Ли Льеж

Марионетки на ладони

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки И. В. Снигирёва

© Ли Льеж, 2018

© И. В. Снигирёва, дизайн обложки, 2018

Две подруги возвращаются в город, чтобы выполнить очередной заказ на убийство. Наследник миллионера сбегает из дома, лишь бы не угодить в психиатрическую лечебницу. Близнецы, зарабатывающие на жизнь воровством, совершают самую неудачную кражу в своей жизни. Внук шамана идёт на сделку с людьми, которых ненавидит, потому что надеется их обыграть… А тем временем в городе продолжаются загадочные исчезновения детей. Ходят слухи, что их похищает существо по прозвищу Чёрная Долли.

16+

ISBN 978-5-4490-6865-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Марионетки на ладони
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Глава 17
19. Глава 18
20. Глава 19
21. Глава 20
22. Глава 21
23. Глава 22
24. Глава 23
25. Глава 24
26. Глава 25

Глава 1

Жан и Жанна

Изящный господин в лаковых ботинках и с тросточкой шёл по грязному тротуару, стараясь смотреть одновременно под ноги и вперёд. Зато по сторонам, что было прямо-таки отлично, не пялился. Жан подмигнул Жанне и скорчил свирепую гримаску: наш клиент! Жанна в ответ только сверкнула глазами.

Время для охоты было идеальное: сумерки, но ещё не темнота. По темноте такие солидные джентльмены в одиночку не ходят — боятся. Они ж не понимают, что сумерки в плане видения ничем не лучше темноты: все предметы расплываются, фигуры сливаются, лиц не упомнишь. Всё вокруг серое, как грязная подмётка. Но нет, сумерек эти гуси нещипаные привыкли не опасаться. Ну, сами виноваты.

Когда Жан выскочил из-за угла и перегородил господину дорогу, тот поначалу даже не остановился. Как шагал вперёд, так и продолжал шагать, только недовольно махнул рукой: отойди, мол, мальчишка. Но Жан поступил ровно наоборот: шагнул навстречу прохожему, так что они чуть не столкнулись. И только тут господин, опешив, споткнулся и подался назад. Не давая ему опомниться, Жан выставил перед собой потрёпанную пачку газет и заголосил:

— Ужасное преступление! Ужасное преступление! Ещё один ребёнок похищен!

Господин разинул рот. Лицо у него было ещё не испуганное, но уже рассерженное. Он попытался отогнать Жана тростью, но не преуспел: мальчишка глядел в оба и увернулся от удара.

— Похищена маленькая Мэри Дженкинс! Купите газету, сэр! Только самые свежие новости!

— Отойди! — грубо прикрикнул прохожий, снова поднимая трость. И снова не попадая по цели.

— Вы и ваши дети в опасности! Неведомый похититель нападает на самых беззащитных! Только самые свежие новости от двадцать третьего марта…

— Да отойди ты!

Из чёрной, жуткой подворотни, в которую столь приличные господа никогда не спешили заглядывать, выскользнула Жанна. Бесшумной походкой подкралась к жертве сзади, ухмыльнулась и подмигнула брату.

А господин этого, конечно, не заметил. Он всё ещё пытался отогнать назойливого мальчишку, будто надеясь, что при одном точном ударе тростью это чумазое недоразумение просто испарится с его пути.

— Купите газету, сэр! Всего пятьдесят центов, сэр! Это горячий ужин для меня и для моей маленькой парализованной сестрёнки! — горестно запричитал Жан, делая ещё полшажка вперёд.

Услышав, что она, оказывается, парализованная, Жанна прыснула и быстро зажала рот рукой. Но господин опять ничего не заметил.

— Мне не нужна твоя газета! Послушай, мальчик…

— Моя маленькая, парализованная, слепая, глухонемая сестрёнка так страдает! — взвыл Жан, заглушая дальнейшие слова господина. — Я вынужден был оставить её одну в том сыром подвале, где мы снимаем угол. Я так беспокоюсь, а вдруг и её похитят?

— Да мне-то какое дело! — Господин тоже повысил голос. — У меня нет детей! Меня всё это не волнует! Обирайся с моей дороги немедленно, щенок, а не то…

— Только очень жестокосердного человека может не взволновать эта трагическая история, — продолжал Жан, подступая всё ближе и преданно заглядывая прохожему в глаза. — Позвольте, я расскажу вам, как всё было.

Жан набрал в грудь побольше воздуху и кинул быстрый взгляд на Жанну. Она стояла уже почти вплотную к жертве, её ловкие руки скользнули по клетчатой шерсти пиджака.

— Восьмилетняя Мэри Дженкинс садила цветы в садике возле своего дома, — затараторил Жан, ухитряясь сочетать невероятную скорость речи с трагическими интонациями актёра оперетты, — её добродетельная мать вышивала, сидя на крыльце, и приглядывала за дочерью. Ничто не предвещало беды… Увы, несчастье было уже совсем близко!

Рука Жанны тихонько пролезла в карман «клиента». Прохожий было дёрнулся, но Жан свободной от газет рукой тут же схватил его за лацкан.

