Е. Б. Подузова

«Искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта» в договорном праве:
цивилистическая концепция

Монография

Ответственный редактор 
доктор юридических наук, профессор  
Л. Ю. Василевская

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 004.8:347.4

ББК 32.813:67.404.2

П44

Автор:
Подузова Е. Б., кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА).

Рецензенты:
Бегичев А. В., доктор юридических наук, профессор кафедры нотариата Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), нотариус г. Москвы;
Примак Т. К., доктор юридических наук, профессор образовательно-научного кластера «Институт управления и территориального развития» Балтийского федерального университета имени И. Канта;
Суслова С. И., доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского и предпринимательского права, заместитель директора по научной работе Иркутского института (филиала) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России).

Ответственный редактор доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) Л. Ю. Василевская.

Представленная читателю монография – результат многолетнего труда, посвященного изучению теоретико-методологических и практических проблем, связанных с «искусственным интеллектом» и технологиями «искусственного интеллекта» в договорном праве.

«Искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта» внедряются в различные сферы деятельности (оказание медицинских услуг, производство оборудования, структурирование и обработка больших объемов информации и др.). В гражданском законодательстве эти инновационные продукты не включены в перечень охраноспособных объектов гражданских прав, отношения по их разработке и использованию не урегулированы действующим законодательством. Отсутствует полноценная регламентация отношений по применению «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» в различных сферах деятельности, включая оказание медицинских услуг. Актуальное состояние доктрины и правоприменительной практики демонстрирует неразрешенность проблем, связанных с правовой квалификацией и правовым режимом «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта», применением различных договорных конструкций, направленных на разработку и использование этих цифровых объектов.

На базе анализа нормативного, доктринального и эмпирического материала, включая разбор судебных решений и конкретных практических ситуаций, было проведено исследование данных проблем, предложены пути их решения. Автор обосновывает свою позицию с учетом актуальных направлений развития гражданского законодательства и современных подходов правоприменительной практики к разрешению споров в сфере разработки инновационных результатов интеллектуальной деятельности и распоряжения исключительными правами на них, а также в области применения цифровых технологий при оказании медицинских услуг. Это дает возможность использовать данную монографию руководителям правовых департаментов органов исполнительной власти и организаций; руководителям подразделений юридических лиц, обеспечивающих информационную безопасность; представителям правоохранительных органов, адвокатуры, нотариата и судейского сообщества; практикующим юристам; руководителям медицинских организаций; студентам, обучающимся по инновационным юридическим и экономическим образовательным профилям.

Законодательство приведено по состоянию на 10 июля 2023 г.

Текст публикуется в авторской редакции.

УДК 004.8:347.4

ББК 32.813:67.404.2

© Подузова Е. Б., 2023

© ООО «Проспект», 2023

НОВАТОРСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ОДНОЙ ИЗ НЕРЕШЕННЫХ ПРОБЛЕМ ЦИВИЛИСТИКИ

Представленная читателям монография подготовлена моей талантливой ученицей — Подузовой Екатериной Борисовной, доцентом, кандидатом юридических наук, закончившей с отличием МГЮА и аспирантуру по кафедре гражданского права Университета имени О. Е. Кутафина.

По своей глубине книга значительно отличается от большинства современных отечественных цивилистических исследований по проблематике «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта». На фоне огромного количества мелких и пустых по своему содержанию работ, в которых содержится значительное множество элементарных ошибок и неточностей по гражданскому праву, автор демонстрирует отличное знание основ цивилистики и показывает, в чем суть этих ошибок и погрешностей. При этом Е. Б. Подузова не ограничивается добросовестным изложением чужих взглядов и подходов к изучаемой проблематике, а подвергает их критическому научному анализу, обосновывая и четко выделяя как содержащиеся в них достоинства, так и имеющиеся недостатки, прежде всего концептуального характера.

Научная ценность труда Е. Б. Подузовой повышается еще и тем, что автор не только критически анализирует взгляды и позиции известных докторов и кандидатов юридических наук, но и последовательно, опираясь на глубокие знания цивилистики и логику, излагает свое авторское видение проблемы. Вместе с тем новизна рассматриваемого исследования не ограничивается указанными обстоятельствами, ибо на этой базе автор обосновывает ряд глубоких, перспективных и новаторских выводов о правовой природе «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», о договорном регулировании отношений по созданию этих уникальных объектов гражданских прав, отчуждению и передаче исключительных прав на указанные объекты.

Следует признать, что такая работа уже сама по себе восполняет существенный пробел в российской теории гражданского права, поскольку автор создает цивилистическую концепцию «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», поистине демонстрируя профессионализм и глубину выводов. Несмотря на дискуссионность многих положений, выводы автора, несомненно, заслуживают принципиальной поддержки и дальнейшего углубленного изучения.

Предлагаемая читателю монография представляет собой высококвалифицированное научное исследование, связанное с актуальными проблемами цифровизации гражданского оборота. По существу, данная работа представляет собой первую в отечественной науке гражданского права разработку проблематики «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта». Ознакомление с настоящей работой показывает, что она выгодно отличается от многочисленных и поверхностных по своей сути аналогичных исследований.

Работу отличает ее фундаментальность, хороший юридический язык, глубина анализа поставленных в ней теоретических и практических проблем, а также способы их разрешения.

В заключение следует отметить, что автор этой книги, Екатерина Борисовна Подузова, уже получившая известность в связи с опубликованными монографиями и статьями по цифровизации гражданского оборота, успешно сочетает свою исследовательскую деятельность с практикой и преподаванием учебных дисциплин цивилистической направленности в Московском государственном юридическом университете имени О. Е. Кутафина (МГЮА).

Публикация настоящего обобщающего фундаментального труда по проблематике «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» дает основание надеяться не только на дальнейшее продолжение Е. Б. Подузовой своей научной работы в данной области цивилистики, но и на появление новых интересных исследований по этой тематике в трудах ее учеников и последователей.

Безусловно одно, можно гордиться ученицей, которая благодаря колоссальному трудолюбию, поразительной работоспособности, незаурядным способностям, организованности и упорству демонстрирует громадный прорыв в своем юридическом образовании и самообразовании, свидетельствующем о ее высоком профессионализме и компетенции — качествах, необходимых для эффективного выполнения поставленных в монографии сложнейших, нерешенных в науке гражданского права задач.

Доктор юридических наук, профессор,
профессор кафедры гражданского права
Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА),
член Научно-­консультативного Совета
при Верховном Суде Российской Федерации
Л. Ю. Василевская

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта» нашли свое широкое применение в различных сферах жизни общества. Особый интерес вызывает специфика использования технологий «искусственного интеллекта» при оказании медицинских услуг. В этой сфере применяются не только телемедицинские технологии, но и иные технологии «искусственного интеллекта» (например, технологии, воплощенные в робототехнических устройствах1).

Несмотря на особое значение «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» для развития технического потенциала страны, эти цифровые продукты не включены в перечень охра­носпособных объектов гражданских прав. Особенности разработки технологий «искусственного интеллекта», оборота исключительных прав на них не учтены в гражданском законодательстве; отсутствуют специальные нормы договорного права, посвященные регулированию данных отношений.

Доктрина и правоприменительная практика демонстрируют поверхностный подход к определению правовой природы и правового режима «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта». Технологии «искусственного интеллекта» ошибочно смешиваются с «искусственным интеллектом». «Искусственный интеллект» некорректно признается «субъектом права», «цифровой личностью» или «цифровым лицом», а также «вещью», которую «можно обучать как ребенка».

