Глава 1

Рука Лили неподвижно лежала на листе бумаги. Капелька чернил соскользнула с ее пера и образовала на нем синюю слезу, которая расплывалась по краям – там, где волокна бумаги касались поверхности капли. Но Лили этого не видела. Она смотрела прямо перед собой, задумчиво наморщив лоб, отчего на переносице возникла маленькая складка, которую ее мать всегда ласково называла «морщиной мыслителя».

Воздух над Гамбургом сиял, небо представлялось бесконечным голубым океаном. Жара нависла над городом неподвижным куполом. Даже река Альстер, которую Лили, сидевшая за письменным столом, могла видеть из окна, не переливалась, как обычно, мелкой рябью, складывавшейся в причудливые узоры.

Оттенки воды в реке, запах вьющихся роз, что карабкались по наружной стене, странная тишина, царящая над городом, – все это пробудило в Лили странное, почти болезненное чувство, отзывавшееся тяжестью в груди. Это чувство уже было ей знакомо. Оно охватывало ее в жаркие дни, когда повсюду была разлита летняя нега, а в полную силу входило по вечерам, когда они с матерью и Михелем сидели на террасе, читая друг другу вслух. Вот уже несколько минут она искала верное слово, чтобы описать это чувство. Слово «томление» она уже перечеркнула – оно здесь не подходило. Та же судьба постигла и «меланхолию» – это понятие было близко к тому, которое она пыталась описать, но не отражало чувство во всей его полноте, ей же хотелось найти идеальное слово. «Если в нескольких точных фразах вы способны выразить то, что чувствуете, тогда вы в самом деле умеете писать!» – всегда говорила фрау Финке, ее старая учительница. И Лили твердо усвоила это правило – только сейчас следовать ему ей никак не удавалось.

Она написала «предчувствие» и, нахмурившись, взглянула на буквы, слегка наклоненные вправо. Не совсем точно, но что-то в этом есть: в такие дни она и впрямь будто ждала чего-то – казалось, сам ветер нашептывал ей о грядущем. Но и это слово в конечном счете было отвергнуто твердым росчерком пера. Она не могла остановиться на полуправде, ей нужна была точность. Когда через несколько недель она, просматривая бумаги, наткнулась на эту запись, ее пробрала дрожь. Последующие события придали слову «предчувствие» совершенно иной смысл.

Но в ту минуту оно описывало лишь радостное предвкушение долгого, жаркого лета, которое она хотела посвятить прежде всего сочинительству. Чтению и письму. И танцам. И поцелуям. Не обязательно в таком порядке – здесь все зависело от Генри – всегда такого вежливого, настолько озабоченного соблюдением правил, будто от этого зависела вся его жизнь. Официально они могли встречаться только в присутствии взрослых, и вместо того, чтобы попытаться обойти этот запрет и слегка опередить события, что было бы вполне ожидаемо, Генри строго придерживался принятого порядка. Иногда она сердилась, что он прилагал так мало усилий, чтобы ее завоевать. Да, они уже были обещаны друг другу и даже официально помолвлены. Но это вовсе не означало, что теперь он мог прекратить всякое ухаживание – как же ей тогда чувствовать себя красивой и желанной? «Ты уже принимаешь меня как должное», – как-то упрекнула его она, а он, казалось, искренне обеспокоился этим и пообещал исправиться.

Подтверждая это похвальное намерение, он преподнес ей на следующий день конфеты и стихотворение. Уже недурно – во всяком случае, было чем похвастаться в университете. Пусть даже стихотворение Генри сочинил не сам, а переписал из сборника Брентано, чья поэзия казалась ей, впрочем, слишком приторной и беззаботной. Ей хотелось волнующих поцелуев в холле и романтических ночных свиданий, куда она сбегала бы из дому – как в тех книгах, которые ей тайком одолжила Берта и которые теперь стояли у нее на полке, надежно скрытые солидными томами Гете. Но от Генри подобного не стоило ожидать. И все же – при мысли о том, что она увидит его во время сегодняшней церемонии, она улыбнулась. Влюблена она была, в этом не стоило сомневаться. Он хотел зайти за ней сегодня, но, будучи студентом-медиком, не смог вырваться – близились выпускные экзамены, и он был очень занят. Не страшно, она поедет с Францем. Родители уже два часа как уехали – перед церемонией они давали прием в Альстерских аркадах. Лили, находя приемы ужасно скучными, не захотела к ним присоединиться. Вспомнив о крещении корабля, она вдруг осознала, что засиделась в своей комнате. Пора было собираться.

В доме стояла духота, сильно пахло коврами и старым деревом, и Лили догадывалась, что во время церемонии, когда, вероятнее всего, будет ярко светить солнце, станет очень жарко. Поэтому она решила не прибегать к пудре, которая, как она предвидела, только расплывется на лице. Да и времени уже не было. Бросив испуганный взгляд на напольные часы в коридоре, она поспешила к комоду. Хорошо, что утром Зеда успела уложить ей волосы. Лишь несколько рыжих локонов выбилось из замысловатой прически, и их пришлось поправлять – напрасный труд, ведь стоило Лили пошевелиться, они вновь упали на лоб. Ее новое платье, накрахмаленное и благоухающее, висело в шкафу. Лили окинула его недовольным взглядом. В белом она казалась бледной и призрачной, будто терялась в ткани. Но на этом цвете настаивал отец: «Крестная должна выглядеть как можно более юной и невинной, а что подчеркнет эти качества лучше, чем белое кружевное платье?»

Она поспешно выскользнула из домашнего халата и дернула за сонетку, висевшую около кровати.

– Зеда, я опаздываю! – крикнула она в коридор, надеясь, что горничная услышала ее и уже спешит на зов, но на всякий случай в придачу позвонила в колокольчик. Лили только сейчас поняла, как сильно опаздывает. Франц будет здесь с минуты на минуту, а она не готова даже наполовину.

В одной сорочке она села перед зеркалом, зачерпнула немного румян и спешно прошлась по щекам. «Ох, слишком много зачерпнула!» Теперь она выглядела так, словно у нее жар. Она обмакнула полотенце в миску с водой и провела им по щекам. Не помогло – теперь румяна приклеились к лицу влажными полосками. Перевернув полотенце, она принялась ожесточенно оттирать краску сухим концом.

Когда Лили закончила битву с румянами, мелкие завитки волос, обрамлявшие лицо, встали дыбом, словно наэлектризованные, а щеки лихорадочно пылали.

– Хорошо, что сегодня мне хотя бы не придется выступать перед доброй сотней гостей, – сказала она своему отражению в зеркале, состроив гримаску. – Или… Неужели сегодня?

Со вздохом она отбросила полотенце. Как так вышло, у нее же было столько времени на подготовку. Все утро! Вот так всегда – стоило ей сесть за письменный стол, как мысли начинали превращаться в слова, слова в предложения, а предложения – в персонажей и истории. При этом время вело себя так, как ему заблагорассудится: оно размывалось, теряло контуры, выходило из берегов. А когда Лили поднимала взгляд на часы, думая, что прошло всего несколько минут, времени уже ни на что не оставалось.

Ее взгляд упал на новую шляпу, и девушка в задумчивости прикусила губу. Отец строго-настрого запретил ее надевать: «В любой другой день, только не на церемонию крещения корабля!» Лили знала, что он говорил всерьез. Надеть такую шляпу в самом деле было бы слишком смело. Большая, темно-зеленая, с огромным пером, покачивающимся на ветру, и широкой лентой в мелкий горошек, она сразу привлекала внимание своей экстравагантностью и была сделана по последней моде, которая не нравилась ее консервативному отцу вне зависимости от того, какие формы принимала. Но Лили любила эту шляпу. Вдобавок она давала хоть какую-то тень. Пока Лили размышляла, хватит ли у нее смелости нарушить отцовский приказ, в комнату вошла Зеда.

– Снова опаздываем? – спросила она, взяв корсет, лежавший на кровати.

– Еще как! – Лили сбросила сорочку, подняла руки и встала перед Зедой, чтобы та помогла ей одеться. Корсет, как и платье, соответствовал последним веяниям. Он был длинным, утягивал живот и подчеркивал бедра, грудь и ягодицы. Даже когда Зеда, как сейчас, просто держала в руках это хитрое приспособление, оно казалось устрашающе узким и неудобным. Лили уже надевала корсет однажды, и в тот раз ей уже через несколько минут пришлось прибегнуть к помощи Зеды, чтобы вырваться из тесной шнуровки, в которой она чувствовала себя, как в клетке. Неясно, как она выдержит в нем целый день, да еще в такую жару. “Нужно обязательно взять с собой флакон с нюхательной солью, чтобы не свалиться со сцены на головы собравшимся”, – предусмотрительно решила она.

– Красота требует жертв! – заметила Зеда, увидев в зеркале ее страдающее лицо, и ободряюще ей улыбнулась.

Лили кивнула и, сжав губы, ухватилась за столбик кровати. Горничная изо всех сил потянула за шнурки, которые прижимали к телу девушки стальные пластины корсета, создавая желанный эффект осиной талии. Лили вздрагивала с каждым рывком, ощущая, как сжимаются ее внутренности. В животе теперь у нее словно образовался тяжелый камень.

Достав сантиметр, Зеда с сосредоточенным видом измерила талию Лили.

– Пятьдесят три сантиметра! – объявила она и удовлетворенно кивнула.

– В таком виде ты могла бы недурно зарабатывать в темных переулках! – раздался голос позади нее.

Лили обернулась. На пороге стоял Франц, глядевший на нее с чем-то, неприятно похожим на презрение. Тотчас щеки Зеды покрылись густым румянцем, и она застенчиво опустила глаза. Лили знала, что горничная считала ее старшего брата весьма привлекательным и даже была в него немного влюблена. Однако Франц, как всегда, сделал вид, что прислуги вообще нет в комнате.

– Ты, как всегда, очарователен! – фыркнула Лили в ответ, и уголки его губ насмешливо дрогнули.

– Лошадей уже запрягли. Нам пора.

– Ты что, не видишь, я еще не готова!

– У тебя был на это целый день.

– Да, и он еще не прошел. Без меня все равно не начнут. – Как всегда, когда она разговаривала с Францем, в ее голосе сквозило насмешливое раздражение.

Брат повернулся и бросил взгляд на часы в холле.

