Владимир Колосков

Разгром

Часть 2

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Владимир Колосков, 2018

Во второй части романа величайший маг древности и гость из современного мира должны объединить силы, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу.

18+

ISBN 978-5-4490-7460-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Разгром
2. Глава 1. De profundis
3. Глава 2. Вся полнота власти
4. Глава 3. Из недр
5. Глава 4. Брат врага короля пауков
6. Глава 5. Суд
7. Глава 6. Над водой
8. Глава 7. На чьей стороне
9. Глава 8. Вторая осада
10. Глава 9. Контрудар
11. Эпилог Блоруда

Глава 1. De profundis

В дремучем северном лесу, где всю зиму не переставая дули суровые ветра, в глухой чаще стояла черная скала. Видели ее только вороны, потому что не ступал здесь человек и даже звери держались в стороне от чащобы. Под скалой, как исполинская могильная плита, лежал камень с письменами. Высекли их, чтобы никогда тот камень не поднялся, но то ли письмена стерлись под вьюгами и ливнями безжалостного времени, то ли нанесены они были людьми несведущими, то ли что-то развеяло их силу, но в одну ночь камень отворился.

— Что здесь произошло? — спросил у ворон юноша, задумчиво стоявший у разрытой ямы и глядевший на незнакомые знаки на расколотом камне. — Не иначе, Ремли, придется тебе самому гадать, отчего нынче мертвые не лежат, не дремлют мирно в уютных кроватях, а беспокойно выбираются на свет пугать сердца робких да смущать совесть смелых, — вздохнул он, не дождавшись птичьего ответа.

Он поглядел на отворенную могилу, над которой надгробием возвышалась черная скала.

— Не иначе, какой старый ётун поднялся из мертвых, — подумал он вслух.

Ремли и сам не помнил, как забрел в эту чащу и за какой щедрой наградой направился сюда, в безлюдное вороновое царство в нехоженой стороне от охотничьих троп. Был он не робкого десятка, но решил поскорее уносить ноги, потому что жутко было смотреть на вывороченную могильную плиту, притащенную сюда неизвестным могильщиком будто от самого Стоунхенджа. Да и вековые деревья, когда-то пустившие под камень корни, а теперь раскиданные по сторонам, словно развязавшийся веник, выглядели устрашающе. Вороны, сидевшие на ветках, ответили одинокому скитальцу карканьем.

— Чу́дно, — сказал вслух Ремли и прикрикнул на ворон: — Будет вам, черноперые! Я на птичьем не разумею.

Вороны ответили новым карканьем, которое оказалось не вразумительнее прежнего, и Ремли, махнув на птиц рукой, поплелся обратно.

Шел он недолго, как понял, что заблудился, хочет пить, да и от еды бы не отказался. С собой, однако, у него ничего не было.

— И угораздило меня забраться в глухомань без крошки припасов. Так и ноги протянешь.

Но делать было нечего — жевать кору с деревьев и варить кожаный ремень он будет через недельку, не раньше, — и побрел он дальше. Остановился, когда услыхал в отдалении шум воды.

— Cлышно мне, бежит тут какая-никакая речка, — подумал Ремли и отправился на поиски, чтобы утолить хотя бы жажду.

Речка оказалась не обманом чувств, и вскоре сидел он на берегу и пил из сложенных ладоней ледяную воду. Поваленное дерево неохватным стволом перегородило реку. Другой бурелом, принесенный течением, упирался в поваленного исполина, и так выросла на реке плотина, запрудившая тихую глубокую заводь. Такие запруды часто встречаются на горных реках, течение которых весной достаточно сильно и бурно, чтобы таскать стволы, но их ложе при этом узко и круто, что поваленному стволу есть где застрять.

Хотел Ремли двинуться дальше, но увидал, что на дне заводи в дюжине шагов от берега что-то блестит, и решил задержаться. Любопытством юноша был наделен куда щедрее, чем осторожностью, поэтому пришлось ему разуться, замочить ноги и войти в речку.

Не поверил Ремли своим глазам: на дне лежал меч, да такой красивый, будто только из кузницы. Не поверил — и правильно сделал. Едва он опустил в воду покрасневшие от холода руки, как кто-то крепко ухватил его за запястья и потянул вниз. Ремли хоть и крепок был, да не устоял на ногах и бухнулся на колени на крупную гальку. Второй раз дернули его за руки — повалить целиком в воду, но к этому он уже был готов. Затрещала спина, заскользили по перекатывающимся камням колени, но дальше того не поддался Ремли. Не утащить его под воду. От борьбы пот выступил у него на лице, хотя стоял он в ледяной воде. Улучив удачный момент, Ремли сам так рванул на себя руки, что приподнял кого-то из воды. Скользкий хват недруга ослаб на его запястьях, и подводный некто решил бросить Ремли, но тут юноша прихватил речного жителя, уцепился, сам не поняв, за какое поджабрие, и потащил к берегу.

— Шотландский драк! — воскликнул Ремли, и было это не ругательство, а наименование сегодняшнего улова.

Он подтащил брыкающегося речного фейри на мелководье, где тот был слабее и выказывал меньшую охоту сопротивляться.

— Пусти, хозяин. Я больше не буду-у-у-у, — завыл драк, когда понял, что не только не совладать ему с пришельцем, а еще придется постараться, чтобы ракушечные ноги от него обратно в заводь унести.

— Выколоть бы тебе глаза за такие фокусы. Совсем обленился из воды смотреть. Я тебе что, пастушка или прачка, которых ты к себе золотыми кольцами заманиваешь? — Возмущению Ремли не было предела.

— Я больше не буду… — снова захлюпал драк. Подманивать жертвы ценными находками было излюбленным фокусом речных фейри.

— Тогда меч отдай! — потребовал Ремли выкуп.

— То разве меч? Морок для здешних дурех и дурней деревенских, — пробулькал, пуская фонтанчики воды изо рта и ушей, драк.

— Хоть что дай, — не унимался Ремли, — сокровищ каких.

— Откуда? Я ж не тролль, — отнекивался драк. — А хочешь, совет дам?

— С паршивого козла хоть глоток молока. Ладно, давай свой совет.

— Пойдешь по реке, выйдешь к мосту, под ним тролль живет. У него о злате и спросишь, коли кишка не подведет.

— Сегодня еще не подводила. — Ремли поддал драку хорошего пинка, отправляя фейри обратно в его глубинное логово. — Проваливай, жидкий! Развелось вас тут!

Ремли вышел на берег, отжал от воды штаны, оделся, подпоясался и влез обратно в сапоги. Он нашел заводь, где рябь была потише, и стал с берега разглядывать в зеркале вод свое отражение. Выглядел он молодцом. Одежа на нем была ладно скроена, хотя сильно обветшала. Зато сапоги сверкали на зависть: воловья шкура, а не лыковые обноски, да и пояс настоящий, кожаный — не дело такому доброму парню по-крестьянски веревкой опоясываться. В лесу не теплело; и как ни хороша была одежда, но против воды заговора на ней не было, и на ветру стало Ремли прохладно.

— Поиздержался я в дороге, — вздохнул он, ощупывая свою кожу, висящую на костях. — Диву даюсь, откуда в таком скелете сил драка из воды вытащить. Жареного кабанчика бы сейчас, жирку набрать, чтоб под каждым сквозняком не дрогнуть.

Но кабанчика — ни жареного, ни вяленого, ни сырого, ни живого — поблизости не было, и, вздрогнув от холода, он поплелся дальше, стараясь не отходить далеко от реки. Драк обмолвился про тролля. Да ладно! Тролль? Это звучало сказочно. После странной могилы под скалой, драка и речного морока еще и тролль? А почему нет?

Ремли добрался до моста в сумерках, а ночью всякая нечистая тварь сильнее, как он знал еще сызмальства. Не трогать бы в темноте старого моста. Темень под замшелым сводом манила Ремли зовом загадок и тайны, золото тусклым блеском зажглось в его воображении — в том его месте, где сходятся на азартном перекрестке дороги фантазии и алчности. Однако Ремли притушил огонь любопытства и воздержался второй раз подряд испытывать судьбу в схватке с нечистью. Он храбро прошел мимо возможного логова тролля и решительно взобрался на мост по откосу. Бесспорно, крутой склон он одолел очень храбро и решительно, но не очень ловко. Несколько камней под его ногами скатились вниз, шлепнулись о камни на берегу и громким стуком и всплесками разбудили тролля.

Ремли задумчиво стоял на мосту, когда услышал внизу шевеление большого зверя. Мост задрожал у Ремли под ногами, когда тролль, выбираясь из убежища, зацепил головой свод.

«Недолго стоять мосту, если он каждый раз будет так об него биться», — подумал Ремли, глядя на лапищу, которая вынырнула из-под моста и опустилась на невысокий, поросший мхом парапет.

За лапой из-под моста появилась голова. Тролль нашел подслеповатыми глазами фигуру стоящего на мосту Ремли и спросил:

— Кто тревожит Уррага, тролля моста?

Ремли опешил. Голове надо было что-то ответить. Говорить правду — верный выход из любой непонятной ситуации, конечно, если нет подходящей лжи или другого верного способа.

— Ремли тревожит. Что надо, зеленый? — ответил Ремли, на всякий случай отходя к противоположной от тролля стороне моста, ближе к другому спасительному откосу.

— Мне надо лишь малость, — отозвался Урраг, — убивать всех, кто тревожит, кто нарушает покой, кто золото ищет, кто дерзок и резок, у кого лошади подкованы и тележные оси скрипят, кто свистит не по делу или пьяные песни горланит, — ответил Урраг. — Тебя в кулаке раздавить или голову сплющить? — уточнил вслед за тем тролль, распрямившись на ногах так, что парапет доставал ему до груди. — Могу в реке утопить, если смиренно попросишь, притом от крика и вопля воздержишься, плакать и молиться не станешь, — добавил он, расправляя в стороны длиннющие лапы так, что они перекрыли Ремли путь с моста.

Но Ремли было не так просто схватить. Не тратя драгоценное время на ответ, он перекатом шмыгнул под лапой, нырнул за угол противоположного от тролля парапета, кубарем скатился по откосу и побежал в лес, слыша за собой приближающиеся шаги.

Урраг своим широким, как и у всякого тролля, шагом легко настиг бегущего через лес Ремли и легонько подтолкнул его пальцем в спину. Ремли свалился, кувырком перекатился через ветки, ободрав затылок и шею, но тут же вскочил на ноги, одним движением подхватив с земли увесистый сук.

— А ну, кыш! — выставил он перед собой палку.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся тролль. — Кыш! Такого я давно не слышал. Рассмешил ты меня. Будь я помоложе, отпустил бы тебя, но мне тысяча лет, я знаю, как хлопотно отпускать людей восвояси. Вы потом возвращаетесь с факелами и копьями.

— Оно и видно, что тысяча, — подтвердил Ремли, продолжая держать сук перед собой, — совсем старому и поговорить не с кем.

— Эх, — вздохнул тролль. — Ну хочешь, я тебе шею сверну? — добродушно предложил он. — Это для людей самая быстрая смерть.

— Не хочу, — ответил Ремли на это весьма заманчивое, с тролльей точки зрения, предложение.

— Ну а я все-таки сверну.

Урраг протянул лапу, но тут сук в руке Ремли, которым тот выцеливал глаз тролля, чтобы ткнуть его побольнее, начал светится. Таинственным белым светом сук разгорелся так ярко, что ослепил тролля. Ремли же увидел, что в объятой непонятным светом руке он сжимает не сухой сук, а дивной красоты обоюдоострый меч.

— Хозяин? — удивленно спросил тролль, щуря слезящиеся глаза. — Прости, не узнал тебя старый Урраг. Столько зим уж я тут, сколько камней в том мосту, да и ты переменился.

— Давай, проваливай, лезь, откуда выполз, туда — под мост. — Ремли поспешил воспользоваться чудесным превращением палки, а то кто знает, надолго ли ее хватит.

Тролль поворотился и ушел к себе под мост. Как только тролль поворотился к Ремли спиной, свечение погасло. Ремли долго разглядывал палку, но не нашел в ней ничего необычного.

— Эй, Урраг, — тихо позвал он тролля, вернувшись к мосту.

— Да, хозяин? — отозвался Урраг из глубины каменного свода. Для своих размеров тролль был ловок и убрался в свое логово тихо и не задев моста вторично. Подивился Ремли на присмиревшего тролля, но дивись или не дивись, а был Ремли голоден. Еда же, как он тоже хорошо помнил сызмальства, сама с неба не свалится. Сколько чудного ни приключилось в этот день, а рассчитывать на падающих с небес прожаренных перепелов с ароматными пшеничными лепешками не приходилось.

— Не одолжишь ли немного монет? — осмелел Ремли.

Под мостом ухнуло, как показалось Ремли, утвердительно, затем послышалось недовольное ворчание и возня. Ремли высунул голову и одним глазком присмотрелся: тролль что-то раскапывал под каменной опорой моста.

Ремли забрался на мост и стал ждать. Судя по содроганию земли, тролль извлекал на свет что-то грандиозное. За тысячу лет, поди, накопил себе целые сундуки злата. Что делать, если тролль даст ему сундук? Как тащить?

Через значительное время по каменной кладке звякнула одна монета.

— Больше нету, — раздалось из-под моста голосом Уррага. Голос тролля был таким печальным, будто он отдал Ремли не одну-единственную монетку от своих несметных сокровищ, а оторвал ему от себя собственный глаз, язык или еще что подороже. Вслед за «нету» снизу донеслось до Ремли неразборчивое сердитое ворчание.

«Вот жмотяра зеленая», — подумал Ремли, отыскивая в темноте монету. «Хотя бы золотая», — добавил он, попробовав находку на зуб.

— Куда идти, чтобы прийти к людям? — спросил он у прижимистого кредитора.

— Без разницы. Дороги ведут к людям, тропы лесные уводят от людей.

— Спасибо!

В какую же сторону пойти по дороге? Ремли это было очень легко определить! Он закрыл глаза, покружился на одном месте, пока не свалился на землю, и в какую сторону оказался лежащим ногами, туда и зашагал.

Почти в полной темноте он долго плелся по дороге. Он вертел, гладил, сжимал, фехтовальным выпадом выбрасывал перед собой и даже облизывал подобранный в лесу сук. Свечение ему бы пригодилось, но сук, принимаемый Ремли за волшебный, вел себя как самая обычная палка, каковой, надо сказать, он и являлся. К счастью, стоял разгар лета, и в северных землях даже глубокой ночью хватало света, чтобы — пусть и с трудом — разбирать дорогу.

До ближайшего человеческого жилья оказалось не так далеко, как могло оказаться в худшем случае. Ремли, так и не разгадавший тайну найденного в лесу сука, завалился на постоялый двор задолго до рассвета. Против его ожиданий, там до сих пор кутили. Подвыпившая компания трех молодцов во главе с сержантом горланила песню. Ремли подошел к заспанному хозяину, который хотя и порядком подустал от шумной, но исправно платившей компании, но наживы ради до утра бдел их всякое желание. Ремли бросил на стол выклянченную у Уррага монету:

— Осталось что поесть после таких могучих едоков? Ведь если их пасти горазды жрать с той же страстью, с какой орут нетрезвые песни, то я изумляюсь, как еще не пошли им на корм твои ляжки, трактирщик?

Трактирщик улыбнулся. Ремли по облику и речам был добрый малый, и, говорила увесистая монета, при деньгах. В этом богом позабытом месте и то и другое обязательно доведет его до беды, но это не повод отказать путнику в кружке эля и толстом ломте ветчины. Хозяин бросил старинную монету на весы, отсчитал на стол сдачу и пошел за едой для нового гостя.

— Что ты там лепечешь, недомерок? — раздался из-за стола окрик сержанта, когда смолк последний куплет. — Не по душе тебе добрая солдатская песня?

— Ай! Ай! — поприветствовал воинственного собеседника Ремли. — Коли на драку, дядя, нарываешься, то сперва макнись в колодец харей. Бить пьяного — не великое веселье, а ты краснее порося от слова «красный», ведь словом «красен» тебя и со свиньей я рядом не поставлю.

— Смотрите, братья, как разрублю я наглеца. Уши твои прибьют гвоздями к двери, через которую ты вошел, — погрозил сержант и с трудом поднялся с низкого табурета.

— В том спору нет, почетный подвиг — резать уши безоружным, да и на тот тебя не хватит. — Ремли поднял в руке сук и погрозил солдатам.

Сержант вытащил из ножен меч. Хозяин трактира, появившийся было из погреба, предпочел спуститься на несколько ступеней вниз. С кровавым интересом он приготовился наблюдать за дракой. Над полом осталась торчать только его любопытная голова.

Нетвердой поступью сержант подошел к Ремли, но хотя он качался от крепкого эля, как цветок на ветру, удар его был точен. С мечом он управлялся лучше, чем с ногами. Ремли едва увернулся от разящего выпада. Половина палки, которой он собирался отбиваться от драчливого солдата, свалилась на пол. Чудесный сук срубило, как тростинку бритвенным лезвием. Солдаты за столом загоготали и начали ободрять дерущихся, показывая жестами на уши.

Ремли отбежал от сержанта, который едва ходил. Он держался в равновесии на ровном полу с усилием и сосредоточенностью канатоходца над пропастью, балансируя вместо шеста своим мечом. Дверь была недалеко, хотя солдаты сидели к ней близко и могли перехватить Ремли на пути к выходу, но Ремли рассчитывал, что проворства для бегства ему хватит даже с такой форой у солдат.

— Подставляй уши. Если будешь бегать, тебя подержат, — предупредил сержант Ремли. На серьезное сопротивление он не рассчитывал.

— Что за фокусы! — воскликнул Ремли, глядя на обрубок палки, которой испугался тролль, и в сердцах кинул, что оставалось в руке, в сержанта. Тот же знакомый свет, что он видел в лесу, на мгновение озарил полутемный трактир, и тяжелый меч сержанта упал на земляной пол.

Солдаты со страхом посмотрели на своего предводителя, проткнутого деревянным суком. Заостренная палка пробила толстый слой кожаных доспехов, как нож корку хлеба, проломила сержанту ребра и торчала у него из груди. Сержант грузно опустился на пол рядом с мечом.

— Колдун! Бежим! — закричали солдаты и, цепляясь за столы и табуретки, выбежали из трактира с такой прытью, что Ремли показалось: нет, не успел бы он убежать через дверь вперед них.

Трактирщик, готовый в любой момент окончательно нырнуть под землю, накрыться крышкой и убрать лестницу, выбрался из своего укрытия, из которого наблюдал за дракой.

Ремли подобрал меч сержанта и повязал на пояс его ножны.

— Они вернутся, — предупредил беспокойного гостя трактирщик.

— Знамо дело, — согласился Ремли, — но право поединка — мой судья и страж.

— Ты, малый, начитался сказок. Все поединки только для господ. Да и все ли было честно?

— Тут ты прав, мудрец, которому бы право Рима изучать в монастыре, а не пиво ставить по столам. Скажи, а скоро ли придут с подмогой?

— Скоро, — подтвердил трактирщик, — до восхода будут.

— Тогда передавай, что, коли многие из них торопятся в покойники, я встречусь с ними у каменного свода, что недалеко от вашего села соединяет разъятые водою берега.

— А ты колдун? — осторожно пододвигая к Ремли деревянную тарелку с ветчиной, спросил трактирщик.

— С утра как будто не был, — пожал плечами Ремли. — Слов ворожбы не помню, волшебных трав не знаю, и борода моя твоей короче, так, стало быть, и нет. Есть веревка? — спросил Ремли у трактирщика. — Дай моток.

Запихав моток пеньки, ветчину и краюху за отворот рубахи, Ремли трусцой побежал к мосту Уррага и преодолел обратный путь втрое быстрее прежнего. Он бы бежал еще быстрее, да боялся потерять веревку или ветчину. Без веревки не получится его замечательный план, а без ветчины будет голодно дожидаться погоню.

Перед мостом Ремли снял сапоги, чтобы лишний раз не тревожить тролля, и на высоте половины локтя перетянул веревкой мост. Веревка не больно крепка и привязана наспех к скользким каменным выступам. Лошадь на скаку ее порвет передними ногами, но наверняка споткнется и скинет всадника.

Ремли обулся, спрятался за парапетом и съел то немногое, чем в дорогу ссудил его трактирщик. Начинался рассвет, пора бы им появиться, иначе веревка станет слишком заметна. И точно, едва Ремли дожевал последний кусок, вдали послышался стук копыт. Он хорошо расслышал, как трое верховых идут рысью, не торопятся, может, и пешие бегут следом.

Первый всадник, как и задумывал Ремли, пронесся по мосту. Лошадь его только в последний момент увидела веревку, решила прыгнуть, но не успела подобрать ноги. Для всадника это имело плачевные последствия, на которые и рассчитывал Ремли. Всадник прыгнул отдельно от лошади и полетел вперед через голову. Тело грузно шлепнулось на дорогу. Ремли выскочил из своего укрытий, встал перед перепуганной кобылой с расставленными руками. Лошадь, встав на мгновение на дыбы, в панике ринулась назад, сбивая порядок двум другим преследователям.

Ремли ногой уложил на землю пытавшегося подняться сержанта, быстро выхватил меч и воткнул его в прорезь шлема. Острие проткнуло череп и заднюю стенку шлема, впилось в землю, орошая дорожную пыль кровью. Довольный собой, Ремли оперся на меч, крепко, как вкопанный, торчавший из головы верхового, и с интересом наблюдал, как двое товарищей убитого пытаются совладать с лошадьми, которые испытывали непреодолимый стадный зов броситься вслед ускакавшей без всадника подруге.

Лошади беспорядочно топтались по мосту, громко цокая копытами. Обе они были подкованы. Отлично. Все как любит чувствительный на ухо Урраг. Когда всадники утихомирили лошадей, Ремли уже слышал, как тролль ворочается, выбираясь из-под моста.

— Ей, разбойники! Если повернетесь сейчас, еще успеете унести ноги, — честно предупредил Ремли.

Верховые перебросились коротким сигналом к атаке, обнажили мечи и тут же оказались вырваны из седел и зажаты в огромных кулаках Уррага. Тролль сплющил обоих о каменную мостовую и утащил в свое логово. Урраг захотел снова вылезти за третьим, но взошло солнце, и ему расхотелось. Ремли срезал с убитого кошелек, достал две монеты и, кинув с моста в реку, прокричал:

— Долг платежом красен!

В ответ с благодарностью ухнули.

Ремли отвязал оба конца порванной веревки, до рубахи раздел убитого, связал его легкие доспехи и сапоги в узел, чтобы удобно нести на плече. Перчатки он сразу надел на себя, они пришлись впору и к месту. Если придется махать мечом или править лошадью, то голые ладони натрутся до белых пузырей. Мозолей у Ремли не было, и разводить их, понапрасну грубя кожу, не входило в его планы. Шлем же был испорчен и перепачкан. Его можно отмыть в реке и поправить в кузнице, но пока он непригоден. Когда Ремли закончил с добычей, до моста добежали четверо пеших солдат, среди которых он узнал трех знакомых с постоялого двора. Они вели под узду одну лошадь — кажется ту, что порвала веревку, две прочих, должно быть, убежали в другую сторону.

Поздно подоспевшие в подмогу были в поту от бега в нелегкой ратной одежде и покрыты поднятой лошадью пылью. О тролле они не догадывались. Все, что они увидели, — это их поверженного предводителя в луже крови и самоуверенного победителя над ним.

— Поединок, парни. Сдавайтесь, или будем биться? — спросил Ремли, пользуясь замешательством солдат. Он сбросил на землю узел с добычей и взялся освободившейся рукой за рукоять меча. — Признаться, четыре покойника за день — это для меня скукота, вот с восемью уж можно говорить, что не зря день прожит. Так что?

Не устоять ему против четверых, если очередное чудо не подоспеет и сержантский меч вдруг не начнет рубить врагов по своей воле, но какое-то неистовое чувство задора и радости заставляло Ремли раз за разом речами ввергать себя в неприятности. Как канатный плясун, упивающийся смертельной высотой, Ремли ввергал себя в пучину опасности, лишь краем сознания оценивая, насколько близко он подошел к линии, отделяющей жизнь от смерти.

Четверо растерянно побросали оружие и признали поражение.

— Вяжите себе руки, — приказал Ремли и бросил им второй кусок веревки. — Крепче вяжите! У кого к полудню не будет рубцов, руки по локоть обрублю! — пригрозил он.

Проверив крепость узлов и связав последнего пленного, он привязал их к поводу лошади, перекинул через седло убитого и двинул караван обратно в селение.

— А где еще двое? — спросил один из пленных.

— Река унесла, — соврал Ремли, — жаль, лошадей не поймал.

Трактир был закрыт. Хозяин, верно, спал после волнительной ночи. Ремли выломал засов, переполошив всех внутри, и с пленными на поводе завалился внутрь. Бросив хозяину несколько монет из своей добычи, Ремли улегся на единственную лавку, натянул овчинное покрывало, валявшееся рядом, и усердно принялся спать. Четыре уставших пленника легли рядом на землю, больше им ничего не оставалось. Их веревки Ремли крепко зажал в левой руке, а обнаженный меч положил себе на живот поверх одеяла, держа рукоять правой.

Едва Ремли закрыл глаза, как почувствовал, что поднимается над землей и возносится к облакам. Он смотрел на суету внизу: на города и деревни, на хлебопашцев и дровосеков, на вереницы бодрых воинов, весело бредущих на восток, и кучки поникших головами воинов, возвращавшихся обратно, на хмурые прямоугольные замки, в которых ковался дух войны и закалялось оружие боен. И не было ни в военных заботах, ни в мирных хлопотах ничего, что не вселяло бы в него тоску и уныние. Он вознесся выше и увидел самую высокую вершину. На ней на троне изо льда сидело мерзколикое чудовище. Из холода вечных снегов оно взирало на мир, и глаза чудовища были холоднее ледников. Оно поманило Ремли, и тот, не видя поводов сопротивляться, подался навстречу потустороннему зову.

— Вспомни, кто ты, — призвало чудовище Ремли, и тревожное пробуждение настигло его.

Было около полудня. Он резко поднялся, весь в холодном поту, едва не порезав мечом свою ногу. В трактире стояла полуденная тишина, все странники проходили мимо, набирая только воды у колодца. Связанные пленники дрыхли на холодном полу. Парочка мышей от шевеления Ремли трусливо нырнула в погреб. Старый облезлый кот лениво следил за ними со своего лежбища на стропилах. Солнце через многочисленные щели пробивалось внутрь, наполняя невзрачную лачугу тусклым светом, в котором весело плясали крохотные пылинки и шныряли туда-сюда проворные мошки. Место, где таинственная смерть настигла сержанта, было присыпано соломой; может быть, позже трактирщик высыплет на кровь ведро земли.

— Вспомни, кто ты… — повторил Ремли, как зачарованный, последнее, что помнил из своего сна.

О, если бы люди не видели или хотя бы не помнили снов, если бы не впадали в безумие от излишней тонкости чувств или от излишков вина, если бы неподвластным этому безумию не приходилось слушать одурь тронутых, одержимых и бесноватых, тогда люди стояли бы куда тверже на ногах и не верили бы во многое, во что иначе приходилось им верить, ведь даже не верящие в фантазии духовидцев всем сердцем по меньшей мере в некой молчаливой трусости хотя бы допускают умом возможность их правоты. Допускают истинность в обмане чувств, восприятий, впечатлений. Так весь мир вокруг стал обман, что не ново, но пока этот обман не спустится на плечи со всей тяжестью безысходности, не сгустится над головой непроглядной пеленой тумана, он остается лишь игрой слов, мелочами, в которых, по поверьям, прячется дьявол и кто знает, кто еще.

Смерть и ее брат сон… Может, Ремли умер в этом лесу, погиб от голода, замерз в холодной одинокой ночи, пал в схватке с голодным зверьем или разбойники полоснули по горлу ножом, пока он беспомощно спал, и теперь он преодолевает загробное испытание, измышленное особым демиургом испытаний для душ безвременно усопших, чья посмертная участь по попустительству парок не была отмерена еще до рождения? У этого искусника иллюзий, сочиненного кем-то на случай ошибки, имелось для каждого смертного подходящее ему и только ему одному испытание…

Сон ли это был? Видение ощущалось с большей настоящностью, чем явь, полет над миром превосходил сам мир. Да и мир ли был кругом? Что за мираж, что за чернокнижное наваждение преследовало его весь прошлый день? Какая-то фантазия, глупость, несуразная выдумка. Речной драк, тролль под мостом — сказка, обычная сказка. Откуда взялись эти чудеса? Целый ворох необъяснимых чудес, нанизавшихся одно на другое, как бусинки на нитку, которая была нитью жизни Ремли, а рядом лязгали ножницы мойр, занесенные пока над другими судьбами. Четыре отрезанные нити — это четыре убитых в пустом, случайном, непредсказанном ночном переполохе человека; и четыре плененных, чьи веревки Ремли до сих пор сжимал в своей ладони.

— Ах, — вздохнул один из пленных и тоже открыл глаза. Потереть их связанными руками он не мог, поэтому часто заморгал, так же как и Ремли скидывая морок снившегося сна. Сна, воплощавшего желания и куда более приятного, чем посетил в это утро Ремли.

— Кормить нас ты не собираешься, — пожаловался пленник, — так дай хоть воды.

Этот хотя бы не сомневается. Может, жажда затмила ему разум и поэтому он не видит всю странность своего существования? Однако и жажду сложно назвать неподдельным чувством. Воспроизвести ее так же легко, как и любое другое страдание, а поддельные страдания настолько обыкновенны, что давно затмили собой настоящие, в которых мир от века не знал недостатка, поддельными-то и кормятся полчища вечно несчастных, что пьют из ближних и дальних сострадание, как комары кровь.

Но время действовать — просьба пленника подняла Ремли из шторма бушующих мыслей и повлекла течением на твердый берег обычных человеческих нужд. На берегу даже шторм показался Ремли игрушечным, вот он с глубоким переживанием вонзает свой мысленный взор в расплывающуюся и двоящуюся картину мироздания, но едва его задевает чужой голос, он оказывается словно в другом месте, а от того, что так занимало его, не остается ни тени тревоги и удрученности. Один сон закончился, начался другой, знакомый, продолжающий вчерашний.

— Эй, ты проснулся, что ли? — снова потревожил его голос пленника.

Ремли вскочил с лавки, выхватил нож и перерезал все веревки. Пинками подгоняя удивленных таким резким переворотом в настроении пленников к двери, он напутствовал:

— Сами наберите воды и напейтесь. Вы на богачей не похожи. Выкуп за вас будет грошовый, и того ждать три года, так что принесите мне воды из колодца, а потом ступайте отсель прочь, не забывая всем, кому будет угодно вас слушать, славить храбрость и добросердие вашего спасителя, имя которому Ремли.

Выпроводив обузу, Ремли пересчитал добычу. У него было шесть мечей, три ножа, одна лошадь под седлом, запасной доспех в два слоя воловьей кожи, прошитой стальными заклепками, немного денег. С этим можно двигаться, куда бы он ни захотел. Куда же он хочет? Ремли не знал и задумался. На его радость обратно явились четверо отпущенных пленных.

— Просим храброго Ремли быть нашим сержантом и предводителем, — сказал первый. К его словам надо добавить, что в те времена всякий конный воин, не имевший герба, земель, замка, родословной и иных поводов именоваться рыцарем, звался сержантом. Ремли этого не знал, но и так было понятно, чего им надо. Прибиться к кому-нибудь, у кого от ветерка вражеской стрелы на волосах сердце в пятки не проваливается.

— У нас больше и лошадей нет. В походе без поклажи тяжко, — посетовал второй.

— И денег нет, — добавил третий.

Четвертый промолчал.

— А куда вы идете? — спросил Ремли. Ему было все равно, куда идти.

— В крестовый поход.

Ворох чуждых, поблекших, будто не своих воспоминаний промелькнул в голове у Ремли: земли Палестины, Кипра и Мальты, Акра и Иерусалим, могучее войско тамплиеров и пышные шатры Ричарда Львиное Сердце. Все это было в недалеком прошлом. Хотя как посмотреть — в недалеком. Ремли точно не мог помнить ничего из тех походов, только слышать о них. Тем не менее эпоха рыцарей и войны за Святую Землю продолжалась, до битвы при Никополисе, в которой турки поставили в многовековом споре последнюю точку над i, оставалось почти целое столетие. Крестовые походы — тень, прах и талая вода от прежних великих боен — еще продолжались, окончательно превратившись в грабительские набеги. Да и набеги те опустошали больше единоверцев, чем магометан.

— Ладно, провожу вас немного, — согласился Ремли. — Как вас звать-величать?

Четверо назвались. Их имена скоро стерлись из памяти Ремли, поскольку судьбой было суждено, что пробыли они вместе недолго.

— Куда двигаем отсюда? — поинтересовался Ремли, когда со знакомством было покончено.

— Кэрримюр, — ответил первый.

— Нужно сойти с земель лорда Тоби, поддавшегося новым веяниям. Евойный судья обожает тепереча учинять разбирательства по поединкам. Здесь ты не в безопасности, ведь один из убитых тобой был любимым бастардом племянника лорда Тоби, а слухи летят быстро, — объяснил второй.

— Кэрримюр в землях лорда Шелло, который сочувствует нашим целям, благородным рыцарям и простым солдатам и даже может поддержать нас, коль скоро мы доберемся до его замка, — поделился третий.

Четвертый промолчал, и пошли они в Кэрримюр. Ремли верхом и держа в охапке награбленное оружие. В Кэрримюре его можно дорого продать и на полученные деньги подобрать себе вещички. Его спутники привычно плелись следом за сержантской лошадью. То, что в седле был другой человек, чем вчера, не имело для них никакого значения.

По пути встретилась им телега, на которой сидели красивые девушки в разукрашенных вышивкой праздничных платьях. Перед ними стояла большая корзина с полевыми цветами. Девушки плели из них венки и украшали ими свои головы, запястья и даже лодыжки. Девушки пели:

Гулянья в Кэрримюре

Ты, друг, не пропусти!

Коль не был здесь в субботу,

Считай, что и не жил!

— Какой сегодня день, ребята? — спросил Ремли у спутников.

— Пятница, — ответили они.

— А большой ли праздник намечается у вас, милые певуньи? — Гремя железом, Ремли отвесил девицам учтивый, насколько это возможно, оставаясь в седле, полупоклон.

— Приходи — увидишь, — смешливо ответили ему с телеги.

— Приду обязательно, но замечу, что как иные мужи являют своей бренной плотью порожние бочки для пива, я являюсь вместительным сосудом для безудержного веселья. Сейчас он пуст, и нелегко вам будет наполнить его до краев, — похвалился Ремли.

— Залезай к нам, — позвали девушки, — попробуем.

— Сегодня я взнуздал и оседлал лошадь, с которой познакомился не далее как прошлой ночью. Будет непростительной грубостью изменить моей красотке так скоро, но завтра я намерен взнуздать и оседлать кого-нибудь еще, и никакая сила не сможет мне в этом помешать. Вы же, бредущие со мной, не стесняйтесь принять приглашение и скоротать часть пути на телеге, если те милые юноши на облучке не против такого.

— На всех хватит, — отозвался возница.

На праздник в Кэрримюр

Мы двадцать дев везли.

А собрались обратно —

Не девы уж они! —

пропел другой возница и с кувшином перебрался в кузов телеги — встречать гостей.

— Вы, должно быть, знатного рода, богаты или известны? — спросила одна из девушек, передавая Ремли венок, который он надел себе на шею.

— Все может быть в этом мире под звездами, но если и так, то мне об этом пока неизвестно, — признался Ремли.

— Тогда как получилось, что четверо могучих мужей идут в пыли юнца, восседающего на чужой лошади?

— О том мои спутники сами расскажут тебе, о любопытная девица, ибо по договору они за свою свободу должны славить меня всякому, кто захочет слушать.

Так с песнями и шутками прикатили они в Кэрримюр. Телегу и веселую компанию молодежи пришлось оставить: улицы были широки, но народу слонялось так много, что проезда не было. Ремли бросил несколько монет своим людям, чтобы они подыскали ночлег, и продолжил верхом и в одиночку пробираться к главной площади.

Перед ратушей стоял небольшой помост, занавешенный холщовым занавесом, раскрашенным на манер декораций. Рядом стояли кибитки актеров. За занавесом кто-то играл или — по мерзким звукам нельзя было с уверенностью о том судить — думал, что играл, на волынке. Ремли спешился и привязал лошадь у ратуши.

— Ей, деревенщина, нельзя оставлять здесь лошадь! — окрикнул Ремли старик в пышных одеждах, с серебряной цепью и медальонами на груди. — Это же ратуша!

— Кто вы, о громогласный фонтан недовольства, изрыгатель брюзжания, чья глотка достойна состязаться с дырой святого Патрика?

— Я — шериф лорда Шелло. Его власть и слово в этой земле, — с достоинством представился старик, не сказав, тем не менее, своего имени. — Твои слова пусты, как тыква, что ты до поры носишь на плечах, поэтому, коль не хочешь обвенчаться с веревкой, забирай свою жалкую клячонку и катись, откуда пришел.

Ремли понятия не имел, что значит шерифская должность, но решил сойти с зыбких песков изысканных взаимных оскорблений, в которых так легко увязнуть, на более твердую почву разумных доводов.

— Вот достроите эту каменоломню — поведем разговор, — ответил в свою защиту Ремли. — А пока это не ратуша, а две стенки, стыдливо прикрытые лесами.

— Как ты посмел, без недели висельник, так отзываться о великом творении лорда Шелло, которое в дар нашему селу строится вот уже двадцать лет!

— Я смотрю, вы с лордом Шелло наметили жить вечно, ведь иначе не видать вам всей постройки, которая уходит под землю быстрее, чем вы кладете камни сверху.

— Вот вернусь с солдатами, будешь зубы скалить, болтаясь на сосне, — пригрозил старик, разозленный пренебрежением со стороны пришельца, которое уже привлекло внимание жителей и вызвало в сторону шерифа немало смешков.

— Бери с собой побольше, в прошлый раз со мной трое не управились, а здоровы были — ух! Не в пример тебе, мухомор болтливый, — не удержался Ремли напоследок.

Оставив кипящего от злобы старика у недостроенной ратуши, Ремли пошел в толпу, намереваясь протиснуться поближе к помосту. Вялая музыка за занавесом медленно набирала темп, нарастала и ускорялась, подготавливая зрителей к скорому началу представления.

Загремели свежей телячьей кожей тугие барабаны, волынка вдруг оставила позади унылые завывания и подхватила их быстрый ритм. Из-за цветного занавеса с нарисованными облаками да заливными лугами появились на сцене два актера — один одетый в обычный мужской костюм, другой — в суконном сарафане пастушки, его девичий образ довершали нелепый русый парик на голове, который заканчивался похожей на мочалку косой, и щедро намалеванные румяна на бледных щеках. Музыка резко оборвалась, давая актерам слово.

— Добро пожаловать в обитель муз, добрые селяне! — начал актер в мужском одеянии, после чего оба актера поклонились, сорвав первую порцию хлопков, смешков, улюлюканья, адресованных в первую очередь разряженной красотке.

— В преддверии драмы, что мы покажем завтра, сегодня позвольте усладить ваши сердца любовной поэмой. Провансальские трубадуры, открывшие нам этот жанр, зовут свои песни «альба», что значит «заря». В землях Фрисляндии эти песни зовут tagewise, то есть утренними. Мы исполним вам утреннюю песню, известную как Песня трех трубадуров и которая за излишнюю фривольность была запрещена самим Папой особой папской буллой «Против актеров», на что вам, добрые жители Шотландии, начхать, наплевать, высморкаться, а порой и более!

Добрые жители Шотландии посмеялись над шуткой, а актер начал выстукивать ногой ритм. Когда зрители притихли, он крикнул: «Музыка!» — и за подхватившими ритм музыкантами начал читать стихи:

Идя через селенье, минул я сеновал

И деву молодую у стога повстречал.

Час близился к закату. Я ей сказал: «Привет!»

Улыбкой лучезарной одарен был в ответ.

И сердце встрепетало в моей груди тогда,

Сказал: «Как вы жестоки со мною, госпожа!

Меня вы покорили, о нимфа юных лет,

Хочу возлечь я с вами, что сил держаться нет!»

Но краской не зарделась прелестница моя,

Сказала: «Расскажите всё, что я знать должна!»

Сказала, что слыхала от опытных подруг:

Актеры молодые не распускают рук,

Они милы и нежны, обходчивы всегда,

И с тем она зазвала на сеновал меня.

Ее за стан я поднял и в сено положил,

Себя ей посвятил я, и был, как мог, я мил

Занавес, застряв посередине, наконец открылся, и в глубине сцены зрители увидели декорации, призванные воссоздавать в воображении публики атмосферу сеновала. По сути же сеновал составляли небольшой стог сена, куда актер положил свою румяную, длинноволосую «прелестницу», невысокая лестница, ведущая к карнизу занавеса, и коса с поддельным деревянным лезвием, покрашенным под железо серебряной краской.

Приобняв взвизгнувшего необычно тонким голосом женоподобного партнера, актер лег с ним в стог и продолжил песню:

Увы! Оцепененье сковало нежный стан,

И потонул в стесненье ее любовный жар.

До ночи говорил ей я сладкие слова,

Светила через кровлю нам неполная луна.

Канцоною о Розе не тронул струн души —

Монахиней лежала она в ночной тиши,

Ни миф об Афродите, ни Клеопатры сказ

Не воскресили в деве утраченный экстаз.

«Дева» довольно натурально изображала мягкое сопротивление покусительствам ухажера и останавливала все его посягательства на ближних подступах к своим набитым тряпками грудям, тем не менее не ограничивая поклонника полностью. Публика застыла в ожидании, актер же вскочил со стога и, добавив трагизма, запел третью часть песни:

В отчаянье пришел я: ужели так я плох?

И из груди прорвался моей печальный вздох,

Но я собрался духом: актер я или нет?

Ключ к публике холодной — известный мне секрет.

В последнюю атаку пошел я, водрузив

Калигулу на флаги и Мессалины прыть,

Разврат былого Рима поведал откровенно

И по дыханью понял: послал стрелу я верно.

Вдруг чудо превращенья сошло на сеновал:

Как совлекает платье, я робко наблюдал,

Сняла порты, рубаху — я оказался наг,

Так быстро обнажался я разве что во снах.

Вошел я сразу в силу: стал крепок, как Приап,

Сказала дева: «Милый, скорей со мной возляг!»

Сомкнула вежды крепко в плену любовных пут,

И томный стон сорвался с приотворенных губ.

Такое представленье давал я не впервой,

Но как юнец поддался я страсти с головой.

Я много постарался и многое успел,

Вы точно не видали таких сплетений тел.

Роса покрыла травы, восход сменил закат,

Вчера я был актером, а нынче — акробат!

Актеры скинули часть костюмов, оставшись в белом, во многих местах штопаном белье. У ухажера в паху появилась незаметно вставленная палка, наглядно демонстрировавшая публике его приапическое вожделение. Женоподобный партнер забрался на лестницу, ловко зацепился скрещенными ногами за верхнюю перекладину и опрокинулся вверх тормашками так, что его лицо оказалось на одном уровне с выпирающей палкой. Русая коса спустилась до земли, но парик держался крепко. Музыка застучала задорный марш, под который актеры изображали перевернутое совокупление. Публика начала хлопать и топать ногами, подбадривая актеров, будто тем взаправду могло прийти в голову довершить начатое в невиданной позе дело до конца.

Довольно выразительно закончив на лестнице, «дева» расцепила ноги и проворно спустилась, пройдя от лестницы до стога несколько шагов на руках. Перевернувшись, она плюхнулась обратно в сено и стала жестами зазывать любовника, требуя продолжения, но у песни был другой конец. Актер, изобразив на лице утомление и отерев со лба несуществующий пот, бросил в толпу помогавшую ему палку и перешел к четвертой, заключительной части песни:

Все деве было мало. Так жаждала она

Моей любви и ласки, что сила подвела.

(Общий смех.)

Едва она вздремнула, я тихо улизнул,

Упал в шатре бессильно, к приятелю прильнул…

(Актер прилег на пол к музыканту, который опустил ради последней сцены свою волынку и загодя разлегся в противоположной от стога части сцены.)

«Где тебя черти носят?» — спросил он сгоряча.

«Какие, в баню, черти! Богиня там была…»

Ему рассказ поведал ночной я без прикрас,

От сальностей проснулся и наш поэт на раз.

Он повелитель рифмы и счет ведет слогам,

Он записал поэму, что представляем вам.

Коль вам по нраву это — девицы то заслуга,

Коль получилось скверно — я с ней старался худо.

Трое актеров встали со своих мест, взялись за руки и поклонились публике. Барабан продолжал стучать лихой плясовой ритм. Успех был ошеломительный. Ремли свистел и хлопал в ладоши громче всех. Шум стих, только когда опустился занавес. Разгоряченный представлением народ начал разбредаться в поисках новых увеселений, когда из-за занавеса выскользнула «пастушка» и тоненьким голосом поблагодарила собравшихся:

— Благодарим добрых жителей Кэрримюра за теплый прием! Если же кто решит этой ночью воспользоваться вечной мудростью нашей песни, то не забудет он опустить пару монет в нашу корзину, чтобы и дальше мы несли слово любви по городам и странам! — Актер откашлялся и продолжил глубоким мужским голосом: — Хотя столько юных горящих глаз вижу я в толпе, что и без наших подсказок у них все сложится.

Представление закончилось. На поселок опустились сумерки. Ремли пошел к недостроенной ратуше за лошадью. Вместо лошади, которую увел шериф, его дожидались шестеро жалкого вида стражников. На их кислых физиономиях читалось, что вправлять мозги очередному задире — последнее дело, которым им хочется заниматься сегодня вечером. Они лениво разглядывали толпу, ища того, кто походил бы на описание, оставленное «болтливым мухомором»; обо всех словах, которыми Ремли успел обложить шерифа, стражники узнали от зевак и находили некоторые сравнения весьма меткими, что, впрочем, не могло изменить их твердой решимости повязать острослова и доставить на расправу к шерифу.

Ремли решил пока не объявляться перед стражей. Ничего любопытного и интересного перебранка со стражниками не сулила, а схватить его им было по силам. Оставлять стражу слоняться по городу тоже было нельзя, поэтому Ремли решил вступить с ними в переговоры, а чтобы они проходили по-честному, он сбегал за помощью к постоялому двору, где прохлаждалась его новая компания. Все деньги его бывшие пленники отдали за постой, выпить им было не на что, и они, скучая, коротали вечер за правкой оружия, которое должно завтра отправиться на продажу. Ремли зазвал их за собой на переговоры.

— Я здесь оставлял пегую кобылку, — объявил Ремли стражникам, когда с поддержкой вернулся к ратуше, — не видели?

— Если ты ее хозяин, то нам велено задержать тебя и доставить в замок лорда Шелло для дальнейшего разбирательства, — ответил старший стражник.

— Доставить в замок лорда — это замечательное предложение, поскольку туда мы и собираемся. А ваш шериф, видно, решил нам помочь и проводил мою лошадь туда вперед нас. Какая проницательность! Он заслуживает самой сердечной благодарности, о этот заботливый человек, показавшийся мне при первой встрече непроходимым брюзгой, а на деле знает, чем расположить к себе добрых ратников. Однако же мы не торопимся покидать веселый Кэрримюр и отправимся к Шелло не далее завтрашнего вечера, посему вам я посоветую присоединиться к нам на празднике пива, музыки и любви, поскольку к вашему празднику веревок и плетей мы не торопимся.

Стражники приуныли. Шериф не говорил, что с наглецом — а по речам Ремли не оставалось сомнений, что он являл из себя первостатейнейшего наглеца, — будут еще четверо крепких, рослых мечников. Если вернуться с пустыми руками, то можно получить по шее обухом от шерифа, а то и от самого Шелло. В худшем случае, если лорд будет не в духе, можно получить по шее и мечом. Если же задеть Ремли, то можно получить по шее прямо сейчас, и в худшем случае тоже мечом.

— Эм, — с сомнением начал один из стражей. — А не ты ли в сродстве с Кривым Альбертом? — спросил он у одного из мечников за спиной Ремли.

— Кривой Альберт мой брат, — подтвердил тот, — он сейчас на службе Шелло, знаешь его?

— Знал, — ответил стражник. — Веселый был вояка, однако ж попался за воровством свиных окороков из господских подвалов. За это лорд утопил твоего брата в нечистотах.

— Давно это было? — спросил осиротевший брат.

— Месяца два минуло, — ответил стражник.

— Светлая память любителю окороков, — произнес Ремли и сложил руки на груди. Остальные сняли шапки и минуту стояли, молча смотря в землю. — Но время лечит любые раны, не дело предаваться долгой скорби, ведь два месяца уже прошло с той поры. Так что, пойдете гулять с нами? — спросил Ремли у стражников. — Если вернетесь без нас, вас самих, поди, в чем-нибудь утопят, а через пару дней мы придем в замок все вместе.

Гони-ка прочь зевоту

И в Кэрримюр пляши!

Коль не был здесь в субботу,

Считай, что и не жил, —

звучали на улицах веселые куплеты. Они растопили воинственность, и вольные солдаты, побратавшись со стражей, пошли гулять по городу. Надолго их не хватило, и с песнями они зашли в первый подвернувшийся кабак, под который по случаю праздника отвели общинный амбар. Внутри было просторно, холодно и не обустроено. Столов не было: только бревна, сидеть, и пеньки — ставить кружки. Зато с винокурни в амбар прикатили три пузатых бочки с пивом. Кружек не было. Ремли пришлось делить деревянную кружку с одним из стражников, который, как улитка, все носил с собой.

Чем больше Ремли пил, тем серьезнее становился. Пиво действовало на него наоборот, прогоняя веселье прочь. Он снова, как и утром после пробуждения, почувствовал, что теряет связь с миром, который показался ему прозрачной пленкой на глазах, пеленой, скрывающей от него нечто, лежащее за его пределом. Песни не будили в нем радости, лица девушек не поднимали волн вожделения, кружащиеся в лихорадочной пляске люди раздували в нем снежную пургу отрешенности.

Чтобы прогнать с души снежный морок, Ремли отправлял в рот кружку за кружкой, но без всякого результата. Ремли даже подумал, что спиртное совсем не имеет над ним силы, но, поскольку подумал он это после того, как свалился с устойчивого бревна, будучи не в силах на нем усидеть, есть основания полагать эту его мысль ошибочной. Зато благодаря выпитому ночь прошла для него без снов и происшествий.

Утром Ремли поднялся раньше всех и, недолго думая, отправился в замок лорда Шелло, о котором столько слышал. Дорогу он узнал у ранней пташки — здешнего пекаря, который, судя по опухшему лицу, вообще не ложился. Ему же Ремли передал, куда отправляется, чтобы те четверо смогли его найти, коли всерьез решили за ним увязаться, однако своих пленных, не по их вине, он больше не увидел. На субботу у них были грандиозные планы. У кого свидание в церкви, у кого — за мельницей, у кого — на старом кладбище, а в воскресенье Ремли в замке Шелло уже не было.

До крепости, где местный феодал коротал свои дни, было рукой подать. Выйдя за деревенские дома, Ремли увидал суровый дом рыцаря на холме, возвышавшемся за некошеными полями. Он, даже не вспотев, взбежал по пологому склону и поднялся под стены. Замок был небольшим каменным кубом, чуть выше вверх, чем по сторонам, но все же невысоким. Узкие бойницы в два этажа опоясывали толстые стены. До нижней, казалось, было рукой подать, но все ж без лестницы не добраться. Крыша плоская, с неровными защитными зубцами и деревянной дозорной башней. У ворот была разбросана куча оструганных бревен, валялись железные полосы, цепи, заклепки и множество столярного инструмента. Самих ворот еще не было, то, что должно ими стать, еще лежало на земле. Несколько мастеровых, постоянно отвлекаясь на охоту за надоедливым гнусом, лениво подгоняли брусья друг к другу.

Ремли прошел мимо них в первую залу. За входом, прислонившись к углу, в обнимку с алебардой стоял стражник в железных латах. Голова часового была опущена, лицо целиком скрыто под шлемом, через прорезь которого видна лишь темнота, но и не видя лица и закрытых глаз, было ясно, что он спал стоя, разве что не храпел. Ремли постучал костяшкой пальца по шлему, отчего зала наполнилась глухим звоном.

— Я тут! — отозвался стражник со страхом — не шериф ли застал его спящим на посту — и продрал прячущиеся в темноте шлема глаза.

— А я тут, — ответил Ремли, оглядывая залу, украшенную головами оленей, медведей и волков, которые с укором встречали входящих в замок страдальческим взглядом пустых глазниц.

— Ты кто? — спросил часовой, уставившись на незнакомца.

— Я — Ремли. А что с воротами? — махнул он рукой на возню плотников.

— Не видишь, строят, — буркнул стражник, так и не понимая, кто перед ним.

— А что со старыми? Вынесли? — Ремли приметил свежие следы на камнях створа.

— Вынесли. Теперь будут подъемные, а не распашные.

— Правильно, подъемные надежней, и ров выкопайте.

— Ты от землекопов, что ли?

— Меч не видишь? — спросил Ремли, показывая на свой пояс. Еще не хватало, чтобы его приняли за землекопа. К тем, кто владеет или хотя бы носит отточенный меч, уважения кругом больше, чем к тем, кто орудует заостренной лопатой.

— И куда ты? — продолжал расспрос часовой.

— За лошадью, пегая кобылка такая. Не пробегала?

— Так мы за тобой посылали вечером? Шериф, ратуша… — припомнил что-то такое стражник.

— Шериф не ратуша, а шериф, знать надо. А посылали, может быть, и за мной. Кого, прости за любопытство, посылали-то?

— Да человек шесть было, — окончательно очнулся стражник и на всякий случай перехватил алебарду двумя руками. Если это тот нарушитель спокойствия, о котором распинался шериф, — Мухомор, как его с того вечера стали величать за глаза, — то можно получить награду, если схватить его. Пусть потом рассказывает, что добровольно пришел.

— Ну ничего, эти ваши шестеро, может, еще объявятся. Я вчера только четверых убил, ну еще четверых пленил, но шестерых среди тех восьми не было, — заверил Ремли.

Стражник неожиданно для себя шумно сглотнул, и слова, которыми он хотел вселить в Ремли страх перед верными солдатами лорда Шелло, застряли у него в горле.

— Поперхнулся? Покашляй! — посоветовал Ремли. — О, да ты, я вижу, смельчак под стать тем, — усмехнулся он, подшивая к насмешке тонкое, но колкое кружево угрозы, — хотя те были росточком повыше — разумеется, пока при головах ходили, да в плечах косая сажень без вершка с полтиною. Ладно, куда идти-то к господам твоим представляться? Не провожай, я сам найду. Не лабиринт же у вас тут.

Стражник двинулся следом за Ремли, но тот услышал за собой лязг доспехов и обернулся.

— Эк тебя качает, — упрекнул он стражника и толкнул его так, что тот отшатнулся назад и припал спиной к своему углу, но теперь его прямые ноги стояли на шаг впереди. Стражник не мог двинуться. Так и застыл он, стоя на ногах, но не в силах из-за тяжелых доспехов выбраться из угла без того, чтобы упасть с позорным грохотом.

На второй этаж вела узкая лестница. Ремли поднялся, осматривая по ходу коллекцию палестинских сокровищ, привезенных кем-то из Шелло из дальних походов. Судя по скромности коллекции, Шелло или не имели той склонности к грабежу, что ославила иных рыцарей той эпохи, или им пришлось многое распродать.

Перед наскоро сработанной дубовой дверью дремал серый волкодав. Он вознамерился по доброй традиции, заведенной у Шелло, вцепиться Ремли в бедро, но прежде, чем успел претворить намерение в жизнь, получил от гостя такой пинок тяжелым сапогом, что пересмотрел свое мнение о гастрономических свойствах гостя. Ничего, подумал про себя волкодав, — если гость придется хозяину не по нраву, он еще подерет мясо с его ляжек, когда гость будет надежно связан.

Вежливый стук в дверь, недавно восстановленную после штурма, заставил завтракавшего Шелло нервно махнуть рукой, чтобы посмотрели, кто там.

— Кого несет нелегкая, — услышал Ремли знакомый скрипящий голос шерифа, ковылявшего к двери. Обычно это была не его работа — отворять двери, но по несчастью шериф оказался ближе всего, к тому же он единственный в зале не был одет в доспехи.

Дверь отворилась, и шериф лицом к лицу столкнулся со вчерашним обидчиком. Глаза шерифа округлились и двинулись вперед из орбит.

— Доброго утра тебе, о почтенное слово лорда Шелло! — поздоровался Ремли. — Дома ли все остальное, сиречь сам хозяин величественных чертогов?

— Это он! — завопил пораженный неожиданным визитом шериф и, забыв о том, какие страдания причиняла ему этим утром подагра, с прытью лучшего скорохода бросился к лорду под защиту латников.

Ремли вошел внутрь, поклонился лорду и осмотрел то, что с такой поспешностью назвал «величественными чертогами». Шелло грелся у недавно разожженного камина, рядом с ним валялись волкодавы. Поодаль, у очага, разложенного прямо на каменном полу, кашеварили латники. Их была дюжина, однако все выглядели помятыми и побитыми. Как и весь замок, они несли на себе свежие отметины недавнего поражения. Латники, и Шелло, и часовой провели эту ночь в доспехах. Они не вылезали из них всю неделю. Страх перед возвращением врагов заставил их пренебречь удобством мягких лож. При виде Ремли и от криков шерифа уставшие латники стали неуклюже подниматься, однако голос лорда дал им понять, что скинуть гостя с крыши он не торопится.

— Подойди, юноша, — призвал Шелло. Ремли послушался. Лорд был стар. Под доспехами нельзя было понять точно, насколько он стар, но то, что в железе он едва ли мог передвигаться, для опытного глаза было ясно. Шелло надел доспехи для поднятия боевого духа, чтобы разделить тяготы со своими людьми, с теми, кто еще остался. — Мы не славны в округе гостеприимством, так от кого и зачем ты пришел?

— По своему хотению явился к вашей милости, — ответил Ремли. — Шериф забрал мою лошадь, а мои люди говорили, что здесь сыщется дело для храбреца, стало быть, две причины имеются.

— Прикажи казнить его, — потребовал шериф, — он посмел…

— Историю с кобылой я не хочу больше выслушивать, — перебил Шелло. — Решаю: если Ремли выйдет из замка живым, то пусть забирает все, что считает своим.

— Но он дерзок и нагл, призвать его к ответу за нанесенное вашей власти оскорбление, — не унимался шериф.

— Бесстрашному свойственно забывать манеры, а без дерзости нет и удали, — рассудил Шелло.

— Мудрость правителя находится в столь разительном противоречии с тем печальным состоянием, в котором я нахожу его самого, что я готов не поверить глазам. Верно, мерзкие обманщики врут мне, не моргая, или мудрость больше не вознаграждается небесами? — ответил Ремли, отдавая должное старому рыцарю.

— Ты любишь болтать, поэтому я задам тебе вопрос. Если ответ мне понравится, ты будешь жить.

— Хоть предо мной не сфинкс, а что-то львиное в нем есть. Я слушаю, и внимаю, и, как сухой песок, готов впитать поток его красноречия.

— Моя ратуша в Кэрримюре строится медленно. С зодчими дело идет медленно, потому что они воруют все деньги, а без зодчих дело совсем стоит, потому что падают стены. Как построить ратушу?

— Шелло платит зодчим из своей казны? — уточнил Ремли.

— Так, — ответил Шелло.

— И казна собирается с налогов?

— Так, — снова подтвердил лорд.

— Тогда нет ничего проще. Переложите оплату ратуши на жителей Кэрримюра, снизив им налоги. Они сами найдут зодчего, чьи карманы не колодцы, и найдут каменщиков, чьи стены прочнее пирамид. Сделайте так, чтобы они восприняли это как особую честь, и в пять лет они возведут ратушу, достойную столицы.

— Речь не пуста. Я подумаю над этим, — ответил лорд. — Ты прошел первое испытание.

— Первое? Какое же будет вторым?

— В лесу, на границе с землями лорда Тоби, есть старая крепость. Ее нетрудно восстановить. Я хочу это сделать. Если оттуда гарнизон моих людей будет грозить землям Тоби, его племянники не будут так дерзко нападать на мой дом. Мы дважды пытались начать там строительство, однако никто не может провести в стенах ночь. Оба раза каменщики разбегались в суеверном страхе, и те, что находили дорогу к людям, были седы, как соль. В народе говорят, что там живет бессмертная ведьма. Так это или нет, но неудача постигла не только нас: лорд Тоби, равно мечтавший об этом гарнизоне, так и не прибрал его к рукам. Если ты так смел, то пойдешь туда, проведешь там ночь и во имя Господа положишь конец пересудам. Исполнишь, и я передам тебе под управление гарнизон, когда он будет закончен.

— Ведьма или нет, я исполню, — согласился с условиями Ремли.

— Она высосет твою душу, выцарапает глаза, вырвет космы, намотает кишки на ворот и посадит тебе в пустое нутро летучую мышь, которая будет управлять твоими членами, — злорадствовал шериф.

— С тобой это давно проделали? — подпустив сочувствия, спросил у него Ремли.

— Посмотрим на тебя завтра, — не поддался на шутку шериф.

Спускаясь с холма, Ремли оглядел Кэрримюр и дом Шелло. У него возникло чувство, что больше он их не увидит. То ли дорога из старой крепости уведет его дальше, то ли россказни про ведьму сущая правда и ему не суждено покинуть таинственных стен.

Чем дальше Ремли шел в лес, тем больше убеждался, что все происходящее, каким бы странным ни казалось, имеет определенную цель, и эта цель находится в старой крепости. И лес, в котором он был первый раз, казался ему знакомым, и крепость он хорошо себе представлял, хотя никаких воспоминаний о ней у него не было. Удивительно, что у него вообще не было никаких воспоминаний о том, что представляла его жизнь до того мига, когда он нашел себя пару дней назад перед развороченной скалой. Все сложилось в единую картину, выкристаллизовалось в уверенность, что старая крепость была одной истинной целью. Не сама крепость, а то, что жило там, что народная молва окрестила бессмертной ведьмой, губившей одних и до полусмерти пугавшей других. Ткань реальности, истончившаяся и выветрившаяся вокруг Ремли, по мере приближения к крепости становилась плотнее.

Где это видано, чтобы шериф, или рив, как его звали в прежние времена, позволял себе лебезить перед заштатным рыцарем. Рив был ставленником короля, служил королю, был его представителем, уж он никак не потерпел бы такого пренебрежительного отношения ни от Ремли, ни от Шелло. Но шерифа и рива разделяли столетия, откуда же Ремли мог помнить ривов? Крестовые походы он тоже помнил, но тогда они были другими. Тогда рыцари не ходили воевать за настоящий Иерусалим, они искали Святой Грааль, чтобы построить второй Иерусалим.

