Глава 2

Чудесный субботний вечер – единственный выходной, которого Павел очень ждал. Они условились встретиться в маленьком кафе возле её дома. Он устроился за столиком в конце зала и положил рядом букет розовых пионов. Заказал у подошедшей официантки пару чашек кофе и взглянул на часы – половина девятого. Кольнуло лёгкое беспокойство. Может, стоило всё-таки зайти за ней? Рука потянулась к вороту рубашки, который, как ему казалось, стягивал шею, и расстегнула верхнюю пуговицу. Пальцы коснулись отросшей щетины. Неужели он так заработался, что забыл побриться? Павел знал, что Ане это не понравится, но уже ничего не мог сделать.

Он подождал ещё немного, а потом достал телефон и позвонил ей.

Длинный гудок быстро затих, на том конце ответили. Он вздохнул с облегчением, когда услышал Анин голос, но тут же почувствовал неладное: слишком сбивчивым и торопливым тот казался. Она пообещала подойти через несколько минут.

Кофе остывал. За окном послышались первые раскаты грома, а потом зарядил сильный дождь. Аня ворвалась в кафе в тот момент, когда Павел уже собирался снова ей набрать.

Светлые пряди прилипли к раскрасневшемуся лицу, а сама она, наклонившись вперёд и уперев руки в колени, пыталась отдышаться. Лёгкое голубое платье облепило худенькую фигурку.

Что-то внутри него дрогнуло. Аня выглядела такой уязвимой сейчас. Павел выбрался из-за стола и направился к ней. Когда он подошёл ближе, её плечи дёрнулись, будто Аня его испугалась.

– Ты вся промокла.

Она выпрямилась и взглянула на него. Он был выше на полторы головы. Павел тут же прижал её к себе. Такую продрогшую, маленькую девочку. Его девочку. Он слышал, как сердце бешено колотилось в груди, но уже не понимал чьё. Хрупкое тело дрожало в его объятьях. Павел хотел её согреть, напоить кофе, который, наверно, уже остыл. Хотел провести этот вечер вместе. Он ужасно соскучился за неделю. Почему она не могла просто переехать к нему? Он постоянно задавал Ане этот вопрос и вечно слышал в ответ: «Я ещё не готова».

– Хочешь, поедем ко мне? – спросил он, когда Аня выбралась из его объятий, и они сели за стол.

– Нет.

Она заправила влажную прядь за ухо и наконец-то посмотрела на него большими серыми глазами, обрамлёнными светлыми ресницами. Он видел в них смятение и тревогу, но не мог понять причину.

– Что случилось? – Павел осторожно взял её холодную ладонь в свою и ласково посмотрел.

– Случилось? – переспросила она испуганно и закусила губу. – Ничего. Просто я устала.

Что-то в ней изменилось. Что-то неуловимое обычным глазом, но очевидное для любящего человека. Аня словно смотрела не на него, а сквозь. Сидела рядом, но мыслями блуждала где-то далеко. Вот только где и почему?

– Анечка, – позвал он её, поглаживая большим пальцем ладонь, – я принёс твои любимые цветы.

Она снова вернулась. На губах появилась растерянная улыбка, будто Аня хотела и не хотела улыбаться. Определиться просто не могла, но хотя бы перестала смотреть в пустоту.

Павел взял букет и протянул его Ане. Она как-то машинально потянулась к нему, а потом вдруг резко подскочила и, выдёргивая руку, задела кружку. Громкий звук нарушил вечернюю тишину. Черепки разлетелись в разные стороны, а кофе растёкся грязной лужицей. Неприятная картина.

Официантка выбежала из кухни на шум.

Павел поднялся и подошёл к Ане, но она отступила.

– Что случилось?

– Мне нужно домой.

Он удержал её.

– Я довезу.

– Не нужно, и цветов тоже не нужно, – почти взмолилась она и так посмотрела, что Павлу пришлось отпустить её руку.

Аня развернулась и, не попрощавшись, быстро пошла к выходу, оставляя за собой лёгкий шлейф духов.

Они стали так редко видеться, что ему казалось, будто их отношения дали трещину. Особенно в эту минуту, когда она покинула кафе. Павел с минуту прожигал взглядом входную дверь, а потом бросился следом. Хотел догнать Аню, разобраться во всём. Но увы.

Улица встретила его вечерней прохладой и последними каплями слабого дождя. В лужах отражались жёлтые блики фонарей. Аня уже ушла.

Он знал, где её дом. Знал, что она впустит его в квартиру. К тому же её тётка давно звала его в гости. Но что-то подсказывало, что сегодня к откровенному разговору Аня не готова. И Павел решил, что попросит коллегу подменить его и заедет к девушке в понедельник. Тогда они и поговорят.

* * *

Через пару дней Богдан получил несколько сообщений во «ВКонтакте» от Ани. Девушка была напугана, писала, что не может спать, не может творить и что её мучают галлюцинации. Всё это она связывала с портретом, который он попросил нарисовать. Она настойчиво требовала объяснений. Богдан не удивился, увидев все эти сообщения: он ожидал чего-то подобного, но надеялся на лучшее.

Всё время с момента встречи в парке, когда он отдал проклятую фотографию, Богдана мучила совесть: он знал, что поступил неправильно, но утешал себя, твердя, что выбора не было. Но действительно ли это так? Он старался об этом не думать. Сейчас ему предстояло самое сложное: рассказать всё как есть, насколько бы безумной ни была вся история.

Он договорился о встрече с Аней в библиотеке. Выбор места казался ему весьма логичным, ведь именно там всё и началось. Знай Богдан, как всё сложится, он никогда бы не сунулся в злополучную секцию. И плевать, что знания – сила: когда сходишь с ума, тебе уже не до умных книг. Но прежде, чем встретиться с Аней, парню предстояло незаметно покинуть квартиру.

Он надел кожаную куртку, взял рюкзак и медленно двинулся к выходу, стараясь издавать как можно меньше шума. Его отец сидел на диване. Рука свисала с подлокотника, сжимая пустую банку от пива. Богдан не понял, спит отец или смотрит телевизор, по которому показывали старый чёрно-белый фильм.

– Твоя мать – грязная шлюха, – раздался мужской бас. – Опять ночевала непонятно где. Ты меня слышишь, сопляк?

Богдан вздрогнул: именно этого он и хотел избежать. Его старик опять надрался, а матери рядом не было.

– Мне нужно идти, – едва слышно сказал он.

– Сначала принеси мне пиво, а потом вали на все четыре стороны.

Богдан мигом подбежал к холодильнику, молясь всем богам, чтобы там осталась хоть одна банка, но ему уже давно не везло.

– Пиво закончилось, но я сегодня куплю, у меня есть деньги. – Парня трясло, и он даже зажмурился.

– Хорошо, главное, купи больше, чем обычно, – с издёвкой проговорил отец. – Помни, в чьём доме ты живёшь, маленький ублюдок!

Богдан открыл глаза и молча выбежал из квартиры. Проблемы нужно было решать по очереди, и сейчас его ждал очень неприятный разговор с одной девушкой.

Он, конечно, опоздал – Богдан всегда опаздывал. Аня была уже на месте, стояла возле полок с любовными романами. Только на сей раз волосы её были собраны, а знакомые Богдану по прошлой встрече шорты и майка сменились лёгким светлым сарафаном выше колен и босоножками на плоской подошве. В руках она держала книгу с полуголым мужчиной в ковбойской шляпе на обложке.

– Ты правда это читаешь? – спросил Богдан вместо простого «привет», подойдя к ней.

Она вздрогнула.

– Ты опоздал, – серьёзным тоном сказала Аня и, возвращая книгу на полку, уже мягче добавила: – И да, мне такие романы нравятся.

– В них одна ерунда, в жизни так не бывает. Но нам лучше присесть: разговор будет долгим.

Богдан бесцеремонно схватил её за руку и повёл в читальный зал к столику в самом дальнем углу. Аня не сопротивлялась.

– Я хочу отказаться от работы, – едва присев, выдала она, выложив на стол деньги и фотографию.

– Нельзя, – только и сказал Богдан.

– Но почему?

– Потому что он хочет, чтобы кто-то нарисовал его портрет. И если ты начала его рисовать, то он от тебя уже не отстанет. Поверь, я знаю.

– Я не понимаю, – растерянно прошептала Аня. – Я вижу его образ повсюду, этот человек засел у меня в голове. И я не знаю, как избавиться от лица с дырами вместо глаз. Оно словно преследует меня! А на днях парень подарил мне цветы, но я увидела только гниль с личинками вместо пионов! Видение было таким реальным, что меня просто выбило из колеи! Так не может продолжаться! Я не могу спать, не могу нормально есть и не могу рисовать!

– Дальше будет только хуже. – Богдан понизил голос. Пожилая женщина-библиотекарь провезла мимо них полную тележку книг. – Позволь мне тебе всё рассказать. И не перебивай, каким бы бредом это ни казалось. Хорошо?

Аня кивнула. Было видно, что она хочет узнать правду и в то же время боится услышать её.

– Я сам художник, точнее, пытаюсь им быть, – начал рассказ Богдан, немного нервничая. Ведь он очень надеялся, что до этого не дойдёт. – Всё началось, когда одна музыкальная группа попросила меня сделать обложку для их альбома. Они хотели нечто по-настоящему жуткое. Я сделал несколько набросков, но ни один из них не пришёлся им по вкусу. И тогда я решил поискать вдохновение в библиотеке. Нарыл старых книг, посвящённых мифам и легендам. В них частенько встречаются довольно пугающие картинки. Знаешь, вроде козла с телом человека, который на вертеле поджаривает грешников в одном из кругов ада. Я взял как раз одну из таких книг, самую старую, какую смог найти, надеялся вдохновиться страшными рисунками. Но нашёл нечто иное – потрёпанную фотку странного человека с дырками вместо глаз. Тогда мне показалось, что этот портрет отлично подойдёт на обложку альбома. Ведь жуть может быть и в чём-то максимально простом, а это лицо внушало какой-то необъяснимый ужас. Я забрал фотку и тут же принялся за работу. Но у меня ничего не получалось, я будто разучился рисовать. Как только подходил к полотну, руки начинало сводить, сердце безумно колотилось, будто какая-то сила не хотела, чтобы этот портрет был нарисован. А ещё мне стали сниться странные кошмары. Из них я узнал, что человека на фото зовут Роберт. Мне вообще начало казаться, что я схожу с ума, потому что сны были слишком похожи на явь. Поэтому я решил забросить эту работу и уничтожить фотку. Пробовал сжигать – она не горела. Тогда я вернул её в библиотеку, но дома снова нашёл эту проклятую фотографию. Осознав, что, вступив в эту игру, её уже нельзя покинуть, я твёрдо решил бросить рисовать этого жуткого человека. Я с чего-то взял, что хоть это могу сделать. Но не тут-то было. Стоило мне перестать рисовать портрет, как стало происходить самое страшное – на моём теле начали проступать буквы его имени.

Богдан на мгновение замолчал, а затем расстегнул кожаную куртку.