– Тебе непременно нужно заставлять целое общество себя дожидаться? Это так на тебя похоже! Наверное, вся Земля вращается вокруг Лили Карстен! – сказал он, подняв брови. – Даю тебе пять минут. Лошади ждут. Там жарко. – Бросив еще один пренебрежительный взгляд на ее выпирающую из корсета грудь, он вышел.

В сердцах Лили бросила ему вслед ругательство, заставившее Зеду вздрогнуть от изумления.

– Как будто его волнуют лошади! Он просто хочет, чтобы я опозорилась перед всеми.

Пять минут! Ей нипочем не успеть. Нужно было еще надеть платье и поправить прическу.

– Он не посмеет… – пробормотала она, прекрасно зная, что еще как посмеет. Он даже, пожалуй, будет рад уехать без нее и скомпрометировать ее в глазах света. Мгновение она лихорадочно соображала, что предпринять.

– Зеда, живо спустись вниз и скажи Агнес, чтобы Тони закладывал коляску. Франц уедет без меня, я точно знаю!

Зеда тут же бросила сантиметр и поспешила к двери. Оставшись в одиночестве, Лили какое-то время размышляла, с какими из оставшихся дамских хитростей она справится без посторонней помощи, и наконец поспешила к зеркалу, чтобы привести в порядок прическу. Однако ей сразу же стало ясно, что здесь все безнадежно. Слишком высокой была влажность – непослушные локоны торчали во все стороны. Ощущая острое разочарование, Лили бросила шпильки обратно в коробочку и в тот же миг услышала через открытое окно стук лошадиных копыт по гравию.

– Что?! И пяти минут не подождал! – возмутилась она и выбежала на балкон. Она успела увидеть лишь цилиндр Франца и его ухмылку, когда он высунулся из окна кареты, удалявшейся по направлению к Бельвю, чтобы помахать сестре на прощание. Лили сердито пнула перила и тут же отскочила назад – нога отозвалась резкой болью.

– Сволочь! – крикнула она вслед брату, но коляска уже скрылась за деревьями.

Обратно в комнату ей пришлось добираться, прыгая на одной ноге.

– Зеда! Где ты? – отчаянно позвала Лили. Вот теперь ей действительно, по-настоящему нужно было спешить.

* * *

Пятнадцать минут спустя Лили Карстен бежала вниз по парадной лестнице. Ей так и не удалось избавиться от яркого искусственного румянца, зато наряд был безупречен, хотя белое платье грозило лопнуть на талии при первом неосторожном движении. Когда девушка остановилась, чтобы бросить на себя последний взгляд в зеркало, висящее над камином, к ней с обеспокоенным видом подошла Агнес, верная экономка семейства Карстен.

– Ох, Лили. У нас проблема! – начала было она, но неожиданно запнулась. – Я думала… твой отец запретил… зеленую шляпу. – Как всегда, когда они оставались наедине, Агнес обращалась к Лили на «ты».

– Да-да, я знаю, но другого выхода не было! Нужно было чем-то прикрыть прическу. – Решив в последнюю секунду взбунтоваться, Лили успела об этом пожалеть и энергично махнула рукой, чтобы Агнес не отнимала у нее остатки былой уверенности.

– Что случилось?

– Лошадь охромела, – с траурной миной объявила экономка. – Тони только что заметил. Поехать на ней не получится.

– Как же так? – Лили с ужасом посмотрела на Агнес. Перед глазами словно заплясали мушки, и ей пришлось на мгновение ухватиться за перила, чтобы не потерять равновесие. «Это все корсет», – подумала она, вдыхая и выдыхая так глубоко, как только могла. (А может быть, мысль о гостях из высших кругов общества, которые с нетерпением ждут ее под палящим солнцем.)

– Этого не может быть! – наконец простонала Лили.

Агнес в отчаянии всплеснула руками. Как всегда, когда она расстраивалась, она походила на нахохлившуюся курицу.

– Что же нам теперь делать? – только и смогла пролепетать экономка.

Лили сделала глубокий вдох и поспешила к выходу.

Снаружи, на круговой подъездной дорожке, дожидалась коляска, которую использовал ее отец, когда выезжал один. Перед коляской, фыркая, стоял Сильвер, черный жеребец, купленный прошлой осенью. Тони, наклонившись, осматривал его переднее копыто.

– Что с ним? – спросила Лили, которой из-за наряда пришлось перевести дыхание уже после пары шагов.

– Здравствуйте, фройляйн Лили! – Тони приподнял фуражку, не выпуская из второй руки копыта. – Не знаю, распухла лодыжка. Ехать на нем нельзя.

– Тогда найди другую лошадь, и как можно быстрее!

Девушка вытерла лоб – было так жарко, что она успела взмокнуть.

– Я и так безбожно опаздываю! – воскликнула она в отчаянии.

Тони кивнул, нахмурив брови:

– Я уже распорядился, но это займет некоторое время.

Лили знала, что он прав. Нужно было распрячь Сильвера, запрячь новую лошадь, которую еще только предстояло раздобыть, и кто знает, может быть, ее вдобавок придется мыть, чистить копыта и так далее.

– На это нет времени!

Смотритель конюшни беспомощно развел руками. Агнес, нагнавшая Лили, нервно мяла передник.

– Что же нам делать? – пролепетала она. Лицо экономки под строгим чепцом пошло жгучими красными пятнами. – Если ты не появишься на церемонии вовремя, это будет катастрофа!

– Я знаю! – простонала Лили, с мольбой оглядываясь по сторонам, словно ожидая, что на подъездной дорожке волшебным образом материализуется пролетка.

– Чертов Франц, надо же было ему меня бросить!

Она топнула ногой, как маленький ребенок, и уже готова была в отчаянии рвать на себе волосы. Но вдруг взгляд ее наткнулся на блестящий предмет у стены, рядом с входной дверью.

То был новый велосипед Франца.

Лили нахмурилась. В голову ее закралась мысль – совершенно нелепая и абсурдная. Неужели она осмелится? Нет, это было совершенно неприлично. Или нет? Попадались же ей фотографии женщин на велосипедах – значит, ничего невозможного в этом не было. Но то были велогонки, спортивные соревнования, и они проходили в Бельгии или во Франции. Не в Гамбурге. И не в таком платье, как у нее, это было бы чистым безумием. Она умела ездить на велосипеде – в свое время уламывала Франца до тех пор, пока тот нехотя не согласился ее поучить. Его старый «пенни-фартинг» она так и не освоила до конца. Однако сейчас перед ней была новая модель, с колесами одинакового размера, легкая в управлении даже для кого-то вроде нее – Лили уже проверила ее в действии. Кататься на новом велосипеде брата было очень приятно – она вспомнила ощущение ветра в волосах, стук колес по гравию, то, как Михель, смеясь, прыгал вокруг нее и пытался ее поймать. Тогда она чувствовала себя по-настоящему свободной. Будто могла просто выехать, промчаться по Бельвю и исчезнуть, не оставив следа. Ей казалось, что куда бы она ни вздумала отправиться, ноги домчат ее в мгновение ока. Она страшно завидовала старшему брату, который в отличие от нее мог ездить на велосипеде по городу. Доставленный из Англии по специальному заказу, велосипед стоил Францу целых триста марок. «Если ты оставишь на нем хоть одну крошечную царапину, лучше потом не попадайся мне на глаза!» – пригрозил ей брат, и она знала, что он говорит всерьез.

Но она и не собиралась портить велосипед. Ездить на нем было легко, стоило только освоиться. Правда, подол платья то и дело грозил за что-нибудь зацепиться. Но если одной рукой придерживать платье, а другой держаться за руль… Она взглянула на беспомощные лица Агнес и Тони.

– Я отправлю мальчика на рыночную площадь, пусть он наймет пролетку, – предложила Агнес, но Лили только отмахнулась.

– К тому времени, как он вернется, церемония уже закончится!

Она помедлила мгновение, а затем решительно направилась к велосипеду. Лошади ненамного быстрее, а на велосипеде к тому же можно выехать прямо сейчас. Главное, чтобы гости ее не увидели. Иначе скандала не избежать.

* * *

Чувствуя невероятный прилив уверенности, Альфред Карстен расточал улыбки окружающим. На торжество явились все, первый и второй мэры Гамбурга Петерсен и Кирхенпауэр, городской совет, а также Герхард Вебер и Йенс Боргер, его основные инвесторы. Затем он заметил, как желтые волосы Людвига Олкерта вспыхнули в солнечном свете.

То, что Олкерт тоже пришел, озадачило его. Олкерту принадлежал Розенгоф, первый и пока единственный конторский дом в Гамбурге и – если верить владельцу – самый современный в мире. С начала года у судоходной компании Карстенов также была своя контора в этом доме. Несмотря на это, отношения между старшим Карстеном и Олкертом были, мягко говоря, прохладными. Альфред просто не нашел общего языка с этим человеком. Тем не менее он по достоинству оценил тот факт, что Олкерт сегодня оставил свои дела, чтобы поддержать Карстенсов. Конечно, это было сделано не без задней мысли, и Альфред это прекрасно понимал. Тем не менее, это был благородный жест.

Карстен огляделся. Половина жителей Бельвю и большая часть Эльбхаусзее были в сборе – и все они великолепно потели в своих модных платьях и костюмах. Гамбург, казалось, превратился в раскаленный котел. Дамы обмахивались веерами, а господа украдкой вытирали струйки пота с висков. Мало-помалу Альфред Карстен стал ощущать беспокойство. Скоро какая-нибудь из дам больше не сможет выносить тесноту своего корсета и жару. У супруги Герхарда Вебера уже был мученический вид, она недовольно морщила нос. В порту никогда не пахло особенно приятно, но сегодня воздух, казалось, спрессовал все нездоровые испарения города в одну ужасную вонь, которая висела в воздухе, как мутная завеса, и Альфреду сделалось не по себе. Он не мог больше заставлять людей ждать. Если Лили не соизволит явиться, ему нужно найти кого-то другого. Зильта не могла ее заменить, так как по традиции крестной матерью корабля должна была быть девственница.

