Оглавление

Пролог

Я остервенело рвала на себя металлическую ручку, но тяжёлая дверь никак не желала поддаваться. В висках перестуком вагонных колёс стучало: «Успокойся, успокойся, успокойся…» Сцепив зубы, чтобы не заорать от безысходности и злости на себя, я шумно выдохнула. Так… Спокойно. Ты совсем недавно открывала эту чёртову дверь, значит, она не заперта. Просто ручку нужно повернуть до самого конца, пока не раздастся тихое щелканье, а затем с силой, но осторожно потянуть. У тебя всё получится…

Ещё раз сделав вдох-выдох, я нажала на ручку и потянула изо всей силы дверь на себя. Тяжёлая створка поддалась с трудом, словно с той стороны её кто-то держал. Струя упругого холодного воздуха чуть не сбила меня с ног, впечатав в стену прокуренного тамбура. С трудом удержавшись на ногах, я, вцепившись в поручни, выглянула наружу. Волосы заплескались на ветру, словно разодранное знамя побеждённого войска.

В молочном тумане мелькали, проносясь мимо, заросли кустарников и небольших берёзовых рощиц. Даже накатывающая волнами паника не мешала мне понять, что прыгать сейчас было бы равносильно смерти. Не то чтобы я уж совсем так боялась умереть. Но уж совершенно точно не планировала свою кончину вот так — под откосом железнодорожного полотна.

Деловито откинула небольшую платформу, перекрывающую лестницу, и, крепко держась за поручни, спустилась на последнюю ступеньку. Впереди темнел подъём, после которого был затяжной спуск. Я это точно знала, так как несколько раз уже ездила этим маршрутом. На подъёме поезд замедлит ход — и вот тогда…

Лязгающий звук открываемой позади меня двери в тамбур прозвучал почти, как похоронный звон колоколов. Мелькнула злая мысль — у меня нет этого чёртова «вот тогда». На мгновение время как будто остановилось, а потом вдруг, полетело с немыслимой скоростью, обдувая лицо холодом неизбежности и отдаваясь в висках тупой болью. С трудом отодрав скрюченные судорогой пальцы от поручней, не оглядываясь, я, собрав все свои силы, оттолкнулась от ступени — и полетела вниз. Туман нехотя раздвинулся, принимая меня в свои объятия.

Глава 1

Я лежала на кровати с раскрытой книгой в руке и пыталась читать. Нет, читать-то у меня получалось, только вот смысла прочитанного мозг никак не улавливал. Сессия сдана, начало каникул, друзья-товарищи все разъехались кто куда, общежитие почти опустело. Только я одна никак не могла решить, куда мне податься. Домой? А чего там делать? Мама уехала на всё лето на какую-то немыслимую супер-пупер не то стажировку, не то курсы. Друзей в посёлке не осталось. Да и после тех приключений, которые мне довелось пережить несколько лет назад, возвращаться в родные места совсем не тянуло. (Подробнее об этом читайте в первой книге «Тайна урочища Багыш-хана»).

Были у меня планы провести каникулы вместе со своими друзьями Татьяной и Юриком, которые учились в соседнем областном центре, но на моё письмо с предложением Танька в коротеньком письме сухо ответила, что у них другие планы — они едут в романтическое путешествие на Камчатку. У них с Юриком была любовь, и после того, как Татьяна окончит свой медицинский, они собирались пожениться. Юрик на высшее образование не замахивался, говоря, что он больше привык работать руками, чем головой. Но это он лукавил. Голова у Юрика была ого-го. Просто по жизни он был шалопаем, которому корпение над учебниками было как кость в горле. Поэтому он выбрал себе рабочую специальность и сейчас учился в техникуме, а по вечерам умудрялся работать ещё и на заводе, с философской мудростью заявляя, что мужчина — это добытчик. Танька от подобных высказываний млела, как студень на солнце. В общем, у них была, что называется, идиллия. И влезать в неё у меня не было никакого желания, памятуя, что третий в данной ситуации точно — лишний.

Институтские друзья меня наперебой звали к себе в гости, но я отвечала туманными фразами, дескать, у меня Планы. Именно так — планы с большой буквы. На самом деле мне хотелось побыть одной. Был, конечно, ещё вариант: отправиться куда-нибудь, скажем, на Волгу или ещё на какую другую реку — благо у нас в стране их видимо-невидимо. Поплавать, например, на кораблике, посмотреть на наши русские города. Чем, казалось бы, не план? Но на меня напала какая-то апатия. Не хотелось шевелиться. А ещё больше хотелось уехать куда-нибудь подальше в тайгу, где кроме медведей вообще никого не будет. Впрочем, и медведей-то я упомянула так, для красного словца. Объяснялось такое моё состояние души просто: после происшествия в урочище Багыш-хана во мне что-то изменилось. Точнее, изменилось всё. Словно мир перевернулся с ног на голову. Всё чаще ко мне по ночам приходили картины странного мира, который я однажды увидела, соприкоснувшись с другой действительностью. Длинными ночами мне снились долины под фиолетовым солнцем с колышущейся под слабым ветерком сиреневой травой. Где-то глубоко внутри сознания меня не покидала мысль, что именно там мой дом. Разумеется, я от этой мысли отбрыкивалась со всей возможной энергией. Но получалось плохо.

На Юрика и Татьяну то приключение (если то, что с нами тогда случилось, вообще можно было назвать подобным легкомысленным словом) тоже повлияло. Но то ли их тогда не так сильно «зацепило», то ли их вспыхнувшая любовь затмила перед ними весь остальной мир, но, в отличие от меня, они продолжали жить обычной жизнью без особых терзаний. Учась в медицинском, Татьяна мне попробовала с умным видом объяснить, что, мол, человеческая психика так устроена, что все «перегрузы» сознания она просто отключает, как лампочку. Впрочем, её объяснения меня нисколько не удовлетворили. Почему-то моя психика ничего не отключила. Наверное, моя «лампочка» не подчинялась общим законам психологии. Ну да ладно… Сейчас я не об этом.

