Оглавление

Здравствуй, дорогой читатель!

Вот и вышла в свет вторая книга цикла «Переплетение», на которую ушло гораздо меньше времени, чем на первую. Были обстоятельства, которые помогали мне уделять больше времени этому произведению.

Как и в первой книге, тебе предстоит пережить парадоксальные моменты. Время действия сместилось, и теперь наши герои продолжают связывать и переплетать нити в 1852 году. В этот период многие изобретения человечества появляются здесь раньше, чем их аналоги в нашем реальном мире. А по ходу истории будет понятно, что эти достижения будут приравнены к предметам непозволительной роскоши, недоступной в использовании обычному человеку.

Вторая часть цикла Книги «Переплетение» собрала в себе множество приключений, резко контрастирующих друг с другом: любовная и эротическая лирика вошла в диссонанс с пороками, безжалостными и неимоверно жестокими поступками. Признаюсь, когда я описывала внушающие ужас события, то и меня саму пронизывал невольный, тревожащий сердце холодок… Проживание подобных кошмаров не пожелаешь никому, и пусть они навсегда останутся только на страницах романа, придавая ему остроту переживаний и раскрывая характеры воображаемых героев в будущих частях цикла. Писательская стезя предполагает полное погружение в судьбу своих героев, поэтому беспокойные сны во время написания определённых глав были моими извечными спутниками.

Помимо жестокости на страницах романа, ты, дорогой читатель, можешь столкнуться и с более откровенными постельными сценами. Вероятно, сделать их раскованнее удалось благодаря тому, что две части Книги писались в разные этапы моего переосмысления.

Я даю своё напутствие к прочтению для того, чтобы это произведение воспринималось как эмоциональный творческий порыв, но читалось с особой душевной осторожностью, ведь многое из написанного может не совпадать с моральными ценностями читателя.

Очень надеюсь, что ты проникнешься переплетением судеб героев второй части Книги «Переплетение. Связующие нити» и умело, с интересом, вплетёшь в повествование свои нити чувств и переживаний, а главное — осознанную переоценку мироощущения. Уверена, что ты сможешь сопереживать и поддерживать героев так же, как это делала я на протяжении этих полутора лет.

Полезного тебе чтения!

Глава 1. Мой дом там, где ты

Октябрь. 1852 год.

Жаркий климат Азмира изнурял неподготовленного человека, что уж говорить о тех, кто живёт в этой процветающей, на первый взгляд, стране… Но несмотря на жаркие дни, за ними шли и холодные ночи, раз за разом бросая и погружая население в чувство страшнейшей неопределённости. Дождливые дни было особенно приятны не только для тех, кто занимался сельским хозяйством, но и для тех, кто совсем не вёл никаких дел.

Воздух становился более лёгким, а жар сбивался прохладными каплями дождя, давая жителям азмирского Шекабада передышку от изнурительной жары. Многие мужчины выходили на улицы охладиться, в то время как из-за указов паши Шекабада Беркера Аль-Марида женщины были вынуждены прятаться за большим количеством одежды, скрывающей полностью их тела, снимая головные платки и абайи только дома. Детвора выбегала на улицы, и за стенами дворца были слышны радостные и безмятежные крики. Выбегали не только мальчики, но и девочки, которых пока не касались жестокие законы, принятые шакабадским пашой.

Задний двор Малого дворца Аль-Марида сейчас можно было бы назвать пустующим из-за непогоды, но кто-то всё же находился там… Наслаждаясь блаженной прохладой и моментом полного единения, не покрытая платком жена паши Амелия и главный янычар Марк стояли напротив друг друга посреди небольшого сада Малого дворца, подставляя лица холодным каплям. Их чувства были чисты, они заворожённо улыбались, напоминая пару безнадёжно влюблённых подростков, которые ловили быстротечные, мимолётные мгновения, чтобы как можно дольше побыть рядом. Возлюбленные не ощущали времени и того, что дождь становился всё сильнее, мелкой дробью ударяясь о песок под их ногами.

Открыв наконец свои голубые глаза и взглянув на девушку, Марк нежно убрал непослушные мокрые пряди светлых волос, потяжелевшие от влаги, прилипнувшие к лицу, тонкой шее и плечам Амелии. Желанные черты лица, такие хрупкие и родные, заставляли юношу задавать себе один и тот же вопрос, на который он искал и не находил ответ каждый раз, когда видел её так близко:

«Как я жил без неё?».

Твёрдая рука романтика коснулась подбородка Амелии, а она, встрепенувшись, открыла веки с сомкнутыми от дождя ресницами и взглянула на него, засияв такой теплотой, с которой могла смотреть только на него. Их губы слились в поцелуе… Замещая холод мокрой одежды внутренним жаром, разливающимся по телу, она не сопротивлялась, сильнее прижимаясь к желанному другу, несмотря на строгие условности, ограничивающие их общение, знала, что объятия воина станут ещё сильнее греть её. Его пальцы вплелись в длинные мокрые пряди волос, а она сжала в горстях влажную ткань суконного кафтана. Очарованные внезапным порывом, влюблённые ничего не замечали вокруг. Но мир жил по своим правилам, и чувственный полёт двух сердец был прерван.

Внезапно возникшая рядом с Амелией и янычаром встревоженная служанка-калфа Алсу, призывая их к осторожности, указала в сторону главных ворот. Влюблённые вынуждены были остановиться. Всё ещё страстно обнимая жену правителя города, янычар обернулся в сторону ворот, но стремительно повернувшись, сквозь сжатые до боли зубы, легко коснувшись губ своей медноволосой возлюбленной, отстранился, разорвав горячее прикосновение, словно они и не стояли рядом в постыдной близости.

— Беркер… Так не вовремя, — с досадой произнёс он. — Амелия, поспеши к себе, прошу тебя. Я встречу его.

— А если заподозрит? — со страхом произнесла девушка, ведь мокрыми они были вдвоём…

— Действуйте так, как в прошлый раз. Прошу тебя, быстрее! Не сносить нам головы, если он достигнет ворот!

Беспокоясь за Амелию даже больше, чем она сама, Алсу крепко сжала руку хозяйки, потянув её в дом. Они скрылись в дверях дворца.

Алсу… Такая тихая и преданная, с которой они быстро нашли общий язык, стала для Амелии подругой, которой могла рассказать обо всём, что тревожило юную душу. Годом ранее она не могла бы даже представить, что найдёт в этой стране настоящую преданность служанки-калфы, которая отважится прикрывать её, рискуя быть наказанной самыми изощрёнными способами. А самое главное, что Алсу могла хранить самую сокровенную тайну о двух влюблённых, встретившихся в среде фундаментальной веры и жёсткого соблюдения традиций, которые предусматривали чудовищные наказания за неверность и карали прелюбодеев.

Алсу быстро набрала ванну для Амелии, кажется, они так часто скрывали следы преступления, что даже не понимая слов друг друга, действовали как единое целое. Амелия не жаловалась на то, что вода ледяная, ведь для неё было важным не это. Когда-то она не могла и подумать о том, что эгоизм станет её направляющей силой. Ведь нередко калфа брала на себя удар, но жену паши успокаивало то, что её служанка полностью отдаёт отчёт тому, что делает. Ведь если рассматривать этот случай, то жена паши сейчас принимает ледяную ванну. И они обе понимали, чем это грозит. Нередко Амелия старалась встать на защиту подруги, когда паша был слишком к ней строг, но в большинстве случаев это не помогало.

Она слышала приближающиеся за дверью шаги, слышала голос ненавистного ей мужа и своего возлюбленного, который давал хозяину отчёт о происходящем в Малом дворце. Но сейчас Амелия знала, что Беркер зайдёт один. Если бы на его месте был Марк, она была бы самой счастливой женщиной на всём белом свете. Она перевела взгляд к двери, которая в этот момент распахнулась, и зажмурила глаза, чтобы на долю секунды фигура мужа преобразилась в янычара.

— Здравствуй, Амелия, — услышала она голос Аль-Марида.

Задрожав всем телом, девушка откинулась на спинку бадьи, прикрыв руками оголённую грудь. Она стрельнула взглядом в сторону, туда, где сбрасывала с себя влажную от дождя одежду. Такая милая и заботливая Алсу: она даже забрала с собой одежду, чтобы не вызвать лишних подозрений. Мягкая улыбка тронула её губы, и это оказалось как раз кстати.

— Здравствуй, Беркер, — с тяжёлым вздохом произнесла она.

Служанка быстро вернулась, неся ванные принадлежности. Поклонившись паше, она шагнула к бадье и мягко коснулась плеча Амелии. Комнату наполнил приятный цветочный аромат. Взмахнув своими медными локонами, молодая женщина приказала калфе заняться ими, и руки Алсу принялись за дело.

Какое-то время Беркер и Амелия переглядывались, пока ей это не надоело. Не дожидаясь, когда Алсу закончит мыть её волосы, девушка опустилась под воду, чтобы смыть с себя тяжёлое наваждение и тревожные мысли, а вместе с ними и пену, как нелёгкий груз накопившихся дум. Вынырнув, она снова встретилась взглядом с пашой, который в этот момент поднимался от бадьи.

— Снова холодная… — безразличным голосом произнёс Беркер и, поднимая рукава, двинулся на Алсу.

Прислуга заметила гневный взгляд господина и отстранилась. Осознавая, к чему всё идёт, Амелия спешно поднялась из бадьи и поймала мужа за плечо. Если вовремя не остановить Аль-Марида, он изобьёт бедную служанку до полусмерти, как это было не единожды, и даже не подумает, заслуживает ли она такого сурового наказания. Как и в прошлые разы, когда Амелия не успевала вмешаться, после чего ей приходилось залечивать побои прислуги и ругать себя за то, что не может сделать решительный шаг, обрекая её на страдания.

— Прекрати, Беркер! Она не виновата, что я заснула в ванной.

Задав Алсу наводящий вопрос на азмирском, который Амелия, к сожалению, так и не смогла изучить, паша отступил. Если бы Амелия знала хотя бы слово, то смогла бы понять, какие выражения сыпятся в сторону бедняжки, а без языкознания приходилось ориентироваться только на интонацию. Конечно, у неё был Марк, который мог подсказать ей перевод сказанного мужем, но, когда она оставалась с ним наедине, вспоминать о супруге совершенно не хотелось. Сильные руки Беркера обхватили талию Амелии и одним рывком вытянули её из воды. Повелительно указав прислуге на дверь, чтобы та удалилась, второй рукой он снял полотенце с тумбы, накрывая им плечи жены.

— Мне не нравится, что ты так часто засыпаешь в ванной. Так и до соплей недалеко. Поверить не могу, что ты так халатно относишься к своему здоровью, а ведь сама — врач!

Вытираясь, Амелия вымучила улыбку. Ей самой было не по себе от того, сколько было вложено фальши в эту эмоцию. Лишь в его отсутствие она улыбалась искренне. Если бы Аль-Марид не открывал свой рот, её мечты о нахождении рядом с Марком продолжали бы витать в подсознании. Амелии было приятнее думать о янычаре в присутствии паши, лишь бы только не окунаться в постылое уныние. В очередной раз, свыкнувшись с мыслью о том, что перед ней стоит ненавистный муж, молодая женщина изменила своему убеждению, что её тело должен видеть только возлюбленный, напомнив себе о том, что образование врача не располагает к закомплексованности. Нет, она очень давно потеряла стыд, находясь перед пашой обнажённой, но он был не тем, перед кем она бы хотела открывать душу. Однако, давнее решение вести себя как преданная жена напомнило о себе. А потому, даже если и были какие-то стеснения, о них придётся забыть и постараться сделать всё возможное, чтобы они не возникали вновь.

— Прости, Беркер. Хотя Азиз уже подрос, он всё равно отнимает много сил, — произнесла Амелия, надевая домашнее платье, заботливо подготовленное Алсу. — У него прекрасный брикоинский. Жаль, конечно, что я не могу научить его азмирскому, но с этим справляется Марк. И всё равно, он не может постоянно заниматься обучением, у него и своих дел достаточно.

— Я переговорю с наставниками…

Земля ушла из-под ног Амелии. Она представила, как во дворце появится ещё кто-то, помимо часовых янычаров, которых Марк каждый день расставлял на посты таким образом, чтобы они никоим образом не пересекались на пути самого главного янычара. Появится кто-то, не считая Марка и Алсу, кому нельзя будет доверять и кого будет невозможно проконтролировать… И, конечно, их роман всё равно был под угрозой раскрытия, ведь на постах и ситуации были разными, а иногда требовалась пересменка, на тот случай, когда Марк планировал пути отхода во дворец или временную паузу в их встрече. До сих пор влюблённым удавалось не попасться никому на глаза, и Амелия была благодарна за это. Но сказанное Беркером сейчас повергло её в ужас. Встречи с Марком в отсутствии паши станут ещё реже, и каждая встреча станет более осторожной. Амелия подавила в себе желание мотнуть головой, уйти в отрицание, но здравый смысл, что ребёнок должен знать язык собственной страны, преобладал над собственными желаниями.

«Если здесь будет кто-то посторонний, я не смогу видеться с Марком… Мне всегда придётся быть настороже», — загрустила Амелия.

Как же сильно ей хотелось отвести от мужа взгляд, чтобы не встречаться с ненавистными ей глазами. Как безмерно ей хотелось провалиться сейчас сквозь землю, ненавидя и презирая свою жизнь… Поборов свои желания и отринув губительные мысли, она произнесла:

— Это прекрасная мысль, Беркер. Так, он хотя бы будет говорить на родном языке, а не…

— Ох, Амелия… Он должен привыкать, что ты, как его мать, с Брикоина. А значит, должен разговаривать на двух языках.

— Рада, что ты понимаешь.

Ненадолго между ними воцарилось молчание и Амелии показалось, что она может покинуть ванную комнату, но Беркер перехватил её руку.

— Я кое-что привёз тебе.

— Опять какие-то подарки? Я же говорила тебе, что мне это всё не нужно. Мне достаточно того, что есть.

— Я надеюсь, что этот тебе понравится.

Крепко сжимая руку жены, он вывел её за двери ванной и повёл сквозь длинные коридоры дворца. В бешеном ритме Амелия прокручивала возможные варианты того, что он мог привезти. Беркер уже задарил её подарками, начиная с заколок с драгоценными камнями и заканчивая обувью из разных материалов и мастей. Она устала от навязчивого, не желанного ей внимания Беркера. Ненужного, жалкого… Как будто каждым подарком он старался купить её доверие, приобрести расположение, словно видел и понимал, как он ненавистен своей молодой супруге. Платьев в шкафу было настолько много, что Амелия и не знала, когда, а главное, куда следует их надевать. Она почти не покидала Малого дворца, а потому все эти наряды просто пропадали без дела. А надевать такие роскошные наряды можно было бы лишь в Брикоине, потому что всё, что привозил Аль-Марид, должно было бы служить только для удовлетворения его ненасытного взора. Даже если бы Амелии вдруг было бы позволено покинуть Малый дворец, на ней бы красовалось бесформенное платье из чёрной плотной ткани и такой же грубый платок, закрывающий волосы и лицо.

Дорогие ткани, украшенные золотыми нитками, жемчугом и бисером, считались в Азмире для женщины дурным тоном, так же как открытые плечи, шея, кисти или щиколотки. Такие вольности наказывались слишком жестоко, и всё, под влиянием Аль-Марида, прикрывалось добродетелями. Так паша Шекабада защищал слабую женщину, грозясь убить её за провинность. Было бы радостно подарить половину богатого гардероба служанке Алсу, которая, с позволения хозяйки иногда щеголяла в великолепных платьях, зная, что присутствия Беркера долго не предвидится. Но она боялась навлечь на Амелию гнев, ведь это его подарки для любимой жены, а не для презираемой им прислуги. К тому же, она бы тоже не смогла бы выйти в этом платье в шекабадский свет.