Загадки множились, и все ответы были в старой башне. Почему в башне? Когда крепость стала башней? Ремли, не чувствуя усталости, рвался вперед, он перемахивал через бурелом, продирался по кустарнику, карабкался на склоны, одолевал через брод горные речки, он миновал все препятствия с легкостью, будто парил над ними. Но как бы быстро он ни шел, старая крепость предстала перед ним не раньше, чем село солнце.

Круглая башня зияла проемами, пробитыми во время осады кто знает сколько лет назад. Камни давно поросли мхом. Вскарабкавшись наверх, Ремли через проем залез внутрь башни. Внутри было довольно места, чтобы пустить лошадь галопом, но не намного больше. Ремли ощутил усталость и, не найдя поводов для бдительности, прикорнул на досках, служивших для какой-то разбитой военной машины или для кровли. Судя по обломкам стропил, когда-то башню накрывала крыша.

Луна осветила внутренний двор, и Ремли проснулся от света, который бил ему в лицо. Молочный диск висел в небе, освещая все неестественно ярким светом. Ремли припомнил, что две ночи назад луна была далека от полной, а фазы Луны — явление постоянное в своих последовательностях, которые хорошо изучены и не склонны к спонтанным изменениям.

Не было ничего странного в том, что в светившем не по календарю лунном свете он увидел ведьму. Он видел ее где-то раньше — в таком же лунном свете. Синее платье могло быть другого цвета, длинные темные волосы могли быть собраны, а не распущены, как сейчас, но женщина, которую он увидел в башне, была ему знакома. На языке вертелось имя, но вспомнить никак не удавалось. Словно они были старые знакомые, когда-то хорошо знавшие друг друга, но так давно не видевшиеся, что их память друг о друге истерлась до бессвязных обрывков вроде особой роли лунного света. Среди этих обрывков не было имени.

— Как тебя зовут? — спросил Ремли, устав от загадок.

— Пусть гость скажет имя первым, — ответила женщина, повернувшись к нему. Лицо было узнаваемо, но когда он знал ее, Ремли не помнил. Когда-то давно, где-то в истершемся и изгладившемся. Женщина, казалось, тоже тонет в смутном чувстве едва узнаваемого и с трудом пытается понять, кто перед нею.

— Я Ремли. Теперь я желаю слышать твое имя, — потребовал Ремли.

— Ты не Ремли, — рассмеялась женщина. — Мы долго спали и забыли наши имена.

— Что ты тут делаешь?

— Если ты не помнишь настоящего имени, я должна тебя убить.

— Я Ремли, и ты можешь попробовать, ведьма.

— Ты никогда не называл меня так — и все же называл меня так тысячи раз.

Рука Ремли дернулась к рукояти сержантского меча, висевшего на поясе, но ржавые цепи, валявшиеся на досках, на которых он спал, подобно змеям обвили его запястья. Он и глазом не успел моргнуть, как оказался прикован к башенной стене, как Прометей к скале. Колдовство не испугало Ремли. Он почувствовал, что у него достанет сил сорвать ветхие оковы и дать бой, но ведьма через доспех впилась длинными ногтями ему в ключицы. Для ее пальцев не было преград.

Едва пролилась кровь Ремли, как вспыхнул чудесный яркий свет — такой же, как позапрошлой ночью, когда он бежал от тролля и поднял первый попавшийся сук. Свет, чудесным образом появлявшийся всякий раз, когда Ремли грозила опасность, развеял чары, но в башне его чудесной силы было недостаточно. Ослепленная ведьма отскочила от Ремли, и кругом загудел крепкий ветер. На заклинание, защищавшее Ремли, имелось более сильное. Крылья тьмы протянулись от ведьмы и накрыли весь двор, заслоняя луну. Свет, исходивший от Ремли, забился под натиском черных крыл, и битва стихий обернулась настоящим ураганом. Когда буря улеглась, свет погас, и ведьма снова вонзилась ногтями в Ремли. Он потерял силы и понял, что спасения нет.

— Вспомни, кто ты, — услышал Ремли то ли голос ведьмы, то ли голос из своего сна и вспомнил, что умирал здесь таким образом много раз. Что этот живой сон повторяется бесконечно, однако сейчас что-то во сне было иначе. Умирая, он пытался понять, что же изменилось, и тут через волны тьмы он увидел меч, лежавший под камнями. При его виде вспышка ясности пронзила Ремли, и он назвал свое настоящее имя, которое до сих пор было скрыто от него:

— Я не Ремли. Я — Мерлин.

— Мерлина больше нет. Это сон, — не приняла его ответа ведьма.

— Сон для одних, кошмар для других.

Вместе с именем Ремли обрел силу. Больше не нужно надеяться на чудесный свет. Он сам и свет и тьма. Цепи рухнули с его рук, он оторвал от себя ведьму и швырнул на землю.

— Я вспомнил и тебя, Вивиана. — Новое имя искрой пронеслось в голове. Его возлюбленная, его убийца.

Ремли подобрал меч, таинственным образом прояснивший его память, и пронзил им ведьму. Раздался гром, и едва Ремли подумал, что стяжал победу в нелегком бою, крепостные стены обрушились и погребли победителя и побежденную под обломками. Лунный свет померк. С раздавленной каменной плитой грудью, задыхаясь и захлебываясь в собственной крови, Ремли понял, что не умирает, потому что смерти здесь нет, есть только лоскутный обрывок жизни, обрывок без входов и выходов, затерявшийся посреди океана небытия. Не было ни шерифа, ни Шелло, ни актеров, ни стражников, ни сержанта, ни пленников, ни тролля, ни драка. Среди множества образов, которые рисовали и расцвечивали этот лоскутный обрывок, но которых нигде по-настоящему не было, ему открылось и неизменно повторяющееся будущее, в котором он в полном здравии придет в чувство в лесу под той же развороченной скалой, что и два дня назад, если только время внутри этого отрывка можно измерять днями; он очнется без памяти, без настоящего имени, без представления о круговороте, в который его занесло, и все должно будет повториться заново, как тысячу раз до этого. В последнем Ремли ошибся. Сколько бы повторов ни было, выход всегда может быть. Солнце может миллион раз восходить на востоке и заходить на западе, оно может служить примером непреложного закона природы для жителей обширных стран, но достаточно зайти на несколько миль за полярный круг, чтобы убедиться в ограниченности этого закона, подтвержденного опытом вереницы поколений: порой солнце вовсе не поднимается, а порой вовсе не заходит.

Глава 2. Вся полнота власти

Прошла ночь, и Юроби окрасился рыжими цветами рассветного солнца. Минули еще одни короткие доппельгангерские сутки. Король Тед с каждым днем все больше привыкал к новому ритму и к новому титулу. Он еще не чувствовал себя во дворце как дома, но он и дома не чувствовал себя как дома. От лучей восходящего солнца, опустившихся на кровать, Тед проснулся. Не открывая глаз, он перевернулся на спину и нащупал рукой пустое место справа от себя — Лимры на кровати не было; значит, как тяжко это ни прозвучит, пора вставать. Тед открыл глаза, привстал на кровати, отбросил шелковое одеяло и спустил ноги на пол, где его поджидали тапочки. Как и все кругом, тапочки были вершиной мастерства какого-то уважаемого местного ремесленника, который никогда не надеялся стать поставщиком королевского двора, потому что в Юроби никогда не было королей. Покои были убраны и обставлены со всей возможной роскошью, на которую Блоруд не жалел ни сил, ни денег.

Единственной вещью, которая доставляла Теду неудобства, были его наручные часы, хотя это были дорогие и придирчиво подобранные им по своему вкусу часы: вечный корпус из углеродного волокна на титановой раме, пуленепробиваемое антибликовое стекло, экран на старых добрых жидких кристаллах, самая точная и изощренная электроника Texas Instruments Со множеством функций и настоек и последний писк атомного века — ядерная батарейка на тритии. Если и платить за наручные часы цену автомобиля, то только за такие. Тед рассчитывал, что коль скоро ему суждено погибнуть при ядерном взрыве, часы на его обгоревшей до кости руке будут, медленно покрываясь радиоактивным пеплом, верно идти положенным ходом еще с полвека, как тот чудесный воннегутовский компьютер, что сорок лет развлекал жертв катастрофы на Галапагосах. Тед никогда не думал, что чего-то в его наручных часах может не хватать, но часы, как совершенны ни были, не могли перестроиться на сутки иной длительности, чем были раз и навсегда запрограммированы на фабрике. У доппельгангеров Тед каждое утро находил часы на семнадцати с чем-то и сбрасывал их обратно на ноль часов, ноль минут. Ни одни часы на земле не умели выполнять ту перестройку, которая потребовалась ему с переходом в другую вселенную. «Надо, обязательно надо в следующую побывку домой заскочить к парням из НАСА, — повторял Тед каждый раз, переставляя время. — Если где и искать подходящий хронограф, то у астронавтов, не могут же и они быть привязаны к двадцати четырем часам. И про фотоаппарат не забыть».

В углу, в самой темной тени, что была в королевских покоях, в странной йогической позе сидела Лимра. Она еще не сбросила ночную форму и сидела в образе Мистик. У Теда ушло немало сил, чтобы добиться от Лимры сходства с героиней комиксов, но результат того стоил. Коленопреклоненная Лимра занималась тем, что Тед называл медитацией. Внешнее сходство было и впрямь налицо, разве что Лимра нашептывала какие-то слова, какое-то послание, советуя кому-то пробудиться. Тед не вникал в ее занятия, он считал медитации, дзен, йогу, пилатес обычными женскими глупостями, на которые мужчинам стоит смотреть с миролюбивой, снисходительной улыбкой, если они не хотят получить в постели от ворот поворот. Особенности жреческой эзотерики не трогали его любопытство, тем более что сейчас его вниманием безраздельно владели серьезные королевские заботы.

Накинув доппельгангерский халат, сшитый из бессчетного количества брюшек каких-то смешных животных, тушки которых часто готовили к ужину, король постучал в небольшой гонг у звукопроводной трубы. Гонг звонил в комнате очень тихо. Лимра не замечала его, когда спала, да и спящий чутким сном Тед не замечал, когда в него звонила Лимра. Тихий звук каким-то образом усиливался в недрах звукопроводной трубы и на другой стороне, где стоял принимающий рупор, и теперь все знали, что король отошел ото сна и готов вернуться к делам. Самой важной особенностью инженерного чуда было то, что усиливался только особый звук точно настроенного гонга, при этом ни одно слово, сказанное в королевских покоях, не могло попасть по трубе в уши, для которых оно не предназначалось. Даже если во всю глотку орать прямо в трубу, звук на выходе превращался в едва различимое клокотание. Тед, беспокоясь о неприкосновенности своей личной жизни, проверял это лично. Крикуном в том испытании был Ракх, которого он назначил в личную охрану. Кочевник и сейчас находился поблизости. Тед был уверен, что в эту минуту Ракх стоит за дверью и охраняет ночной покой короля.

Дежурство Ракх нес не один. Он заступил в караул вместе с Ланом. Они всю ночь сидели у дверей монарших покоев на раскладных стульчиках. Лан оказался в карауле не случайно. Ставленникам Блоруда король не доверял в полной мере, поэтому старался, чтобы в его окружении были представлены все силы: и неутомимый политикан Блоруд, и сибаритствующие маги Онри, и воины Юрибрина, и кочевники, а представительство жреческой касты он видел каждую ночь рядом с собой.

Лан с Ракхом, то и дело зевая после бессонной ночи, коротали время за игрой в степные нарды — главную и самую популярную азартную игру кочевников. Доска для игры парила в воздухе, Лан поддерживал ее заклинанием левитации. Каждый ход игрок бросал шестигранную кость, раскрашенную в три цвета. На кости было две черных грани, две красных, одна черно-красная и одна желтая. У каждого игрока было поле три на три клетки, каждая клетка была раскрашена в те же цвета, причем некоторые поля были выкрашены в два цвета. За каждый ход игрок мог поставить одну фишку на игровое поле, если цвет поля совпадал с выброшенным на кости. Целью игры было выстроить на своем поле возможно более сильную фигуру и побить ей фигуру, которая получалась у противника. В зависимости от правил каждая игра состояла из трех или пяти бросков. После того как кости были выброшены положенное число раз, игроки сравнивали, чья фигура, составленная из фишек на девятиклеточном поле, сильнее, и победитель награждал проигравшего щелбаном.

Лан играл первый раз и успел получить по лбу достаточное число раз, но в последнем розыгрыше ему везло. В первый раз Ракх выбросил желтый и занял очень важную центральную клетку, которую можно было заполнить, только когда выпадала желтая грань. Но во втором броске Ракху снова выпал желтый, но других желтых полей не было. Это обидное, как к одиннадцати туз, положение в степных нардах называлось опрокинутой телегой. Сильная фигура у кочевника при любом раскладе не выходила. Лан взял кость для третьего броска. Его собственное желтое поле надежно занято, и если он не попадет в такое же опрокинутое положение, то третий бросок Ракха даже теоретически не даст кочевнику шансов сравняться, и тогда Лан наверняка победит. «Только не желтый», — обратился Лан к небесам этой знакомой всем азартным игрокам беззвучной мольбой и выбросил черный. Лан поставил фишку, завершающую фигуру под названием глубокого колодца. Ракх взял кость и в третий раз подряд выбросил желтый.

— Кавалькада! — улыбнулся Ракх.

— Что еще за кавалькада?

— Три желтых подряд. Опрокинутую телегу подбирает моя кавалькада, и она бьет твой глубокий колодец. Я победил.

— Ты ничего не говорил про три желтых подряд, — возмутился Лан, сгребая фишки с поля.

— Забыл. Это редко бывает, но кавалькада бьет колодец, — серьезно покачал головой кочевник. — Я победил.

— В нижние уста тебе кавалькаду, — обругал соперника Лан. — Ничего не знаю. Не говорил — значит не считается. Так ты на все случаи будешь новые правила выдумывать.

Они заспорили. Лан решил про себя, что в следующий раз подкрутит кость заклинанием левитации. Ракх этого не боялся. Не в первый раз он играл с магами. Всем хорошим игрокам в степные нарды известно, что простенькой левитацией владеют многие шулеры. Специально против таких хитрецов кость Ракха была сделана из особого минерала, который не поддавался магии. Почти не поддавался, сказали бы более знающие. Это был тот же минерал, который из-за его особых магических свойств жрецы доппельгангеров использовали для создания печатей Баала; тех самых печатей, что до утраты Длани применялись в кровавых ритуалах, тех самых, что помогал готовить Лан. Молодой мастер печатей отлично знал, как заставить плясать даже эту непослушную кость Ракха, но их игра закончилась, потому что, едва король позвонил в бесшумный гонг, у дверей королевских покоев показался Блоруд.

Доска со всеми атрибутами игры мигом исчезла в чехле, который Ракх носил на поясе, и караульные поднялись навстречу первому королевскому советнику.

— Я к королю, — вяло кинул Блоруд стражам и дернул двери: заперто.

— О тебе доложить королю? — деловито осведомился Лан, пока Ракх мягко внедрился между Блорудом и дверью, отделяя волхва от королевских покоев.

— Обычно к королю я вхожу без доклада, — ответил Блоруд.

— Теперь будет иначе, — раздался за его спиной незнакомый голос. — Позвольте, недремлющие стражи, — с заигрывающим изяществом обратился тот же новый голос к караульным, — я доложу королю о визите его советника.

Блоруд непонимающе — будто стал жертвой неуместного, пошлого розыгрыша — обернулся в поисках наглого шутника. Кто, кроме короля, смел говорить ему, как король будет принимать его?

— Кто это? — спросил Блоруд у Лана, которого как мастера печатей немного знал еще по прежним делам.

— Новый стольник, — ответил маг. Видеть грозного Блоруда, который даже после падения с волховской высоты дерзал на равных перекидываться заклинаниями с Онри, отступающим перед едва созревшей дворцовой шишкой дорогого стоит. — Теперь ведет всю дворцовую рутину.

— Каризоах, — вспомнил Блоруд имя нового стольника. Он часто видел его в цитадели, где тот ходил тенью за Самих-Арду. Раньше в Самихе, во времена, предшествовавшие Разгрому, Каризоах был казначеем, Блоруд встречал этого городского управленца на форуме, но как тот разговаривает, волхв слышал впервые. Блоруд не преминул мстительно это подметить: — Знакомое лицо, да чуждый слуху голос. Раньше ведь при мне ты не смел рта раскрыть, — разделался Блоруд со стольником, и Каризоаху пришлось стерпеть укол. Замечание было правдиво и оттого жалило вдвое сильнее. Блоруд для видимости смягчился: — Но что ж, новые порядки, новые выдвиженцы. Иди, стольник, доложи королю, коли долг велит. Передай, я ожидаю его в брифинг-зале.

«Брифинг» было одним из ряда слов, которые доппельгангерам пришлось разучить, чтобы понимать идеи Теда. В отличие от многих других тедизмов, «брифинг» в их языке приживется и будет здравствовать даже после того, как чужеземный король покинет их мир.

Волхв ушел, оставив стольника со стражей. Впервые Блоруд почувствовал, что его план не так замечательно воплощен в жизнь, как ему поначалу казалось. Как-то незаметно он оказался оттеснен от своего коронованного ставленника многочисленной прослойкой доппельгангеров, которым он не отводил никаких мест в своем плане. Конечно, пока его влияние на Теда было безраздельным, но коль скоро он лишится постоянного доступа к королю, у него не преминут завестись и другие советчики да наушники.

— Отворите западные покои ночного отдохновения королевской четы, — попросил Каризоах. Это выспреннее название для спальни породила барочная фантазия стольника. Остальным, даже королю, пришлось с этим смириться.

Лан с Ракхом взялись серыми пальцами за ручки дверей и отперли перед королевским стольником западные покои. Заклинание, которым запирались двери, было составлено Онри по личному проекту Теда. Створки открывались снаружи только тогда, когда два ночных стража одновременно брались за платиновые ручки. Онри каждый вечер лично накладывала волшебный замок, подходящий к рукам только тех двух стражей, которые заступали в караул. Лимра дополнительно укрепляла защиту изнутри, но ее заклинания оставались тайной для всех, ведь нужно иметь зрение Мельхиора, чтобы прочитать и распутать хитросплетения жреческих заклятий.

Получив свободный проход, Каризоах свободной рукой поправил чаши, стоявшие на подносе, который он держал в другой руке. Он нес обычное утреннее питье для высокой четы — большая чаша с питьем из бодрящих трав для короля и малая чаша с очищающим питьем для первой жрицы. Из-за тянущегося бедствия и окончательного крушения прежнего порядка титул великой жрицы за Лимрой не приживался ни среди доппельгангерской верхушки, ни в народе. До окончания Разгрома, возврата Длани и восстановления власти жрецов Баала отреченную от имени Лимру с чьей-то случайной оговорки стали именовать первой жрицей.

Тед, не дожидаясь, пока поднос окажется на столе, схватил свою чашку и отхлебнул.

— Горячо! — пожаловался он. — Чуть остудите в другой раз.

— Конечно, — принял к сведению Каризоах и выразил свои извинения мягким кивком головы.

— Первые новости? — спросил Тед, усаживаясь на банкетку перед столом.

— Ночь была доброй для наших отцов, потерпевших от Сорда. Самих-Арду обрел остроту взора и ясность ума, а Храсаван во сне вздохнул, что может говорить о скором пробуждении.

— Что там с ясностью? Подробнее.

— Увы, не имею знаний сообщить достоверно, слова лекарей туманны. Блоруд ждет встречи в брифинг-зале, советник будет рад озарить утро короля светом своей осведомленности.

— Чай будешь? — спросил Тед, громко обращаясь к темному углу, где сидела Лимра-Мистик.

Первая жрица плавно расправила члены, завязанные в сложную позу неясного назначения, вернулась из Мистик в обычную сероликую форму и кошачьей походкой вышла навстречу королю. Не стесняясь Каризоаха, она прошла мимо стольника и села Теду на колени. Угадывать желания короля было ей интересно. Тед заметно отличался от доппельгангеров, но не от других людей, а ведь в угадывании людских страстей, помыслов, надежд и чаяний, всех движений души, которые их философы именовали аффектами, и состояла обычная игра, которую в своих перевоплощениях вели с людьми жрецы. Лимра знала толк в этой игре, хотя сама ни разу не посещала мир людей — по крайней мере, не посещала во плоти.

В отношении женщин Тед был собственником, но собственники бывают двух видов. Одни, как скупцы, любят запирать сокровище в сундук и радоваться обладанию в непроглядной темноте, вдали от чужих взоров. Другие, наоборот, любят напоказ, они цепляют драгоценности на себя, носят их без стеснения, срывая завистливые взгляды. С них станется даже отдать кому-нибудь любимую вещь, чтобы показать, что их обладание простирается так далеко, как только возможно. Тед относился ко второму типу. Он находил удовольствие в том, что Лимра показывалась Каризоаху, Лану, даже Онри, и Лимре было легко дать ему это удовольствие. Особую утонченность игре придавал королевский обычай, который поджидал в конце всех этих повелителей, пока Абруд Сорд грубо не порушил высокую гармонию древних традиций, пришедшуюся ему не по вкусу.

Каризоах только получил назначение и впервые видел Лимру в чем мать родила. Обычно это зрелище доставалось непроницаемому Блоруду. Возможно, именно из-за мраморно-ледяного спокойствия волхва, которое овладевало Блорудом, едва он покидал человеческий облик, Теду незаметно и стукнуло в голову завести для подношения утреннего питья другого, более живого доппельгангера. Этот мотив смутно угадывался Лимрой, но Теду, чтобы признать такую мотивацию в назначении Каризоаха, потребовался бы год глубинной психотерапии на кушетке аналитика, а мозгоправов он не посещал с тех пор, как проходил обязательный для пилотов ВМФ миннесотский личностный опросник.

— Кто еще придет? — спросил Тед, глядя в незастекленное окно, через которое открывалась вся северная часть Юроби. В двух местах над городом поднимался дым. Это горел кремнесмол, который до сих пор не могли потушить. Сам кремнесмол горел без дыма, но когда его накрывали или заливали водой, он, как торф, продолжал гореть и тлеть даже под слоем воды, закупоренный обсидиановыми блоками, и медленно прожигал путь наверх.

— Кломвар и Юрибрин… — ответил Каризоах, разглядывая Лимру, как неизвестный редкий цветок.

— Пора браться за дело! — воскликнул Тед и вскочил, столкнув Лимру с колен.

— …прибудут скоро, — закончил стольник.

— Ну если прямо сейчас, кроме Кломвара, меня никто не ждет, то успеем с бритьем. Позови, — распорядился Тед, и стольник, распахнув двери, позвал слуг и брадобрея.

В пять минут комната была убрана, постель застелена, Тед умыт и чисто выбрит, Лимра одета в жреческий наряд. На выходе Тед отпустил со смены Лана, а Ракха взял с собой. Он больше не ходил без провожатых даже по собственному дворцу. Пройдя открытой галереей в другое крыло, Тед ступил в брифинг-залу. Кроме Блоруда, возившегося с письменными распоряжениями за яшмовым столом, в зале был только художник.

— Как поживает карта? — спросил у него Тед, полагая, что Блоруду может потребоваться минутка, чтобы дойти до точки и не обрывать писанину государственной важности посреди предложения.

— В меру пожеланий короля, но не превосходя скромных способностей творца, — оторвался от работы художник.

С картами была беда. Их, по меркам Теда, у доппельгангеров вообще не было. Когда он захотел взглянуть на карту, ему показали множество изображений: на разукрашенных стенах, на паркетных полах, на мозаичных потолках, на витражах цветного стекла, на столешницах, на гобеленах, подносах, попонах, плюшевых игрушках. Все карты противоречили друг другу в деталях. Их создатели соревновались не в точности, с которой карты отражали области и территории, а в художественной красоте городов и достопримечательностей. Почти все полезное пространство карт занимали города, рек было мало, нанесены они были как попало (кому, кроме рыбаков, вообще интересны реки, ведь торговля по ним не ведется), никакого представления о расстоянии сделать по этим картам было невозможно. Первым делом Тед взялся за составление точной карты. Ему нашли художника, по мнению Блоруда, паршивенького, потому что Юроби никогда не славился искусствами. Когда художник, ошалев от чести рисовать карту королю, взялся делать ее в традиционной манере, Тед распорядился его прогнать. Однако тот так расстроился, что вознамерился совершить нечто, что Тед из объяснений понял как некое добровольное изгнание с целью самоубийства, местное культурно обусловленное харакири с остракизмом. Беднягу пришлось вернуть и, жестоко исковеркав его представления о прекрасном, все-таки вдолбить в него новые требования к карте.

В брифинг-зале под картографический проект освободили большую стену, которую затянули белым холстом. У художника отобрали все краски и кисти и под страхом вторичного отстранения запретили к ним даже приближаться. Оставили ему только тушь двух цветов: черную для городов и дорог и синюю для рек и вод — да несколько стальных перьев. Расстояния между городами были приближенно высчитаны по путевым листам торговой палаты, по тем же листам составили список всех малых городов, сел и деревень. Все это художник, вооружившись мерной линейкой, теперь старательно наносил на карту, соблюдая требования масштаба и ориентации на север. Карта в готовом виде не даст представления о рельефе и возвышенностях, которые были так необходимы королю для планирования эффективных тактических операций, но Тед надеялся, что хотя бы леса получится нанести.

— Это что? — спросил у художника Тед, тыкая в Радманту.

— А-а-академия магов, — пробормотал художник.

— Я тебе говорил, еще одно строение нарисуешь, вылетишь отсюда. Во-вторых, она разрушена, а ты целую нарисовал.

— Простите.

— Больше ни единой архитектурщины. Лучше бы разузнал все мосты и переходы через реки. Я слышал, — повернулся Тед к Блоруду, — Самих-Арду показал улучшения.

— Да, король первым в курсе всех новостей, — ответил Блоруд.

— Я рассчитывал на уточнение по его состоянию.

— Добавить могу немногое, — поднялся Блоруд. Каризоах знает, как заваривать травы, сколько остужать их до верной теплоты, какого молока туда плюхнуть для пикантности, но пока его сплетни не заменят Теду сводки Блоруда, можно не беспокоиться за утрату влияния. — Самих-Арду очнулся ото сна, проявил способности узнавать лица, сохранил твердую память о последнем и выказал живой интерес к ходу осады, каковому, узнав об отступлении Сорда, оказался несказанно рад.

Хорошая новость. Если вернуть старикана на управление Юроби, Тед сможет больше сил отдать стратегическому планированию.

— Когда ожидается его выздоровление?

— Боюсь, на это рассчитывать не приходится. У Самих-Арду неисцелимо поврежден позвоночный столб, поэтому до конца он уж не поднимется с больничного ложа.

— Если это единственная травма, то можно же сделать ему кресло, в котором его могут носить, — предложил Тед. Почему Блоруд так тягостно говорит о Самих-Арду, который всего лишь лишился способности ходить.

— Здесь дело не в самой способности к самостоятельному передвижению и ее утрате, которая, как король мудро заметил, может быть заменена переносным креслом, а в наших глубинных различиях с людьми в отношении смерти, которая для нашего народа протекает не в точности так, как у людей.

— Тогда в двух словах, Блоруд, — попросил Тед, требовательно вращая ладонью так, будто хотел вычерпать из Блоруда новую справку. При этом краем глаза он заметил, что Юрибрин и Кломвар уже стоят в дверях и дожидаются, когда их пригласят присоединиться к беседе.

— Как король уже проницательно замечал, у нас почти нет лекарей и домов по уходу за больными, однако это проистекает не из-за нашего пренебрежительного отношения к здоровью, а оттого, что это понятие нам неведомо, мы постигли его лишь из наблюдения за животными, и за людьми, и за теми, кто между ними. Наши тела имеют иную связь между болезнью, старостью и смертью, чем человеческие. Наши тела в молодости вовсе не подвержены болезням, поэтому необходимости в средствах лечения мы не испытываем, поскольку обычные раны легко поддаются восстановлению заклинаниями. Болезни же являются к нам только в весьма преклонном, по вашим меркам, возрасте, когда всякие усилия отвратить их становятся бесполезными, когда все средства и даже сильнейшая магия не продлевают жалкое состояние болезни более чем на считаные дни. Мы наслаждаемся долгим веком здравия и коротким моментом угасания, предшествующим смерти. Самих-Арду приблизился к этой черте. Все его последнее силы были растрачены на то, чтобы выжить под обломками и насладиться светлой новостью о том, что его усилия по защите города были не напрасны. Теперь же он вступил на дорогу Баала, наш последний путь, который обычно занимает от одного дня до недели и позволяет старикам сделать последние распоряжения. Мы можем вместе отправиться к нему, я как раз собирался навестить его после брифинга, тогда он сам просветит короля о своем положении.

Что ж, пусть так, можно будет самому посмотреть. Тед махнул рукой, приглашая Кломвара и Юрибрина.

— Помогите расставить демонов, — попросил Тед и пнул ящик, наполненный булавками с черными обсидиановыми головками, которые заказал, чтобы пометить ими занятую врагами территорию.

Все трое приступили к размещению демонов, а Блоруд, скрестив руки, пристроился рядом, чтобы не упустить, если кто-то вздумает шептаться с королем без его ведома. С булавками он не мог помочь: места у карты едва хватало для троих. Художника прогнали в другой угол вычерчивать дороги в свободных от Сордовой чумы землях.

— Фотографии, Блоруд! — потребовал Тед. — Не стой! Сделай себя полезным.

Из секретной самоуничтожающейся папки Блоруд извлек пачку отпечатков, сделанных Тедом во время недавней аэрофоторазведки.

— Наблюдаем ли шаблоны передвижений? — поинтересовался Тед, когда часть фотографий была перенесена на карту в виде булавок.

— Они просты, — ответил Юрибрин, быстро подхвативший от короля язык, его методы и зачатки стратегического мышления. — Они ходят по тореным дорогам, по запаху или следам. Река для них является преградой, но они могут пересекать воду. Находя место, где можно поживиться, демоны двигаются туда, поэтому мы ощущаем постоянное давление на Юроби. Уничтожаем пару дюжин каждый день, но наш передний фронт надежно бьет их на дальних подступах.

Доклад Юрибрина отражал то, что Тед уже знал. Пользы в нем не было, но доклад подтверждал, что Юрибрин мыслит как он, а найти единомышленников там, где вовсе нет людей, большое благо. Тед предложил стратегию:

— Я выделил наше преимущество перед Сордом. Имея четкое представление о передвижениях противника, мы можем перейти от статической обороны Юроби к динамической обороне всех малых населенных пунктов и гражданского населения. Это даст нам сохранить, восстановить контроль над значительной территорией. Возможности вести прямую разведку будут расширены. И конечно, мы сохраним области аграрного и промышленного производства. Координация мобильных артиллерийских батарей налажена?

— Лучше не бывает, — отрапортовал Юрибрин. — Группы прикрытия, эшелонированное снабжение, связь. Все работает.

— Работает при тебе. Нужно наладить так, чтобы работало без тебя. Ты нужен мне в штабе. Возьми снимки, нужно посчитать точно, сколько демонов мы имеем с нашей стороны реки. Топливо заканчивается, вылетов больше не будет, сбережем остаток для экстренной ситуации. Несколько сотен демонов на первый взгляд, но их может быть и несколько тысяч.

— Посмотрим, я найду, кто пересчитает, а батареи сейчас работают без меня. Что делаем сегодня?

— Рассчитываем, на сколько малых поселков хватит батарей, и проводим полевое испытание. Как называется это место? — Тед показал фотографию.

— Осимин, — буркнул Кломвар, не находя себя полезным. Эти двое говорили на какой-то тарабарщине.

— Что там есть?

— Полторы тысячи жителей, — начал перечислять Блоруд, полжизни промаявшийся в Юроби и как свои пять серых пальцев знавший окрестности. — Скотоводы, скорняки, шорники. Одна пивоварня, но коров и пиво мы забрали до осады. Половина жителей тоже сбежала и сейчас бродяжит по нашим улицам.

— Пора вернуть их по домам. Пять батарей достаточно? — спросил Тед.

— Восемь, — увеличил Юрибрин.

— Шесть, — согласился Тед. — Пошли туда шесть укомплектованных батарей. Удержим Осимин, получим хороший плацдарм для артиллерийского парка, но дальше пока не углубляемся, не растягиваемся и не зарываемся. Остальные батареи пусть отдыхают на занятых позициях. Шесть в Осимин идут сегодня, остальные начнем маневрировать завтра. На сегодня от тебя все. Завтра на брифинг в то же время.

— Что мне делать? — спросил Кломвар, когда Юрибрин ушел выполнять приказ по Осимину.

— Думать, генерал, думать, — ответил Тед, не отвлекаясь от булавок. — Мне нужен стратег. У нас от кочевников куча рабочей силы, которая не нужна в городе и только мешается, улицы запруживает. Что мы можем с ней сделать?

— Заставить что-нибудь делать, — подумав, ответил Кломвар.

— Куда разместить и что именно делать? Ответ жду к вечеру. Пусть они у тебя дороги, что ли, строят. Нам бы спрямить тут, тут и тут, здесь хорды провести. — Палец Теда бегло заносился по карте. — Что по движению воды? — вопрос относился к Блоруду. Он что-то знал о том явлении, которое надвигалось на Юроби, но вытянуть из него хоть что-то было нелегкой задачей.

— По уточненным данным, — Блоруд начал с излюбленного оборота короля, — первые плодородные земли окажутся под водой через неделю. Сейчас береговая линия проходит здесь.

Блоруд махнул рукой, и часть карты покрылась волшебной тенью.

— Что с предполагаемым противником? — Тед никак не мог добиться точности по «тварям морским». Кто-то их где-то видел издалека. Кто-то кого-то видел вблизи, но был вероломно сожран в неравном бою. От кочевников по части разведки было мало проку. О том, что несет с собой морская вода, ходили только слухи, зато те были один другого жутче.

— Пока нет уточненных данных. Я работаю над этим, но не знаю как. Без светлой идеи не разобраться, — притворно сдался от якобы непосильной задачи Блоруд.

Самолет тут не годится. Тед уже пробовал. Фотографии воды получались неразборчивыми. Что бы ни бороздило подступающий океан, оно ловко маскировалось даже на мелководье.

— По Сорду есть? — Тед подошел к самому главному. Блоруд за удивительно короткий срок организовал и поместил себя в центр настоящей паутины подпольных информаторов из числа перебежчиков, среди которых было немало прежних высокоранговых доппельгангеров, отличавшихся повышенной паранойей и скрытностью. Без Блоруда, умевшего их отыскивать и, что более ценно, заставить говорить, такая агентура была бы невозможна.

— Абруд Сорд в прострации, — принялся за главное королевский советник. — Он не принимает решений и, с тех пор как утвердил управление подвластными городами, не ведет значительных дел. Говорят, он не в силах влиять на воду. Если это его рук дело, то он утратил дорогу власти над приближением воды и его землям она угрожает не меньше, чем нашим. Поговаривают, что он в разладе с силами, которые стояли за ним и привели его под наши стены. Возможно, что он скоро утратит и власть над демонами. Я бы никогда не посчитал, что угроза от Сорда заслуживает пренебрежения, но нахожу, что сейчас опасность со стороны Самиха стала меньше, чем мы привыкли ожидать. Говорят, самозванец размышляет над замирением, хотя не решителен в условиях и подвержен метаниям, в чем я, однако, сомневаюсь, ибо Сорд — один из самых одиозных и противоречивых магов. Его разум не уступает его Искусству, посему его пути неясны тем, кто заметно уступает ему в силе ума, но берется о них рассуждать. Хочу повторно испросить короля на разрешение пыток к тем, кто заподозрен в связях с противной стороной, ведь как мы имеем уши в Самихе, так и Сорд обладает лояльными сподвижниками в нашей столице.

— Если мне потребуется тайная полиция и политический сыск, я их заведу, — снова отказал советнику Тед. — Пока занимайся сбором сведений в установленном порядке. Если все так, то наши гарантии безопасности гражданским повернут многих в нашу сторону — если мы сможем такие гарантии предоставить. А для этого батареи должны работать. Утренний брифинг окончен.

У дверей залы к королю снова прилип Ракх.

— Когда подавать обед? — выплыл из-за угла услужливый, как официант в Астории, Каризоах.

— Сегодня я обедаю у Онри, — отказался Тед.

— Ваши гости будут огорчены, — заметил стольник.

— Перенеси их на ужин. Возможно?

— Разумеется. Решение таково многомудро, мой король, и еще больше растревожит их воображение.

— А что за гости? — Тед не помнил, чтобы кого-то приглашал.

— Верные граждане Юроби и Самиха. Я получаю множество прошений на аудиенцию и взял на себя ответственность составить список самых достойных. Королю хотелось бы взглянуть?

— Да, можно. А черт! Потом, потом, — король замахал руками на стольника. — Я совсем забыл. Блоруд! — поворотился Тед обратно к брифинг-зале. — Мы же идем к Самих-Арду? Сейчас?

— Сию минуту. — Волхв поднял со спинки стула запыленный чешуйчатый плащ. — Подай одежду королю! — резко приказал Блоруд стольнику, и тот поспешил подготовить короля к выходу.

— Заложить королевский экипаж? — уточнил Каризоах, прежде чем испариться.

— Нет, мой уже ждет, — ответил вместо короля Блоруд, задумавшись, откуда у Каризоаха взялся королевский экипаж.

— Ты будешь на ужин? — спросил Тед, когда они вдвоем спускались по ступеням дворца к парадному входу.

— Не сегодня, — без объяснений отказался Блоруд. Спрашивать причину было бесполезным, но советник никогда бы не пропустил ужин по незначительным делам, ведь там он мог влиять на мнение короля, которое сложится у него о гостях. Такое Блоруд по своей воле не пропустил бы.

Где-то за спиной неслышной походкой опытного охотника шел за королем Ракх.

Король с Блорудом шли к двери кратчайшим путем, но все же Каризоах успел их упредить и подготовиться к отбытию начальника. У парадной двери слуги накинули на короля пурпурную накидку и обули в сапоги.

Король с советником сели в карету, запряженную двумя дорогущими рафами. В упряжь Блоруд ставил не обычных глобков, а кастрированных, иначе говоря — рафов. Глобки были ящерами, их половые железы находились глубоко внутри тела, поэтому обычная для лошадей операция на глобках была сложна и из-за риска заражения часто неудачна. Кастрация глобков практиковалась редко и в разы поднимала стоимость животного. Рафы жили на несколько лет дольше, легче тянули на длинных переходах, где глобки своенравничали от монотонности, и их проще было откормить перед зимой.

Хлопнув себя по лбу, Тед выскочил из кареты. Столько дел, он постоянно что-нибудь забывал. Он жестом подозвал Ракха.

— Ты сейчас к своим? — спросил он охранника.

— Нет. Я хотел отдохнуть во дворце перед ночью.

— Возьми пару дней отдыха, ты мало спишь, и дело к тебе есть. Могу я ваших кое о чем попросить?

— Мы с радостью исполним все, что не угрожает нашей вольности и не нарушает скрепленный договор.

— Подыщите мне место для авиабазы. Это должна быть ровная возвышенность подальше от воды, часах в двух от Юроби, не дальше. — Тед прикинул, что наступает время браться за дело с размахом.

— Мы пройдем степи тысячей ног и найдем тебе место, — ответил Ракх.

Ракх изобразил рукой сложный охотничий код, и один из кочевников, ошивавшихся у дворца, прыгнул на запятки кареты. У Ракха было четверо братьев, которые подменяли его. Тед нырнул обратно в карету, и кучер Блоруда тронул вперед. Сидевший спереди слуга Блоруда стучал молоточком в полую трубу, разгоняя с дороги сонных жителей. Самых медлительных выученные рафы отстраняли со своей дороги головами.

— Наконец знакомое лицо, — вздохнул Самих-Арду, едва Блоруд с королем вошли к нему. Бывший городской глава весьма удивился, видя, как черный волхв открывает двери перед человеком. Блоруд не расшаркивался и не стелился перед человеком, как перед завоевателем, но и такая перемена в манерах волхва показалась Самих-Арду удивительной. Он будто ставил человека выше себя, а это было… Слов у Самих-Арду не нашлось. Кто же был с ним в пурпурной накидке?

— Упреждая твое удивление, — обратился к Самих-Арду Блоруд, — представляю нашего нового короля — Тед Карвер.

— Приветствую короля, да светится ярко его звезда, — ответил Самих-Арду формулой, которой когда-то почитал всякий раз при встрече Абруд Сорда, формулой, которую не хотелось бы ему вспоминать снова. — Как ты это провернул? — спросил Самих-Арду волхва.

— Его выбрала первая жрица.

— Да, да. Она у тебя не высшая? Ладно, расскажите по порядку. Начните с ходячего кита. Как отвратили вторжение?

— Силой оружия, — ответил Тед.

Блоруд пересказал Самих-Арду события последних дней. По ответам Тед составил мнение о городском главе и пожалел, что не может заменить им Блоруда или хотя бы поставить во главе Юроби.

— Вернемся к делу, — оборвал беседу Тед, когда рассказ Блоруда начал увязать в деталях и уточнениях, появлявшихся в ответ на многочисленные вопросы Самих-Арду. — Мне доложили, что ты собираешься умирать здесь. Это так?

— Двери к Баалу открылись передо мной, впереди последние шаги. Путь бренной жизни подошел к необратимому концу, — посетовал Самих-Арду, словно извиняясь перед королем за вечный закон природы.

— Это жаль. Твоя помощь мне бы пригодилась. Если найдешь силы, подумай в оставшееся время над продовольственным снабжением. Мы быстро теряем южные земли, а обеспечены на сто дней в лучшем случае.

— Мои последние часы в распоряжении короля, — с готовностью предложил свои услуги Самих-Арду.

— Я пришлю тебе своего личного помощника, — пообещал Тед. Блоруд показал удивление, слегка повернув голову в сторону короля. Что еще за личный помощник? По правде говоря, Тед сам не знал, где возьмет надежного «личного помощника», который наладит ему связь с Самих-Арду за спиной Блоруда, но до вечера надо во что бы то ни стало кого-нибудь найти.

У здания, которое отвели под госпиталь для раненных при осаде, вместо кареты королевского советника стоял другой экипаж, куда более пышный и роскошный. Четырехместная черная карета, покрытая платиновой чеканкой, была запряжена четырьмя глобками. Животных украшали вышитые платиной чепраки и пурпурные попоны. Двенадцать верховых воинов в полных доспехах составляли эскорт. Шесть слуг стояли у дверей кареты.

— Это чье? — равнодушно спросил Тед, оглядывая чей-то шикарный выезд. Блоруд тем временем искал, куда подвинули его собственную карету.

— Это королевский экипаж, — ответил Блоруд, прочитав незнакомую Теду гербовую символику, украшавшую все: от вензелей на ручках до вышивок на попонах и клейм на упряжи. — Теперь мы знаем, чем Каризоах занимался после брифинга.

— Полный «Роллс-Ройс», — вырвалось у Теда. — А давно эта штуковина у меня есть? — уточнил король. Он не помнил, чтобы у него был особый экипаж и сопровождение.

— Карету закончили сегодня, я полагаю. — Блоруд что-то слышал о заказе для мастерской, но не думал, что готовое изделие поспеет в распоряжение королевского двора так скоро. Он надеялся, что у него будет возможность проверить, как Каризоах распоряжается самихской казной прежде, чем она окончательно иссякнет, но золотых сундуков в личном распоряжении самихского казначея, а ныне стольника, пока хватало, а после несчастья с Самих-Арду он за спасенное личным мужеством золото вообще ни перед кем ни отчитывался. — Замечу, что новый стольник короля имеет отличное от моего видение представительских расходы.

— Да, в размахе ему не откажешь, — подтвердил Тед. — Ладно, тогда разбегаемся. Вечером тебя не будет, как я помню?

— Король прав. — Блоруд отвернулся и быстро зашагал к своему экипажу, а Тед уселся в свой.

— Дворец магини Онри, — произнес Тед в звукопроводную трубу. По крыше дважды постучали, предупреждая о начале движения, и карета, качнувшись на рессорах, покатила вперед. — А как сделать, чтобы меня не слышали?

— Труба перекрывается рычагом, — ответил спереди невидимый кучер.

«Новая система, — подумалось Теду, — а что еще есть».

В шкафчике за стеклом Тед увидел маленький высокий чайник. Из носика шел пар. Присмотревшись, он заметил под ним миниатюрную жаровню с углями. Тед налил напиток в хрустальный бокал. Это был тот же утренний навар бодрящих трав — кофе, как он именовал его про себя. Горячий кофе в экипаже — Каризоах превзошел сам себя. Когда-то Тед был кофеманом: выпивал по два литра обычного кофе в день или по шесть чашек эспрессо. К сожалению, африканский кофе стал известен в арабском мире только в пятнадцатом веке, а Европе получил распространение и того позже, поэтому Теду редко удавалось насладиться натуральным напитком в странствиях по времени. Со временем он перепробовал столько эрзац-продуктов, что, по собственному мнению, мог написать про них целую энциклопедию.

Карета прокатила по главной площади. Тед взглянул на балконы своего дворца, потом пересел на другую сторону дивана и осмотрел самолет. Теперь самолет окружала стена из обсидиана с пиками наверху. Боевую машину денно и нощно охраняли двенадцать воинов и один маг. Желающих подобраться к ней за все время замечено не было, но если Сорд готовит диверсию, то самолет — самая очевидная цель. Сначала, разумеется, Тед Карвер, но вторым номером в списке Сорда на уничтожение точно самолет.

Где найти помощника между обедом у Онри и ужином с компанией подхалимов Каризоаха? Множество дел, которые приходилось держать в голове, разрасталось как бешеная раковая опухоль. Тед убедился в правоте человека, открывшего принцип Питера. Этот принцип организации бюрократии утверждает следующее: пока человек справляется со своими обязанностями, он движется вверх по карьерной лестнице. Как только он перестает справляться с делами, рост прекращается. Это приводит к тому, что почти все должности заняты людьми, которые не справляются с делами или скоро окажутся там, где перестанут справляться. Он ощутил это на себе. Как решать столько задач, если постоянно отвлекаться на ерунду вроде этого проклятого принципа? Карета остановилась.

Эскорт встал у парадного подъезда дворца Онри. Теду открыли дверцу и расстелили небольшой коврик из дубленой кожи. Стража Онри, обменявшись приветствиями с воинами сопровождения, впустила короля и брата Ракха внутрь, где их встретила Амала. Она сняла с Теда пурпурную накидку и бросила ее слугам.

— Мы не опоздали? — спросил Тед.

— Король всегда вовремя, — ответила Амала.

— Ты ллавари Лана? — спросил Тед. Разбираться в серых лицах тех, с кем он не виделся каждый день, оставалось тяжело. Худо-бедно он научился не путать ороши и ллавари, но типов супружества было еще два или три.

— Король прав, — подтвердила Амала.

— Нет проблем с ногами?

— Хожу осторожно, но подарок Сорда не на долгую память и бесследно забудется скоро.

Они поднялись по лестнице в сад на крыше, где Онри устраивала обеды. Стол был накрыт, но Онри пришлось поискать. Они с Воэлом лежали на диване в дальнем укромном уголке сада в окружении пышного цветника. Тед, видевший в мире доппельгангеров лишь степи, и не подозревал о существовании таких растений. Впрочем, он и в земных цветах дальше роз и гвоздик не разбирался, и, читая в одной книге, как шпажник простирал куда-то свой озерный скипетр, а склонившийся мокроногий посконник делал что-то с венком незабудок и барвинки, он видел перед своим мысленным взором пыльный справочник по ботанике, написанный невесть что означающим китайским иероглифическим письмом, а не романтическую идиллию.

— Король приходит в шуме и грохоте, с лязгом доспехов и под скрип упряжи, усталой пылью устлан путь пурпура, — проговорила Онри, продолжая смотреть вдаль, не поворачивая головы в сторону гостя.

— Обживаюсь потихоньку, — ответил Тед, разглядывая цветочное убранство. — Ты хотела говорить со мной. И у меня есть одно дело.

— Позовите Лана, замкнем круг равных, — попросила Онри, и Амала пошла за мужем. Звукопроводных труб во дворце Онри не было. Она чуралась их акустической инженерии по той же необъяснимой причине, по которой некоторые современники Теда избегали мобильных телефонов.

— Есть новости про Сорда? — спросил Тед, чтобы завязать разговор. — Мне докладывают, что он затих.

— Последнему потомку проклятого рода суета мелких душ не пристала. Он коротает дни в наслаждении обретенного успеха, и мелкие события приграничья — не его тревоги.

— Соленая вода приближается к нему так же, как и к нам. Раньше или позже и Сорду, кем бы он ни был, придется замочить в ней ноги.

— Что королевские доносчики думают про наступление вод океана, как мать дитя, земли в объятиях закутавших?

Водой Онри удалось немного расшевелить. Тед привлек ее внимание. Она привстала с дивана, дождалась, когда встанет Воэл и подаст ей руки, чтобы подняться самой.

— В моих рядах нет однозначной оценки этого явления, — не сказал Тед ничего.

— Когда бы я оказалась права, твою королевскую головку Сорд перестал бы занимать. — Онри была одним из немногих доппельгангеров, кто обращался к Теду напрямую. Любой другой сказал бы «голову короля Сорд перестал бы занимать». Вторым доппельгангером была Лимра, но с ней они почти не обсуждали дела, встречаясь только во фривольной обстановке спальни. Третьим, возможно, был Ракх, но он так мало говорил…

— Права в чем? — спросил Тед.

— В источнике воды.

— И что это?

— Не что, а кто. Давно верили, что Баал предначально был андрогин по природе, в одной сущности мужское и женское начало совмещая, но совершенство такое было сложно для тех, кого Баал избрал себе в рабы и слуги. Он отделил от себя женскую сущность, и в книгах тех немногих, кто рисковал ее словом наречь, женская часть Баала именуется Тиамат. Говорится о ней, что власть над водами, откуда жизнь вышла, присуща демонице безраздельно. И если я права и Тиамат нашла проход в наш мир, то Абруд Сорд лишь малая угроза, внимание от которой тебе отвлечь возможно без последствий.

— Тиамат, — повторил Тед, запоминая. — Блоруду известно?

— Как и многое, это имя для твоего советника знакомо.

— Я слышал, что раньше верили, что, зная имя демона, можно получить над ним власть.

— Пустые предрассудки.

— Именно, однако часть правды в этом есть. Зная имя, я смогу дожать Блоруда.

— Пройдемте к столу, — пригласил Воэл. Лан и Амала уже поднялись и стояли под руку.

— Тиамат! Ты об этом хотела говорить со мной? — продолжил Тед прерванный разговор.

— Чтобы подтвердить это, надо отправиться на место. Очень далекое место.

— Лететь нельзя, топлива осталось мало.

— Здесь пищи на прокорм твоей машине не сыскать?

— Нет, очень сомневаюсь, и это будет мой вопрос, но продолжай. Что с Тиамат и с местом?

— Твой советник знает это далекое место, волхвам оно ведомо. Узнай, где оно, и кругом равных мы отправимся в нелегкую дорогу.

Воэл вздохнул. Чандраллагона, откуда они кругом равных еле унесли ноги, ей было мало. Мало ей Абруд Сорда, который убил Рогвера и, если бы захотел, мог убить и его с Онри. Теперь она хочет пересечь океан, чтобы найти третью печать и, возможно, бессмертную Тиамат, уничтожающую миры в свободное от воссоединения с Баалом время. Не к добру это.

— Твой друг будто сомневается. — Тед заметил, как Воэл немного отсел от стола и от Онри.

— Король не знает, куда нам предстоит оправиться, — заметил в свою защиту Воэл, но Онри упрекнула его:

— Тревога бьется в запертых сердцах, как птица в холоде тенет, но сердца открытые не ведают тревог, они парят над бренным миром. Наш мир закрыт тремя печатями. Все три были открыты, и две открыты сейчас.

— Кто закрыл одну? — спросил Тед.

— Конечно, Абруд Сорд, глупый. Он же не будет жить над печатью, рассорившись с тьмой и умертвив, насколько то возможно, ее темнейшего посланника.

— Без деталей, пожалуйста, — прервал Тед. — Три или две, что дальше?

— Две нам известны, — влез Лан. — Одну мы видели в Чандраллагоне. Вторая находится в святилище Самиха и закрыта. Остается третья. Она где-то далеко в океане. Про нее известно только черным волхвам, из которых остался жив только Блоруд.

— Я поговорю с ним, — пообещал Тед. — Теперь к проходам. Нужен хороший специалист по этому делу.

— У тебя есть ключ к проходам. Чья помощь нужна хозяину ключа? Что ты хочешь пронести? — удивилась Онри.

— Себя. Положим, что вернуться домой мне не составит труда — я всегда легко нахожу дорогу домой, но как потом найти проход в то же самое место и время в этом мире? Будет не очень весело, если я вернусь через год, когда все кругом покроет вода.

— Главный вратник исчез, — начал перечислять Воэл. — Архимаг убит. Все жрецы, кто постиг мастерство проходов, погибли в святилище Самиха, а если кто-то выжил, то служит Сорду. Волхвы… Блоруд. Он может.

— Кто-нибудь еще? Блоруд меня напрягает.

— В том его естество, он долго служил тьме, и, как и все такие, он неизлечим. Когда он станет бесполезен тебе, я убью его, — пообещала Онри. — Ему давно пора разделить судьбу своего круга. Неполные круги вызывают сожаление и противоречат нашему чувству прекрасного.

— У вас погиб Рогвер или кто-то. Ваш круг тоже неполон.

— О нет, — не согласилась Онри. — Наш круг пятерых, и за столом нас как раз пятеро. Наш круг полон.

— Я? — переспросил Тед. — Но я не маг. Я не могу быть вам равным.

— Тебе не нужно мочь, тебе достаточно быть. Для многих внизу ты гораздо больше, чем просто маг, а здесь наверху ты в кругу равных. Это факт, как этот стол, как наша одежда, как я, как ты, как Лан, Амала или Воэл или эта каша.

Слуги принесли и поставили перед собравшимися «ледяную кашу». Тед уже обратил внимание, что пища доппельгангеров не хвастает разнообразием. Они знали три вида мяса: ящериц, коров и глобков, причем последнее почти не использовалось, так как глобки были дороги, а их мясо невкусно. Здесь произрастали пара овощей и несколько злаков, из которых они делали пресные каши, вкус которых доводили до съедобного с помощью различных трав. Обеденное блюдо магов не выбивалось из этой простецкой кулинарной схемы. Особенность ледяной каши заключалась только в подаче. Тарелки с обжигающе горячей кашей подавали на цилиндрах льда, которые остужали дно тарелок. Зачерпывая кашу по всей глубине, можно было смешать в ложке слои разных температур и тем потешить язык.

— Иногда она начинает говорить понятно, — заметил Тед Воэлу.

— Королю бы посмотреть на нее утром, — со смирением навеки обреченного вздохнул Воэл.

— Не стоит, — автоматически отказался Тед, почувствовав за этими словами рискованную, без необходимости усложняющую жизнь двусмысленность, которую Воэл вовсе не имел в виду. По утрам Онри действительно имела привычку нести невесть что, будто разбитое на осколки снов бессознательное вырывалось словами из ее рта вперемежку с градом подобранных в эфире потусторонних образов, и лишь спустя некоторое время она настраивалась на привычную, понятную окружающим речь.

— Не пустословь, король, — упрекнула Онри. — В кругу равных нет ни глупее меня, ни умнее, и каждый среди нас понимает, что говорят остальные.

— Оставим спор, — предложил Тед и вернулся к повисшему вопросу: — Есть у меня альтернатива Блоруду, чтобы устроить проходы в обе стороны?

— Есть, и ты с ней делишь ложе.

Предложение Онри оказалось для Теда неожиданным.

— Тьфу, а верно. Кое-кого мы забыли посчитать. — Перед тем как ответить, Лан сплюнул на пол слишком горячую кашу, которую неправильно смешал. Тед ободрился, увидев, что не у него одного возникли сложности с едой.

— Она никогда не была в мире людей, — отвел предложение Воэл.

— А тоже верно, — повторился Лан, накладывая заклинание на ошпаренный язык.

— Это ничто, — не разуверилась Онри, — Тед Карвер знает дорогу к себе домой, а первая жрица знает дорогу обратно. Им не придется искать сложные дороги и тревожить эфир.

— Все согласны? Синклит? Я-то не знаю. — Теду хотел услышать единогласное решение четырех магов.

Услышать он его не услышал, но Воэл, Лан и Амала вроде покивали, значит, скоро королю придется посвятить в свой тайный план Лимру.

Обед с магами закончился, и часы показали, что время возвращаться во дворец и готовиться к ужину, на который Каризоах обещал какую-то ценную в политическом отношении публику. Тед отбыл, и карета с шумом, грохотом и лязгом доспехов доставила его на соседнюю сторону площади, куда пешком идти было быстрее, чем весь кортеж разворачивать.

Во дворце, идя к себе, Тед столкнулся с советником. Тот куда-то торопился, хотя его экипажа у парадного подъезда не было.

— На пару слов, Блоруд. Мне нужно, чтобы ты открыл, где находится третья печать.

— Кто просил короля об этом? — замешкался Блоруд, не ожидавший, что с этим вопросом до него доберутся так скоро.

— Ой, не придуривайся. Ты отлично знаешь, кто мог о таком попросить, и подозреваю, что ты лучше меня представляешь зачем.

— Не самое лучшее время распылять наши силы и отпускать магов, — предупредил Блоруд. С королем не поспоришь, Блоруд знал, что когда Онри возьмется за дело, то будет действовать круто, как в Чандраллагоне, не щадя своих, а чужих и подавно.

— Мне нужно только место. Оно известно?

— Я пришлю королю все, что нужно, чтобы его отыскать. Неназванным королевским агентам известно, с чем они могут столкнуться, бросая вызов океану?

— В общих чертах.

— Я хотел узнать, прозвучало ли имя?

— Тиамат?

— Да, таковы и мои подозрения.

— Тебе известно и об этом? Много ли? — допрос советника продолжался.

— Тиамат — это легенда, которая родилась в нашем мире до традиции волхвов. Она принадлежит наследию проклятого рода. Спрашивай у жрецов, — предложил Блоруд, подразумевая, естественно, Лимру, — спрашивай у магов, — перекинул он мяч обратно к Онри, которая навела на него короля, хотя могла спросить напрямую. Они с магиней оставались на ножах, но личное не должно мешаться с вопросами безопасности королевства. Так думал Блоруд. Онри считала иначе, для нее все было так или иначе личное, а что не было личным, того и вовсе не было. Ее сад парил высоко над землей.

На том король с советником расстались. Ужин прошел скучно, Тед ничего в нем не понял. Ему представили каких-то перенесенных с обеда «промышленников», начальников всяческих артелей и цехов, главу торговой палаты, вернувшегося после побега и заступившего на место Храсавана, главу недавно учрежденного монетного двора и мелких управленцев калибром не выше этих, всего персон двадцать. Весь ужин они в один голос уверяли короля и друг друга о готовности работать на благо бла-бла-бла, как на приз, соревнуясь в красноречии. Ну уверили, и хорошо. Ни их лиц, ни имен Тед не запомнил. Без советника разобраться, кто есть кто, кто имеет вес, а кто в подворотне подмазал стольника, чтобы очутиться за одним столом с королем, было невозможно. Король насилу дождался, пока официальный ужин закончится. На прощание он, в соответствии с традицией всех политиков, уверил собравшихся в наилучшем положении дел в стране, каковое почему-то вскоре или прямо сейчас потребует от них новых и все больших усилий, и ушел в положенный час, как ни хотелось ему бросить гостей раньше.

Двенадцать часов позади. На сон осталось меньше пяти с половиной. Еще есть время перекинуться словечком с Лимрой. Каризоах внес в спальню вечернее питье, слуги сняли с Теда сапоги, кафтан и узкие брюки, помогая облачиться в вечерний халат. Слуги унесли одежду, ночью из нее выбьют пыль, сапоги почистят, и завтра она будет как новая. Каризоах пожелал спокойной ночи и вышел, оставив короля и первую жрицу наедине. В точный час пришла из своего дворца Онри, поставив на двери запирающее заклинание под сегодняшних ночных стражей — Лана и одного из братьев Ракха. Изнутри защитным заклинанием скрепила двери Лимра. Обычный порядок отхода ко сну был соблюден, но этой ночью дверям придется отвориться задолго до рассвета.

Как же утомительны все эти официальные приемы, благотворительные и офицерские балы, генералы, «промышленники», спонсоры и другие официальные лица. Легче посадить F-8 Crusader на палубу «Китти Хок» при боковом ветре в пятнадцать узлов, чем вынести один из таких вечеров. Придумывать отговорки, чтобы не ходить на такие застолья, — это низко. Манкировать гостями, даже малознакомыми и второстепенными, совсем без объяснений — не хватало гордости. Тед мог бы иронично заметить, что он просто солдат, если бы эта фраза не была затерта, опошлена и обессмыслена многочисленным употреблением со стороны лиц, которые простыми солдатами, то есть заурядными расходными единицами, никак не являлись. Он — герой, король, чудо и не может себя ставить ниже достигнутого уровня, если хочет сохранить связь с реальностью.

От разбегающихся мыслей его спасла Лимра. Ее нога оказалась на плече Теда. Надавив ступней на королевский затылок, она привлекла его к себе, и они несколько раз поцеловались. Пустое серое лицо первой жрицы сменилось синим чешуйчатым камуфляжем комиксовой Мистик. Мечта пятнадцатилетнего Теда осуществлялась спустя не годы, а целые жизни: такая пропасть отделяла Теда Карвера от того никогда не существовавшего техасского паренька, который рыбачил с палкой-острогой, обожал комиксы, реслинг и гонки в категории Top Fuel. С каждым днем, с каждым открытым проходом, вылетом, посадкой, выполненной задачей, пораженной целью, израсходованным боекомплектом эта пропасть росла, ширилась, углублялась. Его память давно не хранила события непрерывным, последовательным рядом, где одно событие, по аксиомам порядка, обязательно предшествовало или следовало за другим; эта река больше не текла, а покрылась льдом, развалилась на мутные осколки с острой режущей — только попробуй тронь! — кромкой, ткань памяти разорвалась на лоскуты и заплаты, стала как изрезанная монтажными ножницами кинопленка, эпизоды которой, не имеющие начала и конца, перемешались в непредсказуемость хорошо тасованной карточной колоды.

Вдвоем они свалились на кровать. Цепляющиеся за простыни суперчасы скользнули с запястья Теда и громко упали на пол — им ничего не будет. Когда Тед подобрал их, они показывали тринадцать с мелочью. Незнакомые звезды светили через окно. Внизу темным силуэтом выступала крыша чьего-то дворца. Тед заснул.

Глава 3. Из недр

Шум на улице разбудил Теда посреди короткой ночи. Он нашарил валявшиеся на полу рядом с кроватью часы, на ощупь ткнул в них пальцем, и большая кнопка подсветки раскрасила оранжевым экран, на котором горело четырнадцать часов. Кругом темнота. Что там снаружи происходит? Какая-то странная тишина и будто беспорядочный шум пробивается через нее откуда-то издалека. Легкая дрожь пробежала по стенам, будто едва различимое землетрясение тронуло дворец. Нехорошее предчувствие. Вспышка синего света за окном. Не близко. Из комнаты виден лишь голубоватый отсвет на крыше соседнего дворца. Сигнал тревоги? Но это не на площади. Где-то позади. С другой стороны дворца. Что с самолетом? Тед хотел встать, чтобы посмотреть, но рука Лимры уложила его обратно.

