Оглавление

Глава 1

Мир, ты весь как на ладони.

Горра, перебегая из одних покоев в другие во дворце Небожителей, пряталась в драпировках роскошных полотен, прикрывавших окна. Обдуваемые воздушными потоками, они колыхались, и расшитые золотым шитьем драконы и птицы оживали, добавляя ей радости. Поглядывая из-за складок за неспешным шествием своей наставницы, одетой в бледно-изумрудный наряд придворной дамы, она корчила рожицы, научившись у двуногих особей с планеты Земля, за которыми втихаря наблюдала. Из всех учений и наставлений высшего разума, это было единственное развлечение, которое по-настоящему ей нравилось, но не нравилось, что жизнь на планете Земля была скоротечна. Если у небожителей проходил час, на земле проживались десятилетия. Горра сморщила носик, встретившись взглядом с дуэньей-наставницей и, перебежав к следующей драпировке, шмыгнула в неприкрытую дверь покоев своей матери: хранительницы «Колеса Фортуны», и замерла. Бог Унос, старец с длиной бородой и длиннющими, до пояса, бровями, восседая на шелковых подушках, внимательно следил за игрой в падук, где каждое передвижение фишек надо было продумывать на много ходов вперед. Всегда умиротворенный и внимательный к Горре, он только мельком бросил на нее взгляд и обратно уставился на руку богини, которая умудрилась умыкнуть несколько фишек, и он зорко наблюдал за ней, пытаясь уличить красавицу. Утонченные пальцы молодой женщины неспешно перемещались по отполированной игровой доске, заставляя мудреца нервничать. Казалось, что Богиня Флора поглощена своим занятием и не замечает вошедшей дочери, но ее зоркое око видело все вокруг. На ее лице заиграла мягкая улыбка приветствия, и даже не верилось, что эта милая и нежная особа является главной Богиней высшего плана небожителей, и в красивых ее руках находится вся энергия планеты Земля. Не сводя взгляда с матери и старца, Горра бочком, стараясь не стучать по полу каблучками расшитых туфелек, юркнула за высокое царственное кресло матери и примостилась у большого шара, искрящегося цветным перламутром. Ей нравилось это место, с которого Земля была как на ладони. Ей нравилось рассматривать города, которые при смене суток зажигались разноцветными огнями и напоминали фейерверки у небожителей. Ее взор надолго застревал на дне океанов и морей, где кипела жизнь со своими законами подводного царства. Ее око блуждало по зеленым массивам гор, изучая жизнь и повадки ее обитателей. Нравилось опускаться в жерла вулканов, наблюдать бурление лавы и создание новых земель, но больше всего ей нравилось наблюдать за людьми. Она видела их взлеты и падения, разрушения и созидания, и не могла понять, почему они так однообразно живут. Иногда ей хотелось потрогать пальчиком космические корабли, похожие на больших букашек, которые все чаще кружили вокруг планеты, доставляя беспокойства небожителям. Горра перевела взгляд на матушку и пригнулась, боясь, что та выпроводит ее из покоев, ведь та строго настрого запретила вмешиваться в историю человеческого развития, объяснив, что так она может разрушить целую цивилизацию. Богиня Флора запретила касаться не только инопланетных кораблей, но и энергетических нитей, называемых колесом «Фортуны», которые, опоясав земной шар, занимали чуть ли не половину ее внутренних покоев. Втихаря от матушки, Горра все-таки цепляла эти нити, вмешиваясь в судьбы людей и, создавая причинно-следственные связи, меняла их судьбу, вытаскивая из нищеты или даря любовь. Но многого она не понимала. Не понимала, почему люди своими мыслями, которые отображались на их собственной жизни и жизни потомков, притягивали к себе черных сущностей, жрущих их же энергию и толкавших на поступки разрушения. Ее юный ум взывал к пониманию, и она все чаще обращалась к Богу Уносу — хранителю снов за помощью и разъяснением, который много сотен лет посещал землю, унося души людей в мир грез, и был осведомлен о их жизни лучше, чем кто-либо из божественной гильдии наставников и учителей. Он легко погружался в тайны людей, знал их сокровенные желания и награждал их счастливыми снами в знак благодарности за чистоту помыслов, или навязывал кошмары, чтобы они переосмыслили свою жизнь, не жили среди хаоса черной мути в душе, а впустили в себя божественный поток света. И, разочаровавшись в их внутреннем мире разрушения самих себя, все реже вмешивался в их судьбу, не слышал их стенаний и слез. Но если среди всей черноты ненависти и жажды мщения появлялся луч святого духа, и желание человека проявить сострадание к другому, он не оставлял без внимания это намерение. Вырвав человека из рук смерти за минуту до последнего вздоха, он переносил его душу в мир грез, погрузив тело в продолжительный сон, и позволял душе реализовать свои тайные желания, которые были скрыты в человеке на бессознательном уровне.

Почувствовав присутствие наставника, Горра встрепенулась.

— Дедушка… — ей нравилось называть Бога Уноса так же, как земляне называют своих старших по роду родственных душ: дедушка, бабушка. Слова наполнялись теплом, и они ей нравились. Горра потупила глаза, искоса поглядывая на колесо «Фортуны», но во взгляде не было и капли вины за нарушение установленных небожителями правил, а только любопытство.

— Я ничего не трогала, только смотрела, — быстро отреагировала она на молчаливый взгляд Бога. Вразуми меня, дедушка Унос. Почему матушка Флора не вмешивается в людские судьбы?

— Неразумное дитя, — мягкая ладонь коснулась макушки Горры. Нельзя наполнить сосуд чистой водой, не удалив из нее муть. Посмотри, — осторожно, не касаясь энергетических волн, Унос провел рукой над их поверхностью и за его движением открылось наполненное белым светом пространство, которое быстро рассеялось, приобретя четкий рисунок. — Что ты видишь?

Горра глянула в образовавшееся «окно». Гордая осанка человека, неспешно шедшего по улице, делала его помпезным и неестественным, словно он проглотил палку. Во всем его облике сквозили высокомерие и надменность. На холенном лице застыла маска презрения. Вокруг него, напоминая настороженную свору, шли телохранители.

— Что ты мне расскажешь об этом человеке? Унос посмотрел на малышку чуть насмешливым взглядом.

— Недоверие к людям и боязнь мира, в котором он живет. Об этом говорит его гордыня, — быстро отозвалась Горра, поняв, что проходит урок познания. — В его душе и мыслях ужас и страх, и он прячет их за маской высокомерия, думая, что люди, которые его окружают, — защитят, — добавила она. — Дедушка, — но разве можно убежать от себя? Разве не он сам создал свой мир таким страшным и ужасным?

Мудрец улыбнулся.

— Если человек не осознает своего страха, вины или обиды, он будет притягивать к себе ситуации, чтобы проживать эти чувства вновь и вновь, и создаст кармический узел, который передаст своим потомкам. И уже они будут притягивать к себе такие же обстоятельства, чтобы испытать эти же чувства и строить свою жизнь по уже созданному шаблону своего предка. Этот закон вселенной действует во всем мироздании. Подобное притягивает подобное. Мир внешний всегда является зеркальным отображением внутреннего мира человека. Так наполняется сосуд кармы

Горра слушала потупившись, ей было стыдно, что она только мельком заглянула в свиток и не изучила закона кармы. Сейчас мысли закрутились в голове, выуживая нужную информацию.

«Что там было про „сосуд кармы“, в котором до краев страха, обид, вины и прочего хлама? Он переполняется всей этой черной мутью и тогда бабах: болезни и смерть», и вскрикнула.

— Я поняла! Сосуд, — это душа человека. И когда он осознает свои страхи, свою порочность и исправляет свои недостатки, сосуд кармы опустошается, и тогда поток Святого духа наполняет его, в корне меняя жизнь. Я правильно ответила, наставник? Горра победоносно вздернула подбородок. Но разве не лучше им строить свою жизнь с любовью, тогда и мир вокруг них будет меняться…

Унос стер картинку, ничего не ответив и, проведя ладошкой, открыл новое «окно»

— Что ты видишь и что чувствуешь? — спросил он.

Бросив взгляд на умирающего человека, Горра отшатнулась. В худом, истерзанном болью теле, она едва разгадала женщину. Слезы и стенания той молили об исцелении. Горра была поражена. Ей захотелось обнять женщину, успокоить, создать ей новые причинно-следственные связи, которые привели бы к исцелению и помогли бы сделать ее здоровой и счастливой. Она с надеждой глянула на Бога. На лице старца мелькнуло неодобрение, он тихо произнес.

— Чувство собственной вины и жертвенности, накопление обид и ненависти притянули в ее тело болезнь, — пояснил мудрец. Она культивировала их годами, не понимая их разрушения. Ее негативные мысли собрались огромным комом, чтобы исполнить ее собственное желание — уничтожить себя.

— Дедушка, получается, она сама виновата? — сокрушилась Горра, не совсем понимая, по какому закону живут люди? Почему уничтожают себя? — А войны? Для чего они нужны человечеству? Разве им мало стольких огорчений в жизни, разве не лучше жить в созидании и процветании?

