Во времена давние, а может и ещё не в случившиеся времена. Тут как посмотреть. Но, если подумать, не важно, когда случилось это, или случится. Потому как, незачем голову таким забивать.
В огромном лесу, где каждое деревце, каждая травинка чернее самого чёрного угля. В лесу, где на тропинке узкой так запросто можно мертвяка бродячего встретить, что людей живых жрёт. Или кику болотную, что с людей живьём шкуру снять может одним ударом когтей своих. Или птицу, что крипом зовётся и одной лапой человека прибить может. Или… Да что ж это я. Всё страшилки какие-то рассказываю.
Встретить и что-то хорошее, конечно же, можно. Вот, коль подумать, слобень. Зверь огромный, добрый, полезный. Косматый и рогатый. И телегу тащить может, и молоко давать, и шерсть, и мясо. Да и в еде слобень неприхотлив. Траву ест, шишки, мясо и кашу, грибы и хвою. Падалью не брезгует. Может и человека запросто сжевать…. Ну, то такое.
Огромная сосна в том лесу росла, что по малолетству ещё старый мир повидать успела, да небо высокое и голубое. Что ночи звёздные помнит и луну, не огромную, будто шар каменный, а бледную, вроде светлячка вдали. Что знала те времена, когда крипов в лесу не летало, когда киморов не водилось, когда киками болота не были переполнены.
Вот под этой старой сосной, хвоя которой чернее угольной пыли была, и нашли себе приют путники. По наивности, а может по глупости, а то и вовсе, из-за беды какой, в Чёрный лес забрели, в самую глушь. Где-то у границ самого Захолустья счастья искать надумали, что само по себе уже глупость большая.
Десяток мужиков, три бабы, да пяток детей. Вот и вся компания путешественников, охотников за счастьем. Только вот, где искать то счастье, и не знает никто. Бандитов на пути не встретили, с силой гнилой не столкнулись, от голода и хвори в дороге не померли. Вот уже и счастье, коль подумать.
Разбили лагерь под сосной, о которой ранее сказал я. Меж корней огромных и трапезную соорудили и ночлежную. И, как-то за заботами и не приметили старика чужого. Будто из-под земли старый появился.
Ясное дело, сперва мужики насторожились. Да присмотревшись, вроде и успокоились. Немощный старик, безобидный. Сказал, что к дому пробирается, да ночь застигла. Попросился у костра погреться и не более. В благодарность пообещал поутру дорогу указать, к местам спокойным.
Сидит старик тихонько у костра, извар хмельной мелкими глотками смакует, о чём-то своём размышляет и никому не мешает. Только вот за детишками наблюдает. То посмеивается над их шалостями, а то хмурится.
— Эй, Прошка, — закричал один из мальчишек, другого окликнув. — А не струсишь вон та ту ветку взобраться и, схватившись за край, повиснуть на ней, да склонить до земли?
— Кто? Я? Да чтоб струсил? Я ничего не боюсь, — закричал курносый пострел в рваной грязной рубахе и, кинувшись к сосне, добавил. — Я ж не баба, чтоб чего-то бояться.
Прошка был готов вскарабкаться на сосну, но сухие пальцы старика впились ему в ногу, заставив остановиться. Мальчишка замер и взглянув на деда, обомлел. Его взгляд был суров и холоден.
— Послышалось мне, что не боишься ты ничего, — тихо прохрипел старик.
— Не боюсь. Я же не баба, — повторил мальчишка.
— Ну, значит, ты или врёшь, или дурак, — усмехнулся старик. — Все чего-то боятся. И страх в жизни также важен, как радость, грусть, жажда. В меру, конечно, он должен быть, к месту, ко времени. Даже те, кому уже терять нечего, потому как мертвы, и то боятся.
— Как это? Как мертвяки бояться могут? Они ж безмозглые и гнилые, — удивился мальчишка.
— Ну, это ты зря. Такими словами ты поосторожнее, а то владычица мёртвых услышит, по головке не погладит, — засмеялся старик и разжал сухие пальцы. — Мертвяки разными бывают, и боятся они не меньше живых. Садись, историю расскажу. И друзей своих глупых кликай.
Где-то высоко в ветвях сонно каркнул лесной ворон. Лес вздохнул протяжным шипением, окатив людей своим тёплым дыханием, едва не затушив костёр. Мальцы собрались подле старика в ожидании услышать что-то интересное, позабыв про шалость. Тот, сделав глоток и с наслаждением облизав потрескавшиеся губы, начал.