Дверь в зал «вручения подарков», как называла его Амелия, открылась. В самом центре стоял деревянный мольберт, на котором красовался чей-то портрет. Подойдя ближе, Амелия вгляделась в него, ожидая увидеть на нём кого угодно, но не себя… Она была изображена на нём именно так, как помнила себя год назад в Фестоне: то же серое пальто, что было на ней, тот же уставший взгляд. Юная медсестра всегда оказывается «козлом отпущения», на которого взваливают уход за сложными пациентами, ссылаясь на проблематичность лечения или элементарные «приступы лени». Но даже в этих случаях Амелия не роптала и свою работу исполняла с большой ответственностью, потому что лечение и выздоровление пациента считала своим долгом.

В тот судьбоносный день Амелия возвращалась с ночной смены, а потому ей очень хотелось скорее добраться до дома. Сейчас, как и тогда, она ощутила неконтролируемую усталость. И если бы в то время ей кто-то сказал, что она видит родной город в последний раз, то не поверила бы… И здесь её осенило.

«Я… была целью.» — пронеслось у неё в голове.

Да, верно, она была целью. Той самой, на которую объявлена охота, как на особо ценный товар, за которой следили, какой бы шаг она не сделала. Только здесь её выбрали для того, чтобы сделать одной из претенденток в жёны. И если бы у Беркера вышло подчинить её себе, то вряд ли сейчас она стояла бы перед своим же портретом, ведь единственная оставшаяся брикоинка, помимо неё, была убита по распоряжению Аль-Марида. Сколько ещё противоречий в себе скрывает этот человек? Амелия обернулась к мужу, украдкой заглянув в его глаза. Он оберегает женщин, ставя им запреты, но сам позволяет себе отдавать указания уничтожать их. Ведь в своей стране они — без вести пропавшие, ничего страшного не случится, если одна из них умрёт… Столько времени Амелия думала, что попала в Азмир только потому, что оказалась в ненужном месте и не в тот час, и теперь всё встало на свои места.

— Я не видела тогда фотографа, — смущённо произнесла она. — Я очень сомневаюсь, что художник изобразил бы меня с такой точностью, учитывая, что ехала сюда я уже в балахоне.

— Ты и не могла его видеть, он скрывался в повозке. А потом предоставил мне фотографии.

— И ты решил, что этот подарок мне понравится?

Душа разрывалась на части от осознания того, что весь этот спектакль был спланирован. За ней несомненно велось наблюдение. И стоило ей выйти за порог тем же вечером, как наступила темнота… Она словно пережила этот момент вновь. Момент, когда привычная ей жизнь превратилась в заточение. Ком подкатил к горлу, и она, закрыв рот, подавила невольный всхлип.

— Ты ошибся. Лучше бы это было очередное платье, — с трудом произнесла Амелия, покидая комнату.

А ведь Беркеру лишь хотелось приблизить жену к родному дому, чтобы ей не было одиноко и тоскливо в его дворце. Но, как и отметила Амелия, паша ошибся. Он, никогда не ставивший мнение и чувства женщины выше своих, даже и подумать не мог, что может так ошибиться. Настроение жены передалось и ему, но он знал, как побороть это скверное чувство, — путём, без которого уже не умел жить.

Надолго уединившись в зале переговоров, Беркер размышлял, что именно сделал не так. Марк прошёл к нему и, заняв место напротив, с жалостью взглянул на Аль-Марида. Эта жалость была вызвана вовсе не отторжением общества паши собственной женой, а его зависимостью. Из-за того, что тот при первой же возможности бежал к своей трубке, словно она была основным источником жизненных сил. Противоречить и взывать к его воспалённому рассудку было бесполезно. И янычар понимал, что любая информация, переданная сейчас паше, будет исковеркана его состоянием. Марк напряжённо наблюдал, как Беркер травит себя. Долг перед господином заставлял его вновь и вновь делать то, что он так сильно презирал.

Уже через четверть часа Марк тащил на себе Аль-Марида к его кабинету. Он не мог доверить это кому-то ещё, потому что ясно осознавал, какие слухи могут пойти по дворцу в их недружелюбном обществе. Паша нёс немыслимый бред, словно нечистоты стекали из кувшина. Он даже стал посвящать Марка в свои великие планы о подкупе травников, которые могли бы поставлять наркотики в виде лекарств. Янычару хотелось переубедить его, встрять в спор, отстоять свою точку зрения, но он понимал, что Синь Мао не успокоится, пока не превратит в свою кормушку весь город, за который ответственен Беркер.

— Почему ты не видишь этого, мой друг, — с грустью произнёс верный подданный, когда паша мёртвым грузом рухнул на мягкие подушки.

Утром, уже со свежей головой, Беркер прошёл в комнату жены. Амелия с Азизом играли в кубики и проговаривали звуки. Для ребёнка подобные занятия были игрой, в которой он мог ахать и охать, не ловя на себе осуждающий взгляд. Увидев Беркера, сын устремился к нему.

— Папа, папа! — закричал он, вытягивая к отцу руки.

— Привет, будущий правитель, — произнёс паша, подняв наследника на руки.

Подслушав вчерашний бред мужа, Амелия скептически подняла бровь. Она уже не могла убеждать себя в том, что всё будет хорошо. Она ясно видела, что его город приходит в упадок. Оттого и будущее правление Азиза для неё ставилось под сомнение. Если их семья вообще сможет выжить с таким родом деятельности Аль-Марида. Амелии было не по себе от мыслей о том, что Азиз из-за деятельности своего дяди может закончить свою жизнь слишком рано, ещё страшнее была мысль, что город, который перейдёт к нему по праву наследования, будет разорён и населён зависимыми от наркотических веществ гражданами. В конце концов и само население будет лишено долгожителей, потому что Нега убивает раньше, чем сам человек доживёт до старости.

— Папе нужно будет уехать на пару недель, но он обещает скоро вернуться, — произнёс Беркер.

— Опя-ять?! — расстроенно протянул наследник.

Азиз говорил на прекрасном брикоинском, даже несмотря на свой малый возраст и то, что почти все вокруг него были носителями азмирского языка. Он не путал слова, так как всё его общество состояло из Амелии и Марка, которые в основном использовали в своей речи язык Брикоина, а когда Марк тихо ругался про себя, мальчик спрашивал маму о природе неизвестного ему слова. В такие моменты Марк виновато глядел на Амелию, показывая всем своим видом, что это не то, что нужно знать ребенку из азмирского языка, но дети впитывают пагубные слова как губки, и это вызывало затруднения.

— Да, но я обещаю привезти тебе много заморских лакомств, — заискивающе пропел Беркер, погладив сына по голове.

— Главное, чтобы «лакомства» были без сюрпризов, — произнесла Амелия, поднимаясь с пола. — Ты снова плывёшь в Ляоцинь?

— Да, нужно пополнить запасы.

— Ясно, — кивнула молодая женщины, забирая Азиза с рук паши. — Не будем задерживать папу, сынок. У него очень много дел.

Тонкие ручки мальчика потянулись к отцу. Взгляд ребёнка всегда говорит о многом, особенно когда не хочется отдавать любимую игрушку, делиться сладостями, а тем более отпускать любимого члена семьи. Эта любовь не была вызвана тем, что паша уделял сыну много внимания, напротив, Азизу не хватало отцовской любви. Ему приходилось общаться с ограниченным кругом лиц, в который входили мама, няня и янычар Марк.

В один из вечеров, когда Беркер в очередной раз прибыл с визитом в Малый дворец, Азиз назвал Марка отцом. Слепая ярость захлестнула пашу, ведь это же он был отцом! Но нет… и отцом-то он не был, да только Азизу об этом не известно. Аль-Марид был тем, кто заменял ему отца. И он ожидал, что ребёнок его сестры, его племянник, будет называть его соответствующе. Но… прибыв сюда, чтобы увидеть его и проведать возлюбленную, он не ожидал столкнуться с подобным казусом.

Марк в тот момент побледнел так, что Амелии показалось, что и не было в нём азмирской крови. В контрасте с багровым от ярости пашой, он смотрелся белым как полотно. И тогда Амелии пришлось объяснять Азизу, что папа только что приехал, а Марк — не папа, а помощник в постижении азов его второго языка.

Ох уж этот возраст, эта детская наивность. Именно она тогда сделала ночь Амелии бессонной, потому что ребёнок заявил, что теперь у него будут два папы. Ярость Беркера заиграла ревностными нотками. Ослепнув от гнева, паша долго и не стесняясь в выражениях, кричал на жену, в то время как Марк увёл Азиза далеко в сад, где не было слышно скандала. Чёрные ходы Малого дворца были прекрасным приспособлением, поэтому, когда Амелия в ночной тьме потушила и вновь зажгла свечу, Марк понял, что пришла пора отвести мальчика в его комнату.

А после у янычара был тяжёлый разговор со своим другом… пашой. Тяжёлым, потому что отчасти Беркер был вправе злиться на него и на Амелию. Но если он узнает про их любовную связь, то, Марк был уверен, что Аль-Марид убьёт её. У ревнивца не дрогнет и мускул, чтобы привести смертный приговор в исполнение. Марк не думал о себе, его больше занимала судьба возлюбленной. Амелия не пропадёт. Дворцы, деньги, наряды… У неё есть всё, а уж их отношения она сохранит. Он уверен в этом, ибо знает, что у этой девушки холодная голова. И даже отдаваясь их любви, она ни разу не показала её перед пашой.

В те моменты душа Марка разрывалась на мелкие осколки, когда его прекрасная Амелия шла под руку со своим мужем и видела его стенания. Но когда тот отлучался, всё время вселенной было в их распоряжении, и они дарили его друг на другу. Это время они проводили в пылких поцелуях и жарких объятиях, передвигались по дворцу так, чтобы их не увидел ни один часовой, не способный держать свой склочный язык за зубами, читали книги и рассказывали друг другу множество забавных историй. Ему казалось, что он знает о любимой всё! И только она являлась эпицентром его мира.

Солнце поднялось высоко над землёй, разогревая и без того горячий песок Азмира. Удаляющаяся фигура паши становилась всё меньше до тех пор, пока не превратилась в едва различимую точку и не исчезла вовсе. Взгляд Амелии упал на спящего на руках Азиза, пока смотрела вслед Беркеру. И она ощутила спокойствие… Моменты, когда он приезжал, были самыми тягостными, ведь она думала лишь о том, чтобы он пропал безвозвратно. Маленькие проблески радости посещали её и тогда, когда он уходил в переговорный зал, где бросался в омут наркотического опьянения. Молодая жена паши знала, что оттуда он не выйдет самостоятельно, и поэтому могла посвятить это время себе. Но когда он уезжал, Амелия вдыхала полной грудью, предчувствуя новые встречи с янычаром.

Уложив мальчика в кроватку, она позвала Алсу, чтобы та последила за ним, а сама спешно спустилась вниз, к кабинету Марка. По пути, быстро перебирая ногами по ступенькам, она предвкушала, как распахнёт дверь и бросится к нему, и как он крепкой хваткой прижмёт её к себе и закружит в блаженном поцелуе. На протяжении всего года каждый раз после отъезда паши они встречались именно так, растворяясь в объятиях и нежности друг друга. Именно с подобного момента начинались их совместные будни вплоть до следующего возвращения Беркера Аль-Марида, не забывая о том, что Марку нужно выполнять свою работу. Но сейчас она распахнула дверь и застыла… Перед столом Марка стоял мужчина…

— … на почве этого, в столице усиливаются недовольства. Всё больше горожан начинают осознавать, что их пичкают… — мужчина замолчал, обернувшись к двери, в которой стояла Амелия.

— Продолжай, Кадим, прошу тебя, она знает о беспорядках в городе и желает способствовать скорейшему урегулированию ситуации, — произнёс Марк на азмирском.

— Ох, — вздохнул Кадим. — Как я рад, что хотя бы жена паши не стремится разрушить наш город.

Хоть знаний азмирского у неё было недостаточно, но по напряжённому лицу главного янычара и некоторым словам, которые всё же отложились в её голове, она поняла суть разговора. Марк встретился глазами с Амелией, и хоть не мог позволить сейчас себе улыбки, она увидела свет в его голубых глазах. Учтивым движением руки он указал девушке на софу.

— Присаживайтесь, мисс, мы почти закончили, — произнёс он.

Как и прежде, в отсутствие Беркера, главный янычар умело пользовался незнанием брикоинского языка своими подчиненными. Он знал, что для них нет разницы, как именно он обратится к Амелии: мисс или миссис. Но тем самым, для неё, называя её титулом незамужней женщины, он показывал, что не признаёт заключённого в Азмире брака. Приняв приглашение возлюбленного, Амелия осталась в кабинете, последовав к софе, на которой янычар попросил её подождать окончания разговора. Марк жестом позволил Кадиму продолжить доклад, и тот, вытянувшись по струнке, рапортовал.

— Первые, кто возмутился, — начал Кадим. — Те, к кому паша обратился с предложением добавить наркотики в их продукцию: производители мяса и соков. Садоводам он предлагал определённые удобрения, — Кадим положил листок перед Марком. — Здесь список предприятий-изготовителей, которые согласились на условия. Конечно, те, кто не стал отравлять свои удобрения, завысили цены, потому что спрос на них вырос. Развитие садоводства застопорилось. Если так пойдёт и дальше, мы рискуем потерять огромную долю садовой продукции, что приведёт к голоду населения. Рано или поздно они будут вынуждены покупать более дешёвый продукт, но содержащей вредные примеси, которую мы называем заразой. Если наш паша после вытеснения рынка качественной продукции поднимет цены и на него, что является самым ожидаемым исходом в этой ситуации, рано или поздно это приведёт ещё и к бедности.

На всякий случай Марк перевёл сказанное Кадимом на брикоинский, чтобы Амелии была яснее суть происходящего. Кадим терпеливо дождался перевода для девушки и вновь продолжил:

— Отцы, жёны которых не могут кормить младенцев, оказались в трудном положении, не зная, где теперь покупать хорошее молоко. Они возмутились вторыми. Чтобы купить необходимое, приходится выезжать за пределы нашего города, причём делают мужчины это в целях экономии. В дороге молоко портится. Брикоинские заменители детского питания тоже им не подходят. Мало того, что закупка происходит через пашу, люди опасаются, что в них могли что-то подсыпать в порту или по пути сюда. Среди многих семей сейчас происходит паника.

Ужаснувшись в очередной раз, Амелия представила, сколько детей будет умирать с голоду из-за любви её мужа к нечистым деньгам. Он готов травить всех, только бы пополнить золотом свои сокровищницы. А ведь у неё даже нет идей, чтобы этого избежать. Самым неприятным было и то, что она не понимала, сколько с этого будет получать ляоцинец Синь Мао. Сколько подобных городов уничтожил ляоциньский делец по всему миру, чтобы набить свои карманы? Или он нашёл слабое звено в Беркере? Но каким образом ляоцинец взял его в оборот, когда во всех историях, которые Марк рассказывал о своём друге, тот казался сильным лидером, а не наркозависимым, ведомым на деньги слабаком. Отвлекшись от своих мыслей, Амелия подняла взгляд на мужчин как раз тогда, когда Кадим вновь заговорил.

— Также, — продолжил Кадим, — на улицах разгуливают горожане в наркотическом опьянении. Это не нравится тем, кто подобным не увлекается. Уже есть несколько случаев самосуда с двух сторон. В угаре один пристал к жене уважаемого господина Туафика в присутствии самого господина. Как и полагается мужчине, защищающему своё имущество, господин Тауфик зарезал его. Так же как и мужчины под действием веществ сожгли девственницу за отказ им. И это не единичные случаи за год. И я уверен, и в прошлые годы было подобное, но в значительно меньших масштабах. О чём-то мы можем просто не знать… Посему, на сегодня вынужден закончить вот чем: жители собираются в группировки, некоторые уже планируют покушения на семью Аль-Марид. Пламя вспыхнет уже скоро, боюсь, наше предприятие по спасению ситуации идёт коту под хвост, и мы попросту не успеем.

Изменение выражения лица Марка говорило само за себя. Амелия поняла, что речь идёт её семье — о Азизе, о ней… Сложив всё сказанное — объект разговора и настроение главного янычара, — она всё поняла. Их взгляды встретились лишь ненадолго, когда он отвёл глаза в сторону и крепче сцепил пальцы до побеления ногтей.

