Глава 1

= Фэрроу =

– Слышала, что у ее парикмахера подписчиков в Instagram[7] меньше, чем у нее самой. – Тэбби лопнула жвачку, сидя на заднем сиденье «Мерседеса GLE». – А у нее типа четыре тысячи? Пусть тогда мясник из «Балдуччи» делает прическу, и дело с концом.

– Она щеголяет челкой, будто сейчас 1999-й. Никому не хватает смелости сказать ей, что челка ужасно смотрится на кудрявых волосах. – Реджи захихикала. – И балаяж у нее прямо-таки рыжий. – Тэбита и Реджина Баллантайн, дамы и господа. Мои сводные сестры. Вместе они извергали столько яда, что его хватило бы для уничтожения целого густонаселенного острова.

Моя мачеха Вера фыркнула, сидя за рулем.

– Будет вам, девочки. Как немилосердно. – Слова не вязались с ее злобным хихиканьем. – Сильвия – хорошая девчонка. Простовата, но это не ее вина. Вы видели ее мать?

Тэбби фыркнула.

– К сожалению.

Я что есть силы прикусила губу, чтобы сдержаться и не напомнить, что Сильвия Холл только что приступила к юридической практике, с отличием окончив Джорджтаунский университет. Ее голова могла предложить миру нечто большее, чем неоправданно дорогую стрижку.

Но я была не в том положении, чтобы высказываться. Во-первых, потому, что женщины семьи Баллантайн на дух меня не переносили и любые мои слова используют против меня. А во-вторых, потому, что я буквально находилась не в том положении, чтобы высказываться: притулилась в багажнике, свернувшись в позе зародыша и дыша как можно тише, чтобы не выдать своего присутствия.

Внедорожник ехал мимо ухоженных лужаек Потомака. Воздух за окном благоухал ароматами распустившихся цветов. А я чувствовала одну только вонь сапог для верховой езды Тэбби. Смесь запахов навоза, сена и конюха, с которым она трахалась на этой неделе.

– Мы почти приехали? – Реджи причмокнула губами и защелкнула какой-то тюбик. – Сказать по секрету, я волнуюсь, понимаете? Никогда не была в доме Закари Сана.

– Сфотографируй его, потому что это случится с тобой в первый и последний раз, – фыркнула Тэбби. – Я вообще не понимаю, зачем ты заставила нас поехать, мам. Все знают, что Констанс Сан вырезала бы себе почку, лишь бы ее сын женился на той, кого выберет она сама.

– У Закари Сана своя голова на плечах. Если он решит, что хочет сделать своей невестой одну из вас, его никто не остановит.

На худой конец, меня восхищал неиссякаемый оптимизм Веры Баллантайн. Тэбби и Реджи были не желаннее изнуряющей хронической болезни. Смертельным сочетанием высоких запросов и низкого интеллекта.

– К тому же… – Вера переключила радио на классическую станцию, хотя не могла отличить Йо-Йо Ма[8] от Йоу Габба Габба[9]. – Там будут и другие богатые, влиятельные мужчины, готовые, чтобы их прибрали к рукам. Есть еще этот герцог… Оливер… как его там?

– Фон Бисмарк. – Тэбби изобразила рвотные позывы. – Он настоящий бабник. Наверное, заразит меня венерическими заболеваниями, если дыхнет в мою сторону.

Реджи фыркнула.

– Забавно, как ты притворяешься, что не заинтересована.

– Чья бы корова мычала, сестренка.

– Да будет тебе известно, он однажды приглашал меня в свой особняк на Альмафитанском побережье.

– Только тебя и каждую вторую женщину. – Тэбби цокнула. – Ух ты. На твоем месте я бы сразу взялась за дизайн свадебных приглашений.

Я крепче обняла колени, мысленно перебирая результаты своих многомесячных изысканий. У меня надежный план. Проникнуть внутрь. Забрать свое. Уйти незамеченной под покровом ночи и дизайнерского платья, которое позаимствовала у Реджи. Это не первая моя хитроумная выходка, и последней она тоже не станет. Я боец с рождения. С тех пор как моя пропащая донор яйцеклетки положила меня в коробку из супермаркета и оставила у папы на пороге с запиской:

Вся твоя.

Надо было отвечать на мои звонки, мудак.

Аборт обходится дешевле ребенка.

Тэмми.

В то время папа уже женился на Вере после бурного романа. По словам Тэбби, Вера уговаривала отца «избавиться от этого создания».

«Откуда тебе знать, что она правда твоя?» – возмущалась она все мое детство, прекрасно зная, что я ее слышала.

Но мне не нужен был тест ДНК. За меня поручилась мать-природа. Мне достались папины холодные голубые глаза. Золотистые волосы, вившиеся у нас обоих густыми волнами. Те же изящные черты лица, длинные ноги и руки, и даже одинаковые родинки под правым глазом.

Вера вздохнула.

– Жаль, что Ромео Коста уже занят.

– Можно подумать, у нас когда-то был шанс.

Реджи зевнула.

– Можно подумать, мы хотели такой шанс. Я слышала, он социопат.

– В самом деле? – Тэбби разметала волосы по подголовнику. – А я слышала, что он пожертвовал новое родильное отделение больнице Джонса Хопкинса, как только его жена забеременела.

– Наверное потому, что им придется расширить вход бульдозером, чтобы ввезти ее в день родов. Мой косметолог рассказала, что на вчерашнем ужине в Белом доме Даллас Коста съела половину нижнего слоя трехъярусного торта, и он рухнул на какого-то нефтяного барона.

Существа 1 и 2 зашлись в приступе смеха.

– Кто-то еще чувствует запах хлорки? – Реджи шмыгнула носом. – Клянусь, запах Фэрроу так и стоит в носу. Выгони ее, мам. От нее весь дом провонял.

– И куда же я ее выгоню? – Вера включила кондиционер на максимум. – Нам нужны деньги за аренду, чтобы заткнуть все дыры, которые оставил ваш отец. Люди уже болтают. Когда я брала напрокат эту машину, даже не рассматривала AMG[10]. – Она замолчала. – Думаю, мы могли бы упрятать ее в домик у бассейна…

– Только не в домик у бассейна. – Тэбби дернулась вперед – да так, что вся машина чуть не подскочила. – Я переделаю его во вторую гардеробную.

Я не могла поверить, что собралась провести ближайший час среди сотен таких же самовлюбленных и поверхностных людей, как мои сводные сестры. Но у меня не было выбора. Закари Сан завладел тем, что принадлежало мне.

Нефритовая подвеска вообще не должна была оказаться в просторном поместье Сана. Естественно, в случившемся повсюду виднелись красноречивые следы Вериной жадности. Когда папы не стало, она продала его вещи с аукциона, пока дожидалась, когда поступят деньги по страховке. Судя по всему, Зак Сан втрое переплюнул самую выгодную ставку. Теперь этому избалованному миллиардеру принадлежало единственное, что осталось у меня в память об отце.

Ненадолго.

Вера включила поворотник и съехала на гравийную дорожку.

– Приехали. Боже милостивый, только посмотрите, какая очередь. – Наконец-то. Она, шикнув, прекратила спор между моими сводными сестрами, пока мы ждали. – Иисусе, взгляните на охрану у ворот. По-моему, это уже слишком.

Я прижалась к задним сиденьям и закуталась в черную ткань. Сшитый мной вручную материал так хорошо сливался с пустой частью багажника, что я точно знала: обыскивать здесь не станут.

– Откройте. – Охранник постучал в окно багажника. Дверь открылась и стала подниматься в мучительно медленном темпе. Яркий луч фонарика пронзил ткань, в которую я замоталась, а потом дверца захлопнулась. – Порядок. Следующий.

Вера со скрежетом въехала на стоянку. Мои сводные монстры вышли из машины, уступив место парковщику. Как я и предполагала, он поставил машину на подъездной дорожке, как можно дальше от въезда во владения площадью в два акра на Дарк-Принц-роуд. Затем сел в гольфкар вместе с другими парковщиками и поехал обратно на главную дорогу.

Как только свет фар померк, я перебралась из багажника на водительское сиденье и приоткрыла дверь. На меня свирепо уставился террариум Сана, повсюду освещенный слепящими прожекторами, словно подначивая в него вторгнуться. Даже на расстоянии в несколько десятков метров он отбрасывал на ухоженную лужайку угрожающую тень. Я на цыпочках прошла к главному дому по освещенной фонарями дорожке, спрятавшись между рядами роскошных машин, когда мимо проехал парковщик на «Лотус Эвия». Реджи убьет меня, когда увидит, в каком состоянии ее платье. От холодной испарины атлас прилипал к коже. И я порвала разрез на несколько сантиметров, пока сидела, скрючившись в багажнике.

