Оглавление

1. Мелодия тумана
2. Часть Графства Беркшир, Англия
   1. Лето 1997 года
   2. Глава №1
      1. Лето 2017 года
   3. Глава №2
   4. Глава №3
   5. Глава №4
   6. Глава №5
   7. Глава №6
   8. Глава №7
   9. Глава №8
   10. Глава №9
   11. Глава №10
   12. Глава №11
   13. Глава №12
   14. Глава №13
   15. Глава №14
   16. Глава №15
   17. Глава №16
   18. Глава №17
   19. Глава №18
   20. Глава №19
   21. Глава №20
   22. Глава №21
   23. Глава №22
   24. Глава №23
   25. Глава №24
   26. Глава №25
   27. Глава №26
   28. Глава №27
   29. Глава №28
   30. Глава №29
   31. Глава №30
   32. Глава №31
   33. Глава №32
   34. Глава №33
   35. Глава №34
   36. Глава №35
   37. Глава №36
   38. — И?
   39. Глава №37
   40. Глава №38
       1. Эпилог
   41. Послесловие автора

Этот замок — привилегия по праву рождения, от которой нельзя отказаться.

© k/ф Багровый Пик

Советую послушать композицию Людовико Эйнауди «Nuvole Bianche». Это своего рода OST к «Мелодии тумана».

Часть Графства Беркшир, Англия

Пролог

Лето 1997 года

Туман, как ватное одеяло, окутал Англию и погрузил страну в неуютную тишину и покой. Часы показывали полдень, но жители графства Беркшир уже готовы были отложить все дела и провалиться в крепкий сон. Дождливое лето нагоняло на всех тоску и усталость, от которых вылечить могли только красочные сновидения.

— Эдвард, мне срочно нужно в Лондон, — в комнату к десятилетнему мальчику зашел высокий молодой мужчина скандинавской внешности — с волевым подбородком, длинной шеей, широким лбом и пронзительными, светло-голубыми глазами. На вид ему было не больше тридцати лет и звали его Рональд Феррарс.

Мужчина прошел в помещение, заставленное дорогой и старинной мебелью в стиле ренессанс, сел на край кровати рядом с сыном и погладил его по белой макушке. Мальчик устало зевнул и посмотрел на отца.

— Пап, не уезжай, — попросил Эдвард, откладывая в сторону пластмассовые фигурки лошадок, с которыми играл последние два часа. — Мне страшно одному оставаться в замке.

— Эдвард Рональд Феррарс, тебе уже полных десять лет, будь мужчиной. Я в твоем возрасте очень часто оставался один и ничего не боялся. Тем более ты будешь с нашей экономкой — Мэри. Вы поиграете, почитаете книги. Ну, ты чего раскис?

— Не хочу! — загнусил мальчик. — Мне все равно страшно! Та девушка опять ко мне приходит.

Тяжело вздохнув, Рональд погладил сына по худощавому плечу и посмотрел на часы, которые висели над просторной кроватью. Тонкие позолоченные стрелки показывали первый час. В Лондоне Рональда ждали к четырем.

— Эд, не бойся ее. Девушка не причинит тебе боли.

— Нет, папа, я ее боюсь!

Лазурные глаза мальчика распахнулись от ужаса и налились слезами. Со стороны казалось, что начал таять вековой лед.

— Она ведь такая добрая, — ласково протянул отец в надежде успокоить перепуганного сына. — Я считал ее в детстве своим лучшим другом. Твой дед и прадед — тоже.

— А я не считаю ее своим другом! — пискляво крикнул Эдвард. — Она мне никакой не друг. Она… она… даже не человек!

Звон мальчишеского голоса заставил дребезжать все хрупкие предметы в его комнате — трельяжное зеркало, мелкие безделушки, коллекцию фарфоровых игрушек, которые Рональд привез из Германии в прошлом году. Казалось, даже высокие продолговатые окна заходили ходуном. Терпению Феррарса-старшего пришел конец.

— Прекрати! — рявкнул Рональд и встал с кровати, на которой визжал и извивался его сын.

— Это твой замок! Он будет принадлежать тебе после моей смерти! Не забывай, ты наследник всего, что здесь находится. Тебе некуда деваться!

