Helena Hunting

Pucked (Pucked #1)

Copyright © 2015. PUCKED by Helena Hunting

© Чамата Т., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Алекс, ты был рядом на протяжении многих книг. Спасибо, что веришь в мои слова и помогаешь справиться с ними, даже когда я паникую.

1. Какого хрена насилие так возбуждает?

Вайолет

Сегодня четверг, часы показывают 6:51 утра, и мне остается каких-то тридцать секунд до потрясающего оргазма. Женщинам стоит брать пример с мужчин. Кого волнует, что по утрам у меня ничего не встает? Это же не значит, что нельзя позаботиться о личных нуждах перед тем, как отправиться в душ. День всегда становится лучше, когда начинаешь его с бокальчика выдержанного оргазма.

Я уже практически на седьмом небе. Каждая клеточка тела пылает, мышцы напряжены, пальцы двигаются с бешеной скоростью, вибратор – господи, спасибо тебе за этот чертов вибратор – упирается туда, куда нужно, и в голове воцаряется блаженная пустота.

И ровно в эту секунду пронзительный голос матери разрушает волшебный момент оргазма, так и не дав толком кончить. Опять она даже не постучала. Как и всегда.

Дело вот в чем: я не живу с мамой. Съехала четыре года назад – в хренов гостевой дом у бассейна. Формально, конечно, он на том же участке, но подразумевалось, что это будет мое личное пространство. Где можно спрятаться от потрясающей матери, для которой, однако, не существует границ.

Дверь в спальню с грохотом распахивается, но я успеваю выключить вибратор и прикрыться одеялом. Влагалище рвет и мечет. Чувство неописуемое. «Возбудим и не дадим», только не для мужиков, а для женщин.

– Мам! – Я натягиваю одеяло повыше. – Ну сколько раз повторять!

– Ты уже давно должна была встать! Пойдем, покажу кое-что. – Она машет руками, вмиг становясь похожей на надувную зазывалу у края дороги. Слишком много энергии в такую рань.

– Я только проснулась. Можно мне прийти в себя пять минут?

Она опускает руки, поникнув, и я бы устыдилась, вот только она без предупреждения ворвалась ко мне в спальню, так что раздражение заглушает все остальное.

– Ну ладно. – Ее уныние, к счастью, непродолжительно. – Сделать тебе кофе?

Мама любит быть полезной, и, хотя я все еще злюсь на нее за вторжение в личную жизнь, обижать ее мне не хочется.

– Давай. – Мне бы в целом спровадить ее из комнаты, но и от свежего кофе не откажусь.

Она выходит и закрывает дверь, оставляя меня в покое. Секунды три я размышляю, не закончить ли начатое, но потом понимаю, что в жизни не кончу, пока мама шарится у меня на кухне. Так что убираю вибратор в тумбочку и иду в ванную мыть руки.

За двадцать два года можно было бы научиться держать мать на расстоянии вытянутой руки, вот только у нее большие проблемы с осознанием личного пространства. На первом курсе универа я отказалась от идеи переехать в квартиру поближе к кампусу. В то время мама с отчимом, Сидни, только сыграли свадьбу и вели себя хуже дорвавшихся до секса подростков. К моему великому сожалению, я натыкалась на них не раз и не два. А на третий чуть совсем не свихнулась.

В качестве компенсации за моральный ущерб смущенный Сидни предложил отремонтировать гостевой домик. Я согласилась, чтобы не тратить несколько тысяч долларов на аренду.

Несколько месяцев назад, устроившись на первую в своей жизни работу, я снова начала подыскивать собственную квартиру – отчасти из-за бесконечных незапланированных визитов матери. Та, разумеется, решила подсобить и отправилась на охоту со мной, попутно рассказывая ужастики а-ля «одинокая белая женщина». Учитывая, что денег мне хватало только на совместную аренду с соседкой, я решила повременить и еще какое-то время пожить в гостевом доме. Но сейчас мне больше не нужно платить за обучение, так что на эту тему можно снова подумать.

Когда руки больше не пахнут влагалищем, я вытираю их о футболку и иду на кухню. Мама сидит за столом и листает один из желтушных журнальчиков, которые она любит читать за чашечкой кофе.

– Тебе не кажется, что они выставляют Бака в слишком уж плохом свете? – Она разворачивает журнал, давая полюбоваться на жуткие фотографии моего сводного брата.

Взяв кружку, я наливаю себе райского нектара и плюхаюсь в кресло напротив.

– Думаю, Бак и без СМИ неплохо умеет подмочить себе репутацию.

Мой сводный брат – та еще шлюха. С другой стороны, я бы назвала так всех профессиональных хоккеистов. Возможно, я перебарщиваю и гребу всех под одну гребенку, но личный опыт подсказывает, что так оно и есть. Единственный хоккеист, с которым я встречалась в прошлом году, точно подходит под описание. Он для меня как Волан-де-Морт: Тот-кого-нельзя-называть.

Третья страница светской хроники за прошлую неделю подтверждает мою гипотезу. Доказательства занимают двухстраничный разворот, где Бак на зернистой фотографии лезет под юбку какой-то девчонки. В кабинке общественного туалета. Такое ощущение, что он пытается одновременно сожрать ее и раздеть – еще и с открытой дверью. Гадость.