Покопавшись поглубже в себе, я обнаружила ещё одно тревожащее меня обстоятельство. Который день подряд я стала замечать, что часто встречаю одного и того же типа. Куда ни пойду — везде натыкаюсь на его пристальный взгляд. Кажется, даже затылком уже его чувствовала. Чем-то необычным это назвать было, вроде бы, нельзя. Подумаешь, парню девчонка понравилась — вот он и ходит за ней по пятам. Но интуиция мне подсказывала, что это был не мой случай. Нет, не то чтобы я не могла приглянуться незнакомому юноше. Девушка я была привлекательная, и на Природу-Матушку жаловаться мне было грех, но тут дело было совсем не в моей девичьей красоте, и в этом я была твёрдо уверена.

В общем, всё вышеизложенное упорно меня толкало на вариант с тайгой и медведями. Не успела я как следует этот проект обдумать, как в дверь требовательно постучали. Отложив книгу в сторону, морщась, словно от зубной боли, и ворча себе под нос: «Кого там чёрт принёс…», я направилась к двери. Только я её открыла, как на меня обрушился ураган, торнадо, тайфун в виде визжащей от избытка восторга Таньки, которая тут же повисла у меня на шее, вопя во всё горло:

— Сюрприз!!!

За ней маячила круглая, с торчащими ушами голова Юрика. Он радостно лыбился, держа в обеих руках пару увесистых рюкзаков. Освободившись от жарких объятий подруги, я отступила внутрь комнаты, давая возможность Юрику пройти внутрь и бросить свою ношу на пол. Мы крепко с ним обнялись, впрочем, без особых излишеств в виде визга и писка.

Усадив друзей на диван, я, не скрывая радости, спросила:

— Каким ветром?! Вы же, вроде, на Камчатку собрались, романтическое путешествие или что-то типа того…

Танька, не в силах усидеть на месте от распирающих её эмоций, принялась бегать по маленькой комнате. Её отросшие светло-русые волосы, собранные в хвост на затылке, метались как у степной кобылицы, несущейся по полю. На мой вопрос она небрежно махнула рукой:

— А… Дымовая завеса… Хотели тебе сюрприз устроить. — Она, наконец, притормозила и, с горящими азартным огнём очами, выпалила: — Мы едем в Кандалакшу!!! Юрик всё устроил! — И она ласкающим взглядом посмотрела на любимого.

А я про себя хмыкнула. Осторожнее нужно быть с желаниями, милочка. Хотелось тебе к медведям — вот тебе и «к медведям». Да уж… В следующий раз нужно загадать что-нибудь попроще. Юрик с довольной улыбкой наблюдал за Татьяной и был в этот момент похож на большого ленивого кота, который смотрит на миску со сметаной, мурча себе под нос: «Ты — моя…». Я было открыла рот, чтобы спросить, почему именно Кандалакша, а не, скажем, Земля Франца-Иосифа, как подруга, угадав моё намерение, сурово проговорила:

— Все вопросы — потом! У нас поезд через два часа. Давай, помогу тебе собраться…

Тут подал голос Юрик. С намёком на возмущение он протянул:

— Девчонки, а пожрать?? Я голодный… У меня с утра маковой росинки во рту не было…

Та Танька из моего далёкого детства немедленно бы поставила наглеца на место, сказав что-нибудь эдакое, едко-ехидное, а эта новая Танька, ласково улыбнувшись, пропела:

— Возьми там пирожки… Сверху в моём рюкзаке, — и закончила почти мечтательно: — …твои любимые…

Юрик с облегчением выдохнул и полез в Танькин рюкзак. А я, вовремя напомнив себе о долге хозяйки, встречающей гостей, добавила:

— Чайник за шторкой…

Ну в самом-то деле, не давиться же любимому другу пирожками всухомятку!

Собралась я быстро. Честно говоря, если бы не «помощь» подруги, то у меня бы вышло ещё быстрее. Её бьющий во все стороны энтузиазм моментально заполнил собой комнату, грозя взорваться в любой момент, как воздушный шарик, в который накачали слишком много воздуха. Она металась от шкафа к моему рюкзаку, вытаскивая вещи, и оценивающим взглядом окидывала сначала меня, потом вытащенную шмотку, при этом произнося одну и ту же реплику:

— Это не пригодится…

В общем, через полчаса я уже сдала ключ от комнаты на вахте, и мы направились к автобусной остановке. Народу в подошедшем автобусе было на удивление много. Не то чтобы как «селёдок в бочке», но достаточно для того, чтобы не разглядеть в толпе конкретного человека. Ехать нам было до конечной, поэтому я надеялась, что сумею получить от друзей некоторые подробности нашего предстоящего путешествия. И подруга меня не разочаровала. Мы уселись на освободившиеся места, пристроив рюкзаки на полу, и Татьяна деловым шёпотом начала вещать:

— В общем, так… У Юрика какой-то его товарищ в Кандалакше имеет охотничий домик или не охотничий… В общем, какой-то домик. И вот он предложил нам там пожить месяц, заодно присмотреть за домушкой. Мужик-егерь, который за его добром там приглядывал, куда-то уехал — то ли в отпуск, то ли ещё куда. И, разумеется, мы сразу согласились! Только представь!!! Тишина, лес кругом, озёра там всякие, грибы, ягоды видимо-невидимо… — Она мечтательно закатила глаза, уже видя себя с корзиной посреди этого самого «видимо-невидимо», а рядом Юрика с убитым оленем за плечами, ну или с ещё какой мелкой дичью.

В общем-то, пока ничего меня в рассказе подруги не настораживало. Собственно, именно об этом я и мечтала, лёжа на кровати в общежитии. Мне даже уже начало казаться, что всё пройдёт просто замечательно. Но тут… Вот-вот… Это как обычно. Меня как будто кто в спину толкнул. Я резко обернулась, пытаясь понять, кто это так на меня «по-доброму» посмотрел, но в толпе, качающейся в такт движению автобуса, никого подозрительного углядеть не сумела. Татьяна же, заметив мой настороженный жест, обеспокоенно спросила:

— Нюська, ты чего?