— Нет! — вновь опроверг мысли отца Эдвард. — Я никогда не буду здесь жить! Ни за что!

— Ты уже здесь живешь, — процедив сквозь зубы, напомнил Рональд. Его лицо стало покрываться красными пятнами, руки то и дело сжимались в кулаки, а ноздри раздувались от гнева. Рональд больше не кричал, но весь его вид говорил только об одном — мужчина взбешен. Казалось, даже его грудная клетка из-за глубокого и частого дыхания увеличилась в несколько раз.

— Помни, Эдвард, ты — мой сын. Ты — наследник всего, что я имею. И тебе некуда идти. Ты будешь жить в замке Беркшир со мной и с ней!

— Я тебя не просил об этом. Я не просил тебя привозить меня сюда. Я вообще не просил тебя быть моим отцом! — выкрикнул Эдвард и отвернулся от отца.

Бросив на мальчишку грозный взгляд, Рональд вышел из его комнаты и с грохотом захлопнул за собой высокую, деревянную дверь.

Рональд шагал по длинному коридору и делал вид, что не слышит, как надрывается в истерическом вопле его десятилетний сын. Феррарсу надоели эти ежедневные концерты — он твердо решил перестать обращать на них внимание, надеясь, что таким образом воспитает из сына сильного мужчину, который больше не будет распускать сопли и наконец примет свою судьбу.

Рональд сидел в столовой за большим, квадратным столом и потирал ладони друг об дружку. Время от времени он ковырял на них кожу, но, казалось, совсем этого не замечал. Его действия были неосознанными и рефлекторными. Даже тиканье часов не отвлекало внимание задумчивого мужчины.

Когда в помещение зашла экономка, Рональд не сразу заметил ее. Только когда услышал позвякивание сервиза — Мэри принесла обед, — дернулся всем телом и вернулся из своих мыслей в реальный мир.

— Мэри, сегодня я не буду обедать. Сделай мне травяной чай. Голова болит, сил нет.

— Как же так? Впереди долгая дорога до Лондона. Когда же Вы пообедаете? — удивленно воскликнула женщина. Она уже поставила на стол жаркое и хлеб.

— Я недавно пил кофе, не успел проголодаться.

— Хорошо, как пожелаете, — вздохнула экономка и вернула обед на посеребренный поднос. — Жалко, еда очень вкусная.

На это Рональд ничего не ответил. Прижав правый локоть к столу, он запустил худые пальцы рук в свои блондинистые волосы и тяжело вздохнул.

— Мне нужно вести себя с Эдвардом строже, тогда он перестанет плакать и примет все, что положено ему по наследству, — вслух размышлял Рональд, наблюдая, как Мэри наливает ему травяной чай в фарфоровую чашку, обрамленную позолоченным рисунком.

Мэри, не ожидая, что хозяин начнет делиться с ней своими делами, замялась. Она стала главной экономкой только несколько месяцев назад и еще не привыкла разговаривать с Феррарсом на темы, которые не касались хозяйства. Хотя знала от прошлой домовладелицы, что Рональд не делил людей на классы и общался со всеми на равных. Мог даже совета попросить, если посчитал бы это уместным.

— Да, наверно, — подтвердила Мэри и пододвинула чашку с чаем Рональду.

— А что ты думаешь по этому поводу? Ты ведь женщина, мать. Как ты воспитывала своих детей?

— Как и все. Я просто их очень любила, — мягко улыбнулась Мэри. Она была среднего возраста — не больше сорока пяти лет. Хотя у висков прослеживались первые признаки старения — белые пряди волос. — Моему первому сыну двадцать пять лет, он успешный семьянин, работал на ферме у Вашего отца, сейчас перебрался в Лондон. Дочке всего пятнадцать. Она у меня красавица и умница. Мне сложно сказать, почему они такие. Наверно, на то воля Божия.

Рональд вздохнул и отпил немного чая.

— Я не знаю, как воспитывать сына. Мы переехали в замок два года назад, сразу после смерти отца, и все эти пять лет Эдвард только и делает, что хочет удрать отсюда куда подальше. Я устал, Мэри, я очень устал.

— Он у Вас очень нежный, — сказал Мэри. — Тем более не мне Вам говорить, что он пережил. Поймите его — он рос без матери, без…

Мэри внезапно замолкла.