Во время своего исследования я выяснила кое-что еще: эта вечеринка знаменовала официальное начало охоты невест Закари Сана. Буквально. Я не сомневалась, что присутствующие потенциальные невесты намеревались устроить друг другу «Голодные игры», пока не останется одна-единственная победительница. Если верить сплетням столичного округа, Закари Сан к полуночи нехотя выберет кандидатку, с которой станет встречаться, лишь бы ублажить свою пресыщенную, отчаянно жаждущую внуков мать.

Все они по-своему привлекательны. Высокие и низкорослые. Пышные и стройные. В шелковых платьях и с безупречными манерами. Дочери сингапурских миллиардеров и бывших сальвадорских олигархов. Корейских чеболей[11] и голливудских продюсеров. Но их всех объединяло одно – желание стать следующей миссис Сан.

Я опустила голову, надеясь слиться с толпой, и стала проталкиваться среди гостей в вечерних платьях и смокингах. Мне превосходно удавалось оставаться невидимой, чему я научилась еще в детском саду. В основном для того, чтобы спастись от жестокого обращения, которому меня подвергали Вера и Существа 1 и 2, когда у них выдавался плохой день.

Особняк возвышался надо мной во всем своем великолепии – с фасадами из светлого французского известняка, величественными колоннами и безупречными садами, которые могли посоперничать с Версалем. Я проглотила ком в горле и вошла внутрь с потоком нетерпеливых тел. По бокам вестибюля располагались парадные изогнутые лестницы. Я прошлась взглядом по той, что вела к моей цели. К кабинету Закари Сана. У подножья стояли охранники, сложив руки перед собой и вставив в уши гарнитуры.

В углу моя сводная семья неоправданно громко смеялась над словами мужчин в дизайнерских костюмах. Вера прижимала к груди закуски, пытаясь нахмуриться сквозь преграду из ботокса. Она старела так же быстро, как портилось молоко в сауне, и демонстрировала паршивый характер ему под стать. Мне нужно было не попадаться на глаза, но я не особо волновалась. Больше меня никто здесь не знал.

Папа был слишком приземленным человеком, чтобы водиться с этой толпой. А я всегда избегала любых мероприятий, на которых необходимо пресмыкаться перед самыми состоятельными представителями Потомака. Брак казался мне пустой тратой времени. В жизни должна быть только одна любовь. Ты сам. И может, еще собака.

Дождавшись, когда штатный сотрудник помчится наверх по лестнице, я поспешила за ним. За нами последовала симфония голосов с первого этажа. Я шевелила губами, делая вид, будто веду с ним беседу, чтобы развеять подозрения охранников. Как только мы повернули за угол, я направилась в библиотеку, в которой располагался кабинет. Я выучила планировку особняка наизусть. Спасибо, Zillow[12].

Когда Зак выкупил поместье у швейцарской знати, то не внес почти никаких изменений, только превратил подземный гараж в высокотехнологичную художественную галерею. Сперва я думала, что придется пробираться в нее. Вот только наткнулась на обложку Wired[13] прошлого месяца. Увидела материал о последнем недружественном поглощении, которое совершил Зак. Вот она. Увековеченная на блестящем развороте журнала, почти незаметная под силой его бездушного взгляда. Подвеска. На полке. Под стеклом.

Lo siento[14], лопух. Ты вот-вот не досчитаешься одного предмета искусства.

Я неспешно прошла по коридору мимо картин, которые, наверное, стоили дороже всего имущества Баллантайн. Особенно сейчас, когда Вера и ее дочери погружали папину компанию на такое дно, какое неведомо даже «Титанику». Не представляю, о чем он думал, когда разделил право владения клининговой компанией на четыре доли. Трое из нас не работали ни дня в своей жизни.

Впереди показалась дверь библиотеки. Я сжала дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев, ожидая, что она не поддастся. Два месяца я училась вскрывать всевозможные замки с помощью набора, который припрятала сейчас в лифчике. Но дверь распахнулась легко и беззвучно. Поток холодного воздуха коснулся кожи, отчего побежали мурашки. Я прошла внутрь, закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной, позволяя себе отдышаться. Не впервой я совершала то, за что могла оказаться за решеткой. Но впервые крала у одного из самых влиятельных людей в мире.

Я не стала тратить время на то, чтобы оценить кабинет Зака Сана по достоинству, хотя еще никогда не оказывалась в таком экстравагантном месте. Не стала, ведь подвеска, словно маяк, указывала мне путь. Лежа в том же стеклянном коробе, что и на развороте журнала, рядом со своей точной копией. Комплект для него и для нее.

Что ж, похоже, так оно и есть. Одна из подвесок – его, а другая – моя.

Их невозможно спутать. У папиной подвески был изъян, который делал ее исключительно нашей. В детстве я сделала кисточкам «стрижку». Нити стали на пару сантиметров короче, чем нужно.

Я прошла мимо стола, не обращая внимания на документы, которые полетели на ковер от потока воздуха. Наконец-то – наконец-то – я коснулась пальцами толстого стекла. Прямо над папиной подвеской.

– Прости, что так долго. – Глаза защипало от слез. – Он запер тебя в золотой клетке. Не волнуйся. Я тебя вызволю.

С тех пор как умер папа, я хранила его любимую подвеску в тумбочке, чтобы крепко прижимать к груди, когда просыпалась посреди ночи, тоскуя по нему. Пока Вера не продала ее, папин запах все еще сохранялся на затейливых узелках. Уверена, он уже испорчен бесстрастным существованием Зака.

Я верну ее, папа. Обещаю.

Подняв оборванный подол бледно-голубого платья, я отцепила портативный стеклорез от пояса нижнего белья. Со щелчком выдвинула лезвие, а потом проткнула уголок стеклянного колпака. В ушах раздался неистовый глухой стук, когда я начала обводить кругом маленький замок.

А потом услышала это. Так громко, что звук затмил стук моего сердцебиения.

– Что это ты творишь?

Черт.

Глава 2

= Фэрроу =

Голос холодностью не шел ни в какое сравнение со своим обладателем. Я резко развернулась, нацепив беззаботную улыбку в стиле Реджи. Такую, которая так и кричала: «У меня в голове нет ничего, кроме пыли и последней коллекции Chanel».

– Боже мой, это ты! Зак Сан. Я всегда хотела с тобой познакомиться.

Я не гнушалась потешить мужское самолюбие, если это означало, что меня оставят в покое. Как правило, мужчины – простые создания, которых легко отвлечь комплиментами. К сожалению, похоже, мистер Сан оттаял не больше, чем айсберг В–15[15].

– Я задал тебе вопрос. – Он шагнул вперед. Его глаза напоминали темные омуты, такие пустые, что я боялась упасть в их глубины. – Сейчас самое время ответить.

Ситуацию усугубляло еще и то, что его присутствие меня отвлекало. Зак был высоким и с таким точеным подбородком, что об него можно затачивать ножи. Его волосы и глаза были чернее воронова крыла. Он надел смокинг и фрак, разделил волосы пробором и зачесал их назад. Зак воплощал власть, элегантность и красоту. Источал харизму, словно расплавленное золото. И все же был слишком бесстрастным. Слишком холодным. Как безжизненная, заброшенная планета. Я, неведомо для него, видела его множество раз и все равно не могла привыкнуть к его великолепию.

Он приподнял правую бровь.

– Язык проглотила?

Скорее струсила после того, как попалась с поличным.

– Я заблудилась, пока искала художественную галерею. – Я склонила голову и посмотрела на него из-под густых ресниц. – Прошу прощения. Не сдержалась. Слухи о ней не стихают.

– Галерея в гараже. – Зак потянулся к выключателю и включил подсветку на максимум. С потолка заструился белый свет. – А раз ты знаешь о ее существовании, то в курсе, что доступ к ней запрещен. К тому же ты не поклонница искусства. – Он сказал это с такой уверенностью, что на одно тяжкое мгновение у меня перехватило дыхание. Словно он мог видеть меня насквозь. Зак закрыл за собой дверь, прислонился к ней, чтобы преградить мне путь к отступлению, и скрестил руки на груди. – Давай попробуем еще раз: что ты здесь делаешь?

