В. В. Сорокин

ГЛОБАЛИЗМ ВМЕСТО ПРАВА И ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340.12

ББК 67.0

С65

Автор:

Сорокин В. В., доктор юридических наук, профессор, почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации.

Рецензенты:

Сырых В. М., доктор юридических наук, профессор Российского государственного университета правосудия;

Степаненко Р. Ф., доктор юридических наук, профессор Казанского государственного университета.

В книге определяются место и роль российского права и государства в процессах глобализации мира. Компоненты правовой системы России и российской государственности исследуются в аспекте их трансформации под влиянием глобализма. На основе обширного теоретического и эмпирического материала автор реконструирует логику глобализационных процессов в государственно-правовой сфере и доказывает губительность глобалистского плана для российской цивилизации.

Законодательство приведено по состоянию на 1 мая 2023 г.

Текст публикуется в авторской редакции.

УДК 340.12

ББК 67.0

© Сорокин В. В., 2023

© ООО «Проспект», 2023

Введение

Дискуссия о глобализации мира — это обсуждение не того, что может быть, а того, что уже есть и требует объяснения. В осуществляемой глобализации мира присутствует какая-то тайна сознания, достойная разгадки. Создается впечатление, что отныне динамикой мира заведуют деструктивные силы; те же, кто олицетворяет духовно-нравственный эталон мирового развития, представляются как агрессивные враги мировой цивилизации.

Происходящие глубокие изменения в разнообразных структурах мирового сообщества и трансформации социально-политических систем дают основания говорить о завершении одного исторического периода и вступлении современного мира в качественно новую фазу своего развития. Чтобы найти ответы на вопросы о сущности, направлениях и прогнозируемых последствиях глобализации, необходимо разгадать закономерности глубинных процессов современного развития, в частности, национальных государств и правовых систем.

Особенность нынешнего этапа состоит не только в том что одна эпоха сменяется качественно иной, а еще и в том что процесс изменений затронул, наряду с экономической, политическую, социокультурную, юридическую и духовные сферы. Начинается этап формирования нового типа мирового сообщества. Наиболее зримым проявлением и показателем этих процессов и феноменов является глобализация. Пожалуй, самым распространенным является определение глобализации как объективного процесса сближения, интернационализации, взаимозависимости во всех сферах жизни стран и народов планеты. Заметные факторы глобализации: новые качественные тенденции в развитии экономики (включая механизмы накопления капитала и прибыли); возросшая ресурсная и технологическая взаимозависимость мира и интернационализация всех сторон жизни мирового сообщества; развитие компьютерных технологий, ознаменовавших собой вступление человечества в новую техническую революцию; создание единого, но плюралистичного информационного пространства; «цифровая революция», преобразующая экономическую и социальную жизнь, индустрию коммуникации и информации и приводящая к небывало высокой коммуникационной интеграции мира; усилившееся взаимодействие материальных и духовных культур; рост транснациональных структур как акторов глобального социального процесса и частичное «разгосударствление» международных отношений; глобализация новых угроз международному миру и стабильности — социальных, политических, военных, экологических, гуманитарных.

У теоретиков еще не сложился образ происходящих в мире процессов, о чем свидетельствует терминологическое обилие определений: «сверхиндустриальная цивилизация» (А. Тоффлер), «технотронное общество» (З. Бжезинский), «информационное общество» (Д. Белл), «постмодернистское» (А. Этциони), «посткапиталистическое» (Р. Дарендорф), «постцивилизационное» (К. Боулдинг), «постисторическое» (Р. Сейденберг). Но чаще всего для характеристики современных мировых процессов пользуются термином «глобализация».

Феномен глобализации выходит за чисто экономические рамки, в которых ее склонны трактовать многие исследователи этой темы1, и охватывает практически все сферы общественной деятельности, включая политику, юриспруденцию, идеологию, культуру, образ жизни, а также сами условия существования человечества. Представители экономической и политической наук претендуют на некий приоритет в изучении явлений глобализации, заявляя, что рассматриваемый процесс обусловлен, главным образом, экономическими и политическими факторами2. Мы со своей стороны не претендуем на то, что именно право выступает главным вектором глобализуемого мира и предопределяет собой всю систему современного мироустройства. Наоборот, сущность и темпы глобализации обусловливают неправовой характер ее осуществления. И хотя понятие глобализации ни в одном юридическом акте не определено, воздействие этого реального процесса существенно трансформирует правовые системы стран мира и национальные государства.

Право в новых условиях подвергается интенсивным изменениям и переориентируется на новые пути развития. Процессы глобализации демонстрируют, что должны быть заданы юридические параметры нового мирового порядка. Особая роль отводится юристам, которые увеличивают свое влияние на формирование общественного сознания. Именно поэтому тема развития права под воздействием глобализации мира требует детального осмысления, а актуальность рассматриваемого вопроса представляется исключительной.

Процессы глобализации мира не могут не влиять на государственно-правовую сферу жизни общества. Более того, государственно-правовыми средствами глобализация непосредственно обслуживается и обеспечивается. В условиях острой борьбы экономических, финансовых, политических и военных интересов различных государств, транснациональных корпораций, отдельных регионов мира особая роль отводится праву. Право призвано быть средством защиты слабой и бедной стороны перед сильным, богатым и наделенным властью. Тенденция к росту значения права в жизни общества и всего человечества, в обеспечении его стабильности и функционирования является важнейшей в ряду основных направлений глобализации мира, но на практике таковой не стала. В современных условиях перед правом ставится утилитарная задача — манипулятивное и полицейское управление процессами глобализации мира. Право сводится к инструменту глобализма и одновременно выполняет роль средства управления глобальными процессами.

Наши правовые понятия, приспособленные к описанию национального правопорядка и национального государства, не отражают новаций, ставшие реалиями мировой глобализации. Экономический подход к проблемам глобализма вызывает состояние непонятности, при котором ученые не могут выявить закономерности рассматриваемого явления и не могут осознать его природу. К тому же расширение масштабов глобализации снижает полноту его восприятия.

Ускорение процессов глобализации в начале XXI в. является несомненным фактом современного мирового развития. Многие государственные деятели и исследователи глобализации рассматривают этот процесс как явление в большей степени положительное. Однако даже сторонники такой позиции не могут не признавать и серьезного отрицательного воздействия, которое неконтролируемая глобализация оказывает на общество во всем мире.

На конституционном уровне Российская Федерация около 30 лет дрейфовала в русле основных глобализационных потоков. Упраздненное в 2020 г. конституционное положение обязывало включать нормы международного права и международные договоры в правовую систему России и признавать приоритет последних перед нормами российского законодательства.

Классическая юриспруденция обретает новые очертания — она становится глобальной юриспруденцией. На наших глазах стремительно формируется «однополюсный» мир, разрыв между отдельными регионами быстро растет, а непредсказуемость хозяйственных процессов превосходит, пожалуй, лишь непредсказуемость их оценок экономистами и социологами. Поэтому задача создания целостной концепции происходящих перемен и, в более отдаленной перспективе, целостной концепции возникающего нормопорядка является как никогда актуальной.

В начале XXI в. над человечеством более чем когда-либо за его многотысячелетнюю историю, встали грозные вопросы: куда мы идем? что нас ждет впереди? выживем ли мы? Ситуация во всех сферах человеческой жизнедеятельности давно уже стала критической. Над миром висит дамоклов меч угрозы самоуничтожения в результате ядерной войны, людям угрожают все более обостряющиеся экологические проблемы планетарного значения. Человечество разорвано имущественной поляризацией между странами «золотого миллиарда» и «непривилегированными» странами, между богатым и могущественным Западом и слабыми и бедными Востоком и Югом. Всюду царит насилие, и его прославляет массовая культура. Кажутся непобедимыми преступность, наркомания, СПИД. Всему человечеству угрожают бездуховность, деморализация, цинизм, конформизм и культ потребительства. Агрессивность на государственном уровне становится доминирующей тенденцией мирового развития. В результате у огромного большинства людей планеты растут отчаяние, пессимизм и апокалиптические настроения. Футурологи рисуют различные варианты будущего человечества и, как правило, все они выдержаны в мрачных тонах — всемирная война, медленная гибель от истощения ресурсов, духовное одичание, распад мира на ряд перманентно враждующих цивилизаций.

На самых высоких уровнях политико-правового взаимодействия активно и настойчиво продвигаются практические меры по реализации принципов глобализма. Уже невозможно не замечать, что глобализация выступает не как спонтанные стихийно развивающиеся процессы в разных сферах мирового пространства, а как продуманная, согласованная глобализаторами программа. Видимо не в интересах самих глобализаторов, чтобы об их истинных целях и намерениях знало мировое сообщество. Поэтому не поддерживаются объективные научные разработки глобалистского проекта.

В предлагаемой книге дана характеристика правовых аспектов глобализации и изменений, вызванных ею в государственно-правовой сфере. В работе предпринята попытка рассмотрения воздействия глобализации на основные компоненты правовой системы и институт национального государства.

Изучение права и глобализации, результатов их взаимодействия пользуется повышенным вниманием со стороны научного сообщества преимущественно в последнее время. Такая ситуация не отвечает потребностям развития гуманитарной науки, заметно отстающей в понимании постоянно усложняющейся окружающей действительности и нового мирового (глобального) порядка.

Широко распространены исследования глобализации мира с массой фактологической информации (преимущественно экономического характера) без анализа глубинных причин всего происходящего. Коренной недостаток, значительной части всей мировой научной, в том числе юридической, литературы по проблемам глобализации, на наш взгляд, заключается в том, что она часто ограничивается лишь описанием ее внешних проявлений, но не проникает в сущность процесса глобализации, игнорируя гуманитарные последствия этого процесса. Между тем понятию глобализации соответствует такое множество различных, порой противоречивых явлений, процессов, тенденций, получивших в той или иной степени распространение в глобальных масштабах. Отсюда — многообразие интерпретаций. Для подобной неоднозначности в понимании глобализации мира имеются причины методологического и идеологического свойства.

Теоретическое изучение происходящих глобализационных сдвигов и их последствий «не поспевает» за изменчивой политической, экономической и социальной реальностью, при рассмотрении данных процессов оно во многом остается статичным, односторонним и фрагментарным. Данная ситуация в общественных науках сложилась по двум причинам: во-первых, это обусловлено методологическими трудностями, которые связаны с концептуализацией взаимосвязанного развития субъектов и объектов мировой системы, а во-вторых, разрешение методологической проблемы напрямую зависит от теоретического осмысления и создания адекватных подходов, позволяющих изучать динамику и эволюцию усложнения системы.

Под глобализацией обычно понимают совокупность процессов, имеющих глобальный (всемирный) характер, но сущность этого явления пока не определена. Суть глобализации усматривают в резком расширении и усложнении взаимосвязей и взаимозависимостей как людей, так и государств, что выражается в процессах формирования планетарного информационного пространства, мирового рынка капиталов, товаров и рабочей силы, в интернационализации проблем техногенного воздействия на природную среду, межэтнических и межконфессиональных конфликтов и безопасности. Даже при таком поверхностном подходе феномен глобализации выходит за чисто экономические рамки, в которых ее склонны трактовать многие исследователи этой темы, и охватывает практически все сферы общественной деятельности, включая политику, юриспруденцию, идеологию, культуру, образ жизни, а также сами условия существования человечества.

Процесс глобализации мира носит всеобъемлющий характер. А сама глобализация стала предметом изучения почти всех общественных научных дисциплин, которые рассматривают ее с разных углов исследования, получила статус междисциплинарного явления. Следует отметить, что тенденция к эволюционному усложнению характерна не только для политической системы, но и для экономической, а также и для социальной и правовой. Поэтому «глобализация» является междисциплинарной темой исследования.

В системе научного знания в последние годы все более оформляется область глобальных исследований — глобалистика (global studies), которая рассматривает не только традиционные, но и новые проблемы, а также исследует динамику их развития. В структуре «Общей глобалистики» подобающее место должна занять «Юридическая глобалистика» — новая область теоретических знаний о праве и государстве в условиях глобализации. Без сомнения получит научную прописку и термин «юридическая глобалистика», который нужен для обозначения новой, складывающейся на стыке ряда наук отрасли социально-гуманитарного знания, имеющей свой предмет, методологический подход, инструментарий, понятийный и категориальный аппарат.

Если «Общая глобалистика» движется в сторону естествознания, то «Юридическая глобалистика» призвана занять место в гуманитарной области. В рамках «Юридической глобалистики» можно поставить насущные вопросы: как проявляется глобализация в политико-правовой сфере, как складываются совершенно новые феномены глобальной (мировой) власти, каковы очертания глобального правопорядка? Стоит отметить, что «Общая глобалистика» возникла в качестве новой интегральной науки, с помощью которой глобалисты рассчитывают обосновать неотвратимость глобализации, создать модель управляемого мира и сформировать новое мировоззрение.

Юриспруденция, как в общем и вся современная наука, представляет собой совокупность юридических знаний, слабо друг с другом связанных. Весь XX век ознаменовался дроблением знаний. Углубляясь в детали, ученые видят все меньший кусок общего «леса». У них вырабатывается свой узкокорпоративный язык, непонятный посвященным. «Юридическая глобалистика» не будет продолжением этой вредной тенденции, поскольку ей не суждено становиться новой юридической наукой; это лишь новое перспективное научное направление в рамках науки «теории права и государства». Юридическая глобалистика не может рассматриваться в качестве наддисциплинарной и междисциплинарной отрасли знаний, ведь ее предмет — познание общих закономерностей функционирования и развития (в том числе регресса и даже отмирания) права и государства в условиях глобализации мира.

В системе современного правового знания юридическая глобалистика может рассматриваться в качестве самостоятельного направления юридических исследований. Юридическую глобалистику можно определить как отрасль общетеоретического знания, в рамках которой специально изучается влияние глобализма на право и национальную государственность. С появлением юридической глобалистики можно усмотреть качественно новые тенденции развития юридической науки. В данном случае можно вести речь о превалировании интегративных процессов над процессами дифференциации научного знания.

Юридическая глобалистика не должна обходить вниманием темы, длительное время остающиеся табуированными: о правовом положении государствосохраняющей нации и народного большинства, происхождении крупной частной собственности, международном правовом статусе Российского государства и т.п.

Нашей целью является концептуальное обоснование новой области общетеоретических знаний о праве о государстве — «Юридической глобалистики».

Задачи представленного монографического исследования:

• обоснование понятие «глобализация» и «глобализм» в соотношении с такими категориями как «модернизация», «вестернизация», «мондиализм», «устойчивое развитие»;

• выявление характерных черт и особенностей глобализации в государственно-правовой сфере;

• уяснение сущности права и государства под воздействием глобализации, основных тенденций и направлений их развития при переходе к глобализму;

• анализ воздействия процессов глобализации на составные элементы правовой системы (правотворчество, правореализацию, правосознание, нормативно-правовой массив) с акцентом на российские реалии;

• выяснение перспектив развития права и национального государства в ходе глобализации;

• познание закономерностей и тенденций глобализации мира, оценка степени ее необратимости и полезности для мирового сообщества и России в частности, поиск средств, идей, норм и институтов, способных смягчить возникающие конфликты и социальные противоречия глобализации;

• прогнозирование судьбы национального государства в перспективе глобализации;

• исследования механизма трансформации институтов государства и права в условиях глобализации;

• выяснение перспектив формирования Мирового правительства, наднациональной электронной системы регулирования и других институтов глобализма;

• исследование роли метафизических оснований права в нейтрализации отрицательных воздействий глобализации на правовую систему и национальное государство — при этом доказать, что сердцевиной глобализма выступает метафизическая составляющая.

Объектом внимания «Юридической глобалистики» выступают явления и процессы глобализации, протекающие преимущественно в государственно-правовой сфере. Процесс глобализации нас интересует лишь постольку, поскольку он сопряжен с трансформацией современного национального государства и правопорядка. Предметом данной области знаний являются общетеоретические представления об эволюции права и национального государства в условиях глобализации.

Теоретической основой «Юридической глобалистики» являются труды отечественных и зарубежных ученых, разработки и выводы которых касаются предмета курса. Изучение данной темы требовало синтетического подхода, что обусловило использование материалов авторов разных специальностей.

Научная общественность, как в России, так и за рубежом, большое внимание уделяет теме «глобализация», которой было посвящено немалое количество различных конференций, конгрессов, симпозиумов, по итогам которых опубликовано множество книг и статей. В России в последние десятилетия ХХ века также активизировались научные исследования по данной проблематике, работал на постоянной основе междисциплинарный семинар Клуба ученых «Глобальный мир», появилось большое количество публикаций, издана междисциплинарная энциклопедия «Глобалистика» и т.д. Юридические аспекты глобализации одними из первых в стране начали изучать Ю. А. Тихомиров, В. Е. Чиркин, И. Л. Бачило и И. И. Лукашук. Привлечению внимания отечественных ученых к юридическим аспектам проблемы глобализма содействовал Московский юридический форум «Глобализация. Государство. Право. XXI век». (Москва 22–24 января 2003 г.). В докладах, материалах и рекомендациях Института государства и права Российской академии наук (в особенности в коллективных трудах сектора, возглавляемого профессором С. В. Полениной) были отражены разные аспекты влияния глобализации на процессы правовой реформы.

Исследованию глобализации посвящены труды таких ученых, как В. Н. Синюков, В. Д. Перевалов, М. Н. Марченко, О. В. Мартышин, Г. С. Гаджиев, О. А. Гаврилов, Н. П. Колдаева, В. М. Корельский, Е. Г. Лукьянова, С. В. Поленина, Б. Н. Топорнин, Е. В. Скурко, С. А. Дробышевский, В. В. Михеев, А. С. Панарин, В. И. Пантин, Р. Робертсон, Дж. Розенау, Ю. А. Тихомиров, О. И. Тиунов, М. Уотерс, А. И. Уткин, И. П. Фаминский, С. М. Шахрай, А. Я. Эльянов и др.