Для использования на практике разработаны различные виды договоров, направленных на создание цифровых результатов интеллектуальной деятельности, на распоряжение исключительными правами на них. Предложенные к применению договоры не лишены, на наш взгляд, существенных недостатков. Во многих деловых документах усло­вие о предмете договора сформулировано юридически некорректно; составители договоров не обращают должного внимания на формулировку их условий о распоряжении исключительными правами на определенные результаты интеллектуальной деятельности; пользовательские соглашения ошибочно квалифицируются как договоры возмездного оказания услуг; нормы о лицензионном договоре и договоре коммерческой концессии применяются некорректно, без учета конститутивных признаков данных договорных конструкций. Анализ содержания образцов договоров показывает, что в них не закреплены условия об обеспечении конфиденциальности информации, ставшей известной в ходе заключения и исполнения договоров о создании интеллектуальной собственности. Введенная в Гражданский кодекс РФ (далее по тексту — ГК РФ) конструкция заверений об обстоятельствах формально применяется на практике, не защищая интересы добросовестной стороны договора. Отсутствие нормативного закрепления «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» в качестве охраноспособных результатов интеллектуальной деятельности (п. 1 ст. 1225 ГК РФ), а также норм о договорах, применимых для разработки данных цифровых продуктов и распоряжения исключительными правами на них, является, на наш взгляд, существенным препятствием для полноценного введения исключительных прав на «искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта» в гражданский оборот.

Указанные выше теоретические и практические проблемы нашли свое отражение в сфере возмездного оказания медицинских услуг. Единственными легально определенными технологиями «искусственного интеллекта», применяемыми при оказании медицинских услуг, являются телемедицинские технологии. Помимо телемедицинских технологий при оказании медицинских услуг используются РТУ, в которых нашли свое воплощение технологии «искусственного интеллекта»; «искусственный интеллект» применяется при функционировании частных и публичных медицинских информационных систем. Big data (большие данные) играют особую роль в digital-­медицине. Отсутствует последовательно проработанное нормативное регулирование отношений, связанных с защитой прав на аккаунт пациента; цифровой обработкой информации, относящейся к его персональным и биометрическим данным; к сведениям, составляющим врачебную тайну. Отношения возмездного оказания медицинских услуг с применением технологий «искусственного интеллекта» не имеют должной нормативной регламентации, большинство правил оказания медицинских услуг в классической форме (офлайн-­формат) неприменимы для регулирования исследуемых отношений.

Источники регулирования отношений, связанных с big data в области digital-­медицины, в большинстве случаев ограничиваются дуб­лированием положений действующего законодательства о персональных данных и о врачебной тайне. Аналогичный подход доктрины и правоприменения сформировался в отношении телемедицинских технологий. Телемедицина ошибочно определяется на практике как оказание медицинской помощи в форме беседы с пациентом, при этом выполнение требований к квалификации медицинского работника, к легальности электронного обмена данными, к качеству оказания медицинской помощи отошло на второй план.

Big data (большие данные) в цифровой медицинской среде безосновательно квалифицируются в качестве нематериальных благ, при этом не учитывается их объективная форма выражения на материальных носителях, а также предписываемые законодателем действия по их обработке и хранению. Применению иных технологий «искусственного интеллекта» при оказании медицинских услуг практически не уделяется внимания в источниках цивилистической доктрины и правоприменения. Эти технологии широко используются на практике, например, в ходе оказания высокотехнологичной медицинской помощи, однако специальная договорная регламентация применения данных технологий отсутствует.

В монографии2 рассматриваются «искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта» как самостоятельные результаты интеллектуальной деятельности (объекты гражданских прав); установлено соотношение данных понятий; сделаны выводы о правовом режиме этих результатов интеллектуальной деятельности. Разработана система договоров, направленных на создание «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», а также на распоряжение исключительными правами на них. Раскрыта специфика содержания договоров подряда и НИОКР (договоров на выполнение научно-­исследовательских, опытно-­конструкторских и технологических работ), направленных на создание «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта»; лицензионного договора; договора коммерческой концессии; договора об отчуждении исключительного права на «искусственный интеллект» (технологию «искусственного интеллекта»); договора возмездного оказания услуг; организационных и опционных договоров в механизме разработки «искусственного интеллекта» (технологий «искусственного интеллекта») и распоряжения исключительными правами на них.

В работе представлен критический анализ содержания документов, предложенных к применению на практике: договоров; правил оказания услуг; предложений заключить договоры, направленные на создание интеллектуальной собственности и распоряжение исключительными правами на нее. Сделаны выводы применительно к решению следующих научно-­практических проблем, связанных с:

• содержанием договоров, направленных на создание и использование «искусственного интеллекта» (технологий «искусственного интеллекта»), а также на оказание услуг с применением данных технологий;

• особенностями использования заверений об обстоятельствах, смарт-­контракта (программного кода), электронной формы договора;

• спецификой применения условий об обеспечении конфиденциальности информации, идентификации и аутентификации субъектов в исследуемой сфере.

Особое внимание было уделено цивилистическому аспекту big data в сфере digital-­медицины. В работе рассмотрены проблемы, связанные с:

• правовым режимом частных и публичных медицинских информационных систем;

• правовой природой пациентского аккаунта;

• особенностями защиты прав на него; спецификой цифровой обработки персональных и биометрических данных пациента (его законного представителя, попечителя), а также информации, составляющей врачебную тайну.

Предложены пути решения данных проблем.

Исследовано содержание договора возмездного оказания медицинских услуг с применением технологий «искусственного интеллекта» и сопутствующих ему договоров.

Для наиболее полного рассмотрения доктринальных и практических проблем, связанных с «искусственным интеллектом» и технологиями «искусственного интеллекта» в договорном праве, была выбрана определенная структура монографии. Весь материал поделен на главы и параграфы, после каждой главы представлен библиографический список (нормативные правовые акты, иные акты, судебная практика, дополнительная литература).

Содержание работы, на наш взгляд, делает ее интересной и востребованной для широкого круга читателей: студентов бакалавриата, магистратуры, специалитета, аспирантуры; практикующих юристов; должностных лиц органов публичной власти; руководителей медицинских организаций; сотрудников научно-­исследовательских центров; нотариусов; адвокатов; судей; работников нотариальных контор; представителей бизнес-­сообщества.

На основе анализа содержания образцов документов, предлагаемых к применению на практике, в книге даны практические рекомендации по составлению имущественных и организационных договоров, направленных на разработку «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта» и оборот исключительных прав на них. Предложены готовые решения проблем, с которыми сталкиваются медицинские организации при оказании медицинских услуг с применением технологий «искусственного интеллекта».

Полагаем, что монография является базой для научной и практической деятельности, ведения бизнеса по созданию инновационных результатов интеллектуальной деятельности и оказанию медицинских услуг, обучения и повышения квалификации по дисциплинам инновационной направленности.

Глава 1.
СОЗДАНИЕ «ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА» И ТЕХНОЛОГИЙ «ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА»: СПЕЦИФИКА ДОГОВОРНОЙ РЕГЛАМЕНТАЦИИ

§ 1. «Искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта»: правовая природа, виды и режим

«Искусственный интеллект», а также технологии «искусственного интеллекта» становятся все более востребованными объектами для современного гражданского оборота и экономики. Сложно найти сферу общественной жизни, в которой бы не применялись данные объекты. Правообладатели посредством маркетплейсов и иных информационных систем предлагают потребителям разнообразные приложения и робототехнические устройства3, в которых нашли свое воплощение «искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта». Каждый субъект гражданского права предоставляет информацию в базы и банки данных, функционирующие с помощью «искусственного интеллекта» (big data). Как отмечают В. С. Белых и М. О. Болобонова «Цифровые технологии создают новую реальность, отличную от того физического мира, в котором мы живем. Они создают новую технологическую среду…»4.

Отношения, связанные с созданием «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта», с оборотом исключительных прав на них, не урегулированы в действующем гражданском законодательстве. В первую очередь, отсутствуют нормы, позволяющие однозначным образом определить правовую природу и правовой режим данных объектов. В ст. 128 ГК РФ «искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта» не закреплены в перечне объектов гражданских прав, отсутствуют эти объекты и в п. 1 ст. 1225 ГК РФ среди перечисленных в ней охраняемых результатов интеллектуальной деятельности.

