Joy Fielding
THE HOUSEKEEPER
Copyright © Joy Fielding Inc., 2022
All rights reserved

Издательство выражает благодарность литературному агентству
Andrew Nurnberg Literary Agency за содействие в приобретении прав

Перевод с английского Павла Смирнова

Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

Филдинг Дж.

Сиделка : роман / Джой Филдинг ; пер. с англ. П. Смирнова. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Убийство в кармане).

ISBN 978-5-389-30239-6

16+

Джоди нанимает сиделку для ухода за своими стареющими родителями — и теперь коварная Элиз незаметно прибирает к рукам жизнь своих подопечных. Все начинается невинно: то сиделка примеряет драгоценности матери, то слегка флиртует с отцом, но, вынужденная молча наблюдать за действиями Элиз, Джоди понимает: она столкнулась с опасной соперницей. Чем закончится противостояние двух женщин?

Автора романа «Сиделка» Джой Филдинг называют мастером домашнего саспенса — ей прекрасно удается создать напряженную интригу в самых обыденных обстоятельствах, которые знакомы каждому из нас.

© П. А. Смирнов, перевод, 2025
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025
Издательство Иностранка®

 

 

 

 

Как всегда, посвящается Уоррену

Глава 1

Это я виновата.

Я первая высказала идею, подняла ее на щит, запустила в действие и в конце концов настояла на ее воплощении. Мой отец решительно выступал против, мать — в лучшем случае колебалась, а сестра, как всегда, была безразлична. Только мой муж Харрисон считал мысль хорошей, да и то потому, что надеялся снять с меня часть бремени.

«Ты слишком много на себе тащишь, — постоянно твердил он и добавлял: — Есть вещи, которые ты можешь контролировать, и те, которые не можешь. Нельзя же вечно делать все и для всех. Сосредоточься на нашей семье и забудь об остальных».

Он, конечно, был прав. Вот только нелегко просто так взять и забыть о других. И я, как ни пыталась, не могла не слышать за этими словами невысказанного следствия: «Если бы ты вкладывала в наш дом, в наших детей, в нашу семью хоть половину тех усилий и энергии, которые вкладываешь в родителей, в сестру, в карьеру…»

Однако именно моя карьера позволяла нам не только закрывать ипотеку, но и оплачивать счета, что давало Харрисону возможность целыми днями — и без сколько-нибудь заметного вознаграждения — работать над очередным романом.

Я говорю «очередным», хотя его первый роман вышел уже почти десять лет назад. Здесь можно добавить, что роман пользовался большим успехом. Но… Если бы я продавала всего один дом в десять лет, давно задумалась бы о другом поприще.

На это Харрисон, несомненно, заметил бы, что писательство — скорее призвание, чем работа, нечто вроде священнодействия, и ни в какое сравнение не идет с торговлей недвижимостью на перегретом и переоцененном рынке. За этим, скорее всего, последовало бы: «Непросто создать стоящий текст, когда под ногами мешается пара малолетних детей».

Последний аргумент мог бы выглядеть серьезно, если забыть, что наш сын, восьмилетний Сэмюэл, бо́льшую часть дня проводил в школе, а наша дочь, трехлетняя Дафни, — в детском саду. Конечно, Харрисону иногда приходилось укладывать их спать, когда у меня на вечер был назначен показ дома, или развлекать их, когда я вкалывала по выходным. Торговля недвижимостью — не та работа, где сидишь строго с девяти до пяти. Так и хочется сказать — в чем-то сродни писательству.

Но, разумеется, я так не говорю, потому что это наверняка приведет к ссоре. А я ненавижу ссоры.

— Мужское эго — очень хрупкий предмет, — как-то сказала мне мама.

Уж она-то знала, будучи замужем за моим отцом — не самым покладистым из мужчин — почти полвека.

Не то чтобы мама была тихоней. Она за словом в карман не лезла, и в фешенебельном Роуздейле об их громких скандалах ходили легенды. Часть моих самых ранних воспоминаний состоит в том, как я лежу в кровати, плотно зажав ладонями уши в тщетной попытке не слышать гневные обвинения и яростные отрицания, разносящиеся по обоим этажам и грозящие вломиться в дверь комнаты, которую я делила с сестрой, как всегда, безмятежно спавшей на соседней кровати. Даже сейчас, когда я не могу уснуть, мне слышатся громкие голоса родителей, пронзающие ночную тишину и врывающиеся мне в уши.

Психотерапевт, несомненно, заявил бы, что этим и объясняется моя нелюбовь к ссорам. И, наверное, оказался бы прав.

Вот бы и остальное объяснялось так же просто.

Конечно, голос моей мамы в последние годы почти смолк, задавленный неумолимой поступью болезни Паркинсона. В результате отцу, лишившемуся любимого спарринг-партнера, волей-неволей тоже пришлось смягчиться.

Нет, иногда папа по-прежнему давал жару: в конце концов, мужское эго — и впрямь хрупкая штука. Но он мог проявлять заботу, а иногда даже нежность. Восемь лет назад он ушел с поста директора агентства недвижимости — да, того самого, в котором работаю я, — и полностью посвятил себя уходу за мамой.

Поступок, конечно, благородный.

Но отцу было уже под восемьдесят, и хотя он по-прежнему оставался здоровым и полным сил, а вдобавок еще и дьявольски красивым, он уже немолод. А забота о женщине на поздней стадии болезни Паркинсона — нелегкий труд в любом возрасте.

Поэтому я и предложила нанять постоянную сиделку.

Идея была немедленно и решительно отвергнута («Спасибо, мы вполне в состоянии справиться своими силами!» — проревел отец).