— Слушайте дальше, мой господин, это ужасная история! Маленькая Мэри прилежно закапывала в землю луковицы тюльпанов, как вдруг её внимание привлекло яркое пятно за оградой. «Мама, там на тротуаре лежит настоящая роза! — воскликнула она. — Наверное, её кто-то обронил. Можно я подниму этот прекрасный цветок, мама?» Миссис Дженкинс, не чуя беды, кивнула. Тогда малышка отворила калитку и выскользнула на улицу. Её тёмно-синее платье замелькало между прутьями решётки…

— Хватит мне тут заливать, противный мальчишка! — прохожий побагровел от ярости и начал вырываться, а Жан не пускал. Вдвоём (на самом деле втроём) они потешно закружились на одном месте. — Убирайся вон, пока я тебя не поколотил! У меня от тебя уже в глазах двоится!

Кажется, крем глаза он всё-таки заметил Жанну. Но это нестрашно. Жанна — ловкая девчонка, на ерунде её не подловишь.

— Спустя минуту или две миссис Дженкинс позвала дочь, но та не откликнулась. Тогда несчастная мать несчастной девочки вышла из садика и оглядела улицу. Там не было ни души! Её возлюбленная крошка пропала! — Жан выдержал короткую, но исполненную глубокого трагизма паузу, и добавил: — От девочки остался только белый шейный платок, который подобрали рядом с местом предполагаемого похищения…

— Я сейчас полицию позову! — предупредил господин в лаковых, теперь уже заляпанных грязью ботинках. Он трясся от злости.

— Увы, полиция ничего не смогла сделать. Как вы, наверняка, слышали, за последние три месяца в Злондоне пропало почти шесть десятков детей! И это только дети из хороших семейств, о которых пишут в газетах. А сколько ещё похищено таких маленьких, беспризорных, бедных деток, о которых некому позаботиться…

— Полиция!!! — заорал «клиент», озираясь.

Пусть дерёт глотку. Последнего полицейского здесь видели в прошлом году. Потом его, говорят, крысы съели.

— Ходят слухи, — зашипел Жан, впиваясь взглядом прямо в расширившиеся зрачки прохожего, — что некоторых пропавших детей видели в обществе некоей прелестной молодой леди, одетой в чёрное. Но полиция отвергла эту версию, как несостоятельную. Молодая леди, прелестная и одетая в траур, просто не может быть чудовищем, похищающим невинных детей. Молодые леди, как вам известно, все до мозга костей напичканы добродетелями…

— Полиция! Кто-нибудь! Меня грабят! — завопил господин, размахивая руками, и начал ещё потешнее топтаться на месте. Он чувствовал, как по его одежде шарят чьи-то руки, но Жанну не видел. А если бы и увидел, решил бы, что это обман зрения.

Нахально улыбнувшись, Жан снова ткнул в него всей пачкой газет.

— Купите хоть одну газетку, сэр! Моей хромой, кривой, убогой сестрёнке нечего кушать! С утра не могу распродаться!

На этой душераздирающей ноте выдержка господина дала сбой. Отпихнув от себя мальчишку, он бросился бежать, высоко задирая непривычные к бегу ноги. Жанна, едва успевшая отдёрнуть руку с зажатыми в ней золотыми часами, расхохоталась во всё горло.

— Ой, не могу! Это я-то хромая! Это я-то кривая!

Жан с удовольствием к ней присоединился. Они стояли и громко хохотали, держась за животы. Их окружали ветхие чёрные здания, похожие на гробы, разбитая мостовая, масляные лужи, тощие силуэты кошек, крадущихся по своим делам, и зловещее запустение. В этой части Злондона редко можно было увидеть прилично одетого человека. Здесь никто не покупал газет. Здесь никого не интересовали новости. Это был их мир — мир Жана и Жанны. Здесь они чувствовали себя в полной безопасности.

— Всего шесть монет, — вздохнула Жанна, подсчитав добычу, — мало. Серебро да медь. Даже на поезд не хватит, на третий класс. А ведь ещё пароход…

— Часы ещё, — подсказал Жан.

— Да-да, но они именные. Такие дорого не продашь…

Жан нахмурился и почесал в затылке. Выручка оказалась намного меньше, чем они ожидали. Между тем сумерки совсем сгустились, ждать новую жертву было уже бесполезно. И так весь день караулили…

— У меня в брюхе урчит, — печально сказала Жанна.

Жан сочувственно посмотрел на сестру. Конечно, Жанна крепкая девчонка, но ведь — девчонка. Сам-то он легко обошёлся бы без еды, но Жанну нельзя морить голодом. В последнее время она так быстро растёт — уже стала выше его! Хорошо, что посторонним это пока незаметно. Но потом всё равно начнутся проблемы.

— Пойдём поедим тогда, — решил он.

— А билеты? — слабо возразила девочка.

— Потом. Успеем ещё. Видела, как он затрясся? — Фыркнул Жан, переведя тему.

— «Полиция, полиция!», — тоненьким голоском передразнила Жанна и тоже засмеялась.

Они взялись за руки и зашагали вперёд по густо покрытому грязью тротуару. На пути им попадались фонарные столбы, но света не было: никто не считал, что обитатели здешних мест нуждаются в освещении. Ребята насвистывали дуэтом, чтобы предупредить своих: не суйтесь, это всего лишь мы. Темнота равнодушно молчала.