Тут следовало бы пояснить, что, вообще-то, меня зовут Анна. А «Нюськой» меня кличут только мои самые близкие друзья. Я попробовала от подруги отмахнуться:

— Да так… Ничего. Показалось что-то… — И, решив переключить Таньку на прежние рельсы, изображая сильную заинтересованность, спросила: — А до этого домика мы как добираться будем?

Но не тут-то было! Татьяна, что твой клещ! Уж если во что вцепится… В общем, понятно. Прищурив свои серые глазищи, обрамлённые пышными чёрными ресницами, она подозрительно протянула:

— Да ладно… Кому хочешь заливай, только не мне! Знаю я этот настороженный взгляд. Колись, что опять не так? — И добавила восторженным шёпотом: — Ты чего, Нюська, вляпалась опять куда-то?

Я только тяжело вздохнула и проговорила несколько раздражённо (раздражалась я, в основном, на себя, что не смогла скрыть своего беспокойства):

— Никуда я не вляпалась! Просто показалось, что на меня кто-то пялится. Знаешь ли, неприятное чувство.

Танька побуравила меня ещё немного своим коронным «проницательным» взглядом и ответила с некоторой настороженностью:

— Ну… На такую красотку грех не пялиться… Здесь половина автобуса — мужики. Может, ты кому и приглянулась…

Но ни она, ни я в это «приглянулась» уже не верили. Что-то тревожно-необъяснимое будто повисло над нашими головами. Складывалось такое ощущение, что уже что-то и где-то произошло, но мы пока не знали где и что именно. И это раздражало меня до невозможности.

Татьяна, ещё несколько раз покрутив головой во все стороны, пытаясь увидеть того, кто мог на меня «пялиться», наконец успокоилась и продолжила вещать программу нашего передвижения: — В общем так… Сначала едем до Питера. Там можем задержаться на пару деньков. Кстати, где остановиться — есть. Там живёт моя двоюродная бабка со стороны отца. — На мой недоумённый взгляд она проговорила: — А что такого? Со старушкой я связалась уже и предупредила о нашем приезде. Она нам будет рада. Живёт совсем одна где-то на Петроградской. Скучно ей… А с нами…

Я невежливо перебила подругу: — Ну да… А с нами она точно не заскучает…

Танька толкнула меня в бок, хмыкнув: — Да ладно тебе… Мы вполне мирные и спокойные… — И тут же сдавленно прыснула, поняв, что сказала.

Я её поддержала, и мы принялись тихонько хихикать. Юрик, вспотевший и немного злой из-за давки, хмуро глянул на нас, но от комментариев удержался. А подруга принялась дальше делиться со мной информацией: — Я давно мечтала побывать в Ленинграде. А тут такая оказия! В общем, денька два мы там погуляем, а потом — на поезд до Зеленоборского. Есть такой городишко недалеко от Петрозаводска. А оттуда, на автобусе, до деревни… — Тут она замялась и, кинув взгляд на любимого, прочирикала:

— Юрик, как называется то место, куда мы едем?

Юрка, держась одной рукой за поручень, а другой смахивая пот со лба, пробурчал:

— Княжая губа…

Татьяна с жалостью глянула на друга. Понятное дело — сердце не камень. Нежно проворковала:

— Юрик, садись с нами, мы с Нюськой подвинемся… — И принялась елозить, сдвигая меня к окну.

Наш товарищ только отмахнулся:

— Ладно… Сидите уже… Скоро приедем, — вид при этом он имел довольный.

Думаю, его эмоции относились скорее к Танькиной заботе, чем к «скоро приедем». Послав любимому лучистый, полный обожания взгляд, она деловым тоном продолжила: — Короче… Высаживаемся в этой Княжей губе, а уже оттуда — ещё пешочком километров десять, и мы на месте! Как тебе план?

Я со всем возможным энтузиазмом кивнула:

— Чудесный план!

Воодушевившись от моего одобрения, подруга заговорила восторженно:

— И ты представляешь, от Питера мы поедем в купейном вагоне! Это Юрик расстарался! — И она счастливо вздохнула.

В общем, до вокзала мы добрались без особых проблем. При выходе из автобуса я немного покрутила головой, стараясь делать это незаметно. Ничего настораживающего, вроде бы, не заметила, но вздыхать с облегчением не спешила. Если уж ко мне прицепилось это чувство, то наверняка что-то грядёт. Я только мысленно молила судьбу, чтобы это «что-то» не зацепило своим тяжёлым крылом моих друзей.

Глава 2

Ленинград нас встретил, будто уставшая пожилая княжна, которая нежданно обрела вторую молодость. Спокойная, величавая, преисполненная царственного достоинства, закутанная в матовый шелк белой ночи, она приветствовала всех приехавших мелким моросящим дождём и порывом прохладного Балтийского ветра. Танькина двоюродная бабушка встретила нас с распростёртыми объятиями и свежеиспечёнными ватрушками. Подруга была права: старушка скучала. Два дня мы носились, как укушенные, по городу, возвращаясь домой только под утро — уставшие, но счастливые и по-щенячьи восторженные. Невский, Адмиралтейство, набережная Невы, Казанский собор, Сенатская площадь и Исакий — всё было сказочно-чудесным и волшебно-воздушным, вызывавшим в нашей душе благоговейный трепет и восторг. И я, на какое-то время, совершенно позабыла про свои тревоги.

На второй день, поздно вечером, уходил наш поезд на Зеленоборский. Тепло простившись со старушкой и клятвенно пообещав ей заехать на обратном пути, мы отправились на вокзал. И вот тут-то опять ко мне вернулось то, уже почти забытое чувство некоторой тревоги. Казалось, что за мной кто-то очень пристально наблюдает. Это вызвало у меня какой-то нервный озноб, и я невольно передёрнула плечами. Заботливая Танюха озабоченно спросила:

— Нюська, ты чего? Озябла? Хочешь, дам свою ветровку? Она у меня рядом, в самом верху… — И тут же, скинув с плеч рюкзак, принялась копаться в его внутренностях.

