Три дня в Праге

Посвящается Нате, моей супруге, чье терпение безгранично.

Максу Кабиру, другу и соавтору. Спасибо, что не дал роману зачахнуть: подтолкнул, поддержал и помог. И за дружеское послесловие!

Пролог

И была ночь.

Глава 1

Поезда прибывали почти бесшумно. Возникали в ее жизни по своему расписанию, приближались, замирали. Олеся Ватиска смотрела, как наплывает австрийский красавец Rh 1216, и сердце ее полнилось привычной грустью.

Два года назад она попросила у Праги дружеского тепла, и город принял ее, но остался чужим. Все сложилось не так, как она загадывала. Сказки не случилось. Хотя… Сказки — в них всегда трудно: испытания, похищения, смерть близких. Какой дурак захочет жить в сказке?

Она.

Дура.

Вздрогнул и замер красный покатый клюв австрийского электровоза. Тут же, словно приняв эстафету, с соседнего пути тронулся скоростной поезд «Чешских железных дорог» с забавным для русского уха названием «Pendolino». На противоположной стороне перрона отдыхал экспресс Прага — Мюнхен, названный в честь Франца Кафки. Возле памятника «Николас Уинтон и дети» фотографировались туристы из Китая. Или Кореи, поди разбери.

До встречи с гидом и клиентом оставалось меньше часа. Олеся пришла на вокзал заранее — к прибывающим и отправляющимся локомотивам.

Прошлась по платформе и свернула на стоянку. Выкурила у спуска в современную часть Главного вокзала Праги тонкую сигарету — такие показательно ломал бывший парень, оставшийся в Киеве, в прошлой жизни. От парня она избавилась. А от ощущения ненужности?

Подземный зал встретил освещенными витринами. Людей почти не было. Мимо прошла женщина с сумкой на колесиках, мрачная, сонная. Продавец книжного возместил это приветливой улыбкой:

— Добро пожаловать!

— Доброе утро.

Олеся любила книги. К ним всегда можно вернуться после долгой разлуки, и они сделают вид, что ничего не изменилось — лишь прошло время. В уютной тесноте рядов пахло типографской краской и бумагой. И немного пылью. Возможно, она додумала запах: хотела почувствовать этот особый аромат книжной пыли.

Взяла со стеллажа томик Дины Рубиной и открыла на случайной странице: «Потому что Прага — самый грандиозный в мире кукольный театр. Здесь по три привидения на каждый дом…»

Олеся отвлекалась, чтобы глянуть сквозь витрину на стеклянную шахту лифта, который связывал торговый зал с паркингом. У лифта она встречала клиентов после нетипичного тура по Праге. После трехдневного знакомства с исподом чешской столицы.

Почему люди платят за шатание по подворотням в компании бездомного? Острые ощущения? Экзотика с душком? Или все дело в уверенности: три дня, ровно три дня — и ты снова на поверхности, можно выдохнуть и возрадоваться уютной повседневности? Это ведь как читать ужастики, верно?

Несмотря на свое участие в необычном туристическом проекте, Олеся испытывала к клиентам неприязнь. Почти всегда. Этих людей не устраивала приевшаяся реальность, и они сбегали на время в другую. Возможно, нечто подобное стоило проделать и ей. Плеснуть в серость будней новый цвет — черный тоже сойдет — и хорошенько перемешать.

Но Олеся не верила, что трех дней достаточно, чтобы пересмотреть свои жизненные правила. Столь быстрые перевоплощения случаются разве что в книгах.

Или главное — встряхнуться?

Проводник Карим и турист Первенцев (Олеся запомнила только фамилию) опаздывали. Немного странно. Обычно клиенты возвращались раньше оговоренного срока — наевшиеся, нахлебавшиеся. Светящиеся от одной лишь мысли о свежей одежде и мягкой кровати.

Она вернула книгу на место и вышла из магазина, робко улыбнувшись симпатичному чеху за прилавком. Почему ей не везет на таких мужчин? Гармонично-спокойных, бесконечно домашних.

Потому что слишком молоденькая? Потому что от комфортной мягкости через месяц начинается зуд, пробирает скука?

Потому что дура…

Опять это слово. Кто-нибудь, подарите ей футболку с таким принтом!

На полосатом полу, в метровом зазоре между стеной и лифтовой шахтой, сидел на корточках Карим. Бездомный гид обхватил колени, словно это была мачта попавшего в шторм судна. Глаза закрыты, веки едва заметно подрагивают.

— Карим, — позвала Олеся, приблизившись. В голосе раскачивалась красная нить беспокойства, с которой сорвался крошечный канатоходец.

По смутной причине Олеся не хотела, чтобы бездомный поднимал голову. Не хотела встречаться с ним взглядом.

«Развернись и уходи! Убегай! Ну же!»

Это виделось безопасным, однако, увы, неправильным. Как и многие решения в ее короткой, но насыщенной жизни. Слишком часто Олеся бежала: от плохого или хорошего, от людей, которые хотели помочь ей или нуждались в ее заботе.

— Карим, — снова позвала она. Вышло тихо и тревожно.

За спиной проплыла косичка из голосов: парень, девушка, парень, девушка. Щебет влюбленных.

Руки Карима безвольно упали на пол, он посмотрел на Олесю.

В его глазах была жуткая покорность перед чем-то неотвратимым, могущественным, сильным. Испуганные влажные глаза тускло светились из-под редких сальных волос: один прищурен, другой широко распахнут. Безумный и одновременно растерянно-детский взгляд.

— Где… где клиент? — прошептала Олеся.

Гид-бомж смотрел на нее затравленным взглядом ребенка, который не знает, как объяснить родителям приснившийся кошмар.

Открылись двери лифта, кто-то вышел, кто-то вошел. Людская струйка потекла в сторону метро. Олеся немного успокоилась: она в общественном месте.

Карим встал — обреченно, медленно.

— Зеленая дверь открыта… Он вернулся…

— Кто?

— Высокий хозяин.

— Высокий хозяин? О чем ты… Карим!

Бездомный не ответил. От него разило немытым телом и подвальной сыростью.

— Карим, где Первенцев?

Гид рухнул на пол и стал доставать из карманов разные предметы. На мраморную плиту между его ног легли карманные часы на цепочке со странными символами, выгравированными на крышке. Шариковая ручка. Выцветшая, потертая фотография. Бензиновая зажигалка. Спичечный коробок. Осколок красного стекла. Деревянная фигурка с просверленным в ладони отверстием. Серебристый портсигар со вставками искусственной кожи. Словно память о погибших друзьях… Погибших? Олеся ужаснулась пришедшему в голову сравнению.

Карим двигал вещи, поворачивал, менял местами, затем подтолкнул к туфлям Олеси фотографию.

Подсказка, в которой она так нуждалась? Или от которой хотела сбежать?

Олеся подняла карточку. На старом или состаренном снимке был изображен вокзал: пути, перрон, здание. На заднем фоне — высокая зубчатая стена, похожая на крепостную. В открытые ворота спешил окутанный дымом паровоз. На платформе — мужчины в плащах и цилиндрах, женщины в длинных платьях и со сложенными зонтами.

Олеся перевернула фотографию и прочитала на обороте в верхнем правом углу: «Nádraží Praha, 1858».

Значит, на снимке Масарика, самый старый вокзал Праги. С момента открытия в 1845 году он не единожды менял название, но первоначально носил гордое имя «Вокзал Прага».

Карточка имела светло-коричневую тонировку. Учитывая ее состояние и дату, продавленную на обороте кончиком стального или гусиного пера, похоже, снимок и в самом деле был очень старый.

Откуда он у Карима? Все эти вещи?

Она заметила на карточке небольшую размытость. Присмотрелась: вертикальный мазок, нечеткий силуэт за спиной мужчины, стоящего у самого края платформы.

Тень без хозяина.

Олеся почувствовала исходящую от снимка угрозу. Пойманное в объектив привидение, которым в век интернета уже никого не удивишь, по-настоящему напугало девушку. Она разжала пальцы и, когда фотография спланировала на пол, выдохнула почти с облегчением.

«Хватит. Хватит смотреть. Хватит бездействовать».

— Объясни, — потребовала она. Вышло неуверенно.

— Это бессмысленно, — пробормотал экскурсовод.

Может, пьян? Но от Карима не пахло спиртным. Наркотики?

Олеся снова посмотрела на предметы, исторгнутые карманами бездомного. Взгляд остановился на портсигаре. Она прижала руку к груди. Внутри сделалось тесно и больно, словно грудину вдавили в позвоночный столб.

Портсигар принадлежал туристу, который должен был вернуться с проводником. Олеся разрешила Первенцеву взять портсигар в трехдневный тур. «Это напоминание», — сказал он. Почти все просили что-то оставить. Просили или просто прятали. В основном — деньги.

Она присела на корточки и подняла плоский серебристый футляр. Рука дрожала. Олеся открыла портсигар. Внутри, придавленные зажимом, лежали две фотографии (маленькие, на документы): молодая женщина и девочка — рыжеволосые красавицы.

А еще там лежал клык. Большой, желтый, угрожающе изогнутый. Клык хищника.

Олеся выронила портсигар. Он упал на ногу бездомного, подпрыгнул и звякнул о плитку. Желтый клык покатился к стеклянной шахте.

Карим перебирал вещички. Некоторые — Олеся заметила это только сейчас — были покрыты темными, как засохшая кровь, пятнами.

