть» становится термином, когда стоит отдельно, то есть когда высказывается о подлежащем, как в «Сократ есть». Тогда «есть» кажется сказуемым термином. Однако если строго рассуждать, даже тогда «есть» само по себе не термин. Предложение «Сократ есть» равнозначно «Сократ сущий есть», где сказуемым термином является «сущий» вместе с «есть», а не само «есть».

Поскольку «есть» кажется равнозначным «сущий» (как производное от него), то для краткости и чтобы не казалось, что повторяется одно и то же, оно присоединяется только к подлежащему. Так соединенное, оно становится термином и частью предложения.

Сказав «присоединяемое или разделяемое», он добавил «быть или не быть», что кажется несколько неуместным в выражении из-за добавления «не быть». Кажется достаточным «присоединяемого или разделяемого бытия»: ведь присоединение «быть» делает утверждение, а разделение — отрицание. Однако он добавил это, чтобы показать, каким образом разделение «быть» создает отрицание: ведь разделением является и полное устранение «есть», и соединение с отрицательной частицей, как в «не есть».

Но если «есть» полностью удалено из предложения, то оставшееся — ни отрицание, ни вообще предложение: ведь если из предложения «Сократ бел есть» убрать «есть», оставив «Сократ бел», это не создает ни отрицания, ни предложения. Предложение — это законченное и полное высказывание.

Чтобы показать, как следует разделять «есть» в отрицании, он добавил «не быть», чтобы было: «присоединяемое „быть“ в утверждениях, разделяемое то же самое в отрицаниях, становящееся „не быть“».

Или он добавил «присоединяемого или разделяемого бытия или небытия», чтобы указать, что «быть» и «не быть» — не части предложения и не термины, а находятся вне терминов, присоединяясь к сказуемым терминам извне при разложении предложений на термины или отделяясь от них.

Более уместным было бы выражение, если бы оно звучало так: «присоединяемого или разделяемого бытия или небытия».

Странно вовсе не говорить, что «есть» в таких предложениях является сказуемым, тем более что Евдем в первой книге «О выражении» доказывает это подробно.

Дополнение к Стр. 24b16

«Термином же я называю то, на что распадается предложение».

Аристотель подчёркивает, что «есть» не является самостоятельным термином, даже если иногда кажется таковым. Его роль — лишь в соединении или разделении подлежащего и сказуемого. Это важно для правильного анализа логической структуры предложений.

В конце упоминается Евдем, который в «Первой книге о выражении» подробно разбирал этот вопрос.)

Ключевые термины:

— ὅρος — термин (часть предложения)

— πρότασις — предложение, высказывание

— κατάφασις / ἀπόφασις — утверждение / отрицание

— ὑποκείμενον — подлежащее

— κατηγορούμενον — сказуемое

— ἐστί / οὐκ ἔστι — есть / не есть (логическая связка)

1. Определение термина

— Аристотель поясняет, что слово «термин» (ὅρος) не является общеупотребительным и не общеизвестным в значении «части предложения». Поэтому он специально уточняет: «термином же я называю».

— Сначала он говорит о предложении (πρότασις), потому что именно из него выводится значение термина.

2. Термины в простом предложении

— В простом предложении терминами являются имя (ὄνομα) и глагол (ῥῆμα).

— Части предложения называются терминами, потому что предложение определяется (ὁρίζεσθαι) через них и состоит из них.

3. Виды терминов

— Подлежащий термин (ὑποκείμενος ὅρος) — это то, о чём говорится в предложении, субъект высказывания.

— Сказуемый термин (κατηγορούμενος ὅρος) — это то, что утверждается о подлежащем.

— Всякое категорическое предложение состоит из подлежащего и сказуемого терминов.

4. Роль связки «есть» (ἐστί)

— Аристотель добавляет «присоединяемого или разделяемого в отношении бытия или небытия», чтобы избежать ошибки:

— Некоторые могут подумать, что «есть» — это третий термин, если оно встречается в предложении (например, «Сократ есть человек»).

— Но «есть» не является термином! Оно лишь:

— В утверждении (κατάφασις) соединяет подлежащее и сказуемое.

— В отрицании (ἀπόφασις) разделяет их (например, «Сократ не есть лошадь»).

— Любое предложение делится только на два термина.

5. Почему «есть» не термин?