— Спасибо, Кадим. Вы проделали прекрасную работу. Пожалуй, мне нужно ещё многое и в кратчайшие сроки обдумать. По возвращении паши я попытаюсь вновь поднять этот вопрос.

— Рад служить, — отрапортовал Кадим и покинул кабинет.

Закрыв лицо ладонями, Марк откинулся на спинку стула и потёр переносицу средними пальцами. Почувствовав ладонь Амелии на своём плече, он отогнал прочь все мысли, которые сейчас его тяготили. Посадив любимую на колени, мужчина окунулся в её медные волосы. Они молчали, пытаясь осмыслить полученную информацию. Понимали, что это не закончится хорошо, потому что до разума паши не могла достучаться даже его любимая жена.

Дни шли своим чередом. Марк и Амелия всё так же проводили много времени вместе. Конечно, никто не забывал про осторожность, но у них было несколько недель, чтобы наслаждаться обществом друг друга. Марк, уезжая в город, узнавал информацию и делился ею с девушкой. Дела шли из рук вон плохо, поскольку недобросовестные производители не позволяли остановить уже запущенное производство.

В какой-то продукт стали добавлять больше отравляющего вещества, чем в предыдущий период, что привело к учащению смертельных исходов среди населения. Город был близок к полному разграблению, люди искали у себя, у соседей и купцов то, что было пригодно в пищу и не могло испортиться со временем. Но этого было мало. На окраинах города собирались группировки, занимавшиеся грабежом повозок с провизией. Это были отчаянные преступные попытки прокормить свои семьи.

Боль главного янычара передавалась Амелии. Её сердце словно сдавливало тисками, когда она видела, как гасли его глаза. Но с ней Марк оживал. Они, как и прежде, занимались с Азизом, читали книги, он помогал им подтянуть знания азмирского. И вот когда Амелия вновь уложила мальчика, они встретились в библиотеке. Марк лежал на подушках неподалёку от книжного шкафа и увлечённо читал что-то из художественной литературы, чтобы хоть немного отвлечься. Он и сам не заметил того, насколько увлекательным оказалось чтение, не обратив внимания, что Амелия прошла в библиотеку.

Она двигалась медленными и тихими шагами, убедившись, насколько он увлечён. Пригнувшись, чтобы Марк не увидел её из-за книжной обложки, девушка аккуратно забралась на него. И лишь тогда его яркие голубые глаза оторвались от книги. Он почувствовал приятную тяжесть возлюбленной, ощутил, как её нежные тонкие ноги обвивают его бёдра. Амелия с радостной улыбкой смотрела на него, а он ловил её взгляд, глядя поверх книги. Взгляд голубых глаз, обычно таких строгих с другими людьми, но нежных, когда они устремлены на неё, привлекал своей понятной притягательностью и загадочной неопределённостью. Амелия сильнее сжала его бёдра, а её руки легли на его гладкий живот, мягкими пальцами поднимаясь по хлопковой ткани рубашки.

— Здравствуй, — с лёгкой хрипотцой произнёс он.

Длительное молчание, соприкосновение взглядов. Амелия не нашлась, что ему ответить. Так много времени, проведённого вместе, а они так и не сдвинулись ни на дюйм… Ей хотелось почувствовать его, быть с ним и для него. Она понимала, что замужем, понимала, что если неверность вскроется, то она встретится со смертью. Но как же она изнемогала от желания к нему… Ей хотелось больше, особенно сейчас, когда паши не будет ещё неопределённое время. Если кто-то когда-нибудь сказал бы ей, что она потеряет голову от мысли о мужчине, она бы никогда не поверила. Амелия считала себя чёрствой, неспособной к любви, но это оказалось не так. Главный янычар занял все её мысли, и когда она не могла даже просто сжать его руку, то чувствовала себя неполноценной, потухшей.

Марк отложил книгу в сторону и, присев, крепко обнял её тонкую талию. Как и всегда, Амелия почувствовала себя маленькой и беззащитной в его руках, сама не понимя, почему их объятия вселяют в неё подобную ассоциацию. Их губы слились в поцелуе, который не был похож ни на один из тех, которые были до этого. Их языки слились в страстном танце, в котором они не успевали друг за другом. Им казалось, что они вечность не целовали друг друга, и своим нетерпением компенсировали провал во времени. Руки мужчины поднимались по спине Амелии, отчего она вздрогнула: насколько приятны были эти прикосновения, которые сейчас заставили кровь в её венах течь быстрее. Грубые, шершавые кисти, привыкшие держать рукоять скимитара, с нерастраченной нежностью касались спины, что невольно заставляли выгибаться под безудержным напором. Дурманящий туман окутал разум, Амелия уже не хотела ничего, кроме того, чтобы Марк овладел ею, здесь и сейчас, на мягких подушках в библиотеке.

Воображение рисовало горячие картины переплетения их тел, как он вожделенно и властно овладевает ею, шепчет ласковые слова, которые она так много слышала за этой чертой, как её стоны наслаждения разрывают тишину библиотеки. Амелия почувствовала его возбуждение на уровне бёдер, на которых она сидела как последняя бесстыдница… Обхватив крепче его шею, девушка легко двинулась вперёд и назад, плотно упираясь в разгорячённую мужскую плоть, скрытую под одеждой — кровь прихлынула к голове, и ей не хотелось останавливаться, повторяя соблазнительные движения, ещё раз и ещё. Дыхание Марка участилось, казалось, что воздуха всё меньше. Их губы разомкнулись, а взгляды встретились. Дерзкие и игривые глаза брикоинки, раскрасневшиеся от желания щёки и обольстительные скольжения заставили вспыхнуть ярким огнём его скрытые желания.

Как же долго он желал её! Как долго они были рядом, но не могли себе позволить нечто подобное под страхом, что рано или поздно Беркер появится в дверях дворца. Амелия плавным движением скинула с плеч лёгкую ткань платья, и открывшиеся женские прелести заставили мужчину потерять всякую способность дышать. Он никогда не видел её без одежды, довольствуясь только красотой лица, прикосновением ладоней и нежностью поцелуев, но сейчас чувствовал, как барьеры между ними рухнули вместе с шелковистой тканью платья.

Шершавые руки янычара накрыли грудь Амелии, а горячие губы прильнули к её шее, оставляя на коже едва прослеживаемую дорожку из аккуратных поцелуев. Спина девушки выгнулась, и она глубоко вобрала в лёгкие воздух. Губы возлюбленного опустились до белоснежной груди, Амелия обхватила его голову. Она продолжала двигаться, издеваясь и дразня. Марк не выдержал: крепко прижав любимую к своему телу и развернув так, что она оказалась под ним, заглянул в глаза… Он видел в них всепоглощающую безумную страсть, которая сейчас обуревала и его. Распущенные золотистые локоны рассыпались по подушке: Марк глядел на неё словно заворожённый, гонимый своими желаниями вперёд. Но застыл в нерешительности, ведь несмотря крик чувств, здравый смысл всё равно руководил его подсознанием.

«Она жена твоего друга, Марк! Что ты делаешь?!» — пытался он докричаться до себя, наслаждаясь красотой девушки. Столько сил ему понадобилось для того, чтобы воззвать к своим желаниям. Но теперь стояла другая задача, а именно, успокоить разгорячённую вожделением возлюбленную.

— Амелия, остановись, прошу тебя, — прохрипел Марк, но противореча себе, обхватил ладонями её лицо, заглядывая в изумрудные глаза.

— В чём дело? — игриво, с придыханием спросила она, положив ладони на его кисти.

— Я не могу. Это противоречит законам, по которым я живу уже много лет. Это… поверить не могу! Я влюблён в жену своего друга, и едва не совершил один из самых страшных грехов! Я не могу предать его доверие, моя любовь. Прости меня.

К удивлению янычара, они отстранились друг от друга и ненадолго замолчали, сидя почти рядом и подавляя в себе желание прикосновений.

— Я понимаю, — нарушила молчание Амелия. — Я просто женщина из другой страны, которая не может диктовать тебе, как поступать. Но… я люблю тебя, Марк. И я не знаю, что было бы со мной здесь без этой любви. Я бы пропала без тебя, — прошептала девушка, положив голову на его плечо.

— Ты не просто женщина из другой страны, Амелия. Люблю тебя, не оставлю. Мой дом там, где ты. Но и предать друга я тоже не могу, каким бы он ни был.

— Прошу тебя, просто будь со мной. Не бросай меня! — взмолилась девушка.

— Буду, — успел произнести он…

Они вновь соприкоснулись губами, вложив в свой поцелуй всю нежность, на которую были только способны. Влюблённый воин ощущал её обнажённую грудь на своём теле и старался отогнать от себя навязчивые мысли, понимая, что до конца не смог успокоиться после её страстной атаки. Дверь в библиотеку с шумом распахнулась, и Амелия вздрогнула, оторвавшись от губ возлюбленного… Во взгляде Марка она увидела такой же страх, который в долю секунды охватил и её. Моментально Амелия представила, как Беркер стоит в дверях и видит их целующимися, а её — полуобнажённой в объятиях янычара, своего давнего друга. Как он, быстрым шагом, рассекая воздух, движется к центру читального зала, где они сейчас сидят. Как набрасывается на Марка с диким воплем… Дыхание замерло. И ей показалось, что и её возлюбленный перестал дышать.

— Беркер здесь! — спешно заявила вбежавшая в библиотеку Алсу, переводя дыхание.

Глава 2. Опьянение…

Наспех поправив одежду, Амелия скрылась за книжными полками, делая вид, что выбирает очередную книгу для чтения. Марк также, не теряя времени, привёл себя в порядок и пятернёй зачесав волосы назад, дотянулся до книги, которую читал, положив её на колени так, чтобы Аль-Марид не заметил эмоционального возбуждения своего янычара. Показавшись на пороге, Беркер окинул взглядом библиотеку и устремил его на Алсу, которая тоже стояла в проходе.

— Ты что тут делаешь? — поинтересовался он.

Находящиеся в этот момент в библиотеке по голосу Беркера отметили его странное поведение: он говорил слишком медленно, как будто был заторможен. Марк увидел, насколько паша побледнел с их последней встречи. Нездоровый цвет лица и залегающие круги под глазами делали его больше похожим на голодающего оборванца, чем на главу прославленного семейства.

«Прославленного… Который всё бросает в чертоги шайтана», — подумал Марк.

— Я пришла за госпожой, — парировала Алсу. — Азиз проснулся, — смиренно добавила она.

Медноволосая Амелия вышла из-за книжных полок и слегка улыбнулась прибывшему мужу.

— С возвращением!

— Почему ты такая… — начал было паша, но осёкся.

Его взгляд впился в служанку, которая с привычным для неё страхом смотрела на него, предчувствуя очередные побои. Марк оставался невозмутим, но уже досадовал на друга за его дурной нрав, который становился безумным под действием Неги. Несмотря на внешнее спокойствие, в его душе поднималась буря: ему было жаль бедную Алсу, которая постоянно со смирением принимала наказания из-за их романа с Амелией, но вместе с тем он понимал, что если вмешается в их спор, то подведёт любимую, и тогда наказаны будут обе девушки. Осознание своей беспомощности связывало янычару руки, и оттого происходящие события были ему ненавистны ещё сильнее. Догадливая Амелия поборола в себе желание посмотреть в сторону Марка, чтобы не вызвать подозрений.

— Я только проснулась. Решила взять книгу и вернуться в кровать до пробуждения Азиза. Пожалуйста, не пугай Алсу, она слишком часто рыдает от твоих кулаков.

— Она не смотрит за тобой, как полагается! — рыкнул паша.

— Если я собираюсь вернуться в кровать, то зачем калфе чесать мои волосы? — вздохнула Амелия.

Взяв за руку Алсу, она повела её по коридору, подальше от гнева своего мужа.

«Пусть сначала успокоится, потом с ним можно будет говорить», — подумала Амелия.

Как бы Амелии хотелось отплатить девушке той же самоотверженностью, с которой та относится к ней, но даже не могла предположить, как именно это сделать. Ей оставалось лишь сглаживать углы, уводя Алсу от гнева Беркера своим влиянием на него. Но, видя благодарный блеск в глазах служанки, Амелия понимала, что и того ей достаточно, хотя сама была с этим не согласна.

Небо утонуло в тёмных оттенках, яркие звёзды стали загораться одна за другой, окрашивая не успевший остыть песок в серебристый цвет, от чего казалось, что маленькие песчинки переливаются и поблёскивают на ветру. Амелия грустно улыбнулась своим мыслям: когда-то она не любила зиму, а сейчас она скучала по ней… Давящие душу ассоциации уже которую ночь заставляли её закрывать окна портьерами. Ей было спокойнее, когда интерьер дворца напоминал ей, что Брикоин остался для неё только в прекрасных снах.

Маленький Азиз оторвался от игрушек, разбросанных по полу. Амелия каждый раз задумывалась, для чего Беркер покупает их мальчику в таком огромном количестве. В их числе были машинки, копирующие модели проезжающих по улицам Фестона автомобилей, и разномастные лошади с повозками, рыцари и янычары, железная дорога, первое время приводившая малыша в восторг. Если вспомнить игрушки любого другого ребёнка из средней семьи Брикоина, то такого количества она не видела ни у кого. Приехав в Азмир, Амелия стала сомневаться в том, что живущие в городе дети видели что-то радостное и удивительное, помимо палки и крышки маминой кастрюли, заменяющих им щит и меч.

Мальчик поднялся на маленькие ножки и решительным, даже горделивым шагом направился к ней. В эти моменты он казался таким важным, будто не шёл по детской комнате, а шествовал по Шекабаду, похваляясь перед народом своим высоким статусом наследника. Тепло улыбнувшись этому сравнению, видя такого маленького, но настолько величавого мальчишку, Амелия протянула к нему руку.

— Мама, пойдём спать?

Со всей нежностью, которую была готова дать этому ребёнку, она погладила его по голове, присаживаясь напротив.

— Ты же знаешь правила, Азиз? Прежде чем ложиться спать, нужно поужинать. А потом мы попросим папу прочитать тебе сказку.

— Не хочу, чтобы он читал…

— Милый, ты очень хорошо говоришь на брикоинском. Но мы живём в Азмире, тебе нужно изучить этот язык. Ты всё-таки сын паши, поэтому должен очень хорошо знать родной язык.

— Да, мама! И тут будут говорить на том языке, который я скажу! Ведь когда я вырасту, этот город будет моим, а значит и правила будут мои!

— Ох, Азиз… Не всё так просто, — вздохнула Амелия.

Если бы она могла, то рассказала бы, что перед правителем стоит задача не только присутствовать в городе и управлять им, но и встречаться с другими лидерами населённых пунктов, давать отчёт перед правителем Азмира и принимать важные решения. Если бы она могла всё это сейчас поведать маленькому мальчику, возомнившему себя правителем, это поубавило бы его незрелые фантазии. Но, вполне возможно, что он бы ничего и не понял.

Подняв мальчика на руки, жена паши вышла из комнаты. Вместе они прошли по длинному коридору и поднялись по лестнице. Она уже видела, как сын засыпает, а значит ждать сейчас ужина было бы неразумно. В противном случае мальчик может вовсе перегулять сон, и тогда и она его не увидит. Краем глаза Амелия наблюдала, как малыш засыпает на её руках, радуясь тому, что сможет лечь пораньше, но это значило, что и еды ей нужно будет приготовить посытнее, что очень осложняло задачу в такую жару. Амелия уже начала ругать себя за то, что могла бы привыкнуть к подобному, но…

— Ты совершенно не видишь того, что происходит?!

Яростный вопль Марка заставил Азиза вздрогнуть, он посмотрел на маму напуганными глазами. Амелия испугалась не меньше мальчика и остановилась… в этот момент они проходили мимо гостевого зала, в котором сидели паша со своим верным янычаром. Всего в долю секунды кулак Марка встретился с челюстью Беркера с характерным звуком. Он пошатнулся, трубка, набитая дурманом, выпала из его рук и надломилась. Марк стоял над пашой в таком же ожидании ответной реакции, но её не последовало… Аль-Марида совершенно не тронул выпад янычара, он согнулся над полом и дрожащими руками стал собирать части разломанной трубки. Как побитая собака, паша бросил взгляд на стоявшего над ним Марка, словно моля о помощи, но янычар остался непреклонен. Он сумел подметить, что Беркер больше был обеспокоен целостностью трубки, чем уязвлённой гордостью.