В самой фотографии нет ничего удивительного. В интернете с легкостью отыщется сотня подобных. Бак осчастливил своим достоинством половину женского населения континентальной части США – и, пожалуй, парочку дам из Канады. Проблема в девушке, с которой он целуется. Это не просто вешалка, которая повелась на хоккеиста. О нет. Это племянница его бывшего тренера. Ее зовут Фрэн. Она очаровательная девчонка, а благодаря Баку теперь выглядит просто шлюшкой, готовой переспать с любым хоккеистом.

В свое оправдание он сказал, что не знал, кто она такая. Он не очень умный и был в стельку пьян, так что мог ошибиться – что не оправдывает его отвратные похождения. Этот маленький инцидент и послужил причиной его недавнего обмена. Переезд Бака в Чикаго означает, что видеться мы станем гораздо чаще.

– Ну, лично я думаю, что они раздули из мухи слона. Хотя Сидни рад его возвращению. Но я не за этим пришла. – Мама подталкивает ко мне листок бумаги. Присмотревшись, я понимаю, что это билет на самолет.

Хмуро подбираю его.

– Это что? Почему на мое имя? Зачем мне в Атланту?

– Сюрприз! – Мама радостно трясет руками. – Там у Бака первая игра.

– Мам, я не смогу…

– Мы хотим поддержать его всей семьей. Ему нелегко пришлось в последнее время.

– Я не виновата, что Бак не способен удержать член подальше от племянницы тренера.

– Вайолет! – Мама вскидывает брови и поджимает губы, будто в рот ей запихнули лимон. – Какая ты грубая! При чем тут… – Осекшись, она жестом показывает под стол.

– Да при всем. Баку плевать, прихожу я на его игры или нет.

– В прошлый раз он очень расстроился. Вдруг все это, – она кивает на журнал, – как раз потому, что тебя не было?

– Это ты так меня уговариваешь? – Я мрачно смотрю на нее поверх кружки.

– Нет. Просто размышляю. Гипосекстически.

Я давлюсь.

– Гипотетически?

– Я так и сказала.

Поправлять ее так же бессмысленно, как и ругаться. Если мама что-то надумала, предлагать альтернативу – все равно что биться головой о титановую стену: больно и бесполезно. Да, квартиру определенно нужно искать.

Я решаю в последний раз попытаться увильнуть от поездки:

– У меня на выходных работа.

– А вот и нет.

– Откуда ты знаешь?

Мама будто не слышит.

– Такси приедет в шесть.

– У меня рабочий день заканчивается в пять. Мы вообще на игру успеем?

– Рейс завтра утром. – Она стучит по дате на билете, которую я не заметила.

– А. – Ну, вот и увильнула. Видимо, хоккею все-таки быть. Ура.

– Будет весело! По магазинам походим! Ладно, побегу, а то на пилатес опоздаю! – Вскочив, мама вприпрыжку выбегает из дома.

Я смотрю на часы. У меня полчаса на сборы. Схватив журнал, я бросаюсь к тумбочке, забираю вибратор и мчусь в ванную, чтобы помыть его, а потом открываю рекламу молока. Все ради офигенного парня, который его пьет, но по факту выливает стакан себе на грудь. Не знаю, почему это так возбуждает. В конце концов, молоко – не самый сексуальный напиток. Ну да ладно.

Я закидываю ногу на ванну и принимаюсь за дело, поглядывая на молочного парня. Оргазм, который я упустила до этого, сбивает меня с ног на пол, и журнал падает на лицо. Меня это не волнует. Главное, что я кончила.

В итоге дрочка занимает чуть больше времени, чем я ожидала, и на работу приходится ехать в спешке. Как недавняя выпускница экономического факультета Иллинойского университета, работу я получила благодаря стажировке, которую организовал для меня Сидни. Приятно иметь отчима, работающего скаутом в НХЛ. Я же – младший бухгалтер в пиар-агентстве, специализирующемся на – та-дам! – спортивном финансовом менеджменте. Включая инвестирование в пользу профессиональных хоккеистов. Так что хоккей в моей жизни повсюду.

Пока я судорожно перебираю документы, Шарлин, моя подруга и коллега, сидит на краю рабочего стола и попивает кофе.

– Я сегодня никуда не пойду. Слишком много возни со счетами Кунца, – говорю я ей.

– Ты бросаешь меня, потому что хочешь поработать подольше? В пятницу?

– Завтра придется съездить в Атланту на игру Бака. Мама заставила. Нужно же подбодрить мальчика, который свой хер в штанах держать не умеет.

Шарлин смотрит с сочувствием.

– В этот раз совсем жопа, да?

– Без комментариев. Какой же он придурок. В общем, мы улетаем утром, так что нужно заранее подготовиться к понедельнику.

– А там ты поработать не сможешь?

– Мама хочет пойти по магазинам, да и не факт, что время останется. А мне еще сто страниц для литературного клуба читать, а он, напоминаю, во вторник.