Оглядывая толпу в поисках дочери, которой не было, он заметил, что начинает злиться. На Лили просто нельзя было положиться, она снова и снова подводила его. Она парила в облаках – или, лучше сказать, в книгах. В принципе, он ничего не имел против книг, но из-за них она стала слишком мечтательной. Для нее было честью стать крестной матерью для такого важного корабля, как «Титания», – большой честью. Однако Альфред не мог отделаться от мысли, что Лили не только не оценила этого, но, казалось, вообще не поняла, что значит быть крестной корабля. Он ведь видел, что судоходная компания не имеет для нее такого же значения, как для остальных членов семьи, что она находит корабли скучными и не понимает, что его в них так привлекает. Но тем не менее он надеялся, что у нее хватит такта соблюсти минимальные приличия. Чего стоил хотя бы спор, который ему пришлось выдержать по поводу ее отвратительной новой шляпы. Одно воспоминание об этом заставило его стиснуть челюсти. И она ведь собиралась надеть эту зеленую вызывающую дрянь на церемонию крещения корабля!

К счастью, Франц быстро заставил ее образумиться. Он бывал слишком резок со своими братьями и сестрами, но в отношении Лили, по крайней мере, эта резкость была оправдана. Альфред вздохнул. Иногда он думал, что они с Зильтой были слишком либеральны, воспитывая детей. Лили, к примеру, привыкла все делать по-своему. В принципе, ему это нравилось, Зильта была такой же, но в более приличной, менее вызывающей манере. Он был за то, чтобы представлять женщинам самостоятельность. Беда в том, что иногда Лили позволяла себе забывать о своем положении в обществе.

По толпе прошел гул, головы повернулись, шеи вытянулись, люди перешептывались с озадаченным видом. По взгляду жены он понял, что что-то не так. Вся кровь отхлынула от ее лица.

– О, господи, – прошептала Зильта. – О чем она только думала?

Супруга вцепилась в его руку, в ужасе указывая в сторону верфи. Теперь он тоже видел, что именно озадачило присутствующих и поразило его жену. Лили наконец-то приехала. На голове у нее была та самая зеленая шляпа с огромным пером. У него перехватило дыхание. Он не сразу понял, что именно с Лили не так, а когда понял, то в сердцах решил, что день окончательно не задался.

Его дочь ехала на велосипеде!

* * *

Лили пришлось собраться с духом, чтобы не поддаться искушению немедленно повернуть обратно. Колени дрожали. Она попыталась любезно улыбнуться собравшимся, которые не сводили с нее глаз, но мышцы лица не слушались. План с незаметным появлением полностью провалился. Пару раз она едва не заблудилась, а однажды даже упала, когда платье зацепилось за спицы. Теперь ее перчатки были безнадежно испачканы, а на платье красовалась дыра. В довершение всего она умудрилась забыть, где именно стоит на якоре «Титания». Ей не доводилось бывать здесь одной. А потому стоило ей выехать из-за угла, как к ней повернулся добрый десяток людей, которые с изумлением уставились на нее. И прятать велосипед было слишком поздно. Лили хотелось провалиться сквозь землю. Но она медленно подкатила ближе и наконец с высоко поднятой головой на глазах у всех слезла с велосипеда, как будто это было самой естественной вещью в мире. От перешептываний в толпе у нее пошли мурашки по коже. Корсет не позволял легким как следует наполняться воздухом. В своем тесном платье она еле-еле контролировала дыхание и к тому же вся взмокла.

Она боязливо покосилась на помост, на котором стояла ее семья. Даже с такого расстояния она ей удалось разглядеть, какого труда стоило матери сохранять самообладание. Франц, казалось, окаменел, у Генри вся краска сошла с лица, а отец кипел от еле сдерживаемого гнева.

Мысли Лили метались. Ей оставалось только одно: сохранять спокойствие и улыбаться.

Она огляделась в поисках места, где можно было бы оставить велосипед. Рядом с ней, прислонившись к фонарю, стоял мужчина – видимо, грузчик, – и смотрел на нее со странным выражением. Смесь любопытства, удивления и веселья читалась на его лице. Лили поймала себя на том, что под его взглядом краснеет еще больше. Он смеется надо мной, сердито подумала она. Но затем взяла себя в руки.

– Будьте так любезны… – мягко попросила она, подталкивая к нему велосипед и разворачивая руль.

В глазах незнакомца мелькнуло удивление, и мгновение, показавшееся ей вечностью, он никак не реагировал на ее просьбу. От его пронзительного взгляда по телу Лили пошли мурашки. Затем, приподняв бровь, мужчина молча взял велосипед. Она отметила про себя, что он очень привлекателен – разумеется, на свой грубый манер. Лили поблагодарила незнакомца улыбкой, на которую тот не ответил. Продвигаясь в толпе, она чувствовала его взгляд на затылке.

Тем временем гости сторонились, освобождая проход, по которому она шла, как невеста к алтарю. Или как Анна Болейн к эшафоту, подумала она и судорожно сглотнула. Ей казалось, будто она идет сквозь стаю волков. С высоко поднятой головой и фальшивой улыбкой, застывшей на губах, она медленно двигалась к помосту, где стояли родители, на ходу пытаясь придерживать подол платья так, чтобы рука прикрывала прореху. Большого труда стоило не замечать перешептываний, вызванных ее дерзким появлением, – некоторые обсуждали ее, почти не таясь.

– Ты видела, Милли?

– На велосипеде, кошмар какой!

– Это вообще законно?

– С ума сойти!

– И как только Карстен это позволяет!

Страдая от стиснувшего внутренности корсета, Лили подумала, что после этого дня родители наверняка сошлют ее в монастырь на краю света. Но когда она осмелилась бросить взгляд на лица гостей, то с удивлением заметила, что не все присутствующие полны негодования. Несколько господ даже улыбнулись ей, впечатленные ее подвигом, а старая Герда Линдман, лучшая подруга ее бабушки, залилась веселым смехом и помахала ей кружевным платком.

Девушка застенчиво подняла руку и помахала в ответ.

Пока Лили двигалась к сцене, семья получила передышку, чтобы собраться с силами. Зильта среагировала быстрее всех.

– Наш сюрприз удался! – крикнула она толпе с сияющей улыбкой. – Дамы и господа, ожидание того стоило. Крестная приехала. Мы считали, что это событие заслуживает особого подхода! Я надеюсь, что мы смогли произвести на вас впечатление!

Герда Линдман была первой, кто начал хлопать в тишине. Она подтолкнула женщину рядом с собой, и та после секундного колебания тоже зааплодировала. Вскоре последовали первые жидкие хлопки; то одни, то другие гости выражали свое одобрение. Правда, самые пожилые дамы по-прежнему мрачно переглядывались, но общее настроение явно улучшилось.

Лили собралась с духом и подняла глаза на отца. Он тоже аплодировал, но она понимала, что внутри него все кипит. Франц смотрел на нее с ненавистью. Он не хлопал в ладоши, но, поймав предостерегающий взгляд Зильты, изобразил насильственную улыбку.

– Ну, теперь мы можем начинать!

Слово взял ее отец.

– «Вы должны думать не только о своем времени». Этот девиз сопровождает нашу сегодняшнюю церемонию крещения. Следствием его стало необычное появление моей дочери, которое, надеюсь, вы простите за дерзость, – провозгласил он. Кое-кто из присутствующих одобрительно кивнул, кто-то засмеялся.

Лили поняла, как умно он поступил, и бросила на него восхищенный взгляд. Ее родители были мастерами скрывать от общественности больные места семьи. Благодаря Михелю им пришлось волей-неволей этому научиться. Однако то, что происходило сейчас, оказалось подвигом даже для ее отца. Лили видела, как его слова и непринужденная манера все больше и больше привлекали людей на его сторону. Никто не мог устоять перед Альфредом Карстеном, когда он использовал все свое обаяние.

Гениальная идея матери – создать впечатление, что семья спланировала смелое появление Лили как развлечение для собравшихся гостей, – стала ее спасением.

– Наши суда традиционно изготавливаются в соответствии с лучшими стандартами, но с использованием новейших технологий, которые позволяют безопасно плавать по мировым океанам. Мы думаем на шаг впереди, дерзаем там, где другие отстают, – продолжал отец, и она заметила, что с каждым словом он становился все увереннее.

Франц удовлетворенно кивнул. Конечно, люди все равно разинули бы на нее рты, но Лили не питала иллюзий по этому поводу. По крайней мере, она не была публично опозорена и смогла сохранить свое лицо.

Когда отец, наконец, предоставил ей слово, Лили почувствовала, как у нее подгибаются колени. Она достала из расшитой жемчугом сумочки свой маленький блокнот и раскрыла его. Несмотря на то, что она волновалась, и на стиснувший тело корсет, она заставила себя сделать глубокий вдох. Щеки ее порозовели.

– Королева эльфов «Титания», в честь которой назван этот великолепный корабль, в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь» говорит… – начала Лили и услышала, как Франц рядом с ней тихо застонал.

Францу казалось нелепым, что ее отец называл все свои корабли в честь героинь из пьес Шекспира. «Дайте им красивое немецкое имя!» – часто восклицал брат, когда речь заходила о новом названии.

«Корабли созданы в Англии, как и большая часть хорошей литературы, так почему бы им не носить английское название?» – обычно отвечал отец в таких ситуациях.

«Гете тоже хорошо писал!» – однажды буркнул Франц. Однако отец привык оставлять последнее слово за собой. Он заметил сыну, что тот понятия не имеет, что на самом деле написал Гете, и поинтересовался, не хочет ли Франц процитировать что-нибудь, коль скоро он так убежден в его гениальности.

Лили легонько толкнула старшего брата локтем, посмотрела на свои записи, а затем перевела взгляд на толпу и, волнуясь, но громко и отчетливо процитировала слова Титании в переводе немецкого классика Августа Шлегеля:

 
Мы сидели на желтом песке,
Наблюдая, как торговые суда плывут по волнам,
И смеялись, когда от буйной игры ветра
Казалось, распухают паруса, как беременная утроба.
 

Ее мать, сидевшая рядом с ней, испуганно ахнула. Метафора все же была чересчур смелой. По толпе прошел удивленный шепот. Но это ведь был Шекспир. Он всегда казался немного скандальным, но с его скандальностью смирялись. Выступать против признанного классика – себе дороже. Лили улыбнулась, потому что знала, что окружающие именно так и отреагируют, и продолжала:

– Что еще я могу сказать, кроме того, что я крещу тебя именем Титания, желаю тебе всегда хорошо плавать, и чтобы уровень воды все время был под килем на расстоянии вытянутой руки. Итак, я крещу тебя «Титанией»!

Она взяла бутылку шампанского, которая висела на длинной веревке, и изо всех сил швырнула ее в носовую часть корабля. Бутылка разбилась, капли шампанского брызнули в воздух и ярко сверкнули на солнце, прежде чем раствориться в воде гавани.

