Оглавление

Пролог. Пепел и кровь

Огонь пожирал плоть, и запах горелого мяса наполнил лёгкие. Мир качался, мутнел, таял, но Верховный маг Кловис Фармонд, ещё держался. С трудом понимая, где заканчивается он и где начинается боль, Кловис, пальцами цеплялся за раскалённые камни пола, оставляя на них обугленные следы кожи.

В центре обширного зала, где прежде императоры венчались на престол, стоял на коленях наследник, Хайрос Винзидер. Он едва дышал, обагрённый кровью, словно сам был жертвенным сосудом, принесённым в дар этому предательскому празднеству. Его грудь вздымалась рвано, глаза — мутные, но всё ещё живые.

Напротив, стоял принц Аллерас. Младший брат. Забвенный. Недооценённый. И потому смертельно опасный. Его лицо сияло странной, болезненной радостью. Он широко раскинул руки, как проповедник, и его голос загремел под каменными сводами:

— Всю жизнь я был твоей тенью. Всю жизнь смотрел, как мне указывают на место, прямо за тобой, брат. Под тобой. Всегда после тебя. Но я больше не в тени! Сегодня моя заря! Сегодня — моё солнце!

Заговорщики завопили, загрохотали оружием о щиты, маги подняли руки, бросая вверх всполохи колдовского огня. Кловис хотел подняться, хотел изрыгнуть в них хотя бы искру, но тело отзывалось лишь болью. Перед глазами плыло лицо давнего врага — Фериллия Рандора, мага огня, того, кто только что сжёг его дотла. Его улыбка казалась вырезанной ножом. За ним, чуть поодаль, стоял тот, кого Кловис не ожидал увидеть. Лорд Дюкон Шатор. Изгнанник. Маг-оборотень, которого Кловис лично вышвырнул из высшей коллегии магов империи. Теперь же, он пристально смотрел на своего бывшего обвинителя, а его бледное лицо напоминало скорбную маску.

Принц Хайрос медленно повернул свою окровавленную голову в сторону Верховного мага. Разбитые губы прошептали слова, и струйка крови полилась изо рта несчастного наследника империи:

— Обещай мне…

Принц Аллерас шагнул к старшему брату и поднял отцовский меч. Меч самого императора, ещё недавно сиявший в руках Хайроса. Сталь сверкнула в отблесках магического пламени, и звук удара о плоть прозвучал гулко, рассеиваясь по широкому залу.

Хайрос захрипел и обмяк. Его кровь медленно расползлась по каменным плитам, словно печать, которой брат заверил свою измену.

В тот же миг двери зала разнесло ударом. Ворвалась Императорская гвардия, те, кто ещё не присягнул предателю. Их чёрные доспехи сияли в алом свете пожарища, клинки вонзались в плоть заговорщиков, и вопли смешивались с треском магии. Разгорелась схватка, безжалостная и беспощадная.

Кловиса подняли на руки. Сквозь дым и кровавую мглу он распознал знакомое лицо, уверенное и сочувствующее; а также глаза, полные ярости и сострадания. Мордвид Ауман, маг-лекарь императора и близкий друг Верховного мага.

— Держись, Кловис, — прошептал он, перетягивая его грудь ремнём. — Ты ещё нужен.

Бывший Верховный маг сжал руку лекаря, едва удерживая сознание. Губы потрескались, но слова всё же сорвались:

— Клянусь… они заплатят. Каждый из них…

Они вырвались из зала, оставив за спиной дымящийся ад, где рождалась новая власть. Но в сердце Кловиса уже горел иной огонь. Не их пламя, а его собственный. Огонь возмездия.

Побеждённые маги и гвардейцы выбрались в узкий проход, ведущий прочь из зала, и сразу же утонули в темноте. Каменные коридоры под дворцом были старше империи, пахли плесенью, гнилью и старыми костями. Лишь свет факелов в руках гвардейцев отгонял тьму.

— Быстрее! — прорычал один из них, широкоплечий сержант, — они будут гнаться.

«Будут?» Уже гнались. Кловис слышал это: топот сапог, звон стали, визг магии, царапающей стены. Аллерас не оставит живых. Никого.

Кловис спотыкался, ноги не слушались. Каждое движение отзывалось болью, словно он всё ещё горел. Мордвид поддерживал его под руку, почти тащил. Его лицо было каменным, но руки дрожали. Он не был столь искусным и опытным воином, но шагал так уверенно, будто сам хотел драться.

— Левый проход! — крикнул другой гвардеец. — К восточным казематам!

Они свернули. И тут позади раздался визг, и коридор полыхнул оранжевым светом. Пламя пронеслось по стенам, облизывая камень, словно неестественное существо.

Заговорщики. Маги Аллераса.

— Щиты! — рявкнул сержант.

Гвардейцы сомкнули ряды, подняли щиты, и огненный поток разбился о железо, осыпав их раскалёнными искрами. Кто-то закричал, но строя не прорвал. В ответ блеснули мечи, и двое ринулись назад, прикрывая отход.

Кловис же… пытался собрать силы. Остатки магии трепетали в нём, как угли в почти потухшем костре. Но угли можно раздуть. Пусть хотя бы на миг.

Он поднял руку, сжатую в кулак, и прошептал слова, от которых когда-то дрожали армии. Сейчас же они сорвались с губ слабым шёпотом. Но этого хватило. В воздухе завыл холод, и стена инея пролегла меж ними и преследователями. Их огонь ударил в лёд, взорвался паром. На несколько мгновений, они выиграли путь к спасению.

— Ты всё ещё жив, старый упрямец, — прохрипел Мордвид, стиснув зубы, таща Кловиса дальше.

— И буду жить, — выдохнул Кловис. — Пока не увижу его голову на пике. Но друг мой, где же дитя?

— Наши люди успели прорваться сквозь главные ворота, — Мордвид дал себе отдышаться. — Ребёнок у них, но нужно спешить.

Гвардейцы молчали. В их глазах, в прорезях шлемов, отражалось всё: и ужас, и решимость, и пустота. Они потеряли императора. Потеряли наследника. Потеряли дворец. Но не лишились воли резать глотки каждому предателю на пути.

Они мчались по коридорам, и казалось, что стены сами сжимаются, глотают их, выталкивая вглубь земли.

Впереди показалась тяжёлая дверь, из многих слоёв железа, обитая шипами. Тайный выход. Кловис знал его, как знал каждую трещину этих подземелий. Но прежде, чем они добрались, тьма впереди ожила. Там уже ждали.

Из мрака шагнули фигуры в чёрных плащах. Их глаза светились зловещим огнём, в руках клинки, окутанные мраком, словно сама ночь воплотилась в сталь.