Я отмахнулась:

— Не нужно… У меня и своя есть. Не озябла, сыро просто…

Но подруга, упорствуя в своём желании меня осчастливить, вытянула свою курточку и накинула её мне на плечи. Подругу обижать не стала, одарив её благодарным взглядом. Если человек от этого станет только счастливее — что мне, жалко, что ли?

На перроне, сделав вид, что у меня развязался шнурок на ботинке, постаралась незаметно оглядеться. Ничего. Но меня это не успокоило.

До отправления поезда было ещё минут сорок, и Юрик, оставив нам свой рюкзак, рванул в буфет, как он сказал — «подзарядиться на дорожку». Татьяна, разумеется, без комментария это не оставила. Фыркнув, проговорила:

— Этим мужикам только бы пожрать! Бабуля нам с собой ватрушек дала, а ему, видишь ли, мяса подавай!

Но голос её при этом звучал не возмущённо, а как-то воркующе. Затевать диспут на эту тему у меня не было никакого желания, и я просто неопределённо хмыкнула. Стоять неприкаянными с рюкзаками на перроне мне почему-то не хотелось. Поэтому я предложила:

— Давай в поезд сядем. Пока вещи уложим, то да сё… Чего тут стоять, как два тополя на Плющихе?

Бросив на меня подозрительно-испытывающий взгляд, она кивнула, коротко согласившись:

— Давай…

Вот за что я любила свою подругу, так это за умение вовремя и правильно оценить ситуацию. Где надо сказать — скажет, а где надо промолчать — промолчит. Я нутром чуяла, что Татьяна понимает, что со мной что-то происходит, но вопросов мне она не задавала, понимая, что, если не захочу отвечать — отболтаюсь. А уж если придёт время — сама всё расскажу.

Мы зашли в вагон и стали протискиваться через узкий коридор к своему купе, похожие на толстых старых уток: точно так же пыхтели, крякали и переваливались с боку на бок под тяжестью трёх рюкзаков. Дойдя до нужной нам двери, Танька отпустила лямки нашей ноши и вытерла со лба пот ладонью.

— Уф… А ещё говорят, что своя ноша не тянет… Ещё как тянет! Как же мы с эдакой тяжестью потащимся пешком до домушки, а? Нет, за сутки в дороге нужно подъесть как можно больше запасов…

Я хмыкнула:

— Ты только Юрке намекни — и дело в шляпе! Только что мы в той домушке потом есть будем, если сейчас всё слопаем, а?

Подруга на меня посмотрела озадаченно и буркнула:

— Логично…

Тяжело вздохнув, видимо, всё ещё обдумывая мою сентенцию по поводу «что есть будем», она вежливо постучала в купе и, не дожидаясь ответа, потянула дверь в сторону.

Сидевший уже в купе пассажир, по-видимому, не ожидавший такого шустрого появления, испуганно вздрогнул и поспешно постарался закрыть какую-то папку с бумагами, лежащую перед ним на столе. Это был седенький старичок… Впрочем, «старичком» его можно было назвать только по причине безнадежной близорукости. Но ни я, ни подруга близорукостью (как и дальнозоркостью) не страдали.

Коротко подстриженные волосы, отливавшие благородным серебром, были тщательно уложены. Маленькое личико с тонкими губами и чуть горбатым носом было аккуратно выбрито, словно он только что вышел от брадобрея. Небольшие глаза непонятного серо-бурого цвета смотрели остро и жёстко. Одет он был, казалось, совсем простенько. Но вот именно — «казалось». Рубашка светло-серого цвета, чёрные брюки, а главное — начищенные ботинки, явно не производства фабрики «Скороход». Да и рубашка с брюками были из первоклассной ткани хорошего пошива.

Не то чтобы я уж очень разбиралась в таких вещах, но хорошую дорогую ткань от дешёвенькой отличить могла. В вороте рубашки поблёскивала золотая цепочка. Конечно, не совсем уж «собачья» по своей толщине, но очень близкая к этому.

На весь осмотр я потратила секунды полторы. Задержала взгляд только на золотой цепи. Мужчина это заметил и принялся нервно застёгивать ворот рубашки. Мгновение — и злое выражение лица у него сменилось на радостно-доброжелательное. Теперь он улыбался мягко и немного печально, сразу превращаясь в доброго дядюшку. Но время было упущено. Я уже успела зафиксировать в памяти его образ в первые секунды нашего появления.

«Дядюшка» пропел бархатистым баритоном, какой трудно было ожидать от человека его комплекции:

— О…! Какие чудные барышни будут у меня в попутчицах… Прошу, проходите и располагайтесь… — Увидев наши туго набитые рюкзаки, он печально улыбнулся и проворковал: — Пожалуй, с вашими вещами я вам не сумею помочь. — Затем он оживился: — …Но мы попросим кого-нибудь из пассажиров-мужчин, и они, конечно, не откажутся помочь таким красавицам.

Несколько запыхавшаяся Танька, не очень вежливо буркнула:

— Здрасьте! Не стоит… У нас есть свой… мужчина. Он скоро придёт и всё положит на место.

С этими словами она плюхнулась на сиденье и шумно выдохнула. Вид у неё был при этом такой, будто она без передыха часов двенадцать копала траншеи. Я хмуро глянула на подругу. Нет, Юрик её совершенно испортил своими ухаживаниями! Прямо не моя Танька, а какая-то кисейная барышня, ей-богу! Если она и в лесу собирается из себя корчить оранжерейное растение, придётся её привести немного в ум.

Не особо церемонясь, я её слегка толкнула в бок:

— А ну-ка, приподнимите своё роскошное тело, «барышня»… Пара рюкзаков вполне влезут под полку, и мы в состоянии их туда положить, никого не дожидаясь…

Скорчив страдальческую мину, она поднялась, и мы затолкали наши рюкзаки вниз. Поставив полку на место, мы опять уселись. А я вызывающе-вопросительно уставилась на нашего попутчика. Он, правильно истолковав мой взгляд, поспешно проговорил:

— Позвольте представиться… Борис Васильевич… Можно просто, дядя Боря.

