Глава 1. Падение
Кулак приходит справа.
Нет времени увернуться. Нет времени поднять руки. Только вспышка — яркая, болезненная — и мир начинает вращаться. Цвета размазываются в карусель: серый бетон пола, жёлтый свет ламп, красное что-то (кровь? Чья?), и снова серый, и снова жёлтый…
Звук удара приходит позже. Глухой. Тупой. Эхо внутри черепа — как будто кто-то бьёт в колокол, и ты находишься внутри этого колокола.
Потом тишина.
Густая.
Липкая.
Всепоглощающая.
ДО
Библиотека — это безопасное место. Здесь пахнет старыми книгами и тишиной. Здесь никто не спрашивает, почему ты один. Здесь не нужно притворяться.
Курсовая работа растянулась на двенадцать страниц, но введение всё ещё не звучит правильно. Слова есть, смысл есть, а музыки нет. Андрей вычёркивает третье предложение. Снова. В четвёртый раз.
За окном темнеет. Октябрь в этом году злой — ветер хлещет дождём по стёклам, деревья гнутся, как старики под тяжестью лет.
Часы на стене показывают половину десятого.
Общежитие в двадцати минутах ходьбы. Через старый корпус — пятнадцать.
Рюкзак на плечи. Куртка. Шарф — мама связала, ещё год назад, когда приезжала в гости. Пахнет домом. Безопасностью.
Коридор библиотеки пуст. Звук шагов эхом отдаётся от стен. Эхо, эхо, эхо… и тишина.
Старый корпус встречает запахом сырости и облупившейся краски. Здесь редко кто ходит вечером — ремонт обещают третий год, но пока только обещают. Свет тусклый, половина ламп не работает.
Но это короче. Пятнадцать минут вместо двадцати. И дождь не так сильно достаёт.
Шаги впереди.
Тяжёлые. Уверенные. Больше одного человека.
Андрей замедляется. Инстинкт — тот самый, животный, который говорит «опасность» раньше, чем мозг успевает понять почему.
Три силуэта выходят из-за угла.
Виктор Градов. Широкие плечи, короткая стрижка, улыбка, от которой холодеет спина. За ним — Серёга и Макс. Близнецы по духу: большие, тупые, жестокие.
— Ну что, умник. — Голос Виктора тихий. Почти ласковый. Так говорят перед тем, как сделать больно. — Думал, что так просто отобьёшь у меня девочку?
Лена.
Имя вспыхивает в сознании вместе с образом: светлые волосы, голубые глаза, улыбка, от которой перехватывает дыхание. Они разговаривали три раза. Три. Она спросила про конспект по истории журналистики. Он дал. Она улыбнулась — «спасибо, ты очень помог» — и всё.
Но Виктор смотрит так, как будто между ними что-то было. Как будто Андрей украл что-то, что ему принадлежит.
— Виктор, я не понимаю, о чём ты…
Обойти. Нужно просто обойти. Прижаться к стене, проскользнуть мимо, выйти на улицу, где люди, где свет, где…
Шаг влево.
Серёга перекрывает путь. Улыбается. У него не хватает переднего зуба.
— Куда это ты, очкарик?
Шаг вправо.
Макс. Тоже улыбается. Зубы целые, но улыбка хуже.
Сердце колотится. Быстро. Слишком быстро. Воздуха не хватает — горло сжато, дыхание поверхностное.
— Виктор, послушай…
Кулак в живот отрезает слова.
Боль — яркая, острая, невыносимая — взрывается где-то под рёбрами и расползается волнами по всему телу. Ноги подкашиваются. Пол приближается. Холодный бетон впечатывается в колени.
Воздуха нет. Лёгкие схлопнулись. Рот открыт, но вдохнуть не получается. Только хрип. Жалкий. Беспомощный.
— Это тебе за то, что лезешь не в свои дела.
Голос Виктора приходит откуда-то сверху. Далеко. Как через вату.
Удар в лицо.
Хруст. Очки разлетаются на осколки — слышно, как они звенят, падая на пол. Мир расплывается, теряет фокус. Тёплое течёт по губам, по подбородку. Металлический привкус во рту.
Кровь. Своя кровь.
Ещё удар. В рёбра. Боль острая, как будто что-то внутри сломалось (так и есть, сломалось, рёбра трещат, как сухие ветки).
Падение на бок. Щека об холодный бетон. Пахнет пылью и чем-то химическим — может, краска, может, чистящее средство.
Удары продолжаются. В спину. В живот. В голову.
С каждым ударом мир становится всё дальше. Звуки приглушаются. Боль остаётся, но странно отстранённая — как будто это происходит не с твоим телом, а с кем-то другим, а ты просто наблюдаешь.
Смех. Грубый. Довольный.
— Доволен, умник? В следующий раз будешь знать своё место.
Шаги. Удаляющиеся. Эхо в коридоре.
Тишина.
Лежать неподвижно. Дышать — больно. Не дышать — невозможно. Каждый вдох — игла в груди.
Открыть глаза — пол расплывается. Всё в тумане. Очков нет. Мир — это размытые пятна цвета и света.
Встать.
Надо встать.
Руки не слушаются. Дрожат. Скользят по бетону — мокро, липко (кровь, это кровь).
Подняться на колени. Голова кружится — всё вращается, пол уходит из-под ног, стены наклоняются.
Встать.
Сделать шаг.
Ещё один.
В ушах нарастает гул. Высокий, монотонный. Как писк комара, только громче, всепоглощающий.
Мир темнеет по краям. Сначала туннельное зрение — всё, кроме узкого коридора впереди, тонет в черноте. Потом туннель сужается. Ещё. Ещё.
Ноги подкашиваются.
Падение.
На этот раз медленное. Почти мягкое. Как в воду. Как в сон.
Пол холодный. Или это щека холодная?
Гул в ушах становится тише.
Тише.
Тишина.
Темнота не чёрная. Она серая. Густая. Как туман, который обволакивает со всех сторон.
Где-то далеко — голоса. Приглушённые. Искажённые.
«Там кто-то лежит…»
«Боже, сколько крови…»
«Скорую! Быстро!»
Голоса уплывают. Темнота сгущается.
Где-то на краю сознания — мысль: «Я умираю?»
Может быть.
Наверное.
Странно спокойно от этого.
Темнота становится теплее. Мягче. Как одеяло. Как мамины руки, когда она укрывала на ночь в детстве.
Можно остаться здесь. В тепле. В тишине. Не больно. Не страшно.
Можно.
Где-то очень далеко воет сирена.
Ближе.
Ближе.
Свет. Яркий. Режет глаза сквозь закрытые веки.
Голоса — быстрые, профессиональные:
«Пульс слабый.»
«Давление падает.»
«Везём в травму. Приготовьте операционную.»
Руки. Много рук. Трогают, поднимают, переворачивают.
Больно.
Очень больно.
Крик застревает в горле.
Темнота возвращается. Милосердная. Мягкая.
И на этот раз — полная.