Аня зажала рот рукой, когда увидела надпись на его худой груди. Кожа, затянувшаяся, как после колотой раны, образовывала четыре большие буквы: Р, О, Б, Е.

– Я уверен, что, когда имя будет дописано, я умру. – Богдан быстро застегнул куртку, когда мимо них снова прошла старушка.

– Это библиотека, а не стриптиз-клуб, – проскрипела она. – Имейте совесть! Сталина на вас нет!

Богдан усмехнулся, хотя было не до смеха. Аня тоже улыбнулась, но, когда библиотекарь ушла, она вновь принялась внимательно слушать Богдана.

– По моим подсчётам, у меня две недели, может, меньше, прежде чем его имя появится полностью. Но я уверен: стоит нарисовать портрет, и всё это закончится. Во всяком случае, тогда во всём этом будет смысл. Вот именно поэтому тебе нельзя бросать его рисовать, иначе ты окажешься в опасности.

– Я уже в опасности, – произнесла Аня со злостью, граничащей с отчаянием, и поднялась, видимо, не выдержав. – Почему ты отдал эту фотографию именно мне?!

– Ты смотрела «Звонок»? – неожиданно спросил Богдан.

– Нет, при чём здесь фильм? – Она снова села, сердито поджав губы.

Богдан сделал паузу, осмотрелся и, убедившись, что любознательной старушки с книгами рядом нет, пояснил:

– Это фильм ужасов про видеокассету, после просмотра которой раздаётся телефонный звонок. Голос в трубке сообщает, что через семь дней ты умрёшь. И ты правда умираешь ровно через семь дней. Но в фильме был способ спастись. Нужно было показать эту кассету кому-то другому, и тогда страшное проклятье отпускало тебя и переходило на следующего. Я думал, что с фоткой будет то же самое: как только ты начнёшь рисовать портрет, Роберт отстанет от меня. Но, видимо, я облажался, и здесь действуют другие правила. Ты стала рисовать и просто включилась в мою игру.

На мгновенье Аня потеряла дар речи, её глаза заблестели от слёз, а руки сжались в кулаки.

– Но почему именно я? – Её громкий голос прозвучал так сердито, что люди в читальном зале оторвали головы от книг. – Есть же столько других художников!

– Потому что ты лучшая, – с полной серьёзностью в голосе сказал Богдан. – Я просмотрел в соцсетях сотни работ разных художников нашего города, и ты самая талантливая из них. Помню, я подумал: если это возможно, то именно тебе удастся нарисовать его портрет. Ведь если у тебя не получится, то не получится ни у кого.

Если до этого момента Аня хмурилась, то теперь выражение её лица чуть смягчилось.

– Подожди минутку, – сказал Богдан и вышел из-за стола. Вскоре он вернулся с целой стопкой книг. – Знаю, мне нет оправданий. Я поступил как настоящий мудак, когда взвалил всё это на тебя. Но послушай, я уже неплохо продвинулся в вопросе изучения Роберта. В тех снах, которые я видел каждую ночь, мне попадались разные картины известных немецких художников. Из этого я сделал вывод, что Роберт был немцем. Сначала мне не удавалось ничего найти ни в книгах, ни в интернете, пока я не обратился к немецкому фольклору, где пусть и немного, но проскальзывала какая-то информация о Роберте. Не знаю, насколько можно доверять всем этим легендам, но, если мы больше о нём узнаем, тебе или мне всё-таки удастся завершить его портрет. В этих книгах может быть ответ. И если мы их разделим и прочитаем, то, возможно, сможем найти его и спастись. Мы просто обязаны спастись.

Она с неохотой взяла две тяжёлые и толстые книги из пяти: одну по истории искусств, а другую по германским легендам – и пролистала несколько страниц. Даже Богдану было ясно, что на прочтение такого кирпича в восемьсот страниц уйдёт куда больше пары дней. Аня выглядела так, будто ей диагностировали смертельную болезнь. Так ещё и добавили, что, если она хочет выжить, лекарство придётся искать самостоятельно.

– Значит, ты тоже продолжишь рисовать его портрет? – отложив книги и посмотрев на Богдана, уточнила она.

– Да, я буду пытаться.

– И ты веришь, что если портрет будет готов, то весь этот кошмар закончится?

– Ничего другого мне просто не остаётся, – признался Богдан. – Мне надо возвращаться домой. Но я тебе позвоню, обещаю.

– Что ты обычно читаешь, если не любишь любовные романы? – внезапно спросила Аня, когда он уже встал и собрался уходить.

– Мне раньше нравились ужасы, но сейчас… я уже не знаю. И посмотри «Звонок» – только японский, а не американский ремейк. Это уже настоящая классика, тебе понравится.

* * *

Вернувшись домой, Богдан решил, что снова попробует рисовать. Всю дорогу он думал об Ане, и ему действительно было совестно, что он втянул её в это безумие. Она просто не заслуживала всего этого. И он не знал, сможет ли себя простить, если с ней всё-таки что-то случится. Ему хотелось верить, что вместе они справятся. Богдан собирался закрыться в своей комнате наедине с карандашами, но отец преградил ему путь.

– Где моё пиво, сосунок? – грозно спросил он.

Богдан забыл сходить в магазин и сейчас сильно об этом жалел. Он всё никак не мог определиться, в каком состоянии он больше боялся отца – пьяного или трезвого.

– Я сейчас же за ним схожу.

– Поздно, засранец, пора тебе преподать урок. – Отец снял с крючка на стене ремень с большой металлической бляхой. – Будешь знать, как расстраивать отца.

После этих слов он обмотал ладонь ремнём и сжал её в кулак.

– Не надо, папа, – только и успел сказать Богдан, пятясь, когда крепкая рука отца врезалась ему в лицо.

Кровь хлынула из разбитого носа, но отец не остановился. Он размотал ремень и стал размашистыми ударами избивать Богдана, пока тот не заплакал.

– Плакса, ты всегда был плаксой, – зло сплюнул отец. – Если снова расскажешь матери, что это я тебя отлупил, клянусь богом, я её убью.

Когда отец закончил, оставив его, Богдан с трудом поднялся и, добравшись до своей комнаты, заперся. Тело сильно ныло, а кровь из носа никак не останавливалась. Если бы не мать, Богдан бы давно съехал, но он не мог оставить женщину, которая его вырастила, наедине с этим монстром. Он не винил её за то, что она так часто не ночевала дома, но упрекал в том, что она всё-таки всегда возвращалась и говорила, что любит мужа, который избивал их обоих. Богдан даже пытался уговорить её уйти вместе с ним. Денег на съёмное жильё хватало: он стал неплохо зарабатывать на том, что считал раньше простым хобби. Но мать твердила, что нельзя разрушать семью. И с этим Богдан уже ничего не мог поделать.

– Чтоб он сдох! – неожиданно для себя вслух сказал Богдан.

И, будто услышав его слова, как джинн из бутылки, на стене возник образ Роберта. Он безумно улыбался.

Глава 3

После возвращения из библиотеки Аня просидела за книгами почти до самого вечера, пытаясь отыскать хоть какую-то информацию о Роберте. Но всё, что она находила, не давало ответа ни на один вопрос. А вопросов было много. Из книги «Тайны и легенды близ Рейна» она узнала, что Роберт родился в Германии в конце шестнадцатого века. Владел огромным замком, но знатным человеком не был. Зато имел связи с разными герцогами и считал себя аристократом. Был алхимиком и, поговаривали, чернокнижником, способным превратить в золото любой минерал, а драгоценный металл лишить всякой ценности, обратив в простой булыжник. Он также любил устраивать званые вечера и показывать разные фокусы. И, как твердили злые языки, порой после таких вечеров кто-то из гостей не возвращался домой.

Всё это и вправду походило на легенду и не имело ничего общего с реальностью. Даже если человека на фотографии зовут Роберт, он не мог быть тем чернокнижником, ведь фотографию точно сделали уже в двадцатом веке. Аня уже собиралась захлопнуть книгу и пойти спать, но что-то её остановило. Она перелистнула страницу и начала читать. Очень быстро, полушёпотом:

– Единственным недугом, одолевавшим временами алхимика, была болезнь, что сковывала его телесную оболочку. Ни на минуту мысль о том, что смерть с младенчества присматривает за ним, не покидала беспокойный ум Роберта. Чего только не перепробовали доктора того времени: магические обряды, защитные амулеты, лечебные травы, – ничто не помогало юноше. И всё чаще он слышал из уст врачевателей, что он слишком слаб и близок тот час, когда смерть заберёт его к себе. Поэтому Роберт находился в постоянном поиске способа не просто победить недуг, но и обрести вечную жизнь, чтобы смерть даже не смела явиться на его порог. Чернокнижник считал, что человеческое тело тленно, что это не вечная оболочка, а душа – бессмертна. Ей нужен лишь подходящий сосуд. И этим сосудом ему виделось искусство, что было неподвластно времени и жило вне его тела. Поэтому Роберт верил, что душу можно соединить с чем-то прекрасным и только так победить смерть. И живопись – единственный талант, данный при рождении, – виделась ему крепкой нитью, ведущей к вечной жизни.

Прочитав последнюю строчку, Аня почувствовала, как у неё перехватило дыхание, а сердце учащённо забилось. Что, если Роберт всё-таки обрёл бессмертие? Нет, всё это казалось какой-то выдумкой. Не то чтобы она не верила в подобное. После того, что она испытала, ничего нельзя исключать. Но если хотя бы просто допустить подобное… Возможно, в фотографии была заключена душа Роберта. А глаза – зеркало души. Это объясняет дырки на их месте. Может быть, поэтому так важно закончить портрет? Что, если Богдан ошибается и это вовсе не проклятие? И ничего не закончится, даже если они нарисуют.

Аня вспомнила рубцы на теле Богдана и поёжилась. Закрыла книгу и подошла к мольберту. С холста на неё слепо смотрело лицо. Осязаемое, но ещё далёкое от завершённости. Ни глаз, ни души.

«Кто же ты такой, Роберт?»

* * *

На следующее утро Аня проснулась поздно. Прошлым вечером ей так и не удалось спокойно уснуть. Она много думала о Роберте, но ещё больше – о Богдане. Аня злилась на него, но не так, как на саму себя. Если б только она отказалась! Не так уж и нужны ей были эти деньги. Но почему-то в тот момент ей так не казалось. Как же быстро меняются приоритеты, стоит человеку ошибиться. Одно тянется за другим, и здравствуйте, ночные кошмары, предвестники плохих мыслей и испорченного настроения. Такое могло произойти в кино, но не в жизни. Не с ней. Но это случилось, и сейчас она ощущала себя зверем, которого гнали к обрыву.

В квартире было тихо: тётка ещё вчера напомнила ей, что с утра и до самого вечера её не будет дома. Аня поднялась с постели, оглядела комнату. Всё было на своих местах. У стены стоял мольберт, на столе лежали оставленные с вечера книги. Богдан не позвонил, хоть и обещал. Значит, ничего не нашёл. Аня хотела написать ему сама, но не знала, что сказать.