Толпа кричала и хлопала в ладоши. Отец обнял Лили, одновременно улыбаясь и строго глядя на нее. Нахмуренные брови ясно давали понять, что серьезный разговор будет позже. Мать тоже обняла ее, Генри немного смущенно поцеловал Лили в щеку. Франц махал рукой толпе, игнорируя свою семью.

– Это была очень удачная речь, моя дорогая. Разве что цитату можно было выбрать лучше. – Зильта поцеловала дочь в лоб. – Я горжусь тобой. Мы еще поговорим о велосипеде!

* * *

Когда они сошли со сцены и начали принимать поздравления, сыпавшиеся со всех сторон, произошел инцидент. Внезапный порыв ветра пронесся по сухому от пыли воздуху гавани. Раздались испуганные возгласы, один или два цилиндра едва не улетели, и дамы придержали рвущиеся из рук подолы платьев.

– Гроза была бы благословением! – Зильта посмотрела на небо, а затем отвернулась, моргая, потому что ей в глаза попал песок.

– Э, нет, только после того, как мы вернемся домой! – возразил Франц.

Лили, держась за руку Генри, тоже видела тучи, которые угрожающе сгущались на горизонте над шпилем церкви святого Михаила в Гамбурге.

– Смотри, не промокни по дороге домой, сестренка!

Изумившись, Лили посмотрела в искаженное злобой лицо своего старшего брата.

– Ты о чем?

– Ну, ты же, наверное, не думаешь, что я отвезу тебя домой?

– Но…

Лили озадаченно смотрела на брата. Она даже не думала об этом. Франц, однако, стоял на своем:

– В любом случае, в карете нет места. Возвращайся домой сама как хочешь, а если не вернешь велосипед, ты должна мне триста марок.

– Это нечестно! Ты просто нарочно уехал утром. Ты же знал, что я должна крестить корабль!

Лили готова была вспылить, но Генри встал между братом и сестрой.

– Дорогая, не беспокойся, мы все устроим. Здесь, в порту, трудно найти свободную повозку, но мы подыщем кого-нибудь, кто доставит велосипед домой за небольшую плату.

Франц презрительно рассмеялся.

– Может быть, ты отдашь его кому-нибудь из портовых рабочих? Он стоит больше, чем они получают за год. Нет уж, пусть Лили сама расхлебывает кашу, которую заварила!

Новый порыв ветра пронесся по толпе, завладел галстуком Франца, и последнему пришлось умолкнуть. Лили почувствовала, что ее словно дернули за волосы, и подняла руки к голове.

– Что проис…

В следующее мгновение она увидела, что ветер сорвал с нее шляпу и несет по воздуху к воде. Генри бросился за ней, когда новый порыв ветра чуть не сбил его с ног.

– Моя шляпа! – воскликнула Лили. Неожиданно ей стало смешно. – Генри, беги быстрее!

У нее мелькнула мысль, как нелепа и даже в чем-то забавна возникшая ситуация. Не успев схватить шляпу, Генри споткнулся. Дамы неподалеку строяли как вкопанные и, поджав губы, с неодобрением наблюдали за происходящим. Лили стало еще смешнее. Она ведь не могла знать, что именно в этот день, с этого незначительного события все и начнется.

В тот момент, когда Генри почти настиг парящую шляпу, она была словно схвачена невидимой рукой и исчезла между кораблем и пирсом.

– О нет! – Лили застонала.

Генри стоял в некотором недоумении, глядя на воду. Лили бросилась к нему.

– Что же нам теперь делать? Она дорого стоила! Если я потеряю ее, после всего, что уже произошло сегодня, я получу три недели домашнего ареста.

– Не волнуйся, я все улажу! – Генри подозвал одного из сторожей. – Эй! Спустись туда и принеси даме ее шляпу!

Он говорил не грубо, но это был недвусмысленный приказ.

– Генри, мы не можем просить об этом! – воскликнула Лили.

– Почему это? – Он изумленно посмотрел на нее. Затем вздохнул, нахмурившись, достал свой бумажник, порылся в нем и протянул сторожу монету.

– Держи. За все твои хлопоты.

Мужчина мгновение колебался, затем взял монету. Лили с содроганием наблюдала за тем, как он снимает обувь. Затем он схватил один из канатов, уходящих в воду, и, как обезьяна, спустился по нему.

– Разве это не опасно? – Лили схватила Генри за руку. Огромный корабль находился всего в метре от пирса.

– Что тут может быть опасного, разве что он немного промокнет! – сказал Генри со смехом.

Лили почувствовала, как в ней поднимается гнев.

«Тогда зачем ты нанял его, а сам не пошел, раз это так просто?» – мелькнуло у нее в голове. Она и представить себе не могла, что кто-то из героев ее романа просто стоял бы рядом в такой ситуации. Она часто сравнивала Генри с мужчинами из своих книг. Он был высоким, статным, со светлыми кудрями, его семья принадлежала к знати, и его поведение всегда казалось безупречным. Конечно, романы и жизнь – вещи разные. Но все равно, подумала она, не очень-то поведение Генри галантно.

С растущей тревогой она наблюдала, как сторож, держась одной рукой за канат, другой пытается дотянуться до шляпы. Однако та была уже слишком далеко. Видя, что так выудить шляпу не удается, он соскользнул в воду и поплыл.

В этот момент до Лили донеслось ворчание – сначала тихое, затем все громче и громче. Девушка в изумлении подняла голову. Темное облако, которое только что ползло над церковью святого Михаила, нависло над гаванью. В течение нескольких секунд порывы ветра были настолько сильными, что ей пришлось придерживать подол платья обеими руками. Ветер внезапно завыл, как разъяренный зверь.

– Нам лучше поискать укрытие! – Генри хотел увести ее с собой, но Лили вырвалась.

– Подожди! – крикнула она. Человек в воде боролся с набегающими волнами, которые уносили шляпу все дальше от него.

Лили в тревоге смотрела на него. Только что там было намного больше воды, отметила она, прежде чем с ужасом поняла, что «Титания» пришла в движение.

– Берегись! – крикнула она. – Корабль!

Мужчина поднял на нее глаза, но, казалось, не слышал ее, потому что продолжал плыть, и волны, расходившиеся от движений его рук, уносили злополучную шляпу все дальше от него.

В панике Лили оглянулась, ища, кого бы позвать на помощь. Но поблизости почти никого не было, люди спешили к своим каретам. В отдалении она видела свою семью, которая собиралась возвращаться домой.

– Генри, что, если корабль раздавит его?

Лили потянула жениха обратно к воде. В волнении она указала на «живот» «Титании», который теперь округлился еще сильнее. Корабль был ближе к пирсу, чем несколько секунд назад.

– Ветер относит корабль на пирс!

Генри, придерживая свой цилиндр, посмотрел туда, куда указывала его невеста.

– Нет, Лили, именно для таких случаев здесь висят кранцы. Они удерживают корабль от резких ударов. В противном случае он постоянно бился бы о пирс и ломался! – возразил он, борясь с ветром. – А теперь поторопись, дама ждет! – крикнул он мужчине, который тем временем сумел-таки добраться до шляпы.

Лили с облегчением наблюдала, как сторож подплыл к пирсу и теперь пытался подтянуться на одном из канатов. Но последний был слишком толстым и зарос скользкими водорослями. Руки пловца соскальзывали. Лили увидела страх, мелькнувший в его взгляде. Он должен схватиться за канат потоньше, подумала она.

– Иди сюда, здесь легче подняться! – взволнованно крикнула она и опустилась на колени.

– Лили! Твое платье!

Словно из ниоткуда рядом с ней материализовалась мать, крепко схватила ее за локоть и заставила встать.

– Неужели ты сегодня совершенно не в себе?

– Мама, ты только посмотри!

В испуге она указала на мужчину, который теперь надел шляпу на голову, чтобы легче было плыть. Он попытался вернуться к тому месту, где погружался в воду.

– Ах, боже мой. – Зильта раздраженно взглянула на него. – Да что же это такое?

– Ветер сдул мою шляпу в воду. Я боюсь, что корабль…

В этот миг «Титания» издала громкий, почти человеческий стон, и зазор между корпусом корабля и пирсом исчез. Внезапно пловец скрылся из виду.

– О боже, – вырвалось у Лили. Зильта побледнела, обе женщины одновременно опустились на колени и стали высматривать пловца.

– Ты видишь его? Где он?

– Я здесь! – донесся приглушенный голос снизу, из воды.

– О, слава богу! Отсюда, сверху, кажется, что вы исчезли! – воскликнула Лили. Когда она наклонилась еще немного, то увидела голову человека, который цеплялся за пирс.

– Вы можете вернуться к первому канату?

– Я попытаюсь. Но если я отплыву, и корабль снова врежется в пирс, тогда…

В ужасе Лили посмотрела на мать. Зильта прикрыла рот рукой. Она все еще стояла на коленях рядом с Лили.

– Генри, сделай что-нибудь! – крикнула мать.

Генри был явно ошеломлен происходящим. Он тоже наклонился над краем пирса и, казалось, лихорадочно размышлял, но не мог прийти ни к какому выводу.

Лили чуть не потеряла равновесие, так сильно она наклонилась над водой. Она увидела, как мужчина ощупывает борт корабля. Щель была настолько узкой, что всякий раз, когда корабль качало на волнах, Лили становилось не по себе. Ветер нес по гавани сухие листья, на губах она ощущала вкус пыли. Внезапно до нее донесся крик.

– Боже мой, он раздавлен! – Зильта побелела.

В следующий миг Лили грубо оттолкнули в сторону. Она упала, ее подбородок ударился о землю, потекла кровь. В изумлении она кое-как села. Мужчина в рабочей одежде и с кепкой на голове бросился на настил пирса, чтобы заглянуть через край. В течение нескольких секунд он, казалось, осознал, что происходит. Незнакомец вскочил на ноги и что-то выкрикнул. Затем он подбежал к куче железных прутьев, поднял один из них и изо всех сил ударил им по кораблю. Пораженная до глубины души Лили увидела, как другие сторожа и несколько рабочих присоединились к нему и тоже стали колотить прутьями по обшивке.