— Да, я помню. Но должен же он быть мужчиной!

— Рональд, к нему нужен особый подход. Обнимите его, скажите, что любите и хотите, чтобы он принял наследство. Ему сейчас очень сложно. Он ведь вырос не здесь. Прислушайтесь к его желаниям, Рональд. У него они не такие, как у Вас в его возрасте. Его не готовили. Психологически он слаб.

В столовую проник один единственный луч летнего солнца. Он еле-еле пробился через серые тучи, добрался до обеденного зала и, как маленький ребенок, начал играть с чайным сервизом в руке Рональда.

Замок окутывала атмосфера спокойствия и блаженства. И только в душах его обитателей царил хаос, и бушевала снежная вьюга.

— Знаю, — вздохнул мужчина и провел ладонью по гладко выбритому лицу. Рональд набрел на тупик. Ни ласка, ни грубость не помогали воспитывать Эдварда. Все попытки наладить отношения с мальчиком неизменно заканчивались трагедией. Эдварду не нужны были ни дорогие игрушки, ни вкусные угощения, ни лучшие учителя и постоянные развлечения. Рональд старался бить в одну точку, желая расположить Эдварда к себе, но постоянно промахивался, попадая куда-то «не туда». А после этого злился, кричал и делал только хуже. Иначе Рональд просто не мог. Еще с юных лет у него сформировалась привычка: быть нежным только тогда, когда этого требовала ситуация. В других случаях мужчина напоминал пробудившийся вулкан или хитрую лису.

— Мэри, принеси, пожалуйста, аспирин. Голова раскалывается. Сегодня Эдвард превзошел себя по громкости. Надо же так орать! Даже травяной чай не справляется с этой тяжестью в висках. Я не могу ехать в Лондон в таком состоянии.

— Конечно, — Мэри подошла к двухметровому серванту, который находился в нескольких шагах от обеденного стола. На фоне массивной мебели экономка выглядела Дюймовочкой — она была такой же маленькой и хрупкой, как двадцать лет назад, когда только устроилась на работу рядовой прислугой к отцу Рональда Уильяму Феррарсу.

Открыв нижнюю дверцу серванта, Мэри вытащила красную аптечку и уже через минуту стояла рядом с Рональдом, протягивая ему стакан воды и таблетку. Когда мужчина выпил лекарство, Мэри также быстро убрала все на место и начала прибираться на столе.

— Думаю, перед отъездом Вам нужно прилечь, — предложила Мэри, когда все было убрано. В центре стола осталась только белая вазочка с полевыми цветами, которые Бернард — садовник замка Беркшир — приносил каждые два дня. На бледно-персиковой скатерти они сразу бросались в глаза.

— В доме всегда должны быть цветы. Они напоминают нам о жизни, которая также хрупка, как и их листья. Жизнь нужно беречь, — говорил Бернард, когда протягивал экономке ромашки, васильки или луговые гвоздики.

Рональд поднялся из-за стола и разгладил руками черный пиджак.

— Нет времени на отдых. Мне пора ехать.

— Ваш портфель у входа. Я собрала все необходимое.

— Спасибо, Мэри, — Рональд кротко улыбнулся и скрылся за дверью.

А в это время в комнате Эдварда появилась худощавая, белокурая девушка. Она грустно смотрела на плачущего мальчика, не зная, как его успокоить и нужно ли вообще это делать.

Незнакомка была одета в кремовое платье, которое струилось вниз по узкой фижме. Легкую ткань наряда обрамляла ручная вышивка из коричневых нитей с позолоченными вставками.

Но не только наряд девушки казался странным. Стянутая корсетом грудная клетка не вздымалась, а лицо прекрасной незнакомки казалось прозрачным. Только когда девушка отошла от естественного света в тень, ее кожа стала почти такой же, как и у обычных людей. Единственное, в ней не было ни капли крови. Щеки отдавали смертельной белизной, губы напоминали две синеватые льдинки, но при этом ее голубые глаза и белокурые волосы притягивали словно магнит. Они пугали, но в это же время завораживали. Незнакомка казалась хрустальной куклой.