В пп. 2 п. 1 ст. 2 Федерального закона от 24.04.2020 № 123-ФЗ5 «искусственный интеллект» определяется как «комплекс технологических решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск решений без заранее заданного алгоритма) и получать при выполнении конкретных задач результаты, сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельности человека». Технологии «искусственного интеллекта» квалифицируются в качестве «технологий, основанных на использовании искусственного интеллекта» (пп. 3 п. 1 ст. 2 Закона № 123-ФЗ).

Анализ данных норм позволяет выявить ряд ключевых элементов в определении каждого из этих понятий. И «искусственный интеллект», и технологии «искусственного интеллекта» квалифицируются как систематизированная определенным образом совокупность технически сложных объектов — результатов интеллектуальной деятельности, воплощенных на материальных носителях (компьютере, смартфоне, РТУ и др.). Во втором предложении п. 2 ст. 2 Закона № 123-ФЗ в открытом перечне перечислены элементы «искусственного интеллекта».

Несмотря на обозначенный законодателем подход к определению правовой природы и правового режима данных объектов, в цивилистической доктрине не выработано единого подхода по данной проблеме.

Выделим основные направления квалификации «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», а также подходы к определению их правового режима. Большинство авторов при этом не разграничивают понятия «искусственный интеллект» и технологии «искусственного интеллекта», отождествляя их.

«Искусственный интеллект» ошибочно определяется в качестве субъек­та или квазисубъекта гражданского права.

Ряд авторов не выделяет единых объективных критериев для квалификации «искусственного интеллекта» в качестве субъекта права, однако, это не является, по их мнению, препятствием для признания наличия правосубъектности у «искусственного интеллекта»6. И. Н. Тарасовым и И. Н. Спициным сделан вывод о том, что «искусственный интеллект» при наличии соответствующих норм законодательства в будущем может быть признан субъектом гражданского права7.

На наш взгляд, предложенные указанными авторами аргументы, обосновывающие возможность квалификации «искусственного интеллекта» в качестве субъекта права, не соответствуют нормам ГК РФ о лицах. Физическое лицо характеризуется такими признаками как правоспособность (ст. 17 ГК РФ) и дееспособность (ст. 21 ГК РФ), юридическое лицо обладает правоспособностью (ст. 49 ГК РФ), от имени юридического лица действуют его органы и иные лица, например, работники организации на основании выданной им доверенности.

Во всех этих случаях необходимым квалифицирующим признаком субъекта права выступает волевой элемент (наличие у субъекта воли и способность ее выражать). Именно волевой элемент, выраженный юридически корректно, является необходимым условием действительности сделки, например, при совершении любого из нотариальных действий нотариусом устанавливается свобода выражения воли заявителем. Новеллы законодательства не смогут восполнить отсутствие самостоятельного волевого элемента у «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта».

Так, Ф. В. Ужов признает «искусственный интеллект» новым современным субъектом права, поскольку носителем «искусственного интеллекта» выступает, по его мнению, «электронное лицо»8; иные авторы (например, М. А. Аксенова, О. А. Ястребов) предлагают использовать термин «электронная личность»9.

Предложенное в доктрине понятие «электронное (цифровое) лицо» или «электронная личность» не имеет конститутивных признаков и является результатом механистического наложения термина «электронный» на понятия «лицо» или «личность». Существование этих категорий не является аргументом в пользу выделения особых «цифровых» субъектов и субъектов «цифровых правоотношений», которых также, на наш взгляд, не существует. Утопическая категория «цифровое лицо», которое является «носителем» «искусственного интеллекта», не может служить убедительным аргументом в пользу правосубъектности последнего10.

С. Ф. Афанасьев, признавая «искусственный интеллект» «комплексом технологических решений»11, наделяет его свой­ствами субъекта права, включая волю и волеизъявление, поскольку, по его мнению, он «со временем будет обладать всей совокупностью когнитивных характеристик и навыков человека»12. В противоречие со сказанным автор приходит к выводу о том, что совокупность этих характеристик и навыков «не делает такой интеллект правосубъектным»13.

Данная позиция, по нашему мнению, является юридически некорректной. Копирование свой­ств и навыков человека не превращает «искусственный интеллект» в субъекта права, обладающего волей и волеизъявлением. Судебная практика в качестве конститутивного признака воли и волеизъявления признает самостоятельность их выражения14, которая отсутствует у «искусственного интеллекта», выполняющего определенные программные алгоритмы. В. И. Даль определяет волю как «данный человеку произвол действия (выделено нами. — Е. П.); свобода, простор в поступках; отсутствие неволи, насилования, принуждения»15, С. И. Ожегов толкует понятие «воля» как «свобода в проявлении ­чего-нибудь (выделено нами. — Е. П.): дать волю своему чувству, взять волю (почувствовать свободу в своих поступках, начать поступать своевольно)»16.

Не соответствует общепризнанному подходу к пониманию воли и волеизъявления мнение группы авторов (Д. Л. Кутейников, О. А. Ижаев, В. А. Лебедев В. А. и С. С. Зенин): «Модель сосуществования предполагает разработку нового правового режима технических средств с высокой степенью автономности (физических, программных). В зависимости от уровня автономности такие технические средства можно потенциально разделить на несколько групп… Технические средства, обладающие полной свободой воли … Такие технические средства становятся субъектами и обладают особым правовым статусом, близким к правовому статусу личности (выделено нами. — Е. П.), могут защищать свои права»17.

В п. 2 ст. 1 ГК РФ закреплено, что субъекты гражданского права осуществляют свои гражданские права, в том числе и право на защиту, «своей волей и в своем интересе». «Искусственный интеллект» не обладает самостоятельными волей и интересами, участвовать независимо от субъектов права в гражданских правоотношениях он не способен. Предложенное авторами выражение «близость к правовому статусу личности»18 не дает четкого представления, о какой совокупности прав, обязанностей и применимых вследствие невыполнения обязанностей мер ответственности идет речь, данное утверждение оторвано от положений законодательства и правоприменительной практики.

Солидарная ответственность субъектов гражданского права применима в случаях, предусмотренных договором или законом (п. 1 ст. 322 ГК РФ). Декларативное предложение применять нормы о солидарной ответственности за «действия» «искусственного интеллекта» влечет за собой определенные практические проблемы, аргументы подобного характера не могут быть приняты судами для обоснования позиции истца или ответчика.

В качестве обоснования существования и правового статуса «цифрового лица», М. А. Аксенова выделяет «использование юридической фикции по аналогии с юридическим лицом»19. С подобным аргументом невозможно согласиться. Применение юридической фикции допустимо лишь в том случае, когда в сфере фактических отношений уже возникли субъекты определенных свой­ств и качеств, иных, чем свой­ства и качества физических и юридических лиц, однако, таких субъектов на данный момент времени не существует.

В обоих определениях исследуемого понятия термин «воля» отождествляется со свободой поведения субъекта. Е. В. Вавилин отмечает: «Необходимо понимать, что само существо волеизъявления по отношению к цифровому интеллекту другое, как и в случае, скажем, с юридическим лицом. Здесь следует развести два принципиально разных понятия, имеющих различное значение для права, — волю и волеизъявление»20. Полагаем, что свобода поведения отсутствует у «искусственного интеллекта», включая самопрограммируемый «искусственный интеллект», поскольку вариативность его «поведения» заранее заложена создателем «искусственного интеллекта» в определенных алгоритмах.