Специфике формирования и развития современного национального государства посвящены работы западных и отечественных авторов: Т. Скокпола, Ч. Тилли, К. Скиннера, М. Фуко, Ю. М. Горского, М. В. Ильина, А. А. Коваленко, (аспекты становления современного национального государства); П. Бурдье, Ю. Хабермаса, Н. Лумана, А. С. Кузьминой, В. Максименко (роль государства в конструировании идентичностей), К. Воглера, О. Данна, Д. Кола, Д. Мигдала, О. Д. Малышевой, В. В. Михеева, Ю. С. Пивоварова, (соотношение государства и современных форм социальной дифференциации); К. Омаэ, М. Манна, Дж. Хардта, А. Негри, С. Уолби, Г. Бересиарту, А. И. Фурсова, П. А. Цыганкова (перспективы современного национального государства в условиях глобализации) и др.

Опубликована обширная литература, служащая «научным» прикрытием наиболее вредных для общества проявлений глобализации. Глобалистские установки с конца ХХ в. получили признание и обоснование в исследованиях Ю. М. Батурина, А. Б. Венгерова, В. Н. Карташова, А. И. Ковлера, Г. В. Мальцева, Л. С. Мамута, В. О. Мушинского, В. С. Нерсесянца, Ф. М. Рудинского, В. А. Сапуна, В. А. Четвернина, И. Г. Шаблинского, С. М. Шахрая, Л. С. Явича.

Теоретическую несостоятельность идеологии глобализма (в различных ее модификациях) обосновали А. М. Величко, В. М. Корельский, Е. Г. Лукьянова, О. В. Мартышин, М. Н. Марченко, Н. И. Матузов, С. В. Поленина, Т. Н. Радько, В. П. Сальников, В. Н. Синюков, В. М. Сырых, В. А. Томсинов, А. И. Экимов. Работу М. Н. Марченко «Государство и право в условиях глобализации», изданную в 2008 г., можно считать первым общетеоретическим трудом, в котором достаточно определенно говорится об антисистемной миссии глобализации в государственно-правовой сфере3. В. Н. Синюков еще в 1990-е гг. пришел к выводу о том, что появление метаправа в современном мире нарушит естественные законы развития человеческих сообществ. О. В. Мартышин сумел донести до самых широких кругов юридической общественности контрдоводы против господствующей в отечественной юриспруденции либертарной теории. Целый ряд правоведов антиглобалистского направления подвергались прямым гонениям вплоть до лишения занимаемых должностей в юридических вузах и научных институтах, претерпевали цензурные ограничения за «неформатные» высказывания и публикации, подвергались некорректной, «площадной» критике в либеральной печати.

Методологическая основа «Юридической глобалистики». Развитие общей теории права есть процесс умножения общих понятий, применимых не к данному конкретному случаю, а имеющих значение алгоритма. Пресловутый эмпиризм западной юридической науки давно уже выступает с программой изгнания общих понятий и замены их сугубо инструментальными. Сегодня эта программа вписана в проект глобализма.

Не секрет, каковы место и роль науки и научных знаний в формировании и развитии новоевропейской, а позднее и всей западной культуры и общественно-политической практики. С момента своего зарождения, с XVI–XVII вв., новоевропейская наука повела непримиримую борьбу с церковью за европейское мировоззрение и уже в XVII в., в ходе первых буржуазных революций в Нидерландах и Англии одержала свои первые победы. К концу же XIX в. наука, научные знания уже практически полностью овладели умами европейцев и превратились в локомотивы общественного развития всей западной цивилизации.

По сути, западная цивилизация превратилась в цивилизацию наукоцентричную, каковой остается по сей день. И более того, сегодня многие исследователи, как, например, большая группа известных специалистов в области социальной философии, экономики, социологии, политологии, юриспруденции, среди которых Мануэль Кастеллс, Жак Деррида, Юлия Крыстева, Пьер Рикер, Алэн Турен и другие, в конце 2005 г. подготовивших Всемирный доклад ЮНЕСКО «На пути к обществам знаний», считают, что наука, научные знания и в будущем будут играть ту же роль, то есть выступать в качестве фундамента западного мировоззрения и основной движущей силы общественного развития, только теперь уже в глобальном плане.

Точка зрения, согласно которой взаимоотношения науки и западной цивилизации в будущем ожидает радужная перспектива, вполне имеет право на существование. Но только если мы будем рассматривать эти взаимоотношения с позиций позитивистской философии, согласно которой наука развивается линейно, как постепенное накопление неких неопровержимых истин. В этом случае наука, несмотря на все многочисленные сдвиги в ходе своего развития, все же кардинально не изменяет своей траектории и сохраняет ядро своих фундаментальных представлений и принципов.

Согласно этой точке зрения современная наука, по существу, видит мир таким, каким его видела наука в XVII или в XIX вв. А выглядел этот мир, если можно так выразиться, в черно-белых красках, то есть четко разделенным между двумя фундаментальными началами, между хаосом и порядком. Соответственно, и мир для современной западной цивилизации, как и для науки, оказывается сегодня таким же, каким его видели отцы-основатели западной цивилизации, то есть также поделенным на два непримиримых лагеря — на мир порядка, мир разумных либерально-демократических установлений, и мир хаоса, мир архаичной культуры, дикости и варварства, постоянно угрожающий гибелью всему человечеству и природе в целом.

При этом природа, общество и человек в естественном состоянии рассматриваются точно так же, как и триста лет назад. В качестве примера можно вспомнить представления о мире в естественном состоянии английского философа XVII в. Т. Гоббса, выразившего их в формуле: «война всех против всех», и сопоставить их с современными интерпретациями основных глобальных угроз человечеству как производных от культурной отсталости и безграмотности, чтобы убедиться, что в отношении естественного состояния мира представления современной западной цивилизации ничем не отличаются от воззрений Т. Гоббса.

В мировоззрении современной западной цивилизации господствуют, как и прежде, с одной стороны, безграничный оптимизм в отношении способностей человеческого разума, а с другой, не менее безграничный скепсис в отношении естественных форм существования человека, общества и природы в целом. В этих условиях западная цивилизация оказывается жестко ориентированной на прогрессивное развитие, понимаемое как развитие в сторону максимального упорядочивания хаотической, естественной среды, в сторону снижения уровня энтропии.

Соответственно, наука, как покорительница природы, оказывается единственным союзником западного человека и его мощнейшим орудием в борьбе с мировой энтропией. Поголовное образование, желательно высшее, массовое внедрение результатов научных исследований в общественную, экономическую, политическую и юридическую практику, всемерная поддержка развития прикладной науки и т. д. — вот, по мнению глобалистов, единственно возможный путь прогресса в контексте противостояния хаоса и порядка, противостояния западной цивилизации и архаичных, традиционных, и тем более варварских обществ.

Напомним, что изложенная выше точка зрения оправданна, если мы встанем на позиции позитивистской философии. Но если мы изменим нашу исследовательскую позицию, если мы будем опираться не на позитивистскую, а на постпозитивистскую философию, в частности на результаты современной отечественной школы философии науки (В. С. Степин, Л. А. Микешина, Ю. В. Сачков, М. А. Розов, В. М. Розин и др.), то картина в корне меняется. И причина этих изменений в том, что постпозитивистская философия иначе трактует специфику развития науки. Согласно постпозитивистской философии, наука развивается нелинейно, скачкообразно.

Здесь важно то, что при нелинейном развитии наука может довольно кардинально изменяться и то, что сегодня представляется нам вполне очевидным, завтра может оказаться досадным недоразумением. Таким образом, если отталкиваться от постпозитивистской философии, от представлений о нелинейности развития науки, то западную цивилизацию можно рассматривать в качестве продукта не науки вообще, но продукта уникального направления — богоборческого мировоззрения, представления о мире которого как раз и легли в основу новоевропейской культуры и политико-юридической практики. Западная цивилизация поверила достижениям науки XVII–XVIII вв. и, что самое главное, сделала из них абсолютную, непререкаемую истину. Но тем самым она ограничила себя и отрезала пути к дальнейшему совершенствованию. Поэтому если кто-либо уходит слишком далеко от науки классической и представляет результаты исследований, которые в корне противоречат фундаментальным представлениям и принципам западной цивилизации, его работы будут рассматриваться как вызов всей западной культуре, а он сам будет обвинен в некомпетентности, шарлатанстве и т. п. Таким образом, можно сказать, что дремучий обскурантизм, софистика и догматизм — это факт взаимоотношений западной цивилизации и науки. А пока формируется глобальная наука, чему способствуют международные академические обмены, развитие мировой академической инфраструктуры (интернациональные форумы, журналы, издательства). Юриспруденция в числе других наук, и как система теоретического знания, и как общественный институт, становится глобальной.

В процессе изучения глобализации важно избегать абсолютизации анализа, являющегося недостаточным для осознания целого и целостного мира, т.к. анализ не схватывает целостность. В последние десятилетия юридическая наука была буквально заполнена научными работами, в основе которых — «анализ» тех или иных явлений4. Исследователь, вооружившись аналитическим инструментарием, раскалывает предмет, бесконечно классифицирует, вырывает факторы, сталкивает отдельные аспекты и т.д. Далее за расчленением изучаемых объектов идет усугубление этого процесса: каждой ячейке придается не только методологическая, но и институциональная форма, что ведет к автаркии выделенных ячеек и к дальнейшему бесконечному их раскалыванию. Примечательно, что впервые термин «анализ» встречается в «Одиссее» Гомера. Анализом занималась Пенелопа, когда ночью по ниточкам распускала сотканный днем ковер.

В итоге проведенного анализа оставляет тему в растерзанном виде — до синтеза он уже не поднимается. А изучаемые явления и процессы, тщательнейшим образом проанализированные, не желают развиваться по выявленным анализом тенденциям. В действительности большинство правовых явлений синкретичны и таят в себе синтетические атрибуты. Так, подлинное право немыслимо вне нравственных и религиозных основ. Предложение «проанализировать» приходится понимать так — запутайте решение проблемы, замаскируйте истину. Только переходом к синтезу, к синтетическому подходу можно вскрыть целостное состояние права. Синтез, как доминирующий мотив, должен быть востребован с целью воссоздания единого духовного пространства в масштабах России на базе русской культуры как носительницы великой письменной традиции. Иначе поиски такой традиции на стороне и каждым народом в отдельности приведут к поглощению всех тоталитарной диктатурой глобального Мирового правительства.

Если глобализация — это системное явление, то ее следует изучать системно, а это значит, что нельзя ограничиваться рассмотрением только ее элементного состава или функциональных проявлений, необходимы также генетически-исторический и контекстуальный методы исследования. Можно ли считать, что глобализация налетела неожиданно подобно урагану и теперь как неуправляемая стихия несет всех к катастрофе, которую предрекают многие современные авторы? Неужели этот процесс не имел никаких аналогов в истории и никаких истоков, которые можно было бы проследить? Кроме того, все говорят о процессе глобализации, но любая процессуальность имеет не только футурологическое измерение, у нее обязательно есть прошлое, в лоне которого она структурировалась и обретала ту или иную ориентацию. Другое дело, что, как учит синергетика, сложные системы развиваются нелинейно, периодически происходят скачки и взрывы, необъяснимые с точки зрения эволюционной логики. Тем не менее эти взрывы подготовлены длительным накоплением многообразных предпосылок и их определенным структурированием. Интенсивность процесса глобализации, характеризующего состояние современной цивилизации, не может быть обусловлена исключительно техническими, информационными, экономическими факторами, системность глобализации состоит не только в механизмах и последствиях, но и в предпосылках и в свойствах того макроконтекста, в недрах которого она зарождалась и развивалась. Перспективным является рассмотрение глобалистики в качестве метода познания.

В центр внимания представленной книги поставлена проблема глобализма в государственно-правовой сфере. Эта проблема рассматривается под двойным ракурсом: онтологическим (сущностным) и гносеологическим (познавательным). Для постижения этой грандиозной проблемы требуется адекватная точка зрения. В качестве оптимального в работе выбран духовно-культурный подход, позволяющий избегать экономического детерминизма и поверхностной описательности. Игнорирование духовно-культурного подхода приводит исследователей к упрощенческим версиям характера глобализации.

Какие основные методологические требования можно было бы предъявить к моделированию таких многомерных мировых процессов как глобализация?

1. Одним из ключевых понятий при конструировании таких моделей является понятие инвариантности к различным преобразованиям. Самые чудовищные и реалистичные варианты глобализации могут получить альтернативное развитие.

2. Помимо инвариантности есть поминутно изменяющаяся реальность и есть необратимые изменения, к которым люди более чем чувствительны. Понять — это схватить частное в общем, увидеть в каждом общем частную специфику. Увидеть направление развития необратимых изменений — это зафиксировать фрактал в действии, это развить диалектику фрактала и получить доступ к его коррекции. Иными словами, сама инвариантность находится в постоянном изменении; неустойчивость, неравновесность государственно-правовых процессов не дает уверенности в прочности какого-либо порядка.

3. Ввиду того, что в сегодняшней ситуации все наши действия взаимозависимы, мы вовлекаем в них огромное число людей и даже следующие поколения. Растущая демократизация мира разделила людей на две категории: тех, кто ориентируется в сложном мире и может принять участие в решении проблем, касающихся и его жизни в нем, и тех, кто следует решениям, принятыми другими. Хотя первых принято называть лидерами, но процесс демократизации приводит к тому, что сегодня от лидеров требуется адекватный уровень поведения — наличие высокой морали и оптимальных идей глобальных преобразований.

4. Кстати, вопрос ценностей является наиболее дискутируемым и может быть разрешен, разве что на основе тщательного сравнения того, что представляет собой та или иная система ценностей с тем, что говорит нам о человеке и обществе вся система научных знаний. Но здесь мы подходим к вопросу о взаимоотношениях науки и религии, мосты между которыми прокладываются давно и даже небезуспешно, и некоторые считают, что пора объединить эти две ветви знания, или прояснить одну их них в свете другой и т.д. С вопросом ценностей тесно связан вопрос о значениях. Значения и ценности являются производными как от системы знания, универсальных законов мира, так и от исторического и религиозного опыта. Изучение значений может так же продвинуть нас на пути понимания универсальных тенденций и закономерностей глобализации мира.

5. Можно вкратце указать еще на ряд категорий и понятий, которые прочно вошли в научный арсенал. Это фундаментальные категории организации и самоорганизации, хаоса и порядка, системности и элементов системы, случайности и закономерности. Построение моделей опирается также на следующие пары взаимодополнительных категорий — холизм, точка зрения о первичности целого как единства и плюрализм как множественность форм и видений.

6. Все процессы так или иначе ведут к нарушению равновесия и к новому его восстановлению. Но будет ли это всегда, не являются ли какие-то нарушения равновесия необратимыми? Когда и в каких условиях они становятся разрушительными? Культурные и политические движения стремятся восстановить равновесие или поднять его на более высокий уровень. Но в виду полной неинформированности населения и манипулятивности политики не примем ли мы одно (дисбаланс и полное разрушение) за другое (восстановление равновесия)? Сами логика и математика не могут служить критериями правильности модели глобализации.

7. Ввиду разливающегося кругом (даже в «развитых» странах) ощущения патологического развития мира и его нынешнего болезненного состояния разрабатываются новые концепции юриспруденции как глобальной области знаний и как терапии всего общества. Юриспруденция охотно вбирает в себя множество новых представлений, чутко реагируя на настроения общества. Общее между взаимодействующими сущностями иногда более важно, чем их различия. Хотя, именно через процесс различения и взаимодействия возникает творчество, различия катализируют процесс созидания. Смысл этого в том, что надо сознательно создавать в государственно-правовой сфере такую симфонию, которая мотивировала бы общности к самонастраиванию. Но зачастую «догоняющий» характер ряда концепций в объяснении стремительно разворачивающихся событий не позволял вырваться из «вечного» настоящего, существенно ограничивал их прогнозирующий потенциал. Говоря о современной юридической науке, следует отметить, что она характеризуется отсутствием какой-либо общепринятой (конвенциональной), непротиворечивой и неидеологической методологии, системы идей, взглядов, концепций и теорий — правовой доктрины, способной комплексно объяснять общественные явления (как в разное время эту функцию выполняли диалектический материализм, научный позитивизм и ряд субъективистских направлений).

Возможно, последнее обстоятельство — следствие всеобщего кризиса гуманитарных наук, лишившихся или сознательно отказавшихся от единого фундаментально-догматического методологического основания. Ведь современное гуманитарное научное (философское, правовое, социологическое или политологическое) знание носит агностический, гносеологически пессимистический характер и в большей степени авторский характер, отражая распространенное стремление к индивидуализации творческого поиска.

Последние годы на роль таких «объясняющих» теорий, оценивающих перспективы развития общественно-политических процессов и институциональной сферы, примерялись юснатурализм (либерализм) и реализм, институционализм и теории рационального выбора, позитивизм и бихевиоризм, концепции модернизации и транзитологии и в какой-то мере конвергенции. Поэтому заслуживают внимания те теоретические подходы, выводы которых используются при выявлении и раскрытии наиболее значимых, с политико-правовых позиций, закономерностей и тенденций развития национального государства и процессов глобализации.

Одним из требований к методологическому аппарату является способность выявить такие социальные структуры и закономерности, которые позволят раскрыть долговременные тенденции, глубинные свойства объекта. Это могут быть различные институты, отношения, качества и ценности, явления общественной жизни, психические процессы и культурные образцы.

Глобализация — процесс стремительного развертывания изменений, лавинообразной и необратимой модернизации. Ключевыми при его описании терминами являются «развитие» и «изменение», «прогресс» и «архаизация», «кризис» и «конфликт», «переходный период» и «трансформация».

В теории «изменение» — это процесс движения и взаимодействия предметов и явлений, перехода от одного состояния к другому, появления у них новых свойств, функций и отношений. В этой связи под социальными изменениями можно понимать «переход социального объекта из одного состояния в другое; любая модификация в социальной организации общества, его институтах и социальной структуре, установленных в нем образцов поведения»5. М. В. Ильин усматривает тесную связь между тем, что подлежит изменению и самим изменением. Для него коренная проблема понимания сути политического развития заключается не в установлении нового, а «в уяснении, из какого же старого, часто очень-очень «удаленного» старого, это новое формируется. Требуется также прояснение того, каким образом «ближайшее» старое может сохраниться, превратиться из антагониста нового в его органическую часть и внутреннего помощника»6. Он предлагает принять «логику вместе», считать принципом развития сохранение старого в снятом виде, без чего не было бы развития, а лишь простая замена одного другим.