— О, Кловис Фармонд, — едкий голос разнёсся по коридору. — Ты должен был умереть там, в зале. Но раз уж судьба подарила нам встречу… мы закончим начатое.

Кловис сжал зубы, с трудом подняв руку. Мордвид держал его, гвардейцы строились рядом. Кровь капала на камень. Сердце билось в оглушающем ритме.

Смерть шагала навстречу.

И умереть здесь, в бою, он был бы совсем не прочь. Но только не сегодня.

Железо звякнуло о камень, когда первый из магов-убийц в плащах, метнулся вперёд. Быстро, слишком быстро. Его клинок рассёк воздух, и ближайший гвардеец едва успел подставить щит. Удар пришёлся с такой силой, будто сама ночь, тяжёлой поступью врезалась в железо. Щит треснул, и рослого рыцаря отбросило назад, к стене, где он захрипел, кашляя собственной кровью.

Второй убийца шагнул вперёд, протянул руку, и воздух прорезала тень, длинная и острая, как копьё. Она пронзила ещё одного гвардейца насквозь, пригвоздив к камню. Он закричал, дико и отчаянно, пока не захлебнулся в окровавленных криках.

— Замкнуть строй! — рявкнул сержант.

Оставшиеся сомкнулись вокруг Кловиса и Мордвида. Сталь вспыхнула в отблеске факелов. Они бросились в бой, зная, что уже нет пути назад.

И тесный коридор наполнился звуками: глухим стуком ударов, визгом металла, треском костей. Здесь не было места для красивых и изящных боевых приёмов. Только удары по ломающимся коленям, клинки, вонзающиеся в животы, и пальцы, вырывающие глотки.

Кловис, шатаясь, прижал руку к груди и попытался собрать остатки магии. Он втянул воздух, пропитанный гарью и кровью, и выплюнул слово, старое, как сама Империя.

С потолка сорвалась глыба камня и раздавила одного из врагов. Его тело содрогнулось, как тряпичная кукла, и из-под камня вытекла чёрная жижа вместо крови. Остальные загорелись ненавистью, но на миг дрогнули.

Сержант, воспользовавшись этим мигом, ударил стоявшего рядом убийцу мечом в шею. Тот захрипел, выронив свой клинок. Мордвид, чьё лицо было белее мела, схватил упавшее оружие и вонзил его в другого. Его руки дрожали, но глаза горели, словно не у лекаря, а зверя, прижатого к стене.

— Кловис, держись! — заорал он так, будто хотел перекричать саму смерть.

И Кловис держался. На одних обрывках силы, на ярости, на клятве, что не сдохнет здесь, среди плесени и камня.

Заговорщик метнулся к нему, замахнувшись клинком. Кловис едва поднял руку, и из неё вырвался слабый, жалкий разряд молнии. Но его было достаточно: струйка молнии содрала мясо с его лица и отбросила назад. Сержант закончил дело, вогнав клинок ему в рот.

Когда последний из убийц рухнул, коридор стих. Лишь капли крови падали на камень, гулко, словно отсчитывая время.

Живых осталось четверо гвардейцев. Все в крови, чужой и своей. Мордвид едва дышал, но всё ещё сжимал клинок, будто боялся его отпустить.

Сержант сплюнул сгусток крови:

— Дверь. Живее. Пока новые не пришли.

Они добрели до тяжёлой железной двери. Гвардейцы врубились плечами, ломая засов. Металл дрогнул, и дверь открылась. В лицо ударил ночной воздух: холодный, пахнущий дымом и свободой.

Кловис шагнул наружу, моргая, словно впервые увидел звёздное небо. Где-то позади дворец пылал, и над его башнями вздымалось зарево, освещая ночь, как костёр, на котором горела сама Империя.

Он сжал кулаки, чувствуя, как в них догорают остатки магии.

— Это только начало, — прохрипел Верховный маг. — Я вернусь. За него. За всех.

И ночь ответила ему тишиной.

Голоса пепла.

Принц Аллерас сидел на троне, который ещё пах мёртвым братом. Его руки покоились на подлокотниках, и пальцы лениво барабанили по золоту, будто по крышке гроба. Длинные белые волосы переливались зловещим светом, а красные глаза сияли искрами огоньков. Перед ним стояли заговорщики: в крови, с дымом и кровавыми пятнами на плащах, но с улыбками на лицах. Победа пахла для них сладко, как свежая кровь.

— Империя увядала на глазах, — тихо пропел Аллерас, но в зале его голос звучал громче, чем ревущий шторм. — Отец превратил её в гробницу, а брат в цирк. Но я… Я сделаю её несокрушимым клинком.

Он поднялся. Тень от его фигуры вытянулась по мозаичному полу, заливая лица тех, кто смотрел на него снизу-вверх.

— Сегодня вы — мои глаза, мои руки, моя кровь. Завтра, присоединятся остальные. Кто преданнее. Кто сильнее. И поднесут к моим ногам всё что имеют. Такова цена моего мира.

Фериллий Рандор, его новый Верховный маг, слегка обугленный, со следами недавнего сражения, и всё же ликующий, склонил свою лысую голову, обрамлённую густой чёрной бородой. Пламя, вырывавшееся из его пальцев, играло в воздухе, словно голодные змеи.

— А те, кто убежал? — спросил один из воинов. — Гвардейцы. Верховный маг. Они всё ещё живы.

Аллерас улыбнулся. Эта улыбка была лишена тепла, лишь сверкнули оголённые клыки.

— Пусть бегут. Пусть хоть собирают армии и клянутся в отмщении. Чем больше надежды они соберут, тем вкуснее будет, когда я их отниму.

Он опустился обратно на трон и взял в руки меч отца, окровавленный, ещё не очищенный от крови брата.

— Сегодня умерла старая Империя Винзидеров, — произнёс он, с наслаждением облизывая губы. — Завтра родится моя.

В зале раздался рёв: заговорщики били оружием о пол, возгласы множились, как крики в склепе. А принц-братоубийца закрыл глаза и услышал в этом гуле то, что хотел. Не радость, не преданность. Но страх. Его настоящий венец.

Искра во тьме.

Ночь разорвал раскат грома, и небеса пролились на землю тяжёлым, бесконечным дождём. Вода стекала по стенам горящего замка, смывая копоть, кровь и пепел, но не способная смыть того, что уже свершилось внутри.

Из чёрной пасти сточного канала, под корнями старых стен, выполз мальчик. Худой, с длинными спутанными волосами, мокрыми и липнущими к лицу. Его рубаха разорвана, кожа в грязи и крови, глаза пустые, слишком взрослые для ребёнка.

Он кашлял, захлёбывался, но встал, отталкиваясь трясущимися руками от мокрой земли. И пошёл. Сам не зная куда. Лишь прочь, подальше от огня, криков и грохота битвы. Босые ноги вязли в грязи, но он снова и снова выдирал их, цепляясь за каждую кочку.