Шарлин закатывает глаза.

– Это все Лидия. Давай ее исключим?

– Ты не можешь исключать людей просто так.

– Это с чего бы? Лично я с радостью читала бездуховное порно. Так что прочитаю краткое содержание, и дело с концом.

Идея неплохая. Но я по натуре человек честолюбивый и не могу прийти на собрание, имея лишь смутное представление о книжонке, которую приходится читать из-за Лидии. Лучше я пострадаю, но смогу аргументированно разнести ее в пух и прах.

– Возьму с собой книгу. Вдруг будет время почитать на хоккее.

– Ой, Ви, да ладно тебе. «Чикаго» потрясно идут. Игра будет супер.

– Ага. – Скорее всего, так оно и есть. Только я не разделяю теплых чувств Шарлин ни к самому хоккею, ни к игрокам.

Она с самого детства яро болеет за «Чикаго». Не пропускает ни единой игры и даже участвует в пулах, где можно собрать собственную команду. Как фэнтези-футбол, только с хоккеем.

– Ну ладно! – Шарлин хлопает в ладоши. – Не в этом суть. Ты ведь потом пойдешь к ним на прием, да? А значит, встретишься с Дарреном Вестингаузом.

– С кем?

Шарлин, поджав губы, удостаивает меня высокомерным взглядом.

– Это крайний нападающий «Чикаго». – Она начинает перечислять его статистику; я слышу исключительно «бла-бла-бла». Отключаюсь, пока она говорит, но потом Шарлин спрашивает: – Сфотографируешь его, если будет возможность?

– Во-первых, Шар, у хоккеистов не «приемы», а вечеринки. Во-вторых, я к ним не пойду. Буду работать. – Я хлопаю по папкам на рабочем столе.

– Да ну, блин! – Она оглядывается по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто. Джимми, сидящий за соседним столом, поднимает бровь и указывает на телефон у уха, поэтому Шарлин понижает голос: – Вайолет, серьезно, сходи к ним. Ради меня. Умоляю. Просто сфоткай его, а потом сиди скучай в номере.

– Моя бы воля – отправила бы тебя, а сама бы осталась.

Я могу смотреть хоккей, хотя правила по большей части от меня ускользают. Да, среди игроков есть горячие парни, но на этом их привлекательность заканчивается. Бак, как и единственный хоккеист, с которым я встречалась, – прекрасный тому пример. Он даже не был в НХЛ, просто каким-то придурком из Малой лиги, с которым я решила поискать лучшей доли. Увы, доля вышла такой себе. Мало того, что он оказался ужасен в постели – хорошая фигура не означает соответствующий прибор, – он еще и унизил меня так, что я вряд ли скоро забуду.

– Да ладно, Ви. Никто же не заставляет тебя с ними спать. Можешь просто полюбоваться.

– О да, шлюханы очень заводят.

– Даррен не такой.

Я решаю не спорить.

– Ладно, посмотрю, как получится. Но сильно не рассчитывай.

Все эти вечеринки – шведский стол для игроков, вокруг которых вьются полчища девушек, мечтающих стать десертом.

Шарлин пищит и хлопает в ладоши.

– Ты лучшая!

Я вскидываю руки.

– Ничего не обещаю, но постараюсь.

Шарлин уговаривает меня прерваться на обед, и мы наедаемся до отвала в тайском ресторанчике неподалеку. К счастью, количество съеденных вкусностей мне не мешает, и остаток дня я провожу продуктивно.

К девяти вечера смотреть в экран попросту больно. Живот урчит так громко, что я то и дело оглядываюсь в поисках забредших в офис медведей.

Травиться я решаю фастфудом. По дороге домой съедаю три крошечных бургера и большую порцию картошки фри. Молочным коктейлем приходится, к сожалению, пожертвовать – несварение не очень сочетается с перелетами.

Мама оставила на двери записку: напоминание, что выезжаем мы в какую-то адскую срань – мои слова, не ее. Логичнее всего было бы собрать вещи и завалиться спать, чтобы утром не клевать носом. Вместо этого я переодеваюсь в футболку и любимые трусы-боксеры, вдохновленные «Марвел» – они так приятно сидят, – и сажусь перед телевизором. Но, видимо, засыпаю, потому что в следующее мгновение надо мной уже возвышается мама.

– Вайолет! Ты почему еще спишь? Мы уже десять минут как должны были выехать! Опаздываем на самолет! – Ее пронзительный голос с самого утра – худший будильник.

Я пытаюсь спрятаться под подушкой, но она выхватывает ее.

– Подъем, подъем, подъем! – Мама хватает меня за руку и тянет, насильно поднимая на ноги.

Поскольку с вечера я так и не собралась, я впопыхах забрасываю в чемодан одежду, попутно натягивая джинсы. Лифчик хватаю первый попавшийся: очень кричащий, с леопардовым принтом цвета фуксии и черными кружевными акцентами. Времени искать другой нет, ведь мама привычно стоит у двери, постукивая по ней когтями. К счастью, я не забываю захватить «Историю Тома Джонса», чтобы успеть дочитать ко вторнику.