Применительно же к глобализации М. В. Ильин уточняет, что «на деле так называемая смена эпох фактически означает появление нового не вместо, а вместе со старым, которое при этом, естественно, преобразуется и преображается». То же касается и национальных государств, которые формируются внутри, а значит вместе с цивилизациями, и «перерабатывают уже сослужившие им службу «оболочки», старые формы, в некие новые институты»7.

Термин ­«развитие» характеризует качественные изменения объектов, появление новых форм бытия, существования различных систем, сопряженное с преобразованиями их внутренних и внешних связей8, движение от низшего к высшему (по восходящей линии), движение от старого качественного состояния к новому, более высокому, процесс обновления, рождения нового, отмирания старого9.

На основании вышесказанного можно дать следующее определение государственно-правового развитию: это процесс, в ходе которого происходят существенные количественные и качественные изменения в политико-правовой сфере или отдельных ее компонентах — правовых отношениях, нормах, институтах, групповых и публично организационных структурах. Можно согласиться, в этой связи, с А. А. Дегтяревым, который утверждал, что термин «развитие» в определенной мере является производным от категории «изменение»10.

Между тем, понятия «изменение» и «развитие» хотя и однопорядковые, взаимообусловленные, но не тождественные. Если изменением можно назвать любые метаморфозы объекта, то при развитии объект качественно меняется, проходят некоторые сущностные, содержательные процессы, меняющие его внутреннюю морфологию и приводящие к совершенствованию природы последнего. Отличие данных терминов подтверждается и неодинаковым значением, вкладываемым в них конкретными теориями.

Существенный смысл для анализа современных государственно-правовых процессов имеет также замечание М. Пешкова, который говорит об изменении методологической позиции в исследовании раз­вития: «от акцента на структурных аспектах фокус переместился на характеристику агентов и субъектов развития или — говоря по-иному — структурный подход сменился подходом акторогенным и, более конкретно, внимание с институциональной стороны государства смести­лось на группы госменеджеров (в широком смысле слова»11.

Другим ключевым понятием является «институт», который определяется по-разному: от «совокупности государственных и общественно-политических органов и организаций, связанных между собой одной или несколькими функциями, обеспечивающих сплоченность общества как системы и властью распределяющих ценности» до «упорядоченных и формализованных социально-политических отношений», и даже системы нормативного порядка, стандартов и «правил игры»12. В данной работе под институтами будут пониматься, прежде всего, формальные институты, установленные и закрепленные правом (например парламентаризм, федерализм и т.п.).

Институты, их роль, а также их взаимосвязь рассматривается в рамках институционального подхода13. Основными проблемами для данного подхода являются институционализация отношений; оптимальное сочетание и набор тех или иных институтов в рамках одной институциональной модели; функционирование государственно-правовых институтов и их роль в обществе в качестве механизмов социально-политического и даже духовного контроля.

Существуют различные трактовки определения круга ключевых институтов для описания структуры правовой системы. Так, С. Г. Кирдина предлагает для исследования происходящих правовых процессов пользоваться понятием неоинституционального подхода «институциональная модель общества», которая представляет собой совокупность базовых институтов конкретного общества. По ее мнению, в отличие от институциональной структуры, институциональная модель описывает не всю совокупность тех или иных институтов, а систему основополагающих, внутренне взаимосвязанных и взаимообусловленных «правил игры», составляющих остов, скелет всей институциональной структуры того или иного общества. Среди таких институтов она называет следующие (выделение по характеру осуществляемых ими функций): территориальное устройство государства; принципы организации и взаимодействия центральной и региональной властей; порядок формирования государственных органов; порядок принятия решений; способ контроля за деятельностью государственных органов14.

В последнее время широко используется понятие «институциональный дизайн»15. Семантика слова «дизайн» (от англ. design) разнообразна и может выражаться в таких значениях, как замысел, план, проект, планирование, конструкция и модель. Под институциональным дизайном можно понимать определенный набор, внутреннее сочетание и структурирование политических институтов, при котором отдельно взятая политическая система во внешней среде получает законченное выражение и воспринимается как единое целое. В этом смысле понятия «институциональный дизайн», «институциональная модель» и «институциональная конструкция» выступают в качестве синонимов.

Основными глобальными тенденциями в новейшее время стали демократизация и либерализация. Данные процессы явились следствием таких глубоких изменений как кризис тоталитарных и авторитарных политических режимов. Процессы поставторитарной трансформации, проходящие с конца ХХ века, стали новым явлением в политической жизни всего международного сообщества. И этот переход, и связанные с ним социальные и политические изменения стали рождать новый класс проблем, обусловленных крушением авторитарных, и в частности, коммунистических режимов. Эти процессы пытается объяснить концепция транзитологии. В 1980–1990-х гг. проблемы демократического перехода разрабатывались А. Пшеворским, Ф. Шмиттером, Х. Линцем, С. Хантингтоном. Появившись в 1980-е гг., она концентрировала свое внимание на проблемах перехода стран с тоталитарными и авторитарными режимами к демократии. Демократизация и либерализация становились для нее главной целью изменений и предметом исследований.

Под «переходом» в науке понимаются такие социальные и институциональные преобразования, которые заключаются в трансформации одних качественных состояний системы в другие. В рамках транзитологии он означает социальные и институциональные преобразования, связанные со сменой автократических и тоталитарных режимов на демократические способы управления. Среди слабых мест транзитологии можно выделить ярко выраженную идеологическую направленность, заключающуюся в рассмотрении любых институциональных изменений как результата национально-государственной неполноценности. Именно целенаправленный и полностью рациональный характер реформ является одним из главных аргументов критиков концепции транзитологии, не учитывающей иррациональные моменты и культурные особенности национальных ситуаций — «стран-импортеров» новых образцов переустройства общественной жизни. В этой связи реформаторы скорее исходят из желаемого, а не действительного, стараются не принимать во внимание отсутствие глубинных предпосылок, создающих возможность для коренных преобразований в стране. Например, А. И. Ковлер считает, что «как правило, демократизация бывает вызвана глубоким внутренним кризисом экономических, политических структур общества, изношенностью идеологии или системы ценностей и поэтому напрямую связана с проблемами модернизации и является ее инструменом»16.

М. В. Ильин также указывает на закономерный характер усиления современной составляющей в мире, вытеснение традиционализма модерностью. Одновременно он видит в этом «ведущий конфликт и сущностное противоречие глобализации, исчерпание которых возможно лишь с ее завершением и переходом в новую, для нас невообразимую фазу развития, состоят в разрыве между кажущимися «лидерами» — народами и месторазвитиями самобытной, на собственной основе осуществляемой модернизации (Евро-Атлантика), так сказать, «экспортерами» модернизации — и «третьемировскими ведомыми», «импортерами» модерна»17.

Концепция модернизации также является одним из влиятельных теоретических направлений в объяснении проблем глобализма и представлена в лице Ш. Айзенштадта, Д. Аптера, У. Ростоу и др. Для объяснения глобальных изменений большой научный интерес представляет концепция неоинституционализма. Провозглашая самостоятельную значимость государственно-правовых институтов, в отличие от институционального подхода (где постулировалась изначальная зависимость политических институтов от экономики), неоинституционалисты исходят из того, что эффективность и устойчивость правовой и политической систем зависят от самих институтов, их качества, умелой институциональной конструкции и дизайна18. В этой связи успехи западной демократии объясняются, в первую очередь, наличием эффективных и действенных институтов, демонстрирующих свою функциональность и способность к адаптации в быстро меняющихся условиях социальной жизни.

Анализируя содержание современного российского законодательства и судебной практики, можно сделать вывод о том, что в России сформирована юриспруденция, характерная для государства с либеральной рыночной экономикой. В этом смысле переход Российской Федерации от социалистической плановой к капиталистической дерегулированной экономике можно считать совершившимся. Но переходный период продолжается. Его суть к началу 2010-х гг. заключается в переходе Российского государства в новый мировой порядок под эгиду Мирового Правительства.

Одним из базовых и первоначальных методологических подходов для изучения процессов глобализации стал миросистемный подход И. Валлерстайна, представляющий модель мира как совокупность трех систем: центра, периферии и полупериферии. По словам И. Валлерстайна, «развитие» — термин, получивший широкое распространение в области социальных наук и публичной политики начиная с 50-х гг. прошлого века в качестве прямого последствия политического появления так называемого третьего мира19.

В качестве возможного методологического подхода применительно к данным явления уместно также использовать цивилизационной подход (Н. Я. Данилевский, П. Сорокин, А. Тойнби, С. Хантингтон, О. Шпенглер, Н. Элиас и др.). Один из известных (но и больше всех критикуемых) специалистов в данной области, С. Хантингтон понимает под цивили­зацией культурную общность наивысшего ранга, самый широкий уровень культурной идентичности людей, которая определяется наличием общих черт объективного порядка, таких, как язык, история, рели­гия, обычаи, институты, а также субъективной самоидентифика­цией людей20. По его мнению, облик мира в значительной мере станет формироваться в ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций, а основные конфликты будут вестись вдоль «линий разлома» между ними. Полное несогласие с концепцией С. Хантингтона, как примером крайне политизированного восприятия феномена культуры, демонстрирует Я. Н. Питерсе, который предлагает формулу кросскультурного смешения вслед за утверждением Э. Смита о гибридном характере глобальной культуры.

Цивилизация, как отмечают Е. Б. Рашковский и В. Г. Хорос выполняет несколько взаимосвязанных функций: несет с собой начало объединения, универсальности; создает условия для такого уровня развития, на котором до­стигается и прогрессирует дифференциация внут­ри общества — социальная, профессиональная, по­литическая; обеспечи­вает преемственность в исторической эволюции, механизмы, скрепляющие социум (именно на базе этой преемственности происходят изменения, осуществляется развитие)21. «Строительным материалом» цивилизаций являются нации (протоцивилизации), которые их и создают. Поэтому от вклада конкретной нации (или их совокупности) в процесс цивилизационного развития зависит не только внешний облик и особенности внутреннего строения конечного «продукта» — цивилизаций, но и положение первых — наций.

С конца XX в. человечество уже столкнулось с беспрецедентным по масштабам и возможным последствиям кризисом самообеспечения (в первую очередь, нехваткой водных и энергетических ресурсов), выразившимся в противоречиях между растущими потребностями в природных ресурсах и невозможностью биосферы обеспечить эти потребности. Возникла реальная угроза жизненно важным интересам будущих поколений всего человечества. Смягчение и разрешение сложившихся противоречий возможно только в рамках стабильного социально-экономического развития, не разрушающего своей природной основы, биосферной согласованности.

Инициаторами анализа «пределов роста» считаются разработчики докладов Римского клуба — международной исследовательской площадки22. Последующее развитие данной проблематики связывают с серией конференций ООН по окружающей природной среде и развитию, на которых представители почти всех государств принимали программы всемирного сотрудничества в целях достижения гармоничного взаимодействия человечества с окружающей природой, обеспечения качественно нового — устойчивого — развития цивилизации в XXI в.23.

По мнению разработчиков концепции, именно концепция устойчивого развития поможет наполнить идейным содержанием и поднять на качественно новый уровень не только внешнеполитические отношения между государствами, но также и внутриполитические. Концепция устойчивого развития стала не только и не столько кампанией борьбы за экологию, сколько новой политической парадигмой, образом мышления конца XX в., предусматривающим всеобщую рационализацию жизни людей и скоординированные действия во всех сферах жизни общества: экономической, социальной, правовой. Необходимым условием такого развития является формирование открытого общественного устройства, включающего триаду рыночного хозяйства, гражданского общества и правового государства24. Среди базовых принципов концепции сформулирован стандарт, по которому деятельность, ведущаяся под контролем одной страны, не должна причинять ущерба окружающей среде других государств или районов, находящихся за пределами ее национальной юрисдикции. Данная теория выражает интересы глобализаторов мира, паразитирующих на так называемых глобальных проблемах человечества.

Осознание духовного контекста глобализации мира и стоящей за нею истории духовного противостояния позволяет увидеть логику в событиях, казалось бы, лишенных всякой логики, и увеличивает нашу способность объяснения и предвидения.

Структура монографии включает в себя введение, 4 главы и заключение. В первой главе исследуется влияние постмодернизма на отдельные стороны права и государства. Во второй главе излагается общая теория глобализации. Здесь исследуется проблематика понятия глобализации, ее предпосылки, стадии, движущие силы, а также доктрины, методы и проявления глобализма в современном мире. Для определения сущности исследуемого феномена уделяется большое внимание современным тенденциям глобализации в основных сферах жизнедеятельности общества. В третьей главе исследуются основные тенденции эволюции права в XXI веке под воздействием глобализации, как в общемировом масштабе, так и на примере нашей страны. Комплексно исследуется воздействие глобализации на основные элементы правовой системы: правотворчество, правореализацию, правосознание и нормативно-правовой массив. В четвертой главе детально исследуется развитие национального государства в условиях глобализации.

Раздел I. Право. Государство. Постмодерн

1.1. Право и государство в условиях глобализации мира: постановка проблемы

Проблема мировой глобализации стала едва ли не самой актуальной в отечественном правоведении в конце 1990-х гг. Многие авторы не без оснований уже назвали ХХI век веком глобализации. Появилось немало учебников по теории государства и права и философии права, в которых на уровне самостоятельных разделов рассматриваются проявления глобализации в государственно-правовой сфере25. Фразы типа: «Обществу необходим более высокий уровень управления социальными процессами, как на национальном, так и на глобальном уровне26» звучат как заклинания. Под глобализацией в отечественной литературе предлагается понимать объективное явление современности, отражающее растущие взаимосвязи человечества и процесс нарастания общего в социально-культурной и политико-экономической сферах (С. В. Поленина27).

Процессы интеграции и рецепции права в той или иной мере проявлялись уже достаточно давно и были известны до начала глобализации. Как соотносятся интеграция, рецепция и глобализация права? Существовавшая в истории рецепция права представляет собой лишь заимствование отдельных формально-юридических источников права. Интеграция предполагает любое объединение правовых систем, включая обмен правовым опытом, рецепцию права, правовое сотрудничество и др. Интернационализация права касается взаимодействия национальных правовых систем и появления международного права с общими для всех национальных правопорядков институтами. Глобализация же широкомасшабнее рецепции права и определеннее интеграции и интернационализации права; она отличается всеохватностью и скоростью внедрения международнозначимых норм, процессов, стандартов в юридическую структуру субъектов глобализации.

На фоне происходящих на наших глазах глобализационных процессов проявляется доктрина глобализма, у которой обнару­живаются многочисленные сторонники. В пользу неизбежности и полезности глобализации первыми в Российской Федерации выступили Л. С. Явич, Б. Н. Топорнин, И. И. Лукашук, С. В. Поленина, О. Э. Лейст, В. С. Нерсесянц, В. А. Четвернин28. Под влиянием доктрины глобализма начался интенсивный пересмотр понятийного и методологического багажа теории права и государства.

Теория правовых систем и правовых семей подверглась значительному пересмотру — современные авторы высказываются против строгого деления на континентальную правовую семью и семью англосаксонского права. Сближение правовых систем в условиях начавшейся глобализации приводит к взаимному заимствованию форм права (в конце 1990-х гг. С. С. Алексеев предложил юридической общественности России обсудить вопрос о переводе отечественной юриспруденции на судебный прецедент29). В то же самое время в Великобритании расширяется сфера статутного (законодательного) регулирования.

Ведется открытая экспансия норм и «принципов» так называемого международного права во внутригосударственные правовые системы. Международно-правовых актов становится все больше и больше. Признание примата международного права над внутригосударственным является ошибкой, граничащей с преступлением против национальной безопасности страны. «Международное право» навязывается как мировой стандарт правомерного и неправомерного, как проводник фиктивной идеологии прав человека и как средство борьбы с нежелательными для глобализма явлениями (например, с суверенной властью национальных государств). В ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации закреплено, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы, но ничего не сказано об их приоритете над самой Конституцией страны. До тех пор, пока государство сохраняет свой суверенитет, его конституция и федеральные конституционные законы должны возвышаться в иерархии правовых актов над международными актами, как критерий правомерности действия международных документов на территории страны. На обязательность каждого международно-правового акта должно даваться согласие национального государства в форме общегосударственного закона. Сегодня пытаются отступить от этого канона. Важно помнить, что самобытность внутригосударственного права России — это наше национальное достояние, исходящее из исторических судеб населяющих ее народов.

Осуществляется невиданное заимствование иноязычной, и во многом инородной, юридической терминологии («ваучеризация», «приватизация», «лизинг», «фьючерс», «риэлтер», «спонсор» и т.п.). Компьютеризация парламентов позволяет тиражировать в различных странах единую нормативную «матрицу». Кроме того, российское правительство не находит достаточных средств для оплаты труда отечественных экспертов, но широко использует в сфере нормотворчества услуги зарубежных консультантов из стран Запада. В сфере правотворчества закладываются единые эталоны правового регулирования тех или иных общественных отношений, в сфере правореализации складываются наднациональные юрисдикционные органы. Явление наднациональности возникает в случаях, когда государства должны подчиняться нормам, созданным или вступившим в силу без их согласия. Так, уже многие международные организации на основании уставной правосубъектности наделяются правом обязывать своими конкретными действиями и решениями государства-члены, не заручаясь их согласием на это в каждом отдельном случае. В настоящий момент Всемирная торговая организация (ВТО) уже имеет в качестве объекта регулирования всю социальную систему человеческой цивилизации. ЕС, МВФ, МЕРКОСУР диктуют правила поведения суверенным государствам. Так, Международный Валютный Фонд выдает кредиты под условиями отмены государственных дотаций и экспортных пошлин, приватизации объектов государственной собственности, в том числе земли. В итоге полученный кредит не окупает потерь для национальной безопасности страны. Принятие российского Земельного кодекса состоялось, несмотря на то, что одна треть субъектов Российской Федерации прислала отрицательные заключения. Оказывается правовая политика национального государства должна поспевать за предлагаемыми глобализмом изменениями, даже если это идет против национальных интересов, в противном случае государство объявляется «непрогрессивным и недемократическим». У юристов и иных граждан своих государств должен появиться вопрос: кому в конечном счете подотчетны Международный валютный фонд, Всемирный банк и Всемирная торговая организация?