Например, такой оксюморон, как «неправосубъектный субъект права», предложенный С. Ф. Афанасьевым21, уместен для литературного произведения, но недопустим в качестве аргумента в цивилистическом исследовании. Физическое лицо, не обладающее дееспособностью, сохраняет свою правоспособность, которая прекращается только с его смертью (п. 2 ст. 17 ГК РФ). «Искусственный интеллект», по мнению С. Ф. Афанасьева, правоспособностью не обладает, значит, он не может признаваться субъектом права.

Алгоритм функционирования «искусственного интеллекта» закладывается его создателем (автором — физическим лицом или коллективом авторов), выполняющим трудовую функцию либо исполняющим договор авторского заказа или договор НИОКР (договор на выполнение научно-­исследовательских, опытно-­конструкторских и технологических работ). «Искусственный интеллект» реализует волю своего создателя или заказчика на выполнение соответствующих работ. При осуществлении физическими и юридическими лицами деятельности в цифровой среде под созданными ими аккаунтами субъектами цифрового взаимодействия остаются физические и юридические лица, использующие свои «цифровые проекции». «Цифровая проекция» физического или юридического лица, будучи отражением субъекта гражданского права в цифровом пространстве, не может являться самостоятельным субъектом права. По нашему мнению, «электронного лица», «цифровой личности», их гражданско-­правового статуса не существует. Установление в доктрине правовой связи между «искусственным интеллектом» и «цифровым субъектом» представляется ошибочным.

Обоснование правосубъектности «искусственного интеллекта» с помощью существования «цифровой проекции» лица в информационной системе представляется неверным по ряду причин. В литературе отмечается, что однозначное отождествление конкретного субъекта с его «проекцией» в цифровой среде не всегда возможно, поскольку сам факт существования цифрового образа не означает во всех случаях, что за этим образом стоит то лицо, образ которого воспринимают иные субъекты гражданского права22.

«Цифровая проекция» личности законодательно не признается, без этого невозможно установить юридическую связь между субъектом права и его «цифровой проекцией». Утверждать о наличии правовой связи «цифровой проекции» личности и «искусственного интеллекта» также не представляется возможным.

Подобное утверждение является несостоятельным аргументом в пользу признания статуса субъекта за «искусственным интеллектом». Предложенная рядом ученых (Е. В. Лунгу, А. А. Карцхия) идея введения в законодательство «цифровой личности», «цифрового статуса личности»23 в отрыве от классических субъектов права окончательно разорвет эту юридическую связь и породит искусственных «субъектов» права, не обладающими деликтоспособностью. Такие «субъекты» права могут быть использованы злоумышленниками в целях совершения преступлений.

Предложенный Е. В. Лунгу, А. А. Карцхией доктринальный подход24 вступает в противоречие с правоприменительной практикой. Так, в судебных решениях указывается, что любые действия в цифровой среде совершает только тот, кого возможно идентифицировать25. При этом заинтересованная сторона должна доказать, что субъект и его цифровой образ совпадают26.

Вышеуказанный подход судебной практики таит в себе ряд практических проблем. Полагаем, что он является применимым в тех случаях, когда третьи лица неправомерно завладели аккаунтом ответчика либо иными его идентификационными данными. Однако, в тех ситуациях, когда сам ответчик нарушает права третьих лиц, недобросовестно используя свою «цифровую проекцию», потерпевшая сторона лишается возможности защищать свои права. Операторы и правообладатели информационных систем в таких случаях не предоставляют информации об идентификации и аутентификации их пользователей и не несут юридической ответственности за некорректное проведение процедуры идентификации субъекта, а также за действия субъекта под чужой, анонимной либо ложной «цифровой проекцией».

Приведем еще один пример. А. В. Серовой ставится знак равенства между информационной системой, робототехническим устройством (РТУ)27, которое является материальной формой воплощения технологии «искусственного интеллекта», и чат-ботом28 («искусственный интеллект», имеющий форму приложения для компьютера, смартфона и др.), при этом информационная система наделяется свой­ствами субъекта права29.

С выводом автора сложно согласиться. Информационная система является формой закрепления big data, она функционирует с помощью «искусственного интеллекта»30. Информационная система не может быть сведена исключительно к «искусственному интеллекту». На наш взгляд, необходимо различать саму информационную систему (которая, как правило, состоит из больших данных (big data), имеющих своими элементами базу данных, «искусственный интеллект» и др.31) и разработчика информационной системы, ее правообладателя, а также оператора. За бесперебойное функционирование информационной системы, отсутствие нарушений прав ее пользователей отвечают оператор и ее правообладатель (физические и юридические лица, публично-­правовые образования).

В качестве субъекта гражданского правоотношения выступает оператор информационной системы, информационная система (включая инвестиционную и финансовую платформы) субъектом права признана быть не может. Законодательство об информации и информационных технологиях формально допускает физическое лицо к осуществлению деятельности оператора информационной системы32. В специальном законодательстве в качестве оператора информационной системы, например, инвестиционной платформы, определяется юридическое лицо (хозяйственное общество)33.

Подход законодателя к определению статуса оператора информационный системы представлен по следующей модели: права — обязанности — ограничения деятельности. При этом субъективные гражданские права оператора закреплены преимущественно бессистемно, на основании толкования правовых норм выделяются его прямые и косвенные обязанности, а также ограничения деятельности. Данная модель находит свое отражение в нормативном закреплении статусов операторов различных информационных систем34: оператора информационной системы, в которой осуществляется выпуск цифровых финансовых активов35, оператора единой системы идентификации и аутентификации (ЕСИА)36, оператора государственной информационной системы «Единая система идентификации и аутентификации физических лиц с использованием биометрических персональных данных» (единой биометрической системы)37, оператора Единой медицинской информационно-­аналитическая системы города Москвы38, оператора единой ведомственной медицинской информационно-­аналитической системы ФМБА России39, оператора государственной информационной системы жилищно-­коммунального хозяйства40.

Безусловно, государственные и частные информационных системы имеют большое значение для цифровой экономики, наделение этих объектов права свой­ствами, «статусом» и «полномочиями» субъектов права не имеет под собой ни юридического, ни практического обоснования и является, на наш взгляд, способом ухода недобросовестных обладателей прав на информационные системы от юридической ответственности. По нашему мнению, квалификация «искусственного интеллекта», технологии «искусственного интеллекта» в качестве особого субъекта права (информационной системы как субъекта права) не имеет обоснованной аргументации41.

Некоторые авторы, например, Д. В. Пономарева, А. Г. Барабашев выделяют два вида «искусственного интеллекта»: «автономные и подчиненные системы ИИ»42. Судя по использованному авторами термину («системы ИИ»), речь идет о технологиях «искусственного интеллекта». «Автономные системы ИИ» могут, по их мнению, создавать результаты интеллектуальной деятельности, при этом деятельность таких систем «должна носить самостоятельный, минимально зависимый от человека характер»43.

Согласно ст. 1228 ГК РФ автором результата интеллектуальной деятельности является «гражданин, творческим трудом которого создан такой результат». Признавая право авторства за «автономными системами ИИ», Д. В. Пономарева и А. Г. Барабашев, высказавшие данную точку зрения, относят эти системы к субъектам гражданского права. Возможность осуществлять «творческую» деятельность заложена создателем (создателями) «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», прежде всего, в алгоритмах их функционирования. Без данных алгоритмов «способность» к творчеству у «искусственного интеллекта» или у технологии «искусственного интеллекта» возникнуть не может. Автор (авторами) интеллектуальной собственности, возникшей в результате функционирования технологии «искусственного интеллекта», является создатель (создатели) этой технологии. Если технология «искусственного интеллекта» была создана юридическим лицом, то таким автором выступает работник (работники) юридического лица, выполнивший свою трудовую функцию. Согласно утверждению С. А. Синицына «искусственный интеллект» выполняет «служебную роль», при этом «было бы необоснованно сводить вопрос о совершенствовании патентного законодательства в условиях развития цифровой экономики к признанию искусственного интеллекта изобретателем и патентообладателем»44.