Мысли путались; кололи, царапали. Трясущимися руками Олеся нашарила в сумочке смартфон, с третьей попытки сняла блокировку и стала листать список контактов. Надо позвонить куратору проекта, надо что-то сделать…

— Дверь открылась, — сказал бездомный гид, вернувшийся без туриста. — Высокий Хозяин проснулся…

Олеся не слушала.

Перед тем как нажать «вызов» и поднести телефон к уху, она искренне попросила Бога, чтобы красные пятнышки на разложенных по полу вещицах оказались засохшим кетчупом или краской.

«Пускай все будет не тем, чем кажется… А чем? Что, по-твоему, произошло?»

Бомж поднял на девушку покрасневшие глаза и, словно прочтя ее мысли, подернул плечами.

---

Глава 2

Последняя стройка, с которой ему перепадет лишь зарплата строителя. Последняя работа «на дядю». Это грело душу Яна Колаша.

Но главной причиной воодушевления была дверь. Массивная железная дверь, облюбованная ржавчиной.

— Скоро, парни, скоро, — подбадривал Ян. — Золото гномов почти у нас в руках!

Иржи, молодой и коренастый, с энтузиазмом орудовал лопатой. Седовласый Лукаш курил у въездного пандуса; лицо рабочего выражало тревожную задумчивость. Семью метрами выше и в трех от края котлована припал к земле желтый длиннорукий экскаватор: Лукаш отвел машину согласно инструкции.

Час назад ковш экскаватора наткнулся на что-то твердое, клацнул зубьями. Трое мужчин переглянулись и спустились с лопатами в котлован.

Под слоем грунта открылась каменная кладка. Определили контуры и стали углубляться, освобождая северную сторону. Когда наткнулись на дверь, Ян присвистнул.

— Похоже на склеп, — сказал Лукаш.

Ян был полностью согласен. «На склеп, пахнущий сокровищами», — хотел уточнить, но промолчал, чтобы не спугнуть удачу. Перед уходом в семейный бизнес не помешает хороший бонус. Если фортуна наконец-то повернется к нему лицом, то у Томаша будут лучшие медикаменты и врачи! Они смогут оплатить операцию! При мыслях о сыне защемило сердце.

Лукаш присел, очистил фрагмент стены слева от дверной ручки, зловеще изогнутой человеческим ребром, затем снял рабочую перчатку и коснулся пальцами черного камня. Тут же отдернул руку. Ян заметил, как по лицу старшего напарника пробежала рябь одной-единственной эмоции. Отвращения.

— Гранит? — спросил Ян, тоже стягивая перчатку.

— Похоже, — тихо сказал Лукаш.

Ян понял: Лукашу все это не нравится. Очень не нравится. Унюхал что-то неладное, как мышь издалека чует крысу. Ерунда, конечно. Просто Лукаш не любит сюрпризов.

Ян не разделял хмурых предчувствий напарника. Он бы не отказался от сюрприза, а в том, что сюрприз будет хорошим, он не сомневался. Тут уж кому-то придется попыхтеть на небесах, постараться. Потому что плохих сюрпризов, главным из которых был страшный диагноз сына «врожденная эритропоэтическая порфирия», ему хватит до конца жизни. Пора уравновесить чаши весов, не так ли?

«Самое время для хороших новостей», — загадал Ян.

— Посторонись, старики! — пробасил за спиной Иржи. — Сейчас разбогатеем!

Парень примерился полотном лопаты к проржавелому замку.

Прежде чем отойти, Ян дотронулся ладонью до темного камня — и в беззащитные кости проник раскалывающий холод. Пять ледяных игл, вбитых в пальцы.

— Черт! — Он тряхнул рукой. — Холодно.

Лукаш непонимающе посмотрел на Яна. Что испытал напарник, когда коснулся черной стены? Похоже, что угодно, только не бритвенно-острый мороз.

«Каждому свое».

— Ну что? — спросил Иржи. — Снимаю печать?

— Валяй, — сказал Ян, чтобы не молчать, не пялиться на свою руку. Чтобы услышать удар металла о металл — что-то понятное и привычное.

Стужа не шла из костей. Яна зазнобило.

Иржи хватило одного удара. Лопата сорвала пудовую железяку, брызнули хлопья ржавчины. Иржи прислонил лопату к стене и повернулся к товарищам. Его широкую улыбку Лукаш встретил мрачным молчанием — смотрел на дверь.

— О чем хмуришься? — спросил Ян, уже разделяя озабоченность Лукаша.

— Лучше оставить как есть и позвонить начальству. Пускай разбираются.

— Да брось! — выпалил Иржи.

Ян смотрел на Лукаша. Инструкция, инструкция… Им следовало остановиться, как только ковш экскаватора наткнулся на подземную постройку.

Склеп.

На геодезических планах постройки не было, да и не могло быть. Ян сомневался, что еще два часа назад о склепе знал хоть кто-то… живой. Они должны прекратить и набрать нужный номер, и пусть люди с серьезными, задумчивыми лицами разбираются и решают. Скорее всего, стройку свернут, а котлован облюбуют археологи и историки.

«Не открывай дверь…»

Какая-то часть Яна — испуганная, слабая — молила послушать Лукаша. Остановиться. Но была и другая, та, что твердила о шансе, который нельзя упускать. О хорошем сюрпризе и исцелившемся сыне.

— Мы рискнем, — сказал он с фальшивой бодростью. — Открываем.

Лукаш глянул на Яна, но промолчал. Седовласый рабочий подошел к двери, ручку которой уже сжимал обеими руками коренастый Иржи.

Ян задрал голову. За краем котлована высилось пыльное небо, в котором были столб линии связи, краешек кабины скрепера и потускневшее солнце. Но Ян видел дальше, зрительной памятью: и сочно-зеленые поля, и изгиб дороги, и цепочку особняков, и конную площадку. Уже скучал по этим видам.

— Респираторы, — сказал он и надел первым.

— Газ? — спросил Иржи.

— Кто знает.

Последняя стройка «на стороне» — гольф-клуб в пригороде Праги. Дальше — свое дело. Брат Яна все продумал и просчитал. Они откроют строительную фирму. Брат подал документы на регистрацию и теперь занимался получением лицензий, обивал пороги Торгового реестра и налоговой. Тягаться со строительными гигантами, владеющими складами, современной техникой и инструментами, разумеется, будет сложно, но свою нишу они отвоюют. Технику возьмут в аренду, поставками материалов займется брат, а Ян сколотит бригады: знает толковых, рукастых ребят, которым можно доверять. Иржи — в первых рядах.

Дверь подалась с первого раза. Сыпанула ржавой мукой, заскрежетала, но покорилась напору Иржи.

«В конце концов, — решил Ян, — все нарушают предписания. Копаем тут яму в самый ад, а у осевых точек ни одного геодезиста с нивелиром».

Склеп дохнул сыростью и холодом. Открылся низкий проем; широкие ступени скатывались в густой мрак.

Включили фонарики. Лучи света скрестились, выхватили узорчатую паутину и слоистую пыль. Слой пыли на ступенях не казался достаточно толстым для погребенного под землей сооружения.

Ян повел фонарем: никаких следов. Он действительно ожидал увидеть следы? И да, и нет. Смотря у какой части собственного «я» спрашивать.

Лукаш достал сигарету.

— Не надо, — покачал головой Ян.

Напарник кивнул.

Первым пошел Иржи, следом Ян, замыкал Лукаш. Три кладоискателя в серых респираторах.

Звук шагов был до странности приглушенным, оскопленным на эхо, лишенным воздуха.

— Словно в воронку спускаемся, — усмехнулся Иржи.

Ян не считал это смешным. Старался думать о сокровищах.

За клад полагалось законное вознаграждение. Десять процентов от стоимости находки. Не слишком большая доля, как считал Ян. Но прелесть клада в том, что его истинный размер знают лишь две стороны: закопавшая и нашедшая. Лукаш и Иржи наверняка согласятся. А государство обрадуется и остатку.

Осколки прошлого то и дело звали из земли, просились на свет. Прогулки с металлоискателем соперничали с рыбалкой. Искали, а иногда и находили. Бронзовые гривны, браслеты, топоры, серпы — привет от торговцев прошлого, трясущихся за сохранность товара. Сундуки с серебром и золотом — привет от богачей других эпох. Кто-то охотился за золотом Рейха в лесах городка Штеховице, недалеко от Праги. А кто-то, как Ян, просто копал глубокие ямы, не думая о сокровищах, — и срывал банк.

Ступени закончились, Иржи нырнул под низкий свод глубокой арки и остановился.

— Что за дела…

Широкая спина парня мешала обзору.

— Эй. — Ян ткнул Иржи между лопаток. — Не прозрачный.

Позади что-то бормотал в респиратор Лукаш.

Иржи шагнул вперед и в сторону, нехотя, медленно, и Ян ступил в просторное промозглое помещение. Пошарил фонариком.

— Боже, — вырвалось у него.

Склеп — это и впрямь был склеп — пах легендами, древними, страшными, истертыми в каменную пыль, но по-прежнему опасными. В его ледяной гранитной глубине лежали открытые черные гробы.

— Боже мой, — повторил Ян.

— Кто это? — спросил Иржи без былой бравады в голосе. — Что это?

Ян подошел ближе. Его сердце колотилось.

В гробах лежали скелеты. Скелеты, обтянутые прозрачной, сморщенной кожей.

Ян заставил себя смотреть, не опускать фонарик. Сквозь ссохшуюся кожу виднелись темные кости, черепа. Впалые животы и щеки, скукожившиеся гениталии. Сложенные на груди руки — кости в серых «перчатках». Между истаявших губ торчали длинные клыки: сантиметров пять, не меньше. Эти жуткие клыки сцеплялись, точно зубья капкана.