Сначала казалось, что «Титания» их даже не замечает. Корабль такой огромный, как же они собираются что-то сделать с этими дурацкими прутьями, испуганно подумала Лили. В своем белом платье она сидела в пыли между мужчинами, которые яростно сражались с кораблем, и через несколько секунд, когда побагровевшие от напряжения рабочие изо всех сил налегли на корабль, «Титания» сдалась и сдвинулась с места. Сначала так медленно, что Лили даже не заметила этого, потом вдруг быстрее, и наконец канаты, к которым был прикреплен корабль, напряглись.

– Вытащите его!

Мужчина, который толкнул ее, не колебался ни секунды. Когда щель между кораблем и пирсом стала достаточно широкой, он схватил один из канатов и перемахнул вниз. Прежде чем его лицо исчезло из виду, его сердитый взгляд скользнул по ней, и Лили с ужасом поняла, что это был тот самый рабочий, которому она так нахально вручила велосипед.

Она резко выпрямилась. Генри, который, словно в шоке, наблюдал за всем происходящим, помог ей подняться.

Пловец подхватил раненого и привязал его вместе с собой к одной веревке. По его сигналу оставшиеся на берегу стали вытаскивать ее, и вскоре оба, задыхаясь, лежали на берегу.

Лили хотела броситься к раненому, но внезапно остановилась и в ужасе закрыла рот рукой. Нога человека, который должен был спасти ее шляпу, была странно выгнута. Он лежал лицом на земле, судорожно загребая ее руками, и громко стонал. Там, где должна была находиться его левая нога, остались только окровавленные клочья плоти и осколки костей.

Ей пришлось отвернуться, потому что внезапная волна тошноты накрыла ее.

– Быстрее, Генри! – выдохнула она, но Генри уже стоял на коленях рядом с мужчиной.

Он приподнял штанину и осмотрел стопу, потом пощупал пульс.

– Он должен немедленно отправиться в больницу к хирургу, – объявил Генри с ученым видом.

– Что здесь происходит?

Альфред и Франц подошли к ним. Зильта в двух словах объяснила, что произошло.

– Этот день проклят, – пробормотал Альфред, бросив взгляд на раздробленную ногу мужчины. Он побледнел, отвернулся и на мгновение прикрыл глаза рукой. – Доставьте его в больницу. Я оплачу лечение.

Двое рабочих вынесли теряющего сознание мужчину на середину, остальные побежали за тележкой. Раненый закричал, когда его внезапно передвинули, и Лили прижала руки к ушам. Никогда еще она не слышала, чтобы кто-то так кричал. Когда пострадавшего унесли, за ним волочился кровавый след. Алая кровь впечаталась в пыль гавани.

– Я же предупреждал. – Отец наклонился и поднял с земли шляпу, которая стала мокрой и грязной и потеряла всякий вид. С выражением холодной ярости в глазах он сжал ее в руках. – Я надеюсь, что это того стоило, черт возьми!

Затем он взял Зильту за руку и потащил ее за собой к карете. Мать бросила на Лили тревожный взгляд, но подчинилась. Франц молча последовал за родителями.

Генри положил руку ей на плечо. Ошеломленная Лили смотрела на шляпу в своих руках. Великолепное зеленое перо было помято и изломано. Но она знала, что в любом случае больше никогда не наденет эту шляпу. Она чувствовала себя ужасно.

Во всем случившемся была виновата только она. Когда они вспоминала полные страданий крики раненого, ей казалось, что она вот-вот разрыдается.

Обернувшись, она снова увидела того человека, который спас рабочего. Он просто собрал разбросанные железные прутья и бросил их обратно в кучу. Холодно, почти презрительно он посмотрел на нее. Она сглотнула, но затем собралась с духом и шагнула к нему.

– Большое спасибо, что вы… – начала она, заикаясь, но ее тут же прервал Генри.

– Эй, ты, как тебя там! Ты толкнул мою невесту! Она упала! Просто посмотри, на кого она теперь похожа!

Лили оглядела себя. Белое платье в грязи сверху донизу, светлые перчатки изодраны, а ладони в ссадинах и крови. Она даже не заметила этого.

Мужчина, казалось, не до конца решил, находит ли он волнение Генри забавным или раздражающим. Несколько мгновений незнакомец, подбоченившись, молча смотрел на ее жениха.

– Она мешала! – наконец бросил он, пожав плечами и швырнув последний прут в кучу. Генри собирался вспылить, но собеседник просто отвернулся, не обращая на него внимания. Немного замешкавшись, он покосился на Лили.

– Мне очень жаль, если я сделал вам больно. Я должен был действовать быстро, – проговорил он после некоторого колебания.

Лили кивнула.

– Это случилось из-за меня. Спасибо, что вы… что вы так поступили и вытащили его.

Собеседник, казалось, был озадачен ее словами, но ничего не ответил. Внезапно ей пришло в голову, что ей все-таки нужно как-то добраться домой.

– А мой велосипед?

– Я привязал его к фонарю.

– Вот и отлично. В любом случае нужен кто-то, кто доставит его нам, – вмешался Генри. – Как тебя зовут?

– Йо Болтен, – лаконично ответил рабочий.

– Болтен, ты уже проявил себя героем, как насчет того, чтобы помочь нам? Эта дама ищет кого-нибудь, кто отвезет ее велосипед обратно в Бельвю.

– Слушайте, она сама приехала на нем сюда, так что мешает ей так же вернуться обратно? – спросил Болтен.

– Дождь, конечно. – Генри протянул собеседнику монету. – Скоро гроза разыграется по-настоящему. Может быть, ты хочешь, чтобы дама заболела пневмонией?

Мужчина взглянул на монету в руке Генри, затем посмотрел на Лили. Он и бровью не повел. Лили почувствовала, как становится огненно-красной под его взглядом.

– Вам не нужно этого делать… – пролепетала она. – Генри, ей-богу…

– Почему бы тебе самому не вернуть его? – спросил мужчина у Генри, не отрывая взгляда от Лили. Его голос не был ни недружелюбным, ни вызывающим. Но Генри взревел так, словно на него напали.

– Может быть, я должен испортить свой костюм? О чем ты думаешь, в конце концов? Будет лить как из ведра, и город превратится в месиво…

Как раз в этот миг пошел дождь. Тяжелые холодные капли падали на землю и на людей, обжигая Лили щеки и шею.

– Ну так что? – спросил Генри, укрывая Лили. – Велосипед надо доставить на виллу Карстенов. Я уверен, ты их знаешь.

Рабочий, казалось, даже не замечал дождя. С его темных волос на лицо стекали капли.

– Вилла Карстенов?

Казалось, он ненадолго задумался.

– У меня неподалеку есть еще одно дельце. Я доставлю велосипед сегодня вечером, – сказал он.

– И лучше в безупречном состоянии!

– Генри! – Лили было ужасно стыдно. – В конце концов, он делает нам одолжение!

Мужчина и глазом не моргнул, он не удостоил Генри ни ответом, ни взглядом, а просто повернулся и ушел. Генри все еще стоял с протянутой рукой. Только сейчас Лили заметила, что ее новый знакомый не взял предложенную монету.

Глава 2

Крыса была больна, в этом не было никаких сомнений. Йо наблюдал за ней уже некоторое время. Прислонившись к стене, он смотрел, как зверек бредет, шатаясь и дрожа, как в лихорадке. Черные глаза крысы были подернуты пеленой, на сером мехе виднелись следы крови.

Йо ненавидел крыс, они напоминали ему о времени, проведенном в тюрьме – едва становилось темно, эти твари пытались грызть пальцы на его ногах. А еще однажды, когда он был маленьким, крыса пробралась к ним в постель и отгрызла его брату кусочек уха. След от укуса виден был до сих пор. Вдобавок Вильгельм подхватил тогда опасную инфекцию, и отцу пришлось истратить на лечение значительную часть годового жалованья.

Зверек, что копошился сейчас у его ног, очевидно, любил полакомиться гниющими отбросами. Он был таким толстым, что брюхо волочилось по земле. Только крысы и наедаются здесь досыта, с горечью подумал Йо и выплюнул крошку табака. Но дело, которое привело его сюда, нельзя было обделать в приличной конторе где-нибудь в Бельвю. Такие сделки совершались только здесь. В черном сердце Гамбурга.

По пути к дому, адрес которого был написан на клочке бумаге, хранившемся в жилетном кармане, он встретил больше проституток и нищих, чем мог сосчитать. Запах гнили из каналов смешивался с дымом бесчисленных труб. Заброшенные дети, едва научившиеся ходить на кривых от рахита ножках, дрались за свои единственные игрушки – палки и пустые консервные банки. Йо знал, каково это – вырасти здесь. Вонючие трущобы старого города между Штайнштрассе, Шпиталерштрассе и Нидерштрассе когда-то были и его домом. Но между ним и этими детьми все же была существенная разница: он мог работать и зарабатывать деньги – немного, но достаточно, чтобы поддерживать семью на плаву. Чтобы его братья и сестры, по крайней мере, не лежали ночами без сна, страдая от голода.

Он прекрасно понимал женщину, набросившуюся сегодня на Карстена. Ему знаком был этот страх и бессильный гнев. Когда его отец стал жертвой несчастного случая, ему тоже казалось, что их семья обречена. Дети сбивались в кучу по ночам, голодные спазмы мешали им уснуть, и он представлял себе, как утром их находят в постели, замерзшими насмерть. В конце концов Лени, его сестричка, действительно умерла. Она была еще слишком маленькой и совсем ослабла. Когда наступила зима и в комнате, где они жили, стало так холодно, что к утру промерзал потолок, хватило и легкой простуды, чтобы расстаться с жизнью. Малышка заснула на руках матери – почти скелет, обтянутый кожей, – и в обращенных к нему голубых глазах, казалось, навеки застыл вопрос: почему он позволил ей так страдать? Это был самый тяжелый, самый мрачный час его жизни. Он по сей день видел ее в кошмарах, она словно наяву стояла у его кровати – маленькая, изможденная фигурка, с укором глядящая на него из темноты. Он просыпался в холодном поту всякий раз, едва ее костлявые пальчики смыкались у него на запястьях. Иногда ему даже казалось, что и после пробуждения – когда он сидел в постели, тяжело дыша и пытаясь отогнать от себя образы из сновидений, – он все еще ощущает ее прикосновение.

