Оглавление

1. Мороги
2. Часть 1. (Между прошлым и настоящим)
   1. Глава 1. Набег
   2. Глава 2. Гроза
   3. Глава 3. Кровная ночь
   4. Глава 4. Кровная ночь (продолжение)
   5. Глава 5. В ней автор знакомит читателя подробнее с дарсами
   6. Глава 6. (Великий исход)
   7. Глава 7. Дарсы (новая жизнь, продолжение)
   8. Глава 8. В которой автор продолжает рассказывать о днях, давно минувших, а также познакомит вас с некоторыми народами, населявшими Холодные земли
   9. Глава 9. В ней пойдет речь о днях недавних, о событиях, которые перевернули жизнь в Северной стране
   10. Глава 10. Украденная невеста
   11. Глава 11. Рабыня
   12. Глава 12. В Торгарде
   13. Глава 13. Бальогрим
   14. Глава 14. Что говорила ведьма…
   15. Глава 15. Армида и Аскольд
   16. Глава 16. Возвращение Греты
   17. Глава 17. Несколько слов об Оли
   18. Глава 18. Рождение Аркана и смерть Армиды
   19. Глава 19. Месть
   20. Глава 20. Двое против троих
   21. Глава 21. Детство Аркана
3. Часть вторая. Конец империи
   1. Глава 1. Войска идут на Запад
   2. Глава 2. Гибель Южной Заставы
   3. Глава 3. Сеча мечей на поле радости
   4. Глава 4. Сеча мечей на радостном поле (продолжение)
   5. Глава 5. (Разгром)
   6. Глава 6. Похороны Таньяга
   7. Глава 7. Друзья отправляются в путь
   8. Глава 8. Встреча с разбойниками
   9. Глава 9. Жабье болото
   10. Глава 10. У троллей
   11. Глава 11. Под землей
   12. Глава 12. Вальгрид — повелитель морогов
   13. Глава 13. Побег из Грабнисмира
   14. Глава 14. Дарголины
   15. Глава 15. Дорога назад
   16. Глава 16. Возвращение
   17. Глава 17. Бой у Черной реки
   18. Глава 18. К смертам!
   19. Список сложных слов и предложений

Часть 1. (Между прошлым и настоящим)

Глава 1. Набег

— Древние были, есть и будут. До рождения человека пришли Они с темных звезд, незримые и внушающие отвращение, спустились они на первозданную землю…

Аль Азиф.

— Вереса, быстрей домой! Вереса, сейчас же иди домой… Вот погоди, несносная синхаа,* я все расскажу отцу… Голос старой Хелты, матери семилетней Вересы, раздавался все настойчивей.

— Нужно идти назад, а то и вправду, когда вернется отец, она, вредная, ему пожалуется. Но в чем я провинилась? — размышляла вслух девочка, -ну подумаешь, зашла далеко в лес без её разрешения, а вдруг именно сегодня я его наконец встречу. Ведь недаром он мне приснился во сне, маленький, пушистый с крохотными, словно бусинки, красными глазками. Папа постоянно обещает его подарить, но каждый раз обманывает, — разговаривала сама с собой Вереса.

— А, может, просто забывает, ему же вечно некогда. Жаль, что я не мальчишка, он брал бы меня с собой на охоту, и мы вместе пропадали неизвестно где, тогда бы никто не смел меня звать.

— Вереса, быстрей домой, — скорчив смешную рожицу, девочка передразнила мать.

Солнце несмело выглянуло из-под гроздьев рваных серых туч и поспешно, словно испугавшись чего-то, скрылось за вершины исполинов деревьев. Девочка поправила свои длинные, косматые волосы и прислушалась к шуму, который доносился со стороны её поселения.

«Побыстрей бы появился отец, -Вереса, мечтая, закрыла глаза, — ведь когда вернутся охотники, она снова увидит высокого, темноволосого дарса по имени Аркан. Он обещал ещё немного у них погостить. Какой все-таки красивый этот воин, жаль, что на меня совсем не обращает внимания, а его друг, этот бочонок с вытаращенными глазами, постоянно подшучивает надо мной.»

— Конечно, — тяжело вздохнула девочка, — я же ещё очень маленькая, ну ничего, вот скоро вырасту и тогда посмотрим! Гизли*, гизли, где же ты? Дряхлая бабка Клагита, шамкая беззубым ртом, сказала, что этот зверек волшебный, кому посчастливиться его встретить, тот может загадать любое желание, и оно обязательно сбудется. А я хочу быть большой, — решительно заявила девочка, топнув ногой.- Представляю тогда, как все удивятся, если я внезапно вырасту, папа, мама, и главное, Аркан.

«Ох, как вкусно пахнет, — вдохнула она дурманящие запахи, стремительно наполняющие лес. — Ладно, пора действительно домой, а потом, когда взрослые будут отдыхать, можно будет снова попробовать улизнуть в чащу и зайти уже подальше, там я наверняка его найду, ведь гизли не будет прятаться возле самой деревни. Какая я все-таки глупая, — засмеялась девочка. Она уже было направилась к деревне, как вдруг насторожилась, услышав необычный шорох листвы в нескольких шагах от себя. Сердце у нее стремительно застучало: это гизли, наконец то он услышал ее зов и явился к ней поиграть.

Сейчас, вот только она осторожно раздвинет этот густой куст можжевельника и увидит волшебного зверька….

Истошный детский крик разорвал неторопливую жизнь небольшого поселения дарсов Укенги.

Это был крик ужаса и неизбежной неотвратимой смерти, которая уже обнажила свой жуткий леденящий оскал и приготовилась сейчас поглотить всех тех, кто еще, ничего не понимая, бросил свои дела и с тревогой смотрел в ту сторону, откуда он раздался.

— Вереса, девочка моя, –зашептала Хелта. Лицо у пожилой валды* стало белее полотна, у неё подкосились ноги и перехватило дыхание, что с тобой, моя радость….

Раздался дикий торжествующий рев и с северной стороны леса показались уродливые существа маленького роста. Они, потрясая оружием, со всех ног неслись к маленькому поселению дарсов.

Как зачарованные, смотрели жители Укенги на стремительно приближающуюся орду грозных незнакомцев, не понимая, что происходит. И даже когда стали падать срубленные, точно деревья, под ударами страшного оружия незнакомцев первые поселенцы, оцепенение у других так и не проходило.

— Хрокс, макс, ренас! Михаб са уш палах, пмаз лус. Дильхима геки будса парв! Режь, руби, выродков! Вырезайте их поганые сердца, выпускайте им кишки. Поливайте нашу землю их кровью!

Коренастые, кривоногие, маленькие убийцы с остервенением выполняли свою работу, убивая беспомощных стариков и старух, женщин и детей.

— Какая маленькая славная кавердинка, — приговаривал уродец, облаченный в старую, проржавленную кольчугу. С его огненно- рыжей бороды, заплетенной в толстые косицы, стекали пенистые капли — зачем тебе такие быстрые ножки, я уже стар гоняться за такой шустрой, как ты.

Несмотря на свою кажущуюся неуклюжесть, ему удалось догнать захлёбывающегося в плаче ребенка.

— Ну вот и хорошо, теперь ты так не побегаешь, — запыхавшись, прохрипел убийца, вытирая ладонью дымящуюся кровь, стекавшую с лезвия топора. Он стоял, пьяно раскачиваясь, над изуродованным детским телом, и кривая улыбка расползалась по его безобразному лицу.