Я попыталась призвать на помощь сестру. Трейси, на четыре года старше меня, всегда была любимицей родителей: светловолосая голубоглазая богиня ростом за метр восемьдесят и весом пятьдесят семь килограммов. (Для сведения: у меня волосы и глаза почти одинакового невыразительного пшеничного оттенка и куда менее впечатляющий рост метр семьдесят, а пятьдесят семь килограммов я в последний раз весила в возрасте двадцати одного года, то есть почти два десятка лет тому назад.)

Сколько себя помню, одним из первых вопросов, который папа задавал мне при каждом визите, было: «Мне кажется или ты немного прибавила в весе?» (Опять же для сведения: с весом у меня все в порядке; более того, подруги считают меня стройной.)

Как бы то ни было, Трейси отказалась вступать в споры, и в этом, наверное, заключалась вторая причина, почему родители ее обожали, хотя навещала она их редко и только в случае проблем с деньгами.

В итоге идея найма сиделки была отправлена в пресловутый долгий ящик.

До того дня, когда мама упала с кровати, а отцу не хватило сил самому поднять ее. Он попытался дозвониться до меня, но я показывала дом клиентам и выключила телефон, Харрисон был слишком увлечен разглядыванием пустого экрана в поисках вдохновения, а Трейси, увидев имя звонящего и поразмыслив не более полусекунды, видимо, решила не отвечать и убрала телефон в карман. В результате мама пролежала на холодном деревянном полу добрых два часа, потому что отец не хотел вызывать скорую: «Мы вполне способны справиться сами! Не хватало только, чтобы чужаки расхаживали по дому и глазели на наши пожитки!» Пока я не прочитала сообщения и не поспешила к ним.

Тут уж я уперлась и настояла, чтобы отец нанял помощницу. Вполне очевидно, что родители больше не могли «обходиться своими силами». А приходящей раз в неделю домработницы (вернее, целой череды домработниц, потому что никто не выдерживал папины придирки дольше нескольких месяцев) было уже недостаточно. Им требовался человек, который живет вместе с ними, помогает в уходе за мамой, а заодно готовит и поддерживает чистоту в доме. Деньги не имели значения: чего-чего, а денег у родителей было достаточно. Речь шла об их благополучии.

Отец неохотно уступил и позволил мне начать собеседования с кандидатами. Он дал строгие указания: рекомендации должны быть безупречными, и, хотя сиделке должно хватать сил поднимать маму и укладывать обратно в кровать, пусть она также будет стройной и привлекательной. Как объяснил папа, если уж ему придется мириться с присутствием в доме чужой женщины, пусть хоть смотреть на нее будет не противно.

Так и появилась Элиз Вудли.

Эта моложавая шестидесятидвухлетняя женщина — высокая, стройная, но с крепкими руками, коротко стриженная блондинка с дружелюбной улыбкой, подчеркивающей не менее дружелюбные манеры, — казалась едва ли не идеалом.

А что говорят об идеале?

Наверное, мне стоило проявить больше бдительности. Или хотя бы присмотреться внимательнее. Трейси утверждает, что с самого начала почуяла неладное, хотя в тот момент не сказала ни слова. По словам сестры, произошедшее напоминает сюжет крепкого триллера: скрипучий старый дом, пожилая женщина-инвалид и коварная сиделка, ухаживающая за ней; тонкие намеки, ложные следы, мертвое тело у подножия лестницы.

Но я забегаю вперед: мертвое тело появилось позднее.

И если тут и есть загадка, то она состоит в том, как я позволила подобному случиться.

В конечном итоге винить я могу только себя.

Это я привела ее в дом.

Глава 2

— Что вы знаете о болезни Паркинсона?

Этот вопрос я всегда задавала в первую очередь. Мне хотелось, чтобы человек, которого я найму, с самого начала понимал, на что подписывается.

Элиз Вудли сидела напротив меня в одном из двух кресел цвета слоновой кости, стоявших перед лаймово-зеленым бархатным диваном в редко используемой гостиной слева от входной двери. На женщине были желтая блузка с короткими рукавами, темно-синие хлопчатобумажные брюки и открытые сандалии. Под аккуратными волнами светлых волос, остриженных до уровня подбородка, поблескивали небольшие золотые сережки с жемчугом. Сережки и простые золотые часы были единственными украшениями. Я обратила внимание на отсутствие обручального кольца и облегченно вздохнула. Помню, подумала тогда: «Одной сложностью меньше».

Я выбрала для собеседований гостиную не потому, что она была самой официальной из комнат на первом этаже, а потому что там меньше всего хлама. Остальные помещения — маленькая столовая с вечно измазанным стеклянным столом, современная открытая кухня с огромной гранитной стойкой в центре и соседняя общая гостиная с видом на небольшой участок заднего двора — были завалены игрушками моих детей. Нельзя было и шагу ступить, не наткнувшись на фигурку «Супер-Марио» или детальку от конструктора (не говоря уже о вездесущих и практически неистребимых кусочках пластилина, облепивших почти все поверхности).

— Я знаю, что это расстройство нервной системы, которое в основном влияет на двигательные функции, — ответила Элиз. — Что состояние со временем ухудшается. И что лекарства не существует, — тихо добавила она.

Я прикусила язык, чтобы сразу же не крикнуть: «Вы наняты!» Большинство женщин, с которыми я беседовала раньше, — а их всего было шесть — просто качали головами и бормотали: «Не так уж много».

— Как думаете, вы справитесь с уходом за пациентом на поздних стадиях этой болезни?

— Надеюсь. Моя мать много лет страдала от рассеянного склероза, а мой последний работодатель болел раком и под конец жизни был практически прикован к постели, поэтому у меня большой опыт ухода за пациентами с дегенеративными заболеваниями. — Она сочувственно улыбнулась, и по обе стороны рта показались ямочки, похожие на большие запятые. — К тому же я крепче, чем кажусь.