У них не было денег на приличное погребение, поэтому ее просто зарыли в безымянной братской могиле. Его крошку Лени, самую дорогую, самую умную девочку, какую он когда-либо знал. Он мечтал однажды поставить ей достойный памятник. Но трудные времена еще не миновали. Слишком много было голодных ртов, слишком дорого обходилась жизнь в городе, квартплата с каждым годом становилась все более неподъемной. И все же уехать они не могли, здесь у него была работа. Кому-то из детей всегда нужна была новая обувь. У матери к тому времени появилось еще двое детей, и они никогда не наедались досыта. Оба отца почли за благо исчезнуть навсегда, и положа руку на сердце он не мог их винить. Кто захочет взять на себя ответственность за такую большую семью?

Вскоре после смерти Лени Йо исполнилось двенадцать, и мать, отведя его в сторонку, сказала:

– Теперь ты старший. Отца с нами больше нет, так продолжаться не может. Ты нужен мне!

Затем она написала какую-то записку, все утро провозилась с ним, пытаясь, насколько возможно, придать ему пристойный вид, и они куда-то пошли. Он вспомнил потную руку матери, тянувшую его за собой сквозь толпу, и нарастающее чувство страха. Когда они наконец добрались до виллы, мальчик был поражен. Раньше он никогда не видел такого дома, чье великолепие казалось фантастическим. Даже кабинет, куда привел его слуга, брезгливо сняв с него шапку, превосходил самые дерзкие фантазии Йо. В обычных обстоятельствах его бы сюда и на порог не пустили. Но его мать бесстрашно постучала в дверь черного хода, тем самым запустив цепь событий, в которых он так до конца и не разобрался. Всучив записку, она толкнула его в кухню и исчезла, прошептав на прощание: «Смотри не оплошай!» Маленький Йо стоял там и ждал, пока мимо сновали слуги, награждая его презрительными взглядами и обмениваясь колкими замечаниями в его адрес.

Наконец его через большой зал отвели в прихожую, где он прождал, казалось, целую вечность, не смея шевельнуться. Его повсюду сопровождал слуга: пока они ждали приглашения хозяина, он стоял рядом, прислонившись к стене, и следил за каждым движением мальчика, чтобы тот – не дай бог! – ничего не украл. И это было к лучшему – только в непосредственной близости от себя Йо приметил с десяток вещей, которые он сразу бы прикарманил, оставшись без присмотра. Голодному не до принципов, а он голодал уже несколько месяцев. Вот, например, те часы позади него – он знал в Гамбурге пару местечек, где за них можно было выручить марок двадцать. Семье хватило бы этого на месяц.

Когда его наконец впустили в кабинет, перед ним предстал мужчина с львиной гривой, показавшийся ему воплощением Бога на земле. Он восседал за столом, спиной к окну с видом на Бинненальстер и ратушу. Лучи закатного солнца подсвечивали его бороду красным и золотым, создавая впечатление, будто он окружен ореолом – что в свете последующих событий покажется довольно-таки ироничным. Один лишь стол здесь был размером с половину комнаты, в которой ютилась семья Йо.

Мальчик стоял в дверях, расчесывая от неуверенности руки, и ждал, когда на него обратят внимание. Но этого не происходило, только тикали часы, и когда этот звук сделался для него невыносимым, он тихонько откашлялся. Затем еще раз, уже громче.

– Меня просили передать вам это!

И хотя Йо до сих пор не знал, как так вышло, с того самого дня он работал на Людвига Олькерта, самого могущественного гамбургского торговца, для которого стал со временем чем-то вроде невидимой правой руки. Йо был теперь заместителем Олькерта, отвечал за наем людей. Он знал поименно каждого служащего и руководил всеми работами в порту. Но были у него и другие обязанности. Сделки, о которых не знал никто, кроме него, Олькерта и противоположной стороны.

Когда он начал работать на Олькерта, все в его жизни переменилось. Правда, школу он с тех пор видел только снаружи, зато теперь им не приходилось голодать и ютиться в холодной каморке. Повзрослев, Йо даже смог позволить себе отдельную комнату, хотя содержание семьи по-прежнему лежало на нем.

Иногда ему казалось, что, расставшись с прежней жизнью, он как будто потерял часть себя. Но здесь, в мрачных трущобах, где прошло его детство, каждая мелочь напоминала о том, кем он был на самом деле. «Никого ты не обманешь, здесь ты родился – здесь тебе самое место», – казалось, шептали стены.

Он посмотрел на зеленую пену, которая образовалась на лужице мочи, растекшейся в нескольких шагах от него. В последний раз выглянул из заднего двора в переулок и решил подождать еще немного – ровно столько, сколько понадобится на то, чтобы выкурить сигарету. Если никто так и не появится, он уйдет. Хранение само по себе не преследовалось законом, но вот торговля без специального разрешения…

Дело было более чем ненадежным, всегда могли возникнуть непредвиденные обстоятельства. Покупателей могли выследить.

Йо уже дважды ловили во время передачи товара, но Олькерт оба раза его вызволял. В последний раз на это ушло чуть больше времени, и Йо уже решил, что там он и сдохнет, в темной тюремной камере. Он был к этому близок как никогда, но все же хранил упорное молчание во время бесчисленных допросов. Каждый раз, едва не теряя сознание от очередного удара ногой в живот, он вспоминал о братьях и сестрах. Если его посадят, все они окажутся на улице. Но в какой-то момент дверь камеры открылась, и его выбросили наружу – скорее мертвым, чем живым. Поэтому хотя Йо и верил, что Олькерту под силу вытащить его из практически любой передряги, ему не хотелось снова испытывать судьбу. Если в ближайшее время никто так и не объявится, он уйдет.

В этот момент крыса вдруг зашипела, и Йо вздрогнул. Он хотел было пнуть ее, но зверек, как будто что-то почуяв, вдруг подпрыгнул и в мгновение ока скрылся за углом дома. Удивленный, Йо двинулся за ним, зажав сигарету в уголке рта. Когда он повернул за угол, перед ним разыгралась сцена, которую он видел в гавани сотни раз. Крыса, то пропадая из виду, то вновь появляясь между бочками и в беспорядке наваленными стальными брусками, мчалась к краю пирса – да так быстро, как будто за ней гнался сам дьявол. Казалось, она вот-вот бросится прямо в воду, но вместо этого зверек с удивительной ловкостью запрыгнул на гигантский узел, повязанный на конце корабельного каната. Йо вздрогнул, увидев сине-белый флаг судоходной компании. Это была «Офелия», главный корабль Карстенов. «Дурное предзнаменование», – решил Йо, невольно вспомнив утреннее происшествие с Паулем.

Крыса какое-то время так и сидела на узле, каждую секунду рискуя сорваться в воду. Но затем встрепенулась и стала карабкаться вверх. «Силы воли им не занимать», – подумал Йо, окидывая взглядом гавань. Флагштоки парусных судов, сплетавшиеся в высоте причудливой сетью, почти полностью скрывали небо, отчего и днем здесь царил полумрак. Паровые краны, грозно гудя, делали свою работу. Портовые грузчики и складские рабочие, трудившиеся здесь день и ночь, загружали и разгружали суда. Каждый день в Гамбург прибывали товары со всего света: сахар, шесть, табак, разные машины и механизмы, кофе и чай. Уровень шума зашкаливал, к тому же в порту стояла невообразимая вонь, но Йо почти не замечал этого. Здесь был его дом.

Он помедлил мгновение, затем поднял камень, отвалившийся от стены, и, зажмурив один глаз, прицелился. Камень пролетел в нескольких сантиметрах от крысы и плюхнулся в воду, подняв фонтан мутных брызг. Йо хотел было попробовать снова, но прежде чем он успел замахнуться, крыса добралась до леера и скрылась на борту. Какое-то время он смотрел ей вслед, затем кинул камень в воду. Тут он вспомнил о том, зачем пришел, и поспешил вернуться на место встречи. Когда он нырнул обратно в грязный переулок, казалось, поглощавший весь солнечный свет, проскользнул на задний двор и прислонился спиной к стене, он сразу понял, что что-то пошло не так.

Было уже слишком поздно. Они не придут.

Сделка сорвалась.

* * *

Зильта Карстен стояла у письменного стола, заглядывая мужу через плечо. Здесь, в его кабинете, она всякий раз испытывала странное ощущение неуместности. Ей нравился запах бумаги и старой кожи, исходящий от книг на полках. И все-таки она чувствовала себя не в своей тарелке. Это был мужской кабинет, комната, где принимались важные решения и обсуждались вопросы, в которых она ничего не смыслила.

В браке они с Альфредом были на равных. Хотя последнее слово всегда оставалось за ним, он предоставил жене полную свободу действий в ее домашних и общественных занятиях. Детей они воспитывали сообща, советуясь по всем вопросам, что вовсе не было в те времена чем-то само собой разумеющимся. Рядом с мужем Зильта чувствовала себя нужной и была благодарна ему за это, как и за то, что Альфред всегда был готов ее выслушать. Но в стенах его кабинета у нее не было никакой власти, на что, казалось, намекали даже предметы обстановки. Здесь все осталось таким, каким было при тесте – прежде это был его кабинет. Тяжелая дубовая мебель хранила память о многолетней работе династии Карстенов.

– Почерк у тебя совсем как у твоего отца, вплоть до последней завитушки, тебе это известно? – спросила она.

Альфред продолжил писать, но по легкому движению его бороды Зильта поняла, что муж улыбается. Закончив предложение, он отложил ручку и откинулся назад, так что его голова оказалась на ее груди.

– Правда?

Она поцеловала его в щеку и обняла, одной рукой слегка опираясь на его плечо.

– Впрочем, ты так похож на него во всем остальном, что это не должно никого удивлять.

– Чего нельзя сказать о наших детях, не так ли? – вздохнул он, и Зильта грустно кивнула.

– Сегодня Лили сумела всех озадачить. До сих пор в голове не укладывается! О чем она только думала?

Муж с серьезным видом покачал головой:

– Она поставила под угрозу репутацию семьи!

– Справедливости ради – это не только ее вина, – заметила супруга. – Франц уехал без нее и…

– У Франца не было выбора. Он мне все рассказал: Лили даже не удосужилась одеться к тому моменту, когда им пора было ехать! Вдобавок он не знал, что Сильвер хромает и она не сможет взять коляску. Но прости, дорогая, я тебя перебил. – Заметив, что Зильта смотрит на него с укором, он жестом велел ей продолжать.