Чемодан я застегиваю на ходу, потому что мама уже тащит меня к машине, боясь опоздать на самолет. Паникует она зря – всего-то и приходится, что поторопиться в аэропорт, и на посадку мы успеваем.

Сидни – отличный мужик, благодаря которому мы летим первым классом. Кресла просторные и удобные. Воспользовавшись этим, я отключаюсь, пока не приходит стюардесса с напитками. Я прошу принести мимозу – практически апельсиновый сок, – а сама принимаюсь листать хоккейный журнал, позаимствованный у Сидни. Ничего нового. Только сухая статистика да парочка снимков разгоряченных растрепанных хоккеистов.

Бросив журнал, я достаю «Тома Джонса». Может, он меня усыпит. Бесит, что нужно дочитать его ко вторнику. Мне нравится читать. Черт, да я в универе ради удовольствия ходила на пары английской литературы. Книга бы мне и понравилась, может, не прочитай я перед ней кучу веселых и полных секса историй.

Двадцать раз пробежавшись глазами по одному и тому же абзацу, я сдаюсь и до конца полета играю в бессмысленные игрушки на телефоне.

В аэропорту нас ожидает машина – так уж Сидни устроен, – которая отвозит нас в отель. Там же остановилась команда, так что в случае победы «Чикаго» сбежать с праздника не составит труда.

Однако на стойке регистрации возникает небольшая проблема. Сидни забронировал люкс с несколькими комнатами. Я на это не подписывалась: думала, у меня будет свой номер. Прикусив язык, я делаю вид, что меня это не смущает, потому что не хочу показаться неблагодарной – хотя не я уговаривала родителей на внезапную поездку.

Из плюсов – номер просто огромный. В нем есть просторная гостиная и несколько спален, в том числе моя собственная, с отдельной ванной с джакузи. Там-то я и закрываюсь на два часа, отмокая и снова пытаясь читать свою книгу. Потом случайно макаю ее в воду и откладываю сушиться.

Одеться – целое приключение. Собралась я так себе. К счастью, я нахожу черные джинсы, но лифчик у меня только один: тот самый, розовый. С черной толстовкой, которую я надела в самолете, он смотрелся нормально, но я помылась и заново надевать толстовку не собираюсь, поэтому варианта остается два: или светло-розовая футболка, или синяя с пятнами на груди. Приходится обойтись розовой. Натянув ее, я подхожу к зеркалу. О да, леопардовый принт отлично виден сквозь тонкую ткань. Я прикрываю его легким свитером и довольно киваю.

На стадионах очки постоянно запотевают, поэтому я надеваю контактные линзы. Без очков я не так похожу на зануду, а учитывая, что сегодня придется знакомиться с целой новой командой, выглядеть зубрилой мне совершенно не хочется.

К тому моменту, когда линзы наконец перестают выпадать – всего-то с третьей попытки, – у мамы не остается времени поорудовать надо мной тенями. Она большая поклонница синего и постоянно красит меня, как героиню ситкома семидесятых.

Вооружившись шерстяным пальто и закинув на плечо сумку, в которой лежат шарф, варежки, шапка, еще влажный «Том Джонс» и телефон, я на всякий случай проверяю, захватила ли с собой сигареты. На самом деле я не курю. Просто выкручиваюсь с их помощью из неудобных ситуаций, которые случаются часто. Я научилась медленно выпускать дым, чтобы никто не заметил, что я не вдыхаю.

На хоккейной арене полно людей. К счастью, у нас отличные места: у Сидни куча связей, так что попасть в первый ряд не проблема. Я устраиваюсь поудобнее, пользуясь возможностью вытянуть ноги, и наслаждаюсь беспрепятственным видом на центр площадки. Когда на лед выходят «Чикаго», Сидни заказывает нам всем по пиву. Половина трибун взрывается криками, хотя это выездная игра.

Я завороженно смотрю, как игроки легко передвигаются по скользкой поверхности. Сама я боюсь коньков так же, как некоторые боятся змей и пауков. Лезвия на ногах напрягают. Мне даже йога дается с трудом, так что я не горю желанием перерезать артерию в попытке расширить свой спортивный репертуар.

Когда на льду появляется Бак, Сидни подрывается с места, вскидывая кулак в воздух. Бак – настоящий слоняра, как йети. Огромный волосатый йети-шлюхан. По словам комментаторов, Бак – замечательный хоккеист. Тут мне нечего возразить: я видела его зарплату. Если бы он сосал, явно бы не получал таких денег. Их даже опытные проститутки не получают.

Толпящиеся позади девчонки, юбки которых можно принять за ремень, хихикают из-за какого-то Алекса Уотерса. Имя мне смутно знакомо. Они упоминают хет-трик. Видимо, он очень хороший игрок.

Их обсуждение принимает интересный оборот, когда речь заходит о размерах причиндалов отдельных членов команды. Подозреваю, данные они добыли экспериментальным путем.