— Видишь ли… — старец подавил вздох. — Страх, который живет в человеке, ненависть, проклятия и прочие негативные эмоции притягивают к себе союзников с такими же чувствами, и чтобы подавить бурлящий в них негатив, сжиравший их изнутри, они стараются выплеснуть его наружу, уничтожая все вокруг, чтобы выжить самим. Когда их становится много, и сила внутреннего и внешнего разрушения растет, создается эгрегор и уже эта энергия руководит людьми, толкая на поступки, которые жили внутри их души и разума, вовлекая все новые и новые жертвы. Так в их мире зарождается «Дух Войны» и завязывается кармический узел смерти, насилия и жестокости. И эти эмоции, записанные на матрице человеческого кода, передадутся потомкам. Старец, не касаясь ее головы, провел по волосам, и Горра почувствовала волну успокоения и умиротворения. — Ты еще слишком мала, чтобы сразу познать мир, в котором живут люди, — мысленно произнес он. — Тебе надо еще вырасти, ну хотя бы до 700 лет.

— А небожители могут им помочь? — не сдавалась малышка. Ей хотелось все знать здесь и сейчас. Ее чистая душа трепетала, и хотелось уже сейчас спасти землян, а не ждать долгих 700 лет.

— Мы помогаем всегда, — неспешно отозвался старец, не сводя взгляда с колеса Фортуны — Когда люди жаждут воды, мы наполняем источники, но они загрязняют их, заваливая мусором, и ищут золотой кубок, чтобы утолить жажду. Мы озеленяем планету, чтобы земляне дышали, но они рубят деревья, оголяя свой мир. — Человечество должно само понимать, что только любовью, осознанием своих поступков, прощением можно изменить не только самих себя, но и сам мир. Ты когда-нибудь задумывалась, что планета Земля, — это живая энергия созидания. Она также чувствует, как и люди, только они из-за своего невежества не видят этого. Создавая эгрегоры страха, жестокости, люди притягивают в свой мир темных сущностей, живущих на низших вибрациях космического пространства, и эти сущности входят в их душу, поглощая их энергию, и когда их сила растет, земля, впитывая эти эмоции, начинает бунтовать. Ей также хочется жить в любви и созидании, и она начинает взрываться от негодования, низвергать потоки воды и лавы, трясясь от гнева. Ты теперь понимаешь, как связаны энергии земли и энергии людей?

— Да. Горра открыто взглянула в глаза Наставника. — Скажи, дедушка, для чего ты тогда погружаешь людей в продолжительный сон, называемый кома, раз люди сами виновны в том, как живут.

— Душа, это живая энергия. И, если в ней эмоция не только собственного страха и спасения своей жизни, но и страх за другое существо, которому она хочет помочь, я слышу этот призыв и дарую человеку жизнь, но, — поднял он вверх палец, — только в мире грез, чтобы душа осознала свои ошибки, научилась любить себя и ближнего. Кома может быть кратковременной, а может быть продолжительной, — миролюбиво наставлял он, — это зависит от самого человека и его желания жить. В мире грез души людей сами создают свой мир и, если это путь любви и созидания, я возвращаю ее к жизни, но, если душа застревает в злости и ненависти, темные энергии поглощают ее навсегда.

— А земляне знают, что души людей, находящиеся в коме, живы?

— Мне нравится твоя любознательность, — старец улыбнулся одними глазами и, проведя ладонью, открыл новое «окно». — Смотри, человечество из века в век поклоняется символу бабочки. Они рисуют ее на картинах, вышивают на тканях, украшают дома. Бабочка для них, как вестник зарождения новой жизни и воскрешения души. Так я смог передать землянам знания о том, что люди в мире грез живы.

Оставшись одна, Горра задумчиво смотрела на переливы энергий. Видела, как светлые нити блекнут и вновь возрождаются. Она поняла, почему не может пробиться к разуму людей. Занятые своими чувствами и мыслями люди закрывали свой разум и не слышали ее. Понимала, почему хаос в их душе рождает демонов. Ее огорчало, что люди мало верят в высшие божества, но обожествляют бумагу, металл и минералы. Она готова была обнять их всех, подарить тепло и любовь, и понимала, что люди были глухи к ее любви и теплоте объятий; им нужны были другие ценности: деньги и власть для выживания. Закрытый разум не пропускал ее Божественного света. В какой-то миг ей больше не захотелось стучаться в замусоренные мозги человечества, которые из века в век шли единым путем проторенной колеи невежества, Жили, веками созданного шаблона болезней, невзгод и нищеты, перенося их из рода в род своими мыслями и поступками и, моля о лучшей жизни, не хотели менять эту жизнь. Вглядываясь в радужные переливы, Горра зацепила пальчиками энергию людских судеб, и, выбрав единый год, месяц и час, вдохнула новую жизнь в эмбрионы, связав их воедино незримым узлом.

«Да воздастся вам по вере вашей» — тихо прошептала она и кинулась в объятия Богини Флоры, которая уже давно стояла рядом, не вмешиваясь в чувства дочери. Впитывая любовь матери, Горра ощущала, как с нее спадает вся чернота, которую она успела принять от землян и вдруг четко осознала: любовь безграничная, любовь безусловная спасет планету, и она будет стараться быстро вырасти и передать эти божественные знания людям.

Глава 2

Корея 1986 год. 6 июня

Ли Син Гё с тоской смотрела на взбесившееся море, на маяк, который с трудом пробивал струи воды, низвергающиеся с неба. Она прислушивалась к ветру за окном, к вою сирены, оповещающему заблудившиеся в море суда, и понимала, что все сроки давно прошли, и тем, кому суждено было вернуться с этого опасного плавания, — вернулись. Вот уже неделю не стихал шторм и шквалистый ветер гнул деревья к земле, заставляя весь рыбацкий поселок замереть и с тревогой пережидать вынужденное безделье. Ли Син Гё машинально погладила выпирающий живот и села на пол, облокотившись спиной о стену. Так было легче переносить тупую боль, которая накатывала волной и не давала покоя. До родов было еще далеко, и все ее мысли были поглощены мужем, ушедшим в море еще до шторма. Предчувствие беды нет-нет да и сдавливало грудь, но она гнала эти мысли прочь, уговаривая сыночка, находящегося в утробе, потерпеть, не брыкаться и ждать папу, который обязательно вернется. Син Гё подняла глаза на стену, где висела фотография, вырезанная из журнала за 1984 год. С глянцевой обложки смотрело худое, обросшее щетиной, но улыбающееся лицо мужа. В тот счастливый год Ли Чан Джи вернулся домой с затянувшегося на долгие месяцы рейда. Наконец-то закончились томительные, выматывающие душу часы ожидания, когда казалось, что мир рухнул, а поселок погрузился в траур, оплакивая погибших в цунами рыбаков. Ли Син Гё передернула плечами, стараясь отогнать страшные воспоминания.

«О, Великий Будда! — мысленно взмолилась она. — Сделай так, чтобы и сейчас муж вернулся домой живой и невредимый. Сложив ладони лодочкой, женщина потерла ими, прося божественной помощи. — Сделай так, чтобы мужа не задержали пограничники, и чтобы лодка, на которой он уплыл, переждала где-нибудь этот ураган. Чертов ублюдок! — тут же выругалась она, забыв о Будде. — Какого черта связался с контрабандистами! Ведь просила не делать этого, почему не послушал! — Она захныкала сухими, давно выплаканными глазами и закряхтела, пытаясь сменить позу, но боль опередила, заставив громко охнуть и замереть. Молодая женщина глубоко задышала, как учили делать врачи еще при первой беременности и скосила глаза на постель, где спала старшая дочь шестилетняя Джи Сон. А вдруг начинаются роды, — запоздалая мысль словно обухом ударила по голове. — Нет, нет, — быстро отогнала она тревожную мысль. — Акушерка говорила, что мне еще ходить две недели или чуть больше, что ребенок лежит поперек и никак себя не проявляет. «Надо ждать», — уверяла та. — Все будет хорошо.

Господи! Как же все не вовремя и все так плохо, — запоздало выразила свое недовольство Син Гё. — Надо было, наверное, лечь в клинику, и недовольно мотнула головой, чувствуя, как внутри назревает бунт. Она не могла себе позволить такой роскоши, как прохлаждаться в больнице. Неоплаченные счета так и лежали в ящике стола, дожидаясь своей участи, а тут еще и муж пропал, и ей ничего не оставалось делать, как только ждать. Ли Син Гё тихонько выругалась. Всю жизнь ей приходилось чего-то ждать: то, когда Ли Чан Джи попросит ее руки и они, наконец-то, обручатся; то, когда купят маленький домик, то, когда муж вернется с промысла живой и невредимый. И все время надо было ждать и ждать… Вот зараза! — погрозила она кулаком улыбающемуся на фотографии лицу. -Теперь переживай за него. Захотелось еще добавить несколько бранных слов, но в животе вдруг заурчало и толкнуло в бок. Син Ге охнула, увидев, как в этом месте вспух маленький бугорок.