Аппетита по-прежнему не было. Аня боялась даже смотреть в зеркало: страшилась увидеть вместо себя безликую тень. Что с ней стало за каких-то несколько дней? Она себя не узнавала. И ведь дело было даже не в портрете. Холст манил, как тихая гавань, ждал её рук. Аня подошла к мольберту. Запястье больше не болело, и на мгновение – но этого было достаточно – ей показалось, что она способна закончить портрет. Избавить себя… их от проклятия. Уголь в её руках коснулся поверхности бумаги, и, не почувствовав никаких неприятных ощущений, она стала штриховать, не замечая, как мягкие чёрные крошки осыпаются на пол.

Вдруг раздался резкий стук. Аня вздрогнула от страха и выронила уголь. Стук повторился. Осторожно повернувшись на звук, напрягшись всем телом, она увидела ветку, которая стучала о её окно под порывами сильного ветра. Словно напрашивалась в гости, как назойливая соседка. Не успела Аня успокоиться, как за спиной зашуршали страницы. Волоски на руках и затылке встали дыбом.

Она обернулась, и увиденное парализовало её. Аня так и застыла, смотря, как страницы в книге, которую она закрыла вечером, сейчас перелистывала чья-то невидимая рука.

В какой-то момент всё прекратилось, стихло. Ветка не стучала, страницы не шуршали. И только сердце колотилось отбойным молотком.

Аня не заметила, как ноги понесли её к столу. Как пальцы прикоснулись к страницам, а глаза стали следить за текстом:

Однажды, в пору золотой осени, алхимик попросил слугу разослать весть о том, что он ищет живописца, который сможет запечатлеть его истинный образ на холсте, и обещает этому счастливцу столько золота, сколько он сможет унести. Весть очень быстро разлетелась, и к его замку поспешили самые лучшие творцы того времени. Никто не мог отказаться от такого щедрого предложения. Вот только стоило им начать писать, как становилось ясно: ничего не выйдет. Кто хоть самую малость продвинулся в написании портрета Роберта – сходил с ума. Десятки известных художников покончили с собой прямо перед полотном, ещё несколько – выкололи себе глаза, чтобы больше никогда не видеть лица Роберта.

Чернокнижник пребывал в удручённом настроении, казалось, смерть смеётся над ним, не позволяя никому закончить его портрет. Умереть и быть забытым – вот то, что его по-настоящему страшило. Больше никто не хотел писать его портрет. Алхимик почти отчаялся, пока однажды до него не дошли слухи о чудо-мальчике по имени Джозеф. Ребёнок, которому было всего семь лет от роду, рисовал так, будто это дар свыше. Всё, что выходило из-под его кисти, вызывало восхищение и трепет. И, конечно же, Роберт желал заполучить этого мальчика. Только вот его родители не хотели, чтобы их ребёнок рисовал чернокнижника. Их не интересовало всё его золото.

К тому моменту Роберт окончательно сошёл с ума: он стал видеть смерть, что появлялась в тёмных коридорах, и даже разговаривал с ней. Никто и ничто не могло переубедить Роберта в том, что только портрет сможет спасти его от смерти, которая уже протянула к нему свои костлявые руки. Поэтому алхимик велел похитить ребёнка и всю его семью.

Заперев в подвале замка мать и отца Джозефа, Роберт пригрозил ему, что они умрут, если он не нарисует его портрет. И, чтобы у мальчика не было выбора, велел пытать родителей, дабы их крики действовали как напоминание: чем быстрее он нарисует, тем скорее увидит их живыми и невредимыми.

Бедняге Джозефу пришлось рисовать днями и ночами, прерываясь лишь на то, чтобы смочить губы талой водой. Аппетит у мальчика пропал, а заснуть по ночам перед полотном ему не давали жуткие крики, что доносились снизу. Спустя несколько дней портрет был написан. Джозеф, исхудавший и высохший, как столетний старик, совершив последний взмах кистью, упал замертво. Его родители по повелению чернокнижника были убиты через час после смерти ребёнка. Но Роберта это совсем не беспокоило, ведь он получил то, чего так сильно желал. Выгнав охрану и всех слуг, чернокнижник заперся в замке и изо дня в день только и делал, что смотрел на свой образ, запечатлённый на полотне, пока тело Джозефа гнило перед его носом.

О дальнейших событиях история умалчивает. Известно лишь, что спустя месяц замок взяли штурмом. Ведь золото, которым чернокнижник снабжал герцогов, обратилось в камень. Инквизиция хотела сжечь алхимика, но им не удалось найти того в замке. Они отыскали лишь его портрет – последнюю работу юного Джозефа. Картина была прекрасной и одновременно безумной – стоило кому-то посмотреть на неё долгим взглядом, и в голову лезли странные мысли. Самыми ужасными на портрете были глаза, что выглядели так реалистично, будто изображение было живое и смотрело в ответ. Поэтому было решено их вырезать, а картину спрятать.

Но на этом история с портретом не закончилась. Были те, кто знал, что его забрал к себе богатый герцог, почитатель Роберта при жизни. Только вскоре он вырезал всю свою семью, а сам бросился с камнем на шее в тёмную пучину вод.

Аня быстро заморгала, пытаясь осмыслить только что полученную информацию и при этом не поддаться панике, которая только усиливалась с каждой минутой. Мысли одна страшнее другой метались в голове. Что, если, дорисовав портрет, ничего не удастся изменить и они всё равно умрут? Она отступила на шаг от книги. А что, если они просто сойдут с ума, потеряют рассудок? Разве им под силу нарисовать то, что не удавалось художникам того времени?

И тут же вспомнились слова Богдана: «Я подумал, что именно тебе, возможно, удастся нарисовать его портрет, ведь если у тебя не получится, то не получится ни у кого». Возможно, ей это под силу. Но что, если он ошибся? По крайней мере, сейчас Аня понимала, какими могли быть глаза Роберта. Живыми, пугающими и безумными. При одном взгляде которых пробегала дрожь по телу. Аня не спешила подходить к мольберту. Сначала она хотела поделиться новой информацией с Богданом. Странное дело, всё это время она думала не о себе. Она думала о них как о едином целом.

Аня бросилась к телефону. Руки слегка дрожали, но ей удалось отыскать номер Богдана и нажать на кнопку вызова. Длинные гудки, один за другим. Богдан не отвечал. А что, если с ним уже что-то случилось? Что, если?.. Об этом она даже не хотела думать. Так и не дождавшись ответа, Аня отключилась, надеясь, что он просто не слышал звонка, и, не выпуская телефона из рук, вышла из комнаты.

В зале было непривычно тихо, и от этой тишины становилось не по себе. Не находя себе места, Аня принялась мерить шагами расстояние от двери спальни до кухонного проёма. Она знала, что, пока не поговорит с Богданом, не успокоится. Ей нужно было как-то отвлечься. Аня вернулась в спальню и, отодвинув книги на край стола, села и открыла ноутбук.

Пальцы быстро набрали «Звонок Япония», и, щёлкнув в окошко с видео, она начала смотреть. Аня не любила ужасы, просто решила, что они отвлекут её, пока Богдан не перезвонит.

Наверное, это была совершенно сумасшедшая идея – смотреть ужасы, когда в твоей жизни и без этого хватает жути. Поэтому Аня то и дело поглядывала на телефон. Тот по-прежнему молчал. Потом снова смотрела минуту на экран, но мысли куда-то уплывали, и в какой-то момент она вообще перестала понимать, что происходит в фильме. Тогда-то и раздался звонок. Почти как в кино. Неожиданно, хотя Аня постоянно возвращалась глазами к экрану телефона.

И, к её ужасу, звонил не Богдан. Она учащённо задышала, смотря на экран. Стук сердца отдавался в ушах, а тело словно приросло к стулу. Входящим вызовом значился «АД». Ей хотелось зажать уши, чтобы не слышать звонка. Ещё лучше его сбросить. Но внутренний голос прошептал: «Возьми». И она взяла – точно так же, как часом раньше подошла к книге.

На том конце провода была тишина, и Аня неуверенно произнесла:

– Алло?

– Анечка, девочка моя…

Мягкий, до боли знакомый голос заставил её сердце забиться ещё быстрее. Она замотала головой и, не в силах поверить, поднялась со стула.

– Ма… ма… – Голос дрожал, а в глазах заблестели слёзы, и она прижала кулак к губам.

– Ты должна закончить… – Голос матери звучал едва слышно, и Аня сильнее прижала телефон к уху, сделав несколько шагов в сторону. – Портрет Роберта. Иначе мы скоро встретимся.

В трубке повисла тишина, а она, не в силах удерживаться на ногах, прижалась к стене, сползая вниз. Аню трясло, слёзы потекли по щекам, оставляя мокрые дорожки. Она завыла в голос и обхватила колени руками, свернувшись клубочком. Ей понадобилось два года, чтобы принять смерть родителей, а теперь… Что, если звонила не мать? Да, голос был так похож, но что, если это не больше, чем очередной кошмар? Что, если у них осталось слишком мало времени? И вместо того, чтобы закончить портрет, она отвлекается на поиски. Кто бы ни звонил, он дал предельно ясную инструкцию: рисуй или умрёшь.

Снова раздался звонок. Она вздрогнула и, подняв голову, увидела лежащий на полу телефон. Звонил Богдан. Аня схватила мобильный и, откинувшись на стену, прикрыла глаза.

– Ты звонила? Что-то случилось? – раздался встревоженный голос Богдана, когда она взяла трубку.

Аня молчала, не в силах что-либо произнести.

– Аня, ты слышишь меня?

– Приезжай, пожалуйста, – единственное, что она смогла сказать.

* * *

Ане пришлось взять себя в руки, чтобы написать Богдану сообщение с адресом, умыться холодной водой, собрать волосы в высокий хвост. И ждать того, кто не кинется её сразу успокаивать, но поймёт. Теперь, когда она знает чуть больше о человеке на фотографии, им будет о чём поговорить. В спокойной обстановке, сидя друг напротив друга в кухне. Она заварит чай, достанет с верхней полки кексы. Это немного успокоит её. Позволит на время представить, что Богдан – её бывший одноклассник или лучший друг – друзей ей в последнее время не хватало, – который пришёл в гости. И пусть Аня видела его лишь дважды, в этот момент это её совсем не волновало. Хотелось, чтобы он скорее приехал. Только бы не оставаться одной.

Через полчаса раздался звонок. Когда открыла дверь, Аня не сразу признала в ссутулившемся парне Богдана. Голова втянута в плечи, взгляд опущен, будто он стыдится на неё смотреть. Рассечённую бровь, ссадины на скуле и подбородке Аня заметила сразу. Но, не успев ничего сказать, услышала:

– Что случилось? – спросил сиплым голосом Богдан и, шмыгая носом, посмотрел наконец-то на неё.

– А с тобой? – не скрывая беспокойства, перебила Аня. Теперь она лучше видела его лицо. Нос распух и походил на картофелину, синяки под покрасневшими, как после бессонной ночи, глазами потемнели ещё сильнее. – Ты хоть спал?

– Немного.

– Входи, – сказала Аня, пропуская Богдана.

Они оба проигнорировали вопросы друг друга. Всё-таки порог не место для разговоров.