Мертвые тела украшали золотые ожерелья, перстни и серьги. В соседстве с древними трупами золото не выглядело привлекательным и манящим. Скорее — порченым, про́клятым.

Съежившиеся головы, заплесневелые кожа и кости, полуметровые когти, закрученные в спирали.

Вокруг гробов валялись дохлые крысы. Грызунов растерзали и выжали до капли... выпили. Комки лежалого меха.

— Какого черта? — спросил Иржи. — Что здесь случилось?

Ян заметил, как парень оглянулся на арку, через которую можно было подняться в котлован. Сбежать из кошмара.

— Не знаю, — сказал он.

«Не хочу знать».

Гробов было одиннадцать. Тела лежали лишь в десяти.

— Я звоню в полицию, — прошептал за спиной Лукаш. — Я ухожу.

Ян кивнул.

Он увел фонарик в сторону, но мрак не наплыл на гробы: они лежали в удлиненном пятне тусклого света, похожем на влажно-желтую тень. Как он не заметил этого раньше? Свет испускала высокая бронзовая лампа с чашей из толстого стекла, стоящая в нише за стенным выступом, — и да, в ней горело масло, словно было волшебным, неиссякаемым.

Зажженная лампа напугала Яна сильнее, чем гранитные гробы. Сильнее, чем костлявые мертвецы с пятисантиметровыми клыками и сморщенными глазами, которые напоминали вываренные ягоды.

— Лампа… — выдохнул Ян в респиратор и запнулся, не зная, что собирался сказать. Возможно, просто хотел обратить на лампу внимание товарищей.

Захрустел песок. Сердце бросилось к горлу, словно спасающееся от огня животное. Ян обернулся, готовый к жутким откровениям, но это был Иржи, всего лишь Иржи. «Я едва не закричал, — подумал Ян, — едва не закричал от звука шагов».

Луч фонарика Иржи рыскал по стене за гробами.

Ян вернулся взглядом к лампе. Когда ее зажгли? Час, день, несколько веков назад?

Кто зажег?

«Тот, кто лежал в одиннадцатом гробу. Тварь с челюстями-капканом. Вампир».

Эта мысль парализовала Яна. Абсурдная, нелепая, но невероятно сильная. Она приковывала к себе, точно выплывший из кромешного мрака алый глаз. Она пугала.

Ян уже не думал о золоте. Единственным сокровищем в этом затхлом царстве, подсвеченном желтым дыханием масла, была его собственная жизнь. Следовало прислушаться к заикающемуся страху и убраться отсюда, как Лукаш.

— Иржи… — Ян повернулся, но там, где минуту назад стоял напарник, никого не было.

Иржи исчез. Включенный фонарик лежал на полу, луч света упирался в гранит и растекался пятном, словно открывал потаенный лаз, в который нырнул Иржи.

Пустой склеп. Никого.

Никого, кроме мертвых существ в гробах.

Мертвых?

Страх не отступал — усиливался. Оцепенение болезненно отзывалось в мышцах.

Иржи только что стоял у стены, а теперь — его нет. Иржи — лампа — пустота. Светодиодный фонарик на полу. В вязком воздухе плыла многовековая пыль. Иржи не мог беззвучно проскочить мимо, для этого у парня не было ни времени, ни возможности. И он ни за что не оставил бы свой фонарик — с мощной поворотной фарой и массивным корпусом.

Ян ощущал смерть, ее тяжелое присутствие. Разумеется, в этом следовало винить клыкастых мертвецов с золотыми серьгами: они воспринимались скорее спящими хозяевами склепа, чем его жуткими экспонатами. Они олицетворяли зло. Не тайну, не легенду, не приключение — а именно зло. А для романтизации смерти Яну следовало скинуть лет двадцать и превратиться в подростка.

Он сделал шаг к фонарю Иржи. По коротким волосам пробежал холодный ветерок. Сквозняк? В склепе?

Ян задыхался в респираторе, в догадках, отвратительных в своей невозможности. В висках стучала кровь. Чтобы спугнуть выморочную тишину, застывшее беззвучие, он кашлянул, и звук лениво отскочил от гладких плит.

На черных гробах были вырезаны имена.

Главное — не перейти границу нормальности. Любые вещь и событие имеют логическое объяснение.

Имели — до этого дня.

Граница нормальности. Не пытаться связать одно зло с другим. Легко сказать, особенно если думать о старинном еврейском квартале, что неподалеку от строительной площадки, о средневековых кошмарах — детских телах с разорванными шеями, убитых и обескровленных молоденьких девушках, — о причине изгнания евреев из Праги…

Ян обошел пустой гроб, проклиная смрадное дыхание легенд, бо́льшую часть времени маскирующихся под забавные сказки. Ботинок раздавил череп мертвой крысы, противно хрустнуло, и желудок Яна качнулся, как ржавый маятник. Парень поспешил убрать ногу с шерстяной кочки, но наступил на другую крысу. Снова хрустнуло. В рот попала кислая струйка рвоты.

Куда, ко всем чертям, делся Иржи?

Ян попытался отбросить глупые мысли, придушить страх. Глубоко задышал через клапан фильтрующей полумаски, крепче сжал фонарик. В его движениях появилась тихая решимость.

Круг света, яркий и неподвижный, рисуемый фонариком Иржи на черной стене, состоял из двух частей. Правая половинка была меньше левой и словно глубже въелась в гранит.

Ян подступил к тому месту, где в последний раз видел напарника, присмотрелся и разгадал тайну несимметричного круга.

Скрытый проход, который видно лишь с определенного ракурса. Две стены, одна за одной, внахлест, которые издалека кажутся монолитной преградой.

Впрочем, это внятно не объясняло исчезновение Иржи. Он что, нашел потаенный проход, положил на пол фонарик и молча двинулся на экскурсию по древней усыпальнице?

Бред.

Ян посмотрел под ноги, на фонарик Иржи. Почему-то не хотелось его касаться, будто фонарик являлся частью простой, но гибельной ловушки. Сыром в мышеловке.

Очередной бред.

Ян наклонился и поднял фонарик. Ничего не случилось. Разумеется. Мерцающий индикатор сообщал о разряженном аккумуляторе.

Стало темнее. Погасла масляная лампа в нише. Через арку в склеп стекало тщедушное мерцание дня, патока верхнего мира. Яну казалось, что он не видел солнечный свет несколько дней.

Он здесь один.

Если не считать иссохших мертвецов.

За поворотом в конце потайного прохода горел огонь — факел или что-то еще. Ян слышал зыбкий и тревожный шелест огня.

Ступил в пространство между стенами, покачивая лучами фонариков перед собой.

Шаг, еще шаг.

Проход сворачивал вправо и круто уходил вниз: наклонная прямоугольная шахта с узкими ступенями из каменных блоков. Из подземного коридора паром поднималось оранжевое мерцание.

Снова налетел ледяной ветерок, принес гнилостный запах.

А потом кто-то засмеялся. Неприятный смех, порывистый, далекий, чужой, он стелился по ступеням, подобно дыму. Бледно-голубой дым и оранжевый пар.

Смеялся не Иржи.

Волосы на затылке Яна встали дыбом. Он сделал несколько спотыкающихся шажков назад. Отступил в помещение с одиннадцатью гробами.

За спиной, несколькими ступенями выше, был жестокий, но понятный мир. И его сын в этом мире. Мальчик, который нуждался в помощи. И брат, их новая фирма. И бывшая жена, которая возвращалась лишь ради Томаша.

Впереди, где-то в скатывающемся в преисподнюю мраке, был Иржи. Всего лишь парень из бригады, которого Ян знал чуть больше года. Не плоть от его плоти, не кровь от его крови, даже не друг. Всего лишь человек, исчезновение которого пугало до икоты.

А еще этот гроб.

Пустой гроб.

В котором совсем недавно лежал — спал? — не-человек. Возможно, еще больший не-человек, чем существа в других гробах. Ян почти уверился, что гроб опустел не раньше, чем Иржи ударил лопатой по замку на двери склепа. Что какое бы решение он ни принял — подняться или спуститься, — ошибется.

Голос. На этот раз за спиной. Тонкой струйкой голос просачивался в склеп. Лукаш? Полиция?

Ян колебался.

Обтянутые кожей скелеты наблюдали за ним из черных саркофагов. Пялились глубоко запавшими в глазницы слепыми глазами. Фонарик освещал высокие сухие фигуры. Изо рта одного существа выбрался паук, поднялся по длинным передним зубам, пересек тонкую темную губу, просеменил мимо запавшего носа и исчез в пустой глазнице, в которой не было высохшего глаза.

По рукам и шее Яна бегали мурашки. Страх и тьма заполняли пустоты уязвимого тела.

Как поступить?

Развернуться и уйти?

Искать Иржи?

Поступить правильно… но в чем эта правильность?

Ян расстегнул верхнюю пуговицу куртки, оттянул ворот футболки и нащупал серебряное распятие.

Глава 3

1

До места встречи с социальным работником и экскурсоводом Стас Карминов добрался на метро: красная ветка, «Главный вокзал».

За современным зданием станции пряталось строение в стиле неоренессанс. В старом корпусе ютились ресторан и зона отдыха, а функции терминала взял на себя просторный подземный комплекс.

Стас пришел рано и отправился бродить по залам.