— Это видно из того, что утверждение и отрицание состоят из одних и тех же терминов, а «есть» лишь меняет их связь.

— Даже в предложении «Сократ есть» (где «есть» кажется сказуемым) на самом деле оно эквивалентно «Сократ есть сущий», где «сущий» (ὄν) — сказуемый термин, а не «есть».

6. Зачем добавлено «бытие или небытие»?

— Хотя фраза «присоединяемого или разделяемого» уже указывает на утверждение/отрицание, Аристотель добавляет «бытие или небытие» для ясности:

— Присоединение «есть» создаёт утверждение.

— Разделение (например, «не есть») создаёт отрицание.

— Без «есть» предложение перестаёт быть законченным (например, «Сократ бел» без «есть» — неполно).

7. Итоговый смысл

— «Есть» и «не есть» — не части терминов, а внешние элементы, которые лишь соединяют или разделяют их.

— Например, в «Сократ бел есть» термины — «Сократ» и «бел», а «есть» лишь связка.

Стр. 24b18.

Силлогизм же есть речь, в которой, когда нечто положено, нечто иное, отличное от положенного, с необходимостью вытекает из того, что эти [положения] есть.

[Комментарий: ]

Сказав о предпосылках и о частях предпосылки, которые он назвал терминами, [Аристотель] последовательно разъясняет, что же такое силлогизм. Очевидно, что силлогизм есть некий вид речи и относится к роду речи вообще. Определив его род (что в определениях указывает на общую природу, по которой различаются вещи, принадлежащие к разным родам), — ибо это и есть задача рода в определениях, поскольку определяемое должно быть полностью охвачено определением, — он далее через видовые отличия речи выявляет собственную и неизменную сущность силлогизма, присоединяя их к роду.

Так, словами «когда нечто положено» он указывает на необходимость наличия некоторых принятых или допущенных собеседником предпосылок, чего нет в любой речи. Ведь что «полагается» в молитве, приказе или обращении? Некоторые считают, что «положено» означает не просто «взято», но и указывает на способ принятия предпосылок: мол, для силлогизма должны браться категорические предпосылки. Позже он ясно покажет, что гипотетические предпосылки сами по себе не составляют силлогизма. Поэтому он сказал «положено», а не «взято». Кроме того, «нечто» указывает, что положенное не должно быть единым и не сводиться к одной предпосылке, но их должно быть как минимум две. Ибо так называемые «однопосылочные» силлогизмы некоторых новых [авторов] не являются силлогизмами: ведь само слово «силлогизм» (συλλογισμός) указывает на соединение речей. Приставка «συν-» (с-) обозначает сплетение, сложение и схватывание. Например:

— «сбегаться» — значит бежать вместе;

— «сражаться» — значит совместно биться;

— «бороться» — значит бороться сообща;

— «совместно исследовать» — значит исследовать вместе.

Точно так же и «силлогизм» есть сложение речей.

А так называемые «однопосылочные» [умозаключения] кажутся силлогизмами лишь потому, что слушатели мысленно добавляют недостающую предпосылку, если она общеизвестна. Например:

— «Ты дышишь, значит, ты жив» — кажется силлогизмом, потому что слушатель сам добавляет вторую предпосылку «Всякий, кто дышит, жив».

Если бы она не была известна, никто не согласился бы с выводом «значит, ты жив» на основании «ты дышишь», но потребовал бы обоснования.

Силлогизм требует, чтобы вывод вытекал из предпосылок, чего не может быть из одной предпосылки. Даже если нечто с необходимостью следует из одного утверждения, это еще не делает его силлогистическим: ведь необходимость вывода в силлогизме шире. Например, в условных и соединительных предложениях следствие с необходимостью вытекает из основания, но это еще не силлогизм. В «Если день, то есть свет» из «есть день» необходимо следует «есть свет», но не силлогистически.

Также:

— «Крадущий совершает проступок»,

— «Оскорбляющий поступает несправедливо» —

но это не силлогизмы.

Специфика силлогизма — показывать необходимое через несколько [посылок].

Поэтому даже если слов больше, но они означают то же, что и первая [посылка], это не силлогизм. Например:

— «День есть. Но и не-не-день есть. Значит, есть свет» —

здесь «не-не-день» лишь словесно отличается от «день».