По мнению Л. Ю. Василевской, «настаивать на правосубъектности «искусственного интеллекта», наделять его (по аналогии с физическими и юридическими лицами) общественно-­юридическими свой­ствами правоспособности, дееспособности и деликтоспособности означает не что иное, как демонстрировать отход от классических основ гражданского права, поскольку этими юридическими характеристиками лица наделяются законодателем, а не учеными-­юристами»45.

В доктрине «искусственный интеллект» ошибочно квалифицируется и в качестве вещи. Так, С. А. Соменков, в частности, указывает, что «искусственный интеллект» является вещью «с функцией искусственного интеллекта»46, по мнению автора, «искусственный интеллект сродни ребенку — как его воспитаешь, что вложишь в него, таким он и будет»47.

Определение правовой природы «искусственного интеллекта» через его же функцию, к сожалению, не приближает нас к пониманию юридической сущности этого явления. Большинство современных технических устройств обладает функциями «искусственного интеллекта»; сводить их правовой режим только к правовому режиму вещей — значит перечеркнуть юридическое и экономическое значение деятельности изобретателей и программистов, разрабатывающих «искусственный интеллект», технологии «искусственного интеллекта».

Известный цивилист Е. А. Суханов отмечает: «Различные виды имущественных прав связаны с установлением для отдельных видов имущества — объектов гражданских прав — особого гражданско-­правового режима. Разумеется, такой режим в действительности устанавливается не для самих объектов, а для лиц, совершающих с ними юридически значимые действия (выделено нами. — Е. П.). Но различные объекты гражданских прав в этом своем качестве отличаются друг от друга именно своим правовым режимом, а не физическими или экономическими свой­ствами (выделено нами. — Е. П.), а особенности такого режима формируются в виде тех или иных разновидностей имущественных (гражданских) прав»48.

Квалификация «искусственного интеллекта» в качестве вещи «с функцией «искусственного интеллекта»» означает уничтожение границ между вещью и интеллектуальной собственностью. В таком случае права создателя, организатора создания или лица, которое приобрело исключительное право на «искусственный интеллект», остаются без юридического признания и правовой защиты.

В Толковом словаре В. И. Даля воспитание определяется как «планомерное воздействие на умственное и физическое развитие детей, формирование их морального облика привитием им необходимых правил поведения»49. Субъекты права, используя «искусственный интеллект» или технологии «искусственного интеллекта», предоставляют определенные сведения, обрабатываемые программами, входящими в состав «искусственного интеллекта» или технологии «искусственного интеллекта». Например, пользователь «умной» музыкальной колонки с помощью сети «Интернет» передает информацию о своих музыкальных предпочтениях, далее это устройство подбирает музыкальные произведения согласно полученным сведениям. Воспитывает ли пользователь «умную» колонку, прививая ей определенные нравственные качества? Ответ на данный вопрос может быть только отрицательным. Пользователь лишь предоставляет сведения, необходимые для успешной работы этого устройства.

Копируя в своих работах положения нормативных правовых и иных актов50 о внедрении «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» в современную общественную жизнь, авторы перечисляют через запятую смартфоны, компьютеры, роботы, иные технические устройства, телемедицинские технологии, «искусственный интеллект», технологии, использующие «искусственный интеллект»51. Эти объекты перечисляются как абсолютно не взаимо­связанные друг с другом. Ряд авторов не могут прийти к однозначному выводу, «должны ли в будущем умные роботы стать субъектами права или остаться объектами»52.

По утверждению Л. Ю. Василевской, «искусственный интеллект» не может существовать вне смартфона, компьютерного устройства, иного гаджета, технологии «искусственного интеллекта» находят свое воплощение в РТУ53.

Ни «искусственный интеллект», ни технологии «искусственного интеллекта» не могут быть квалифицированы в качестве вещей, поскольку они по своей правовой природе являются интеллектуальной собственностью. Согласно п. 1 ст. 1227 ГК РФ «интеллектуальные права не зависят от права собственности и иных вещных прав на материальный носитель (вещь)». Отрицание взаимосвязи гаджетов, РТУ с «искусственным интеллектом», технологиями «искусственного интеллекта» означает применение упрощенного подхода к определению их правовой природы. Телемедицинские технологии в силу своего легального определения (п. 22 ст. 2 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации»54) могут быть квалифицированы как разновидность технологий «искусственного интеллекта», поскольку для обеспечения информационного взаимодействия при оказании медицинских услуг, идентификации и аутентификации участников цифрового взаимодействия, документирования хода проведения медицинского вмешательства требуется упорядоченная определенным образом совокупность результатов интеллектуальной деятельности: различный по своей целевой направленности «искусственный интеллект», базы данных, алгоритмы компиляции (ноу-хау), а также алгоритмы сбора, передачи, обработки и хранения информации и др.

Доктринальные подходы к определению «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта» в качестве субъекта, квазисубъекта права, а также в качестве вещи противоречат легальному определению данных понятий. Единственно обоснованным подходом к определению правовой природы и, соответственно, правового режима «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта» является квалификация их в качестве новых сложных объектов — интеллектуальной собственности. Правовой режим вещей, правовые нормы о статусе субъектов гражданского права неприменимы ни к «искусственному интеллекту», ни к технологиям «искусственного интеллекта». По мнению Л. Ю. Василевской, «искусственный интеллект» — это результат сложного программирования, его следует рассматривать, как сложный объект гражданских прав55.

Легально определены элементы «искусственного интеллекта»: информационно-­коммуникационная инфраструктура (информационные системы, информационно-­телекоммуникационные сети, иные технические средства обработки информации), программное обеспечение (в том числе, в котором используются методы машинного обучения), процессы и сервисы по обработке данных и поиску решений. Данные компоненты не в полной мере отражают правовую природу «искусственного интеллекта», а элементы технологий «искусственного интеллекта» законодателем не раскрываются (п. 2, 3 ст. 2 Закона № 123-ФЗ).

Информационные системы (и их разновидность — информационные банки) не могут быть квалифицированы в качестве «искусственного интеллекта», данные системы являются формой существования big data56 и функционируют с помощью «искусственного интеллекта».

Представляется верным подход, согласно которому «искусственный интеллект» и «технологии искусственного интеллекта» — интеллектуальная собственность, самостоятельные сложные объекты гражданских прав. При этом необходимо установить соотношение понятий «искусственный интеллект» и «технологии искусственного интеллекта», а также их правовой режим. Понятие сложного объекта (ст. 1240 ГК РФ) не отвечает всем признакам «искусственного интеллекта» и технологии «искусственного интеллекта». В доктрине А. А. Карцхия и Р. А. Черфас признают «искусственный интеллект» сложным объектом57, к сожалению, авторами не исследуются элементы данного объекта и его правовой режим.

Первая цивилистическая концепция о правовой природе, правовом режиме «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» была представлена д. ю. н., проф. Л. Ю. Василевской в ее научных трудах. Так, по мнению Л. Ю. Василевской, «искусственный интеллект» — особый сложный объект гражданских прав, результат интеллектуальной деятельности без признака охраноспособности (в перечне РИД этот объект не указан в ст. 1225 ГК РФ), в состав которого могут входить различные охраняемые результаты интеллектуальной деятельности58.

В ст. 1240 ГК РФ перечислены типы сложных объектов: аудио­визуальное произведение, театрально-­зрелищное представление, мультимедийный продукт, база данных. Мультимедийный продукт может функционировать с помощью «искусственного интеллекта», но элементом «искусственного интеллекта» этот объект не является. База данных функционирует с помощью «искусственного интеллекта». База данных и «искусственный интеллект» являются компонентами big data (больших данных)59.