— Лежи, я проверю, — услышал он ее холодный шепот.

Что разбудило ее? Синяя вспышка, дрожь комнаты или то же неясное, что и Теда?

Зашуршали простыни, и Тед разглядел силуэт Лимры на фоне окна. Уже не Мистик, а Лимра, значит, дело серьезное. Она оглядела площадь.

— Здесь ничего не видно, — ответила она.

Под двумя ладонями двух стражей, в полном соответствии с протоколом безопасности, приотворились двери королевских покоев, и Лан юркой мышью скользнул внутрь. Его неприветливо шваркнуло заморозкой, предназначавшейся для незваных гостей.

— Что происходит? — спросил Тед, когда Лан, насилу отбившийся от заклинания, подошел к окну и, стоя бок о бок с первой жрицей, осмотрел то немногое, что было видно.

— Тревога на Раскатной улице, — ответил Лан, когда убедился, что в окно западных покоев никто не лезет и над крышами угрожающе не кружит. Конечно, дворец надежно охраняли снаружи, но кто знает, ведь шумная тревога может быть в одном месте, а пока она отвлекает внимание на позиции в городе, диверсионная группа врага может уже штурмовать дворцовые стены.

— Демон? — уточнил Тед. Давненько демоны не пробирались так далеко, уже дней четыре или пять.

— Это не то, что обычно. Демонов дозорные выстреливают без запуска тревожных маяков, — напомнила Лимра, прежде чем отошла от окна и приблизилась к кровати.

— Сорд? — продолжал выбрасывать в пустоту догадки Тед.

— Неизвестно. — Лан запустил из окна вниз нечто вроде бенгальского огня. — Что там? — крикнул он кому-то внизу, когда его фейерверк привлек внимание невидимого королю собеседника. Тед продолжал лежать на кровати в глубине комнаты, опасливо поглядывая на широкий, пустой, ничем не защищенный, без стекла, ставен и решеток оконный проем.

— Иду посмотреть! — Голос Онри донесся снизу, но был на грани различимого.

— Мне с тобой? — прокричал Лан. Теперь и внизу на площади начиналась какая-то суматоха. Количество неразборчивых голосов множилось, и Лану приходилось их перекрикивать.

— Будь с королем. — Голос Онри ворвался в окно оглушающим раскатом, теперь он гремел во всю мощь усиливающего звук заклинания.

— Куда выходит, то есть с какой стороны Раскатная улица? — спросил Тед, нащупывая на полу куда-то заброшенный в порыве вечерней страсти халат.

— Там, — указал Лан рукой на одну из глухих стен, точно определив направление на Раскатную.

— Туда выходят окна брифинг-залы. — Тед поднялся с кровати, и сердце его наполнилось великим предчувствием приключения. Это его город. Он стал его, когда он принял командование, иначе говоря — короновался. Это его дворец, его стража и его маги. Кровать тоже его, но призвали Теда не для того, чтобы он пережидал моменты опасности. — Идем туда, посмотрим.

— Здесь безопаснее, — заметил Лан, полагая, что королю будет комфортнее под одеялом, а не на сквозняке брифинг-залы, до которой еще дойти надо.

— А оттуда видно лучше! — отрезал Тед. — Марш!

Они вышли, и брат Ракха, продолжавший стоять на страже снаружи, хлопнул себя кулаком по груди в знак приветствия. На лестнице послышался мерный топот и лязг. В коридоре появилась дюжина воинов из гвардии. Каризоах послал снизу подмогу. С таким усилением Тед почувствовал себя вдвое увереннее, чем просто в халате.

Идя по коридору, Тед замечал, как никогда не видимые им доппельгангеры из дворцовой обслуги исчезали в потайных проходах за стенами. Ночные полотеры не ожидали встретить короля в необычный час и исчезали, чтобы не мешать отряду пачкать железными сапогами только что надраенные полы. Потайных ходов на пути оказалось неожиданно много.

Из брифинг-залы Тед, Лимра и Лан разглядели следы сражения на улице, которую Лан называл Раскатной. Что происходит на самой улице, было скрыто домами. Виднелись только отсветы заклинаний и звуки эха. Лан и Лимра, хорошо знавшие основные боевые заклинания, могли их расшифровать, но королю эти блики мало что говорили.

— Вернемся? — предложил Лан, когда все, что позволяла брифинг-зала, было увидено.

— Думаешь, я усну после такого? — нервно огрызнулся Тед, хотя ничего лучше нельзя было предложить. — Сколько туда идти?

— Что бы там ни случилось, Онри разберется, — заверил Лан.

— Маг прав, — поддержала его Лимра и взяла Теда под руку. — Пойдем спать.

Тед подчинился и вернулся в покои, под любимое одеяло.

— Чем можно закрыть окна? — спросил он, когда Лимра заползла к нему в объятия. — Мне говорили, есть какие-то бронешторы.

— Их делают только в Самихе. Там шумные улицы. В Юроби даже твой стольник их не раздобудет, если только не привез с собой, но тебе не стоит волноваться. Многие пекутся о тебе. Магиня и ее круг равных. И со мной рядом тебе мало угроз.

Под успокаивающую болтовню Тед на удивление быстро заснул, и стихающий шум магической возни больше не мешал его сну. О том, что произошло, король узнал утром на брифинге.

Ночной переполох начался с того, что по Раскатной улице, как обычно в это время, шли грузчики. По пустым улицам они ночи напролет вывозили на окраину Юроби камни разрушенной цитадели. Кочевники толкали нагруженную телегу, а бригадир из местных строителей показывал дорогу и понукал своих трудяг. Внезапно земля под ногами доппельгангеров задрожала. Сверху, с крыши дома, упало несколько камней, никого, к счастью, не задевших. Это было первое свидетельство того явления, которое Тед примет за землетрясение.

Грузчики остановились и тревожно прислушались. Что-то необычное шумело вокруг них и тысячей когтистых крыс скреблось то ли в стенах, то ли в земле. Не успели они и словом обмолвиться, как новый удар заставил землю содрогнуться, и сразу за ним через ровную брусчатку Раскатной прошла узкая трещина, в которую провалилось два колеса телеги.

— Бегите за дозором! — криком послал бригадир своих подчиненных. — Всех на Раскатную! — Больше живым его не видели. Кочевники разбежались.

Убежали они вовремя. Как только грузчики скрылись за углом, третий удар сотряс землю, трещина разъялась в расщелину и вся телега провалилась в образовавшийся провал. Бригадир едва отскочил. Осторожно вытянув вперед шею, он подошел к краю ямы, в которой исчезла телега, и присмотрелся в черноту ямы. Он увидел отблески уличных факелов на воде, стоявшей довольно глубоко, на два или три роста ниже уровня мостовой. Он рассмотрел разбитую телегу и опрокинутые блоки цитадели, уловил движение чего-то массивного, будто чешуя блеснула в тусклом свете факелов, но это были не буро-черные пластинки глобчьих шкур, а серо-синяя чешуя, которую он никогда не видел. Потом что-то выскочило из ямы и сильным ударом ниже колен сбило бригадира с ног. Он опрокинулся и сам не заметил, как соскользнул в яму, уцепившись в полете руками за край. Ноги заскользили по размокшей земле, не находя опоры, но пальцы, до крови раздирая кожу, судорожно вцепились в камень мостовой, что ломом не отдерешь. Бригадир хотел подтянуться, чтобы вылезти, но тут что-то снова ударило его, в глазах у него потемнело, и он свалился в провал.

Когда кочевники вернулись со стражей, из провала торчала часть огромного сине-зеленого чешуйчатого существа. Видимая часть превышала размерами стреломет, хотя до циклопических размеров головы ходячего кита ей было далеко. Существо занимало половину ширины улицы, а кит не прошел бы сюда, даже сплющенный вчетверо.

Стражи, оставив кочевников позади, подбежали на расстояние броска и метнули свои копья из закаленной магической стали, но перед ними был не демон, и копья лишь чиркнули по толстой чешуе. Без труда для себя отразив первый выпад, существо решило напасть на обидчиков. Проворно извиваясь, существо удлинилось, будто растянулось, и еще больше вылезло из проема, его пасть, в которую легко вошла бы груженая телега, распахнулась, длинный липкий язык выстрелил из глотки и присосался к ближайшему стражнику. Тот не успел выхватить оружие, как язык потащил его к пасти и затянул внутрь. Тремя рядами щелкнули зубы, смялись доспехи, хрустнули кости, брызнула кровь, и, прежде чем кто-либо успел что-то сделать, стражник был целиком сожран. Кочевники бросились прочь, но в другом месте Раскатной из трещины появился хвост существа и отрезал им путь к бегству. Стражники выхватили мечи, но прежде чем они успели броситься на врага, липкий язык отправил в прожорливую пасть второго из них. Подобраться к чудовищу на расстояние удара они так и не смогли, потому что, расширив вокруг себя проем, существо отделило себя от них глубоким провалом.

На счастье стражей, с другой стороны улицы показался один из дозорных магов, поднаторевший в боевой магии на истреблении Бааловых демонов. Чудовище получило с тыла заклинание магической искры, которое оставило в его крепкой чешуе кровоточащую рану. Искра разозлила существо и разбудила всех в городе, включая единственного человека. Оценив скромный успех, маг почел за лучшее позвать на помощь и запустил в небо тревожную ракету, которая привлекла внимание проснувшегося Теда отблесками синей вспышки.

Существо, блестя мокрой чешуей, развернулось, и его длинный язык распрямился в мага. Он оказался обвит чем-то липким и прочным, его руки были повязаны, и отбиться новым заклинанием он не мог. Язык потащил его в бездонную зубастую пасть, но жизнь мага не окончилась в утробе чудовища: один из стражей успел ударить по уязвимому языку мечом. Брызнула на мостовую склизкая кровь чудовища, но целиком перерубить язык у стража не вышло. Раненый отросток отлепился от мага и, волочась по мостовой, свернулся обратно в пасть.

С обеих сторон улицы прибежали новые дозорные; кого-то тут же послали во дворец к Каризоаху, кто-то со всех ног рванул к городской стене за стрелометным расчетом, а побелевший от страха маг, на ходу стряхивая с себя вонючую слюну, побежал за Онри.

Оставшиеся воины и маги сформировали фронты по краям улицы и из защищенной позиции вступили в бой с невиданным чудовищем. В возникшую из-под земли тварь летели копья и заклинания, мечи рубили чешую на хвосте, но ночной гость не оставался в долгу. Железные и деревянные щиты, которые находил длинный язык, порезанный, но не искалеченный удачным рубящим ударом, один за другим исчезали в пасти. Чудовище отрыгивало их перемолотыми и разорванными обратно в стражей. Когда солдатам показалось, что чудовище удалось потеснить и прижать к провалу, из которого оно появилось, тварь извергла из себя такую струю воды, что половина улицы оказалась затоплена, ряды стражей смяты напором, боевой порядок нарушен. Вместе с водой в стражу полетели деревянные щепки и железные обломки щитов. В довершение атаки из провала высунулись длинные тонкие клешни, которые начали без разбора молотить поваленных наземь воинов, и плохо пришлось тем, кто не оделся в дозор в полные латы и не вооружился крепким щитом.

Все же страже удалось без новых потерь продержаться против чудовища до прихода заспанной Онри. Заклинание молнии, которым начала атаку магиня, не причинило чудовищу заметного вреда, и больше от разряда пострадали стражи, стоявшие или барахтавшиеся по щиколотку в воде. На Онри нацелился чешуйчатый хвост с острыми наростами, но магический щит, загудев тонким бронзовым звоном, встал между хвостом и магиней надежной преградой. Онри обратилась в феникса, и спустя мгновение раскаленные когти огнекрылой птицы впились чудовищу в морду. В ответ оно издало булькающий звук и окатило феникса фонтаном соленой воды, применив атаку, которую уже отведала на себе ночная стража. Феникс обратился в облако пара, форма распалась, и Онри, изрядно промокнув, вернулась в свое обычное доппельгангерское обличье. Переломавшие немало костей клешни нависли над ней, но заклинание магического железа Онри выпустила быстрее. Вся улица оказалась под ураганным градом ее раскаленной шрапнели. Кто стоял, поспешили лечь и прикрыться щитами, защищаясь теперь уже не от ударов клешней, а от смертоносного гнева магини. Окровавленное чудовище получило такое множество рваных ран, что последнего натиска не выдержало и упало в яму, из которой появилось, но там продолжало двигаться. Оно попыталось скрыться, развернуться и уползти обратно в провал, но Онри заморозила воду в проеме. Чудовище было хладнокровным, и холод полностью парализовал его движения. На этом ночная битва закончилась.

На улице показался Воэл. Прикрытый защитным заклинанием, он невредимым прошел через шквал магического железа и оказался рядом с Онри, когда она морозила чудовище. Воэл помог Онри снять мокрую одежду и укрыл ее своим плащом.

— Большая была зверюга? — спросил он, поглядывая в сторону ямы, где еще медленно ворочался леденеющий зверь.

— Как я и предвидела, глубин морежитель, буритель дна. Гости эфира… — начала Онри.

— Отправляйся домой, ты дрожишь от холода, — перебил Воэл. — Я завершу, как условились.

— Он мне нужен целиком, — зевнула Онри на прощание, оставив возлюбленного заканчивать с чудовищем.

Воэл не ждал, что она уйдет так скоро, такая податливость была не в ее характере, но сегодня Онри была унижена (ее феникс испарили, не всякий маг испытывает за жизнь разрушение своей высшей формы трансформации), и кем унижена — бессловесной тварью, у которой была только крепкая чешуя и способность изрыгать воду.

— Как это было? — спросил Воэл у стража, который подошел посмотреть на проем и стоял ближе всего к магу.

— Жутко, — ответил воин, — и долгих лет света твоей звезде, маг.

Воэл провел пальцем по царапине на доспехах, оставленной колдовским железом. Шрапнель на излете цепанула по плечевой пластине, при прямом попадании страж остался бы без руки. Хотя его левая рука и так бессильно болталась под тяжестью защищающего ее железа. Воэл поднял руку стража, отчего тот скривился от боли. Внутренним зрением Воэл ощутил два перелома, он произнес заклинание для сращивания костей. Через день страж будет в порядке.

— Что тебя так поломало?

— Я сам не заметил, — оправдываясь, признался страж. — Факелы залило водой.

— Кто видел все? Кто был здесь с самого начала?

— Были какие-то кочевники из грузчиков. Разбежались давно. Трусы.

Как найти тех кочевников среди прочих? Их теперь столько ошивалось в городе без всякого порядка и учета. Никто, кроме самих кочевников, не понимал, кто есть кто и как устроены их лагеря. Работавшие в городе постоянно перемешивались с теми, кто жил за стенами. Воэл решил обратиться к Ракху: он сумеет разобраться в бурлящей массе, заполнившей улицы Юроби. Только вот Ракха во дворце нет. Король отправил его из города с каким-то поручением, но рядом с королем остались какие-то его братья, надо отыскать хотя бы одного из них, пусть отыщут тех, кто видел начало, но прежде надо вытащить с Раскатной улицы подземно-морское чудовище и выполнить поручение Онри.

Воэл остался наедине с работой и для начала на глаз оценил размер «морежителя» от пасти до хвоста. «Провозимся всю ночь и утро, — подумалось ему, отчего он нахмурился. — Сегодня это, что дальше? Сама Тиамат притащит сюда свою тушу? Но Онри знала, что это будет за существо, когда ее разбудили, хотя в битве ей это не помогло, значит, и Тиамат не подобраться незамеченной. Тиамат должна быть побольше этого моллюска».

Вслед за Воэлом появились званные им кочевники и разнорабочие. Кроме лопат и кирок они несли сети и копья с погнутыми в крюки наконечниками. С привязанной к древку веревкой такое копье превращалось в гарпун. Чудовище было пленено, и землекопы под руководством Воэла до утра вырубали его изо льда, земли, глины и остатков брусчатой мостовой. Потом на разгромленной до неузнаваемости Раскатной улице появились мастеровые строительной артели, которые тащили брусья для рычагов, веревочные блоки, лестницы, краны, тросы и особо крепкие рессорные подводы для перевозки обсидиановых плит. У Воэла был план.

Утро у Теда прошло в точности как и предыдущее: сброс времени на часах, утренний бодрящий отвар из трав, бритье, одевание, только носом он клевал больше обычного, да Каризоах решил лично проводить короля в брифинг-залу. Видно, хотел что-то сказать.

— Позволю себе поднести королю один ценный подарок, — сказал стольник, когда они оказались в коридоре, где кроме них и неотступного брата Ракха, всюду следовавшего за королем, никого не было.

В серых ладонях Каризоаха появился простенький амулет на грубом шнуре, но стольник не стал бы называть подарок ценным, если бы не извлек сейчас пред королевские очи нечто в высшей степени необычное. Даже королевский экипаж, который отгрохали на его деньги, стольник назвал «своим скромным вкладом».

— Что это? — спросил Тед, беря подарок.

— Это амулет Сорда, — пояснил Каризоах. — Наш архивраг дает такие амулеты своим самым ценным слугам и самым надежным сподвижникам, чтобы демоны не трогали их и те ходили в безопасности. Своего рода защитный артефакт и знак верности, отличие избранных, прочим он ставит волшебное клеймо. Мы проверяли: амулеты работают безупречно, демоны словно не замечают того, на ком есть такой амулет.

— Откуда же он у тебя?

— После снятия осады некоторые переметнулись от Сорда к истинному королю, — ответил Каризоах со своей любимой умеренной льстивостью, которая так подкупала Теда. — Некоторым из них больше нечем заплатить за услуги.

— Если всплыл один, значит, такие есть еще. Мы могли бы реквизировать их и распределить офицерам на передовой… — Король прервался, когда Каризоах смешливо фыркнул. — Что? — сверкнув в стольника глазами, спросил Тед.

— Это исключительно редкая вещь. Те, у кого они есть, тщательно скрывают это. Даже отбери мы несколько — а сейчас в стенах Юроби таковых амулетов, по моим подсчетам, не наберется и полной дюжины, — нет достаточно верных слуг, чтобы распределить их. Спрос на черном рынке огромен, как и цена, которая не измеряется золотом. Даже самому высокому королевскому слуге (Каризоах намекал на себя) потребовалась уйма усилий, порой самого низкого свойства, чтобы достать такой.

Тед понял, что у Каризоаха есть еще амулеты. Черный рынок, о котором обмолвился стольник, скорее всего, Каризоах сам организовал и сам покрывает, но с ценой и количеством, скорее всего, соврал не сильно, а дюжина или даже две на поле битвы погоды не сделают.

— Спасибо, через несколько дней мы еще вернемся к этому вопросу. Будем надеяться, что амулетов станет больше, сейчас же есть к тебе еще одно дело. — Тед обернулся проверить, нет ли никого в коридоре. После прошлой ночи, когда Тед увидел, насколько все стены пронизаны потайными ходами, он больше не доверял пустоте коридоров, но привычка посматривать осталась.

— Все, что в моих силах, ради истинного короля, — предложил свои услуги Каризоах.

— Нужно наладить связь с Самих-Арду. Говорят, он скоро отбросит копыта, коньки, ласты и что у вас говорится в таких случаях.

— Сядет на весы? — предположил Каризоах, запутавшись во фразеологизмах Теда.

— Его еще можно использовать, но нужен толковый вестовой для обмена мнениями с твоим бывшим боссом. Разумеется, мнения не должны уходить налево.

— Направо и в другие стороны, а приходить прямо к королю, — подхватил мысль Каризоах.

— Именно! Я думаю, кто-нибудь из ваших общих с ним знакомых, кто еще не при делах. Есть предложения?

— Никого, кто был бы связан со жрецами, магами или воинами, брать нельзя. В таком деле нужна известная проворность вкупе с легкой неиспорченностью нравов, — подумал вслух Каризоах. — Я бы посоветовал кого-нибудь помоложе. Я взгляну на отпрысков наших общих с Самих-Арду знакомых, кому легче доверие Самих-Арду будет завоевать.

— Выбери подходящего, пусть будет чемпионом по неиспорченности и пусть к вечеру доставит мне первое донесение из лазарета. Теперь пойдем, пока нас не хватились.

Каризоах согласно кивнул, и они, больше не останавливаясь, пришли в брифинг-залу.

— Сегодня никаких званых обедов, ужинов, полдников, — предупредил Тед стольника, прежде чем отпустить, — я инспектирую войска.

— Если таково желание короля, — согласно раскланялся Каризоах. Он дорого драл за эти обеды с гостей, но если сверх меры перегружать короля, то можно остаться без должности.

В брифинг-зале были все те же: серый кардинал Блоруд, постепенно уступающий свою серую роль Каризоаху, Кломвар, осторожный герой Чандраллагона, над чьими преувеличенными успехами уже нависла тень бесстрашного усердия Юрибрина, и сам Юрибрин — военная надежда и опора доппельгангеров на будущие времена, которые наступят, когда Тед их безвозвратно покинет. В том, что он скоро оставит мир серолицых, Тед укрепился после коридорного разговора со своим стольником. Ему становилось тошно в этом сером мире, душно в поспешно надетых королевских одеждах, тяжко от врученных регалий и воздаваемых почестей. Скорее разобраться с соленой водой, выбить Сорда из столицы, влепить ему «Томагавк» промеж глаз и валить отсюда ко всем чертям, но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

— Начнем с ночного катаклизма. — Тед жестом усадил поднявшихся для приветствия приближенных, и брат Ракха затворил за королем двери брифинг-залы.

— Ночью мы подверглись скрытой атаке из-под земли существом пугающих размеров. — Блоруд начал с очевидного, впрочем, в это утро король был последним в Юроби, кто этого не знал. — Существо в жестоком сражении пленено и сейчас находится у Онри. Его опасность для города при единичном нападении невысока. Боюсь вторгнуться в вотчину нашего храброго Кломвара, но его части уже проводят подготовительную работу и учения… тактику… для безупречного отражения таких атак в дальнейшем.

— Правда, — перебил советника Тед, — оставь говорить за Кломвара. Что это и откуда оно взялось? Это Сордовых рук дело?

— В этом я почти уверен, что нет. Это морское существо. По моему мнению, глубинное и донное. У нас нет знатоков в этой области, поэтому опираемся на старые записи. У Онри могут быть уточнения.

— Последний раз, когда я смотрел в окно, мы были не на морском дне. Что оно делает ночью посреди моего города?

— Оно пробурило ход, тоннель, который наполнялся соленой водой. Дойдя до центральных районов города, где дворцы и крепости стоят на глубоких прочных стенах и фундаментах, уходящих глубоко в землю, оно нашло преграду и выбралось наружу.

— То есть мы можем получить еще такие ходы? — спросил Тед.

— Мы проверяем почву, — заверил Кломвар. — Я отрядил несколько групп с земляными бурами.

— И этого достаточно? — язвительно произнес Тед.

— Они копают медленно, — на помощь Кломвару поспешил Блоруд.

— Так заставьте их копать быстрее! — потребовал король.

— Я имел в виду существ, — поправился Блоруд. — Эти донные черви копают медленно. С новым дозором за почвой мы будем обнаруживать их на подступах.

— Прослушивайте грунт с помощью труб, — предложил Тед. — Вы тут знатоки звуковых потоков.

— Мудрое решение, мы ждали только королевского одобрения, чтобы к нему приступить, — недовольно буркнул Кломвар, будто всю ответственность за внезапное нападение несправедливо повесили на него, хотя Тед и в мыслях не искал крайнего. Однако если бы он решил провести такой поиск, то оказалось бы, что Кломвар, занимавшийся обороной внутри Юроби, и был этим крайним. Чувствуя одновременно и вину, и несправедливость этой вины, Кломвар посчитал себя заведомо оскорбленным, но кем именно, он не знал, поэтому просто дулся.

— Расскажи про ход, — напомнил Юрибрин, чтобы подбодрить старого, маститого воина, и похлопал Кломвара по нагрудному доспеху.

— Мой отряд прошел по подземному ходу, — так же угрюмо отозвался Кломвар. Он не собирался отступать от своей обидчивости. Он же не ребенок, которого похлопай по плечу и попроси помочь с какой-нибудь глупостью, как он почувствует себя нужным, полезным, любимым и перестанет дуться. Нет, Кломвар перестанет дуться, только когда сам решит сменить сплин на радость.

— Ход разве не затоплен водой?

— Мы откачали воду.

— Далеко зашли? — потянул за ниточку Тед.

— До тех пор, пока могли отводить воду. Ход ведет на юг. Больше ничего достойного внимания. — Кломвар был не в настроении расхваливать свои успехи.

— Хорошо, что не на север. Это было бы странно, — добавил очевидное соображение Тед. Если вода идет на город с юга, то откуда еще могла пробраться к ним морская тварь. — Если это все на сегодня, то мы с Юрибрином поедем в… — Тед задумался. Он забыл, как зовется городок, где он просил развернуть первый артдивизион.

— Осимин, — подсказал Юрибрин.

— Я подготовил бумаги по месту, которым интересовался король. — Блоруд подал Теду папку. — Папка закрыта на королевский перстень, — предупредил он. Это означало, что всякая попытка открыть папку без приложения к печати королевского перстня приведет к яркому и стремительному самовоспламенению содержимого.

— Я отправляюсь верхом, — уходя, доложил Юрибрин. — Королю потребуется сопровождение регулярной кавалерии?

— Нет, я с гвардейцами, — ответил Тед.

— Тогда я уйду вперед. Буду ждать короля в Осимине у ратуши.

Юрибрин вышел. Тед подхватил папку Блоруда и небрежно бросил ее охраннику, который помогал ему таскать вещи, когда в этом возникала нужда. Брифинг закончился. Когда Тед вышел, Юрибрина с кругом равных уже и след простыл. Шустрые ребята. По дороге Тед остановил экипаж у дворца Онри и через стражу вызвал к себе магиню, чтобы вместе с ней ознакомиться с содержимым Блорудовых изысканий, таившихся в запертой черной папке. Тед не читал на языке доппельгангеров. Он бегло разговаривал, но, раз взглянув на их алфавит, решил, что прекрасно обойдется без обучения чтению и письму. Хватит с него одного раза с тем архивариусом — Паласар, кажется, его звали, — который несколько месяцев дрессировал его в арабском бог знает какого века. Повторять Тед не намерен.

Онри появилась в платье из листьев — настоящих, сброшенных с деревьев или кустов листьев. Платье было модного фасона, исключительной выделки, поэтому никаких ассоциаций с туземными одеждами у Теда не возникло. Он даже не понял, что в основу платья легли живые листья, потому что они были покрыты тончайшей платиной, слой напыления был настолько тонок, что листья сохраняли гибкость. Черные нити держали несколько слоев листьев, сопряженных между собой ужасно сложным образом. Большие листья лежали на спине, животе и бедрах, мелкие закрывали руки и плечи, оставляя Онри всю свободу движений.

— Прости, что потревожили твой сон, король! — Онри развела руками и села в карету.

«Вот это я понимаю, высокая мода, — подумал король, ткнув пальцем в мягкую ткань невиданного платья, — французские выскочки утопились бы в абсенте, увидь они такое. Интересно, что еще есть у здешних модниц? Теллуровые заколки, ирридиевые веера, сумочки чистого рения?»

— Мы справились так скоро, как только могли, — закончила Онри.

— Ничего, все нормально, — успокоил Тед. — Я достал, что ты просила. — Он кивнул на черную секретную папку Блоруда, лежавшую на сиденье рядом.

— Перстень, пожалуйста, — попросила Онри, повертев папку в руках. Ее тонкие пальцы нашарили под печатью воспламеняющее заклинание Блоруда, но советник будто готовил его с единственной целью: произвести на магиню впечатление. Эфирное заклинание, доступное только ей, Сорду и Блоруду, было прекрасно, утонченно, даже изысканно, Онри наслаждалась им с тем же вниманием, почти с благоговением, с каким Тед оценивал ее платье. Блоруд постарался на славу, за перебором всех хитросплетений эфирных нитей его заклинания можно провести и вечер, и ночь. Тед приложил перстень, и от прикосновения изящный цветок заклинания распался на голубые лепестки, быстро растворившиеся в эфире.

Исписанные дорогостоящими моментальными чернилами листы забегали в руках Онри. Все они были одинаковыми по цвету, размеру и почерку. Тед понял, что перед ним не оригиналы — Блоруд заставил кого-то сделать списки с различных источников. Пробежав лист глазами, Онри высовывала его в окошко кареты, после чего лист вспыхивал ярким пламенем и набегавший ветер развеивал пепел по дороге. В папке долго не находилось ничего, что захватило бы внимание Онри. Так продолжалось до последнего листа, который был исписан другим почерком; Тед узнал его — это была рука Блоруда.

— Твой советник подает самое вкусное на десерт, — заметила Онри и, сложив лист вчетверо, сунула в импровизированный карман между слоями листвяного платья.

— Ты нашла, что искала? — спросил Тед. Содержание листа его интересовало только по королевской обязанности знать все происходящее в его землях, его мысли были поглощены стрелометными батареями Осимина, поэтому подробное знакомство с листком он отложил на обратный путь или на еще больший срок.

— Нет, — ответила Онри, — твой искусный цензор оставил нас без многих вкусностей. Тут не хватит, чтобы открыть причину воды, но, вкусив сей пищи, я знаю, где смотреть источник всех тревожащих тебя, — замолчала она, интонаций показав, что фраза закончена. Саму Онри наступление соленой воды будто и не касалось.

— Где твой бойфренд? — поинтересовался Тед. — Ты не берешь его с собой?

— Хотела бы взять, но он приглядывает за Сордиком.

— За кем? — удивился Тед.

— За Сордиком, — повторила Онри, едва не добавив в конце «глупый». — Тот морежитель, который потревожил наш сон.

— Ты назвала это Сордиком? — переспросил Тед.

— А как бы ты его назвал? — сделав упор на «его», надулась Онри, будто, ляпнув свой, с точки зрения магини, грубый и неуместный вопрос, Тед компрометировал божественную поэтическую иронию ее выбора.

— Да нет, — замялся Тед, нутром почувствовав, что наступил на какое-то чувствительное, но невидимое место. Его такие женские возражения из ниоткуда всегда вгоняли в ступор. — Сордик нормально.

— Не нормально, а лучше не придумаешь!

— Окей, как скажешь.

— Сордик так плох после той трепки, что пришлось ему задать, — примирительно объяснила Онри, — но нельзя же было действовать мягче, он испарил феникса и намочил меня с ног до головы. — Ни слова о том, скольких он сожрал до того, как добрался до феникса. Другие для Онри существовали только изредка и в весьма умеренном количестве.

— Воэл ухаживает за ним? — не переставал удивляться Тед.

— Не только, за ним нужен глаз да глаз, а у Воэла их как раз два, нельзя, чтобы он выбрался и снова причинил вред. Надеюсь, он доживет до вечера.

— Кто? Сордик? Воэл? — уточнил Тед.

— Сордик, — в свою очередь удивилась Онри, — а Воэлу-то что грозит?

— Может, Сордик, откуда я знаю, — пожал плечами Тед.

— Вечером мы сможем на них посмотреть.

Теперь она говорила дело. Посмотреть своими глазами на тварь, которая под землей прогрызлась незаметная в город, разнесла под покровом ночи пол-улицы и сожрала несколько повидавших виды стражников, будет полезно, в голове может придуматься что-то ценное на будущее.

— Воэл будет жив, но я заберу от тебя Лана, — перешла Онри к своему «прошению». — Он стал серей обычного. Королевский сон, текущий за дверью, отнимает от него, хоть он и не говорит. Твои сны кислят вино его силы, пьют его жизнь и кромсают желания. Сестра, — Онри вспомнила об Амале, — не такова, как прежде, сон без объятий рождает тревоги, сосущие всякую бодрость. — Онри с лихвой реабилитировалась за излишнюю ясность, которая так безжалостно изуродовала смыслом ее предложение посмотреть морскую тварь. Тед утомленно потер глаза, пытаясь прогнать подальше душное словесное кружево. Из всего монолога он только понял, что она хочет кем-то заменить в ночную смену Лана, который устает стоять на стаже, а может, хочет и вовсе оставить его без магической охраны. Конечно, в этом случае Блоруд или Каризоах найдут ему другого мага на предпоследнюю линию обороны, но это будет не то же самое, что маг из круга равных. Ладно, пусть забирает. Если Онри включила его в свой круг равных, то он должен заботиться о Лане, как и Лан о нем.

— Видела такие? — Тед достал из внутреннего кармана камзола подарок Каризоаха.

— Из рук проклятого рода, — сказала Онри, брезгливо взяв пальцами амулет.

— Работает? — спросил Тед.

— Конечно, — ответила Онри, — пока власть над демонами в его руках.

— То есть он может перестать работать? — уточнил Тед.

— В любой миг настоящего, — подтвердила магиня. — Лучше выбросить.

— Отдам кому-нибудь, — согласился расстаться с подарком Тед. На передовой найдется немало воинов, кому он еще может послужить.

Амулет после слов Онри окончательно потерял ценность в глазах Теда. Ему лично он был не нужен, во всем королевстве он имеет самые низкие шансы встретиться с демоном тет-а-тет. Даже если потустороннего убийцу забросят прямиком в его спальню, у него есть Лимра, защита более надежная, чем какой-то амулет.

Сказать ли Каризоаху, что волшебные амулеты, за которыми он устроил такую охоту, могут в один прекрасный миг превратиться в хлам и бесполезный мусор, что обычно и происходит со всякими чудодейственными средствами, снадобьями, поделками, или пусть черный рынок процветает до самого обвала? Тед решил не говорить. Такие мелочи не его забота. У него есть Сорд, а для этого… А для этого надо заняться кое-чем другим, от чего его все время отвлекают дела. Он пилот, а не король, и пилоту стало не на чем летать. Нужно доставить в мир доппельгангеров топливо и оружие: заправщики, цистерны, высокоточные боеприпасы, корректируемые авиационные бомбы, крылатые ракеты. Нужно доделать начатое, раз и навсегда уконтрапупить Сорда смертельной передозировкой тротилового эквивалента, как следует приправленного шоковой реакцией организма на поражающие элементы. Для этого нужно современное оружие, а не стрелометы. Пока же Теду приходилось констатировать, что окружающий его роскошный платиновый интерьер королевского экипажа имеет мало общего с поражающими элементами и вообще никакого отношения к средствам доставки боевых частей.

По сути, Тед и сейчас, двигаясь с инспекцией войск в Осимин, нисколько не приближает победу. Он помогает защитить гражданских, это благородно, но по сравнению с главной целью лишь трата времени. Из этого вопроса можно выстроить большую этическую проблему со множеством противоречащих друг другу философских решений, но Тед привык решать их по своему вкусу, а не в согласии с многомудрыми размышлениями мыслителей. Все равно ответ на любую этическую проблему решается в соответствии со вкусом мыслителя, а рассуждения лишь подкрепляют и оправдывают его личный выбор, а заодно клеймят другие возможные решения как заблуждения.

Осимин встретил королевский кортеж глинобитными избушками и кирпичными домиками. В центре города разбитая батареями дорога перешла в ровную мостовую, и обрезиненные мягкой смолой колеса кареты приятно зашуршали по обсидиановым плиткам.

Кучер довез экипаж до ратуши и остановил перед соседствовавшим с ней особняком Осимин-Арду, где на пороге своего скромного жилища городской глава уже дожидался высочайшего гостя в компании Юрибрина. Воины, ехавшие верхом, сильно опередили королевский кортеж. Кроме высоких чинов у ратуши стояли и простые жители, среди которых выделялась кучка странновато выглядевших доппельгангеров. Тед не с первого взгляда понял, что с ними не так.

— Вы не лечите утрату конечностей? — спросил король у Онри, когда разглядел, что необычная группа перед ним — это калечные ветераны кампании против Абруд Сорда. Вопрос для Онри оказался непрост. Она никогда не задавалась целью лечить такие тяжелые повреждения, потому что три недели назад в мире доппельгангеров они были редки, как лунные затмения, да и не сильна она была в этой «ремесленной», по бытовавшему среди магов мнению, области Искусства; и все же вопрос Теда ее заинтересовал. Она стала рисовать в воздухе странные фигуры — некоторые из них сразу таяли, другие долго висели в пустоте неведомыми символами понятной лишь немногим колдовской игры. Онри окончательно ушла в себя, Тед оставил ее стоять у кареты и пошел знакомиться.

— Долгих лет света звезде короля истинного, — по обычаю поприветствовал короля Осимин-Арду, от себя добавив про истинность. Юрибрин, совершавший полное приветствие утром, только хлопнул короля по плечу. — Желаете отобедать? — радушно, но без лишней услужливости предложил Осимин-Арду.

— После, — отказался Тед. — Сперва взглянем на позиции батарей.

По итогам смотра Тед решил переложить всю организацию подвижной обороны на Юрибрина. Воин хорошо усвоил мышление в тактических единицах и был прирожденным тактиком не ниже полковника. Для того чтобы пойти выше, ему нужно было перейти на уровень выше, поднять свое мышление над оборонительной кампанией на укрепленных районах, достигнуть промежуточного между тактикой и стратегией уровня военных операций. Применять операции — достижение двадцатого века — в мире доппельгангеров было подобно попытке сыграть защиту Каро-Канн при игре в дурака, но на войне, как и в любви, все средства хороши. Тед задал Юрибрину вопрос, давно вертевшийся у него на языке:

— Как получилось, что у вас есть целая каста воинов, но нет ничего похожего на армию?

Юрибрин, изучавший историю традиций, кратко поведал королю прошлое своей касты:

— Когда-то давно были. До Баала все было как у людей: армии, отряды, дружины, воинские традиции. В те славные времена мы воевали с людьми по благородным законам. Мы устраивали походы в соседние миры, и не только к людям, но и к племенам саламандр и другим, чьи имена стерты в летописях. Да, мы воевали с людьми для развлечения, но это были добрые битвы. Поражение не грозило ни нашим, ни вашим истреблением. Мы не брали рабов, мы брали трофеи, сокровища.

Кто-то понимает? Почему такое случилось? Куда все это ушло? Мой род не такой древний. Я помню мир таким, как сейчас. Может, когда жрецы, волхвы получили совершенное оружие — Длань Баала, воины и превратились в осколок прошлого, сохранявшийся благодаря непрерывной цепочке родов, хранивших родовую память.

Блоруд, Кломвар и Юрибрин. У короля были хороший политик, сносный стратег, талантливый тактик, а сам Тед будет в середине круга. Так думал король, когда кавалерия сопровождала его обратно в Осимин. За обедом в обществе Осимин-Арду Тед был рассеян. Снова чувство, что он теряет время не на своем месте. Разве нет у него лучшего способа потратить себя? Король ни словом не вступил в разговор и, наскоро поев, умчался в Юроби, чем оставил градоначальников поселка в недоумении. Тед оставил позади и Юрибрина, и Онри, исчезнувшую после того, как они расстались. Тед ее не искал. Сидя в экипаже, за которым клубилась дорожная пыль, он отметил, что забыл про Онри. Она не попадалась ему, а специально он ее не искал. Придется лететь ей обратно самой.

Во дворце короля встречал Каризоах.

— Озарила удача светом путь ярчайшего на дороге его? — вежливо поинтересовался королевский стольник.

— Не жалуюсь, — отвечал Тед.

— Желает король отдохнуть с дороги или взглянуть на моего кандидата?

— Кто таков?

— Посыльный для особых целей, о котором давеча король мне задавал вопрос.

— Нашел? Где он?

— Я приведу кандидата в рубиновую залу трудов государственных, — ответил Каризоах, поименовавший по своим вкусам все комнаты дворца. Тед Карвер пошел в комнату, отобранную им под кабинет. В ней ощущался уют, которого не было в других комнатах. Дело было не в облицовке стен редким красным мрамором или удобной мебели. Во дворце все помещения, кроме предназначенных для слуг, были роскошны. Кто-то душу вложил, чтобы обжить и очеловечить рубиновую залу. Отвлекаясь от дел, Тед нередко оглядывал кабинет и думал, что стало с доппельгангером, который пошел на предательство и привел человека (кажется, его звали Баан) в святилище. Может быть, он погиб на улицах во время нападения демонов. Может быть, он сидит напротив Абруд Сорда и рассказывает, как лучше отправить лазутчика во дворец Теда Карвера. Может быть, он ищет кого-то в погибшем Рагене. Может быть, скрывается с мешком векселей в нейтральной Воленте.

На круглом столе, который не стоял на полу, а висел на пяти цепях, стояло «кофе», приготовленное по приказу стольника. Столешница, скованная из тысяч тончайших чередующихся листов золота и красной меди, была настолько тяжелой, что всех сил Теда не хватало, чтобы ее хотя бы подвинуть. Поскольку на стол Тед мог лечь целиком, по толщине столешница превосходила ладонь, а плотность металлов ему была приблизительно известна, он полагал, что стол весит тонн двадцать — почти, а может, и больше, чем снаряженная масса его самолета. В столе по кругу были полые ящики числом пятнадцать, но они не много отнимали от веса циклопического творения. Кто-то потрудился, чтобы повесить здесь этот монумент. Хорошо, что тот же персонаж не взялся заказывать подвесные люстры. Залезать под такой стол было боязно, даже зная, что он провисел без движения лет десять.

За дверью послышались голоса. Очередное потрясающее изобретение. В массивной двери был секрет, позволявший всем разговорам снаружи проникать внутрь, но в другую сторону дверь была непроницаема для звука, как сплошная каменная кладка. Каризоах, похоже, сам еще про этот секрет не разнюхал, иначе он не стал бы болтать. Тед получил редкую возможность посмотреть на другую сторону этого доппельгангера.

— Опусти руки, — одернул кого-то невидимого Каризоах. Тот же спокойный, ровный голос, и только Теду послышалось в нем что-то холодное, но король вчитал в слова стольника лишнее, потому что Каризоах говорил как обычно: — Стань! Дай посмотрю. Ровно. Вот так.

Послышалось шуршание оправляемой одежды.

Тед подал знак телохранителю молчать, чтобы не пропустить ни слова. Предупреждение излишнее — кочевник был нем, как двадцатитонный золото-медный стол.

— Не упоминай, что мы одного рода, — натаскивал своего фаворита стольник, — если ты меня подведешь, сгною на кухне, до конца жизни будешь котлы драить. Не смотри на человека прямо. Не превращайся. Не болтай. Слушай во все уши. Готова?

Каризоах постучал. Тед поднял палец и указал кочевнику на дверь. Телохранитель щелкнул механизмом потайной щеколды и распахнул двери перед стольником.

— Я привел королю…

— Да, давай быстрее. Кто он? — спросил Тед, окинув вошедших быстрым взглядом. Он сделал вид, что принял ставленника за мужчину. Он еще мог ошибаться.

— Ее зовут Праяса. Как я и говорил, она отпрыск одного из известных родов Самиха, и поручение…

— Да, я понял. Оставь нас. Мне нужно побыстрее со всем разобраться. — Тед замахал на стольника руками.

Они остались втроем.

— Не обращай внимания, — сказал Тед Праясе, которая осторожно поглядывала на кочевника, который старался быть вне поля зрения возможного подосланного убийцы. — Он что-то вроде мебели. Я сам не сразу привык. Тебе объяснили, в чем будут твои обязанности?

— Передавать письма, — ответила Праяса.

— Это так, но это будут особые письма. Ты одного рода с Каризоахом?

— Да, — ответила Праяса.

— Так вот, даже он не должен знать их содержание. Если он прислал тебя следить за моей перепиской, ты можешь сказать, и я позабочусь, чтобы он не наказал тебя. Вам ничего не грозит.

— Он очень осторожен. Ничего не говорил прямо.

— Я говорю прямо: ты сможешь передавать мою корреспонденцию без того, чтобы он или кто-то еще купал в ней свой нос?

— Да, если такова воля короля.

— Ты знаешь заклинания, которыми можно запирать письма?

— В окружении короля есть те, кого они не остановят.

Правда. Блоруд, Онри, Лан, Воэл — список тех, кто, зевая от скуки, справится с заклинаниями этой девчонки, можно продолжать, но беспокоиться стоит только за Блоруда, а его переписка короля с Самих-Арду не заинтересует. Наибольший интерес она вызовет у Каризоаха и Кломвара, которые занимаются администрацией королевского двора и города. Оба не смогут вскрыть письма без посторонней помощи.

— Ты можешь менять форму и скрытно ходить по городу?

— Могу ходить неузнанной.

— Это подойдет. Ты будешь носить письма к Самих-Арду. Придумай, как ходить незаметно, чтобы за тобой не смогли следить. При угрозе письмо лучше уничтожить.

— Мне ясна воля короля. Моя жизнь встанет между письмом и угрозой.

— И последняя мелочь: ты будешь писать и читать мне всю эту канцелярию, потому что я не владею вашим языком. Присядь, набросаем первое письмо.

Из ящика Тед извлек папку с листами и кожаный конверт, предназначенный закрываться на заклинание. Он бросил писчие принадлежности на стол, и Праяса села за работу.

В первом письме Тед известил Самих-Арду о планах создания динамической обороны поселений вокруг Юроби и поинтересовался его мнением.

— Если вернешься ночью, когда мои двери закрыты, передавай письмо через одного из двух ночных стражей. Обычно стоит маг и кочевник. Лучше через кочевника.

Тед не доверял магам, потому что они могли преодолеть защитное заклятие на письме, но именно его безграничное доверие кочевникам обернется печальными последствиями.

Праяса убежала с первым письмом Самих-Арду. Тед вышел из дворца, пересек площадь и вошел в жилище Онри. Магиня звала его посмотреть на Сордика. Онри еще не вернулась. Воэл, первый из магов круга равных, кто столкнулся с королем, встревожился этим известием. Он ожидал Онри вместе с королем. Что могло задержать ее в Осимине? Поручив развлекать короля Лану и Амале, Воэл обернулся птицей и отправился в степи на розыски.

Втроем они спустились в подвалы дворца Онри. Самые нижние подвалы всегда подтапливали грунтовые воды, ставшие в последние дни солонее обычного. Мутная вода стояла по пояс, в ней лежал донный бурильщик, захваченный на Раскатной улице. Чтобы чудовище не прогрызло путь на свободу, его морда была обвязана стальными канатами на манер сеточного намордника. На замшелой кладке стен виднелись только следы хвоста, которым Сордик бил по всему, по чему мог попасть.

— Подох, — сказал про зверюгу Лан. Ступени уходили в затопленный подвал, как в купальню. Лан сплюнул с лестницы в воду и остановил всех: — Дальше не пойдем.

— Давно подох? — спросил Тед.

— Утром. Хорошо, что тут холодно, не скоро протухнет.

— Как вы его сюда затащили? По этой лестнице и глобк не пройдет. — Тед указал на крутой спуск.

— Уменьшили, разумеется. И Воэл в иные дни бывает на что-то годен, — объяснил Лан, то ли с иронией, то ли уничижительно помянув товарища по кругу равных.

— Что-нибудь интересное нашли?

— Я не понимаю короля? Что интересного в дохлом морском чудовище?

— Вы не вскрывали его? — удивился Тед.

— Как это? — в свою очередь удивился Лан и, когда Тед объяснил, озадачился: — Король хочет отведать его мяса или пустить на припасы?

— Нет! Посмотреть, какие у него слабые места, как оно устроено, где мозг, где нервные узлы, куда бить. — Тед терял терпение, как можно не понимать таких элементарных вещей, но у магов был другой, менее аналитический подход к постижению мира. Лан понял, чего хочет Тед, но не пришел от замысла в восторг:

— Если такова воля короля.

— Да, — подтвердил Тед, — такова воля короля. Если сложно резать тушу целиком, уменьши его или Воэла попроси.

— Это не сработает, — бросил через плечо Лан и снова недовольно уставился на огромный кусок мяса, который ему приказали разделать, как какому-нибудь мяснику.

— Уменьшение не меняет сам предмет. Заклинание перемещает его в необитаемый подмир, оставляя маленькое отражение в нашем мире. По этому отражению маг восстанавливает предмет, переносит его обратно. Трудно уменьшать живое. После такого путешествия живое часто возвращается мертвым, но Воэл все сделал верно. Животное умерло от ран, а не при переносе. Над отражением нельзя ничего делать, иначе отражение разрушится, связь утратит силу и вернуть предмет станет невозможно или очень тяжело, — Амала доходчиво объяснила Теду ограничение заклятия уменьшения.

От магов Тед поспешил обратно к королевским обязанностям и высидел еще один официальный ужин с отобранной за взятки публикой. После ужина последовал дебрифинг. Юрибрин показал на карте перемещения батарей, растягивающихся вокруг Осимина, а Блоруд дал последнюю сводку по затоплению земель. Кроме этого, волхв заметил Теду:

— Не так давно король получил от меня списки касаемо сущности, именуемой Тиамат. Если эти списки попали к тому, кому я думаю…

— Онри ты имеешь в виду, — уточняюще вставил Тед.

— …то я бы также просил короля передать вслед тем спискам мои пожелания безопасного пути и удачного возвращения. Действовать необходимо быстро.

— Нет вестей от Сорда?

— Архивраг по-прежнему дремлет в своем логове, и сам Баал не ведает, какие черные сны грезятся сему мятежному уму, дабы быть воплощенными наяву, когда наследник проклятого рода проснется для мира.

— Мы будем наготове.

— Будем, король, — поклонился Блоруд не телом, не головой даже, а всего лишь кончиком носа.

Предстоял разговор с Лимрой. Тед не собирался просить от нее ничего особенного сверхъестественного, если не считать за таковое открыть проход из мира доппельгангеров в мир людей. Жрецы умеют это делать. Тед владеет артефактом, ключом от проходов. Будет ли Лимра задавать много вопросов — это тревожило Теда. Сделать предстоит немало, и чем меньше доппельгангеры будут знать, тем лучше. Смысл машины судного дня, как сказано у Кубрика, в том, что о ней знают; но то абсолютное оружие, которое готовил явить миру доппельгангеров Тед, лучше до поры держать в секрете.

— Ты отправишься со мной в мой мир? — спросил Тед, когда остался с Лимрой наедине.

— Зачем? — спросила серолицая жрица.

— По последним данным, нам нужно больше оружия.

— Я последую за тобой.

— В этом и дело. Я буду следовать за тобой. Мне нужна твоя помощь с проходами.

— Я проведу тебя.

— Но ты никогда не была в моем мире?

— Я нужна, чтобы вернуться сюда, а в твой мир мы попадем легко. Когда мой король поведет небесную колесницу дорогами бессмертных странников миров?

— Завтра.

— Ты назначил преемника?

— На утреннем брифинге я объявлю Юрибрина главнокомандующим армией, Кломвара — Юроби-Арду, Блоруда — моим заместителем, а должность Каризоаха объявлю несменяемой. Этого будет достаточно, чтобы они хотя бы не убили друг друга.

В западные покои ночного отдохновения постучались. Тед кивнул, и Лимра отворила двери. На пороге стояли Лан и кочевник.

— Онри и Воэла нет, — сообщил Лан.

— Магиня сегодня не пришла? — спросила Лимра. — Тем проще.

— Послать на их поиски? — встревожился Тед.

— Рано, — ответил Лан. — Онри это не колышет, но Воэл знает, как дать знать о себе. Утром можно, если не получим сигнала.

— Вы в карауле?

— Как всегда, — подтвердил Лан.

— Тогда закрываем, — распорядился Тед, и двери опочивальни закрылись на всю ночь. — Надеюсь, сегодня обойдется без происшествий!

Ночь прошла тихо. Ничего тревожного не случилось. Случилось кое-что другое. Маленькая случайность, которая могла затеряться среди тысяч других таких же ежедневных случайностей, однако судьбе было угодно зацепиться за этот необязательный пустяк и сплести вокруг него заговор, который резким черным мазком войдет в и без того страшную картину Разгрома. Склонные искать в деяниях судьбы намеки на справедливость могут углядеть, что тем самым она уравняла счастливую, но такую же случайную встречу Храсавана с главой торговой палаты, однако мы находим в играх судьбы со следствиями и случайностями не больше справедливости, чем в том, что за выпавшим орлом иногда выпадает решка.

Праяса вернулась с письмом Самих-Арду, которое умирающий городской глава написал королю. Как и велел Тед, Праяса передала письмо кочевнику. Тот повертел письмо в руках и спросил Лана:

— Можешь прочитать его, маг?

— Смеешься? Это школярское заклинание распутает и сдуватель пыли со жреческих свечей.

— Ты прав, маг. Я — охотник на кроликов, но я могу снять заклинание с письма.

— Тебе слабо!

— Я могу снять, и я сделаю это, но сможешь ли ты поставить его обратно?

— Тебе известно, что почерк нельзя подделать и снимать заклинание будет первая жрица, но я — я могу сделать и это, но только если я сам сниму защиту гонца. Ты снимешь заклинание, но разрушишь его, я же сохраню его и верну потом на место!

Лан не скоро узнал, что кочевник обвел его вокруг пальца. Никто из охотников не мог справиться с заклинанием даже начинающего мага, но Лан был настолько искушен в Искусстве, что сильно переоценивал способности других. Еще Лан был сердит на короля за то, что тот заставил его, как мясника, истязать плоть огромного мертвого животного. Это раздражение и отсутствие Ракха привели к тому, что он легко согласился на пари. Лан, не повредив, оторвал заклинание Праясы, и они вдвоем прочитали письмо.

После формул вежливости новому королю Самих-Арду подробно изложил свои прошлые планы, которые не успел и больше не успеет исполнить, и делился новыми идеями. Ничего революционного в письме не содержалось. Как управлять землями, которые снабжают Юроби. Как вести городские дела. Как запустить свой монетный двор. Как выпустить векселя, если золото иссякнет. Как установить сношения с лояльной Сорду Волентой. Как поскорее избавиться от кочевников. Договор с племенами Самих-Арду посчитал большой ошибкой, простительной по спешке и неопытности короля и исправимой. Следовало только найти подходящий повод, и кочевникам можно смело указать на заболоченные соленой водой земли, откуда они и пришли.

Когда письмо было прочитано, Лан вернул заклинание Праясы на место. Утром король прослушал зачитанное Лимрой письмо, не подозревая, сколько глаз успели погулять по его строчкам до главного адресата. Кроме кочевников Самих-Арду не любил Блоруда, однако против черного волхва он высказывался настолько иносказательно, что сам Блоруд не понял бы, что Самих-Арду настраивает короля против него. Тед, как и собирался, оставил переписку с Самих-Арду в секрете от советника, хотя Блоруд мог оказаться тем единственным, в чьих силах было предвидеть, распознать и предотвратить беду, вызванную этим письмом.

На брифинге Тед объявил, что отлучится домой на третий день, и сделал назначения, о которых говорил с Лимрой, однако чрезвычайные обстоятельства задержали его в мире доппельгангеров немного дольше.

Глава 4. Брат врага короля пауков

Из земли вырвалась рука. Черные пальцы изучающе погладили траву и прелые листья вокруг и наткнулись на камень. Рука согнулась в локте, потянула за камень, и из черных комьев грязи показалась голова. Существо, некогда бывшее человеком, выползло из неглубокой могилы. «Что происходит?» — мелькнул в спутанном разуме бессильный вопрос. В деревьях и скалах не было ответа. Молча стояли, красуясь зелеными узорами мха, серые утесы. Молча возвышались стволы елей и дубов. Для природы, давно покинутой некогда населявшими ее духами, ничего не происходило, и даже мертвец, выбирающийся посреди бела дня из могилы, не потревожил ее тихую жизнь.

«Мерлин! — молнией вспыхнуло в голове знакомое имя. — Я — Мерлин!»

Холодный осенний воздух вошел в свалявшиеся за тысячу лет легкие пленника могилы и вырвался изо рта горячим паром. «Я — живу! Я вырвался».

— Моргана! — позвал оживший мертвец тень своего далекого прошлого, имя, которое дрожало на его устах, когда он умирал. — Моргана! — Но лес молчал. Фея, которая свела Мерлина в могилу, давно разделила судьбу своей влюбленной жертвы, а зов волшебника был слишком слаб, чтобы поднять злую волшебницу из могилы. Голос, пробудивший ото сна Мерлина, был громче. Сила, стряхнувшая с него оковы смерти, — могущественней.

— Моргана? Артур? Утер? Мордред? — безответно звал волшебник ушедшие тени, но никто не явился ему из глубин ушедшей эпохи.

Мерлин посмотрел на свои руки: костный остов лохмотьями облегала полуистлевшая, почерневшая от столетий в земле кожа, но магия текла через тело, как и раньше. Почва, деревья, ветер, солнце, облака — все находилось в положенной гармонии. Источника магии, позвавшего его к новой жизни, поблизости не было, но он чувствовал его на расстоянии. Мерлин узнал бы его из тысячи других:

— Длань Баала, — выговорил живой труп и снял с руки жука-рогача. Волшебник повертел насекомое перед глазами, но жук не оценил интереса к своей скромной особе. Он спешил вернуться к своим жучьим делам и недовольно молотил всеми шестью лапками по воздуху. — Ползи! Ползи к неизбежному, маленькая жизнь, — напутствовал волшебник и опустил жука на камень.

Волшебник долго лежал без движения, слушая лес и суетный быт мириад его обитателей. Тысячу лет пролежал он в могиле, но даже когда тело его было мертво, а дух томился в плену снов, он иногда видел и слышал этот лес над собой, как человек, уснувший у ручья, убаюканный его тихим журчанием, обязательно увидит во сне воду. Благодаря снам он хорошо — будто видел своими глазами — помнил, как покидали лес духи, как старели и умирали прекрасные нимфы, как погибали от рук охотников опасные фейри, как навсегда засыпали в цветах эльфы, как, прощаясь с ним спящим, уходили странствовать в эфир мудрые дриады. Сейчас в лесу едва ли остался кто-то кроме самых хитрых тварей и зарывшихся в глубокие норы скрытных подземных народов.

От созерцательной отрешенности Мерлина отвлекло появившееся видение. Волшебник различил колебания эфира, из колебаний образовался проход, но не дриады вернулись приветствовать волшебника — из прохода вышло неприятное серолицее существо. «Как бишь их зовут?» — напряг Мерлин потрескавшуюся за время долгого сна память.

Волшебник разглядел, что существо пришло не во плоти. Это было отражение, посланник, призванный сообщить ему что-то. «Доппельгангеры!» — вспомнил Мерлин. Этих серых пришельцев называли доппельгангерами. Тревожные гости из соседнего мира… Когда-то они были мастера иллюзий и обмана…

— Кто ты? Зачем разбудила меня? — просипел Мерлин, ворочая полуразложившимся языком, явившемуся из эфира отражению. Для такого старого трупа язык у него хорошо сохранился.

— Я не будила тебя, волшебник, — ответила потусторонняя гостья.

— Кто ты? Зачем ты здесь? — снова спросил Мерлин, поменяв один вопрос на другой, но главный оставив без изменений.

— Моя имя — Лимра. Я — великая жрица своего народа. Я пришла взывать о помощи, потому что великое бедствие постигло мой народ.

— Взывать ко мне? Не рано ли? — Мерлин грустно рассмеялся безгубым ртом. — Что тебе до меня, великая жрица народа-обманщика? Ты взываешь ко всем, кто, сон смерти стряхнув, на свет пролез из земли?

— Сон твой нарушен, потому что реликвия древняя нами утрачена, гнев Баала бродит по землям нашим, на ваши грозит перекинуться, пока оружие древнее не возвратится хранителям, которых темнейший владыка оружию воли своей прямо назвал.

— Довольно стрекоту! — крикнул на призрачное видение Мерлин. — Вижу, слогом древним владеешь ты, тварь бестелесная, но имя Баала при мне не тревожь понапрасну. Длань Баала сейчас у людей? Да, истина. Она разбудила меня! Как вы допустили утрату такую, хранители жалкие?

— В наш мир пришел на беду и погибель великий волшебник: зовут Мельхиором. Знание Искусства средь людей величайшее и низкое предательство в наших рядах судьбу Длани решили.

— И теперь Длань колесит по дорогам в руках какого-то блистательного недоучки, который сам не знает, что попало к нему в руки. Как он взял ее? И людям храбрейший лик Длани в тягость, до дрожи не радостен.

— Сила Длани над ним не властна: был он подобен древним героям, старец могучий. Едва овладев ей, отверг Мельхиор могущество Длани, как человеку пристало.

— Я не припомню, чтоб ваш народ обращался за помощью. В те времена, что я помню, ваша раса не из немощных круга первой на бой вызывалась.

— Войной междоусобной гнев Баала пролился на нас. Растерзаны города доппельгангеров. Демоны бродят меж нас, смерть умножая. Земли затоплены солью. Сама владычица Тиамат оказала нам честь конец наш ускорить. Мы смело сражались, но мужеством не всякая битва решается. Мы воинов послали за Дланью, принц Бальцер среди них, наследник высокого рода. Он скорее умрет, чем исполнит обет, ведь Мельхиору нет равных средь нас, кроме одного.

— С добрым утречком, Мерлин! Скушай яйцо и теплого эля отведай, родимый! Так я хотел бы от смерти проснуться, но вместо этого слышу я об оружии древнего бога, какой-то вражде доппельгангеров, великом волшебнике, равном чуть ли не мне самому.

— След Мельхиора ищи в землях далеких. Андзороканд, мертвый город найди под песком. Там начало всего.

— Сгинь! — Мерлин бросил в призрачного доппельгангера горсть сухих листьев. На лету листья превратились в стаю огненных летучих мышей. Волшебные зверьки набросились на призрак, окутали Лимру пламенем, и ее отражение растаяло в проходе, из которого появилось.

Поглядев на себя, Мерлин понял, что выглядит самым неподобающим для живого существа образом. В таком виде только некромантов сгнившим мясом соблазнять. Мерлин лег на спину, широко раскинул руки, раздвинул ноги и сосредоточился на заклинании. Первая проба волшебства в новой жизни. Отогнать призрак — это легко. Создать новое тело — совсем другое. Сил для такого заклинания много не надо, ведь создавать тело для волшебника будут другие, но знание Искусства требуется высочайшее.

— Придите ко мне, голодные. Придите, маленькие прядильщики, — тихонько позвал Мерлин не человечьим языком, но на неведомом людям наречии, понятном только жителям леса. Паучий шепот волшебника полетел с ветром, заструился в шелесте листвы, зазвенел в паутинах, потек по корням деревьев и достиг миллионов существ.

Скоро тело Мерлина облепили мокрицы и мертвоеды. Полчища прожорливых насекомых съели с его костей всю гниль. За ними настал черед пауков. Прирожденные ткачи облепили скелет волшебника, заключив его в живой кокон. Их паутина слой за слоем покрывала живые кости, а волшебник наполнял паутину жизнью. Пауки-сенокосцы сплели мышцы, пауки-волки — кровеносные сосуды, пауки-муравьеды — жилы, мешкопряды — органы, скакуны ткали кожу, а пауки-рыси соединяли все части тела волшебника воедино. Трудолюбивое воинство пауков работало всю ночь. К утру их кропотливая работа была закончена. Мерлин поднялся и поблагодарил пауков:

— Вам благодарен я, усердное племя, клятвой старинной, жизнь за жизнь обещающей. Одного из вас воскрешу или за смерть одного смертью воздам. Покуда я жив, приходите за платой, после не будет меня.