Придерживая одной рукой бок и чуть прихрамывая, парень неуверенно вошёл в квартиру.

Аня показала, где находится её комната, и ушла на кухню. Скорее, сбежала. Её вдруг накрыло такое отчаянье, что она закусила губу и встала напротив окна. Кексики, чай – к чёрту всё это, сейчас им не спасти положения. Не будут они сидеть на кухне и пить чай тоже не будут. Сейчас она вернётся в комнату, расскажет ему, что узнала о звонке. И они что-нибудь придумают. Сейчас она ещё немного постоит, посмотрит на качающиеся на ветру берёзы. На голубое ясное небо. Перед глазами снова встал Богдан, ссутулившийся, побитый, как дворовая псина. Аня заломила руки и почувствовала, что вот-вот расплачется. А она ведь только успокоилась.

– Аня.

Она вздрогнула, но не обернулась. Послышался тихий шорох шагов. Это Богдан вошёл в кухню и остановился. Она не видела его, но слышала, как он шмыгает носом.

– Тебя долго не было.

– Прости. Хочешь чаю? – спросила Аня, чувствуя, как пересохло во рту, и, развернувшись, встретилась с ним взглядом. Всего лишь на секунду, потом он отвёл глаза, но чаю выпить согласился.

И теперь они сидели. С двумя кружками горячего зелёного чая с жасмином и кексами в вазочке. Так, как она хотела. И это действительно успокаивало.

Они всё ещё не произнесли ни слова. Хотя Ане не хотелось молчать, она не знала, как начать разговор. Одно дело находиться в читальном зале библиотеки, другое – сидеть друг напротив друга. Они, совершенно чужие люди, вдруг оказались за какие-то дни связаны одной-единственной целью – дорисовать портрет.

– Ты продвинулась с портретом дальше, чем я, – начал Богдан.

Она улыбнулась, но какой-то надломленной улыбкой.

– Я кое-что нашла в книге. Хочу, чтобы ты тоже это прочитал. Но прежде… – Аня вздохнула, будучи не до конца уверенной, что хочет всё это рассказывать, и продолжила: – Два года назад не стало моих родителей.

– Я не знал.

Она будто его и не услышала.

– Они погибли. Мама сразу, отец – через неделю. Пролежал в коме, так и не пришёл в себя. Первую неделю мне хотелось уйти за ними. Но я справилась с этим. Знаешь как? Я стала рисовать. Каждый день, по много часов. Представляла, что отец просто вышел ненадолго и скоро вернётся. И мама. Она у меня была поэтессой. Писала стихи к папиным работам. Отец выставлялся в галерее, я часто бывала на его выставках. Так что любовь к прекрасному мне прививали с детства. Ты сказал, что выбрал меня, потому что я среди других показалась тебе лучшей.

– Не показалась, ты и есть лучшая, – перебил Богдан, – и теперь я чувствую себя ещё большим мудаком из-за того, что взвалил всё это на тебя.

В его тёмно-карих глазах она разглядела то ли боль, то ли сострадание.

– Пойдём.

Аня встала из-за стола и, выйдя из кухни, пошла в свою комнату. Богдан не спеша последовал за ней.

– Смотри. – Она взяла книгу, что лежала на столе, и протянула Богдану. – Тут сказано, что единственный, кто смог нарисовать портрет, – это некий Джозеф. Остальные либо сходили с ума, либо убивали себя. Но даже Джозеф в конце умирает. Да, я понимаю, что это всё легенды и сказки. Выдумка. И я бы дальше так думала, если бы не звонок.

– Какой звонок?

– От мамы. Точнее, я не уверена, но, кажется, это была моя мама или… Я не знаю, но голос был очень похож. Она сказала, что я должна нарисовать портрет Роберта, иначе… мы скоро встретимся, – закончила Аня.

– Чёрт. Это очень плохо.

– Он ведь не оставит нас в покое?

– Нет, не оставит.

– Мне страшно, – прошептала Аня, сделав шаг к Богдану. Маска спокойствия, которой ей удавалось прикрываться, пока они сидели на кухне, сейчас треснула, как стеклянная ваза. И её прорвало. – Я не хочу умирать. Понимаешь?!

Богдан взял её за руку, слегка сжал и посмотрел на Аню так, как смотрят, когда хотят приободрить, дать хотя бы маленькую надежду на счастливый исход.

– Прости. Мне так жаль, что я втянул тебя во всё это. Нет мне прощения. Но я обещаю: ты не умрёшь.

– Разве можно такое обещать?! Ты же видишь, это уже происходит!

Его глаза будто потускнели, но где-то в самой глубине блеснула печаль и какая-то решимость.

– Тогда я сделаю то, что должен был сделать с самого начала. Заберу фотографию и уйду. Ты больше не увидишь меня. Может, тогда всё закончится. – Он отпустил её руку, всё ещё смотря прямо в глаза, и тихо добавил: – Когда я умру.

– Не оставляй меня! – попросила Аня, схватив его за плечо, когда он собирался развернуться. – Пожалуйста, пожалуйста… не уходи.

Видит бог, она боялась неизвестности. Хотела, чтоб всё закончилось. И не хотела разбираться во всём одна. Он не посмеет просто уйти и оставить её ждать. Только не теперь.

– Не уйду.

Богдан вдруг оказался очень близко к ней. Его руки обвили её талию и прижали крепко к себе.

– Не уйду, – повторил он, шмыгнув носом.

Аня не сопротивлялась, потому что именно таких объятий – не намекающих, а успокаивающих – ей не хватало сейчас. Обвила руками Богдана за шею и, положив голову на плечо, прикрыла глаза, чувствуя, как по щекам стекают слёзы.

Они стояли так какое-то время. Казалось, мир вокруг замер, но она даже не подозревала, что в этот самый момент лицо Богдана исказила гримаса боли. Он просто терпел, не показывая слабину, но длилось это недолго. Тишину прервал скрип входной двери, и только тут Аня вспомнила, что забыла запереть её. По направлению к комнате раздались отчётливые шаги. Кто-то уверенно шёл к ним, и это была не тётя Света.

Они отпрянули друг от друга, и Аня испуганно посмотрела на Богдана. В этот самый момент дверь в комнату открылась.

Глава 4

После встречи в кафе на душе у Павла скребли кошки. Он чувствовал, что с его девушкой что-то происходит, но что именно – понятия не имел. На звонки она отвечала скупо, ссылаясь на то, что занята, а сообщения и вовсе оставались без ответа. Павел даже начал думать, что дело в нём самом. В тех редких спорах, что случались у них из-за переезда, Аня не раз едко замечала, что работе он посвящает всего себя, а к ней приходит только от случая к случаю. Сказать, что она неправа, Павел не мог.

– Ты слишком много времени проводишь в офисе, ты практически там живёшь! Хочешь, чтобы я целыми днями сидела в пустой квартире?

– Я просто хочу видеть тебя чаще, – настаивал Павел.

– Ты просто хочешь, чтобы кто-то дожидался тебя с работы. А я ведь не собака какая-то. Обо мне ты подумал?

Обычно после таких слов он сдавался, и разговор о переезде откладывался до следующего раза. И теперь ему казалось, что Аня просто устала его ждать. А ведь раньше у них всё было так хорошо.

В последнее время Павел часто вспоминал тот день, когда они познакомились на одной вечеринке. Хотя, как оказалось позже, знакомы они были уже давно, вот только, подходя к улыбающейся блондинке, одетой в белый сарафан, он не знал этого. Павел подкатил к ней так же легко, как и к любой девушке, которая попадала в поле его зрения. Она быстро нарисовала на него шарж, такой забавный и похожий. И этим зацепила. Аня сразу ему понравилась, а проведя с ней вечер, он сам не заметил, как влюбился. Как предложил подвезти, а подъехав к большому частному дому, понял, что девушка, задремавшая на его сиденье, – дочь известного художника Жданова, старого друга отца. Раньше он часто бывал у них в гостях. Только вот, поступив в институт, Павел окунулся в студенческую жизнь, а после и в работу. И больше никогда не ездил в тот дом – до того дня.

Аню он помнил щекастой девчонкой лет девяти с короткими, по плечи, волосами. И тогда ещё долго всматривался в её расслабленное сном миловидное лицо, не понимая, почему сразу не признал в ней ту, что вечно появлялась перед ним с перепачканными красками пальцами. Он не разбудил её в тот вечер, подхватил на руки и отнёс домой. Отец Ани сразу узнал его и позволил переночевать в доме. А утром Павел предложил ей встречаться.

Их отношения развивались стремительно. Они часто проводили время вместе, он поддерживал её творчество. Баловал, как может баловать взрослый парень шестнадцатилетнюю девчонку, и даже обустроил ей мини-студию в своей спальне. Её родители одобряли такие отношения, тем более что их отцы дружили.

Павел стал для неё первым во всех смыслах. Аня для него была не первой, но единственной девушкой – это он понял уже спустя время, – кого Павел по-настоящему полюбил.

Всё у них складывалось хорошо. Даже те две недели, что Аня провела в художественном лагере, они созванивались каждый день. А потом случилась беда: её родители погибли.

Этот год их сильно сблизил. Обнажил и показал то, что не лежало на поверхности, а скрывалось внутри. Павел старался стать для неё оплотом надёжности и силы. Он не мог вернуть её родителей, но был способен создать собственную семью. Они много говорили об этом, но Аня не была готова покинуть тётку, которая оставалась единственным родным человеком.

А через полгода его повысили. Вместе с этим прибавилось работы, и Аню он стал видеть только на выходных, а иногда – ещё реже. Павел хотел заработать как можно больше денег, ведь он уже давно планировал сделать ей предложение. Только вот их отношения стали портиться. Сначала это были споры, связанные с переездом, потом обиды из-за редких встреч. Позже Аня стала злиться даже на то, что Павел, часто сосредоточенный на рабочих проблемах, слушал её вполуха. А в последнее время складывалось впечатление, что она специально избегала общения с ним. Именно поэтому Павел решил сделать внезапный сюрприз, побыть спонтанным – возможно, именно этого она и добивалась.

Он позвонил тёте Ани и рассказал о своих намерениях, которые она с энтузиазмом поддержала. Светлана согласилась, что её племяннице не помешает развеяться, ведь она тоже заметила, что в последнее время Аня сама не своя. Она попросила Павла заехать к ней на работу во время обеденного перерыва за ключами, так как планировала завтра уйти из дома на весь день.

Поэтому Павел заранее подменился и, проснувшись утром, начисто выбрил лицо, щедро надушился одеколоном и, надев тяжёлые золотые часы, подошёл к зеркалу. Белозубо улыбнулся отражению, поправил воротник идеально выглаженной чёрной рубашки, провёл рукой по светлым, слегка вьющимся волосам и, довольный своим видом, вышел из квартиры.

План был прост. Заехать по дороге в пекарню, купить свежей выпечки, а у самого дома зайти в кофейню за горячими напитками. Войти в квартиру и, если девушка спит, подать завтрак в постель. А если Аня уже проснулась – он подготовился и к такому варианту, – Павел просто отвезёт её на новую выставку известного художника-экспрессиониста. И пусть сам он в искусстве ничего не понимал, Аня просто обожала все эти галереи.

