Оглавление

Глава 1: Дорога в забытье

Автобус, потрепанный «ПАЗик», пропахший пылью, бензином и кислым запахом немытых тел, высадил Алину Соколову на обочине, словно ненужный груз. Водитель, мужик с вечно недовольным лицом, даже не взглянул на неё, просто хлопнул дверью и, пыхтя чёрным дымом, двинул дальше, в глубь бесконечных лесов.

Алина поправила ремень тяжёлой сумки с фотоаппаратом, запасными объективами и диктофоном, чувствуя, как налипшая за долгие часы пути пыль хрустит на зубах. Она огляделась. Деревня Тишь походила не просто на декорацию к забытому фильму ужасов, а на его финальные титры, когда зло победило и жизнь отсюда ушла навсегда.

Избы, покосившиеся от времени и безысходности, утопали в буйной, некошеной траве по пояс. Окна многих домов были заколочены крест-накрест, словно защищаясь от чего-то снаружи, а может, запирая что-то внутри. Воздух был густым и влажным, пах прелыми листьями, болотной тиной и чем-то ещё — сладковатым, трупным душком, который щекотал ноздри и вызывал лёгкую тошноту.

«Идиотская затея», — прошептала она себе под нос, с силой отдернув влажные пряди волос со лба. Мысль о статье, которая должна была спасти её репутацию после оглушительного провала с историей о коррупции в мэрии, грела сильнее, чем слабые лучи осеннего солнца. Редактор, скалясь, сказал: «Найди себе какую-нибудь деревенскую мистику, людям нравится эта чепуха и чтоб глаза мои тебя не видели пару недель». И вот она здесь. В этом богом забытом медвежьем углу, где, по словам анонимного источника в местном краеведческом чате, творилось нечто невообразимое: могилы на местном кладбище будто бы разрывались изнутри. Местные, если верить источнику, шептались о «нечисти» и «проклятии». Дешёвая сенсация. Идеально. А в городе тем временем шумиха уляжется и снова можно будет вернуться в журналистский строй.

Её приняли на почте, она же гостиница, с молчаливой, почти осязаемой враждебностью. Хозяйка, представившаяся тётей Валей, была женщиной с помятым лицом, и глазами-щёлочками, в которых не читалось ничего, кроме подозрения. Она молча приняла деньги за неделю вперёд и указала на дверь в единственный «номер» — каморку с железной кроватью, печкой-буржуйкой и столом, на котором лежала охапка прошлогодних газет, да чайником, который, судя по всему, закончил свою жизнь еще в прошлом столетии.

«Спасибо», — попыталась улыбнуться Алина.

Хозяйка что-то буркнула себе под нос и удалилась, оставив её наедине с давящей тишиной.

Алина села на край скрипучей кровати, пытаясь унять дрожь в руках. Сумка с оборудованием лежала у ног, но распаковывать её не хотелось — как будто это сделало бы её пребывание здесь реальным, необратимым. Она достала телефон: сигнал, как и ожидалось, был мёртвым — одна жалкая полоска мелькнула и исчезла. «Ладно, — подумала она, — это же деревня. Всё нормально». Тишина вокруг была не просто отсутствием шума — она была живой, пульсирующей, как дыхание чего-то огромного и невидимого. Снаружи, за окном, послышался далёкий скрип — то ли калитка, то ли что-то иное? Алина подошла к стеклу, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Деревня казалась ещё более заброшенной: ни света в окнах, ни движения. Только трава шелестела, словно шептала предупреждения.

Чтобы развеять накатившую панику, она схватила фотоаппарат и вышла на улицу. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая покосившиеся избы в кроваво-красный цвет. Церковь на холме манила, как маяк в этом океане забвения — её покосившиеся купола, увитые плющом, обещали хоть какую-то историю. Алина прильнула к видоискателю, настраивая фокус на трещинах в стенах, на кресте, который вот-вот упадёт. Щёлк-щёлк. Каждый кадр был как выстрел в тишину, облегчения не наступало, вместо этого, она каждой клеточкой ощущала, как кто-то смотрит на неё из теней. Шаги за спиной — тихие, шаркающие, — заставили замереть.