Бросив прощальный взгляд на нефритовую подвеску, я отошла от нее и неспешно побрела через комнату, виляя бедрами и сокращая расстояние между нами. За отсутствием шпаги и секс служил отличным оружием.

– Мне не нравятся вечеринки.

Или ты. Или то обстоятельство, что ты вошел в мою жизнь и с такой легкостью забрал мое, словно я пустое место.

Я запрятала эти слова рядом со своей гордостью и бросилась сражать наповал, поправляя вырез платья. Он даже не округлил глаза. Ой-ой. Переходим к плану Б.

Я обмахнулась и перекинула волосы через плечо.

– Мне нужно было отдышаться, и ноги привели меня сюда.

– Что ж, тогда настоятельно прошу, чтобы они увели тебя прочь отсюда, если не хочешь провести ночь в тюремной камере.

Меня не удивило, что он не оказался хорошим парнем, но сейчас вел себя как настоящий придурок. Впрочем, я ведь правда пришла его обокрасть. Я стала расхаживать по комнате, стараясь не замечать, как его слова повисли в воздухе, словно острое лезвие. Провела костяшками пальцев по книгам по бизнесу, картинам и диванам в мягкой обивке.

Зак оставил бокал с виски на журнальном столике, следя за каждым моим движением, словно ястреб.

– Ты что, тупая?

Тупая? Нет. Целеустремленная? Еще как. И что-то мне подсказывало, что Зак не привык, чтобы женщины не спешили исполнить любую его просьбу.

Мое внимание привлекла доска для игры в го, примостившаяся между двумя мягкими диванами. Древесина кайя. Камни юнзи. Чаши из тутового дерева. Должно быть, он спустил на это детище сумму целого ипотечного платежа. Камни усеяли доску, будто кто-то оставил затяжную игру. Или, скорее, сбежал. Я машинально взяла черный камень из чаши и поставила его возле хоси[16].

Зак, стоявший в другом конце комнаты, нахмурил брови и опустил взгляд на доску.

– Это не шахматы. – Его низкий голос источал насмешку, но в нем слышалось что-то еще. Нотка паники. Ему не нравилось, когда трогали его вещи. Типичный синдром единственного ребенка.

– Само собой. – Я оценила обилие черных камней, и пальцы зачесались от желания отхватить еще один камень. Я уже вечность не играла. – Шахматные фигурки миленькие и заостренные. А эти круглые штучки – для игры в шашки.

У него дернулся глаз. Столько денег, а чувство юмора себе позволить не может. Пф.

Лежащие передо мной камни поведали все, что нужно знать об игроках. Черные – осторожные, благородные и кроткие. Белые – безжалостные, агрессивные и решительные. Я заключила, что Зак играл за белых.

Я вскинула бровь, пряча свое любопытство по поводу личности игрока за черных.

– Я решила, что следующий ход черных.

– И почему ты так решила?

Потому что умею считать.

Но предпочла чуть более грубый вариант ответа.

– Потому что белые имели глупость ответить на ко-угрозу[17] черных, так что, полагаю, уничтожив собственную группу, они вымолили у черных передышку, чтобы зализать раны и перестроиться. – Я покачала головой. – Не хватило духу сдаться, да?

Тишина. Я смахнула с платья травинку, придя к выводу, что Закари Сан нравился мне гораздо больше, когда помалкивал. Выражение его лица оставалось непроницаемым и безучастным. Он не смотрел на меня. Напротив, приковал внимание к доске. Ему была свойственна такая отрешенность, что я всерьез усомнилась, способен ли он вести себя как человек. Оттого он становился непредсказуемым. А потому очень опасным противником.

– Ой. – Я выпятила нижнюю губу и склонила голову набок. – Ты играешь за белых, верно? Не волнуйся. Я сохраню твой секрет.

Едва заметное движение ноздрей служило единственным свидетельством того, что он дышал.

– Я не избегал поражения.

Я покосилась на дверь, гадая, заметит ли он, если я улизну.

– Рада это слышать. Это стало бы примером ужасного спортивного поведения.

Меня манили французские окна. Все равно мне сейчас ни к чему невредимые лодыжки.

– Нет. – Зак медленно подходил ко мне выверенным шагом. Исходящий от него запах цитрусовых и темного дерева обжигал ноздри, предупреждая, что рядом притаилась опасность. – Я не отступал, – настаивал он, встав так близко, что мы почти соприкасались плечами. Мы оба сверлили взглядом доску. Он указал на кульминационный момент игры. – Смотри.

Я посмотрела. На его руки. Руки, которым не знаком тяжелый труд. Безупречные, чистые, с обрезанной кутикулой. Длинные загорелые пальцы. Гладкая ровная кожа. Широкое запястье с часами De Bethune. Такой совершенный. Такой манящий. Такой бездушный.

– Чую сделку, – с вызовом заметила я, поняв, что этот так называемый гений не разгадал мои намерения. С ума сойти. Попытка его обокрасть и правда сойдет мне с рук. Я разрывалась между облегчением и разочарованием из-за того, что не забрала подвеску. Пока.

– Я чую одно вранье. – Он сел напротив черных камней, опустил локти на колени и, нахмурившись, сцепил пальцы в замок. – Сядь.

«Сядь. Иди». От моего внимания не укрылось, что все его указания можно принять за собачью команду.

– Зачем?

– Затем, что я сейчас разнесу тебя в пух и прах. Будет проще перенести это, сидя на диване.

Я изучала его взглядом, возмущенная и напуганная.

– Ты правда считаешь, что умнее всех на свете?

– Эта теория подтверждена фактами, – он говорил всерьез.

Бедная его будущая невеста. Ради ее же блага я надеялась, что член у него такой же большой, как и эго.

– Я думаю…

– Ты предполагаешь, – поправил он. – Большинство людей неспособны порождать настоящие, оригинальные мысли. Даже диссертации – переработанные теории великих умов. Мне нет дела до твоих предположений. А теперь садись, или я вызову охрану.

Я захлопала глазами.

– Ты заставляешь меня сыграть с тобой?

– Да.

– Дай угадаю: ты был не самым приятным ребенком на детской площадке.

– Я никогда не бывал на детской площадке. – Он закатал рукава и поднял крышку из тутового дерева с чаши с белыми камнями. – Хотя на мой пятый день рождения родители арендовали на выходные «Диснейленд». Отправили туда самолетом весь мой класс. Не слышал, чтобы кто-то жаловался. Сядь.

Я послушно села, решив, что игра станет желанным отвлечением, пока обдумываю свой следующий шаг.

– Ах, богачи. Они такие же, как мы.

Зак не спросил, кто я такая. Как меня зовут. Искреннее любопытство и негодование оттого, что его могут перехитрить в старинной интеллектуальной игре, вынудили его отбросить всякую осторожность.

Закари Сан не привык проигрывать. До чего же жуткое существование. Как можно праздновать свои победы, если не можешь оплакивать поражения?

Я посмотрела на его расслабленные плечи.

– Разве тебе не нужно вернуться на вечеринку?

Он ни разу даже не взглянул на дверь.

Зак пропустил мой вопрос мимо ушей, зажав камень между ногтем указательного пальца и подушечкой среднего. И без раздумий отразил мою атаку. Все произошло за долю секунды. И все с безупречным игровым этикетом. Он откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и наконец-то уделил мне толику своего внимания. Его брюки задрались, пока под краем не показался носок – черный. Как и его сердце.

– Где ты научилась играть в го?

Услышав обвинение, я всегда его узнаю. К сожалению, я к ним привыкла.

– В Корее. – Больше я ничего говорить не стала и, наклонившись, начала прикидывать следующий ход.

Из-за двери доносились музыка, смех и звон бокалов с шампанским. Их заглушили мои беспорядочные мысли. Мне нужно выбраться. Я вернусь за подвеской в другой день. В другой раз.

Зак слегка приподнял левую бровь. Я не сомневалась, что он хотел спросить, зачем белая американка отправилась в Корею, но сдержался. Мне что-то подсказывало, что он гордился своим безразличием к окружающим. Или, быть может, ему просто плевать, и гордость свойственна ему по умолчанию.

Я мельком глянула на него, чтобы проверить, по-прежнему ли у меня учащался пульс при виде его лица. Учащался.

– Если тебе от этого станет легче, пока была там, участвовала в нескольких состязаниях по игре в го.

Он оскалился.

– Почему мне должно стать от этого легче?

– Станет, когда я тебя уничтожу.

– И кто теперь заносчив?

– Брось, Зак. В этой комнате только один напыщенный петух, и мы оба знаем, что это ты.