Чтобы купить еды, надо было выйти в «большой» город. В «большом» городе горели фонари и по улицам ходили люди. На Жана с Жанной они внимания не обращали, но предпочитали обходить их стороной. Мало ли в Злондоне беспризорных детишек!

А детей вокруг было — видимо-невидимо! Разумеется, воспитанные домашние дети в это время уже спят, выкушав на ночь стакан тёплого молока и послушав сказку от своей бонны. Но уличные ребята вовсю наслаждаются жизнью, вернее, теми немногими её достоинствами, которые им доступны. отовсюду раздавались гудки автомобилей: силясь поближе разглядеть новомодные средства передвижения, мальчишки бросались прямо под колёса. Шоферам то и дело приходилось тормозить и жать на клаксон. Но это не помогало.

— Когда вырасту — куплю себе авто! — заявила Жанна, провожая горящими глазами очередной проехавший мимо безлошадный экипаж.

— А я этот… летающий…

— Воздушный шар?

— Нет, такой… с крыльями…

— Петух? — хрюкнула Жанна.

— Петуха тоже, — легко согласился Жан, — только жареного. И лучше бы прямо сейчас.

Тут у Жана тоже заурчало в животе, да так громко, что Жанна присвистнула.

— Пойдём к китаёзам? — предложила она.

Это была единственная забегаловка в этой части города, откуда их не гнали.

Опознать китайское заведение было легко: по иероглифу на засаленной красной тряпке, которая служила одновременно и вывеской, и дверью. Располагалось «кафе» в подвале, подвал — со стороны двора в одном из самых старых зданий города, два верхних этажа которого уже почти обрушились от ветхости. Здание было кирпичное, а подвал — каменный, построенный двести лет тому назад. Даже если всё здание рухнет, подвал сохранится.

Решительно отогнув мерзкую наощупь тряпку, Жан проскользнул внутрь и втащил за собой сестру. Помещение было длинное и широкое, но низкие потолки и отсутствие окон делали его крайне неуютным. Полукруглые своды поддерживались низкими толстыми колоннами, к каждой из которых привалилась расслабленная человеческая фигура. Нормальных столов в заведении не было, только широкие квадратные столики на почти отсутствующих ножках. Для сидения за этими столиками посетители использовали подушки — настолько старые и грязные, что никто не смог бы определить, какого изначально они были цвета.

Пахло в помещении как всегда: чем-то невыносимо кислым и в то же время тошнотворно сладким. Но ребятам был хорошо знаком этот запах.

— Ван Тун! — вполголоса окликнул Жан. — Ты где-то здесь?

— Добро пожаловать, дети!

Китаец Ван Тун как обычно вынырнул из ниоткуда. Это был человек неопределённого возраста, безбородый, с гладким юным лицом и глубокими морщинами вокруг глаз. Волосы у него были заплетены в косичку, руки приветливо сложены на груди. И он всегда улыбался. Но эта улыбка никому не нравилась.

— Что-нибудь поесть дашь? — Жан пытался смотреть немного выше внимательных глаз китайца. — Деньги есть.

— Пятьдесят центов с каждого, — продолжая улыбаться, сказал Ван Тун.

— Идёт.

Китаец кивнул и повёл ребят мимо сидящих с отрешёнными лицами посетителей. Часть из них пили какую-то прозрачную жидкость из плоских широких чашечек, часть жевали какую-то подозрительно выглядящую еду, но большинство просто курили.

Как только нашёлся свободный столик, Ван Тун предложил новым гостям присесть. Присаживаться пришлось на липкие плоские подушки с обтрёпанной бахромой по краям. Жан заметил, что Жанна наморщила нос и села на самый краешек. Девчонка!

Ван Тун исчез на минуту и снова появился, держа в руках две миски с чёрной лапшой. От лапши поднимался густой, на удивление ароматный пар. Жан и Жанна синхронно сглотнули слюну.

— Угощайтесь, юные господа, — насмешливо протянул Ван Тун, кланяясь. — Кушайте больше, молодые господа.

Ребята набросились на еду. Лапшу они хватали руками и, обжигаясь, засовывали в голодные рты. Ни вилок, ни ложек здесь не подавали — только палочки. Но палочками едят лишь обезьяны, поэтому посетители считали возможным пользоваться чем придётся.

Ван Тун наблюдал за жующими детьми и уходить не торопился. В его узких блестящих глазах таилась насмешка. Проглотив очередную горсть вкусной, сытной лапши на мясном бульоне, Жан сердито вскинул голову и спросил:

— Чего ещё? Деньги мы отдали.

— Думаю, как я буду скучать по вам, да, как я буду скучать по вам, когда вас похитят, — отозвался китаец и снова поклонился.

Жанна поперхнулась и начала кашлять. Жан сердито нахмурил брови:

— С какой стати? Кто это нас похитит?

— Чёрная Долли, — отозвался Ван Тун.

Жанна прекратила жевать и исподлобья взглянула на китайца.

— Нас не похитят. Мы не беспомощные домашние детки! — сказала она.

— К тому же никакой Чёрной Долли не существует, это всё выдумки, — добавил Жан.