Пауки, получив с волшебника не по работе щедрую клятву, разбежались. Этой клятве предстоит стать поводом к большой вражде, которая тянулась так издалека, что Мерлин и думать о ней забыл. Если бы помнил, если бы был, как всегда, начеку, то не стал бы он раздавать необдуманных обещаний паукам, с которыми, как говорят знающие люди, и в спокойные годы надо держать ухо востро.

Волшебник осмотрел новое тело, которое пауки за ночь сплели на его скелете. Тело было совершенным, кожа гладкой и настолько безупречной, что походил он более на живую куклу, на статую, чем на человека из мяса и крови, но скоро эта беломраморная свежесть пройдет. Тело уже начало стариться и будет становиться более человеческим. Мерлин поднял руку и ощутил приятное тепло в подушечках пальцев, органах, которыми он оттачивал сложнейшие грани колдовского Искусства. Он поднял на ладони заклинание всевидящей сферы. Громкое название для заклинания, которое всего лишь открывает скрытых волшебными покровами врагов, но не врагов искал Мерлин. Он посмотрел в сферу, которая висела перед ним круглым зеркалом, чтобы увидеть свое отражение. Он вызвал ее только взглянуть на свое новое лицо, которое нельзя было узреть никак иначе.

Мерлин нашел, что лицо его молодо — слишком молодо, на его вкус. Пауки сделали его четырнадцатилетним, натянули на скелет самое молодое тело, какое смогло налезть на полностью развитые кости. Хотя четырнадцать, пятнадцать, с натяжкой шестнадцать лет ничем не хуже любого другого возраста. Не имеет значения, четырнадцать или шестьдесят, — люди во все времена обращают больше внимания на одежду, чем на возраст.

Пришло время прикрыть наготу и облачиться подобающе людскому обществу, в котором предстоит ему странствовать. Мерлин не стал звать помощников, а сам связал рубашку изо мха шестью спицами сухих травинок да четырьмя крючками из вязовых веток справил такие же чулки. Получилась хорошая длинная рубаха, спускавшаяся ниже пояса, но выше колен, и чулки, заходившие выше рубахи. Для куртки он содрал со ствола неохватного дуба кору, сколько хватало роста, размял ее руками до мягкости дубленой кожи, скрепил в семидесяти местах заклепками из кварца, в избытке валявшегося под ногами, и надел на себя поверх рубахи. На сапоги он нашел два крепких пня. Он выдрал их из земли, оборвал корни, из которых тонкие пошли на шнуры, затем из пней он вытащил сердцевину, сунул в дырки ноги и кулаками отдубасил древесину, пока она не стала впору. На первый взгляд одежда походила на человеческую, нужно было хорошенько приглядываться, чтобы заметить, что одежда сшита без ниток, а сапоги сбиты без гвоздей. Этому трюку маскировки под людей он научился у друидов в стародавние времена, когда друиды еще не враждовали с людьми и магами.

Такого же успеха с заклинаниями, какой сопутствовал ему с портняжным делом, у Мерлина не получилось добиться. Первое же заклинание, требующее не только мастерства, но и силы, — превращение в птицу — передутым бычьим пузырем лопнуло на Мерлине, обдав его, как из ведра, ворохом мелких перьев, предназначенных для его будущей формы.

Получив в нос, уши и глаза дождь из мелкого пуха, волшебник долго чихал и отряхивался. Все не так! Новое тело было ему незнакомо, далекий источник магии больше раздражал его, чем питал, — этими причинами объяснил он себе неудачу. Он-то возомнил воспарить над миром огнедышащим драконом, поймать воздушные потоки, текущие к ледяным шапкам Гималаев, подпирающих небо. В полдня грезил он достичь на чешуйчатых крыльях далекого Андзороканда. От этой дерзкой затеи пришлось отказаться. Какой, к дочерям Галатина, дракон, если он в птицу не может обратиться?

Три дня пробирался Мерлин через лес, как говорят в народе, на своих двоих, прежде чем встретил первого человека. За три дня в лесу он убедился, что от гранитной крепости его былой силы остается не больше двух вершков навоза, годящихся пугать призраков и болтать с пауками. Прежде чем искать Длань, нужно отыскать новый источник магии. Если Мельхиор взаправду так силен, как говорила Лимра, сейчас с сим сильнейшим в Искусстве лучше не враждовать. Три дня пошли на пользу и Мерлинову телу: на лицо легли тень усталости и царапины от веток, спина согнулась от необходимости постоянно пригибаться, кожу на руках высушил холодный ветер. После перехода через лес от кукольности не осталось и следа.

Первого человека Мерлин раньше услышал, чем увидел. Услышал он не самого человека, а свирель, которую тот играл на дудочке. Пойдя на звук, Мерлин нашел дудочника сидящим на поваленном дереве. Волшебник несколько минут следил за незнакомцем из-за куста, не увидел ничего подозрительного и вышел из укрытия.

— Доброго дня тебе, игрун на дуде! — позвал Мерлин и, когда игрун повернул удивленное лицо, спросил: — Позволь прервать твою милую песнь житейским вопросом: далеко ли идти до ближайшей дороги?

— Ох, мать! Напугал ты меня. Думал, леший какой! — Незнакомец перекрестил Мерлина дудочкой и, поскольку тот не исчез в серном дыму, не провалился в ад, не покрылся стигматами и даже не поморщился от боли, предложил ему сесть рядом. — Откуда же ты в лесу, малой?

— Гулял, да заблудился, — отвечал Мерлин.

— А с какого ты села? — не унимался дудочник.

— В каком родился, того уж нет, — Мерлин продолжал отвечать по возможности правдиво. — С рождения гуляю по земле, да сбился намедни с дороги. Где тут большак, говоришь?

— Опасно ходить одному по дороге. Без оружия. Без лошади. Без денег, — подмигнул дудочник.

— Опасностей разных я повидал. Смеялся над многими. Меня напасть ни одна не сломила, кроме коварства женского сердца, равной опасности истинно нет для храброго мужа.

— Ты мудр речами, — похвалил дудочник. — Как же зовут тебя?

— В моих краях вопрошающих не принято спрашивать, без ответа прежде оставив.

— Прости! — Незнакомец встал, спрятал дудочку за пазуху, выставил правую ногу вперед, подражая неизвестному Мерлину церемониалу, и называл себя: — Меня зовут Брес Проныра, я сын Лема Надуваллы, сына Снифти Мухлежника по прозвищу Серебряный Наперсток, приходящегося племянником самому Снегги Прохвосту!

— Вот что я называю добрым семейством! А я — Мерлин, друг Утера, наставник Артура, — не стыдясь называть прежних знакомств, представился Мерлин.

— И не дурак посмеяться, как я погляжу, — подхватил Брес, принявший все сказанное Мерлином за детскую шутку.

— Но зови меня Ремли, если Мерлин звучит слишком громко в этих краях, — поправился волшебник.

— Что ж, Ремли, ты спрашивал — я отвечаю: до дороги здесь лишь овраг пересечь. Куда ты пойдешь по ней?

— В дальние земли дорога судьбой мне указана. Город Андзороканд известен тебе?

— Нет, но слышится мне, что город твой далеко за Святой Землей. Ты понимаешь, что это значит?

— Пролей на меня свет знаний своих.

— Тебе не пересечь земли врагов христиан.

— Если я буду болтать с тобой, то точно не пересечь.

— Пойдем со мной. Мне пригодится помощник. Проводишь нас до Лондона, а там найдешь корабль на материк.

— Оттуда я смогу попасть в Андзороканд?

— Ох, нет! В те земли есть два пути. Первый через Венецию в Иерусалим. Я не был в тех краях, но, говорят, из-за войны с Генуей в Венеции неспокойно. Второй путь ведет через Балканы в Константинополь.

— Ты ходил там?

— Давненько, еще в твои годы. Там есть перевал в горах, через который ходят осторожные торговцы. Перевал Ста Вод, там много отыщется людей, которые знают пути на восток. Сможешь наняться в караван, если умеешь держать оружие или найдешь чем еще заинтересовать тамошних купцов. Хотя с таким личиком и задом, как у тебя, это будет немудрено.

— Раньше Брес Проныра станет Бресом Евнухом, чем я — женой пузатого торговца, злато дарящего, — отрицательно помотал головой Мерлин. — Если ты, Брес-путешественник, укажешь мне путь к кораблям, вепрям волн деревянным с крепкими мачтами, с парусами, как белые девичьи груди, тугими, надутыми ветром попутным, что за море идут… — Мерлин замер и речь затаил, ища, что бы еще присовокупить к хвале кораблям, которые возникли в его воображении, но ничего не нашел и закончил: — То я отправляюсь с тобой! На меня и защиту мою в дороге ты полагаться можешь свободно! — так пообещал Мерлин и в знак святости договора протянул руку своему будущему спутнику, но будто какое-то неизвестное проклятие висело над Мерлином: как ни одной клятвы не мог сдержать он, так и обещания его почти всегда оказывались невыполненными. И на дощатую палубу ему не суждено было ступить, другой путь через море его ожидал.

Брес, верно подозревая, что последним словам Ремли не стоит придавать много значения, усмехнулся в усы. Какую защиту может дать им этот безусый, безоружный выскочка?

— Моя повозка стоит за оврагом. Я отошел поиграть, чтобы не разбудить жену. Ты ведь не против, если с нами пойдет моя жена? — спросил Брес.

— Еще как не против! — согласился волшебник, почувствовав новое живое движение крови. — А ты не против, что верность супруги такому испытанию, как моя особа, подвергнуто будет?

— Я был бы против, считай я твой шанс больше шанса монеты три раза кряду встать на ребро, — посмеялся над Мерлином Брес.

— Твоя уверенность чудесна и с безумием граничит!

Брес не стал спорить, а лишь снова усмехнулся в усы и махнул рукой, мол, пойдем, сам увидишь. Они перебрались через овраг, миновали рощу, вышли на поляну, на которой паслась худенькая лошаденка, и увидели повозку Бреса. У очага перед повозкой варила кашу его жена.

— Так она… — Мерлин с досады даже запнулся. Какое разочарование! Зато любовные мечтания, на мгновение затуманившие его холодный разум розовой пеленой, рассеялись. Развеялись без следа, как дым над очагом, в тот самый миг, как он увидел жену Бреса.

— Именно, — кивнул Брес, сдержанно улыбаясь.

— На сносях, — договорил Ремли, но игривость снова завладела им. На сей раз это была игривость более подходящая его внешнему возрасту. Если выпало перевоплотиться в юнца, то можно всласть повеселиться: — Но зато! Ого-го-го! Ты только погляди на это пузо! Ты что, зачал разом Гога и Магога?

— По меньшей мере! — отозвался Проныра.

— Кого ты сыскал в лесу, муженек? — спросила молоденькая хозяйка.

— Ремли, — ответил жене Брес, — славный паренек. Вызвался помочь нам добраться в Лондон.

— Хорошо, был бы с него прок, — вздохнула жена. — Лишний рот налицо, а куриные яйца не растут на деревьях, молоко не течет в ручьях, овес…

— Не предупреждал ли я тебя, Фанд, что в дороге нет лишних ртов! — возвысил голос Брес. — Если ты хочешь считать рты, оставалась бы дома! Коли забыла урок, я ведь не посмотрю, что ты, так отхожу… — Брес схватил с телеги вожжи и погрозил жене. Фанд же равнодушно махнула на него рукой, не отвлекаясь от готовки. Угроза ее совсем не устрашила.

Поигрывая едва заметной улыбкой, Мерлин наблюдал, как Брес тщетно пытается показать ему, кто в семье голова. Брес, может, и вправду мог отходить жену вожжами, но это мало что изменило бы, и где-нибудь еще Фанд взяла бы свое обратно. Из-за этого их короткая перепалка показалась Мерлину в высшей степени смешной.

— Не бойся за хозяйство свое на колесах, работящая Фанд. Мое чрево не будет угрозой твоим припасам. Прежде прочих наставников у леса я выучился. Птичьи гнезда в траве я умею сыскать. Знаю, как ставить на зайцев силки. Плоды и ягоды ведомы мне. Даже в таинстве, которое тебе скоро явлено будет, сведущ я больше, чем пристало мужчинам. — Мерлин учтиво поклонился Фанд, которая от удивления схватила котелок с кашей без тряпичкой прихватки, обожглась и уронила котелок на угли.

Мерлин быстро опустился к ней, поднял котелок голой рукой и поставил на землю. Он проделал все так быстро, что каша не успела вытечь и завтрак был спасен. Конечно, требовался более жаркий огонь, чтобы повредить Мерлину, но со стороны показалось, что юноша не обжегся только потому, что выхватил котелок с завидным проворством.

— Какой красивый слог! — порадовалась Фанд и подула на руку. — Ремли, кто же был твоим наставником? Потому что у леса таким словам не выучиться.

— Их имена, любезная Фанд, давно стерты из памяти. Не будем тревожить призраков прошлого.

— Такой таинственный! Девушкам ты должен очень нравиться! — улыбнулась Фанд.

В ответ на комплимент Мерлин снова поклонился, хотел ответить жене Бреса новой любезностью, но ее муж вовремя влез между ними:

— Я слежу за вами! — погрозил он обоим пальцем, а Фанд он дополнительно указал тем же пальцем на вожжи. Мерлину эта шутка не понравилась. Ему захотелось приструнить Бреса, уж если днем жена этого сделать не в силах. Волшебник слегка стукнул ногой по телеге, потянул за скрипнувшую доску и извлек из-под настила небольшой тайник, выдолбленный в не прибитой на гвозди доске.

— Что возишь, Брес? — недобро усмехнувшись, спросил Мерлин и перевернул доску. Из нее вывалился промасленный мешочек, в котором звякнули железные отмычки. — Бедная женщина, — обратился он к Фанд, — что посулил тебе этот прохвост, что вышла ты замуж за вора и от вора носишь ребенка?

— Знамо дело, пообещал бросить подсудное и взяться за честное дело! — ответила Фанд Мерлину и тут же с воплями накинулась на муженька: — Ты же говорил, что зарыл все! А если бы их нашли у нас? Нас бы повесили вместе на одном суку, имени не спросив! — кричала Фанд и пыталась по лицу хлестнуть мужа той грязной тряпкой, которой управлялась с котелком.

— Я не знал! Я забыл! Я честно забыл! — жалким образом оправдывался Брес, будто лет ему была половина Мерлиновых. — А тебе, Ремли, стоило помнить, что Прохвост — это мой племянчатый прадед, а я — Проныра! — отбиваясь от жены, успел упрекнуть он Мерлина. — Как ты узнал про тайник?

— У меня давний нюх на секреты, — признался Мерлин, — но совести нет, посему не бойся за тайну свою. Если твое ремесло приведет тебя к смерти, не через меня узнает судилище, чем Брес в их краях промышляет. Тайник же твой обещаю я златом наполнить до того, как расстанемся.

— Была бы я благодарна, да телега моя раньше сгниет, чем это случится! — запричитала Фанд.

— Это не твоя телега, Брес? — удивился Мерлин. — Ты прятал воровской инструмент в телеге жены? Мое почтение великому вору. Вижу теперь, что ты знаешь свое ремесло.

— Я не простой вор! — с достоинством ответил Брес и загадочно добавил: — Я член тайного братства Великого Шнура, — чем, однако, не смог провести Мерлина.

— Смысл тайного общества в том, что они являются тайной для всех, кроме их участников, а иногда и для самих участников. Какое же твое общество тайное, если ты рассказываешь о нем первому встречному? Чем знамениты адепты Великого Шнура?

— Мы верим, что шнур, которым опоясываются люди, чтобы не падали штаны, является современным воплощением Уробороса, который окольцовывает их, замыкая их в бесконечный круг мира. Развязывая, а чаще разрезая эти шнуры, мы высвобождаем людей от бесконечного круга попечения о золоте, в который они погружены, не зная истинного выхода.

— Ты мне брешешь какую-то бедламскую лабуду. — Мерлин махнул на завравшегося Бреса рукой. — Шнуры вы подрезаете, чтобы освободить людей от монет, которые подвязывают к ним, а если ты еще раз сравнишь при мне шнур с Уроборосом, я так затяну шнур вокруг твоей шеи, что ты вмиг освободишься от мира, а он от тебя.

На этом знакомство волшебника с вором и его семьей закончилось. Отмычки Брес зарыл на глубину одного локтя, а Фанд, чтобы скрыть следы, завалила сырую землю углями от костра. Сделав, что следовало, трое отправились в путь. Неделю они пробирались лесами. Днями усталая лошадка, принадлежавшая также Фанд, с обреченной покорностью, которую можно встретить только в глазах изнуренных работой тягловых животных, волокла потяжелевшую на одного человека телегу. Вечером Мерлин уходил в лес и возвращался с едой, которой с лихвой хватало на четверых и еще на завтрак оставалось.

Наконец лес оборвался, и с холма Мерлин увидел струящуюся по лугам дорогу. Дорога тянулась до самого горизонта. Волшебник порадовался. Лес последние дни стал чужим. Он больше не находил животных, птицы разлетались задолго до его приближения. Только нечисть иногда показывалась ему на глаза, но и с темными тварями он не беседовал. Нечисть тут же пряталась, чуя древнюю силу и не рискуя досаждать волшебнику, который перестал быть желанным гостем в этих краях. По большей части это были кобольды, чернотелые согбенные разбойники, похитители детей, скакавшие то на двух ногах, то на четырех конечностях, которые расселились ныне по всем лесам. Ни троллей, ни огров — никого, чей рост превышал бы его собственный, не встретил Мерлин в чащобах. Упадок был налицо, но такой упадок Мерлину нравился. Темные твари как дети: приятны с глазу на глаз, но когда их собиралось много, с ними никакого сладу.

Начали встречаться поселения людей, окруженные землей, знавшей плуг и косу. Когда через два дня их телега проходила через деревню, Фанд решила остановиться, покуда не разрешится от бремени. На тряской телеге ей каждую минуту казалось, что вот-вот начнется, хотя Мерлин видел, что ребенок не торопится покидать уютную утробу и с удовольствием пробудет в материнском чреве до ближайшего новолуния.

— Ну и постой ты выбрала, женушка! — воскликнул Брес, когда узнал, что Фанд хочет остановиться. — Ни кабака, ни церкви, ни капища!

Действительно, деревня была такой маленькой, что ничего из перечисленного у крестьян не было. Все же — пока супруги препирались — шустрый Мерлин быстро нашел деревенскую повитуху, вперед расплатился с ней шкурками зайцев и лисиц, которых убил в лесу. Плата показалась ей такой щедрой, что старуха, только взглянув на Фанд, разрешила им поставить телегу прямо в своем дворе, чтобы далеко не бегать, когда придет время.

Волшебнику деревня показалась еще более унылой, чем Бресу. За тысячу лет ничего не переменилось. Окружение кособоких домишек, кривых изгородей, заросших дворов, грязных дорог навевало серое уныние. Будь он простым смертным, шевельнулась бы в нем мысль покончить собой, но он только вернулся оттуда, поэтому лишь с тоской подумал, как хорошо было в лесу. Он рос под открытым небом, а жил в рыцарских замках, проводил жизнь бок о бок с королями в походах. Одну половину жизни он провел в обществе зверей и фейри, другую — с храбрыми воинами и благородными женщинами. Многие на его месте стали заносчивыми и высокомерными, но Мерлин берег свое презрение для врагов. Деревня словно вобрала худшие стороны от двух крайностей: от роскошных замков она взяла скученное проживание людей, от природы — грязь и необустроенность. В деревне Мерлин чувствовал себя пустым. Он пользовался любой возможностью, чтобы уйти подальше от домов.

Брес с Фанд удобно расположились, но грядущее новолуние не предвещало ничего хорошего. Старые люди, читавшие знаки, готовились к беде. Колодцы замерзали посреди лета. Собаки рвались по ночам с цепей. Кошки приносили мышей с тремя головами. Жабы забирались на скаты черепичных крыш. Двери и засовы находили затянутыми паутиной. За приметами пришел страх, страх начал искать свою причину; искал он, как это всегда водится, слепо, но усердно. Чужаки, как это повелось от века, были естественной пищей страха.

Первым изменившееся отношение почувствовал на себе Брес Проныра. Он надеялся обучить мужиков игре в кости и немного поживиться за их счет — дорога предстояла дальняя. Вместо этого Бресу пришлось скрыться на дворе повитухи и сидеть там, не отлучаясь далеко от жены. Явной угрозы им не было, Мерлин, хоть и был на вид молод, но, чутьем осознавая его недюжинную силу, жители его опасливо сторонились. Другое дело Брес. Упадет ему ненароком на голову забытый кем-то топор — и концы в воду. Мертвому Бресу нелегко будет доказать, что топор вовсе не падал случайно с балки, а был в то время в чьей-то руке.

Мерлин тоже ощущал, как сгущаются над деревней тучи. Он тоже все чаще встречал холодные взгляды крестьян, считавших трех путников источником невидимой скверны, но не находил враждебность жителей поводом для беспокойства. Ему они не страшны, а Бреса и Фанд они не тронут, пока те остаются на дворе. Никаких прямых свидетельств против них не было, а без твердых и зримых оснований и самый отчаянный подмастерье кузнеца не рискнет настолько попрать законы гостеприимства, чтобы убить постояльцев прямо во дворе уважаемой старухи. Но не только извечный обычай, объявлявший святым добровольно предоставленный кров, держал крестьян в узде. Боялись и Мерлина, которого с чьего-то острого языка за глаза прозвали Молодым Дьяволом. В первое утро он хотел было уйти один, оставив супругов позади, но вовремя понял, что уходить одному поздно. Если он оставит Бреса и Фанд одних в деревне, не спасет их обычай гостеприимства, не уйти им отсюда живыми.

Страх перед Молодым Дьяволом, который, ничтоже сумняшеся, разгуливал по дворам и дорогам, пересиливал страх перед знамениями и останавливал напуганных разыгравшейся фантазией крестьян. Без Мерлина святость крова, защищавшая Бреса и Фанд, не устоит перед страхом.

Что же говорят эти знаки? Мерлин ходил по окрестностям, слушал нашептывания ветра, внимал звериному говору, ломал голову над вращением звезд, но не находил разгадку. Ответ вертелся поблизости, волшебник чувствовал его подушечками пальцев на шкурках жаб, слышал в лае собак и в криках петухов, но не мог ухватить мрачный секрет за вертлявый крысиный хвост. Он точно знал одно: это никак не связано с ребенком Фанд. Это связано с ним.

В день перед новолунием кто-то отравил кобылу Фанд. Это ненадолго вселило в крестьян уверенность в своих силах. В Мерлина даже разок швырнули камнем, но человек, сделавший это, вдруг поскользнулся на ровном месте и вывихнул лодыжку. Мелкая неприятность с кобылой тоже была ему по зубам. Волшебник сразу понял, что безвинной заложнице людского страха подложили в сено цветки зверобоя, а в воду подмешали отвар якобеи. Он без труда приготовил противоядие от этих кустарных ядов, которыми крестьяне в пору раздоров делали друг другу мелкие пакости.

Новая луна поднялась на небо. Роды начались в темную ночь новолуния, и с первым лучом солнца Фанд родила девочку, которую нарекли Ниам, в честь возлюбленной великого героя древности Кухулина. Мерлин принес ей свой дар: оплетенную охранной травой бычью жилу, которую смастерил ночью, когда сила одному ему известной травы была сильнее. Он надел получившийся браслетик на ручку малышке. Из ее гороскопа, который также исчислил волшебник, получалось, что расти ей предстоит во время бурь и великих потрясений.

Знамения же на том не прекратились. Среди бела дня над деревней прошел град. Перед таким явлением не устояла даже старуха. Роды оказались не тяжелыми, поэтому повитуха настойчиво попросила Бреса не искушать дальше терпение жителей и следующим же утром, лучше затемно, покинуть их деревню. Мерлин нашел это подходящим.

К ночи они собрались в дорогу. Отправиться в путь решили, едва небо на востоке заголубеет в преддверии рассвета. Нельзя сказать, что все прошло по задуманному, хотя покинуть деревню им все-таки удалось.

Семейство спало на телеге, завернувшись в простыни и покрывала. Мерлин, как и все ночи до этого, без сна сидел на камне в дальнем краю двора. Он вслушивался в ночь, искал ответы и стерег покой. Его внимание нарушил маленький пришелец, неслышно подкравшийся по высокой траве.

— Я вижу тебя. Выходи, — позвал волшебник, хотя перед ним и вокруг него никого не было.

На зов выполз паук огромных — с добрых два птицееда — размеров. Паук походил на каракурта: похожее на черное яйцо брюшко с красными пятнами и длиннющие тонкие ноги с иглами на концах. Паук сел на задние ноги и поднял на волшебника глаза.

— Исполни свою клятву, человек, — сказал паук на паучьем языке, понятном только паукам и волшебникам, знакомым с речью животных.

— Приветствую тебя, Арахан, король пауков. О чем пришел просить меня повелитель восьминогого племени? — спросил Мерлин, и, пока он говорил, в его голове промелькнуло множество возможных развязок. В его воображении будто рассыпался мешок с фасолью, в котором каждая фасолина была одним из исходов; хороших исходов из целого мешка было меньше горсти, что заполнит ладошки Ниам.

Вместо ответа паук вызвал заклинание всевидящей сферы. Сфера показывала прошлое. Мерлин узнал прошедший день. Сфера показала, как маленький паучок ползет по личику Ниам. Фанд спит и не видит. Ниам дергает ручкой и смахивает паука в рот. Первый день жизни и первая смерть. Мерлин усмехнулся ироничному напоминанию о судьбе рода человеческого: люди обречены убивать других существ, что бы с собой ни делали и какими бы невинными ни казались. Когда-нибудь они убьют всех, а кого пощадят — то только ради своего развлечения.

— Убей нашего врага, — просипел огромный каракурт.

Волшебник уже сообразил, что Арахана послали предложить ему убить кого-то из новых друзей, но он не знал, кого именно. Если бы они предложили не Ниам, а, например, того парня, который пытался бросить в Мерлина камнем, или ту недоведьму, которая отравила кобылу, Мерлин бы призадумался, с Ниам же все понятно. Если бы сделка была честной, он бы мог убить ее (в прежних походах он ходил бок о бок с теми, кто убивал и еще не рожденных, он помогал им), но сделка не была честной. Раз Арахан пришел сам, раз к нему послали самого короля, значит, дело нечисто. Они ожидают, что он этого не сделает, они хотят… А чего они, собственно, хотят?

Паук ждал ответа.

— Арахан, король пауков, — усмехнулся Мерлин в ответ, — тобою испрошенного я не исполню. Тому, кто послал тебя, это известно. Ты жизнью рискуешь, решившись испытать так бездумно пределы моей благодарности.

— Исполни! Исполни клятву, или война будет объявлена, — снова потребовал Арахан.

Война. Ого! Кому-то не живется на свете спокойно, и это точно не старикан Арахан. Кому-то захотелось вернуть славные времена битв. Кто-то использует для этого пауков. Умно. Пауки — никакой гибкости, никакой политической предусмотрительности. Мерлин, конечно, попробует образумить его, но Арахан твердолоб, как поп, и уверен в своей правоте, как ученый схоластик. Если обещано — вынь да положь.

— Не будет войны, коль я убью тебя прежде, — предупредил Мерлин.

Ядовитый Арахан, несмотря на свои внушительные размеры, враг для волшебника не опасный, но убить короля пауков — трудное дело. Король пауков заговорен от любой обычной для пауков смерти: его нельзя раздавить, сжечь, разрезать, оборвать ноги, утопить, проколоть булавкой. Существует один способ убить короля пауков. Этот способ известен только королю и передается от прошлого короля к будущему. Единственный способ узнать способ — подслушать, но, кажется, это еще никому не удалось, ведь коронацию пауки проводят со всеми возможными предосторожностями в глубокой пещере где-то в сердце Африки. Туда заказан вход не только людям, но и зверям и даже насекомым. Может быть, чтобы убить Арахана, нужно похоронить его в раскаленной гималайской соли, или уморить голодом под колоколом, или повесить на веревке, крученной из стебля папоротника в ночь на Белтейн, или одно из красных пятен у него на брюшке уязвимо для остро отточенной ветки жимолости…

Каковой бы ни была единственная уязвимость Арахана, Мерлин ее пока не знал, поэтому, когда король пауков встал в защитную стойку и поднял передние лапы, волшебник не нашел ничего лучше, как схватить его двумя руками. Мерлин зажал брюхо Арахана между левой рукой и боком и, удерживая его таким образом, правой рукой попробовал открутить королю пауков голову. Голова гигантского каракурта оказалась прочно сидящей на туловище. Пока Мерлин пыхтел, Арахан изловчился и впился в руку врага ядовитыми челюстями. Яд короля пауков считается вторым сильнейшим в мире после яда королевского василиска — им можно отравить даже устойчивого ко всем ядам единорога.

Чтобы отцепить Арахана, Мерлин зажег на своей руке римский огонь — волшебное пламя, в котором он развивал такую магическую силу, что мог плавить железо. Паук вспыхнул, и Мерлин отбросил горящего противника в кусты. Едва действие огня прекратилось, защищенный от магии Арахан погас и, шипя паучьи проклятия, поспешил ретироваться.

Яд растекся по артериям волшебника и достиг сердца. Сердце вздрогнуло, подскочило в груди и забилось снова. Мерлин провел пальцем по ранкам, оставленным Араханом, и кожа зажила, оставив два неприметных шрама. Дракон не умирает от укуса паука, как говорили древние. Но как бы хорошо ни чувствовал себя Мерлин, война объявлена. Волшебник услыхал вдалеке клич Арахана, сзывающего на бой с клятвопреступником все свое племя.

Воинство был готово. С лугов и полей на деревню накатилась лавина пауков. Мерлин ждал. Пойдет ли Арахан до конца? Он может истребить всех жителей деревни. Это королю пауков по силам. Мерлин еще далек от прежнего себя, его Искусство велико, но без источника магии бесполезно, как лучший лук в руках лучшего лучника бесполезен без стрел. Мерлин не может защитить всех, но если Арахан прольет кровь, то за это он заплатит четвертью своего племени. Прокатить по паукам огненный вал у Мерлина силенок достанет.

Пауки заняли все дороги и через щели, окна и дымоходы забрались в избы. Армия Арахана выгнала перепуганных жителей из домов и оттеснила всех к перекрестку дорог. Крестьянам не удалось оказать сопротивления. Те несколько факелов, что удалось зажечь, были потушены паутиной из миллионов брюшек. Арахан пока не истреблял, он брал заложников. Слишком сложная тактика для пауков. Через короля пауков действует кто-то другой. Кто может повелевать королем пауков?

«Да неужели?! — мелькнула у Мерлина догадка. — Неужто он?»

Когда насмерть перепуганные жители были собраны в кучу посреди деревни в окружении настоящего наводнения из пауков, Мерлин вновь услышал голос Арахана. На сей раз, памятуя об огненной хватке волшебника, он решил не показываться, оставив после себя только голос.

— Исполни клятву, или они умрут, — пронеслось на паучьем языке над армией восьминогих.

— Внемли, Арахан, угроз не страшится рожденный из тьмы первозданной прежде страха людского, — ответил Мерлин. — Море привел ты ко мне — я ж приведу океан! Шаг необдуманный сделай, и море твое утоплю в океане огня. Хочу говорить с тем, кто стоит за тобой, кто привел тебя к битве неравной шутки со мною шутить.

— Ты б древностью рождения не кичился, недавний мертвец, — ответил ему на человеческом языке другой голос. — В этих лесах жили и пред тобой.

— Покажись! — закричал Мерлин. — Слышу твой голос, друид, но пусто в том голосе.

На призыв волшебника на дорогу вышло существо человеческого роста, с руками и ногами, но без головы и видом напоминающее ожившую корягу.

— Ты нарушаешь древний закон, который велит клятвы хранить, — издала голос коряга. — Почему ты считаешь, что жизнь человека важнее другой? Жизнь за жизнь было твое обещание, сверх него ничего мы не просим.

Это был не друид, но существо из его стана. Могущественный лесной фейри предстал перед Мерлином. Демоническое порождение леса, в котором текла магия. Друид послал Арахана не в одиночку, король пауков нашел повод объявить волшебнику войну, но теперь Мерлину стало понятно, кто поведет первую битву новой войны. Снова в голове Мерлина рассыпался мешок с фасолью, перед глазами промелькнули бесчисленные исходы схватки и их отдаленные последствия. Фейри должен умереть. Арахан может жить.

— Я делаю так, как хочу, и считаю, как нравится. Коли мне хочется слов не держать, так кто мне судья? — Мерлин вызывал противника на бой, хотя победа, как он предвидел, не будет легкой.

— Ты не прошел испытание, тебе предназначенное, — ответил древесный фейри. — Зря ты поднялся из земли. Тленом ты был частью круговорота жизни и занимал место, тебе уготованное изначальным законом. Плотью ты ни на что не пригоден и будешь жизнью отторгнут.

— Коль ты от имени жизни мне угрожаешь, послушай угрозу мою: смерть приближается. Слышишь ты топот копыт ее вороного коня? Видишь, как пыль клубами вслед ей встает на дороге, мощенной костями? Не знает преград и не ведает отдыха, скачет сюда. — Мерлин топнул ногой, и задрожала земля, закачались деревья, осколками посыпалась с кровель жиденькая черепица. Паучье море колыхнулось в инстинктивном страхе перед землетрясением и отступило. — Беги, Арахан, забирай свое племя, и, если звезды сойдутся в небе тебе на удачу, в нашу новую встречу я забуду, что этой ночью меж нами случилось.

— Стой! — попытался остановить бегство армии пауков фейри, но инстинктивный страх, одолевающий всякое животное при землетрясении, был сильнее его голоса. — Убей их, Арахан! — Но, несмотря на призыв, пауки растворились в траве столько же внезапно, как и появились.

Крестьяне бросились кто куда, одни искали укрытие в своих домах, другие бежали к лесу. Брес, памятуя о шансе неслучайно напороться в темноте на чью-нибудь косу, не дал жару вместе со всеми, но вместе с Фанд прибежал к волшебнику.

— Оставь, верный друг, нас счеты свести меж собою, — остановил Бреса Мерлин. — Помощь твоя не нужна. Прочь от гиблого места бегите с повозкой, как условлено было.

Проныре повторять не пришлось. Фейри встал на дороге напротив Мерлина. Две обвитые живыми корнями ноги тут же вросли в землю, из которой злой дух черпал силу. С дворов потянулся густой туман, которым, как ватой, заволокло всю деревню. Повозка Фанд мелькнула в тумане и со скрипом исчезла на дороге. Бреса отпустили. Последнее, что увидел Мерлин, прежде чем туман скрыл от него фейри, были свежие ветки, которыми ощетинилось тело из древесины. Живая кольчуга защитит духа от чар волшебника. Фейри приготовился к схватке.

— Сойдемся в Искусстве один на один, как во время былое, — бросил Мерлин в туман и подвел черту под словесной перепалкой.

Заклинание огненной колесницы разорвало туман и осветило вымершую деревню. Колесница прокатилась от волшебника до фейри, но листья на ветках разом повернулись, и их воздушная волна рассеяла первое заклинание. Хорошая защита, но это был лишь пробный камень, которым Мерлин черкнул по посланцу друида.

Древесные духи медлительны. Что бы ни случилось, не давать ему ни секунды передышки. Пусть отбивается всеми листьями, ветками, ростками, корнями, почками и годовыми кольцами. Громы, молнии, вихри, огонь, и железо, и искры, и невидимый свет, поднимающийся из самых глубин черного сердца, выпустил Мерлин на волю. С каждым выпущенным заклинанием сила Мерлина крепла. Ветер эфира задрожал над его головой. Он впервые тронул сокровенную магическую материю, вдохнул ее запах. Черпать из эфира он еще не может, но сила его просыпается. Фейри под шквалом волшебника держался из последних сил. Броня его была пробита и изъедена боевыми заклинаниями, еще дюжина-другая ударов — и враг падет без единого выпада, но поздно Мерлин понял, что фейри лишь отвлекал его внимание. Живой щит, на котором не осталось живого места, вызвал ярость волшебника на себя, чтобы другие смогли подойти поближе, отрезать Мерлину пути к отступлению и напасть разом с нескольких сторон.

Восемь таких же фейри, пользуясь туманом, окружили волшебника. Когда Мерлин различил их силуэты, уродливыми, ветвистыми тенями проступающие через серую от лунного света пелену, он не колебался. Вихрь шрапнели осыпал врагов, за ним туман рассеяло огненное кольцо, но каждый из древесных фейри был силой равен первому. Заклинания ранили их, но не так сильно, как хотелось бы Мерлину. Волшебник остановился, и его окружила дрожащая скорлупа магического щита. Продолжать наступательный бой бесполезно.

Фейри окружили Мерлина плотным кольцом и начали оплетать его шипастыми плетьми. Шипы скребли по щиту и оставляли царапины. Живых плетей и веток вокруг Мерлина становилось больше. За царапинами в скорлупе появились трещины. Пришлось уменьшать щит, пока он не стал таким узким, что целиком Мерлин в нем уже не помещался. Фейри обвили его ноги, потом руки. К счастью, Мерлин был надежно защищен одеждой из коры. Шипы древесных фейри были наточены против людей. Они, как в масло, входили в кольчуги и разрезали железную броню, как портняжные ножницы мешковину, они с некоторым усилием ломали даже магические щиты, но против дерева были бессильны.

Смерть приближалась. Мерлин слышал нарастающий стук ее копыт. Черный всадник на вороном коне мчался к нему во весь опор. Волшебник стоял под слабеющим щитом и ждал. Туман, который скрыл от волшебника появление восьми фейри, теперь сыграл ту же шутку с его врагами. Духи деревьев, одураченные собственной магией, не чуяли, что за новый враг движется на них из тумана. Он предупреждал, что смерть идет, и вот она пришла.

Топот подков ворвался в тишину деревни, как грохот камнепада. Хватка фейри ослабла. Мерлин заметил, как мелькнул в тумане красный горящий глаз коня. Черный меч, взвивая за собой волны тумана, пронесся сверху вниз откуда-то из неразличимой пелены и разрубил ближайшего фейри пополам. Огромная магическая силища чудища, выпущенная наружу одним ударом, взрывом раскидала окружение Мерлина. Фейри, глубоко вкопавшихся корнями в землю, отбросило недалеко, а волшебник отлетел ярдов на пятьдесят.

Пробив черепичную крышу, Мерлин повис, зацепившись за чердачный ригель. На чердаке собралась, дожидаясь окончания боя, перепуганная насмерть семья: Мерлин насчитал три или четыре поколения. Бабка смело вышла вперед и плеснула на Мерлина — молодого дьявола — водой из глиняного пузырька. Видимо, вода была освящена в церкви на какой-нибудь большой праздник, но Мерлин ходил по миру до этих новомодных обычаев и не почувствовал ничего, кроме освежающей прохлады на затылке и шее.

Цепкий, как когтистый кот, Мерлин взобрался вверх по сосновому стропилу, через пробитую собой дыру вылез на крышу и вскарабкался по зыбкой кровле до самого гребня, откуда открывался лучший вид на деревню.

Всадник на вороном коне громил подосланных фейри. Меч всадника рассекал пропитанные древней магией тысячелетние стволы, как жидкие веники. Ветви и плети фейри беспомощно скользили по доспехам и коню, будто те были мраморные. Скоро все было кончено. Уйти в леса у медлительных духов не было ни единого шанса.

Бой закончился. Мерлин и всадник встретились в том месте, где волшебник дал бой первому фейри, где следы от боевых заклинаний, оставленные на земле, еще долго будут свидетельствовать о первой битве долгой восьмилетней войны.

— Из всех теней прошлого, навеки минувших в Лету забвения, что звал я прийти ко мне в утешение, явились мне две, что не названы были, — с грустной иронией заметил Мерлин. — Худшего брата не рождалось под миром, чем я. Узы родства позабыв, не позвал я тебя. Прости же меня, присный мой брат. Ты, обид не тая, вовремя явился, не забыв обо мне. Чем я могу отплатить?

Выговорился. Мерлин не слишком жаловал своего брата по матери. Должно быть, в первый раз за всю жизнь был искренне рад видеть его беспокойную голову, с шестнадцати лет одетую в железный шлем.

Рыцарь в черных доспехах молча протянул вперед руку с мечом, будто хотел передать оружие Мерлину, и только сейчас волшебник заметил перемену, произошедшую с рыцарем со времени их последней встречи. Тысяча лет минула. Смертному не отведено столько времени, и его трудно было назвать хорошо сохранившимся. Человек внутри доспехов был таким же, как Мерлин, когда тот выбрался из могилы. Тело брата, повинуясь отмеренным срокам, умерло, но магия, поддерживаемая яростной волей, продолжала веками сохранять подобие жизни в этом ходячем мертвеце. У брата не сохранилось даже языка, он давно онемел. Он бы и ослеп, но магия дозволяла ему видеть врагов и отличать их от друзей. Больше никаких красок мира его слепым глазам не было оставлено. Существование завернутой в нерушимые доспехи мумии превратилось в бесконечную череду сражений за лучший мир. Хотя жизнь его затянулась сверх всяких сроков, Мерлин не мог сказать, что в достижении благих целей брат его сильно преуспел.

Ладони волшебника крепко сжали протянутый меч. Это черное лезвие очень изменилось с тех пор, как Мерлин гладил его последний раз. Да, волшебник хорошо помнил его, он сам выковал этот меч своему брату. Выковал в заброшенной кузнице Асов в жерле горящего вулкана на легендарной наковальне ётунов, трофее, который, по преданию, на спор с Локи не смог поднять сам Тор, поэтому Локи пришлось измышлять хитрость, чтобы доставить трофей в кузницу Асов. Вышедший из-под молота меч был девственно чист, ныне он покрыт кровью миллионов жертв из сотен поколений. И не только кровь людей кропила то нерушимое лезвие — память не в силах сохранить, сколько чудесных и ужасных существ пали под ударами черной стали. Кое-что в нем осталось прежним: черный меч не знал ни преград, ни смерти хозяина. По такому завету он выкован был. Кроме этих двух, у него обнаружилось еще одно свойство: единожды взяв, его нельзя было отпустить. Никогда. Так его владелец попал в коварную ловушку вечной жизни.

— Прости, — грустно покачал головой Мерлин. — Я не в силах забрать его. Нужно найти другой способ, и я близок к нему, как никогда раньше!

Черный всадник отточенным движением убрал меч.

— Постой, покажи еще. — Мерлину что-то показалось. Немой брат послушно предъявил меч.

— Этого здесь не было! — воскликнул Мерлин, проведя ногтем по крошечной, почти незаметной щербине. Скол на лезвии едва цеплялся — такой крохотный, не глубже волоса. Рядом Мерлин нашел такие же, только еще меньше. Чудесно, чудесно! Какое же оружие могло нанести мечу, не знающему преград, такие раны? Все сколы были свежими.

Мерлин погрузился в раздумья. Как жаль, что брат нем! Он столько мог бы поведать! С другой стороны, уж лучше его губы никогда не распахнутся поведать о том, что творили его руки, а с истлевшего языка не сорвутся имена павших. Но за дело! Если оружие было сильнее черного меча (а за примерами далеко ходить не надо: Длань Баала, в этот самый миг кочующая по дорогам в поклаже некоего Мельхиора, была сильнее), то скрещенный с оружием божественной силы черный меч лопнул бы на осколки, и его пленник познал бы долгожданное отдохновение. Напротив, оружие слабейшее не оставило бы на нем следов. Следовательно, оружие было равным по силе. Найти оружие в точности равной силы невозможно, если только это не был другой меч, выкованный Мерлином!

Волшебник не кузнец, таких мечей существовало немного, а точнее всего четыре. «У кого они есть?» — начал перебирать в уме Мерлин. Первый меч он подарил принцу саламандр — гостю из дальнего мира, который обучил Мерлина искусству открывать проходы меж мирами и показал волшебнику потусторонние дороги. Второй у брата. С последним похоронен Утер Пендрагон. За такое время курган могли разрыть расхитители гробниц, но между Утером и принцем саламандр Мерлин смастерил еще один дивный клинок. Он выковал его для людей на праздник замирения с доппельгангерами. Доппельгангеры! Меч люди подарили их королям или кто там вершит делами у потусторонних соседей (Мерлин не помнил сложный династический порядок серолицей расы). Явление жрицы от переменчивого ликом народа-обманщика подтверждало, что без доппельгангеров тут не обошлось. С кем же бился брат? С королями доппельгангеров? Вот теперь точно жалко, что он нем.

— Ты видел, как все началось? — спросил Мерлин, и брат согласно кивнул железным шлемом. — Андзороканд? — В ответ брат повторно кивнул. — Ты должен отвезти меня туда, где все началось. — Брат указал на круп своего коня, приглашая взойти в седло, но Мерлин добавил: — Но перед тем посетим один источник. У меня чутье, что там мы найдем больше, чем ищем.

Волшебник запрыгнул на вороного гиганта позади брата, и они поскакали так скоро, что и самому быстрому ястребу за ними было не угнаться. Едва отъехали они от деревни, как послышался Мерлину детский плач. Пока волшебник просил брата остановить коня, они удалились на несколько миль — так скоро скакал вороной, и пришлось им возвращаться. На дороге, в том же месте, что и прежде, Мерлин снова услышал плач младенца. Это плакала Ниам. Он узнал ее по голосу. Что случилось с ней и где ее родители? Рядом с дорогой все поросло высокой травой, которую крестьянам давно пора скосить на сено. Мерлин соскочил с коня и пошел на крик. Едва ступив в траву, он чуть не опрокинулся о тележное колесо. Кругом были доски и обломки. Чуть дальше нашлась рука. Судя по нежным подушечкам пальцев, это был Брес. Он не всегда пристально следил за руками, но перед остановкой в деревне Проныра несколько вечеров до красноты растирал пальцы песком, чтобы кожа стала более чувствительна и он мог читать пальцами игральные кости. Старый шулерский прием, облегчающий опытному игроку мухлеж.

Телегу разнесло в щепки. Бреса и Фанд разорвало на кусочки. Ниам выжила. Если бы ее нашли крестьяне, они подумали бы, что девочка выжила чудом. Мерлин, подняв кричащий кулек пеленок с холодной земли, определил, что за чудом стояла вполне определенная причина. Ниам спас браслетик, который он сплел ей на день рождения. Таков уж его брат: всегда мчится на бой со злом кратчайшей дорогой, не разбирая пути и не смотря под ноги; у семейства не было шансов разглядеть в ночи смертоносного всадника и загодя свернуть. Брат даже не заметил их. Его вороной пронесся сквозь телегу Фанд, как камень из катапульты через ветхую изгородь. Если бы на Ниам не было вещицы от Мерлина, разорвало бы и ее, но браслет по стечению обстоятельств оказался охранным. Ниам, как находящуюся под защитой Мерлина, не убило, а отбросило с дороги.

Ребенка нужно кому-то поручить. Кто в этой глухомани сможет обеспечить Ниам достойный уход? Кого позвать? Мерлин издал волчий вой, потом с Ниам на руках вскочил на коня позади брата.

— Поедем! Если жива еще старая шкура, нас по следу нагонит. — Мерлин свободной рукой хлопнул коня по крупу, и они понеслись дальше.

Скакали почти весь остаток ночи. К рассвету они одолели половину пути до Лондона, и если бы Мерлин желал устроить привал на берегах Темзы, то поспел бы туда аккурат к завтраку, но задерживаться на Альбионе, в то утро вовсе не туманном, волшебник не собирался. Впереди еще долгая дорога. Вороной конь, как и его хозяин, не знающий усталости, с каждым часом скакал все быстрее, но и этого Мерлину казалось мало.

По гребням волн они пересекли штормящее свинцовое море, достигли континента, преодолели равнины и горы; Мерлин мимоходом поглядел на ледяную шапку Белой Горы, и где-то в Альпах, в цветущей долине за высокими перевалами, нагнал их зверь.

Седая волчица опередила вороного и пересекла дорогу братьев прямо под ногами. Она делала так несколько раз. Казалось, вот-вот опустится на ее серебрящийся в солнечных лучах хребет всеразрушающее копыто, еще черневшее запекшейся кровью Бреса и Фанд, но волчица успевала выскочить из-под ног за мгновение до удара. Увидев званую спутницу, Мерлин дал брату знак придержать лошадь, и вороной, покорно повинуясь, перешел на короткую рысь.

— Вот и ты объявилась, старая шкура, зверица сабинов! — воскликнул Мерлин, когда волчица замедлила бег и поравнялась с ним. — Дочь человечью тебе поручаю! Позаботься о ней, как раньше бывало. — Мерлин на скаку бросил завернутую в пеленки Ниам волчице. Та подхватила сверток с дочерью Фанд зубами и скрылась в лесу. За Ниам можно не беспокоиться. Вскормившая когда-то братьев Ромула и Рема волчица позаботится о дочери Бреса, родившейся в день и в месте объявления войны.

— Теперь мчи во все силы, брат мой, коня не жалея! — вскричал во всю четырнадцатилетнюю нетерпеливость волшебник, и почуявший ослабевшие поводья вороной сорвался в безумный галоп.

Горы сменялись долинами, долины — хребтами, они скакали по склонам, осыпям и перевалам, козьими тропами и нехожеными путями. Только от дорог Мерлин просил брата держаться подальше. Спустившись с гор, они оказались в лесу, в глубине которого Мерлин отыскал источник магической силы. Источник струился в руинах старой волшебной башни. Кто-то очень мудро воздвиг свою башню прямо над источником. Сейчас он был завален, но Мерлин знал, как его снова открыть.

Нетрудно догадаться, что Мерлин пришел к руинам той же башни, к которым Мельхиор приходил просить совета у своего учителя. Мельхиор тем временем бродил дорогами Альбиона, ища разрытую могилу Мерлина. Им не суждено скоро встретиться. Они шли разными путями и разминулись, а война, объявленная Мерлину, надолго затянет в свои сети Мельхиора.

— Тень, выходи! — потребовал Мерлин, за версту почуяв призрака, не покинувшего свой дом.

В ответ на его зов в руинах показался старый маг.

— Поправший смерть, чем тень моя может послужить тебе? — спросил учитель Мельхиора.

— Твой лик знаком мне по бытию во скорбном царстве отцветших жизней! — припомнил Мерлин. — Знающий-все-имена твое было прозвище.

— Ваше имя — Мерлин, я знаю хорошо.

— Раз знаешь все имена, ответь, где я сыскать могу себя зовущего Мельхиором? — спросил Мерлин у тени.

— Мой ученик был здесь не так давно. Он показал тревожащий, страшный предмет. Орудие известное, знакомое Мерлину.

— Ты мертв сколько? Лет сорок? — оборвал Мерлин, мертвые за тысячу лет погребения ему осточертели. — Никак не свыкнешься, что бремя жизни больше для тебя не в тягость? Брось свои увертки, оставь страх болтливым языкам живых, которым есть чем за него платить.

— Баалово оружье показал мне Мельхиор, — подчинилась тень старого волшебника. — Длань Баала, бога страшнейшего, который, говорят, властен и над душами усопших, потому мне есть чего бояться.

— Над душами сопящих! — Мерлин еще больше раздражился, как было всегда, когда при нем поминали Баала. — Вот дурень старый. Говорят? Кто говорит? Так говорят еще, что Баал ушел давно и след простыл.

— Говорят, он возвращается, мостит себе обратный путь.

— Пусть говорят. Теперь проснулся Мерлин, его нога живая попирает землю, а для нас двоих мир слишком обернется мал.

— Бросишь вызов богу разрушения и смерти?

— Враг силен, не спорю, но если завладею Дланью, то изыщу и способ в проклятую глотку, из которой исторгнута была, обратно вбить оружие поглубже.

— Тогда Мельхиор не враг твой. Вместе идете к цели одной. Оружье сохранно пребудет у Мельхиора, пока не найдешь ты ему примененье.

— Верю тебе, Знающий-все-имена. Мертвые редко лгуны. Пора бы тебе провалиться отсюда, брось свой иссякший источник. Его я пробью для себя, и с хлынувшей силой новая башня на старых камнях вознесется. Людям и магам станет оплотом в войне, которую друиды мне объявили. Проваливай прочь, и спасибо за помощь.

Призрак старого мага взглянул на Мерлина с укоризной и, покачивая головой, растворился во мраке руин. Мерлин, прыгая с камня на камень, спустился в подвал башни, где чувствовал течение источника. Он отбросил несколько камней, каждый из которых годился на фундамент крепостной стены. В земле под ними струился молочно-белый ручей. Немного осталось от бившего ключом потока, на котором Знающий-все-имена построил свою колдовскую обитель. Мерлин искупал в ручье руки. Молоко источника впиталось в кожу и наполнило волшебника радостью. Окунув руки по плечи, Мерлин ухватил и извлек из источника череп. Забравшись в млечную расщелину с головой, он выудил остальной скелет.

Знающий-все-имена похоронил себя в источнике. Это дало ему силу возвращаться сюда после смерти. Это же замутнило источник. Теперь он — источник, конечно же, а не колдун, — оживет, а призрак колдуна перестанет являться из мира мертвых со своей болтовней.

— Мы вернемся, когда время настанет, — сказал Мерлин брату, когда выбрался на поверхность. — Пути наши, братец, недолго вместе пролягут. Приходи сюда снова, и тебя я избавлю от бремени, но пока я хочу посмотреть Андзороканд, где все началось. По ведьмы навету пустому не буду я враждовать с Мельхиором, старцем достойным, но прежде сам рассужу, кто прав, кто повинен.

Они снова вскочили на вороного коня и до вечера прискакали в безымянный город на полпути из Исхафана в Индию, в город, погребенный под песками, чье имя боялись повторять видевшие гибель его. Там Мерлин отпустил брата продолжать его воинственные, молчаливые странствия, вести истребление во имя лучшего мира, который никак не наступал, сколько бы вражеской крови ни проливал на землю, снег и пески безголосый рыцарь с черным мечом, рукоять которого был обречен сжимать в ладони всю бессрочную жизнь.

Тихое место. Прохлада ночи. Шепот ветра. Невинные игры скорпионов. Круговорот звезд. Полукружием месяц. Наслаждение одиночеством. Доппельгангеры не оставили после себя человеческих останков. Кругом на дни пути не было ни живых, ни мертвых, кроме усопших давно и в заведенном порядке вещей. Мерлин очистил свою голову для заклинания, которое требовало пустоты. Пришло время новой попытки взойти на прежние вершины Искусства.

Он вызвал заклинание всевидящей сферы, но не ученическое, как в лесу, не маленькое, как показал ему Арахан, а полное. Оно целиком заполнило опустошенный разум Мерлина, и он погрузился в картины былого. Он увидел вокруг себя стены города, дворец и рынок, подземные реки, где подготавливался ритуал во имя, которое он терпеть не мог. Он увидел брата и как скрестились два меча, выкованные его рукой; демонов истребления, рвущих на части тела и пожирающих души; одержимость Анзора, отвагу Мельхиора и чистоту Паласара, не отступившие перед лицом смертельной опасности; печать Баала целую и печать Баала расколотую; великую жрицу, отличную от той, что являлась к нему; когда же увидел он в руке жрицы третий меч, догадка мелькнула у Мерлина о том, как сразить темного бога. Догадку он до поры похоронил в самом дальнем уголке памяти, потому что не скоро виделась волшебнику возможность проверить свою правоту.

Никто должен был увидеть, что случилось. Ни одна всевидящая сфера не могла вытащить на свет те события. Великая жрица всегда заботилась, чтобы ритуал был защищен от таких вторжений из будущего и оставался в тайне от людей и их магов, и никому, кроме Мерлина, не удалось бы то путешествие, в которое он отправил свой разум.

Выйдя из всевидящей сферы, Мерлин открыл проход в соседний мир. Навестить серолицее племя решил он и надолго оставил людей, защитой которым от новых напастей снова остался один Мельхиор.

Глава 5. Суд

В первые месяцы правления короля Теда Карвера его столица, а по сути единственный большой город, которым располагали его владения, — Юроби, — в силу понятных, естественных и не зависящих ни от кого причин стал городом весьма небезопасным. На улицах убивали ночью при тусклом свете факелов, в подворотнях не гнушались резать и при дневном свете. Резали из-за денег, убивали магией, защищая деньги. Сводили счеты, заводили новые. Блоруд вырастил под куполом своего незримого влияния атмосферу непредсказуемого, но умеренного насилия. Никто не должен чувствовать себя в безопасности, но и пережимать не следовало: жители должны бояться смерти, но не ждать ежечасно ее наступления. Первое порождает страх, второе — отчаянное упорство обреченных. В мутной воде легко ловить рыбу, а в грязи рыба, которую ловил Кломвар, не выживет.

Королевский советник держал в городе то незначительное число стражей, которого достанет, чтобы в случае мятежа вырезать кочевников. Для настоящего порядка их не хватало, но этому Кломвар имел объяснение: основные силы воинов подчинены Юрибрину и сосредоточены на борьбе с демонами Баала. Все внимание Теда сосредоточилось тогда на внешней угрозе, а улицы своего единственного города он оставил на советника, который превратил их в свою вотчину.

Имелись у Кломвара и конкуренты. Каризоах усердно плел внутри его сетей свои собственные паутинки слежки и доносов, иногда сети советника и стольника пересекались, выливаясь в короткие ожесточенные стычки между агентами. Угрюмый Кломвар пользовался преимуществами родной земли и кумовства, героя битвы при Чандраллагоне поддерживали остатки воинской касты. Лимра была себе на уме, ее дела вели оставшиеся после Разгрома жрецы, их каста пострадала меньше других и, растеряв влияние, не потеряла в числе. Даже Ракх обзавелся своими нитями внутри поселившихся в городе кочевников. Только магам, жившим во дворце Онри, все было трын-трава, они считали себя выше уличной кутерьмы. Дворец магини укреплен получше королевского, а на улицах магам ничто не угрожало. Ни одна из нитей во множестве тайных сетей, которыми обретшие власть оплели уличную жизнь, не колыхнулась, хотя в городе готовились события, поставившие Юроби на грань гражданской войны.

На город спустился вечер. Праяса пробиралась переулками к королевскому дворцу. В ее сумке лежало очередное письмо Теду Карверу от Самих-Арду. Она приняла все доступные ей меры предосторожности: шла по новому пути, проверяла за собой слежку. Однако способности тех, кто следил за ней, были выше способностей юной посланницы. Нападение случилось внезапно.

В подходящем месте в затылок Праясы попал точно пущенный из пращи камень. Через мгновение карауливший за углом доппельгангер завернул ее в мешок. Ему на помощь подбежал пращник, уже свернувший и спрятавший бесшумное оружие. Вдвоем они завернули ее в плащ и отволокли в заранее намеченный и подготовленный подвал. Нападавших было двое. Их имена станут известны, но сгорят в истории Разгрома короткой лучиной, потому что по предъявленным обвинениям их посмертно предадут забвению. Эти имена не сохранились ни в протоколах, ни в летописях, ни в воспоминаниях, поэтому про похитителей достаточно сказать, что оба они были братьями Ракха.

Третий участник похищения, дожидавшийся жертву в подвале, после смерти подвергся такому же наказанию забвением, поэтому про него не известно ровным счетом ничего. Серое лицо именно этого, третьего участника увидела Праяса, когда очнулась в подвале, придя в себя от едкого запаха нашатыря.

Произошедшее в подвале не осталось в тайне, хотя Блоруду пришлось потрудиться, чтобы восстановить печальные события того вечера. Чтобы выяснить обстоятельства преступления, черный волхв прибег к заклинанию всевидящей сферы, к тому самому, которым при Мерлине пользовался король пауков.

В сфере, открывающей прошлое, Блоруд увидел, как все было. Третьему похитителю хотелось узнать содержание письма, однако пройти через защитное заклинание, не разрушив письма, кочевники не могли. План похитителей заключался в том, чтобы заставить Праясу открыть письмо Самих-Арду. Праясу привязали за руки к крюку в потолке. Доппельгангер угрожал ей ножом для свежевания дичи. Вероятно, свой замысел похитителям удалось бы привести в исполнение, будь у них больше времени, но им помешали.

Мудрость Самих-Арду заключалась в том числе в том, что он не доверял способностям королевской посланницы, и братья Ракха были не единственными, кто незримо сопровождал ее по улицам.

Пока Праяса и третий похититель находились в подвале, братья Ракха сторожили вход. Братья были убиты в той же бесшумной манере, какую сами использовали при нападении на Праясу, но им досталось кое-что похуже камней из пращи. В их телах нашли по небольшой стреле без оперения, каждая со сложным раскрывающимся наконечником. Чудесные стрелы выпустили из короткого пружинного арбалета скрытного ношения. Теду довелось воочию увидеть тот арбалет, и король отзывался о нем как об оружии, сконструированном с исключительным знанием механики. Поскольку доппельгангеры в силу традиции не используют ручные арбалеты, тем более сложные, предположительно, он был сделан в мире людей и лишь доработан местными оружейниками до большей мощности. Как бы то ни было, два брата Ракха были убиты у дверей каземата спустя считаные минуты после похищения.

Сфера не показала Блоруду, кто стрелял, потому что убийца маскировался с помощью Искусства, в котором знал толк больше Праясы, хотя Блоруд на палец руки готов был спорить, что стрелок не принадлежит касте магов.

— Если не откроешь письмо, я отрежу тебе лицо, — прочитал Блоруд по губам последние слова палача. После угрозы что-то за дверью отвлекло его внимание от жертвы. Палач внимательно вслушивался в звуки, которые сфера не передавала, потом молниеносно вытащил из-за пояса охотничий нож и воткнул Праясе в горло. Кровь фонтаном брызнула из аорты, когда он извлек лезвие, но на палача не попало ни капли. Дверь отворилась, и кто-то, скрытый черным маскирующим облаком, устремился к палачу. Они сплелись в борцовский клубок популярного у кочевников единоборства, от обычной игровой схватки он отличался тем, что у обоих были ножи. Палач получил удар обоюдоострым лезвием в печень и истек кровью, не нанеся ни одного точного удара в ответ. Убийца проверил Праясу — уже мертва, он забрал письмо и ушел.

О расправе над королевской посланницей стало известно поздно вечером. Тела братьев остались на виду, убийца не заметал следы. Блоруд всю ночь не сомкнул глаз, разбирая улики, допрашивая свидетелей и подозреваемых. Утром третьего брата Ракха, стоявшего у дверей вместе с Ланом, Блоруд арестовал прямо на пороге западных покоев ночного отдохновения. Блоруд пришел с поддержкой Каризоаха, прихватившего с собой дюжину воинов королевской гвардии. Два конкурента за королевское внимание на время чрезвычайного происшествия объединились, и Лан решился вмешаться. Онри, чтобы посоветоваться, не было в городе, а Лан и так порядочно проиграл жуликоватым кочевникам в степные нарды.