Наплыло и юркнуло вверх расписание поездов, для наглядности помещенное над стойкой кафе. Стас взял салат с ветчиной и бутылку минералки. Аппетита не было, но он напомнил желудку, что ближайшие три дня за питание будет отвечать пражский бомж. Кто знает, возможно, этой ночью ему приснятся ветчина, оливки и листья салата — как самое яркое кулинарное впечатление прошедшего дня.

Сидя за столиком, Стас наблюдал за прохожими. Без интереса и въедливости, с которыми присматривался к героям собственных рассказов. «Ничего не видишь вокруг, — говорила Катя. — Даже сына».

После завтрака потянуло в книжный. Стас апатично рассматривал корешки книг, выискивал знакомые фамилии, понятные даже на чужом языке. Наткнулся на Джона Р. Р. Толкина в суперобложке, открыл, пролистал картинки и пробежал глазами по началу главы «Neočekávaný dýchánek». Переводчик не требовался, он помнил название из комикса, который обожал с детства: «Нежданные гости».

Дальше пошло труднее, точнее, почти никак (кроме «подземной норы» и «хоббита» он ничего не понял): «V jisté podzemní noře bydlel jeden hobit. Nebyla to žádná ošklivá, špinavá, vlhká díra, plan konečků žížal a páchnoucí slizem…»

Стас вернул книгу на полку и направился к камерам хранения.

Катя любила Прагу.

Город, облюбованный архангелами, мадоннами и навесными фонарями. Они были здесь в позапрошлое католическое Рождество. Оставили годовалого Никитоса бабушке и дедушке и, еще сами, по сути восторженные дети, вчерашние одноклассники, ставшие родителями в школе, рванули на пять дней туда, откуда всю жизнь мечтал сбежать Кафка.

Прага встретила плюсовой температурой и предпраздничной полудремой. Рождественский дух куда-то спрятался. Припорошенные улицы, огромные снежинки, вездесущие елки, гирлянды и шары, звон колокольчиков и неуловимое волшебство, растворенное в морозном воздухе, — все это осталось внутри мыльного пузыря ожиданий. На картинках поисковиков. Отель ютился в районе Прага 4, а не Прага 1, как заверяли в офисе турфирмы. До Старого города — шесть остановок на автобусе и четыре на метро. Магазины работали через один, елки в витринах и на площадях выглядели буднично-обычными, а астрономические часы не впечатлили.

Но Прага ощущалась островком спокойствия, подкупала открытостью и добротой людей, красивыми барочными фасадами, узкими переулками и вкусным живым пивом. В палатках жарили каштаны, торговали сувенирами, из которых запомнилась лишь крючконосая ведьма Марженка. Катя примерялась к бутикам, позировала на фоне нарядных витрин и праздничной хвои. В пивной «У Медведку» подавали светлый и темный «Будвайзер», крепкое «XBEER-33», чесночный суп, кнедлики, печено вепрево колено, свичкова на сметане и гренки с пивным сыром. Все было хорошо, но яркое, белоснежное, звонкое пражское Рождество с календарей и телевизионных экранов прислало тусклого двойника. Возможно, единственным виновником был снег, точнее, его отсутствие.

В ту поездку Стас впервые услышал про бомж-туры.

Гид бегло поделился в автобусе: некоторые пражские бездомные теперь водят экскурсии. Стас заинтересовался. После прогулки по карловарскому курорту, куда группа выезжала из Праги, подошел к гиду с вопросами. Кто организует необычные туры? Нюансы, маршруты? Начал сбор информации для первого романа (давно собирался: пора переходить к крупной форме!). О том, чтобы самому поучаствовать в «бездомной» экскурсии, тогда и не думал. Рядом была Катя, а в Бресте ждал детский смех, к которому хотелось поскорее вернуться.

Стасу нравилось быть молодым папой. Он начал скучать по сыну заранее, за несколько дней до поездки. На расстоянии его любовь к сыну ощущалась так сильно, что граничила со страхом за его жизнь, с колкой душевной болью: может, по молодости, по неопытности он делает что-то неправильно, может, не надо было уезжать…

Никита, Никитос…

2

Девушка, с которой он говорил по телефону — одна из организаторов проекта, — сказала, что у них есть два русскоязычных гида. Отлично, с никудышным английским Стаса это был единственный вариант: переводчики-волонтеры помогали только в дневных турах.

Один русскоязычный экскурсовод предлагал «железнодорожный» маршрут: поездку в мотовагоне до микрорайона Зличин и осмотр сквота «Цибулька». Другой бездомный водил туристов по улочкам и антикварным магазинам района Жижков. Стас откупился фразой «на ваше усмотрение»: любил и поезда, и книги. Пускай антураж будущего романа определит случай.

Сотрудница агентства оказалась молодой и улыбчивой, как проводница поезда «Wltawa» на афише рейса Москва — Прага.

— Станислав? Здравствуйте. Меня зовут Тереза.

— Очень приятно, — сказал Стас.

«Нет, не она».

— По телефону я говорил…

— Вы общались с Лесей, — кивнула девушка. Поправила плечико белой пушистой кофты. — Но она… приболела.

Пауза между словами «она» и «приболела» казалась немного странной, но мало ли что у девушки стряслось? Умерла бабушка, избил муж, угодила в полицию из-за пьяных танцев под скульптурой Яна Непомуцкого. Ему, как клиенту, знать не обязательно.

— С русским у вас тоже полный порядок.

Тереза улыбнулась.

— Я выросла в Польше, в Сопоте. Училась в русскоязычной школе.

— Почти соседи, — сказал Стас. — А я из приграничного Бреста.

— А вот и ваш проводник. — Тереза кивнула в сторону эскалатора.

«Проводник, проводник, — покрутил в голове Стас, поворачиваясь к бездомному гиду. — А что, хорошо звучит, лучше, чем экскурсовод».

Проводника звали Роберт.

Не опухший от водки обитатель теплотрасс, ряженный в лохмотья и мало напоминающий разумного человека (не сказать, что Стас представлял себе гида-шатуна именно таким, но трудно отмахнуться от стереотипов), а нормально одетый мужчина с застенчивой улыбкой. Имелось в нем что-то от индейцев из старых фильмов, в первую очередь — длинные, собранные в косу волосы. Правда, лицо выдавало былые или не очень пристрастия — несло «печать алкоголизма». На Роберте были штаны защитного цвета со множеством карманов, серая ветровка, светло-синяя футболка с надписью «PRACUJI Z DOMOVA. Homeless guides in Prague» и потрепанные кроссовки на липучках.

Стас первым протянул руку, которую Роберт осторожно пожал — не сильно и не слабо.

— Как поступим? — спросила Тереза. — Сначала сдадите вещи, а потом подпишете документы? Или наоборот?

— Без разницы, — пожал плечами Стас. — Давай перевоплотимся. Мне ведь придется переодеться?

— Да, ваша новая одежда там. — Девушка показала на небольшую спортивную сумку у колонны. — Все выстирано и продезинфицировано. Надеюсь, с размером не будет накладок.

— Сейчас выясним. Мне прямо здесь переодеться?

Тереза снова улыбнулась. Она улыбалась почти так же располагающе и ненавязчиво, как и Катя. У Стаса кольнуло в груди, защипало глаза: та маршрутка с пластмассовым псом на приборной панели забрала у него слишком многое, все. Впереди ничего не было, только протянувшийся в темноту тормозной след — его жизнь после.

«Думаешь, что-то изменится, если ты снова начнешь писать?»

Стас одернул себя.

— Что вы сказали? — Он не слышал последних слов девушки.

— Комната за последним рядом ячеек, там вы сможете переодеться.

Она протянула сумку.

Комната в дальнем конце камеры хранения состояла из шести довольно просторных кабинок, разделенных проходом. Стас положил сумку на откидной столик и расстегнул молнию. Рассмотрел содержимое, поднял взгляд на свое отражение в зеркале, потом снова опустил, открыл и закрыл рот, недоуменно покачал головой.

«Это какая-то шутка?»

Он достал аккуратно сложенную одежду, в которой, если верить агентству, некогда разгуливал пражский бомж. Бледно-розовый пиджак, рубашка с коротким рукавом цвета яичной скорлупы, штопаные темно-коричневые брюки с острыми, как лезвие, стрелками, оранжевая вязаная шапка. Стас разложил пиджак на столешнице, глядя на поношенную вещицу как на подкинутого младенца. Розовый… Розовый? Розовый! Мир, конечно, давно изменился, перемешал оттенки женской и мужской моды, мужчины разгуливали в ярких оранжерейных одеждах, носили меха и провисающие в промежности штаны, больше напоминающие мешки для навоза под хвостом лошадей, но... розовый?

«Видели бы пацаны…»

Обуви не было. Ну да, с ней сложнее попасть в размер, к тому же три дня на ногах. Значит, при своих. Стас посмотрел на мокасины, кивнул, задернул шторку и стал раздеваться.

3

На стене напротив боксов нашлась инструкция на русском. Стас положил сумку со своими вещами в свободную ячейку, закрыл дверцу, кинул в монетоприемник девять кругляшей по двадцать крон — плата за трое суток, повернул и вытащил ключ. Ничего сложного.

— Можете оставить ключ от ячейки мне, — предложила Тереза, когда он закончил с боксом. — Мы отметим это в договоре.

Она сидела за столиком у входа в камеру хранения, готовила бумаги. Кажется, она распустила волосы, но Стас не был уверен: не запоминать людей он умел лучше всего. «Какого цвета у меня туфли? Не смотри!» — снова раздался в голове голос Кати, но Стас сделал вид, что не слышит.