Ага. Я правда это ляпнула. Вера была права. Видимо, я не поддаюсь воспитанию.

Зак поставил еще один камень. Он загнал меня в угол и буквально, и фигурально. И был превосходным игроком. Спокойным, прагматичным, непоколебимым. Меня это не удивляло. Только раздражало. Я привыкла иметь преимущество в аналитике. Папа предупреждал, что за глупость всегда приходится расплачиваться. Может, именно так Закари Сан и сколотил свое состояние от наследства, достойного списков Forbes, до номинального ВВП Люксембурга. Ему не были присущи слабости, которыми можно воспользоваться. Как и глупость, за которую пришлось бы расплачиваться.

Я покрутила камень в ладони, ожидая от Зака следующего хода и наплевав на этикет, ведь знала, что его это заденет.

– Тебе не нужно вернуться к гостям?

– Нет, – решительно ответил он. – Без меня им будет веселее.

Зак поставил камень, для чего наклонился ближе ко мне. Я нисколько его не интересовала. Можно утверждать, что я сидела перед ним полуголая, полностью в его власти. А ему плевать. У бедных девушек, собравшихся на первом этаже, не было ни единого шанса. Заку Сану не ведомы ни любовь, ни страсть. Люди его не будоражили. Только цифры и интеллектуальные игры.

Я прокашлялась.

– У тебя красивый дом. – Мне нужно было заполнить тишину. Не дать ему возможность задавать вопросы обо мне. В то же время я беспокоилась, что он узнает мой голос. Во все прошлые наши встречи мы оба были в масках.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он поднял взгляд и посмотрел на меня. Это не продлилось и секунды.

– Это не вопрос.

Господи.

– А правда, что твоя мать заставляет тебя жениться до конца го…

– Я хочу поиграть в тишине.

Я надавила костяшкой пальца на висок, надеясь унять нарастающее напряжение.

– А потом оставишь меня в покое?

– А потом, быть может, дам тебе уйти целой и невредимой. Это мое лучшее и окончательное предложение.

– Не слишком выгодная для меня сделка.

– Нет, выгодная. Если, конечно, ты не падкая на тюремную еду.

– Я не привередливая. – Как минимум больше не придется платить за аренду, чтобы жить в доме своего детства.

– Как и те, кто будет зажимать тебя в углу душевой.

– Ты намекаешь…

– Я ни на что не намекаю. Всегда говорю прямо. И сейчас я прямо говорю: делай ход. Молча.

Я послушалась. На следующие два часа мы погрузились в игру. Примерно каждые двадцать минут кто-то стучал в дверь и пытался выманить Зака обратно на вечеринку. Ответом всем служил ленивый взмах руки – безмолвное веление уйти. Зак сосредоточил все внимание на игре, поэтому я старалась продлить ее как можно дольше. Не хотела, чтобы он снова начал меня допрашивать. Но черт подери, умел же он играть. Скажи он, что соревновался в высшей лиге, я бы ему поверила.

Виски покрылись испариной. Мы с легкостью начали третий час игры. Я – с гудящими ногами от готовности броситься к двери, как только он меня отпустит. А он – с неизменно поджатыми в недовольстве губами. Как только стало ясно, что мы в патовой ситуации, его вид и вовсе стал сердитым. Мы зашли в тупик. Музыка и болтовня внизу стихли, подсказывая, что большинство гостей ушли. А хозяин провел весь вечер здесь. Со мной.

Само собой, мы не разговаривали. Не перекинулись ни словом.

Я первой нарушила молчание.

– Мне нужно обдумать следующий ход. – Я потерла скулу, выпятив нижнюю губу. Ненавидела проигрывать. К тому же сама сомневалась, как пройдет побег из логова льва. Сегодня днем перед приездом на мероприятие я припарковала свою машину в двух кварталах от его особняка, чтобы потом пешком добраться до нее с драгоценной подвеской в руках. По всей видимости, я была излишне уверена в себе.

Зак не отрывал взгляда от доски.

– Ты вот-вот проиграешь.

– Продолжай убеждать себя в этом. – Я встала и потянулась с притворным зевком. Он тоже поднялся, все так же недовольно поджимая губы. Я закрыла чашу с камнями. – Что ж, спасибо за…

– Когда мы закончим игру? – Он достал из кармана телефон и провел по нему пальцем. Передо мной открылся календарь. Господи боже, ему даже не пришло в голову, что я откажусь. Он взмахивал большим пальцем, пока листал, видимо, чтобы выбрать удобные для него даты. – Завтра мне не подходит, а послезавтра у меня встреча в Лондоне, хотя на ночь я не останусь.

Я захлопнула челюсть с громким щелчком. Меня это не должно удивлять. Зак хотел, чтобы ему бросали вызов. Нет, ему это необходимо. Все вокруг повергали его в скуку. К сожалению для него, я скорее поеду домой в наручниках и с завязанными глазами, чем проведу еще хоть секунду в его присутствии.

Я почесала щеку.

– У меня… хм… плотный график.

– Еще много вечеринок, на которые нужно ворваться?

Я разгладила платье взмокшей ладонью.

– Как грубо.

– Зато правдиво. Кто ты? – Его глаза напоминали два дула ружья, впиваясь в мягкую кожу моего виска и угрожая спустить курок. В этих глазах таилась смерть. Я гадала, что же они увидели, раз напрочь лишились души.

– Гостья.

– Я бы запомнил, если бы приглашал тебя.

– Я пришла с другим гостем.

– Назови его имя.

Он что, умрет, если уступит?

Я вспомнила имя человека, который, как мне казалось, должен присутствовать.

– Пьер Туро. – Мой клиент. Очень богатый. Ему принадлежали несколько ресторанов, торговых центров и комплекс оранжерей на северо-востоке США. Готова поспорить, что Зак пригласил его самого и его симпатичную дочь-аспирантку, Анамику.

У него на шее вздулась вена.

– Правда?

– Правда.

– Любопытно. А его жена знает?

Черт.

– Я его племянница.

– Та, что из Франции?

– Д-да.

– Из какого города?

Господи. Он не должен быть и сексуальным, и умным. И снова я не удивлена. Просто встревожена тем, что получила смертельную дозу его обаяния.

– Эм… Да?

Он покачал головой, будто я безнадежна.

– Ты не одна из нас, – заключил Зак, убрав руки в карманы брюк. Его напряженные челюсти были тверже окружающего нас гранита. Черт. А еще – пошел ты.

– Откуда ты знаешь?

– Во-первых, на тебе ночная рубашка.

Дважды черт. Это было единственное платье Реджи без перьев, кожи и прочих частей мертвых животных. Стоило знать, что так хорошо все сложиться не может.

– Не понимаю, о чем ты. – Я держала голову высоко поднятой, отступая на шаг и ощупывая все вокруг в поисках оружия. Какой срок мне дадут, если я огрею его одним из учебников по финансам, которые он наверняка даже не дочитал? – Ничего страшного, что тебе не нравится мое платье, но не надо оскорблять. Я же не говорю, что ты в этом смокинге похож на пингвина.

Он направился ко мне, невозмутимый и неумолимый.

– Брось, осьминожка. Ты в дырявых кедах.

Осьминожка? Что?

– Они удобные. Никогда не знаешь, когда вдруг придется бежать. – Я сделала еще шаг назад.

– Сейчас самое время. – Зак остановился примерно в двадцати пяти сантиметрах от меня. Так близко, что это пугало, но все же довольно далеко, чтобы не прикасаться ко мне. – Даже дам тебе фору, раз ты такая легкая добыча.

Он меня недооценивал. Как правило, мне нравилось доказывать людям, что они не правы. Но в случае с Заком Саном я сомневалась в собственных способностях. И физических, и умственных.

Я вытянула шею, чтобы посмотреть ему в глаза. При росте в метр семьдесят семь я не часто ощущала мужское превосходство, но Зак заставил меня почувствовать себя миниатюрной. Хрупкой, как нежное подростковое сердце. Он был подтянутым, высоким и мускулистым. Сложенным как римская статуя. Все в его лице было божественным. Изгиб густых бровей. Бездонные глаза – такие темные, что не видно границы зрачка и радужки. И пухлые, будто нарисованные губы, за которые любая женщина отдала бы жизнь. Все это обрамляли такая квадратная челюсть и такие высокие скулы, что он походил на получеловека-полудемона. Коллекционер предметов искусства, который и сам был произведением искусства.