Утренний брифинг у Теда вышел не таким, как обычно. Из брифинг-залы Блоруд повел Теда, Юрибрина, Кломвара и Лана — что было необычно, так как маг из круга равных Онри не присутствовал на брифингах, — в подвал под дворцом. В холодном каменном мешке было еще холоднее от четырех саркофагов из чистого льда. На крышках под покрывалами лежали четыре тела. Блоруд начал открывать по одному. Тед опознал Праясу. Ее убийца был ему неизвестен. В двух оставшихся мертвецах Лан опознал братьев Ракха, стоявших с ним в карауле. Маг был нужен Блоруду, потому что Тед не смог бы однозначно отличить братьев от других доппельгангеров.

— Заговор, — холодно, как всегда, произнес Блоруд.

— Кто? Ракх? — спросил Тед.

— Арестовать и допросить Ракха моя первейшая задача, однако он заранее скрылся у кочевников своего племени. Он далеко за пределами города, и выудить его оттуда непросто, — начал советник. — Третий брат захвачен мной и пока отрицает свою причастность. Его словам можно поверить, если на то будет королевская воля, однако при всей серьезности обстоятельств я бы предпринял особые усилия, чтобы добиться от него иной точки зрения. Пока же я, однако… попросту говоря, я сверх всякой разумности связан королем в мерах. Если мне будет дозволено…

— Я подумаю, — перебил Тед.

— Королю не следует долго раздумывать, — предупредил Блоруд, — потому что, как показало мое следствие, наши враги не так избирательны в средствах.

— Что точно произошло?

Блоруд рассказал все, что удалось узнать за ночь, не добавляя лишнего. Тед отменил вылет и уединился в рубиновой зале для размышления. Потом он отправил нарочного за Ланом. Чутье подсказывало ему, что маг, проведший так много с заговорщиками, должен иметь хоть какие-то подозрения. Его самого Тед не подозревал. Он был с Ланом, как говорила Онри, из одного круга равных, а то немногое, что король успел узнать об этой социальной группе, принятой в обществе доппельгангеров, говорило, что внутри нее предательства невозможны.

— Ты провел с ними больше времени, чем кто-либо во дворце. Ты ничего не заметил? — спросил Тед, когда Лан показался в рубиновой зале.

— Кочевники! — вздохнул Лан. — Их сам Баал не разберет. Может, из-за письма они так взбеленились.

— Какого письма? — округлил глаза Тед.

— Ну мы как-то ночью вскрыли одно из писем Самих-Арду, — лениво позевывая (ему до сих пор не удалось выспаться после дежурства на ночном посту), ответил Лан. Так Тед узнал, что братьям стало известно о неприязни Самих-Арду к кочевникам. Подумали ли они, что король о них такого же мнения, и решили разузнать подробности сами, не стесняясь в средствах, как сказал Блоруд? Откуда пошел этот дурацкий «заговор», король выяснил, но его последствия от этого легче не становились.

Тед отпустил Лана и отправил посланца к вождю кочевников с требованием выдать Ракха, поскольку его братья оказались замешаны в заговоре против короля. В городе начались волнения. Кочевники готовились покинуть стены и не стеснялись брать с собой то, что считали справедливой платой за труды. Поскольку это больше походило на воровство, число мелких стычек резко выросло. Для «успокоения улиц» Блоруд задействовал стражу, и на мостовые полилась кровь.

Шпионы доносили, что кочевники за стенами готовы разорвать соглашения и идти искать спасения от воды в обитаемые земли, что грозит стране Теда еще большим разорением, раздавались голоса, что кочевники могут присягнуть Сорду, что создало бы Юроби нового врага в тылу. Оседлые и кочевые народы доппельгангеров стояли на пороге большой ссоры. Время на дипломатическое решение утекало, как вода сквозь пальцы, и если соглашения с кочевниками развалятся, придется действовать по указке Блоруда.

Тед с грустной миной на лице уединенно сидел в рубиновой зале. Впервые он сидел в кабинете безо всякой охраны. Он тупо следил за часами, ожидая окончания этого безумного дня, когда к нему вошла Лимра.

— Мастера исполнили твою просьбу, Тед, — сообщила первая жрица и поставила на висящий на цепях стол портфель из кожи. Портфель был тяжел, как и просил Тед. — Наше путешествие в твой мир задерживается? — спросила она.

— Придется отложить, пока все не утрясется. Без меня они все передерутся и принесут Юроби Сорду на блюдечке.

Кивнув, Лимра развернулась и удалилась, столкнувшись у дверей с Юрибрином.

— Я не звал тебя, — бросил воину Тед, — а впрочем, входи. Надеюсь, хоть у тебя хорошие новости.

Юрибрин проследил, чтобы Лимра вышла и затворила за собой дверь.

— Признаться, король, новости неважные, — ответил Юрибрин.

— Добей меня неудачами на внешних фронтах, — промямлил Тед, оторвав голову от стола, на который прилег отдохнуть. Сколько неурядиц, не связанных с его прямой миссией. Он должен разбить темного мага, а не замирять враждующие народы.

— Первое, сегодня днем ступил на последний путь Самих-Арду. При нем нашли это. — Юрибрин кинул на стол рядом с портфелем письмо, содержимое которого заговорщики пытались открыть против воли Праясы.

— Как оно оказалось снова у него? — Тед не знал личности убийцы, следившего по приказу Самих-Арду за Праясой. Он не знал даже, что убийца был от Самих-Арду. Блоруд подозревал, но не делился непроверенными догадками.

— Это связано с другой новостью, которой я огорчу короля. Дворец уязвим, а без Ракха или иной подобающей личной охраны жизнь короля уязвима не меньше.

— Гвардия твоих воинов не защитит меня? Раньше ты был о своих гвардейцах лучшего мнения. Твоя мечта осуществилась, или не ты плешь мне проел прогнать кочевников и о Лане отзывался как о глобка пятой ноге? — не обратив внимания на солецизм, спросил Тед.

— Гвардии недостаточно. Убийца может неузнанным проникнуть не только во дворец, но и в королевские покои, как это сделал я.

— Чушь не пори. Тебя здесь все хорошо знают, — отмахнулся Тед.

— Я не Юрибрин. Я лишь под его личиной, — ответил Юрибрин и переменился.

Тед осторожно потянулся к портфелю. Его содержимое может отразить удар ножом, а если огреть им по голове, то такой тяжести мало не покажется. Тед пожалел, что давно бросил носить с собой кольт. Его верный друг пылился в кобуре в спальне вместе с кассетным плеером, фотокамерой и другими личными вещами. Сейчас кольт на поясе не был бы лишним. Незнакомец стоял между Тедом и дверью.

— Я пришел с добрыми намерениями, — ответил на судорожный позыв к самообороне притворявшийся Юрибрином доппельгангер. — Я лишь хотел указать на прорехи в защите. Сожалею, но лучший способ сделать это — это небольшой испуг.

— Кто ты? — спросил Тед, продолжая прятаться за портфель.

— Я был слугой Самих-Арду. Мой повелитель умер. Это правда. Поскольку на тропе, прогулку по которой начал мой прежний хозяин, он больше не нуждается в моих способностях, я пришел искать место при короле, при истинном короле, как сейчас говорят ищущие королевского расположения. Как я могу видеть, здесь мне может найтись применение.

— Как тебя зовут?

— У нас нет имен. — («Как и у многих в мире доппельгангеров», — подумал Тед.) — Самих-Арду звал меня Барсуком.

— Барсук? Ты теперь как ронин? Самурай без хозяина? — спросил Тед.

— Очень похоже, хотя мое чувство долга не пострадало.

— Тебе известно про ронинов? — удивился Тед.

— Мой род живет долго среди людей. Я видел много народов и слышал про многие обычаи, хотя эпоха короля истинного слишком отдалена от тех эпох, при которых живал с людьми мой род, и в обычаях, которые привычны нашему королю, я не сведущ.

— Ты не из одной из каст?

— Метрики начала нашего рода хранятся в списках касты воинов, но мы не следуем заведенным порядкам. Мы — ренегаты. Я служил за плату Самих-Арду. Мой отец служил за плату прежнему королю и умер вместе с ним. — (Из-за ограниченных знаний истории Тед не понял, что под прежним королем именовавшийся то Юрибрином, то Барсуком имел в виду Абруд Сорда до его падения.) — Мой дед служил у людей, стоял защитником на стенах Толедо, Нима и Каркассона и всю жизнь провел на войне, прозванной в ваших землях Реконкистой, он не оставил земли людей, не вернув оставленного. Всего восемнадцать поколений, каждое из которых оставило незримый след в судьбах многих в двух наших мирах и память которых я храню. Лучшего агента королю не сыскать.

— Славная династия! — Тед припомнил, что бывал в Толедо, но его миссия случилась за пару веков до арабского завоевания. — Что ты можешь предложить и что просишь взамен?

— Я действую один. Могу убивать врагов короля. Могу защищать короля в покоях дворца и на поле брани. Могу взять тайную миссию в Самихе, если королю потребуется агент при дворе архиврага. Моя обычная плата сто тысяч золотых в год и право первой руки на трофеи, захваченные мной.

— Убить Сорда так легко, как ты мог бы убить меня, у тебя не получится? — это был, как говорили в Техасе, long shot, но почему не предложить?

— Абруд Сорд убил шестерых волхвов (Барсук допустил неточность: черных волхвов убил Мельхиор, хотя и это не совсем точно, потому что их убила Длань, а Мельхиор выступил в скромной роли инструмента, через который действовал Баал), потомок разрушил башню магов, опрокинул в честном бою Онри, ущерб нанеся ее кругу равных. Мне не известен никто, кто мог бы его победить. Лишь силой неведомого оружия, которое принес с собой король, у нас есть шанс потягаться с проклятым родом.

— Я подумываю, как бы запихать ему в глотку добавку, — пробормотал Тед и спросил: — Ты был вчера в подвале?

— Да, король доволен моей работой?

— Не очень. Почему ты не спас Праясу?

— В моих приказах не было этой женщины. Самих-Арду просил проследить, чтобы письма не перехватывали по дороге. Письмо в целости доставлено королю. — Барсук махнул в сторону стола, куда бросил письмо. — Письмо не находили при Самих-Арду, оно всегда было при мне.

— И тем не менее одно письмо было вскрыто прежде меня.

— Кем и где? — не выдавая волнения, уточнил Барсук.

— Ланом, прямо во дворце, у дверей моих покоев.

— Маг из круга равных великой магини поступил безрассудно, — не принимая на себя упрек, развел руками Барсук. — Безусловно, это печально, но не могу отнести на свой счет. Если короля беспокоят шпионы во дворце, я могу взяться за это.

— Поздно. Возьмешь задание, чтобы я мог испытать тебя?

— Король мудр, что не верит словам. Что мне совершить?

— Найди моего прежнего охранника — Ракха. Я хочу видеть его живым.

— Этот кочевник не уйдет далеко и не спрячется. Быстрое самоубийство — единственное, что может сделать Ракх, чтобы помешать исполнению воли короля. Я доставлю его, — пообещал Барсук, хотя сделать это ему не удалось. Ракх нашел лучший способ избежать встречи с наемником Теда.

После встречи с королем Барсук немедленно отправился на поиски Ракха. Взяв личину его оставшегося в живых брата, который томился в подвалах Блоруда, он пошел в стан кочевников за стенами города. Барсук всю ночь провел на стоянке кочевников, выуживая слухи, и вернулся в Юроби ни с чем. Ракха на стоянке не было, он вернулся в Юроби, но и там достать его Барсуку не удалось. Во время первой встречи Теда и Барсука, когда наемник получил задание, Ракх уже сидел в запертой комнате во дворце Онри. Кочевник упредил распоряжение о своем приводе и сдался Амале с условием, что Лан передаст его прямо королю, минуя советников. Дворец Онри был для Барсука недосягаем.

Узнав о пленнике, который свалился ему как снег на голову, Лан окончательно и бесповоротно пришел к выводу, что кочевники доставляют ему слишком много хлопот: обыгрывают в степные нарды на щелбаны и деньги, а теперь еще говорить за одного из них с Тедом, который и без того не расположен к Лану после того, как узнал про письмо. Да и в историю с письмом Лана втянул один из них. Шебутной народец, одни хлопоты. Лан зарекся иметь с ними какие-либо сношения после того, как история с обвинением Ракха закончится.

— Зачем ты устроил этот бардак? — спросил Лан у Ракха, когда встретился с ним. Маг вернулся от короля в скверном расположении духа. Тед, мягко говоря, был не в восторге, что Лан вскрыл его письмо и дал прочитать его. Хотя чего переживать-то. Все равно ничего такого в письме не было. Лабуда одна. — Все носятся, будто на каждом перекрестке по улью разорили.

— Мне неизвестно о том, что случилось. Я исполнял поручение короля за стенами, — ответил Ракх, неподвижно сидя на ворсистом паласе. В комнате, в которую его заключили, стояли и кресла и стулья, но кочевник предпочитал привычную походную позу.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, — наивно заключил Лан, усаживаясь в кресло позади Ракха. — Но если ты ничего не знал, как же ты додумался прийти сюда? Невиновные так не делают.

— Наши старейшины узнали, что мои браться нарушили мир с жителями городов. Мой род покрыт позором низкого обвинения. Мне приказали вернуться и говорить за себя, но я рассудил: быть схваченным приспешниками короля и заговорить в их казематах будет говорением за них, а я не хочу говорить слова, которые они вложат в мои уста, так я не исполню волю старейшин.

— Тед Карвер рассудит, тебя должны отпустить, если ты ни о чем не знал.

— Если обвинения правдивы, я должен отвечать за дела братьев. Я привел их к королю.

— Тогда тебе грозит смерть.

— Достало бы ее.

— Для чего?

— Чтобы соглашения между нашими народами остались в силе.

— Что может этому помешать?

— Месть за вероломство. Жители городов — жестокие мстители за обиды.

Лан покачал головой. Какие кругом все сложные.

— Раз так, то мы можем больше не встретиться, а раз так — сыграем последнюю игру?

— По каким ставкам?

— Ты поставишь свою жизнь, а я — перстень с руки. Большего твоя жизнь все равно не стоит.

— По рукам, — согласился Ракх.

Кости заскакали по доске. Ракх выигрывал, но на последнем ходу Лан еще мог победить. Ракх выкинул двухцветную грань. Он мог поставить и завершить победную комбинацию, но мог поддаться и дать Лану победить.

— Если проиграешь, — напомнил Лан смысл их последней партии, — то твоя жизнь будет моей и никто не посмеет тронуть тебя без моего согласия.

— Я знаю, маг, но судьба говорит, что я должен оставаться свободен, — ответил Ракх и поставил фишку на победу. — Будешь бросать или сразу дашь перстень?

Лан молча бросил перстень на доску. Выходя, он пообещал:

— Завтра утром я приведу тебя к королю.

Теперь единственная надежда Ракха на жизнь теплилась в сентиментальных чувствах короля, из-за которых он мог пойти против воли своего окружения и сохранить верному охраннику жизнь, но доппельгангеры имели туманные представления о том, что называется у людей чувствами.

Следующим утром Лан, как и обещал, привел кочевника к королю. Узнав, что его бывший телохранитель сдался без боя, Тед вместо привычного брифинга устроил допрос. Присутствовали: король Тед Карвер, первая жрица (без имени), маг Лан, советник короля Блоруд, воин Юрибрин, воин Кломвар. К всеобщему разочарованию, сказать Ракху оказалось нечего. Он покинул Юроби на несколько дней по распоряжению короля, подыскать ему место для будущего форта, и о действиях братьев ничего не знал. Ракх признал свою вину в том, что ввел заговорщиков в охрану короля, и выразил готовность разделить с ними ответственность за их недостойный поступок. Больше ничего выудить из него не удалось. Тед убедился, что только два брата из четырех знали о заговоре.

После того как показания Ракха были записаны, все названные удалились в брифинг-залу для совещания. Первым встал вопрос о поиске других заговорщиков. О том, сколько еще кочевников принимало участие в разработке заговора, приходилось только догадываться. Кто мог рассказать, стараниями Барсука лежали в ледяных саркофагах настолько молчаливы, что даже Блоруду ничего из них не вытянуть. Сколько еще могло знать содержание неосторожного письма Самих-Арду? Блоруд говорил о — «по самой меньшей мере!» — дюжине участников. Юрибрин считал ненадежных на сотни. Кломвар, нисколько не стесняясь, предлагал вырезать всех скопом, потому что все кочевники «бесчестные, грязные, в очередной раз опорочившие себя ничтожества, не чтящие соглашений, которые были к ним слишком милостивы». Потом решали судьбу оставшихся братьев. Лан защищал Ракха, Блоруд, Юрибрин и Кломвар обвиняли, Лимра и Тед отмалчивались.

Днем огласили показания Ракха. Теду пришлось приложить немало усилий, чтобы на площадях зачитали именно показания Ракха, а не сочащийся ненавистью текст, сочиненный Блорудом на случай, если король проявит «политическую мудрость и смекалку» и воспользуется подходящим моментом, чтобы объявить все договоренности с кочевниками ничтожными. На вечер назначили вынесение приговора. Судилище сделали публичным. Приговор вынесет король на главной площади в присутствии обвиняемого и всех граждан, кого это касается. Доппельгангеры — и кочевники, и горожане — потянулись на площадь занимать места, как только глашатаи зачитали новость. Там же на площади король объявит свое послание вождям кочевых племен: будут отозваны или будут сохранены прежние соглашения. Гвардия готовилась резать в городе. Горожане заколачивали окна и забивали на гвозди ставни. Вооружались и кочевники. Кавалерийские войска Юрибрина снялись с позиций, чтобы нанести удар по кочевникам в степи. Станы ощетинились частоколами и из стоянок превратились в укрепленные лагеря. Сорд с торжественной ухмылкой следил за происходящим из Самиха. Никто не верил, что кто-то способен остановить бойню, никто, кроме совсем немногих, этого и не желал. Жители городов и жители степей не сосуществовали в мире, таков порядок.

На процессе инсинуации в адрес кочевников вылились на короля цистерной с нечистотами, и Тед погрузился в поистине гнилостное настроение. Виски и бурбона у доппельгангеров не было. Тед в одиночестве покинул свой дворец, пересек площадь и укрылся ото всех во дворце пропавшей Онри. Во дворец магини путь всем клевретам короля был заказан, за исключением, возможно, Блоруда (ворвался же он туда один раз).

Короля принимали Лан и Амала. Воэл, отправившийся на поиски Онри, не давал о себе знать. Супруги никак не могли понять, почему Тед не может объявить Ракха непричастным к убийству и заговору. Тед тоже не мог понять, почему он не может освободить невиновного, но твердо знал, что часы Ракха сочтены. Была ли это обида за то, что Ракх, поставленный блюсти его покой, ненароком привел к его двери шпионов и убийц, или более темное чувство звало Теда к кровопролитию. Это чувство поднялось в короле, когда он с крыши дворца увидел рядом с установленным на площади костром Самих-Арду костер Праясы. Вечером под пышные речи Каризоаха два костра отправят духи боровшихся до конца доппельгангеров к Баалу, если кто-то после Разгрома еще принимает это суеверие всерьез. Тед проигрывал в голове похоронные панегирики своего медоречивого стольника, и от воображаемых речей сочувствие короля к судьбе бывшего телохранителя таяло, как запаленная свеча. Тела Ракха и его невиновного брата без прощальных слов вышвырнут в ров за городом.

В назначенное время Тед пришел на суд. Ему установили помост с высоким троном, с которого он должен был огласить свое слово. Вся верхушка королевского двора сидела рядом ниже, толпу держали на небольшом отдалении. Перед тем как Тед смог занять место судьи, к нему в сопровождении Блоруда подошел незнакомец; по одеждам, привычным для кочевых народов, Тед понял, что гость явился из-за стен. Советник махнул рукой, указывая незнакомцу, что последние шаги до короля ему придется идти в одиночестве.

— Многих лет света звезде короля в небе и на земле, — раскланялся незнакомец.

— Я слушаю.

— Меня считают хранителем традиций, — начал незнакомец.

— Время, — резко поторопил Тед, но доппельгангер, хоть и ответил поклоном головы, темп речи не ускорил.

— Как свидетель соглашений, заключенных королем в стане моего вождя, я пришел известить короля о нашей воле, если королю угодно слышать наш тихий голос, так мало слышный внутри стен старого города. — Тед дал знак продолжать. — Вожди признают вину Ракха. Его род опозорил нас. Мы передаем Ракха и всех из его рода королю и при любом приговоре изменникам готовы следовать прежним соглашениям, если жители городов окажут нам милость вернуться к ним.

От Ракха отвернулось даже собственное племя. Тед сдвинулся в сторону сочувствия к этому усердному охотнику, попавшему в жернова вражды, но когда он всходил на трон, его взгляд снова наткнулся на приготовленные погребальные костры, и луч сочувствия угас в нем.

Привели связанного Ракха и его последнего брата. Блоруд зачитал формулу обвинения, после чего спросил, признают ли обвиняемые свою вину. Ракх сознался, брат промолчал. «Какой приговор вынесет наш король, оплот последнего мира?» — вопросом закончил речь Блоруд. К Теду подошел маг, наложивший заклинание усиления голоса.

— Пусть умрут, — еще раз взглянув на приготовленные костры, вынес свой приговор Тед. — Договор с племенами за стенами остается без изменений.

Блоруд снял заклинание и подошел к королю, за ним устремились к трону Юрибрин и Кломвар.

— Нужно выбрать казнь, — сообщил Блоруд. Об этом Тед не подумал.

— Пусть умирают медленно.

— Преподадим урок.

— В анналах истории и нашей, и людей есть множество казней…

Тед отмахнулся от кровожадных советников и поднялся с трона. Делать из остатков рода Ракхов Маккавеев он не собирался. Тед знал об истории по своему опыту, незачем повторять темные места, когда можно повторить возвышенное. Он подошел к ближайшему стражу и забрал у него меч. Приблизившись к Ракху, он перерезал тому веревки на руках и бросил меч под ноги.

— Убей себя, — приказал Тед и отвернулся. Брезгливость, с которой он относился к судилищу, распространилась и на Ракха. — Иначе они, — Тед указал на советников, — до тебя доберутся, — добавил он, больше не глядя на приговоренных.

Тед шел назад к трону, когда услышал, как Ракх кричит:

— Долгих лет света звезде короля истинного!

Когда он уселся на трон и устремил взор на подсудимых, приговор был приведен в исполнение. Ракх насмерть заколол брата и сам бросился на меч. Тед вспомнил, как умирал Отон. Он видел самоубийство не долго властвовавшего императора, который предпочел умереть в начале правления, чем ввергать свою империю в пекло гражданской войны. Об этом эпизоде в истории Тед думал, прежде чем дать Ракху меч. Позже он подумал, что не мог видеть смерть Отона. Он же не Доктор Кто — его никогда не закидывает к исторически значимым событиям. Хватит с него участия в одной оставшейся в истории войне. Его бросает только в глухие провинции у моря, где находится дело, а не императорские троны. Видно, Отон попался ему когда-то — не исключено, что в детстве, — в историческом или документальном фильме, а компенсаторный механизм конфабуляции (всплыло у Теда словечко из лексикона психиатров военно-морских сил) встроил картинку с самоубийством Отона в истинные воспоминания, к которым у Теда оставалось все меньше сознательного доступа.

Короткая казнь завершила недолгий суд. Тела проворно унесли на носилках, и отправление правосудия превратилось в траурный ритуал, но на последовавшие торжественные похороны король не остался. Каризоах уже вышагивал в черной со звездами мантии, что символизировало пепел, в который обращаются тела, и звезды, которыми души уходят к Баалу. Слушать, как о благородстве павших разглагольствует заискивающее существо, которое приносит ему каждое утро кофе, — о нет! Не придуман такой этикет, который заставит короля сидеть и слушать это. Тед найдет чем заняться. Что угодно лучше этого. Прощай, слуга граждан Самих-Арду! Пора и королю истинному отсюда сваливать.

Во дворце было одиноко и будто холодно, хотя Тед столько страдал от экстремальных температур, что пять-десять градусов ниже комфорта не должны бы его беспокоить, но холод шел изнутри. Его окружали каменные стены, обтянутые дорогой кожей, мозаичный обсидиан на полах, бездымные светильники. Внутри стен, как заведенные инстинктом насекомые, сновали невидимые слуги, они растворялись в потайных ходах термитника при первых звуках королевских шагов, четко исполняя указ не попадаться королю на глаза. Число лиц, которых Тед мог видеть, Каризоах строго ограничил двумя дюжинами, случайных встреч внутри дворца у короля быть не могло. Тед бесцельно слонялся в окружении дворцовой роскоши: из западных покоев отдохновения в брифинг-залу, оттуда в залу рубиновую. Приятно пожить в такой атмосфере, но владеть ей, иметь в собственности — в этом было что-то нарушающее всякие представления о справедливости: нельзя иметь дворец, так же как нельзя купить эсминец и ходить на нем вместо яхты.

В рубиновой зале Тед наткнулся на Барсука («Да как ты сюда все время пробираешься?!» — чуть не вырвалось у Теда). Наемник давно караулил своего работодателя и спас короля от дамокловых ловушек разыгравшейся совести.

— Воля короля исполнена, — сказал наемный убийца, следивший за казнью через слуховое окно в крыше.

— В качестве твоей проверки это не годится, — пробормотал Тед, подумывая, куда бы его теперь сплавить.

— Я понимаю и готов взять новое поручение, — согласился Барсук. Не очень-то он успел проявить себя в деле с Ракхом.

— Найди мне Онри, что ли, — сорвалось с языка Теда. Долгое отсутствие магини, канувшей без следа где-то в Осимине, начинало его угнетать, добавляя еще один свинцовый слиток на весы его удрученности, где и так было навалено порядочно.

Барсук замер. Тед посчитал это за нерешительность:

— Слабо?

— Я сделаю это, — после коротких раздумий согласился Барсук. — Надеюсь, она не найдется там же, где Ракх, в своем дворце, иначе придется признать, что воля короля исполняется от одного произнесения вслух, а иметь дело с заданиями, которые разрешаются сами по себе, непрофессионально.

Невозможно определить, говорил ли Барсук более насмешливо, чем льстиво, или наоборот, но он отправился исполнять поручение, и Тед порадовался, что так легко сбыл его с рук. Оставшись один в рубиновой зале, он наконец добрался до портфеля, который принесла сюда Лимра в день и час его первого знакомства с Барсуком. Проверив содержимое и убедившись, что там именно то, что он просил, он перенес тяжелый груз в спальню.

Лимра ждала его в эротическом обличье Мистик из вселенной людей Икс, но Тед не обратил на нее мужского внимания. Он прошел прямиком к шкафу, где хранились его земные вещи. Он сбросил на пол доппельгангерскую одежду и надел земную. Накинул летную куртку с нашивками стилизованных под крылья шевронов, подпоясался кобурой с кольтом, сунул в карман кассетный плеер и повесил на плечо камеру.

— Собирайся, — сказал Тед Лимре, которая, глядя на его занятия, приняла обычную серую форму и равнодушно наблюдала за его сборами. — Полетим сейчас.

— Сию минуту я готова идти за тобой к небесам, — ответила первая жрица.

С помощью жреческой магии Лимры они незамеченными пересекли площадь. Тед распустил охрану самолета и залез в кабину. Лимра последовала за ним по веревочной лестнице. Левитацией первая жрица не владела, зато владела установкой магического щита, которым окружила самолет. Им удалось обмануть всех, даже Блоруда.

Тед включил двигатели на прогрев. От необычного шума стража в страхе разбежалась. Солдаты больше не нужны, теперь никто не мог остановить взлет.

Из кабины Тед следил, как догорает в другом конце площади Самих-Арду и где-то рядом с ним Праяса. Тертый рычаг управления вектором тяги. Элероны. Рули высоты. Бортовая комплексная автоматизированная система управления закончила самодиагностику. Порядок. Не идеально, но для машины со средним временем наработки на отказ менее пяти часов ошибок вылезло не так много. Можно лететь. Здесь все привычно. Как этого не хватало. Привычная атмосфера. Сопла поворачиваются, и поток раскаленных газов из турбореактивного двухконтурного двигателя упирается в мощеную мостовую осточертевшей дворцовой площади. Взлет.

Поднявшись на три тысячи футов, Тед встал на эшелон и приготовился к скачку. Некотимор откроет проход, разрыв пространства, временно соединяющий в одной точке два мира, будет размером с самолет, и Тед его даже не заметит. Машину тряхнет, потому что в своем мире она окажется на другой высоте в другом воздухе и давлении, и Тед будет дома.

Скачок прошел гладко. Проход открылся и закрылся, как десятки раз ранее. Навигация поймала положение машины. Инерциальная система и доплеровский измеритель сноса продолжали жить в мире доппельгангеров, и их устройства вывода показывали теперь что-то свое, относительные числа этих систем после прохода становились чем-то отвлеченным от реальности. Эти системы могли называться автономными, могли полагаться на сложные штуки вроде кольцевых лазерных гироскопов, но они измеряли только относительное положение в пространстве с момента вылета, проходы сбивали их. Для таких случаев в самолете имелась дублирующая астроинерциальная навигационная система, претендовавшая на определение абсолютного положения самолета в пространстве. В чужом мире АИНС была бесполезна. Карта звезд не соответствовала заложенной, но теперь молчавший у доппельгангеров прибор ожил, система нащупала корректные входные данные и установила положение самолета по записанным в памяти эфемеридам звезд. Хотя АИНС на самолете Теда давно не корректировалась, ее показаниям можно приблизительно доверять. Он вышел в неплохих координатах: хотя бы они не посреди Тихого океана.

Теперь надо решить, где заправиться, где кинуть, так сказать, якорь. Посадить и заправить военный самолет без опознавательных знаков и транспондера — это может показаться невыполнимой задачей, но Тед знал места, где это можно сделать, не привлекая внимания. Их по миру не так мало, как кажется на первый взгляд. Главное — держаться подальше от Европы, Штатов, Китая, СССР, Австралии, Кубы и вообще всех стран, нервно относящихся к безопасности. Эфиопия, ЮАР — отличные заправки, но до них не хватит горючего. Тед сядет в Колумбии. Это подходит.

В Колумбии у Теда было два старых знакомых: кокаин и Хесус Мария Корреос. Давненько он не видел ни того, ни другого. Надо надеяться, старину Хесуса за игры с оружием товарищи по играм еще не отправили на встречу с теми, в честь кого паренька назвали мама с папой. У Хесуса была перевалочная база в двух милях от береговой линии. Сесть там проще, чем на авианосец, а с вертикальным взлетом Тед может поставить машину Хесусу прямо во дворе, и если успеет к ужину, то на реактивной струе пожарит всем шашлык.

База Хесуса была на месте. Тед пошел на посадку с первого захода. Если кружить, какому-нибудь смышленому герильяс обязательно захочется попробовать на империалистическом штурмовике империалистический же «Стингер». У базы лежала короткая взлетно-посадочная полоса, накатанная прямо на земле. На ней принимали мелкие пропеллерные тарахтелки, на которых торговцы оружием и наркотиками летали друг к другу в гости. Тед сел в самом начале полосы, ближе к палаточно-шалашному лагерю, до которого от полосы было каких-то сто ярдов.

Всполошившиеся герильяс Хесуса окружили севший самолет. Нет, парни, это не глюк от жевания листьев коки, это действительно американский двухместный штурмовик с вертикальным взлетом. Кто-то прикатил на полосу на раздолбанном пикапе со смешным пулеметом, его станок был намертво привинчен к крыше кабины. Из него никогда не стреляли, иначе отдача вырвала бы болты из тонкой жести крыши с мясом, как плохо пришитые пуговицы. Тед заметил, что бойцы Хесуса сменили видавшие виды калашниковы на не лучшего вида M-16, значит, подарками от Дяди Сэма Хесус не обделен. Запах джунглей ударил в нос, едва Тед открыл кабину. До него донесся чудной испаноязычный галдеж на местных, смешавших испанский с индейскими языками, диалектах. Вдохнув несколько раз полной грудью, он повернулся к Лимре.

— Сделайся похожей на человека, — напомнил он первой жрице, и она приняла форму по образу одной из местных женщин, которые также прибежали смотреть на самолет.

Из кабины вылетела веревочная лестница: две дюжины алюминиевых трубок на стальных тросах звякнули по фюзеляжу, и нижние ступеньки упали на землю. Тед спустился вниз под дула штурмовых винтовок.

— Hola. Hola, — выдал Тед из своего немногочисленного запаса испанских слов. — Como Jesus Correos?

— Amigo Tadeos! — раздалось откуда-то из-за спин, и среди пятнистого камуфляжа герильяс мелькнули белые джинсы и футболка с язычком Rolling Stones. — Come stai?

Что ж, отлично — Хесус жив и процветает.

— Почему не позвонил? — спросил Хесус, перейдя на английский, и обнялся с Тедом.

Тед поскорее отстранился. Он стеснялся этих нежностей, потому что Хесус был таким махровым гомиком, каких не сыскать и в странах победившей сексуальной революции. Сразу после обнимашек недавний король наградил Хесуса крепким рукопожатием.

— Кашаса или что другое? — намекая на кокаин, спросил Хесус, ведя Теда в свой шатер.

— Я не один, — предупредил Тед и дал знак Лимре спускаться.

— А у меня этого добра на всех хватит! — похвалился Хесус и дал знак солдатам. Герильяс поприветствовали Теда очередями в воздух и разошлись перезаряжаться. Раздолбанный джип, звеня по крыше кабины пулеметной лентой, укатил к лагерю.

— Кто твоя спутница? — спросил Хесус, Тед всегда прилетал один. — Скоро свадьба?

— От моих теперешних заказчиков, — пояснил Тед. — Приглядывает, чтобы я не слишком отвлекался.

— Ты совсем не отдыхаешь, амиго. Расслабься, — посоветовал Хесус. — Мы же все друзья! — («Пока не перессоритесь», — подумал Тед.) — Что ты привез мне на этот раз? — спросил торговец оружием. Тед был щедрым клиентом, хотя в отличие от других клиентов никогда не платил пачками хрустящих долларов. Всегда у него было что-то экзотичное: алмазы, рубины, изумруды, золото. Хесус получал хорошую комиссию за слабую ликвидность натурных платежей, Тед торговался, но умеренно. Они всегда находили общий язык.

— Подарок из Африки, — ответил Тед и махнул Лимре, которая таскала его тяжелый портфель.

Лимра открыла портфель, и Тед извлек из багажа темный слиток весом около полукилограмма. Он положил увесистое платежное средство в ладонь Хесусу.

— Платина на этот раз? — риторически спросил Хесус, ничуть не удивившись, и перебросил слиток из руки в руку.

— Немаркированная платина, — подтвердил Тед, — степень очистки ювелирная, не три девятки, но девятьсот пятьдесят минимум. Африка, сам понимаешь.

— Опять подгон ювелирки? Третья смена работает? — рассмеялся Хесус. Он подумал, что Тед предлагал ему товар, втихую сделанный в тех же цехах, где готовят легальные слитки для товарной биржи. Торговец оружием ни за что бы не поверил, что платину выплавила в соседнем мире раса доппельгангеров, о которых колумбиец и в сказках не слышал. Тед согласно мотнул головой, третья смена — самое разумное объяснение, и лучше будет его поддержать. — Надо отправить в лабораторию, как придет результат, посчитаем, по сколько смогу принять твой товар. Завтра к вечеру сможем посчитаться. Что хочешь ты?

— Во-первых, мне нужен авиационный керосин, — начал Тед.

— No problemo. У меня две цистерны у полосы зарыты. Заправим твою тачку. Что еще?

— А что есть?

— Ты пришел в щедрый час. ЦРУ присылает. Мы, конечно, не в адресатах ваших с Лэнгли, но мои compañeros правильно ведут дела. Половина тут же расходится по серым каналам. Сейчас рынок, как говорится, перегрет, так что не жалуемся. Посмотреть под твои крылья?

— Пробей, что есть под меня, — подмигнул Тед.

— Я займусь. Отдыхайте, amigos. Перелет был долгим. — Хесус проводил Теда в шатер.

Это была американская армейская палатка, старого образца, но новая, еще не использованная. Свежий брезент, не забрызганный соком тропических плодов и не знавший лучей экваториального солнца. ЦРУ присылало, как сказал Хесус.

— Крыша только для вас двоих! Развлекайтесь, — подмигнул Хесус.

Скоро им принесли жареной баранины, томатного супа из концентрата, кукурузных лепешек, бутыль кашасы, достаточную, чтобы вусмерть упоить целый взвод, и пудреницу с кокаином, которой хватило бы на рок-вечеринку Кита Ричардса.

Вкусив дары Хесуса, Тед снял с раскладушки спальный мешок, бросил его на матерчатый пол и привлек к себе Лимру. В новом образе она тоже ничего. Он попросил ее не превращаться в эту ночь в Мистик.

Под звуки гитары, на которой кто-то бренчал перебором народные баллады вперемежку с интернационалом, фламенко и venceremos, Тед задремал. У него появилось нежное собачье чувство, будто он дома. Странное чувство. Он почти не помнил, как это — быть дома. Не помнил, когда это было и с кем он тогда жил, но именно дома чувство дома его не посещало; нужно лишиться дома, чтобы оно появилось… и у доппельгангеров оно тоже не появлялось, какой бы властью и благами его там ни наделили. Там он был чужим, зато здесь… Парадоксально, паралогично, но в лагере торговца оружием, в окружении непонятных полупартизан-полунаемников, воевавших за смесь идей, кокаина, денег и пахнущих оружейной смазкой игрушек made in USA, Тед чувствовал себя в большей безопасности, чем в собственном дворце. Он отдавал себе отчет, что эта безопасность кажущаяся. Укусит Хесуса ночью скорпион или другая ядовитая дрянь; разрядит он в себя случайно ствол, врезав ногой по заклинившему затвору, к чему сорокалетний педик имел стойкую дурную привычку; случится что-то фатальное с Хесусом — и неизвестно, не закопают ли его герильяс Теда с ним в одной могиле, прельстившись самолетом. Хесус-то понимает, что самолет при всей его дороговизне для военного бюджета на черном рынке товар не ходовой, но его боевики — народ попроще.

— Эти люди не твои друзья? — спросила Лимра, положив смуглую голову на руку Теда.

— Хесус — мой торговец, — очнулся от полудремы Тед. — Остальных я не знаю.

— Вы разобщены. Теперь я лучше понимаю, как нам удавалось раз за разом устраивать ритуалы. Раньше это казалось таким невозможным. Я наделяла великую жрицу огромной мудростью, но играть на человеческих противоречиях не так уж сложно.

— Я не знаю про ритуалы, но, видно, вы от нас чем-то заразились, вирусом вражды. По разобщению это вы сейчас чемпионы двух миров! — усмехнулся Тед.

— Расскажи про свой мир. Ты родился здесь. Каков твой род? Вы всегда были искусны в управлении летающими машинами?

— Надо подумать… — Тед задумался, память опять играла с ним, он не помнил. Чтобы выиграть время, он спросил: — Твоя магия действует здесь?

— Да. А как иначе? Хорошими были бы мы путешественниками между мирами, если бы нет. — Лимра легко изобразила иронию. В своей подлинной форме она никогда так не делала, не могла, но, обратившись в человека, могла изображать все, как искусная актриса. — Пусть мой король не тревожится. Я могу тебя защитить, если верность людей твоего торговца окажется скомпрометирована, — она даже сносно ввернула в фразу один из тедизмов.

— Все, что я помню, это бардак, началось оно с драконов, — выудил Тед самое раннее воспоминание. — Никто не знает, у кого драконы появились первыми. Я тогда летал на F-8 Crusader — хорошая машина, моя первая после летного училища. Я всегда хотел летать на нем. Первый серийный самолет, разогнавшийся до тысячи миль в час. Я был во флоте, базировался на авианосце «Китти Хок. Это вроде огромной лодки, как плавучий город, в котором можно держать сразу сорок самолетов. Поначалу мы задавали жару МиГам, иногда они нам задавали, но это были веселые дни. Потом что-то очень неправильное произошло с миром, и появились они. Говорили, драконы — выдумка русских, потом — что выдумка китайцев, Северной Кореи, кого угодно, даже неудачный военно-биологический эксперимент Дяди Сэма, но это все чушь. Драконы просто появились. Они были неожиданностью для всех. Тогда в небе стало по-настоящему жарко. Я был первым, кто выпотрошил из пушки одну из тварей.

— Ты охотился на драконов? — с поддельным, но очень похожим на настоящее удивлением спросила Лимра. Всего несколько минут в окружении людей подняли ее способность имитировать эмоции на новый уровень мастерства.

— Да, и добился успехов. Но мир сильно изменился, мир куда-то сдвинулся. Война закончилась, а я стал путешествовать между мирами. Сначала я двигался только по своему миру, по времени. Я летал в прошлое. Узнал, что драконы — это зло, которое всегда было с нами. Это как воплощение наших раздоров. Ты понимаешь? — спросил Тед, и Лимра кивнула. — И это было связано с драконами. Они притягивали меня. Будто где они появлялись, там оказывался и я, чтобы убивать их.

— Путь, достойный воина. Это очень интересно, — снова Лимра изобразила этот легкий, почти неподдельный интерес, который мягко, как опущенные поводья, понукает к продолжению рассказа. — С чего начались твои путешествия?

— У меня оказался этот меч.

— Мы зовем его Некотимор, — поведала Лимра. — Это ключ между мирами, он моему народу давно известен.

— Да, тот чувак так и сказал, — припомнил Тед, — Некотимор. Он не сказал про миры, тогда я бы посчитал его сумасшедшим. Я еще удивился, чего это он подарил мне меч. И не реплику, а настоящий меч. Я показал его одному коллекционеру исторических штук всяких, тот сказал, что это не средневековое оружие, а новодел. Он провел спектроскопию металла, это оказалась сложная нержавейка, не подходящая ни одному сорту используемой инструментальной стали. То есть это точно двадцатый век, нержавейку-то придумали во время Первой мировой, но состав был подобран автором индивидуально, это довольно сложная работа, или это один из старых составов, который вышел из употребления, но по своим свойствам сплав исключителен. Мы испытывали его на прессе и чуть не сломали гидравлику, предел пластичности не отвечает ни одному материалу, круче, чем у вольфрама. Я решил, что чувак не особо знал цену меча. Получил в наследство или типа того, а мне такие фишки нравятся — тогда бардак с драконами вовсю шел. Я подумал, круто, что кругом зажигают драконы, а у меня есть меч. Меня перевели домой из Нама, я вернулся, и тут этот чувак подвернулся. Теперь я понимаю, он подозрительно много знал про драконов, но я думал, это просто фантазии в виде версий, каких полно было во всех таблоидах. Он был типичный волосатик, а хиппари западают на такие темы. Я подумал, что если продавать меч, то за эти деньги можно купить машину, и хорошую.

— Кем он был? — спросила Лимра, хотя она уже поняла, кем он был. Это нашелся Косматый. Вратник доппельгангеров не сгинул бесследно, прихватив сокровище общее, дар великий, служащий ключами ко многим проходам. Косматый растворился где-то в мире людей; предал, ограбил, но не бросил до конца свой народ; все же послал за собой стража, от последствий Разгрома хранящего серое племя; выбрал для брани воина достойного, проклятого рода вызов принявшего, в единоборстве с Абрудом себя храбрецом показавшего.

Косматый! Глаза Лимры загорелись злобой, когда она произнесла про себя имя вратника. Найти бы его и спросить. У него были поводы поступить так, а не иначе, и ей хотелось узнать эти поводы. Что он предвидел, раз решился на предательство и бегство? Лимра была единственной, кто знал о сговоре Косматого и Мельхиора. Даже Блоруд не ведал о роли Косматого. Возвращение ли Баала предвидел вратник? Она стала ближе к установлению в мире прежнего равновесия. Восставший из мертвых древний союзник идет по следу утраченной Длани, а через Теда возможно отыскать и предателя. Мельхиор, Косматый, Абруд Сорд и Тед, королевский обычай без принуждения принявший, — по двое мужей от каждой из рас, и когда все четверо будут мертвы, мир спустится на землю доппельгангеров и темнейший владыка, из праха восставших в прах возвращающий, бессмертный Баал простит заблудших провозвестников воли Его. Жрецы Баала вновь станут владыками мира. Тед беззащитен перед магией. Короля, как настанет время, убьет любой жрец, Косматый — личная забота великой жрицы, а о двух оставшихся, могучих в Искусстве, позаботится темный союзник, несть коему равных под небом и звездами.

«Интересно, какой сейчас год, — мелькнуло голове у Теда перед тем, как он отрубился. — Хесус, кажись, постарел». Он не подозревал, что творится в голове его жены, какое место в ее планах ему уготовано. Брак со жрицей был фикцией, но приговор по королевскому обычаю рисковал оказаться куда более реальным. Проснулся король затемно, беззаботно проспав по привычке коротких доппельгангерских суток пять часов.

Следующие дни прошли так тихо и незаметно, что быстро изгладились из памяти. Хесус продал Теду керосин и нашел два «Мэверика». Это были старые AGM-65A первого поколения (а какие же еще можно сыскать в этих джунглях?), но все еще отличные ракеты на случай, если Сорд или как его там обзавелся новым крупным рогатым скотом. Простые, как пробка, и никакого специального наведения для них не потребуется. Двигатели на гетерогенном твердом топливе оказались в полном порядке. За сто двадцать шесть фунтов боевой части можно не беспокоиться. Телевизионные головки самонаведения выглядели живыми. Только электроника сопровождения цели пошаливала, впрочем, Тед нашел сомнительным, что придется отстреливаться в условиях постановки возможным противником ложных целей. Магических тварей таких способностей демонология еще не описала. Ну отстреляется он вместо предельных двадцати километров поближе: километров с восьми. Пусть хоть с шести, одна из двух точно лупанет куда надо. Тед не собирался затариваться здесь на всю кампанию против Сорда и Тиамат. Последнее существо требует большего, чем мог предложить Хесус.

Атака на Тиамат занимала Теда все больше. Нельзя делать окончательные выводы до того, как Онри снабдит его разведданными, но какие-то прикидки можно сделать. Во-первых, по расстоянию. Планета доппельгангеров вращается быстрее, но гравитация на ней на уровне земной, следовательно, она меньше и плотнее. Тед не мог гарантированно достать Тиамат в любой точке планеты, но в зоне досягаемости была огромная площадь. Придется взять другой самолет и запастись ракетой с большой дальностью. Можно взять F-15E или даже бомбардировщик B-2. Эти последние стоят как чугунный мост, поэтому угнать B-2 может оказаться чересчур сложно, и летать на них Теду не приходилось, но трансатлантическая дальность полета в семь тысяч с хвостиком миль — ради этого стоит потрудиться, но это будет следующим шагом. Для захвата нового самолета потребуется чертовски сильная ударная группа, способная на пару часов парализовать боеспособность по всей форме охраняемой военной авиабазы. К счастью, доступ к проходам между мирами, магия доппельгангеров и их способность менять внешность отлично подходят для операции, которую мыслил Тед.

С похудевшим портфелем платины, полными баками, двумя «Мэвериками», Лимрой и сорока килограммами кофе в зернах Тед покинул гостеприимный берег. Тед долго размышлял, закупиться у Хесуса кокаином или прихватить с собой колумбийский кофе, но выбрал зерна — теперь по утрам Каризоах будет варить ему котелок настоящего кофе по-техасски.

— Морфин точно не возьмешь? — с тоской в глазах спросил на прощание Хесус. В его палатке стояли ящики с красными крестами, полные ампул однопроцентного раствора наркотического анальгетика. Тед отрицательно покачал головой:

— Из вкусного беру только кофе.

— В Африке не делают разве?

— А кто говорил, что я сейчас в Африку? — риторически спросил Тед. Хесус не так свободно разбирался в самолетах, как бывший флотский пилот, но и скромный торговец оружием понимал, что баков Теду не хватит и на половину пути до Африки.

— Кем надо быть, чтобы присылать сюда морфин? Нормальные? — снова вздохнул Хесус, и они попрощались.

Торговец провожал Теда с чувством облегчения и зависти. В этой части света, в этом времени Теда прозвали Падшим Ангелом. Никто не знал, откуда он приходит и куда улетает. Хесус видел, что масштабы, в которых работает Падший Ангел, намного превосходят его собственный. Он был для Теда не более чем заправкой. Хесус боялся Ангела. Он почти не допускал, что Тед действует без ведома своих. И его странная спутница! Ангел всегда прилетал один. Ее звали Макарена, имя ненастоящее, разумеется. Хесус беседовал с ней всего один раз. Она почти не говорила по-испански и не жила здесь, но, черт побери, в ней было что-то настолько местное, что Хесус об заклад бы побился, что, будь у него побольше времени с ней, он бы точно сказал, в каком пригороде Картахены она родилась.

Тревожные гости, но и бонусы немаленькие. Хесус следил за взлетом самолета с затаившимся беспокойством. «Мэверики», симметрично висящие под крыльями, могли прощальным подарком утопить в огне его базу. Тед знал, где зарыты цистерны с керосином, и навести их на заправщик ему раз плюнуть. Одной ракетой он может стереть с лица земли большую часть полосы, а второй — пустить по ветру плотно стоящие палатки пехоты вместе с пятой частью личного состава.

Тед не стал этого делать, у него и в мыслях не было вредить Хесусу. Его самолет быстро набрал высоту и на полной тяге растворился в безоблачном небе. На «Мэверики» у Падшего Ангела были другие планы. Тревоги Хесуса тем не менее были не напрасны, но угроза двигалась с другой стороны.

К базе Хесуса двигалась колона правительственных войск. Военные бонзы на этот раз быстро узнали о новом посещении своей вотчины Падшим Ангелом. У ЦРУ давно был на него запрос. Четыре грузовика с солдатами под прикрытием двух бронемашин продирались через джунгли по той же дороге, по которой везли в лабораторию платину. Войска подошли к лагерю Хесуса, разминувшись с Тедом на несколько часов. Когда войска вступили в перестрелку с герильяс, Хесус быстро оценил, что ему здесь ничего не светит, и в чем был — в белых брюках и туфлях на босу ногу — дал деру прямиком в джунгли, благо обложить как следует его фазенду войска не успели.

Хесусу удалось уйти живым, но цена оказалась высокой: неделя выживания в джунглях с пятью килограммами платины в карманах белых брюк. Все остальное, включая морфин, пришлось оставить. Неприятное приключение, о котором торговец оружием несколько лет спустя научился рассказывать с улыбкой на заметно состарившемся лице.

Глава 6. Над водой

В Осимине Онри не было. Воэл прилетел туда, но никаких следов не нашел. От Осимин-Арду он узнал, что магиня прибыла в свите короля истинного. За этим последовало нудное перечисление заслуг и качеств Теда, в котором Воэл, состоявший с королем в кругу равных, не нуждался. Больше ничего Воэл не добился. О том, как Онри покинула город и куда отправилась, у городского главы не было сведений. Воэл подозревал, что это неспроста.

Онри могла разгадать, где находится Тиамат, и тогда с нее станется отправиться за ней в одиночку. Онри не так глупа и самонадеянна, чтобы испытать себя в противоборстве с вызванной Абруд Сордом демоницей, но достаточно безрассудна, чтобы отправиться и проверить, правду ли говорят манускрипты черных волхвов. Воэл даже заподозрил, что выложить ей правду и было с самого начала коварным планом Блоруда, ведь если магиня проглотит наживку и ненароком встретится с Тиамат, королевский советник избавится от могучего недруга. Воэл продолжил поиски.

Грифом он летал в окрестностях Осимина, забирая все дальше в сторону воды. Воэл высматривал что-нибудь указывающее на Онри: выжженную фениксом землю или следы магического поединка. Удача повернулась к нему, и он наткнулся не просто на следы, а на саму магиню, которая не ушла далеко. С высоты птичьего полета Воэл увидел Онри. Она недвижима сидела под магическим щитом в окружении нескольких демонов.

Гриф сделал несколько кругов, снижаясь виток за витком. Онри сидела в забытьи, которое одолевало ее, когда она общалась с созданиями эфира. Воэл долго пробыл в птичьей форме: его зрение стало птичьим и рассудок сузился ближе к птичьему. Он не мог разобрать, что не так с Онри. Демонов же он легко сосчитал. Снаружи щита их ошивалось слишком мало, чтобы запереть магиню. С ее силой она разобралась бы с ними за несколько заклинаний, а Воэлу придется приложить все силы, чтобы постучаться снаружи в магический щит, не рискуя оставить голову внутри черной пасти.

В сражении с демонической армией Сорда, которое войдет в историю как Первая осада Юроби, Воэл поднаторел в истреблении демонов Баала, но он никогда не был один. У него всегда было право на ошибку, которую мог исправить кто-нибудь из круга равных. Здесь ему придется рассчитывать только на себя. Может, Онри придет ему на помощь, если он окажется между жизнью и смертью, а может, и это не подействует на нее, и она останется неподвижно сидеть в щите. Сверху не разглядеть, что с ней происходит.

Сев на землю, Воэл принял обычный серый облик. Боевые молнии в готовности засверкали на левой руке, магическая искра зажглась на правой. Демоны, не знавшие осторожности, бросились на новую добычу. Воэл умел бить их только искрами. Молнии широкими дугами срывались с левой руки мага, они оглушали и задерживали врагов, но не причиняли им вреда. Воэл бился осторожно и методично. Подпускал одного демона, сбивал молнией остальных и закидывал икру в пасть подошедшему слишком близко врагу. Рогвер бы бросился в самую гущу, перебил бы половину, прежде чем понял, в какой опасности оказался, но пепел Рогвера давно растворился в земле, пора выбросить его из головы.

Число демонов медленно таяло, как таяли и силы Воэла. Еще несколько искр, и у него не останется сил, чтобы улететь в случае опасности. Биться до конца или ретироваться на передышку? Или — Воэлу пришла в голову хорошая идея — пойти на хитрость и использовать щит Онри. Оглушив в очередной раз оставшуюся свору молнией, Воэл со всех ног перебежал к Онри и поставил свой магический щит так, чтобы он прикрывал его спереди, а купол Онри защищал его сзади. Ставить полный круговой щит он не решился — и затратно по силам, и он гарантированно оказывается в окружении, а в позиции со щитом перед собой Воэл будет меньше тратить силы на молнии и сможет одну за другой закидывать искры в бьющихся по полупрозрачному щиту демонам. Это сработало. Под конец Воэл насквозь промок от пота, и лицо его от напряжения стало белее обычного, но он перебил всех.

Тяжело дыша, маг опустился на колени рядом со щитом Онри и постучал:

— Это я, твой Воэл. Опасность миновала. Ты можешь меня пустить, — процедил он. Щит был прозрачен для звука. Кому-то это покажется странным, но, например, Тед находил это естественным. Заурядное свойство материи — в данном случае материи магической природы — пропускать слабые колебания, но задерживать сильные, Теду было известно.

Щит подернулся и начал растворяться. Онри вымученным движением повернула голову. Воэл отметил неестественную, восковую пластику.

— Он пробудился, — всхлипнула Онри, через слабеющий щит глядя на Воэла невидящими глазами.

— Король? — спросил Воэл первое, что пришло в его уставшую голову, и на четвереньках прополз под меркнущий щит. Конечно, пробуждение Теда Карвера не могло вызвать у Онри такой приступ замкнутости, и Воэл ожидал услышать, кого она на этот раз зашифровала в «он». Ответ магини мало ему прояснил:

— Шторм судеб, гнев Баала во плоти из паутины, судья, каратель и палач жестокий вернулся, очнулся от сна столетий. Он сбросил смерть, смятен, встревожен, но несть предела беспощадной воле. Кровь предвечная из аорты темного бога дождем ядовитым земли омоет. Колеса знамений, бег не умерив, все же застыли, картину зловещую мне предвещая. Застыли колеса, и смертные замерли в страхе, глядя на предрешенное. Видения жуткие мне явлены о временах, что грядут недалеко. Железный град. Вулканический пепел. Восход второго солнца над морем, что океан содрогнет до холодных глубин от волн пенных гребней. Эфир дрожит от внутреннего крика. Я погружаю руки в слезы мира.

— Да, — задумчиво протянул Воэл. Сегодняшнее предсказание было мрачнее многих. Такого от Онри он еще не слышал, а ведь не кликуша какая-нибудь, она стояла лицом к лицу с Абруд Сордом, и он тогда стоял рядом с ней. Как вообще отличить кликушу от пророка? Воэл знал старый дедовский способ: если спереди имеется борода, то это пророк, если пара грудей, то однозначно кликуша. Что там повернулось на колесах судьбы в ее голове, что она бессильно опустила руки, от легкого боя уклонилась, укрывшись за магическим щитом?

Воэл поднялся и приобнял Онри за плечи. Его колени больше не дрожали. Он встал сзади и прижался к ее спине, но Онри оцепенела, мышцы под серой кожей застыли не воском, а деревом. Как кукла, Онри неподвижно сидела на пыльной земле, не отзываясь на прикосновения. Ее переходы от нежной чувственности к холодной отрешенности вызывали у Воэла оторопь, приступ беспомощности, от которой хотелось развернуться и уйти слоняться по улицам, но теперь ему некуда идти утешаться, улицы остались далеко позади.

Он не знал близко других женщин, Онри была его единственной, поэтому он считал ее внезапные перемены настроения с податливого на неприступное и — реже — обратно чем-то свойственным только ей. Он полагал это за черту, другим (обычным, не наделенным ее даром и силой) не свойственную, хотя тут он ошибался, ведь таковые перемены настроения среди доппельгангеров были распространены не реже, чем у людей со схожим складом характера. Онри добавляла в перемены незнакомый доппельгангерам драматизм, который производил впечатление не менее сильное, чем первоклассное актерство. К актерству же, как и ко всякой внешней игре, подлинная форма доппельгангеров не приспособлена, поэтому всякий выход за пределы сложившегося нейтрального или строго определенного этикетом для данного случая стиля общения вроде перехода на так любимый Сордом рыбий язык обретал в глазах зрителей черты невиданной странности. Этикет ничего не сообщал о том, что туманные пророчества следует произносить в состоянии деревянной обездвиженности, а если для моментов ясновидения существует известное исключение, как для случаев особых, то уж сидеть под щитом целый день ради нескольких эффектных фраз — это точно странность. Интересно, если бы на его месте был Рогвер или какой-нибудь твердолобый Юрибрин, она бы показала такую же картину или нет? Если бы Воэл был знаком с состоянием транса, у него имелась бы более щедрая пища для размышлений, но трансовые уходы известны только людям, а единственный человек, который был под рукой у Воэла, являлся едва ли не худшим советчиком по вопросам состояний измененного сознания.

— Вставай. — Воэл за плечи потянул Онри вверх. — Пойдем домой.

— Полетим, глупый, — очнулась Онри и вздрогнула, сбрасывая с членов мороз оцепенения.

— Полетим, полетим, — согласился Воэл.

— Но не домой, — вставила Онри. — Что я говорила?

— Про беды всякие, штормы, град, кто-то пробудился, — передал вскользь услышанное Воэл.

— Нет, не во сне это было. Видела ясно, — в подтверждение слов добавила Онри и без сил снова опустилась на землю. — Друг или недруг ищет дороги, путь выбирает. Какой бы ни выбрал, костьми будет устлан, мощен черепами, — добавила она. — Нам путь предстоит к краю земли и за ним по воде. Покуда на битву с чудовищем король собирается, правит доспехи, оружие ищет, круг его равных в стороне не останется…

— Тебе еще не хорошо? Ты говоришь на рыбьем языке, — спросил Воэл. Невозможно серьезно относиться к древнему наречию, от которого давно отказались и жрецы, и черные волхвы.

— Кто может меня здесь услышать? — обратилась Онри к эфирным существам, что донесли до нее весть о воскрешении Мерлина. — Только потомок проклятого рода, да он уже знает.

— Ты хочешь двинуться к воде?

— Выбора нет: не двинемся мы, вода двинется к нам.

— Нужно взять Лана и Амалу, — предложил Воэл.

— Они нам нужны, — подтвердила Онри, но тут же оговорилась: — Я пошлю им весточку, когда Лан проводит короля в дорогу. Много хлопот ждет Теда перед отбытием. Несколько незначительных смертей омрачат короля, а люди более нас чувствительны к дыханию смерти, даже когда она их не касается, а ходит рядом.

Не расслышав рыбьего языка в последней фразе, Воэл приободрился.

— Мы отправляемся сейчас? — спросил он. Лететь без ужина магу не улыбалось, но с тех пор как объявился Абруд Сорд, нежными привычками вроде ежедневного вкушения пищи часто приходилось жертвовать. Но хорошо бы перед дорогой заскочить в Осимин… — Можно поспать до утра, набраться сил, Осимин-Арду не прочь раскошелиться на легкую пирушку, чай городишко его Тед Карвер отбил.

— Нет, — ответила Онри, — сейчас летим.

— В каком направлении? — без особого неудовольствия спросил маг.

— Птицами взмоем вверх над землей и полетим.

— Куда?

— Черного волхва Тед принудил мне открыть.

Отличный ответ. Мол, знаю, но тебе не скажу, а может, и не скрывает. Волховские тексты туманны и имеют несколько трактовок, выбрать из которых нужную могут только причастные к кругу волхвов.

— Искать Тиамат?

— Найти Тиамат нетрудно, но сильней с каждым днем ее слуги. Ни двое, ни четверо не справятся с ними, только пятеро смогут.

— Зачем же мы летим?

— Посмотрим, с какой стороны вести бой к победе нашему кругу равных выгодней.

Уж если Онри решила уклониться от прямого ответа, то лучше бросить расспросы. Она приняла форму феникса. Воэл обернулся грифом, и они полетели к границе воды.

Скоро блики засверкали на мелководье, они летели над степью, затопленной подступившим океаном. Миновала ночь, и следующий за ней день, и новая ночь. Они все летели. Воэл потерял счет времени и почти слился с птицей, которой был. Его единственным ориентиром в небе был крылатый огненный шар феникса. Онри летела по ей одной понятному пути. Она меньше сливалась с формой, чем Воэл, ведь феникс был магическим существом без животных инстинктов, которые застилали разум магов, когда им приходилось обращаться в зверей и птиц.

Их первый перелет подошел к концу, когда феникс заметил на водной глади бледно-зеленый парус быстроходной лодки, скользившей по мерцающей волнистой ряби с легкостью водомерки. Феникс уверенно взял курс на лодку. Гриф повернул за ним. Устало взмахнув широкими крылами, Воэл поднялся над огнептицей, поймал на дрожащие перья восходящий поток горячего воздуха и спланировал вслед за фениксом.

На лодке заметили преследователей. Парус повернулся, и лодка полным ходом пошла прочь от необычных птиц, но как туго ни натягивал ветер зеленый треугольник парусины, как ни скрипела от напряжения крепкая мачта, феникс летел быстрее. С лодки в Онри полетели редкие стрелы, но посредственные стрелки с обычным оружием не могли ей навредить.

Феникс нагнал лодку, и над кормой Онри вернулась в доппельгангерскую форму, тут же отгородив себя магическим щитом. Гриф устало спланировал и сел рядом. Принимая обычную форму, уставший Воэл не рассчитал переход и кубарем прокатился по корме, остановившись в ногах магини.

— Поднимайся, пожалуйста, — попросила Онри, переворачивая распластавшегося Воэла носком сапога. — Ты лучше говоришь.