Где-то позади рушились башни. Пламя грызло небо, смешиваясь с грозой. Замок, могучий тёмный гигант, умирал.

А дождь шёл и шёл. Он смывал кровь с его лица, скрывая следы в грязи. Будто сама ночь укрывала беглеца, пряча от глаз тех, кто искал бы его.

Мальчик упал, но поднялся. Его дыхание сбивалось, руки дрожали, но он всё ещё шёл. Один, среди безликой тьмы.

Может, он бежал к свободе. Может, в пасть новым хозяевам. Он не знал. Но шагал, пока в груди ещё теплилось сердце.

И дождь глушил его шаги. Глушил память и весь его маленький мир.

Только где-то далеко, за стенами тучи и пепла, кто-то клялся в мести. Кто-то ковал будущее. И судьба Империи, уже обагрённая кровью, сплеталась в новый узор.

В этот час, мир принадлежал предателям.

Но будущее шло по грязной дороге. Маленькими, сбивчивыми шагами.

Глава 1.Чёрный ворон

Дождь не утихал уже третью ночь. Он стекал по крышам, забивал стоки, превращал улицы в грязное месиво, в котором захлёбывались крысы и пьяницы. Город спал вполглаза, то ли под властью страха, то ли просто от усталости.

На перекрёстке, где фонари чадили копотью и улицы глохли под хлёсткими потоками дождя, стоял человек в чёрном.

Альфред Рейн. Двадцать два года, и ни одного лёгкого дня в жизни. По крайней мере, сколько он себя помнил.

Его плащ, промокший до нитки, тяжело висел на плечах, но он не замечал. Суровое лицо, чёрные волосы, тёмные глаза, в которых свет фонарей тонул, как в бездне. Аура отталкивала: прохожие, даже пьяницы, спешили обходить его стороной, будто за его спиной стоял сам мрак.

Если приглядеться, на груди зиял старый герб. Ворон с распахнутыми крыльями. Потёртый, едва различимый, но всё ещё живой символ. Символ того, что некогда было честью, а теперь стало клеймом.

Он ждал.

Тяжёлые шаги раздались в переулке. Трое. Нет, четверо. Слишком шумные для наёмников. Слишком уверенные для нищих.

Альфред скосил глаза. Тени вынырнули из мрака, окружая его. Люди в серых плащах, с кривыми ножами. Улыбались, как шакалы.

— Ну что, ворон, — сказал один, шрам пересекал его лицо, — в одиночку гуляешь? Плохо кончают те, кто носит чужие гербы. Особенно здесь.

Альфред не двинулся. Его взгляд обжёг того, кто сказал, заставив замолчать на полуслове.

— Герб мой, — ответил он тихо. Голос звучал сухо, как пепел. — А вот жизнь твоя — лишняя.

Ножи сверкнули, тени рванулись. Дождь заглушил звуки.

Через миг первый рухнул, держась за горло. Второй получил удар кулаком в челюсть, и кости хрустнули, как сухие ветки. Третий завыл, когда железные наручи врезались ему в лицо. Четвёртый попытался сбежать, но «ворон» уже поймал его цепким крылом.

Чёрная перчатка сомкнулась на затылке. Удар о стену. Второй. Третий. Глухой треск. Тело сползло вниз, оставив кровавый след, который дождь немедленно начал стирать.

Альфред выпрямился. Вдохнул воздух, пропитанный мокрым камнем и кровью. Его плащ снова колыхнулся на ветру.

— Империя гниёт, — пробормотал он, больше себе, чем мёртвым. — Как и всё что у неё внутри.

Он поднял воротник и шагнул дальше, в темноту, где его ждал новый день. Или новая бойня.

Только дождь сопровождал его, как вечный спутник всех идущих по дороге мрака.

Переулок вонял мочой, гнилью и потом. Дождь не смывал эту вонь, а будто разносил её, заставляя стены домов плакать грязью. Где-то глубже, за кривым навесом и ржавой вывеской, горел фонарь. Там и был его наниматель.

Старый дом, покосившийся, но с дверью из крепкого дуба. За дверью человек, что знал цену каждому удару и каждой капле крови.

Альфред толкнул дверь и вошёл.

Комната встретила его теплом и дымом. За столом сидел Картран, невысокий, плотный, с лицом, похожим на высохший лимон. Глаза у него были водянистые, но внимательные, как у паука. На столе лежали карты, кружка эля и нож, вонзённый в доску по самую рукоять.

— Ах, ворон, — протянул он, криво усмехаясь. — Ты вовремя. Дело есть.

Альфред молча сбросил капли с плаща.

— Лесные псы, — продолжал Картран. — Разбойники. Грабят караваны на восточной дороге. Люди жалуются. Дорога пустеет. А это — плохой знак для нас всех.

Он потянулся за кружкой, сделал глоток и ткнул пальцем в сторону. Из угла поднялись люди. Семеро. Разные, но одинаково неприятные.

Высокий рыжий с перебитым носом, ухмыляющийся, будто уже делил чужие кошельки. Бледная женщина с косой до пояса и глазами, холодными, как ножи. Двое братьев-близнецов с одинаковыми шрамами на щеках. Толстый, с медным молотом за плечами. И ещё двое, молчаливые, тени без лиц, но с длинными клинками за поясом.

— Эти милые ребята пойдут с тобой, — сказал Картран. — Один ты там не справишься. Слишком много тех собак в лесу. Но добыча, что найдёте при них… можете поделить между собой. Мне нужны только головы.

Слова повисли, как петля. Альфред взглянул на «напарников». Те разглядывали его не как товарища, а как соперника. Слишком цепкие глаза, слишком лёгкие ухмылки. И едкий запах ножа за спиной.

— Справимся, — тихо сказал Альфред, оглядывая компанию. — Лишь бы цена того стоила.

Картран улыбнулся, но в его улыбке не было тепла.

— Вот и ладно. Тогда ступайте. Дождь смоет ваши следы.

Они вышли в ночь. Город остался позади, только мутные огни фонарей маячили на горизонте. Лес впереди поднимался стеной, чёрной, шумной, колышущейся от ветра.

Семеро переговаривались, насмехались друг над другом, точили ножи на ходу. Лишь Альфред шёл молча, его потёртый герб, ворон с распахнутыми крыльями, блеснул под дождём.

Тревога грызла его нутро, но он отталкивал её прочь. Он старался не верить предчувствиям. Лишь шёл вперёд.

А дождь лил, как будто хотел смыть их всех: и лесных разбойников, и тех, кто идёт за ними.

Дорога становилась уже, пока наконец не растворилась среди густых елей. Под ногами чавкала грязь, дождь бил по капюшонам, хлестал по лицам.