Заложены основы так называемого транснационального права, субъекты которого (главным образом транснациональные корпорации) смогут сами вырабатывать нормы поведения, которые находятся за рамками и внутреннего и международного права. В таком юридическом анклаве они могут делать, что угодно, не особенно заботясь об интересах используемой рабочей силы. Примером являются унифицированные правила, разработанные Международной торговой палатой для межбанковских операций.

В системе права России под влиянием глобализационных процессов сформировались подотрасли права и правовые институты, такие как, информационное право, акционерное право, биржевое право, компьютерное право, институт брачного договора и т.д. Право становится достоянием виртуального мира. Так, с усложнением объектов интеллектуальной собственности существенно расширился объем бестелесного имущества. Огульно заимствуются правила и приемы юридической техники, технология законотворческой деятельности. Поспешное, некритическое и бессистемное перенесение западного опыта на российскую почву оказывает разрушающее воздействие на всю правовую систему России.

Основу глобализации в правовой сфере составляют юснатурализм и позитивизм, обеспечивающие в своем сочетании нарастание нормативного массива, юридизацию значительного объема общественных связей, а главное — утверждение во всемирном масштабе ценностей потребительской цивилизации Запада. В результате наблюдается перепроизводство либеральной риторики в законодательстве на фоне все более расширяющегося предмета правовой регламентации и значительного увеличения количества нормативно-правовых актов. Данный парадокс проявляет действительные намерения глобализаторов — установить диктат мирового правительства, способного контролировать все. С формированием отрасли космического права становится очевидным, что планы глобалистов распространяются далеко за пределы земли.

Так ли уж объективна глобализация? С начала 1980-х гг. научная общественность многих стран мира заговорила о «глобальных проблемах человечества»: проблеме нищеты и бедности, экологической проблеме и проблеме мира и безопасности. Примечательно, что семь предшествующих десятилетий перечисленные проблемы человечества вызывались и усугублялись искусственно и целенаправленно. Бедность стран так называемого третьего мира обусловлена хищнической политикой их бывших метрополий — стран Запада. Экологическая проблема обостряется из-за либеральной рыночной экономики при попустительстве республиканских режимов временщиков, цель которых — самообогащение в период между выборами. Угрозы международной безопасности на протяжении всего ХХ столетия провоцировались и спонсировались клубом западных государств под патронажем США.

Таким образом, глобальные проблемы человечества создавались целенаправленно и изощренно с целью строительства однополярного мира. И теперь человечество подведено к простому выводу — в ответ на глобальные вызовы нужны глобализация управления миром, унифицированные стандарты в сфере идеологии, общий рынок, единый образ жизни.

Глобализм не может считаться феноменом ХХ века. Глобалистский проект уже осуществлялся в мировой истории языческой Римской империей, Империей Наполеона, Английской Империей, и вот теперь культивируется Соединенными Штатами Америки. И США не последняя пристань глобалистов. Будет еще Ближний Восток. Но никогда в истории человек не был так зависим от общемировых процессов, как теперь. Кроме того, темп времени заметно увеличивается: на жизнь одного поколения приходится столько исторических событий, сколько раньше приходилось на судьбу 5–10 поколений. Нарастание темпа жизни современных людей сопряжено с чувством вечной необходимости перемен.

Глобализация представляет собой тотальную унификацию, предполагающую один эталон, навязываемый Западом остальному миру. По мнению ряда российских ученых, глобализация опирается на свойственную Западу рыночную цивилизацию, исчерпавшую потребительский потенциал своих внутренних рынков. Рост материального богатства объявлен главным критерием общественного прогресса. Одна из ключевых идей глобализма связана с развитием общего рынка для обеспечения более свободного перемещения капитала, ресурсов и минимизации вмешательства государств в процесс регулирования экономики. Транснациональные компании «Эксон», «Дженерал Моторс», «Шелл» обладают большей покупательной способностью, чем многие государства Европы, Азии, Африки и Латинской Америки. Никто не остается вне сферы деятельности Международного валютного фонда и Всемирной торговой организации, никто не остается незатронутым процессом разрушения мировых экосистем потребительской экономикой. Но сводить глобализацию к монополизму транснациональных компаний в экономике — значит, упрощать проблему. В действительности комплексный глобалистский проект предполагает:

• в экономической сфере — торжество либеральной рыночной экономики, при котором, странам, народам и социальным группам, не включенным в «золотой миллиард» не на что надеяться;

• в политической сфере — формирование мирового правительства, берущего на себя заботу об обеспечении мира во всем мире и распределение ресурсов;

• в социальной сфере — стандартизацию образа жизни населения планеты, при которой поощряются порочные страсти и низменные потребности;

• в духовной сфере — монополизм в религии, культуре и идеологии, обосновывающий новый тоталитаризм;

• в правовой сфере — культ беззакония за фасадом свободы и признания человека высшей ценностью всего сущего.

Во всех своих проявлениях глобализация означает все возрастающее давление и грубое навязывание культурно чуждых идей, псевдо-ценностей для прикрытия нового тоталитаризма. Ф. Фукуяма в конце 1980-х гг. поторопился объявить о конце истории и победе во всемирном масштабе идей либерализма30, а в 2007 г. заявил о том, что либеральная и всякая другая демократия требует демонтажа. На что, видимо, ожидается отказ стран и народов от самобытных путей и моделей национального развития перед лицом нетерпеливого Мирового правительства. Идеология глобализма, пока используемая в качестве главного проводника Соединенные Штаты Америки. Мировая экономика, контролируемая США, становится глобальной и, вытесняя регулятивные функции национальных государств, опирается на потребление, а не на производство.

Формирование нового мирового порядка происходит путем вынесения на глобальный уровень важнейших институтов и регулирующих механизмов наиболее влиятельных западных стран. Целые сферы общественной жизни регулируются не официальными органами национальных государств, а внегосударственными, коммерческими и общественными структурами глобалистского типа. Очевидно, что проекту глобализации государственность не нужна. Глобализируемую страну доводят до такого состояния, чтобы она потеряла способность самостоятельного развития. К настоящему моменту уже произошел отказ от представления о государственной власти как о единой, централизованной системе управления и осуществлен переход к иному ее пониманию как явления рассеянного, разделенного, децентрализованного характера. Модель нового гражданского общества демонстрирует Интернет, в котором на основе принципа «каждый сам за себя» общаются независимые друг от друга аватары — знаковые заместители людей.

Вместо государственного миру навязывается «сетевой» принцип организации. В сетевом устройстве общества основными скрепами становятся сети производства, капитала, власти, управления, технологий, коммуникаций, рынка. Публичные структуры, не включенные в такие сети, становятся изгоями, они обречены на разорение и исчезновение. Сетевые связи образуют внутреннюю инфраструктуру общества, обеспечивающую дифференциацию и конкуренцию. Существенные функции сетевых связей — обратный отбор кандитатов в элитарный слой по принципу «чем хуже, тем лучше»; формирование круга избранных из числа наиболее лояльных распаду; коррумпирование социальных взаимоотношений сверху-донизу; маскировка реального центра принятия решений; манипулирование участниками сетевых связей; манкирование информацией в них.

В теории конституционного права появляется обоснование отказа от категории государственного суверенитета. Государственный суверенитет представляют уже не в качестве актуальной юридической и политической категории, обеспечивающей самобытность народов, а как архаизм прошлых эпох. Национальные государства будут помехой в оперировании ресурсами и капиталами в мировом масштабе. Глобалистам же нужна консервация и углубление неравенства между странами и народами, поэтому из рук государства целенаправленно «ускользает» контроль над социально-экономической ситуацией. В странах с либеральной рыночной экономикой уже осуществлен уход государства из экономики и сферы социального обеспечения и обслуживания населения. Сейчас функции большинства государств уже сокращены до такой степени, что это катастрофически сказалось на их безопасности. Мотив научно-технического прогресса более эксплуатировать неэффективно, глобалисты для обоснования своих планов перешли к угрозам терроризма. В случае мирового военного либо экологического катаклизма, а также нарастающей и хорошо оплачиваемой террористической угрозы ослабленные государства сами попросят у мирового правительства помощи и защиты, и они получат их в обмен на отказ от остатков государственного суверенитета. Весьма показательно, что отрасль государственного права в России была переименована в 1990-е гг. в «конституционное право», специалисты которого апеллируют к институту государства как к чему-то тоталитарному и архаичному.

Было время, когда ведущая роль государства в регулировании экономики обеспечивала экономический прорыв и процветание многим странам мира, позволила локализовать сотни экономических кризисов, повысить уровень жизни людей. Глобализация мира с конца 1990-х гг. предусматривает прекращение вмешательства государств в социальную и экономическую жизнь, предоставление неограниченной свободы предпринимателям в вопросах найма рабочей силы и инвестиций, сокращение или сведение к минимуму многих функций государства.

Уход государства от решения народно-хозяйственных проблем, разрушение обороны, безопасности, здравоохранения, образования, науки, насаждение коррупции и казнокрадства, инспирирование организованной преступности означает постепенное переподчинение страны под внешнее управление.

Проект глобализации намеренно игнорирует национальный и духовный критерии правообразования и государствообразования в угоду экономическим и идеологическим критериям. Из паспортов граждан европейских государств уже исчезла графа «национальность». Среди факторов, обеспечивающих правотворческий и образовательный процесс, на первый план выходит инновационный. В связи с этим понятие инновации стало чрезвычайно употребляемым. Однако в изначальном своем смысле слово «инновация» обозначает попытку достичь цели при помощи незаконных, нелегитимных и нелегальных средств31. Национальные традиции страны всегда будут объективным препятствием унификации и шаблонизации мира. Правоведческая наука давно доказала, что ни одна правовая система не может претендовать на универсальность32. Поэтому глобализация в правовой сфере предполагает очередное «насилие над природой» — навязывание глобального юридизированного «консенсуса», отбрасывающего национальные правопорядки.

Глобализаторам не нужны также национальные институты воспитания традиций — семья, школа (в широком смысле слова), церковь. Институт семьи вытесняется пропагандой сексуальных меньшинств, эмансипации несовершеннолетних и феминизма. С 1990-х гг. в отечественной юриспруденции активно разрабатываются так называемые гендерные проблемы — значение полового вопроса и эмансипации женщин. А. Жардин защищала вывод о том, что здравый смысл, универсальное право и универсальная законность есть порождения мужской культуры: на самом деле универсальность существовать не может, поскольку в действительности могут наличествовать две субъективности — мужская и женская33. Женскую культуру постмодернисты этого направления ставят выше мужской, добавляя социальную напряженность в современное общество. Феминистские взгляды на феномен права — это односторонний, ограниченный и довольно узкий подход, продиктованный женской несостоятельностью его сторонниц и вытекающими отсюда комплексами неполноценности. Школа, в том числе высшая, ныне обречена на заимствование американских технологий образования. Через институт школы обеспечиваются фрагментация сознания общества и утилитаризм мышления, неоправданная узость специализации и коммерциализация отношений. Сами школы становятся подобием коммерческих предприятий, основной заботой которых является рентабельность. На этих предприятиях выпускают «технарей»-ремесленников для небольшого участка работы, на котором не требуются универсальные знания и широкий кругозор. Церкви уступают место мировой эрзац-религии, представляющей собой результат смешения протестантизма, оккультизма и откровенного сатанизма. В ходе глобализации преодолевается религиозная и этническая самоидентификация человека. Православная вера как фактор духовного совершенствования многонационального народа и державного строительства — безусловное препятствие на путях глобализации.

Глобализация несет с собой духовность, но это духовность адских глубин. В ней нет нравственности, красоты, Традиции и культуры. Идеология глобализма подменяет явления и знаки. За короткое время силы глобализма сумели извратить и выхолостить ценность демократии, свободы и прав человека. Красота человеческих идеалов и отношений искусно подменена культом безобразия, пропагандируемого дегенеративным «искусством», шоу-бизнесом и индустрией моды. Образами и образинами виртуального мира вытесняются творения реального мира. Человек перестает различать грань между реальностью и виртуальностью, заменяет смысл своей уникальной жизни жаждой накопления капитала и гедонистических удовольствий. Одержимые низменными пороками полу-люди крайне удобны глобализаторам мира, поскольку легко поддаются манипуляции.

Зомбирование личности — излюбленный прием глобализаторов. «Зомби» приносят все свои жизненные силы на жертвенник идолам сребролюбия и порока. «Зомби» покупают товары, которые им не нужны, увлекаются тем, что для них пагубно, убивают время на то, что их убивает. Остается только вживлять таким гражданам мира электронные микрочипы под кожу, дабы без оных они не смогли ни продать, ни купить, ни получить заработную плату. И тогда контроль за полулюдьми-полуроботами будет тотальный, ведь станет известно, с кем встречается этот человек, какие книги покупает, какое имеет здоровье. Люди-клоны, люди-големы, имеющие примитивные духовные запросы и крохотный масштаб личности — идеал глобализационного проекта. В этом смысле стандартизация права лишь копирует стандартизацию образа жизни нынешнего поколения людей. Массовая культура среднего класса выливается в производство и потребление виртуальных продуктов потребления и всеобщую безнравственность. А представителям антиглобалистского движения «прогрессивным общественным мнением» предлагается быть толерантными, терпимыми к дальнейшему обогащению меньшинства стран за счет большинства, к публичным демонстрациям сексуальных меньшинств, к развращению детей.

Организация Объединенных Наций в 1999 г. обсудила на заседании Генеральной Ассамблеи специальную Программу развития под весьма примечательным названием «Глобализация с человеческим лицом», в которой говорится: «В новом столетии вызов глобализации состоит не в том, чтобы остановить развитие глобальных рынков. Вызов состоит в том, чтобы найти правила и институты для более эффективного управления на местном, национальном, региональном и глобальном уровнях с тем, чтобы сохранить преимущества глобальных рынков и одновременно создать необходимое пространство, в котором человеческие, общинные и природные ресурсы работали бы не только на прибыли, но и на людей»34. Другими словами, дана установка: глобализация — неизбежность, не сопротивляйтесь, а приспособляйтесь. Неравенство между богатыми и бедными в ходе глобализации будет усиливаться, но ограбленным людям и народам предлагается поиск консенсуса, то есть согласия на эти правила игры.

Глобализация оказывает разрушающее влияние на такой элемент правовой системы, как правосознание. Именно в призме правосознания видна достигнутая глобализаторами глубина аморализации права. Юридический формализм, культ законничества исторгают дух Права из современной юриспруденции. Адепты глобализации заявляют о гуманизации правовой политики, но правосознание общества точно фиксирует фиктивность и популизм предпринимаемых мер (например, принятие неработающего пакета социальных законов или смягчение уголовных законов на фоне безудержного роста преступности). Национальное правосознание русского народа и всех людей русской культуры искусственно лишают традиционных корней и всякой опоры. Разрастающееся законодательство и увеличивающееся число правоохранительных структур граждане не считают показателями правовой защиты своих интересов. Люди адекватно оценивают мифологичность действующего законодательства и бесполезность государственных реорганизаций в отсутствие политической воли государства реально отстаивать духовные основы российского общества — религиозно-нравственные идеалы добра и справедливости, народные традиции и само Право, олицетворяющее в России наряду с Православием и народной Правдой идеалы Любви (Истины), Добра и Красоты.

Больше нет сомнений в том, что именно в России глобализаторы мира видят своего главного врага. В этом проявляется тысячелетняя ненависть Запада к России. Сначала в 1922 г., а затем и в 1993 г. Россия дважды фактически утрачивала свое собственное историческое самоназвание по решению компрадорских элит, пытавшихся изгладить слово «Россия» из генетической памяти ее народов путем переименований то в «Союз Советских Социалистических Республик», то в «Российскую Федерацию». И в том и в другом случаях мы имеем дело с нарочито бессодержательными, космополитическими определениями, вытравливающими дух страны и ее самобытное призвание. Термин «Российская Федерация» программирует сознание и подсознание жителей планеты на восприятие аморфного образования с зыбкими границами и неопределенным этническим составом. Так внедряется беспочвенность и нигилизм в национальный характер российских народов, и прежде всего государствообразующего и государствосохраняющего — русского народа.

Основными своими мишенями глобализм избрал в России именно Православие (традиционную веру государствообразующего народа), Правду (традиционную нравственность) и Право (национальное достояние русской духовной культуры). Не удивительно поэтому, что юридизация общественной жизни в ходе глобализации все возрастает, а духовная и социальная ценность Права падает. Право с его духовной вершины глобализаторы низводят до положения инструмента унификации мира. Под прикрытием ценностей демократии, прав человека и идеологического плюрализма внедряются установки потребительского общества: аморализм, подмена реальных потребностей человека виртуальными, агрессивная нажива, удовлетворение порока. Таким образом, глобализация имеет не столько пространственные, сколько метафизические и мировоззренческие ориентации.

В мире создается планетарная система коммуникаций, обеспечивающая контроль над информацией. 8 июля 2002 г. представители стран «восьмерки» (в том числе Российская Федерация) подписали Хартию Глобального информационного общества. На международно-правовом уровне Хартия наметила правовые, политические и технологические меры, которые призваны активизировать деятельность мирового сообщества по формированию глобального информационного контроля над ним же самим. Известно, что спецслужбы США ведут полнопотоковую и тотальную фильтрацию информации всемирной сети Интернет с использованием суперкомпьютеров рекордной мощности. В информационном пространстве выявились лидеры (США, Япония, отдельные страны Западной Европы) и страны-изгои, не имеющие перспектив. Существует обширный набор методов и средств воздействия глобальных информационных систем на правовую систему отдельных стран.

«Откровение Иоанна Богослова», известное из текста Библии как «Апокалипсис» — универсальный источник по проблемам глобализации. События, о которых пророчествовал святой апостол, разворачиваются на наших глазах с поразительной точностью. Не замечать метафизической подоплеки процесса глобализации более невозможно. Глобализм скрывает извечную жажду реванша мировых сил зла. Они избирают для своей цели самые безнравственные и безчеловечные средства, по которым их и можно идентифицировать. Президенты милитаристских государств, адепты тайных обществ, воротилы криминального бизнеса — всего лишь пешки в глобальном противостоянии зла добру. Пока мировым силам зла выгодно паразитировать на идеале неограниченной моралью и правом свободы, но последствия абсолютизации свободы безусловно вынудят мировое сообщество перейти к общепланетарной диктатуре. И это будет диктатура Антихриста, который как лже-Мессия заставит поклоняться себе как богу.