— Проваливай! — Эдвард запустил пластмассовой лошадкой в девушку, отвернулся к стенке и с силой сжал пуховую подушку. Его ладони вспотели, а спина покрылась стаей мурашек. Они напоминали муравьев, которые бегали от шеи до поясницы, желая выиграть мнимые гонки.

— Я сильный, я не буду плакать. Я просто уеду из этого замка и все, — просипел юнец и закусил губу до крови. Мурашек становилось все больше. Но уже не от страха — комната начала покрываться инеем. Становилось холодно до костей.

— Когда же ты провалишь? — пропищал Эдвард, не смея повернуться к незнакомке лицом. Девушка стояла у окна, а прямо за ней на подоконнике лежала пластмассовая лошадка, которую недавно запустил мальчик.

Уже через секунду Эдвард остался в комнате один. Его незваная гостья растворилась, не оставляя после себя даже дымки. Она исчезла, словно ее и вовсе не было в комнате. Только лютый холод напоминал о недавнем присутствии призрака.

В комнате стало теплее уже через несколько минут. Когда Эдвард почувствовал, что его больше не колотит от холода, он сел на кровати и стал смотреть, не моргая, в одну точку — на дверь, которая разделяла его и длинный коридор замка на втором этаже. Именно в тот момент мальчик поклялся, что уедет из отцовского имения навсегда: выйдет за пределы своей комнаты и уже больше никогда не переступит ее проклятого порога.

Когда Эдвард Феррарс принял это решение, его сердце колотилось как у спортсмена, пробежавшего марафон. Мальчик был воодушевлен идеей побега как никогда — ему хотелось заливисто смеяться и танцевать. Счастье переполняло его до краев!

— Когда-нибудь я сбегу, дайте только узнать, где находится моя мать.

В эту же минуту Эдвард спрыгнул с кровати и подошел к окну. Выглянув в парк, он сразу заметил, как его отец идет к черным воротам, за которыми стояло такси. Когда машина уехала, Эдвард отошел от окна, а после снова лег на кровать и задумался. Если еще пару дней назад мальчик не знал, покинет Беркшир или нет, то сейчас сомнения перестали давить на него тяжким грузом. Эдвард знал, что делать.

Глава №1

В июле 2017 года я впервые покинул Южную Корею и отправился на короткие каникулы к своему другу детства Арону Ли в Англию — в старинный родовой замок семьи Феррарс. На тот момент хозяином нескольких сотен комнат был Рональд Феррарс — мужчина пятидесяти лет с лазурно голубыми глазами и легкой проседью на макушке и висках. Он был давним другом матери Арона еще с молодости, поэтому, когда мой друг учился в Англии, во время каникул жил у него. Летом 2017 года, переполненный томными надеждами, я ехал к ним в гости.

Я помню день своего отъезда, словно прожил его только вчера, хотя прошло уже больше тридцати лет. Если быть точным, то тридцать два года.

Когда я стоял в аэропорту и ждал начала регистрации на рейс, даже представить не мог, какую цену я заплачу за эти каникулы. И я говорю не о билетах на самолет. Месяц в Англии перевернул всю мою жизнь с ног на голову и обратно, а потом сказал: «Ну, ты это, живи, не болей». А я болел. Все эти долгие тридцать два года я страдал от хронического недуга под страшным названием «Ностальгия». И только сейчас, когда через неделю мне исполнится пятьдесят два, готов принять таблетку и вылечиться. Мое лекарство — это писательство. Если расскажу через текст все, что произошло со мной и моим другом летом 2017, болезнь отступит, и я продолжу жить обычной жизнью, больше не возвращаясь к тем страшным событиям моего томного юношества. В ином случае, болезнь уничтожит меня и тогда уже никто ни о чем не узнает; тогда Элиза Феррарс навсегда канет в Лету. Что ж, а этого я допустить ну никак не могу.

Присаживайся поудобнее, дорогой читатель. Мы едем в Англию.

Лето 2017 года

Международный аэропорт Инчхон[1] кипел. Гул людских голосов пробирался под корку мозга и нарушал внутренний баланс. Я стоял в эпицентре событий среди жужжащих людей рядом с мамой и оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где в этом огромном здании находятся терминалы самообслуживания для регистрации на рейс.