Семеро переговаривались громко, как будто не боялись, что их услышат. Вскоре разговор обернулся на Альфреда.

— Ты всё молчишь, ворон, — ухмыльнулся рыжий с перебитым носом. — Откуда такой? Из армии? Или из воровской шайки?

— Не твоё дело, — бросил Альфред.

— Эй, да он у нас вежливый, — протянула бледная женщина с косой. — Может, у него язык отсох?

Альфред взглянул на неё. Взглядом, холоднее самого дождя.

— Я пришёл работать. Не болтать.

— Не горячись, парень — обнажил в усмешке кривые зубы рыжий. — Мы все тут друзья.

Смех, перешёптывания. Братья переглянулись. Толстяк плюнул в грязь.

Но вскоре разговоры стихли. Наёмникам наскучило долбиться об каменную стену. Они пошли молча, но их глаза, цепкие, внимательные, то и дело скользили по Альфреду.

Он шёл чуть впереди, прислушиваясь. Лес жил своей жизнью: ветер трепал ветви, где-то ухала сова, вода капала с листвы. Но ни единого человеческого голоса, ни одного костра вдалеке.

Пусто. Слишком пусто.

Альфред остановился.

— Здесь никого нет.

— Ошибаешься, ворон, — раздался, едва сдерживающий смех, голос за спиной. — Они пришли.

Альфред медленно повернулся. Семеро стояли полукругом. Но ни один не смотрел в лес. Все только на него.

Улыбки. Холодные, хищные.

— Видишь ли, — сказал рыжий, доставая нож, — по правде, платят нам не за разбойников. А за твою глупую голову.

Женщина с косой усмехнулась:

— Но ты, похоже, и сам это учуял. И всё равно пришёл. Болван.

Мгновение, и сталь сверкнула.

Альфред рванулся первым. Его кулак встретился с лицом рыжего, и тот рухнул, разбрызгивая кровь по грязи. Но остальные уже были готовы. Молот и клинки врезались в него. Металл рассекал плоть Альфреда, хрустели кости.

Он бился, как зверь. Клинок в его руке рубил без пощады. Первый — перерезанное горло. Второй — грудь, разрубленная до сердца. Братья-близнецы пали почти одновременно, один с криком, другой с открытым ртом, не успев закричать. Женщина с косой метнулась к нему, но он схватил её за волосы, притянул к себе и вогнал сталь под рёбра.

Пятеро легли в грязь. Дождь смывал их кровь в почву.

Двое оставшихся двигались слаженно, как опытные палачи. Толстяк ударил молотом Альфреду в бок, рыжий полоснул по плечу. Альфред рухнул на колено, но рванулся вперёд, вцепившись в толстяка. Они повалились в грязь, бились, пока рыжий не вогнал нож в его спину.

Боль вспыхнула, как пламя. Альфред дёрнулся, вырвал нож из спины и полоснул им по горлу рыжего. Тот отшатнулся, зажимая рану.

Но сил больше не было. Клинки воткнулись снова. Грудь. Живот. Спина. Мир поплыл.

Те двое ещё дышали. Рыжий, зажимая рассечённое горло, сорвал с Альфреда плащ, плюнул ему в лицо:

— Сдохни в грязи, ворон.

Они исчезли в ночи, оставив его умирать.

Альфред стоял на коленях. Кровь заливала руки, смешиваясь с дождём. Грудь горела, дыхание рвалось, взгляд мутнел.

Он поднял голову к чёрному небу, будто хотел что-то сказать, и рухнул лицом в землю.

Сознание погасло.

Но глубоко внутри, под слоями боли и тьмы, что-то тлело. Сила. Не обычная. Не человеческая. Та, что не даёт ворону умереть, даже если его крылья перебиты.

Тьма не отпускала его долго. Она была вязкой, липкой, как смола, и звала глубже, туда, где всё тихо и спокойно. Там не было боли. Не было криков. Не было памяти. Только тишина.

Но вороны не спят в могилах.

Он вдохнул резко, будто ледяной нож пронзил лёгкие. Воздух ворвался в грудь вместе с болью. Болью, такой, что хотелось снова уйти в чёрную тьму и больше не возвращаться.

Альфред открыл глаза.

Над ним висели ветви елей, тяжёлые от дождя. Ночь сменилась серым рассветом, но дождь всё ещё лил, монотонный и бесконечный. Грудь горела, живот был пробит насквозь, плечо рассечено до кости. Тело — одно сплошное месиво.

И всё же он дышал.

С усилием он перевернулся на спину. Руки дрожали, пальцы скользили в грязи, смешанной с его кровью. Он посмотрел вниз, раны были смертельные. Любой другой давно бы окоченел в этом лесу. Но мясо на его груди уже медленно стягивалось, словно невидимые нити шили плоть обратно. Кровь переставала течь. Дыхание становилось глубже.

Боль не уходила, нет. Она оставалась, жгла, кромсала, но вместе с ней шло и другое, странное, дикое ощущение. Сила, будто не его собственная, словно сама смерть пыталась удержать его, но он срывал её пальцы.

Альфред зажал зубы, стиснул землю и выдохнул сквозь кровь:

— Ещё не время.

Он поднялся на колени. Ворон на его груди, герб, изрезанный и залитый кровью, всё ещё был с ним.

Тела предателей валялись неподалёку. Пятеро, убитые его рукой. Лица перекошенные, оскаленные. Дождь потоком лился на них, но не смывал мерзости.

Альфред вытер рот тыльной стороной ладони, оставив кровавую полосу.

— Сначала вы, — хрипло сказал он мёртвым. — Потом те двое. А следом и главная добыча.

Он поднялся. Каждое движение отзывалось огнём внутри, но он стоял. Жив.

Лес шептал ветвями, дождь глушил шаги. Мир будто ждал, что он сделает первый взмах крылом.

И он сделал.

Он пошёл дальше в лес, уже без спутников. Но с яростью, которая была крепче любого клинка.

И где-то впереди те двое, что бежали. Те, кто видел, как он падает. Те, кто будут не первыми, и не последними свидетелями того, что ворон не умирает.

Глава 2. Инквизитор

Колёса глухо стучали по камням. Дорога уходила всё дальше на север, в земли, где суровые ветра резали лицо, где леса были темнее, чем в остальной Империи, и где в каждой тени виделся заговор.

В тяжёлой чёрной карете сидел Леон Клотер, молодой имперский инквизитор. Его короткие белые волосы были безупречно зачёсаны набок, а чёрный плащ с белыми вставками идеально лежал на плечах. Он читал донесение, ровным взглядом скользя по строчкам, словно по мёртвым телам.

Рядом, на скамьях, сидели его спутники.