Слова «нечто иное, отличное от положенного» отделяют силлогизм от наводящих [аргументов]: необходимость следствия отличает его от примеров и индукции.

«С необходимостью вытекает» означает не то, что вывод сам по себе необходим (как полагали некоторые), но то, что он необходимо следует из посылок — будь он сам необходим, возможен или просто случаен.

«Из того, что эти [положения] есть» пояснено самим [Аристотелем]: «Я имею в виду, что [вывод] получается благодаря ним». Это исключает:

1. Однопосылочные аргументы (требующие скрытой посылки).

2. Беспорядочные умозаключения (например, «Первое больше второго, второе больше третьего, значит, первое больше третьего» — здесь не хватает общей посылки о транзитивности).

3. Неполные аргументы, где посылки должны быть дополнены (например, «Если не уничтожается сущность, то сущность не уничтожается. Но части сущности уничтожаются. Значит, части сущности — не сущности» — требуется уточнение посылок).

Также это отсекает софизмы, где мнимое причинное выводится из несвязанного.

Некоторые критикуют слово «положено» как метафору (ведь «полагать» буквально относится к телам, занимающим место), но метафоры допустимы, если они общепонятны. Так, Платон в «Теэтете» говорит: «Представь в душе восковой вместилище».

Итог: Силлогизм — речь, где из принятых посылок с необходимостью следует отличный от них вывод.

Дополнение к Стр. 24b18.

«Силлогизм же есть речь, в которой при положении некоторого [одного] необходимо следует нечто иное, отличное от положенного, в силу того, что это есть».

Силлогизм — это строгое рассуждение, где заключение выводится с необходимостью из явно данных посылок, без пропусков и тавтологий. Добавление «τῷ ταῦτα εἶναι» подчеркивает самодостаточность силлогизма: ничего внешнего не требуется.

Комментарий:

После рассмотрения предпосылок (προτάσεις) и частей предпосылки, которые он назвал терминами (ὅροι), Аристотель логически переходит к определению, что же такое силлогизм.

1. Силлогизм как вид речи (λόγος)

— Ясно, что силлогизм — это определенный вид речи, относящийся к роду «речи» вообще.

— Аристотель берет его родовое понятие (γένος), которое указывает на общую природу определяемого, отделяя его от других родовых различий.

2. Структура определения

— В определении сначала указывается род («речь»), а затем добавляются видовые отличия (διαφοραί), чтобы выделить специфику силлогизма.

— «При положении некоторого» (τεθέντων τινῶν) означает, что должны быть приняты некоторые предпосылки или согласованные утверждения — это отличает силлогизм от других видов речи (например, молитвы, приказа или вопроса, где ничего не «полагается»).

— Некоторые считают, что «τεθέντων» означает не просто «принятых», но и указывает на характер принимаемых предпосылок: они должны быть категорическими, а не гипотетическими, поскольку последние сами по себе не образуют силлогизма.

3. «Нечто иное, отличное от положенного» (ἔτερόν τι τῶν κειμένων)

— Это отличает силлогизм от эпагогического (наводящего) рассуждения, где заключение не обязательно следует из предпосылок с необходимостью.

— Также исключаются бесполезные силлогизмы, где заключение просто повторяет одну из предпосылок (например, «если день, то день»).

4. «С необходимостью следует» (ἐξ ἀνάγκης συμβαίνει)

— Это не означает, что само заключение необходимо по своей природе (оно может быть и случайным), но что оно необходимо вытекает из предпосылок.

— Например:

— «Все люди спят» + «Все спящие дышат» → «Все люди дышат» (вывод необходим, но сам факт «все люди дышат» не является необходимым в абсолютном смысле).

5. «В силу того, что это есть» (τῷ ταῦτα εἶναι)

— Аристотель поясняет: это значит «благодаря этому [предпосылкам] происходит», то есть заключение следует исключительно из данных предпосылок, без привлечения внешних факторов.

— Это исключает так называемые «однопосылочные силлогизмы» (μονολήμματοι), где недостающая посылка подразумевается слушателем (например: «Ты дышишь, значит, ты жив» — здесь пропущена посылка «Все дышащие живы»).

Критика ложных силлогизмов.

— «Повторяющиеся» (διφορούμενοι) аргументы, где заключение совпадает с посылкой (например, «Если день, то день; но сейчас день; значит, день»), не являются силлогизмами, так как не дают нового знания.