Мать Вересы Хелта погибла в числе первых укенгцев. Но она не растерялась в отличие от других соплеменников. Дочь прославленного князя иртов Зерда перед смертью сумела постоять за себя. Один из нападавших валялся у ее кортана с проломленной от железного прута головой, другой, ползая на карачках, как больной пес, извергал из дырявой шеи фонтаны крови и тоже уже готовился отправиться в страну его праотцов, а третий, лишившись глаза, истошно визжал, как дикий молодой кабан, и наряду с другими воинами яростно рубил уже мертвое бесформенное тело Хелты, извергая проклятья.

За происходящим, не принимая участия в мясорубке, наблюдал судя по всему предводитель убийц. Великолепные пластинчатые доспехи превосходно сидели на его хорошо сложенной фигуре. Впрочем, она была не без изъянов, он был однорук, его физический недостаток скрывал длинный черного цвета плащ, расшитый золотыми нитями. Могло показаться, что этот господин, хоть его лицо и скрывала серебряная маска, смотрел на своих мясников с чувством брезгливости.

— Принц, — обратился к нему один из подбежавших воинов с глубоким старым шрамом на щеке, — ребята сделали свое дело, ваша светлость должна быть довольна, все, как вы и хотели.

— Сколько? — процедил сквозь зубы тот, кого назвали принцем.

— Двадцать восемь поселенцев, среди них десять рогланов. Дарсы и их король будут довольны, когда увидят этот кроличий фарш из их родичей, мой господин. У нас, правда, тоже есть потери… — несколько замялся воин, — полегло четверо. Светлый Гирм их памяти.

— Двадцать восемь и среди них десять могильщиков, все старики, старухи, дети! И четверо мертвых, хорошо вооруженных хревов. О, Ясбуд! *

— Повелитель, могильщики тоже неплохие воины, — попытался возразить своему господину воин, но сразу же пожалел об этом.

— Заткни свою дурнопахнущую пасть, Мор, — рявкнул принц. — Молись Свере,* что я не отрезал твой длинный язык. Если бы здесь были их воины, на твоих кишках уже бы прыгали от радости мухи.

— В… владыка, — даже немного заикаясь от страха, послушно пролепетал тот, кого назвали Мором, — для моих воинов действительно было неожиданностью, что старые дарсы окажут такое сопротивление. Заида и его брата Хлопа убила старая ведьма, дравшаяся с невиданным остервенением. Она же лишила зрения беднягу Лургала. А Грема и Билока проткнул чудовищным мечом старый роглан, которого я поразил своей секирой. Вы только посмотрите, какой необычный клинок был у этой свиньи. Рэм, клинок господину!

Один из маленьких, крепкосложенных воинов, низко поклонившись, протянул господину на вытянутых руках длинный, сверкающий на солнце, меч.

— Харес ту ахатра намебу*, — прошептал однорукий, невольно вздрогнув, увидя его. Он посмотрел на величаво проплывающие в небе грозовые курчавые облака.

Меч, который ему принесли, был и вправду изящен; навершие рукояти длинного роскошного клинка было выполнены в форме женской головы с длинными развевающимися волосами.

— Знаешь ли ты, что это за меч и кому он принадлежал? — после небольшого молчания, — спросил однорукий Мора, который стоял, опустив голову возле своего господина, не смея ее поднять.

— Нет ваша светлость, не имею представления — простодушно ответил воин.

— Это меч смерти, он был выкован сотни лет назад, мастерами народа, имя которому было- ариты. Говорят, сами боги наградили их талантом создавать такую красоту. Это один из тех мечей, которые заказали им небесные воительницы, люди называют их валькириями. Они готовились к смертельной битве с великанами из Нифльхейма, и только это оружие могло их сокрушить. Лезвие этого меча так остро, что разрежет волос на лету. Его не нужно никогда точить, он останется остр, даже если сотни лет пробудет в воде. Девы дали мастерам особую волшебную руду, из которой те и сделали эти клинки. Их было изготовлено несколько штук, для каждой из валькирий. Чтобы секрет этого оружия остался в тайне, валькирии уничтожили аритов. Всех до одного. Мечи нужно было хорошо накормить кровью. Но небесные богини не знали, что один из этих волшебных мечей мастера оставили себе, спрятав его. Говорят, этим мечом потом владел сам грозный Сурт, повелитель Муспельхейма. И вот теперь он снова со мной.

«Иль дехмо ген содо»*, хозяин всегда один, — задумчиво прочитал выгравированную на стали руническую вязь господин в серебряной маске.- Этот клинок один из младших, его особенность, что он сам выбирает себе хозяина, которому служит верой и правдой, и горе тому, кто осмелится взять его себе. Он всегда возвращается к своему мастеру, который должен о нем заботиться и хорошо поить новой кровью.

— Вот ты и снова со мной, мой старый ненасытный друг, — с любовью произнес принц, аккуратно поглаживая лезвие.- Ищите ножны, — вдруг резко поменял он тон голоса, от которого повеяло замогильным холодом. -Должны быть ножны. Этот меч не может жить без ножен!

Мор со всех ног бросился бежать, на ходу отдавая приказания другим воинам.

— Вот они, ваша светлость, — воин с глубоким шрамом был несказанно рад, что ему так быстро удалось угодить своему господину, ибо он знал, что могло быть в противном случае. Принц Кнуд был очень быстр на расправу, несколько дней назад попробовавший ему возразить Баст, по прозвищу Угрюмый, лишился своей головы.

— Ты прощен, Мор, — небрежно кивнул принц, внимательно разглядывая деревянные ножны с ажурными позолоченными накладками.

— Заканчивайте побыстрей, пора уходить. Изуродуйте мертвые тела выродков до неузнаваемости. Разрушьте их жилища и заметите все следы, дарсы до конца своих дней не должны узнать, кто угробил их деревню, — отдавал приказания однорукий.

— Не извольте беспокоиться, милостивый владыка, они ни за что не узнают. Одежда моих воинов пропитана миньяном*, мы принесли с собой много запахов людей и их предметов, волки лесного народа возьмут ложный след. Их вождь будет в бешенстве, когда увидит, что осталось от его соплеменников и, конечно, захочет отомстить людям. Все будет, как вы и задумали, — злорадно молвил, гнусно улыбаясь, Мор.

— Поменьше болтай, побольше делай, не упустите ничего. — И заткни рот этому одноглазому идиоту, он орет на весь лес, иначе мне придется лишить его и второго ока, — с раздражением произнес принц, имея в виду беснующегося раненого хрева.

Слаженно и без особой суеты выполняли приказы своего господина маленькие убийцы. Каждый из них хорошо знал, что нужно делать.

Поселение жизни, так в переводе с языка дарсов означало слово Укенга, перестало существовать. На его месте теперь было чудовищное пиршество смерти. Поруганию подверглись не только тела бывших ее жителей, но и их почитаемые боги. Заляпанные кровью стояли изуродованные, покосившиеся деревянные столбы идолов дарсов.

— Как молил меня пощадить этот старик, — захлебывался от смеха один из хревов по имени Слим, показывая приятелям, как он убивал свою жертву. Его дружок Флаин, по прозвищу Короткие ноги, занимался пересмотром награбленных вещей.