Нарастающий гул в аэропорту закладывал уши, отвлекал внимание и мешал сосредоточиться на главной цели — как можно быстрее пройти регистрацию и со спокойной душой настроиться на первый в жизни полет. Я никогда не летал. Я никогда не был в другой стране. Меня одолевало ядовитое волнение, но я не мог взять себя в руки и успокоиться — вокруг толкались люди и отвлекали меня. Они не давали сосредоточиться на важных мыслях и переживаниях. Я хотел четко представить и понять, куда мне идти, что делать, где сдавать багаж и где проходят паспортный контроль, — но не мог. Все давалось с огромным трудом. Лето — убийственное время для поездок. В аэропортах в этот сезон не продохнуть. Легче в космос улететь, чем в другую страну.

Кое-как добравшись до терминалов, я заполнил все паспортные данные и получил свой посадочный билет. Первый пункт был успешно выполнен.

— ДжонгХен, как прилетишь, обязательно дай мне знать, хорошо? — взволнованно попросила мама, когда мы стояли недалеко от паспортного контроля и прощались. Она бережно поглаживала мои растрепанные каштановые волосы. — Ты никогда не выезжал из Кореи, поэтому, пожалуйста, будь предельно внимателен ко всему, что видишь. Любая незначительная мелочь в чужой стране может иметь очень высокую цену. Тем более ты летишь в Англию. Люди там очень сильно отличаются от нас. Они не такие учтивые и, возможно, даже высокомерные. Мне вот недавно тетушка СуЕн сказала: «Знаешь, ЫнХва, Англия — страшное место. Люди там интеллигентные, но ум их — потемки!». ДжонгХен, пожалуйста, следи за своим поведением и манерами. Не дай Бог влезешь в какую-нибудь неприятную ситуацию из-за местного менталитета.

— Мам, не переживай, все будет хорошо, — приобняв ее за плечи, я улыбнулся. — Я ведь буду не один, а с Ароном. Он живет в Англии уже несколько лет и знает эту страну вдоль и поперек. Он мне все объяснит и покажет, научит местным манерам, проинструктирует по всем правилам и пунктам. Да и каникулы мы проведем вдали от шумного мегаполиса. Коттедж дедушки Арона находится в двух часах от Лондона, в лесу. Там закон не так важен.

— Закон и правила должны соблюдаться всегда и везде, ДжонгХен, — устало произнесла мама и, прикоснувшись к моей щеке тыльной стороной ладони, провела пальцами до острых скул. Наконец опустив руку, она устало посмотрела в мои глаза. Интересно, что она в них увидела — заячий страх или титаническую уверенность, которую я пытался изобразить?

— Хорошо, я буду их соблюдать, — я улыбнулся, ожидая следующих вопросов, прекрасно зная — это еще не конец. Обязательно будет что-то еще.

— Кстати, а там хоть связь есть? Ты сможешь зайти в интернет и написать мне? Если ты не будешь сообщать о себе хоть пару дней, я сойду с ума!

Я же говорил. Допрос был не окончен.

— Не переживай, связь есть, я буду сообщать тебе обо всем, что со мной происходит.

— Каждый день?

— Каждый день, — прошептал я и вновь крепко обнял маму.

Внешне казалось, что я спокоен, но внутри у меня, как воздушных шар, раздувался страх. Он готовился лопнуть и уничтожить меня.

Я безгранично радовался каникулам в другой стране, но и в то же время безумно переживал из-за плохого владения английским языком — британского произношения я так вообще не знал. Мне до спазмов в животе было страшно покидать родной и привычный Сеул. Я знал здесь абсолютно все — и местные законы, и жителей, многих из которых уже умел читать как раскрытую книгу. Корейцы — необычный народ. Они очень добродушны по натуре, где-то даже наивны и смешны. Однако, под этой оболочкой у многих скрывается непробиваемая броня стального характера — они никогда не дадут в обиду ни себя, ни родных и друзей. Даже незнакомцу придут на помощь. Здесь все — семья. На что способны англичане с их вежливостью и спокойствием — я не представлял. Мне казалось, мы никогда не сможем понять друг друга. И пока я стоял и улыбался маме, меня успокаивала лишь одна мысль — я буду со своим другом, который, в случае чего, обязательно спасет меня и вытащит из неловких ситуаций. И все же я тревожился — руки все больше потели, а удары сердца начинали оглушать.