«И правда, — подумал Воэл, поднимаясь на ноги, от которых успел отвыкнуть, — лучше, чтобы она с простолюдинами не говорила».

Онри с любопытством разглядывала немногочисленный экипаж и убранство лодки. Воэл брезгливо посчитал нацеленные на себя луки, заметил арбалет с гарпуном, на скорую руку перенесенный с носа лодки так, чтобы простреливать корму.

— Мы пришли с миром, — крикнул морякам Воэл, но это не возымело никакого действия. — Слушайте, мы можем держать щит дольше, чем вы выстоите с натянутыми луками, — снова попробовал образумить экипаж маг. — Опустите или стреляйте. Вы не причините нам вреда.

Разумное замечание помогло разрядить обстановку. Моряки опустили луки, но гарпунная пушка продолжала смотреть Воэлу в грудь. Натянутые воротом железные плечи могли пустить гарпун так, что и тварь вроде Сордика не выстояла бы, но магический щит отразит выстрел, как стена железорудного забоя, и не вздрогнет.

— Кто, добрые хозяева сей водоходной повозки, будет говорить за вас? — спросила Онри.

— Не трать драгоценных слов, — шепнул ей Воэл, чтобы не услышала команда, — я сам договорюсь с простолюдинами.

— Я спросила не так? — удивилась Онри.

— Очень хорошо спросила, но лучше оставь это мне. Ты устала, а это упертый народец.

Всего на лодке Воэл насчитал восемь доппельгангеров. После вопроса Онри они все пришли в некоторое замешательство, стали переглядываться, потом разбрелись по лодке и скоро выудили из-за бочки с рыбой своего предводителя, который был сильно смущен новой ролью переговорщика.

Воэл прошел через щит, взмахнул рукой, после чего гарпун соскочил с направляющих брусьев, пролетел по воздуху, таща за собой веревку, и опустился на ладонь Воэла. Он покачал на руке ставшую от его заклятия почти невесомой стрелу и бросил ее на палубные доски.

— Мы не опасны, когда нас не принуждают защищаться, — предупредил Воэл. — Не творите нам угроз, и мы не нарушим обычаев, которые соединяют хозяев и гостей.

— Это его лодка, — буркнул кто-то из матросов, и чьи-то не в меру заботливые руки подтолкнули прятавшегося за рыбой доппельгангера навстречу Воэлу.

— Долгих лет плавания твоей звезде, — поприветствовал Воэл, на свой вкус изменив привычную формулу вежливости. — Мое имя — Воэл, со мной следует Онри. Мы маги из касты магов города Юроби, прежней цитадели воинов, а ныне столицы Теда Карвера, короля истинного.

— Что ж вы хотите? — растеряно спросил вытолкнутый на трудные переговоры хозяин лодки. Маги. Каста. Юроби. Это, кажется, город за степью, за дальними пределами, откуда никто не приходил много поколений. Опасные гости. Особенно женщина. Зачем они здесь. Надо бы умилостивить. Пока хозяин боролся с наплывом мыслей, Воэл неспешно приступил к ответу:

— Сначала наше желание узнать, кто тот щедрый хозяин, что не отказал нам в приюте на неопределенный срок, с кем он в круге равных, из какого славного рода, которым (здесь я разумею круг и род) вознесем мы благодарности и все полагающиеся учтивые слова. — Воэл поймал волну, сейчас он выжмет бедолагу по полной, да так, что тот еще счастлив останется.

— Я кличусь Кримж, — ответил хозяин. — Как бы… вы сюда зачем?.. Ну то есть… совсем?

— Так хвала же Кримжу-мореходу, и роду его, и всем его отважным спутникам, на равных делящим опасности со своим предводителем. — Воэл вознес хвалу всем присутствующим и, пока лесть не выветрилась, приступил к делу: — Твоя прекрасная лодка, добрый Кримж, нам приглянулась остановиться для передышки в дороге, а тяготы пути, конечно, понятны такому опытному мореходу и не нуждаются в дальнейших объяснениях.

— Ну да, — неловко кивнул Кримж, — согласен… тяготы… оно понятно… так что теперь?.. — Он хотел что-то добавить, но при очередной запинке снова встрял Воэл:

— Мы с удовольствием вкусим немного пищи и подкрепим силы вином или другим питьем, что есть у вас.

Команда Кримжа подумала то же, что и Воэл: их капитана сейчас выжмут до последней капли, а тот и не поймет, как это случилось.

— Солонина? — спросил Кримж. — Вы едите?

— Из какого зверя? — уточнил Воэл.

— Рыба. На борту бочонок. Маги едят рыбу?

— Нет, но мы попробуем, — согласился отведать незнакомое угощение Воэл. — Пойдемте, госпожа Онри. Нас приглашают разделить пищу, чем мы скрепим обет гостеприимства.

Магиня опустила магический щит, кивнула Кримжу головой в знак признательности и, взяв Воэла за руку, по трем ступенькам спустилась с кормы на палубу.

— Парус две седьмых, — крикнул Кримж, — правый галс, курс шесть пять.

— Живо по местам! — прикрикнул он, видя, что команда от внезапного знакомства ошалела и не торопится.

Когда доппельгангеры забегали по палубе, Кримж извлек из бочки, за которой прятался, соленую рыбину.

— Ее едят целиком? — тихо спросила Онри, глядя на неаппетитную голову.

— Надеюсь, что нет, — столь же тихо ответил Воэл. — Увидим.

Капитан уселся на палубу, положил рыбу на доски и пригласил магов присесть напротив него. Кримж достал тонкий изогнутый нож, ловкими движениями выпотрошил и почистил рыбу, разделив поровну куски. Воэл потянул первый кусок в рот, но Онри шлепнула его по руке:

— Сперва ест хозяин дома.

— Благодарим море за еду, — произнес Кримж и поднял кусок рыбы вверх. Воэл и Онри повторили за ним.

— Эта рыба не годится в пищу, — заключила Онри, прожевав соленое белое мясо.

— Голод не дает мне думать о вкусе, — пожал плечами Воэл и сплюнул за борт кости.

— Мы едим много рыбы, а последнее время только рыбу, — вздохнул Кримж.

— Последнее? — напрягся Воэл. — Когда это?

— Когда море вышло за берега и двинулось на сушу. Вы, наверное, не различите разницы, но там, где мы плывем, недавно была суша.

— Напротив, мы находим это ожидаемым, — ответил капитану Воэл. — Мы живем далеко, но заметили изменения в движениях воды, что подвигло нас в путь на поиски источника причины.

— Удачи в этом, — покачал головой капитан. — Хотя я был бы рад вашему успеху… — задумался он и выпалил: — Как, пробоину мне в брюхо, вы сделаете такой поиск?

— О, нам уже гораздо легче. Раз мы наткнулись на жителей, постигших мореходное искусство не менее, чем мы природу магии, от вас мы, верно, разузнаем, по какому курсу искать ответы.

— Ищите в море. — Кримж показал рукой в сторону, где, по его мнению, была глубокая вода.

— Мы обязательно поищем, — пообещал Воэл. — Куда же мы плывем сейчас?

— Отвезу вас в наш поселок. Оттуда можете идти… плыть… лететь куда хотите.

— Дерево должно быть большой редкостью в этих местах, — заметила Онри.

— Да вовсе нет, — возразил капитан. — Живых деревьев никто из нас, конечно же, не видел, но много мертвого дерева лежит по берегам. Такие берега, полные дерева, называют лесом. Рядом с жильем все потрачено, но если плыть вдоль берега, то там есть берега, заваленные мертвыми деревьями. Одного ствола хватает на пять лодок, как эта, а из нескольких можно сладить большую.

— Ты никогда не видел дерева в листве? — спросила Онри.

— Нет, никогда, — признался Кримж, — хотя слышал, что листья покрывают ветви, как рыбья чешуя, и это очень красиво, что они шевелятся на ветру, как чешуя блестит на солнце, и кажется, будто то дерево живое.

— А из чего парус? — обратил внимание Воэл. — Это не лен, не хлопок, не конопля, не растение вообще.

— Растение, — опроверг Кримж. — Это водоросли.

— Водо-росли, — разложила Онри. — Растут в воде?

— И под водой, — добавил Кримж. — Собираем, сушим, выделываем, прядем — долго, но просто. Как и канаты, те еще проще. Ваша одежда выглядит мне столь же диковинно.

— Хочешь посмотреть дерево? — спросила Онри.

— Как это? — удивился капитан.

Онри подняла руку, и на ладони выросло небольшое, но пышное, как самое настоящее столетнее, дерево. Кримж не мигая уставился на чудо.

— Как красиво, — протянул он, хотел коснуться листвы пальцем, но иллюзия разрушилась, и дерево исчезло. — Можно еще? — попросил он, но Воэл остановил Онри.

— Две лодки на горизонте, — предупредил маг.

Кримж вскочил на ноги и приложил руку ко лбу, закрыв глаза от солнца.

— Да, это наши лодки. Идут навстречу, — разглядел он и вдруг закричал команде: — Кто, гарпун ему в нутро, поднял синий флаг?

— Что такое? — воскликнула Онри.

— Не знаю, как будто ничего хорошего, — ответил Воэл, различив на верхушке мачты синий развевающийся флажок.

На палубе вдруг поднялась суета. Кримжа толкнули, он свалился, споткнувшись о подставленную ему ногу, и ему на голову накинули мешок.

— Обычный мятеж, — с облегчением вздохнул Воэл. Едва он закончил слово «мятеж», две стрелы отрикошетили от плаща магини. Онри взяли за первую цель. Не оставив на одежде и царапины, стрелы отлетели в воду. Онри вздрогнула от неожиданности.

— Мы же не хотим с этим мириться? — спросила она в недоумении.

— Я посмотрю, как их лучше обуздать, — ответил Воэл и громыхнул молнией рядом с лучниками, раскидав незадачливых стрелков по палубе.

Маг подошел к Кримжу, которому, крепко затянув мешок на шее, вязали за спиной руки.

Доппельгангеры, перепугавшись мага, отошли.

— Добрым гражданам не пристало так поступать ни на море, ни на суше. Что я лишь гость, не помешает мне призвать вас к порядку, тем паче что вы лишили слова вашего единственного защитника. Я требую выдать мне зачинщика.

— Не здесь устраивай порядки, — крикнул один из моряков и с ножом бросился на Воэла. Тот бросил перед собой заклинание магического железа, и острая шрапнель градом пронеслась над палубой.

Нападавшего отбросило в сторону, и он повис на борту. Воэл легким заклинанием помог телу перевалиться за борт. Проверять, жив ли тот, было не нужно: железо оставило на мятежнике столько ран, что хватило бы на десять смертей. Остальным, что стояли позади, досталось меньше. Кто был в ладах с удачей, вышли из-под магического железа невредимыми, а прочие отделались рваными ранами.

Распутав Кримжа, Воэл поставил незадачливого капитана на ноги. Освобожденный от плена собственной команды Кримж равнодушно оглядел палубу, забрызганную кровью.

— Одного нет. Куда делся? — спросил он, мгновенно оценив численность и состояние команды.

— Убит. За бортом, — сообщил Воэл, поигрывая молниями, бегавшими по пальцам.

— Это плохо, — закачал головой Кримж, — очень скверно.

— Предатель разве дорог тебе? — Воэл не ждал утвердительного ответа на свой вопрос.

— Много крови в воде, — вздохнул Кримж, поглядев за борт на удаляющееся тело убитого матроса. — На кровь приходят… лучше не рассказывать. Нужно снять синий флаг.

— Исполнено. — Воэл щелкнул пальцами. Флаг вспыхнул пламенем и пеплом развеялся по ветру. — Что тебе в этом флаге?

— Флаг тревоги, — объяснил Кримж.

— Это так? — недоверчиво спросил маг. — Синий плохо различим на фоне неба.

— Именно поэтому он синий, — ответил капитан. — Чтобы никто не забывал, как редко помощь приходит вовремя, но наш синий соседи заприметили. Глянь-ка, разошлись курсами.

— На лодках? Их было две? — Воэл теперь ясно различал только один приближающийся парус.

— Вторая ушла с вестью к дому.

— Не вижу ее.

— Она идет за первым парусом в обратную сторону. Ход в линию скрывает число.

— Птица. — Маг указал на голубку, летящую в направлении чужой лодки.

— Кто выпустил? — закричал Кримж. — Можешь остановить? Еще сигнал опасности.

— Онри, сбей! — перекинул просьбу Воэл. Для заклинания вылетевшая с лодки птичка было далеко, а обращаться в грифа значит оставить лодку без присмотра. Если кто-то тронет Онри, ей достанет ума пройтись по палубе огненной волной, и прощай их приют.

Магиня пошептала, призывая создание эфира. На ее зов показалась четырехкрылая птица с лицом вместо морды. Никто, кроме Онри, ее не увидел. Магиня нашептала четырехкрылой невидимке просьбу убить голубку, эфирная птица послушно догнала голубку, и та просто исчезла в воздухе.

— Сделано, — сообщил Кримжу Воэл. Он не знал, как Онри без заклинания расправилась с посланницей, но просьба капитана была выполнена.

— Парус полседьмых, — приказал Кримж, — лечь в дрейф. Шевели плавниками, тухляки, наживка!

Чужеземных магов, творивших чудеса от прекраснейших до жутких, капитан не на шутку побаивался, но в обращении с потрепанной несостоявшимся мятежом командой робости не выказывал. Его резкие, визгливые окрики заставили ошеломленную машину экипажа вновь прийти в подобие слаженного движения — парус провис, и лодка легла в дрейф в ожидании идущего на помощь судна.

— Ногу надо перевязать, — пожаловался кто-то из команды Кримжу.

— Ты мне мешок на котелке вязал? — вспыхнул Кримж и босой ногой саданул матроса по ране, оставленной заклинанием Воэла. — Сгинь под доски, требуха!

— Мир и порядок в твоей вотчине? — поинтересовался у капитана маг.

— С вашим прибытием все катится к морским чертям, — вздохнул капитан, но тут же виновато оговорился: — Не в обиду, конечно, сказано. Лучше я хотел бы вас принять… а тут в грязь лицом.

— В наших краях простолюдины не бросаются на магов, ведь исход предрешен, но я не в обиде, — высказалась Онри по поводу попавших в нее стрел и отвернулась, возвращая Воэлу право договариваться с мореходами.

— Чем нам грозит идущая лодка? Ты понимаешь, в наших силах разрушить и флот из таких посудин, — предупредил Воэл, — но мы хотим найти пути действовать совместно и с пользой и не стремимся творить зло вашему племени.

— Да ничем не грозит! Сдержитесь только от драк, заклинаю! Не надо больше магии. Я попрошу с лодки пару целых рук и ног, чтобы разбавить своих беременных медуз, — капитан злобно сверкнул глазами в сторону команды, — и мы проследуем в поселок, если его еще не смыло.

Команда и правда была сильно измотана. Раненых перевязали, но они больше не могли выполнять физическую работу. Как назло, нетронутыми остались именно рыбаки, во время мятежа державшиеся подальше, а из бойких матросов, умело ставивших паруса, не пострадал только один. Когда Воэл выпустил заклинание, тот стоял позади убитого зачинщика, и шрапнель в него не попала. Рыбаки ловко обращались со снастями и уловом, но, когда дело доходило до такелажа, были лишь на подхвате.

Вторая лодка подошла вплотную, оттуда швырнули канат и два судна связали левыми бортами. Воэл хотел перешагнуть через щель, но Кримж остановил его.

— Не принято подниматься без приглашения. Не дважды в день, прошу тебя, — попросил он.

— Я буду уважать ваши традиции, — отступил Воэл.

— Кримж, бродяга ты квашеный! Что стряслось на этот раз? — крикнул капитан подошедшей лодки.

— Ты не поверишь, что за улов у меня сегодня, — похвалился Кримж. — Двое магов с дальней земли!

— Откуда? — переспросил капитан.

— Из… как твой город называется? — вполголоса обратился Кримж к Воэлу. — Юроби. Далеко! За степью!

— И чего им?

— Хотят уйти в море, но прежде отвезти бы их в Лаазу.

— А тебе чего надо?

— Дай пару рук на подмогу.

— А что с твоими?

— Покалечились в пути.

— Что случилось?

— Под шумок хотели кормануть меня рыбам.

— Давно пора осьминогам в твое брюхо икру откладывать! Ладно, не дрейфь, Кримжуня. Я спрошу, и если сам никто не пойдет, возьму вас на буксир.

Второй капитан отошел пошептаться с командой. Кримж вполголоса выругался:

— Икру? Его ж кишки ж на такелаж! Каракатица …ная! Ты слышал? — Воэл вздрогнул. Ругательства на тему любовных игр были табу на всех прениях, но капитан продолжал как ни в чем не бывало: — На буксир! Меня! Одно слово — став. — Что это означает, маги узнают позже. Пока Воэл принял это за очередное морское обзывательство, которыми, не скупясь, награждали друг друга капитаны, а Кримж все не унимался: — Да я обойду этот лодочный сарай даже с донным бурильщиком на борту. Страшное унижение. За это никто не любит синие флаги. И без них доползем.

— Не гони волну, Кримж. Я видел донного бурильщика, — похвастался опытом Воэл, — он раздавит твою лодку.

— Конечно, раздавит, но так всегда говорят.

К счастью для Кримжа, один из матросов запрыгнул на его лодку. Они были знакомы, и Воэл не успел глазом моргнуть, как вторая лодка отшвартовалась, парус поднялся на сколько-то седьмых и обе лодки заскользили по неглубокой воде в направлении Лаазы, что было названием поселка, как предположил маг.

Воэла разморило на солнце, и он вздремнул. Ото сна его пробудил топот ног и звон какого-то колокольчика.

— Что происходит? — спросил он у Онри, охранявшей его сон от неожиданностей.

— Заметили морскую тварь, — зевнула магиня.

Недалеко Воэл разглядел причину переполоха. Их лодки, идущие вровень, преследовало чудовище размером с донного бурильщика, но приспособленное для быстрого движения по воде.

— Этот замечательный морежитель пожрал убитого тобой матроса и, вкусив его плоти, взял наш след, — пересказала Онри, что поняла из разговоров команды. — Когда он врезается, то лбом пробивает корпус насквозь.

— И всего-то? Ну запусти в него чем-нибудь.

— Хочу посмотреть на рыбку поближе, и они так смешно бегают. — Онри поглядывала то на переполошенную команду, то на чудовище.

Лодка Кримжа, более быстроходная, уходила вперед. Если так пойдет, то бой придется принять другому капитану. Это совсем не устраивало Онри. Она заклинанием распустила узел на парусе, отчего верхний угол зеленого треугольника высвободился и накрыл матросов на корме. Вторая лодка воспользовалась замешательством и обошла их, а Онри получила свободу спокойно понаблюдать за рвущимся к ним чудовищем.

— Мой крошка Сордик был хорошим уроком, — проговорила Онри, неотрывно глядя на приближающуюся со стороны кормы таранную голову.

До головы оставалось меньше корпуса лодки. Парус закрепили, но хода еще не было. Воэл разглядел лобную пластину, покрытую шипами, длинные, как руки, плавники. Жалко, пасть была закрыта. Морское чудовище не собиралось пробовать лодку на зуб, а шло в корму таранным лбом. Онри подпустила тварь ближе и выпустила заклинание. Алая дуга вспыхнула между ней и чудовищем, искра скользнула вдоль дуги, и голова чудовища взорвалась градом ошметков. Воэл укрыл себя и Онри магическим щитом, чтобы не испачкаться. Наверняка содержимое этой головы не очень хорошо пахнет.

— Морского ежа мне в корму! — воскликнул Кримж, мысленно попрощавшийся со своей лодкой. — Вот его ж лопнуло!

— Онри передает, что дарит тебе этот трофей в знак нашего расположения. — Воэл дружески похлопал ошарашенного капитана по спине. — Если он имеет какую-то ценность, разумеется, иначе…

— Ценность! В его туше мяса дней на двадцать! — восхитился Кримж и приказал команде: — Палубу отдраить!

Кримж с благодарностью принял подарок Онри, правда, ему пришлось сговориться со вторым капитаном, чтобы тот за разумную долю оттащил тушу в город. Оставив вторую лодку возиться с добычей, Кримж продолжил путь в одиночку. До Лаазы оставалось не далеко.

На подходе к поселку они обогнали несколько лодок, тащивших на буксире огромные, часто превышавшие размеры лодок стволы деревьев. Выбеленные солнцем, ветром и соленой водой до серебряного блеска стволы плыли, почти не погружаясь. Древесина была легкой, как пробка, но, судя по лодкам, которые были сделаны из нее, прочной.

Лааза, когда маги и Кримж добрались до нее, выглядела не так, как ожидал Воэл. Вместо домов кругом стояли лодки вроде Кримжевой. Они были привязаны канатами к чему-то, что маги приняли за крытые грядки. Когда подошли ближе, стало ясно, что это не грядки, а крыши домов, которые полностью ушли под воду. Всего несколько домов стояли над водой. Их подняли на сваях, объяснил Кримж, но, чтобы поднимать жилища над водой, требовалось много леса.

Кримж не разделял идеи поднимать дома над водой. Говоря его словами, получались не дома, а «времянки копченых идиотов». Он считал, что вода поднимается слишком быстро и не стоит тратиться на временное решение, лучше сразу соорудить большие плоские понтоны, на которые можно сначала поставить и заякорить дома. На это всякие дураки ему возражали, что при первом же шторме дома снесет с понтонов, поэтому ставить высокие сваи надежнее, но будущее их рассудит. Своего дома у Кримжа не было, поэтому он не мог использовать для убеждения несогласных силу собственного примера. Он жил на лодке и казался полностью доволен таким жилищем. Зачем ему дом? Пока другие таскали на буксире лес, Кримж выполнял для общины другую важную миссию: исследовал проходимость мелководья и новые границы судоходных территорий.

— Лааза-Арду сможет встретиться с нами сейчас же? — спросил Воэл, когда лодка Кримжа вошла на то, что когда-то было улицей.

— Кто? Глава? Мы таких не держим. Отвезу вас в зал собраний, кто там будет, тех и спросите, — разъяснил Кримж и указал рукой: — Видите, по левому борту вода синяя? Там начинается море. Долой паруса! — крикнул он команде, а магам добавил: — Ступайте на палубу, а я пока швартанусь где-нибудь.

— Куда?

— Сюда ступайте, у домов тоже есть палубы, прыгайте, — указал Кримж. Лодка замедлила ход, и Воэл с Онри прыгнули на возвышающийся на сваях дом, чья открытая веранда превратилась в палубу.

Воэл топнул ногой, проверяя прочность досок.

— Меня шатает от качки, — пожаловался он.

— Меня тоже, но скоро пройдет, — ответила Онри. — Это как после полета. Немного застываешь в прошлой форме путешествия.

— Наверное, так. — Воэл потрогал дверь: заперто. — Никого нет, что ли?

— Они там, — уверила Онри.

— Тогда войдем.

Воэл взялся за дверную ручку, выточенную из позвонка какого-то крупного морского животного. Нет ни замка, ни скважины под ключ, только засов с другой стороны. Воэл сквозь дверь откинул деревянный брус, и маги услышали, как по ту сторону двери упало что-то тяжелое. Воэл распахнул дверь.

— Я за тобой, — пригласил он свою спутницу внутрь.

Онри вступила в сырую темноту зала собраний. Дом всего неделю как подняли на сваи, до этого он стоял под водой и успел насквозь отсыреть. Внутри пахло водорослями. Девять доппельгангеров стояли у дальней стены и с осторожностью взирали на дважды непрошеных гостей. Собрание получило сведения о них заранее. Капитан, хотевший взять Кримжа на буксир, послал с наспех накорябанной запиской свою голубицу. Она не намного опередила лодку Кримжа, поэтому собрание жителей Лаазы, хотя успело несколько раз крупно перессориться, но не успело решить, как им поступить с гостями из далекой земли.

— Мы пришли с миром. Долгих лет света вашим звездам, — приветствовал собрание Воэл.

— Давай теперь я. — Онри отстранила Воэла и прежде, чем он успел возразить, обратилась к безмолвному собранию: — Мы идем войной на Тиамат. Мы наблюдаем знаки, твердо указующие, что темное божество пробудилось в океане. Окажите помощь и не препятствуйте.

Собрание, застыв как статуи, выслушало заявление магини. Предвестием еще больших бедствий, чем подъем воды, отозвалось в головах собравшихся имя Тиамат. Лишь один из них не оказался поражен немотой, когда Онри произнесла вслух ужасное имя.

— Тиамат? — вдруг выступил из ряда молчаливых один знающий. — Не стоило ли магам думать об этом до того, как они поддержали сторонников Баала.

— О чем он? — Онри повернула голову к Воэлу. — Кого мы поддержали?

— Он о тех временах, когда Лотмар выступил на стороне приспешников Баала и помог установить новый культ, — пояснил Воэл. Онри начала новый род. Она не несла тот запас родовой памяти, что был у Воэла и, очевидно, был у знающего жителя Лаазы, который говорил с ними.

— О, ты помнишь, маг, — продолжил вышедший вперед доппельгангер, — твой род древен, как и мой. Я хорошо помню те времена. Предатели! Теперь вы пришли к нам за помощью.

— Ты долго ждал, чтобы излить гнев. Ты чувствуешь себя лучше? — спросила Онри.

— Я никогда не почувствую себя лучше, чем когда мы с кругом равных жили в спокойствии, кормясь своим трудом, теперь же опять маги обрушили на свой народ гнев темных божеств, — ответил знающий.

— Больше двадцати поколений прошло. Приди в себя! — призвал Воэл. — Ты злобой подобен тем богам, что презираешь.

— Истина не молчит, а гнев бывает и праведным! — парировал его оппонент.

— Раз ты знаешь многое, ты знаешь, что придет за Тиамат, если ее не остановить, — бросил угрозой Воэл.

— Они уже пришли, но не мы им нужны. Ох нет, на этот раз не мы! — не устрашился знающий.

— Ты можешь трусливо злорадствовать, деря свою глотку, но твоего черного яда не хватит и на один мазок той картины бедствий, что уже случились с нами, пока вы ловите рыбу. — Онри сменила примирительный тон на более крепкий, приличествующий перебранке. Доппельгангер вел игру, которая обычно проходит на форумах во время прений. А чем было это собрание по своей сути, как не форумом — скромным сельским форумом? Следовательно, перебранка по всем правилам была уместной, и магам следовало защищать свою правоту силой красноречия.

— Кто обвиняет меня в трусости, вы не из тех родов, что стояли против Лотмара! Те гордо пали в борьбе против ложного бога. Вы потомки моих врагов.

— Что ж ты не пал с теми, кого за храбрость хвалишь, безымянный обвинитель, в борьбе, о которой у тебя лишь тень воспоминания? — напал Воэл. — За плечи сородичей древних не прячься, ничтожный беглец.

— Те двое, что стоят перед тобой, стояли так против потомка Лотмара. С Абруд Сордом мы силою мерились. В Искусстве с последним из проклятого рода не на жизнь состязались на стене крепостной. Бились мы за спокойствие граждан в окружении врагов, посланцев Баала, пока ты рыбам вызов бросал, ратоборец удилищ, — поддержала Онри.

— Стоять вы стояли, и в чем преуспели? — не уступал знающий. — За что пощадил он? Забыл ли, как Сордам карать супротивников должно? За какие слова, обещания, обеты в живых вас оставил? Видно, в мольбах вы искусней, чем в битве!

— Откуда ты знаешь, что не был нами сражен последний из Сордов? — подловил Воэл.

— Имя того, кому суждено род проклятый прервать, мне известно. Среди вас его нет, — заявил знающий. Правду ли он говорит, нелегко оценить было магам, но Воэл запомнил эти слова.

— В бою том Абруд нашему кругу равных ущерб причинил. — Онри призвала в подтверждение своих прежних слов гибель Рогвера. — И если б в реке твоей злобы хоть капля чести еще протекала, презрением ты б нас не клеймил.

— Стольким кругам моему роду близким и стольким предкам моим Лотмар ущерб наносил, что почтения к смерти от меня не дождетесь, но, если долг искупить вы пытались и встали Сордам преградой, отвагу вашу отмечу, редкую среди магов.

Противник отступил. Игра подходила к концу.

— Мы ищем достойных в путь нас проводить, чтобы слабость Тиамат выведать. Следуй с нами, если прошлое твой дух тяжелит черным грузом неотомщенной обиды, — призвал Воэл.

— Все мои союзники стоят перед вами. Новых я не ищу, хотя вашу цель разделяю. Теперь извините меня и оставьте наш дом, мне предстоит донести много до моего круга равных. Мы пригласим вас, если будет ответ.

Прения для магов закончились. Онри и Воэл вышли из зала собраний. Воэл из бахвальства через закрытую дверь вернул засов на место. Если им нравится сидеть взаперти, как мышам, пусть сидят. Лодка Кримжа отчалила от причала, сооруженного из крыши затопленного дома. Капитан подобрал магов, и они поплыли по улице.

— Что же собрание? — поинтересовался Кримж.

— Один стоил всех остальных. Бранный прием нам оказал, — поведала Онри.

— Ты тут всех знаешь. Как зовут того, что хранит память рода с добааловых времен? — спросил Воэл, ведь знающий так и не назвал себя.

— Тут таких предовольно! — удивил магов Кримж.

— Откуда же? — спросил Воэл.

— Мы их называем староверами или короче — ставами. Откуда взялись ставы? Спросите любого из них, они любят эти сказки. Когда в давние времена маги их разбили, те, кто выжил, бежали подальше от городов, на побережье. Вот мы все их потомки и есть. Я, то есть, не став, но один из потомков, мои предки давно начали новые рода. Ставы считают, что начавшие заново отреклись от прошлого и стали ренегатами, поэтому тот среди нас, кто не став, тот рен — от слова «ренегат». Многие роды ставов прервались, стали ренам, но и оставшихся довольно. Разницы нет, мы все живем по берегам, а теперь на воде, одним промышляем. Ставы любят сказки, мы любим рыбу.

— Ставы владеют магией?

— Нет, здесь никто не владеет. Если бы мы учились, верно, владели бы, но мы учимся считать приливы и течения, предвидеть погоду, изучать повадки рыб малых и больших, постройку лодок и их управление.

Лодка отошла от поселения, и Кримж бросил якорь.

— Тот, кто говорил с вами, верно, был Ишра Бору, — запоздало ответил Кримж на вопрос про бранчливого става в собрании. — Самый крикливый пеликан в Лаазе.

— Вы верите в Баала? — расспрашивал Воэл.

— Ренам нет дела ни до старых, ни до новых богов. Природа — наш бог, погода — воля его. Ставы — те верят, но наоборот. Они верят в Баала, но ненавидят его и тех, кто за него.

— Что известно о Тиамат?

— Сдается мне, — усмехнулся Кримж, — что не очень удалось вам говорить с собранием. Эти вопросы для них вы хранили. А ж верно ж! Если попали на Ишру, то говорил только он, пеликан квашеный. Верно! Для меня Тиамат — это имя из легенд ставов. Ее считают за богиню моря, насылающую беду, еще она жена Баала. Естественно, когда море гневится, всем ставам мерещится Тиамат. Бу! Тиамат потравила рыбу. Бу! Тиамат подняла ветер, наслала шторм. Бу-у-у! Тиамат утащила лодку в пучину. И в этот раз тоже. Хотя на моем веку, это верно, таких чудес, как творятся сейчас, не было, не спешу видеть за всем каких-то богинь.

— А что кроме воды у вас творится? — Воэл не собирался прерывать цепь вопросов, пока Кримж в разговорчивом настроении.

— Большие рыбы кругом стали чаще. Выходят на мелководье. Идут с моря.

— Большие, как мы видели?

— И больше и меньше. Мы зовем большими, которые тяжелее нас, и маленькими, которые легче. Большие редко поднимались с глубины, редко в сети ловились, а теперь кругом они. Идут с моря как на нерест, но никогда вода так высоко не поднималась. Еды у нас вдоволь, но большие все опасны. Много рыбаков калечатся.

— Это нас беспокоит. Ишра сказал, что большие идут на города мимо вас.

— Кто их знает, куда они идут. До городов-то сколько пути. Между нами степные племена. Неужто вода до городов дойдет?

— Эта угроза серьезна для нас, из-за нее мы пришли. Тиамат или что другое, мы должны разведать.

Картина складывалась. Оставшиеся в живых беглецы забрались подальше от жителей городов, присягнувших Баалу. Этим объяснялось, что в городах про жителей берегов никогда не слышали. Поддерживать связи им было смертельно опасно. Кочевникам и тем постоянно доставалось от воинов Юроби.

— Когда в путь? — спросил Кримж, намереваясь спросить больше, но пока придержав язык.

— Когда получим ответ от собрания, — предположил Воэл и вопросительно посмотрел на Онри. Он не знал ни когда, ни как. Это знала только магиня.

— Прежде Лана с сестрой позовем для подмоги, — добавила Онри.

— Дня через три-четыре, — подытожил Воэл.

— Я бы с вами пошел, — ненавязчиво попросился Кримж. — От рыб больших в такой компании угрозы я не боюсь, а дальний путь мне уважение среди ренов и ставов сыщет.

— Умелый мореход с лодкой нам будет сподручен, — проговорил, размышляя вслух, Воэл, добавив вопросительную интонацию, обращенную к Онри. Она могла считать иначе.

— Раз вызвался сам, считай себя в нашем кругу равным, пока не вернемся, — пригласила капитана Онри.

Неслыханно! Воэл не поверил ушам. Онри пригласила рыбака в круг равных. Даже не обсудила это с остальными: не только с Воэлом, но с Ланом и Амалой. Никогда маги не брали в круг равных простолюдинов, даже на время. Лан будет расстроен, не сказать взбешен. Ваятель печатей в кругу равных с мореходом. Ладно, она заменила Рогвера Тедом Карвером. Человек не был магом, но был равен лучшим из них по силе, что доказал при осаде Юроби, человек разбил ходячее оружие Сорда. Теда нет рядом и долго не будет, но заменять его каким-то мореходом… Лан и Воэл должны считать этого лодочника равным себе? Как она это себе представляет?

— Равным я не был еще мореходу, но круг не нарушу, хотя не согласен, — заявил Воэл свою позицию.

— Мне такой чести не надо, — отрицательно покачал головой Кримж, — раздоры на море страшней, чем на суше.

— Со мной будет четверо, — ответила Онри, — так я привыкла, и так оно будет.

— Целью единой связан наш круг, когда же достигнем, многих с тобой не останется, — предрек Воэл и в холодном гневе отвернулся от обоих. «Бывает праведным гнев», — сказал сегодня Ишра и был прав, теперь Воэл лучше понял его слова. Он заявил, что выйдет из круга равных магини после победы над Сордом, и обернул свой уход в предсказание, которое уже наполовину свершилось, ведь Тед Карвер тоже уйдет. Король был в кругу магов символической фигурой. Человек уйдет, как только вырвет победу, ради которой явился. Без Воэла и Теда с Онри останутся в лучшем случае двое.

Воэл вдруг осознал, что сыт по горло потакать «равной». Это было забавно на крыше дворца, стоявшего посреди спокойного Юроби. Приятно тешиться непонятностью за стаканом вина, но когда опасности подстерегают их со всех сторон — увольте. То, что было милой забавой, когда они в обнимку просыпались в цветущем саду, на палубных досках утлого суденышка, отправлявшегося в океан, где Тиамат властвовала безраздельно, стало безумной игрой, на которую у Воэла не осталось сил. Рогвер постиг это раньше — жаль, он не предпринял попыток переубедить Воэла, хотя не послушал бы Воэл этого храбреца раньше. Нет, надо было дойти до крайнего напряжения сил, чтобы понять, что так больше нельзя. Воэл уходил.

Его гриф поднялся над лодкой и полетел в сторону глубокой воды. Онри отправит послание в Юроби, пошлет эфирное создание, с которыми у нее связь. Лан и Амала не видят их, но Онри придумает уловку, чтобы они получили сообщение лететь в Лаазу. Онри поставит им маяк, чтобы они не заблудились. Интересно, что скажет Лан, когда узнает о сюрпризе с Кримжем. Наверняка проглотит. Он уж не тот гордец, что был при великой жрице, пользуясь почетом и среди жрецов, и среди магов.

Махнув на несколько часов полета в открытое море, гриф возвратился к покрытому мелкой водой побережью. Он нашел берег много севернее Лаазы. Там у скал лежали деревья, о которых рассказывал Кримж. Воэл сел на край скалы, до которой вода пока не доставала. Внизу лежали огромные, как поваленные сторожевые башни, стволы тысячелетних деревьев. Их было множество. Раньше они лежали на песке, сейчас — поднялись наступившей водой и сплелись ветвями в исполинских размеров плот, накрывавший побережье, сколько хватало глаз.

Сцепленные стволы покачивались на прибое. Набегавшими волнами их то и дело бросало на скалы. Гриф чувствовал удары дерева по камню в когтях и слышал в воздухе глухой отголосок, барабанным боем прокатывавшийся по сухой древесине. Гриф поднялся и полетел вдоль берега к Лаазе. В том месте, где стволы закончились, он увидел несколько лодок со свернутыми парусами. На палубах лежали кучи водорослей, собираемые тут же, среди стволов. Воэл принял обычный облик и стал со скалы наблюдать за мореходами. Они пытались отцепить от природного плота один из стволов. Для этого им приходилось рубить ветви — те из них, что остались в сохранности после длительной борьбы с морской стихией.

Гриф спланировал со скалы, привлек внимание мореходов и опустился на соседнее дерево, обернувшись обратно Воэлом.

— Приветствую вас, — обратился он к застывшим от невиданного превращения птицы в доппельгангера морякам. Эти еще не слышали про двух магов. — Позвольте мне помочь вам, — сказал Воэл, сделал несколько движений рукой, и под каждым движением одна из ветвей дерева с треском разлеталась в щепки. Моряки и ахнуть не успели, как ствол был освобожден.

— Сколько стволов вы хотите отцепить? — спросил Воэл.

— Три, — ответил кто-то после долгого взаимного молчания.

— По числу пришвартованных лодок, — заметил маг и столь же проворно отцепил еще два ствола.

— Не знаем, кто ты, чудесный господин, но пришвартованных лодок тут нет. Наши суда стоят на якоре, а швартовать значит крепить веревками, не сочти за оскорбление, что беремся тебя поучать.

— Чем больше вы расскажете мне о ваших замечательных судах, тем лучше, — показал свое расположение Воэл. Если Онри смогла заарканить одного капитанишку, он приведет трех, и гораздо меньшей ценой, чем временным местом в круге равных. — Далеко ли отсюда до Лаазы, откуда я держу путь?

— День ходу, — ответил моряк, — а с грузом ночь сверху.

— А знакомо ли вам имя Кримжа?

— Он там часто бывает, — сообщили моряки. — А какое дело у господина к Кримжу?

— Секрета тут нет, — развязно ответил Воэл. — Мы — я говорю «мы», потому что нас прибыло к вам двое, — договорились с Кримжем о том, что он со своей лодкой будет сопутствовать нашему путешествию, но надежен ли он будет в опасном пути — вот что гложет меня.

— Не надежней других, — ответил один из капитанов.

— Плохого за Кримжа не скажем, но среди нас есть мореходы не хуже, — добавил второй.

— Куда же собирается господин, что дара обращаться в птицу он не находит достаточным и Кримжа позвал на подмогу? — спросил третий.

Воэл внутри себя порадовался. Дух соперничества среди мореходов сильней, чем среди воинов и магов вместе взятых. Этот мятежный настрой, что заставляет с презрением плевать на опасность, поведет их за Воэлом хоть в пасть Тиамат, если целью будет оказаться там прежде Кримжа. У магов будет четыре лодки, каждому магу по своей посудине.

— До нас, жителей городов, лежащих отсюда далеко, докатились слухи, что некая богиня морской пучины по прозванию Тиамат наш мир посетила и грозит нападением. Возможно ль, что ставы на этот раз оказались правы, мы проверить хотим. И если правда, то надобно нам рассмотреть, как бой дать ей сподручней, поскольку силой теперь немалой владеем.

— Сколько ж пришло вас из городов?

— Двое первых: я, маг Воэл, — здесь и Онри в Лаазе. По нашим следам еще двое прибудут, потом явится пятый. С ним наш круг равных замкнется, и гнев наш огнем прольется с небес.

— Мы рены, — ответили моряки, — мы не признаем Тиамат, но такого движения моря и рыб мы никогда не видели. Жителей городов мы никогда не встречали. Если вы можете вернуть море как было, то мы поможем вам.

— Через три дня мы плывем из Лаазы. Подходите туда. Собирайте всех, кто хочет пойти.

Тут Воэл обернулся грифом и улетел. Капитаны написали записки о встрече со странным господином-птицей, что представился жителем городов, и о его призыве о помощи, прикрепили их к голубкам и выпустили птиц лететь домой, в другие, соседние с Лаазой поселки. Скоро весть облетела все прибрежные поселки, зовя в поход каждого, кто желал рискнуть в опасном походе.

В Лаазе Воэл первым делом полетел в дом собраний. Он искал Ишру. У норовистого става было время поразмыслить над словами, сказанными на перебранке. В доме собраний Ишры не оказалось. Другие ставы направили Воэла поискать Ишру в его доме.

Когда Воэл вошел в хибару, недавно поставленную на сваи, Ишра бросал на стол раковины различных форм и размеров, коротая время за каким-то местным гаданием.

— Я не пойду, — почувствовав холодок сквозняка из распахнутой двери, сказал Ишра. — Ты ведь пришел звать меня с собой?

— Многое изменилось в мире. Ты потерпел поражение, бежал, скрылся, но время поймать удачу за хвост, — посулил Воэл то, в чем Ишре раз за разом отказывали раковины.

— Допустим, вы одолеете Тиамат, — начал рассуждать Ишра, — это не вернет мне прошлого и никому не даст нового будущего. Пока Длань Баала под нашим небом, достаточно одного фанатичного последователя, чтобы разверзнуть небеса черной…

— Ее больше нет, — перебил Воэл.

— Как нет? — подпрыгнул на стуле Ишра. Весть отвлекла его от гадания, и он так резко повернулся на стуле, что нечаянно сбросил свои заговоренные ракушки на пол.

— И бросил бы ты играть в красноречие. Мы без зрителей, чтоб снова напускать на себя, а рыбий язык тебе не дается, уж поверь, я в своей жизни наслушался, — перед рассказом про новое устройство мира Воэл немного потешил себя, наказав Ишру краткой нотацией о правилах дискуссии.

— Что с Дланью? Объяснись! — потребовал Ишра. Если бы его нетерпение было чуть сильнее, ему бы пришлось вскочить со стула на ноги, но этот последний символический рубеж в проигранном бою за видимость спокойствия Ишра не сдал и усидел на месте.

— Утрачена, — подтвердил Воэл. — Я же говорил, многое изменилось в мире. Длань забрал с собой человек. Черных волхвов больше нет: шестеро убиты, последний отрекся. Маги рассеяны, академия лежит в пыли. Жрецы потеряли власть. Из старых противников остался только последний из Сордов.

— Вот к чему Он богиню призвал, оторвав от себя, — задумался вслух Ишра. — Нет больше в мире Губителя Царств, и Он послал Тиамат по ваши души. Она покарает отступников. Мать скорби сотрет с лица ваши города, и будет новое начало, имя которому Сорд. Потомок повторит деяния кровавого Лотмара. Ничто не изменится в мире.

— Хочешь — иди, не хочешь — кидай амулеты и жди, пока вода подойдет к горлу, — перечислил варианты Воэл. Не Ишре дано решить исход битвы с Тиамат, но гордый став помнил из добааловых времен имя того, кто убьет Абруда. Это имя жгло Воэла изнутри.

В ответ Ишра промолчал, и Воэл, отступив, оставил его подумать еще. Ишра был воин, память об этом сильна в нем. Он придет, Воэл был уверен. Идти Воэлу было некуда, постояв немного, он вернулся:

— У тебя есть вода?

— Здесь кругом вода, — задумчиво ответил Ишра. — Или ты хочешь пить?

— Да. Морская вода противна на вкус, как соленая рыба, и не утоляет жажду.

Ишра взял ведро. Через дверь зачерпнул он соленой воды и вылил ее в деревянный чан, под которым стояло другое ведро с черпаком. Из верхнего чана вниз потекла пресная вода.

— Не хотел бы я прожить жизнь в месте, где приходится даже воду готовить, — посочувствовал Воэл, но все же поразился простоте, с которой мореходы научились опреснять воду.

— Не вырыть колодца в песке, — произнес Ишра старую пословицу, после которой местным жителям обычно приходилось объяснять, что такое колодец. Что пресная вода может появляться в вырытой яме, они никак не хотели верить. Став набрал черпак воды и протянул Воэлу. Ее портил тухловатый привкус водорослей, которые наряду со многими другими составными частями использовались в фильтре, но соли в питье почти не осталось.

Утолив жажду, Воэл ищущим взглядом осмотрел жилище Ишры: упасть поспать было негде. В углу валялось нечто вроде ватного одеяла из водорослей, но ни кровати, ни лежанки. Став спал прямо на досках. Воэл вздохнул, вышел, обернулся грифом и заснул, держась когтями за скат крыши.

Пока Лан и Амала летели из Юроби, Воэл занимался построением эскадры. Лодки, капитаны и моряки прибывали к «господину-птице» со всех близлежащих поселков. К началу океанической экспедиции под началом Воэла оказалась флотилия из тринадцати лодок, две из которых были «большими», что означало две палубы, две мачты и весельный ход силой гребцов, сидевших на нижней палубе.

Тем утром, когда флотилия под предводительством Онри отчалила в океан на поиски Тиамат, Абруд Сорд получил сообщение от своего самого многообещающего агента. Оно гласило: «Маги Онри, Воэл, Лан, Амала собрали корабли рыбаков числом пятнадцать и идут в море. Следую с ними». Последнему Сорд восхитился, ведь было написано «с ними», а не «за ними». Только Барсуку известно, какими усилиями ему удалось проделать весь долгий путь за Ланом и внедриться в экипаж одной из больших лодок. Слуге двух господ удалось выполнить два распоряжения разом: и найти Онри, и проследить за кругом равных короля.

Узнав о походе, Сорд пожелал, чтобы Онри не вернулась из него. Это избавило бы его от необходимости убивать магиню собственноручно. Она была необыкновенна, при других обстоятельствах Абруд взял бы ее в ллавари или даже в ороши, но под этим небом они непримиримы. Разумеется, нельзя поручать убийство Барсуку. Наемник хорош и в слежке, и в бою, но в бою равном. Против подлинных знатоков Искусства этому любителю прозвищ и тайнописи нечего ловить. Оставалось надеяться на Тиамат. Она-то уж точно знала, что к ней движется по волнам. Тиамат не только повелительница морей, она и источник раздоров. Ни одна армия не могла подойти к ней, не перебив себя по пути. Вблизи Тиамат распадались даже круги равных, что Воэл имел несчастье испытать на себе.

Первые дни поход шел спокойно. Лан воспринял временное соседство с Кримжем в кругу равных на удивление равнодушно, но жить на одном борту с магиней не стал. Онри так и жила в лодке Кримжа, на глубокой воде оказавшейся склонной сразу и к вертикальной, и к продольной качкам. Сколько же бесполезных слов, которые ему больше никогда не понадобятся, узнал Воэл в этом походе. Он взял под свое начало первую большую лодку, Лан и Амала расположились на второй. Море стояло тихим, твари морские не беспокоили мореходов, в сети регулярно попадалась жирная рыба, опреснители работали надежно, как солнечные часы, и ветер, послушный силам богов, влек флотилию к неминуемой гибели. Было так скучно, что Воэл от безделья выучил наизусть всю оснастку двухмачтовой лодки: больше сорока ничего не говорящих жителю города названий.

Беда нагрянула, когда Воэл перешел к изучению имен рыб, которых в улове насчитывалось не меньше, чем имен парусов, канатов и мачт на большой лодке. Тревогу подняла синяя магическая ракета, которую выпустила Онри. Тут же над лодкой Кримжа поднялся синий флаг, и Кримж резко изменил свой курс. Кругом было чисто. Онри не сигнализировала, но удалялась. Воэл перегнулся через борт своего корабля и вгляделся в толщу воды. Море было черным, но колдовским зрением маг проник в толщу воды, и ему не понравилось то, что он увидел под флотилией. Десятки, если не сотни огромных тварей кишели в глубине, поднимаясь к поверхности. Засада. Воэл приказал разворачивать корабль вслед за Кримжем, и флотилия медленно повернулась, уходя от нападения снизу.

Первый удар получила небольшая лодка, зазевавшаяся в хвосте. Пробитый корпус быстро набрал воду. Маги даже не заметили, как потеряли первую лодку.

Маневр Онри спас флотилию от немедленного разгрома. Всем, кроме одной лодки, удалось отойти и избегнуть коварного удара из глубины. Создания Тиамат поднялись на поверхность в том месте, где судов уже не было. Лодки могли бы попробовать уйти от них. У быстроходных при благоприятном ветре это могло получиться, но ветер, так помогавший флотилии попасть в ловушку, не собирался вызволять ее из засады и внезапно стих по воле тех же сил, что заставили его появиться. Морское войско Тиамат, поднимая тучу брызг, двинулось на замедлившиеся суда.

— Поворачивай! — крикнул Воэл капитану своего корабля. Два весельных судна сохраняли маневренность и при штиле. — Ставь нас левой стороной между.

— Нет, надо уходить. Они залезают на борт. — Капитан стал расписывать, какие жуткие смерти грозят всем на борту, если немедленно не смыться на веслах куда подальше. Воэл махнул рукой, и небольшая молния сбросила паникера в воду.

— Кто может завести нас между? — Воэл показал на воду между маленькими лодками и надвигавшимися чудовищами.

— Я могу. — Рядом с Воэлом очутился доппельгангер, в котором маг узнал боцмана. Это был не настоящий боцман, потому что настоящий некоторое время валялся в темном углу трюма, пребывая в глубокой отключке от удара в уязвимый нервный узел. Под видом боцмана на подмогу Воэлу подоспел в очередной раз изменивший внешность Барсук. Наемник выучил не меньше слов, чем Воэл, но в отличие от мага освоил за последние дни кое-какие навыки управления и считал себя способным справиться с руководством.

Боцман выкрикнул составленную из мореходных терминов фразу. Все слова были понятны Воэлу, но в смысл он не посчитал возможным вникнуть, да и зачем, ведь лодка пошла, куда ему нужно. Одну из маленьких лодок судно Воэла подмяло под себя, но там быстро отцепились, с помощью багров оттолкнулись от маневрировавшей на веслах барки и даже попутно выловили из воды сброшенного молнией капитана.

Воэл произнес заклинание усиления голоса и посоветовал Лану с Амалой поставить их судно в линию со своим, чтобы отражать нападение фронтом из двух бортов. Воэл в самом боевом настроении поднялся на корму. Молнии полетели в морских чудовищ, не причиняя им большого урона. К Воэлу присоединилась со своего корабля Амала, но и огненные шары посреди моря грозили бедой разве что деревянным кораблям, но не созданиям воды.

— К оружию! — крикнул боцман, призывая команду взяться за луки и гарпуны. Неизбежность столкновения с кораблем шедших на таран тварей стала очевидной. Воэл прекратил кидать молнии. «Надо было подумать, как их бить, заранее!» — упрекнул он себя, ведь он видел уже два столкновения: и на мелкой воде, и на суше.

— Искру, господин, — неожиданно попросил боцман, выудив из куртки диковинный пружинный арбалет.

Воэл зажег на ладони магическую искру. Боцман ловко поддел ее пальцами, что было очень тяжело без того, чтобы искра разрядилась мощным взрывом, и вставил искру в наконечник короткой стрелы, которую он зарядил в арбалет.

— Еще одну, господин, — снова попросил боцман и зарядил таким же образом еще одну стрелу.

— Ты знаешь Искусство? — удивился Воэл.

— Искусство-но-не-силу. Щит-на-левый-борт, — выпалил лжебоцман и исчез на палубе.

Воэлу не доводилось ставить щит на целый корабль, но заклинание для него простое, сил много, он быстро изменит его и… Корпус затрещал под таранными ударами голов, но магический щит придал дереву прочность выстоять первую лобовую атаку. Плавники, лапы, щупальца и конечности, которым еще не было дано название, застучали, заскользили по дереву, ища, за что бы зацепиться. От навалившейся тяжести судно накренилось, еще сильнее оголяя для абордажа левый борт.

— В рукопашную! — призвал боцман, когда первые разинутые пасти перевесились через борт, в щепу ломая легкое деревянное ограждение.

Магическое железо очистило от морских чудовищ корму вокруг Воэла. Боцман двумя заранее заготовленными стрелами отбил атаку на нос. Поодаль прогремели заклинания Лана и Амалы. Если одного мага хватает, чтобы удержать судно, двое и подавно справятся. Однако в этом сражении удержать два корабля было недостаточно.

— Обходят, — предупредил Воэла прибежавший боцман, когда на носу, который он оборонял, стало не так жарко.

За двумя крутобокими кораблями, уповая на их защиту, жались друг к другу низкие лодки. Без ветра они стояли в полной беспомощности. Несколько гарпунов не спасут их, даже не купят им времени, необходимого магам на забой тварей. Где-то сзади на лодке Кримжа оставалась Онри. Последний непредсказуемый джокер их умирающей флотилии. Воэл хотел вызвать заклинание усиления голоса, призвать Онри к обороне, когда услышал ее усиленный голос:

— Следуйте за мной.

Воэл перебежал на правый борт, чтобы посмотреть, куда зовет Онри, но на лодке Кримжа ее не было. В небе Воэл заметил пламя феникса. Онри улетала к одной известной ей цели. Воэл упрекнул себя: как можно было подумать, что сражение с рыбой может ее заинтересовать. Она уже прикончила парочку, а больше ей не нужно. Онри имела цель, она будет двигаться к ней, оставляя позади все, что ее задерживает. С соседнего судна взлетели вслед фениксу птицы Лана и Амалы, но Воэл не полетел. Раньше он не подумав бы последовал бы за ними, но связь круга равных ослабла. Глядя на удаляющихся магов, Воэл почувствовал себя свободным.

— Они оставят нас? — увидев птиц и сразу поняв, чем это грозит, спросил боцман. Если Воэл улетит с ними, Барсуку конец.

— Это я оставлю их, — ответил Воэл.

— Мы не продержимся долго, — предупредил боцман. — Вот не думал, что умру посреди моря.

— А где ты думал умереть, мореход? — спросил Воэл, приступая к первому движению еще не пробованного заклинания. Он никогда не вызывал его. Да и кто вызывал?! Очень много сил и очень много разрушений. Но не из числа сильнейших ли магов Воэл? Пусть ему далеко до Онри, пусть очень далеко до Абруд Сорда, но после уничтожения академии в Рагене Воэл уверенно считал себя в дюжине лучших. Он был уверен, что получится. Не Онри ли предсказала среди всяческих бед восход второго солнца над морем? Второму солнцу время взойти и обрушиться в океан, согдрогнув… Воэл запамятовал, как именно предстоит солнцу содрогнуть океан, но заклинание получалось. Магия вихрилась над ним, складывалась в правильный, ровный, идеально ровный шар. Воэл ощутил ответное движение в небе. Еще немного, и он загорится.

— Где бы то ни было умереть, господин, но не от заклинания метеора, — ответил боцман, прочитав по пассам Воэла его следующее заклинание, но маг не расслышал слова наемника, мыслями он был с горящим каменным шаром, который рождался в небе. Как только Воэл закончил заклинание, метеор вошел в подчинение природным законам. Захваченный силой тяжести, он устремился к поверхности. Время флотилии истекло.

Боцман-Барсук бешено оглядывался, ища хоть какой-нибудь путь к спасению. Воэл направит метеор прямо на флотилию — в средоточие погибающих судов и враждебных тварей морских. Маги могут пострадать от своего заклинания, но опытные обычно избегают вреда собственных чар. Воэл останется жив, даже если метеор упадет ему прямо на макушку, а Барсуку надо срочно уносить ноги. Лодка Онри, вновь ставшая лодкой Кримжа, успела отойти от общей мясорубки. Когда маги начали бой, они ослабили Тиамат, и через насланный ею штиль пробился легкий ветерок, который поймал зеленый парус Кримжа.

— Господин, уйдем к Кримжу. — Барсук дернул Воэла за рукав, но того не легко было отвлечь. Воэл задрал голову и неподвижно смотрел на растущий, приближающийся метеор. — Мы успеем отойти.

— Я должен положить его точно. Уходи один, — не отвлекаясь, посоветовал маг, продолжая управлять камнем.

«Уходи один». Конечно! Барсук на крылышках перелетит к проворно драпающему Кримжу или в два счета переплывет кишащую голодными, кровожадными тварями пучину. Надо просить прибавку, лучше у Теда, Абруд может и искрой в зад отблагодарить. Барсук подскочил к борту и посмотрел, что происходит внизу. На него двумя рядами треугольных зубов распахнулась пасть кого-то сугубо плотоядного. Сойдет. Боцман-Барсук кликнул матроса и, когда тот подбежал к борту, ловко перекинул не ожидавшего подвоха матроса через борт прямо в разинутую пасть. Чудовищная рыбина захлопнулась и начала глотать.

Все равно жизненный путь матроса в самом конце. Через минуту метеор превратит всех на поверхности в ошметки обугленного мяса, прилипшего к обломкам костей. Барсук видел заклинание метеора в Юроби, когда Абруд — его будущий наниматель — отправил к Баалу Самих-Арду — его тогдашнего хозяина; видел и раньше. Матрос в любом случае умрет, минутой позже, минутой раньше, а он нашел способ сделать его смерть менее бесполезной. Совершил благое, по сути, дело. Об этом Барсук подумает потом, в свободное время, когда выберется, когда железный обруч опасности чуть разожмет ему лоб, а сейчас его сосредоточенное на немедленном выживании мышление билось совсем над другими задачами, чем так любимое многими нравственное самооправдание, вкус к которому он почерпнул, долго прожив среди людей.

Пасть захлопнулась. Путь открыт. Барсук прыгнул за борт вслед за матросом. Врезал каблуками сапог по тарелкообразным глазам чудовища, скользнул по спине, отчего на память у него остался неглубокий шрам от плавника, и на лету воткнул два коротких ножа в спину рыбине. Люди втыкают в бока лошадям (животным, которые заменяют человекам глобков) привязанные к сапогам железные звездочки — шпоры. Этот варварский способ заставлять животное двигаться в нужном направлении мелькнул в голове Барсука, когда он проделывал сложный маневр спасения. Раненная ножами, но накормленная рыба поступила, как и предполагал Барсук: пошла на глубину, увлекая за собой, прочь от метеора, жестокого пассажира.

Сколько можно не дышать под водой? Барсук не знал. Он никогда не задерживал дыхание под водой. Столько же, сколько в дыму? Или больше? Или меньше? Нельзя выдыхать, нужно двигаться как можно меньше. Одна из сторон — под водой Барсук потерял направления вверх и вниз — озарилась вспышкой. Метеор вошел в воду. Последовавший удар сбросил Барсука с его ездовой рыбы, и он, оглушенный, но больше не дезориентированный поплыл в сторону вспышки, к воздуху.

Флотилии не было. Воэла не было. Тварей морских не было. Только Кримж со своей командой дрейфовали среди обломков в поисках уцелевших.

Глава 7. На чьей стороне

Что будет делать Абруд Сорд? Этот вопрос на всяческие лады задавали себе все, в ком была хоть капля политической сноровки. Этот вопрос звучал в Юроби, Осимине, Самихе, Радманте, Воленте и даже в пригородах пустынного Рагена. Король Тед Карвер повторял его на брифинге чуть не ежедневно. Блоруд упражнялся в «геральдике мысли»: строил и чертил на бумаге разветвленные деревья идей, вдоль веток которого может произрастать коварство последнего потомка, на ветвях, как сочные плоды, росли возможные поступки, которые будет совершать Сорд, если его мысль пойдет по соответствующей ветви. Вопрос звучал в брифинг-зале королевского дворца, в роскошных особняках знати, в залах собраний всех каст, на главной площади, на рынках, в лавках, трактирах, кабаках, притонах и так далее до самого дырявого шатра в стане кочевников. И степные племена заразились политической дальнозоркостью, считая за мудрость принимать тот факт, что от действий короля Самиха зависит их судьба. Быстро они позабыли, сколько бесчисленных случайностей играют жизнями, и поставили Сорда за главного властелина их судеб. Когда станет ясно, что будет делать Сорд, ход в игре перейдет к Теду Карверу, и весь мир начнет гадать, как же поступит «король истинный», он же «степной царек» — в зависимости от города, в котором произносилось его имя.

Сорд не спешил отвечать на вопрос о себе. Он не торопился ни сообщать, ни даже намекать, что будет делать, напротив, он взял за практику делать все значительные ходы неожиданно, даже удалялся от дел он внезапно. Он чувствовал себя тираном, а не политиком. Тед вырабатывал стратегии, а козырем Сорда была непредсказуемость. Он любил абсолютную власть, она была в его вкусе, пьянила до радости, но не опьяняла до помутнения рассудка. Власть однажды привела его на вершину, но была по обычаю отобрана. Он вернул ее, он взял реванш у всех обычаев и всех хранителей обычаев. Жители приняли его, потому что помнили королем при великой жрице. Сразу родился миф о несправедливом устранении Сорда в нарушение королевского обычая, по которому он должен был быть умерщвлен. Уничтожавший старые порядки Сорд обвинил в этом нарушении черных волхвов, всегда выступавших хранителями сакральных Бааловых традиций. Новый миф несправедливого устранения настолько противоречил всему известному, что укладываясь в головах, ломал все представления и мерки. В минуты озарения Сорда посещала политическая гениальность: навязав подданным такую легенду, он переиграл своих немногочисленных идеологических противников из ревнителей старых времен на несколько ходов.

Разрушив мрачное старое, он приступил к созданию капризного нового. Это отвечало и его желаниям, и ожиданиям его новых подданных, что присягнули ему. Его первое правление из-под руки великой жрицы было лишь наброском к нынешнему. Тогда Сорд, даже будучи королем, постоянно подчинялся кому-то: здесь черные волхвы носятся со своим неприкасаемым божком, тут жрецы бубнят заклинания и пляшут хороводами вокруг Длани Баала, расшаркиваются перед великой жрицей, но не перед королем, даже маги, к которым он принадлежал, не считали его за лучшего среди них (и поплатились).

Король Самиха вел себя подобающе деспоту: вводил сомнительные награды и нелепые налоги, принимал новые законы и отменял старые, вернул на площади кровавые казни, но разбавил их пышными пирами и чопорными уличными праздниками в честь свержения волхвов. Чучела черных волхвов и великой жрицы символически сжигали по вечерам выходных дней после чтения молодыми поэтами торжественных од. Их новая поэзия не очень отличалась от старой и славила Сорда в тех же выражениях, что раньше Баала и его слуг. Теперь не вечный бог, а смертный маг Абруд Сорд стал «темным светом осиянен, трепетом сердца колеблет, среди ужаса единый, мир своей рукой объемлет…» и многое в том же духе.