Но у судьбы, видимо, были другие планы. Павлу не удалось приехать пораньше: по пути у него спустило колесо. Казалось, сама жизнь просила отложить сюрприз. Он не верил в знаки, а в багажнике была запаска, поэтому Павел не отступил и всё-таки добрался до Аниного дома. Совсем забыв про кофе, он вошёл в подъезд и, поднявшись на нужный этаж, достал ключи. Попытался тихонько отпереть замок, но, к его удивлению, входная дверь была приоткрыта. На мгновение Павел подумал, что тётя Света проговорилась племяннице, рассказала о готовящемся сюрпризе, и Аня сама решила удивить его. Это даже было похоже на неё, ведь она всегда любила перехватить инициативу.

Он переступил порог, прикрыв за собою дверь, разулся и прошёл в зал. Там никого не было. Павел направился в комнату и, открыв дверь, остановился. Аня была не одна. Рядом с ней стоял какой-то побитый парень в ужасной кожаной куртке и рваных джинсах. Вылитый панк.

– Ты мне объяснишь, что здесь происходит, или мне лучше сразу уйти? – спросил Павел, крепко стиснув кулаки. Ему совершенно не понравилась картина, а в голову начали лезть не самые приятные мысли.

– Это не то, что ты думаешь, – ответила Аня, утирая слёзы рукой. – Павел, это Богдан, мой друг, мы познакомились недавно в парке. Богдан, это Павел, мой молодой человек.

Богдан сделал шаг вперёд, вытянув руку для приветствия, но Павел не стал её пожимать, лишь покачал головой, еле сдерживая желание плюнуть ему прямо в лицо.

– Познакомились недавно, и он уже у тебя дома так рано? Или он пришёл вечером и просто не уходил?

– Я пришёл утром, и мы просто друзья, – выпалил Богдан. Он хотел сказать кое-что ещё, но ему просто не дали.

– Я не с тобой разговариваю, панк, – зло выплюнул Павел, – а со своей девушкой.

Аня подошла к нему осторожно, ощущая исходящую от него злость. Павел был зол, но ещё больше его разозлило, что на её лице он не разглядел сожаления или вины.

– Позволь мне всё тебе объяснить, но это будет история, в которую сложно сразу поверить. – Сейчас Аня стояла очень близко к нему и искала одобрение в его глазах.

– Ты никогда мне не врала, никогда. Надеюсь, что и сейчас не будешь. Если что, я переживу всё, кроме лжи. Поэтому давай, рассказывай… историю.

Аня перевела взгляд на Богдана, как бы спрашивая, можно ли, и тот просто кивнул.

– Мы познакомились в парке…

* * *

Аня выложила всё как есть, надеясь, что Павел поверит столь безумному рассказу. Богдан же в подтверждение её слов показал буквы, образующие у него на теле пока ещё не полное проклятое имя.

– Это либо правда, и тогда я должен убить этого панка, который втянул тебя во всё это… либо ты держишь меня за самого последнего идиота на свете, – высказался Павел, задумчиво поджав губу.

– К сожалению, это правда, – произнёс Богдан. – И, если ты меня убьёшь, это ничего не изменит.

– Разве? – ехидно заметил Павел. – Кое-что изменит. Восторжествует хоть какая-то справедливость, а я получу моральное удовлетворение.

– Прекрати! – раздосадовано выкрикнула Аня, и на её глазах снова выступили слёзы, но она их быстро утёрла ладонью. Ей не хотелось с ним ругаться, но поведение Павла выводило из себя. – Нам просто надо дорисовать этот чёртов портрет, и всё закончится! Никто не виноват, что так получилось! Эту фотографию могла найти и я, так что сейчас мы все в одной лодке.

– Покажите тогда мне фотографию. – Павел не просил – требовал таким властным тоном, что Аня не могла ослушаться.

Вытащив снимок из ящика, в который она убрала его от греха подальше, Аня неуверенно протянула Павлу, хотя сердце подсказывало, что делать этого не стоит.

– Говоришь, она не горит? Сейчас мы это и проверим.

Павел достал зажигалку и поджёг снимок, который забрал у Ани. На мгновение тот вспыхнул ярко-красным светом, который походил не на пламя, а на вспышку фаера – пиротехнической игрушки, что стали часто использовать на рок-фестивалях. Однако спустя секунду огонь погас, а фотография осталась прежней. Она даже не нагрелась.

– Ладно, допустим, я приму историю про Роберта, – не отводя взгляда от фотографии, протянул Павел. – Вы хотите нарисовать его портрет, но у вас не получается. Может ли это быть из-за того, что вы не видели глаз этого Роберта? Это бы объяснило сон про старика и сундук, в котором они как раз и лежат. Получается, вам нужно открыть сундук, но вы не знаете второе имя этого чернокнижника, так как про него очень мало информации. Значит, вам следует найти человека, который видел Роберта.

Аня и Богдан переглянулись, слушая рассуждения Павла, который выстраивал весьма логичную цепочку.

– Но что за человек мог видеть Роберта? – нахмурился Богдан, который пока не особо понимал, к чему ведёт его новый знакомый.

– Фотограф, который сделал этот снимок, – ответил Павел. – Фото может быть пятидесятых-шестидесятых годов, а значит, есть небольшой шанс, что тот, кто его сделал, ещё жив. Этим шансом надо воспользоваться. Терять всё равно нечего. Аня, где твой ноутбук?

– На столе, – мотнула головой она, не понимая до конца намерений Павла. – Но что ты хочешь сделать?

– Хочу поместить это фото во всех возможных социальных сетях. – Он сел за стол, и пальцы защёлкали по клавиатуре. – Попрошу всех, кто знает этого человека или того, кто его снимал, связаться с нами. Оставлю наши контакты. Сейчас в интернете можно найти всё что угодно, было бы желание.

– Мне кажется, это не самая лучшая идея – показывать лицо Роберта всему миру, – забеспокоился Богдан.

– Ничего страшного не случится, я уже увидел это фото, и со мной всё хорошо. А это реальная возможность докопаться до истины, – продолжая перебирать клавиши, ответил Павел. – К тому же это всё начал ты, панк. – Павел обернулся и, кинув на него суровый взгляд, продолжил: – Если с Аней что-то случится, я найду тебя и убью, поверь на слово.

* * *

Не так хотел провести этот день Павел. У него были совсем другие планы, но они рухнули, как карточный домик. Он хотел помочь Ане, так что за час управился с размещением снимка на всевозможных ресурсах. Богдан к этому времени уже ушёл, и Павел остался наедине со своей девушкой. Он хотел лишь защитить Аню, хотя осознавал, что, возможно, вначале перегнул палку, но она должна была его понять. Что он мог подумать, увидев рядом со своей девушкой в её квартире странного типа? Но, когда Аня рассказала историю, он с трудом поборол в себе желание покалечить панка. Хотя тот и без этого выглядел плохо. А как она бросилась его защищать!

«Мы все в одной лодке», – вспомнились её слова, которые он хотел оспорить, но промолчал. Павла это так взбесило, что он намеревался вытащить её из этой чёртовой лодки во что бы то ни стало. Но для начала стоило наладить их отношения, которые с каждой минутой всё сильнее трещали по швам.

Он вошёл в кухню. Тонкий аромат свежесваренного кофе и тостов ударил в нос. На сковороде скворчали яйца с тончайшими полосками бекона. Аня стояла к нему спиной, нарезая овощи на салат. Павел подошёл к ней и обнял за плечи.

– О чём ты только думала? Как ты могла привести этого дрянного панка в дом? – спросил он совершенно спокойно. Не пытаясь её укорить, лишь выразить беспокойство.

– Не называй его так.

Её плечи напряглись, но она продолжала нарезать перец.

– Вот, опять ты защищаешь его.

– Я и не ожидала, что ты меня поймёшь, – с горечью в голосе произнесла она.

– Я понимаю тебя, но только одного не возьму в толк: почему ты не рассказала мне об этом сразу?

– Ты вечно на работе, тебе всё равно нет до меня дела. – Нож ударился о столешницу, и Аня развернулась к нему лицом. Её губы дрожали, а в глазах читался упрёк. – Твоя работа важнее!

– Не говори так, Аня. – Он поморщился, словно получил удар под рёбра, а потом, обхватив её лицо руками, посмотрел прямо в глаза. – Никогда не говори так. Ты, только ты важна для меня.

Она смотрела в его глаза, а по щекам текли слёзы. Павел вытер их большими пальцами, а потом стал зацеловывать её лицо.

– Не плачь, моя девочка. Не плачь, моя милая. – Он остановился и снова заглянул в её глаза. – Хочешь, после обеда поедем на выставку? Я купил билеты. Ты же любишь. А потом ко мне. Останешься у меня, я подменюсь и два дня проведу с тобой. Только ты и я. Хочешь?

В её глазах он читал согласие, но с губ сорвалось совсем не то, что он хотел услышать:

– Я должна закончить портрет.

– Ты его закончишь. – Он поцеловал её в уголки губ, а потом прижал её голову к себе и медленно вдохнул тонкий аромат волос.

* * *

После обеда Аня предложила посмотреть фильм ужасов. Странный выбор, как показалось Павлу, но он был не против. Хотя ужасы совсем не любил, да и прежде не замечал за Аней тяги к этому жанру. Он просто не хотел оставлять её одну и чувствовал, что она разделяла его желание.

Павел ещё несколько раз, прежде чем они сели смотреть «Звонок», предлагал ей поехать к нему, но Аня твердила одно и то же: ей нужно закончить портрет. Павел не понимал, почему она не может этого сделать у него дома, но спорить не стал.

Они расположились в зале на диване и начали смотреть фильм. Только вот Павел совсем не обращал внимания на экран: его мысли были заняты Аней. Он должен был её уберечь. Но как? Иногда Павел замечал, как Аня вздрагивает или закрывает глаза, и тогда спрашивал себя, зачем она мучается, если ей так страшно, но ответа не находил.

А потом она вдруг схватила его за руку и так сильно сжала её, что он почувствовал, как ногти впились в его ладонь. Её пугал не фильм, что-то другое, и оно передалось ему так отчётливо, что Павел понял: он нужен ей, как яркая звезда путнику в ночной мгле.

Когда кино закончилось, они какое-то время сидели в тишине. Он обнимал склонившуюся к нему Аню, поглаживал её по спине и плечам. Если бы можно было провести с ней так вечность, не беспокоясь ни о чём, он был бы счастлив вот так просто обнимать её, слышать сердцебиение, дыхание, зарываться пальцами в волосы, вдыхать запах кожи.

Но всё это было лишь мечтой. Реальная жизнь иногда слишком жестока и сложна. Нельзя просто остановить время и насладиться им сполна. Ты постоянно должен делать выбор между «нужно» и «хочу», даже если не нравится. Принимать важные решения, но даже так нет гарантии, что всё сложится наилучшим образом. Ведь действительность нельзя предугадать, она обрушивается на нас ежедневно, стоит открыть глаза. Иногда она далеко не радужная, и с этим мы продолжаем жить. Такова человеческая природа. И Павел это понимал, оставляя Аню одну.