Но маме я не раскрылся. Я не показывал ей свои терзания, стараясь оградить от лишних и ненужных переживаний. Она и так не спала несколько дней, думая о моей поездке в другую страну. Страшно даже представить, чтобы она почувствовала после моего признания.

Именно поэтому я взял себя в руки и делал вид, что ни капельки не волнуюсь. Я считал себя слишком взрослым, чтобы бояться. В тот год мне исполнилось полных девятнадцать лет. О страхе, как я считал, уже не могло быть и речи.

— Тогда отлично, — вздохнула мама и легонько похлопала меня по напряженной спине. — ДжонгХен, но все равно — будь внимателен.

— Обязательно, — я освободил маму из своих объятий и заглянул в ее карие глаза. В какой-то момент мне показалось, что она слишком быстро постарела. Ей было всего сорок три года, но за последний месяц ее свежее и лучистое лицо стало уставшим. Переживания прибавили ей дополнительные лет пять или семь. Мам, да что же это ты?..

Мне стало нестерпимо грустно. В голове невольно мелькнула мысль: «Нужно сдать билет, позвонить Арону и сказать, что я не смогу приехать по семейным обстоятельствам».

Но вместо этого я обнял маму в очередной раз:

— Мне пора идти, скоро начнется посадка.

— Сынок, отдохни хорошо! — крикнула мама, когда я уже подходил к паспортному контролю.

Услышав крик матери, я обернулся и ответил ей благодарностью и лучезарной улыбкой. Внутри у меня все тряслось и сжималось, живот еще сильнее сводило от страха перед неизведанным, но в материнских глазах я был само спокойствие. Наверное, подумал я тогда, так делают все дети. Мы не позволяем узнать родителям о своих страхах. Для них мы сильные и бесстрашные. Ни матерям, ни отцам не дано узнать, что творится на душе их детей, когда они говорят: «Я поступил в вуз», «Я устроился на новую работу», «Я решил жить отдельно». Они никогда не узнают, какие мы на самом деле трусы. Тем более мама воспитывала меня в одиночестве, отца я никогда не видел и ничего о нем не знал. А у таких детей, как я, еще больше трудностей. Я не мог показать слабину перед человеком, для которого был центром Вселенной. Я не мог обидеть родную мать, сказав, что трушу. Я не имел на это никаких прав.

Отвернувшись от матери, я набрал в легкие как можно больше воздуха, а потом резко выдохнул, думая лишь о своей поездке туда, где, кроме Арона, у меня никого не было.

— Здравствуйте, — я подошел к паспортному контролю и протянул мужчине свой документ.

— Добрый вечер, — тот поклонился в ответ.

Предвкушая месяц летнего отдыха за границей, в старом коттедже английской семьи, я последний раз взглянул на родной город, мысленно говоря ему: «До свидания». Самолет набирал скорость и уже через каких-то пару секунд взлетел ввысь, все больше и больше набирая высоту.

«Этот отдых будет незабываемым», — думал я, наблюдая за крошечными точками, которые на самом-то деле были огромными мегаполисами и домами, но не здесь, под облаками, а там, на земле.

До скорой встречи, Сеул.

[1] Международный аэропорт Инчхон находится в 70 км от города Сеул, столицы Южной Кореи. Крупнейший аэропорт в регионе. ­ — здесь и далее примеч. авт.

Глава №2

Великобритания встретила меня проливным дождем и холодным ветром. Еще на высоте по иллюминатору скатывались струйки дождя, лишая меня надежды провести сегодняшний день на свежем воздухе. Во время полета я представлял, как насыщенно провожу первый день в новой стране — купаюсь, валяюсь на мягкой траве, потом перемещаюсь в гамак и беззаботно болтаю с Ароном. Но все мои планы смыл дождь. А дождь — названный брат Соединенного Королевства. Если он приходит в гости, то располагается и остается погостить на пару часиков, а то и дней.