– Послушай… – Я уперлась спиной в дверь. Инстинктивно схватилась за ручку, впившуюся в поясницу. Подвеска позади него так и подмигивала мне. Черт. Нужно как-то за ней вернуться. Пригласив меня снова, он преподнес мне подарок, покрытый острыми шипами и увитый ядовитым плющом. Но все же подарок. Очень жаль, что я не доверяла никому из нас его открыть. Я подняла ладонь. – Я могу объяснить.

Последний шаг – и он окончательно припер меня к стенке. Прижал телом к двери, толком ко мне не прикасаясь, но оказавшись так близко, что невидимые волоски на моих руках встали дыбом.

– Искренне в этом сомневаюсь.

– Ты ничего не можешь делать искренне. У тебя нет сердца. – Не знаю, что заставляло меня провоцировать его, но даже при всем желании я не смогла бы прекратить. Не с той движущей силой, что стояла за мной. Не с электрическим разрядом, разлившимся по венам. И, вопреки здравому смыслу, не со всеобъемлющим, продиктованным гордостью желанием оставить Закари Сану шрам.

Выражение его лица оставалось невозмутимым.

– Может, у меня и нет сердца, зато мозг компенсирует его отсутствие и сейчас велит наказать тебя за твое…

Я не стала задерживаться, чтобы дослушать. Развернулась, резко распахнула двойные двери и выбежала наружу. Зак тотчас бросился за мной. С каждым широким шагом его парадные ботинки стучали по мрамору. Я подбежала к краю лестничной площадки, запрыгнула на перила и стала съезжать по ним так быстро, как только сумела.

Зак щелкнул пальцами.

– За ней.

В одночасье появились два человека и помчались за мной по лестнице. Зак по-прежнему держался ближе всех, но даже он не мог сравниться со мной в скорости и ловкости. «Настоящий олимпиец, детка», – хотелось подразнить его мне. В другой жизни мы с Заком были бы друзьями. Возможно. Играли бы в го. Занимались устным счетом. Обменивались идеями. Я бы побеждала. По крайней мере, иногда. Не давала бы ему расслабляться.

У подножья лестницы я спрыгнула с перил, слегка покружилась и, подмигнув, бросилась к выходу. Особняк опустел. Остались только уборщицы и организатор мероприятий. Они вскрикнули от моего внезапного появления. Швабра вылетела из рук, разбрызгав мыльную воду, судя по всему, на оригинальное полотно Базелица[18]. Ой-ой.

Не сбавляя шага, я выскочила из парадных дверей, напугав лакея, который вышел на перекур. Свежий воздух нисколько не охладил разгоряченное тело. Я прибавила скорость, бедра горели от напряжения. Андраш пошел бы на человеческое жертвоприношение, лишь бы я так же упорно выкладывалась на каждой тренировке.

Мое тяжелое дыхание заглушало стрекот сверчков. По спине тек сладкий летний пот. С каждым шагом разрез платья становился все выше. Я до смерти перепугалась. Но в то же время давно не чувствовала себя такой живой.

Я схватила с газона брошенный шланг и, направив на сотрудников, облила их, отчего они повалились, как костяшки домино. Из горла вырвался сдавленный смех. Что ты творишь, Фэй? Веселюсь. Что почти разучилась делать.

Отбросив шланг в сторону, я ускорила шаг. К этому времени я уже оторвалась от сотрудников. Только Зак сумел за мной поспевать.

– На твоем месте я бы не стал этого делать. – Почему-то он говорил совершенно ровным голосом. Ни запыхавшись, ни поразившись моей внезапной храбростью. – Можешь убежать, но тебе не спрятаться. Я всегда получаю желаемое. И сейчас я хочу ответы.

Кеды вонзались в мягкую землю, портя аккуратно подстриженный газон. Включились дождеватели и, конечно же, не случайно. Вода брызгала со всех сторон, промачивая сорочку, пока атлас не прилип к телу. Но я отказывалась сбавлять скорость.

Мрачный смешок окутал мою мокрую кожу, словно плющ.

– С тобой очень весело, Осьминожка.

– Почему ты называешь меня Осьминожкой? – прокричала я. Не хотела показывать, как сильно он меня взбесил, но не сдержалась. Из всех прозвищ на свете я не смогла бы придумать менее лестного. Даже если бы выдумывала его десяток лет.

– Потому что ты осьминог, – непринужденно ответил он. Будто я не убегала, а он не гнался за мной. – Исключительно умная. Пронырливая. И ядовитая. А еще самки осьминогов бросают ракушки в самцов, которые им досаждают.

– Раз понимаешь, что досаждаешь мне, так прекрати.

– Как насчет пятницы? – Зак умудрялся копаться в телефоне, набирая скорость. До чего же странный человек. – Могу вписать игру между одиннадцатью часами вечера и часом ночи.

Час ночи? Ради игры в го?

Больше, чем развернуться и послать его к черту, я хотела лишь одного – пережить эту безумную встречу. Проглотив свою гордость, я помчалась так быстро, что от трения рисковала поджечь сорочку Реджи.

– Осьминожка.

Я не собиралась откликаться на это глупое прозвище. Нет уж.

– Осьминожка, ты должна остановиться. Мне бы очень не хотелось проделывать дыру в твоем черепе – у тебя в нем и впрямь не пусто, – но мы оба знаем, что я это сделаю.

– Это единственная дырка, которая тебя сегодня интересует, – процедила я и приподняла разрез платья, когда чуть не споткнулась. – Жаль, что женское население Потомака этого еще не поняло.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

– В пятницу в одиннадцать?

– В следующий раз я добровольно окажусь в одном с тобой помещении, только когда приду на твои похороны, чтобы убедиться, что ты мертв.

Внезапный свист пронзил воздух. Ноздри обжег запах металла. На траву в нескольких сантиметрах от меня упал красивый золотой нож. Черт. Он бросил его в меня. В самом деле бросил в меня нож. Ситуация быстро накалилась. Вера всегда говорила, что мой острый язык доводит меня до беды. Но я никогда не думала, что однажды разозлю кого-то настолько, что меня попытаются убить. Я стала бежать зигзагом, зная, что это меня замедлит, но в то же время не желая покидать это место с сувениром в виде второго заднего прохода. Позади раздался мрачный и угрюмый смех Зака. Да ему это нравится! Социопат.

По легенде, Зак Сан никогда не смеялся. Почти не улыбался. Был угрюмым, бесстрастным человеком с черствым сердцем. Так вот от чего его показной облик дал трещину?

Я отомщу этому мудаку, даже если это станет последним моим поступком в жизни. От спешки один кед слетел с ноги и увяз в грязи. У меня не было времени оглянуться. Остановиться. Я понеслась дальше в одном кеде. Вода вмиг окатила мою босую ногу. Добежав до кованых ворот, я поняла, что он решил, будто загнал меня в угол. А еще поняла, что, как только окажусь за оградой, Заку хватит ума не бросать в меня нож. Сложно доказать, что действовал в рамках самообороны, когда у твоей жертвы дыра в спине, даже если сам ты пятый среди богатейших людей на Земле и все относятся к тебе так, словно у тебя позолоченный член.

Смотри и учись, сосунок.

Я с размаху закинула ногу на металлическую перекладину и взобралась на чудовищную конструкцию в три с половиной метра. На решетке не за что было зацепиться, но мне хватило разгона и силы воли, чтобы перебраться через ограду. Спрыгнув с другой стороны, я отвесила театральный поклон, на сей раз подхватив перепачканный подол платья для большей выразительности. Когда я приподняла воображаемую шляпу, Зак напряг челюсти. Эта мимолетная реакция воспринималась как победа. Осьминог: 1. Омар: 0.

Я промокла, как бродячая кошка, волосы спутались, и сердце норовило выпрыгнуть из груди, но я никогда не доставлю Закари Сану удовольствие видеть, как я даю слабину.

– Всего хорошего, Омар. И спасибо за рыбу[19].

– Омар?

– Любимая закуска осьминогов.

Я исчезла в ночи до того, как распахнулись тяжелые ворота. Люди Зака искали меня, словно гончие, пронзая темноту лучами фонариков. В ушах стоял гул гольфкаров, но я ускользала от них, пробираясь по лесистой местности вокруг поместья.

В чем особенность осьминогов? Мы прекрасно умеем маскироваться.

Когда я вернулась домой, мне хватило сил только на то, чтобы забраться в кровать. Грязь толстым слоем засохла на моих голенях и щиколотках. Завтра я проснусь простуженной из-за промокшего платья. Но сегодня могла лишь рыдать в подушку до самого утра. Из-за подвески, которую не сумела забрать. Из-за мечтаний, которые так и остались недосягаемыми. Из-за папы.