Перед тем как уйти, он пообещал, что будет с ней до конца. И никакой Роберт не сможет им помешать. Поцеловав её в губы, Павел вышел из квартиры и стал быстро спускаться по ступеням. На улице ещё было светло, когда он вышел из подъезда и направился к автомобилю. К дому Павел подъехал ближе к вечеру, когда в городе стало постепенно темнеть – всему виной московские пробки.

Квартира встретила его привычной тишиной. Возвращаясь каждый раз с работы, он готовил себе простенькую еду или заказывал доставку. Ужинал, принимал душ и ложился спать, чтобы завтра всё повторилось. Возможно, в этой рутине и терялось ощущение времени, потому Павел не сразу почувствовал, что произошедшие с его девушкой перемены могли быть серьёзнее простой обиды.

Он прошёл на кухню и, поставив кастрюлю с водой на плиту, ушёл обратно в комнату, чтобы переодеться. Вернувшись, он засыпал рожки в кипящую воду и, вытащив из холодильника пару сосисок, услышал какой-то странный звук, доносящийся из ванной комнаты. Вначале Павел подумал, что это гудят трубы канализации, но, когда прислушался, понял, что это чьи-то голоса. Почти шёпот.

Его бросило в жар, и Павел, схватив самый большой нож, что был на кухне, направился в сторону ванной, чтобы проверить, кто там. Несколько шагов, которые потребовалось ему пройти до места, показались вечностью. Сердце бешено колотилось, заглушая шуршание ступней о пол.

Оказавшись в туалете, Павел не увидел ровным счётом ничего. Он даже подумал, что голоса ему просто померещились, что было неудивительно после той истории, которую рассказала ему Аня. Но, как только Павел решил вернуться на кухню, голос вернулся. Слов по-прежнему нельзя было разобрать, но с ним точно кто-то говорил.

Он вернулся, одержимый желанием разобраться в происходящем раз и навсегда. И только сейчас до него дошло: шёпот доносился из унитаза. Ужас на мгновение охватил Павла. Всё это напоминало сюрреалистический кошмар. Разумнее было бы не приближаться, но он, будто загипнотизированный, повинуясь неведомой силе, сделал шаг вперёд.

Любопытство и страх боролись в нём, не давая отойти. Ему нужно было знать, в чём дело, иначе он не смог бы успокоиться. Он опустился на корточки, пытаясь расслышать непонятные слова.

Внезапно его шею схватила и потянула вниз рука с длинными кривыми пальцами, появившаяся из унитаза. Павел отшатнулся, стал сопротивляться, изо всех сил упираясь руками в ободок, но смердящие пальцы вцепились мёртвой хваткой, затаскивая его всё глубже.

Лица Павла коснулась вода, и всё внезапно прекратилось. Рука исчезла так же быстро, как и появилась. Он завалился на пол и в ужасе отполз в угол. По лицу стекали грязные капли. Он не мог дышать – воздуха не хватало, его накрыла паника. Павел не мог поверить в произошедшее, казалось, он уснул и увидел кошмар.

Немного успокоившись, он поднялся и, подойдя к зеркалу, заметил ярко-красный след, что обвивал его шею ожерельем. Стоило прикоснуться к нему пальцами, и кожа отозвалась пульсирующей болью, как от ожога. Это точно был не сон. К тому же на запотевшем зеркале проступило имя: «Роберт». Стоило Павлу его прочесть, как стекло тут же треснуло, расползаясь паутиной.

Он с ужасом осознал, какую ошибку совершил, разместив фотографию чернокнижника везде, где только смог. Павел бросился к телефону, пытаясь удалить её отовсюду, но было уже слишком поздно.

Глава 5

На улице стояла прекрасная погода, но только не для Богдана. Над его головой уже давно сгустились тучи, а мир перестал играть красками. Его поддерживала только вера в то, что всё закончится, стоит им дорисовать картину. Но что, если он ошибся? Что, если на самом деле нет никакой логики и всё это не имеет смысла? Что, если фильмы ужасов, которыми было так легко увлечься, не что иное, как выдумка сценариста? А в реальности зло играет по правилам, известным только ему самому. А он, Богдан, даже не подумав об этом, втянул другого человека. Девчонку, которая не заслужила этого.

Он не знал о ней ничего, когда подошёл в парке, кроме её таланта в рисовании. А сегодня брошенная ею фраза про родителей отдавалась сожалением в груди. Нет, Богдан не считал себя плохим человеком, но поступок его был эгоистичным. И он очень хотел как-то исправить ситуацию, но не имел понятия как. Не знал лазейки, благодаря которой можно вывести Аню из этой смертельной игры. А её парень… Напрасно она рассказала ему всё. С другой стороны, могла ли девушка поступить иначе? Он не знал наверняка, но почему-то чувствовал, что нет.

Прошло меньше получаса с того момента, как Богдан покинул её квартиру. Но с каждой минутой беспокойство нарастало в груди. Не за себя, не за Аню. Он не пытался найти этому объяснение, просто хотел поскорее добраться домой. Прихрамывая, шёл через дворы, пытаясь хоть немного сократить путь, и жалел, что живёт так далеко от ближайшей станции метро. Чёртова нога! Чёртов отец! Богдан злился на себя, что забыл тогда про пиво, а теперь страдал от этого. Он не мог идти быстро, и, когда прибавил шагу, резкая боль прострелила ногу, заставив его вскрикнуть. Богдан остановился, а потом вдруг услышал вой пожарной сирены – такой оглушающий и противный, что он вызывал головную боль. Через какое-то время ужасные звуки стихли, а Богдан продолжил свой путь. Медленно, но упорно. Он даже позабыл о верещавшей на всю округу сирене, пока наконец-то не зашёл в свой двор.

Сердце пропустило удар.

Около подъезда стояла пожарная машина. Подойдя туда, где столпился народ, он увидел окно сплошь в копоти. Окно его собственной комнаты, с лопнувшим стеклом, которое выходило во двор, а сейчас утопало во мраке. Наружу всё ещё струился едкий дым, и ветер разносил его по округе.

Самые страшные мысли полезли в голову, окутали его липкой паутиной, и он мысленно взмолился, чтобы матери в этот момент дома не было. На лбу выступили капельки пота, а страх сковал так, что было трудно пошевелиться. Никогда в жизни он так не просил о чуде. Но что ему ещё оставалось?

Борясь с собственным телом, Богдан направился к дому, расталкивая зевак. Ему было плевать на боль, сейчас он хотел знать только одно: жива ли мама.

Он не обращал внимания на крики людей, что летели ему в спину. Двигался упрямо вперёд, пока не подошёл к открытой нараспашку двери подъезда. Богдан уже собирался заскочить в тёмный проём, как вышедший навстречу пожарный преградил ему путь, схватил за руку, не давая пройти внутрь. Для пожарного это было главной задачей. Через стекло каски мужчина что-то говорил, но Богдан ничего не слышал. Сейчас ему хотелось не просто кричать – вопить что есть силы, но вместо этого он лишь молча пытался бороться с мужчиной, который силой удерживал его от ужасной ошибки. Только вряд ли в данный момент Богдан осознавал, что творит. Это ведь из его окна валил дым. И ему просто необходимо было попасть в квартиру. Убедиться, что на момент пожара мамы внутри не было. Она ведь так часто уходила из дома. Может, и сейчас она в целости и сохранности, даже не подозревает, что произошло? Стоит себе где-нибудь на кассе в магазине или прогуливается по парку. Или где ещё так часто пропадала мама, когда находилась не дома? Он, по правде говоря, не знал. Просто хотел верить в чудо.

Тут подоспел второй пожарный, помог оттащить его подальше от подъезда, и Богдан, хоть и упирался, был бессилен против двух здоровых мужчин.

– Парень, – подняв лицевой щиток, сказал мужчина, – никто не выжил.

– Мама… – Его губы задрожали.

– Мне очень жаль. Из-за утечки газа произошёл взрыв. Погибли двое, вся квартира выгорела.

Услышанное причинило такую боль, что Богдан взвыл, сжимая кулаки с невероятной силой, отчего костяшки побелели. Чуда не случилось. В кои-то веки она осталась дома. Именно в этот злосчастный день, когда казалось, что хуже быть не может. Он схватился за голову и попятился. Открытое доброе лицо матери с ясными карими глазами встало перед его взором. Такое родное и тёплое, что слёзы покатились по щекам. Богдан просто отказывался верить в реальность происходящего. Это был чудовищный сон, и ему хотелось проснуться. Охватившие беспомощность и бессилие накрыли так, что мир поплыл перед глазами.

– Успокойся. Успокойся, кое-что всё-таки уцелело. – Послышался шорох разворачиваемой бумаги. – В это невозможно поверить, но картина – единственное, что не тронул огонь.

Богдан наконец замер и, утирая слёзы, поднял голову.

Пожарный смотрел на незаконченный портрет Роберта с немым восторгом, будто перед ним было что-то поистине величественное. Только вот Богдан не ощущал ничего, кроме отчаянья.

– Так не бывает. В таком пожаре вещи просто не сохраняются. Только если это не истинное искусство, – всё ещё не отрывая глаз от картины, произнёс он с трепетом. – Это ведь твоё?

Богдан неуверенно кивнул, продолжая смотреть на нечёткое изображение, которое не смог тронуть огонь.

– Возьми.

Богдан схватил портрет и тут же в ужасе вскрикнул.

Лезвие топора блеснуло в руках пожарного, словно предвестник беды. Раздался отвратительный хруст, и фонтан крови брызнул прямо на лицо и шею Богдана, отчего он инстинктивно отпрянул. Пожарный зашатался, будто пьяный, и отступил на шаг, выпустив из ослабевших рук окровавленный топор. Он судорожно схватился за глазницы, в которых вместо зрачков было рваное месиво из плоти и костей. Сердце Богдана замерло, а по вискам потёк холодный пот. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, не снится ли ему этот кошмар. Но нет, это была ужасающая реальность. Кровь струилась сквозь пальцы пожарного, заливая лицо и одежду. Богдан с ужасом смотрел, как тот падает на колени, протягивая окровавленные руки в мольбе о помощи.

Желудок скрутило, и его вырвало прямо на асфальт.

«Полиция! Помогите! Убийца!» – раздались крики со стороны, приведя Богдана в чувство. Двое мужчин бросились к нему, и он в панике пустился бежать, сам не понимая куда.

«Держите его!» – кричали ему в спину, пока ноги несли его прочь. Он бежал изо всех сил, задыхаясь от ужаса. Теперь те люди считают его убийцей, но он не виноват. Только вот кто будет разбираться? Его била дрожь, в ушах стучала кровь, и он пытался выкинуть из головы ту чудовищную картину, которая, казалось, теперь навсегда запечатлелась в памяти.

Легкие горели, когда Богдан забежал в незнакомый двор. Он прислонился к шершавому стволу тополя, чтобы не упасть.