Как отмечает Л. Ю. Василевская: «В процессе размышлений исследуемый процесс формализуется и создается модель, появляется идея, метод решения. Следуя идее, методу решения, составляется, по возможности, наиболее подробная инструкция действий, выполнение которых исполнителем должно привести к ожидаемому результату. В математике и информатике такую детальную инструкцию принято называть алгоритмом… Алгоритм, записанный на формальном языке (языке программирования), называется в информатике программой… Программа же всегда связана с записью алгоритма на конкретном формальном языке… Поэтому можно говорить о главенствующей роли именно алгоритма, а, следовательно, как о своеобразном ноу-хау (от англ. know how — «знать как») или секрете производства конкретного устройства с «искусственным интеллектом»»60. Таким образом, по мнению Л. Ю. Василевской, одним из элементов «искусственного интеллекта» является алгоритм, выступающий связующим звеном между другими компонентами «искусственного интеллекта»61. Это и алгоритмы работы программ для ЭВМ, и алгоритмы взаимодействия программ друг с другом, и алгоритмы интегрирования информационных систем, функционирующих с помощью «искусственного интеллекта», друг с другом (например, интегрирование ЕИС нотариата62 в ЕСИА63 и единую биометрическую систему64). В состав «искусственного интеллекта» также входят программы для ЭВМ, изобретения и базы данных65. Приобретение прав создателем «искусственного интеллекта» на каждый из его элементов, как это предусмотрено в ст. 1240 ГК РФ, на наш взгляд, является недостаточным для использования «искусственного интеллекта» как единого объекта в целом. В качестве охраноспособного элемента «искусственного интеллекта» выступают разработанные для достижения определенной цели технические решения, относящиеся не только к «искусственному интеллекту», но и способу взаимодействия основных его элементов, обеспечивающих процесс осуществления поставленных перед разработчиками задач, — уникальные алгоритмы (программы для ЭВМ, изобретения) взаимодействия основных структурных элементов, с помощью которых достигается применение инновационного продукта («искусственного интеллекта») и разработанных на его основе ранее неизвестных технологий «искусственного интеллекта». Для дальнейшего использования «искусственного интеллекта» в коммерческой деятельности необходимо приобрести исключительное право на «искусственный интеллект» как на отдельный самостоятельный сложный объект. Л. Ю. Василевская отмечает, что исключительное право на входящий в состав сложного объекта результат интеллектуальной деятельности, приобретаемое лицом, организовавшим создание сложного объекта, не следует отождествлять с правом, которое приобретает указанное лицо в отношении такого объекта в целом (право на сложный объект)66. В силу норм ст. 1240 ГК РФ организатор создания «искусственного интеллекта» не имеет права приобрести исключительное право на «искусственный интеллект» как на самостоятельный результат интеллектуальной деятельности, поскольку такого результата интеллектуальной деятельности юридически не существует, правила п. 1 ст. 1225 и пробел ст. 1240 ГК РФ нуждаются в реформировании.

Технологии «искусственного интеллекта» определяются законодателем в качестве «технологий, основанных на использовании искусственного интеллекта» (п. 3 ст. 2 Закона № 123-ФЗ). Основным элементом технологии «искусственного интеллекта» является сам «искусственный интеллект». Технология «искусственного интеллекта» не является тождественной ему, а относится к особого рода сложным объектам67.

Л. Ю. Василевская, разграничивая понятия «искусственный интеллект» и «технология «искусственного интеллекта»», обращает внимание на следующие отличия между ними:

1) специфика материального носителя. Материальным носителем технологии «искусственного интеллекта» выступает РТУ, материальным носителем «искусственного интеллекта» являются компьютер, смартфон, планшет и др.;

2) в отличие от «искусственного интеллекта» в состав технологии «искусственного интеллекта» могут быть включены готовые результаты интеллектуальный деятельности68.

В развитие обозначенного автором подхода отметим, что в саму технологию «искусственного интеллекта» может входить не один, а несколько различных по своей целевой направленности цифровых продуктов. Например, помимо «искусственного интеллекта», отвечающего за функционирование отдельных элементов РТУ, в состав технологии «искусственного интеллекта» может быть включен «искусственный интеллект», отвечающий за координацию синхронного функционирования отдельных частей РТУ. В качестве охраноспособного элемента технологии «искусственного интеллекта» выступает алгоритм (алгоритмы) взаимодействия всех ее элементов — ранее созданные результаты интеллектуальной деятельности и интеллектуальная собственность, разработанная специально для конкретной технологии «искусственного интеллекта».

Технологию «искусственного интеллекта» можно рассматривать двояко: как результат интеллектуальной деятельности (статика) и как элемент самого технологического процесса (динамика). Примером последнего выступают телемедицинские технологии, при этом необходимо отметить, что телемедицинскими технологиями не исчерпываются применимые в медицине технологии «искусственного интеллекта». РТУ может быть использовано для непосредственного проведения медицинского вмешательства либо РТУ может вживляться в организм человека с целью улучшения качества его жизни на фоне течения хронического заболевания.

Итак, технология «искусственного интеллекта» — самостоятельный сложный объект (интеллектуальная собственность), правовой режим которого не тождественен правовому режиму отдельных входящих в него элементов.

Согласно ст. 1226 ГК РФ на «искусственный интеллект» и технологию «искусственного интеллекта» как на результаты интеллектуальной деятельности «признаются интеллектуальные права, которые включают исключительное право». В силу ст. 128 ГК РФ к объектам гражданских прав относятся имущественные права, исключительное право является имущественным правом (ст. 1226 ГК РФ)69. Квалификация исключительного права в качестве объекта гражданского правоотношения порождает вопрос о его правовом режиме.

На вещи как объекты материального мира традиционно признаются вещные права (ст. 209, 216 ГК РФ) и классические правомочия владения, пользования и распоряжения вещью. Возникает вопрос, возможно ли распространять вещный режим на исключительное право. В ст. 250 ГК РФ предусмотрена продажа доли в праве общей собственности, согласно п. 2, 4 ст. 454 ГК РФ общие положения о купле-­продаже применяются к продаже ценных бумаг, имущественных прав, включая цифровые права, если иное не вытекает из содержания или характера этих прав. В силу нормы п. 1 ст. 454 ГК РФ продавцом товара выступает его собственник. В ст. 28 Федерального закона «О рынке ценных бумаг»70 признается право собственности на бездокументарные эмиссионные ценные бумаги71 (имущественные права). Законодатель ошибочно распространяет режим вещей на бездокументарные эмиссионные ценные бумаги, в абз. 2 п. 1 ст. 142 ГК РФ бездокументарные ценные бумаги определены как «обязательственные и иные права». Верховный Суд РФ признает законным уступку требования на основании договора продажи имущественного права (п. 4 ст. 454 ГК РФ) или договора дарения (п. 1 ст. 572 ГК РФ)72. Как отмечает В. В. Витрянский, «… всякая возмездная уступка имущественных прав (цессия) является продажей этих прав, а правила, регулирующие переход прав кредитора, и в частности, уступку требования (ст. 382–390 ГК РФ), отражает содержание и характер соответствующих имущественных прав, а поэтому подлежат приоритетному (по отношению к общим положениям о купле-­продаже товаров) применению»73.

Таким образом, в ряде случаев закон признает право собственности на имущественное право, хотя, подчеркнем еще раз, с точки зрения постулатов пандектного права и традиционного в российской науке гражданского права подхода эту позицию законодателя нельзя квалифицировать как правильную. В этой связи возникает вопрос, допустимо ли распространять правовой режим вещей и, соответственно, режим собственности на имущественные права. Для разрешения поставленных вопросов представляется необходимым установить конститутивные признаки исключительного права.

По утверждению Е. А. Суханова, попытка распространения режима объектов вещных прав на имущественные права (бездокументарные ценные бумаги, безналичные денежные средства и т. п.), трактуемые как «бестелесные вещи», окончилась закономерной неудачей74.