— Тише, тише, малыш, ты не должен торопиться, — зашептала она, оглаживая огромный живот. — Видишь, какая плохая погода, и папа твой в море, и, прижав руки к животу, застонала, чувствуя, как вновь нарастает боль. Прикрыв глаза, она глубоко задышала, стараясь унять спазм. Сидеть на полу стало неудобно и, подоткнув одеяло под бок спящего ребенка, с трудом поднялась, поддерживая рукой живот. Ей все время казалось, что в кухонное окно кто-то настойчиво стучит. Согнувшись в три погибели, женщина с трудом прошлепала к окну. Форточка была закрыта, и только ветер нещадно давил на стекла, и они трещали от его натиска. Дождь не прекратился, лишь немного стих, образуя грязные потоки, которые стремительно уносились к нагромождению береговых скал и срывались в море. Ли Син Гё плотнее задернула штору, ощущая неприятный холодок в области спины и подумала:

«За неделю проливных дождей дороги на всем побережье наверняка размыло, и неотложная помощь навряд-ли доберется случись что, и замотала головой, отбрасывая тревожные мысли, осознавая, что именно они только и лезут в голову, сколько их не отгоняй»

Отхлебнув холодного чая, Син Гё вернулась обратно в комнату. Дочь безмятежно спала, подсунув ладошку под щеку. С трудом она прилегла рядом совершенно разбитая бессонной ночью и страхом за мужа. Она даже не заметила, как ее голова, еще не успев коснуться валика подушки, провалилась в небытие.

«Привиделся океан. Валы воды набрасывались на необычную старинную дверь, которая одиноко стояла на гребне волны, содрогаясь от натиска непогоды. Она стонала, как живая, но не открывалась. Ли Син Гё с силой забарабанила в дверь, зная, ее надо открыть, открыть во что бы то ни стало. Надавливая на дверь руками, она чувствовала, как от натуги напрягаются мышцы, и когда неожиданно из-за двери протянулась рука и вцепилась ей в живот, дико закричала от нестерпимой боли.

Собственный крик разбудил женщину. Она резко открыла глаза, не соображая, где находится, и куда исчезло море.

— Мама, мама, проснись! — Маленькая Джи Сон тормошила тяжелое тело матери. — Мамочка, не кричи, мне страшно, — девчушка заплакала навзрыд.

Ли Син Гё окончательно пришла в себя, чувствуя, что лежит вся мокрая и что-то теплое течет по ногам, образовывая под ней лужу.

«Наверное, воды отошли», — почему-то безразлично подумала она, оглаживая живот. Схватка толчком снова ударила в пах и позвоночник; и женщина не выдержала, закричала от раздирающей все внутренности боли.

— Джи Сон, — простонала Син Ге, когда спазм немного отступил. — Позови соседку, пусть вызовет неотложку.

Но дочь завороженно смотрела на постель, где по простыне растекалось кровавое пятно.

— Мама, что это?! Это кровь? Кровь, да? Мне страшно. Мамочка, мне страшно!

— Не смотри туда. Син Ге старалась рукой отвлечь внимание дочери от кровавого пятна. — Посмотри на меня! На меня посмотри! — настойчиво потребовала она, чуть повысив голос — Ничего не бойся. Приведи соседку. Поторопись, доченька. Только ты не бойся! Это так надо! Это не страшно. Мне не больно.

Син Гё чувствовала, как вместе с кровавыми струйками уходят силы. Она старалась как можно быстрее отослать дочь, боясь, что может опять закричать, и это напугает ребенка. Малышка шмыгнула к двери, и в это время снова началась гроза. Гром с такой силой ударил в сопку, что дом затрясся, и Гё, стараясь сдержать приступ схваток, издала страшный рык раненого зверя, чем еще больше напугала девочку. Новый раскат грома сотряс землю, но женщина уже этого не слышала.

«В длинном белом одеянии она опять стояла перед дверью, которая прогибалась под давящей на нее силы и никак не хотела распахнуться. Ли Син Гё вдруг оказалась на гребне волны, и страшные зубастые рыбины, крутясь под ногами, пытались схватить ее за ступни. От страха она машинально поджала ноги и неожиданно провалилась в бурлящий водоворот, который больно хлестал ее по лицу и говорил хриплым голосом:

— очнись, Ли Син Гё, иначе не родишь, ребенок лежит поперек, мне нужна твоя помощь»

«Ребенок, мой ребенок!» — запаниковала Син Гё и распахнула глаза, не понимая, где она, и почему так темно. Только неяркий свет от коптящего уличного фонаря был где-то далеко в ногах, и неясный серый силуэт то появлялся, то исчезал. И как только силуэт приблизился и впился руками в ее промежность, страшная боль окутала с ног до головы. Казалось, жесткие, как клешни, пальцы выворачивали все внутренности, крутя и разрывая тело на части, а незнакомый голос настойчиво лез в уши:

— Ты слышишь меня, Ли Син Гё? На засыпай! Помоги мне. Поднатужься. Давай, давай! Еще немного. Головка уже показалась!

Молодая женщина вновь закричала от нестерпимой боли. На мгновение привиделась дверь, которая с человеческим ревом разлетелась вдребезги, и Ли Син Гё провалилась в пустоту.

Было так же темно, когда роженица открыла глаза, прислушиваясь к себе. Все тело, отзываясь на каждое ее движение, ныло, словно побывало в мясорубке, но нестерпимой боли больше не было.

— Джи Сон, ты где? Джи Сон! — еле слышно позвала она, пытаясь разглядеть в полумраке лицо дочери.

— Мам, я здесь. Мамочка, не плачь! Теперь все хорошо! — девочка схватила ее за руку и прижала к влажным щекам. — Мамочка, мамочка…

— Темно… Почему так темно?

— Ты только не бойся. Джи Сон ближе пододвинула фонарь с горящим фитилем и, округлив глаза, быстро затарахтела. — Мам, знаешь, гром ка-а-к бабахнул! А молнии сверкали и падали прямо в море! Было так страшно, так страшно! И сразу отключилось электричество и во всем поселке погас свет. Мам, — девчушка уткнулась матери в шею и, шмыгнув носом, зашептала. — У меня маленький братик! Вот такой, — расставила она ладошки. — Госпожа Пак…

— Госпожа Пак? — перебила дочь Син Гё. — А кто это? — она напрягла память, пытаясь вспомнить незнакомое имя, но быстро устав, поняла, что сейчас это совершенно неважно.

— Я не знаю… — повела девчушка плечами. — Но все равно спасибо ей, — тихо проговорила она. — Я когда побежала к соседке, она мне не открыла двери. Я стучала и плакала, потому что было страшно, и молнии, и так бабахало! Я побежала домой, а госпожа Пак уже пришла. Она сама пришла, когда услышала твои крики.

Дочь говорила бессвязно, но Ли Син Гё выхватывала самое главное, все закончилось хорошо, и у нее родился сын.

— Мои крики!? — наконец дошли до нее слова Джи Сон.

— Ну да, она так сказала. Только знаешь…, — малышка прильнула к уху матери, — она такая, такая…

— Очнулась? — прервал их скрипучий старческий голос. — Поздравляю тебя, Ли Син Гё, у тебя сын! Старуха положила голенькое тельце младенца роженице на живот. — Пусть полежит, почувствует тепло и запах матери, чтобы запомнил на всю жизнь. Она гортанно хохотнула. — Смуглый он, в отца, наверное. Видимо, будет счастливый, раз в такую ужасную ночь родился, да еще в рубашке. А ты молодец, такого карапуза выносила. Старуха забрала малыша, что-то бормоча себе под нос. — Надо же ровно в шесть утра родила, — проговорила она своим скрипучим голосом, но спустя несколько минут чертыхнулась, сплевывая через плечо.

— Что случилось? Син Гё со страхом уставилась на темный силуэт, осознавая, что никак не может разглядеть лица незнакомки, хоть и видела все предметы в комнате, и маленькую Джи Сон очень отчетливо. Она недоумевала, как старуха могла узнать время, если настенные часы были на батарейках и давно уже стояли, а у старушки часов не наблюдалось.

— Меченый он у тебя, — отозвалась та, не оборачиваясь. Словно чувствовала, что ее разглядывают.

— Меченый?! Это как… меченый? — дошли, наконец, до роженицы слова старухи.

Та не торопилась ответить, а, сложив ладони лодочкой, что-то тихо говорила, легко, и казалось, без усилий, преклоняя колени и делая глубокие поклоны. Поднявшись, она негромко зашептала над тельцем ребенка и, завернув его в пеленки, отдала матери.

— Мне пора идти, — сухо проговорила она, накидывая на плечи странного вида плащ с огромным капюшоном, отчего и так, едва различимые черты лица незнакомки, сразу исчезли в глубокой его тени. — Сохрани сына от людских глаз, чтобы от собственного страха они не навредили ему. Судьба твоего малыша закрыта от моего взора, но тебе надо знать: переломный момент в его жизни к тридцати годам, дальше темнота. Переживет это время, — будет жить долго. Женщина, предназначенная судьбой, спасет его, но ежели пройдет мимо нее, — погибнет.

— О чем вы говорите, бабушка! Что значит «меченый»? Какая темнота? Какой момент?! Почему умрет?! Син Гё постаралась встать, но боль толкнула ее обратно.

— Темнота — значит темнота. Старуха открыла дверь. — А меченый… сама увидишь. И, не прощаясь, вышла.