Правителям России, уважающим национальные интересы своего народа, необходимо установить предел, в том числе правовой, проникновению наиболее опасных проявлений глобализации в наше Отечество. Однако процессу глобализации находится место не только в недрах государственности и законодательстве, но и душе человека, если в нее допускаются гнев, зависть, блуд. Критик глобализма может оказаться слепым проводником глобализации через порочные движения своей души, распад и греховность своей личности.

Итак, глобализация представляет собой далеко не объективный процесс, демонстрирующий попытку мировых сил зла уничтожить в человеке человека, вытеснить образ Божий в человеке. Человечеству в который раз дано выбирать: принимать навязываемый образ зверя, разделяя ответственность за свой выбор, или оставаться людьми до конца.

1.2. Постмодернистская юриспруденция — средство осуществления глобализации мира

В специальной литературе переживаемый нами период мировой истории получил название постмодернизма35. Эпоха постмодерна ведет отсчет с 1950-х гг., но ее идеологическая подготовка начиналась еще до Второй мировой войны. Постмодернизм выступил в качестве самостоятельной теории, стремящейся объяснить ошибки и тупики западной культуры и противопоставить им абрис путей к новому пониманию мира. Идеи постмодернизма отражают преимущественно кризисные явления человеческой цивилизации последних десятилетий ХХ в. и начала ХХI в.

Постмодернизм — это широкое цивилизационное течение, в которое включены философия, идеология, этика, литература, искусство и юриспруденция. Набор концептов постмодерна складывался под влиянием множества культурных течений: от прагматизма, экзистенциализма и психоанализа до феминизма, гностицизма и герменевтики. Это течение не представлено каким-либо компактным набором однородных взглядов, однако общее концептуальное направление зафиксировать вполне возможно. Плюралистическая оболочка постмодерна не скрывает его идейной сущности. Критерием отбора сегментов постмодернизма выступает утилитарное обслуживание процесса глобализации. «Всеядность» постмодернизма имеет вполне конкретные пределы — это интересы сил глобализма.

Покинув США как вид экспериментального искусства, постмодернизм распространился по всему миру и вернулся обратно как глобальная теория. Ведущими представителями мирового постмодернизма выступают Ж. Деррида, Р. Барт, Ж. Бодрийяр, М. Фуко, И. Хассан, Ж.-Ф. Лиотар, Ф. Гаттари, У. Эко и др. Им удалось оправдать и легитимировать американский культурный ландшафт. В их произведениях высказывается сомнение в способности человечества достичь нравственного совершенства, достичь всех самых высоких целей, людям, по их мнению, стоит лишь работать и решать утилитарные задачи собственного благополучия. Постмодернизм стал претендовать на роль концепции, выражающей неповторимость культурной ситуации последних десятилетий ХХ в. Постмодернизм не растворяет в себе различные проекты послевоенного устройства мира, а представляет собой еще один проект глобального переустройства мира, претендующий на всеобщность и эпохальность. Действительно, в силу своей инклюзивности постмодернизм присутствует во всех сферах социально-культурного бытия, в том числе в правовой сфере.

Представление о постмодернизме как о духе современной эпохи нашло отражение в произведениях В. Вельша, И. Хасана, Д. Лоджа и др. Постмодернизм вышел за рамки философско-литературных интересов и стал осмысливаться как дух времени в различных сферах человеческой деятельности, включая правовую. Постмодернизм стал претендовать на роль общего знаменателя культуры второй половины ХХ в. Тем самым он выступил в качестве такого явления, которым стремятся объяснить все происходящее в современном мире.

В своей работе «Исследования истории» (1947 г.) А. Тойнби называл постмодерном фазу развития западноевропейской культуры, существенным признаком которой называл переход к политике, учитывающей глобальный характер международных отношений, а также использовал этот термин для обозначения всего декадентского, анархического, иррационального36. К настоящему моменту под влиянием набирающей обороты глобализации постмодернистские явления западноевропейской культуры транслируются во все культуры мира, включая российскую правовую культуру.

Только при поверхностном взгляде постмодернистская юриспруденция может вызывать впечатление абсурда и парадокса. На самом деле в ней все контролируется извне и устремлено к определенной цели. Постмодернизм накладывает заметный отпечаток на современную юриспруденцию, что можно выразить в следующих ее новейших свойствах:

а) Антитрадиционализм. Традиционное общество, проявляя коллективную волю, направленную к конкретной цели, создает смысл мира и тем самым полностью отрицает онтологическую неопределенность и вытекающую из нее абстрактную идею абсолютной свободы, позиционируемую Традицией как абсолютное зло. Традиция создает целостный мир, лишенный непреодолимых противоречий. Кроме того, Традиция — это некий духовно-материальный стержень разнообразных императивов, делающий жизнь определенного народа целенаправленной, а потому осмысленной.

Постмодернизм заявил о себе как открытый протест против Традиции, издевка над Иерархией, ирония по поводу морали. По признанию Жана-Франсуа Лиотара, «ни один постмодернист не испытывает особого пиетета в отношении унаследованных истин»37. Деструктивные силы, как бы они не именовались (революционеры, либералы, еретики, глобалисты, постмодернисты и т.д.), всегда разрушали Традицию, видя в ней угрозу своему существованию. В настоящее время это выражается в том, что высокая духовная культура обществ замещается поп-культурой. В юридической сфере по этой причине разлагается правосознание общества, увеличивается удельный вес преступности, падает авторитет правовых идеалов, распространяются «законы» криминального мира. За счет утраты корней общество легко принимает чужой образ жизни и образ мыслей, тогда его не приходится покорять военными средствами.

Сам термин «традиция» в сформированном постмодернизмом юридическом мировоззрении относится к числу негативных. Традиционные правовые ценности (милосердия, справедливости, взаимной ответственности и др.) подвергаются пересмотру. Как метко заметил К. Харт, «немногие в наши дни склонны считать себя фундаменталистами и традиционалистами, предпочитая относиться к протестантам и пятидесятникам»38. Как надо было дезориентировать общественное мнение, чтобы народы стали стесняться своих собственных выстраданных в веках традиций.

Постмодерн предлагает варианты улучшения мира с помощью преобразования всех сфер общественной жизни — от социальной, политической, правовой до собственно личностной. В условиях разрушения Традиции, общества лишаются механизма преемственности и генетической памяти, поэтому им трудно сопротивляться регулярно осуществляемым акциям прожектерства. Каждое новое поколение готово начинать жизнь с «чистого листа», игнорируя опыт предыдущих поколений. Постмодернизм, по существу, представляет собой механизм смены одной культурной эпохи другой, что для проекта глобализации мира крайне необходимо. В основе концепции постмодернизма заложен не эволюционно-преемственный, а скачкообразный механизм, приводящий к коренным трансформациям правовой и политической систем с таким расчетом, чтобы последующий этап никак не был связан с предыдущим. При сохранении традиционных связей люди смогли бы обнаружить, что всякая новая революция и почти все реформы только отдаляют их от изначальных абсолютных идеалов Истины, Добра и Красоты.

Традиция предполагает иерархию, которая также подвергается отрицанию со стороны постмодернизма. Так, в России при множественности форм права практически отсутствует их иерархия. Например, серьезную проблему представляет отнесение Постановлений Конституционного Суда Российской Федерации к какому-либо определенному уровню форм отечественного права. Одна группа правоведов располагает их под федеральными обычными законами, другая — приравнивает их юридическую силу с силой федеральных конституционных законов. В отсутствие иерархии правовая действительность утрачивает качество монолитности и неумеренно децентрализуется. Субъектам правотворчества и правореализации трудно определить уровень осуществления своей компетенции.

Традиция охраняет авторитеты совести, истины, соборного разума и именно это попадает под напор постмодернистского скепсиса. Общество в эпоху постмодерна лишается всяких авторитетов: в юридической сфере это выражается в утрате авторитета суда, полиции, законодательства. Все институты, призванные поддерживать единство правового регулирования, разрушаются. Готовится почва для полного перехода к корпоративному регулированию, что даст возможность глобализаторам через некоторое время подмять под себя разрозненные и конфликтующие силы расколотого общества. Принципы разделения властей и многопартийности обслуживают это направление глобализации.

Разрушая Традицию, постмодернисты наносят комплексный удар по единству и целостности правовой действительности, поскольку целостность права предполагает единство прошлого, настоящего и будущего. Деканонизация, осуществляемая постмодернистской юриспруденцией, борьба с традиционным ценностным центром права приводит к тому, что «все происходит на поверхности». Религиозных и нравственных глубин права не замечают, предпочитают скользить по поверхности буквы закона либо парить в виртуальных идеологемах прав человека.

Отрицая традиционные ценности, постмодернисты реабилитируют явления, которые прежде ассоциировались у нормальных людей с чем-то грязным, разнузданным или глубоко порочным. Так, в ст. 133 Уголовного кодекса Российской Федерации39 реабилитирован порок гомосексуализма, который не только мерзость, но также удар по национальной безопасности вследствие разрушения института семьи и ухудшения демографической ситуации. Законы в эпоху постмодерна индифферентны к операциям по смене пола, когда врожденные половые признаки подменяются противоположными; допускают искусственное приближение смерти (эвтаназию); способствуют рынку человеческих органов и тканей.

Высказывая пренебрежение к традициям, постмодернисты бережно хранят некоторые традиционные учения и неуклонно им следуют. В частности, стоит упомянуть гностицизм — философское учение, проповедующее освобождение духа через знание, гносис. Сторонники гностицизма сводят воедино магию, мифологию и философию, что свойственно также для теоретических изысканий постмодернистов. Доктрина глобализма являет собой смешение протестантизма, оккультизма и политической идеологии представителей крупного капитала. Она может завладеть миром только при условии уничтожения Традиции и традиционного уклада жизни народов планеты в том числе.

б) Антиосновность. Основа любого права — не просто одна из концепций в ряду прочих, а в первую очередь — условие внятности правового регулирования. По мнению постмодернистов, наше знание о праве не имеет под собой прочной основы. Отказ от считающихся естественными, непременными и универсальными основ — визитная карточка постмодернизма.

Постмодернисты подвергают эрозии основы общества и права при помощи принципа плюрализма. Плюрализм предполагает уравнивание в правах истины и заблуждения, общественно полезного и общественно вредного, а в конечном итоге — правомерного и противоправного; придание статуса равноправия всем субкультурам, включая деструктивные и криминальные; отказ от притязаний на истинность тех или иных учений о праве. Существенным показателем постмодернистской юриспруденции является реализация идеи «равнозначной множественности», или принципа «множественности в единстве». Истина оказывается бесконечно релятизованной, у каждого своей собственной, но настолько, насколько это позволяет сделать человеку масс-культура потребительского общества, в основе которой лежит нормативность. Здесь нормы выполняют роль стимулов и рекламы потребительского образа жизни.

Рационализированная нормативность как бы замыкает сознание индивида на запрограммированные поступки даже при наличии иных альтернатив. Человек до тех пор, пока остается личностью, может выбирать. Но, несмотря на веер возможностей выбора, выбор ограничивается, поскольку постулирован и обозначен постмодернистской юриспруденцией. В результате современный человек оказывается обреченным выбирать именно тот вариант поведения, который нормативно запрограммирован, но не правом и даже не законодательством, а навязываемым образом жизни и воспитанными в людях потребностями. Эта нормативность не носит правового характера и является, по сути, директивно осуществляемой дезорганизацией общественной жизни.

Разорванность и дезориентированность человеческого сознания в эпоху постмодерна можно преодолеть духовным самосовершенствованием, что возможно только на путях Любви, Добра и Красоты, которые ведут к Богу. Но на этих путях требуется тяжелая работа над собой по исправлению въевшихся в душу пороков (зависти, двуличия, лживости, блуда и многих др.), отказ от всеобщих и модных увлечений и пристрастий — многим легче плыть по течению, срастаясь с безобразным и порочным укладом жизни. Большинство пока примиряется с разрушением их национальной, культурной и государственной идентичности, принимает чужие стандарты жизни и отказывается от свободы. Складывается впечатление, что всех устраивает новая универсальная модель повседневной жизни, при которой свобода понимается как возможность украсть, совершать любую мерзость и надеяться на попадание в ряды очень богатых и ни от кого независимых. Надежда на сверхбогатство, неотъемлемой ценой которого является разрушение (либо запродажа) собственной души, выступает популярным стимулом жизни в новых условиях. Даже если бы эти люди понимали, что мировой рынок сконструирован его архитекторами таким образом, что всем им надеяться не на что, кроме крошек и объедков с господского стола, они все равно оставались бы удобными объектами для всяческих манипуляций из-за своей бездуховности.

Плюрализм юридических подходов предполагает коллаж несогласуемых взглядов и утрату собственного значения каждого из используемых элементов, вплоть до полной потери изначального смысла. Постмодернистская юриспруденция исходит из сосуществования в одной юридической доктрине как исходных смыслов, так и новых, измышленных смысловых качеств. При этом преодолеть противоречие между желанием консенсуса и практической невозможностью совместной расположенностью разнотипных юридических явлений заведомо невозможно. Поэтому подлинной целью постмодернистов является не гражданское согласие, а острая социальная напряженность.

Используемые в постмодернистской юриспруденции принципы нормотворчества (множественности подходов к правопониманию, наличие отсылок, кодирования, комментариев) приводят к тому, что ее плоды (юридические тексты и юридическая доктрина) приобретают вид полуготовых изделий. Постмодернистские законы без многочисленных комментариев к ним практически не работают. «Полуфабрикатность» постмодернистского законодательства является также следствием попыток постмодернизма стереть грань между реальностью и виртуальностью. Таким образом, в нормотворчестве широко используется прием «украденного объекта».

В свое время К. Цвайгерт и Х. Кетц в качестве одного из главных критериев самобытности национальной правовой системы называли юридический стиль40. Постмодернизм, обслуживающий проект мировой глобализации, принес бесстилие в юридическую сферу, чем окончательно выказал свое негативное отношение к национальным правопорядкам.

Отлаженная система социальной организации общества, при которой государство и церковь используют религию, мораль и право в едином комплексе для воспитания одухотворенных подданных, по мнению постмодернистов, полностью себя исчерпала. Это не модно, не стильно и что самое страшное — не демократично. Постмодернизм устремляет человечество в пространство вне иерархий и моральных ограничений. Право более не должно ограничивать произвол личностей и распад их души, наоборот, задача правового регулирования видится постмодернистам в закреплении гарантий абсолютной свободы человека. Дискредитация традиционных духовно-культурных ценностей прокладывала дорогу к новому пониманию права и человека. Этому новому пониманию способствует и стремление выхода за пределы весьма ограниченной в традиционном обществе порочной жизни к полному раскрепощению порока — индивидуальной и всеобщей свободе.

Синкретическое правосознание, вырабатываемое в результате воздействия постмодернистской юриспруденции, не умеет различать высокое и низкое, чистое и нечистое, правомерное и неправомерное; для него есть только наше отношение, что таковым считать. Ф. Боас и М. Херсковиц опубликовали немало работ, чтобы убедить читателей в относительности норм и ценностей, нормального и ненормального, трактовка которых ставится в зависимость от конкретной организации отношений41. Такое мировидение связано с японским синтоизмом, согласно которому жизнь естественна сама по себе, в ней нет греха, а нечистое можно использовать. Как только юриспруденция окончательно стала светской и из нее удалили понятие греха, грань между правомерным и противоправным поведением тут же оказалась размыта и общество лишилось ясного объяснения причин преступности. Если создаваемые разными сообществами людей и корпорациями идеи равнозначны и равноправны, получается что законодательство государства и «законы» воровского мира имеют право на легальное существование. Такая радикальная плюральность постмодерна вполне объяснима, если помнить задачи глобализации — упразднение национальной государственности и дестабилизацию международной обстановки для установления диктатуры Мирового правительства.

Постмодернист Э. Левинас обосновал понятие «отношение без отношений», чем снял покров презентабельности с течения постмодернизма. Программируя правовые отношения, субъекты правотворчества предпочитают ограничиваться воздействием на внешнюю сторону поведения, игнорируя воспитание душевных качеств современных людей. В итоге участники правоотношений склонны исполнять юридические предписания под угрозой принуждения, не имея собственной установки на правомерное поведение. Акцент на внешнем, а не на глубинной сути обеспечивает триумф визуального образа законопослушания над искренней добротой человеческих взаимоотношений. Для современных юристов важнее имитация законопослушности, чем одухотворенное ответственное поведение субъектов права. Любопытный факт: и позитивисты и юснатуралисты синхронно пришли к главенству формы над содержанием права. Постмодернизм, игнорируя элементарную логику, на глазах равнодушной общественности ниспровергает основы и культивирует маргинальность.

«У человеческих существ отсутствует неизменная основа, — утверждает Х. Фостер, — и следовательно, нет нормативных правил, и следовательно, нет ничего, что могло бы сформировать комплекс вызывающих доверие базовых убеждений»42. При любой степени добросовестности заблуждения постмодернисты выполняют страшную миссию: они обосновывают отсутствие правовых, нравственных и религиозных абсолютов. При таком положении дел получается, что человеку можно все. Свобода беспредельна.

Если в праве все относительно, как утверждают постмодернисты, единственной истины нет, нужно смириться с этим и получать удовольствие от собственных истин и интерпретаций права. В этом случае участники правоотношений оказываются заложниками языковых игр, находящимися в клетке собственных раскрепощенных пороков. Для постмодернизма закон не писан, он живет эклектикой, пуская в ход то, что разлагает, развращает, разрушает.

Основанная на плюральности постмодернистская юриспруденция провоцирует на поиск новых истин: оригинальные мнения расчетливого дельца, преступника, оккультиста, шизофреника признаются столь же актуальными, как и мнение нормального, нравственного человека. В этом случае нормальному предлагается встать на их позицию и быть немножко преступником, немножко шизофреником. Ради чего? Постмодернизм отвечает: в толерантном обществе исчезает отчуждение и воцаряется разнообразие. Значит, во-первых, эта парадигма стремится преодолеть отчуждение между преступником и правопослушным человеком путем воспитания у всех криминальной психологии, а во-вторых, своей целью постмодернизм называет разнообразие — чрезвычайно удобная среда для манипулирования разрозненными группами по древнейшему сатанинскому плану «разделяй и властвуй».