Трудно согласиться с квалификацией исключительного права в качестве «бестелесной вещи» и признать право собственности (иное вещное право) на него. Право собственности и иные вещные права связаны по российскому праву с триадой правомочий по владению, пользованию и распоряжению объектом. В законе предусмотрено только распоряжение имущественными правами (в частности, распоряжение исключительным правом), то есть одно правомочие из трех классических правомочий собственника. Против распространения режима вещей на имущественные права выступает законодатель, применяя специальный способ защиты прав обладателей бездокументарных ценных бумаг (ст. 149.3 ГК РФ). Представляется необходимым введение специального правового режима для имущественных прав, основанного на правовых возможностях распоряжения ими. Согласно п. 3 ст. 1227 ГК РФ к интеллектуальным правам не применяются положения раздела II ГК РФ (Право собственности и другие вещные права). Для распоряжения исключительным правом предусмотрены самостоятельные договорные конструкции — договор об отчуждении исключительного права, лицензионный договор и договор коммерческой концессии, отличные от договоров купли-­продажи и аренды (ст. 1233–1237 ГК РФ). В силу особой правовой природы, не совпадающей с правовой природой вещей, на исключительное право не может распространяться режим вещей и, соответственно, право собственности.

Обратим внимание, что правовой режим служебных «искусственного интеллекта» и технологии «искусственного интеллекта», созданных работником (работниками) при выполнении трудовой функции, имеет свои особенности. В отношении служебного «искусственного интеллекта» необходимо применять нормы ст. 1295, 1470 ГК РФ о служебных произведениях (программах для ЭВМ) и служебных ноу-хау. В отношении служебной технологии «искусственного интеллекта» следует применять нормы ст. 1295, 1370, 1470 ГК РФ о служебных произведениях (программах для ЭВМ, базах данных в части алгоритма подбора информации), служебных изобретениях, полезных моделях, промышленных образцах, служебных ноу-хау. Иные элементы «искусственного интеллекта» и технологии «искусственного интеллекта» не относятся к охраноспособным служебным результатам интеллектуальной деятельности. Работодателю принадлежат исключительные права только на отдельные элементы данных служебных объектов (п. 2 ст. 1295, п. 3 ст. 1370, п. 1 ст. 1470 ГК РФ). Это порождает определенные практические проблемы, поскольку в дальнейшем юридическое лицо (работодатель) не сможет распорядиться исключительным правом на «искусственный интеллект» (технологию «искусственного интеллекта»), поскольку юридически такого объекта права не возникло.

Отношения между отдельными работником и работодателем в части принадлежности исключительного права на служебный результат интеллектуальной деятельности, отношения между работниками — соавторами такого служебного результата, на наш взгляд, должны быть урегулированы гражданско-­правовым организационным договором (к таким договорам относятся: договор между работником и работодателем об установлении правового режима исключительного права на служебный результат интеллектуальной деятельности и договор о соавторстве, заключаемый между работниками). Работники, заключившие договор о соавторстве, обязаны уведомить об этом работодателя. Применение в этом случае трудового договора противоречит правовой природе и конститутивным признакам последнего (см. ст. 56 Трудового кодекса РФ75).

Разработанная судебной практикой76 характеристика служебных результатов интеллектуальной деятельности, по нашему мнению, не является достаточной. Критерии выполнения трудовой функции, наличия задания и контроля со стороны работодателя не носят универсального характера. В этом случае остается неясным правовой режим результата интеллектуальной деятельности, созданного на оборудовании работодателя работником в свободное от выполнения трудовой функции время. Не имеет однозначного решения в правоприменительной практике и проблема создания результата интеллектуальной деятельности частично в период, относящийся ко времени отдыха работника, но в рамках выполнения им своей трудовой функции.

Отсутствует однозначный подход в правоприменительной практике к квалификации результата интеллектуальной деятельности в качестве служебного, если он создан в нерабочее время77. В связи с этим, на наш взгляд, следует включать в трудовой договор, заключаемый между работником и работодателем, создающим «искусственный интеллект», технологию «искусственного интеллекта», условия о порядке привлечения работника к сверхурочной работе и о ее оплате. В трудовых договорах с работниками юридических лиц, участвующих в разработке данных цифровых объектов, необходимо закреплять условие о выполнении трудовой функции подробно, конкретизируя определенные виды деятельности работника.

Требования об обеспечении работником конфиденциальности сведений, ставших ему известными в ходе выполнения трудовой функции по созданию служебного результата интеллектуальной деятельности, содержатся только в п. 2 ст. 1470 ГК РФ (для служебного секрета производства). Представляется необходимым подписание с каждым работником соглашения об обеспечении конфиденциальности информации при разработке им служебных «искусственного интеллекта» и технологии «искусственного интеллекта», отдельных элементов технологии «искусственного интеллекта».

Рассмотрим подробнее телемедицинские технологии — вид технологий «искусственного интеллекта». Согласно их легальному определению «телемедицинские технологии — информационные технологии, обес­печивающие дистанционное взаимодействие (выделено нами. — Е. П.) медицинских работников между собой, с пациентами и (или) их законными представителями, идентификацию78 и аутентификацию79 указанных лиц (выделено нами. — Е. П.), документирование совершаемых ими действий (выделено нами. — Е. П.) при проведении консилиумов, консультаций, дистанционного медицинского наблюдения за состоянием здоровья пациента» (п. 22 ст. 2 Закона об охране здоровья граждан). Таким образом, при функционировании телемедицинских технологий как технологий «искусственного интеллекта» одновременно осуществляется три процесса:

1) организация и проведение дистанционного взаимодействия;

2) идентификация и аутентификация пациента, его законного представителя, медицинской организации, сотрудников медицинской организации;

3) организация и осуществление электронного документооборота, включая обработку и передачу информации в медицинские информационные системы (ст. 91, 91.1 Закона об охране здоровья граждан).

Легально закрепленные задачи функционирования телемедицинских технологий позволяют нам сделать вывод о четырех моделях их материального выражения (данные модели применимы и для иных технологий «искусственного интеллекта»):

1) «искусственный интеллект», установленный на техническом устройстве (компьютере, смартфоне и др.) в сочетании с большими данными (big data) (например, с базой данных информации о пациентах, их законных представителях, медицинских организациях, медицинских работниках), технически и юридически не зависимых от частных и публичных медицинских информационных систем;

2) «искусственный интеллект», установленный на техническом устройстве (компьютере, смартфоне и др.), интегрированный с «искусственным интеллектом» (технологией (технологиями) «искусственного интеллекта»), отвечающим за функционирование big data (банков данных80 — частных и публичных медицинских информационных систем);

3) РТУ, имеющее автономную базу медицинских данных, выполняющее дистанционные медицинские вмешательства (например, дистанционная диагностика сердечно-­сосудистых заболеваний) либо организующее дистанционное оказание медицинской помощи;

4) РТУ, интегрированное в частные и публичные информационные системы, выполняющее дистанционные медицинские вмешательства (например, дистанционная диагностика сердечно-­сосудистых заболеваний) либо организующее дистанционное оказание медицинской помощи.

Для digital-медицины можно выделить применяемую на практике пятую модель материального выражения технологий «искусственного интеллекта»: автономно функционирующее РТУ, применимое для осуществления очных медицинских вмешательств, а также для вживления его в организм человека.

На сегодняшний день функционирование третьей и четвертой моделей телемедицинских технологий «искусственного интеллекта» осуществляется в усеченном варианте. В «ГОСТ Р 59921.1-2022. Нацио­нальный стандарт Российской Федерации. Системы искусственного интеллекта в клинической медицине. Часть 1. Клиническая оценка» отмечается, что система «искусственного интеллекта» не оказывает непосредственного воздействия на пациентов и медицинский персонал, вместо этого выполняет только интерпретацию информации при обработке данных и предоставляет вывод результата работы пользователю, в том числе с целью поддержки принятия решений81. В Национальном стандарте используется, на наш взгляд, узкий подход к определению понятия «технологии «искусственного интеллекта»», указывается, что системы «искусственного интеллекта» являются лишь программным обеспечением (медицинским изделием)82.