Роберт сидел на стуле с другой стороны стола, но поднялся, чтобы уступить место.

— Спасибо, — сказал Стас.

Тереза рассматривала его, не в силах сдержать улыбку, таящуюся в уголках глаз.

— Извините. Комплект одежды формируют в…

— Все в порядке, — отмахнулся Стас.

Так и было. Почти. Если принять за порядок последний год его жизни. В черной воронке депрессии, покрытой налетом бессмысленности, розовый пиджак смотрелся безобидным развлечением.

— Так что с ключом? — спросила девушка-организатор.

— Оставлю вам.

— Хорошо. — Тереза поставила на бланке галочку, положила ключ от ячейки в зип-пакет и провела пальцами по застежке; пакет она прищелкнула степлером к листу бумаги. — Садитесь, читайте.

Стас понял, что по-прежнему стоит рядом со смущенно улыбающимся Робертом (в новых тряпках на бродягу походил скорее Стас) и мнет рукой торчащую из кармана пиджака оранжевую шапку. Сел и придвинул к себе бланки.

Мобильник, кошелек с наличкой, копия паспорта, карта Праги и фотоаппарат остались в боксе вместе с одеждой. Паспорт и пластиковая карточка — в сейфе отеля. Гол как сокол в розовом пиджаке.

Однако помимо нижнего белья, носков и мокасин он прихватил с собой кое-что еще.

— Вот. — Стас достал из кармана блокнот со вставленной в выборку ручкой. — Контрабанда.

Тереза кивнула:

— Могли бы и не показывать.

— Ну… это честно.

— Похвально.

«Ты хотела сказать: глупо».

— Мы ведь никого не обыскиваем, — сказала девушка. — Все сугубо добровольно. Обычно прячут мобильные, ну и, конечно, деньги, чтобы купить памятный сувенир именно из такого тура, хотя эти безделушки ничем не отличаются от других.

«Воспоминаниями, — подумал Стас, — они отличаются воспоминаниями, привязкой к ним». А еще он подумал: «Памятный сувенир — это плеоназм, дублирование смысла». А еще: «Хватит редактировать речь других».

— Ладно, где надо подписать?

— Вы уже изучили?

Документы всегда читала Катя.

— Можно и так сказать.

— Подпишите здесь и здесь.

4

— Увидимся через три дня, в десять, на том же месте: я буду ждать у камер хранения. Stastnou cestu!

---

Глава 4

Император ждал меня в личном кабинете. На крупных губах Рудольфа II играла легкая улыбка, но главным доказательством его благоприятного расположения духа была лежащая на краю стола «Monas Hyeroglyphica». Именно эту книгу я посвятил, а позже, по приезде в Пресбург, подарил Максимилиану II — а теперь вот стою перед его старшим сыном, императором Германии. На столе невысокой стопкой возвышались мои письма с просьбами об аудиенции. Тоже хороший знак.

Но давайте я сначала представлюсь и расскажу о себе — рано или поздно не удержусь — и о том, как попал в кабинет императора.

Джон Ди. Можете звать меня доктор Ди. Или Алхимик. Или любым другим именем.

Сначала была школа в Челмсфорде, графство Эссекс. Затем, будучи студиозусом Кембриджского университета, я утолял жажду научных познаний в колледжах Святого Иоанна и Святой Троицы. Изучал астрономию и математику в бельгийском университете Лувена, где рука об руку с фламандским географом Герардом Меркатором создавал модели Вселенной. Обменивался опытом с математиками Брюсселя. Позже давал лекции по Евклидовым «Началам» (хотя мой пытливый разум постоянно тянулся к «Катоптрике») в Париже.

Отказавшись от должности профессора математики (Франция меня утомила), я вернулся домой, к зловонному шепоту Темзы, в усадьбу Мортлейк, где оборудовал химическую лабораторию, астрономическую обсерваторию и библиотеку. Меня влекли математика, философия, оптика, статика, звездная семантика, лечебная практика и магические искусства. Мне удалось привлечь к себе внимание как к ученому, астрологу, алхимику и некроманту.

Я дни и ночи проводил у алхимического горна и перегонного куба — пытался получить философский камень и универсальный растворитель; постигал тайное учение каббалы, теософию и черную магию; практиковал теургию и спиритизм; изготавливал амулеты и талисманы.

Когда Мария I Тюдор сменила на троне Эдуарда VI, меня обвинили в наведении порчи на ее сестру Елизавету (я составлял для королевы и принцессы гороскопы) и государственной измене. В камере нас было двое — два чернокнижника-еретика. После суда Звездной палаты моего сокамерника сожгли на костре. Мне же удалось найти слова оправдания. Выйдя на волю после трехмесячного заключения, я оказался в довольно щекотливом финансовом положении: источники дохода потеряны, сбережения отца конфисковали с началом охоты на протестантов.

Через три года умерла королева Мария. День коронации юной Елизаветы был выбран после личной консультации, которую я дал герцогу Лестеру. Составленный мной гороскоп позволил снискать расположение Елизаветы — королева сделала меня своим научным советником и астрологом. Это означало покровительство. И золото.

В то время я был довольно привлекательным молодым человеком, стройным, высоким, румяным, светловолосым, и догадывался о симпатии Елизаветы. Меня вполне устраивало, что эта властная, сильная, дурно одевающаяся рыжеволосая девушка с длинным носом и гнилыми зубами собирается умереть девственницей.

Елизавета горела желанием заглянуть в мир духов. Желала увидеть волшебное стекло, открывающее канал общения с призраками. Я удовлетворил ее просьбу. Увиденное впечатлило и испугало Елизавету.

Зеркало — небольшой прямоугольник отполированного металла — я купил у французского художника, который был уверен, что вещица проклята. К подобному зеркалу обращался римский император Дидий Юлиан, используя дитя в качестве пророка.

В отражениях проклятого зеркала ко мне обратился Ариэль.

Имена за пределами человеческого мира пусты, особенно когда живешь дольше памяти о них, когда путь наверх долог и изгажен тенями. Но тогда я верил, что мне явился Лев Божий. Но я заблуждался в намерениях Ариэля. Я получил гораздо меньше, чем отдал. Гораздо, гораздо меньше.

Ариэль передал мне агатовую сферу, черный кристалл. В отполированных гранях жили смутные образы и треснувшие голоса. Смысл загадочных видений потустороннего мира часто оставался непостижим. Девочка, назвавшаяся Мадини, шептала на греческом и английском; пропитанная кровью тряпица болталась на острие обоюдоострого меча; жирные личинки ворочались в распахнутом рту умирающего страдальца. Что я видел? Прошлое или будущее?

Я не мог записать и запомнить все откровения магического шара и поэтому занялся поиском секретаря-медиума. Так в моей жизни появился нотариус Эдвард Келли (тогда еще Эдвард Талбот).

Черноволосый, худощавый, с узким лицом и цепкими глазами. Искушенный в некромантии, алхимии и оккультной философии, легко читающий рукописи на древнем кельтском языке, Келли прежде секретарствовал у герметиста Томаса Алена. Но меня интересовало лишь одно: выдержит ли Келли испытание, увидит ли тени иного мира в обсидиановой сфере, услышит ли голоса духов.

Келли отлично справился: видение Ариэля открыло ему секрет изготовления двух талисманов — сложного циклического символа под названием Ангельский Шифр, для создания которого требовался очищенный воск, и Священного Стола из хитинного дерева для работы с восковой печатью.

Поселившись в моем доме в Мортлейке, Келли стал неоценимым помощником в общении с загадочными сущностями. Тетради полнились записями. Чтобы постичь язык духов, мы составили алфавит из двадцати одной буквы. Мистические штудии отнимали бездну времени. Стараясь вызнать у духов тайну философского камня, я позабросил научные изыскания.

Я и Келли быстро обрели славу магов, способных получить алхимическое золото из других металлов. Это позволяло играть на чужих амбициях. Я был представлен польскому князю Альберту Ласки, тщеславному человеку, проредившему собственную казну безумными выходками и сумасбродными развлечениями. Ласки верил в существование красной тинктуры, Великого эликсира, способного залатать дыры в его казне. Полушепотом я поведал князю о могущественных возможностях «магического глазка» и после уговоров согласился организовать сеанс.

Сидя в затененном углу комнаты, князь завороженно следил за погрузившимся в транс Келли. Мой помощник издавал гортанные звуки и произносил непонятные отрывистые фразы, которые были лишь представлением, а не посланиями магического шара. Духи «предсказали» князю богатство и известность, победы над врагами и восхождение на польский престол, обладание философским камнем и обретение бессмертия. Мистификация увенчалась успехом. Воодушевленный Ласки пригласил нас с семьями совершить путешествие на континент.

В январе 1584 года мы прибыли в Краков. Нам предоставили роскошные апартаменты и просторную лабораторию. Я и Келли зажили как богачи.

Вскоре терпение князя начало таять. Мы ссылались на недостающие материалы, неблагоприятное расположение планет и семикратное повторение всех операций на протяжении семи недель. Ласки торопил. Чтобы унять его беспокойство, Келли организовал демонстрацию. Используя тигель с двойным дном, наполненный воском с крупицами золота, он «превратил» ртуть в драгоценный металл. На время удовлетворенный Ласки продал часть земель, чтобы насытить наши с Келли тигли. Но князь так сильно погряз в долгах, что в августе 1584 года уговорил нас отправиться к могущественному и сказочно богатому императору Рудольфу II. Снабженные приглашениями и рекомендациями, мы тронулись в Прагу, надеясь на милость и щедрость покровителя богемских алхимиков.