Выступление против первооснов характеризует постмодернизм как богоборческое направление, игнорирующее истину, духовные ценности, правила морально приемлемого поведения. Антиосновность компрометирует собственную состоятельность постмодернизма. Постмодерн предлагает себя как новую всеобщую истину, применимую для строительства нового мирового порядка, и при этом отрицает возможность существования основополагающей истины. Постмодернисты отвергают духовно-нравственную основу права как метафизическую сущность, заключенную в Боге, но из этого не следует, что мы должны отказываться от единства как критерия ясности права.

История права, по мнению постмодернистов, выступает в качестве сферы действия бессознательного, что подчеркивает значимость случайностей, множественности, различия, а не всеобщих правил и единства. Начиная с 1990-х гг. чрезвычайную популярность приобрела теория самоорганизации права. С этих пор о порядке говорят как о беспорядке; идеей «порядка хаоса» внушается терпимость к хаосу и беспределу, размывается грань между нормой и патологией. Декларирование и воплощение в реальность прав и свобод личности уживается с геноцидом, голодом, нищетой, массовым унижением человеческого достоинства.

Благодаря установке на антиосновность, постмодернисты осуществляют деконструкцию правовой действительности. Ж. Деррида тонко заметил, что метафизичность права (то есть его религиозно-нравственные основы) можно преодолеть с помощью «разборки» смыслов и слов43. Анализ вместо синтеза, деконструкция вместо целостного видения позволяют спрятать центр правовой системы и объективные законы действия права. Вначале из центра традиционно Богоцентричной правовой культуры изъяли Абсолют, поставив на «освобожденное» место абстрактного человека. А затем по мере вырождения методично развращаемых людей в центр юридической системы нетрудно будет поставить волю мирового диктатора.

Деконструкции в правовой сфере подвергаются не любые объекты, а те, что несут системообразующий характер и духовно-нравственное значение. В постмодернистской юриспруденции традиционное требование «называть вещи своими именами» заменяется на античное — «называть вещи противоположными именами». У слова «деконструкция» существует близкий эквивалент «деструкция», который и раскрывает истинное содержание метода деконструкции. Не признавая основ права, которые могут иметь только духовный статус, постмодернисты отвергают любые принципы и аксиомы права, предпочитая говорить о некоем «архиве» юриспруденции, из которого могут извлекать то, что считают нужным. Такое утилитарное обращение с правовыми ценностями ведет к подмене подлинного права казуистической юриспруденцией.

Деструкция очевидно означает демонтаж смысла и предназначения права. Понимание деконструкции-деструкции как метода сосредотачивает внимание современных юристов на активной интерпретационной позиции, привносящей в тексты и принципы свой собственный смысл с претензией на оригинальность и эпатаж. Субъекты правотворчества и правореализации, имея в сознании коллаж поверхностных и разнотипных идеологем, превращают правовой процесс в нагромождение парадоксов и абсурда, освобождающих людей от «скованности» моралью и правом.

Путем разрушения духовно-нравственных основ правовой действительности постмодернизм создал благоприятные условия для чрезвычайной динамики правового регулирования. Юридические акты часто обновляются, внося нестабильность в общественные отношения. Если в традиционном обществе обновление законодательства обусловлено изменениями в общественных отношениях, то в современном обществе из-за частого пересмотра правовых актов изменяются общественные отношения. Объективный фактор подавляется субъективным в правотворчестве.

Итак, антиосновность постмодернистской юриспруденции выражается в плюрализме юридических концепций, отсутствии универсального связывающего Абсолюта или даже авторитета, интерпретативной поливалентности, децентрации и деконструкции правовой реальности.

в) Антисистемность. Для большинства концепций постмодернистской юриспруденции характерно критическое отношение к правовой системе и системности в праве вообще. Негативизм постмодернистской юриспруденции в отношении основ права подводит правосознание субъектов к непонятийному мышлению, несистемной мысли как необходимой форме движения к инобытию. Ассоциативность, противоречивость, фрагментарное восприятие правовой действительности предстают как формы инобытия правовой мысли, разрушающей любые формы целостности.

Развитие общества, с точки зрения постмодернизма, не предполагает заранее определенного порядка и обусловлено наличием не одной, а множества равнозначных альтернатив44. Постмодернизм критикует постулат о системности, соподчиненности, четкой структурированности права. Вместо системности права выдвигается идея, нашедшая воплощение в понятии «ризома»45 и ее образе — лабиринте. Категория «ризома» была заимствована Ж. Делезом и Ф. Гваттари из ботаники и пересажена на почву постмодернистского понимания развития. Ризома — есть проекция виртуальной реальности. Развитие права видится постмодернистам без преобладающего направления как движение множественности. В ризоме нет участка, который являлся бы центром для иных участков. Характерная для ризомы игра языка характеризуется скольжением по поверхности правовых явлений и процессов без проникновения в глубины права. Это свойство ризомы рождает такую свободу мнений при интерпретации права, что установленные категории «закон», «граница», «норма», «право» и др. оказываются ненужными, неактуальными, «неформатными». Постмодернистская ризома является отражением равноправного сосуществования различных типов правопонимания и объединяет весь спектр деструктивных юридических учений. В качестве ключевой категории постмодернистской юриспруденции ризома предполагает коллаж, основанный на сочетании множественности. Коллаж, в свою очередь, является реализацией плюрализма, но плюрализма весьма избирательного: так, постмодерн настойчиво игнорирует в русском праве православные корни.

Наиболее удачным символом правовой культуры постмодернисты считают образ лабиринта. Специфику юриспруденции они видят в отсутствии центра, периферии, границ, входа и выхода из лабиринта, его принципиальной асимметричности. Можно отметить пристрастие юристов постмодернистской ориентации к поверхностному описанию, анализу, дифференциации правовых явлений. Деконструкция правовой системы общества осуществляется, исходя из подвижного горизонта, из всегда децентрированного центра и всегда смещенной периферии. В новейших юридических исследованиях отдается предпочтение разложению целого на части, фрагментарным подходам, узкоприкладным проблемам.

И юридические тексты и интерпретации права эпохи постмодерна лишены духовно-нравственного центра и не становятся объектами мысли, не несут в себе метафизической сущности. Зато создают предпосылки для сомнительной коммуникации, для перепроизводства смыслов и обозначений. Преодоление метафизичности юридических текстов осуществлен за счет деконструкции таких системообразующих компонентов правосознания, как «Бог», «истина», «смысл», «любовь», «добро», «красота» и др. Этих понятий современная юриспруденция лишена напрочь, отчего ее уделом стала регламентация поверхностных, внешних актов поведения все более и более деморализуемых людей.

В рамках постмодернизма затрачивается много усилий для обоснования идеи об открытых системах. К концу ХХ в. в США и странах Западной Европы это нашло отражение в призывах к строительству так называемого открытого мира. Суть данных идеологем глубоко антисистемна. «Открытость» российской правовой системы уже привела к отказу от ее самобытности и огульному заимствованию плохо адаптируемых в наших условиях правовых институтов. Каждый заимствованный правовой институт на поверку оказывался оппозицией отечественной правовой системе. Складывается впечатление, будто критерии заимствования зарубежного права носят сугубо разрушительный характер. В связи с этим можно назвать новое социальное законодательство России, запечатлевшее ослабление государственного управления там, где оно особенно необходимо; гл. 58 Трудового кодекса Российской Федерации 2001 г.46, в которой предусмотрено сокращение роли профсоюзов; новые нормативно-правовые акты о статусе правоохранительных органов государства, в которых закрепляются несправедливые подходы к их материальному содержанию по принципу «чем ты ближе к преступнику и чем интенсивнее работаешь, тем меньше оплачивается твой труд» и др.

В государственно-правовой сфере зародилось движение, граничащее с манией — безудержное, чрезмерно пристрастное стремление к «развитию», «прогрессу», «инновационным революциям». Юридическая наука стала относиться с подозрением ко всему стабильному, отлаженному и устойчивому.

Признание права несистемным явлением можно рассматривать в качестве движения юридической мысли к полной деструкции, которая отрицает образ мира, рассеченного на бинарные оппозиции, и предлагает модель взаимодействия бытия и инобытия. Это очередная попытка встать над пределом привычного, известного, обозначенного. В данном случае выход из границ Традиции предусматривает переход из нашего мира к «иному» или другому.

Целостному видению правовых явлений и процессов постмодернизм предпочитает диалог, а истине — компромиссы. Но истина в правовой, как впрочем и любой другой сфере, не может основываться на договоренности сторон спора или иной форме взаимоуговаривающего диалога. За соблюдением демократических процедур согласования научных позиций постмодернисты не замечают главного — целостного характера регулятивной системы. Они приветствуют отграничение религии от права и противопоставление им морали. В результате ослабляется регулятивность каждого из названных сегментов некогда единой регулятивной системы общества. Разъятие права, религии и морали ведет к распаду и дальнейшей атомизации общества. Признавая роль системного фактора в жизнедеятельности социума, постмодернисты создают теоретические условия для фрагментации, разъединения, гражданской «войны всех против всех». В массе профанов, к которой элитарные постмодернисты относят весь подавляющее большинство народа, культивируется стиль авангарда. И чтобы быть авангардистом, человек должен занять маргинальную позицию по отношению к идеалам права.

Правовые явления больше не имеют общего центра, поскольку в праве оставлена буква, но отторгнут дух. Ученые-юристы проводят зависимости личности от обширного спектра факторов — экономических, политических, биологических, бессознательных, вот только о зависимости от Абсолюта сохраняют общее молчание. Лишенные духовного центра правовые процессы развиваются спонтанно. Правовое прогнозирование лишается объективных оснований и используется только на краткосрочную перспективу. Размываются системные связи в рамках правовой действительности: в правотворчестве игнорируется объективный характер общественных отношений, при толковании права игнорируются принципы и нормы права, в процессе правореализации отдается предпочтение конъюнктуре и утилитаризму.

Постмодернистская неприязнь к центрации правовой действительности и бегство от однозначности значений и окончательности толкований права рождает новые смысловые центры. Но они как бы рассредоточены, рассеяны и подчинены логике ассоциативных связей, а не структурным требованиям и не требованиям абсолюта.

Ацентризм — принципиальная установка постмодернистской юриспруденции, связанная с отказом от представления о праве как о структурированном явлении с выделением центра и периферии. В православной Традиции право выступало как логоцентрический феномен, в основе которого лежит Логос (Божье слово, выраженная в нравственных заповедях). Предлагая отказаться от структурного понимания права, постмодернизм «отменяет» иерархию между собственно правовыми компонентами и юридическими. Ацентризм как программная позиция постмодернистской юриспруденции означает: на доктринальном уровне — отказ от истинной, детерминирующей правомерное поведение личности правовой доктрины; в культурном плане — равнозначность юридических культур и цивилизаций; на институциональном — неприятие института государственной власти.

В эпоху модерна юристы Запада преклонялись перед «законодательным разумом», для которого характерно все тотально систематизировать и регламентировать. В основе же постмодернистского юридического мышления лежит интерпретативный разум, призывающий оставить системное видение правовой реальности. Интерпретативный разум опирается на представление о праве как о реальности, лишенной центра и иерархии элементов и структур. В результате постмодернизму пришлось перейти к моделированию самоорганизующихся процессов в правовой сфере и ориентации на исследование феномена неравновесности.

История подошла к своему завершению, констатирует Ф. Фукуяма, благодаря глобальному капитализму. Именно либеральная демократия, по мнению постмодернистов, указывает путь к миру без войны, в котором сохранятся лишь коммерческие конфликты. Только либеральная демократия, на их взгляд, способна приобрести глобальный характер. Сторонники свободного рынка умалчивают, что их идеалы соответствуют только интересам финансово обеспеченных и безнравственных. Именно либеральная демократия через многопартийность обеспечивает раскол общества, через многопрограммность — дезориентацию общества, через множественность форм права — дерегуляцию общественных отношений. Именно либеральная демократия предусматривает уникальные процедуры, способствующие проникновению к власти и влиянию лиц с дурными намерениями. Либеральная демократия представляет собой антисистемный вызов глобализма.

Преодоление современных болезней общества заключается в целостности правопорядка и правосознания, преодолевающей односторонность человеческих влечений. Закон — не единственный механизм упорядочения жизни людей. Противопоставление одного основополагающего начала права другому приводит к разрыву смысла этого духовно-культурного явления. Поскольку право представляется постмодернистам неупорядоченным полем интерпретационного диалога, теряется способность различать, что хорошо и что плохо, что правда и неправда, справедливо и несправедливо, правомерно и противоправно. Отсюда вытекает невозможность утверждения об объективности духовных начал права и окружающего бытия.

г) Антиреализм. Сознание субъекта эпохи постмодерна тяготеет к выходу за пределы реализма. По мнению Ж.-Ф. Лиотара, реальность, относящаяся к постсовременному состоянию мира, уже настолько дестабилизирована, что дает «материал не для опыта, но лишь для зондирования и экспериментирования»47. Постмодернисты испытывают недостаток реальности и навязывают это ощущение своим многочисленным сторонникам. Для этого им необходимо разрушать религию и потрясать основы истинной веры, ставить под сомнение вечные нравственные абсолюты, подменять право законом, делать открытия, связанные с изобретением других реальностей.

Актуальна проблема: насколько представляемая человеком правовая реальность соответствует реальности как таковой? Есть основания полагать, что в правовой сфере реальность в ее классическом понимании и образ этой реальности (означаемое и означающее) меняются местами. Реальности свободы личности и прав человека существовать не может, поскольку данных явлений в объективности нет. Даже конченный эгоист, отрекшийся от родителей и семьи ради удовольствий, не может быть свободным, потому что связан своими пороками и страстями хуже самого бесправного раба. Применительно к человеку естественную природу имеют не права, а обязанности, ибо именно выполняя обязанности перед ближними человек самореализуется и испытывает подлинное блаженство.

С одной стороны, постмодернисты обращаются к опыту, опыт — основная тема постмодерна. Если нечто не поддается опытной проверке, постмодернист не признает его сущим. Но с другой стороны, такой механистический эмпиризм приводит постмодерниста к зацикленному восприятию исключительно внешних проявлений права. Этим обусловлен антиреалистический характер постмодернизма. Для большого количества ученых-юристов категории «принципы права», «дух права», «правовая доктрина» остаются недоступными по причине абсолютизации формы права. Постмодернисты выбросили лозунг: «мы теперь живем не реальностью, а гиперреальностью», а в действительности правовые явления заменены виртуальными знаками. Правовая реальность переописана с тем, чтобы оказался под сомнением ее онтологический статус. Субъект права дезориентирован в пестроте знаков: «свобода предпринимательства» не предполагает моральных ограничений; «толерантность» правосознания требует мириться с деструктивными идеологиями; «пробелы в праве», которых в принципе не может быть в праве, якобы препятствуют защите правомерных интересов граждан; «местное самоуправление» настолько дистанцировано от местного сообщества, что гражданам проще обращаться лично к главе государства. Что действительно гиперреально в эпоху постмодернизма, так это реклама нового образа жизни, через которую глобализаторы навязывают дурной вкус, распущенность, обеспечивают оборот виртуальных денег и подменяют смысл человеческой жизни.

Глобалисты Нового времени абсолютизировали гносеологическое значение опыта, нынешние — исключают опыт из реальной жизни человечества. Погружая человека в мир телетехнологий и цифровой информации, постмодернисты подменяют реальность виртуальным образом. Знак, изображение, миф в юриспруденции начинают наполнять смыслом наши мысли, становясь единственно для нас существующими. Проживая свою уникальную и неповторимую жизнь, современный человек много времени проводит за созерцанием образов виртуальности, пребывая в состоянии абсолютной пассивности, растворенности в образах, лишенных всякой практической пользы. Однако такие юридические репрезентации как «равенство сторон в договоре», «свобода совести», «конституционализм» сами являются репрезентациями обозначений, а последние — обозначениями обозначений.

В итоге человек имеет лишь искаженное представление о праве, но не знает и не может понять, каково право на самом деле. «Реальностью» права становится игра означающих, отсылающих к другим означающим. Калейдоскоп означающих терминов делает ненужным истинное знание о праве (например, в отечественном правоведении активно используются понятия «пробел в праве», «правовой вакуум», «неполнота правового регулирования» притом, что право в отличие от закона не может быть пробельным в силу своего духовно-ценностного содержания).

В данном случае речь идет об инертности, лени и неразборчивости потребителей техно-культуры ХХI в. Современный человек готов тратить значительные средства, чтобы наслаждаться образами, не имеющими основы в реальности. Этот новый вид развлечения захватывает большинство членов социума и едва ли не всех представителей молодежи. В качестве отдушины современный человек весь день готов сидеть в Интернете, а вечером часами смотреть телевизор — отсюда растворение человеческого мира в виртуальном.

Виртуальные образы имеют более интенсивную окраску, чем объекты реальной действительности, и человеческая психика их выделяет как все необычное. Однако нетрудно заметить, что среди виртуальных образов явно доминируют образы нечистой силы, тиражируемые в современных компьютерных играх, анимации и т.д. Героями современных «блокбастеров» и компьютерных технологий выступают привидения, гномы, ведьмы и т.п., которые, с одной стороны, разрушают психику людей, а с другой, размывают грань между нормой и патологией. При помощи виртуальных образов производится сверхстимуляция тех чувств и желаний современного человека, которые удобны и выгодны мировым деструктивным силам. Людям эпохи постмодерна знакомо ощущение постоянной неудовлетворенности, питающее поиск новых наслаждений, а, следовательно, новые расходы и чьи-то сверхприбыли. И чем глубже порок, тем сильнее страсть, а значит, выше доходы индустрии порока. Эта доходная схема эффективно работает в условиях, где абсолютизируется свобода под лозунгами прав человека и демократии.

Прототипом постмодернистской юриспруденции может служить компьютерная виртуальная реальность. Программы, файлы, линии, точки, всевозможные знаки и символы — вот мир новой юридической реальности. Из них можно построить все, на что способна фантазия, в которой преобладает не нравственное чувство и здравый смысл, а ассоциации, желания, беспорядочное движение мысли, не знающее границ. Только рамка дисплея способна из этого множества выхватить нечто на какой-то момент цельное или кажущееся таковым.