— Ты жалок, Беркер… — презрительно бросил янычар.

Обогнув друга, он двинулся к двери, на пороге которой увидел Амелию с Азизом на руках. Ему захотелось сорваться к ним, взять в охапку, водрузить на лошадь и бежать без оглядки из этого дворца, подальше от паши, как можно дальше от Азмира. Туда, где они могли бы жить, не беспокоясь о проблемах Шекабада, где были бы счастливы и жили, позабыв, что в их жизни были дикие законы и наркотики, погружающие во мрак весь город.

Честолюбивый романтик, он в очередной раз обругал себя за необходимую преданность тому, кто сейчас остался за его спиной, как малое дитя, собирающее курительную трубку, которая из раза в раз распадалась в его слабых руках. Амелия хотела было открыть рот, но Марк мотнул головой, жестом руки показав, что ситуация под контролем.

Обогнув любимую, Марк тяжёлым шагом пошёл по коридору к своему кабинету, а девушке оставалось лишь наблюдать, как он удаляется. Его осанка выдавала напряжение, которое ей хотелось снять, но интуитивно она понимала, что не может сейчас позволить себе быть рядом.

Когда Марк скрылся за дверью кабинета, Амелия обратила внимание на мужа, у которого всё же получилось собрать трубку, и сейчас он закладывал в неё очередной шарик, не обращая ни на кого внимания. Амелия опомнилась не сразу, ведь за всем этим наблюдал Азиз. Отвернувшись, закрывая мальчику обзор, она пошла на второй этаж, где находилась детская комната.

Стараясь найти ответы на вопросы Азиза, Амелия уже сбилась со счёта, сколько раз уже солгала ему. Вопросов у мальчика было так много, что она уже не знала, как не потерять связующую нить между своими утверждениями, чтобы ответы казались достаточно убедительными и не тревожными для ребенка. Наконец, устав задавать вопросы, мальчик уснул. Молодая женщина уже собиралась покинуть его комнату, но ощутила на своей талии крепкие мужские руки, грубой хваткой сжавшие бёдра. Повернув голову, она встретилась со взглядом Беркера. Ах, эти пустые, лишённые жизненного блеска глаза… Она видела супруга всё чаще, и сейчас отметила, насколько он слаб, словно сейчас он находился в мороке. И нечто, более сильное и беспощадное медленно убивало его.

Одним рывком он развернул Амелию к себе и подхватил под бёдра. Поясницей она ощутила холод лакированного дерева, перекладина которого больно впилась в кожу. Подавив в себе желание вскрикнуть, девушка стиснула зубы.

— Беркер, я только уложила Азиза. Пожалуйста, давай не здесь… — она упёрлась руками в его плечи, пытаясь оттолкнуть его от себя.

Мужчина был непоколебим. Так же легко, как и поднял её, прижав к детской кроватке, он повернулся к окну, ведя её за собой. Амелия слабо понимала, что он задумал, когда вновь оказалась развёрнута спиной к нему. Его властная рука с силой прижала её голову к уже остывшему за ночь стеклу, заставив всхлипнуть от боли. Может быть, в других обстоятельствах она обрадовалась бы открывшемуся виду за стеклянной гладью, если бы наркозависимый муж не требовал опостылевшего ей внимания.

— Я прошу тебя, — попыталась дозваться до него молодая жена.

Безуспешно. Мужчина уже перекинул подол халата в сторону, чтобы прикрывавшая её ноги ткань не мешала ему. Попытавшись оттолкнуться от подоконника, Амелия потерпела неудачу, что сильнее раззадорило Аль-Марида. Он перехватил её руки и заломил в локтях так, чтобы кисти соприкоснулись друг с другом, а пальцы достали до лопаток. Зажмурившись от боли, Амелия приглушённо вскрикнула от того, с какой резкостью Беркер настойчиво формировал её позу, не заботясь о состоянии рук и спины супруги. Под звериным напором грудь девушки вдавилась в оконное стекло. Сильным толчком, внезапно ударившим в сухое лоно, нежеланная мужская плоть проникла в неё. Бёдра сильно ударились о подоконник. Зажмурившись и закусив губу, Амелия едва нашла в себе силы подавить стон боли. Она уже не понимала, чем была вызвана боль: ударом или грубостью. За время пребывания в Малом дворце, когда паша окутывал её небывалой нежностью и любовью, она отвыкла от его звериного обращения, а сейчас, к недоумению и возмущению, добавилось чувство нежелания этой близости.

— Беркер, пожалуйста… — сдавленно произнесла она.

Но ответом ей были ритмичные и быстрые толчки, к которым её тело в данный момент было совершенно не подготовлено: ощущения сухого трения не приносили ни единого удовольствия, Амелия чувствовала, что муж разрывает её. Хотелось кричать и вырываться, но она понимала, что может разбудить Азиза, который был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что что-то не так. Но не только пробуждение ребёнка беспокоило Амелию, но и то, что при любом неудачном движении локтевые суставы могли не выдержать. Насильник тяжело дышал над ухом своей жертвы, и это не могло её не раздражать. Неумолимое желание прервать вынужденное соитие возрастало в ней с каждым толчком, напоминающим, кто именно владеет ею. Душа Амелии металась: в отчаянии вырваться, ей хотелось кричать, призвать кого-нибудь на помощь и найти пути выхода. И она была уверена, что её истошный крик услышит настоящий возлюбленный, её воин, янычар, самый лучший из мужчин, милый Марк, придёт на помощь. Но пострадает… Амелия не могла этого допустить, и потому ей оставалось только перетерпеть эту пытку.

«Выхода нет…» — с глубокой тоской уговаривала себя она.

— Сухая, — сквозь зубы выругался Беркер.

Это замечание вызвало в ней бурю эмоций, и в основном они были наполнены ненавистью. Свободная рука мужчины коснулась её живота и проскользнула вниз, к маленькому бугорку между тонкими складками лона. И тогда она ухватилась за единственную спасительную мысль.

«Марк… Марк!» — мысленно крикнула она.

От боли и отчаяния Амелия подумала, что, вдруг, проявив неосторожность, выкрикнула это спасительное имя, но не заметив изменений в поведении паши, ещё раз про себя повторила его. Утренние воспоминания о взгляде голубых глаз возлюбленного и обоюдном желании соединения тел вдохновили её. Незаметно для себя самой девушка выгнулась навстречу движущимся бёдрам Беркера, замечая, как её недавняя пытка превращается во что-то более приятное… Конечно, травмированной трением коже нужно восстановление временем, но становилось уже не так больно. С каждым движением она возвращалась к мысли о янычаре, в подсознании пытаясь преобразовать все ощущения… Зажмуренные глаза позволяли ей рисовать в воображении фантастические картины, которые она только пожелает. И это удавалось! По уверенным движениям паши она догадалась, что он удовлетворился своими успехами и, казалось, не собирается останавливаться.

За окном светало… Время для неё остановилось, трудно было определить, сколько она стоит в неудобном положении… Ноги ослабли, тело обмякло. И продолжать делать вид, что ничего не происходит, она устала, тем более…

Освобождение не заставило ждать! Вот оно! Наперсница ощутила тёплую вязкую жидкость, наполнившую её изнутри. Затёкшие руки обрели свободу: Беркер Аль-Марид отступил. Надрывно дыша, Амелия оперлась руками о подоконник и взглянула вдаль: скудные лучи солнца пробивались сквозь ночную тьму. Комок подступил к горлу, но она не могла себе позволить плакать. Не при нём… Всё так же, ничего не спрашивая, Беркер поднял её на руки. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом, и через некоторое время оказалась на мягкой постели. И, вероятно, обрадовалась бы, если бы не вытерпела, по её ощущениям, нескольких часов нестерпимой пытки. Довольный муж лёг рядом. Всё такой же молчаливый и слишком спокойный, словно произошедшее между ними интимное взаимодействие совсем его не одухотворило. И только когда он начал засыпать, наконец, подал голос:

— Я развожусь со всеми своими жёнами. Ты будешь моей единственной и самой любимой.

Зная, что он её не видит, молодая женщина закрыла лицо руками, чтобы не дать крику и горьким слезам вырваться наружу.

«Всё так просто… Как же у него всё просто!» — кричала душа Амелии, и она сдерживалась из последних сил, чтобы не зарыдать.

Мысль вечно быть его женой настолько удручала, что заставляла усомниться в себе, признавая, насколько теперь ничтожно мало ценится её жизнь и желания. Разве она так много просила от судьбы? Она мечтала когда-то только о признании в своей родной стране… Она не хотела почестей и славы, но желала быть нужной людям, помогать им, лечить их болезни и облегчать страдания, но что получила на самом деле? Она стала невольной пленницей в чужой стране, где, если бы не встреча с человеком, которого полюбила, то совсем потеряла бы себя.

Путаясь в полах тонкого шёлкового халата, не разбирая дороги и двигаясь по памяти, она в слезах бежала по коридору босыми ногами, давая волю рыданиям. Ворвавшись в комнату, она упала на постель, продолжая голосить в мягкую, расшитую золотыми нитями, подушку. Роскошь комнаты не окупала того, что творилось в её душе.

— Амелия… — услышала она спокойный знакомый тембр.

Девушка оторвалась от подушки, подняв воспалённые, заплаканные глаза. Ручейки слёз продолжали бежать по лицу, мешая рассмотреть позвавшего её. Но она уже знала, что потревожила сон возлюбленного, безмолвно желая, чтобы он стал её утешителем. Она бросилась в его объятия, а он сжал её хрупкое измученное тело крепкими руками. Марк ощущал девичьи слёзы, падающие на его обнажённые плечи, и вместе с каждым её всхлипом разрывалось и его сердце. Влюблённый янычар знал, что ничем не может помочь безутешному горю, и вместе с тем, понимал, сколько боли это приносит ей. Сердце молодого мужчины было закалено в самых жестоких битвах и дерзновенных походах. Он видел оскал смерти в багровых реках крови, как человеческие внутренности выпадают из вспоротых животов, наблюдал пробитые пулями и ядрами головы когда-то счастливых людей… Но, несмотря на всё пережитое за свою короткую жизнь, не мог спокойно смотреть на слёзы любимой женщины.

Марк нежно обнимал Амелию до тех пор, пока её плечи не перестали вздрагивать от каждого всхлипа. Когда их взгляды встретились, он увидел измученное лицо возлюбленной, и тогда, осторожно прижавшись к её щеке, стал губами осушать жемчужины слёз. Амелия, собравшись с силами, обняла Марка так крепко, насколько могла. Только находясь в его объятиях, девушка ощущала себя в безопасности.

— Давай убежим, — прошептала она. — Я устала жить в напряжении и страхе, не могу больше. Пожалуйста… давай убежим!

Мысли о побеге посещали и его. Марк много раз воображал, как, спеленав возлюбленную в неприглядное тряпьё, скрыв её от чужих глаз, сядет вместе с ней на корабль и уплывёт за дальний горизонт, назвав Амелию своей супругой. Уплыть! Не в Брикоин, не в места, подобные Ляоциню, где есть свои сети коммуникации с Азмиром. В неведомые страны! Но его останавливали мысли о неудаче в исполнении мечты. Страшно было подумать, если Беркер обнаружит их побег, пошлёт вдогонку за ними специально подготовленных янычар, которые могут нагнать их в порту, в море или на конечной точке их прибежища.

— Ты же знаешь, что мы не можем, — печально вздохнул Марк.

— Да, знаю… — тихо произнесла она. — Знаю! — её голос перешёл на крик. — Законы, верность, честь, традиции! Узы дружбы, которые нельзя нарушать! Казни, честь и законы! — её голос истерически задрожал.

Амелия снова зарыдала. Боль, обида… И — нарастающая злость… на себя и на сложившуюся беспросветную ситуацию. Да, она злилась на Марка за то, что он так поступает с ней. За то, что заставляет страдать её духовно и физически, потому что мнимая честь ему важнее её состояния. Но ведь Марк любит её, ведь так? И она это видит. Тогда почему он не может переступить через себя. Марк хотел ещё что-то сказать, пытался успокоить, но теперь это было безуспешно. Амелия уже не слышала его, сильные эмоции заглушили голос разума до такой степени, что дышать становилось всё тяжелее…

Глава 3. Прощай

Жаркое солнце поднялось над Азмиром, заглядывая в окна дворца. Яркие лучи проникли в комнату недальновидного янычара, который вчера днём слишком вымотался. Сквозь сон он попытался отмахнуться от надоедливого солнца и скрыться под одеялом, которое не поддавалось лёгкому движению. Марк нехотя поднял голову с подушки и обернулся. Воспоминания прошлой ночи завертелись в быстром хороводе. Осторожно, кончиками пальцев, он скинул прядь с лица спящей Амелии и, любуясь грациозной красотой, вновь и вновь мысленно повторял её упрёки.

Все высказанные обвинения сильно задели его гордость и честолюбие: любимая женщина то сетовала на несправедливость законов Азмира, то вновь рыдала, называя янычара бесхребетным трусом. Но, вопреки справедливым обвинениям, Марк не терял присутствия духа; при этом горькая, лишённая счастья улыбка проявилась на его лице.

Ведь он действительно был таким. Потому что боялся за неё. Не стань Амелия женой Беркера, Марк бросил бы всё ещё тогда, в Брикоине, где начал бы всё сначала. Там не было бы службы, которой Марк был обязан лишь Беркеру, там не было бы настолько суровых правил чести, к каким привыкли азмирцы. Напротив, если бы он заметил её тогда первым, то следовать законам чести пришлось бы паше. Он забыл бы обо всём: о высоком чине в азмирской армии, о жаловании, о Шекабаде. Но сейчас не мог себе этого позволить… Страх за любимую женщину сковывал рассудок, заставляя действовать по всем канонам несправедливых законов государства. Если бы тогда Беркер женился на Авроре Прескотт, Марк, не сомневаясь ни минуты, взял бы в жёны брикоинку Амелию Оберлайн. Но теперь в его душу закралось сомнение…

Ведь он не сразу разглядел в ней женщину всей своей жизни. Смог бы он увидеть в ней свою судьбу, если бы Беркер огласил указ казнить невостребованных брикоинок? Девушек, которые повинны лишь в том, что стали целью для избалованного паши… Ведь Амелия покорила его сердце тогда, когда была возможность сбежать — она осталась, чтобы подлечить раны его солдат. Она покорила его тогда, когда стойко перенесла первую брачную ночь и с гордо поднятой головой вынесла насмешки других жён Беркера. Когда она чистосердечно согласилась взять под свою опеку ребёнка, который, не успев родиться, остался без матери. Тогда, когда она ворвалась в библиотеку после разговора с Беркером и Синь Мао о распространении Неги и первым делом переживала за народ, а не за себя…

Обняв Амелию, Марк носом зарылся в её медные волосы, вдохнув приятный аромат. Нет, он не смог бы увидеть в ней провидение судьбы в то время, тогда, когда Беркер только определялся. Амелия начала показывать себя позже… Во всех прекрасных ярких красках, которые подарил белый свет. Если бы Беркер дал указание убить её вместе с оставшимися брикоинками, он бы, скрепя сердце, отдал бы это распоряжение, чтобы голодные до жестокости янычары в его подчинении исполнили приказ. И потом корил бы себя не только за то, что рано или поздно бы опомнился, но и за то, что вновь позволил ни в чём не повинным девушкам так легко умереть.

Он так глубоко погрузился в эти мысли, что только потом опомнился… паша здесь. Ему не стоит видеть их вместе. Гнев, при воспоминании о прошлой ночи, никак нельзя выпускать. И, хотя в городе были большие беспорядки, убийство паши ему не простят… Но могут сделать вид, что не прощают, а на деле лишь свободно выдохнут. Марк был тесно приближен к Беркеру, но политика до сих пор вызывала в нём смешанные чувства, и сталкивался он с ней не только будучи главным янычаром Аль-Марида.