Я объяснила положение мамы в мучительных подробностях: что диагноз поставили примерно десять лет назад и что симптомы развивались в обычном порядке, начиная с дрожи в мизинцах — врачи называют это «тремор покоя» — с дальнейшим затруднением движений и нарастающей мышечной слабостью, ведущей к ригидности, включая изменение некогда идеальной осанки и появление неуклюжей походки.

Мама всю жизнь танцевала, а теперь ее ноги, казалось, прилипли к земле. Она стала ковылять, а не ходить. Дальше — больше. Почерк стал нечитаемо мелким из-за изменений в тех частях мозга, которые влияют на моторику, и ей стало очень сложно, почти невозможно контролировать движения пальцев и рук.

Она начала страдать бессонницей, обильным потоотделением и частыми запорами.

— В общем, дело непростое, — была вынуждена признать я, не желая замалчивать проблемы и рискуя, что соискательница уйдет, осознав тяжесть маминого заболевания. — Хотя отец будет настаивать на том, чтобы взять основной уход на себя. Поэтому работа, наверное, будет в большей степени заключаться в хлопотах по дому и готовке, — с надеждой пояснила я и добавила: — И в том, чтобы быть рядом на случай…

— …Если я им понадоблюсь, — договорила за меня Элиз. — Теперь выдохните, — посоветовала она, и ее темные глаза расширились, а у краешков губ снова возникли ямочки.

Я поняла, что сижу затаив дыхание, и рассмеялась, хотя это больше походило на попытки глотнуть немного воздуха. Я представила себе старое дерево, узловатое и перекосившееся, и подумала, не такой ли меня видит Элиз.

— У вас есть вопросы? — спросила я, готовясь к спорам о зарплате и выходных, которые первым делом завели все шесть предыдущих кандидатов.

— Когда приступать к работе? — вместо этого спросила она, но потом поправилась: — О боже! Какая самонадеянность с моей стороны! Простите. Не стоило забегать вперед. Сын постоянно меня ругает: говорит, я часто тороплю события…

— У вас есть сын?

— Да. Его зовут Эндрю. Он примерно вашего возраста, живет в Калифорнии, в Лос-Анджелесе. Я оттуда родом.

— И давно вы перебрались в Торонто? Прошу прощения, если это слишком личный вопрос, — поспешно добавила я, поскольку где-то вычитала, будто потенциальным работодателям не разрешается задавать кандидатам слишком много личных вопросов. Хотя тут был особый случай: по-моему, нанимая человека, который будет жить в твоем доме, имеешь право узнать хотя бы основные сведения.

— Не стоит извиняться, — небрежно отмахнулась моя собеседница. — Я переехала девять лет назад, вскоре после смерти матери. Мне хотелось развеяться, поэтому я купила билет на железнодорожный тур по Канаде и просто влюбилась в эту страну и ее жителей. Честно говоря, в одного конкретного человека. — Она подняла ладонь к лицу, чтобы скрыть румянец. — Я познакомилась с этим очаровательным мужчиной вскоре после приезда в Торонто, а через три месяца мы поженились. Все было идеально. Но недолго.

Она тяжело вздохнула.

— Однажды вечером — в сентябре будет четыре года — мы смотрели телевизор, и Чарли пожаловался, что у него немного кружится голова. А потом… просто взял и умер. Врачи сказали, аневризма сосудов головного мозга. — Элиз умолкла, и ее взгляд вслед за словами обратился в прошлое. — Так я овдовела во второй раз. Мой первый муж, отец Эндрю, тоже умер: обширный инфаркт в возрасте чуть старше, чем сейчас наш сын.

— Сочувствую, — произнесла я, не зная, что еще сказать.

В тот момент я могла думать только о том, что в каком-то извращенном смысле обоим покойникам повезло. Аневризма и инфаркт — более милосердная смерть, чем медленное и неумолимое развитие болезни Паркинсона.

— В общем, оставалось только одно: продолжать жить. Когда Чарли умер, мы жили в квартире недалеко от центра, и я начала помогать одной пожилой соседке с покупками. Вскоре стала приносить домашнее печенье — обожаю печь! — и в конце концов ее семья наняла меня готовить, прибираться и составлять старушке компанию. Сын, конечно же, пришел в ужас, что его мать опустилась до такой черной работы. В этом смысле он немного сноб. Но, по правде сказать, мне нравится ухаживать за людьми. Я привыкла, и у меня получается. К тому же не хотелось возвращаться в Лос-Анджелес и садиться на шею Эндрю. У него должна быть своя жизнь. — Она заговорщицки наклонилась поближе ко мне: — А если совсем честно… Я не питаю большой симпатии к его жене.

Я еле сдержала улыбку.

— У вас есть внуки?

— Нет, — покачала она головой с явным сожалением.

Как по команде, со второго этажа донесся шум громкой ссоры:

— Мам! Дафни берет мои вещи!

— Мама! Сэм меня обижает!

— Дафни! — крикнула я в ответ. — Перестань брать вещи брата! Сэм, перестань обижать сестру!

— Она не отдает мне приставку!

— Он сказал, что мне можно в нее поиграть!

— Я такого не говорил! Верни сейчас же!

— Мамочка, он опять грубит!

— А что такое приставка? — спросила Элиз.

— Джоди, ради бога, — долетел со второго этажа сердитый голос, — сделай что-нибудь! Я пытаюсь работать!

— Мой муж, — объяснила я собеседнице. — Он писатель.

— Как здорово! А я могла видеть что-нибудь из его книг?

Я пожала плечами.