Когда на лед падает шайба, разговоры о пенисах прекращаются. Команда Бака забивает гол в первые три минуты. Их центральный нападающий поразительно быстрый – я такого еще не видела. Он носится по льду красной молнией. «Чикаго» легко сохраняют преимущество до конца первого периода. За несколько секунд до свистка я бегу вверх по лестнице в ближайший туалет, чтобы избежать толкучки. От выпитого пива мочевой пузырь буквально готов разорваться.

К сожалению, там стоит очередь из женщин, столкнувшихся с тем же, так что приходится стиснуть зубы и не только, дожидаясь, пока освободится кабинка. В итоге путешествие в туалет занимает куда больше времени, чем я ожидала, поэтому возвращаюсь я уже во время второго периода.

А когда добираюсь до своего места, то замечаю, что на льду творится черт знает что. Буквально у меня перед носом. Со смесью ужаса и восторга я наблюдаю, как один из игроков впечатывает другого в прозрачное ограждение. Тот врезается в оргстекло головой, и его лицо спасает только шлем с металлическим забралом.

На мгновение я смотрю прямо в его каре-зеленые глаза – яркий мох со смесью бурбона, – а потом он отворачивается. Ухватив друг друга за форму, они с игроком «Атланты» стаскивают перчатки. Шлемы падают на лед.

Ажиотаж толпы заразителен: все вокруг вопят, и меня так и подмывает к ним присоединиться, но мне не хочется радоваться насилию, так что я держу рот на замке. В такие моменты остро понимаешь, что значит «стадное чувство».

У парня с красивыми глазами явное преимущество. На его спине большими черными буквами написано: «Уотерс». Одиннадцатый номер. Тот самый волшебник, значит? Его лицо встречается с чужим кулаком, но упорство восхищает. Его, конечно, бьют, но и он не сдается.

Вмешиваются судьи: разняв драку, они еще больше раззадоривают толпу, удалив игроков с площадки. Уотерс явно злится, причем не просто, а до бешенства. Добравшись до скамьи, он сбрасывает с себя шлем, потом подбирает и бросает еще раз. Судья делает ему замечание, и он в раздражении падает на скамейку.

Пока судья отчитывает его, спокойствием от Уотерса даже не пахнет. Весь красный, он сжимает губы в тонкую линию. Он кажется смутно знакомым. Даже потный и злой, он все равно симпатичный. Теперь понятно, почему девчонки у меня за спиной так приоделись.

По доброте душевной Сидни покупает нам новое пиво, и я потягиваю его, наблюдая за Уотерсом. Тот следит, как утекают секунды пятиминутного штрафа. Осмотрев трибуны, останавливается взглядом на мне – по крайней мере, так это выглядит. Из-за линз глаза сохнут, так что я не уверена. Девчонки у меня за спиной решают, что он смотрит на них, и щебечут, как двенадцатилетки. Я закатываю глаза. Уотерс приподнимает бровь. Ой-ой, видимо, он решил, что я реагирую на него. С другой стороны, так становится чуть лучше видно.

Я демонстративно роюсь в сумке в поисках капель. Но к тому времени, как нахожу их, он уже наблюдает за льдом.

Похоже, на этом самое интересное подходит к концу, так что я достаю книгу. Два абзаца спустя свисток отрывает меня от не самой интересной истории. Уотерс срывается со скамьи запасных, уже в перчатках и шлеме. Его скорость впечатляет: я бы так не смогла даже в спортивных штанах и футболке, не говоря уж о полноценной хоккейной экипировке.

Его клюшка врезается в лед, остановив шайбу на лету. Развернувшись одновременно изящным и агрессивным движением, Уотерс несется к вратарю «Атланты», перекидывая шайбу. А потом отводит клюшку, бьет, и шайба несется по льду резиновым метеором. Проскочив прямо между ног вратаря, она отскакивает от сетки.

Уотерс пробыл на льду буквально пятнадцать секунд.

Шлюшки за спиной сходят с ума: вопят во все горло, как назойливые банши. Остальные трибуны поднимаются и вопят вместе с ними. Я тоже. Сейчас лицо никому не бьют, а потому можно спокойно порадоваться. Игра идет бурно, и хоккеисты носятся по льду. Я слежу за ними, как кошка за лазером. Вдруг в оргстекло у меня перед носом врезается чья-то рука. Вздрогнув, я проливаю на себя пиво.

Секунда проходит в неуместном предвкушении очередной драки. Но потом я понимаю, что на меня снова смотрят те потрясающие глаза. Уотерс ухмыляется, когда я отряхиваюсь от пива. Нахмурившись, я сжимаю грудь – сама не знаю зачем. Сомневаюсь, что он заметил. Еще секунда, и он стрелой несется за шайбой.

Команда Бака побеждает «Атланту» с разгромными 6:1. Я хлопаю и кричу, искренне радуясь. Частично за энтузиазм отвечает количество выпитого. Как только игроки уходят со льда, мы выбираемся с трибун. Толпа меня нервирует, и я бы лучше подождала, пока основной народ схлынет, но Сидни не терпится найти Бака.

– Пойдем, Ви. – Он обнимает меня за плечи, защищая от толкучки.

Мама подхватывает меня под руку, прижимаясь с другого бока.

– Ну как, понравилось?