Наспех накинув одежду, Марк поднял почти невесомую девушку на руки, покинув комнату. Он шёл по коридору и осматривался, чтобы никто не заметил его с женой Аль-Марида на руках. Едва янычар опустил на неё взгляд, как со столовой донёсся оклик Беркера… Это прозвучало так, словно боевой горн оглушил округу, вызвав в нём, словно в солдате-новобранце, чувство ужаса. Марк почувствовал, как сердце забилось быстрее, кровь потекла по венам с бешеной скоростью, отбивая свой ритм. Остановившись в дверном проёме, он покрепче перехватил Амелию, беспокоясь, что может уронить бесценную ношу, нарушив и без того беспокойный сон.

На столе перед Беркером стояла полупустая тарелка с утренней трапезой. Но от завтрака ему пришлось оторваться, когда увидел несущего его жену янычара. Их взгляды встретились… Стоящая рядом Алсу побледнела от страха, и теперь настала её очередь показывать всю свою невозмутимость. Марк понял, что теперь им придётся включить всю свою смекалку, чтобы выбраться из этой сложной ситуации.

— Я объясню позже, — нарушил тишину воин.

Поднявшись со стула, Беркер хотел было догнать верного янычара, который поспешно скрылся за дверью. Алсу бросилась в его сторону, но вовремя остановилась, паша заметил этот порыв. Лицо ревнивца залилось гневной краской, и непрошеные подозрительные мысли засвербели в голове: Аль-Марид потерял контроль над ситуацией — насмешка! Остановившись на полпути, Беркер резко обернулся к служанке.

— Ты побежала за мной, Алсу? — холодно спросил Беркер.

— Н-нет, господин, — неуверенно произнесла девушка. — Я… Я должна…

— Что ты должна? — брызгая от негодования слюной, как ядом, поинтересовался паша. — У моей жены роман с янычаром, а ты их покрываешь, верно, дрянь? — шипел он.

Грубой хваткой Беркер сцепил пальцы на шее девушки, глядя в её испуганные глаза. Алсу задрожала всем телом и, чтобы не видеть его бесчувственных ледяных глаз, отвела взгляд в сторону. От нехватки дыхания ноги подогнулись, перестав держать её. Аль-Марид обычно применял один и тот же трюк, лишая её воздуха и заставляя падать к своим ногам, а потом наносил сильнейший удар по голове. Алсу привыкла к таким побоям, знала, что её госпожа поможет ей излечиться, чтобы больше не чувствовать боли. Закрыв глаза в ожидании удара или, что менее вероятно, потери сознания, калфа смирилась с тем, что в любом случае снова пострадает… Кулак Аль-Марида, рассекая воздух, поднялся вверх — служанка почувствовала движение, но удара не последовало…

— Беркер, разберись с ситуацией сначала. А потом будешь кулаками махать, — устало произнёс Марк.

Униженный паша отпустил девушку, и шея несчастной Алсу оказалась свободной от цепкой хватки хозяина. Девушка открыла слезящиеся от нехватки воздуха глаза и потёрла шею, благодарно глядя на своего спасителя. Марк замечал, что последние несколько месяцев паша преобразился, и это не было изменением в лучшую сторону. Беркер перестал разделять людей на слабых и сильных, перестал видеть границы, через которые не стоит переходить. За этот период Алсу страдала от него всё больше и больше.

Янычар уже и забыл, когда они с хозяином и другом говорили в последний раз по душам, устраивая шуточные спарринги. Как это было давно! Но теперь паша не гнушался использовать женщин в качестве груши для битья. Нонсенс. У Марка возник вопрос:

«А касается ли это только женщин, или он способен сейчас ударить любого, кто только попадётся под горячую руку, когда его настроение не самое лучшее?».

— У тебя что-то есть с моей женой, Марк? А эта, — он кивнул на Алсу. — Что-то знает?

— По-моему, тебе достаточно принимать наркотики, Беркер. Ты становишься совсем плохим, — холодно произнёс Марк.

— Ты заговариваешь мне зубы, янычар! — рявкнул Беркер, схватив того за грудки.

Как же давно его не тыкали в звание… Марк успел уже позабыть об этом, ровно так же, как и о той дружбе, которая когда-то была между ними, до появления в жизни Беркера ляоциньца. Сейчас, в этой ситуации, Марк почувствовал, как в нём самом поднимается гнев. Схватив пашу за воротник, янычар легко встряхнул его, грозным взглядом заглянув в пустые глаза своего друга.

— Шайтан! — выругался Марк. — Очнись, Беркер! Ты везде ищешь какой-то подвох. Что с тобой?!

— Я оставил тебя здесь охранять мою жену и сына, а не спать с ней!

— Что за мысли?! — возмутился Марк. — Я просто обходил дом и увидел её в библиотеке за книгами. Неужели ты думаешь, Беркер, что я способен предать нашу дружбу?

Верный янычар откровенно лгал в лицо своему другу и господину… Как же совестно он чувствует себя перед ним. Но может ли он иначе? Взгляд паши прояснился. Марк не посмеет предать после всего, что они вместе прошли и испытали. Он знал об этом, был уверен. Слишком много благодеяний совершил Аль-Марид для своего янычара, особенно при его незаконном повышении в должности, которую уж точно не должен занимать сын обанкротившегося и позорно изгнанного шейха Аль-Фархана.

Паша миролюбиво взглянул на Алсу, и впервые за долгое время Марк заметил в его глазах жалость. Интересно, когда в последний раз Беркер испытывал это чувство? Впервые за долгое время своих помутнений паша подошёл к напуганной девушке спокойным, умеренным шагом. И когда Алсу увидела его руку, протянутую, чтобы помочь ей подняться, не сразу поняла, что от неё хочет господин. Взгляд её был рассеян, но, встретившись с глазами Марка, который медленно закрыл глаза, подавая знак к тому, чтобы девушка приняла жест доброй воли от паши, и она поспешила ответить на волеизъявление господина. Аккуратно взяв руку Беркера, она почувствовала, как он поднимает её. Едва ей стоило уверенно встать на ноги, как тяжелая кисть Аль-Марида легла на её плечо, Алсу вздрогнула.

— Не бойся, я был не прав перед тобой, — произнёс он слова, которые девушка ожидала меньше всего услышать. — Прости, Алсу. Я буду стараться держать себя в руках, чтобы подобного больше не повторялось. Хорошо?

Всё ещё не веря тому, что слышит, девушка быстрым шагом отошла назад и склонилась в глубоком поклоне, соблюдая традиционное обращение служанки к хозяину: не поднимая головы, принимая его волю и признавая тем самым, что он стоит выше неё по иерархической лестнице.

— Господин, я всего лишь служанка… Вы не обязаны просить прощения за то, что делаете, — тихо произнесла она.

— Если я не прав, то должен принести свои извинения. Неважно, кто ты.

Марк и Алсу с удивлением взглянули на Беркера. И если для Алсу эти слова были чем-то новым от господина, ведь её взяли в услужение паше не так давно, то для Марка его слова стали сродни тёплому мёду, разливающемуся по коже.

— Ты можешь идти, Алсу. Проследи, чтобы твоя госпожа проснулась в хорошем настроении, — с непривычной для себя улыбкой сказал Беркер.

Удивившись, Алсу ещё раз поклонилась и поспешно вышла из столовой, а сам Аль-Марид обернулся к янычару. Посмотрев друг на друга, они тотчас отвели взгляды, находясь в состоянии заложников недавней неловкой ситуации, которую нужно было разрешить. После нескольких волнительных вздохов Беркер заговорил:

— Я знаю, что ты не поступишь так со мной, мой дорогой друг. Прости за эти подозрения… Ведь ты никогда не желал зла ни мне, ни моей семье, а я…

— Беркер, я настаиваю на том, чтобы ты перестал принимать… галлюциногенные вещества, — то, что ты принимаешь, ведь твоё состояние не похоже на симптомы Неги, и я переживаю за тебя. Ты сам не свой, заторможен, а если примешь слишком много — становишься вовсе неуправляемым.

В эти слова Марк вложил не только то, что было вчера в гостевой комнате, отведённой для курительных смесей, но и то, что произошло этой ночью с Амелией. Марк был уверен, что Беркер даже не помнит о том, что происходило, ведь в ходе наблюдения он замечал за другом потерю памяти о прошедшем дне, если он принимал новый препарат.

— Ты прав, мой друг. Я привёз из Ляоциня новый вид. Синь Мао хочет, чтобы именно я дал ему название, а потому должен понять, что именно он несёт в себе…

— Дурь, — спокойно произнёс Марк, прерывая пашу. — Ты дурным становишься, так что это название подойдёт больше всего.

— Пожалуй, я подумаю над этим. Но пока я… Пришёл в себя, а время Неги для организма ещё не наступило, я хочу съездить в город. Надеюсь, Марк, ты согласишься помочь мне в этом?

— Только если это не касается твоих дел с Мао. На остальное я согласен.

— Нет-нет, Марк, это не касается моих дел. Азиз очень много времени проводит с Амелией, и у него замечательный брикоинский. Мне иногда кажется, что он не лопочет на своём детском, как должен, а говорит чётко и вразумительно. А на азмирском скажет только пару слов, да и сомневаюсь, что с пониманием их значений. Я хочу съездить к своему учителю, чтобы договориться с ним об уроках.

Сдержав желание раздражённо цыкнуть, Марк постарался сделать всё возможное, чтобы кивок его головы был максимально убедительным. Опасения Амелии коснулись и его. Но что же ему мешает пользоваться скрытыми ходами, которые, в отличие от матери Азиза, он знал слишком хорошо? Да, это будет проблематично, и видеться они смогут лишь в определённых местах, и только ночью. Марк согласился с Беркером, и вскоре они покинули Малый дворец, направившись в город.

Всю дорогу Марк смотрел в спину Беркера. Его воображение рисовало всё то, что рассказала Амелия прошлой ночью. Он сжимал узду с такой мощью, что ему казалось, она врезалась в ладони. Янычар был уверен, что должен сделать всё, что в его силах, для обеспечения безопасности любимой женщины, но видел только единственный вариант, которым можно было бы воспользоваться.

«Она его жена, да… Но он не вправе подвергать её постоянному насилию, от кого бы оно ни исходило», — размышлял янычар.

Они въехали в город, в котором сразу же почувствовалось напряжение, созданное самим Беркером Аль-Маридом. Едва конь ступил на территорию города, люди, находящиеся неподалёку, стали озираться на него. Марк наблюдал за всем со стороны и подмечал недовольство, а на некоторых лицах даже читалось омерзение, которым люди оценивали своего правителя. Паша, намеренно или на самом деле, не замечал реакции подданных и улыбался, приветствуя каждого, кто попадался на их пути, а Марку, верному янычару, оставалось ехать следом за Беркером, следя за тем, чтобы горожане не кинулись на него, чтобы разорвать на мелкие куски. Прислушавшись, Марк разобрал, как люди награждали правителя нелицеприятными эпитетами: душегуб, мерзавец, предатель.

Выехав на площадь, они не заметили ничего, что могло бы вызвать подозрения. Жизнь продолжала кипеть здесь, как и обычно, если не считать общего настроения народа. Завидев пашу Аль-Марида, многие лавочники закрывали свои шатры, женщины прятали детей, прохожие прижимались к стенам домов. Но взгляд каждого из них сливался в одно целое, и думали они об одном и том же. Марк тихо шикнул, борясь с напряжённым состоянием, ненавидя себя за то, что не может сейчас как по волшебству исправить ситуацию в городе… Но если сделает то, что хочет…

— Марк, — позвал его паша.

Янычар подвёл коня ближе.

— Не мог бы ты договориться с учителем, а я пока осмотрюсь. Не нравится мне настроение в городе.

При этих словах Марк подавил саркастическую ухмылку. Он пока не мог понять, действительно ли Беркер ничего не замечает или окончательно принял позицию правителя-тирана? Может ли это новое, принимаемое им вещество так сильно повлиять на его восприятие, что теперь паша Шекабада не может выявить причинно-следственную связь и задать себе простой вопрос: «Почему?». Почему его народ недоволен? Почему его народ смотрит на него с ненавистью и злобой? Отчего пропало доверие? Марк метался между убеждениями дружбы и ненависти и уже не понимал, какому чувству стоит отдаться без остатка, а какому не стоит и пытаться доверять. В одном он был уверен: чувство долга и благодарности были его извечными спутниками, из-за которых он не мог себе позволить оступиться. Или, по крайней мере, сделать ошибку, забыв об осторожности.

— Хорошо, я договорюсь, — согласился он.

Сдержанно кивнув друг другу, мужчины разошлись. Но Марк не поехал к учителю. По дороге сюда он принял решение, от которого не собирался отступать. Всё, что его сейчас заботило, это Амелия и ребёнок, которого она называла своим сыном.

Янычар знал, что ни сегодня, ни завтра Азизу азмирский не понадобится. Уже сегодня он сделает всё, чтобы Амелия с мальчиком оказались в безопасности, даже если этот выбор разлучит его с любимой и малышом.

Конь Марка завернул в переулок, обедневший первым, стоило Аль-Мариду вернуться из своего путешествия для налаживания международных связей. Быть может, тогда он желал сделать что-то хорошее для своей страны, но встал на скользкую дорожку… Вокруг бегали беспризорные дети, и даже в их игре слышались разговоры о свержении тирана. Вероятно, они уже наслушались родителей. Какая неосторожность поднимать такие темы при детях… Особенно сейчас, когда паша находился не в своём уме и мог совершить достаточно опасные действия, полностью позабыв о том, что такое свобода слова и выражения мнения.

Сколько станет беспризорных детей? Таких, каким когда-то был он сам. И всё это происходит теперь из-за недальновидности паши, который посчитал себя вершителем чужих судеб. Спешившись, янычар погладил коня по морде и привязал уздечку к столбу водопоя. Он огляделся по сторонам: не ехал ли кто за ним, не следят ли? Но станет ли кто-то преследовать его, зная, что Марк на очень хорошем счету у паши? Разве что только те, в чью дверь он собирается войти… Он постучал в одну из них причудливой комбинацией, повторив её через несколько секунд, и только тогда ему отворили.

— Я думала, это твой окончательный ответ, — послышался женский голос в стороне.

И, его ответ и был окончательным, если бы не то, что случилось этой ночью. Сейчас он был полон решимости обезопасить единственное, что любит. Лишь бы всё это не коснулось Амелии, и он бы успел перенаправить её туда, где будет безопасно.

— До сегодняшнего дня и я так считал.

— И что же изменилось, раз ты вернулся?

— Ты и так знала, Камилла, что меня это тяготило. Но я надеялся достучаться до него, однако мои надежды пошли прахом. Ты и сама видишь, что он с каждым днём ведёт себя всё хуже и хуже.

— Я вижу, да. Но ты долго держался, мне даже начало казаться, что твои слова любви к этой брикоинке — пустой звук. Марк, Марк… Неужели твоя преданность ему настолько крепка, что ты закрываешь глаза на то, как живёт твоя возлюбленная?

— Нет, — отрезал он. — Уже нет. И потому я пришёл, чтобы сказать тебе: хватит сдерживаться. Он сейчас в городе, из охраны — только я.

— Да и ты сейчас в стане врага, не находишь? — она подошла ближе, мягко улыбнувшись.

Мужчина взглянул в давно знакомое лицо девушки, которая преобразилась в его глазах около полугода назад, когда он поставил себе задачу выяснить, откуда происходит утечка дворцовых тайн. Во дворце она была тихой и кроткой, но не за его стенами. Камилла была одной из первых, кто начал замечать изменения в Беркере, именно она стала собирать людей по всему Шекабаду, действуя из подполья чужими руками, потому что её руки были связаны. Но когда Беркер женился на Амелии, она начала сама выходить из дворца, и оппозиция стала ей доверять полностью, стоило ей открыться. Она смогла стать глашатаем недовольства властью по всему городу, основываясь при этом на доказательствах и фактах, с которыми народ не решался спорить.

Но Беркер был заметно ослеплён своим делом и деньгами, а особенно веществами, что не замечал двойной жизни Камиллы. Взявшая решительность от Сорраи и кротость от Нуры, девушка стала восхитительным лидером восстания против правления своего мужа. Каким же неосторожным был Аль-Марид, рассказывая этой девушке всё, что происходило на собраниях с Синь Мао. Возможно, он даже представить себе не мог, что она окажется его же погибелью, ведь как хорошо она справлялась с ролью послушной жены.