— Возможно. Он написал роман «Идет сновидец».

— Кажется, такого я не знаю.

— Ну, дело было довольно давно.

— Мам! — крикнул Сэм.

— Мама! — словно эхо откликнулась Дафни.

— Джоди!

— Так, дети, с меня хватит. Спускайтесь сюда, и поживее.

Не прошло и нескольких секунд, как дети скатились вниз по лестнице и оказались перед нами: Сэм — тощая жердина, Дафни — пухленький комочек энергии. У обоих были мои слегка непослушные русые волосы и отцовские внимательные голубые глаза.

— А вы кто? — спросил Сэм, с подозрением оглядывая гостью.

— Это миссис Вудли, — ответила я.

— Да просто Элиз, — поправила она. — Какие замечательные дети! Настоящий юный красавец, — обратилась она к Сэму, — а ты, — она повернулась к Дафни, — сладкая очаровашка.

Дети заулыбались.

— Когда вырасту, буду жить в Нью-Йорке, — внезапно заявил Сэм, хотя раньше таких разговоров не было.

— Это я буду жить в Нью-Йорке, когда вырасту, — перебила его Дафни. — И буду работать на карандашной фабрике, — добавила она.

Я не знала, смеяться или плакать. Карандашная фабрика?!

— Какая замечательная идея, — улыбнулась Элиз. — Сможешь целыми днями делать собственные карандаши и придумывать новые цвета.

Дафни радостно закивала.

— Я хочу есть, — сказал Сэм.

Элиз поспешила встать. На секунду мне показалось, что она прямо сейчас отправится на кухню и начнет готовить. Вместо этого она сунула руку в сумочку и достала лист бумаги лавандового цвета.

— Мои рекомендации, — пояснила она, протягивая листок мне. — Можете с ними ознакомиться и связаться со мной, когда закончите собеседования. И разумеется, если у вас будут вопросы, не стесняйтесь звонить в любое время.

— Но мы даже не обсудили зарплату и отпуск, — запротестовала я, не желая ее отпускать.

— Уверена, вы предложите более чем справедливые условия, — отмахнулась она и протянула ладонь Сэму: — Рада познакомиться с тобой, Сэм. — Она пожала ему руку. — И с тобой тоже, Дафни. Надеюсь, скоро увидимся. А еще я исправлю упущение и куплю книгу вашего мужа, — добавила она, когда мы подошли к входной двери.

Я наблюдала за уходящей гостьей, борясь с желанием броситься за ней, повалить на ближайшую клумбу и объявить, что она получила работу, что нет нужды проверять рекомендации или беседовать с другими претендентами и что мы с радостью заплатим любую сумму и дадим ей столько выходных, сколько она захочет.

Помню, я тогда подумала, что наверняка найдется подвох. Нельзя быть такой идеальной. Но неприятную мысль быстро заглушили голоса детей.

— Я есть хочу, — заныл Сэм у меня за спиной.

— А я — сладкая очаровашка! — заявила его сестра.

Глава 3

— Что значит — ты ее наняла? — возмутилась сестра. — И со мной не посоветовалась? Даже не дала мне встретиться с ней!

— Я просила тебя поприсутствовать, — напомнила я.

— А я сказала, что у меня в тот день тренировка.

— У тебя каждый день тренировка, — скривилась я, оглядывая черные легинсы и коротенькую белую футболку, в которые была одета сестра.

В груди пойманной бабочкой забилась тревога. Меньше всего мне хотелось ссориться. Впервые за последние несколько недель тревога поутихла, сменившись надеждой, и я пригласила Трейси в гости поужинать семгой — одно из немногих блюд, которое ела сестра, — и отпраздновать удачу, которая привела к нам Элиз.

Трейси заправила за ухо длинные светлые волосы, выпрямленные утюжком, а потом покачала головой, и прядь вернулась на то же место. Сестра покрутила цепочку с серебряным сердечком от Тиффани на шее и подтянула к себе стройную ногу, пристроив босую стопу на багряную замшу подушки дивана в нашей гостиной.

— Боже, что это?! — проворчала она, наморщив выпрямленный хирургом нос и скривив подкачанные филлером губы, и принялась отдирать комочек расплющенного розового пластилина с пятки.

— Извини. — Я отскребла улику и встала с дивана, чтобы выкинуть пластилин в мусорное ведро под раковиной на кухне.

— Не принесешь мне стакан воды, раз уж ты там? — попросила Трейси. Взяв в руки стакан, она снова скривилась: — Теплая… Ты что, не держишь бутылку с водой в холодильнике?

— Извини.

Два извинения меньше чем за минуту. Пожалуй, новый рекорд.

Сестра поставила стакан на столик у дивана, не сделав ни глотка.

— Итак, расскажи мне об этой Элиз Вудли.

— Она просто идеальна, — заверила я, занимая свое место на другом конце дивана, и тут же почувствовала, как мне в бок впился маленький пластмассовый супергерой. — Терпеливая, добрая, с огромным опытом работы с пожилыми и больными людьми…

— Ты проверила ее рекомендации?

— Разумеется. Они просто блестящие.

Я поговорила с дочерью бывшей соседки Элиз и сыном человека, который умер от рака. Оба не скупились на похвалы.

— Поверь мне, я провела собеседование со множеством женщин. Она на голову выше остальных.

— И сколько эта чудо-женщина будет нам стоить? — спросила Трейси.

— Все оплачивает папа, — напомнила я.

— Из нашего наследства.

— Трейси, ради бога!

— Ой, не будь такой добренькой. Я ведь права.

Не имея ни малейшего желания спорить, я ничего не ответила.

Трейси пожала плечами.

— Ты так и не сказала мне, что о ней думает папа.