— Ничего хорошего, — недовольно бурчал он себе под нос.- Одна рвань! Что я подарю своей жене?

— Оставь, это мое! — со злобой замахнулся Флаин вороньим клювом на одного из хревов, пытавшегося схватить отложенные в сторону тряпки. — И так поживиться нечем, еще и ты своими лапами лезешь, — со злобой выругался он.

Вдруг на другом конце разрушенной деревни раздались восторженные возгласы.

— Мой господин, ребята нашли несколько бочек прекрасного напитка, разрешите, взять его с собой, — обратился к принцу вновь подбежавший Мор.

— Это ваше дело, — разрешил однорукий, — однако, поторапливайтесь живее, не хватало, чтобы нас застали дарсы. Заканчивайте и уходим.

Перед тем, как убраться, Кнуд прошелся по месту, где заканчивали орудовать его молодчики. Он брезгливо переступал через обезображенные трупы дарсов и разбросанную утварь, внимательно разглядывая мертвых. Возле одного из них он задержался, пристально вглядываясь в его лицо.

— Чем его заинтересовал этот мертвый старый роглан? — недоумевал Мор, наблюдая за своим господином. Вдруг однорукий радостно заревел, как взбешенный зверь.

— Свара лай матхи!* — кричал принц хревов, как одержимый. Он безумно захохотал на весь лес. Никогда не видевшие своего господина в таком состоянии хревы застыли на месте и с боязливым трепетом смотрели на него.

Глава 2. Гроза

Небо медленно закрывали тучи, словно огромные куски темной шали. Небо, казалось, насильно пеленали, и оно сопротивлялось, хотя силы уже видно были на исходе.

Могло показаться, что кто там, наверху, не хотел, чтобы в этот день оно было безоблачным, беззаботным и светлым. Только не сегодня, только не сейчас! Не спеша начинал свою заунывную песнь и Вермский лес. Холодный ветер, пришедший с запада, безжалостно срывал еще зеленую одежду с могучих деревьев-великанов, заставляя их в ответ сердиться, покачивая ветвями. Приближалась гроза.

Ничто: ни приближающаяся непогода, ни слова утешения родичей, — не в силах были поднять с колен герма Натира. Его глаза ничего не видели, их покрыла пелена скорби, он был безучастен ко всему происходящему, ко всем, кто его окружал. Огромное горе приковало его к земле, казалось, навечно.

Небо все сильнее начинало трещать по швам, и, наконец, на уставшую землю пошел сильный дождь, но на него не обращали внимание все подходившие и подходившие к месту трагедии охотники. Их становилось с каждой минутой все больше и больше, и шум их голосов заставил голос ветра, гулявшего в Вермском лесу, быть тише.

Двое из охотников, прибывшие к месту событий, одними из первых стояли немного в стороне от других и сейчас делились своими суждениями между собой.

— Натир застыл, как изваяние, он уже около часа находится без движения, боюсь, что у него помутился рассудок, — медленно расставляя слова, произнес на кавердинском* языке один из них, гигант тролль.

Этот малый разительно отличался от всех остальных. Он был просто огромен, около семи футов роста, и широк в плечах. Руки его были длинными и мускулистыми, а ноги, напротив, короткими и тонкими, непропорциональными телу. Эдакий бочонок пива на маленьких ножках. Потрепанная одежда сидела на его сутулом теле мешком. У него были крупные, немного звериные черты лица, огромные навыкате, немного мутноватые глаза, широкий нос с торчащей из его отверстий волосяной растительностью, завернутые словно в трубочки ушные раковины, большой щербатый рот. В довершении всего его лицо создатель разукрасил огромными рябыми пятнами, что придавало ему особую непривлекательность.

— Горе Натира безмерно, — мрачно ответил второй, он был намного ниже своего друга, и менее крепок чем тот. У него было немного вытянутое волчье лицо, выдающиеся скулы, выразительные темные, как ночь, слегка раскосые глаза, прямые тонкие, словно стрелы, брови, длинный орлиный нос и густые волосы, спадавшие до плеч. Если у гиганта лицо было болотного, трясинного цвета, то у другого кожа была смуглой, немного красноватого отлива.

— Первое, что увидел Натир, когда охотники вернулись в деревню, изуродованное тело своей дочери, — продолжал второй, — несчастную Вересу разорвали буквально на части, так не потрошит свою добычу даже наш мясник Нурцаг, а он, поверь, знает свое дело. Проклятые кнеды!* -стиснул зубы охотник, вытирая мокрое лицо, они не пощадили даже детей.

— И все же нужно взять себя в руки, так раскисать не к лицу храброму воину. Странно, зная ваши обычаи, я все равно ничего не могу понять, -покачал в недоумении головой тролль, — вы же сами зачастую убиваете при рождении своих особей женского пола, отдавая первенство мальчикам.

— Это все так, дорогой мой, Кирби, чтобы умилостивить богов, мы приносим им иногда жертвы, это особая честь, но ты забываешь одно, это делается с согласия на то отца родившегося ребенка. Когда на свет появилась Вереса, Натир запрещал всем на нее даже дышать, не то, чтобы положить ее в жертвенную яму. Он ее любил и баловал, как только мог, и вот теперь боюсь, как бы не подтвердились твои слова и у него не повредился рассудок.

— Твоя подруга вернулась, — широкая улыбка до ушей расползлась по лицу тролля, когда к его другу бросилась огромная серая волчица. Тролль испытывал к этому зверю особые чувства, когда он впервые увидел волчицу, его глаза смотрели на неё, будто это было какое- то божество. А когда Вильда, так звали серую, привыкнув к этому гиганту, разрешила ее погладить, не проявив агрессии, он был на вершине блаженства.

— Промокла, проныра? — молодой дарс ласково потрепал животное, которое, потершись о его ноги, улеглось неподалеку от хозяина, спрятавшись под кронами старого дуба от дождя.

— Говорю тебе, так могли поступить только люди, — со злобой в голосе пробасил тролль, — мерзкие маленькие людишки, они вырубают леса, высушивают болота, забирают наши земли, наконец, убивают нас ради потехи. Все зло идет от них!

— Это могли быть и не они, — возразил ему дарс. — Врагов у красного народа достаточно!

— Кто же еще? Неужели хревы? Да и остались ли они вообще…

— Грех много раз рассказывал мне о его походе вместе со Снурри. Они зарубили нескольких козлоногих* недалеко от владений людей. Да и отец с нескрываемой ненавистью часто говорил про маленьких уродцев, в древности они постоянно досаждали наш народ своими набегами. Уверен, их много и живут они сейчас как ни в чем не бывало среди уходящих в небо Черных гор.

— Горы- это наши владенья, — твердо отрезал тролль.- Мы охраняем небо. Аркан, мой друг, у тебя очень мягкое сердце, ты всегда почему-то защищаешь людей, — продолжал вещать трубным голосом Кирби, — они бесполезные, кровожадные твари, и убивать их нужно беспощадно. Давно пора дарсам объявить против них священную войну.

— Спокойно, Вильда, — обратился к волчице Аркан. Волчица, оскалив зубы, зарычала на внезапно появившегося перед ними, выросшего словно из-под земли незнакомца. Несмотря на то, что лицо его было закрыто капюшоном, невысокого, худощавого незнакомца, одетого в черный балахон, опирающегося на причудливый изогнутый, как змея, деревянный посох, увенчанный массивным набалдашником, похоже, в этих краях хорошо знали.