Камилла прижалась к Марку почти вплотную, взмахнув длинными, чёрными, густыми ресницами.

— Знаешь, когда вы зашли тогда в дом, я молила Аллаха, чтобы пашой, за которого выдают меня родители, оказался ты. Каково было моё разочарование, что я обозналась! И, чем ближе мы к освобождению, тем сильнее мне хочется сказать это тебе.

— Мне льстит это, Камилла, но я не думаю…

— О, прекрати. Как только мы запустим этот процесс, Беркер Аль-Марид больше не мой муж.

Камилла грудью прижалась к нему. Янычар сжал её плечи, надеясь мягко оттолкнуть, но девушка взглянула в его глаза, мягко улыбнувшись. Поднявшись на мыски, она впилась в его губы жадным поцелуем. Она действовала как умелая обольстительница: её мягкие руки блуждали по его телу и пробирались под одежду. Марку не пришлось долго сопротивляться, ведь он вспомнил вчерашний день, библиотеку и… Амелию. И если за неё боялся, как за себя, то Камилла выбрала свой путь… и после начала восстания она действительно больше не будет считаться женой паши Шекабада, напротив, сделает всё, чтобы прибрать правление в свои руки. Либо управлять из тени… Так или иначе, ему было не жаль её. Он видел несколько исходов этого сценария, но один из них показался ему несбыточным, ведь Беркер не в состоянии принимать обдуманные решения. Но если он, всё же, решит вмешаться во всё это предприятие, то смерть настигнет Камиллу, а не его. И вряд ли законы Шекабада найдут послабление, скорее, только сильнее ожесточатся. А уж какое отношение будет у Беркера к оставшимся жёнам после этого…

Прогнав от себя эти мысли, янычар заглянул в глаза соблазнительнице Камилле. Они пылали необузданной страстью… Что же, если она горит желанием, то он будет не против удовлетворить его. Воспоминания о встрече в библиотеке также напомнили ему о не высвобожденной энергии, которую он так боялся направить на Амелию.

Янычар поднял прелестницу за ягодицы и, развернувшись, прижал её к стене… Ими овладела дикая, животная страсть, которую они негласно решили укротить. Их губы нашли друг друга, без всякой нежности и аккуратных прелюдий, их языки сплелись подобно клубку гремучих змей. Руки Камиллы нетерпеливо расправлялись с его кафтаном и рубахой, а его руки бесстыдно забрались под джильбаб, платье, сшитое по фигуре владелицы. Одной рукой Камилла захватила подол, прижав к своей груди, открывая Марку доступ ко всем желаемым частям молодого тела.

Янычар никогда бы не подумал, что может так бесстыдно прикасаться к жене своего друга. Он оторвался от её губ, а она, игриво улыбнувшись, подцепила пальцами другой руки пояс на его шельварах и потянула. Оказавшись совершенно обнажёнными, пара любовников была настолько разгорячена желанием, что ни один из них даже не подумал о неловкости своего положения.

Марк, придерживая Камиллу одной рукой, второй сорвал одежду, прикрывающую её грудь, резким движением пальцев обхватив её шею. Запрокинув голову назад, Камилла тихо и удовлетворенно засмеялась, дав ему понять, что он на верном пути. Этот смех… Такой жадный, хриплый и призывающий к действию. Она нарочно дразнила его, бросая томные взгляды и используя свой голос для большего обольщения. Губы янычара впились в шею девушки, которую она выгнула, подставляя жадным ласкам.

Но можно ли было называть их нежными? Там, где покоритель женского сердца касался кожи, чувствовалось натяжение и слабое тянущее ощущение, указывающее Камилле на образование кровоподтёка, который обязательно превратится в заметный синяк. Но это ощущение ещё больше приводило девушку в восторг, от которого её ноги крепче сжимались на его бёдрах. Камилла намеренно, хитростью завлекала Марка в свои сети, и теперь он начинал понимать, почему именно она до путешествия Беркера по миру была его постоянной гостьей в спальне. Она так легко заводила мужчину своей непринуждённой похотью, что казалось, он сходит с ума, желая её. И всё же, хоть и была сейчас близость с Камиллой, Марк видел перед собой медноволосую Амелию, к которой не смел прикоснуться даже в самых смелых мечтах.

Но вела ли бы она себя с ним так же раскованно и смело, как сейчас Камилла? Позволяла ли бы она делать с собой такие непристойные «па», которые сейчас казались Марку грубыми по отношению к возлюбленной, но приемлемыми для Камиллы? Они и сами не заметили, как их тела слились воедино, и если до этого момента янычар ещё надеялся избежать порочного соития, потому что его разум отказывался принимать Камиллу или другую партнёршу вместо Амелии Оберлайн, то Камилла воспользовалась моментом его слабости и сильнейшего возбуждения, не дав пути к отступлению. Когда она в очередной раз двинула бёдрами, впуская в сочное лоно его чресла, он уже ничего не смог поделать.

Зачем же поддался её поцелуям, почему дал волю страсти? Если минутами ранее он ещё мог дать себе ответ, ровно так же, как был полон уверенности, что ничего подобного не произойдёт, то теперь злость на самого себя помешала ему. Он постоянно ругает себя за многие вещи, происходящие в Шекабаде, что и сейчас был готов смиренно принять произошедшее. Скрытые вчера чувства вышли наружу с бьющим через край возбуждением и появившейся возможностью его выплеснуть.

С тех самых пор, как он понял, что влюблён в Амелию, он не позволял себе оставаться с женщиной один на один. Он старался быть равнодушным к тому, что она, пусть и без желания, делит ложе с Беркером. Для Марка было важнее то, что происходит с их душами… Почувствовал ли он в этот момент, что предал Амелию? Да, но был уверен, что любимая и единственная отнесётся к его поступку с пониманием. Он не уставал напоминать себе, что Амелия — девушка с холодной головой. Но готов ли он простить сам себя? Нет, определённо не готов. Ни за один из случаев, что игнорировал мольбы Амелии о побеге, ни за то, что происходит сейчас. Досада на самого себя возросла, и он, прижав Камиллу всем телом к стене, сжал её ягодицы в широких ладонях с необычайной силой. Эта девушка так желала обладать Марком долгое время, что вряд ли будет против принять в себя всю его ярость.

Не церемонясь, Марк стал направлять её бёдра, так, чтобы при сильном толчке они вплотную прижимались к его. Каждый такой рывок позволял его чреслам погружаться в тёплую влагу до упора. Чувствительная преграда в лоне девушки отзывалась приятной вибрацией, срывающейся с её губ томным стоном. Камилла, словно змея, извиваясь в руках янычара, целовала его плечи и врезалась ногтями в кожу на его спине. Она попыталась вновь завладеть губами Марка, но он с необычайной грубостью вновь сжал её шею сильными пальцами, не давая пошевелиться. Её ногти соскользнули с его лопаток по плечам, оставляя глубокие и грубые царапины. С губ Марка сорвалось едва слышное шипение, он крепче стиснул её шею, став двигаться быстрее. Камилла выгибалась и, несмотря на удушье, сладко постанывала, одной рукой держась за его шею, насколько могла дотянуться, а второй инстинктивно водя по стене, в поисках того, за что можно ухватиться.

Перехватив Камиллу за талию двумя руками, Марк шагнул от стены и направился в небольшую комнатку с задёрнутыми лёгкими, почти прозрачными, шторами. Пока он шёл, Камилла, крепко прижимаясь к нему грудью и обнимая за шею, продолжала двигаться, крепко сжимая ногами бёдра любовника. Янычару казалось, что он оступится, так и не достигнув комнаты, но в этом было что-то необычное, страстное и даже животное. Она не хотела отрываться от него ни на миг, не хотела давать ему передышки на простое действие и проявление заботы. Спина Камиллы выгнулась, когда он сделал неосторожное движение, с её губ сорвался громкий стон, смешанный одновременно с болью и удовольствием, и опасения Марка подтвердились. На его счастье, это случилось у матраса, поэтому он придержал ладони у головы и поясницы девушки, чтобы удар не пришёлся по этим местам. Камилла лишь крепче прижала его к себе и звонко засмеялась, проведя носом по его щеке. Их взгляды встретились лишь на мгновение.

Марку было не до смеха, ведь сейчас, помимо удовлетворения плоти, он погряз в мыслях о ненависти к себе. Поднявшись над девушкой, янычар приподнял её бёдра на уровне пояса и вновь вошёл во влажное лоно резким движением. Девушка сладко вскрикнула, сжав в ладонях простыню и потянув её на себя. Каждый толчок сопровождался то сладкими стонами, то томными вскриками. Не выдерживая напора Марка, Камилла то выгибалась ещё сильнее, давая его чреслам войти ещё глубже в своё тело, то хваталась за груди, эротично играя с ними. Она не могла найти места своим рукам, сходя с ума от нахлынувшего нескончаемого наслаждения.

Но настал момент, когда ей это надоело, и она, отпрянув от него, не теряя времени, толкнула Марка в грудь с неожиданной для такой хрупкой девушки силой. Поднявшись на локтях, Камилла сбросила с себя платье и, перекинув ногу через его бедро, позволила своему лону пропустить в себя его чресла. Выгнувшись в спине, она издала хриплый стон, подавшись назад, положив левую руку на его колено. Марк поднялся и обхватил пальцами бёдра девушки, заставив её двигаться качающимся маятником, туда и обратно, иногда позволяя её телу приподняться, чтобы потом со всей грубостью опустить её обратно. Каждое такое движение вызывало в ней восторг, о чём говорили её громкие стоны. Они чувствовали, как им не хватает дыхания, но продолжали двигаться так, словно это было последнее соитие в их жизни.

Не спрашивая разрешения и не имея привычки бездельничать, Марк приподнял девушку с себя и сбросил на матрас. Он никогда не чувствовал себя расслабленно, когда женщина брала на себя управляющую роль. Встретив непонимающий взгляд Камиллы, он мог улыбнуться, но такого желания у него не возникло. Направив девушку так, чтобы она встала на колени и нагнулась вперёд, Марк вновь взял на себя роль управляющего. И с грубым ритмом продолжил… Он видел, как на её спине проступала испарина, и сам замечал за собой, как его тело всё сильнее лоснилось от липкого пота. В сладостной неге Камилла выгибалась, словно кошка, принимая его в себя. Она почувствовала, как её длинная коса, разлохматившаяся после долгих часов праздника плоти, начинает натягиваться. Марк медленно накручивал её волосы на руку и с каждым толчком всё сильнее тянул косу на себя.

Девушка, понимая, что партнёр не собирается отпускать её, оттолкнулась руками от матраса, и теперь её единственной опорой были только колени и крепко сжимающая волосы рука мужчины, причинявшая томительную боль. Ещё несколько сильнейших рывков, и Марк отпустил девушку, дав ей упасть перед ним. Тёплое семя окропило её ягодицу, и янычар, осев на матрасе, облокотился о него рукой. Ему казалось, что воздуха не хватало, и он пытался вобрать его в себя как можно больше, интенсивно и часто дыша, так, что лёгкие стали болеть. Сладострастная мучительница повернулась на бок и удовлетворённо осматривала своего победителя. Взглянув на неё, Марк встретился со счастливой улыбкой насытившейся львицы. Но сам ощутил омерзение…

«Во что превратился Шекабад?» — с грустью подумал он.

Возможно, будь на месте Камиллы Амелия, он бросился бы извиняться за эту животную страсть. Он бы прижал её к себе и неспешно шептал слова любви, не стремясь немедленно уйти. Но сейчас он хотел, во что бы то ни стало, сбежать из этого маленького штаба оппозиции. И главное, навсегда оставить за спиной произошедшее здесь.

Продолжит ли он винить себя за свою слабость, как только переступит порог? А если увидит Амелию, сгорит ли он со стыда за свою измену? Но будет ли время думать об этом? Камилла не упустит удобной возможности заманить в ловушку свободно гуляющего по Шекабаду тирана, довольствующегося своим одиночеством.

Пытаясь выровнять дыхание, Марк поднялся с матраса и двинулся в зал, где была сброшена его одежда. Одевшись, янычар стал поправлять каждую складку на ткани, смахивая любую пылинку, которая могла налипнуть с пола. Камилла обняла его со спины, проведя рукой по его груди, пальцем поиграв с завязками на жилете, словно намекая на продолжение их близости. Вместе с тем слова, которые она сказала, не имели никакой связи с её поведением.

— Это наша последняя встреча, Марк? Если он сбежит, ты можешь остаться. Стать, например, новым пашой. Мы наведём порядок и больше никогда не позволим тиранам порабощать наш город.

— Нет. Камилла… Я верен ему как другу, брату и государю. Я…

— Не продолжай. Будь бы ты верен, сейчас бы не стоял в моих объятиях и уж тем более, не стал бы передавать оппозиции его планы. Я привыкла терять друзей, — усмехнулась она. — Учти, как только всё начнётся, это столкнёт нас лбами, остановиться не сможет ни одна сторона: либо победа, либо поражение.

— Если твои люди должны будут убить его и меня вместе с ним, то так тому и быть. Я не допущу его смерти.

— Это мы ещё посмотрим, паша Аль-Фархан, — со смехом произнесла она. — Как многое в нашей жизни решает любовь, верно?

Улыбнувшись ей, Марк вышел. Камилла была права… Он никогда бы не пошёл на этот шаг, если бы не полюбил. Он так и продолжил бы жить в тени наркозависимого паши, нарушающего те же слова, которые говорил когда-то. А лишнее напоминание о том, кем он был от рождения, резко усугубило те чувства, которые разрывали его изнутри. Из мести он пошёл на предательство. Из вожделения к одной женщине — на порок с другой. Он подошёл к коню и бережно прошёлся рукой по его гриве.

— Ну что, мой друг, придётся ехать быстро… — прошептал он коню, будто посчитал нужным поставить его в известность о предстоящем путешествии.

Запрыгнув в седло, Марк ещё раз потрепал коня по гриве и, ударив ногами по плотному телу животного, погнал его галопом к центру Шекабада. Он не знал, где искать Беркера, но точно знал то, что теперь на него объявлена охота по всему Шекабаду. И пусть многие посчитают его связь с оппозицией предательством, но решение было принято только ради спасения родных ему людей. Будучи до глубины души благодарным Беркеру и всё ещё считая его своим другом, он не мог позволить паше сгинуть вот так просто. И пусть Марк не смог бы спасти его от зависимости, но это не значило, что он достоин смерти.

«Был бы он со мной так же великодушен?» — смеясь сам над собой, подумал янычар.

Погнав коня чуть быстрее, Марк пригнулся к его шее, надеясь найти Беркера быстрее, чем его настигнут мятежники. Он должен это сделать…

Амелия открыла глаза, когда солнце взошло высоко над дворцом. Желания подниматься с постели не было. Заметив у себя признаки лёгкой депрессии, девушка обрадовалась тому, что задолго до того, как ей пришлось вынужденно покинуть Брикоин, изучила несколько трудов известных психотерапевтов, недовольных тем, как обстоят дела в психиатрии в нынешнее время. И хотя глаза Амелии были открыты, она всё равно ещё не понимала, где находится, лишь голоса в стороне от кровати понемногу возвращали в реальность.

Устроившись на ковре, неподалёку играли Алсу и Азиз, который показывал калфе кубики и просил называть буквы, написанные на них. Алсу и сама изучила алфавит, используемый в Брикоине. Она хотела, чтобы госпожа была свободна в своих действиях во время отсутствия Аль-Марида, но не только это было причиной интереса служанки к брикоинскому, а то, что Алсу хотелось знать язык и свободно говорить со своей госпожой, чтобы они понимали друг друга намного лучше, чем сейчас. Амелия и сама не совсем понимала, зачем азмирке, которая никогда не увидит белого света за пределами родной страны, нужен язык брикоина, но старалась поддерживать девушку в её начинаниях. В обычный день Амелия бы улыбнулась картине, открывшейся перед ней, но не сейчас, когда на душе скребли кошки: она ещё помнила произошедшее ночью. Но не понимала, за что эти испытания выпали на её долю. Алсу подняла глаза на госпожу и встала на ноги.