***

Никогда не думала Ли Син Гё, что родимое пятно на предплечье ребенка может принести столько несчастья всей семье. Даже муж, вернувшийся живой и невредимый, не смог сгладить тревоги. Она, как только могла оберегала сына от людского взора, но дурная слава все равно быстро облетела поселок. Злые языки шептались на каждом углу:

«В семье Ли родился ребенок с дьявольской отметиной. Он «Гоблин», — шептались соседи на каждом шагу.

Прозвище просто приклеилось к мальчику. Соседи, чтобы не навлечь на себя неприятности, сторонились всей семьи. В друзья никто не набивался, при этом не забывали плюнуть вслед. Но больше всех доставалось маленькому Ли Джин Хо. Стоило ему появиться на улице, как тут же подростки начинала травить его обидными словами, затевая драки, а взрослые, проходя мимо, никогда не становились на его защиту. В маленьком сердце Джин Хо накапливались злоба и обида. Не раз в синяках и ссадинах, напуганный и душевно истерзанный, он прибегал домой и прятался в старом платяном шкафу, и только там, в темноте, отгородившись от всего мира, давал волю слезам. Мать редко жалела сынишку, и только Джи Сон проявляла сестринскую заботу и любовь, не боясь зуботычин озлобленной на весь мир матери. Много лет семья боролась за право быть счастливыми, но все было напрасно, им пришлось уехать из поселка, в надежде начать все сначала. Но и это не помогло; дурная слава хвостом потянулась за переселенцами, и через несколько месяцев прозвище «Гоблин» вновь поселилось на злых языках местных сплетниц.

Злой рок не пытался смягчить жизнь семьи Ли. Беды не закончились гонениями, и глава семьи все чаще уходил в море один, надеясь на хороший улов. И все чаще задерживался в прибрежной забегаловке, жалуясь на судьбу.

Джин Хо было уже одиннадцать, но он так и не обзавелся друзьями. Стычки с подросшими противниками стали ожесточеннее и до крови, и он все чаще получал тумаки не только от пацанов, но и от матери за то, что родился с отметкой дьявола. Однажды она в сердцах выкрикнула:

«Лучше бы ты сам не родился, чем из-за тебя погиб отец!» В том, что случилось в море, не было вины Джин Хо, но слова матери навсегда ранили душу мальчишки, заполняя ее черной мутью.

В тот роковой день ничто не предвещало беды. Джин Хо был счастлив, что отец взял его в море. Улов был так хорош, что огромные рыбины валом лежали на днище лодки, и отец уже подсчитывал барыши. Стоя у руля, он не сразу увидел, как огромная волна стала стеной и ударила в борт. Мальчишка только успел громко закричать, когда неустойчивое от перегруза суденышко накренилось, и рыба, скатившись на один бок, перевернула его, ломая мачту. Джин Хо не мог вспомнить, как ему удалось зацепиться за обломок древесины. Он дрейфовал в море, пока его, еле живого, не подобрали рыбаки. Отца он больше не видел и всегда винил себя в его смерти.

Глава 3

«Случайности — не случайны»

Весна с громами и частыми дождями была на удивление теплой. Цветение японской вишни на аллее «Свиданий» было таким обильным, что посмотреть на такую красоту приезжали туристы почти со всего Корейского полуострова. Нежные лепестки цветов летали и кружили в воздухе словно снежинки, и это было так завораживающе-красиво, что люди часами стояли, наслаждаясь увиденным и с удовольствием фотографировались, чтобы сохранить память об этих волшебных днях.

Джи Сон было не до природных красот. Бросив школу, она нашла подработку в придорожном кафе, куда часто заглядывали туристы и местные жители. Превратившись в настоящую красавицу, она притягивала взоры мужчин, но стоило кому из них узнать какое проклятье лежит на семье, интерес к ней пропадал, и они ретировали, забыв про влюбленность. Джи Сон замкнулась и старалась избегать мест, где собиралась молодежь, и в воздухе пахло любовью. Она все чаще уединялась на берегу моря, подальше от людской суеты, и от матери, которая постоянно ворчала, проклиная жизнь. В отличие от нее Джи Сон никогда не обвиняла в своих неурядицах брата, который и так был лишен внимания и заботы.

В тот день было пасмурно и ветрено. Нависшие иссиня-черные тучи нет-нет да и обрушивали на город потоки воды. Джи Сон чувствовала, как нарастает депрессия и, уйдя из дома, долго бродила по опустевшим улицам. Она и сама не заметила, как ноги привели ее к месту, где во время прилива поселок отделялся водой, образуя перешеек. И только в отлив, это место собирало любителей, которые не брезговали дарами моря. В нескольких ярдах от кромки воды лежал старый, разрушенный временем, баркас, вынесенный штормовой волной на берег, да так и оставленный там, как напоминание о трагедии. Мрачное место не привлекало влюбленную молодежь. Даже бездомные обходили его стороной, не находя в нем пристанища, но Джи Сон чувствовала себя здесь комфортно.

Дождь припустил не на шутку. Спрятавшись в разорванном стихией корпусе корабля, чтобы переждать непогоду, Джи Сон равнодушно созерцала горизонт, пока глаза не уперлись в одинокий предмет с большим трудом пересекающий перешеек. Лодку нещадно трепало волной. Человек, который управлял ею, вел себя странно, он то исчезал на ее дне, то старался направить ветхое суденышко к берегу, и было видно, какого труда ему это стоило. Как только днище коснулось берега, парень просто перевалился через борт и недвижимый остался лежать у самой кромки воды. Джи Сон, не раздумывая, бросилась на помощь, и как раз вовремя. Волны, набирая силу, набрасывались на тело парня, легко перекатывая его по гальке, норовя унести в море. Потребовалось много времени, прежде чем ей удалось перетащить незнакомца в укрытие и вызвать помощь. Через пару дней, незнакомец встретил ее после работы с огромным букетом цветов, и Джи Сон млела, когда его пальцы, словно невзначай, касались ее руки. Ей даже в голову не приходило, что спасенный ею парень, уже много лет скрывается от полиции за грабежи и торговлю людьми. Нелегально переправившись через границу, О Ри Он осел в небольшом рыбацком городишке, наводненном разношерстной братией. В таком месте проще было затеряться, и он занялся вполне легальным бизнесом: ремонтом лодок и продажей деталей. Через два года ему надоела спокойная безрадостная жизнь и, собрав вокруг себя парней, которым и в шторм «море — по колено», принялся за опасное, но прибыльное дело — торговать людьми. Он никогда не знакомился с жертвами на улице, а тщательно продумывал каждую акцию их похищения. О Ри Он получал истинное удовольствие только тогда, когда ничего не подозревавшие жертвы, сами лезли в расставленные сети, а ему оставалось только доставить их в нужное место. На стройную девушку О Ри Он обратил внимание сразу, как только впервые увидел ее на берегу. Она ни с кем не встречалась и не знакомилась. Раз в неделю она приходила на берег и часами сидела у воды, наблюдая за морем. Эта немаловажная деталь больше всего заинтересовала парня. Он не любил сюрпризов, поэтому, тщательно проверив и узнав родословную семьи, обрадовался еще больше. С такой красоткой проблем не должно было быть. Как только ему стало известно, что у Ли Джи Сон выходной и она может прийти на берег, он тут же продумал план действий. И Сон, сама того не подозревая, попала в его ловушку.

Солнце, обрамленное тяжелыми облаками, медленно уходило за горизонт. Джи Сон, протерев ладошкой запотевшее стекло кафешки, нахмурила брови. «Скорей бы вечер», — подумала она, торопя время и поглядывая на закат. Сегодня должен был прийти О Ри Он, и она лелеяла надежду, что дождь не припустит, и они опять будут гулять, и он осторожно будет касаться ее пальцев. Сон улыбнулась воспоминаниям и отошла за заставленный кастрюлями прилавок. Было то пограничное время, когда она могла немного отдохнуть перед наплывом посетителей, которые после трудового дня заходили выпить и пообщаться с друзьями. Налив рисового супа и бросив щепотку зелени, она едва присела перекусить, когда дверь, трезвоня колокольчиком, резко распахнулась, и парень, лет тридцати, не здороваясь, плюхнулся за низкий напольный столик.

— Эй, — уставился он на Джи Сон тяжелым взглядом. — Принеси мясо с тушеными овощами и кимчи. И «Соджу» давай, — добавил он, мотнув длинными мокрыми волосами, стряхивая на стол капли воды.

Поклонившись и промурлыкав, что рада гостю, Джи Сон шмыгнула за прилавок с недобрым предчувствием. «Лохматый хам», — быстро наградила она посетителя прозвищем. За время работы в кафе Джи Сон насмотрелась всякого… И уже чутьем угадывала настроение приходящих сюда посетителей. Люди были разные: и те, кто просто приходил с друзьями отдохнуть, и те, кто, пропивая семейный бюджет, обещал райские кущи своим избранницам. Наполняя тарелку горячим варевом, девушка исподлобья бросала взгляды на незнакомца. Её настораживало всё: и то, как тот сидел, небрежно выставив ногу в сторону прохода, и то, как нервно перебирал синими от наколок пальцами, словно его что-то раздражало, и он непроизвольно барабанил ими по столу. Она только тогда успокоилась, когда дверь, звякнув колокольчиком, тихо распахнулась и вошел старик. Он поклонился, приветствуя всех и, сев за столик, аккуратно положил у ног палку с отполированным до блеска набалдашником. Он не требовал быстрого обслуживания, а молча ждал, когда она освободится.