Я слышал, что в южной части России в летнее время года идет грибной дождь. Этим термином называют осадки, которые накрывают страну в солнечный день. В Англии в жаркий день этого нет и быть не может. Посмотрев по сторонам после осадков, здесь чаще всего можно увидеть туман, а не солнце или радугу. Мы не в России. В Англии после дождя снова идет дождь. Холодный, мерзкий и тоскливый.

Это я прочитал в журнале авиакомпании и запомнил, кажется, на всю жизнь. Подача слов там была иной, но смысл я уловил. Англия — влажная часть страны. Здесь солнечных дней довольно много, но, если приходят тучи и начинается дождь, — это надолго.

А еще из-за дождя становится похолодало. Пока я шел по телескопическому трапу, меня трясло как при трескучем морозе. Я с детства не переносил низкие температуры и всегда старался их избегать. Мы даже придумали с мамой игру, когда мне было около шести лет. Если становилось холодно, я говорил: «Опасность! Первые признаки аллергии!». Это был знак. Мама тут же накрывала меня пледом и приносила горячий чай, чтобы избавить от «аллергии». Но в Хитроу не было ни пледа, ни чая, ни мамы. От мнимой аллергии меня никто не мог спасти.

Растирая себя руками, я шел за остальными пассажирами по трапу. Мне хотелось как можно скорее встретиться с Ароном, сесть в такси и очутиться в теплом и сухом коттедже. Казалось, я сойду с ума, если не окажусь в теплом месте сию же секунду.

Чтобы отвлечься от холода, я стал вспоминать, как познакомился с Ароном. Это случилось в южнокорейской начальной школе. Мы проучились в одном классе три года. Но когда нам было по семь-десять лет, ни о какой многолетней дружбе не шло и речи. Мы считали себя простыми знакомыми. В классе Арон сидел передо мной и время от времени поворачивался, чтобы попросить ластик или запасную ручку. Иногда мы виделись с ним на улице и беззаботно кидали друг другу «Привет!».

Но более тесно наше общение завязалось, когда мы вступили в школьную команду по футболу. Я стоял на позиции вратаря, а Арон был нападающим. Наверно, только в этой команде мы лучше узнали друг друга и к простому «Привет!» прибавилось: «Как у тебя дела? Что делаешь после уроков?».

Но в конце третьего класса Арон сообщил мне, что уезжает из Кореи в Лос-Анджелес на неопределенное время. А поскольку Ли родился и провел первые месяцы жизни именно в США — его отец американец –, не было ничего удивительного, что его мама ГаИн выбрала именно это место на карте Земли. Но она развелась с отцом Арона, когда мальчику исполнилось несколько месяцев. Они никак не могли вернуться к этому мужчине спустя десять лет. Видимо, дала о себе знать ее безграничная любовь к США. А проблемы эту любовь только усилили.

— Мне кажется, мы уезжаем из-за отчима, — как-то раз после футбола заявил друг. — В последнее время ЧжиХо и мама постоянно ругаются. А недавно я увидел разбитую вазу на кухне. В это время мама плакала в ванной и разговаривала по телефону с моей тетей. Наверное, та уговаривала ее уйти от ЧжиХо. Поэтому не удивительно, что мы летим в США — мама любит Америку больше, чем Корею. Мы жили здесь только из-за ее нового мужа.

Именно тогда, девять лет назад, мне и Арону пришлось расстаться. Казалось, мы потеряли связь друг с другом навсегда, но человечество придумало интернет — всемирная сеть свела нас через пять долгих лет. Это произошло совершенно случайно — оказалось, мы сидели на одном футбольном интернет-форуме. В один прекрасный день я наткнулась на никнейм «АрЛи» и тут же вспомнил, что так себя называл Арон, когда стал нападающим.

— Ну должна же у меня быть отличительная черта! Называйте меня АрЛи — сокращенное от Арона Ли.

— Твоя отличительная черта — это твое лицо, — смеялся защитник команды Пак БонСу.

— Ну и что, что я метис, — вставал на дыбы Арон. — В таком случае нет ничего плохого, если у меня будет две отличительные черты. АрЛи — нападающий сборной Южной Кореи по футболу. Да еще и метис! Круто? Круто!

— Мечтай больше, — не унимался БонСу.

Как известно: «Случайности не случайны». Именно по нику я узнал Арона и написал ему. После этого наше общение не прерывалось, хотя мы уже давно не были фанатами футбола.

