Оглавление

Глава первая: Звуки за стеной

Все началось со звука.

Не с крика, не с грохота падающего тела, не со зловещего шепота за дверью. Нет. Все началось с приглушенного, монотонного, навязчивого звука, доносившегося сквозь стену. Скорее всего, это работала дрель. Или шлифовальная машинка. Что-то, что вибрирует, гудит низким, раздражающим тоном, входя в резонанс с костями черепа.

Алиса Лазарева зажмурилась и сильнее вжалась в подушку, пытаясь заткнуть уши не руками, а силой мысли. Бесполезно. Звук был материален. Он проникал повсюду. В чашку с остывшим чаем на тумбочке, в страницы раскрытой книги, в виски, которые с каждой секундой начинали ныть все сильнее.

Семь утра. Воскресенье. Для кого-то — день отдыха, долгого, сладкого, законного ничегонеделания. Для Алисы же этот звук был последней каплей в длинной череде бессонных ночей и тревожных дней. Последней соломинкой, которая с грохотом ломала хребет верблюду её терпения.

Она лежала на спине и смотрела в потолок. В панельной «девятиэтажке» на окраине города потолки были низкими, давящими. Призрачные разводы от когда-то протекших сверху труб складывались в знакомый с детства узор — профиль старика с крючковатым носом. В детстве она боялась этого старика, представляла, что он следит за ней по ночам. Теперь же он был частью пейзажа её одиночества, таким же немым и неизменным, как пятно на стене напротив кровати.

Шум за стеной прекратился так же внезапно, как и начался. Наступившая тишина оказалась оглушительной. В ушах звенело. Алиса прислушалась. Ничего. Только собственное неровное дыхание и отдаленный гул города, пробуждающегося ото сна.

Она глубоко вздохнула и села на кровати. Комната была залита холодным сентябрьским светом, пробивавшимся сквозь незанавешенное окно. Пылинки танцевали в лучах, как микроскопические балерины. Беспорядок, царивший вокруг, — стопки книг на полу, груда одежды на стуле, пустая пиццерия на письменном стеле — говорил о затянувшейся апатии. Алиса встала, натянула на себя большой вязаный кардиган, пахнущий пылью и одиночеством, и побрела на кухню, чтобы заварить кофе. Крепкого. Очень крепкого.

Квартира была тихой и пустой. Слишком тихой. Слишком пустой. После развода с Марком прошло уже полтора года, но она до сих пор не могла привыкнуть к этой тишине. Раньше её наполнял его громкий смех, звук футбола по телевизору, его бесконечные разговоры по телефону. Теперь — лишь тиканье часов на кухне и её собственные шаги, гулко отдающиеся в пустоте.

Она стояла у окна, смотря на серый двор, на кривые ряды машин, на детскую площадку, где еще никого не было, и пила свой горький кофе. Мысли путались, возвращаясь к вчерашнему разговору с сестрой.

«Тебе нужно выходить в люди, Ась. Завести хобби. Может, записаться на йогу? Или на курсы керамики? Ты зациклилась. Тебе же хуже».

Легко сказать. «Выходить в люди». Какие люди? Коллеги по редакции, с которыми она общалась исключительно по рабочим вопросам? Случайные знакомые? Она была писателем-призраком, литературным негром, чьим именем не пестрели обложки. Она писала тексты для других — мемуары для скучающих жен олигархов, сценарии для второсортных сериалов, которые потом благополучно забывала. Её собственный роман, над которым она билась три года, застрял на середине и покрывался пылью, как и всё в этой квартире.

Её жизнь стала такой же серой и беззвучной, как эта панельная коробка. Пока не появилась Она.

Соседка.

Вера Степанова. Именно оттуда, из-за стены слева, доносился этот чудовищный звук.

Вера въехала три месяца назад. Квартира напротив много лет стояла пустой, и Алиса уже привыкла к тишине по ту сторону стены. Появление нового жильца сначала даже обрадовало её. Возможно, это будет милая пожилая пара? Или молодая семья с ребенком? Хоть какое-то оживление в этом унылом подъезде.

Но появилась Она. Одна. Ни мужа, ни детей, ни друзей, которые бы приходили в гости. Как и Алиса.

Первая их встреча состоялась в лифте. Алиса возвращалась из магазина с тяжелыми пакетами. Двери лифта открылись на первом этаже, и на пороге стояла Она. Высокая, почти до самого потолка кабины, худая, даже костлявая. Волосы цвета воронова крыла, собранные в тугой, идеально гладкий пучок на затылке. Лицо — бледное, почти прозрачное, с резкими, неженственными скулами и тонкими, бескровными губами. Но главное — глаза. Светло-серые, почти ледяные. Они не выражали ровным счетом ничего. Ни любопытства, ни приветливости, ни смущения. Они просто… смотрели. Уставились на Алису с таким безразличным, почти лабораторным интересом, что та невольно отступила на шаг.

— Этаж? — хрипловатым, низким голосом спросила женщина, нажимая кнопку.

— Шестой, — выдавила Алиса.

Они ехали молча. Алиса чувствовала на себе этот взгляд, тяжелый и неотрывный. Она смотрела в пол, на свои пакеты, на мигающие цифры над дверью — куда угодно, лишь бы не встречаться с этими ледяными глазами.

— Я ваша новая соседка, — сказала женщина, когда лифт остановился. — Вера Степанова.

— Алиса, — пробормотала та в ответ.

— Очень мило, — без тени милости в голосе констатировала Вера и вышла первой, не предложив помощи с пакетами.

С тех пор их пути пересекались редко. Но Алиса чувствовала её присутствие постоянно. Словно какой-то новый, тяжелый магнитный полюс появился в поле её жизни, искажая всё вокруг.

И звуки. Эти странные звуки из её квартиры.

Это не была обычная жизнь за стеной. Не голоса телевизора, не смех, не ссоры, не топот. Это было что-то другое. Монотонный гул, похожий на работу какого-то станка, который включался всегда в самое неурочное время — глубокой ночью или ранним утром. Стук. Не случайный, а ритмичный, отмеряющий какой-то свой, неведомый такт. И тишина. Глубокая, мертвая тишина, которая порой длилась сутками и пугала куда больше любого шума.

Алиса вздрогнула от резкого звонка в дверь. Сердце ёкнуло и забилось где-то в горле. Она посмотрела на часы. Восемь утра. Кто это может быть?

Она подошла к двери и осторожно заглянула в глазок.

На площадке стоял незнакомый мужчина лет сорока пяти. Лицо усталое, помятое, в легкой щетине. Он был одет в темное пальто поверх спортивного костюма. В руках — блокнот. Рядом с ним — участковый уполномоченный, старый знакомый всего подъезда, дядя Миша, которого все звали просто Участковым. Его лицо было красношеим и озабоченным.

Алиса, не открывая цепочки, приоткрыла дверь.

— Да?