Постмодернистское сознание отрицает Истину как нечто застывшее, раз и навсегда данное, оно открыто идеям виртуальности, вероятности, идее равноправного и одновременного действия различных интерпретаций права. Поощрение параллельного существования противоположных правовых реальностей свидетельствует о стремлении использовать вместо фундаментальных законов элементы случайности и языковой игры. Отрицание абсолютной истины дает возможность рассматривать право как метафоричное понятие. Эта операция позволяет постмодернистской юриспруденции свести проблему правопонимания к числу оторванных от непосредственных жизненных проблем. В итоге юристы видят только служебные, инструментальные и формальные проявления права, но не замечают его глубинных констант. Такие юристы готовы обслуживать любую нечистоплотную акцию, поскольку религиозно-нравственная основа права не были актуализированы в период их подготовки, не становятся они востребованными и в юридической практике.

Проблематика отечественных юридических исследований 1990-начала 2000-х гг., судя по содержанию публикаций и выносимых на защиты диссертаций, тоже носит виртуальный характер. О чем, например, чаще всего писали в этот период представители науки конституционного права: о парламентаризме, о многопартийности, о свободе и достоинстве индивида, о местном самоуправлении — то есть апеллировали к виртуальным образам, у которых нет не только в российской, но и в мировой действительности реальных прототипов и эквивалентов.

Постмодернистская юриспруденция изобилует так называемыми симулякрами. Симулякр (от французского «simulacres, simulation» — симуляция) — термин постмодернизма, свойством которого является принципиальная несоотносимость юридических объектов с реальностью. Принцип реальности правовых явлений утрачивается и заменяется проектом, процессом, фетишем. Генетически понятие симулякра восходит к платоновскому «симулякрум», обозначавшему «копию копии». Симулякр отрицает и оригинал, и копию, и образец. В юридическом симулякре нет никакой возможности иерархии: нет ни второго, ни третьего. Ничего объективного в правовой сфере не признается, существует лишь совокупность спекуляций и симуляций, которые борются между собой за выгодный для них образ реальности. Симуляция права исходит из утопии истины и правды и отрицания права как духовной ценности. Современные нормотворческие технологии позволяют фабриковать множественные реальности, не прибегая к явной лжи. При этом они снабжены конституционными декларациями. Поэтому юридические симулякры «естественных прав человека», «эмансипации женщин и несовершеннолетних», «равенства и равноправия» и др. выглядят обоснованно. Такая симуляция не становится бытием (конституции подавляющего большинства стран мира не претворяются в практику). Юридический симулякр связан с возникновением чувственного переживания в результате опосредованного контакта с заместителем объекта правовой действительности. В результате субъект имеет дело не с действительностью, а с виртуальностью, которая на самом деле с действительностью ничего общего не имеет. Предлагаемые современной юриспруденцией нормы-«призраки» вытесняют реальность из практического опыта людей.

Законодательство в эпоху постмодерна принимает такой «гиперреалистический» характер, что существует самостоятельно по отношению к обществу как собрание симулякров-мифологем. А постмодернистское общество умеет обходиться без законодательства, предпочитая налаживать жизнь на корпоративных нормах. Гиперреальность в постмодернистском учении включает в себя разнообразные реальности, которые не обязаны соответствовать действительности. Изобретаемая юридизированная, но не правовая реальность оказывается симуляцией реальности, но более необходимой для архитекторов нового мирового порядка, чем сама реальность.

Игры постмодернистов с действительностью направлены на подмену обозначаемого обозначающим, реальности — знаком. В результате депутаты парламентов получили знаки народных представителей, избиратели — знаки прямых и равных выборов.

Процесс виртуализации права творит так называемую гиперреальность, одновременно заявляя о ее относительности. Согласно У. Эко, «гиперреальность — это мир абсолютной, идеальной подделки»48. Созданная виртуальная юриспруденция сама, будучи фантомом, порождает другие фантомы. Низменные страсти пытаются прикрыть высокими идеалами. В итоге формируется иллюзия правопорядка на фоне перекошенного правосознания современного человека.

Антиреализм постмодернистов проявляется и в их суждении о том, что для человеческого общества не существует изначальных нормативных правил по поводу того, что допустимо делать в конкретной ситуации, а что недопустимо. Постмодернисты отвергают явление права как эталона Любви, Добра и Красоты, имеющего регулятивную силу даже в отсутствие прямых законодательных предписаний. Люди эпохи постмодерна не желают связывать себя чем бы то ни было, они готовы изменяться и менять все окружающее. Индустрия моды и дизайна наряду с масс-медиа и современной политикой формируют соответствующее настроение в обществе. Жажда перемен как выражение чувства неудовлетворенности реальностью будет сопровождать общество до тех пор, пока в нем не будет духовной основы, состоящей из органического единства права, религиозной веры и нравственности.

Прорыв к иной реальности (выгодной архитекторам глобализации) возможен в разнообразных формах, например, шизофрении, психоделии, наркомании, алкоголизма, аномальных сексуальных проявлениях, но мир пока не созрел к переходу от невротического к шизофреническому типу культуры. Поэтому постмодернистская юриспруденция продолжает превращать мир в хаос, где очертания предметности расплываются, перестают соответствовать сущности. Размывается грань между нормальным и ненормальным, реальным и нереальным. Акцент на свободах человека обеспечивает выход за пределы стабильного упорядоченного традиционного общества. Но данный выход лишь подтверждает болезнь цивилизации, ее неадекватность замыслу Творца и природе человека. Человек в такой цивилизации испытывает дискомфортное состояние, подавленность, страх, но все глубже затягивается в вакханалию страстей, следуя общим правилам игры.

Таким образом, постмодернистская юриспруденция утверждает новые интерактивные стандарты правотворчества и правореализации и стремится создать принципиально новую юридическую среду (виртуальный мир). Играя со смыслами вечных правовых категорий, постмодернизм говорит о реальностях, тем самым отрицая реальность как таковую.

д) Фрагментарность. Чтобы постичь бытие права, утверждает Традиция, мы должны рассматривать его как целостность в единстве с нравственными и религиозными компонентами. Постмодернисты часто возражают против тотальности, единства, синтеза. Фрагментарность и фрагмент права — разные вещи. Если фрагмент — часть целого, то фрагментарность не может быть собрана в какое бы то ни было единство и существует в состоянии отношений без отношений. Постмодернизм стремится заменить целостность правовой действительности фрагментарностью.

Постмодернистский отказ от целого предполагает «освобождение частей» правовой системы и утверждение фрагментарной картины права. Вывод об иллюзорности целостности права — не более чем хорошо продуманный жест в манифестации тотального негативизма по отношению к праву. Глобалисты выстраивают свой мир глобальным, но не целостным. Проводятся повальные «децентрализации», «деидеологизации», «департизации», «дезориентации», но за всем этим скрывается построение унифицированного, тоталитарного режима, не признающего мораль как источник легитимности.

Единственным постмодернистским абсолютом является критическое сознание, которое стремится разложив все и вся на части, совершить деструкцию и с самим собой. Обслуживая проект мировой глобализации — тотальной унификации образа жизни, верований, мировоззрений и т.п., постмодернизм в то же самое время добивается фрагментации правовой и иной реальности. Однако это только кажущееся противоречие. Дело в том, что накануне установления мировой диктатуры требуется мировая неразбериха, нестабильность, хаос — это два диалектически связанных этапа одного и того же глобализационного проекта.

Посредством фрагментации из права удаляется духовная регулятивная основа, и в конечном счете единство правового регулирования. Посредством фрагментации правовой действительности постмодернисты де-факто осуществляют деконструкцию социума. В юридической методологии допущен опасный крен: анализом правовых проблем вытесняется синтез. Современная юриспруденция стала аналитической юриспруденцией. Благодаря этому осуществляется деконструкция правопорядка, а также миропорядка в целом. Форма российского права уже олицетворяет коллаж и нефункциональность из-за нагромождения плохо адаптируемых в отечественных условиях источников: нормативных договоров, судебных и административных прецедентов, региональных законодательных актов и т.д. Необозримая масса нормативно-правовых актов и иных форм права Российской Федерации растет в невиданных прежде масштабах. Восприятие общественных отношений как хаоса, управляемого необъяснимыми законами, требуется постмодернизму для деконструкции национальных правопорядков и обеспечения перехода мира к монополярной диктатуре.

Дух плюрализма и игры, присущий постмодернистской юриспруденции, провоцирует дальнейшую фрагментацию, дифференциацию и рассеивание форм права и субъектов правотворчества. С середины 1990-х гг. в России правоведы ломали головы над тем, на каком уровне иерархии форм права расположить нормативно-правовые договоры и постановления высших судебных инстанций. По мере накопления новых форм права возникла страшная догадка: единой и целостной иерархии форм права в России и большинстве других стран мира больше нет. В погоне за призраками либеральной демократии: децентрализацией, дифференциацией, плюрализацией управления современное общество разрушило необходимые и достаточные источники формирования права. Само право теперь включает в себя симбиоз многочисленных несогласуемых форм (международных и внутригосударственных нормативных договоров, законодательства и судебной практики, актов главы государства и правительства, ведомственных актов, актов местного самоуправления и локальных актов, правовых обычаев и разнородных правовых доктрин). Все ветви государственной власти активно занимаются нормотворчеством, причем каждой ветви нередко удается издавать акты по вопросам предмета закона. Наряду с государственным нормотворчеством осуществляется общественное, негосударственное. А зарубежные организации и государства принимают участие в формировании права России через международно-правовые документы, а также посредством консультантов и лоббистов в российских нормотворческих органах.

По мнению Ж. Дерриды, только многообразие сил, собирающихся в группы, разделяющихся и перегруппирующихся с образованием других комбинаций, является источником права49. Коль скоро в правотворчестве постмодернистами не предполагается общего духовного принципа, нет его и в процессе реализации права. Интерпретировать закон, по их мнению, значит договариваться о ценностях. Сторонам правового спора, например грабителю и потерпевшему, предлагается договориться о том, что есть зло и добро в их деле. Выходит, в праве нет ничего вечного, одни осколки и фрагменты. Постмодернизм не довольствуется разрушением всех духовных ценностей, а агрессивно стремится к их переоценке. На место хладнокровного законодательствующего разума эпохи модерна пришла свобода юридического интерпретативного мышления эпохи постмодерна. Эта замена не добавляет моральности правовому регулированию, потому что в обоих вариантах нравственность не востребована. На переднем плане — тотальный конформизм, юридический эклектизм, фетишизация идей «естественного права» и другие симптомы потребительского общества.

«Не ложны ли все истолкования мира?», — восклицал Ф. Ницше, закончивший свою жизнь в психиатрической лечебнице. Сомнение в истинности всех интерпретаций права преследует вполне определенную цель — создать противоречие между жизнью и моралью, между правом и законом, между ценностью и бытием. Выход из искусственно ими же созданного лабиринта повседневных псевдоценностей и неполноты бытия постмодернисты видят в обретении свободы через переоценку ценностей, и прежде всего понятий счастья, ответственности и любви к ближнему. Обретя иное, нежели подчиненное нравственности правосознание, субъект якобы «освобождается», в нем побеждает наслаждение как символ свободы и борьбы. Действительность же оказывается куда менее радужной. Быть свободным, игнорируя заботы окружающих и замыкаясь на свои удовольствия, человеку не дано. Чем более субъект стремится к наслаждениям и независимости, тем более он несвободен по отношению ко все возрастающим чувствам и желаниям. Культ чувственности делает человека рабом собственных страстей, от которых нелегко избавиться. Считающий себя независимым журналист, имеющий нетрадиционную сексуальную ориентацию, во избежание огласки оной опубликует любой заказной материал. Судья, чья независимость продекларирована законом, лишь мнит себя независимым, если будучи склонным к мздоимству, за взятку готов обслуживать любые прихоти. Следователь, ставящий интересы карьеры выше нравственных принципов, может забыть о своей процессуальной самостоятельности. Криминалитет использует сотрудников административных и правоохранительных органов, зная их индивидуальные страсти и пороки — на этом выстраивается система коррумпирования и шантажа. Стремление к безграничной свободе предполагает тягу человека к большим и незаконным доходам и аморальным развлечениям. Таков закон духовной жизни, который невозможно отменить юридическими нормами.

Приветствуя безграничную конкуренцию интерпретаций права, постмодернисты создают сумятицу и чересполосицу в правовом регулировании, которыми пользуются недобросовестные лица. Ж. Деррида вторил идее Ф. Ницше о свободной интерпретации, не обремененной размышлениями о нравственных и правовых абсолютах. Прикрываясь коммуникативно-аксиологической риторикой, постмодернисты обеспечивают эрозию духовно-нравственных постулатов. В итоге предметом толкования права становятся не принципы права, не духовные ценности и даже не воля законодателя, а высказывания расщепленного субъекта. Расщепленность последнего обусловливается противоречивостью сознательно-бессознательных мотиваций, которые, в свою очередь, являются следствием противоречивости между остатками совести и идейными установками современного человека.

Деконструкция есть способ и метод прочтения юридического текста, в основе которого лежит интерпретация права, не являющаяся ни окончательной, ни безошибочной. Интерпретацию права привязывают к юридическому тексту (к букве закона) и при этом добиваются независимости интерпретации от самого текста. В конечном итоге за такой интерпретацией права скрываются идеологические установки теневых структур.

Нормотворцы и интерпретаторы юридических актов отдают предпочтение текстовой открытости взамен единства правовой формы и безличному коммуникативному анализу в противовес единству концепции. К числу особенностей постмодернистского правосознания можно отнести тенденцию к смешению юридических концептов и форм, к переплетению и слиянию сегментов разных видов правовых семей. Очевидна связь постмодернизма с языческой культурой.

Наложение сетки смыслов на и без того далекие от права современные юридические тексты приводит к рассмотрению права как «поля» свободной игры мнений. Демонтаж духовно-нравственного смысла права оказывает разрушительное влияние на все правовое регулирование. Ликвидация смыслосодержательных ценностей «развязывает руки» силам, стремящимся перейти к мировому господству через искусственное вызывание хаоса. Деконструкция постмодернизма не случайно избрала своими объектами право и ментальные структуры власти (государство, церковь, университеты, школы), формирующие общественное сознание и моделирующие поведение людей. В наше время уничтожаются традиционные институты, удерживающие и охраняющие Божественные основы порядка. После решения этой задачи силы деструкции смогут навязать миру «новый мировой порядок», в котором все духовно-нравственные постулаты будут заменены противоположностями. В частности, право уже утратило изначальный, сокровенный смысл критерия Любви (Истины), Добра и Красоты и понимается в качестве безразличного к религиозно-нравственным принципам нормативного регулятора внешнего поведения людей.

В такой трактовке право представляется в качестве собрания фрагментов, из которого интерпретаторы могут по своему желанию извлекать те или иные части, изменять их смысл и цитировать их в отрыве от контекста ради нужного эффекта. Не случайно в русле глобализации осуществляется проект религиозного экуменизма — симбиоза выгодных элементов различных религий и верований. Произвольное смешение фрагментов в сфере религии и права приводит к синкретизму норм, который был свойственен первобытной эпохе. После многовековой эволюции социальных регуляторов человечество обращают в неоязычество, заменяя развитое нравственное чувство справедливости первобытными инстинктами.

«Нет пределов интерпретации юридических норм, — утверждал другой представитель постмодерна Р. Рорти, — поскольку различие между действительным значением чего-либо и тем, что я могу с этим сделать, превратилось в чисто академический вопрос. Вместо того, чтобы продолжать дискутировать в юрисдикционном процессе по поводу истинных значений, лучше просто сменить тему. Интересна не истинность интерпретации, а то, работает ли она полезным для цивилизации образом (делает ли людей счастливыми)»50. При таком ультра-прагматическом уклоне истина отбрасывается ради удовольствия. Ведь быть счастливым в условиях, когда Истина попрана, человек не способен.

Рекомендации Р. Рорти последовательно реализуются в современном обществе: каждому предоставлена возможность свободной деградации при помощи разветвленной индустрии удовольствий. Молодежные ночные клубы являются скрытыми притонами с торговлей наркотических средств и оказанием секс-услуг. Масс-медиа всей своей мощью рекламирует дегенеративный образ жизни для лиц среднего пола (уни-секс). Бизнес-компании заинтересованы в формировании типа потребителей со скудными духовными запросами и страстной жаждой материальных приобретений. Одурманенные разного рода PR-технологиями и настоящими наркотиками потребленцы как атомы двигаются на рынке товаров и услуг, удовлетворяя все возрастающие страсти, и в момент такого удовлетворения они счастливы. По словам Р. Рорти и его коллег, в этом и состоит цель цивилизованного права. Человек, опущенный до положения животного, — идеал современной цивилизации. Это преступление перед человечеством, совершаемое глобалистами всех мастей (включая постмодернистов). Истина препятствует осуществлению названного преступления, поэтому глобалисты так нигилистически по отношению к истине настроены. До тех пор, пока мать остается человеком, она не бросит своего ребенка в обмен на какие-либо удовольствия. Это следование Истине. Но как только женщина отвергнет свое человеческое, материнское призвание, предначертанное Богом, она отдает новорожденного в детский дом или просто оставляет где придется. Жить по критериям Истины и по мотивам земного счастья-удовольствия — разные вещи. У каждого человека в жизни возникает повод убедиться в том, что обрести счастье, греша против Истины, невозможно. В этом смысле постмодернизм навязывает обман, подменяющий смысл человеческой жизни. Искусство, политика, право используются для обслуживания этого колоссального обмана. Должны существовать пределы интерпретации, иначе любой убийца получит возможность оправдать свои действия ссылками на «естественное право». Необходимы твердые основы для оспаривания разного рода интерпретаций права и закона, иначе не будет критериев для противостояния силам деструкции.

Желание производить смыслы права, обладающие самоценностью, наблюдается в перепроизводстве типов правопонимания. Редкий исследователь права воздерживается от попытки предложить юридическому сообществу новый подход к пониманию права. Право не может соответствовать всему необозримому количеству определений этого понятия. Право может соответствовать только одному определению.