Ничего сверхъестественно абсурдного Абруд не ввел. Тиран втихомолку завидовал Теду Карверу, за пару дней подорвавшему больше устоев, чем ему — Сорду — могло во сне присниться. Человек в первый же день, после пары часов переговоров, вступил в брак с женщиной-доппельгангером, а таких браков не было с тысячу лет. Разумеется, при подготовке ритуалов было множество фиктивных браков и временных сожительств, когда доппельгангеры под чужим обликом внедрялись в семьи, гаремы, общины и прочие объединения людей, но официального брака между человеком и доппельгангером, заключенного по законам одной из сторон, не было очень давно. Насколько Сорд помнил, законы людей вообще не допускают браков с существами иных рас, традиционно полагая брак за союз мужчины и женщины или хотя бы двух людей (такие незначительные нюансы ускользали от волшебника).

Удивительный человек, открывший тайну проходов между мирами, сразу залез в постель не к кому-нибудь, а к первой жрице, и обручил их черный волхв — последний, живой, отрекшийся черный волхв. Союз, не имевший прецедентов. Во второй день человек заключил столь же невозможный, как брак между человеком и доппельгангером, договор между воинами и кочевниками. Чтобы догнать Карвера и его двор по нарушению традиций, Сорду придется попотеть, но это приятная работа. Конечно, заслуги Сорда велики, он принял деятельное участие в разрушении самого корня старого порядка. После мести магам и полного уничтожения рагенской академии многое приписали его силе, но Сорд-то отлично знал, что если по-честному разделить с Мельхиором полученные за Разгром лавры, то останется Сорд вместо лавра с обдутым одуванчиком.

(Примечание составителя: мы сомневаемся, что летописцу было доподлинно известно об использовании расой доппельгангеров веток лавра тем же образом и с тем же смыслом, какой это растение получило в известное время у римлян, и какое растение применялось доппельгангерами на военных торжествах, однако записано в летописи именно так. Поскольку никаких других сведений об использовании лавра доппельгангерами в нашем распоряжении не имеется, мы предлагаем считать лавр в последней фразе не действительным растением, а символическим обобщением летописца, который принадлежал к людям и иногда заполнял лакуны в истории по своему усмотрению, что во времена записи летописи было в порядке вещей. Те же рассуждения мы считаем применимыми и к одуванчику.)

Посреди невинных административных забав Сорд сыграл игру, которая многих неприятно потрясла. Он организовал тайный сыск, который вылавливал врагов Сорда и шпионов Карвера. Он сделал то, на что в Юроби безуспешно пытался получить разрешение Блоруд. Когда сыск развернулся и число замученных им жертв посеяло в жителях страх за свою жизнь, Сорд организовал второй сыск, который живо переловил первый. Второй сыск проделал с первым все то, что первый делал с врагами и шпионами, потому что, очевидно, у Сорда не могло быть врагов, а у Карвера — шпионов (выражение «степной царек» родилось тогда же, чтобы подчеркнуть: ну кто захочет работать на это ничтожество?). Все подданные любили Сорда, а первый сыск занимался саботажем королевского авторитета, делая вид, что работает в интересах короля. На второй сыск можно натравить третий и так далее, но тогда игровой характер шпионских игр станет очевидным, поэтому с торжественным роспуском второго сыска преследования и проскрипции закончились. Таких игр было у Сорда множество, одни были безобидны, другие — жестоки.

Смотреть на то, насколько легко он может расшатать все, что было раньше, нравилось Сорду. Это больше не месть, он отомстил только один раз, в Рагене, лично и без шуток, теперь началась игра. Лучшая игра, какую он мог вообразить. Беспокойство вызывали две вещи: Юроби и Тиамат. Столицу Теда Карвера он не взял в первом походе, но Сорд хорошо понимал, что идеала не существует. Он довольствовался тем, что имел (а имел он очень много, почти все земли). Неудачу с Карвером ему удалось включить в игру, сделать победу над ним чем-то вроде государственной идеи, которую он умело вложил в головы подданных. С Тиамат так обойтись не получалось.

Земли постепенно исчезали под наступлением океана, но Сорд не собирался что-либо предпринимать по этому поводу. Какое сопротивление он мог оказать Тиамат, которую сам позвал? К слову, самое решительное. Страх, испытанный им в Чандраллагоне, когда он увидел частичку Тиамат в проходе, давно выветрился. Если так легко пал могучий Хумбар, и на Тиамат можно накинуть уздечку, но зачем? Лучше использовать ее как страшилку, подкреплявшую миф о горьком божественном возмездии за утрату Длани Баала. Если в Самихе станет совсем мокро, он скроется в твердыне Чандраллагона. Горы неприступны для воды, крепость — для армий, а источник — для коварства магов. Сидя в нерушимом бастионе, который древнее жрецов, волхвов, Лотмара и всего рода Сордов, он будет наблюдать за гибелью мира в окружении скромной свиты.

Вот так, превратив управление страной в забаву, в безопасности дожидаясь неминуемого наступления воды, проводил Абруд Сорд время. Бдительность последнего потомка проклятого рода, чутье сильнейшего мага утонуло в роскоши и произволе, потому не заметил Сорд, не почувствовал, как в самом центре его столицы открылся проход и человек прошел через него.

Из песков погибшего в ритуале Андзороканда Мерлин открыл проход по следу Косматого и попал в мир доппельгангеров — в ту же точку, куда вратник перенес Мельхиора с Расулом. Волшебник попал в дом Косматого, на один из верхних этажей его дома. В пустующий дом давно заселились новые жильцы. Сорд с легкой руки раздаривал многочисленные, оставленные горожанами дома набежавшим на милости клевретам. Мерлин вышел из прохода, когда в зале шла репетиция некой театральной мистерии. Постановку готовили к следующему празднику. В зале было пятнадцать доппельгангеров — зрителей и исполнителей. Каждый подумал, что явление человека — кем-то задуманная иллюзия, призванная поразить публику. Homo ex machina заклинанием усыпил пятнадцать свидетелей до того, как они сумели отличить мистерию от действительности.

«Нет у них своей воли, — заметил Мерлин, и его характеристика доппельгангеров была суровой: — В Искусстве слабы, в познании немощны. Куклы послушные, что ждут повелителя. Могучим Баалом не нужно быть, чтоб их обуздать. Что сделалось с ними за тысячу лет? Не такими их помню. Храбрые воины, мудрые маги, купцы — расточители злата стали не выше стоп повелителя, что целуют в пыли. Разум нетверд их, такой покорит и ребенок. Мне не опасны они, кроме немногих. Язык их я помню, ведь прошлая жизнь мне открыта. Я среди них растворюсь до поры, пока путь дальнейший не станет мне ясен, чтоб жертв средь ничтожных не чинить понапрасну».

Все жители дома, включая прислугу, оказались усыплены Мерлином посреди репетиции. Дом Косматого оказался в распоряжении Мерлина. Надолго задерживаться волшебник не собирался. Скоренько раздобыть местную одежку, подобрать незаметный облик, может, стянуть какое-нибудь интересное местное барахлишко и уйти, не оставив следов. Он уже свистнул у одного из сидевших на репетиции мистерии доппельгангеров амулет, который тот прятал на теле под тремя слоями одежды. Волшебник подглядел, какой магией был начинен амулет, защита от демонов будет ему кстати. Не придется лишний раз раскидываться заклинаниями. Мерлин не сомневался, что найдется тут достойное его барахлишко, но после того, как наткнулся на арсенал Косматого, надежд на большую наживу не питал.

Тщательно собираемая долгим родом вратника коллекция серьезно пострадала сначала от мародеров, а потом — намного больше — от новых жильцов, но ни те, ни другие не подозревали об истинной силе и ценности вещей, которые тащили они из арсенала на продажу. Драконовые доспехи — полная чушь, с точки зрения волшебника, — были распроданы на вес по цене драконовой кости, остался только железный скелет, на который они крепились, и памятная табличка. Зато редчайшие, изрядно потертые саламандровые перчатки остались на месте. Никто не позарился на такую неприглядную подержанную вещь. Мерлин взял их. Перчатки сшил мастер из племени саламандр. Их племя жило в мире, что находился от земли людей еще дальше, чем мир доппельгангеров. Перчатки отклоняли любую магию, кроме эфира. Мерлин надел их, чтобы случайно не показать силу, которую могли почувствовать те, с кем ему рано встречаться.

Нашел Мерлин и забытую булавку, украшенную рубиновоглазой змеиной головкой. Повертев находку в руках, Мерлин заставил превратиться ее в посох. Посох задрожал, противясь новому хозяину, и волшебник сократил его обратно в булавку. Он догадался, что эта вещица принадлежала Мельхиору, магический отпечаток человеческих рук слышался сильно в змеиной головке, вещица полагала, что до сих пор принадлежит прежнему хозяину. «И пусть ее», — подумал Мерлин. Он мог сломать ее упорство и подчинить себе артефакт, но пусть пока поживет.

Надев приличное серое лицо, Мерлин покинул чужой дом. Образ, который принял волшебник, отдавал театральщиной — он создавал его из увиденных на репетиции мистерии костюмов. Улицы Самиха были пусты. Жители неохотно заселяли столицу, которая при захвате подверглась полному опустошению. Ни одного демона давно не было ни в Самихе, ни в дне пути от него, но недобрая слава отпугивала желающих поживиться. Город был заселен на одну десятую. Число жителей день ото дня росло, страх перед демонами и Абруд Сордом рассеивался, но репутация — растение капризное: растет медленно, мгновенно погибает от малейшего изменения климата и плодоносит лишь в старости. Самиху не вернуть себе звание славнейшего среди пяти городов, не выстоять против поднимающейся доблести Юроби.

Когда стемнело и на улицах зажгли факелы, начали появляться и жители. Они все были переселенцами. Никто из подданных Самих-Арду не вернулся под власть Сорда, все коренные жители остались в Юроби под властью Теда Карвера. Они вернутся не раньше, чем король истинный свергнет тирана из проклятого рода.

Поскольку все переселенцы были из разных мест, Мерлин мог не опасаться, что его появление будет замечено. Таинственные незнакомцы с сомнительными целями появлялись здесь каждый день. Никто не интересовался их именами и не обращал внимания на одежду.

На этот вечер задумкой Сорда был всеобщий траур. Он решил попотчевать своих подданных церемонией поклонения мертвецу. Идею церемонии он позаимствовал у людей, среди доппельгангеров такого раньше никогда не водилось. В качестве мертвеца для поклонения он взял своего сына. Голова Вельхфрунга, снятая Хумбаром в честном бою на девятнадцатый день Разгрома, была залита бальзамирующим составом изнутри и покрыта платиной снаружи. Голову выставили на украшенной золотой ковкой колонне из редчайшего белого обсидиана. Куски этого каменного стекла, будто светящегося изнутри звездно-молочным цветом, росли по сто лет на единственном во всех известных землях месторождении. Если Вельхфрунг покажется им не очень интересен, придут поглазеть на белый обсидиан, рассчитал Сорд.

Каждый подданный, желавший принять участие в церемонии, должен был поцеловать колонну и поклясться отомстить Теду Карверу, который подло умертвил принца, чтобы занять его место в качестве главы Юроби. Очевидная ложь никого не смущала. Многие ли знали, как погиб Вельхфрунг? В Самихе — почти никто. Абруд Сорд даже досадовал: насколько бредовым должен оказаться его вымысел, чтобы потрясти их, чтобы хоть кто-то возмутился? Тиран даже пообещал себе, что первый, кто открыто уличит его во лжи, получит место среди приближенных советников, но храбрецов не находилось. Напротив, желающие клясться в верности мертвой голове выстроились в длинную, змеящуюся по улицам очередь.

Специальный счетовод на следующий день доложил Сорду, что Вельхфрунгу поклонилось четыре тысячи восемьсот тридцать два жителя, и все советники нашли это скромное число огромным. Согласно заявлению совета, которое отпечатали и развесили на домах, многочисленность церемонии была прямым свидетельством всенародного почитания их короля Сорда и его потомков. О том, что Вельхфрунг никогда бы не принял род Сорда, тоже быстро забыли.

Когда фантазия, которой Сорд испытывал терпение своих подданных, в конец иссякнет, он решил провести церемонию принятия рода для мертвого. Он сделает так, что Вельхфрунг примет его род после своей смерти. Это прямое нарушение обычая принятия рода, но никто из сановников, ведущих метрики, не пикнет против. Никакого значения это посмертное посвящение ни для кого иметь не будет, но надо же себя как-то развлекать.

Представление Сорда с мертвой головой вышло таким подлинным, что Мерлин принял его за настоящий, принятый в этих землях обычай. Волшебник не удивился, он видел и более странные предметы почитания, чем сохраненная в платине голова королевского родича. Влившись в толпу, Мерлин слушал и разговаривал. Никто при нем и словом не обмолвился, что в церемонии нет никакой цели, кроме ублажения Сорда, но Мерлин этим и не интересовался. Он узнавал имена, запоминал названия.

Абруд Сорд — король, доппельгангер. Тед Карвер — король, человек. Первая жрица — жена короля-человека. Святилище — находится под Самихом. Дворец жрицы — находится в Самихе. Раген — город академии магов. Юроби — столица мятежников. В оба места надо наведаться, но сначала закончить с осмотром достопримечательностей Самиха. Заглянув в жреческий дворец, Мерлин убедился, что ни первой, ни великой жрицы там нет, а дворец служит роскошными апартаментами для приближенных Сорда. Осмотрев святилище, Мерлин понял, что проход, который там некогда был, закрыт, печать Баала разрушена, источника магии в городе нет. Поглядел Мерлин и на Сорда во плоти.

На церемонии тиран выступил перед подданными с короткой речью, вдохновляя их на ненависть к Теду Карверу и его мятежной столице. Мерлин определил Сорда как сильного мага, даже волшебника, с которым, возможно, ему придется побороться, впрочем, на первый взгляд, Сорд не производил впечатления хрестоматийного злодея. Правитель как правитель, при таких гражданах другого ждать не приходилось. Кое-что нащупал Мерлин в недавнем прошлом Сорда, но история Абруда претерпела такое количество искажений, что до истины не добраться с наскока. Молва — единственный источник сведений, которым пока располагал волшебник, — описывала биографию Сорда противоречиво. До правды без большой лопаты не докопаться. Мерлин решил посетить Юроби, послушать версию с другой стороны.

Самих и Юроби разделяла армия демонов. На непростую загадку наткнулся Мерлин, попытавшись разобраться, откуда пришли эти демоны. Сорд успел настолько исказить историю Разгрома, что многие не знали или не верили, что Сорд и повелевал армией Баала. Существовал факт, что печать под Самихом открыл Мельхиор. На этот счет разногласий и сомнений не возникало. Человек положил начало Разгрому, а Сорд своей силой закрыл проход, разрушил печать под городом и остановил нашествие демонов. Это с похвалой повторялось на каждом углу и однозначно говорило в пользу Сорда. Мерлин ненавидел демонов Баала наравне со всеми порождениями и слугами темного бога, и на время его симпатии оказались на стороне Сорда.

Другие факты, такие как битва под Чандраллагоном и истребление Рагена, вытравились из памяти подданных посредством хитроумной лжи, на которую Абруд Сорд оказался горазд. Но волшебник был умен, самая изощренная ложь не могла обмануть его надолго, и все же первое время он был одурачен туманом распущенных слухов, он поверил в искаженную правду. Мерлин впоследствии признавал, что обманулся, хотя от первого впечатления от Сорда он никогда не избавился до конца. Последний потомок проклятого рода запомнился ему трагической фигурой, заплутавшей между чужих пророчеств, божественных предопределений и собственных амбиций. Мельхиор пришел в мир доппельгангеров, чтобы покарать их мир, он пришел как палач; Сорд пришел как король; Тед Карвер пришел как спаситель; Мерлина призвали как судью, но пока он только скромный путешественник.

Пеший путь в Юроби занял у Мерлина два дня. К чему лететь? Так ничего не увидишь, а посмотреть на мир с высоты пешехода, с высоты роста обычного жителя обязательно стоит, если хочешь как следует в чем-нибудь разобраться. Демоны обходили Мерлина стороной. Была ли это сила амулета, или они чуяли, что сила волшебника превосходит силу их повелителя, а может быть, и силу их Повелителя?

В Юроби было такое же смешение жителей из разных областей, как и в Самихе, но куда как многолюдно. Там Мерлин сразу попал в неприятную историю. В отличие от Самиха, улицы города кишели народом: местными жителями, беженцами, кочевниками. Устав от круглосуточной толчеи, от толпы, которая не оставляла улицы даже ночью, Мерлин отыскал местечко потише. Очутившись в пустом (хоть шаром покати), никем не замечаемом проулке, Мерлин задумался. Пока он оглядывался по сторонам, рассуждая про себя, почему никто не ходил этим проулком, путь ему преградили два мага. Еще двое зашли со спины, отрезав ему путь назад.

— Отдай нам амулет Сорда, — потребовал один из грабителей, — и можешь идти.

— Вот же блин дырявый! — воскликнул Мерлин.

Надо было засунуть амулет под одежду, как делал прежний владелец. Похоже, эта скромная вещица, этот кустарный новодел привлекал больше внимания, чем редчайшие для обоих миров перчатки саламандр. Мерлин уверился в том, что серолицый народ опустился еще ниже, чем он первоначально полагал, что доппельгангеры утратили всякие ценностные ориентиры даже в определении цены магических предметов.

— Амулет, — вторично потребовал маг.

— Забери, если жизнью рискнуть не боишься, — пригласил Мерлин.

— Сними и положи на землю, — приказал грабитель. — Мы гостеприимны и не убиваем пришельцев на первый раз, сначала учим.

— Ты уже прошел демонов, он тебе не нужен, — добавил второй грабитель.

Мерлин потянул вниз правую перчатку. Заклинание оглушения ударило его в спину, а молния ударила спереди. Волшебник отлетел к стене и больно грохнулся на копчик. Ох, давно его так не прикладывали. Саламандровая перчатка слетела сама.

Четверо подошли к жертве, от которой они не ждали сопротивления. После такой трепки хорошо, если жив останется. Мерлин тряхнул головой, прогоняя звон в ушах, и размял правую руку. Не в настроении он был убивать сегодня ночью, необходимость самообороны не велика — с амулетом он готов легко расстаться, но заклинание в спину — такую низкую подлость не прощают.

— Вы слабы, хоть смелость в слова напустили. От числа стержень силы не крепнет, и страхи пожрут ничтожные души, — произнес угрозу Мерлин, и сумрачный переулок, освещаемый отблесками факелов соседних улиц, внезапно погрузился в полную темноту.

Грабители потеряли друг друга из виду, хотя стояли на расстоянии вытянутой руки. Кто-то зажег магический фонарь, но он погас, поглощенный тьмой, едва полыхнув робким светом по серым лицам. В короткой вспышке грабители успели разглядеть, что вместо волшебника перед ними лежит клубок огромных змей.

Переулок наполнился молниями и криками. Мерлин смотрел, как маги сражаются с иллюзиями, которые он подселил в их воспаленное сознание. Грабители насмерть забили молниями друг друга, иллюзия рассеялась, и переулок вновь осветился обычной полутьмой. Волшебник подобрал оброненную перчатку и пошел прочь.

Наблюдатель, оставшийся незамеченным, последовал за волшебником. Грабители не были заурядной независимой бандой, одной из многих, что промышляли в переулках Юроби. Это был особый, отборный отряд повышенной гнусности, отряд Каризоаха по поиску амулетов, боевая группа, специально собранная стольником из магов, прошедших закалку первой осады и не обремененных благими намерениями. У группы был куратор, посредник между грабителями и высшим сановником, он занимался передачей добычи в одну сторону, приказов и наград — в другую, неся все немалые риски, которые ложатся на плечи посредника в деликатных делах такого рода. Следуя за Мерлином, он нашел время схватить на улице за плечо одну из своих мелких сошек на побегушках и отправил курьера с донесением к Каризоаху. Послание придет к королевскому стольнику через несколько минут, несмотря на то, что ему придется пройти цепь из еще нескольких посредников, отделявших главу королевского двора от уличных банд. Как стольнику удается такая эффективная координация своих тайных сетей, было загадкой для всех тайных агентов, но Каризоах не добрался бы до своих должностей при Самих-Арду и при короле истинном, если бы не умел организовывать агентурную работу лучше своих конкурентов.

Мерлин бродил бесцельно и неторопливо. Он наблюдал и жадно впитывал новый мир. Посредник шел за ним по пятам, соблюдая всю доступную своим способностям скрытность. Ему пришлось попотеть и поволноваться, ведь если он будет обнаружен, вряд ли Мерлин поступит с ним мягче, чем с грабителями.

Ответ стольника нашел посредника на улицах, когда тот еще не выпустил Мерлина из поля зрения и не был обнаружен волшебником. Как это было сделано? Загадка. Посредник не был наивной недоучкой вроде Праясы, но и посредственных агентов, куда менее способных, чем Праяса, у Каризоаха было больше, чем нужно. Тем не менее связь работала.

«Вступить в контакт и организовать встречу этой же ночью», — был ответ стольника. Каризоах не разбирался в магии, но он разбирался в магах. Чтобы повалить четверых хороших боевых агентов, нужно быть очень хорошим магом, чтобы сделать то же самое и не разнести при этом в щебень полквартала, нужно быть кем-то больше, чем очень хорошим магом. Это уровень Лана, Воэла, круга равных Онри, а таких магов в Юроби сейчас нет. После разрушения Рагена таких магов по пальцам пересчитать, и почти все они на стороне Сорда.

Шпион ли от Сорда появился в Юроби, или перебежчик с миссией от волентских купцов, или случайная, независимая от главных сил звездочка посетила их терзаемый бедами город? Каризоах обязан выяснить это прежде Блоруда, хотя, если это окажется шпион с враждебными намерениями, никому, кроме черного волхва, его не повязать. Придется снова рискнуть. Каризоах, каким бы нелепым прислужником он ни казался королю, никогда не бежал риска. Не он ли, подвергая жизнь опасности, спасал на своем горбу самихское золото, не он ли покинул своего повелителя Самих-Арду на смерть в цитадели, оставил самое безопасное место города, когда бои с демонами кипели на улицах и только цитадель стояла им последней преградой? Оба раза он был щедро вознагражден судьбой, а три — сакральное число. Каризоах встретится с таинственным магом лично, чем бы это ни грозило.

— Прости за беспокойство, господин, — посредник, выполняя распоряжение стольника, подошел и обратился к Мерлину.

— Молви, горожанин, — с любопытством повернулся волшебник.

— Имя мне Хаз Богут, я — смотрящий за улицами. Твои поступки привлекли внимание моего повелителя. Он хотел бы встретиться с тобой, и я бы не стал пренебрегать таким вниманием, которое может оказаться для гостя нашего города в высшей степени полезным, — предложил посредник.

— С кем встречу мне ищешь, добрый слуга? Кем повелитель твой в сем граде приходится? — спросил Мерлин.

— Он короля истинного ближайший сподвижник, — ответил Хаз Богут.

— Коли творенья тайных угроз не морщат чело твоего повелителя, намерения злые не грызут его совесть, говорить буду рад я с мужем достойным, — ответил волшебник.

— Согласие я услышал, тогда угодно ли будет господину пройти в трактир, располагающий к встречам без лишних глаз и ушей, и весть об этом я пошлю своему повелителю?

— Веди меня, славный посланник, — согласился на предложение Мерлин.

Посредник отошел отправить к Каризоаху нарочного и повел Мерлина в трактир, о котором говорил. В подвальном заведении было шумно и грязно, свободных мест под низкими каменными сводами в поздний час не осталось. Пережившие день кутили напропалую. Пили и горланили, перекрикивая гам, даже стоя. Но Хаз Богут не растерялся, махнул кому-то, и тут же им освободили крошечный столик в глубокой нише. Куратор боевой группы имел авторитет в таких местах.

— Палаты такие разве подходят, чтоб достойным мужам вести мудрые речи? — поинтересовался у визави Мерлин.

— Поверь, господин, лучше не сыщешь, — виновато объяснился Хаз. Еще один взмах рукой — и на столе очутились принесенная кем-то еда и вода.

Они уселись за столик и стали ждать господина и повелителя. Мерлин, пользуясь колдовскими приемами, разговорил своего провожатого и узнал от него все про банду магов, воровство амулетов, стольника и его сети. Спросил он и про великую жрицу, но Хаз Богут знал только, что она отправилась куда-то вместе с Тедом Карвером, королем-человеком, и уж больше недели их нет, и когда будут, неведомо.

Из стены, рядом с которой они сидели, раздался звук — стучали пароль. Хаз Богут отстучал ответ, и вдруг стенка снаружи опустилась, отделяя нишу с грязным столиком от кабака, тут же внутренняя стена распахнулась, и Мерлин увидел палаты, убранные куда богаче, чем питейная.

Перед резным столом, убранным дорогими яствами, стоял стольник.

— Господин, перед тобой мой повелитель, несменяемый королевский стольник Каризоах, что хотел говорить с тобой, — представил разодетого в роскошное платье доппельгангера Хаз Богут.

— В имени слышу я силу, в чертах мудрость читаю, благородство немалое зримо в одеждах, — поднялся Мерлин со своего места навстречу повелителю Хаз Богута.

— Прошу тебя, господин, присядем в удобное, — позвал волшебника стольник и жестом пригласил гостя расположиться в креслах, обтянутых нежной бархатной кожей.

Хаз Богут исчез в потайном ходу, по которому пробрался в трактир его повелитель.

— Каризоах — мое имя, — повторно представился сановник.

— Зови меня Ремли, — ответил Мерлин.

Они сели друг напротив друга и некоторое время молча изучали друг друга. Мерлин попробовал проникнуть в разум Каризоаха, как он делал с прочими доппельгангерами, но наткнулся словно на стену. Каризоах вздрогнул. Не от страха — иначе стена дрогнула бы и Мерлин полностью завладел бы его сознанием. Он вздрогнул от удивления, неожиданности и… любопытства.

— Кто ты, господин великий маг?! — воскликнул пораженный Каризоах. — Ты хотел проникнуть в мою голову?

— Верно решил ты, над ничтожными сильный, хотел я прибегнуть к средству такому, но воля твоя, как надежнейший щит, предел мне поставила. Ты не таков, как другие. Я приношу извинения в недостойном поступке, и слово прими: я больше пытаться не стану, — извинился Мерлин, и Каризоах повторно вздрогнул, услышав в словах волшебника древнее наречие, рыбий язык, как называли его сопричастные.

— Где научился ты? Откуда такое Искусство, что прежде я не встречал, хотя с магами знался? Где постиг ты язык, что слуг Баала отмечает?

— К слугам Баала я беспощаден, как смерть, которой продались! Меня не ровняй с подлецами премерзкими, не то не избегнем мы ссоры кровавой, — вспыхнул Мерлин, но сдержался. Теперь извиняться пришлось стольнику:

— У меня не было в мыслях обидеть господина сравнением. Поверь, я не хотел оскорбить тебя и вызвать на вражду. Мои слова — лишь скромное знание, наверно неверное, о древнем наречии, которое я опрометчиво высказал вслух. Перед гневом склоняю я голову, — смиренным кивком примирился Каризоах.

— Забудем скорее, — согласился Мерлин. — Таков мой ответ: учился я много, да давно это было. Лучше поведай, известна ли Лимра тебе, что жрицей великой себя называет? Близка ли она — иль далёко?

— Лимра известна мне, господин, — сообщил Каризоах. — В брак с ней вступил Тед Карвер, пришелец-человек, чтобы стать королем и нас защитить от архиврага. Великой ее не назвали, но среди жрецов она первая. Не из жрецов ли ты, господин? — предположил Каризоах. Если прозвучало имя Лимры, значит, маг из числа ее агентов. Пусть он не похож на кого-либо из жреческой касты, но у жрецов есть секреты, которые не известны ни магам, ни волхвам, ни королевским стольникам. Видимо, один из этих секретов сидит сейчас перед ним.

— Нет, средь жрецов я не бывал, но до вас позван я Лимрой и встречи ищу, — ответил Мерлин.

Все верно! Каризоах попал в точку, этот маг имеет прямое отношение к Лимре. Отлично, что удалось его перехватить раньше жрецов, раньше Кломвара, раньше короля. Риск оправдался, удача на стороне стольника.

— Наш мир Лимра покинула. Она сопровождает короля в его путешествии.

— Далеко ли? — уточнил Мерлин.

— В мир людей отправились за оружием новым, чтобы сразить архиврага.

— Дважды назвал ты титул престранный. Кто же скрыт за ним, узнать я хочу. Кто он, из каких, что даже смелейший имя его вслух говорить избегает?

— Имя его Абруд Сорд. Имени его мы не избегаем, но архиврагом он прозван за беды, которым нас подвергал. Он много зла причинил тем, кто укрылся в Юроби, от его злодейских козней бежавшим.

— Своими глазами Сорда в Самихе я созерцал, — поделился Мерлин. — Он не похож на злодея. Верно ли, что дверь в мир беды он открыл?

— Истинно так! — подтвердил Каризоах. — Сорд последний потомок проклятого рода, он — виновник войны и Разгрома.

Стольник рассказал волшебнику о деяниях Сорда. О битве при Чандраллагоне, о разрушении Рагена и Самиха, об осаде Юроби, о ходячем ките, демонах, метеоре, цитадели, о соленой воде, которую наслал на них Сорд, о кочевниках и грозящем всем голоде. Про Тиамат только не стал делиться домыслами, слухи о ней разошлись по Юроби с отбытием магов, но молва зачастую скверный советчик. Мерлин слушал, не двигаясь, не мигая. Скрещенные пальцы сжимались сильнее с каждым преступлением Сорда, о котором сообщали уста Каризоаха. Стольник не приукрашивал, а если и возводил напраслину на Сорда, то только по незнанию, потому что в то время лжи непосвященные не могли разделить деяния Сорда и Мельхиора.

— Я слышал достаточно, — Мерлин остановил рассказ стольника. — Недостойного много ваш архивраг совершил, преступлениями запятнан Абруд, как свинья нечистотами. На помощь мою можешь рассчитывать, — пообещал волшебник, но прежде чем Каризоах успел рассыпаться в благодарностях и сочинить для Ремли какое-нибудь задание, которое бы еще больше укрепило власть Каризоаха при дворе и при этом имело бы видимость защиты города, Мерлин упредил его радость: — Но до встречи со звавшей меня я ничего совершать не возьмусь. Много сторон, много мнений, множество правд вижу я — кружатся роем они и мой разум смущают.

Ты, старший сановник, и сам — не чистый ручей. Медоречиво слова говоришь, но меды те на крови настояны. Ваш город покину я в поисках истины, но в борьбе не оставлю я правого, когда придет час и грозное время наступит решающей битвы. Если всю правду сказал, я вернусь как защитник, если слова мне пел ложные — возвращусь как судья. Прощай до поры, мудрый советчик, слуга короля ты достойный, средь вас лучшего я не встречал.

Снятая перчатка оказалась в руке Мерлина, свет в потайной комнате померк от естественной причины: волшебник погасил все факелы. Тут же от его заклинания разъялась и сразу закрылась за ним потайная дверь, и он, никем не преследуемый, покинул сначала трактир, затем улицу, а вскоре и город.

Жителям Юроби повезло, что Мерлин первым встретился с Каризоахом. Если бы раньше стольника на него наткнулся Блоруд, поединок волшебника с бывшим слугой Баала оказался бы неизбежен. Этот бой грозил Юроби заклинаниями не слабейшими, чем памятный Сордов метеор, и случись он в центре города, последствия были бы самые плачевные.

Следующим городом Мерлина был Раген. Чем ближе он подходил к городу-призраку, тем безлюднее становилось в землях. Ближайшее к Рагену жилье, где еще кто-то существовал, лежало от города в нескольких часах пути пешком. Это был поселок камнерезов. Цеха пустовали. Заготовки мрамора и гранита на складах покрылись пылью. Ржавели без работы и ухода хитроумные машины. Гнил от сырости каскад водяных мельниц, приводящих в движение огромные цеховые пилы. Зарастала травой дорога, по которой ходили телеги с тяжелыми грузами. Без огня в очагах и каминах стояли дома мастеров и избы рабочих. Запустение царило в поселке, лишь в одном жилище еще теплилась жизнь. Дымок шел из одной трубы.

Мерлин пошел на дым, на верный признак жизни, и сразу понял, что не один. За ним из всех щелей и разбитых окон опустевших изб следило множество глаз.

— Выходите, — позвал он.

Первым из укрытия вышел доппельгангер ростом с половину человека. Серый коротышка пробежал до Мерлина, стукнул его деревянным мечом по лодыжке и тут же отбежал.

— Ну же, выходите все, — снова позвал волшебник.

Коротышка взмахнул мечом, и его войско высыпало из домов наружу. Мерлин оказался в окружении толпы таких коротышек. Они галдели и прыгали вокруг него. Будущий воин стоял в гордой позе, опираясь на деревяшку, он был первым, кто тронул пришельца. Потом нашелся еще кто-то смелый и схватил волшебника за руку. Его повели и потащили к дому. «Это не карлики, а дети», — догадался наконец Мерлин, потому что слишком живыми казались их лица в сравнении с непроницаемыми масками взрослых. «В каком же возрасте они застывают?» — спросил он себя, но подумать как следует не успел, потому что они дошли до дома с дымом из трубы. В окружении шумного хоровода Мерлин вступил в жилище. Там он увидел первых в поселке камнерезов взрослых: мужчину и женщину.

— Кто вы, что средь бедствий прозябать согласились в этом проклятом месте? — спросил волшебник у хозяев дома.

— Я староста, — ответил мужчина, — а это моя ороши, — представил он свою супругу.

— Мое имя Ремли. Зачем вы здесь, последние жители?

— Ответить нетрудно. Я здесь всегда был. Я родился, вырос и жил в этом поселке, — объяснил староста. — Должен же кто приглядывать за всем этим.

— И много осталось живых?

— Я и две моих жены. Это, — староста взял за руку женщину, — моя ороши, помогает мне днем смотреть по хозяйству. Силана — моя ллавари, радость ночи, но она сейчас спит наверху. Пойди разбуди, — попросил староста свою ороши. — И с нами живет двадцать маленьких лазутчиков, которых господин уже знает.

— Откуда так много? — спросил Мерлин. Не похоже, что всё это дети старосты. Даже с двумя женами — это слишком.

— Из Рагена, пришлые, — объяснил староста. — Детей спаслось больше, они лучше прячутся и бегут от опасности там, где другие остаются стоять. Прибились к нам, когда в Рагене стало нечего есть.

— И за ними пригляд вы ведете, поступок достойный, — похвалил Мерлин.

— А как еще можно? — удивился староста. Мерлин мог бы ответить, как еще можно, но к чему печалить эту необычную семью рассказами о позорных страницах истории людей, о которых помнил волшебник, а помнил он много, притом что про Крестовый поход детей, случившийся менее чем за сто лет до его пробуждения, Мерлин еще ничего не прознал. — Зачем мы здесь живем, мы рассказали. Расскажи и ты, господин, почто пришел ты в забытые Баалом земли, какие новости с других городов? Скоро ли конец напастей?

Ороши разбудила Силану. Ллавари старосты спустилась в одной простыне и, протирая заспанные глаза, села на лавку. Дети расселись рядом на лавке и вокруг нее по полу. Староста сел за стол и пригласил Мерлина. Теперь все были в сборе, все двадцать три жителя поселка камнерезов с интересом и робкой надеждой уставились на волшебника.

— Баал не забыл эти земли, а особым вниманием отметил. От него все напасти случились. Я пришел, чтобы конец положить царству Баала.

Речь не произвела впечатления на старосту. Он слышал слишком много версий про Баала, Сорда и армию демонов. Столько доппельгангеров прошло через его поселок, и у каждого было свое непреложное мнение, которым тот спешил поделиться с теми, кто остается. Ремли был лишь одним из них, и его версия не была новой для старосты.

— Я вижу на тебе амулет, какие дарил Абруд Сорд своим слугам. Ты из свиты короля?

— Нет, не из них я, а амулет раздобыл знанием Искусства, у одного из слуг таких отобрал. Хочешь, тебе передам? Он будет полезен, лучшей защиты в пустых землях не сыщешь.

— Не стесняйся признаться, — призвал староста и, завернув низко спускавшийся рукав, положил на стол изуродованную клеймом руку. — Я тоже недолго побыл у него. На память у меня остался его след, он хранит от демонов не хуже амулетов.

Мерлин пригляделся к руке старосты. Такое же клеймо было у его жен, только дети оставались нетронуты.

— Нет, глупый старик, — резче ответил Мерлин. — С Сордом я не был и быть не хочу, дорогами разными пути по земле наши стелются.

— Так-так, господин, не сердись на меня. Мы далеки от споров, что у вас в городах.

— Тогда деткам своим амулет передай, хоть какая защита.

— Один на двадцать? Ты мудр в том, в чем я слабо понимаю, но в детях я разбираюсь лучше. Оставь свой дар себе.

— Жребий пусть бросят, обычай такой испокон в дележе помогает.

— Ох, не знаешь ты детей, господин, — отрицательно покачал головой староста. — Отберут, выспорят, выпросят, украдут, передарят. Так и будет кочевать он от одного другому, пока не убьют кого-нибудь за него, тут его отобрать и разбить мне придется. Лучше мне сразу расколоть его топором и закопать в пяти ямах.

— Таков твой ответ, и будет по-твоему, — согласился Мерлин с доводами старосты. — Есть ли живые в Рагене?

— Иногда появляются, но давно не было. Может, и нет никого.

— Чандраллагон далеко?

— Никто здесь не знает. Крепость эта в ведении черных волхвов. В их дела почитаем за лучшее не лезть.

— Черные волхвы мертвы.

— Может быть, да, может быть, нет. Говорят, что мертвы, но крепость их жива. Демоны идут оттуда. Как, стало быть, может быть такое, что крепость жива, а волхвы нет? Я разумею, что раз одно живо, то и другие должны быть.

— Верно, что слишком давно ты живешь тут один. Я вас не стесню и отправлюсь своею дорогой. Помни же, скоро мир изменится снова. Раген я верну, отобью от Бааловых орд, и будет как прежде.

— Одному не по силам, — вздохнул староста. — Храбрый Кломвар с армией мимо меня проходил. Двух принцев я видел на глобках верхом. Пурпурные чепраки украшали их глобков. Много магов шло с ними. Нет больше той армии, нет больше принцев. Пурпур войны кровью залит и пеплом покрыт. Как же тебе одному?

— Что Абруд Сорд в одиночку свершил, в одиночку исправлено будет, — пообещал Мерлин и покинул дом старосты.

Много таких домов посетил он на пути. Староста слышал самые различные версии Разгрома от своих гостей, но и Мерлин слышал такое же множество версий от хозяев, у которых останавливался. Многие из них оставались, как староста камнерезов, верными старым устоям, твердыми в вере в Баала, но немало встречалось и тех, кто проклинал прежний порядок, поносил на все лады черных волхвов, или жрецов, или магов, или воинов, или всех вместе, но почти никогда — лично Сорда. У потомка проклятого рода была особая аура, обособленное место в устройстве доппельгангерского мира. Его прошлое как короля и как супруга великой жрицы защищало его от ненависти, которую он заслужил. Никто за пределами Юроби и земель Теда Карвера не смел упрекать Сорда за разрушение Рагена. Даже выжившие в Рагене маги пропитались виной перед «архиврагом» и месть Сорда считали оправданной.

В проливной дождь Мерлин зашел в Раген. Волосы волшебника, сплетенные пауками в северном лесу, промокли, но одежда, взятая в Самихе, не протекала. Кожа и чешуя были выделаны так, что отталкивали воду, оставляя исподнее сухим, только по коротким волосам текли струйки воды за шиворот. Перчатки саламандр пришлось завернуть в рукава, иначе краги превращались в стаканы и из них можно было пить. Хлесткий дождь лил весь вечер, порывы ветра бросали секущие косые струи в лицо. За тучами не было видно ни звезд, ни других ночных светил.

Волшебник шел по улицам, пользуясь колдовским зрением. Иногда ему попадались демоны, твари бродили поодиночке или сбиваясь в двойки и тройки. Больших стай не встречалось. Черные демоны ходили по улицам, как бездомные псы, шатались в поисках еды, к которой их влек не голод, а темная сущность убийц, ходили в поисках хозяина, но хозяин оставил их самим искать себе занятие и пропитание. При виде Мерлина демоны спешили скрыться в пустых домах и переулках. Они не просто не обращали на него внимания, они обращали, жалобно выли, едва ли не приветствуя его, и расходились, уступая ему дорогу. Мерлин мог бы покорить их, мог бы обратить Баалову армию на свою сторону, но такое войско ему не нужно. Их всех необходимо истребить, но прежде закрыть проход, через который они вновь возвращаются.

Жителей в городе, как и говорил староста, не осталось. Похоже, последний камнерез был прав и город вымер; но едва волшебник подумал об этом, вдруг через занавес дождя он увидел блик света на стене. Он прибавил шаг и поспешил на источник света. На стене горел факел! Не гаснущий на ветру и под проливным дождем факел — железный стакан на длинной ручке, наполненный неизвестным Мерлину топливом, — горел яркой струей желто-красного огня. Поодаль зажегся второй факел, и Мерлин увидел фонарщика, который за ручку крепил подожженный светильник на упор на стене.

— Кто ты? — спросил Мерлин, приблизившись. Фонарщик вздрогнул от неожиданности и, готовясь в случае опасности побежать, повернулся на голос.

— Прости, господин, это моя работа, — пробормотал он в ответ.

— Это я вижу, одинокий фонарщик, смелостью превзошедший весь город. Имя свое назови, и его не забудут!

— Ирист, — ответил доппельгангер. — На улице долго оставаться опасно, а мне остался еще один факел, господин маг, — объяснил он и двинулся в сторону третьего факела.

— Не бойся опасности, труженик света! Верность твоя ремеслу свет в моем сердце зажгла! — восхитился Мерлин и пообещал: — Я провожу тебя, храня от погибели. Рядом со мной орды Баала робость незрячих щенков обретают.

Ирист, опасливо озираясь по сторонам — много он слыхал обещаний от магов, — направился к последнему факелу. Он хромал на левую ногу и шел медленно.

— Раньше, до Разгрома, я зажигал десять улиц, — рассказывал Ирист. — Потом — всего три улицы, потом, когда их стало больше, — одну улицу, а когда покалечился, только три факела на каждую ночь. На большее нету сил.

— Ты, как Сизиф, тяжкое бремя несущий на хрупких плечах, мои страхи развеял. Черви сомнения изъели меня, решимость мою подточили, — признался Мерлин. — Решил я, что лишь люди на такое способны, что мир ваш достоин всех бедствий и помощи моей не узнает, но решение поспешное вынес. Ты изменил мое чувство, и новой решимостью я наполняюсь!

— Вот и третий факел стоит, — с не выраженной на сером лице радостью проговорил фонарщик и убрал в складку чешуйчатого дождевика искровой разжигатель. — Хочешь жилище мое разделить, странник, пока непогода?

— Приглашение приму, это честь для меня. Несчетно домов я мимо прошел, отдохнуть не решаясь у хозяев ничтожных. Первым твой дом за многие ночи приютом мне станет. Веди меня, Ирист!

Дом факельщика оказался подвалом. Вход был завален валунами — стена дома обвалилась во время магической битвы, развернувшейся когда-то на этой улице. Остался только узкий лаз между побитыми заклинаниями каменными и обсидиановыми блоками. Лаз, по которому едва можно было пролезть, был впору только человеку, для демонов он приходился слишком узок. Пол подвала тонким слоем покрывала дождевая вода, но все остальное фонарщик держал сухим.

— Не замочи ноги, господин… а, у тебя сапоги. Я переложил повыше все припасы — крупы в мешках и вяленое мясо, больше ничего нет.

— Что в этой бочке? — спросил Мерлин, показав на жестяную цистерну.

— Факельный порох, господин. Каждое утро я гашу факелы и набиваю стаканы новым порохом из этой бочки. Он должен быть сухим и без комков, поэтому в свободное время, которого у меня, как ты сам видишь, немало, я протираю порох в ступке. Никогда у меня не было столько времени, чтобы протирать порох и набивать стаканы, поэтому и факелы горят ярко и ровно, как никогда.

— Жаль, никто не оценит вершин мастерства, которых достиг ты, и некому глаз усладить ровным светом, что ты извлекаешь.

— Каждый день, господин, я спрашиваю себя, не зря ли он прошел. Если я зажгу три факела, я могу сказать, что не зря. Хотя бы один — уже дело. Блаженны, кто может жить в праздности и не задавать себе этот вопрос. Я не могу, особенно когда вокруг не осталось больше ничего. Если я остановлюсь, у меня в голове останется только страх. Можно с ума сойти. На улицах слишком страшно. Когда страх заползает сюда, когда я слышу, как они ходят по ту сторону, я начинаю протирать порох, и страх уходит. Никогда не думал, что так можно жить, но теперь можно жить только так. Делать что-то.

— Дело чести ты исполняешь достойно, несмотря на опасность. Как же встреч ты избегнул с Баала зверьми ненасытными? Носишь на теле ты Сорда клеймо охраняющее?

— О, нет, господин. Удача и осторожность — мой нехитрый секрет. Я ли пойду на поклон безумному палачу Рагена? К чему ему фонарщики? Он забрал магов, строителей, каменщиков. Они пошли за проклятым, а мне что идти? Факелы зажигать? Сорд, поди, жжет пленников заживо. Такой огонь мне не по духу.

— Возьми. — Мерлин снял амулет и положил на стол перед Иристом.

— Я не приму, — ответил Ирист и отодвинул амулет. — Колдовство проклятого рода не коснулось моей кожи, и вокруг шеи я его не повяжу.

— Упрям ты, хотя как иначе остался бы верен ты ремеслу? Не мудр я был в своем предложении. Верно, проще разбить амулет, от него только склоки. — Мерлин принял обратно свой дар и раздавил амулет в ладони, ссыпав осколки редкого магического материала в воду. — Присутствие Сорда незримое больше нас не смутит. Часто меня из-за этой безделицы за слугу его принимают. Этого не было и, поверь мне, не будет. Я на пути в Чандраллагон, откуда вырвались орды Баала. Ищу корень бедствий.

— Думаешь, кому-то, кроме проклятого рода, под силу закрыть печать Баала? Затопил Сорд печи войны, не задуешь, — задумался Ирист.

— Что за печать? Мне расскажи, что известно, — спросил волшебник.

— В крепости волхвов есть печать. Это проход в мир Баала. Волхвы ее хранили закрытой, но когда ожил проклятый потомок, он открыл ее и пустил в мир демонов. Если ты думаешь, откуда знать это простому фонарщику, я отвечу, что когда исчезла Длань Баала и пока Сорд шел на нас, маги Рагена все это выяснили, раскопали в книгах, прочитали в знаках рукописных и в силах природных. Прочитали, постигли истину, лишь в сопротивлении оказались слабы, не было среди них согласия.

— Как поднимется солнце, я пойду к крепости. Если есть там печать, то закрою навеки.

— Были, пытались, — предупредил Ирист.

— Знаю. Слыхал я про Блоруда войско и принцев пурпур…

— Не только они, — перебил Ирист, — они были первыми. Потом много магов из спасшихся ходило туда. Иногда возвращались и убитых приносили, но чаще телами устилали подступы к крепости. Древняя крепость хранит свои секреты. Нынче только Сорд ей приказ. Чандраллагон будет стоять заперт, пока он не вернется. Источник магии сокрыт в недрах. Жди, что противиться будет твердыня волхвов.

— Теперь отдохнем, кладезь познаний в фонарщика облике скромном. Завтра славный мне день предстоит. Ногам же дам отдых.

Не раздеваясь и не снимая сапог, они легли на кровать. Места с трудом хватило на двоих, но сон их был крепок.

Следующим утром Мерлин пошел на развалины академии магов. Расставшись с Иристом, он был уверен, что еще увидит упертого фонарщика. Ночью он казался добрым духом, светлым маяком для заблудших. При свете дня его упорство в зажигании фонарей казалось глупостью обреченного, последней привычкой потерявшего все горожанина, от которой он не мог отказаться, потому что кроме нее ничего не осталось, но в этой упорной глупости было что-то завораживающее. Волшебник не юлил, когда сказал, что до встречи с Иристом находил подобную глупость только в людях. В неразумной целеустремленности фонарщика было нечто от соприкосновения с идеалом. Может, прав тот философ, который обратился к своим читателям с похвалой глупости, и всякое приближение к идеалу не может не иметь стороны, с которой он — идеал — не будет выглядеть полнейшей ерундой? Мерлин прогнал эти мысли. Он не философ — он волшебник, так же настоящий волшебник, как Ирист — настоящий фонарщик. Если Ирист был не лучшим доппельгангером, он уж точно был лучшим фонарщиком, и Мерлин напомнил себе, что быть лучшим волшебником — его путь, а размышлять он оставит другим.

В обломках академии не нашлось ничего стоящего. Абруд Сорд и присягнувшие ему забрали все, чему могло найтись хоть какое-то применение. Единственное, что он не мог унести с собой, оставалось в Чандраллагоне: печать Баала и источник магии. Волшебник оставил мертвый город на Ириста и его ночные огни и пошел к крепости. У армий Кломвара и Сорда на путь, разделявший Раген и Чандраллагон, ушло больше двух дней, у Мельхиора и круга равных Онри — меньше дня. Мерлин, не торопясь, но и не задерживаясь, пришел за среднее время.

Неприступные стены возвышались из скал, как бы подчеркивая, что Чандраллагон неприступен, как горы, которые лежат за ним. Ворота стояли закрыты и запечатаны. По своей воле они не отворятся никому, кроме Сорда. Мерлин проникся уважением к древним строителям стен. Было это одно поколение или крепость возводили несколько веков? Вся кладка была одинаковой, значит, построили быстро, лет за двадцать, при жизни одного зодчего. Был ли он магом или даже волшебником, что взялся построить крепость на источнике магии? Теперь этого не узнать. Сначала в крепость пришел Лотмар Сорд и поставил там печать Баала, одну их трех, связующую его договор с темным богом. Лотмар мирно скончался в этих стенах, но и поныне дух его благоволит буйному потомку. Потом маги разделились на собственно магов и жрецов, из жрецов вышли черные волхвы, и волхвы завладели крепостью. Потом пришел Мельхиор, он разбил волхвов, освободил пленника, и Абруд Сорд завладел Чандраллагоном. Будет ли Мерлин его следующим хозяином?

Пока волшебник шел к воротам, стрелометы на стенах угрожающе повернулись и железные наконечники нацелились на пришельца. Много рагенских магов пронзили эти закаленные стрелы. Много магических щитов раскололось под силой, которую Чандраллагон черпал в источнике. Мерлин видел следы множества битв, в которых отважные одиночки погибли в неравной борьбе с фортификациями живой крепости. Тел не осталось — их всех пожрали демоны, но радужные разводы, которые остаются на земле, когда разбивается под напором стрелы магический щит, говорили о десятках погибших. И это только маги, погибшие под воротами. На поле, где потерпели поражение отряды принцев, Мерлин даже не заглядывал.

Ворота, распахнутые, чтобы давать выход демонам, стояли закрыты. Два стреломета крепости выпустили по волшебнику свои стрелы. Мерлин справился с ними, не снимая перчаток. Жалкая попытка остановить равного Сорду.

— Прием недобрый, враждебная встреча, — буркнул под нос волшебник, отразив стрелы. Ему предстоит сразиться с искусством давно умерших строителей, но он не опасался и живых, так что ему мертвые? Мерлин снял перчатки и воздел руки к небу. На Чандраллагон опустилось возмездие двух метеоров. Сорд и Онри выпускали их по одному, Мерлин, только приблизившись к источнику магии, даже не вкусив от него, вызвал два метеора одновременно. Огненные ядра разбили верхние боевые машины и разворотили всю обзорную площадь. Камни посыпались вниз. Внешний рубеж защиты сломлен, и Мерлин перешел в нападение.

Черный, кипящий молниями шар вырос на руке волшебника. Он вырастил его до размера тыквы, поднял над головой, еще подкормил со второй руки и запустил в ворота крепости. Стенобитное заклинание вбило внутрь крепости оба створа ворот. Путь открыт. И всего хлопот. Мерлин прошел через портал. В сравнении со всей крепостью главный вход был узок, хотя легко пропускал всадников строем по три. Проходя через ворота, Мерлин заметил, что камни, которые упали с верхней площади крепости, задвигались, и некоторые из них медленно ползут вверх по стене, торопясь занять положенное по замыслу зодчего место. Хитроумная кладка восстанавливалась сама по себе без помощи строителей и кранов.

— Не на пустом месте живым тебя кличут, — похвалил Мерлин крепость и даже потрепал рукой стену, как какое-нибудь домашнее животное.

Внутренние покои и переходы Чандраллагона кишели демонами. Все они продолжали избегать встреч с волшебником. Противилась его присутствию только крепость. Мерлин разбивал заклинаниями живые каменные статуи стражей, разрушал перестраивающиеся стены, перелетал ямы с кольями, останавливал льющееся из скрытых дыр расплавленное железо. Каждый раз он воздавал должное зодчему крепости, но ничто из искусства древних строителей не остановило его. Долго пробирался он в глубокие недра, где хранился главный секрет Сордов.

Печать стояла в том же месте, где ее оставила Онри. Сердце крепости предстало перед ним разъятым проходом. Проход говорил с ним. Печать нашептывала ему, как нашептывала Онри, Мельхиору, Сорду и черным волхвам. Она скучала без слушателей. В звуках печати Мерлин различил образы. Он увидел себя повелителем Чандраллагона. Увидел армии демонов, подчиняющиеся мановению своей руки. Он сокрушает Сорда и всех предателей. Он казнит зарвавшегося Мельхиора и забирает у него Длань Баала. Больше страшное оружие не причинит никому вреда. Он отменяет ритуалы, устанавливает вечный мир между людьми и доппельгангерами. Он стоит рука об руку с Тедом Карвером, на том месте, где Сорд устроил поклонение мертвой голове. Им рукоплещет серолицая толпа. Послы людей ото всех царств, существовавших во все времена, подносят им богатые дары и скрижали договорных грамот.

— Сгинь, пьяный шумок. — Мерлин отогнал наваждение. Он слышал это раньше. Этот голос шепчет ему во снах. — Искал я источник, а пришел к Баалову капищу, — вздохнул он.

Источник был замутнен. Мерлин может взять из него силу, но печать придется уничтожить, и вместе с ней погибнет очерненный Баалом источник.

— Carthago delenda est, как говорили в оны времена, — утвердился Мерлин в своем решении. Каждый след Баала в обоих мирах должен быть вытравлен, засыпан солью, пеплом и песком. В мире людей следов не осталось, не считая Длани Баала в руках Мельхиора, до которой он еще доберется. У доппельгангеров их остается еще четыре: две печати, Тиамат и проклятый род в лице последнего потомка. Он уничтожит следы один за другим. Мерлин приступил к заклинанию. Пропитавшийся силой Баала Чандраллагон сопротивлялся из последних сил, но волшебник был в самом уязвимом месте крепости; ничто не могло его остановить, и ничто не остановило. Заклинание было дочитано, проход закрылся, и печать рухнула, разбившись на мириады безобидных комков того материала, из которого была сделана.

Абруд Сорд почувствовал гибель печати: потомок проклятого рода проснулся среди ночи в кровавом поту с ледяным чувством неисправимого, сковавшего его от сердца до глотки. Голос из крепости перестал шептать Сорду. Он понял.

— В Чандраллагон! Скорее! — крикнул он тысячекратно усиленным голосом, который громом пронесся по всем покоям дворца Самих-Арду, и начал собирать слуг, но было поздно.

Мерлин разгреб обломки печати и увидел в полу под ними тонкую струйку розово-голубого света. Источник, настоящий источник был еще жив! Нельзя оставлять его в этих стенах, они снова заразят его. Когда вернется хозяин крепости, он вновь замутнит его, искалечит и заставит служить себе. Надо его куда-то пересадить. Мерлина вдруг осенило: надо его куда-то пересадить Но как перенести источник? Это можно сделать, пока он маленький и еще не разросся. Мерлина осенило вторично. Он достал найденную в арсенале Косматого булавку Мельхиора.

— Хочешь кушать, человечья безделица? — спросил он у булавки, и булавка выросла в посох. Змеиная головка с рубиновыми глазками превратилась в венчающий посох клубок змей. Мерлин пальцами поднял источник и, как ловкий садовник, подсадил его в середину клубка. Источнику там понравилось. Свет заиграл на золотой чешуе. Теперь осталось отнести его в достойное место. Сейчас оно представляло собой кладбище, братскую могилу, но источник поймет. Мерлин надеялся, что бережно сохраняемым искоркам света там понравится, он надеялся вырастить на новом месте настоящий источник.

Глава 8. Вторая осада

Дворцовая площадь Юроби с высоты выглядела такой же, как в тот день, когда Тед приземлился на ней в первый раз: ветки и бревна лежали фундаментом под огромным погребальным костром. Мертвецы горой громоздились на топливе. «Дом, милый дом, — вздохнул про себя Тед, — все-таки перерезали друг друга». Но, вглядевшись в будущий костер, он призадумался. Среди тел было мало кочевников. Куда большим числом на костровых бревнах и на гатях рядом в ожидании пересадки на транспорт в одну сторону лежали горожане и воины.

Король и первая жрица спустились по веревочной лестнице из кабины. Тед направился к своему дворцу. Стражи распахнули перед ними двери, и за ними, будто из-под земли, вырос несменяемый и вездесущий Каризоах.

— День радости среди бессчетных ночей кромешной темноты! — провозгласил медоречивый стольник так громко, что услыхали его, должно быть, и на крепостных стенах. — Король истинный вернулся! Долгих лет света…

— Всех в брифинг-залу. — Тед прервал поток похвалы, который неизбежно вылился бы на него, не заткни он стольнику фонтан красноречия в самом начале.

— Все там! — не запнувшись, доложил Каризоах.

— Как так? — удивился Тед. Не очень-то нравилось грызливой своре его советников собираться там ранее. По какому поводу они там заседают? Не верилось, что повод собраться был хорошим.

— Королевские слуги почти не выходят оттуда, — отрапортовал стольник.

— И что они там делают? — спросил Тед. Опасения подтверждались.

— Пытаются выйти из ситуации, — объяснил Каризоах.

— Какой, в душу мать, ситуации? Что вы устроили? — начал терять терпение Тед.

— Я скоро подойду, — отпросилась Лимра, бросила стольнику мешок колумбийского кофе и, видя, что внимание Теда буйствует единственно на стольнике, не дожидаясь от короля ответа, тихо исчезла в дворцовом коридоре.

— Юроби вновь в осаде, — совсем по-человечески опустив очи долу, ответил королю Каризоах. — Наши силы снова на исходе, но, как и в прошлый раз, мы молили силы о спасении и заступничестве, и наш король вернулся!

— Как Сорд повернулся так быстро? Все же работало! Сколько длится осада? — Тед обрушил на стольника новые вопросы. Что за бред? Он оставлял город в безопасности. Минуло всего-то пара дней да завтрак.

— Быстро? О нет, силы Сорда не спешили, да и его ли они, ведь сам архивраг давно считается в бегах.

— Как давно? — удивился Тед. В этом не было смысла. Три дня назад Сорд был в Самихе, не помышляя о передислокации.

— Как соленая вода подошла к его столице, сиречь вот уж более пятидесяти дней, — ответил Каризоах.

— Какие пятьдесят дней? Разве похоже, что я был в коме? — Тед пропустил слова стольника мимо ушей. Быстрым шагом, едва не трусцой, он бежал в брифинг-залу. Стольник, кладя не по росту большие шаги, едва поспевал за ним. — Блоруд здесь? — нарвался Каризоах на очередной вопрос.

— Он со всеми, — отвечал стольник. — Кломвар, Блоруд, Юрибрин, обычная свита короля.

— Пятьдесят дней ты сказал? — переспросил Тед.

— Около того, наш король! Точный дневник ведет Кломвар. Можно справиться у него.

— Справлюсь, будь уверен.

У Теда мелькнуло ужасающее прозрение. Проходы не синхронизированы во времени. Лимра — неопытный мастер. С Хесусом они провели совсем немного, но в этом мире — совсем другое дело. Они действительно могли вернуться не через три дня после вылета, а позже, когда ситуация опять накалилась до предела. Это было в привычках прохода — тащить его в самую гущу событий, никогда не давать как следует подготовиться.

В брифинг-зале сидели знакомые лица. Дверь за ним затворилась. Тед огляделся и увидел стену. Оторваться от нее долго не мог. Подтверждением слов Каризоаха на стене красовалась законченная карта земель короля истинного (название карты было написано на языке доппельгангеров, Теду потом перевели). «Хорошая карта, — автоматически отметил про себя Тед, — по такой можно работать». Если вспомнить, как медленно кропал линии приглашенный художник, дней в их с Лимрой отсутствие действительно минуло порядочно.

— Каковы позиции противника? Кто на нас нападает? — спросил Тед у собрания своих советников, когда оторвался от карты. — Юрибрин! — Король призвал к ответу самого смышленого протеже, с которым он говорил почти на одном языке, на языке военного дела. Доппельгангеры по очереди начали рассказывать.

Из брифинг-залы Тед вышел опустошенным. У него есть короткая ночь, чтобы собраться с силами и… Пока он не знал, что будет за «и». В покоях ночного отдохновения он сбросил земную одежду и облачился в знакомый местный халат. Упал на кровать, где к нему тихо подползла Лимра. Их не было по-земному три месяца. Она уже знала. Ее это не тревожило. Защита Юроби — дело Теда. Лан и Амала мертвы. Воэл мертв. Армии демонов Сорда наступают с двух сторон: с направлений Самиха и Рагена. С третьей стороны грозят морские твари Тиамат. Мелководье больше не мелководье, в низинах вода стоит под стенами на высоту роста, и только рукотворные насыпи — валы из песка, земли, камней и обсидиана — не дают воде затопить улицы. Все высоты под городом заняты демонами, все низины в любой момент могут быть заняты морскими тварями. С четвертой стороны город прикрывают кочевники, но еды давно не хватает. Кломвар ввел в городе жесткий военный паек. На еду пошла половина глобков, и оставшихся не хватит надолго. Замечательное возвращение. Просто великолепное!

— Ты почитаешь мне? — спросила Лимра и протянула Теду книгу. Жан-Поль Сартр «ДЬЯВОЛ И ГОСПОДЬ БОГ» — было отпечатано на суперобложке.

— Откуда это у тебя? — спросил Тед, пройдясь руками по истрепанным страницам.

— Дал твой торговец, — ответила Лимра.

— Откуда же еще? — спросил сам себя Тед. И точно: бумага засалена характерными следами — Хесус бил книгой досаждавших ему насекомых.

— Хочу изучить твой язык, — проговорила Лимра. — Это часто делают по книгам.

Тед раскрыл книгу на середине и удивился: книга была на английском, а не на испанском или французском. Хесус, видимо, тоже решил подтянуть язык короля. «Не всем дано убивать, но все к тому стремятся», — прочитал Тед первую попавшуюся строчку. Довольно меткое высказывание. Пожалуй, стоит отбросить до утра все заботы и прочитать целиком. Давно он не брался за книги.