– Да, неплохо, – отвечаю я, следуя за Сидни, который прокладывает нам путь сквозь толпу.

– Неплохо, и все? А кричала вместе со всеми. – Он сжимает мое плечо.

– Ей понравилась драка! – кричит ему мама.

– Не только, – отвечаю я.

Сидни усмехается.

– Еще немного, и сделаем из тебя фанатку. – Как скаут и тренер одной из лучших команд Малой лиги, он пользуется большим уважением в хоккейном сообществе. Что дает ему немало преимуществ: места в первом ряду например.

Коридор раздевалки пахнет потом и несвежим снаряжением. Учитывая, что в самой раздевалке потные голые парни хлопают друг друга по задницам мокрыми полотенцами, запах внутри можно не представлять.

Бак выходит из раздевалки с полотенцем на голых плечах, но в хоккейных штанах, и слава богу. Из-за обилия спутанной шерсти он напоминает мне йети.

Я стараюсь держаться ближе к краю толпы, чтобы не попасть под объективы камер. Фотографы снимают Бака в этой его волосяной рубашке, а Сидни гордо и мужественно держится справа. Слышатся пикантные вопросы; Бак отвечает стандартно – наверняка по указке агента. Учитывая, в какое говно постоянно влипает Бак, тот явно получает немало.

Вскоре Бак идет в душ, а мы выходим с арены. Стоим в пробке всю дорогу до отеля, и Сидни покупает нам по пиву, как только мы оказываемся у бара. Я с радостью принимаю бутылку: успела протрезветь во время долгой дороги.

Вслед за командой прибывает целая орава девушек. Полуголая, разгоряченная и шумно болтающая толпа напирает. Пока Бак рассказывает Сидни об игре, будто его там не было, я ищу красный знак выхода. Порывшись в сумке, достаю сигареты и иду к маяку кратковременной свободы, радуясь возможности отдохнуть от людей. Бак, однако, замечает попытку сбежать и хватает меня за руку.

– Ты куда? – кричит он.

Я показываю сигареты. Не хочу орать, а иначе он не услышит.

Бак морщится.

– Бросай уже. Это вредно для здоровья.

Меня раздражает внимание, которое он привлекает к моей ложной вредной привычке, поэтому я бросаю в ответ:

– Прямо как венерические. Но я же не запрещаю тебе спать со всеми подряд.

Он игнорирует замечание и тащит меня к столу своей команды. Тот заставлен тарелками с едой, которую парни поглощают с небывалой скоростью. Вокруг них порхают полуодетые девушки, как фруктовые мухи возле вина.

Раз уж я здесь, то можно попытаться угодить Шарлин и выполнить ее просьбу. Нужно только выяснить, кто из них Вестинг-как-его-там, быстренько сфоткать, сделать вид, будто у меня болит голова, и скрыться.

Я занимаю свободное место; стулья по обе стороны от меня пустуют, и только чей-то пиджак небрежно брошен на тот, что стоит справа.

Не успеваю я поинтересоваться, где найти драгоценного парня Шарлин, как Бака утаскивает какая-то девушка. Он улыбается ей – на первый взгляд дружелюбно, но я-то знаю. Я с удовольствием наблюдаю, как он тихо бесится, пока она щелкает селфи. Когда она хватает его за причиндалы, я все же решаю сжалиться.

– Эй, красавчик, заканчивай порнуху снимать! Садись давай!

Он поворачивается ко мне – как и девчонка, и большая половина команды. Видимо, я слишком повысила голос. Судя по улыбке Бака, я красная, как томат. Но он благодарен мне за спасение, а девка смотрит скептически, так что возникшая неловкость вполне того стоит. Потаскушка что-то бормочет, и Бак мрачнеет.

– Это моя сестра.

Ее раздражение сменяется дискомфортом; она извиняется и уходит, цокая высоченными каблуками.

Бак садится рядом и забрасывает руку на спинку моего стула.

– Спасибо. Я уж думал, она мой хер прямо тут достанет.

– Да и пофиг, – фыркаю я. – Твою закорючку без микроскопа не разглядишь. Ну и не хочется слушать, как ты потом ноешь из-за вспышки герпеса.

Краем глаза я замечаю, что на стул по соседству опустился один из товарищей Бака по команде. Надеюсь, он не слышал, как я отзываюсь о писюльке Бака.

Я поворачиваюсь к нему и практически врезаюсь лицом в сиськи официантки, которая ставит перед ним стакан с чем-то, напоминающим молоко. Она отходит, а я бросаю на него косой взгляд. Сидящий по правую руку парень спрашивает у него что-то, отвлекая.

Я узнаю его: этот тот, которого удалили со льда. Уотерс. Святые угодники, как же он горяч. Короткие темные волосы, шикарная щетина – но даже с ней видно, что природа подарила ему точеную челюсть.

Нервы, смущение и сексуальность Уотерса накладываются друг на друга, и меня прошибает пот. Я стягиваю свитер через голову, но забываю про статическое электричество, и футболка липнет к шерсти. Я вслепую пытаюсь поправить ее. За столом воцаряется красноречивая тишина. Справившись со свитером, я замечаю несколько пар глаз, сосредоточенных на моей груди. Опускаю взгляд. Точно. Лифчик просвечивает сквозь бледно-розовый хлопок, и теперь его видит вся команда, включая Бака.