Я про себя фыркнула. Имя «дядя Боря» ему шло так же, как мне, скажем, Эсмеральда или Элеонора. Но вслух, разумеется, ничего не сказала. Дядя Боря, так дядя Боря. Нам с ним детей не крестить. Завтра мы выйдем из поезда и больше никогда его не увидим в своей жизни. Эх, если бы я знала, насколько моё «никогда» будет актуально! Но, увы… Не зря у нас бытует пословица: «Знал бы, где упасть…» Ну, в общем, вы дальше знаете.

Мы с Татьяной скромно представились. Разумеется, я назвалась Анной, а не Нюськой. На что старичок, то есть «дядя Боря», глубокомысленно проговорил:

— Сударыни, у вас княжеские имена…

Вероятно, он хотел нам польстить, но ведь ему было невдомёк, что Танька на дух не переносила подобную неприкрытую лесть, прозвучавшую в его устах почти как издевательство. Глаза у подруги сверкнули стальным блеском, и она с насмешкой пропела:

— Таких «княжон» у нас полстраны ходит…

«Дядю Борю» от подобной отповеди чуток перекосило, и он, было, совсем уже собрался что-то сказать, как дверь купе отворилась, и на пороге возник Юрик. Вид он имел весьма довольный, если не сказать — благостный. Видимо, «на дорожку подзарядился» он весьма основательно. Увидев нас, радостно возвестил:

— О… Девчонки! Вы уже здесь! А я вас там по перрону бегаю ищу! — Наткнулся на рюкзак и деловито проговорил: — Давайте-ка я это наверх закину, чтобы не спотыкаться.

Шустро подхватил вещмешок и одним сильным движением забросил его в багажное отделение. И только тогда уселся с нами рядом и поздоровался с нашим попутчиком:

— Здрасьте!

Татьяна несколько ехидно представила их друг другу, очень аристократично (ну, раз имечко княжье — то и вести себя надо соответственно), повела рукой и проговорила сдержанно:

— Знакомьтесь: это наш друг Юрий, а это — Борис Васильевич, наш попутчик.

Последнее пояснение было несколько излишним, ведь и так было понятно, что попутчик, но говорить сейчас об этом Таньке — значит испортить «песню». Вот я и промолчала. Появление мужчины в нашем обществе Бориса Васильевича будто бы вдохновило, и он оживлённо принялся задавать вопросы. Собственно, ничего необычного, всё по дорожно-временным канонам. Все вопросы были простенькими — типа «вы студенты?» или «наверное, на отдых?» — но взгляд при этом был похож на рентгеновские лучи, и мне это не очень нравилось. Отвечал в основном Юрик, причём делал это весьма охотно, хотя в особой болтливости с незнакомцами он ранее замечен не был.

Когда дело дошло до точного местоположения конечного пункта нашего путешествия, Танька опомнилась. Совершенно невежливо ткнула Юрика в бок и промяукала:

— Юра, ты не достанешь мне из рюкзака мои умывальные принадлежности? Ночь на дворе, пора и на покой…

Юрик, уже было собравшийся поведать нашему попутчику, куда конкретно мы направляемся, рот тут же закрыл и, несколько смущённо кивнув головой, полез наверх доставать рюкзак. Когда Юрка всё исполнил, Татьяна на этом не угомонилась. Оставлять друга наедине с попутчиком она посчитала неразумным — по крайней мере, пока она как следует не проинструктирует своего любимого. Просьба её прозвучала несколько жалобно, когда она произнесла:

— Юра… Не проводишь меня, а то одной как-то боязно…

И она смущённо улыбнулась, состроив глазки нашему другу. От такого заявления Юрик несколько раз хлопнул в недоумении ресницами. Он впервые слышал, чтобы Таньке в поезде было «боязно». Но, заметив её выразительный взгляд, тут же спохватился и пробурчал:

— Конечно…

На этом его словарный запас исчерпался. Он бодро поднялся и открыл дверь. Когда ребята вышли, в купе повисла тишина. Я, изображая живейший интерес, упорно стала пялиться в окно, хотя ничего особенно занимательного там не было видно. Мы покидали Ленинград, и мимо мелькали какие-то технические строения, бесконечные столбы и складские помещения. Боковым зрением я видела, как «дядя Боря» внимательно рассматривает меня, что я сочла весьма неприличным. Резко повернув голову, не особо церемонясь, спросила:

— Вы обнаружили в моем лице что-то для себя необычное?

Мой прямой вопрос его ничуть не смутил. Он усмехнулся краешком тонких губ и доброжелательно проворковал:

— Разумеется… Я нахожу вас очень красивой. А я люблю красивые… вещи.

Последняя фраза, на мой взгляд, прозвучала совсем уж по-хамски. Я, было, собралась слегка его поставить на место, но, угадав моё намерение, он поспешно проговорил:

— Простите, Анна… С моей стороны это прозвучало несколько невежливо…

Я хмыкнула — так мне понравилось его обтекаемое слово «несколько», а он продолжил:

— Я хотел сказать, что меня, как и любого другого человека, я полагаю, привлекает всё красивое. А в вас, ко всему прочему, я вижу какую-то загадку, которую непременно хочется разгадать.

Оценив по достоинству его изворотливость, я усмехнулась.

— Думаю, каждый человек сам по себе уже загадка. К слову говоря, в вас я их вижу даже несколько…

Продолжать этот разговор мне не хотелось, поэтому я поднялась, собираясь покинуть купе, чтобы присоединиться к своим друзьям. При этом я даже не собиралась объяснять «дяде Боре», куда и зачем я направляюсь. Не успела я взяться за ручку двери, как раздался лёгкий стук, и створка в купе отъехала в сторону. На пороге возникли два занимательных паренька лет двадцати пяти. Комплекция обоих напоминала мне тяжелоатлетов, а одинаковые выражения лиц придавали им феноменальное сходство, словно они и впрямь были братьями-близнецами. Оба коротко, не по моде стрижены, оба одеты в дорогущие джинсы и чёрные футболки, явно пошитые не на фабрике «Большевичка».