Китаец улыбнулся ещё хитрее:

— Я видел её, молодые господа. У-у-у, никому от неё не скрыться! — и он зацокал языком, как бы выражая обеспокоенность.

— Ну прекрати, — махнул рукой Жан, — тебе, наверное, привиделось. Ты тут целыми днями дышишь… непонятно чем. Странно, что тебе ещё предки не являются.

Улыбка Ван Туна стала ещё загадочнее. Он переводил взгляд с мальчика на девочку и уходить явно не собирался.

— Дай спокойно поесть! — не выдержал Жан.

В это же время Жанна спросила:

— Где ты её видел, Ван Тун?

— Никого он не видел, — возразил Жан.

— Ну а всё-таки?

Ван Тун молчал, но продолжал цокать языком. Через несколько секунд он всё-таки продолжил говорить:

— Она попросила у меня трубку. И смотрела.

— Куда смотрела? — нетерпеливо спросила Жанна.

— На уголёк, — отозвался Ван Тун. И тихонько захихикал.

— Жанна, ешь, — махнул рукой Жан, — видишь ведь, что он… надышался.

— Мы сами тут скоро надышимся, — пробормотала Жанна и поскорее запихнула в рот ещё немного лапши.

Они быстро прикончили кушанье и выпили жирный бульон. От сытной еды потянуло в сон, но ребята знали, что спать здесь нельзя. Дым, плавающий в затхлом воздухе помещения, рождал такие кошмарные сны, что после них можно было и не проснуться. Сделав последний глоток из миски, Жан решительно встал и поторопил сестру.

— Пойдём скорее на свежий воздух!

Воздух ночной улицы трудно было назвать свежим, но после ужасных подвальных запахов он пьянил, как родниковая вода. В кои-то веки небо не затянули низкие коричневые тучи: оно было ясным. Жанна глубоко вздохнула, подняла к небу круглое лицо и радостно засмеялась:

— Гляди, звёзды! Звёзды!

Жану показалось, что звёзды слегка покачиваются и мигают. «Нанюхался всё-таки!» — с досадой подумал он.

— Пойдём прогуляемся, пусть обдует, — предложил он.

— Пошли! — согласилась Жанна.

Наступил поздний вечер, улицы почти опустели. Жан и Жанна вприпрыжку бежали по мостовой и жадно глотали воздух, чувствуя, как выветривается из лёгких ядовитый дурман китайской харчевни. Редкие прохожие старались уступать им дорогу.

— Жан, пожалуйста, поищем кошку. Хочу погладить кошку! — взвизгнула Жанна.

Жан, согласился, и они свернули во дворы. Дворы были пусты и темны, как глубокие колодцы.

— Киса-киса, кис-кис-кис! — не унималась Жанна. Ей было весело.

Прошло ещё около часа, и веселье сошло на нет. Кошки, едва завидев Жанну, удирали, собаки предостерегающе лаяли. Город засыпал, и ему не было дела до двух детей, не имевших мечта для ночлега.

— Ну что ж так не везёт! — всплеснула руками Жанна и остановилась.

Жан с колотящимся сердцем встал рядом с ней. Он чувствовал, как похолодало. На сытый желудок казалось, что тепло, но теперь приятный жар начал развеиваться. К тому же они вспотели во время бега.

— Заберёмся на какой-нибудь чердак и там ляжем, — предложил он.

— Тсссс! — вдруг перебила его Жанна. — Слышишь?

Жан прислушался. Он знал, что у сестры слух и зрение острее, чем у него.

— Ходит кто-то, — через пару секунд тихо сказал он, — ну и что?

— Не просто ходят. Что-то несут, переставляют. Это там, — Жанна указала пальцем на соседний двор.

— Посмотрим? — и Жан, не дожидаясь ответа, зашагал в указанном направлении. Жанна поспешила за ним.

…Окна старинного трёхэтажного особняка были темны, но ворота распахнуты настежь. Там велась какая-то разгрузка. У дверей стояли сразу три безлошадные повозки очень странного вида, без верха, на каждой из которых громоздились десятки ящиков. Несколько людей, одетых в чёрное, быстро снимали с повозок ящик за ящиком и волокли в дом.

— Переезжают, что ли? — прошептала Жанна. — Ночью?!

— Может, богатеи какие-нибудь. Не хотят, чтобы пялились на их сокровища, — предположил Жан. — А вон тот, — он указал пальцем на высокого светловолосого мужчину, который стоял чуть поодаль и наблюдал за происходящим, — у них за главного.

— Богатеи, значит? — азартно выдохнула Жанна.

Ребята переглянулись в темноте. Дело было нелёгкое, но хорошо знакомое. Прячась за ещё не успевшими зазеленеть деревьями, они подкрались поближе к рабочим. Обоим не понравилось, что разгрузка велась в полной тишине: приходилось двигаться совсем беззвучно.

— Странные они какие-то, — шепнула девочка.

Жан не ответил. Он приглядывал будущую добычу. Если подкрасться к повозкам сзади, можно снять один из ящиков, но вот как его потом унести? Ящик слишком большой для детских рук, придётся тащить его вдвоём с Жанной. А так их могут заметить… Нет, надо найти что-то поменьше.

