…Никто не говорил, что это будет так тихо. В голове я представлял прыжок каким-то буйством звуков — крики, свист ветра, оглушительное биение сердца. Но всё звучит иначе: мой мир оборвался на середине ноты, и теперь остался только гул пустоты.
Я чувствую, как мои ступни уже не ощущают поверхность. Тело зависает в микроскопическом промежутке между «ещё здесь» и «уже там». В этой ничтожной доле секунды я осознаю: возврата не будет. Я прыгнул. Это не сон, не беглая фантазия. Это реальность, которая сжалась до болезненно-чёткого кадра.
Гул тишины нарастает, в нём тонут все мои эмоции. А их много — паника, обида, страх, странная вспышка облегчения, и снова паника, и ещё что-то горькое, как остаток невыразимых слов на языке. Я хочу кричать — и не могу: звук застыл в горле. Я хочу зажмуриться — и не могу: мои веки отказываются мне подчиняться, чтобы до последнего видеть это падение. Даже дуновение ветра, резкое и колкое, не приносит мне спасения — оно только подчеркивает мой выбор.
Я вспоминаю… пару минут назад. Стоял на самом краю, глядел вниз. Мелькали машины, люди. Где-то клубились облака выхлопных газов и сигаретного дыма. Мелькнули вывески — реклама дешёвых отелей и кофеен. Мир, который я знал — обыденный, суетливый, равнодушный. Наверное, он бы таким и остался: жужжащим, как рой насекомых в жаркий вечер. Но когда я положил руки на холодные перила, что-то скрипнуло внутри меня. И я перестал чувствовать, что это — мой мир. Он отстранился, я остался один. Перила от этого казались какой-то последней границей между «был» и «нет».
Мой ноготь коротко стукнул о металлический поручень — щёлк. Мелкий звук, который врезался в голову, стальной шип. Я тогда подумал: «Если сейчас отодвину руку, смогу ли я вернуться домой?» Но до того, как мозг договорил эту фразу, тело само качнулось вперёд. Импульс, похожий на бунт. Во мне пробудилась сила, которую я так долго душил. Или наоборот — я сам, до ужаса уставший от сомнений, толкнул себя в пропасть.
И вот я лечу. Первое ощущение — невесомость, почти обманчивая. Я парю, как птица, хотя понимаю, что меня ждёт небо лишь в том смысле, что я пролетаю сквозь него вниз. В эти мгновения моё тело теряет вес. Может, это самая короткая иллюзия полёта, которую испытывает самоубийца. Всего доля секунды, когда гравитация ещё не успела схватить и прижать к земле. И в этой доле — странное освобождение: наконец-то не надо сопротивляться, не надо решать чужие проблемы, не надо оправдывать ожидания. Я свободен… и обречён.
Внутри тут же закручивается паника. «Что я сделал? Почему?» Голос внутри бьётся, как птица в клетке. Ответов нет. Или они слишком болезненны. Я вспоминаю пустые глаза в зеркале за полчаса до прыжка: я смотрел на себя — и не видел человека. Серая блеклая тень, такой ни живой, ни мёртвый. Никакой. И это было страшнее самой смерти. Это выжгло меня изнутри: «Я больше не хочу так существовать». Устало, тихо, но бесповоротно. Так и родилась мысль «уходи» — и я ушёл, на крышу.
А ещё то сообщение… Я написал кому-то, уже не помню даже кому. Может, бывшей девушке, может, другу из прошлого. «Прости, что так. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо…» — и остановился. Сердце глухо билось, я смотрел на экран и не мог нажать «Отправить». Слова казались бессильными. Ничего не изменят. Никто не отговорит. Я всё равно нажму на этот последний курок — и уйду. В конце концов, зачем оставлять за собой хвост ненужных прощаний, если уже решил порвать со всем? Я стёр текст, выключил телефон. Кажется, бросил его в какую-то урну на улице, я хотел удалить всю связь с этим миром.
И вот я, в этой серой утренней дымке, перебирал ногами по мокрым от росы ступенькам на самый верх здания. Я не чувствовал ничего, кроме холода металла под рукой. И вдруг наткнулся на клочок бумаги возле двери на крышу. Промокший, смятый, с какими-то рваными словами. Я не стал читать, хотя, может, там было что-то, способное расшевелить меня. Я просто толкнул дверь и вышел к перилам. Жизнь внизу шумела, играла, жила и мешала. А во мне не было ни капли жизни. Поэтому решиться было так легко. Почти автоматически. И в то же время… Долго.
Сейчас я лечу, а мозг перегорает, выплёскивая панический импульс: «Стоп! Остановись!» Но тело уже не слушается. Механизм запущен. Я слышу гул в ушах. Руки вздрагивают, сердце колотится. И время замирает на месте. Ноль секунд…
Мне кажется, меня обступили невидимые стены. Как если бы я летел в замкнутой шахте лифта. Даже воздух вязкий, сопротивляется моему движению, как гель, сквозь который приходится пробиваться. В этом полубезумном состоянии я начинаю различать мелкие детали вокруг — но не так, как люди различают их в обычной жизни. Это какое-то болезненно-яркое восприятие: я вижу собственные кисти рук, размахивающиеся, как крылья. Вижу капли влаги на наручных часах, которые, похоже, остановились, хотя циферблат показывает 07:52.
Я хочу успеть подумать обо всём сразу. Хотя понимаю, что мне осталась пара секунд. Но эта пара секунд тянется бесконечностью. Я ощущаю панику и тоску, но сквозь них — на уровне телекинеза — вдруг пробивается тихое чувство: «Может, всё-таки было что-то хорошее?» Тусклый лучик надежды, который припозднился, но хочет хоть на миг осветить мой разум.
Сглатывая комок в горле, я проваливаюсь в череду крошечных воспоминаний. Очень давних, почти стёртых. …Когда мне было лет пять, я впервые увидел, как папа плачет. Казалось бы, почему? Он сидел на кухне, пил остывший чай и смотрел старую чёрно-белую фотографию. На ней была его мама, моя бабушка, которую я никогда не видел живой. Он что-то говорил вполголоса, но я не понимал. Помню, ка
