Отказ от ответственности
Все персонажи, события и организации, описанные в данном произведении, являются вымышленными. Любое совпадение с реальными людьми, живыми или умершими, а также с реальными событиями, является случайным и непреднамеренным.
Рассказ содержит элементы, затрагивающие темы насилия, утраты и общественной несправедливости. Эти темы раскрываются исключительно в художественных целях и не отражают точку зрения автора на конкретные политические, юридические или социальные институты.
Автор не преследует цели обвинения каких-либо реальных лиц или учреждений. Текст создан как акт художественного воображения и направлен на исследование человеческой боли, стойкости и моральных последствий равнодушия системы.
Мир победил. Не убив — истощив.
Глава 1. Скрипка в футляре
На чердаке пахло забвением. Пыль лежала на вещах слоем времени, утолщённым десятилетиями молчания. Свет пробивался сквозь перекошенное слуховое окно — узкими полосами, от которых вещи казались застигнутыми врасплох. Здесь не было часов. Только скрип пола, дыхание паутины в углу и редкое потрескивание досок, взывающих о своей старости.
Эстер стояла у старого сундука, прислонённого к стропилам, и держала в руках футляр. Он был чёрным, облезлым, с одной погнутой защёлкой. Скрипка принадлежала отцу. Он играл редко — по воскресеньям, когда мать позволяла себе молчать, а соседи ещё не уехали. Мелодия его игры не менялась: короткая, обрывистая, с замиранием на четвёртой ноте. И всё же Эстер помнила не звук, а руки. Сухие, чуть в пятнах, с тонкими пальцами — они держали скрипку так, как держат воспоминания: нежно, но с отчаянной силой.
Она сняла крышку. Внутри лежал инструмент, покоробленный от времени, с потемневшей декой. Струны были рваными, смычок осыпался, как ресницы уснувшей старухи. И всё же внутри, под подкладкой, оставался тот самый клочок бумаги. Нарисованный карандашом котёнок с подписью Ханны: «Папе. Чтобы не скучно». Девочка была ещё маленькой — едва умела держать карандаш. Но всё в этом рисунке было точным: хвост в восемь петель, огромные глаза, кривой домик на заднем плане. Они тогда смеялись. Эстер вспомнила, как Ханна, нахохлившись, защищала своего кота: «Он не кривой. Он — добрый».
На чердаке было холодно. Ветер со скрипом заходил в щели, но Эстер не спешила уходить. Всё здесь хранило тяжесть — не явную, не выкованную из металла, а растянутую, как тень под вечер. Она положила футляр на пол, села рядом, прислонившись к брусу. На миг казалось, что всё останется так. Старая женщина и старая скрипка, тишина и кошачий рисунок, застывший под истлевшей тканью.
— Мама, ты идёшь? — голос снизу прозвучал невпопад, как капля на стекле посреди сухого дня.
Ханна. Её голос всегда был немного выше, чем нужно. Он обгонял слова, как птица — собственное крыло. Эстер закрыла глаза, пытаясь удержать этот звук внутри себя, не расплескав. Она вспомнила, как дочь поднималась сюда, ещё в пижаме, с медвежонком в руке, заглядывала в ящики, находила забытые книги. У неё была особая способность — превращать любую пыльную вещь в сокровище. Один раз она нашла старую брошь — фиалку из стекла — и назвала её «королевским знаком». Два дня подряд играла в рыцарей, и сама же командовала своим войском. Тогда Эстер спрятала брошь обратно — на память. Сейчас она лежала рядом со стопками книг, между бабушкиным шёлком и серой коробкой с пуговицами.
День того воскресенья, последнего дня, начинался привычно. Завтрак: каша, чай, тишина. Потом прогулка до лавки. Эстер шла по улице с Ханной, держась за руку. Девочка рассказывала про свою учительницу, про мальчика, который ел бумагу, и про то, как она нарисует новую планету, где никто не умирает. Эстер смеялась, поправляла воротничок на куртке, чувствовала, как горячая ладонь дочери дрожит от слов, от жизни.
После обеда они играли в слова. Ханна выигрывала, как всегда. Потом была книга — старая сказка о короле с зеркальными глазами. Вечером Эстер расчесывала её волосы. Свет падал на плечи девочки, и казалось, он оседает в волосах навсегда. Перед сном Ханна попросила: «Мама, можно не выключать лампу? Только сегодня». Эстер кивнула. Лампа осталась гореть.
На утро Эстер проснулась одна.
Она подошла к кровати. Простыня смята. Мишка на полу. Окно приоткрыто. Лампа всё ещё горит.
Она позвала.
Только птицы за окном.
На чердаке она вспомнила всё это без усилий. Воспоминания не тащили за собой боль. Они были, как струи дыма, растворяющиеся в холоде. Она достала из футляра смычок, провела им по струне. Тишина. Инструмент не издал ни звука — умер вместе с отцом, с игрой, с детством. И всё же в этом молчании было что-то живое.
Она встала, закрыла футляр. Сняла рисунок, свернула и положила в карман пальто. Скрипку оставила на чердаке.
Вниз она спускалась медленно. Каждый шаг по лестнице отзывался внутри, как отдалённый стук сердца, которое уже давно не стремилось к жизни. Внизу светило солнце. В кухне пахло укропом и холодным супом. По радио играла старая песня.
Она подошла к раковине, открыла воду. Холодная струя обожгла пальцы. В стекле окна отразилось её лицо — простое, уставшее, без знаков героизма. Женщина, которая помнит. Всё. До конца.
С улицы донёсся голос ребёнка. Она вздрогнула, но не обернулась.
Где-то в ящиках пылился и этот день. Но она ещё не готова его достать.
Глава 2. Лёгкий вечерний ветер
Утро в их городке начиналось не с солнца, а с шороха. Газеты, падающие на пороги, кошки, перебегающие через улицу, звон стеклянных бутылок в руках молочника, чей фургон ехал так медленно, что казался частью пейзажа. Дом, в котором жила Эстер с мужем и дочерью, стоял в третьем ряду от площади, за аптекой и булочной, с маленьким палисадником, в котором всегда что-то цвело — не по правилам, а по наитию.
Она жила в этом доме с тех пор, как вышла замуж. Переехала сюда, как переезжают миллионы женщин: с чемоданом, полным вещей, не нужных в новой жизни, с надеждой, еще не отравленной обыденностью, с внутренним согласием на всё, что будет. Муж её, Томас, был человек тихий, работал в мастерской — чинил зонты, иногда делал новые. У него была красивая привычка: перед тем как уйти утром, он подходил к зеркалу и поправлял галстук, даже если был в рабочем халате. А вечером, возвращаясь