Мы остановились в заведении «Золотой шар», окутанном сплетнями, словно кладбище туманом.

Рекомендательные письма не произвели особого впечатления на вице-канцлера Куртиса, однако сановник познакомил меня с доктором Тадеушем фон Хайеком. Придворный врач распоряжался в императорских лабораториях и представлял Рудольфу прошедших испытания алхимиков. Фон Хайек предложил снять у него уютный домик, куда я и Келли незамедлительно перебрались с семьями.

Наш новый дом размещался на Золотой улочке в Градчанах. Грязная, пологая, узкая вертихвостка, застроенная карликовыми бездушными строениями. Улочка оккультистов, алхимиков и предсказателей. Улица мошенников.

Здесь жил Кристофер фон Хиршберг, водивший за нос зажиточного покровителя. Бавор Рудовский, в поисках философского камня докатившийся до убогой нищеты. Авторитетный некромант Леонард Вышпергер. И конечно, Клаудиус Циррус, алхимик из Италии, пообещавший графу Уильяму фон Розенбергу, рыцарю Золотого руна, раскрыть секрет трансмутации. На Золотой улочке обитали и обычные мастеровые, и художники да скульпторы, произведениями которых император охотно украшал дворец, и ювелиры, и огранщики, и резчики, и толкователи манускриптов.

Я продолжил общение с Ариэлем через магический шар. В этих сеансах все реже участвовал Келли: мой партнер связался с дурной компанией и погряз в гнусных развлечениях, проявив свою неуравновешенную, вспыльчивую, алчную натуру.

Прежде чем попасть к императору, следовало убедить фон Хайека (а вместе с ним и других видных обитателей Золотой улочки) в своих спагирических способностях. Доктор пригласил нас с Келли в свой особняк, в подвале которого находилась лаборатория. Перед важным испытанием я взял с Келли слово хотя бы несколько дней не прикасаться к алкоголю.

Демонстрация имела большой успех. Достоверность трансмутации, во время которой Келли получил герметическое золото, подтвердил Николас Барно, гость фон Хайека, а также сам доктор.

* * *

И вот я стою перед человеком, лицо которого, сломленного, бессильно-желчного, с дурным блеском в глазах, видел на днях в магическом шаре: «Неблагодарная ведьма! Ты отвергла меня, своего благодетеля, отвергла после того, как я вознес тебя! Будь ты проклята, Прага, да падет гнев Господа на всю Богемию!»

— Поднимите голову, доктор Ди, — приветливо сказал император. — Я пригласил вас не для поклонов. Чувствуйте себя свободно. Любой стул в вашем распоряжении.

— Благодарю вас.

Большие глаза Рудольфа смотрели спокойно, оценивающе.

— Говорите без стеснений.

Я рассказал о божественном послании, которое привело меня в Прагу, о беседах с ангелом Ариэлем посредством черного кристалла.

— Что ангел сказал тебе? — спросил Рудольф.

Свет из окна падал на него, превращая седину волос в драгоценную пряжу, тонкие, кудрявые нити серебра, обрамляющие бледное лицо.

— Он сказал: «За грехи твои призвал тебя, услышь меня и сделай по велению моему, и тогда восторжествуешь. Ежели поступишь иначе, Господь твой отбросит тебя прочь. Соблюди завет Господа, и воздастся тебе: повернись к Господу и забудь злобу свою, и трон твой обретет величие, какого не знала земля, и дьявол падет к ногам твоим и попросит о пощаде».

Я видел, что императора поразила моя смелость. И рассердила. На худощавом лице возникло напряжение темной мысли.

— Догадываюсь, — спешно добавил я, — что за ликом дьявола кроется Турция.

— Я весьма заинтересован вашим «сакральным камнем», мой друг. Побеседуем о кристалломантии. И о катоптромантии.

Я рассказал о металлическом зеркале Пифагора, созданном в полнолуние и используемом для ясновидения. О методах, позволяющих приподнять завесу будущего, которые недавно опубликовал итальянский философ Джованни Пико делла Мирандола.

— Я знаком с этой работой, — сказал император. — Но Мирандола описывает зеркала и кристаллы, изготовленные людьми, тогда как, я слышал, ваш магический шар имеет другое происхождение?

— Истинная правда, мой император. Я получил его через астральный канал.

— Не скрою свой глубокий интерес к этой реликвии.

— При случае обязательно продемонстрирую вашему величеству его силу, — пообещал я.

Рудольф, добровольный затворник Градчанского замка, удовлетворенно кивнул.

От праздной жизни венской столицы Рудольф сбежал в Прагу. Вскоре он переложил груз управления империей на своего брата, замкнулся и предался меланхолии, находя отраду лишь в посещении королевских конюшен, коллекционировании статуй, картин и всевозможных редкостей, а также в мистических науках. Главными увлечениями императора стали магия, алхимия и астрология. Шарлатаны наводнили Прагу, некоторые из них занимали посты важных сановников, заведовали искусствами и науками. Те, кому повезло больше, селились во дворце, пользуясь дарами императорской кухни и винных погребов, другие довольствовались жильем на берегу Влтавы и скромной стипендией.

— Что скажете? — спросил Рудольф после того, как я изучил его гороскоп, составленный богемским мастером.

— Тот, кто его писал, забыл об огромном влиянии зодиакальных знаков и математической сущности астрономии. Если на то будет воля императора, я возьмусь разработать верный гороскоп.

После беседы о хиромантии я покинул кабинет императора.

Путь к Золотой улочке лежал через конюшни, дальше — через фантастический сад, редкие цветы которого на зиму перенесли в теплицы. В оранжерее напротив Черной башни, на верхних этажах которой держали политических заключенных, росли древовидные папоротники и тропические пальмы. Легкий снежок покрывал огромный газон (летом на нем высаживали цветами надпись «ADSIT», первые буквы императорского девиза: «А Domino Salus In Tribulatione»), фигуры мраморных фонтанов, сказочные статуи и барельефы. За садом располагался зверинец Рудольфа, где в крепких зарешеченных хижинах держали африканских и азиатских хищников. Одного из них, родившегося в неволе львенка Оттакара, император иногда выпускал на свободу, что внушало придворным неописуемый страх.

Через две недели прибыл посланник императора.

С золотом.

---

Глава 5

1

Часы, которые Павел Данек получил от жены на прошлый день рождения, показывали 00:19.

Продолжая говорить, он потрогал большим пальцем ремешок часов: имитация змеиной кожи, но качественная. С Анетой всегда так — сплошные качественные имитации. Вещей, любви, семейной идиллии, верности.

«Шкура, тварь, шлюха!»

Но ничего, скоро он разберется с изменницей. Подарит ее Длинному господину.

Павел закончил рассказ об электродепо «Качеров» и пригласил экскурсионную группу в исторические вагоны «Ечс». Музейный состав — три вагона, поставленные более сорока лет назад Советским Союзом.

Павел зашел последним, за крепким парнем в мотоциклетной куртке, который снимал все на смартфон. Наверняка русский (уж как ухмылялся, фотографируя табличку «Мытищинский машиностроительный завод»), иммигрант, который убивает время бесконечными видеороликами. Ролик № 1: «Гуляю по Пражскому Граду». Ролик № 2: «Как купить билет на метро в Праге». Ролик № ХХХ: «Трахаю женушку глупого чеха».

Разумеется, это не он, но типаж вполне подходящий: накачанный, светловолосый, молодой. «Тебе ведь нравятся такие, дорогая?»

Створки дверей съехались.

По обе стороны прохода спинками к окнам стояли мягкие диваны: шестиместные между автоматическими раздвижными дверями и трехместные в хвосте вагона. Группа уселась, и Павел объявил об отправлении, представляя на темно-красном диване обнаженную Анету.

Мотовоз отбуксировал поезд из депо и отправил в свободное плавание. Состав покатил по служебной ветке к станции «Качеров». На светло-серых потолочных панелях в три ряда светили круглые плафоны, похожие на мутные глаза. В сдвижных форточках тянулись нити красных и желтых огней.

Через двадцать минут сделали остановку прямо в тоннеле, и Павел рассказал о съездах, соединительных линиях и воротах, предусмотренных на случай затопления.

Парень — смуглый, широкотелый, с каменными буграми мышц — целился в него смартфоном. Таких за уши не оттянешь от аварий и происшествий. Если крепыш побывал неделю назад в одном из составов, застрявших на час в тоннелях подземки из-за сбоя питания, то наверняка жадно ловил на камеру панику пассажиров. А месяц назад тыкал своим аппаратом в стеклянную шахту, когда пожарники вызволяли из лифтовой кабины пару пенсионеров. А каждую ночь понедельника, среды и пятницы елозил лицом между ног Анеты, мял и щипал ее мягкую грудь, пока он, Павел, возил ночные экскурсии по столичному метрополитену…

На повороте поезд с перестуком насел на рельсы. Стал замедляться. Павел сообщил, что они подъезжают к одной из редко используемых платформ. Группа прилипла к окнам.

— Вы журналист? — спросил Павел у парня.

— Нет… не совсем, — ответил тот на ломаном чешском, явно польщенный вопросом; смартфон он поднял над головой, глазком камеры поверх любопытных голов. — У меня свой блог.

— Это достойно, — учтиво улыбнулся Павел. — После экскурсии не спешите уходить, есть для вашего блога кое-что интересное.

— Ого, — вдохновился парень. — Конечно. Спасибо!

Павел с серьезным видом кивнул и прошел в кабину машиниста.