— Яхв!*- Чужак положил свою правую руку себе на сердце, а левую поднял согнутой, показывая открытую ладонь. Это был знак, которым дарсы всегда приветствовали друг друга, означающий открытое сердце и доброжелательность. — Сами боги оплакивают ваше горе, Аркан, сын Таньяга, — обратился он к молодому охотнику на великолепном кавергинском языке.

— Яхв! — Аркан нехотя ответил приветственным жестом незнакомцу.

— Зачем ты пришел сюда, Гирон, вечный странник, собиратель сплетен, глаза и уши элларов, — с раздражением произнес молодой охотник, который был не рад этой встрече.

— Горькие вести всегда бегут быстрее добрых, их разносят быстрокрылые птицы и быстроногие звери, я пришел поговорить с твоим отцом, выразить его народу сочувствие и сказать, что ни золотоволосые эллары, ни благородные амастаки, ни трудолюбивые зорфи и ритонцы не причастны к вашему горю, — спокойным голосом, нисколько не смутившись таким приемом, произнес Гирон.- Лесные племена не виноваты в горе, постигшем вас, они скорбят вместе с вами. Сегодня вечером во многих наших румах эллары склонят головы и зажгут огонь памяти, почитая ваших убиенных.

— Обвинять элларов и тем более ритонцев никто из дарсов я, думаю, не станет, — несколько смягчил свой тон Аркан. — Дарсы сами разберутся и найдут тех, кто открыл дорогу в Укенгу зверям Ремха.

— И все же я хотел поговорить с твоим отцом и старшим братом, — нерешительно молвил Гирон. — Было время, когда мы хорошо понимали друг друга, — осторожно попытался напомнить он.

— Боюсь, тебе не поздоровится, если отец увидит тебя, — сухо отрезал Аркан. -Черные вороны Гура* замели своими крылами следы вашей дружбы. Последуй лучше моему доброму совету- попытайся так же незаметно исчезнуть, как ты появился, обещаю, я передам ему твои слова.

— Наша правительница Ксетия не забывает добра, надеюсь, наши тропы ещё пересекутся, сын вождя, — благодарно произнес Гирон, низко поклонившись Аркану и, не спеша, стал удаляться. Через несколько мгновений он исчез в глубине леса. Аркан вместе с Кирби молча смотрели ему вслед.

— Что тебе говорил этот лазутчик элларов? — неожиданно раздался совсем рядом громкий голос отца, от которого Аркан невольно вздрогнул.

Вождь объединенных племен красных дарсов, правитель всей лесной страны Таньяг вместе с воинами из своей личной охраны с негодованием смотрел на своего сына. Хмурые воины Таньяга стояли за ним полукругом, держа в руках наизготовку небольшие широкие мечи блемусы и охотничьи копья. Таньяг был зол, по его красным воспаленным глазам было видно, что он провел бессонную ночь.

— Отец, — поклонившись, ответил Аркан, — рад видеть тебя.- Это был Гирон, его послали эллары узнать, что ты предпримешь. Он хотел поговорить с тобой, но я подумал, ты вряд ли захочешь его слушать в такое время и потому посоветовал ему убраться подобру- поздорову.

— Что говорил этот презренный? — загремел властный голос Таньяга.

— Он клянется всеми богами, что лесные народы не причастны к тому, что произошло в Укенге, и выразил нам своё сочувствие.

— Сочувствие? Кем он считает нас? Ничтожными слизняками? Зорфи*? — Последние слова Аркана Таньяга вывели из себя. Недовольно зашумели и все остальные его воины.

— Через несколько дней я сам буду сочувствовать своим врагам, когда спалю их жилища и истреблю их всех от мала до велика. Слышите все? — закричал он, и его голосу вторил раскат грома. Ещё сильнее заревел дождь, поливая своими слезами изуродованную землю, на месте которой раньше стояла Укенга.

— Отец, лесные народы действительно не могли напасть на наших стариков и детей, ты сам это прекрасно знаешь, — совсем мягко, пытаясь успокоить его, произнес сын.

Частенько, когда тот находился в пылу раздражения, ему удавалось таким образом воздействовать на него, но только не в этот раз.

— Я допьяну напою эти земли их кровью и досыта накормлю ее их телами — рычал, как раненный зверь Таньяг. -Скоро вернется с разведчиками Урсан, тогда все станет на свои места, — продолжал неистовствовать вождь. -Волки должны найти наших врагов, дождь не смог смыть все следы. -Отправляйтесь с Кирби в Ирсанг, вы мне понадобитесь на кровной ночи. Уже совсем скоро туда начнут подходить вожди племен, поэтому подготовьте все к началу и к моему прибытию.

— Слава всемогущему Майру, — зашептал один из воинов, — Таньяга Натир встал с колен и приходит в себя, один создатель знает, что ему пришлось пережить.

— Он настоящий воин, и у него скоро будет возможность отомстить за свою дочь и жену, как и у всех нас, — злобно молвил Таньяг.

Глава 3. Кровная ночь

Небольшое поселение дарсов Ирсанг, казалось, вымерло этим днем. Все его жители, а в нем жили преимущественно дарсы — ирты, от мала до велика, слышали, что сегодня ночью в Священной роще будут проходить важные события, которые могут изменить привычный и устоявшийся уклад их жизни. Все знали о трагедии в Укенге и не сомневались в том, какое решение будет принято сегодня на кровной ночи вождями племен.

Дарсы никогда не выделялись среди других рас, населяющих Холодные земли, веселостью характера, суровый уклад жизни сделал их таковыми, они всегда предпочитали действие — размышлению, а битву — разговору, но сегодня они были еще более мрачными и молчаливыми. Даже детей в этот день родители не выпускали из своих кортанов*. Им было строго-настрого запрещено появляться на улицах.

С раннего утра в Ирсанг стали подходить знатные представители других племен дарсов. Принимать таких почетных гостей для ирсангцев, наверное, было бы невероятной честью, если бы не обстоятельства, которые стали причиной их появления в этом небольшом местечке, находившемся на западных окраинах владения дарсов.

Действительно, почти все из прибывших были известными и знатными дарсами, многие своего рода живыми легендами этого народа. О некоторых из них слагались песни. Чего стоит имя одного лишь верховного германа Схеда, вождя всех рогланов, самого, как считалось, сильного из воинов страны. О нем ходили слухи, что без оружия, одними лишь руками, Схед был способен свалить наземь медведя, и это была чистая правда. У Схеда хранилось несколько шкур медведя. А огромное чучело косолапого украшало вход в его жилище. Отцы учили своих детей быть такими же бесстрашными и мужественными, каким был этот воин.

Непобедимый Схед одним из последних вошел в Ирсанг в сопровождении небольшого, хорошо вооруженного отряда могильщиков, несшего штандарты клана Гремучих змей.

В распоряжении гостей были переданы самые лучшие просторные кортаны, обед и ужин тоже были приготовлены на славу, все самое лучшее и изысканное подавалось на столы. Больше всего угощения пришлись по вкусу всеядным могильщикам*, они всегда не отказывали себе в удовольствии хорошо поесть, а здесь и вовсе разгулялись.

— Неплохо живут наши соседи, Хорх, я бы согласился побыть здесь недельку, другую, а может и вовсе остаться, — разомлев от сытной вечерни, оскалив желтые клыки, мечтательно говорил своему приятелю один из воинов, сопровождавших Схеда, поглаживая себя по морщинистому вздутому животу.