В следующий раз, пап. Обещаю.

Глава 3

Зак Сан: «Гранд Риджент». Через полтора часа.

Олли фБ: Я пас. Вечеринка вчера была классная, Сан. Но я все еще прихожу в себя после сексуальных похождений прошлой недели.

Ромео Коста: Ты про исторический званый вечер, который проходил в твоем отеле?

Олли фБ: Ага.

Зак Сан: Тот самый, 90 % присутствовавших на котором уже на пенсии?

Олли фБ: Никто не отсасывает лучше беззубых.

Ромео Коста вышел из чата.

Зак Сан вышел из чата.

Олли фБ переименовал чат в «Управление социального обеспечения».

Глава 4

= Зак =

Я повертел в руках грязный кед, внимательно его изучая. Он был таким изношенным, что я не мог разобрать бренд. Поискав информацию в интернете, я заключил, что это либо Vans, либо Converse. С помощью дедукции (и клятой логики) я догадался, что это самый дешевый из двух вариантов. Похоже, девчонка так бедна, что ни черта не могла себе позволить.

– А потом она залезла на твои ворота, перепрыгнула на другую сторону и отвесила поклон? – Ромео нажал на кнопки на панели криокамеры. – Ты уверен, что это правда произошло, а не, ну… не приснилось тебе?

Футболка намокла от пота после нашей утренней тренировки – что примечательно, не такой изнурительной, как моя вчерашняя пробежка с Осьминожкой. Я схватился за ворот сзади, одним движением стянул ее через голову и, смяв мембранную ткань в кулаке, бросил ее в корзину.

– Я уверен, что мой разум не выдумал преступницу, которая умеет играть в го и расхаживает в прозрачном нижнем белье.

Ромео включил свет в криокамере.

– Почему бы и нет? Очень похоже на твою фантазию.

У меня нет фантазий, тупица. А тем более о женщинах. Человеческое тело вызывало у меня отвращение.

Он вытянул руки.

– Может, дело в алкоголе? Ямайский ром был жутко крепкий.

– Я не был пьян.

– А я был. – Олли вышел из ванной полностью голым, размахивая членом из стороны в сторону. Эта штуковина была длиннее хвоста лемура. Надеюсь, на свиданиях он приклеивал его к бедру липкой лентой. Все его существование – одно сплошное сексуальное домогательство. – В стельку.

Оливер остановился возле панели, плечом оттолкнув Рома в сторону, и выбрал расширенные параметры. Ниже минус ста шестидесяти пяти градусов. Четыре минуты. Экран отобразил, как температура внутри стремительно падала, а с ней иссякало и мое терпение. Оливер все утро жаловался на похмелье.

Поскольку мы втроем жили на одной улице, хватило всего пары секунд, чтобы вломиться к нему домой, вытащить его оттуда за ухо и уволочь в шикарный трехэтажный пентхаус в роскошном отеле его семьи. Он стенал про головную боль, пока мы еще даже напрячься не успели.

– Оливер, убери эту штуковину. – Я оскалился. – По полу волочится.

– Кстати, Заки, надеюсь, ты не исполнен решимости найти себе в невесты девственницу, потому что я сорвал несколько вишенок прошлой ночью. – Оливер, не обращая на меня внимания, почесал задницу. – Ну ладно. Целую уйму. Тех фермерских, которые продаются в Costco.

Ромео издал смешок.

– Когда это ты бывал в Costco?

– Никогда, но наслышан. Кого ты в итоге выбрал и почему у тебя в руке ботинок Оливера Твиста? – Олли тряхнул кудрявой светловолосой головой, хмуро на меня глядя. – Прошу, скажи, что это какой-то фетиш. Хоть что-то в тебе обретет для меня логическое объяснение, только если ты скажешь, что у тебя фетиш на грязные ноги.

– Господи, – хмыкнул я, качая головой.

– Что? Я не осуждаю. Мы все знаем о моих отношениях с собачьими поводками.

– Нельзя иметь отношения с неодушевленными предметами, – медленно проговорил я в надежде, что до него дойдет, но знал, что этого не случится.

Олли указал пальцем на Рома.

– Скажи это его жене и ее холодильнику.

Вопреки всеобщему мнению, Олли вовсе не идиот. Он просто прикидывался им, чтобы избавить себя от всех тех ожиданий и обязательств, которые обычно возлагались на мужчину его положения. Признаться, это очень умный ход. Сам я до такого не додумался. Из нас троих он последним останется холостяком, поскольку создал себе такой имидж, что никто и ни за что не пожелает, чтобы его дочь с ним встречалась, и плевать на богатство и статус. Он был настолько развращен, настолько испорчен, что большинство семей скорее приняли бы в качестве жениха аквариумную рыбку, нежели Оливера фон Бисмарка. А еще он незаметно удвоил свое естественное богатство с помощью инвестиций, о которых его никто никогда не спрашивал, потому что все считали, будто мозгов у Оливера не больше, чем у выброшенного сперматозоида. За все тридцать лет, что я его знаю, он ни разу не разбивал никому сердце, никогда не был вынужден с трудом заканчивать отношения и не совершил ни одной ошибки в бизнесе, хотя и старался делать вид, будто понятия не имеет, что делает, и добился успехов по чистой случайности.

Оливер шел по жизни без преград, притворяясь идиотом. Гениальнее не придумаешь.

Я спустил спортивные штаны и бросил кед Осьминожки на деревянную скамейку.

– Это принадлежит кое-кому, кто вторгся сюда вчера.

Ром издал смешок.

– Сексуальной чудачке, которая пришла в одном нижнем белье и навешала ему его же лапшу на уши. Есть только одна проблема – он не знает ее имени.

Признаться, это меньшая из моих проблем. Даже если бы я и впрямь рассматривал кого-то на роль жены, Осьминожка точно не стала бы подходящей кандидаткой. Она обманщица, явно ниже меня по статусу да к тому же блондинка. Мама никогда не рассмотрит ее на эту роль. А даже если рассмотрит, то я не стану. Она не обладала ни одним из качеств из моего списка. И да, у меня был список: неприлично богата, готова к соглашению по расчету и – самое главное – послушная. Я не выносил любовь. Терпеть не мог романтику. Активно ненавидел род людской. А она и правда была очень человечна. Плоть и кровь. Пылкий нрав и сексуальное тело.

Экран криокамеры трижды издал сигнал, возвещая о готовности.

– Ив чем проблема? – Олли сунул свои огромные ступни в тапочки и рывком открыл дверь в кабину для криотерапии. Бело-голубой дым хлынул густыми волнами, стелясь по полу. – Просмотри список приглашенных.

Я пошел за ним, стиснув зубы.

– Будь она в списке, мы бы не вели сейчас этот разговор.

Я был не в лучшем настроении. Не любил, когда меня обводили вокруг пальца. Нет, позвольте перефразировать: не привык, чтобы меня обводили вокруг пальца. Юная невеста Сатаны ворвалась в мою жизнь, словно торнадо. Просочилась в мои владения, копалась в моих вещах, почти победила меня в го. А потом в довершение всего сбежала, как мультяшный персонаж, перебравшись через высокие ворота, словно ящерица. Кем бы она ни была – точно не обеспеченной наследницей с сумасбродными мечтами и черной карточкой Атех в винтажной сумке Birkin.

Ром зашел в камеру последним и закрыл за собой дверь.

– Не могу поверить, что говорю это, но Олли прав. – Электронные часы над нами начали обратный отсчет четырех минут, едва виднеясь за белыми ледяными облачками. Оба моих друга дрожали. Я, как и всегда, ничего не чувствовал. Ром размял шею, напрягая пресс. – Даже если ее не было в списке приглашенных, она приехала с одним из гостей. В его машине. Иначе через охрану не пройти. Территория очень хорошо защищена. И у тебя есть обувь для ориентира.

– Это обыкновенная обувь, – проворчал я.

Однако нехарактерного для женщины размера. Сорок первый, зауженная колодка. Она была высокой. Энергичной. Почти андрогинного телосложения. Аморфное создание. Я даже не мог сказать, было ли ее лицо привлекательным в традиционном понимании. Помнил только, что хотел отвернуться каждый раз, когда мы встречались взглядом, потому что она смотрела на меня как на кубик Рубика, который хотела собрать, а не как на дойную корову.

– А ты находчивый парень. – Олли стряхнул с плеча льдинку. – У принца из «Золушки» получилось.