Тот наклоняется. Шепчет:

– Надень свитер.

Я прикидываюсь дурочкой:

– Зачем?

– У тебя тут… – Он молча указывает на мою грудь, не глядя.

Отмахиваюсь:

– Да ладно, не так уж заметно.

На самом деле заметно, и очень.

Он бросает на меня взгляд, который должен быть угрожающим, но по факту выглядит так, будто Баку очень нужно в туалет. Чтобы его побесить, я не спешу натягивать свитер. Тактика действенная; его лицо приобретает пунцовый оттенок.

– Схожу за пивом. – Бак с грохотом ставит кружку на стол, косится на меня и идет к бару, несмотря на стоящий на столе кувшин пива.

Я как раз думаю натянуть свитер, но ко мне поворачивается Уотерс.

– Привет, я Алекс. – Он мило улыбается, сверкая белыми зубами. Наверняка виниры. А вот глаза – просто нечто, несмотря на проступающий фингал. Я изо всех сил стараюсь не смотреть на него прямо, опасаясь повестись на брутальную красоту.

– Вайолет.

– Не знал, что у Баттерсона есть сестра.

Даже голос у него знакомый, бархатный и низкий. Он прикладывается к стакану, а потом быстро стирает молочные усы. И тут я понимаю, где его видела: в рекламе молока. Господи, я на него дрочила. Мой ужас достигает новых высот, отчего изо рта вырывается совсем уж безумное:

– Сводная. Он предпочитает об этом не распространяться, иначе какая ж из меня будет Офелия. – Мои глаза округляются от собственной ужасной шутки. Хотя, если он такой же, как Бак, он и не поймет отсылку.

– Монашка из Баттерсона выйдет так себе, а?

Охренеть, он ссылается на Шекспира. Я ошарашенно смотрю на него. Пытаюсь, по крайней мере. Его глаза скачут между моим лицом и грудью, так что задача весьма непростая.

Обычно такие откровенные взгляды меня бесят, но здесь я сама напросилась: не надо было надевать под тонкую футболку кричащий лифчик.

Решив усугубить ситуацию для нас обоих, я сжимаю грудь в ладонях.

– Хорошая для настоящей, согласись?

Он вскидывает глаза. Спалился.

– Я… я не хотел, я…

Забавная реакция; давненько я не видела представителя противоположного пола таким смущенным. Фыркнув, я отворачиваюсь.

Бак, прислонившись к барной стойке, болтает с девчонкой – юбка у нее такая короткая, что сразу видно: белья на ней нет. Я тыкаю Алекса локтем. Рука у него каменная.

– Зацени, какая у Бака подружка.

Момент как нельзя подходящий. Любительница эксгибиционизма наклоняется, открывая нам свои прелести.

– Это… это что, ее бобрик?

Я давлюсь пивом, захлебываюсь и пытаюсь откашляться. А когда прихожу в себя, шутливо интересуюсь:

– «Бобрик»? Ты откуда такой, из Канады?

Он переводит на меня ясный взгляд. Боже, какой он красивый. Еще и сидит близко. Очень. Буквально в нескольких сантиметрах, касаясь крепкой рукой моей. От него пахнет то ли одеколоном, то ли дезодорантом – как бы то ни было, запах потрясный.

Он долго молчит – а может, мне так кажется, потому что я смотрю на него. Или вопрос поставил его в тупик.

По опыту общения с Баком – и тем единственным хоккеистом, с которым я встречалась, – я знаю, что игроки в хоккей по большей части не отличаются великим умом. Я понимаю, что это относится не ко всем. Но Бак подтверждает стереотип: он далеко не ученый. Даже не помощник ученого. С другой стороны, Алекс вроде как пошутил на тему литературы. Он вполне может оказаться исключением из правил. Что интригует.

– Да, из Канады.

– Вы там все называете киски бобриками? Как британцы с их «сумочками»? – В голове не укладывается, что я это спрашиваю. Я даже не пьяная, иначе свалила бы свое поведение на алкоголь.

Алекс часто моргает.

– Что ты сказала? «Киска»?

Такое ощущение, что он неправильно натянул шлем и во время игры его неплохо так приложили. На точеной челюсти красуется синяк. Нос кривой, с приличной горбинкой от, подозреваю, нескольких переломов. Но его нельзя назвать страшным. Наоборот – побитый вид ему очень идет.

– Нет, я сказала «киски», во множественном числе, то бишь несколько. – Я веду себя как полная идиотка.

Чтобы не сболтнуть чего похуже, я говорю, что пойду покурить, и встаю, прихватив сумку со свитером и оставив на столе пиво. Судя по херне, которую я упорно несу, подливать масла в огонь не стоит.

Когда я прохожу мимо Бака, тот хватает меня за руку.

– Эй, что за дела с Уотерсом?

Алекс натягивает пиджак. Уходит, видимо. Жаль; с ним было весело болтать, да и на вид он приятный.

Раздраженно вздыхаю.