Лорд Тюрил Клотер — худой, болезненного вида, но с глазами, которые видели слишком многое. Он мрачно постукивал пальцами по подлокотнику. Когда-то викарий, ныне советник племянника.

Аргидий — массивная фигура в красном, с маской и широкополой шляпой. Его дыхание сквозь железо звучало как приглушённое рычание. Он перебирал тяжёлую плеть, будто молился, а может, предвкушал.

Сир Оберон Сиас, «Чёрный дракон», громоздился, занимая полповозки. Его огромные руки были покрыты старыми шрамами, глаза ледяные, с искрами животного. Его смех, глухой и хриплый, разносился внутри, когда он слушал рассказы о том, как местные дворяне «встречают» имперских сборщиков податей.

— Север всегда был гнилым, — пробасил Оберон, вытирая рот рукавом. — Дворы в сговоре с королями за горами. Псы, что ждут, когда хозяин подаст им кость.

— И хозяином они видят не Императора, — прошипел Аргидий сквозь маску. — Неверные. Еретики. Все они. Их дома нужно обратить в пепел.

Леон отложил бумаги. Его голос был спокоен, почти мягок, но в нём не было ни тени тепла:

— Поспешные выводы хуже измены. Мы едем за правдой, а не за костями.

В повозке повисла тишина. Даже Оберон хмыкнул, но замолк.

К полудню отряд остановился. Сотня воинов раскинула лагерь, маги ставили охранные печати.

Леон вышел из повозки и поднялся на холм. Ветер бил ему в лицо, острый, как лезвие. Перед глазами открывался север: далёкий город внизу, его крыши укутаны серым дымом, стены тонули в сумраке. А за ним горы. Чёрные, заиндевелые, словно из самих костей мира. Они давили на взгляд, обещая смерть тем, кто рискнёт идти дальше.

Он стоял, глядя вдаль, руки сложены за спиной.

Через время к нему подошёл Тюрил. Его фигура тянула за собой тень, глаза смотрели устало, но пронзительно.

— Снова любуешься холодной красотой, — сказал он, остановившись рядом.

— Как бы странно ни звучало, — ответил Леон, — но есть в этих мрачных краях что-то чарующее.

Тюрил кивнул, в молчаливом согласии, и они уже вместе стояли, оглядывая чёрные горные вершины.

Леон помолчал ещё немного, и затем тихо спросил:

— Дядя. Что ты чувствуешь, глядя на меня?

Тюрил нахмурился.

— Это странный вопрос.

— Странный, но честный. — Леон повернулся к нему, и в его взгляде было больше льда, чем в северных горах. — Что чувствует брат, зная, что его сестра была вынуждена лечь под Императора? Что её гордость сломали? Что я — незаконный сын, пятно на её крови и позор на вашем доме?

Тюрил долго молчал. Ветер трепал его короткие тёмные волосы с проседью. На его лице не было ни гнева, ни жалости, лишь утомление человека, который прожил слишком долгую жизнь среди яда и теней.

— Чувствую, — наконец сказал он, — что Император взял то, что хотел. А моя сестра заплатила за это. И что ты — не её позор. Позор — его.

Леон прищурился.

— Ты говоришь это, потому что любишь меня? Или потому что боишься, что однажды я спрошу ещё прямее?

Тюрил посмотрел ему в глаза.

— Я говорю это, потому что ненавижу ложь. Ею пропитано многое в нашей империи, включая и эти края. Но в тебе её нет. Как нет и чувства стыда, и позора в моём сердце, когда я смотрю на тебя.

Они стояли молча. Внизу дымились костры лагеря, над ними кружили вороны.

Леон снова посмотрел на город. Его рука медленно сжалась в кулак. В воздухе мелькнула едва слышная искра, тонкая, как паутина молнии.

— Значит, север ждёт очищения. — Его голос был твёрд. — И мы принесём его.

Леон спустился с холма, и спустя время их повозка медленно двинулась к северному городу. Городские стены, мрачные и серые, сливались с дождливым небом. Каменные башни увенчаны черепичными крышами, сквозь которые пробивался серый туман.

На узких улицах их встретили не приветствия, а холодные взгляды. Дети торопливо юркали за углы, женщины молча захлопывали ставни, будто само их присутствие было дурным предзнаменованием. Ворота, ещё утром распахнутые для купцов, теперь держались нараспашку неохотно, словно под тяжестью невидимого страха. Каждый шаг повозки отдавался гулким стуком по мокрой брусчатке.

— Смотрите-ка, — протянул Оберон, щурясь на закрывающуюся дверь ближайшего дома. Его плечи едва помещались в тесном пространстве повозки — Как крысы при свете фонаря. Стоило нам показаться, и все по норам. Любопытные… но слишком пугливые, чтобы подойти ближе.

Аргидий, укутанный в багряные одежды, скрестил руки на груди и процедил сквозь зубы:

— Они чувствуют вину. Кто боится правосудия, тот его достоин. Простые люди не стали бы отводить глаза, увидев слуг Императора.

— Простые люди, — хрипло отозвался Оберон, — Эти людишки слишком долго не чувствовали на себе сапога настоящей власти. Пусть их сердца хорошенько пропитаются страхом. Мне этот запах уж точно по душе.

Тюрил откинулся на сиденье, не спеша, и его спокойствие резало по контрасту с чужой горячностью. Он изучал лица прохожих долгим, проницательным взглядом.

— Их можно понять, — произнёс он холодно. — В эти края давно не заходили представители столицы. Они не знают, что мы ищем. Не ждут от нас добра. И, если честно… я бы на их месте тоже насторожился.

Леон сидел рядом, молчаливый, стиснувший плащ так, что костяшки побелели. Его взгляд скользил по тёмным окнам, по теням, прячущимся за занавесками. Каждый быстрый жест прохожего казался угрозой. В груди щемило от неуверенности, но на пальцах заиграла тонкая, едва видимая искра молнии.

Аргидий резко выпрямился, глаза его вспыхнули праведным жаром.

— Но не нам быть снисходительными! Заговоры не возникают сами по себе. Их лелеют. Выкармливают. И те, кто носит в сердце предательство, должны узнать страх Божий и карающую руку Империи.

— Ох, началось, — протянул Оберон с ленивой усмешкой. — Опять твои проповеди. Вот скажи честно: ты хоть раз видел, чтобы фанатизм остановил преступника? Меч и огонь, вот что люди понимают без переводчика. Действовать нужно быстро и жёстко, и у местных больше не возникнет соблазна играть в мятежников.

Тюрил, наклонился вперёд, чтобы его услышал только Леон. Голос его был мягок, но твёрд.