— Ирты тебя палками погонят на следующий же день, Мелад — проворчал ему в ответ старший из могильщиков тощий, длинноногий Хорх и после того, как сделал добрый глоток из кувшина, наполненного опьяняющим напитком, настоянным на лесных ягодах, добавил:

— Нас так принимают, потому что уважают нашего господина, ты же знай свое место, помалкивай и набивай брюхо, пока есть возможность. Мелад не стал спорить, посчитав совет своего старшего приятеля вполне полезным, и с еще большим аппетитом принялся уплетать еду, налегая на жареное кроличье мясо.

Ночь уже обняла нагое небо, накинув на него темные одеяния. Незаметно пришла полночь. В святой роще, неподалеку от Ирсанга, должна была состояться Кровная ночь, ночь встречи всех единокровных вождей племен дарсов, которая проводилась в судьбоносные дни для всего народа. Зачастую на ней вожди племен решали, кому вынести врику*, либо против какого народа объявить войну. Подобные святых мест у дарсов было всего три. Они были отделены высокою оградою и тщательно охранялись и днем, и ночью. Заходить на эту территорию без особого на то позволения хранителей было строго запрещено. Нарушителей ждала жестокая кара. Но было семь дней в году, когда эти места были разрешены для посещения всем желающим без всяких ограничений, именно за столько дней по старинному преданию верховный бог Майру сотворил весь мир и самих дарсов. Тогда они были настоящим паломничеством, дарсы шли к каменным статуям своего повелителя с различными просьбами, умоляли создателя о милостях, несли ему в подарки различные дорогие украшения, приносили в дары еду и животных.

В каждой семье женщины к этим дням готовили специальные двухслойные рисы, символизирующие неразрывность между небом и землей. Вообще же, если рассматривать небесную твердь, то исстари дарсы считали, что их несколько, и каждой правит тот или иной сын Майру. Последнее было престолом для самого создателя, местом вершинства и блаженства. Возвращаясь назад, дарсы брали с собой воду из бившего неподалеку родника. Считалось, что вода, взятая из Святых рощ, в это время обладает чудесными исцеляющими свойствами. Ее пили, добавляли в пищу, из нее делали различные лекарственные настойки. Еще дарсы верили, что в эти семь дней дух Майру посещает святые места и может принять любое из обличьев, а потому всякое смертоубийство в эти дни, даже животных, было запрещено; неизвестно же было, какой облик примет их создатель на этот раз. После праздничных дней посещение этих мест считалось для простых дарсов высочайшей милостью, необходимо было получить особое разрешение у хранителей культа Майру, дабы их посетить.

Вообще Майру считался наиболее почитаемый из богов у дарсов. Легенды этого народа, собранные в книгу («О великих днях сотворения жизни»), рассказывают о нем, как о справедливом, добром и могущественном. Его дарсы изображали двухголовым, потому что он надзирает за двумя главными царствами, то есть небом и землей. Головы были разные, та что олицетворяла небо, была по размеру больше той, которая следила за землей.

Неизменную и любимую спутницу Майру, богиню земли, звали Фоя.

Её изображали в виде волчицы, так как по преданиям она частенько превращалась в этого зверя, сопровождая своего мужа на охоте, это, наверное, и объясняло ту особую любовь дарсов к этим благородным животным, которые являлись для всего народа тотемными. Именно Фоя настояла на том, чтобы Майру по её образу и подобию создал дарсов.

У создателя было много родных дочерей и сыновей. Богом благородства и войны был Рокет, лесами правил Зоман, реками и морями- Армида, удачей -Керота, северным ветром- Гевер, громом- Трот, а молниями- его пасынок Двин, и, наконец, был среди них повелитель зла и смерти- Ремх.

Вот что рассказывает о его появлении книга «О великих днях сотворения жизни»: несмотря на строжайший запрет своего отца не вмешиваться в дела земные, одна из дочерей Майру, по имени Живина, правившая шестым домом, спуталась на земле с гигантским змеем и родила на свет младенца, грязного, липкого, холодного, с уродливыми чертами лица и туловищем, длинным, как у змеи.

Она долго прятала его от отца, ибо боялась его гнева, но Майру все равно прознал о проделках своей дочери. Когда он нашел младенца и показал своим сыновьям, все боги долго смеялись, видя такое уродство, а Живун рыдала и просила отца пощадить ребёнка. Майру, который вначале собирался убить змееныша, все же пожалел его, дал ему имя Ремх — отвратительный, велел посадить его на цепь и запереть в татходе*, самом мрачном и ужасном месте небесного царства, дабы его никто и никогда не увидел.

Ремх рос изгоем, без ласки и любви, и немудрено, что когда он вырос, то возненавидел всех своих родственников и все живое. Обманом ему удалось выбраться из своей темницы, он убил свою мать, которая на протяжении всего этого времени ходила его кормить, и сбежал от мести Майру на землю.

По легендам, раньше дарсы жили вечно, в радостях и веселье, в постоянном достатке, но как на их земле поселился Ремх, конец пришел их счастью. Ремх стал богом смерти, а его бесчисленные сыновья и дочери, коих зачал он в грехах с самыми отвратительными тварями земными, опьяненные кровью, принялись за дело.

Сыновей и дочерей у Ремха было очень много, это боль, страдания, различные болезни, слабости и пороки. А слуг и вовсе не счесть — это страшные монстры, демоны, которые могут вселяться в людей и строить им различные козни.

Говорят, своих слуг Ремх создавал, когда бил посохом скорби по камню жабьей силы у Черных гор. Дарсы частенько изображали Ремха в образе высокого, кривого, злого старика, на плечах у которого сидят большие хищные птицы, в бороде и волосах копошатся черви, вместо рук у него змеи, которые жалят всех, кого видят и обгладывают кости мертвецов в могилах, От него всегда ужасно смердит. Полчища крыс постоянно следуют за ним. Другие представляли себе бога зла Реймха, с раскрытой пастью караулящего свои жертвы между небом и землей. И об этом вечном противостоянии добра и зла, смерти и жизни хороших и плохих богов рассказывали легенды дарсов.

Множество ритуальных костров, разожженных по кругу в честь сыновей и дочерей бога Майру, освещали большую жертвенную поляну и установленные на ней каменные изваяния божеств. Рядом с ними на сырой земле расположились знатные дарсы, вожди племен, хранители, жрецы и шаманы, прибывшие сюда по велению Таньяга со всех уголков Дарсии.

Здесь были: и бесстрашный Схед, и вожди иртов: Хрид, Рамс, Тольген, Хартиф, Фод, вожди племен вертов — красных дарсов: Талык, Умак, Эгмар, лучшие воины этого племени — Бронг, сын Гекрога, любимец всех женщин Сувкара, высокий красавец Альдар, улусы могильщиков: Зеца, Ячта, Вукла, почтенные и убеленные сединами жрецы и шаманы, наконец, сам верховный вождь дарсов Таньяг со своими сыновьями Урсаном и Арканом, которые сидели по обе стороны от него.

Рядом с Арканом, чуть сзади, устроился Кирби. Он был единственный из всех, кто в ожидании начала Кровной ночи изо всех сил боролся со сном, возле него лежала волчица Вильда, в ее глазах весело плясали, отражаясь, красные язычки пламени костров. Когда верховный лонвилль* дарсов очертил различными таинственными знаками место проведения Совета, его жрецы, облаченные в красные одеяния, приступили к процедуре призвания божеств, монотонно распевая в их честь песнопения.