Пришла моя очередь пожать плечами.

— Они еще не встречались.

— Ты наняла ее без согласия папы? Ты что, шутишь?

— Очевидно, предложение вступит в силу при условии, что обеим сторонам все понравится. Мы с Элиз встречаемся у мамы и папы завтра в час. Было бы здорово, если бы ты к нам присоединилась.

— Почему ты всегда выбираешь время, на которое у меня уже что-нибудь назначено? — заныла Трейси. — Нет бы сначала у меня спросить.

— Может, попробуешь перенести свои дела? — предложила я, не обращая внимания на вызов в ее голосе.

— Может быть.

— Ты давно не навещала родителей, — рискнула я и сама бросить вызов. — Уверена, мама была бы рада…

— Ты же знаешь, мне трудно видеть ее такой.

— Всем трудно.

— Ты не понимаешь. Тебе легче переносить подобные вещи. Я слишком чувствительна…

— Дело не в тебе, — возразила я, сразу понимая тщетность своих слов.

Дело всегда было в Трейси. Как ни странно, в этом и состояла часть ее очарования.

Еще одно пожатие плечами. Еще одно «может быть».

Я в очередной раз встала с дивана и пошла на кухню, якобы проверить семгу с овощами, которые мариновались в холодильнике, хотя они в проверке не нуждались. Но я больше не могла выносить эгоцентризм сестры, не швырнув что-нибудь ей в голову, и пластмассовый супергерой, впившийся мне в бок, как раз оказался бы кстати.

— А где все? — спросила Трейси и оглянулась, словно впервые обратив внимание, что ни мужа, ни детей не видно; впрочем, возможно, она и правда не заметила их отсутствия. — У тебя так тихо.

— Харрисон забирает Дафни из детского сада. Сэма он взял с собой.

— Какой хороший отец, — заметила сестра.

— Да.

— Он много с ними занимается.

— Это ведь и его дети, — напомнила я.

— Все равно, редкие отцы столько внимания уделяют отпрыскам, — сказала она, наверное вспомнив нашего отца. — Тебе повезло.

— Да, повезло.

— Харрисону тоже повезло. Ты просто отличная мать, — добавила она.

Этим Трейси застала меня врасплох. Я не привыкла к комплиментам от сестры, да и в целом от родных. В нашей семье вообще было не принято выражать позитивные чувства, хотя высказывать претензии никто не стеснялся. Сложно припомнить, когда кто-нибудь из нас в последний раз говорил «Я тебя люблю». Да и бывало ли такое вообще? Возможно, именно поэтому я старалась каждый день говорить детям, как люблю их, чтобы они никогда не сомневались в своей ценности.

— Хотелось бы считать себя отличной матерью, — ответила я, чувствуя приступ вины за недобрые мысли о Трейси. — Я стараюсь.

— А Харрисон этим летом будет снова вести курс писательского мастерства?

— Да. Ему не терпится поскорее начать.

— Может быть, я тоже запишусь.

— Что?

— Ну, у меня ведь была интересная жизнь, да и воображение хорошее. Разве трудно написать роман?

«Есть еще такая мелочь, как дисциплина», — подумала я, но решила не говорить этого вслух.

— Думаю, дело не такое простое, как тебе кажется, — вместо этого ответила я.

— Ты думаешь, что мне ума не хватит.

— Вовсе нет! — запротестовала я. — По-моему, ты отлично справишься со всем, если сосредоточишься на цели.

Так оно и было. Проблема заключалась в том, что Трейси не умела ни на чем сосредоточиться. Во всяком случае, на сколько-нибудь продолжительное время. Харрисон называл таких людей профессиональными дилетантами. Только за последние несколько лет сестра потратила небольшое состояние из родительских денег, чтобы стать инструктором по пилатесу и по йоге, преподавателем современного танца, учителем бальных танцев, барменом, моделью, диетологом — и каждый раз бросала учебу еще до конца первого семестра. Это не считая уроков бриджа, тенниса и гольфа, которые она тоже быстро забросила.

Аналогично обстояло дело и с мужчинами в ее жизни — чередой по большей части неприглядных ухажеров, обычно исчезавших после одного-двух свиданий.

— Мне бы хотелось больше походить на тебя, — добавила Трейси еще один неожиданный комплимент, подчеркнувший недостаток великодушия с моей стороны. — Но постоянная работа, семья, дети — это не по мне. А вот ты отлично справляешься. Просто я слишком творческая личность, вольная птица.

Вот к таким двусмысленным комплиментам я как раз привыкла. Я с ними выросла. Папа был в этом настоящим докой. Я улыбнулась: разве можно винить сестру, если она училась у лучших?

Входная дверь распахнулась, и в дом ворвались Сэм и Дафни.

— Вот и конец тишине, — вздохнула Трейси, когда Харрисон закрыл за собой дверь, а дети бросились по коридору к нам.

— А кто это тут у нас? — воскликнула я, когда они кинулись ко мне обниматься. — Поздоровайтесь с тетей Трейси.

— Привет, тетя Трейси, — послушно поздоровался Сэм.

— Привет, тетя Трейси, — эхом отозвалась Дафни.

— Привет, тетя Трейси, — сказал Харрисон, прислонившись к стене.

— Как сегодня в школе? — спросила я у сына.

— Хорошо, — ответил он.

— А в детском саду? — обратилась я к дочери.

— Была небольшая проблема, — сообщил Харрисон.

— Я туда больше не хочу, — нахмурилась Дафни.

— Что случилось, очаровашка? — Я начала так звать ее после собеседования с Элиз.

— Этот мальчишка, Джошуа. Он меня обзывает!

— И как он тебя обзывает?