Переписываясь в интернете сутками напролет, мы с Ароном стали теми, кем никогда не были — лучшими друзьям. Мы словно нашли друг в друге недостающие детали, без которых не представляли свое будущее. Я стал перенимать от Арона его благоразумие, трезвость мыслей и оптимизм, которых мне так не хватало в своем характере. Арон же получил от меня спокойствие и умиротворение, которые шли вразрез с его активным образом жизни. Мы были полной противоположностью друг друга, что и стало главным звеном в нашей крепкой дружбе.

Все портило только расстояние. Я все так же жил в Сеуле, а Арон в шестнадцать лет перебрался в Англию, к другу своей матери — Рональду Феррарсу. В пятнадцать лет Ли загорелся идеей поступить в Кембридж на исторический факультет. Со своими знаниями он мог осуществить мечту на раз-два, но решил подстраховаться и получить аттестат A-Level[1] и рекомендательное письмо из британской школы. Когда Рональд узнал о планах Арона, он предложил ему на время обучения в школе и в университете пожить у него. Ли согласился. Он успешно окончил британскую программу и поступил в Кембридж. Когда я приехал в Англию, Арон закончил первый курс из трех обязательных.

Что до меня, в начале 2017 года я перешел на второй курс Сеульского колледжа предпринимательства[2]. Через год у меня должен был состояться выпуск и поступление в университет. Я собирался подавать документы на факультет экономики и управления.

Когда я получил багаж и вышел к месту, где встречали пассажиров, Арона среди восторженных лиц не оказалось.

«Так. Где Арон?! Где карие глаза, которые должны с восхищением искать меня в толпе?!», — подумал я в панике.

Я посмотрел на каждого человека среди встречающих, но ни в одном не узнал друга. Не было ни одного похожего на него парня — меня окружали типичные англичане, несколько немцев и, кажется, кто-то из средней Азии. Мой друг был метисом — наполовину американец, наполовину кореец. Не заметить его — значит поставить себе диагноз «близорукость». Арон выделялся даже если бы стоял рядом с другим азиатом. Его американские корни еще с детства бросались в глаза.

Подавив внутри легкую панику, я достал телефон и посмотрел время. Было девять утра. Позвонить Арону я не мог — за роуминг с меня бы сняли космические деньги. Чтобы начать звонить направо и налево, требовалось подключить специальный тариф, который в Корее показался мне жутко дорогим. Вместо этого я решил купить новую симку по пути в Беркшир, чтобы не переплатить за нее в Хитроу и сэкономить.

Не найдя лучшего решения, я остался среди толпы встречающих. Но и их с каждой минутой становилось все меньше и меньше — дожидаясь своих друзей, коллег, любимых, они уходили вместе с ними и растворялись среди других пассажиров.

Прошло полчаса. Арона все еще не было. Я стоял недалеко от выхода возле окна и наблюдал за серыми бликами аэропорта, стараясь отвлечься от панических мыслей.

«Арон не мог обо мне забыть. Он не мог оставить меня здесь в одиночестве. Он надежный», — размышлял я, озираясь по сторонам.

При этом меня до сих пор морозило.

Не зная, чем еще заняться, я сел на лавочку недалеко от окна и стал представлять, как нежусь в теплой постели огромного английского коттеджа. Я настроил себя на нужную волну и начал погружаться в новую и совершенно чужую среду.

Контингент Хитроу сильно отличался от Инчхона. Я мгновенно почувствовал себя вдали от родного дома.

Сидя в углу около огромных окон аэропорта, я стал рассматривать людей разных национальностей, поражаясь их внешнему виду. Здесь были все: англичане, индусы, немцы, бразильцы, русские, китайцы. Все они отличались от корейцев так сильно, что и вовсе казались людьми с другой планеты. Я смотрел на них, готовясь вот-вот раскрыть рот и воскликнуть: «Ух ты!». Сеул пестрил эмигрантами и туристами, но не настолько. Вспоминая родные места, где все тянули звуки и разговаривали на повышенных тонах и эмоциях, будто ругаясь, я поражался контингенту Хитроу все больше и больше — здесь даже если кричали или громко разговаривали, то с претензией на интеллигенцию.