– Мы просто поговорили. Не буду же я игнорировать сидящего рядом человека. Или тебя в детском садике этикету не научили?

– Чему?

– Забей. Что мне надо было делать, глухой притвориться? Это обычная вежливость. – Да и сам Алекс интересный.

– Ну да, но я пока плохо знаю ребят, а у него так себе репутация. Так что давай осторожнее.

– Слушай, я же ему под столом не дрочила. Мы просто болтали. Ладно, я курить.

Оставив его с Бобрушкой, я направляюсь к двери. За последние полчаса на улице похолодало, так что я натягиваю свитер, беру сигарету в зубы и роюсь в поисках зажигалки. Ее нигде нет.

– Огоньку? – Я вскидываю голову: Уотерс протягивает мне спички.

– Ты за мной следишь, что ли?

Он пожимает плечами и одаривает меня ухмылкой, от которой трусики испаряются. Но я, конечно, не настолько тупая, чтобы поддаться. Ну, в основном.

– Решил составить компанию. – Он достает из коробка спичку.

Я зажимаю сигарету губами. Алекс чиркает спичкой и прикрывает огонь ладонью. Смотрит на разгорающиеся угольки, когда я прикуриваю и захожусь в кашле.

– Сука! – Дым попадает в глаза, и на них наворачиваются слезы. Матерясь, я прижимаю к лицу ладонь.

– Любишь приложить крепким словцом, погляжу.

– Только когда курю глазами, – говорю я между приступами кашля.

Алекс бросает спички на стол и хлопает меня по спине, пока я пытаюсь выхаркать легкое.

– Что-то Баттерсон не в восторге.

Я замечаю их за окном: Бобрушка висит на нем, но не щелкает селфи, так что он терпит ее и недовольно поглядывает на нас. Он сегодня просто нереальный говнюк.

– Да и хрен с ним. – Я делаю вид, что затягиваюсь.

Потом выдыхаю, подавив приступ кашля, и на щеках Алекса появляются ямочки.

– Ты вообще куришь?

Я решаю не врать.

– Не особо. Просто повод избежать неловких разговоров.

– Так ты от меня сбежала?

– Сразу от всех.

Он проходится языком по нижней губе. У него красивые губы, пусть и рассеченные в уголке. Я вспоминаю, как он мутузил игрока из Атланты, и по телу пробегает тепло. Подобные мысли – прямой путь к неприятностям. Не стоит связываться с хоккеистами. Особенно с такими горячими, как Алекс.

Он выжидающе смотрит. Твою мать. Он что-то спросил, да? Мысли разбегаются, как напившиеся «Ред Булла» белки.

– Прости, ты что-то сказал? – Я стряхиваю пепел с сигареты.

– Ты читала во время игры. Что за книга? – В его голосе звучит неподдельное любопытство и легкая обида.

– «Том Джонс». У меня во вторник литературный клуб, вот и дочитывала.

М-да. Я прямо победительница по жизни. Видимо, он наблюдал за мной, пока ждал возвращения на лед.

– Филдинг, пиво и насилие. Интересное попурри.

Я хлопаю глазами, будто в них посветили фонариком. Алекс знает автора «Тома Джонса», да еще и пользуется такими словами. Значит, я не ошиблась; он понял мою отсылку к Шекспиру. Алекс Уотерс единолично развенчал в моих глазах стереотип о низком интеллекте хоккеистов. И попутно стал в тысячу раз привлекательнее, чем секунду назад.

– Ты читал Филдинга? – Я подступаю ближе. Понижаю голос, как оператор секса по телефону.

– Я… я…

Как мило. На его лице написано знакомое выражение: смесь страха и паники. Я выгляжу точно так же, когда случайно выставляю себя заучкой. Честно сказать, я бы лучше валялась дома с книгой или раскладывала пасьянсы, чем сидела в баре. Отсюда и неумение пить, и сигареты, которыми я спасаюсь.

– Меня возбуждает начитанность, – шепчу я.

– Меня тоже. – На его щеках появляются ямочки.

В кои-то веки мозг отказывает, и я делаю нечто совершенно мне не свойственное. Нечто настолько выходящее за рамки привычного поведения, что потом я наверняка буду вспоминать об этом снова и снова, пытаясь понять, что же меня подтолкнуло. Пока же я виню пиво, усталость и отсылки на литературу.

Я хватаю Уотерса за футболку и притягиваю к себе.

Его губы мягкие и теплые. Щетина на подбородке царапает кожу, но мне это нравится. Я запихиваю язык ему в рот. Ладно, не так. Я провожу им по нижней губе, касаясь едва зажившей ранки, и он поддается. Мягкие теплые языки влажно переплетаются. На вкус он как шоколад с привкусом кофейного ликера.

Горячая ладонь скользит по талии, прижимая к крепкому пылающему телу, и… господи… я животом ощущаю, как в него упирается нечто твердое и очень большое.

Вскоре Алекс разрывает поцелуй, не дав мне толком им насладиться, и проводит губами по щеке к уху.

– Пойдем отсюда?

– Бак тебя убьет.

– Пусть только попробует.