— Не бери близко к сердцу. Эти двое вечно спорят: один ищет еретиков под каждым камнем, другой мечтает всех камнями же и забросать. Ты же, подумай своей головой. Будь внимателен. Мудр. Спокоен. И если придёт время проявить жёсткость, покажи её ровно настолько, сколько необходимо, не более.

Леон кивнул, не отвечая. Его взгляд поймал на стене следы былых пожаров, потемневшие камни, обугленные балки. Город дышал ранами прошлого и ждал новых.

Сквозь стук колёс и ритм дождя он прошептал:

— Здесь царит холодная тьма.

Сквозь дождь, смывающий следы на улицах, Леон видел не только хмурый город, но и грядущую войну: тихую, холодную, скрытую, которая таилась в каждом углу. И впервые он почувствовал, что его молодость не оправдание, а испытание.

Повозка скрипнула и остановилась у главных ворот города. Леон с лёгкостью спрыгнул на мокрую брусчатку, скользя в потоке дождя. Его свита последовала за ним, плечом к плечу, словно единый клинок.

На площади их встретил старый стражник с побледневшим лицом, держа в руках длинный посох. За ним, на возвышении, стояли городские советники: двое пожилых мужчин в строгих серых одеждах и одна женщина с холодными глазами, держащая руки сцепленными перед грудью.

— Инквизитор Клотер, — произнёс старший из советников с лёгкой дрожью в голосе. — Мы… рады вашему прибытию. Северные земли ждут вашей… мудрости.

Леон не улыбнулся. Его взгляд, острый и холодный, прошёлся по каждому, кто стоял перед ним. Внезапно казалось, что даже дождь отступил, уступая место напряжению.

— Северные земли ждут… или боятся? — спросил он тихо, но его слова прозвучали, как выстрел.

Советники переглянулись. Женщина на мгновение дрогнула, но быстро вернула себе холодное спокойствие.

— Прошу вас, проходите, не стоит задерживаться долго на этом треклятом дожде.

Главы города, проводили Инквизитора в ратушу. Широкие окна пропускали тусклый свет фонарей, а высокие потолки украшали резные балки.

— Мы разместили вас и вашу свиту в лучших покоях города, — говорил один из старейшин, человек с седой бородой и тяжёлой коричневой мантией. — Можете не опасаться, здесь нет никакой опасности. Всё спокойно.

Леон кивнул, но взгляд его оставался неподкупно строгим:

— Под спокойствием часто скрываются тени, — сказал он ровно. — Я заметил, что имперская подать с северных провинций уменьшилась. Ходят слухи о сговоре с враждебным северным королевством.

Старейшины переглянулись, пытаясь скрыть лёгкое напряжение, но быстро собрались с невозмутимыми лицами.

— Мы уверяем вас, Инквизитор Клотер, — ответил один из них, — что нет и никогда не было такой угрозы.

Леон промолчал, оставив сомнение в воздухе, а его свита расселась по комнатам. Ночь накрыла город своей тёмной вуалью.

Тихий треск догорающей свечи нарушал тишину покоев. Леон сидел за массивным столом, заваленным донесениями и свитками. Его пальцы ритмично постукивали по краю, глаза бегали по строчкам, но мысли ускользали в сторону. В голове всё ещё звучали слова, сказанные им дяде у холма.

Лёгкий скрип двери возвестил о визите. Вошёл Тюрил, высокий, худой, с осунувшимся лицом, освещённым огнём свечи. В руках он держал книгу в кожаном переплёте, но отложил её на стол, глядя на племянника своим внимательным, всегда чуть усталым взглядом.

— Ты всё работаешь, — произнёс он негромко. — Остальные отдыхают, готовятся к пути, а ты сжигаешь глаза об эти бумаги.

Леон откинулся на спинку стула, провёл ладонью по лицу.

— У меня нет права на отдых, пока враги империи прячутся за чужими улыбками.

Тюрил слегка усмехнулся уголком рта.

— Ты слишком молод, чтобы говорить, как старик.

Некоторое время они молчали. Потом Леон поднял взгляд на дядю. Его красные глаза потемнели, стали серьёзнее, чем обычно.

— Дядя, — сказал он медленно, будто решаясь, — я хотел извиниться. За тот разговор у холма.

Тюрил слегка вскинул бровь.

— Ты имеешь в виду вопрос о своём происхождении и моей сестре?

— Да, — твёрдо кивнул Леон. — Я не должен был касаться этой темы. Особенно так. Это… слишком личное.

Тюрил шагнул ближе к столу, опёрся на него костлявыми пальцами. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнула искра воспоминаний.

— Личное? Возможно. Но я давно привык к тому, что в моей семье личного мало что осталось. Моя сестра была гордой женщиной. Её волю сломали, как ломают кости стальным клинком, и этим клинком стал твой отец. Император взял, что хотел, и никто не смел ему перечить. Я ненавидел его за это.

Он сделал паузу, будто прислушиваясь к себе.

— Но знаешь, Леон… — голос его стал тише. — С тех пор прошло много лет. Я вижу перед собой не тень жестокой воли императора, а молодого человека, который идёт своим путём. Ты не обязан повторять судьбу ни своего отца, ни матери.

Леон сжал кулаки на столе. Его испепеляющий взгляд дрогнул, смягчился.

— Всё же… мне жаль. Если тогда я задел твою память о ней.

Тюрил выпрямился, сложив руки за спиной, и покачал головой.

— Ты не задел. Ты напомнил. И, возможно, это к лучшему.

Некоторое время он смотрел на племянника, словно оценивая его.

— Ты рад, что я рядом? — спросил он, неожиданно для Леона.

— Да, — ответил Леон без тени колебаний. — Рад. И благодарен. Пусть я бастард, и многие в этой империи видят во мне лишь позорный след греха моего отца, но ты… ты всегда относился ко мне как к равному.

Тюрил слегка усмехнулся, в уголках глаз залегли новые морщины.

— Может, я просто слишком стар, чтобы видеть в тебе грехи императора. Я вижу в тебе племянника. И, быть может, человека, которому ещё предстоит изменить эту страну.

Леон молчал, опустив глаза. Между ними повисла тишина, не давящая, а словно освобождающая.

Наконец, Тюрил взял со стола книгу, кивнул и направился к двери.

— Отдыхай, Леон. Тебе ещё понадобится ясный разум в этих краях.

Когда он вышел, Леон на мгновение позволил себе закрыть глаза. Его губы дрогнули в почти невидимой, скоротечной улыбке.

Леон устало провёл рукой по лицу, погасил одну из свечей и начал снимать камзол. В воздухе ещё витали слова дяди, и впервые за долгое время на сердце казалось чуть спокойнее.

Он положил камзол на спинку стула, остался в рубашке, и только начал развязывать ворот, когда едва уловимый скрип заставил его насторожиться. Не скрип дерева, не дуновение ветра, а чужое присутствие.