– Это была сказка. – А они повергали меня в ужас. Мне претила мысль о «жили долго и счастливо». Угнетающие трагичные финалы больше в моем стиле. – К тому же в версии братьев Гримм сестры Золушки подрезали себе ноги, чтобы туфелька подошла.

Ромео подпрыгивал на месте, чтобы слегка разогнать холод. Мы тренировались шесть раз в неделю – вместе, когда позволял график, а потом повторяли ритуал с криокамерой, инфракрасным излучением, суховоздушной сауной и капельницами. Обычно все это проходило у меня дома, но иногда в отеле «Гранд Риджент», когда я жаждал отправиться туда, где мама меня не найдет.

– Сказки существуют. – Ромео указал на себя. – Взгляни на меня.

Я скривил верхнюю губу в усмешке.

– У вас с женой не сказка.

– А как это тогда называется?

– Худшее финансовое вложение в истории человечества.

– Он прав. – Оливер издал смешок. – Ты знаешь, я обожаю Дал, но мне попадались частные самолеты более рентабельные, чем она.

Ром выдохнул облачко пара.

– Ты не веришь в судьбу? – Можно подумать, он сам верил, пока не стал безумно одержим своей второй половиной. Или, лучше сказать, – четвертью. Его жена – настоящая кроха, но ужасно шумная.

– Я скорее сторонник теории хаоса. А она похожа на олицетворение анархии.

Ромео заставил Даллас выйти за него замуж, что обернулось головокружительным романом со взлетами и падениями и таким количеством страхов и тревог, что хватило бы на три посредственные исторические драмы. Спустя год и убыток в четыре миллиона и триста тысяч долларов, казалось, он счастлив со своей женой. Но я встречал людей, которые чувствовали себя счастливыми, страдая при этом от болезни Лайма. Людям в общем и целом чуждо понятие нормы.

– Анархия или нет, но она завладела твоим вниманием, чего не удавалось еще никому за все тридцать с лишним лет, что я тебя знаю. – Ромео посмотрел на таймер. Наверное, считал секунды до воссоединения с Даллас. Мне от них становилось тошно. – Это должно что-то значить.

– Это значит, что она ненормальная, – подсказал я. – Совершенно чокнутая и настолько глупая, что проникла в мое логово без приглашения.

– Она пробралась и задержалась на несколько часов. – Олли стал прикрывать свои яйца ладонями, чтобы защитить их от холода. – А это значит, что тебе понравилось ее общество.

– Я не стану ее искать. – Я наблюдал, как моя кожа приобретает приятный голубоватый оттенок, и гадал, почему ощущения нисколько не изменились. Часы показывали две минуты. Олли и Ром начали стучать зубами, дрожать и прыгать. Неженки. Полные жизни и в гармонии со своими дурацкими телами. Я не мог определиться: то ли завидую, то ли раздражаюсь.

Ром двинулся к выходу.

– Почему?

– Потому что она мне не нужна.

– Вы не закончили игру в го, – Олли щелкнул пальцами. – Ты же знаешь, что не сможешь смириться с мыслью о том, что она могла тебя победить.

– Не могла. Она едва продержалась во время игры. – Я не сомневался, что скоро ее забуду. Ее ничтожное существование особо не повлияло на мою жизнь.

– Он будет ее искать. – Ромео провел рукой по своей темной гриве, глядя на часы над нашими головами. – Черт, такое чувство, будто я сижу тут с прошлого четверга. Время тянется медленно, когда замерзаешь до смерти.

– Я не буду ее искать, – возразил я, не шелохнувшись. Ледяные пары нисколько не проникали в мое тело. Я оцепенел. Совершенно оцепенел. Пребывал в вечном оцепенении.

Олли подтолкнул Рома локтем и, наклонившись, прошептал:

– Как думаешь, как они назовут своих детей?

Ром оттолкнул его. Член Олли закачался от этого движения. Он не уменьшился ни на сантиметр при минусовых температурах. Наверное, это какое-то заболевание. Полагаю, одно из многих.

– Проваливай-к-черту и Смазливый-тупица, – процедил я сквозь зубы.

Олли склонил голову набок.

– Это на китайском?

Ромео содрогнулся.

– Это на языке Зака.

Осталось двадцать секунд. Парни стали бесцельно расхаживать по камере, пытаясь хоть как-то согреться. Я оставался неподвижным.

Оливер почесал подбородок.

– Она первая женщина, о которой он заговорил.

– И последняя, с кем ему стоит быть. – Ромео оттолкнул Олли локтем, когда тот попытался прижаться к нему в поисках тепла. – Она мошенница. Помнишь?

Десять секунд. Я отказывался участвовать в этом разговоре. Незачем поощрять этих двух идиотов развивать тему.

– Жизнь Зака упорядочена до омерзения. – Оливер устремился к двери, демонстративно потирая ухо, за которое мы его схватили сегодня утром. – Ему нужен небольшой бардак. Она ему подойдет.

Пять секунд.

Ромео стряхнул льдинки с волос и пошел за Оливером.

– Я бы щедро заплатил, чтобы воочию наблюдать его крах.

На часах над нами раздался звуковой сигнал. Мы высыпали друг за другом. Олли взял цифровой термометр и прижал его к своей ноге. Потом к ноге Ромео. Потом к моей.

– Черт, Зак. Твоя температура все еще восемнадцать градусов[20], – захохотал Оливер. – Прикалываешься? Ты вообще человек?

Я и впрямь был не слишком похож на человека. И хотел таким и оставаться. Человечество небрежно, посредственно и склонно совершать ошибки.

Я принял решение. Не стану ее искать.

Лучше вообще забыть о ее существовании.

Глава 5

= Зак =

– Закари, сосредоточься. Как тебе эта? – Мама, сидевшая в другом конце кабинета, помахала полароидным снимком длинноволосой красавицы с алыми губами. – Мне очень нравится ее семья. Ее мать состоит в нашем загородном клубе. Она адвокат по вопросам налогообложения. Работает в «Кларк & Янг». Еще не стала партнером… – Она нахмурила изящные брови, просматривая анкету. – Нет, нет. Она не подойдет. Слишком ленивая. Всего дважды выступала волонтером за время учебы в колледже.

Мама бросила снимок в кипу на выброс, валявшуюся на ковре. Весь журнальный столик усыпали десятки фотографий. На всех – потенциальные невесты вашего покорного слуги. Все подходящие. Все скучные, как свежевыкрашенная белая стена. Эта конкретная группа не присутствовала на званом вечере, на котором я не справился со своей задачей – к полуночи выбрать себе невесту. Вчера мама ворвалась в брачное агентство своей подруги и забрала эти анкеты. Это знаменовало начало плана X. За последние пять лет она перебрала все от А до Я, когда стало ясно, что без божественного вмешательства меня к алтарю не затащишь.

Я зевнул, закинув скрещенные в лодыжках ноги на стол и подбрасывая к потолку теннисный мячик. Туда-сюда. Туда-сюда.

– Что с того, что она не стала партнером в фирме?

– Ей уже двадцать пять. Она должна уверенно продвигаться к созданию собственной компании. – Мама резко подняла голову. – Порой ты меня удивляешь.

Может, потому что ты сама изменилась, мама.

Сан Юй Вэнь (американское имя Констанс) думала только об одном: как найти мне невесту. Время у нее поджимало, а у меня заканчивались варианты. В особенности после вчерашнего мероприятия, которое она сочла ужасным провалом. Мама организовала его, чтобы я нашел себе жену. А в итоге я даже не вышел из кабинета.

В сложившихся обстоятельствах лучший для меня вариант – выбрать невесту из брачного каталога. Такая не станет роптать, когда я поселю ее в гостевом доме. И глазом не моргнет, когда заставлю ее пойти на ЭКО, чтобы не пришлось к ней прикасаться. Не будет обижаться, когда в очередной раз впаду в мрачное настроение и не захочу никого видеть и слышать. Она не станет возражать, когда поймет, что я не могу предложить ей ничего, кроме денег и премиальной спермы.

Я бросил мячик.

– Какая разница, если она не трудяга?

Я понимал, что играю с огнем, но никак не мог примириться со своей судьбой – и с появлением жены, которую не желал. Мама хотела жить опосредованно через меня. Знала, что сама больше никогда не выйдет замуж. Не откроется другому человеку. Поэтому в одностороннем порядке решила, что я должен заполнить ее внутреннюю пустоту безупречной невесткой, внуками и еще большим количеством людей, о которых она может заботиться. А пустота была необъятная. После смерти моего отца мама даже сменила фамилию с Чжао на Сан, а это очень существенно, потому что, во-первых, китаянки не меняют свои фамилии. А во-вторых, «Чжао Юй Вэнь звучит гораздо лучше». Ее слова, не мои.