Набирая скорость, поезд мчался сквозь подсвеченную огнями пещеру. Монотонное громыхание колес действовало на нервы. Павел закрыл глаза — на несколько секунд, как подумалось, — но смешки пассажиров привели его в чувство. Он устал, очень устал. От подмигивания ламп, от заученных фраз, от лживых глаз Анеты…

В вентканалы проникал ворчливый голос подземки, еще не привыкшей к ночным гостям. Не к таким.

Во время остановки под Нусельским мостом Павел выбрался из вагона, отошел, чтобы не видели пассажиры, и его вырвало прямо на рельсы.

В 02:56 поезд прибыл в депо «Зличин». Все вышли. Конец экскурсии. Спасибо за потраченные триста крон. Выход направо, по эскалатору или лестнице. Извините, ночью лифт не работает.

Павел стоял на пустой платформе и боролся с желанием закрыть глаза.

— Предложение в силе? — спросил парень.

— Да, пойдемте.

Не оборачиваясь, он направился вдоль состава. Серый кузов, красные двери.

— Когда их списали? — деловито осведомился парень.

— Последний поезд сняли с эксплуатации в девяносто седьмом году, — терпеливо повторил сказанное в начале экскурсии Павел. — Сами вагоны «Ечс» стали поэтапно списывать тремя годами ранее.

Они спустились, гид открыл дверь, включил чахоточный свет и повел пассажира по служебному тоннелю. За стенами подвывал трансформатор.

В душу Павла закралось сомнение: с чего он взял, что Длинный господин будет ждать его вместе с… подношением? Ответа не было. Он прислушался к звуку льющейся воды, не уверенный в его реальности: возможно, вода текла лишь в его воображении и ее тугие струи омывали покрытое пеной тело Анеты…

Под сводом тянулись черные жилы кабелей. По тоннелю растекался гнилостный смрад, плотный и шевелящийся, как туман. Лампы горели через одну или две.

— Куда мы идем? — В голосе парня не было подозрительности.

— В старое служебное помещение. Вскрыли совсем недавно.

— Долго еще?

— Почти пришли.

Впереди мелькнула тень. Скрылась за поворотом. Павел неожиданно решил, что ему плевать на измены супруги, что идущий рядом парень не так уж и плох, что болезненно-грязноватый свет вдоль стен похож на фосфоресцирующий кровавый след.

— Послушайте… — начал он неуверенно, но коридор вильнул налево — и глаза Длинного господина обесценили мысли гида.

Стерли их.

Забывать Павлу было не впервой, особенно после встречи с Длинным господином. Он благополучно забыл об инвалидном кресле, к которому была прикована Анета, последние десять лет способная на измену разве что в снах и грезах. Забыл о том, что ни разу до этого не усомнился в верности жены, даже когда ее молодой зад притягивал взгляды других мужчин, как магнит — металлическую стружку. Забыл о двух круглых проколах на своем плече…

Тень шевельнулась и шагнула навстречу из темноты.

Павел неосознанно прикоснулся к «змеиному» ремешку наручных часов. Супруга заказала часы в интернете. Аккуратную золотисто-черную коробочку доставили из магазина в пятьдесят восьмой день рождения Павла. Анета была старше его на четыре года. «Ты такой стеснительный и доверчивый, это так мило, — сказала она почти четыре десятка лет назад, когда они начали встречаться. — Просто находка для гипнотизера. Неудивительно, что такая мумия, как я, тебя околдовала».

Электрический свет дотянулся до лица Длинного господина. Тот, по-собачьи склонив голову к плечу, облизал огромные острые зубы. Анемичный, неправдоподобно тощий. Скелет, завернутый в сморщенную кожу и плащ.

Парень в мотоциклетной куртке вскрикнул и попятился от уродливого, похожего на высохший труп чудовища. Врезался спиной в Павла, дернулся, будто наткнулся на оголенный высоковольтный кабель, и снова не сдержался: крик получился тонким, истеричным.

Карие, ничего не выражающие глаза Павла смотрели на мужчину с высокими славянскими скулами, широким лбом и костистым подбородком. Умные, выразительно яркие глаза светились почти женской красотой и обольщением. Таким Павел видел чудовище.

Надвигался час демонов, но он забыл и об этом.

Желтый мозолистый палец массировал ремешок часов. Павел не отрываясь смотрел в глаза Длинного господина… они могли объяснить все на свете… были мудрыми и властными… обещали муки вечные таким бабникам, как этот жалко пищащий парень, людям без морали и души…

Парень развернулся и собрался бежать, но Павел схватил его за рукав куртки. Парень обратил к нему перекошенное страхом лицо, бледное, будто подсвеченное изнутри.

— Это вы… зачем… что он с вами сделал…

— Не со мной — с тобой, — улыбнулся Павел.

Парень замер, окостенел, пялясь через плечо гида. В его выпученных глазах отразился приближающийся Длинный господин. Бессмысленно оскаленная пасть, сверкающие клыки. Гримаса голода на безобразном изможденном лице. Пепельная кожа. Красные безумные глаза.

— Не отпускай его, старик, — прошипело существо, — я ужасно голоден.

Павел вдруг понял, что этот голос и эти глаза — о да, глаза в первую очередь — два дня назад рассказали о неверности его супруги, его Анеты, посеяли в сердце зерно недоверия, и оно взошло, как пальмы в фильме «Астерикс и Обеликс: Миссия “Клеопатра”».

Он закрыл глаза и увидел жену в инвалидной коляске, свою боевую подругу, которую три часа назад мысленно обзывал последними словами и собирался скормить Длинному господину.

Как он, старый дурак, мог подумать, что Анета… его Анета…

Господи, это создание загипнотизировало его.

— Господи, — сказал Павел вслух.

— Боюсь, что нет, — хихикнул Длинный господин, протянул руку, вцепился узловатыми пальцами в горло парня и рванул на себя. В ладони Павла остался рукав мотоциклетной куртки.

Крепыш не сопротивлялся, даже не шелохнулся, глядя на существо широко раскрытыми стеклянными глазами. Длинный господин оторвал его от земли одной рукой, другую с раскиданными веером пальцами положил ему на лицо и с ужасной силой впечатал голову в стену.

По проходу прокатился глухой звук удара. Череп треснул, выплеснул на стену горячую кровь. Существо развернуло обмякшее тело, припало пастью к расколотому затылку и стало с чавканьем пить, словно держало гротескную чашу.

Пелена гипноза схлынула окончательно. Павел закричал во всю силу старческих легких (он быстро постарел рядом с парализованной ниже поясницы Анетой) и бросил рукав на пол, будто это была змея.

Забыв, что нельзя убежать от того, кому принадлежишь, он повернулся на каблуках и сделал несколько неуверенных шагов прочь. Под свинцовыми ногами что-то захрустело — смартфон парня. Грудь наполнилась болью. Павел опустился на колени и схватился за сердце. Рука пульсировала, горела.

Он не подумал о сердечном приступе. Последней мыслью было: «Я предал тебя. Прости».

Он ткнулся лбом в холодный пол тоннеля, но уже не почувствовал этого.

2

Олеся Ватиска пропустила такси, перешла дорогу, остановилась у бетонного столба, запрещающего въезд на Вифлеемскую площадь, и достала пачку сигарет. Ужасно захотелось выпить холодного пива. Осталось выбрать где.

Ее обступали здания с пышной историей, нервировали, давили. Ренессансный «Рыбный магазин» кичился бюстом Иосифа I. Внутри располагался ресторан «У Плебана», столики и стулья вынесли на тротуар: уже можно, май.

Олеся покачала головой — знала, куда заглянет на пиво, — и подкурила новую сигарету от старой.

Туристы щелкали себя на фоне средневековых фасадов. Как рыбки, выпущенные в чужой аквариум. Ошарашенные, взвинченные, но счастливые после путешествия в целлофановом пакетике с проточной водой.

«Ну и как вам? — устало подумала Олеся. — Нравится гулять по могилам?»

Площадь возникла в конце восемнадцатого века на месте церковного кладбища. Олеся глянула на реконструированную Вифлеемскую часовню: по щипцовым крышам стекали солнечные лучи. Удалось сохранить подлинные готические порталы, проемы и санктуарий. На месте капеллы возвели жилую трехэтажку. Уничтожили могилы пражских профессоров, расчистили и замостили камнем пятачок.

Олеся затянулась с саркастической, адресованной прошлому улыбкой. Иммигрировав, она недолго работала гидом и, как думалось, могла без проблем вернуться в знакомую канитель. Далеко ведь от туризма не ушла. Ей нравилось участвовать в необычном проекте, нравилось сопровождать клиентов в трехдневные бомж-туры (даже испытывая неприязнь к их мотивации), но теперь… Что, если пропавшего в закулисье Праги туриста, Первенцева, так и не найдут?

«Это не моя вина. Я просто хочу помочь… попытаться…»

Она бросила в урну окурок и поправила сползшую лямку рюкзака. Держась приятной тени зданий, дошла до улицы На Перштыне. Бледно-желтый фасад ресторана-гостиницы, нарисованные медвежата. Пивоварня «U Medvídků». Кружочек над латинской «ů» всегда представлялся Олесе дном пивного бокала.

Наверное, самое раскрученное туристическое место. Она не была здесь с тех пор, как поняла, что настоящая Прага — подальше от туристов.

Олеся нырнула за дубовую дверь, свернула у сувенирного прилавка, прошла мимо столиков прямиком к массивной барной стойке, над которой высилась медная пивная колонна на шесть кранов с привычными медвежатами на вершине. Островок лакированного дерева и три высоких стула. Она устроилась на крайнем левом, напротив телевизора, и заказала светлый танковый «Будвайзер».