Несколько напрягшись, будто готовясь отразить удар, они с лёгким прищуром окинули меня профессионально внимательными взглядами. За моей спиной прощебетал «дядя Боря»:

— Анечка, это ко мне…

Парни чуть посторонились, давая мне место, чтобы пройти, и тут же следом шагнули в купе. Один из них возбуждённо заговорил:

— Бальтазар Вавилович, они здесь, в соседнем вагоне…

Ага… Вот и наше настоящее имя. А то — «дядя Боря»! Не утерпев, я оглянулась и, хмыкнув, глянула на нашего попутчика, приподняв выразительно правую бровь. «Дядя Боря», не сумев скрыть досады, с раздражением буркнул, обращаясь к вошедшим:

— Дверь закрой…

Один из парней поспешно задвинул створку прямо перед моим носом. Меня это нисколько не обидело. Старичок-попутчик меня интриговал всё больше и больше. Кто он вообще такой? И кто такие эти «они», которые едут в соседнем вагоне? Скорее всего, пришедшие ребятки — что-то наподобие частной гвардии. Это, как раз-таки, было понятно, а вот всё остальное… …а вот всё остальное… Я одёрнула сама себя. Чёрт! Какое мне, вообще, дело до этого «дяди Бори» и до его «гвардий»?! Мне что, своих забот мало?! Дав себе слово о попутчике больше не думать, я отправилась в тамбур, где, обнявшись, стояли Юрик с Татьяной и с совершенно глупым, счастливым видом пялились в окно.

Не став их отвлекать от этого важного занятия, я резко развернулась и направилась в туалет в противоположном конце вагона. По дороге мне встретилась проводница: крепенькая тётка в лихо заломленной на бок форменной фуражке на кудрявой копне рыжеватых волос. Приветливо мне улыбнувшись, спросила:

— Чаю не хотите?

Вежливость проводников в наше время — это большая и потому драгоценная редкость. В ответ я расплылась в ответной улыбке и с чувством проговорила:

— С превеликим удовольствием. Мы с друзьями в шестом купе. Если можно — три стакана чая…

Тётка мне озорно подмигнула и по-военному отчеканила:

— Сделаем… Сей момент!

Я только головой покачала. Бывает же такое!

Выйдя из туалета, решила потревожить своих «голубков». Зайдя в тамбур, довольно громко кашлянула, а когда на меня обратили внимание, предложила:

— Пойдёмте чайку с ватрушкой выпьем — и спать…

Ребята мне дружно кивнули и, неохотно разлепив объятия, последовали гуськом за мной в купе. Там, кроме «дяди Бори», уже никого не было. Интересно, когда это парни успели прошмыгнуть? И опять одёрнула себя. Какое мне до этого дело?!

Через минуту в дверь постучали, и гостеприимная проводница внесла три стакана чая в одной руке — в совершенно великолепных оловянных подстаканниках с изображением Кремля. Глядя на проводников, я изредка размышляла на тему: а не оканчивают ли они цирковое училище? Потому как разносить крутой кипяток по узкому коридору раскачивающегося вагона — занятие не из простых. Тут нужна сноровка.

Впрочем, размышляла я об этом недолго. Достав из рюкзака ватрушки, коими нас снабдила Танькина двоюродная бабушка, мы уселись пить чай. Разумеется, пригласили и нашего попутчика. С душевной улыбкой он отказался, заметив, что «его друзья пригласили в ресторан». Он встал и вышел из купе, не забыв при этом прихватить с собой ту самую кожаную папку, которую он ни на мгновение не выпускал из рук.

А я подумала, что «его друзья» — это, скорее, те парни, что навестили старичка совсем недавно. И насчёт «пригласили» у меня тоже возникло сомнение: непонятно, кто кого пригласил. Я была склонна считать, что, скорее, это он их «пригласил». Поймав себя на подобных дурацких рассуждениях, попеняла мысленно: «Дядя Боря» занимает слишком много места в моей голове. Решив, что это скорее от усталости, предложила ребятам ложиться спать. Все согласились — последние несколько дней нам так и не удалось толком выспаться.

Татьяна легла на нижней полке, Юрик устроился наверху, над старичком (предполагаю, чтобы перед сном лицезреть образ засыпающей любимой), а я — над Татьяной. Перестук колёс мчащегося сквозь белую ночь поезда — самая лучшая в мире колыбельная. И каждый слышит в этом звуке что-нибудь своё. Мне, например, всегда слышался вальс Кирилла Молчанова из кинофильма «А зори здесь тихие…». Под эту музыку я и уснула.

Спала я крепко. Мне снился Иршад, сидящий в своём троне-кресле, вырезанном из камня, в той пещере-комнате, находящейся в проклятом урочище Багыш-хана, от которой у меня только от одних воспоминаний бегали по коже мурашки. Взгляд его водянистых глаз пытался проникнуть сквозь тщательно выстроенную мной защиту. А в голове звучал его скрипучий и чуть насмешливый голос:

— Кто ты в этом мире, в этой жизни? Кем ты себя считаешь — и кто ты есть на самом деле, обычно — это две разные вещи…

Усилием воли я выдернула себя из этого жуткого сновидения, ощутив покачивание вагона на стыках и слыша мерный перестук колёс. Я лежала на полке, не открывая глаз, пытаясь вдохнуть хоть малый глоток воздуха. Сердце учащённо билось, виски сдавило тупой болью, и я мучительно пыталась отделить сон от яви. Чей-то пристальный взгляд не давал мне чёткого осознания. Чуть приоткрыв глаза, не поднимая ресниц, я глянула вниз. На своей полке сидел старик и пристально меня разглядывал.