Когда Жан и Жанна подошли совсем близко к повозкам, обнаружилось, что кроме ящиков на них лежат и какие-то свёртки. Свёртки были разного размера: одни не больше кулака, другие больше целого ящика. Непонятные предметы, замотанные в грубую ткань, лежали неровной кучей и ждали своей очереди на разгрузку. Жан кинул взгляд на «управляющего» и заметил, что у него пшеничные усы и куртка военного покроя.

— Офицер какой-то, — тоже заметила Жанна. — Может, не будем?..

Но всё решил случай. Снимая очередной ящик, рабочий случайно задел один из свёртков. Равновесие нарушилось, свёртки покатились с подводы на землю. Судя по звуку, с каким они упали на каменную брусчатку, в них было что-то довольно тяжёлое, но мягкое.

— Аккуратнее! — прикрикнул военный на носильщиков.

Свёрток среднего размера, откатившись от повозки, замер почти у самых зарослей, где прятались Жан и Жанна. Раздумывать было некогда. Судьба сама предоставила шанс.

Мальчик быстро высунулся из кустов, схватил свёрток, убедился, что вполне сможет его удержать, и в следующее мгновение они с Жанной бросились наутёк.

Их топот наверняка привлёк внимание рабочих, но, отбежав на два или три квартала, ребята не заметили за собой погони. Город спал, окна почти нигде не светились. Они всё-таки забились в тёмный угол и несколько минут напряжённо прислушивались, дыша широко разинутыми ртами, чтобы не было слышно звука дыхания. Но, кажется, за ними действительно никто не погнался.

— А это значит, что здесь, — Жанна сердито показала глазами на свёрток, — какая-нибудь никому не нужная ерунда. Если бы тут находилось что-то ценное…

— Что было, то и взял! — Жан покрепче обхватил свёрток и прижал его к себе. — Я не выбирал, знаешь ли!

— Судя по форме, там просто какое-нибудь полено, — не унималась Жанна, — обычное полено. Естественно, невелика потеря…

— Дура! Кто будет так упаковывать поленья? — шёпотом прикрикнул на сестру Жан.

— Сам дурак! — не осталась в долгу Жанна. — Сейчас развернёшь и сам увидишь, что там либо полено, либо… ну, не знаю… рулон ткани. Или коврик! Точно, свёрнутый соломенный коврик! Ну похоже ведь, ну?

Жан недовольно ощупал свёрток. Кажется, Жанна была права: то, что там находилось, подозрительно напоминало по форме не то плотный рулон ткани, не то коврик, какие обычно кладут перед камином.

— Если там какая-нибудь рухлядь — просто выбросим её и всё! — заявил он.

— Разворачивай! — потребовала сестрица.

Несколько секунд Жан возился с верёвками. Непонятная вещь была надёжно упакована. Наконец, подцепив зубами узел, он сорвал с трофея серую ткань, и содержимое свёртка вывалилось на мостовую.

Это была человеческая нога.

Глава 2

Синь

Когда я проснулась, госпожа ещё спала. Так бывало каждое утро. Я знала, что она любит поспать, и не тревожилась по этому поводу. Сегодня мы никуда не опаздывали, так что моя спутница могла спать столько, сколько её душе угодно.

Наше купе первого класса было обито красным бархатом — на мой взгляд, цвет был грубый и безвкусный, очень похожий на помидорную шкурку. В купе второго класса, как я видела мельком, когда проходила мимо, стены были изумрудно зелёные — гораздо красивее! Но это было сукно, а не бархат, и откидные столики в тех купе были металлические, а не деревянные, как у нас. Словом, мы путешествовали со всем возможным комфортом. Вот только меня это мало касалось.

Умывшись прохладной водой из подвешенного над латунным тазом умывальника, я быстро натянула платье и свернула свою постель. За окном, занавешенным лёгким шторками, проносились во мгле какие-то деревья, дома, столбы… Солнце только-только начало подниматься из-за горизонта, так что в купе было темно. Я посмотрела на спящую подругу: будто почуяв мой взгляд, она слегка всхрапнула и перевернулась на другой бок.

Сидеть в купе было бесполезно. Монотонное покачивание вагона скорее раздражало меня, чем усыпляло, так что я решила покинуть наше временное обиталище и прогуляться по коридору. Коридор в вагоне был узкий, зато там всегда горел свет. Вышколенные, безупречно вежливые проводники бесшумно скользили из конца в конец, кланяясь пассажирам.

Но на меня их вежливость не распространялась. Стоило мне высунуться из двери купе, как два постоянно дежурящих в вагоне проводника обратили ко мне улыбающиеся лица. Но увидев, что это всего лишь я, они тут же разочарованно отвернулись.

Удерживая непроницаемое выражение лица, я подошла к сплошному ряду окон и облокотилась на перильца. Город приближался: это было понятно по то и дело проносящимся мимо маленьким деревенькам, чередующимся с пролесками. Скоро поселений станет ещё больше, а потом начнётся пригород: серый, грязный, дымящий многочисленными трубами пригород, который мне уже довелось увидеть два года назад, когда мы уезжали. Тогда я была в растрёпанных чувствах и не знала, радоваться или грустить. Сейчас на душе у меня было скорее радостно. В конце концов, именно этот город впервые встретил меня и принял, именно в нём я жила до тех пор, пока не встретила госпожу.