— «Разделительные» (διαιρετικοί) силлогизмы (например, «Или день, или ночь; но не день; значит, ночь») истинны, но только если противопоставление строгое.

— Силлогизмы через знак (διὰ σημείων) (например, «Если есть молоко, значит, была беременность») не являются строгими, так как основаны на следствиях, а не на причинной связи.

Примеры.

1. Геометрический аргумент (Евклид):

— «A = B, B = C → A = C» — но для строгого силлогизма нужна общая аксиома: «Вещи, равные одной и той же, равны между собой».

2. Платоновский аргумент (Государство):

— «Если ты сын бога, ты не корыстен; но ты корыстен → значит, ты не сын бога» — здесь неявно используется общее правило: «Если из двух противоположных следует отрицание другого, они не могут быть истинны вместе».

Стр. 24b22 Итак, совершенным силлогизмом я называю тот, который для выявления необходимого не нуждается ни в чем другом, кроме принятых [посылок].

Может показаться, что, давая вышеуказанное определение совершенного силлогизма, [Аристотель] поспешил: ведь он сказал о нем, что он не нуждается ни в каком другом термине для того, чтобы получилось необходимое, а несовершенным называет силлогизм, нуждающийся в одном или нескольких [дополнительных терминах]. Но если так, то несовершенные [силлогизмы] и не были бы силлогизмами. Таковы силлогизмы во второй и третьей фигурах, которые он, однако, больше всего называет именно силлогизмами. Более того, в начале [изложения] он говорил о несовершенных силлогизмах как о силлогизмах: «из силлогизмов, — сказал он, — предстоит исследовать, какой совершенен, а какой несовершенен», — как если бы несовершенный силлогизм тоже существовал. Однако это не то, что имеется в виду, но в определении силлогизма содержится и несовершенный: ведь то, в чем, как он говорит, нуждается несовершенный [силлогизм], он называет не так, как если бы это должно было быть принято извне, но как уже содержащееся в принятых [посылках], хотя и нуждающееся в доказательстве. Ведь о них он говорит, что они необходимы через лежащие в основе термины, но не приняты через посылки.

Если же то, из чего [следует] заключение, содержится в принятом, то заключение выводится и в совершенных, и в несовершенных силлогизмах «потому что это есть», так что и они — силлогизмы.

Но не являются силлогизмами те, которые завершаются беспорядочно: ведь причина вывода привносится им извне. Несовершенные силлогизмы нуждаются в одном [дополнительном термине], если они требуют одного обращения для сведения к одному из совершенных и не требующих доказательства [силлогизмов] в первой фигуре, а в нескольких — если они сводятся к ним через два обращения, как он покажет далее. И те, что доказываются через приведение к невозможному, тоже несовершенны.

Те, которые для вывода заключения нуждаются в некотором внешнем добавлении, вообще не были бы силлогизмами, к каковым относятся и завершающиеся беспорядочно. А те, у которых недостающее потенциально содержится в принятом, но нуждается в помощи и раскрытии, — это силлогизмы, но несовершенные. Таковы не недоказуемые [силлогизмы] во второй и третьей фигурах.

Почему же в [доказательствах] через невозможное принимаемое не извне? Или принимаемое — извне и даже не потенциально содержится в принятом, как обращения, но принимаемое относится не к предложенному силлогистическому [заключению], а к другому: ведь силлогизм относится к нему, который, будучи опровергнут через невозможное, становится причиной положения этого [заключения]. Поэтому мы говорим, что это доказывается не через силлогизм, но из предположения, а силлогизм — о другом.

Дополнение к p. 24b22

Аристотель различает:

1. Совершенные силлогизмы (первая фигура) — заключение очевидно сразу.

2. Несовершенные силлогизмы (вторая и третья фигуры) — заключение требует преобразований, но логически следует из посылок.

3. Не-силлогизмы — рассуждения, требующие внешних, не вытекающих из посылок допущений.

Несовершенные силлогизмы остаются силлогизмами, поскольку их заключение потенциально содержится в посылках, просто требует дополнительных шагов для явного вывода.

Τέλειον μὲν οὖν καλῶ συλλογισμὸν τὸν μηδενὸς ἄλλου προσδεόμενον παρὰ τὰ εἰλημμένα πρὸς τὸ φανῆναι τὸ ἀναγκαῖον.