Голова кружилась, сердце колотилось, не давая глотнуть воздуха. В области груди появилось знакомое жжение, которое Богдан не мог спутать ни с чем иным. Ещё одна буква проступила на коже, заставив его дико закричать. На этот раз предпоследняя «Р».

Богдан был в отчаянии. Времени оставалось совсем мало, он должен как можно скорее закончить портрет и защитить Аню, пока не стало слишком поздно. Он не мог допустить, чтобы с ней случилось то же, что и с этим несчастным.

* * *

Уже наступила ночь. Шёл дождь, который поначалу казался чем-то несерьёзным, но теперь усиливался с каждой минутой. Громко перестукивались на ветру ветки деревьев, небрежно скидывая листву. Аня и Павел стояли под небольшим навесом в парке, в котором она раньше так любила рисовать. Теперь Аня не знала, захочет ли продолжать заниматься этим делом, когда всё закончится – если закончится.

Павел крепко прижимал её к себе, и Ане казалось, что ему так же холодно и страшно, как и ей.

– Может, он передумал приходить, – предположил Павел.

– Нет, это вряд ли, – произнесла, поёжившись от холода, Аня, вспоминая звонок, который разбудил её этой ночью.

* * *

Ей снова снился тот же кошмар. Пусть из раза в раз и были незначительные изменения, но всё же это был один сон.

Аня вновь бродила по мрачному замку Роберта. Только на сей раз света было куда больше и пространства казались шире, а по периметру холодных длинных коридоров располагались кованые факелы, которые освещали путь. Живописные полотна постоянно сменялись, и если раньше их было не так много, то сейчас ими были увешаны почти все стены, словно она попала в картинную галерею. Несмотря на всю свою любовь к искусству, Аня стремилась скорее покинуть это место. Слишком неуютно ей было здесь находиться.

Изображения людей на холстах оживали, когда она проходила мимо. Странные вельможи в старинных одеяниях с любопытством и оттенком презрения наблюдали за ней, отчего становилось не по себе.

– Скоро все, кого ты любишь, умрут, – произнёс мужчина в чёрном цилиндре с одной из картин.

Аня проигнорировала его; она хотела, чтобы сон поскорее закончился, а для этого ей нужно было найти старика. Ведь тот всегда задавал один и тот же вопрос, на который у неё всё ещё не было ответа, но она знала, что на этом сон всегда заканчивался. Поэтому Аня поспешила, ведь коридоры сами приводили к нужному месту.

Старец с длинной бородой, как и прежде, охранял огромный сундук и уже поджидал Аню.

– Ты узнала второе имя Роберта? – прохрипел колдун.

– Пока нет.

– Поторопись, времени уже мало, – выговорил хранитель сундука. – Скоро Роберту понадобится новая жертва.

Аня обернулась, надеясь, что сейчас сон рассеется, но стены замка никуда не делись.

– Поторопись! – твердил хор со старинных картин.

Она закрыла руками уши, чтобы не слышать голосов. Вдруг замок так затрясло, что с потолка посыпалась мелкая крошка, а камни норовили сорваться вниз и погрести Аню под собой. Аня почувствовала, как пол под её ногами задрожал и начал расходиться, образуя огромную щель. В испуге она отскочила к одной из холодных стен замка. Вибрация была такой сильной, будто она находилась в эпицентре землетрясения. Ей едва удалось удержаться на ногах.

– Поторопись!

Большой булыжник пролетел в сантиметре от её лица, проделав в полу огромную дыру. Она ещё сильнее прижалась спиной, и в этот момент увидела впереди женщину.

– Поторопись!

Сначала ей показалось, что это её мать, но, присмотревшись, Аня узнала свою тётку. Женщина, которая обычно улыбалась, сейчас плакала. Аня аккуратными шажками, стараясь сохранить равновесие, стала пробираться к тёте, которая последние два года заменяла ей мать.

– Поторопись!

Несколько камней ударило по голове тётю Свету, но она продолжала стоять, будто совсем ничего не почувствовала.

– Нет, пожалуйста, – заплакала Аня, когда увидела тень за ней. Кто-то высокий и статный приблизился к тёте.

– Поторопись!

Тень скользнула длинным пальцем по её испуганному лицу, словно чертя невидимую линию, которая тянулась тонкой красной полоской.

– Поторопись!

Палец тёмного силуэта начал спускаться ото лба к носу, от носа к губам женщины, прошёл через шею, добрался до груди. Бритвенно-острый, он разрезал домашний халат и спустился к животу.

– Поторопись!

Тётя Света уже не плакала – она застыла каменным изваянием, и даже лицо её превратилось в маску, лишённую эмоций. Лишь тонкая алая линия становилась всё толще, растягивая её тело. Осознав всю чудовищность происходящего, Аня не смогла сдержаться:

– Нет! – сквозь слёзы закричала она, когда тело тёти развалилось на две половины.

– Поторопись!

* * *

Раздался телефонный звонок. Аня проснулась в слезах, её бил озноб, хотелось кричать. Игнорируя мобильник, она кинулась в комнату тёти. Сердце бешено колотилось, а голова просто раскалывалась. Телефон всё не замолкал, продолжая трезвонить на всю квартиру, но Аня его словно не слышала; сейчас ей нужно было удостовериться, что с тётей всё в порядке, ведь её она точно не хотела отдать Роберту на растерзание. Услышала знакомый храп, и трепещущее сердце начало понемногу успокаиваться.

– Это всего лишь сон, – вслух повторяла она себе, пока возвращалась в свою комнату. Звонок всё ещё не умолкал. Кто-то очень настойчивый желал услышать её.

Подойдя к высокой тумбе, Аня взяла смартфон и посмотрела на экран. Номер был незнакомый. Она с некоторой опаской всё же ответила на звонок.

– Алло?

– Простите, что звоню так поздно, – послышался в трубке тихий вкрадчивый голос, – но я не знаю, сколько ещё у вас есть времени. Меня зовут Кало Мюллер. И это я сделал тот снимок. Нам срочно нужно встретиться, пока не стало слишком поздно.

* * *

В небе сверкнула молния, а через мгновенье раздался гром. Дождь превратился в настоящий ливень, а в парке, кроме них, не было ни души. Аня думала о Богдане, до которого ей так и не удалось дозвониться. Его телефон был недоступен, а в социальных сетях он не появлялся с тех пор, как ушёл к себе. Покидая её квартиру, он выглядел таким сломленным и несчастным, что сердце наполнилось тихой грустью. И сейчас ей не хотелось думать, что Богдан просто сдался. Она гнала от себя дурные мысли, отказывалась верить в то, что с ним могло что-то случиться. Ведь, если Роберт уже добрался до него, ей придётся покончить с этим самой. Только сможет ли она? На всякий случай Аня написала ему сообщение, в котором подробно рассказала про звонок незнакомца и место, где они должны встретиться.

– Тебе нечего бояться. Я смогу тебя защитить. – Павел вытащил из кармана ветровки раскладной нож и щелчком выпустил тонкое блестящее лезвие.

– Спрячь его, – чуть ли не выкрикнула Аня. – Он вряд ли нам поможет бороться с проклятьем и точно не закончит портрет. Зачем ты вообще его взял?

– Ты зря недооцениваешь ситуацию. Неужели ты думала, что я пойду с пустыми руками? Мы не знаем, кем может оказаться этот Мюллер, а я должен быть спокоен.

Только он это произнёс, как из темноты на освещённый фонарём участок вышел, немного сутулясь под огромным зонтом, среднего роста старик. В ярко-жёлтом пиджаке он выглядел словно лучик солнца в ненастную погоду.

– Вы, должно быть, Аня, а вы Павел, – подойдя, произнёс он с явным акцентом.

– А вы Кало Мюллер? – уточнила Аня, с интересом рассматривая нового знакомого.

Старик носил коричневую шляпу с мягкими полями, сдвинутую к густым седым бровям, что придавало его морщинистому смуглому лицу несколько таинственный вид. Глаза то ли зелёные, то ли серые, потерявшие с возрастом былую яркость, выражали беспокойство и в то же время желание поделиться чем-то важным.

– Всё верно. Позвольте забраться под ваш навес, погода сегодня отвратительная. Не удивлюсь, если Роберт стоит и за этим.

– Расскажите нам всё, что вам известно про этого человека, – попросил Павел, отодвигаясь в сторону и приглашая Кало в укрытие. Он быстро щёлкнул кнопкой, и лезвие исчезло, как и сам нож в кармане его ветровки, хотя рука всё ещё крепко сжимала рукоять.

– Человека? – как-то криво улыбнулся Мюллер, складывая зонтик, и присоединился к ним. – Роберт не человек. Я всё вам расскажу, но сначала ответьте, нет ли у вас, случайно, семечек?

Аня с Павлом переглянулись и синхронно покачали головами.

– Очень жаль, а то я забыл покормить Адольфа, – произнёс Кало, и в этот момент они заметили белую крысу, которая спокойно сидела на его плече.

– Адольф не самое лучшее имя, – неуверенно проговорил Павел, не отрывая глаз от крысы.

– Могу поспорить, – возразил Мюллер, коснувшись пальцами кустистой седой бороды. – Адольф – красивое имя, означающее «благородный волк». То, что оно принадлежало раньше тирану, не делает его плохим. Мой Адольф самый добрый на всём белом свете.

Услышав свою кличку, крыса встала на задние лапки и покачала розовым носиком.

– У вас замечательный питомец, – улыбаясь, произнесла Аня и тут же вернулась к тому, ради чего они здесь собрались: – Но нам очень нужна информация о Роберте, наш друг пропал, есть вероятность, что с ним случилась беда. Расскажите всё, что вам известно.

Павел скривился, что не укрылось от её внимания, хоть и промолчал. Аня понимала, как Павел относится к Богдану, но очень надеялась, что вскоре он изменит своё мнение.

– Хорошо, юная фройляйн. История будет неприятной, и я бы хотел её забыть, но раз всё повторяется, я поведаю её вам. Только, пожалуйста, не осуждайте меня, я этого не выдержу, – попросил он, и лицо его приняло задумчивое выражение. – Это случилось очень давно, когда я был молод и счастлив. Год, как женился на прекраснейшей девушке, её звали Оливия. Моя фотостудия в Трире приносила хорошие деньги, ведь ко мне часто приезжали фотографироваться из других городов. Я в какой-то степени был знаменит, хотя чего лукавить, в газетах обо мне часто писали, называя лучшим фотографом Германии. Возможно, поэтому он и пришёл ко мне.

Аня очень внимательно слушала рассказ Мюллера, боялась упустить или не расслышать что-то важное из-за редких раскатов грома и стука дождя, что, как сумасшедший дятел, долбил по навесу.