Судя по замешательству на лице дочери, «очаровашка» вряд ли числилась среди прозвищ.

Дафни расправила плечи и надула щеки.

— Он называет меня шлюхой и соской, — объявила она.

Мы с Трейси дружно расхохотались.

— Очень мило, дамы, — упрекнул нас Харрисон. — Очень по-взрослому.

— А давай ты завтра поедешь в детский сад вместе со мной и скажешь ему, чтобы больше не называл меня шлюхой и соской? — попросила Дафни, явно ободренная нашей реакцией.

— Думаю, ты справишься и своими силами, — ответила я, когда наконец смогла говорить.

— Просто скажи ему, чтобы сам отсосал, — посоветовала Трейси.

— Так, дети, — поспешил распорядиться Харрисон, — идите наверх и смотрите телевизор в комнате мамы и папы, пока не будет готов ужин.

— Ура! — закричали они в один голос и убежали наверх.

— Серьезно? — обратился Харрисон к Трейси. — «Скажи ему, чтобы сам отсосал»?

Трейси пожала плечами.

— Иди к нам. — Она похлопала ладонью по дивану рядом с собой. — Только сначала кол из задницы вытащи.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы сдержать несвоевременную улыбку, но поздно: Харрисон заметил и явно рассердился.

— Пожалуй, я попробую немного поработать до ужина, — буркнул он. — Может, поговоришь завтра с директором детского сада и решишь проблему?

Мы смотрели, как Харрисон поднимается по лестнице, пока он не скрылся из вида.

— Мне кажется или раньше он не был таким занудой? — спросила Трейси.

Глава 4

Большой трехэтажный дом по адресу Скарт-роуд, 223, был построен в 1932 году и снаружи выглядел полностью на свой возраст. Если бы я описывала его потенциальным покупателям, то посоветовала бы не обращать внимания на темно-красный кирпич фасада и толстые старомодные рамы, придающие дому вид, который лучше всего описывало слово из словаря моего сына — «стремный». Я бы заверила, что внутри дом выглядит совершенно иначе.

И в основном так оно и было.

С тех пор, как родители купили этот дом почти полвека назад, они несколько раз делали ремонт, установили медные трубы и проводку, сняли со стен тяжелые тисненые обои, заменив их белой краской, и постоянно обновляли кухню и ванные с туалетами в соответствии с последними тенденциями, расширяли кладовки и даже оборудовали домашний кинотеатр и тренажерный зал в подвальном этаже с выходом в обустроенный на заднем дворе сад, где был большой плавательный бассейн свободной формы.

И все же, несмотря на многочисленные модернизации, дом сохранял удивительно старомодный вид. Может, причиной тому служила огромная лестница с резными перилами красного дерева посреди центрального холла или широкие деревянные балки потолка и темная обшивка напоминающих пещеры гостиной и столовой; а может — большое количество отдельных комнат, что разительно контрастировало с более открытой планировкой, которую предпочитали современные покупатели недвижимости.

Что интересно, при площади больше четырехсот шестидесяти квадратных метров, дом был одним из самых маленьких на улице. Даже несмотря на постепенно осыпающийся «стремный» фасад, такой особняк в престижном районе можно было продать за не такое уж и небольшое состояние в считаные дни после выставления на продажу.

Вот только отец не собирался его продавать.

Я годами пыталась убедить родителей переехать в кондоминиум, особенно после того, как маме поставили диагноз. Или даже в небольшое бунгало — в жилье, где нет лестниц, с которым легче управляться. Отец и слышать ничего не хотел. Он настаивал, что это их дом и они никуда не переедут.

Теперь, конечно, такой возможности уже не было. Мама, скорее всего, не пережила бы переезда.

Единственной уступкой со стороны отца стала установка небольшого лифта справа от лестницы. Поначалу им пользовались часто, но в последний год его почти забросили: мама стала слишком немощной, чтобы выходить из дома; слишком слабой, чтобы подолгу сидеть в саду; слишком гордой, чтобы получать удовольствие от того, как ее катают по улицам Роуздейла в инвалидном кресле, которое она презирала.

Я увидела Трейси за рулем спортивной красной «ауди» в конце улицы, стоило только свернуть на Скарт-роуд. Я направила свой определенно неспортивный минивэн на дорожку возле родительского дома и, выйдя из машины, подошла по улице к тому месту, где припарковалась сестра.

— Что это ты тут встала? — спросила я, наклонившись к открытому окну ее машины.

— Тебя еще не было, а я не хотела оказаться запертой на дорожке: вдруг захочу уехать пораньше, — объяснила она, вытягивая длинные голые ноги из машины.

На Трейси было короткое бледно-розовое летнее платье с такого же цвета туфельками на плоской подошве, длинные волосы она собрала в низкий хвост.

— Здорово выглядишь, — похвалила я, надеясь, что она скажет что-нибудь в ответ, но что бы сестра ни думала о моей бежевой юбке и блузке с цветочным узором, она предпочла держать это при себе.

— А чего в дом не зашла?

Она закатила глаза, словно такого ответа было достаточно.

— Ну и где наша Мэри Поппинс?

Я посмотрела на часы.

— Должна быть с минуты на минуту.

— Если опоздает, это дурной знак.

— У нее еще есть десять минут.

Снова закатив глаза, Трейси сунула руку в сумочку и достала зеркальные очки в розовой оправе.

— Милые, — сказала я, когда она водрузила их на переносицу. — Новые?

— Том Форд. Стоили целое состояние.

«Меньшего я и не ожидала», — подумала я, но говорить не стала.

— Думаю, нам пора идти в дом, — сказала я вместо этого.

— А это обязательно? — захныкала она.

— Не можем же мы стоять посреди тротуара, пока не придет Элиз.