Быстро обслужив «Хама», Джи Сон остановилась у столика старика. Выцветшая одежда и длинные волосы, собранные на затылке в пучок, выдавали в нем странника. Нищих, с вечно ищущими, голодными глазами, на побережье хватало, и она прекрасно знала их повадки и вороватые глаза. Старик к их категории явно не относился.

— Дедушка, что вы будете заказывать?

— Мне, пожалуйста, тушеных овощей с рисом и тыквенную кашу.

— Подождите одну минуту, я подогрею. Сон заученным движением низко макнула головой.

— Эй! донесся неприятный голос «Лохматого» с соседнего столика. — Принеси мне еще бутылку «Соджу».

— Да, господин. Одну минуту. Джи Сон торопливо выполнила заказ «Хама», стараясь не смотреть на него и досадуя, что отпустила напарницу, которая очень просилась на свидание «вслепую» и обещала скоро вернуться.

— Сядь со мной, выпей. Парень, неожиданно вытянул ногу, преграждая дорогу.

— Я не пью. Джи Сон поставила на стол бутылку алкогольного напитка и поторопилась отступить. «Какого черта ему надо!» — недовольно подумала она.

— Эй, ты что, глухая!? Незнакомец цепко схватил ее за фартук.

— Аджосси (дядя), сядьте, пожалуйста, правильно, вы мне мешаете пройти. Джи Сон сделала шаг в сторону. Она терпеть не могла таких посетителей и все же старалась быть предельно вежливой. Стоило этому говнюку пожаловаться хозяйке и тогда ее могли лишить дневного заработка за безответственность. Этого никак нельзя было допустить. Деньги — это было единственное, о чем она мечтала, но и пресмыкаться перед всяким сбродом не собиралась, поэтому, кривя губы в лживой улыбке, готова была дать отпор.

— Отпустите, прошу вас. Джи Сон попыталась выдернуть из рук нахала ткань.

— Чего-о! Ты что, слепая? Какой я тебе аджосси! Уверенно и вальяжно «Хам» развалился на стуле и крепче сжал фартук в кулаке. — Паршивка, как разговариваешь с клиентами? Хочешь, чтобы тебя вышвырнули с работы? — зашипел он, сильнее дергая за передник. — Я сказал тебе, сядь!

— Отцепись, придурок, а то заявлю на тебя в полицию за сексуальное домогательство, — прошипела Сон, нечаянно царапнув грубияна по руке, когда пыталась освободиться от его цепких пальцев.

— Ах ты сучка! Глаза парня сверкнули злобой. Он замахнулся, но, скосив глаза на старика, не ударил. — Да как ты смеешь грубить посетителю, тварь! Я же сказал тебе, сядь! Строишь из себя… подстилка, — он с силой схватил ее за запястье и рванул на себя.

Не устояв на ногах, Сон плюхнулась на стол, свалив на парня горячую похлебку. И тут же взвизгнула от звонкой пощечины.

— Эй, приятель, — долетел до нее негромкий голос старика. — Тебе стоит остановиться.

Джи Сон скосила глаза на говорившего. Старик, только что сидевший в дальнем углу зала, оказался рядом с ними. Он крепко держал парня за поднятую руку.

— Отвали, старик! Это не твоего ума дело! Эта тварь меня оскорбила! — заорал «Хам» неожиданно высоким сопрано, стараясь оттолкнуть хилого, как ему показалось, противника. — Эта сучка поцарапала и облила меня супом.

То, что произошло дальше, было похоже на сюжет из дорамы. Неожиданно присев, старец ловко увернулся от наносимого парнем удара и, вывернув ему руку, оттолкнул к стене.

— Думаю, тебе стоит извиниться и покинуть это помещение, — сухо произнес он.

— Да пошел ты…! Хам, с искаженным ненавистью лицом, бросился на старика. Но неожиданно взвизгнул и, прикрыв голову руками, запросил пощады. — Больно, — заорал он. — Отпусти, мне больно. Я не буду, не буду больше.

— Не у меня проси прощения, негодник, а у девушки!

Старик был великолепен. Палка, служившая ему вместо посоха, сейчас была грозным оружием, и он владел ею мастерски. Удары были резкие и хлесткие. Умереть от таких побоев было нельзя, но чувствительность от них была осязаема.

— Тебя что, не учили правилам хорошего тона? — негромко поучал старик парня, прижимая палкой к стене. — Почему разговариваешь неформально с незнакомыми людьми и ведешь себя так бессовестно. — Заплати за еду и проваливай. Быстро!

— Да, — только и смог выговорить «Лохматый», шмыгая разбитым носом. Бросив на стол несколько мятых купюр, не оглядываясь, он выскочил за дверь.

— Садись, дочка, — старик помог Джи Сон подняться. — Почему ты одна в таком заведении? Тебе не место здесь. Не следует оставаться одной.

— Не волнуйтесь, дедушка. Все хорошо. Спасибо, что позаботились обо мне. — Джи Сон низко поклонилась в знак благодарности и, чувствуя смущение, поторопилась накрыть старику стол. — Приятного аппетита, дедушка, — она еще раз сделала поклон. — Извините за причиненные вам неудобства.

Через час Ли Джи Сон совершенно забыла об инциденте. Вечер выдался многолюдным и утомительным. Совершенно разбитая и уставшая, она торопливо шла домой, обходя лужи на дороге. В голове крутилась чехарда мыслей и самой главной была мысль о О Ри Оне. Он не встретил ее, как обещал, и эта досада отодвинула неприятность, случившуюся в кафе, на второй план. Сон ловила себя на мысли, что ненавидит это место, где живет. Место, пропахшее рыбой и вечно подвыпившими рыбаками. Она ненавидела свою работу, которая с поклонами и лживой улыбкой надоела до чертиков. Надоела хозяйка, перед которой надо было раболепствовать, иначе та могла лишить ее заработка. От всего этого дерьма хотелось сбежать куда подальше.

Джи Сон так увлеклась, что совершенно пропустила звук шагов, следовавших за ней по пятам. До дома было рукой подать и, ступив ногой из освещенной улицы в темный проулок, она только сейчас почувствовала тревогу. В груди нещадно затюкало. Не оглядываясь, она бросилась бежать, но, не успев сделать и десятка шагов, получила удар в спину и, охнув, рухнула на мостовую. Что-то тяжелое навалилось сзади, заламывая ей руки за спину. Она хотела закричать, но из сдавленного рукой горла вырвался только хрип.

— Свяжите ее. Тащите к машине. Это были последние слова до боли знакомого голоса, голоса О Ри Он, что услышала она, теряя сознание.

Было темно, когда Джи Сон открыла глаза, не понимая, где находится. Мокрая одежда до дрожи холодила тело, а связанные назад руки не позволяли подняться. Она только смогла повернуть голову в сторону громких криков, которые раздавались совсем рядом. Несколько пар ног мелькали почти перед ее носом, и она постаралась откатиться к стене дома, чтобы не получить удар по звенящей от боли голове. Набрав в легкие воздуха, Сон завизжала так, что зазвенело в ушах. Она кричала до тех пор, пока не услышала звуки открываемых окон и дверей, и не увидела людей, бегущих на ее вопли. Она увидела, как неуклюже бежал брат, таща в руках палку. Как мать, с длинным ножом для разделки рыбы, бежала следом. Людской гул нарастал. Джи Сон вновь хотела закричать, но вырвался только хрип, и она могла лишь наблюдать за тем, что происходит.

Настороженная толпа соседей окружила парней, лежащих на земле. Среди них выделялся ростом и выправкой воина старик. Уперев руку о палку, он что-то говорил собравшейся толпе, а те, с криками возмущения, слушали его, стараясь, словно невзначай, пнуть ногой отморозков. Все успокоились лишь тогда, когда подъехала полицейская машина и увезла всех в участок. Джи Сон спешно доставили в больницу с сотрясением мозга и трещиной в ребрах. Всю дорогу она плакала, но не от боли и страха, как думала мать, ругая мерзавцев, а от страшной обиды и непонимания. Среди мерзавцев Сон узнала «Хама» и О Ри Она, и это было больнее всего.

Глава 4

«Когда ученик готов — учитель приходит сам»

Лучи солнца, просачиваясь сквозь задернутую штору и падая на зеркало, отражались бликами на стене. Джи Сон медленно открыла глаза, обводя взглядом комнату. В ней все было привычно: и обои, и старый комод, и трельяж, тронутый по краям желтизной. С минуту Сон лежала не шевелясь, осознавая, как память настойчиво возвращает мысли к реальности. Только вчера она мечтала, чтобы день был солнечный, и О Ри Он без приключений переправился через перешеек и ждал бы ее после работы под козырьком кафе, и вдруг поняла: вчера больше не существует, все в одночасье рухнуло. Смахнув с щеки предательскую слезу, она уныло подумала: будь то два года назад, наверное, тяжело бы было пережить разрыв с парнем, которому уже начала доверять. Но за это время так привыкла к неожиданным выкрутасам этих придурков, что сейчас даже не удивилась. Просто О Ри Он оказался одним из них и был более непредсказуемым идиотом, чем предыдущие. Хорошо, что они встречались не так часто. И только сейчас осознала, что совершенно не помнит его лица.