В следующее мгновение окно с треском распахнулось, внутрь ворвались три фигуры в промокших плащах. Их движения были резкими и отточенными. С крыши хлынул поток дождя, вместе с каплями воды в покои ворвался запах гари и железа.

— Имперский бастард, — прошипел один из них, поднимая руку. Ярко-оранжевое свечение вспыхнуло между пальцев мага огня. Его заклинание обжигало воздух, готовое сорваться смертоносным пламенем.

Леон отпрянул к столу, схватил кинжал, лежавший рядом с документами, и отразил первый удар, когда огненный снаряд сорвался с руки мага. Половина комнаты вспыхнула пламенем, дерево зашипело, но Леон успел перекатиться в сторону.

Двое других нападавших кинулись вперёд, выхватив клинки. Один ударил в грудь, но Леон перехватил запястье, резко дёрнул и ударил локтем в лицо, выбивая врага из равновесия. Второй разрубил воздух, но клинок лишь разодрал ткань рубашки и рассёк плечо Леона.

Боль отозвалась горячей волной, но Леон не замедлил. Его руки засияли, с треском вырвалась молния, осветив тёмные покои. Электрический разряд ударил в мага огня, сорвав с него крик боли. Плащ загорелся, и фигура рухнула, за бьющимся в конвульсиях телом запахло палёным мясом.

— Один! — коротко выкрикнул Леон и развернулся к оставшимся.

Схватка была быстрой и кровавой. Первый из нападавших получил кинжал в горло, захрипел и замаячил, разбрызгивая кровь по полу. Последний, увидев гибель товарищей, рванулся назад, но Леон, стиснув зубы, метнул разряд молнии, выбивший из него оружие. Мужчина рухнул на пол, держа обожжённое плечо.

Тяжело дыша, Леон шагнул к нему.

— Ты останешься в живых. Но только для того, чтобы рассказать, кто тебя послал.

Он ударил рукоятью кинжала по виску убийцы. Тот повалился, теряя сознание.

Леон провёл рукой по плечу, где тлела неглубокая рана от клинка. На мгновение он сжал зубы, но уже через секунду боль отступила, кожа медленно затягивалась, оставляя лишь след красной полосы.

В этот момент двери распахнулись, вбежали Тюрил, Аргидий и ещё несколько магов. Пламя убитого мага огня освещало обугленные стены.

— Что здесь произошло? — резко спросил Тюрил, мгновенно оценивая картину.

Леон выпрямился, поднял глаза, тяжело дыша.

— То, ради чего мы здесь. — Он кивнул на обмякшее тело пленного. — Теперь у нас будет шанс узнать, кто решился поднять руку на инквизитора.

Тишину нарушал лишь шум дождя за окном и треск догорающего пламени.

С первыми серыми лучами рассвета над городом всё ещё висела тяжёлая мгла. Дождь не прекращался, тонкие струи воды стекали с крыш, превращая улицы в вязкую жижу. Под ратушей, в сыром и тёмном подвале, где каменные стены были испещрены следами ржавчины и плесени, зажгли факелы. Их свет едва разгонял мрак, оставляя лица присутствующих в резких, искажённых тенях.

На деревянном кресле с железными ремнями сидел пленный убийца. Его руки и ноги были надёжно закреплены, плащ сорван, лицо бледное и испитое. Глаза, ещё вчера горевшие злобой, теперь метались в страхе.

Перед ним стояли Леон, Тюрил и Аргидий. В стороне, скрестив руки, молчаливой тенью присутствовали Оберон и ещё двое рыцарей.

Аргидий, облачённый в алый церковный костюм, медленно развернул кожаный свёрток с инструментами. Железные клещи, тонкие иглы, плети с крюками на концах, всё аккуратно блестело в тусклом свете. Священник словно любовался ими, медленно касаясь каждого пальцами в шипастой перчатке.

Пленник тяжело дышал, его кожа давно утратила человеческий цвет, на ней чередовались ожоги, порезы и следы железных когтей Аргидия.

— Признайся, — его голос гулко отразился от каменных стен. — И Господь, возможно, смилостивится над твоей душой.

Пленный прикусил губу, но промолчал.

Аргидий шагнул ближе. Одним движением он вогнал иглу в бедро пленника. Тот вскрикнул, задыхаясь, и дёрнулся в оковах.

— Говори! — рявкнул викарий, изогнув иглу так, что тело бедняги выгнулось в неестественном положении. — Имя. Место. Кто стоит за заговором?

Пленный лишь захрипел, кровь скопилась в уголках его рта.

Леон сжал челюсть, наблюдая. Его лицо оставалось холодным, но пальцы на руках, сложенных на груди, нервно дёрнулись.

Тюрил стоял в стороне, заложив руки за спину. На его лице застыло бесстрастное выражение, но морщины у глаз выдавали усталость и отвращение.

— Он уже на грани, — тихо заметил бывший викарий. — Ещё чуть-чуть, и толку от него не останется.

— Чушь! — отрезал Аргидий, с фанатичным блеском в глазах. — Душа грешника должна быть выжжена, чтобы раскрыть свою гниль!

Леон сидел неподалёку, на тяжёлом дубовом стуле, и пристально наблюдал. Его лицо оставалось непроницаемым, но внутри всё сжималось. Каждый крик пленного отзывался в нём неприятной нотой, которую он пытался заглушить холодным рассудком.

— Мы тратим время, — сухо сказал он, поднявшись со стула и подойдя к пленнику. — Кто заплатил тебе? Имя.

— Я… не знаю… — прохрипел пленник, уже захлёбываясь от боли. — Нам заплатили… много… человек не назвал имени…

Аргидий усмехнулся под маской и взял в руки плеть с короткими цепями.

— Все они так говорят в начале. Но к концу… вспоминают всё.

Удар разорвал тишину. Металл вонзился в плоть, оставив кровавые полосы. Крики убийцы наполнили камеру, эхом отражаясь от камня.

Тюрил стоял неподвижно, его тёмные глаза внимательно следили за процессом. Он выглядел равнодушным, но Леон, бросив взгляд на дядю, заметил напряжённость в его лице.

— Довольно, — сказал Тюрил наконец. — Этот человек уже сказал главное: его купили, и имя он не знает.

— Лжёт, — отрезал викарий. — Нужно ломать дальше, пока не вывернет всю душу.

Леон подошёл ближе к пленнику. Мужчина, истерзанный, с растрескавшимися губами, поднял взгляд, полный отчаяния.

— Клянусь… я не знаю… — прохрипел он.

И прежде чем Леон успел задать новый вопрос, тело пленного содрогнулось в конвульсиях. Дыхание оборвалось. Голова бессильно свесилась на грудь. Он умер, не выдержав боли.

