Большеречье
Цветы шиповника там пахли розами,
Там, в самой лучшей из земель!
Скрипели розвальни для нас морозами,
А в кошенине, в кошовке — шмель!
У молока родной Буренушки
Был вкус полыни — но только раз!
Избы отеческой желтели бревнышки,
Свет этих стен нас в детстве спас!
Ловилась нельма, язи горбатые
На переметы шли; цвела сирень!
Снег на подворье большой лопатою
Я не вчера ли сгребал весь день?
И не вчера ли на пару с батею
Мы конопатили наш баркас?
И желтой, шелковой, волшебной скатертью
Иртыш раскинулся весной для нас!
Служила матушка на шумной пристани,
На желтых пуговках — якорьки!
И с ней здоровались, все плечистые,
Ее товарищи — речники!
…Ушли из юности лугами росными,
Ударил в головы весенний хмель!
Но есть за грозами и за морозами,
Есть в мире лучшая из всех земель!
Владимир Макаров (1938 — 2010 гг.),
Большеречье
Верность и память
…Зачем мы храним этот хлам: допотопные подстаканники, неисправное радио, нелепую чашку с лебедями, потертые альбомы со старыми фотокарточками и прочее «добро»… Кому все это нужно? Ведь этих людей, их бывших владельцев, уже давно на свете нет!
Это нужно нам: тебе и мне. Каждая эта родная вещичка пропитана любовью к нам — детям и внукам. Каждый предмет, даже самый пустяковый, необходим: он пахнет счастьем, теми днями и годами, когда мы были маленькими или юными, а они, наши деды и родители, носили нас на руках, кормили, учили, оберегали от бед, помогали…
Нет, это не хлам. Это старые отцовы часы. Они все ещё идут, тикают, как и тогда, когда папа был жив. А ещё живы наши душа и память. Это они не дают нам стать вконец «оцифрованными». Не разрешают быть частью безликой неблагодарной массы, которая не помнит и не знает ничего о себе, о своём роде.
…И нас тоже когда-нибудь не станет. А память о нас и маленькой Родине, нашем Большеречье и районе останется. В этой книжке. Потому что Родина — вот эти простые фотографии. Старые, потрескавшиеся, выцветшие, но сохранённые. На этих карточках наши любимые люди и наши друзья, наш честный труд. В этих строках наша верность и совесть. Когда нас не станет и близкие заскучают по нам, они возьмут в руки эту книгу. Ведь любовь — это ещё и память…
Ну а пока мы живы! Мы с вами, друзья, вместе создали нашу книгу: честную, простую, народную. И, как поётся в песне, помирать нам рановато! Здоровья нам всем, бодрости духа, удачи!
С уважением, Ольга Данилочкина
Алла Сангалова (Казачинина)
Родилась и живу в Большеречье
Мои мама и папа, Казачинины Мария Михайловна и Дмитрий Петрович, работали бухгалтерами.
Отец замечательно рисовал, очень хорошо играл на аккордеоне.
В 1939 г. он уехал на военные курсы. А потом началась война, он ушел на фронт. Дослужился до майора и даже оставил на рейхстаге свою подпись. Отец участвовал в написании истории войны под руководством маршала Жукова, поэтому пришел домой в конце 1945 года. Приехал с большущим чемоданом, все соседки завидовали: много трофеев привёз. А там был… аккордеон! Позже инструмент продали, потому что нужны были деньги на строительство дома.
Я не помню отца. Он умер, когда мне было года полтора. С войны папа приехал и без того больной, а однажды осенью, вылавливая бревна из Иртыша, упал в ледяную воду и простудился. Тогда по нашей реке сплавлялся лес, было много «беспризорных» бревен, и мужики баграми подгоняли их к берегу, сушили и строили из них жильё.
…Отец успел возвести наш дом.
***
Мой садик был на углу ул. 50 лет ВЛКСМ. Помню воспитательницу Элю Владимировну: маленькая, худенькая, и коса вокруг головы.
Однажды я из садика принесла куклу. У меня кукол не было, потому что жили небогато. Мама меня сильно ругала. А я ведь просто хотела эту куколку спать уложить, а утром бы отнесла в детсад! Но мама велела мне немедленно вернуть куклу, потому что так делать очень плохо! И я пошла. И отдала её сторожу. Шла и рыдала, потому что было стыдно! На фото я в белом платьице.
***