Ох, ну она мне, конечно, не госпожа. Мне приходится так её называть, это часть игры. Неужели игра так въелась в привычку, что я даже мысленно называю свою лучшую подругу госпожой? Хм, надо подумать об этом на досуге и сделать какие-нибудь выводы. Потом. Когда-нибудь.

От размышлений меня отвлёк разговор проводников. Говорили они тихо, но явно не потому что таились от меня. Я для них просто не существовала, они воспринимали меня как предмет мебели. Я уже привыкла к такому отношению окружающих и оно перестало меня задевать, но всё-таки мне было неприятно.

— Дрыхнут все, — вполголоса сказал своему напарнику один из проводников, молодой, с тонкими противными усиками, — этот и этот опять вчера до полуночи пили в ресторане. — он показал подбородком на двери двух соседних купе.

— Ага, пришлось разводить по местам, — кивнул тот, что постарше. — Ну а чего ты хочешь — первый класс… По сравнению со вторым они ещё ничего. Из «зелёных» вагонов бывает что и дерутся.

— Много воображают о себе! — хохотнул усатый. — Эх, когда-нибудь и я… у меня, знаешь, мечта проехаться в первом классе, и чтобы все мне прислуживали. Как думаешь, сбудется когда-нибудь?

— Нет, — равнодушно отозвался его напарник.

Усач почему-то довольно расхихикался:

— А жаль! Ты видел, кстати, какая цыпочка едет в этом купе?

Я слегка повернула голову. Так и есть: он указывал на дверь нашего купе. Заметив моё движение, усатый проводник опустил руку и чуть заметно мне поклонился. Я ответила таким же холодным кивком.

— Смотрит так, будто понимает по-нашему, — вполголоса пробормотал он.

Я постаралась сделать свой взгляд совершенно пустым. Жаль, что я не могла взглянуть на себя со стороны и увидеть, получается у меня или нет.

— Не стоит при ней всех обсуждать, — предостерёг молодого более взрослый напарник.

— Почему? Она же просто мартышка.

Ах ты мерзавец! Это я-то мартышка? И это говоришь обо мне ты, похожий на кузнечика с жалкими усятами?..

Я сделала ещё более равнодушное лицо и отвернулась, уставившись в окошко. Мимо как раз проезжало длинное здание станции. Мы проехали его, не останавливаясь.

— Следующая конечная. Пора будить этих, — вздохнул проводник с усами и поправил крахмальный воротничок. — Пока ещё соберутся…

Старший кивнул и вытащил из кармана колокольчик. Звон почти оглушил меня.

— Господа, прибываем! Следующая Злондон! — Во весь голос объявил проводник, аккуратно встряхивая свой колокольчик. — Собирайтесь, господа, собирайтесь!

Я вздохнула и отправилась будить Козетту.

— Не хочу, — пробубнила из-под подушки Козетта, как можно крепче вцепляясь в одеяло.

— Вставай уже!

— Уйди.

Продолжая напоминать ей о необходимости проснуться, я открыла козеттин дорожный саквояж и вынула оттуда тщательно сложенное платье: в консервативную чёрно-белую клетку, но весьма смелого покроя, с каким-то неисчислимым множеством оборок. Сама я изо дня в день надевала одно и то же серое платье, дивно гармонировавшее с серым цветом моего лица и тусклыми волосами. Мне казалось, что в таком виде я напоминаю ёкай — японского призрака. Наверное, именно поэтому люди и сторонятся меня. Но при нашей с Козеттой противозаконной деятельности это было нам только на руку.

Однако надо было всё-таки как-то её растолкать.

— Госпожа моя, вы проспите, и вам придётся выходить на перрон в ночной сорочке! — повысила голос я.

— То-то у всех глаза повылезают! — хихикнула Козетта, но глаза не открыла.

— Умыться не успеешь. Будешь вся помятая, как жёванная салфетка.

— Успею, — ничуть не смутилась она.

Спустя примерно полчаса моих уговоров, Козетта соизволила вылезти из-под одеяла и открыть глаза. Я знала, что самое сложное позади: придя в себя, Козетта собиралась молниеносно. Я ещё не разгладила как следует наши плащи, а она уже полностью преобразилась: умыла лицо, почистила зубы, расчесала и заколола волосы, влезла в платье и туфельки. Спящая красавица превратилась в блистательную принцессу. Когда я свернула её постель, Козетта села на полку, достала из ридикюля пудреницу с зеркалом и несколько раз прошлась пуховкой по своему и без того безупречно свежему личику.

— Я похожа на гусеницу! — объявила она.

— Нет, — возразила я.

— Ну хорошо, значит, не похожа, — легко согласилась Козетта. — Когда там уже Злондон? Мне до смерти надоел этот противный старый поезд!

— А до этого тебе успел надоесть этот противный старый пароход.

— Ага. А до этого мне надоел противный старый Париж и местные бандиты!

— Потише, хорошо? — попросила её я, но Козетта только отмахнулась.