– Я лишь хочу сказать, что нужно учитывать все обстоятельства. Лили сделала это не нарочно, ты же знаешь. Она не хотела никому причинить вреда, просто иногда…

– Она совсем не думает о последствиях своих поступков. А ведь она уже не ребенок, боже мой, она помолвлена! Барышня, а ведет себя, как строптивый гимназист.

Зильта кивнула. Ей больше нечего было сказать в защиту Лили.

– Я тоже не знаю, что на нее нашло, – тихо проговорила она.

Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она и сама была возмущена поведением дочери. Увидев, что Лили приехала на велосипеде, она едва не лишилась чувств от ужаса. Но вместе с тем Зильта хотела защитить дочь от отцовского гнева, который в любой момент грозил прорваться наружу. К тому же – для того, чтобы признаться себе в этом, ей потребовалось некоторое усилие – Зильта восхищалась бесстрашием Лили, которого так не хватало ей самой. Она никогда не осмелилась бы на что-то подобное – все ее бунты начинались и заканчивались у нее в голове. Тогда как Лили…

Зильта не говорила об этом с Альфредом, но ей было неспокойно. Она чувствовала, что мир стоит на пороге больших перемен. Движение социалистов набирало силу, и в ткани общественного устройства появлялось все больше мелких прорех. В Гамбурге пока было тихо, но из Парижа и Лондона приходили тревожные вести, а на улицах города порой можно было увидеть немыслимые прежде картины. Женщины выступали с демонстрациями, выдвигали требования к правительству. В Англии и Швейцарии им уже разрешили учиться в университетах, и голоса, которые хотели добиться того же здесь, раздавались все громче. Зильта знала, что если Лили продолжит в том же духе, ей не избежать неприятностей. Дочь выросла умной и любознательной, но как раз для таких современный мир с его соблазнами представлял наибольшую опасность. Зильта именно этого и боялась. Однако, к счастью, был еще Генри. Он станет ей хорошим мужем, лучшего нельзя было и представить – человек по-хорошему старомодный, спокойный и справедливый, открытый к новому и твердый, когда это необходимо. Генри позаботится о том, чтобы после свадьбы Лили оставила свои занятия, даже если этого не потребует закон. Но вместе с тем Зильта опасалась, что в браке дочь будет скучать. Тихонько вздохнув, она рассеянно поцеловала мужа в щеку. Надежда только на то, что вскоре у молодых появятся дети и Лили переключит на них все свое внимание.

Дочь отличалась от большинства женщин, рукоделие или уроки музыки оставляли ее равнодушной. Главным увлечением Лили с самого детства было чтение – книги и журналы она проглатывала десятками, ей никогда не надоедало слушать чужие истории и рассказывать что-то самой. Но не случайно многие были против того, чтобы женщины слишком много читали: книги пробуждали страсти и ожидания, которым не было места в жизни. Зильта знала это по собственному опыту, ведь именно от нее Михель и Лили унаследовали любовь к историям. Но она приняла свою судьбу и осознала, что мечты останутся лишь мечтами. А вот девушку вроде Лили, живущую в стремительно меняющемся мире, страсти и несбыточные надежды могут погубить.

* * *

Итак, настал ее черед. В этот раз ей пришлось ждать довольно долго. Отец считал, что детей не следует наказывать сразу – у них должно быть время подумать над своим поведением. Порой он заставлял их часами томиться от страха перед грядущей экзекуцией, рисуя в своем воображении картины одну страшнее другой. Но в этот раз Лили с удивлением обнаружила, что ей почти все равно. После происшествия в гавани все казалось таким ничтожным. Человек серьезно пострадал, не станут же родители отчитывать ее за шляпу и велосипед. Отец наверняка думает так же, решила она, и, окрыленная этой мыслью, сбежала вниз по лестнице. Тем сильнее она была удивлена, обнаружив в кабинете обоих родителей.

– А, Лили! Входи.

Стоило ей появиться на пороге, как между бровями отца пролегла суровая складка. Лили закрыла за собой дверь и подошла к столу. От былой ее беспечности не осталось и следа.

– Вы хотели со мной поговорить? – спросила она, переводя взгляд со строгого лица Альфреда на обеспокоенное, но не менее серьезное лицо Зильты.

– Совершенно верно. Догадываешься, о чем пойдет речь?

Она кивнула, мысленно простившись с надеждой, что в этот раз все как-нибудь обойдется.

– Мы с матерью очень разочарованы твоим поведением, – начал отец. – И это еще очень мягко сказано, потому что мы просто потрясены! И не только мы. Твоя бабушка места себе не находит от волнения! Когда она обо всем узнала, ей пришлось принять успокоительное и немедленно отправиться в кровать.

Ага, вот откуда ветер дует, это все бабушка с ее склонностью сгущать краски. Наверняка ведь успела настроить отца против нее. Должны быть, старая Герда Линдман заехала к ним на обратном пути и обо всем рассказала своей лучшей подруге. Лили не понимала, как эти женщины ладили между собой. Ее бабушка была полной противоположностью более молодой, открытой и легкой в общении Герде, которая ничего не принимала близко к сердцу и умела наслаждаться жизнью во всей ее полноте. Китти Карстен, в свою очередь, как большинство людей ее поколения, цеплялась за общественные устои, как за спасательный круг, без которого их всех ждала бы неминуемая гибель. Хотя с годами она немного смягчилась и к тому же почти не покидала своих покоев из-за боли в суставах, Лили боялась ее даже больше, чем отца.

– Сегодня ты поставила под угрозу наше доброе имя! – Альфред выглядел очень серьезным. – Разве я не внушал тебе с самого детства, что…

Лили вздохнула и послушно повторила слова, слышанные от него сотни раз:

– Доброе имя важнее всего. Если испорчена репутация семьи, страдает репутация фирмы, а если с фирмой что-то случится, то…

Альфред Карстен гневно стукнул ладонью по столу, и дочь подпрыгнула на месте от неожиданности.

– Я запрещаю разговаривать со мной таким тоном! – прогремел он. – Для тебя это все шуточки?

– Нет, конечно же нет, но… – начала было девушка, но он не дал ей продолжить.

– Мне кажется, ты заскучала. А может, я действую тебе на нервы? Или твоя мать? – Он вошел в раж. Лили покосилась на Зильту, но та лишь неловко развела руками.

– Я не просто так столько лет твержу тебе об этом, Лили! – он вскочил и в возбуждении заметался по комнате. – Если репутации фирмы будет нанесен урон, то пострадаем мы все! У нас ничего нет, кроме судоходной компании! Ничего, понимаешь? Ни титула, ни громкого имени, ни богатых родственников, которые могли бы поддержать нас в трудную минуту. Для чего я, по-твоему, всю жизнь работаю с утра до вечера, как работали до меня твой дед и прадед, чтобы ты выставляла нашу семью на посмешище?

Он широким жестом обвел комнату и перешел на крик:

– Тебе не нравится дом, в котором ты живешь? Твоя комната, твои платья? Эта отвратительная новая шляпа? Как ты думаешь, откуда все это берется? С доходов компании! А что, по-твоему, держит компанию на плаву?

Он не стал дожидаться ответа, а Лили, в свою очередь, и не думала прерывать его. Она молчала, опустив глаза.

– Наше доброе имя! Незапятнанное имя. Имя, которого не коснулись скандалы, – прогремел отец. – Таким оно, черт возьми, должно и впредь оставаться! Думаешь, почему мы вынуждены так носиться с твоим младшим братом?

Теперь он говорил более спокойно, но в голосе слышалась глубокая горечь.

– Потому что общество не прощает оплошностей. Потому что есть поступки, которых не следует совершать. Ты уже должна была это понять. А если что-то недопустимое все же происходит, то оно должно оставаться внутри семьи. Ничего не должно просочиться наружу.

Лили вздрогнула, когда отец заговорил о Михеле. У нее застучало в ушах. Девушка вовсе не хотела его сюда впутывать.

– Сейчас речь не о Михеле, – вмешалась Зильта, и Лили заметила, как при звуке ее спокойного голоса плечи отца немного расслабились.

– Верно. – Он откашлялся и, тяжело дыша, опустился на стул. – В общем, мы с матерью не потерпим такого поведения. С сегодняшнего дня ты под домашним арестом. Это значит – никаких балов и приемов, никаких выездов с Генри и никаких прогулок с Михелем. А если летом ты еще хоть в чем-нибудь провинишься… – он подался вперед и посмотрел ей прямо в глаза, – …достаточно будет любого пустяка, имей в виду. Так вот, в этом случае ты можешь забыть о своих курсах.

– Что? – Лили ахнула. – Ты не можешь так со мной поступить!

Отец лишь махнул рукой.

– Ты знаешь, что я всегда был не в восторге от этой затеи с университетом. Я согласился только потому, что твоя мать ее защищала. Зачем тебе образование, если ты все равно не сможешь работать, когда выйдешь замуж? В учителя идут незамужние женщины, лишенные поддержки семьи и каких-либо перспектив. У тебя и твоих подруг все это есть, и, поступая в университет, вы просто отнимаете эту возможность у тех, кому она действительно нужна. Я знаю, что учение нынче в моде. Но факт остается фактом – вы ходите туда лишь для того, чтобы скоротать время. Пойми, если после всего, что сегодня произошло, Генри разорвет помолвку, – в чем, видит Бог, его нельзя будет винить! – ты останешься с нами. И если в один прекрасный день я внезапно умру – потому что ваше поведение кого угодно сведет в могилу! – о тебе позаботится Франц. Педагогические курсы – это каприз, который я позволяю тебе лишь потому, что ты моя дочь и я хочу, чтобы ты была счастлива. Но если ты снова меня разочаруешь, с учебой будет покончено раз и навсегда. Ты меня поняла?

Лили кивнула. Она почувствовала, что от обиды у нее начинает дрожать нижняя губа, и стиснула руки так, что ногти впились в ладони. Не хватало еще расплакаться здесь!

– Я сожалею о том, что сегодня произошло. Я не хотела навредить семье и сама не понимаю, как так вышло! – пристыженно выпалила девушка, и непрошеная слеза скатилась по ее щеке.

Отец кивнул, несколько смягчившись.

– Хорошо, я рад, что ты сознаешь свою вину. Ты свободна. Марш в свою комнату!

Лили поспешила покинуть кабинет. В коридоре она неожиданно столкнулась с Каем, лакеем Франца, который стоял у двери, прислонившись к стене, и явно не ожидал, что она так стремительно оттуда выскочит.