— Ты куда?! — требовательно спросил мальчик.

— У Алсу есть некоторые дела по дому, Азиз. Не будем её задерживать, — отозвалась Амелия. — А вот юному паше пришло время отправляться в кровать.

С радостным криком Азиз поднялся на ноги и забрался на кровать, обвив её шею руками со всей своей детской силой. Амелия обняла мальчика и взглядом показала Алсу идти.

Недолгая игра с ребёнком, приём пищи, и Азиз уже спал в своей кроватке, обнимая плюшевую игрушку, которую Беркер привёз ему из Брикоина. Наконец Амелия позволила себе расслабиться. Как бы она ни любила мальчика, то, что он ей не родной, отражалось на её состоянии. Она исполняла свои обязанности добросовестно, но без удовольствия. Во всяком случае, она старалась сделать для него всё, чтобы он не чувствовал себя чужим для неё. С пиалой зелёного чая она вышла на балкон и вдохнула тяжёлый, раскалённый жаром воздух, пытаясь не думать о произошедшем ночью, отогнать эти мысли прочь, забыть… Сделав глоток, Амелия посмотрела на простирающуюся пустыню, заметив вдалеке небольшую движущуюся точку. Она приближалась всё быстрее ко дворцу, и когда стала совсем близко, разделилась на две. А когда две точки приблизились, то смогла определить в них Беркера и Марка. Они гнали лошадей без жалости. От этого тревога закралась в её сердце ещё сильнее…

Кони почти доставили всадников к Малому дворцу, песок поднимался из-под копыт. Чем ближе они становились, тем отчётливее Амелия видела, как тело её мужа, словно маятник, кренится то в одну, то в другую сторону. Присмотревшись, она увидела огромную кровоточащую рану на его боку.

«Странно…» — подумала она. — «В Брикоине никогда бы не позволили себе напасть на безоружного. Только если это не разбой. Беркер ведь безоружен…».

Амелия посмотрела на Марка: он был вооружён, но без должной амуниции, способной защитить его от удара лезвия. В душе девушки закралась тревога… Да, она переживала за Беркера как за человека, но испугалась куда больше за Марка, который в отличие от паши увереннее сидел в седле. Но эта уверенная посадка воина не отменяла и его возможного ранения.

— Беркер! — услышала она крик Марка. — Не время спать, дружище!

Паша встрепенулся от окрика янычара и выпрямился, сев в седле, пришпорил коня. Усталость животного как будто передалась и самой Амелии, словно это её сейчас гонят сквозь жаркую пустыню… Быстро отставив пиалу, девушка бросилась прочь из комнаты, полы домашнего платья мешали, и ей пришлось подобрать их, чтобы ненароком не споткнуться. Выбежав из дворца, она стремглав помчалась к воротам, размахивая янычарам, стоящим на постах, чтобы те их открыли. Завидев бегущую к ним женщину, они лишь непонимающе переглянулись.

— Чёрт возьми! — выругалась Амелия. — Быстрее открывайте ворота! — крикнула она.

Янычары засмеялись, не тронувшись с места. Их лица выражали превосходство над женщиной, приказам которой они не намерены подчиняться, кем бы она ни была. Ощутив себя оскорблённой, Амелия, полная решимости, достигла ворот и плечом привалилась к тяжёлому засову, приподнимая его, чтобы он сошёл с поддерживающих крюков. Тяжесть засова заставила её вскрикнуть от натуги, но там, за воротами, был тот, ради которого можно было и напрячься… Особенно тогда, когда за ним явно кто-то гонится, и этот кто-то недостаточно дружелюбен. Охваченные возмущением янычары бросились к ней, пытаясь остановить, но засов упал на землю, и Амелия, ухватив одно из колец массивных ворот, потянула его на себя.

Едва она открыла одну из тяжелейших дверей, мимо промчались два всадника, один из которых вновь привалился к шее коня. Янычары обратили внимание на тех, кто так быстро промчался мимо них вглубь двора, и с восхищением взглянули на Амелию. Решительная в действиях, она подумала, что мужчины чужой для неё страны сами запрещают своим женщинам свободно мыслить, из-за чего в крайних случаях оставались без помощи, но в большинстве своём сейчас её это мало заботило. Девушка смотрела на спешивающегося Марка, который, бросив мимолётный взгляд на возлюбленную, сразу понял, кто же именно открыл для них ворота в Малый дворец. Он хотел было броситься к ней, кричать об опасности и о том, чтобы она как можно скорее собирала вещи, но не мог этого себе позволить.

— Мятежники приближаются! — рявкнул он, взглянув на часовых. — Немедленно закрыть ворота! Стрелкам подняться на стены, остальным — оборонять ворота. Гафур!

Из небольшого отряда солдат вышел паренёк, недавно заступивший на службу. Амелия с горечью подумала о том, как он молод… И сейчас ему предстояло попасть в самое пекло этого конфликта. По взгляду Марка она увидела, что и он думает также, но понимала, что начальник янычар не мог позволить себе дать слабину лишь из-за того, что кто-то моложе него, и пожалеть за это.

— Отбери людей, обойдите территорию. Не пропускайте ничего из виду. Обращайте внимание на уязвимые места, мы не знаем, что может быть известно оппозиции о Малом дворце! Где Анзор?! — дождавшись другого янычара, Марк обратил внимание на него. — Выберись через чёрный ход, но соблюдай осторожность. Доберись до главного дворца и приведи подкрепление! Остальным держаться до прихода подкрепления!

Он говорил так быстро, что Амелия не могла разобрать слов, чтобы перевести хотя бы часть из них, но суть она понимала чётко. Дворцовые ворота громко захлопнулись за её спиной, а отряды разделились. Марк кинулся к Беркеру, который уже полулежал на своём коне, хватаясь за его гриву, будто за спасательную соломинку. Когда Марк подошёл, паша повалился на бок, почувствовав, что сейчас он может ненадолго дать своему телу покой. Марк поймал друга с терпеливым пониманием, ведь знал, как на человека может подействовать потеря крови. Он перекинул его руку через плечо и направился в тень деревьев. Амелия стремительно подбежала к ним.

— Что… произошло? — обеспокоенно спросила она.

— Началось, — произнёс Марк, не глядя на неё.

После проведённого времени с Камиллой он боялся посмотреть в родные изумрудные глаза возлюбленной. Он боялся увидеть в них осуждение, хоть ничего не говорил о сегодняшнем дне. Делиться последними новостями вошло у них в привычку, но посмел бы он сказать об этом? Марк устал напоминать себе, что Амелия поймёт, но не мог принять этот факт сам… Его останавливали не только сегодняшние приключения, которые не приносили гордости, но и Беркер… При Беркере он не смел даже заговорить с ней напрямую, хотя частенько нарушал эти установки. Он легко похлопал пашу по щеке, и тот с трудом разлепил глаза.

— Будто как лимон выжали, — хрипло произнёс Беркер.

— Да, друг мой, потрепало тебя, — попытался отшутиться Марк.

Но шутки шутками, а времени оставалось совсем мало, и он понимал это. Те малочисленные отряды, бывшие в Малом дворце, явно погибнут сегодня. Он не надеялся на благосклонность Камиллы, потому что знал, что она не пощадит никого, кто сейчас стоит на стороне действующего паши. Даже если кто-то из них выживет сегодня, то плен их сломает или уничтожит.

— Слабо сказано… Если бы не тот мальчишка с кинжалом, боюсь, уже бы умер.

— Тебе просто повезло, Беркер, — ответил Марк, повернув голову вправо, где стояла Амелия. — Ему нельзя закрывать глаза, а в твоих склянках я ничего не понимаю, — солгал он. — Принеси то, что сможет его привести в чувства, я это сделаю, пока ты будешь собирать свои вещи.

— Вещи?..

— Да, — подтвердил слова Марка Беркер. — Ты отправляешься в Брикоин. Здесь становится опасно.

— Но… Разве я не должна быть здесь?

— Амелия, — грубо одёрнул её Марк, хотя не имел на это права.

Янычар не мог воззвать к ней иначе. Ему, как никому другому, безумно хотелось, чтобы девушка была в безопасности, и единственный вариант обеспечить её — отправить домой. Она посмотрела на мужчин, и если взгляд Беркера, хоть и слабый, но показывал, что возражения не принимаются, то глаза Марка не требовали переводчика. Они словно кричали, что желают как можно скорее обезопасить её от всего мира. От того, что происходит здесь. Но и там Амелия увидела тоску… И она передалась и ей, ведь любимый останется здесь. Беркер не позволит янычару уплыть вместе с ней, но и сам не поплывёт, ведь он так держался за свою хрупкую власть…

— Я… принесу.

Пока Марк обрабатывал раны паши и приводил его в чувство, Амелия и Алсу собирали необходимые в дорогу вещи. Помимо всего прочего, Амелия забрала свои травы, оставив лишь изготовленные мази для мужчин, понимая, что рано или поздно Шекабад станет для них настоящей мясорубкой, их жизням будет грозить опасность. К сожалению, обучать их навыку смешивания лекарств не было времени, а слушать её никто бы не стал. Кроме Марка, который хоть и говорил о том, что ничего не смыслит в травах, на деле очень много времени проводил с ней, узнавая секреты лекарств, которые могут спасти не только его жизнь, но и здоровье окружающих.

Марк поднялся в комнату к Амелии, чтобы девушки не несли тяжёлые чемоданы. Но лишь усмехнулся своему, уже привычному, убеждению о рациональности Амелии: она взяла в дорогу только самые необходимые вещи… Несколько сменных платьев и тёплая шаль поместились в один узелок, небольшая сумочка с целебными травами и чемоданчик с уже готовыми лекарствами, на случай, если кто-то из них заболеет в дороге. Алсу, поймав их встретившиеся взгляды, вышла из комнаты, взяв с собой всё, что Амелия собрала в дорогу.

— Алсу едет с тобой, она поможет тебе там. Беркер сейчас немногословен.

— Разве нужно уезжать?

— Да, Амелия. Здесь будет неспокойно, я боюсь, как бы не коснулось тебя, — он сжал её руки в своих. — Беркер хотел оставить тебя и Азиза, но это бред. От ранений, я надеюсь, а не его собственный.

— А если я больше не увижу тебя? — прошептала девушка, поднеся его руки к губам.

— Значит, на то воля Аллаха, моя милая Амелия… Я не буду давать тебе громких обещаний, потому что не знаю, где мне придётся склонить голову.

— Я буду верить в тебя.

Прощальный поцелуй был лёгким, в одно касание губ: знали, что паша здесь. Понимали, что и сейчас, держась за руки, ставят себя под удар. Две маленькие рыбки, бьющиеся о стекло аквариума, не имеющие возможности быть рядом друг с другом…

Грохот с улицы стал для них сигналом к началу побега. Мятежники стремились вынести ворота дворца с петель, но пока им этого не удавалось. С дворцовых стен слышались выстрелы, разрезающие тишину. Таран, пробивающий ворота, набатом бил по плотному дереву. Если бы Амелия стояла рядом, она была уверена, что услышала бы, как грубые полотна ворот растрескиваются со скрипом на маленькие щепки. Она видела в окно, как Марк, скача по территории дворца, раздаёт команды солдатам. По всему периметру разносился его громкий воодушевляющий голос, призывающий к смелости, доблести и отваге. Он призывал не сдаваться и держаться до конца, но вкладывал в эти слова свой смысл. Амелия знала, что он надеется спасти тем самым каждого из них, что они уловят посыл, который он хочет до них донести, но не могла поверить в то, как просто такие слова срываются с его губ. Сколько сил он вкладывает, чтобы так просто послать верных ему людей на неминуемую смерть…

Закончив объезд территории, Марк погнал коня ко дворцу. Времени оставалось не так много, и совсем скоро дворцовые ворота сдадутся под натиском тарана. Он спешно поднялся по лестнице, и Амелия услышала его шаги. Дверь с грохотом распахнулась, и вот он уже стоял на пороге. Тяжело дыша и трясясь всем телом от того, что ему приходится делать… Она до сих пор стояла у окна, в ожидании страшного, но оно не происходило, словно что-то оберегало её. Он сорвался с места к ней, а она ринулась навстречу. Они знали, что если покинут эту комнату, возможности побыть вместе у них больше не будет. Их губы нашли друг друга в мягком и полном тоски поцелуе. Амелия чувствовала, как он прижимает её к своей груди, ощущала тепло, исходящее от него. Их губы разомкнулись, и Марк, не теряя ни минуты, прильнул к её лицу, оставляя на нём тёплые поцелуи. Девушка подняла голову, наслаждаясь последними совместными минутами, купаясь в его поцелуях и объятиях, но всё хорошее и приятное быстро заканчивается. Простившись с любимой, Марк мягко сжал её ладонь и потянул за собой.

— Беркер готовит лошадей. Наше сопровождение ждёт на другой стороне дворцовой стены вместе с ним, мы пойдем потайными ходами.

— Милый… Неужели нам придётся идти на такие потери? — безысходно прошептала она.

Марк понял, о чём говорит любимая. В меньшей степени она беспокоилась о них самих, и куда в большей о том, что столько людей сейчас обречены погибнуть из-за Беркера и его верного янычара. Грустно улыбнувшись, подневольный воин посмотрел на неё через плечо. Амелия увидела боль в его улыбке, и ей этого было достаточно… Больше они не говорили…

В комнате Азиза, где Алсу отвлекала его от происходящего во дворе дворца, Марк с Амелией оказались быстрее, чем обычно. Их подгоняло время. Служанка взяла мальчика на руки, и они отправились вниз по лестнице, сбегая как можно дальше от происходящего… Их путь шёл через самую ненавистную для Амелии комнату — зал вручения подарков, где до сих пор в самом центре стоял мольберт с её портретом. С ненавистью она в последний раз взглянула на него, пока Марк спешно отодвигал картину величиной в человеческий рост и открывал дверь, ведущую в пропахший сыростью коридор.

Амелия пропустила Алсу с Азизом первыми, и когда сама проскочила внутрь, а Марк почти закрыл потайную дверь за ними, с улицы послышался громкий хлопок.

Дворцовые ворота наконец-то сдались под тараном и отворились, ударившись о городские стены. Словно одним голосом янычары паши и мятежники закричали боевым кличем. Даже здесь, под землёй, слышался лязг оружия. Солдаты что-то выкрикивали друг другу, но в шуме боя слов было не разобрать. Сидящий на руках у Алсу Азиз, не понимающий, что происходит, что за крик эхом отдаётся по мрачному сырому коридору, оглядывался по сторонам и искал утешения, переводя взгляд то на Амелию, то на Марка, видя их обеспокоенные лица. Ребёнок, ощущающий напряжение в лицах близких людей, сам становился грустным. Амелия, заметив изменения в его маленьком детском личике, подошла к Алсу и взяла его на руки. Марк остановился на разветвлении коридоров и, хотя путь был не таким долгим, облокотился о стену, став медленно скатываться по ней. И, как бы он не старался держаться бодро, ладонью он всё же закрыл один глаз, который можно было увидеть со стороны девушек.

— Дайте мне немного времени, — прошептал он.

Поставив Азиза на землю, Амелия показала взглядом Алсу следить за ним, а сама подошла к янычару и присела напротив него. Марк всегда держался так стойко и крепко, явно был уверен в том, что кровопролития получится избежать, но сейчас его надежды рухнули словно карточный домик, и ему приходится решаться на самые отчаянные шаги. Когда он поднял голову, девушка увидела горькие слёзы на его щеках. Беззвучные и такие сильные… Она аккуратно коснулась его щеки, и Марк накрыл её руку своей, запечатлев мягкий поцелуй на тыльной стороне её ладони.

— Я убил их… Убил их всех, Амелия, — дрожащим голосом прошептал он. — Почему я надеялся достучаться до него? Я до последнего считал, что смогу повлиять на Беркера и избежать этого. Я был терпелив… Я был верен… И я положил жизни своих солдат на доску войны. Почему я не ушёл раньше, родная? Почему не отвернулся от него до того, как смерть зашла так далеко?