— Почему не можем?

— Потому что… — начала я, но потом замолчала, решив, что подбирать подходящий ответ бессмысленно.

Вместо этого я развернулась и пошла к дому, не оставив Трейси иного выбора, кроме как следовать за мной.

— Подожди.

— В чем дело?

— А если она папе не понравится?

— Тогда найдем кого-нибудь другого.

— Ты найдешь кого-нибудь другого, — поправила меня Трейси. — Я не собираюсь снова через все это проходить.

«И через что, интересно, тебе пришлось пройти?» — подумала я, но и эту мысль оставила при себе.

Трейси прошла за мной по улице, потом по бетонной дорожке к крыльцу родительского дома.

— Подожди, — снова сказала она, остановившись перед ступеньками. — Дай мне минутку.

Терпение у меня лопнуло, и я собиралась уже сказать что-нибудь такое, о чем потом пожалела бы, но тут дверь открылась.

По ту сторону, улыбаясь, стояла Элиз Вудли в белых брюках и сиреневой футболке; одежда подчеркивала ее стройную фигуру и крепкие руки.

— Здравствуйте, — сказала она, улыбнувшись до ушей. — А мы все гадаем, почему вы застряли на улице. Заходите-заходите.

«Заходите-заходите, — муху в гости звал паук», — думаю я теперь.

Тогда же, разумеется, мне ничего подобного и в голову не пришло.

А когда пришло, было уже слишком поздно.

Глава 5

— Вы опоздали, — буркнул отец, выходя в большой центральный холл из задней части дома, когда Трейси закрыла за нами входную дверь.

Папа был в черных хлопчатобумажных штанах и синей рубашке поло; густые седые волосы недавно вымыты и аккуратно зачесаны назад.

— Вообще-то, они пришли вовремя, — возразила Элиз таким теплым и приветливым голосом, что никто, даже мой отец, не смог бы обидеться. — Это я пришла раньше времени, — призналась она. — Ехала на автобусе и не знала, сколько времени займет дорога, поэтому вышла из дома с запасом. Вы, наверное, Трейси?

— Да, — подтвердила сестра. — Рада с вами познакомиться. Джоди очень вас хвалила.

— А ваш отец хвалил вас. Он вами очень гордится, — сказала Элиз и поспешила добавить: — Вами обеими.

— В самом деле? — Трейси выгнула идеальную бровь и повернулась к отцу: — Как дела, папа?

— Хорошо, спасибо, — ответил он сестре. — Новое платье?

— От Виктории Бэкхем, — похвастала она, покрутившись на месте.

Мне и думать не хотелось, сколько стоит этот наряд, хотя пришлось себе напомнить: то, как Трейси тратит свои деньги, меня не касается. Я не имею права ее судить.

Вот только, конечно, это были не ее деньги. Отец оплачивал все расходы сестры по кредитным карточкам и счетам. И сколько я ни старалась не слишком расстраиваться по этому поводу, регулярно напоминая себе, что мне повезло не нуждаться в помощи, это было обидно.

— Привет, пап, — сказала я. — Ты сегодня настоящий щеголь.

И снова ответного комплимента я не дождалась.

— Как сегодня мама?

— Так же, как вчера и позавчера.

— Кажется, она в добром расположении духа, — заметила Элиз.

— Вы ее уже видели?

— Ваш отец показал мне дом и познакомил нас. Такая красивая женщина, несмотря ни на что. Пройдем на кухню, поговорим? — предложила она. — Я сегодня с утра испекла шоколадные кексы и уже поставила чайник.

— Отличная идея, — улыбнулась я и оглянулась на Трейси, словно говоря: «Разве она не чудо?»

Мы прошли за отцом и Элиз в белоснежную кухню, выходящую окнами на задний двор. Цветущий сад пестрел яркими оттенками кораллового, красного и розового.

— О, здорово! Вы уже открыли бассейн! — воскликнула Трейси, плюхаясь в одно из четырех плетеных кресел возле круглого столика перед панорамным окном. — Пожалуй, я приеду в субботу немного поплавать.

— Чудесно, — подхватила я. — Я тогда привезу детей.

— Кстати, как ваши замечательные дети? — спросила Элиз, прежде чем моя сестра успела возразить.

— Великолепно, спасибо.

Отец, прищурившись, окинул меня взглядом с головы до ног.

— Мне кажется или ты немного прибавила в весе? — спросил он.

Я выдавила улыбку.

— Нет, пап. Все по-прежнему.

«Так же, как вчера и позавчера».

— Элиз, давайте я вам помогу, — предложила я, когда она собралась налить кипяток в фарфоровый чайник.

— Ни в коем случае. Пожалуйста, сидите. Все уже готово. Пусть только чай заварится несколько минут.

Я посмотрела на блюдо, стоявшее посреди стола, и почувствовала, что у меня текут слюнки.

— Кексики выглядят просто изумительно.

— Будем надеяться, что на вкус они не хуже, — ответила Элиз. — Кстати, красивая блузка. Обожаю крупный узор, — добавила она.

— Крупный — это точно, — пробормотала Трейси, когда я уселась напротив нее.

— Тебе не нравится? — спросила я.

— Ну, крупные узоры не в моем вкусе. Но это… так похоже на тебя.

Я кивнула, решив, что ничего более похожего на комплимент сегодня так и не услышу.

— Пожалуйста, угощайтесь кексами. — Элиз начала разливать чай по уже расставленным фарфоровым чашкам.

— Я, пожалуй, не буду, — сказала Трейси.

— Трейси следит за здоровьем, — пояснил отец, когда я потянулась к самому большому кексу.

— Мне повезло, — продолжила Трейси. — Я никогда не была сладкоежкой.