Первым, кто нарушил заговор молчания, стал Дмитрий. Он подошёл, когда она фотографировала.

— Вы зря это снимаете, — его голос был хриплым, будто он давно не говорил вслух. — Лучше уезжайте. Пока можете.

Алина вздрогнула, обернулась. Перед ней стоял мужчина лет тридцати, с небритым лицом и глазами, в которых читалась бесконечная усталость.

— Почему? — она почти рефлекторно включила диктофон в кармане куртки.

— Здесь всё не так. Люди мрут, а потом… потом они возвращаются. Моя сестра, Настя… — он замолчал, сглотнув ком в горле. — Она умерла месяц назад. От воспаления лёгких, сказали. А вчера… вчера я видел её. Бродила у кладбища. Шептала что-то. И во рту у неё… светилось. Как светляк в банке.

Он заговорил… сбивчиво, путаясь, о старой Марфе, деревенской знахарке и зубрихе. Говорил, что все, кто к ней ходил вскоре умирали. Алина слушала, скептически ухмыляясь внутренне. Деревенский фольклор, суеверия. Идеальная обёртка для сенсации о череде загадочных смертей и некомпетентности местного фельдшера. Закончив рассказ, Дмитрий напоследок пальцем показал Алине, где стоял его дом. «На всякий случай» — выразился он загадочно и все так же устало.

Алина осталась одна, сжимая камеру. Слова Дмитрия жгли, но вместо того, чтобы вернуться в гостиницу, она почувствовала, как её тянет туда, куда он смотрел — к кладбищу за церковью. Журналист в ней требовал ответов, даже если разум кричал бежать. Ночь накрыла деревню, как чёрное одеяло, и тишина стала гуще, чем днём, — только её шаги хрустели по гравию, да где-то вдалеке треснула ветка. Она включила фонарик на телефоне, луч дрожал, выхватывая лишь клочья тумана и покосившиеся кресты. Алина вздрогнула, обернувшись, но увидела только тьму. И всё же ей казалось, что за ней следят — не люди, а что-то, скрытое в земле, под крестами. Она шагнула за ограду кладбища, чувствуя, как холод пробирается под кожу.

Туман стелился по земле белесым саваном, цеплялся за подол её куртки и сознание. Тишина звенела в ушах громче любого городского шума. И тогда она увидела ЭТО.

Земля зашевелилась с влажным чавканьем, как будто под ней копошились тысячи червей; в воздухе висел металлический привкус крови, смешанный с гнилью. Из-под неё показалась бледная, испачканная глиной рука. Алина замерла, не в силах пошевелиться, затаив дыхание. На поверхность выползла… нет, вылезла женщина в истлевшем платье. Её движения были неестественно резкими, судорожными. Лицо скрывала тень, но, когда фигура повернулась в её сторону, Алина увидела пустые глазницы и неестественно белые зубы. А весь рот изнутри как будто подсвечивался зеленоватым, фосфоресцирующим светом.

Тварь что-то бормотала, шептала сквозь стиснутые зубы. Ветер донёс обрывок слова: «…Марфа… зовёт…»

Сердце Алины колотилось так, что вот-вот выпрыгнет из груди. Она не помнила, как бежала обратно, спотыкаясь о кочки, чувствуя на спине ледяной, пристальный взгляд.

Это было не суеверие. Это было похуже.

Глава 2: Знахарка

На следующий день, с трудом придя в себя после ночного кошмара, Алина решила действовать. Голова гудела или в голове гудело. Ясной была одна только мысль, вернее вчерашнее воспоминание: «Марфа… зовет». Это зацепка. Под предлогом ноющей на перемену погоды десны она отправилась к Марфе Ивановне.

Дом зна