— Братья, — торжественно произнес Таньяг, когда все затихло — как велят законы предков, наполним этот кубок нашей кровью. Вот он священный меч великого Янгаса, хранившийся в его гробнице в граде мертвых Хзенада. Он глубоко порезал ладонь своей левой руки слегка изогнутым небольшим клинком и подставил под кровь большой изящный серебряный сосуд, который ему поднесли жрецы.

«Вазу ра, ми дожу хва*. Вазу ра ми дожу хва» — негромко, но четко повторили все дарсы вслед за своим вождем. На этих словах вдруг вспыхнуло и, как показалось, сердито затрещало пламя в центре поляны, у огромного каменного изваяния самого создателя Майру. Оно взметнулось в темную ввысь, разбрасывая в разные стороны, словно руки, искры.

Эффект неожиданности был впечатляющим, многие из дарсов невольно вздрогнули. Кирби, до этого момента уже совсем было сдавшийся и покорившийся сну, вмиг проснулся.

— Посмотри, Аркан, — тихо пробасил он молодому вождю, указывая на главную каменную статую, — создается такое впечатление, что ваш бог не очень-то и доволен происходящим.

Действительно, лицо у каменного идола, возвышающегося над жертвенным настилом, при свете ярко вспыхнущего огня казалось злым.

— Наверное, ему не понравилось, что его разбудили среди ночи, -съязвил тролль. — Вот, к примеру, будить наших богов в такое время большой грех, ваши, наверное, тоже хотят поспать.

— Тише, Кирби, умоляю, тише, если кто- нибудь услышит твои глупые слова, тем более, сейчас, не сносить тебе головы, — умоляюще прошептал Аркан.

— Умолкаю, — несколько пристыжено пробормотал тролль, — и все-же зачем вся эта таинственность, эти никому не нужные обряды. Лишь трата времени. Ведь давно уже известно, чем закончатся эти ночные посиделки. Аркан ничего не ответил на пустую болтовню своего друга, он был всецело захвачен происходящим.

А между тем дарсы по очереди повторили обряд, который начал их вождь. Один из жрецов почтенный Рахен, отнес кубок с их кровью и бережно поставил его на жертвенный круг к статуе бога Майру.

— Благодарю вас, мои братья, что вы собрались здесь по моей просьбе, — продолжил Таньяг. — Последний раз Кровная ночь проводилась, как вы помните, пятнадцать зим назад, в славном месте, сердце дарсов — Явдавкасе. Сегодня, как и тогда, мне нужны ваша поддержка, ваша сила, ваши воины, чтобы начать священный поход. Мы должны отомстить за наших стариков и детей. Сегодня по утру останки наших родичей были сожжены, а их пепел доставят в Хзенад, где он будет погребен со всеми причитающимися почестями. Вместо надгробных камней у их могил будут стоять остроконечные лифы*, до тех пор, пока они не будут отомщены. Архчу ур сарам.*– закончил он.

— Великий вождь, — обратился к Таньягу Схед, — мы до сих пор не знаем имя наших врагов. Почему ты не обмолвился ни словом о них?

— Твой вопрос лишний, герман Схед, — жестко ответил Таньяг, — Напрасно вы обманываете себя, вы все прекрасно знаете этих тварей… Наши самые заклятые враги-люди.

Его слова, похоже, задели всех за живое. Больше всех изрыгал проклятия по отношению к людям верховный герман Схед, его злоба заражала и других, немало потребовалось усилий, чтобы успокоить не на шутку разбушевавшихся дарсов.

— Я только сейчас рассмотрел его вблизи, — снова пробасил на ухо Аркану Кирби.- Сколько же у него шрамов на лице, можно только представить, как обезображено его тело, если бы его не скрывала эта великолепно выделанная медвежья шкура.

— Шрамы, полученные в сражениях, не нужно скрывать, это особенная гордость всех дарсов, мы гордимся своими увечьями, — с неким торжеством в голосе ответил Аркан, тебе ли это не знать, мой дорогой друг. Посмотри на его амулеты, у каждого из них своя история, они частицы поверженных врагов, были ли то звери, или двуногие существа. Большое горе, если дарс потеряет свои амулеты, тогда он лишится силы и уважения других, поэтому мы никогда их не снимаем, даже когда отходим ко сну. Схед много раз встречался со смертью, как и Бронг, Хартиф и многие другие. Им есть, чем гордиться, — рассказывал Аркан.

— Тише, братья, — в который раз пытался навести тишину Таньяг, -успокойся брат Схед. Мой старший сын Урсан с отрядом разведчиков хорошо обследовал место, где гуляли слуги Ремха, и сейчас он вам все поведает, говори, — попросил он своего сына.

Урсан был на десять лет старше Аркана, и будущая зима должна была быть двадцать пятой в его жизни. Внешне спокойный, рассудительный, немногословный Урсан не мог похвастаться, как многие другие дарсы, крепкими мускулами. Со стороны могло показаться, что он не способен на решительные действия, и всего лишь бледная тень отца, не имеющий своего голоса, но это было обманчивое впечатление. Урсан мог в один момент превратиться в разъяренного зверя, и горе было тому, кто стал бы на его пути. Свое хладнокровие и решительность он демонстрировал не раз, и оно изумляло и порой приводило в ужас дарсов, близко знающих его. Как-то раз на одном совете в Явдавкасе Урсан без колебаний вогнал нож в сердце очень знатному охотнику, когда стало ясно, что он издевается над своими слугами и обращается с ними как со скотиной. У дарсов были слуги, и это было вполне нормальным явлением, но никто с ними не смел обращаться, как с рабами. При этом, как ни странно, Урсан не слыл жестоким человеком. Старший сын во всем был надежной опорой и помощником отца. Отношения же его с Арканом, были далеки от гармонии, и их нельзя было назвать полными братской любви.

Урсан был главным ловчим у иртов, через него проходили все волки, поступавшие на службу к дарсам, он лично осматривал молодых волчат, занимался их обучением или выбраковкой.

— Волки могут жить только в стае, — всегда говорил он и недовольно кривился, когда видел свободно гулявшую Аркановскую Вильду, — только среди себе подобных она может стать настоящим охотником, а потом матерью, жизнь одиночки безрадостна и коротка, если бы не отец, я бы никогда не позволил тебе ее воспитывать, как собаку.

Вильда и была тем самым камнем преткновения и одним из источников конфликта между братьями. Урсан, еще когда она была совсем молодой, положил на нее глаз, и только вмешательство отца не позволило ему забрать волчицу себе.

— Не обращай на него внимание, он просто завидует тебе, — частенько говорил отец своему младшему сыну, объясняя тем самым недружелюбное поведение старшего, — ему трудно понять, как ты ее так смог обучить, ведь он, несмотря на то, что практически сам уже оброс шерстью, всю жизнь проводя с волками, такой дружбы, и преданности добиться от них не смог.

Со временем, когда Аркан стал старше, этот конфликт позабылся, но тем не менее, Вильда до сих пор не позволяла Урсану прикасаться к ней.