— Блин, даже вспомнить нечего, — разозлилась она, прислушиваясь к своему внутреннему состоянию: душа — пустота, настроение — отстой. Хочется плакать? Пфи, ни фига! Я не собирается оплакивать чувства, которых, собственно, и не было. К черту этого идиота!

Как ни старалась Джи Сон, но мысли все равно возвращались к О Ри Ону, оставляя болезненное чувство досады. Она зажмурила глаза, в надежде, что вновь уснет и забудет этого гада, который просто перечеркнул ее жизнь, но сон не шел, потому что в соседней комнате слышались голоса, смех и звон посуды. Сон потянула носом. Пахло жареной рыбой и супом из водорослей. Обычно суп готовили по праздникам, но после гибели отца, семья никогда больше не собирались вместе. Как была в пижаме, Джи Сон вышла на кухню и замерла: за низким столом сидела веселая мама, и глаза брата светились искрами веселья. Спина мужчины напомнила отца.

— Отец! Боль сжала сердце так, что перехватило дыхание. Хотелось верить, что он вернулся, что не было этих долгих лет ожидания и надежды, что папа жив. Не понимая, что делает, Сон бросилась на шею мужчине и сконфузилась. Незнакомец не был отцом, это был вчерашний старик. — Дедушка? — смутилась она, отстраняясь.

Приняв душ и переодевшись в старую, но чистую одежду, когда-то принадлежавшую хозяина дома, старик полностью преобразился. Длинные волосы, уложенные в высокую прическу времен Династии Чосон, открывали широкие скулы и мощную, далеко не старческую шею. На лице четко выделялись узкие, с нависшими веками, глаза, отчего взгляд казался пронизывающим насквозь. Черная широкая лента с непонятными иероглифами, украшала лоб, придавая всему облику особую значимость и какую-то театральность.

— «Ему бы в старинных фильмах сниматься», — мельком подумала Сон насупившись и отходя в сторону. Казалось, что этот персонаж исторических дорам появился в их доме из другой эпохи, и брат, не стесняясь, таращил на него глаза.

— Пак Хан Сик, — представился гость, отчего взгляд его потеплел, суровость на лице исчезла и только мимические морщинки облепили уголки глаз. теряясь в висках. — Сожалею, что не представился раньше, не думал, что встретимся вновь, присаживайся, — просто сказал он, указывая на напольную подушечку рядом.

Скажи эти слова кто другой, Джи Сон высмеяла бы его, не преминув указать, что это он — гость в ее доме, а не она, и ей решать, присаживаться или нет, но, глянув на незнакомца, не посмела возразить и, зардевшись, приткнулась рядом. Поглядывая на старика через опущенные ресницы, Сон изумилась «И с чего это она вчера решила, что он старик?»

— Я преподаю в университете «Хангук» корейский язык и литературу, — продолжил гость беседу, аккуратно подхватив палочками кусочек рыбы. — Поэтому в свободное время хожу по глубинкам и собираю сказания, легенды и летописи. Эти знания помогают нашей молодежи лучше узнать историю своей страны, ведь в учебниках передаются только факты.

Джин Хо, не сводя взгляда со старика, осторожно, словно боясь, что палка, которая лежала у ног старика, его укусит, одним пальчиком погладил отполированную поверхность посоха.

— А вы палку все время с собой носите? — с интересом спросил он. — Почему не оставите ее у порога?

— Палку? Ну, это как сказать… — гость улыбкой собрал возле глаз морщинки и бережно касаясь набалдашника посоха, погладил его, словно живое существо. Это не просто палка, это мой друг, мой слушатель, мой советчик, мой защитник, наконец. У нее много имен.

Джи Сон в удивлении скосила глаза на гостя, а Джин Хо как открыл рот, так и забыл его закрыть.

— Это как?.. — наконец выдавил он.

— Друг, потому что всегда рядом со мной, и я могу опереться на его плечо. Он сокращает мне дорогу, потому что хороший слушатель, а когда с кем-то разговариваешь, любой путь кажется короче, — улыбнувшись, ответил профессор.

— А советчик? — не удержался Джин Хо, не улавливая ход мысли гостя. — Палка ведь не умеет ничего говорить!

— Советчик? О-о-о, протянул Пак Хан Сик, собрав губы в улыбку и смешно фыркая. — Это самый великолепный советчик. — Особенно, когда идешь по незнакомой местности и норовишь забрести в кишащие змеями заросли, или войти в воду, где нет брода.

— А-а, я понял! — удовлетворенный своей догадкой, воскликнул Джин Хо. — Теперь я понял! Вы палкой… то есть посохом… э-э-э, то есть… другом, дорогу проверяете, да? И про защитника понял! Я ведь видел, как утром, еще на заре, вы тренировались на сопке. Это было здорово! — голос мальчишки поднялся на самую высокую ноту и тут же угас.

— Скажи, у тебя есть друзья? — неожиданно спросил Пак Хан Сик, кладя на зеленый лист салата кусочек рыбы и аккуратно отправляя в рот.

На секунду хотелось соврать: «Да, есть… Хоть отбавляй!» но, опустив глаза, Джин Хо глухо ответил:

— Нет. Они мне не нужны!

— Ой ли… — профессор улыбнулся. — Поверь моему старческому возрасту, — друзья нужны. Просто имея друга, мы иногда разочаровываемся и начинаем обижаться, потому что он, то есть друг, не дал тебе того, чего ты от него ждешь. Но, возможно, того же самого хочет от тебя друг! Как ты думаешь?

«Ну вот, начинается, — скривила губы Джи Сон. — Сейчас начнет учить, как жить, и задолбит своим нытьем» Но на ее удивление Пак Хан Сик сменил тему, словно и не ждал ответа, а просто стал рассказывать об университете и молодежи, которая его посещает. О своих походах по Корее и ее глубинкам, где жизнь, словно замерла и совершенно не походила на жизнь в городе. Он рассказывал легенды и предания, и они все хохотали над взятыми из жизни анекдотами. Обед давно закончился, был выпит чай, но Ли Син Гё настойчиво подливала горячий напиток профессору, отмечая про себя, что не хочет расставаться с неожиданным гостем. Впервые за последние годы семья сидела вместе и, казалось, словно все они вынырнули из своего мрачного, замкнутого круга. Но Джи Сон поразилась еще больше, когда узнала, что Пак Хан Сику восемьдесят семь лет. Она недоверчиво, исподтишка разглядывала старика. На вид ему можно было дать не больше шестидесяти и на старика он явно не походил. Хитрец. Врет, наверное», — подумала она, переводя взгляд на брата, который корчил рожи, показывая глазами на дверь. Вытащив сестру на улицу, Джин Хо взахлеб стал рассказывать.

— Нуна, (обращение к старшей сестре), знаешь, господин Пак встал рано утром и пробежал всю дорогу во-о-он до той сопки, — брат махнул рукой в сторону предгорья. — И знаешь, что он делал? — понизил парнишка голос. — Дедушка тренировался палкой, как с пикой и вертел ее как игрушку. Я такое видел только в дорамах. Я тоже так хочу. Я попрошу, чтобы он меня научил драться и тогда… Ух! — Джин Хо сжал кулаки. — Я не дам тебя в обиду! Никому не позволю даже пальцем прикоснуться. Я просил маму, чтобы она сдала дедушке комнату, «он говорил, что останется в поселке на некоторое время». Но она ответила, что позволила переночевать лишь потому, что он спас тебя. Нуна, — заканючил Джин Хо, очень тебя прошу, поговори с мамой, пусть она разрешит ему остаться. Скажем соседям, наш родственник приехал.

Джи Сон скривилась. Соседи мало ее волновали, она уже привыкла, что о них плели разные небылицы, а вот очередь в уборную по утрам волновала больше, но, взглянув на брата, снисходительно улыбнулась:

— Ладно, поговорю. А ты уверен, что дедушка захочет с тобой тренироваться? Ты ведь лентяй, и спишь до обеда… — съязвила она.

— Уверен! Обещаю, спать не буду! Нуна-а-а, ну, пожалуйста, — заныл Джин Хо.

— Хорошо, но, если ты не станешь тренироваться из-за своей лени, я сама тебя выгоню на улицу. Понял?! И, наградив брата легким подзатыльником, повела в дом.

***

Для Джин Хо началась новая жизнь, и отчаяние, которое он испытывал, пытаясь встретить девчонку с соседней улицы, притупилось. Спроси его кто, почему именно эта писклявая соседка тревожит его маленькое сердце, он бы затруднился ответить: Просто Ким На На стала для него лучом света, который пробился сквозь хаос и черноту в его душе.

Им было по 9, когда однажды, выйдя на улицу, Джин Хо столкнулся с ватагой пацанов, карауливших его у дома.

— «Гоблин», «Гоблин», — орали они, обступив его плотной стеной.