– Фройляйн Лили… Пожалуйста, не сердитесь, – пролепетал он, но девушка лишь окинула его гневным взглядом и так быстро, как только могла, помчалась вверх по лестнице в свою комнату. Но не успела она захлопнуть за собой дверь, как позади раздался хриплый голос:

– Илли, ты там?

Вскрикнув, она обернулась и встретила вопросительный взгляд Михеля. Его миндалевидные глаза за толстыми стеклами очков так и горели любопытством.

– Михель, ты меня напугал! Я хотела почитать немного в тишине. Что ты здесь делаешь, ты разве не должен быть на занятиях?

Брат хмуро кивнул и вдруг выпалил:

– Беги!

А затем, радуясь своей проделке, засмеялся и хлопнул себя по ляжкам. Лили тоже не смогла удержаться от смеха и почувствовала себя немного лучше.

– Ты опять? Фройляйн Зёдерлунд скоро поседеет от таких проделок!

От этого замечания Михель развеселился еще больше – он хохотал так, что начал задыхаться и рухнул на стул.

– Успокойся, тебе вредно так возбуждаться! – Лили опустилась рядом с ним на колени и, вытащив платок, который брат повсюду носил с собой в кармане курточки, вытерла ему подбородок, по которому стекала тоненькая струйка слюны.

Часто, сам того не замечая, Михель держал рот слегка приоткрытым. Его легкие не работали должным образом: на вдохе он хрипел, а от смеха порой и вовсе начинал задыхаться. С годами симптомы только усугубились. Хотя болезнь еще толком не изучили, Лили знала, что лекарства от нее нет. Мать следила за тем, чтобы Михель вел себя как можно тише. Но ему было всего шесть лет, и это вредило его развитию. К тому же нельзя просто взять и запретить ребенку играть. Особенно такому сорванцу, как Михель.

– Идем, ты можешь спрятаться в моей комнате, – прошептала она, и лицо мальчика просветлело. Лили поцеловала его в лоб и потянула за собой.

* * *

Йо ехал на велосипеде вверх по Бельвю и, высматривая взглядом виллу Карстенов, невольно думал о девушке в белом платье. Неужели она действительно приехала в порт на этом самом велосипеде? Через весь город, во всех своих оборках и ленточках? За такой поступок ею можно было только восхищаться. Даже сейчас он немного вспотел, а уж если вспомнить дневную жару… Прежде он никогда не видел дам на велосипеде, и в этом зрелище была своя прелесть. У Чарли глаза бы на лоб полезли, подумал он, предвкушая, как вечером расскажет обо всем лучшему другу за кружкой пива. Когда она вдруг выехала из-за угла, Йо сразу понял, что такое появление изначально не входило в ее намерения. А еще он понял, что по дороге она упала (возможно, не один раз). На лице девушки читалось такое изумление, когда она вдруг увидела толпу… Ничего смешнее и придумать было нельзя. Он почти слышал, как испуганно стучит ее сердце. На секунду он даже подумал, что сейчас она повернет и умчится прочь.

Йо издалека наблюдал за церемонией и слышал речь Лили. Суета вокруг корабля казалось ему смехотворной, вдобавок он не знал, кто такой Шекспир, но этот тип явно не стеснялся в выражениях, и это ему понравилось. Как и то, что девушка явно развеселилась, когда ей удалось смутить всех этих чопорных господ. Она не была хорошенькой, как другие барышни, но ее прямота сообщала ей неуловимую притягательность. И разумеется, он не просто так взялся привезти ей велосипед. Приказ идиота фон Каппельна был здесь ни при чем. Он хотел поговорить с Альфредом Карстеном о несчастном случае.

Йо хорошо знал пострадавшего рабочего. Пауль Гердер был хорошим человеком, преданным и трудолюбивым. За все эти годы не нашлось ничего, в чем его можно было бы упрекнуть. А теперь он больше не в состоянии работать. У мужчины было трое детей и, как слышал Йо, его жена нуждалась в уходе после тяжелой болезни. Даже если Карстен готов был взять на себя медицинские расходы – ампутацию ноги ниже колена, как сообщили Йо в больнице Святого Георга, – кто позаботится обо всем остальном? Кто все эти годы будет кормить его детей?

Йо подозревал, что его затея безнадежна, но все же решил попробовать обратиться к Карстену, воззвать к его лучшим чувствам. Служащим до сих пор не выплачивалась компенсация за травмы, полученные на работе, – несмотря на все усилия профсоюзов и забастовки. Но здесь была иная ситуация: человек хотел оказать услугу дочери Карстена и остался калекой на всю жизнь. Даже если Пауль переживет ампутацию, его семья окажется на улице. Йо показалось, что девушка сознавала свою вину. Возможно, ей удастся повлиять на отца. Нужно хотя бы попробовать. Кроме него, за Пауля некому вступиться.

Он ехал вверх по мокрой от дождя дорожке, мимо цветущих кустов и величественных деревьев и запрещал себе восхищаться окружающим великолепием. Вилла Карстенов буквально кричала о процветании. Это был многоэтажный особняк прямо на берегу Альстера, напоминающий своими зубчатыми стенами, башенками и круговой подъездной дорожкой маленький замок. Тихое, спокойное место, располагающее к себе. Йо огляделся по сторонам. Свежескошенный газон, цветы, манящий запах кофе и вкусной еды. Здесь ему хотелось дышать полной грудью, чего он обычно избегал.

На фоне роз, оплетавших фасад, стояли статуи членов гильдии и смотрели на него сверху вниз. Видимо, они служили напоминанием о происхождении семьи из рабочего класса. Йо презрительно фыркнул и швырнул велосипед на влажную лужайку перед виллой. Таким происхождением гордились лишь те, кто чего-то добился. Богатые торговцы строили свое благосостояние на страданиях и труде простых рабочих, которые день за днем вкалывали до потери сознания, а потом умирали в нищете. Где здесь справедливость, где солидарность? – размышлял он, глядя на фасад дома.

Йо был сегодня на церемонии крещения корабля потому, что его хозяин уже давно не спускал глаз с семьи Карстенов. До сих пор Альфред Карстен наотрез отказывался строить свои корабли на верфи Олькерта, хотя та успела стать самой крупной в Гамбурге. Он демонстративно продолжал ездить во Фленсбург и Ливерпуль. Почему именно там, Йо не знал, но ему было приказано держать ухо востро и слушать, что говорят люди. Так что имя Карстена было ему хорошо известно. Но здесь он был впервые.

Он стоял в нерешительности посреди двора. Вдруг из открытого кухонного окна донесся тихий стук. Пока он размышлял, позвонить ли в парадную дверь или лучше все-таки в заднюю, как и подобало его положению, он увидел, как на одном из балкончиков промелькнуло что-то рыжее. Нахмурившись, он запрокинул голову и прикрыл глаза рукой. Из плюща вынырнуло лицо. Сверху на него смотрела та самая девушка, которую он видел утром. Когда их взгляды встретились, она вздрогнула. Йо усмехнулся. Она явно наблюдала за ним, и ответное внимание застало ее врасплох. Он помахал ей. Через мгновение послышался шорох, и что-то больно стукнуло его по плечу.

– Эй!

Он испуганно отскочил в сторону и потер место удара. Затем наклонился и поднял книгу, которая только что чуть не убила его. Рисунок на обложке говорил сам за себя. Сентиментальная чушь. Он вновь усмехнулся. Так-так, подумал он, листая книгу, в которой то и дело попадались красноречивые иллюстрации. Кажется, ее жених не удовлетворял ее тайные желания. С улыбкой он потер подбородок и перевернул страницу. В этот момент дверь распахнулась, и показалась служанка в черно-белой униформе.

– Йоханн Болтен? Герр Карстен готов вас принять! – сообщила она, не утруждая себя приветствием. Йо только удивленно кивнул. Она смотрела на него сверху вниз. Он уже сталкивался с этим: даже в пределах рабочего класса существовала иерархия, и, по мнению горничной, Йо находился в ней гораздо ниже, чем она.

– Идите через черный вход! – сказала она, как будто он плохо соображал, и указала куда-то вправо. Затем захлопнула дверь.

Йо нахмурился. Что Карстену от него нужно? Он двинулся в указанном направлении, но не успел пройти и двух шагов, как дверь вновь распахнулась. Рыжеволосая девушка сбежала вниз по ступенькам и остановилась перед ним, тяжело дыша. Ее щеки пылали.

– Вам не обязательно за мной бегать. Достаточно одного слова, и я к вашим услугам, – пошутил Йо и не смог удержаться от смеха, такое у нее стало испуганное лицо. Мгновение она смотрела на него широко распахнутыми глазами, и он увидел, что они у нее ярко-голубые.

– Я… попала в вас? – спросила девушка вместо ответа, так что он даже сперва не понял, о чем идет речь. Затем, проследив за направлением ее взгляда, вспомнил о книге, которую все еще держал в руках. Он протянул ее девушке.

– Успокойтесь, за это вашему отцу точно не придется платить компенсацию.

Она смущенно отвела глаза, и Йо разозлился на себя: он не привык иметь дело с барышнями, просто не умел с ними разговаривать. Наверное, теперь она думает, что он неотесанный болван.

– Я хотела с вами поговорить! – выпалила она.

– Правда? – он удивленно скрестил руки на груди. – О чем же?

В этот момент входная дверь снова распахнулась, и уже знакомая ему служанка выскочила наружу.

– Фройляйн Лили! – окликнула она девушку, и та испуганно обернулась. Вид у нее был такой, как будто ее поймали с поличным. Йо понял, что она, вероятно, нарушает все правила приличия, беседуя с ним наедине.

– Агнес, я просто хотела поблагодарить мистера Болтона. Он привез велосипед!

Однако Агнес нисколько не смягчилась.

– Тогда скажите спасибо и возвращайтесь в дом! – строго сказала она и повернулась к Йо: – А вы что же, намереваетесь и дальше испытывать терпение нашего господина?

– Я уже иду! – ответил он и иронично поклонился, на что горничная только фыркнула. Было ясно, что он не сдвинется ни на миллиметр, пока девушка не уйдет.

– Благодарю вас, герр Болтон, за то, что вернули велосипед. С вашей стороны это было очень любезно, – сухо объявила она, и теперь ее голос звучал совсем иначе, чем за пару секунд до этого.

Йо кивнул.

Девушка вздохнула, помолчала и с досадой посмотрела на свою дуэнью. Ему показалось, что она хотела сказать ему что-то