— Дождь не смог смыть все следы людей, — начал говорить главный ловчий, — мои волки взяли запахи убийц, хотя эти глупцы всякими способами пытались их замести. Судя по всему, жители Укенги были застигнуты врасплох, нападавших было несколько десятков человек, вооруженных до зубов. Несмотря на это, наши старики оказали убийцам достойное сопротивление. Зная Снурри, Треха, наконец, смелую и мужественную адиру* Хелту, думаю, они постояли за себя. На месте бойни мы обнаружили остатки лоскутьев одежды, принадлежащей людям, их оружие, обломки щитов; если кому-то из вас нужны доказательства, вы найдете их в Ирсанге, в покоях старейшины иртов достопочтимого Гланли. — Урсан поклонился в ту сторону, где сидел почтенный старейшина.

— Я благодарю тебя, сын мой, и твоих разведчиков, — поднялся со своего места Таньяг, — теперь мне хочется узнать, что скажут хранители нашей веры и наших душ. Достопочтимый Харгрин, вам слово.

К дарсам вышел седой, как лунь, старец, но несмотря на свои преклонные лета, он не выглядел немощным. От его одежды, множества украшений и талисманов, висевших на нем, веяло какой — то необыкновенной силой. Этот старик пользовался особым почетом и уважением у вождей племен и знати, так как его появление сразу же заставило умолкнуть пчелиный рой, голоса дарсов, растревоженных рассказом Урсана. И это было немудрено. Харгрин, являлся лонвиллем — главным служителем бога Майру на земле, его слова были не менее священны для многих охотников, чем их вождя.

— Справедливый Таньяг, благородный Урсан, неустрашимый Хартиф, могучий Схед и все остальные мои любимые родичи, — тихо начал он. — Моя речь многим из вас покажется непонятной, даже более того, странной, но прежде, чем готовиться к войне с людьми, мы должны были спросить на то позволения у нашего создателя и его детей — хотят ли они этого. Мне и другим жрецам поручено на этой земле быть их верными слугами, и только нам они могли это поведать.

— И наши боги говорят — нет! Наш небесный могущественный отец -против охоты, которую собирается открыть Таньяг и поддерживающие его другие вожди племен. Властительный старец остановился и обвел своим взглядом всех дарсов. Вожди недовольно зашумели.

— Продолжай, мудрый Харгрин, продолжай, -попросил жреца Таньяг. Несмотря на его спокойный голос, было видно, что речь хранителя была ему явно не по сердцу.

— Дабы умилостивить наших богов, чтобы они послали нам удачу, сегодня в ночь, когда на небе открываются врата, мы должны были провести обряд жертвоприношения. Горькими травами уже был осыпан жертвенник, мы провели все необходимые ритуалы — но женщина, выбранная моими помощниками для этой священной миссии, принесла накануне мертвых младенцев. Мы не можем положить на жертвенный круг не живую плоть.

Вчера Ультиде — нашей прорицательнице из Явдавкаса, приснился странный сон. Она увидела бескрайнее поле, на котором лежат наши мертвые воины, а их тела рвут на части страшные рогатые звери, каких еще не видывали в наших краях. Это сон- предупреждение, его посылает нам лучезарный Вигос*. Все вы знаете, Ультида от рождения слепа, но она смотрит и чувствует своим сердцем, и её плохой сон — это предупреждение всем нам.

Мои священные камни, как бы я их ни раскладывал, говорят об одном и том же, они предвещают большую беду.

Это ещё не всё! Старейшины Гуштула рассказали мне, что в их поселении, в некоторых кортанах, мед и молоко вчера ночью стали другого цвета и вкуса. Хотите знать какого? Крови. У нас нет земли, нет времени, как мы можем надеяться на победу в этом походе?

Чем дальше говорил мудрый Харгрин, тем громче и жестче был его голос, что было непривычно для этого седого старца и тем суровее становились лица у дарсов.

— И наконец, вы должны помнить, о чем гласит наша священная книга…

И страшные беды, и несчастья обрушатся на дарсов, когда поведет вождь братьев своих в чужие края, чтобы покарать другие народы. И погибнут они почти все, а те, кто спасется, с ужасом будут вспоминать о том походе, — произнес он известные всем на память строки из радарсы.*

— Я закончил. Моими устами с вами сейчас говорил творец мира сего великий Майру, — жрец благодарно поднял свои руки к небу.

Слова верховного хранителя, похоже, произвели некое магическое действие на свободных охотников, ибо в священной роще воцарилась тишина, которую нарушало лишь мерное потрескивание костров.

Первым, кто нарушил это тягостное для всех молчание, был красавец Альдар, сын Умака одного из вождей вертов.

Глава 4. Кровная ночь (продолжение)

Прошу слова, как равный среди равных, — обратился ко всем сувкарец. Я молод, может быть, это и объясняет мою несдержанность. У меня мало жизненного опыта в отличие от многих из вас. Я не успел украсить свой пояс кожей убитых врагов. О всех великих войнах прошлого я знаю лишь понаслышке от храбрых воинов нашего племени. Но я никогда не слышал от них, чтобы дарсы вели себя, как трусливые псы, поджавшие под себя хвост. Почтенный тут много наговорил страстей и что же …. Разойдемся по утру, кто куда, и будем жить дальше, как ни в чем не бывало, и ждать пока люди не вырежут еще один из наших поселков и не заберут себе весь наш Вермский лес.

Насколько я знаю, слепой Ультиде после употребления настоев из одурманивающих трав и сушеных грибов каждую ночь снится всякая нечисть, так почему же я должен воспринимать её видения и слова наших жрецов, как будто бы это воля наших богов?! У нас нет земли, времени? Да, она бесспорно принесла бы нам победу. Но насколько я помню, никто из ныне живущих никогда и в глаза не видел эту землю, мы охотимся и убиваем уже сотни лет без всякой помощи.

— Кто это, мой вождь? — продирая глаза, восхищенно спросил Аркана тролль, воодушевленный речью незнакомца.

— Я о нем мало знаю, — живо откликнулся Аркан, — Альдар, единственный сын Умака, полная противоположность своему отцу. Посмотри, как гневно тот на него смотрит. По Альдару сходят с ума все девушки Сувкара, не одной из них он вскружил голову. В ратном деле себя пока никак не проявил, но я слышал от брата, что у него самые шустрые ноги, в беге нет ему равных, он может догнать самого быстрого зверя в наших лесах. — О какой земле времени он говорит, что это? — не унимался Кирби.

— Это одна из легенд. Сосуд с особой землей, которая могла останавливать время и всякое движение. Владеющий им мог обездвижить все, что встречалось на пути. Замирали, словно засыпая, мгновенно реки, останавливались облака, переставали петь птицы. Дарсы владели этой землей века, она помогала им, но я точно не знаю, как произошло, что он исчез из Явдавкаса. Лучше всего об этом может поведать Псораз- наш хранитель времени, — рассказывал шепотом Аркан.

— Сувкарцу, наверное, здорово достанется на орехи за свои слова, — попытался предположить Кирби и не ошибся.

— Альдар, остановись, — попытался урезонить уже переходящего на открытую грубость по отношению к жрецам его отец, багроволицый массивный Умак, который, покрывшись холодным потом, с ужасом и негодованием смотрел на сына, — опомнись, ты кощунствуешь. Но тут на выручку Альдару пришел Схед.