Я ощутила, будто прикосновение осторожных щупалец — его настойчивое желание пробраться в мои сны, в мою голову. Система защиты у меня сработала на автомате, наглухо запирая мой разум от любого вторжения. Старик поморщился и что-то тихо проворчал себе под нос — что-то наподобие: «Интересный экземпляр…»

Я сцепила зубы и плотно прикрыла глаза, едва удерживаясь, чтобы не ответить. Сна — как не бывало. Мне срочно захотелось немедленно глотнуть свежего воздуха. Плюнув на все возможные последствия и замечания со стороны «дяди Бори», я соскользнула с полки и вышла из купе, тихо прикрыв за собой дверь.

Прошла в тамбур и подёргала ручку входной двери. К моему удивлению, она оказалась не заперта. Сырой холодный воздух ворвался внутрь, наполняя лесной свежестью душный прокуренный тамбур. Крепко вцепившись в поручни (ещё не хватало вывалиться на ходу!), я, прикрыв глаза, жадно вдыхала его. Сердце забилось ровнее, а виски перестало сдавливать тупой, ноющей болью.

Глава 3

Ночь прошла спокойно, если не считать моей маеты. Я постоянно твердила себе, что всё это исчезнет, стоит мне только сделать шаг по лесной дороге с рюкзаком за плечами. Но моё подсознание с упорством, достойным лучшего применения, бубнило, словно заведённое: «…Аннушка уже купила масло, и не только купила, но уже и пролила…»[1] Вот бы ещё знать, где эта подлюка его пролила!

В коридоре послышались торопливые шаги, поезд дёрнулся и остановился. Все в нашем купе ещё спали. «Дядя Боря» лежал, отвернувшись к стенке, и громко всхрапывал. Из-под подушки торчал кончик коричневой кожаной папки, с которой он не расставался ни на минуту. Но особого любопытства она у меня не вызывала.

Я выглянула в окно. Петрозаводск. Полагаю, стоянка здесь будет не три минуты, и у меня есть время немного прогуляться по перрону, размять ноги и подышать воздухом. Не вставая с полки, натянула брюки, соскользнула вниз, обулась, накинула куртку и вышла из купе. Большого количества желающих сойти здесь не наблюдалось. Всё правильно. Зачем людям садиться на поезд, когда от Ленинграда сюда идёт куча электричек?

Утро было туманным и зябким. Солнце, которое только успело коснуться горизонта, снова всходило, но его косые лучи не могли пробить серую муть плотного тумана. Все контуры окружающего мира были зыбкими и размытыми, словно нереальными. Я знобко передёрнула плечами, не к месту подумав: «Словно в междумирье…»

Наша проводница стояла у раскрытой двери, изредка позёвывая и деликатно прикрывая рот ладошкой. Пассажиров, спешащих на посадку, не наблюдалось. Женщина, словно угадав мои мысли, пробормотала:

— В это время года мало тех, кто едет в Мурманск. В основном едут оттуда, — и добавила мечтательно: — …к тёплому морю.

В ответ я коротко спросила:

— Сколько стоим?

Проводница, мельком глянув на часы, проговорила дежурно:

— Стоянка — двадцать пять минут. Осталось двадцать…

Я кивнула и пошла вдоль перрона. Народу было немного. Какие-то одиночные фигуры быстро передвигались в тумане, напоминая призраков. Пахло горелым машинным маслом и какой-то копотью. Обычные запахи на большой железнодорожной станции. Прожекторы пытались пробить туманную завесу, но у них было ещё меньше шансов, чем у солнца.

Через два вагона от нашего мой взгляд упёрся в одиноко стоящую фигуру. Мужчина просто стоял и курил. Наверное, такая же ранняя птаха, как и я, вышел размять ноги. Ничего необычного или настораживающего. Но я будто на стену налетела. Остановилась, стараясь разглядеть его лицо. Почему-то во всём его облике мне показалось что-то знакомое, только я никак не могла понять, что именно.

Я дала задний ход и остановилась на грани видимости, прижавшись к вагону и стараясь быть как можно незаметнее. Возможно, он почувствовал мой взгляд, возможно, всё было просто случайностью, но он резко обернулся ко мне. Лица я по-прежнему разглядеть не могла, но вот этот его жест — как он повернул голову настороженно, будто хищник на охоте, готовясь к прыжку… Это, безусловно, был он! Тот, кто ходил за мной в городе!

И тут же приступ паники накрыл меня с головой, будто тяжёлая приливная волна. Мне захотелось развернуться и бежать сломя голову, куда глаза глядят. Да что же это такое, в самом-то деле?!

Но, вопреки нахлынувшему желанию, я, почти не отдавая себе отчёта в том, что делаю, твёрдо сделала несколько шагов вперёд. Пора было взглянуть прямо в глаза своим страхам!

Чеканя шаг (не иначе как с перепугу), я подошла к мужчине и чуть охрипшим от волнения голосом спросила, собрав всю свою наглость в кулак:

— Сигареткой не угостите?

Темно-зелёные глаза уставились на меня. В них была насмешка, граничащая с издёвкой. Не могу сказать, сколько это длилось: несколько мгновений? Секунд? Или минут? Честно признаться, состояние у меня было почти предобморочное, и как я держалась на ногах — для меня самой оставалось загадкой. Наверное, на одном злом упрямстве, не иначе.

Наконец он ответил чуть насмешливым хрипловатым, будто после недолгой простуды, голосом, доставая пачку из кармана брюк:

— Насколько я знаю, ты же не куришь… Но держи, — он протянул мне пачку, — мне не жалко…

Я окинула его взглядом. Вроде бы нормальный парень лет двадцати восьми — тридцати. Высокий, широкоплечий. Длинные, темно-русые до плеч волосы собраны в хвост на затылке, что делало его похожим на какого-то романтического героя из классических французских кинофильмов. А вот лицо… С таким лицом только одиноких путников грабить на дорогах по ночам, а не романтикой страдать. Прямой крупный нос, над прищуренными глазами — абсолютно ровные, как две палки, тёмные брови и чуть полноватые губы змея-искусителя, искривлённые в лёгкой издевательской усмешке.

