Ясунари Кавабата называл опубликованный в 1951 году «Мэйдзин» своим лучшим произведением. В основу книги легло реальное событие — растянувшаяся на полгода «прощальная партия» великого мэйдзина Хонъимбо Сюсая — мастера игры в го — против подающего надежды молодого оппонента.
О ходе партии пишет журналист, в котором угадывается сам Кавабата, который действительно вел репортажи об игре для газеты «Токио Нити-нити симбун». Он наблюдает за тем, как меняются места проведения партии, как каждый следующий ход занимает все больше времени, как начинает сдавать здоровье пожилого мастера, как молодость постепенно берет верх над опытом, а вековые традиции уступают место научному расчету и прагматизму.
Перевод с японского Анны Слащевой, под научной редакцией Вадима Филиппова, мастера спорта по го, 4-й дан Российской федерации го.
О ходе партии пишет журналист, в котором угадывается сам Кавабата, который действительно вел репортажи об игре для газеты «Токио Нити-нити симбун». Он наблюдает за тем, как меняются места проведения партии, как каждый следующий ход занимает все больше времени, как начинает сдавать здоровье пожилого мастера, как молодость постепенно берет верх над опытом, а вековые традиции уступают место научному расчету и прагматизму.
Перевод с японского Анны Слащевой, под научной редакцией Вадима Филиппова, мастера спорта по го, 4-й дан Российской федерации го.
Цитаты43
– Пять очков разницы?
– Да, пять очков, – сказал мэйдзин. Его распухшие веки дрогнули, и больше он не касался камней. Часы показывали 14 часов 42 минуты.
– Да, пять очков, – сказал мэйдзин. Его распухшие веки дрогнули, и больше он не касался камней. Часы показывали 14 часов 42 минуты.
Кто-то даже написал, что за одну партию седьмой дан проходит расстояние, примерно равное дороге от Токио до Мисимы по тракту Токайдо.
Под зарослями медвежьего бамбука шла широкая дорога, и вдоль нее журчала вода в канаве. И от этой сцены – нет, только от вида мэйдзина – слезы выступили на глазах. Ведь мэйдзин, который только что покинул зал для игры и теперь брел впереди меня, был окутан совершенно неземной тихой печалью. Как будто он был последним человеком эпохи Мэйдзи.