Затравленно озираясь, пытаясь найти хоть маленькую лазейку в этой живой изгороди, Джин Хо упал духом, зная, что на помощь никто не придет. Но, когда в ход пошли пинки и кулаки, уже не думал об отступлении. Истерзанный страхом и отчаянием, он кидался на обидчиков с яростью зверя, уже не замечая, что капающая из носа кровь, размазывается по лицу, а рассеченная бровь саднит от боли. Когда сил уже не осталось и он упал, раздался оглушительный визг. Кричала девчонка с соседней улицы. Набрасываясь с кулаками на обескураженных пацанов, она так отчаянно защищала лежащего на земле Джин Хо, что те отступили. Молча вытирая с его лица кровь и осторожно дуя на раны, девочка неожиданно обняла его за плечи и, похлопывая ладошкой по спине, как делали взрослые в момент душевной близости, тихо сказала:

— Не плач, все хорошо, это пройдет.

Тот день запомнился на всю жизнь. Запершись в шкафу, Джин Хо долго плакал, но не от боли и обиды, а от щемящего чувства благодарности. Впервые на его защиту встал человек, не сестра, а просто посторонняя девчонка. Теперь он готов был жертвовать своим носом и телом каждый день, лишь бы еще раз увидеть ее. У малышки Ким На На был высокий голос, но для Джин Хо он казался звенящим колокольчиком, и он готов был слушать его бесконечно.

— Эй, соня, подъем! — так начинался новый день. В пять тридцать, утра, не взирая на погоду, Пак Хан Сик поднимал парня с постели, и… Никогда Джин Хо не думал, что вместо обещанной тренировки, ему предстоит таскать воду в бочки для стирки и полива огорода. Он ворчал: можно и шланг подключить, — но старик оставался непреклонен и после выполненного задания, заставлял его бежать на сопку трусцой. Первые дни у Джин Хо глаза лезли на лоб, а язык просто не помещался во рту, когда он карабкался на гору, а потом плашмя валился на землю, снимая одышку.

— Все, к черту! Не буду больше ничего делать! — огрызался он на ехидную усмешку и дружеские шлепки сестры. Что это за тренировки! То воду таскай, то приседай с ведрами, чтобы и капля не выплеснулась. То бегом на сопку, то с сопки. Все! Надоело! Не надо мне никаких тренировок! Но через две недели он уже гордился тем, что не сдался.

Первые уроки Кунг-фу давались с трудом, но старик не отступал, вырабатывая в нем терпение, выносливость и навыки боя. Но больше всего Джин Хо нравилось после уроков, домашних дел и тренировок, сидеть с профессором на берегу моря, пить чай, принесенный в термосе, и просто разговаривать по душам. Никогда и никто не говорил с ним так искренне: ни отец, который даже не занятый ловлей рыбы, больше времени проводил в кабаках или за игрой в карты; ни мать, которой всегда было некогда, ни сестра, жизненный опыт которой был так же мал, как и его собственный.

— Запомни, — как-то сказал Пак Хан Сик. — В жизни не бывает радости без горя и горя без радости. Все живет в гармонии и равновесии. Каждый пройденный этап твоей жизни даст хорошие семена знаний. Так развивается человек. То, что ты будешь делать сейчас, даже в эту минуту, обязательно отразится в будущем.

— Учитель, вы хотите сказать, что, если я сейчас накормлю вон ту бездомную собаку, это как-то отразится в будущем?

— Конечно! Во-первых, ты спасешь это существо от голода, а может быть, и от смерти. Во-вторых, проявив акт милосердия, в будущем, вполне вероятно, к тебе или твоим близким тоже протянется рука помощи. Вот смотри, — начертил он палочкой на песке пентаграмму в виде звезды. Чтобы попасть на вершину соседнего угла, ты должен обязательно попасть в противоположные углы, и только потом сможешь вернуться в свой. Выбери любой из углов. Видишь, сколько прямых линий? И кажется, что они вообще не касаются друг друга, но у них есть точка пересечения, и, если ты пойдешь путем любой из этих линий, опять вернешься только к себе, к своей вершине. Хочешь попробовать?

Джин Хо долго водил палочкой по разным направлениям, выходя то к одному углу, то к другому.

— Это такая игра? Он никак не мог понять систему рисунка и особенно его смысл.

— Нет, это не игра. Учитель был серьезен. — Все эти линии и есть судьбы людей, прямо или косвенно связанных с тобой. И каждый человек, который встретится на твоем пути, может нести как добро, так и зло. И только от тебя будет зависеть, как ты это воспримешь. Как это? — не понял Джин Хо. — Ну вот скажи, что ты чувствуешь, когда тебя бьют или оскорбляют? — Я их всех ненавижу и просто готов убить.

— Правильно, потому что ненависть, которая внутри тебя, притягивает этих людей лишь для того, чтобы ты выплеснул ее наружу. Тебе ведь не хочется драться с человеком, которого ты любишь. Чем больше у тебя ненависти, тем больше появится врагов. Если ты не научишься любить и уважать себя, тебя никто не будет уважать. Ты понял?

Джин Хо молчал. Он ничего не понял и, насупившись, старался носком ботинка преградить дорогу рыжему муравью, который тащил в муравейник личинку жука

— А ты знаешь… — учитель остановил бесполезные попытки Джин Хо. — Вот тебе хороший пример. Посмотри на этого маленького муравьишку. Сколько ты ни стараешься ему помешать, он все равно пытается преодолеть это препятствие, а знаешь почему?

— У него дома, наверное, есть дети, и он хочет их накормить?

— Верно. У него есть цель: любыми путями дотащить свою ношу домой, и благодаря тебе, а именно твоему препятствию, он нашел другую дорожку, которая оказалась намного ближе к муравейнику.

— Получается, что я хотел ему помешать, а на самом деле помог?!

— Ты это правильно подметил. — Профессор по-отечески похлопал Джин Хо по плечу. — Представь на минутку, что ты выполняешь роль муравья и у тебя есть цель. Ну предположим твоя цель — просто радоваться жизни, а люди, которые окружают тебя, мешают, оскорбляют, стараются поколотить при любом удобном случае, причиняют боль. Возможно, они тоже направляют тебя на другой путь, просто ты этого пока не осознаешь?

— Не знаю… — Джин Хо потупился. Ему нравилось, что рассказывает Учитель, но не нравилось, что он заставлял его самому решать эти хитроумные задачи и искать на них ответы. То, что говорил Пак Хан Сик, не совсем вязалось с его пониманием жизни. Он и тренироваться начал лишь только для того, чтобы отомстить, а тут надо было не лупить этих придурков, а еще понимать, почему они так поступают? Это не укладывалось в его голове.

Пак Хан Сик неторопливо вел свои беседы и никогда не отступал, заставляя Джин Хо взглянуть на мир под другим углом.

— Как ты думаешь, что испытывают люди, когда видят тебя? — однажды спросил он.

— Мама сказала, что у меня на плече «проклятье дьявола» и, наверное, они меня боятся.

— А что ты испытываешь сам, когда выходишь на улицу или идешь в школу?

— Я боюсь, что надо мной опять будут издеваться и устраивать темную, — честно признался Джин Хо и, шмыгнув носом, отвернулся, пряча неожиданно набежавшие слезы. Учитель вытягивал из него самые болезненные и стыдливые воспоминания.

— Ты молодец, что не побоялся признаться в своем стыде и бессилии, и честно сказал, что боишься. Но жизнь построена по очень простой схеме: подобное притягивает подобное. Если ты выходишь на улицу и впереди тебя бежит твой страх и агрессия, то люди очень быстро считывают эту эмоцию и тоже, боясь тебя, стараются быстрее избавиться от собственного страха, а значит: или убегают, или нападают.

— Они издеваются надо мной и бьют, потому что меня боятся?! — в изумлении вытаращил глаза Джин Хо.

— Да. Пак Хан Сик приобнял мальчишку и по-отечески прижал к себе. — Поэтому перестань бояться. У тебя на плече не отметка дьявола, а отметка божественной любви, понял?

— Я, кажется, немного понял, но, наверное, не очень, — честно признался Джин Хо.

— Тебя очень долго обижали, и тебе казалось, что это несправедливо и незаслуженно. В твоем маленьком сердце появилась злоба и одержимость отомстить, но именно эти мысли могут направить тебя в ту пропасть, из которой, порой, невозможно выбраться. Тебе следует знать, что маленькая трещина в борту корабля — может потопить весь корабль. Так и в жизни. Страх, ненависть и злоба, это и есть трещины в твоей душе, и они могут разрушить всю твою жизнь. А это значит, что тебе надо обрести силу…

— Давать сдачи? — перебил Джин Хо, довольно растянув губы в улыбке.