Все наши многочисленные вещи ехали в багажном вагоне. Половину этих чемоданов и сундуков нам предстояло выбросить сразу по прибытии в город, но отправиться в путь без них мы не могли: дама, путешествующая налегке, вызывает всеобщее подозрение. В купе хранились только два саквояжа — мой и козеттин. Именно в них мы и держали все те вещи, которые были нам действительно нужны. Уложить саквояжи не составило никакого труда, и вскоре мы с Козеттой сели, раздвинули шторки и обе уставились в окно, поджидая, когда же покажется пригород.

В купе вежливо постучали: проводник принёс чай.

— Доброе утро, я принёс завтрак для леди Клариссы Кольт и её горничной. Позволите войти?

Козетта не глядя махнула рукой. Проводник — тот самый, который назвал меня мартышкой, — с преувеличенной почтительностью поставил на деревянный столик две фарфоровые чашечки с чаем. Через минуту он вернулся со сливочником и бисквитами. Мы начали завтракать, причём Козетта болтала под столом ногами и с набитым ртом продолжала делиться со мной впечатлениями от всего, что она видела за окном.

— Смотри, какая огромная фабрика, какая уродливая, ха-ха! И целых семь… нет, восемь труб! Интересно, что они там производят? Как по-твоему?

— Откуда же мне знать?

— А я думаю, что там плетут шляпки. Такие золотистые шляпки с широкими полями. И украшают тульи цветами. Лентами и жасмином. Это такие маленькие и миленькие шляпки, по тысяче шляпок в день…

— Ага, — притворно согласилась я, — именно шляпки там и делают. Шляпки и корзинки.

Никогда не могла понять, почему Козетте так нравится притворяться дурочкой. Ладно бы перед мужчинами, которые буквально млели от её болтовни, но передо мной-то? Практикуется она на мне, что ли?..

— А у меня вот нет шляпки! — капризно протянула моя подруга, — Я несчастное бесшляпочное создание!

— Есть, — устало возразила я.

— Новой нет!

Продолжая взахлёб нести всякую ерунду, Козетта расправилась с тремя бисквитами и запила их густо сдобренным сливками чаем.

— Даже не знаю, как я покажусь перед злондонским бомондом! — прощебетала она, запуская руку в свой саквояж. — Все мои обновки такие… устаревшие!

Козетта накупила полдюжины платьев неделю назад в Париже, и мне было об этом прекрасно известно.

— Мы пойдём гулять, и все засмеют меня, скажут: фу, какая неизысканная, неэлегантная леди! — с этими словами Козетта вытащила пистолет и прицелилась к чему-то в окне.

— Ты с ума сошла?! Убери сейчас же! — зашипела я, подскакивая на сиденье.

Козетта засмеялась. Но молниеносно сунула в саквояж руку с пистолетом, когда в купе снова заглянул проводник.

— Я могу убрать посуду, госпожа?

— Да, пожалуйста! — обворожительно улыбнулась ему Козетта.

Когда за проводником закрылась дверь, я тихо спросила:

— В кого ты целилась?

— В самую высокую трубу, — оживлённо ответила сидящая рядом со мной золотоволосая красавица, — она бы, наверное, взорвалась. Ба-бах! Вот было бы весело! Но мы уже проехали…

Козетта ухитрялась существовать на свете под несколькими разными именами. Её настоящее имя было Долли Миллер — но ни одного документа, подтверждающего это, не сохранилось. В полицейской картотеке она значилась как Козетта. Во время нашего пребывания во Франции её звали Катрин Девидур. Ступив на английский берег, она превратилась в Клариссу Кольт.

Ну а я стала китаянкой по имени Синь. Это была идея Козетты, а я, в общем, не возражала: Синь так Синь. Козетта раздобыла для меня удостоверение личности на это имя, а никаких других документов у меня всё равно никогда не было. Можно сказать, что японка Сора ушла в историю. Осталась только я. И Хина.

Саквояж Козетты был битком набит платьями, а в моём лежали две перемены белья и закутанная в них Хина. Я надеялась, что ей не слишком тоскливо путешествовать подобным образом. Постоянно носить Хину на руках становилось опасно: она привлекала к себе слишком много внимания. К тому же теперь я перестала быть подростком, я стала взрослой, а взрослая девушка с куклой выглядит… раньше меня совершенно не волновало, как это будет выглядеть. Но теперь я была не одна, и мне приходилось блюсти интересы Козетты.

Когда поезд остановился у большого Злондонского вокзала, мы с Козеттой сразу поспешили к выходу из вагона, чтобы не пережидать, пока выберутся другие пассажиры. Усатый проводник почтительно протянул руку выходящей Козетте, на которую та грациозно оперлась, а меня, естественно, проигнорировал. Мы ступили на перрон и довольно заозирались.

— Наконец-то земля под ногами не качается из стороны в сторону и не трясётся, — проговорила Козетта, выразив и моё мнение тоже. — Ну что, пошли?

Я кивнула. Говорить в присутствии посторонних мне не полагалось: я же должна была изображать безъязыкую китайскую служанку.

— Вечером я пришлю записку с адресом, куда доставить багаж! — сообщила проводнику Козетта и даже протянула ему руку на прощанье.

Обалдев от такого счастья, усатый проводник пожал протянутую ему кисть, не решаясь прикоснуться к ней губами. Я снова сделала равнодушное выражение лица.