Меня не смутило его обращение на «ты». У подобных самоуверенных типов подобное случается часто. Им плевать на общепринятые правила поведения. А вот его «насколько я знаю» прозвучало прямым вызовом. Но, к собственному удивлению, эта фраза оказалась почти волшебной. Страх, паника — всё куда-то разом исчезло. Голос обрёл прежнюю твёрдость, а мысли перестали метаться. Я посмотрела на него с вызовом и спросила с лёгкой усмешкой:

— А насколько ты знаешь? А главное — зачем тебе это нужно?

Он глянул на меня, словно энтомолог, случайно наткнувшийся на неизвестный миру вид насекомого. Разумеется, я не ждала от него ответа. Развернулась и пошла прочь, к своему вагону, небрежно бросив на ходу:

— И ты прав, я не курю…

Внутреннее напряжение ушло, оставив в сознании какую-то гулкую пустоту. Люди добрые, соседи честные!!! Что же это делается, а?! Куда я опять вляпалась?! А главное — когда успела?!

На ум тут же пришла совершенно дурацкая фраза: я из любой сложной ситуации найду выход. Но, зараза!!! Как я нахожу туда вход?! Вроде бы сидела себе тихо, как заяц под кустом, образно выражаясь, починяла себе «примус». И вот, нате вам!

Возвращаться назад и хватать парня за грудки, пытаясь из него выдавить причину такого его поведения, не стала, хотя очень хотелось. Бесполезно всё это. Уж кому, как не мне, это знать. Стоило только взглянуть на его наглую рожу — и сразу всё становилось понятно. Такой за деньги маму родную продаст. Хотя… это я, конечно, погорячилась. Такой как раз и не продаст. Но если уж ему что-нибудь в башку втемяшится, то тут, что называется, тушите свет.

Задумавшись, я чуть не пролетела мимо своего вагона. Благо наша проводница меня успела тормознуть. Я уже проскочила вход, когда она проговорила мне в спину:

— Вы бы зашли в вагон, мы скоро отправляемся…

Я ей благодарно улыбнулась и поднялась на площадку. Но в купе не пошла. Нужно было успокоиться и привести мысли в порядок. Только оставалась одна проблема — найти этот самый порядок. А как это сделать, я, увы, не знала.

Поезд судорожно дёрнулся, будто с трудом пытаясь оторвать колеса от стальных полос рельсов, и, медленно набирая ход, поволок свое многотонное туловище в редеющую серую мглу. Женщина с лязгом закрыла двери и, глядя на мою отрешённую физиономию, участливо предложила:

— Может, чайку?

Я кивнула. Да, пожалуй, чаёк сейчас будет весьма кстати. Уже через минуту я грела руки об оловянный узорчатый подстаканник и прихлёбывала маленькими глотками крепко заваренный ароматный чай, присев на боковое откидное сиденье в коридоре. Наверное, я тётке показалась сиротой неприкаянной, потому что она участливо спросила, незаметно переходя на «ты»:

— А чего в купе-то не идёшь?

Я жалко улыбнулась и ответила:

— Мои все спят… будить не хочу.

Она понимающе кивнула и решительно предложила:

— Чего тут в проходе-то сидеть… Айда ко мне в купе… У меня и печенье имеется. Я ведь тоже ещё чай не пила. Вот вместе и почаевничаем…

Видеть кого-либо, а тем более разговаривать с кем-нибудь сейчас мне ужасно не хотелось, но отказаться я посчитала невежливым. Прошла в её двухместное купе, где в углу хрипела и перемигивалась зелёными огоньками радиоустановка. Мне пододвинули сразу же незатейливую, вырезанную из молочного пакета вазочку, наполненную карамельками и печеньем. Сладкое я не любила, но печенюшку из вежливости всё же взяла.

Нашу проводницу звали Ангелина Петровна. Была она одинока. В общем, я слушала печальную историю её жизни, прихлёбывала горячий чай, а в нужных местах согласно кивала головой или в изумлении вскидывала брови. Слушателем я была хорошим, причём не ради «галочки», а всей душой сопереживала рассказчице, проявляя искреннее сочувствие к нелёгкой женской доле.

Когда заклацали двери купе и проснувшиеся пассажиры засновали по коридору, я поднялась, поблагодарила хозяйку вагона за тёплую беседу и вкусное угощение. На прощание она мне с какой-то грустью проговорила:

— Ты заходи… Поболтаем…

Я кивнула и направилась в своё купе. Воистину, права была моя бабуля, когда говорила, что тот, кто ведает нашими судьбами там, наверху, знает намного лучше нас самих, что именно нам нужно в тот или иной момент жизни. Оказалось, что общение с Ангелиной Петровной внесло в мою душу то самое успокоение, которого мне так недоставало, и, к тому же, вернуло умение здраво, безо всякой паники, рассуждать.

Если не можешь изменить ситуацию — поменяй отношение к ней. Я ничего не могла поделать с тем парнем, поэтому решила, что его просто нет. По крайней мере, на данный момент. А после… Я была уверена, что мы сумеем затеряться в карельских лесах, и никакие парни нас там не найдут. На том и успокоилась.

Ребята уже проснулись, как и наш «дядя Боря», с которым я столкнулась в дверях купе. Растянув свои тонкие губы в приторно-ласковой улыбочке, он пропел:

— О-о-о… А вот и наша Анечка… А мы вас, голубушка, было совсем потеряли. Ваши друзья уже волноваться начали… — мяукал он, протискиваясь мимо меня в коридор.

Краем глаза я заметила, что в тамбуре его поджидали его «друзья». И, кстати, коричневую папочку он крепко держал цепкими, похожими на курьи лапки, пальцами.

Танька, в отличие от «дяди Бори», особо деликатничать не стала. Сразу накинулась на меня с упрёками:

— Где тебя носило?! Мы проснулись, а тебя нет!!! Кругом такое… А ты… — перешла она с гневных сентенций на жалобные.

Хотелось мне спросить, мол, к