Был включен канал «ČT1». Олеся узнала экранного героя — умственно отсталого колхозника. Шел фильм «Деревенька моя центральная», единственная чешская картина, которую она смотрела; кажется, киноленту номинировали на «Оскар».

Бармен поставил перед ней бокал лежака.

На чарующую магию розлива Олеся насмотрелась в свое время: как по стенке под углом сорок пять градусов течет ароматное пиво, как поднимается наливная пена, как обратным ходом вентиля под нее проталкивается новый густой слой, как пиво доходит минутку, успокаивается, как бокал наполняется до бархатистой, защищающей от окисления пенной шапки, без крупных пузырьков, с кремовой подложкой.

— Спасибо, — не отрываясь от экрана, сказала Олеся.

И наконец спросила себя: «Ты ведь знаешь, что это работа полиции? Никого ты не найдешь».

3

Причина крылась в фотографии, так Олесе казалось. В рыжеволосой девочке, лет пяти или шести, дочке Первенцева, смотрящей с маленького снимка, который лежал в портсигаре, рядом с желтым звериным клыком.

«Не думай об этом, думай о девочке». Пальцы Олеси обхватили пузатый бокал с осевшей шапкой пены, онемели от влажного холодка.

В свои двадцать она очень хотела ребенка. Заранее придумала имена: Максим, Ксюша. И неважно, девочка или мальчик, главное — это новое чувство, теплое и щекотное, как представлялось, кто-то рядом, всегда. Когда у нее будет полноценная семья — все изменится. Дура Олеся превратится в маму Олесю.

Она сделала долгий жадный глоток, словно подгоняемая азартными криками зрителей.

«Я могу попытаться его найти. Я знаю маршрут Карима».

Олеся убрала ногу с подставки и коснулась кроссовкой рюкзака под барным стулом. Она готова, собрана.

«Тогда чего ждешь?»

Толчка, символа, оплеухи, острой мысли, бороться с которой не будет сил.

Бокал почти опустел.

«Не ищите его, — сказал Карим, прежде чем на вокзал, чуть раньше полицейских, примчался куратор проекта. — Не ищите его, вы не понимаете». — «Что не понимаем? — Олеся схватила бродягу за плечи и встряхнула. — Карим, где клиент?!» — «В темноте».

Она замотала головой, сморгнула и допила пиво. Бармен отставил протертый бокал, вопросительно вздернул над прозрачными очками светлые брови, и она кивнула: повторить.

К барной стойке приблизился мужчина в серой кофте с капюшоном.

— Не занято? — спросил он, положив руку на спинку свободного стула.

— Нет.

— Если вы не против.

— Все нормально.

Он задумчиво кивнул, отодвинул стул, сел и положил руки на стойку.

— Темное. Пивной сыр и гренки.

Олеся сделала небольшой глоток, слизала с губ пену и подняла глаза к телевизору.

Заставку передачи сменила мрачно-землистая картинка пригорода: строительный котлован, экскаватор, камера скользнула по крутому склону и наехала на бурую от ржавчины дверь. В кадре толпились люди в гражданском, в полицейской форме, в строительных робах, но все внимание Олеси приковала к себе дверь, которая театрально распахнулась. Камера на пороге остановилась и ждала вместе с девушкой. Конечно, это была постановка, игра на зрителя, и она сработала. Когда в дверном проеме появился человек в светло-желтом комбинезоне химической защиты, Олеся поняла, что сидит затаив дыхание. Герметичный костюм, соединенный со шлемом, сапогами и перчатками, напоминал толстую, блестящую кожуру грейпфрута. В большом смотровом стекле виднелось наполовину закрытое респиратором лицо, молодое, голубоглазое.

«Совсем мальчишка», — подумала она.

Сосед по стойке тоже смотрел на экран.

Мальчик в грейпфрутовой кожуре поднял перед собой высокую старинную лампу. В стеклянной чаше горел огонь.

Картинка застыла, человек в комбинезоне померк.

В кадре появился ведущий. Пожилой мужчина с умными глазами и смешными залысинами сидел на деревянном стуле на фоне кирпичной кладки. Смутно светил факел, вставленный в металлическое кольцо на стене. Графика или монтаж, разумеется. Разве что стул настоящий.

— Неделю назад в окрестностях Праги была сделана жуткая находка. Рабочие строительной фирмы «Зарука» наткнулись на древний склеп. Подгоняемые любопытством, они спустились в леденящий холод мраморной гробницы, где им открылась кошмарная картина. — Ведущий сделал паузу, камера наехала и взяла крупным планом его лицо. — Открытые черные гробы. Вот что увидели в подземном помещении строители.

Олеся подняла бокал. Пена осталась на кончике носа, по подбородку и шее заструилась прохладная змейка. Олеся машинально вытерла пену тыльной стороной ладони.

— Я словно оцепенел. — В кадре появился седовласый рабочий с глубокими морщинами вокруг глаз и рта. Лукаш Бржиза, сотрудник фирмы «Зарука», как сообщала оттитровка внизу экрана. — Мы все ужасно перепугались. В гробах лежали высохшие тела… скелеты. Первое, что бросилось в глаза, — это их зубы… клыки. Они напоминали ножи. А ногти были такие длинные, что закручивались в… эту, спираль. А еще там были ожерелья, серьги, золото… про́клятое золото. Если бы я коснулся этих украшений, то больше не смог бы переступить порог церкви… — Рабочий бросил беспомощный взгляд через плечо.

Снова студия, блики от факельного огня и забавные залысины ведущего.

— Вместе с полицией на место прибыли спасатели и археологи. Исследование странных останков позволило ученым сделать ошеломительные выводы, от которых волосы становятся дыбом. Тайна подземного склепа будоражит воображение. Некоторые историки уже поспешили связать находку с мрачными преданиями Средневековья. С обескровленными телами, найденными в подворотнях еврейского квартала, с обвинением иудеев в использовании крови христиан в своих ритуалах и с их последующим изгнанием из Праги.

Пустили рекламу.

Соседу подали заказ. Он взял треугольник поджаренного хлеба и принялся натирать его огромным зубчиком чеснока. Олесе показалось, что на лице мужчины, когда тот брал с тарелки чеснок, мелькнула нервная улыбка. Шарики пивного сыра источали пикантный запах, мужчина располовинил один и намазал на гренку. Было в его внешности что-то комическое — наверное, из-за небольшой лопоухости, — но в то же время твердое, надежное. Вряд ли она обратила бы на него внимание на улице или в транспорте: высокий, худощавый, загорелый, волосы подстрижены под машинку.

«Интересно, как его дразнили в детстве? Ушастиком?»

Людей в ресторане прибавилось, пустовал только маленький столик у прохода, ведущего в помещение с медными варочными чанами.

Олеся заказала картофельные кнедлики с тушеной красной капустой. Чужой пример заразителен.

— Вампиры существовали, теперь в этом нет сомнений, — сообщил с экрана профессор Карлова университета (спасибо титру). — Найденные в мраморном склепе тела принадлежат древним кровопийцам. От результатов первых исследований пробирает озноб. Клыки вампиров оказались испещрены кровеносными сосудами. Это подтверждает легенды о заключенной в кошмарных зубах кровососа силе: если вырвать вампиру клыки — он скончается от голода. Хотя я склонен считать, что его быстрее убьет потеря крови…

Покрытый желтым налетом клык на полу вокзала.

Олеся закрыла глаза и сдавила пальцами виски. Внизу живота вязко потянуло.

Клык твари.

— При желании мы могли бы клонировать взрослого кровопийцу. Нам удалось извлечь из клыков мельчащие частицы вампирской крови. Но, конечно, это лишь фантастическое допущение: католическая вера не позволит нам пойти на подобное преступление.

«Католическая вера? В стране крепнущего религиозного пофигизма? — подумала Олеся. — Да ты, профессор, и сам ископаемое».

Бармен покосился на экран, лицо осталось невозмутимо-нейтральным. Похоже, его не интересовали вампиры.

— Еще пиво, светлое, — сказал лопоухий мужчина, и бармен с учтивой полуулыбкой подался к стойке.

Небольшую заминку вызвал опустевший кег: бармен подключил новый, отрегулировал компенсатором поток и поднес к носику полированного крана охлажденный бокал.

За спиной Олеси сновали официанты, гомонили возбужденные посетители. Некоторые спустились в ресторан прямо из номеров трехзвездочного отеля, расположенного над пивоварней. Олеся была там один раз с годящимся ей в отцы чехом, банкиром из Праги 2. А потом банкир вернулся к жене и детишкам.

Именно поэтому — «и не спорь!» — она приходила сюда вновь и вновь. Как убийца на место преступления, нет, как жертва кораблекрушения к злосчастному берегу. Призрак, бродящий среди обломков судна под названием «ОТНОШЕНИЯ» и гниющих останков бывших любовников. Иногда она давала им, себе вторую попытку (просто трахалась). Секс с мертвецами, по инерции памяти.

А поезда приходили и уходили…

— А вот вам еще одна холодящая кровь странность, — говорил ведущий. — На останках вампиров присутствуют почти все абсолютные признаки смерти, все, кроме признака Белоглаза. Так называемый феномен кошачьего зрачка заключается в том, что при сдавливании глазного яблока зрачок меняет форму, удлиняется, чего не наблюдается у живого человека. Как утверждают эксперты судебной медицины, зрачки глазных яблок мертвецо

...