— Не перебивай. Учитель отвесил легкий подзатыльник. — Я еще не закончил разговор. — Сила твоя вот здесь, — ткнул он два пальца в грудь подростку, — и вот здесь… — пальцы чувствительно уперлись Джин Хо в лоб. — Знания, — вот твоя сила, а не махать кулаками, — ворчливо проговорил он. — Упасть на колени можно не только физически, но и духовно. Но если ты поймешь, почему упал, то быстро встанешь, потому что осознаешь свое падение. Боль и обида не будут довлеть над тобой, и ты будешь воспринимать их как очередной жизненный урок, это и есть сила. А на твои кулаки… — профессор строго глянул на Джин Хо. — На такую силу всегда может найтись другая сила. Ты должен нести ответственность за каждый свой шаг и деяние, и не позволять своим внутренним врагам одолеть тебя. В мире всегда есть баланс между добром и злом, и все это бумерангом вернется к тебе. Смотри, — начертил профессор палочку на земле. — Это твои враги. А теперь давай порассуждаем, чему они пытаются тебя научить. Во-первых, тебе захотелось стать сильнее, чтобы защитить своих близких: маму, сестру, да и себя, в том числе, — стер он часть палочки. — Во-вторых, когда ты стал тренироваться, тем самым укрепил свое здоровье и практически перестал болеть. Учитель стер еще часть. — В-третьих, научился помогать по дому, тем самым освободил маму от тяжелого непосильного труда. Ты ведь раньше об этом даже не задумывался, верно? — стер он остальное. Ты стал понимать боль других, их отчаяние. Помнишь, как спасая кота, ты упал с дерева и больно ударился, но был счастлив от своего поступка. Вокруг тебя стали происходить маленькие чудеса, на которые ты раньше не обращал внимания из-за своего страха и внутренней агрессии.

— Это… что же получается, я должен сказать им спасибо? — Джин Хо в недоумении смотрел на Учителя.

— Вот и скажи спасибо, когда в следующий раз пойдешь гулять. И поразмышляй на досуге, кто они тебе: враги или друзья. Все, что происходит в твоей жизни, считай хорошим уроком, который должен сделать тебя мудрее и сильнее. Тебя бьют, — учись давать сдачи, а не прятаться, но без причины никогда не нападай первым. Со временем ты научишься видеть и чувствовать, когда можешь первым применить силу. И будет ли этот бой насмерть или в назидание, ты должен знать: сила твоя в терпении, мудрости и слове. И прежде, чем начнешь молотить кулаками, попробуй включить мозги и решить проблему мирным путем. Помни: даже кот, загнанный в угол, может броситься на тигра и выцарапать ему глаза.

Джин Хо медленно, но словно губка, впитывал слова Учителя, стараясь понять скрытый смысл. Тот постоянно заставлял его думать и анализировать не только слова, но и поступки и, подняв глаза, однажды спросил:

— Как же мне отличить плохое от хорошего?

Пак Хан Сик положил руку на плечо мальчишки.

— Это даже для взрослого ума не просто понять, а ты еще мал, но я постараюсь тебе объяснить. Есть такая притча: жила семья, — это хорошо. Однажды сын, играя с огнем, поджог старый дом, — это плохо. Убитая горем семья, расчищая обгоревший остов, обнаружила старинный клад, — это хорошо. Построив новый дом, зажила семья счастливо. Учитель потрепал вихры Джин Хо. — Если в твоей жизни происходит что-то неожиданное, что выбивает тебя из привычной для твоего ума колеи, возможно, жизнь неспроста подготовила тебе другой путь, просто переход на этот путь бывает очень болезненным. Надеюсь, ты понял, что я сказал.

— Угу. — Джин Хо хихикнул. — Я понял: не будь зла, не было бы и добра, да? Учитель, а вы можете сказать мне, как правильно жить… только более конкретно.

Он ждал, что сейчас откроется некое правило жизни, но профессор сказал совершенно другое.

— Нельзя человека научить жить и сказать, что правильно, а что нет. В твоей жизни будут и зло, и добро. Дело только в том, как ты будешь это принимать. Я могу дать тебе только «посох», но воспользуешься ты им или нет, выбор остается только за тобой.

— Посох?! Зачем он мне? Я ведь не хочу ходить и собирать предания и легенды! Я хочу быть моряком, как папа.

— Посох, это твои знания, любовь к жизни, ее понимание, иначе сказать — внутренняя сила. Всегда помни, что ненависть и злоба притягивают только злобу и жажду мести, и именно они могут разрушить тебя изнутри. И какой путь выберешь ты, решать только тебе.

Каждый день тренировок делал Джин Хо сильнее и выносливей. Но самое интересное было то, что ребята с округи стали признавать в нем негласного лидера. К его голосу прислушивались. «Гоблин» оставался «Гоблином», и хоть родители соседских мальчишек не разрешали с ним дружить, все они тянулись к нему. Теперь для пацанов было счастьем при встрече прикоснуться к Джин Хо плечом и грудью, как это делали взрослые, приветствуя очень близких друзей.

Накануне возвращения в Сеул, Пак Хан Сик неожиданно попросил Ли Син Гё приготовить поминальную еду, и привел всю семью к месту захоронения, которое находилось не на кладбище, а на холме. Одинокое дерево на его вершине мягко покачивало ветками и, казалось, что оно приветствует пришедших.

— Здесь покоится прах моей матушки, — сказал он, преклоняя колени и отдавая низкие поклоны табличке, прикрепленной к стволу. — Она была знахаркой. Люди, которых она спасла, до сих пор помнят ее и приходят к захоронению, — добавил он, окропляя вином землю у ствола. Син Гё неожиданно узнала, что имя упокоившейся в этом месте Пак Де Бо, она была той самой повитухой, которая помогла появиться на свет ее сыну, Джин Хо. Для ошарашенной новостью женщины, так и осталось загадкой, кто же принимал у нее роды: живой человек или мертвый? Ведь матушка профессора покинула этот мир много лет назад.

Расставание с Учителем было для Джин Хо болезненным. Он умолял его остаться, но тот был непреклонен.

— Я дал тебе все, что знал, — прощаясь, сказал он. — Теперь твоя очередь самому решать — кем быть. Все в твоих руках. Хорошее зерно всегда дает хорошие всходы, ему не помешают ненастья. Помни об этом.

***

Для Ли Джин Хо наступила пора беззаботной юности. Мелкие потасовки с ребятами из соседних улиц уже не были болезненны, как прежде. Отчуждение друзей давно прошло, и Джин Хо больше не уползал в платяной шкаф, зализывать душевные раны. Он возмужал, и из неуклюжего подростка превратился в высокого парня с выразительными миндалевидными глазами. Неизменная прическа «конский хвост», как делал это Учитель, только придавало ему шарма, выделяя среди сверстников. И даже учителя в школе не могли справиться с такой странной привычкой парня. Девушки не раз пытались привлечь его внимание, но он и сам не знал, какая сила притягивает его только к Ким На На, — девчонке из детства. Он тосковал, если не видел ее хотя бы мельком. И просыпался ночью от ошеломляющего чувства томления, отчего матери все чаще приходилось стирать постель, испачканную поллюцией. Красавица Ким хоть и отдавала ему предпочтенье, но все равно была недосягаема, как луна на небосводе. И Джин Хо мечтал, отслужив в армии, стать самым лучшим рыбаком и добиться расположения ее родителей.

Глава 5

«Что готовит нам судьба»

Майор Кан Ю Хван ритмично похлопывал деревянной рукоятью хлыста по свой ладони и зычно орал на весь плац:

— Раз, два, раз, два. Двигайте джузеппами, девочки!

— Ну же сволочь! — Джин Хо смачно сплюнул. — Ненавижу эту мразь! — зло подумал он. От скрипучего, гортанного голоса офицера у солдат всей роты сводило скулы. Им уже надоела муштра после пятнадцатикилометровой пробежки, и, если бы кому из них дали автомат, он, не задумываясь, пришил бы этого засранца — майора. Но сейчас солдаты могли только мысленно материться и выполнять приказы: бегать, стрелять, ползти по грязи и мечтать о дембеле. Джин Хо ненавидел офицера не только за голос, но и за отвратительный характер, в котором проявлялись скрытые наклонности садиста. При любом удобном случае тот старался показать свою власть и уничтожить какое-либо проявление характера своих подчиненных. О его дрессуре: сделать из призванных в армию молокососов настоящих бойцов, ходили далеко нелицеприятные слухи, но никто не пытался поднять голос против офицера за мордобои и издевательства. Кан Ю Хван был отпрыском известного генерала Южнокорейской армии, и его рота должна была показать себя на выступлениях в честь празднования «Дня независимости» в присутствии всех высокопоставленных чинов, и он выматывал солдат до потери сознания, думая, что таким образом добьется отличных результатов.

— Бего-о-м арш! Запева-а-ай! — разнеслось по плацу.

Нестройный рев мужских голосов взвился ввысь, но постепенно затих. Движение бегущих людей застопорилось и вновь двинулось вперед, обтекая лежащего на земле человека. Пар, с тела упавшего, валил так, что было не понять, дышит он или нет. Так же четыре месяца назад упал один из бойцов и больше не поднялся. Ли Джин Хо, взглянув на лежащего, быстро присел, проверяя пульс, но тут же получил такой пинок по ребрам, что аж задохнулся от боли. Помочь парню он ничем уже не мог, а если бы остался рядом с ним дольше, мог навлечь на всю роту взыскание, бегать по кругу плаца еще пятьдесят кругов в полной амуниции. Изменить что-либо в системе армейской службы было не в его силах, а ст