Некоторое время в подземелье стояла гробовая тишина, нарушаемая только треском факелов.

Аргидий тяжело дышал, и, кажется, даже наслаждался моментом.

— Пусть его душа горит в аду, — сказал он негромко, и разочарованно вздохнул, вытирая руки в красную ткань. — Жалкий пёс. Нужно выдрать правду из других. Начнём с чиновников. С них всегда легче, чем с бандитов.

Леон молча отвернулся. Его лицо оставалось каменным, но в глазах промелькнула тень раздражения и холодной ярости.

Но Тюрил поднял руку, прерывая викария.

— Достаточно. У нас есть куда более интересный след.

Все взгляды обратились к нему.

— Ходят слухи, — произнёс он медленно, будто каждое слово весило камень, — что во всём этом может быть замешан лорд Дюкон Шатор.

Имя упало в подвал, словно раскат грома. Даже Аргидий на мгновение замолк.

— Падший маг-оборотень, — пробормотал Леон, вспоминая донесения из архивов. — Его должны были казнить…

— Ему даровали жизнь, — холодно сказал Тюрил. — Пятнадцать лет назад он помог твоему отцу и его сторонникам. Но жадность и безумие не исчезают. Он снова предал империю. Сейчас же он скрывается в крепости на границе. Там, где люди пропадают без следа, а земля кишит тварями, созданными его руками.

Аргидий гулко рассмеялся из-под маски, будто услышав обещание божественного суда.

— Вот кто будет нашей добычей. Вот кому я вырву душу!

Взгляд Леона поднялся, его глаза блеснули.

— Но… — Леон шагнул ближе, растерянность читалась в каждом движении. — Ты уверен? Это не ошибка?

Тюрил приложил ладонь к плечу племянника, мягко, но так, чтобы Леон понял: он говорит серьёзно.

— Уверенность — роскошь. Но выбора у нас нет. Имя Шатора, пока что единственная надёжная зацепка, и, если он действительно связан с заговором, нужно двигаться к нему немедленно. Остальные детали расскажу по дороге, здесь задерживаться нельзя.

— Хорошо. Мы отправимся к Дюкону, — ответил Леон. — Но этот город должен понять: покушение на инквизитора не остаётся безнаказанным.

Леон повернулся к Оберону, стоявшему у выхода, в человеческом облике.

— Сожги ратушу. Пусть огонь очистит этот гнилой приют для предателей.

Оберон кивнул и хитро улыбнулся, а в чёрных глазах сиял зловещий блеск.

К вечеру над городом нависла грозовая туча. Воздух был плотным, влажным, пропитанным тревогой, словно сама земля ожидала беды. Толпа жителей собралась на площади, не решаясь громко говорить, лишь шёпот да редкие детские крики нарушали тишину.

Сначала раздался тяжёлый топот, будто сама земля задрожала. Потом крики ужаса, и в небо, разрывая серые тучи, взмыл чёрный силуэт. Огромные крылья распахнулись, заслоняя солнце. Чёрные чешуйчатые пластины поблёскивали в отблесках факелов. Глаза, горевшие алым пламенем, пронзили ночной мрак.

— Дракон! — истошный крик пронёсся по площади. — Чёрный дракон!

Люди бросились врассыпную, но никто не мог скрыться. Монстр, тяжело взмахнув крыльями, спикировал вниз, и земля содрогнулась, когда огромные лапы ударили по брусчатке. Оберон Сиас, рыцарь и оборотень, в своей истинной форме выглядел как воплощённая кара империи. Его пасть распахнулась, и улицу озарил поток огня.

Пламя охватило ратушу. Дерево и камень треснули, горя изнутри. Огненный вихрь поднялся в ночное небо. Люди кричали, падали на колени, молились, проклинали: каждый по-своему, но страх был един.

На фоне горящего здания, возвышаясь на ступенях, стоял Леон Клотер. Его белые волосы отсвечивали в свете пламени, лицо было спокойным, но глаза жёсткими, исполненными неумолимой решимости. Рядом, в полумраке, мрачно возвышался Тюрил, а Аргидий, словно опьянённый зрелищем, прошептал:

— Так будет со всеми, кто встанет против воли Империи.

Когда крыша ратуши рухнула, в небо взметнулся огненный столб. Чёрный дракон поднял голову, выпустил последний поток пламени, и снова распахнул крылья, уносясь в тьму.

Горожане, лишённые слов, дрожали, понимая, что это предупреждение для всех.

Леон задержал взгляд на пылающем здании, холодно смотря на огонь, отражающийся в его глазах и тихо сказал, так, чтобы слышали только его ближайшие спутники:

— Империя не прощает.

Отряд инквизитора вскоре собрался у выезда из города. Лошади фыркали, воины молча проверяли оружие. Дождь усиливался, впереди тянулись тёмные леса и горы, ведущие к границе. Их ждала дорога к мрачной крепости Дюкона Шатора — месту, где легенды о чудовищах оживали, а сама земля будто отвергала свет.

Леон сел в седло, бросив последний взгляд на горящий город, и, подняв руку, скомандовал:

— В путь.

Глава 3

Холодный ветер пронизывал лес, пробираясь сквозь мокрые ветви и неслышно стелился между чёрных стволов. Альфред, тяжело дыша, брёл по размокшей земле, оставляя за собой неровную кровавую тропу. Его раны начали затягиваться, но слабость всё ещё висела тяжёлым грузом на теле. Каждый шаг отзывался болью, но он шёл, мрачно, стиснув зубы, ведомый одним лишь чувством: жаждой мести.

Вдруг он замер.

Сквозь полог деревьев вдалеке тянулись вверх чёрные клубы дыма, будто сама земля была пробита огненным копьём. Дым исходил со стороны города. Альфред нахмурился.

— Чёрт… — прохрипел он.

Его мысли метнулись к наёмникам, к предательству и к тому, кто за этим стоял. Если двое выживших действительно добрались до города, они непременно потянулись к нанимателю, требовать объяснений или награды. Альфред не собирался позволять им жить дольше.

Он двинулся дальше.

Город встретил его давящей атмосферой. Улицы кишели людьми, толпами, сбившимися на площадях. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то кричал, размахивая руками, пересказывая кошмарные подробности.

— Дракон! Это был дракон! — визжал мужчина с обожжённым лицом.

— Чёрное чудовище спустилось с небес и испепелило ратушу! — воскликнула женщина, обнимая детей.

— Гнев империи! Нас всех сожгут за чужую вину! — проклинал старик.

Но Альфред проходил сквозь толпу, не оборачиваясь. В его голове звучало только одно имя. Того, кто предал.

Он остановился у тяжёлой двери, ведущей в укромное логово его нанимателя. Не