Иногда Тед читал литературу. Иногда, но в своем роде системно: читал только летчиков, или про летчиков, или хотя бы про военных. Вот Джеймс Джонс, например, правильный малый, свидетель Перл-Харбора, хоть и пехота, но слишком тягомотен, но, с третьей стороны, если сравнить его «Пистолет» с «Властелином колец», то идею проклятого дара Джонс развил куда круче и короче. Экзюпери, Ромен Гари и Ричард Бах минули, не оставив следов, а вот «Уловка-22» — чтиво что надо. Не надо быть летчиком, чтобы писать о летчиках, может, наоборот, в первую очередь летчиком быть не надо. Когда-то «Уловка» так разбередила в Теде съежившееся чувство прекрасного, что он в экстатическом порыве даже написал Хеллеру пронзительное письмо. Он писал что-то про свое летное прошлое и настоящее, просил его написать книгу про летчиков-истребителей (Йоссариан пилотировал тяжелый бомбардировщик, и это было досадно). Самым удивительным в их краткой эпистолярной связи было то, что Хеллер сподобился написать Теду ответ. Обратка от литературного мэтра каким-то чудом нашла Теда посреди кутерьмы, в которую катился известный мир, но Тед выкинул письмо Хеллера, не вскрывая, едва прочитал на конверте имя отправителя. Не решился открыть. Он вообще не подозревал, что известные писатели отвечают на письма. Что могло быть в том конверте с освященной штампом почтовой службы пятицентовой маркой? Отписка: «Благодарю за проявленный интерес, но бла-бла-бла», предложение выступить прототипом Йоссариана-2, билет до Непала в одну сторону? Тед никогда не узнал.

Тед перелистнул книгу в начало. Черт возьми! Сартр оказался пьесой. Одни диалоги. Ох, нелегкая ночка ему предстоит. Он, водя пальцем по строчкам, чтобы Лимра легче схватывала буквы, начал читать.

Утро началось позже обычного. Тед спал часа три, ничего не помнил из Сартра, помнил только, что дочитал его Лимре до конца, прежде чем провалиться в сон. Каризоах заварил ему кофе. Настоящий, черт его побери, черный кофе! Крепкий, как смесь керосина с дибораном. На брифинг Тед пришел с люто колотящимся сердцем, которое за одну чашку постарело на целый год, но бодрым и готовым пробовать на прочность любые неприятные сюрпризы нового поворота событий. Новости постепенно уложились в голове Теда, и он почувствовал, что готов вторично взяться за спасение доппельгангеров. Правду говорят, что утро вечера мудренее.

Перво-наперво Блоруд, за ночь подготовивший королю обстоятельный доклад, передал королю завалявшееся среди прочих бумаг послание от вождя кочевников. Не слишком усердствуя в славословии, вождь, с которым Тед заключил договор, сообщал, что место для укреплений выбрано, расчищено и готово принять строителей из города. Письму было два с лишним месяца. Тед припомнил, что просил Ракха подобрать место для авиабазы. Ему нужна была полоса вне города, место поставить заправщик и разместить склад боеприпасов. Тогда он намечал большую операцию на множество боевых вылетов, последовательное занятие мелких городов и деревень, переход на укрепрайоны, которые протянутся к Самиху… После несуразного заговора это куда-то перенеслось, отложилось в долгий ящик, а сейчас актуальность стратегии и вовсе под большим сомнением. Кое-что заставило Теда напрячься. Вождь писал, что Ракх передает королю привет и что он руководил выбором места и всеми работами по расчистке. Тед задал вопрос Блоруду, что это значит.

— Вчера мы забыли довести до короля, что Ракх оказался жив, — как само собой разумеющееся сообщил Блоруд. На наводящий вопрос, не пал ли Ракх от своей руки на глазах тысячи свидетелей или память короля опять сыграла с ним злую шутку, советник ответил следующее: — Мне следовало учесть все возможности, но преступному Ракху удалось вернуться из мертвых посредством из ряда вон выходящего колдовства, которое не получилось бы у него без помощи самого высокого уровня. Вина за помощь преступнику лежит на почившем в далеких водах Лане. — (Тед дал советнику знак продолжать и рассказать о воскрешающей магии подробнее.) — Ваятели печатей в своей работе сталкиваются с непредсказуемой опасностью, — продолжил советник, — печати имеют свой характер и иногда отвергают мастеров, которые работают с ними. Отвержение означает для мастера немедленную смерть. Чтобы сохранять число ваятелей, они прибегают к особым защитам. Самой распространенной является сохранение духа ваятеля в некотором магическом предмете, обычно перстне или амулете. Никто, кроме ваятелей, не могут творить таких предметов. У Лана имелся такой перстень. По неизвестной причине Лан передал свой защитный перстень Ракху.

— И Ракх оживился, — закончил Тед.

— Не совсем. Чтобы вернуть жизнь, требуется помощь извне и чтобы тело не пострадало. Лан отыскал тело Ракха, рана от своей руки была единственной. Если бы мы сожгли тело… но преступники не заслуживают почетного обряда возжигания тела… Маги заживили тело преступника и вдохнули в него жизнь из перстня. Ракх вернулся в свое племя. Когда мы узнали… когда я узнал, я предпринял все меры, но по традициям за одно преступление судят и казнят только один раз. Эта традиция, разумеется, не из тех, на которые нельзя наплевать в опасные времена, каковые требуют ото всех верных значительной бдительности, и я бы легко настиг преступника повторно, однако другие, что находятся сейчас в этом зале, настояли начать повторное преследование Ракха только с согласия короля. Особенно настойчива была Онри, которая сегодня нас не посетила.

— Она вообще нас больше не посещает, — вставил замечание Юрибрин. — На нее не стоит рассчитывать больше. И меньше тоже. Никак вообще не рассчитывать, одним словом.

— Что с ней? — уточнил Тед. Потерять самого сильного союзника перед решающей битвой еще не хватало.

— Можно назвать это болезнью, — с некоторой неловкостью за излишне обтекаемый оборот объяснил Блоруд, которому не понравилось, что милостью Юрибрина им пришлось отвлечься от Ракха. — Она витает там, куда нам заказано, но вернемся к нашим делам. За таковым согласием, за согласием короля потребовать немедленную и безусловную выдачу Ракха, я сейчас и обращаюсь. Нам его выдадут. Я имею сведения. Кочевники пойдут на все, лишь бы договор оставался в силе, но они хотят, чтобы требование исходило лично от короля.

— Не будем нарушать традиции, — отрицательно покачал головой Тед. — Если не судят, так не судят. Что за болезнь у Онри?

— Болезнь разума, которая посещает тех, кто обладает даром видеть эфир, — ответил Блоруд.

— Она больше не с нами, — повторил Юрибрин. — Лучше оставить ее там, где она сейчас.

— Я потом ее сам посмотрю, — ответил Тед, — вернемся к географии.

Собравшиеся поднялись из-за стола и подошли к карте. Большая часть земель, которая помещалась на картине, оказалась под водой. Это не было отрисовано, но Блоруд очертил разлохмаченной кисточкой, оставшейся после художника, примерные границы. Указали Теду и примерное положение кочевников. Юрибрин поставил на карту жирные черные пятна, отражавшие нынешнее положение двух демонических армий. Теперь Юроби с тщательно прорисованными стенами ютился в подкове грубо намалеванной воды и демонов. На этом брифинг кончился.

Каризоах составил план короля на день. Он подумывал, стоит ли сообщить королю или Лимре о загадочном Ремли, с которым он познакомился за время их отсутствия, и если сообщать, то обоим или только одному, и кому именно первому. Тяжки были думы стольника, однако король Каризоаха на брифинг не оставил, поэтому он решил пока держать секрет при себе. «Еще настанет удачный момент», — думал он, хотя в этом случае чутье его подвело: удачный момент так и не настал.

После брифинга Теду предстоял дружеский визит к Онри. Затем встреча с Юрибрином, после которой военачальник проведет королю смотр войск на передовых позициях. Смотр тылового обеспечения, которыми занимались со стороны воинской касты — Кломвар, со стороны прочих горожан — Храсаван, взявший на себя обязанности Юроби-Арду, Тед попросил вычеркнуть и заменить на письменный доклад объемом не более пяти страниц. Тед прочитает доклад во время поездки к кочевникам, которая оказалась следующим пунктом. У кочевников он осмотрит место под авиабазу, о котором писал вождь, и сделает выводы о возможности его применения. «Годится», — утвердил Тед список дел, Каризоах набросил на плечи короля выходной плащ, подскочивший слуга ловко застегнул ремешок с платиновой пряжкой и подцепил застежку на специальную пуговицу камзола, чтобы плащ не вздумал спадать и давить на королевскую шею. С решимостью человека, который точно знает, вокруг чего вращается мир, Тед шагнул в направлении первого пункта.

В сопровождении гвардейцев Тед пересек площадь. Перед дворцом магини было пустынно. Двери не охранялись. Стражи несли службу где-то на стенах города. Тед отворил магический затвор, пропускавший всех из круга равных Онри, которых кроме Теда, по его подсчетам, не осталось.

Слуги, поддерживавшие дворец больной хозяйки в идеальном порядке, поклонились королю и без слов проводили его наверх.

Онри сидела в саду на крыше и беседовала с невидимыми существами. Она погрузилась в безумие, о котором предупреждал ее Абруд Сорд. Тед позвал ее, но она не ответила, тогда он прибегнул к решительным мерам: стал трясти ее за плечи, поворачивать голову, смачивать лицо водой — и с трудом вырвал ее в мир. Онри все-таки узнала его:

— Равный пришел. Так отведай же духа. Больше кругом ничего не осталось.

Возвращение Онри в мир было недолгим, ответы на вопросы оставались бессвязными, но все же королю удалось выведать, что случилось. В путаных выражениях Онри рассказала о путешествии. После того как Воэл опустил метеор на обреченную флотилию, маги проделали на крыльях оставшийся путь и достигли острова, третьей печати, которую расколол Мельхиор. Лан попробовал закрыть ее, но его сил оказалось недостаточно.

— Ваятель печатей встал пред стеною. Ничем не пробить зловредную силу, пищу темной богини. Решил он пытаться, хотя бы жизни ему это стоило, но стерегла Тиамат свою вотчину. Зорко глазом одним за домом следила. Твари из бездны полезли на камни. Ужас пучины поднялся из глубин и на остров обрушился.

Видимо, Тиамат бросила на защиту острова самых могучих морских слуг. Они втроем долго сражались. Лану удалось закрыть печать, но он и Амала все время оставались слишком близко к проходу, и, когда он закрылся, сил на бегство у магов не осталось, и они погрузились на дно вместе с островом.

— Воды разверзлись и поглотили, что было проходом, никого не оставив.

Вернулась только Онри, сильнейшая из трех. Так в полном согласии с предсказанием Воэла завершил существование их круг равных, но еще одна печать была закрыта, Тиамат немного ослабела. Тед мог нанести удар с воздуха, как только узнает точную дислокацию демонической врагини. Даже за возможность встретиться с Тиамат придется побороться.

Последняя печать, по словам Онри, оставалась в Чандраллагоне. Сорд покинул Самих и засел в крепости. Безусловно, он будет до конца защищать свое последнее убежище, и сила его рядом с источником окажется как никогда велика.

— Смеется последний потомок со стен неприступных, глядя на хаос. Казни навлек на народы. Избивал города. Посеял смерть и вражду и плоды пожинает. Празднует победу. Сладким питьем из сырых черепов лакает кровь, как вино, торжествуя.

Второй бросок на Чандраллагон должен положить этому конец, но контрудар пока лежит в сфере мечтаний. Сначала необходимо отразить вторую осаду. Тед оставил Онри наедине с самой собой.

— В мире печалей не осталось мне места. Средь эфира цветов глаза утешаются. Здесь голоса не кричат, а ласкают. Голоса колыбелей. Шелест гармоний баюкает тихо. Приходи отдохнуть, как устанешь. Беспробудная дрема вечной мечты.

Онри больше нет. Даже с учетом этого потери пока незначительны. Маги были хорошими ребятами, но это и есть цена победы — хорошие ребята. Тед не Господь Бог, чтобы менять эти правила, он может торговаться, может немного сбить цену, и когда итоговый счет становится приемлемым, он без угрызений платит, что причитается. В стенах Юроби у короля оставалась армия. А маги?.. Они были хорошие ребята… Хотя бы никому из них не досталось пафоса надгробных речей. Первый пункт зачеркнут. Вперед ко второму. У ворот дворца короля дожидался Юрибрин, чтобы вместе с королем устроить смотр войскам. На позиции их должен сопроводить военный эскорт.

— Я поеду верхом, найдите глобка, — приказал Тед. Он давно приглядывался к этим животным. Один из офицеров освободил ему место, и Тед запрыгнул в седло. Оказавшись на одной высоте с Юрибрином, он спросил: — Почему вы не применяете стремена?

— Нет необходимости, — ответил тот. — Изобретение людей нам известно, но только каста воинов ездит верхом, а нас с малых лет учат традиционной посадке, остальным же сидеть верхом не пристало, потому и потребы в лишних удобствах никто не испытывает.

Они поскакали. Теда потряхивало (говорили ему в детстве практиковаться верхом без седла, мол, в жизни все может пригодиться, не верил). На скаку приходилось то и дело поправлять себя в седле руками, но он неплохо держался на лошади, а глобки шли мягче, словно бы большие кошки, хотя были ящерами.

У Юрибрина были сплошь хорошие новости. Потери среди воинов и магов незначительны. Периметр города укреплен и непроницаем для воды, непроходим для живой, неживой, магической, космической, демонической и любой другой силы, которая только посмеет сунуться на стены на стороне Сорда-Тиамат.

Без происшествий они прискакали под стены. В сопровождении магов и гвардейцев короля повели к наблюдательному пункту на «третьей высоте». Подбитые костяными пластинами сапоги офицеров застучали по недавно уложенному камню. Лестницы и переходы проложили за время отсутствия короля, в прошлый раз ничего этого не было. Тед с вниманием осматривал, что его подданным удалось сотворить с городом за три месяца.

Стены окружены валами и насыпями, на критических участках — дважды. Фортификации Юроби за три месяца разрослись и усложнились. Брустверы, зубцы, зубцы с бойницами, два боевых хода по стенам для перемещения орудий — верхний и нижний, строго по и против часовой стрелки, связанные лестницами для пехоты и мостами для телег. Сами стены ощетинились выступами и башнями, углы превратились в геометрически рассчитанные бастионы, которые давали защитникам полный контроль над происходящим внизу и позволяли простреливать все слепые зоны под стеной.

— Вот теперь это похоже на город воинов, — удовлетворенно проговорил Тед, стоя на обзорной площадке, с которой командующие подавали сигналы флагами. Доппельгангеры учились так быстро, что хотелось замурлыкать от удовольствия.

— Слова короля — добрая награда, — согласился Юрибрин.

— Столь же добрая, как сохранить боеспособную армию? Ты отлично поработал.

— Как и все здесь, — добавил воин.

— Земляные работы еще ведутся? — спросил Тед, поднеся к глазам бинокль. Внизу за стенами копошилось множество доппельгангеров. Они орудовали, как муравьишки, только с тачками, кирками, лопатами и мешками. Их прикрывали орудия и вооруженные отряды, готовые устремиться на подмогу рабочим командам.

— Мы постоянно наращиваем насыпь, — обвел рукой Юрибрин. — Работы будут вестись всегда, пока демоны остаются под стенами. Фортификации не совершенны. Всегда остается что укрепить.

В некоторых местах демонов и доппельгангеров разделяло каких-то сто ярдов.

— Много стычек происходит? — спросил Тед.

— По всем фронтам сообща отмечаем до пары дюжин в день, частота не растет, разброс чисел случаен, — сообщил Юрибрин. — Большинство мелких. Демоны обычно не доходят до рабочих отрядов. Мы несем потери один к пяти. Это восполнимо из резервов.

— Нормально, — согласился Тед. — Они не особенно агрессивны, — подметил он, поглядев в бинокль на демонов. — Выжидают командиршу?

— Они собираются для штурма. Мы выявили равномерное повышение скученности, и мои стратеги говорят, что поняли принцип их организации. Они готовятся к штурму. Их отряды наращивают число для оптимального боевого порядка. Мы ожидаем наступление через три-пять дней. Нет сведений о наступлении со стороны воды, кажется, все пусто, но предполагаем, что атака пойдет со всех сторон одновременно.

— Что с четвертой стороны?

— Там пока чисто, но город легко взять в кольцо.

— Сорда нет поблизости? — спросил Тед. Словам Онри, что Сорд сидит в горной крепости, нельзя доверять.

— Нет, мы полагаем… Блоруд полагает, а мы находим его мнение по вопросу архиврага решающим, что наступление поведет не Сорд, а Тиамат.

— А она поблизости?

— Разведка по затопленным землям невозможна. Наша последняя магиня, которая могла летать, не в ладах с рассудком.

— Я заметил, — нахмурился Тед. Онри должна была выложить ему Тиамат на блюдечке. Теперь самолет стоит с двумя ракетами и почти полным баком, но у него нет цели. — А Блоруд?

— У него личное. Он же с этими гостями вась-вась был до Разгрома. Блоруд скорее кирпич из печи сожрет, чем сунется к Тиамат. Кстати, королю передали письмо. — Юрибрин кликнул адъютанта и передал Теду папку из черной чешуи, но не чешуи глобка, а как будто рыбьей и от очень большой рыбы.

— Что в нем? — спросил Тед, опасливо беря документ.

— А вот этого мы не знаем, — развел руками Юрибрин. — Он запечатан крепко, заклинанием. Только король может открыть его. Блоруд не смог справиться с защитой, не разрушив, а Онри…

— Мы знаем. Кто мог послать его? — спросил Тед, но Юрибрин только пожал плечами.

Печать из сухого, сваренного на рыбьем жире мыла легко сломалась под пальцами Теда, и он достал пергамент тонкой кожи с зелеными чернилами невиданного состава. Закорючки доппельгангеров запрыгали перед глазами Теда аккадской клинописью.

— Прочитаешь? — попросил он Юрибрина, и воин с написанным на лице равнодушием взялся пальцами пижонских перчаток за таинственный пергамент.

— Приветствую Теда Карвера, врага Баала, врага Абруд Сорда и врага слуг его, известного в Юроби как… — Юрибрин запнулся, молча забежал глазами дальше в письмо, и тень скользнула по лицу воина. — Все читать? — спросил он и, получив от Теда неуверенный полуутвердительный кивок, продолжил: — …как короля истинного… Пишет тебе и всем жителям городов Ишра, первый среди равных жителей берегов. О как! — воскликнул с удивлением воин. — Разделяем в борьбе ваши чаяния… Специфический слог, однако. Желаем победы… Приближение Тиамат… Вот: на условиях, равных условиям, на которых был заключен королем договор с жителями степей, готовы выступить на стороне Юроби против общих врагов, а именно требуем установление мира, взаимного представительства и гарантию защиты от посягательств в следующих формах: посягательств на свободу самоуправления в форме размещения войск и гарнизонов, в форме размещения администрации в формах Арду или прочих, налогообложения, установления законов, культов и церемоний, назначения должностей… Ан не кисло так… — Юрибрин забегал глазами по пергаменту, — тут довольно подробно расписано… Вот по сути: имеем в распоряжении четыре сотни быстроходных вооруженных лодок и три тысячи мореходов, способных ослабить угрозу твоему городу со стороны воды. Со всей решимостью готовы присоединиться к жителям Юроби. Вторым условием ставлю смерть Тиамат…

Юрибрин вздохнул (жирные, однако, условия выставляет этот Ишра), обмахнул лицо пергаментом на манер веера и, когда Тед поторопил его, продолжил.

— То есть он всю ту галиматью в первой части за одно условие считает… которая препятствует нашему продвижению и обрекает на гибель всякую попытку пробраться к вам по воде. О возможности короля нанести смертельный удар ужасу моря мне известно от магов Онри и Воэла, которые первыми вступили в сношения с жителями берегов. Для отказа от моих условий сожгите это письмо. Я буду считать условия принятыми, если письмо не будет сожжено до смерти Тиамат. С приветом… И тут он прощается. Ишра? Племена берегов? Ух! — с намеком на восторженность выдохнул Юрибрин.

— Наступают, — указал Тед на насыпь, отвлеченный от письма сигнальным колоколом. Несколько демонов бросились в сторону рабочих, но по сигналу тревоги все рабочие устремились к стенам. Защелкали по проворным целям меткие боевые машины. Тетива звонко застучала по железным плечам, отправляя в полет закаленные стрелы. На башнях показались сигнальные флаги, кодом указавшие воинам внизу направление входящей атаки. Отряды прикрытия пришли в движение и натренированным маневром отрезали рабочие команды от демонов.

— Пустяк. Случайная вылазка. Они не нападают числом, — объяснил Юрибрин. — Пока не нападают. Их что-то не пускает. Блоруд, говорит, что это Тиамат их придерживает. Если король хочет сделать с ней что-то, лучше поторопиться.

— У меня есть две ракеты.

— Как те, которыми король сразил ходячий таран?

— Типа того.

— Это хорошо.

— Что за звуки? — Тед повернулся на шум, раздававший из города.

— Празднуют, — ответил Юрибрин. — Празднуют и воодушевляются на новый бой.

Внизу барабаны отбивали то ли гимн, то ли марш. Над ритмом ударных Тед различил похожее на мычание пение.

— Я не припомню, чтобы вы пели, — поделился внезапно осознанным наблюдением Тед.

— Теперь поем. Блоруд говорит, что влияние Баала слабеет, старое возвращается. Песни. Сначала песни. Посмотрим остальные стены?

— Веди.

Две других стороны города выглядели не хуже первой. Укрепления готовились принимать непрошеных гостей. С четвертой стороны лежал тракт в стан кочевников, куда после смотра войск отправился Тед. Грузов по широкой дороге шло мало, везти больше было нечего. Ворот на въезде не было вовсе. Вместо них над дорогой нависала на подпорках огромная, размером с мост через реку Ло, плита из обсидиана. Рядом, собранные в кубы равных размеров, лежали строительные камни. По цвету Тед узнал в них стены разбитой цитадели.

— Задумка Храсавана, — показал на плиту Юрибрин. — Две магические искры по упорам, и эта обсидиановая дура надолго перекроет проход. Если плита ляжет неровно, этим материалом укрепят бреши, — пояснил он назначение каменных кубов.

Королевский кортеж ветром пронесся по тракту, миновал нависавшую плиту и к вечеру был у кочевников. Место для стоянки они выбрали далеко от города, и скоро Тед узнал почему. Юрибрин с ним не задержался, он оставил короля с воинами из гвардии и поторопился отбыть обратно в столицу.

У кочевников короля первым приветствовал Ракх. Долгих лет света!.. Охотник, злоупотреблявший степными нардами, действительно жил и здравствовал!

— Спасибо тебе, — первым делом поблагодарил короля воскрешенный.

— Благодари Лана, — ответил Тед. Он чувствовал себя виновато. Он отправил Ракха на казнь и практически заставил убить собственного брата.

— Лана? Я благодарю не за жизнь. За жизнь не благодарят даже матерей, — рассудил Ракх, — а ты поступил мудро. Я благодарен, что могу вторично искупить свою вину, и ныне могу искупить ее иначе, чем в первый раз, который я нашел очень грустным.

— Я тоже, — добавил Тед, и они помолчали.

— Я подобрал место, которое хотел король.

— Место подходяще, если здесь безопасно, — оценил Тед.

Ракх обвел его по периметру. Место было таким удачным, что почти все племя Ракха под разными предлогами переместилось туда и разбило новый стан. Они вдвоем прошли вдоль шатров и лежбищ. Тед шагами мерил землю. Ракх нашел ровную и просторную возвышенность. Сюда при удаче можно посадить самолет. Сапоги то и дело цеплялись за мелкие камни. Крупные бульники кочевники уже растащили, но можно собрать и оставшуюся мелочь, выкорчевать кустарник. Жаль, слишком поздно. Если бы раньше. Три месяца потеряно. Можно было снять верхний слой почвы, натаскать щебня, залить смолой, замостить полученную подушку обсидианом, сделать полосу, но теперь на это нет времени. Старый план катится псу под хвост. Бомбардировщик не взлетит с грунта, а если взлетит, то уж точно не сядет. Остается рискнуть с вертикальным взлетом, коротким запасом хода и двумя ракетами Хесуса.

— Безопасно, — уверил Ракх. — Мы стоим далеко от черных зверей. Они идут с гор, а мы стоим далеко к закату. Нас разделяет затопленная долина.

— Это их не остановит. Они пересекли реку Ло, — вспомнил Тед карту на стене брифинг-залы и историю первого наступления демонов из Самиха.

— Они не идут сюда. Они идут на город. Мы дозором обходим сухие земли на два дня пути вокруг.

— Огородите, а лучше окопайте здесь территорию в половину дворцовой площади. Я вернусь завтра. Будем готовить удар.

— Против Тиамат?

— Да, хотя я не имею ни малейшего понятия, где она находится. Где-то в океане, подозреваю, — нервно дернул рукой Тед. Океан большой, очень большой. Онри… Магов больше нет. Еще Блоруд что-то знал… Нет, он знал, где была печать, у которой погибли маги. Он не знал, где искать Тиамат. Черный волхв умел летать, но, как пытался сказать Юрибрин, держался от бывших потусторонних покровителей подальше. Ему лучше не попадаться на глаза Тиамат.

— Я слышал, она много ближе, — поделился Ракх.

— От кого? — усомнился Тед. Невероятная удача. Это разом делало план бомбардировки осуществимым. Если хватит дальности полета самолета (а теперь ее, судя по всему, хватит), то два «Мэверика» должны надолго успокоить Тиамат.

— От жителей берегов, — сообщил кочевник.

— Вы встречаете их?

— И они встречают нас. Вода и степи теперь вместе. Их вождь посылал к тебе.

— Ишра? Я получил письмо. У нас будет с ними договор. Если Тиамат близко, я хочу знать, как близко! — Глаза Теда загорелись.

— Да, Ишра. Я познакомился с ним. Тогда я узнаю у мореходов, где Тиамат, — пообещал Ракх. — Она идет на город. Ее приближение губительно для всех, все боятся, что она явится, боятся в степях, боятся на стенах, боятся на лодках, но король не таков, не таковы Юрибрин и Ишра. Зов крови ведет их сердца по тропе воинов, они радуются близости врагов. Подготовить королю ночлег?

— Я возвращаюсь. Впрягите мне свежих глобков. Я должен поспеть к ночи. И дайте еды какой-нибудь, с утра ничего не ел.

Дорога подталкивала к размышлениям, на которые в обычном круговороте суеты никогда не хватает времени. Его уход напоминал бегство. Он оставил надоевший, обрыдлый мир, но нашел его посвежевшим, собравшимся, готовым использовать Теда не в качестве ширмы для политических игр, а как героя. Герой, если посмотреть в корень слова, означал «сильно действующий». Тед снова видел себя действующим. Не прозябающим на должности — на высшей, но все же должности, а именно действующим. Он уберет Тиамат, затем Сорда и покинет мир доппельгангеров навсегда. В этом его миссия. Кто и как выбирает ему эти миссии? Этот вопрос снова и снова всплывал при размышлении. Стоит ли за этим чья-то воля, или Некотимор — слепое орудие, которое открывает проходы по принципам, которые заложили в него создатели, и ключ к проходам можно рассматривать как силу природы? Тед не ближе к разгадке, чем раньше. Чье это предназначение: Некотимора или Теда?

Предназначение. Грубоватое слово, сводящее человека к вещи. Предназначен к тому-то и тому-то, как надпись на инструкции к инструменту. Свободен он оставался в выборе или стал марионеткой вроде сартровских персонажей, болванчиком, предназначенным к проведению определенной линии. Нет, это звучит фальшиво. Это не мысли Теда Карвера, это реминисценции на книгу, которую, как ему казалось, он не запомнил.

Прогнав из головы не относящиеся к делу мысли, Тед подумал о Баале. Существует ли Баал? Существует ли он в той же степени, что и Тед Карвер, Юрибрин, Хесус? Или это образ, в который серолицый народ закопал все темные стороны своих заболоченных душ? Если бы Баала не существовало, следовало бы его выдумать? Не обязательно. Верно оставалось одно: чем больше прямых, неопровержимых свидетельств присутствия таинственного и темного Баала появлялось в мире доппельгангеров, тем с меньшим пиететом они к нему относились. Если бы Баал явился во плоти, с армиями и ордами, серолицые не пали бы перед ним ниц в боязливом трепете, а послали бы Теда разобраться с гостем известными методами, как послали против Сорда и Тиамат.

Но ближе к делу. Как синхронизировать проход, чтобы вернуться в то же самое время? Или можно обойтись без этого? Можно ли открыть один двусторонний проход и держать его открытым до возвращения? При ритуале происходит что-то подобное. Узнать у первой жрицы (Тед незаметно для себя перестал называть ее Лимрой: отречение от имени работало и проникло даже в него). Операция должна быть быстрой. Два часа. Вошли, взяли и вышли. Сегодня он переночует у себя во дворце, а завтра соберет команду и снова отправится в свой мир. Как ни хотелось ему, а двумя ракетами такие сражения не выигрываются. Тайминг жесткий. Юрибрин давал до начала штурма минимум три дня. Времени хватит, если не размениваться на постороннее.

— Что вы думаете о смысле жизни?

— Я об этом не думаю.

— Совсем?

— Да, меня это не занимает.

— Хорошо. Это признак психического здоровья.

— Вы так считаете?

— Я — нет, но Ирвин Ялом так считает. Мне этого достаточно.

— Этот Ялом — тоже психиатр?

— Да, и довольно известный.

Такой разговор случился у Теда с военным психиатром. Он дважды в год проходил «психпроверку» на пригодность (никто не называл пригодность нормальностью — нормальный в плане статистического среднего человек не готов управлять сверхзвуковым истребителем, да и с дозвуковым штурмовиком вряд ли справится). Если известный психиатр так считает… Надо запомнить правильный ответ. Такого на «психпроверках» раньше не было. Все эти проверки полная лажа, если вовремя выучишься правильным ответам…

«Думаете ли вы о самоубийстве?» — «Обычно нет». — «Но иногда бывает?» — «Ну, мысли разные залезают». — «Например?» — «Вроде: я же могу погибнуть, каждый вылет не гарантирован, даже не боевой, сейчас мы имеем небоевых потерь всего на пятьдесят процентов меньше, чем боевых. Что будет, когда я умру. Типа того». — «И вы не думали убить себя?» — «Нет, скорее я думаю, готов ли я погибнуть, если это потребуется». — «И что думаете?» — «Это зависит от конкретной ситуации». Это правильные ответы… Говоришь их в нужном порядке, и тебя допускают до полетов. Теперь у Теда свои самолеты, ворованные, но свои. Никто не сможет его не допустить, а наглеца, который посмеет заикнуться, легко бросить в темницу.

Скоро очередная операция закончится. Нынешние войны не длятся годами и столетиями, как раньше. Это невыгодно победителям, если они не окончательные психи.

Тиамат и Сорд. Угомонить эту сладкую парочку — и к черту отсюда. Занятно, но они даже не на одной стороне. Первая жрица? Ее будет не хватать, но ровно до тех пор, пока Теду не подложат в постель новую игрушку. Ему всегда подкладывают кого-нибудь. Он недолго помнил их лица и имена. Они терялись в водах Леты вместе с другими именами, лицами, местами и подробностями. Юрибрин, Блоруд, Каризоах. Сколько времени он будет помнить их имена? Скоро все закончится и эти имена растворятся в океане под напором новых имен, новых воспоминаний и впечатлений. Проходы нарушали последовательность памяти. Говорят, память довольно проста — это какие-то белки, которые рассредоточены по мозгу, поэтому у памяти нет отдельного места, голова целиком представляет собой память, но припоминание — ключ к этим белкам — это что-то более сложное, процесс вспоминания более чувствителен и сложен, потому что хитро завязан с другими областями мозга. У Теда этот процесс давно утратил способность к построению четкой хронологической картины на промежутках больших нескольких месяцев. Белки, отвечавшие за образы памяти, вспыхивали со случайностью комбинаций, выдаваемых «одноруким бандитом». Решил что-то вспомнить — считай, что дернул за рычаг. Если повезло, получишь что-то осмысленное, если нет — кидай четвертак и дергай снова.

Скоро все закончится не только для Теда, но и для последнего потомка. Сорд ждал конца, сохранив больше терпения, чем Тед Карвер. Почувствовав гибель последней печати, Абруд обернулся птицей и посетил Чандраллагон. Вернувшись в Самих, он больше не находил себе места. Все игры наскучили ему. Он разогнал двор и слуг и перебрался в крепость. В Самихе он оставил наместника из числа ничего не значащих приближенных. Его не занимало, будет ли Самих проводить его линию, погибнет ли, захлебнувшись в воде, или переметнется на сторону «степного царька». Его место в крепости. Кем бы ни был тот, кто осмелился разбить печать и бросить вызов Баалу, пусть попробует повторить свою дерзость с хозяином крепости.

В Чандраллагоне Абруд остался без союзников, которыми, несмотря на верноподданнические грамоты многих городов и земель, так и не смог разжиться. Его первые спутники — Миль и Ор — погибли. Сыновей, которые еще могли его поддержать, больше не было. Вельхфрунг убит. Бальцер исчез. Онри, единственный маг, кто могла его понять, отвернула взор от мира. Осталось при нем только одно мнящее о себе невесть что ничтожество по кличке Барсук. Наемник тенью ходил по крепости и клял себя за опрометчивое решение явиться пред очи Сорда. Поначалу Барсук искал повод сбежать, но Сорд прямо сказал ему, что крепость прошьет его стрелометом, если он только попробует. Они придут к ним в крепость. Неважно, выстоит Юроби осаду или нет. Они рано или поздно придут к нему. Последний вздох разбитой империи. Будут ли это остатки поверженной армии, что из последних сил рискнут повторить отчаянный бросок на крепость? Или осиянные славной победой воины придут в пурпуре триумфаторов призвать Сорда к ответу? Или горстка оборванцев с мольбой о пощаде на устах придет склонить головы перед королем Самиха? Это не имеет значения. Крепость поглотит их, под каким бы лицом они ни явились.

Кто разбил печать и уничтожил источник? Откуда вдруг взялась эта сила? Это неважно. Даже если крепость не выстоит перед ним, есть потайной ход. Очень старый ход и очень длинный. Никто не знает о нем. Даже черный волхв. Никто не знает этот секрет Чандраллагона, кроме Сорда. Крепость открылась ему одному.

Сорд с Барсуком сидели на обзорной площади и смотрели вдаль, в сторону, с которой должны показаться они. Ничто не указывало, что когда-то эта часть крепости получила два метеора. Камень и боевые машины, движимые магией древних строителей, восстановились неотличимо. Все точно так же, как в тот далекий день, когда Сорда бросили на эти камни перед Блорудом. Тогда у волхва не было имени. Блоруд был отречен от имени. Волхвы стояли в черных одеждах, такие властные и серьезные, и выносили ему приговор в соответствии с королевским обычаем. Они уже знали, что не могут убить его, но все равно пустословили с важностью. «Но будет день…» — тогда говорил себе Сорд. Он повторял эти слова миллион раз, как мантру, и слова пережили его палачей. Незаметно, как свеча, минули годы заточения, и пришел в Самих Мельхиор — человек, могучий в Искусстве, и этот день настал для великой жрицы. Потом Мельхиор пришел в крепость, и на этой же самой площади, где Сорд сидит сейчас, этот день настал для черных волхвов. Когда-нибудь этот день настанет и для него, последнего потомка проклятого рода, он настанет и для Мельхиора, сильнейшего волшебника под небом обоих миров. Этот день настанет для всех.

— Теперь у них есть армия, — пожаловался Барсук. После морского приключения в нем что-то надломилось, силы, с которыми он столкнулся, превосходили его храбрость; теперь его вечно что-то беспокоило. Барсук все дни проводил, глядя в сторону Юроби, и озирался с тревогой, когда слышал шаги своего повелителя. Сорд с отвращением посмотрел на наемника: дорогая купленная вещь, она и в начале оказалась не такой уж полезной, а теперь вызывала лишь горечь. Даже Миль и Ор были веселее. Убить его будет милостью, но пусть до конца мучается призраками, которые поселились в его слабом умишке. Если захочет, ворота всегда откроются ему, но у него не хватит духу выйти за стены навстречу смерти.

— Армия? — риторически переспросил Сорд. — А в прошлый раз ее не было? Или это тебя, умник недоношенный, здесь не было? Они уже приходили под эти стены, вон там поле, сходи погуляй! Вообще же у нас нет армий со времен последних религиозных войн. Удивительная безалаберность, что так поражала этого короля истинного и тебя, жившего с людьми, — на последнего потомка напала тяга к историческому разглагольствованию. — Мысль, толкнувшая предков на слом старых порядков, была с некоторых точек зрения благой. Армии хороши, когда надо защищать себя от врагов, но что, если враг находится внутри? Даже не враг, нет, не угроза, не план захвата, не смертельная опасность всем живым, а маленькая досадная неустранимая несогласность общему порядку, что образуется не реже одного раза в поколение. Что тогда? Тогда армия становится пляшущей на перепутанных нитках куклой, опасной дерганой игрушкой на пальцах борющихся за власть кукловодов; прославленные народом правители за год превращаются в проклинаемых тиранов; города гасят ночные факелы, ибо тонут в свете погребальных костров; генералы снимают пурпурные накидки и надевают кожаные фартуки мясников; благочестивые воины-защитники рядятся в безродных убийц с большой дороги; и вся метаморфоза происходит так незаметно, так мило, под такие медоречивые речи,, что самые сдержанные теряют самообладание, мудрейшие путают стороны света, зоркие перестают видеть разницу между черным и белым. В Самихе я показал, как это происходит, но они не захотели меня слушать. Они не захотели видеть и не увидели. Слепота, а не ясность кажется им более подобающей их респектабельному прозябанию.

Задумавшись на мгновение, Сорд вспомнил, что хотел сказать вовсе не это, и продолжил:

— Меч Баала должен был стать заменой армиям. Его предполагалось хранить в тишине и в темноте. Это последнее тайное оружие, пришедшее на смену шумным прожорливым защитникам в доспехах, безгласно и молчаливо, но способно отразить любую угрозу. Так вышло, что у него оказалась своя воля. Мало кто тогда видел, что природа оружия не имеет значения. Тысячи тысяч живых существ, собранные в легионы, артефакты древних богов, потомственные маги, подчинившие стихии и эфир, крылатые машины, бросающие запертые в стальную оболочку солнца, — все это только маска. Я увидел это. Я показал миру, что скрывается за этими масками. Я показал — и мир содрогнулся от истины, содрогнулся, хотя так и не узрел ее. Не мне указывать дальнейшую дорогу. Длань Баала у людей, и они могут делать с ней, что хотят. На землях, раскинутых под моей звездой, я завершил начатое Лотмаром и могу уйти на покой. Наш род закончил написанное на скрижалях судьбы. Теперь мы лишь ждем развязки. Ты останешься со мной до конца. Ты, никогда не принимавший сторону, теперь узнаешь, каково это — быть связанным обетом, от которого не в силах освободиться, быть в упряжке, за которую судьба тащит тебя к неминуемому концу. Если мы победим, ты уйдешь с десятикратной наградой и продолжишь свой жалкий род ренегатов, если потерпим поражение, твои кости, все существо твоего рода растворится в камне Чандраллагона, как кости и рода многих тысяч до тебя.

Король не спал этой ночью, не считая нескольких мгновений в карете. Лакей тронул Теда за плечо, когда его карета встала у подъезда дворца. Он снова в Юроби. Во дворце его встретил Каризоах, решивший не ложиться.

— Найди мне первую жрицу, — попросил Тед. — Я жду ее в красной зале.

Стольник кивнул и повернулся, чтобы раствориться в коридорах.

— И кофе! — бросил Тед в спину Каризоаха и, заметив согласный кивок, пошел в кабинет. — Только так много, как в прошлый раз, не клади!

Обговорив со жрицей детали операции, Тед посчитал, что ложиться спать слишком поздно. Дорога обратно займет всю оставшуюся часть ночи. Можно будет прикорнуть у кочевников на авиабазе. Он приказал Каризоаху собираться к переезду. Тед со жрицей выехали первыми, Каризоах со слугами и обозом двинулись следом.

Решение не ночевать в городе оказалось удачным. К кочевникам Тед прибыл как раз в то время, когда Ракх собирал во дворец гонца со срочным донесением.

— Раз король прибыл лично, в этом нет нужды, — остановил нарочного Ракх и пошел открывать дверь королевской кареты.

— Это известно доподлинно? — переспросил Тед, когда кочевник передал ему новость.

— Дымовые сигналы точны, мы читаем направление врага, — подтвердил Ракх и указал рукой. Белые клубы дыма отчетливо различались на фоне темного горизонта. Код напоминал азбуку Морзе, клубы дыма выпускались то сплошняком, то отдельными «точками». Интересно, как кочевникам удалось организовать это.

— Но дозора с визуальными данными еще нет? — переспросил Тед.

— Враг движется быстро. Дозор опередит их, но дым еще быстрее.

— Итак, они разнюхали что-то. У нас полдня, — проговорил себе Тед. — Хорошо бы знать их число.

— Это станет известно, когда прискачут дозорные, — уверил Ракх.

— Если они доберутся не слишком поздно. — Тед с досадой пнул сапогом камень. Не дают выспаться.

Обоз стольника прибыл вскоре за каретой. Слуги под руководством Каризоаха ставили шатры. Тед взглянул на их возню, которая при всей неуклюжести поражала результатами. Большой шатер, предназначенный быть залой ночного отдохновения и брифинг-залой одновременно, был почти развернут. Стольник был хорош. Как Каризоаху удалось собрать такой поход за время, за которое Тед едва собрал первую жрицу, притом что все земные вещи короля еще оставались во дворце.

— Меняйте глобков в карете! — распорядился Тед. — Я возвращаюсь забрать самолет.

Столько часов потеряно на дорогу, когда каждый был на счету! Тед вторично проделал путь обратно, переоделся в летную куртку, собрал земные пожитки и за каких-то десять минут проделал путь воздухом от дворцовой площади Юроби до авиабазы. Дозор кочевников к его возвращению уже прибыл.

— Их около двух тысяч, — Ракх посвятил короля в последние новости. — Черные звери, как и опасался король, перебрались через воду. Они взяли новый строй. Теперь идут плотно, катятся на нас, как камень с горы.

— Это хорошо. — Тед улыбнулся. Придется Тиамат подождать. «Мэверикам» Хесуса нашлось другое срочное применение.

Рассеянный строй, которым демоны атаковали воинов и магов, был малоэффективен против сплоченных отрядов Юрибрина. Тиамат перестроила их порядок, против воинов он будет сильнее, но по сомкнутому строю можно эффективно отработать с воздуха.

— Дадим бой? — спросил Ракх.

— Не угодно ли королю отдохнуть? — спросил утомленный Каризоах.

— Дадим. Не угодно. Я полечу сейчас, небо светлеет, можно навестись, посмотрю, что смогу сделать. — Тед полез по веревочной лестнице обратно в кабину. — Кофе, Каризоах! Еще полегче свари.

Чашку свежесваренного напитка передали прямо в кабину. И на третий раз стольник не добился привычной Теду крепости, теперь кофе напоминал слега подогретые помои, набранные из лотка кофейной машины захудалого фастфуда. В чем-то Каризоах был гениален, но кофе оказался ему не по зубам.

Пора дать бой. Тед поднял самолет и полетел в направлении, откуда, по словам Ракха, надвигались на авиабазу демоны. С высоты десяти тысяч футов Тед разглядел угрозу. Он снизился до трехсот футов и сделал наблюдательный облет. Их не больше тысячи, дозор хватил лишку, что неудивительно, ведь у страха глаза велики. Послали на них авангард для разведки боем. Не ударная сила. Тиамат не отвлекала больших сил от Юроби. Она собрала отряд демонов в черный кулак, который способен сломить любой строй воинов и магов, но он достаточно черен, чтобы навести телевизионную головку «Мэверика», и достаточно плотен, чтобы осколочно-фугасная часть наделала в нем много шума. Тед отошел, чтобы зайти на боевой заход. Его беспокоило, что он долго не спал. Он чувствовал себя отлично, но знал, что эта бодрость кажущаяся.

Наступило время чисел. Он выйдет на рубеж применения оружия на комфортной высоте полутора тысяч футов, не опасаясь средств противовоздушной обороны. Затем у него будет десять секунд, чтобы провести пуск ракет. Если он замедлится, то время на прицеливание и пуск можно увеличить до пятнадцати секунд. Сложность в том, чтобы навести и выпустить две ракеты за время, которое по нормативам положено на пуск одной ракеты. После первого попадания строй демонов распадется, и второй пуск не нанесет демонам серьезных потерь. Ракеты должны пойти одна за другой. Чтобы максимально уменьшить интервал между ракетами, вторую надо выпустить с большей скорости. Для этого нужно начать разгон самолета в момент пуска первой ракеты. Столько действий нужно уместить в пятнадцатисекундный интервал, и это не считая прицеливания.

Самолет совершил разворот на перегрузке в 3G и чисто вышел на рубеж применения оружия. Пятнадцать секунд пошли. Тед включил первый «Мэверик». Изображение с головки самонаведения появилось на экране прицельного индикатора. Выбор цели, захват цели, сопровождение цели, пуск. Полная тяга. Самолет двинулся за газовым следом. Второй «Мэверик». Картинка на экране. Слишком большой интервал. Выбор цели, захват, сопровождение, пуск. Отстрелялся. Первая ракета пришла в цель, вторая легла слишком далеко. Телевизионная система второй ракеты потеряла цель после попадания первой. Тед повторил наблюдательный облет на малой высоте. Строй демонов рассеялся. Потери живой, вернее, демонической силы составляли около десяти процентов. Возвращение на базу. Частичный успех. Надо было сохранить вторую ракету. Несдержанность. Самоуверенность. Неверная оценка эффективности второго пуска. Последствия усталости.

Приземлившись на импровизированной авиабазе, Тед белкой соскочил по веревочной лестнице вниз, разогнал подбежавших подданных и поспешил уединиться у стойки шасси. Он и забыл, что кофе — мочегонное. Надо взять за правило не пить его перед вылетом. Вылет получился короткий, топлива еще много, а будет еще больше.

— Король добился успеха? — спросил Ракх, дождавшись пока Тед оправится.

— Немного потрепал, но и только. Ты говорил, что хочешь искупить позор, — спросил Тед, на что Ракх утвердительно кивнул головой, — делай что угодно, но задержи их хотя бы до вечера.

Мир вокруг казался Теду покрытым какой-то липкой пеленой, руки пилота дрожали. Усталость и напряжение подходили к критическим значениям. Нужно идти отдыхать, и срочно. Теда отвели в шатер, который воздвиг Каризоах, и там, зарывшись в сверкавшие свежим бельем тонкие пуховые одеяла, служившие сразу и подстилками, и покрывалами, Тед забылся давно просроченным сном. Его разбудили через пять часов — обычное время на сон в ритме семнадцатичасовых сутках.

— Прибывшие хотят видеть вас, — доложил Каризоах, протягивая королю очередную чашку кофе.

— Кто прибыл?

— Гости первой жрицы прибыли недавно, а эмиссар от Ишры и жителей берегов дожидается короля с самого утра. — Каризоах посреди стана кочевников не отступал от своих привычек, аккуратно оттеснив Ракха от первых докладов королю.

Снаружи ярко светило солнце и кипели приготовления к сражению с демонами. Тед удивился и снова заглянул в шатер, нырнув головой в прорезь двери. Внутри было темно и тихо. Чудесная ткань не пропускала ни шум, ни свет, ни даже тепло.

— Откуда ты так быстро раздобыл такие прикольные шатры? — спросил Тед у стольника, пока тот вел его к стоянке, где разместились гости жрицы.

— Это обычный выезд Самих-Арду для загородных увеселительных поездок, — объяснил Каризоах. — Он любил ездить в приятной, подобающей его положению атмосфере и, конечно, не забыл прихватить выезд, когда отправился из Самиха в Юроби. Надо же ему было где-то ночевать. Мне осталось только проследить, чтобы после прибытия все было собрано, уложено и подготовлено для будущих поездок. Совсем немного хлопот. Подождите, я позову гостей, не должно королю самому приходить на встречи.

Из маленького шатра, также принадлежавшего обозу стольника, вышла первая жрица:

— Представляю королю лучших знатоков людей, которых только возможно сыскать.

По ее зову из шатра вышли двенадцать важных доппельгангеров. Все были одеты в яркие, салатовые с красным одежды. Золотые пластины с письменами на местном языке висели на их груди и животах на золотых же цепочках. Двенадцать встали полукругом с королем в центре.

— Те, кого ты призывал к себе, стоят перед тобой. Это лучшие из оставшихся жрецов ритуала. Все представленные королю прекрасно владеют перевоплощением в людей, они знатоки иллюзий и обмана, мастера всех способов смущать людские души и в боевой магии не уступают магам. Каждый из них провел не менее одного ритуала.

— А что с проходом? — уточнил Тед. — Если проход будет открыт не так, все их великие умения будут бесполезны.

— Им под силу исполнить требуемое. — Жрица поманила рукой одного из двенадцати. Он приблизился.

— Долгих лет света! Мы готовы открыть неисчезающий проход, — пообещал он. — Какого размера требуется проход?

Тед указал на самолет:

— В идеале, чтоб прошел.

— И это возможно, — проговорил жрец, — но из нас шестерым придется держать проход. Он будет стоять, пока хватит их силы.

— Это сколько? — Тед хотел опираться на числа.

— Сколько будет потребно королю, — поклонился жрец, а значит, дальнейшие уточнения бесполезны.

— Пойдут с тобой шестеро и я, — посчитала Лимра.

— Постараемся управиться быстро, — вздохнул Тед. — Когда можем приступать?

— Через час, — ответил жрец, перекинувшись с Лимрой парой слов на тайном жреческом языке.

— Тогда через час выступаем, — подвел черту Тед.

К важному собранию подошел Ракх.

— Король познакомился с гостями супруги, а теперь я представлю тебя еще одному гостю, — сказал кочевник с игрой в голосе.

— Кто это? — спросил Тед.

— Как и я — еще один мертвец, — продолжая игру, уклончиво ответил кочевник.

Он отвел Теда к подстилкам, на которых сидел в окружении свиты старейшина, но не глава племени был тем, к кому вел короля кочевник. Тед присел в круг вместе с Ракхом, раздался привычный обмен «долгими летами света», после чего один из доппельгангеров по-человечески протянул Теду руку.

— Мы знакомы? — спросил король. Различать серые лица ему оставалось трудно, он больше полагался на одежду, но этого доппельгангера он где-то раньше видел.

— Воэл, маг из круга равных короля истинного, — назвал себя старый знакомый. — Я слышал, что в моих землях меня считают погибшим.

— Блоруд говорил с Онри, они считают тебя погибшим, — задумчиво припомнил Тед, возвращаясь к рассказу, который советник поведал ему во дворце.

— Рановато, — вздохнул Воэл, — я остался с жителями берегов. А что Онри?

— Ей овладело безумие. Сидит в саду, ловит бабочек в эфире, — рассказал Тед.

— Печально, но последний потомок предвидел это, и сбылось его пророчество.

— Лан и Амала тоже живы?

— Боюсь, что нет. Мы не находили тел, но прошел долгий срок, и раз они не объявились ни в одних из известных земель, то считать их за живых в нашем мире нет оснований.

— Так это ты эмиссар народа берегов?

— Именно, — подтвердил Воэл. — Последние месяцы я провел с рыбаками.

— Ты знаешь, где Тиамат?

— Она видит нашу силу и не подпускает к себе близко. Она окружена роем морских тварей, но рой этот не в океане, а уже поблизости от Юроби в мелкой воде.

— Как же мне напасть на нее?

— Мы с Ишрой много думали над этим и пришли к следующему. С началом осады она бросит рой на Юроби и останется без защиты. Мы не в силах подойти к ней близко или причинить вред, но ты видишь с неба просторные области, и у тебя будет время ударить по ней. Мы можем наладить связь и подать сигнал, когда время наступит. Как только Тиамат будет повержена, мы устремим наши лодки на ее тварей и поддержим Юроби с затопленной стороны.

— Это мне подходит. Ты не спешишь? — спросил Тед. Воэла стоит попридержать на базе. Он может оказаться полезным в бою с демонами.

— Я еще нужен? — подорвавшийся уходить маг сел обратно.

— Дождись вечера. Удар по Тиамат пока невозможен, но сейчас я сделаю заход в свой мир, и по возвращении у меня будет что сказать тебе.

— Я буду ждать, — согласился Воэл, они чокнулись со старейшиной ониксовыми чарками и обменялись репликами на неизвестном Теду диалекте. Оставшийся без Онри Воэл неплохо заводил друзей. Эмиссар жителей берегов. Большая шишка.

Жрецы готовили проход. Земля была расчерчена линиями, вписанными в круг. Двенадцать старательно наносили ритуальными золочеными палочками вдоль линий письмена заклинаний. Первая жрица расставляла в нужных точках свечи без фитилей.

— Король пусть встанет в центр, — попросил один из двенадцати. Тед выполнил просьбу. — Протяните руки по сторонам. — Тед сделал это. — Ладонями вверх.

Двенадцать подошли к Теду по шестеро с каждой стороны. Каждый взял его за палец, а еще двое накрыли его ладони своими. Жрица встала к Теду спиной к спине.

— А как вы узнаете, куда открывать проход?

— Нам не нужно этого знать, — ответил жрец. — В центре круга стоит король. В нужное время король закроет глаза и представит место, в которое хочет перенести нас, и проход откроется точно в это место.

— Как только мы перейдем, сразу будьте готовы применять магию, — предупредил Тед. — Убирайте всех людей и принимайте их облик.

— Не стоит беспокойства, — успокоил жрец. — Все здесь опытны в движениях меж мирами и с людьми умеют обращаться сообразно назначенным целям. Мы начинаем чтение. Все в кругу должны сомкнуть веки.

Тед закрыл глаза, и монотонный бубнеж жрецов стал погружать его в транс. Он представил себе, куда хотел отправиться. Место было выбрано им заранее из дюжины кандидатов. Авиабаза «Айрон крик» — «Железный ручей». Он неплохо знал ее. Там можно взять и бомбы, и ракеты, и заправщик, а при удаче и подходящий самолет может отыскаться. «Айрон крик» — тыловая база, охрана минимальна. В обычных условиях ее обороняют сто пятьдесят человек военной полиции, натасканные разве что против антивоенных активистов и фанов «Зоны-41». Контингент в пять раз меньше, чем в каком-нибудь натовском анклаве на турецко-иракской границе. До подхода сухопутных сил не менее часа, а с учетом неразберихи, которую они поднимут, и все три.

Охранная система авиабазы развернулась перед Тедом, как наяву. Двойной забор, укрепленные против стрелкового оружия вышки, прожектора (он не забыл представить, что хочет попасть на авиабазу ночью и в плохую погоду), куча электроники: пьезоэлектрические кабеля, вкопанные в землю для определения шагов, инфракрасные, радиолокационные и доплеровские системы и старые добрые сигнальные мины. Обнаружить их, когда восемь человек выйдут из прохода внутри периметра, не составит труда, затем дело за магией. В дежурстве не больше трети личного состава военной полиции. Когда поднимут тревогу, жрецы уже создадут узлы сопротивления вокруг железобетонных укреплений внутри. Тед почувствовал, что падает и вода заливает ему лицо. Он открыл глаза и инстинктивно замахал руками, хватаясь за воздух. Его мягко подхватила и подняла на ноги дюжина рук.

Глава 9. Контрудар

Кругом была темнота. Проливной дождь хлестал в лицо. Глаза Теда, привыкшие к яркому солнечному свету, зацепились за лучи прожекторов, лежавшие вдоль ограды в пятистах ярдах от прохода. Он пересчитал прибывших: с ним было шестеро жрецов и первая жрица. Все на месте.

— Мы в твоем мире, король, — сообщил жрец, руководивший проходом.

— По моей команде уберите молниями тарелки и антенны. — Тед указал жрецам два десятка целей. Нужно отрубить внешнюю связь. В командном центре есть дублирующие коротковолновые передатчики, ну и черт с ними. Пока додумаются. Датчики внутри периметра уже заметили вторжение, но идентификация целей в таких условиях невозможна. Внешний периметр не нарушен. Электронные глаза все видят, но человеческие мозги, которые следят этими глазами, в замешательстве или в пофигизме. Для начала они пошлют патруль военной полиции для визуального подтверждения. Патруль надо захватить тихо.

— И старайтесь убирать лишний свет, — прибавил Тед. — Идем к ангару.

Часовые у ангара заметили приближение слишком поздно. Жрецы вырубили их оглушением и тут же приняли человеческий облик, в точности повторявший военную форму охраны. По указке Теда заклинаниями разбили инфракрасные камеры, нацеленные на вход. Тед глянул назад. Два джипа, выбрасывая из-под колес волны воды и грязи, катились от бараков в их сторону. Лампами на крышах солдаты прочесывали местность, но проход жрецы предусмотрительно скрыли от посторонних глаз под иллюзией. В темноте и под дождем разглядеть неладное невозможно. Двух жрецов Тед отправил повторить захват к складу боеприпасов, четырех лжечасовых — по двое на джип — оставил встречать гостей, а жрица взломала замок на воротах, и вместе с ней Тед проник в ангар.

— Джекпот! — выдохнул Тед. Перед ним стоял FВ-111. Такой подарок судьбы нельзя оставлять. Удалось бы дотащить махину до прохода, но порожний бомбардировщик был не тяжелее иных обсидиановых плит, которые легко ворочали маги. С помощью магии должно получиться.

Бегло пробежавшись через сопроводительные бумаги, Тед убедился, что самолет, как говорится, с иголочки: только поступил после планового ремонта и назначен к серии испытательных полетов перед возвращением в строй. Его они возьмут в последний момент, потому что сейчас в командном пункте еще сомневаются, но, когда самолет выползет из ангара, они точно переполошатся.

Они со жрицей вышли. Снаружи чисто. Два джипа без шума и гама захвачены. Восемь полицейских нейтрализовано. Тед взял рацию на главной машине.

— Доложите, — хрипел динамик. — Доложите. Что у вас?

— Говори, — Тед махнул одному из перевоплощенных жрецов. — Капрал Тайгер (Тед прочитал имя на табличке) докладывает. Нарушителей не обнаружено. — (Жрец повторял вслед за Тедом голосом лежавшего на земле без сознания Тайгера.) — У В4 (название ангара) все тихо. Никаких следов.

— Что с камерами на В4? — поинтересовалась рация.

— Визуально в порядке. Может, электрика?

— А черт знает. Тут такой бардак с глазами. У нас движение в сторону В3. Проверьте.

— Есть.

В командном центре заметили жрецов, идущих к складу боеприпасов. Маневр отвлечения вышел лажовенько, но минут пять тишины Тед им выгадал. У Тайгера могла быть кличка, или они называли друг друга по номерам, но как будто работало. Тед сел за руль одного из джипов, двух жрецов-часовых он оставил с самолетом. Они должны прикинуть, какими заклинаниями дотащить машину до прохода. Остальные втиснулись в кабину, и они прикатили к В3. Жрецы чисто произвели захват: часовые нейтрализованы, камеры разбиты. Тед поднес рацию к жрецу, разговаривавшему голосом Тайгера.

— У В3 чисто. Видите меня? — спросил жрец, повторяя за Тедом реплики, которыми тот хотел как можно дольше водить за нос командование авиабазы.

— Отрицательно, — через помехи процедила рация.

— Черт знает что! У меня все чисто. Машу вам рукой.

— Оставайтесь на месте. Вести наблюдение, — приказала рация. — И без косяков, полковник пошел будить генерала.

Тед шмыгнул в выломанную дверь. Ящики, ящики, ящики. Магазин игрушек. Внутри склада было еще одно хранилище из армированного бетона. Намалеванная через трафарет желтая ромашка радиации не оставляла сомнений, что в нем прячется от посторонних глаз. Ох, если его тронуть, то шуму поднимется. Тед разглядел погрузчик, но нужно кое-что еще, он отыскал самоходную машину заряжания, которая оказалась заправлена бомбами. Его как ждали! Что за бомбы, пока не понятно, но выбирать не приходится, кажется, пара противобункерных.

Теперь, чтобы собрать и откатить к проходу все необходимое, нужен четкий график. Молниями вывести из строя антенны. Затем он в сопровождении жрицы ведет самоходку с бомбами через проход, и они возвращаются. Затем взломать спецхранилище, погрузить содержимое на платформу и одновременно начать выводить самолет. Тед тем временем прихватит автотопливозаправщик на двадцать кубометров. Затем им останется под прикрытием самых сильных заклинаний провести три единицы техники через проход.

— Убирайте антенны! — крикнул Тед. Жрецы исполнили, и с неба на «Айрон крик» обрушился дождь из молний, разом ополовинивший радиоэлектронное оснащение обороняющихся.

Тед прыгнул за руль самоходки. Лимра встала на ступеньку рядом с ним. Пуск движка производился с кнопки, ключа не требовалось. Заряжающая машина под управлением Теда беспрепятственно проехала до прохода. Оказавшись у кочевников, Тед ослеп от резкого яркого солнца и закрыл глаза руками.

— Отгоните от прохода, — крикнул он кому-то, кто стоял поблизости. Он надеялся, что это был Ракх или Каризоах, они точно справятся, и тут же нырнул обратно в темноту. К ним двигались новые патрули. Авиабазу наконец подняли по тревоге, но было поздно. Тед получил достаточно времени. Теперь он разрешил жрице использовать весь магический арсенал, не заботясь о скрытности. Пока жрица, прикрываясь от пуль магическим щитом, разбивала джипы огненными шарами, Тед бегом вернулся к B4.

— Широко выломайте ворота, — приказал он замаскированным жрецам, — и тащите самолет к проходу. Используйте щиты. По возможности самолет не должны повредить.

Вскочив во второй джип, который еще стоял у ангара, он рванул к складу. Лимра оставалась у прохода, отвлекая внимание охраны, группирующейся у гаражей для массовой зачистки территории.

У В3 Тед выскочил и прибежал к главной святыне.

— Выбивайте замок хранилища!

— Мы уже нашли, как его вскрыть, — ответил жрец, и дверь открылась. Резким светом загорелись красные лампы, и сверху на взломщиков пролился слезоточивый газ. К счастью для Теда, жрец был не дурак и в своей жизни повидал всякие ловушки. Щит вовремя закрыл их от газа, а следующее заклинание сдуло газ в сторону.

— Слабая магия, — отряхнулся жрец.

В спецхране лежало четыре готовых к установке в бомболюки Бомбы. Ему нужна только одна.

— Перенесите одну на погрузчик, — приказал Тед и сам рванулся к двери. Оставался заправщик.

Взяв двух жрецов и один из джипов, он добрался до мокнущего под дождем танкера. Только бы полный. Тед бросился к гидранту, попросил свет и отыскал шкалу. Нет, половина, но сойдет. Ключей нет. Даже под козырьком нет.

— Можешь повернуть этот замок без ключа? — Тед запихнул жреца в форме