В процессе современной интерпретации права выводы о чьей-либо правомерности делаются в результате апелляции к знакам без учета объективных условий, обозначаемых этими знаками. Так, знаки типа «правовое государство» и «разделение властей» действуют на современного правоприменителя настолько завораживающе, что не возникает потребности задуматься, какая реальность скрывается за ними.

Современный юридический текст оказывается воплощением принципа гетерогенности, равнозакония, отсутствия единого направляющего принципа; его смысл невозможно свести к какому-либо синтезу. Это открывает простор для интерпретаций; в игре длительного диалога и множественных значений ткется смысл толкуемых норм.

«Переописание» значения права осуществляется постмодернистами за счет отрицания смыслового центра, за счет признания случайности истины, которая уже не означает получение объективной картины мира, а является скорее предметом коммуникативной договоренности, соглашения, солидарности. Метафизическое истолкование права заменяется концепцией солидарности на основе «ненасильственного соглашения», с помощью которого стороны подменяют Истину компромиссом собственных волеизъявлений.

Не только право подвергается уничтожению, но и закон. Закон, подвергаемый постмодернистской интерпретации, прекращает свое существование, поскольку приобретает характер открытого текста, свободно интерпретируемого по собственному усмотрению применителя.

Деконструкция рассыпает юридический текст, лишает его духовно-нравственного центра, в результате чего он приобретает дискретно-разорванный характер. Мозаика смысловых галлюцинаций — вот что представляет собой плюральность постмодернистской юриспруденции. Постмодернистская интерпретация права вкладывает смысл в юридический текст, который сам по себе смысла не имеет. Путем деконструкции субъектам права навязывается установка на диалогичность, двойственность и внутреннюю противоречивость правовых установлений. Данный метод, взятый на вооружение структурами юридического образования, призван осуществить следующие задачи: обоснование интерпретационного, вариативно-множественного характера любых юридических текстов; демонстрация значимости внесистемных и внеструктурных элементов права, не соответствующих традиции; воспитание поколений юристов с безразличным отношением к религиозно-нравственным основаниям права.

Поиск смысла права, предпринимаемый постмодернистской юриспруденцией, сводится к бесконечной интерпретации многообразных смыслов в либидозном, шизоидном ключе, исходя из принципа удовольствия. В Библии сказано: «Вначале было Слово» (Иоанн 1,1). Постмодернизм выступает именно против Слова (Логоса), уничтожая сокровенные смыслы, лишая их логоцентричности, генерируя новые смыслы. В правосознании субъектов права накапливается банк данных безграничных смысловых значений, в котором все явления и точки зрения равноправны, духовные идеалы равнобезразличны, и все — равнослучайно.

Постмодернистская интерпретация права пересматривает нормы и ценности, акцентируя внимания на самом процессе, а не идеалах права и справедливых результатах. Современные ученые-юристы готовы жертвовать правовой защитой людей во имя демократичности диалога. В процессе правотворчества более заботятся об утилитарных интересах пользователей из числа сильных мира сего, а не о нравственности закладываемых в юридические тексты идей.

Поскольку внешний мир становится все алогичнее, свободная интерпретация права, лишенная твердых духовно-нравственных ограничений, позволяет приспособить правосознание общества под искаженную реальность. Это приспособление, в частности, обеспечивается через ассоциативность и утилитарность толкования права. Деформации правосознания, известные современным исследователям, обусловлены не правовым нигилизмом народов, не генетически запрограммированной низкой правовой культурой какой-либо нации. Это результат адаптации людей к патологии общественных отношений.

Таким образом, фрагментарность современного права предполагает множественность форм права и субъектов правотворчества и официального толкования права, отсутствие связей между фрагментами правовой системы, фрагментарное правосознание общества. Посредством фрагментации деконструкция современного права достигла определенного внутреннего предела, за которым наступает гибель права как регулятора общественной жизни и духовной величины.

е) Дифференциация. Ж. Деррида предложил термин «Differаnce», отражающий бесконечный процесс дифференциации всего и вся. Он обозначает как условие существования современной юриспруденции, так и условие невозможности для любой юриспруденции быть идентичной самой себе. «Differаnce» не является твердой основой правопорядка и не способствует упорядочению общественной жизни.

Использование метода «Differаnce» привело к тому, что знак «право» и обозначаемое им явление оказались разделенными смысловым, временным и пространственным интервалами. Знак «право» превратился в зыбкий след этого величайшего духовного явления. Слово «право» утратило связь с обозначаемым явлением права, поэтому знак оказался отличным от самого себя. На сегодняшний день под правом понимают законническую юриспруденцию. К счастью, помимо нашего желания многие слова, к числу которых относится слово «право», хранят память об изначальном Божественном значении. Простое соотнесение слов «Право», «Правда» и «Православие» в русском языке свидетельствует о глубинном родстве правовых, нравственных и религиозных начал.

А постмодернизм, будучи преемником предшествующих деструктивных учений, неуклонно отделяет и разделяет знак и обозначаемое явление. Слово «право» теряет непосредственную связь с источником происхождения и сокровенным своим смыслом.

В ходе дифференциации права создаются искусственные отрасли права (предпринимательское право, хозяйственное право, акционерное право, договорное право, воздушное право, водное право, лесное право, право особо охраняемых территорий и т.п.). Дифференциацией права достигается откладывание, отклонение, отсрочка выводов в спорах о праве. Любой из предлагаемых плюралистами смыслов они не могут объявить окончательным, смысл как бы колеблется в пространстве между противоположными юридическими позициями.

Дифференциация права находит воплощение в калейдоскопичности, мозаичности и лоскутности юридической доктрины и юридических текстов, представленных в формах коллажа и поппури. Дифференциация права осуществляется все с той же целью — преодоления метафизики и ее традиционных оснований в правовой сфере — нравственных принципов, иерархии, понятий истины, логоса и тождества. «Дифферанс» оказывается юридизированной игрой по выхолащиванию смысла права и демонтажа его структуры. «Дифферанс» открывает возможность для чрезвычайно широкого толкования права, обеспечивает игру смыслов и бесконечное движение по судебным и внесудебным инстанциям.

ж) Элитарность. Несмотря на продекларированные усилия стереть грань между элитарностью и китчем в правотворчестве, образцы постмодернистского законодательства в целом ориентированы на знающую аудиторию. Элитарная подоплека современной юриспруденции состоит в том, что не каждому дано прочесть шифровку нормотворчества и доктринальной мозаики постмодернизма.

Идеологи постмодернизма понимают опасность тотального обвала нравственности в обществе, поэтому оговариваются о том, что элита общества должна сохранять свой нравственный облик51. Цинизм данной рекомендации постмодернистов становится тем определеннее, чем глубже так называемая элита современного социума опускает уровень нравственного развития народа. Очевидно, что постмодернизм выражает интересы элитарной субкультуры потенциальных хозяев нового мирового порядка. Оправданность любой теории, утверждается в наши дни, обусловлена соответствием потребностям человека (при этом имеются в виду исключительно потребности элит и той части остального общества, низменные потребности которых весьма выгодны господствующим группировкам). Полезность, а не высшая истина — вот основной критерий, которым руководствуется нынешняя «элита» в юридической регламентации общественной жизни.

Законодательство рассматривается в качестве инструмента проведения в жизнь элитарной идеологии. Закон в современном мире — это программа, которая ставит народы перед лицом требований оторвавшихся от них господ. Подлинное право, основанное на религиозно-нравственных началах, спрограммировать невозможно: каждый отдельный казус необходимо рассматривать индивидуально, переживая всякий раз глубокий совестный акт. Закон позиционируется элитой как обещание, но оборачивается обманом в отношении больших масс народа. Право же всегда реально, поскольку вечны и непреходящи образующие его основу духовно-нравственные постулаты. Закон может использоваться псевдоэлитами в узкокорыстных интересах против правомерных интересов большинства общества. Право в собственном смысле слова не может употребляться во зло, потому что право — это воплощенное добро. Закон спускается элитами сверху как команда или приказ. Право же способно возникать на самом локальном уровне, например, когда субъект берет на себя бремя позитивной ответственности. Круг лиц, причастных к формированию законодательства всегда ограничен элитой, а право является общенародным достоянием. Посредством закона элита нередко пытается отгородиться от народа и обезопасить себя от праведного народного недовольства. А право рассчитано на защиту, главным образом, самых простых и социально незащищенных людей.

Элитарность постмодернистской юриспруденции выражается и в том, что обладая системой мультикодирования, она прячет свои подлинные тексты и смыслы так, что обнаружить их и истолковать способна только искушенная публика. Массовая же аудитория предпочитает то, что лежит на поверхности действующих нормативно-правовых актов. Постмодернистская установка на восприятие «поверхностного» слоя права эффективно работает в последние десятилетия — люди не видят глубинной основы права в виде религиозных и нравственных начал.

Постмодернизм декларирует равноценность любого правосознания, как обыденного, так и профессионального. Это разрушительно влияет на право. А в практике современных обществ обеспечивает господство правового нигилизма беспочвенной псевдоэлиты.

На самом деле элитарность юридического постмодерна столь же условна, сколь условна «элита» современного общества, состоящая из временщиков и дегенератов. Таким образом, одной из доминант постмодернизма является смешение низкого и высокого, массового и элитарного.

з) Субъективизм. Постмодернизм сделал выбор между субъективным видением, сознанием субъекта права самого по себе и Божественным промыслом в пользу субъективизма.

Постмодернистов более всего занимает человеческое «Я», отчего вся их теория является теорией субъективизма. В этом смысле они следуют рассуждениям протагорейцев о человеке как мере всех вещей и философии Декарта, но «Я-центризм» постмодернизмом доводится до законченного «Эго-центризма». Человеку объявляют, что он, его права и свободы являются высшей ценностью, и может показаться, что речь ведется о поклонении перед человеческой личностью. На самом деле, воспитывая миллионы эгоцентриков, постмодернизм поклоняется человеческим страстям. В этой неоязыческой форме идолопоклонства человек растворяется как личность, остаются востребованными только его пороки. Эксплуатируя пороки человека, субъекты манипулирования закабаляют человеческое общество куда значительнее, чем во все предшествующие эпохи.

Постмодернизм в силу глубокой своей преемственности с модернизмом не признает объективной реальности в лице Бога, природы и истории, зато замыкает человека в области его субъективных переживаний, связанных, главным образом, с самолюбием и тщеславием. Создание условий для господства субъективизма позволяет не замечать объективных законов развития общества. В этой обстановке законодательство рассматривается людьми в качестве панацеи от всех социальных бед, динамика нормотворчества возрастает. Но количество нормативно-правовых актов не снимает остроту объективных проблем современного общества. Так, если для представителей высшей государственной власти сформирована система незаконного обогащения (коррупции), то борьба со взяточничеством отдельных чиновников в таких условиях бесперспективна — нужно менять саму систему. А сегодня наряду с действующим Уголовным кодексом Российской Федерации предлагается принять дополнительно обширный пакет законов о борьбе с коррупцией, как-будто коррупционеры устрашаться одного только количества запретов на получение взяток.

Общественному сознанию навязывается идея о том, что человек стал тем сущим, на котором все сущее основывает свое собственное бытие и истину. Другими словами, человеческую личность помещают на место, которое ранее в умах людей занимал Господь Бог. Какие практические последствия это влечет? Новым хозяевам мира необходимо было вытеснить образ Бога из сознания людей, потому что в отношениях с Богом «Я» исчезает. Верующий человек посредством труда по духовному совершенствованию стремится стать единым целым с Богом и в этом случае забывает о своем «Эго», о своих эгоистических наклонностях. Точно также забывает о своем «Эго» любящий человек, сливающийся с любимым человеком в совершенном союзе любви. Вместо такой духовной чистоты человеческих отношений постмодернист М. Бланшо52 предложил своим многочисленным сторонникам иной путь — нейтральные, абсолютно атеистические отношения без отношений. Каждый сам за себя. Окружающие — средства для удовлетворения желаний. Общение сводится к конкуренции и извлечению удовольствий. Однако никто из говорящих «Я» не является законченным целым: все мы незавершенны. В семейном союзе человек способен восполнить недостаток своей цельности, иначе в одиночестве он со временем становится угрозой для общества, но полную свою завершенность человек обретает в единстве с Богом. В этом случае все чувства и мысли человека не работают против него самого.

«Отношения без отношений» означают, что другой человек находится вне меня, а я нахожусь вне его и нет возможности измерить дистанцию между нами. Нет высшего образа, к которому мы могли бы апеллировать для оценки нашей ответственности. Государственный и третейский суды кроме буквы закона тоже не имеют сейчас этого высшего образа справедливости и поставлены в рамки принципа беспристрастности, который граничит с бессовестностью и глухотой к чужому страданию.

Нейтральность человеческих отношений в понимании Л. Левинаса53 — это отсутствие всякой связи с религией, а, следовательно, с духовностью и нравственностью. На наших глазах из правовой сферы, в которой всегда пребывали чувства совести и справедливости, изгоняются элементарные моральные требования. Абсолютная децентрализация человеческого «Я», культивируемая ныне в рамках новой области юриспруденции «антропологии права», разрушительно влияет на правовую систему общества. Человеческие желания высвобождаются практически полностью и человек из субъекта права превращается в субъекта произвола и беспредела.

Конструкторы нового общества не против того, чтобы от существования в виде «Я-центризма» современники переходили к состоянию «некто». Можно наблюдать, как настойчиво ведется историческая мутация вплоть до размывания человеческого субъекта. Продукт молодежной контр-культуры сегодня — это бесполое существо среднего рода, что очевидно не только по внешнему виду, но и по внутреннему содержанию. Эмансипированные юные женщины, одетые в мужскую одежду, отдают предпочтение мужским занятиям и воспринимают материнство в здоровой семье как что-то архаичное, а слово «беременность» все чаще употребляют с приставкой «нежелательная». Юноши утрачивают признаки своего пола и способность принимать ответственные решения. На этом фоне нивелируется институт семьи и обостряется демографическая проблема в стране.

Из состояния «некто» человека далее направляют в положение «ничто». Создавая поколения нигилистов, эпоха постмодерна воспитывает армию преступников, для которых возможность преступить предел права и не-права не является проблемой нравственного выбора. Сам термин «нигилизм» образован от латинского слова nihil (ничто). Известно, например, что особенно нетерпеливые проводники глобализации высказываются за поголовное микрочипирование населения земли под предлогом борьбы с международным терроризмом. После вживления под кожу человека электронного чипа перед миром предстанет человеческое существо (киборг), которое окажется полностью зависимым от устройства неорганической природы.

Вместо обживания и оживотворения пространства своего творчества человек заполняет его технически бездушными и безразличными предметами, постепенно становясь частью безличного пространства. Сущее, таким образом, искажается, поскольку сводится к человечеству, погрязшему в страшных грехах и отчужденному от элементарных нравственных требований. Изначальная целостность человека разрушается отчуждением человека от природы, результатов собственной деятельности, своей сущности, морали, права и Бога. Поэтому человек в эпоху постмодерна живет не в объективном, а в иллюзорном мире псевдоценностей, антиправил и юридической патологии. Согласно выводам А. А. Зиновьева, «многовековой процесс западной цивилизации породил в конце концов физически могучего и интеллектуально примитивного мирового насильника»54.

В методологии постмодернизма, перенесенной ныне в юридические исследования, можно заметить особое внимание к поверхностному, а не глубинному, к повседневному, а не вечному, к отрывочности, а не связности, а также неприкрытую и полную субъективность. Апокалиптическое заигрывание с самыми порочными страстями человека формирует почву для возрождения готики, гностицизма и язычества. Бизнес-структуры, масс-медиа, индустрия моды и пр. эксплуатируют азарт, жадность и сексуальность человека. Одухотворенный порядок, здравый смысл, нравственное совершенство перестают быть общими для всех высшими ценностями. Неоязычество заменяет высший план человека его падшей природой. Объективные законы развития общества замещаются субъективным произволом революционеров и радикальных реформаторов. При этом своим субъективизмом постмодернисты уничтожают субъекта. Мало кто знает сегодня, что употребляемое юриспруденцией понятие «субъект» происходит от латинского слова «subiectum», что значит «низлежащее». За фасадом человекоцентризма постмодернистская юриспруденция низводит человека до положения низлежащей вещи, которой не труднее манипулировать, чем любой другой.

Субъект права, уверенный в своем «Эго» до мазохистского нарциссизма, любуется мозаикой из осколков тотального распада, осуществляемого через отрицание духовной ценности права. Это приводит к утверждению разума, как и во времена модерна, но в новых границах разума, в границах непрерывной интерпретации права и диалога в праве.

и) Антигуманность. Поскольку постмодернизм не признает у человека прочной основы, постольку человека рассматривают как производное от системы массового манипулирования. «Глобализация, — пишет А. Ашкеров, — предполагает установление некой связи между людьми, причем связи универсальной, всеобъемлющей… Она выражается в повсеместной индифферентности, безразличии, понятом в двояком смысле: как равнодушие, замкнутость и вежливая холодность, и в то же время как стертость, выхолащенность, исчерпанность различий, подвергшихся деконструктивистской миниатюризации»55.

«Рыночная личность», воспитанная на восхищении от абсолютной свободы, бежит от свободы и жаждет подавления себя и других. Современный человек при всей своей устремленности к свободе не принадлежит себе, потому что принадлежит миру вещей и чувственных удовольствий. Все международно-правовые и внутригосударственные акты, закрепляющие «права первого поколения» обесцениваются на практике. Их реализуемость ставится под условие платежеспособности субъектов права. В отсутствие достаточных средств свобода передвижения и даже право на жизнь превращаются в фикцию. Достоинство человека стремительно убывает в его собственных глазах. Каталог социальных прав в странах с либеральной рыночной экономикой, как правило, незначителен: из него исключаются право на жилище, право на образование, право на труд, право на обеспечение по старости. Любую государственную поддержку социально незащищенных категорий населения постмодернисты объявляют бесполезным и экономически бесперспективным занятием. Социальные программы сворачиваются, социальная функция государства сужается до полной иллюзии.

Со времен Ренессанса понятие гуманизма понимается искаженно: как исключительно рациональное существование человека. Гуманизм, по Ж.-П. Сартру, несовместим с существованием Бога, а в самом человеке отсутствует сущностная природа. Уподобив человека рационально действующему животному, «гуманисты» проигнорирова

...