Мама разгладила твидовый пиджак от Chanel, недовольно поджав губы.

– Хочешь сказать, что пожелал бы жениться на лентяйке?

– Я хочу сказать, что ты напоминаешь мне бабушку.

Ту самую бабушку, которая никогда не одобряла ее брак с папой. А это мамина болевая точка. Та, на которую я давил только в случае крайней необходимости.

Мама покачала головой и так сильно сжала уголок фотографии, что у нее покраснели пальцы.

– Я не так тебя воспитывала.

– Значит, это дело рук одной из нянечек.

У нас их было три, и они постоянно сменяли друг друга. Я до сих пор ежегодно отправлял им открытки, лунные пряники[21] и фруктовые корзины на Новый год – к большому недовольству моей матери. Она не одобряла, что я отношусь к ним как к людям. Когда речь заходила о нянечках, ее ревность стремительно поднимала свою уродливую голову. Мама так и не поняла, что на самом деле у меня не было с ними отношений. Просто с ней у меня их тоже не было. После смерти отца она провела весь остаток моих подростковых лет в собственных мыслях и скорби, пока тетя не заставила ее взять себя в руки.

Помяни черта. Чжао Юй Тин (американское имя – Селеста, но для меня – Селеста Айи) ворвалась в мой кабинет в пошлом спортивном костюме Juicy Couture с поясной сумкой Gucci, напоминая пародию на богатого туриста.

– Я пришла. – Она повесила по три дизайнерских пакета на предплечья, а ухоженными пальцами сжимала стакан с бабл-ти.

Я надавил пальцами на глазницы.

– Тебя не приглашали.

Айи бросилась ко мне и одарила поцелуями, держась в полуметре от обеих щек. Знала, что лучше ко мне не прикасаться.

– Прошу прощения, что пропустила твою небольшую вечеринку, Закари. Ты же знаешь, что пятнадцатого числа каждого месяца я летаю на косметические процедуры в Сеул.

– Ничего страшного.

На вечеринку я ее тоже не приглашал. Главным образом потому, что Селесте Айи даже кредитку нельзя доверить, что уж говорить про других людей. Она, наверное, спровоцировала бы дипломатический кризис.

– Разве я не сияю? Инъекции Rejuran Healer[22] и Chanel, биоревитализация и процедура омоложения Baby Face. Только так и могу поддерживать кожу как у двадцатидвухлетней. – Не было у нее кожи двадцатидвухлетней. Да и вообще почти не осталось кожи. Она на 99 % состояла из филлеров.

Я увернулся от ее сумки Birkin, когда Селеста бросилась к диванам, чтобы обнять маму, и оказался прямо перед доской для игры в го, на которую умудрялся не обращать внимания после вечеринки. Я создал идеальное положение Ко, чтобы прикончить Осьминожку. Какая же она трусиха, раз убежала от неизбежного поражения. Селеста Айи прижала мамину голову к груди, вынуждая ту согнуться.

– Мы тут просматриваем варианты. – Мама отмахнулась от Айи и указала на импровизированное брачное агентство, некогда известное как мой журнальный столик. Они заговорили на мандаринском наречии. – Потому что Закари не смог выбрать себе жену на мероприятии. Не поделишься с нами соображениями?

– Да, конечно. – Айи бросила пакеты на пол и поспешила сесть рядом со старшей сестрой. Со стуком поставила бабл-ти на столик и потерла ладони. – Наконец-то вам двоим хватило ума спросить мое мнение.

Строго говоря, спросила мама. Я понятия не имел зачем. Селеста Айи совершенно чокнутая, и я говорю это со всей симпатией и обожанием, какие способен испытывать такой, как я. Когда папы не стало, она переехала в особняк моего детства, что через несколько домов отсюда, чтобы помогать меня растить, но так и не удосужилась оттуда съехать, когда я уехал в колледж. Семнадцать лет назад. Сестры до сих пор жили вместе, хотя не имели ничего общего.

Мама – чопорная, в прошлом профессор с докторской степенью, которая посвятила жизнь тому, чтобы вырастить меня в соответствии с общественными ожиданиями. Успешным. Собранным. Трудоголиком с безупречными манерами.

Селеста же – трижды разведенная бездетная певица и автор песен, которая изредка летала в Китай, чтобы выступить, заработать и развлечься с новым молодым любовником. Она поглощала больше теорий заговора, чем книг, считала торговые центры продолжением своей гардеробной, а чужое мнение волновало ее даже меньше, чем сочетаемость цветов.

Айи порвала фотографию и кинула обрывки себе за спину.

– Слишком похожа на любовницу Тао.

Тао (только по имени) и Селеста были как китайские Сонни и Шер[23], только сверхсексуализированные. Когда-то газеты провозгласили Селесту Айи самой провокационной и противоречивой певицей страны. Она поместила статьи в рамки, будто ими можно гордиться. А потом застала Тао в джакузи с тремя женщинами. Два месяца спустя он превратился из второго мужа во второго бывшего мужа. Теперь они просто терпели друг друга на публике ровно столько, сколько требовали нечастые концерты и фотосессии.

Айи постучала по фотографии накрашенным ногтем.

– А эта?

Мама содрогнулась в своем стильном костюме.

– Ни в коем случае. Ее отец оказался в тюрьме за уклонение от уплаты налогов. Теперь ее семья живет в крохотном ветхом доме в Мак-Лейн, который оценивается от силы в миллион и триста тысяч. Вся округа обратилась к городу с петицией, чтобы его признали непригодным.

Маму волновала не бедность, а проблемы, которые та за собой влекла.

Само собой, она схватила фотографию и бросила в стопку на выброс.

– Даже не знаю, как она здесь оказалась. Запомни, Закари: ты наследуешь проблемы родни со стороны супруги, так что выбирай с умом.

Я зевнул, оставляя без внимания с десяток сообщений, которыми Олли забрасывал групповой чат.

– Похоже, решение – вовсе не обзаводиться родственниками со стороны жены.

– А эта? – Айи, прищурившись, указала на другую фотографию. – Довольно симпатичная. Круглые глаза. Молочная кожа.

– Ты описываешь козу? – Я выронил теннисный мячик. Он отскочил от стола, ударился о паркет, а потом упал на журнальный столик и покатился, пока не закрыл полароидный снимок. – Впрочем, козу проще содержать, чем жену. Давайте дальше.

Они не обратили на меня внимания. Мама недовольно скривила губы.

– Да, красивая, но она инфлюенсер. – Мама изобразила на слове кавычки. – Это бестолковая работа.

– Это вообще не работа, – перебил я. – А хобби, за которое платят, пока не изменится алгоритм и не утратится влияние. – Я терпеть не мог социальные сети. Их единственное достоинство в том, что они, по всей видимости, приближали нас к закату цивилизации.

– О, вот отличный вариант. – Мама взяла еще один снимок со стола и поднесла к естественному свету, струившемуся сквозь занавески. – Она врач. Невролог.

– В двадцать два года? – Я следил краем глаза, как мама спешит ко мне с папкой. – Идеальный возраст, чтобы стать специалистом по мозгам – когда собственный еще не сформировался.

– Она твоя ровесница. – Мама пропустила мою остроту мимо ушей и положила передо мной ее анкету. – Не лучший вариант, если хочешь иметь четверых детей, а это, признаться, самый минимум.

У нас тут не детский сад. Мне не нужен целый выводок детей, чтобы оставаться на плаву.

Я открыл рот, а потом захлопнул его, решив промолчать. Все, что связано со смертью, служило для мамы триггером. В то время как я впадал в оцепенение, она срывалась на крик. И то, и другое причиняло неудобства, но только последнее вызывало головную боль.

Мама постучала пальцем по губам.

– Однако она из хорошей семьи и активно ищет мужа. Я одобряю.

– Я тоже одобряю. – Селеста Айи неспешно подошла к тележке с напитками и налила себе двойной скотч со льдом. – Наверняка она знает хорошего пластического хирурга. Я уже давно хочу сделать легкую подтяжку. Все уже сделали.

В горле застрял горький смешок. Как же жестока жизнь, если единственное, чего желал для меня отец: жена, дети, счастье, – я презирал сильнее всего?

И все же.