— Я бы ответила тебе, но ты знаешь ответ, родной… — прошептала ему девушка.

Она не стала говорить о том, что по этой же причине и они сами не могут быть вместе. Его чрезмерная верность предписанным канонам разрушила всё и, как она видела, ломала его самого из-за неверных суждений. Подавшись порыву, не обращая внимания на то, что Азиз стоит рядом и смотрит, ловя каждое его слово, и рано или поздно может кому-то рассказать об этом, Марк крепко обнял Амелию, уткнувшись носом в её плечо. Девушка обвила его шею руками, с заботливой нежностью поглаживая его густые длинные волосы. Но это промедление было недолгим. Звуки боя наверху продолжались, но уже не были такими яростными. Никто из них не мог сказать, численность какой из сторон бесповоротно уменьшилась. Взяв себя в руки, Марк отстранился от Амелии и, поблагодарив кивком головы, поднялся с холодной земли, помогая подняться и ей.

— Нужно поспешить… Рано или поздно они найдут этот ход.

Кивнув ему, Амелия поднялась на ноги и, взяв Азиза на руки, показала Алсу взглядом идти за ними. Марк двигался впереди, изредка оборачиваясь. Каждый шорох казался ему подозрительным и устрашающим, ведь сейчас он вёл по этому мрачному коридору тех, кто ему так сильно дорог. Лёгкий просвет показался впереди, а звуки боя отдалились и затихли: либо наступил исход, либо же на расстоянии не было слышно даже отголосков. Марк хотел было взять руку Амелии и рвануться вперёд, но вовремя остановился, ведь там их ждал Беркер.

Они вышли к пустыне, где паша Аль-Марид, окружённый целым отрядом солдат, проверял амуницию на конях. К сожалению, тех пришлось оставить в конюшне Малого дворца, и один из них был любимым конём паши. Но сейчас стоило думать не об этом, а о спасении. Беркер обернулся к вышедшим из-за лиан и протянул руку Амелии. Из-за ранения он не мог помочь ей взобраться в седло, поэтому Марк помогал девушке разместиться в нём и усаживал ей на колени Азиза. Беркер занимался её провизией, укладывая в небольшую повозку. Забравшись позади неё, паша дождался, пока Марк поможет устроиться в седле Алсу и выйдет впереди военного отряда. Пока Марк продвигался вперёд, то встретился взглядом с Амелией: тревожная буря отражалась в глазах влюблённых.

— Отряд! — выкрикнул главный янычар. — Оборонительное построение! Не размыкаем строй, двигаемся в ногу! Семья паши должна добраться до места назначения целой и невредимой! По моей команде — трогай!

Военный отряд сомкнулся полукругом, закрыв собой тылы Беркера, Амелии и маленького Азиза. Амелия бережно прижала мальчика к себе, обняв его руками на случай, если в дороге произойдёт непредвиденное и опасное, и если прилетит вражеская стрела, то она сможет только напугать или легко ранить, но не причинит сильного вреда. На это рассчитывала Амелия. Но если стреляющий окажется метким стрелком? Испугавшись своих мыслей, девушка попыталась их отогнать. Сидящая на одном коне с Марком Алсу посмотрела через его плечо на госпожу, ей было страшно, и Амелия видела это. Их процессию могли нагнать где угодно…

Пустыня была необъятной. Могли бы и не найти. Иная напасть со стороны природы могла погубить их жизни: на их беду не было даже ветра, а солнце палило так, что были большие сомнения, не сморит ли их жажда в дороге. Жена паши следила за возлюбленным, ехавшим впереди, и ко всем остальным страхам, навеянным военным положением, добавился страх за его жизнь. Он единственный, кого никто не прикрывал, единственный, кто остался без защиты, но при этом защищал сам. Но он держался… Сколько же силы в этом человеке, раз он до последнего старался докричаться до друга, понёс столько потерь и теперь выносит ещё больше.

— Вперёд! — скомандовал Марк.

И конь Беркера тронулся вместе со всем отрядом. Сообща, синхронно, словно репетировали этот побег неоднократно. Амелия обернулась, чтобы взглянуть на дворец, который она считала своим временным, но домом. Хотя за строем солдат она и не различала всего дворца, но прекрасно видела разгоревшиеся языки пламени, поднимающиеся до самых шпилей. Чёрный дым, достигающий высоты неба, яркое солнце, которое скрылось за извивающимся полотном тьмы. Она отвернулась, не позволяя обернуться на это зрелище Азизу. Ей хотелось посмотреть на Беркера, который крепко держал её за талию, будто она собирается сбежать от него, но понимала, что если повернётся, то плюнет ему прямо в лицо за всё, что он сделал.

Отряд шёл спешно, уводя Амелию от безумного хаоса. Малый дворец был покинут. Жена паши и возлюбленная янычара надеялась, что больше не вернётся в эти края. Даже если дорога будет ухабистой и неспокойной, она уповала на благоприятные обстоятельства, которые навсегда отведут пути судьбы от укравшего её жизнь Азмира.

Они ехали по объездной дороге, которую Амелия совершенно не знала. Уж если быть совсем честной, она не знала в этой стране ничего, кроме двух дворцов, один из которых помнила смутно. Азиз, сидящий на коленях Амелии, смотрел на пустыню, воображая, какие опасности могут подстерегать солдат и его родных за неизвестностью песчаных барханов, фантазируя вслух. Амелия чувствовала, как от небылиц раззадоренного дорогой мальчика напрягаются нервы Беркера. Он крепко стискивал её неласковыми руками, как будто искал защиты и утешения, но с каждым словом ребёнка его мышцы судорожно сжимались.

— Я не был прекрасным мужем, — нарушил он молчание. — Уж тем более не был хорошим отцом.

— Мне кажется, ты прощаешься, Беркер, — с тревогой отозвалась Амелия.

— Нет, просто… я уже тоскую по тебе… Не знаю, сколько буду здесь, — он постарался не затрагивать тему смерти, так настойчиво зудящую в голове. И небезосновательно, потому что там, в городе, разъярённая толпа не хотела его запугать, а хотела убить своего владыку, совершив жестокое нападение. И паша до сих пор не мог оправиться от испуга, не переставая думать:

«Они хотели убить. Убить жестоко».

Если бы Марк не настоял на том, чтобы отправить Амелию в Брикоин, Аль-Марид желал, чтобы его последний вздох был на её руках. Эта девушка стала для него смыслом жизни. Почти… Он слышал Марка, понимал свою проблему, но ничего не мог поделать: зависимость, желание почувствовать сладкое наркотическое опьянение манили его. Прошедшая ночь осталась в его памяти незабываемой. Это чувство, обострённое наркотиками, дарило ему особенную изюминку, которую он хотел бы испытать вновь. Но насколько подло это было по отношению к жене… Что самое удивительное, он помнил лишь об удовольствиях, но никогда не мог вспомнить серьёзный разговор, хоть тысячу раз напомни ему об этом. Кажется, когда-то Синь Мао дал название «Нега» не тому препарату. Усмехнувшись своим мыслям, Беркер с ужасом начал только сейчас понимать, что сотворил.

Корабль паши уже был готов к отплытию и качался на волнах у причала. Это место было таким уединённым, специально оборудованным на подобные случаи ещё в далёком прошлом семьёй Аль-Марида: небольшой оазис, близ которого расстилалось море. Оборудованный по последней моде и ежегодно реставрируемый причал излучал флюиды своей помпезности, удовлетворяя ненасытное эго Беркера.

Морские волны бились о песчаный берег, а лёгкий морской бриз заигрывал с волосами. Амелия и не заметила того, что бежала из Малого дворца с непокрытой головой, нарушив устои Шекабада. Девушка с грустью вспомнила о своём прибытии в азмирский порт. Тогда у неё не было времени осмотреться: её и остальных девушек загнали в крытую плотными портьерами повозку, из которой она лишь изредка выглядывала на открывающиеся пустынные красоты. Тогда её обуревал страх за свою жизнь, но сейчас она ощущала жгучее воодушевление от того, что покидает это место.

Она невольно вспомнила Аврору Прескотт. Самая боевая из них, она изначально всех и вся осыпала проклятиями… И ведь действительно, её брат приехал за ней незадолго после их прибытия, как та и обещала. Сейчас Амелия жалела, что посвятила тогда своё время помощи раненым янычарам, вместо того, чтобы бросить их и уехать вместе с семьёй Прескотт из этого дьявольского места. Сейчас её сердце не разрывалось бы от любви, а душа не металась от возложенной на неё ответственности за невинного ребёнка, от тягот супружеской жизни, от присутствия навязанного мужа, которого приходится терпеть изо дня в день и играть роль послушной жены.

— Амелия, — услышала она голос мужа.

Обернувшись к нему, девушка притворно улыбнулась, не сумев скрыть грусть беспокойных мыслей. Как же ей был противен этот голос с азмирским акцентом. Она бы всё отдала, чтобы прямо здесь и сейчас оказаться в другом месте, забрав отсюда людей, которые стали для неё действительно дороги, но оставить этого человека здесь, на растерзание его же народу, не могла.

Только сейчас она заметила, как маленький Азиз плакал, сидя на руках Алсу. Почему она раньше не услышала его плача? Неужто шум прибоя заглушил все окружающие звуки, что даже плач, от которого она просыпалась во дворце едва ли не сразу же, сейчас был для неё не слышен? Она посмотрела в сторону, на стоящего к ней спиной Марка, который высматривал изменения на песчаных холмах, с которых ветер гнал лёгкие облака песка. Даже сейчас, когда они могут больше никогда не увидеться, он не забывал о собственном долге. Ей хотелось закричать, оттолкнуть от себя Беркера и ринуться к возлюбленному, но она удерживала себя от безрассудного поступка.

Когда Амелия повернулась к Беркеру, его ненавистные руки притянули её к себе, губы стали целовать лицо. Ей оставалось только смиренно терпеть. Надежда, что наконец-то всё это закончится, теплилась в ней.

— Корабль доставит тебя в Брикоин. Он покинет порт сразу же, как вы сойдёте с борта.

— Ты приедешь к нам?

В глубине души она не хотела его возвращения в Брикоин, но решила создать иллюзию обеспокоенности, дать маленькую надежду на то, что его будут ждать. Ей показалось это разумным решением для него, но таким глупым для себя.

— Как только разберусь с тем, что здесь творится, я приеду за вами.

— Значит, мы вернёмся в Азмир?

— Да. В трюме ты найдёшь деньги, их хватит на несколько лет безбедной жизни. Позаботься об Азизе. Алсу потребуется привыкнуть к Брикоину. Найди ей наставника, это поможет калфе лучше влиться в общество. Живите по законам Брикоина, чтобы вас не трогали.

— Я… поняла тебя.

Он в последний раз поцеловал её руки и подвёл к трапу корабля. Алсу направилась следом за своей госпожой, а маленький Азиз на её руках потянулся к Беркеру. Крупные слёзы из глаз мальчика полились с новой силой. Его прощальный вопль наверняка могла услышать вся округа, но ближайшее небольшое поселение было отсюда метрах в трёхстах.

— Папа, я не хочу плыть! — закричал Азиз, потянув к Беркеру маленькие ручки.

Беркер обернулся к сыну и прикоснулся к его мягкой ладони, сжав её пальцами.

— Тише, Азиз. Я скоро приеду к вам.

— Честно-честно?

— Честно…

Только отчасти он лгал. Он не мог давать себе гарантий, что сможет покинуть Азмир. Не исключено, что его головой, с большой вероятностью, украсят дворцовые ворота организаторы мятежа, которые впоследствии приберут власть к рукам. И ведь он знал, что в городе начинается восстание, но не предпринял никаких действий… А только постоянно добавлял недовольства в общую массу накапливающихся проблем. Обнимая за талию Амелию, Беркер взошёл на борт и спешно попрощался, понимая, что чем дольше церемония расставания, тем больше уходит времени, с которым Амелия и Азиз могли бы уже отплыть.

Бросив свой пост, Марк взошёл на причал, на краю которого стоял Беркер, провожавший корабль. Встав рядом, несмотря на расстояние, влюблённый янычар узнал хрупкую фигурку Амелии. Он почувствовал, как их взгляды встретились… Эта связь держалась между ними до тех пор, пока её образ не исчез на фоне громоздкого судна.

Посмотрев в сторону Беркера, Марк желал сейчас сделать то, что не мог позволить себе сделать никогда, — разорвать его за все дела, которые он сотворил. Если бы он прислушался хотя бы раз, то этой драматичной разлуки и народного восстания удалось бы избежать! Но, несмотря на поднимающееся негодование, верный янычар постарался сохранить хладнокровие.

В паше ещё присутствовали проблески сознания, но они отличались от ясного и трезвого ума, какой он проявлял раньше. Как и подозревал Марк, Беркера мало волновало восстание. Но сейчас паша Беркер Аль-Марид не только тосковал по расставанию с Амелией, но и осознавал, насколько бесчеловечно поступал с ней всё время их совместной жизни. Беркер пообещал себе измениться ради неё, если Азмир будет к нему благосклонен.

Когда фигуры двух близких мужчин превратились в мелкие точки, которые стало невозможно различить, Амелия почувствовала, как горькие слёзы потекли по щекам. Она закрыла лицо ладонями и подавила стон отчаяния. Ноги казались ватными, и она опустилась на деревянный пол палубы. Прислонившись спиной к борту, она рыдала, стараясь заглушить всхлипы в ладонях. Мысль, что она может никогда не увидеть своего янычара, разрывала ей сердце на мелкие осколки. Столько времени она старалась сдерживать чувства, но сейчас они бесконтрольно вырывались непрерывным потоком. Горестнее всего было осознавать, что теперь, когда она смогла полюбить, эту часть сердца безжалостно оторвали от неё… Амелия и представить не могла, что может чувствовать подобное.

«Он жив, будет жив…» — успокаивала она себя.

Но причитания не помогали ей отогнать мысль, насколько хрупка жизнь человека, и Марк может расстаться с ней из-за преданности паше Аль-Мариду, её ненавистному мужу, который имеет способность разрушать всё, к чему прикасается.

Глава 4. Ты не тот. Почему…

5 ноября 1852 года

Во время горя, отчаяния и предательства бывает так, что ощущаешь внутри пустоту, разрастающуюся в огромную дыру. Слёзы душат и, застилая глаза, лишают возможности видеть… Лишь серые бездушные очертания предметов и людей вьются вокруг, за стуком сердца не слышно ни голосов, ни собственных мыслей. Всё, на чём пытается сфокусироваться взгляд, это — серое надгробие, на котором каллиграфическим почерком выгравировано имя усопшего.

«Абелл Уайт. 1824 — 1852. Хорошему другу, преданному товарищу и прекрасному Командиру».

Когда Карен только ехала сюда, она думала, что все слёзы уже выплаканы по пути из Кёльдора. Лишь томящая грусть закралась в самые сокровенные уголки её подсознания. И, увидев эпитафию, она поняла, что ошибалась, и не всё ещё пережито. Она уже не билась в истерике, как на корабле, не грызла хлопковую ткань пододеяльника в надежде скрыть рыдания, — просто смотрела. Смотрела на результат своего отсутствия, на то, как её жизнь, которая начала поспешно налаживаться, в одно мгновение превратилась в пустоту.

«Серое надгробие…» — подумала она, в очередной раз утерев ладонью глаза.

На мгновение она увидела мужчину, сидящего напротив надгробия, и терзавшая её обида вновь комом поднялась к горлу. Он выглядел как Абелл, смотрел на неё как Абелл, говорил, как он. Но… это лишь игра умелого шпиона, которая наконец закончилась. Сейчас, если он обернётся, то покажет ей свою жалость, которую получить от него казалось унизительным. Его голос, такой спокойный и умиротворённый, звучал так близко и так далеко одновременно. Барон Мальком Фишер говорил со своим братом, и она не смела мешать ему. Она не могла. Не могла сказать и пары слов, потому что знала, что всё, что она сможет сказать, — короткий слог, после которого снова горько зарыдает.

— Как ты и просил, Абелл… Они в безопасности, вернулись домой, — произнёс он, поднимаясь.

Сколько раз она смотрела на его широкие