— Умак, не мешай своему сыну, он недавно стал мужчиной и имеет право свободно говорить. Я поддерживаю молодого воина. Неужели река памяти вашей обмелела, и вы позабыли сколько зла приносили нам и другим лесным народам люди? Мой топор жаждет крови, если совет решит все по-другому, я один с могильщиками начну охоту на людей, — и невысокого роста коренастый воин, на лице которого заходили ходуном желваки, угрожающе посмотрел на всех.

— Схед, ты ведешь себя вызывающе, а у тебя, Альдар, не по возрасту слишком длинный язык, — властно выкрикнул Таньяг, — говори, Хартиф, — обратился он к одному из вождей иртов, видя, как тот тоже хочет что-то сказать.

— Слова молодого охотника приятны моему слуху. Его отец должен гордится своим отпрыском, а не закрывать ему рот, — с кривой усмешкой начал свою речь среднего возраста дарс, было видно, что происходящее его искренне забавляло, и он специально долго находился в тени, лишь наблюдая за всеми. Пальцы левой руки Хартифа все время пробовали на острие лезвие большого охотничьего ножа, с которым он не расставался ни на минуту. Вождь иртов был высок, худощав, и уже не молод, его лицо было изрыто глубокими морщинами, среди которых постоянно таилась улыбка. «Гордец, на всех смотрит свысока, считает себя самым умным», — говорили про него некоторые дарсы.

Хартиф никогда не повышал голос, даже, когда сердился, в то же время он не боялся сказать в лицо любому, что о нем думает, при этом мило тому улыбнувшись. Многим, конечно, это было не по душе, но его едкие замечания все старались пропускать мимо ушей, ибо знали, что связываться с ним не стоит. Даже Схед уходил от открытого столкновения с Хартифом, стараясь принимать всегда его сторону. Он был храбрым, бесстрашным дарсом, и за это его очень ценил Таньяг.

— Как там? И страшные беды и несчастья обрушатся на дарсов, когда поведет вождь братьев своих в чужие края, чтобы покарать другие народы…

— Хочется напомнить, что никто и никогда из ныне живущих, в том числе и наши уважаемые небесные старцы, не видели в глаза эту священную книгу. Зато все помнят её слова и пугают этим пророчеством своих детей. Но, насколько я помню, в ней было и продолжение, звучало оно примерно так:

— И только смелость и мудрость вождя спасет народ Майру и сумеет остановить зло, пришедшее на наши земли. Почему- то об этом пророчестве не вспомнил, или может его ненароком запамятовал уважаемый Харгрин, — все также продолжал ухмыляться и играть с клинком Хартиф.

— Сейчас нужно обсудить вопросы предстоящего похода, а не заниматься толкованием снов наших жрецов. Один раз мы уже простили людей, теперь они должны заплатить нам своей кровью! — закончил он.

— Вот это слова настоящего дарса! — рявкнул Схед под одобрительные возгласы, которые увенчали короткое выступление Хартифа. — Смерть людям!

— Великий правитель, и все же последнее слово останется за тобой, останови ослепленных жаждой мести вождей, -заклиная, бросился к Таньягу Харгрин, хватая его за руку. — Только твоя мудрость может помешать этому. Вспомните мои слова, предсказания, о дарсы, остановитесь! Людские владения огромны, у них много хороших воинов, они превосходно оснащены и обучены, вы найдете там свою погибель, — не теряя надежды, буквально молил он Таньяга. Но все было тщетно, вождь дарсов, отвернулся от почтенного старца и, казалось, его не слушал.

— Слушайте меня, отцы, сыновья, братья, — воззвал ко всем Таньяг, — я принял решение. Быть великому походу! Пусть каждый из вас испьёт сейчас из священного кубка единения нашу жизненную силу, тем самым он подтвердит свое согласие с моими словами.

Первым бросился к серебряной чаше, не дожидаясь, пока ее поднесут жрецы, которые в нерешительности сгрудились возле Харгрина и шептались с ним, — верховный герман Схед. Пригубив её, он растер кровь рукавом и собственноручно поднес чашу Хартифу.

— Не все выпил? — также, не переставая улыбаться, спросил у него ирт, отложив на время в сторону свой клинок. Примеру Хартифа незамедлительно последовали и все другие ирты Хрид, Тольген, Фод, потом чаша перешла в руки вертов огромного, словно медведь Бронга, далее молодого Альдара, большеглазого Гекрога, у одного лишь князя красных дарсов Умака она задержалась дольше обычного, но, подержав ее в руках и испытав на себе недоброжелательные взгляды соплеменников, Умак все-таки поднес ее к губам. Последними обряд единения совершали сыновья Таньяга, Урсан, Аркан, и завершил его, прикоснувшись к чаше, их отец. Он же влил остатки крови в каменные уста статуи бога Майру и произнес:

— Мсараму ва эжату ни!*

Главный хранитель, на которого никто уже не обращал внимания во время этого действия лишь недовольно качал головой. Улусы могильщиков, как и Кирби, не принимали участия в этом обряде, но они с интересом наблюдали за ним.

— Спасибо братья! — обратился Таньяг ко всем, — что поддержали меня, иначе и быть не могло, мы — одна семья. Как яростный ветер, мы ворвемся во владения людей и сотрем с лица земли их посевы и дома. Дарсы сумеют на поле боя отомстить за своих родных и близких. О! они узнают, насколько страшен бывает наш гнев.

Теперь я хочу услышать от тебя, храбрый Схед, и от вас, уважаемые вожди, сколько воинов мы можем выставить, как обстоят дела у нас с вооружением.

— Уже через три дня, правитель, под твоими знаменами будет порядка пяти боргов*, — бойко отрапортовал Схед.

— Громко сказано! Твои вояки могильщики разбегутся при первом же хорошем сражении, — вставил свое едкое замечание Хартиф. Схед проигнорировал этот справедливый выпад вождя иртов, не ответив на него, но слова Хартифа задели его, как и улусов рогланов, которые недовольно зашипели, за живое.

— Мы знаем, что наши младшие братья могильщики не самые сильные воины, но их численность все же может быть нам полезна. Их вид и количество испугают любого врага, — попытался сгладить замечание Хартифа Таньяг. Надеюсь, они покажут свою и твердость духа.

— Урсан, твои волки могут обезопасить нас от животных людей, на которых они восседают верхом, сколько серых братьев будет с нами в походе?

— Больше сотни, отец, звери, если их не кормить, порвут всех на части, только покажи им добычу, — ответил, хищно прищурившись, Урсан.

— Я думаю, мы сможем выставить около двухсот крепких воинов с нашего племени, — после небольшого раздумья, как бы размышляя сам с собой, произнес Фод.

— Сто иртов пойдут за мной, — вслед за ним твердо пообещал Хартиф.

— Сто дарсов, пожалуй, под силу набрать и нам, — решительно заявил Хрид,

— Ну и мы не останемся в стороне, — поддержал его Тольген, — тоже поведем за собой сто.

— И еще, надо полагать, тысячи полторы охотников, тех, кто умеет хорошо обращаться с луком и пиками, мобилизуют все гермы вертов, — добавил Схед, ведь так? — дожидаясь ответа, он испытующе, сурово посмотрел на князя Умака. Тот отвел глаза в сторону, пробурчав что-то невнятное, затем нерешительно кивнул, со стороны это выглядело весьма забавным.

— Вот это да! Внушительная сила, — разгорячился от азарта Схед, — мы сотрем их в пыль.