– Однажды вечером я собирался закрываться, тут-то и появился он. Одновременно красивый и пугающий молодой мужчина. Не знаю, как его описать, но было в нём что-то зловещее, особенно в глазах. Он представился Робертом, сказал, что ему нужна фотография. Точнее, сказал, что ему нужна самая лучшая фотография. Роберт казался таким галантным, его голос звучал как песня, когда он говорил, я просто слушал и наслаждался. Он сказал, что долго путешествовал в поисках особенного фотографа для его портрета. И среди всех выбрал меня, как лучшего не только в Германии, но и в целой Европе. Как же мне это польстило тогда… Я согласился сделать снимок, и Роберт впервые улыбнулся, и его улыбка была прекрасной, такой симметричной, что обезоружила меня своей открытостью, и я немедленно взял в руки фотоаппарат. К сожалению, первый щелчок затвора не принёс мне желаемого результата, впрочем, как и остальные. Я долго мучился, и спустя час мне всё-таки удалось его запечатлеть. Уходя, Роберт поздравил меня с пополнением в семье. Тогда я не понял, о чём он говорил, но дома Оливия сообщила, что беременна. Помню, тогда я подумал, что Роберт был ангелом, но, увы, я ошибся…

Мюллер замолчал ненадолго, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Он точно не был ангелом. Это стало ясно довольно скоро: стоило мне спуститься в лабораторию, чтобы проявить снимок, как я встретился с первыми трудностями. У меня ничего не получалось, к тому же по ночам я мучился от жутких кошмаров. Я запил, хотя раньше никогда не притрагивался к бутылке. Проявить фото у меня получилось лишь спустя три дня, но я уже был этому не рад. Это была одновременно моя лучшая и самая отвратительная работа. Глаза Роберта на снимке сияли глубокой тайной. В них хотелось утонуть и раствориться. Я отложил свою работу и занялся другими делами. Я не знал точно, когда он придёт, но решил, что покажу ему снимок, а после уничтожу. Каким же я тогда был глупцом! Роберт снова появился перед самым закрытием, как и в первый раз. Я задал ему вопрос, который мучил меня все эти дни. Спросил, кто он такой. Он рассмеялся, сказал, что я знаю, кто он, что все знают. Что детям про него рассказывают родители и что все поголовно боятся его. Мне стало так страшно, как не было ещё никогда. Я в ужасе схватил фото и попавшиеся под руку ножницы и воткнул в него остриё, а затем вынул и воткнул ещё раз. Ирония в том, что я не хотел попадать именно в глаза, хотел просто уничтожить этот проклятый снимок, словно это могло меня спасти.

Аня схватила за руку Павла и стиснула его ладонь. История Кало пугала её, и в то же время она хотела узнать, чем всё закончилось.

– Роберт закричал так, что в ушах зазвенело, он совсем перестал походить на человека. Его рот и глаза исказились в чудовищной гримасе, которая, словно чернила, стала растекаться по воздуху, теряя форму. Лицо превращалось в одно сплошное пятно, похожее на чёрную дыру, которая могла с лёгкостью затянуть всю фотостудию. Я думал, что умру прямо там, настолько это зрелище перепугало меня, но я просто потерял сознание, а когда очнулся, ни Роберта, ни фотографии нигде не было. Мне казалось, кошмар закончился, но всё только начиналось. Самое ужасное случилось, когда я вернулся домой и увидел Роберта в нашей спальне. Он стоял с улыбкой на губах. У меня в руках всё ещё были ножницы из студии, которые я так и не убрал. Сжав их покрепче, я кинулся на это чудовище. Тогда я не понял, почему он не сопротивлялся. Когда я наносил удар за ударом, Роберт лишь смеялся. Меня обуяла такая ярость, что остановиться было выше всяких сил. Я хотел уничтожить это существо, боясь за свою семью. Смех Роберта казался настолько невыносимым, что я специально выколол его глаза. И стоило мне это сделать, как пелена спала, и я пришёл в ужас, ведь подо мной лежала моя жена. Ножницы выпали из рук. Меня затрясло, я дико взвыл. Смех оказался мольбами о пощаде, а она лежала мёртвая, вся в крови, так и не поняв, за что я так с ней поступил. – Голос Кало Мюллера звучал с надрывом, а глаза были полны печали. – Я сам вызвал полицию и рассказал всю правду. Суд признал меня невменяемым и поместил в лечебницу для душевнобольных, где я провёл пятнадцать лет своей жизни. Лишь матушка навещала меня. Она никогда не верила в то, что я безумен. Там, в лечебнице, я и правда начал считать, что никакого Роберта не существовало, что я просто совершил ужаснейшее преступление, ведь даже его фотография испарилась. А потом я увидел её на одном сайте и глазам своим не поверил. Но кем бы я был, если бы не признал свою работу? – спросил он сам у себя, а потом обратился к ним: – Так что ему от вас нужно, ребята?

– Он хочет, чтобы мы нарисовали его портрет, – ответила Аня, которую по-настоящему напугала история, даже волоски на руках встали дыбом.

– Да, он всегда ищет творческих личностей. Роберт питается нашими талантами. Вы принесли мою фотографию, как я просил?

Она кивнула и протянула ему снимок.

– Тебе стоит спрятаться, Адольф, не хочу, чтобы ты это видел, – произнёс Мюллер, прежде чем взять фотографию. Крыса юркнула за лацкан пиджака, и только тогда он вновь прикоснулся к проклятому изображению. – У вас же есть снимок на телефоне? Сможете закончить портрет по нему?

– Я не знаю, сможем ли мы вообще его закончить, – призналась Аня. – Думаю, нам надо знать, какие у него были глаза, может, тогда мы сможем справиться с работой.

– К сожалению, я не смогу вам в этом помочь. С тех пор прошло слишком много времени. Но я знаю, где находится его замок в Германии. Возможно, если вы отправитесь туда, вам удастся найти больше информации. А сейчас я хочу сделать то, что должен был сделать шестьдесят лет назад. Уничтожить эту фотографию.

– У вас не получится, – встрял Павел. – Я пробовал, она даже не горит.

– Просто не вы её создатель. Вы можете ей навредить, можете немного испортить, но только автор может уничтожить чистое искусство. – Его губы расплылись в мягкой улыбке, после чего Кало достал зажигалку и поджёг снимок.

Фотография загорелась так, как загорелась бы любая другая, будто в ней не было никакой силы, никакой чёрной магии. Дождь внезапно затих, а ночное небо, словно по велению какой-то силы, прояснилось. Полная жёлтая луна светила ярко.

– Вот и всё, – сказал Мюллер, когда снимок обратился в горсть пепла. – Отправляйтесь в замок Роберта и ищите ответы там, и да хранит вас Бог, если он, конечно, существует.

Он вышел из-под навеса и собирался уже уходить, когда Аня окликнула его:

– Кало.

– Да, – обернулся старик.

– Можно задать вопрос? Он не про Роберта.

Мюллер кивнул.

– Вы рассказывали, что жили в Германии. Откуда вы так хорошо знаете русский? И почему оказались здесь?

– Моя матушка – русская иммигрантка. Она всегда говорила со мной на родном языке, поэтому я так хорошо его знаю. Отец по крови цыган, но, когда мне было семь, матушка вышла замуж за немца, и он меня усыновил, дав свою фамилию. Однако в преклонном возрасте она решила вернуться на родину, и я решил составить ей компанию. Да так и остался здесь.

– Спасибо вам, – благодарно сказала Аня.

– О, юная фройляйн. Я сделал всё, что мог.

* * *

Они уже покидали парк, когда им навстречу вышел Богдан. Аня уставилась на него, пытаясь вспомнить, когда они виделись последний раз. Кажется, это было два дня назад. Но как же сильно он изменился за это время!

Сейчас он выглядел хуже некуда: исхудавший, с бледным измождённым лицом и красными от усталости глазами. Тёмные сальные волосы свалялись паклей, кожаная куртка была порвана в нескольких местах, а кроссовки забрызганы грязью. К тому же от него отвратительно пахло.

– Простите, что так поздно, – извинился Богдан, переступая с ноги на ногу. – Приехал, как только увидел сообщение. Телефон долго не мог зарядить. Вы уже встретились с этим Мюллером?

– Что с тобой случилось? – обеспокоенно спросила Аня.

– Мои родители… – Он судорожно вздохнул. – Они мертвы, Роберт спалил нашу квартиру, и мне пришлось ночевать на улице.

Он не плакал, однако его нижняя губа подрагивала. Богдану тяжело было об этом говорить, и Аня его прекрасно понимала. Она подошла и обняла его так крепко, как только смогла. Её не смущал ни его внешний вид, ни запах. Ей просто хотелось этим объятьем подарить толику тепла, сказать, что она чувствует его боль как свою. Что он не один.

– Мне очень жаль, – прошептала Аня, размыкая руки.

– Я поеду в Германию, – нарушил молчание стоявший в стороне Павел. – Куплю билет на ближайший самолёт. Я знаю немецкий, так что, может, и смогу что-то разузнать про этого Роберта.

– Не надо! – испугалась Аня и подошла к Павлу. – Это опасно, ты не знаешь, что может быть в том замке. На тебе нет его проклятья, и я не хочу, чтобы ты рисковал.

– Ошибаешься! Единственное, чем я рискую, – это тобой. Я не могу сидеть сложа руки и прятаться. Я не позволю тебе бороться с этим в одиночку. – Павел взял её за руки. В его глазах она разглядела выражение твёрдой решимости. – Я поеду в Германию, и мы всё это закончим. Вы двое пока будете пытаться завершить его портрет. Если Мюллер смог сделать фотографию, то и у вас получится нарисовать картину. Ты, Богдан, пока поживёшь в моей квартире, раз я всё равно уезжаю.

– Спасибо, – только и смог выдавить парень.

– Нет, пожалуйста, Паша! Не уезжай. Я не хочу, чтобы ты ехал.

Ей было страшно, но она понимала, что если Павел что задумал, то уже не отступится. Не в его характере было сдаваться.

– Я должен. Я слишком поздно узнал всё и сейчас хочу помочь. Не переживай, я вернусь. Всё будет хорошо. Ты веришь мне? – Павел сжал её руки сильнее.

Аня смотрела на него, и мысль о том, что он уедет так далеко, полезет в самое логово зла, и она может его потерять, ужасала. Её трясло. Еле сдерживая слёзы, замотала головой.

– Аня, верь мне! Смотри на меня! – Вздрогнув от его тона, она подняла глаза. Павел отпустил одну её руку, вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку и вложил ей в ладонь. – Когда я вернусь, мы всё закончим. И я хочу, чтобы ты сказала мне «да».

– Что это? – растерянно пробормотала она, глядя на коробочку. Сердце её забилось быстрее, и слезинка покатилась по щеке.

– Гарантия того, что я вернусь. Этот Роберт мне уже изрядно надоел. Пора с ним заканчивать!

Глава 6

Неспешно шагая по улице, Мюллер прокручивал в голове собственную историю, которая теперь обрела смысл. Столько лет он думал, что свихнулся, что Роберта никогда не было в его жизни, а если и был, то Кало желал уничтожить своё творение, которое принесло ему столько горя, лишив самого дорого. И сегодня это произошло. Хотя ему всё ещё в это не верилось.

Какова была вероятность, что пропавшая фотография появится спустя столько лет, а Роберт снова будет забирать чужие жизни? Ведь больше шестидесяти лет он о нём ничего не слышал, хотя читал сводки происшествий из газет.

Кал