— В отличие от Джоди, — покачал головой отец. — Однажды мы с Одри застали ее в кладовке, где она съела целую коробку шоколадного печенья.

— Мне тогда было пять лет, — напомнила я.

— До чего мы похожи, — рассмеялась Элиз. — Я могла целыми днями не есть ничего, кроме сладостей.

— И все же сумели сохранить стройную фигуру, — заметил отец.

— Хороший обмен веществ, — пожала плечами Элиз. — И немного везения… Ну, каков вердикт? — спросила она, переводя взгляд с меня на отца.

— Пальчики оближешь! — воскликнули мы с отцом в один голос.

«Наконец-то мы хоть в чем-то с ним согласны», — подумала я.

— Я очень рада. Вот молоко и сахар к чаю, — указала Элиз длинными изящными пальцами на середину стола.

— Мне ни того, ни другого, — заявила Трейси, а я решила не отказываться.

— Итак, — начала Элиз, — уверена, у вас есть вопросы. Кто первый?

Следующие полчаса мы провели за обсуждением требований и соображений моего отца. Но на самом деле это было лишь для вида: все понимали, что решение принято. Незримый контракт был заключен в ту минуту, когда Элиз впорхнула в переднюю дверь на двадцать минут раньше назначенного времени с тарелкой шоколадных кексов собственного приготовления. Еще до нашего с Трейси прихода она успела обезоружить отца очаровательной непринужденностью и точеной фигурой.

Хотя папа, по обыкновению, не собирался сдаваться без боя.

— Не возражаете, если мы все обговорим между собой? — попросил он, когда гостья начала убирать со стола. — Джоди свяжется с вами вечером.

— Вполне разумно, — ответила Элиз; если отсрочка и огорчила ее, она никак этого не показала. — Была очень рада с вами познакомиться, — сказала она Трейси и отцу перед уходом. — И, пожалуйста, попрощайтесь за меня с миссис Дандас.

Мы смотрели, как она идет по дорожке перед домом. Мне снова потребовались все силы, чтобы удержаться и не побежать за ней.

— Ты шутишь? — спросила я отца, когда он закрывал дверь. — О чем тут еще говорить? Она просто феноменальна! — Я обернулась к Трейси за подтверждением.

— Это папе решать, — пожала плечами сестра.

— Разве она не идеальна? — настаивала я.

— Мне она показалась довольно милой, — признала Трейси. — Хотя вряд ли мой голос имеет решающее значение.

Отец улыбнулся.

— Можешь позвонить вечером миссис Вудли. Скажи ей, что мы все обговорили и готовы дать ей попробовать.

— Не понимаю, почему ты сразу не сказал ей об этом, пока она не ушла.

— Потому что не следует давать прислуге понять, что она победила, — пояснил папа и подмигнул Трейси, словно мне этого никогда не понять.

— Ладно. Хорошо. Как скажешь, — сказала я, мысленно поморщившись от снисходительного «прислуга» и подумав, что нам повезет, если Элиз задержится хотя бы на неделю, прежде чем пустится в бега.

— Мне пора, — сказала Трейси.

— Даже с мамой не поздороваешься?

— Разумеется, я поздороваюсь с мамой, — бросила сестра, хотя убийственный взгляд и показал, что она вовсе не собиралась этого делать.

Я поднялась вместе с ней по широкой лестнице. На верхнем этаже было четыре спальни: две в передней части дома и две в задней, в каждой собственная ванная комната. В детстве мы вместе с сестрой жили в большой комнате с видом на улицу, а комнату в другом конце коридора отец использовал в качестве рабочего кабинета.

— Может быть, она спит, — пробормотала Трейси, когда мы подошли к большой хозяйской спальне, выходящей окнами на задний двор. — Мы же не хотим ее потревожить, — добавила она, пытаясь выдать надежду в голосе за заботу.

Дверь была открыта, и я заглянула внутрь. Возле единственной белой стены стояла двуспальная кровать с пологом на четырех столбах, и на огромных простынях лежала наша изможденная и крошечная мама. Ее немощное тело опиралось на три туго набитые подушки за спиной. Еще по одной подушке было под руками. Два года назад, когда мамино состояние больше не позволило им с отцом спать вместе, он переехал в маленькую спальню по другую сторону коридора.

— Привет, мам, — сказала я и, подойдя к кровати, провела ладонью по редеющим седым волосам, когда-то густым и темным, которыми она так гордилась и ради которых шла на такие жертвы.

Мать медленно повернула голову в мою сторону.

— Здравствуй, милая, — произнесла она, оглядывая комнату. — Это Трейси там?

— Да, мам, это я, — сказала сестра от порога. — Как ты себя чувствуешь?

— Теперь лучше, раз ты здесь. Подойди поближе. Дай на тебя поглядеть. — Одна рука поднялась и схватила Трейси за пальцы. — Какое красивое платье.

— От Виктории Бэкхем, — сообщила Трейси, решив на этот раз не крутиться. — Ну, что думаешь об Элиз Вудли?

— Кажется, она милая, — прошептала мама, с трудом произнося каждое слово; ее застывшее лицо не показывало никаких эмоций.

— Мы опросили многих женщин, — продолжила Трейси. — Она оказалась намного лучше остальных.

— Как мило, что ты проявила такую заботу.

Если Трейси и было стыдно присваивать себе мои заслуги, то она это прекрасно скрывала. Задержавшись еще на несколько минут, она извинилась и ушла.

— Я заеду к тебе на выходных, — пообещала она, чмокнув маму в лоб.

— Если хочешь, могу немного задержаться, — предложила я, усаживаясь на край кровати.

Мне хочется думать, что в ответ мама улыбнулась.