А Козетта уже спешила к выходу, скользя вдоль испускающего пары поезда чёрно-белым шелестящим облаком. Я поспешила за ней.

— Итак, — проговорила Козетта, когда мы с ней поравнялись, — письмо должно ждать нас в кабинете начальника вокзала.

— Леди Кольт! Вы позволите называть вас просто Кларисса?.. — начальник вокзала то расстёгивал, то застёгивал блестящие пуговицы на своём жилете, очевидно волнуясь. — Это такая честь для нас… И для меня лично…

Тут он сообразил, что его поведение выглядит навязчивым, и ещё сильнее растерялся.

— Письмо, — с улыбкой напомнила ему Козетта.

— Да-да, письмо… Вас действительно ждёт письмо… Вернее, записка… Она была без конверта и не запечатана….

— Вы её прочитали? — очень добрым голосом спросила Козетта.

Начальник вокзала покраснел, потом побледнел и хрустнул пальцами.

— Нет, но…. Точнее, я краем глаза… Леди, там нет совершенно никакой важной информации! Только бронь отеля для вас и вашей… гм… вашей…

— Дайте сюда.

Я стояла за спиной у Козетты и буровила глазами совершенно растерянного служителя. Я не понимала, из-за чего он так разволновался.

Начальник принялся бурно рыться в своём письменном столе. Козетта продолжала улыбаться так ясно и безмятежно, будто готовилась взять на руки пушистого котёнка.

— Вот эта записка, — наконец отыскал нужную бумагу служитель, — для леди К. Кольт, всё верно… Здесь говорится, что для вас забронирован номер в отеле «Верёвочка»…

— Зачем же вы прочитали чужое письмо? — ласковый голос Козетты таял, как масло на корочке пирога.

— Только ради вашей безопасности! — вытаращил глаза наш собеседник. — Я не хотел, чтобы в руки молодой леди попало какое-нибудь неприличное… У нас принято вскрывать письма без обратного адреса, потому что они, знаете ли, могут быть… Леди Кольт, вам нельзя ехать в этот отель!

— Почему это? — моргнула Козетта.

— Он совсем, совсем не для леди! Поверьте мне, я знаю много прекрасных, достойных гостиниц, в любой из которых вас примут со всем подобающим вам уважением, но эта дыра… Я хочу сказать, что это совсем не подходящее место для девицы вашего положения.

— А я что, спрашивала вашего совета?

— Но я считаю себя обязанным предупредить…

— Спасибо, — Козетта улыбнулась ещё шире и выхватила из руки служителя вдвое сложенный листок бумаги. — Я очень благодарна вам за заботу. Пойдём, Синь.

Я молча изобразила что-то вроде реверанса и двинулась вслед за Козеттой.

— Весело всё начинается, да? — шепнула она.

— Ну не знаю, — я пожала плечами, — опять какие-то записки с указаниями. Мне это напоминает…

— Два года прошло! — возразила Козетта, сразу догадавшись, о чём я говорю.

— Всего лишь два года, — слегка поправила её я.

Но Козетте всё было нипочём. Она ничего не боялась. Увы, но в скором будущем нам предстояло убедиться, что предчувствие меня не обмануло.

Глава 3

Ли

С самого начала я знал, что это плохо закончится. А чего влез тогда? Ну как. Надеялся всё-таки. Я, я наследник! Я родился наследником, я всю жизнь им пробыл. И тут…

Так, давайте ещё раз и сначала. Если совсем коротко, мой родной отец собрался лишить меня наследства. Вот такие новости.

Всё началось ещё два с половиной года назад, когда я сбил ту старуху. Нет, вы не думайте, что я какой-нибудь моральный урод, которому старую бабку сбить — что комара по стенке размазать. Это случайно вышло. Ненамеренно. Даже полицейский так сказал: несчастный, мол, случай, темно было, а старуха никак не просигналила, что плетётся через дорогу. Всё могло обойтись. Но нет, пронюхали журналисты. Устроили отцу травлю, а тот в свою очередь устроил мне бойкот.

Я тогда ещё думал, что обойдётся. Отец — он вспыльчивый, но отходчивый, долго злиться не умеет. Ага, если бы. Понимаешь, говорит, сынок, это бизнес. Если б ты как-нибудь по-другому эту старуху угрохал, я б тебя простил. Но ты, мелкий паршивец, ухитрился сделать это на моём автомобиле! На лучшей самоновейшей модели, которая должна была через неделю поступить в продажу! А ты своим поступком нашу фирму так разрекламировал, что мне придётся эту модель полностью снимать с конвейера. Ты знаешь, какой это мне убыток?

Я извинялся, как только мог. Говорил, что если б знал заранее, то непременно объехал бы эту старушенцию. Я бы даже вообще не поехал. Никуда. Даже на старой модели. Но я ж не знал, это всё так быстро получилось! Ну что мне теперь, всю жизнь быть изгоем? А кому же наследовать империю?

Я думал, у отца близких родственников нет — ну, кроме меня. Оказалось, что у него имеется двоюродный брат. Некто Генри, Генри Морган. Седьмая вода на киселе, но всё-таки родня. Вот уж от кого я не ожидал никакой пакости — ну он же старый уже, ну, как

...