В результате функционирования технологии «искусственного интеллекта» могут появляться новые объекты гражданских прав, включая результаты интеллектуальной деятельности. Например, с помощью технологии «искусственного интеллекта» может быть совершено медицинское вмешательство (например, диагностическая процедура), создан новый объект по заданию заказчика (к примеру, РТУ — 3D-принтер, распечатывающий детали для технического, в том числе медицинского, оборудования) или макет изобретения. Например, в Дорожной карте развития «сквозной» цифровой технологии «Нейротехнологии и искусственный интеллект» отмечается возможность проектирования «искусственным интеллектом» сложных объектов83. С нашей точки зрения, возможность проектировать сложные объекты характерна не для «искусственного интеллекта», а для технологий «искусственного интеллекта» как для технически более сложных объектов, создаваемых для решения комплексных производственно-­технических задач.

Ранее нами отмечалось, что «искусственный интеллект» не может признаваться автором создаваемой им интеллектуальной собственности. Данный вывод верен и для технологии «искусственного интеллекта». По мнению Е. В. Вавилина, «… творчество ИИ, как и его интеллектуальная деятельность, не могут быть поняты в биологическом смысле, по отношению к ИИ эти способности должны восприниматься как умение имитировать умственные процессы»84. Автором результата интеллектуальной деятельности выступает лицо, обладающее исключительным правом на технологию «искусственного интеллекта», либо обладающее правом использовать данный объект в силу лицензионного договора в целях создания результатов интеллектуальной деятельности. В таком лицензионном договоре целесообразно указать, что исключительное право на созданный технологией «искусственного интеллекта» результат интеллектуальной деятельности возникает у лицензиата. Автором интеллектуальной собственности может быть только физическое лицо (ст. 1228 ГК РФ). Автором результата интеллектуальной деятельности выступает правообладатель (лицензиат) либо работник правообладателя (лицензиата), если последний является юридическим лицом.

Представляется актуальным определение субъекта, привлекаемого к гражданско-­правовой ответственности за ненадлежащее «оказание» услуг и «выполнение» работ робототехническим устройством, а также за причинение робототехническим устройством вреда третьим лицам. На наш взгляд, технологии «искусственного интеллекта» в качестве субъекта гражданско-­правовой ответственности выступать не могут. Проблема привлечения к ответственности в случае некорректного функционирования РТУ, по нашему мнению, решается с учетом следующих обстоятельств:

• установление причины сбоя в функционировании РТУ, к таким причинам относятся: ошибка в структуре или функционировании элементов РТУ, возникшая, например, в результате некорректного программирования или сборки; ошибка в параметрах задания, которое было дано РТУ. Для установления этого обстоятельства требуется назначение технической экспертизы;

• выявление создателя РТУ и правообладателя.

Если будет установлено, что сбой в функционировании РТУ произошел по причине допущенной ошибки при его создании, к ответственности должен быть привлечен создатель РТУ. В том случае, когда РТУ некорректно функционировало в результате неверно сформулированного задания (технически некорректной эксплуатации РТУ), ответственным лицом выступает правообладатель РТУ (лицо, обладающее правом использования РТУ в силу заключения и исполнения лицензионного договора или договора об отчуждении исключительного права на технологию «искусственного интеллекта»).

Следует согласиться с мнением С. А. Синицына, согласно которому «Независимо от уровня сложности роботизированные системы организации и управления производственными процессами с использованием высокотехнологических средств искусственного интеллекта остаются продуктом и орудием человеческого труда…; в правовом регулировании они должны рассматриваться исключительно в системе объектов гражданских прав и требуют нормативного распределения ответственности между их производителем, собственником и эксплуатантом в случае причинения их работой вреда жизни, здоровью и имуществу третьих лиц»85.

Технология «искусственного интеллекта» как объект гражданских прав имеет различные формы выражения. Этот цифровой объект применяется в различных сферах деятельности. На наш взгляд, технологии «искусственного интеллекта» различаются в зависимости от определенных оснований. По форме закрепления технологии «искусственного интеллекта» делятся на технологии, существующие в следующих формах:

• автономное РТУ;

• РТУ, интегрированное в иную вещь (микроскоп, электросамокат, велосипед, автомобиль и др.);

• компьютерное устройство, на котором установлен «искусственный интеллект», интегрированный с big data (базой данных или банком данных, функционирующими с помощью «искусственного интеллекта»). По такому алгоритму применяются, в частности, технологии «искусственного интеллекта» в digital-­медицине (телемедицинские технологии), а также технологии «искусственного интеллекта», используемые в области менеджмента ресурсов домашних сетей86.

Технология «искусственного интеллекта», состоящая из установленного на компьютерном устройстве «искусственного интеллекта», интегрированного с big data в форме HES (Домашняя электронная система — Home Electronic System), применяется для обеспечения функционирования всех домашних сетей многоквартирного дома. В сфере менеджмента ресурсов домашних сетей также используется автономное РТУ для проектирования информационной модели здания87 (BIM — Building Information Model)).

По сфере применения88 среди технологий «искусственного интеллекта» выделяются технологии, применяемые:

• в сфере оказания различных видов услуг, в том числе телемедицинские технологии, используемые при оказании медицинских услуг;

• в промышленном производстве;

• в сфере обеспечения обороноспособности страны и безопасности государства;

• в бытовой сфере (например, технология HES (домашняя электронная система — Home Electronic System89));

• в сфере подбора персонала;

• в sharing-­среде90;

• и др.91

Регулирование отношений, связанных с «искусственным интеллектом» и технологиями «искусственного интеллекта», — одно из важнейших направлений законодательного реформирования. Без закрепления «искусственного интеллекта», технологий «искусственного» интеллекта в перечне охраноспособных результатов интеллектуальной деятельности (п. 1 ст. 1225 ГК РФ) передовые отечественные технологические разработки могут так и остаться на уровне идей, привлекательных для хищения зарубежными конкурентами.

§ 2. Классификация договоров о разработке «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта»

Разработка и применение «искусственного интеллекта», а также технологий «искусственного интеллекта» связана с определенными договорами, различными по своему основанию (causa) и правовой природе92. Все эти договоры по критерию направленности подразделяются на две группы: договоры, направленные на разработку «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта» и договоры, направленные на распоряжение исключительными правами на них.

Остановимся подробнее на классификации договоров о разработке «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта». Создание данных объектов — сложный, многоэтапный процесс, предполагающий участие: разработчиков отдельных элементов «искусственного интеллекта» (технологии «искусственного интеллекта»); субъектов, осуществляющих апробацию этих объектов; субъектов, координирующих процесс создания «искусственного интеллекта» и технологии «искусственного интеллекта».

Отношения по разработке «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта» носят комплексный характер. Для упорядочения данных отношений применяются различные договорные конструкции. При проведении данного исследования были выявлены доктринальные и практические ошибки в определении правовой природы договоров, направленных на разработку данных цифровых продуктов, а также содержания таких договоров. Например, применительно к делению всех договоров на имущественные и организационные В. В. Груздев полагает: «… имущественными являются все (выделено нами. — Е. П.) гражданско-­правовые договоры…»93. Предлагаемые к заключению образцы договоров об обеспечении конфиденциальности информации содержат только общие условия, применимые для любых договоров, составителями деловых документов не предлагается включать специальных условий в эти договоры94.

Причиной некорректного понимания существа договоров, направленных на разработку «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», на наш взгляд, является отсутствие их классификации. Классификация договоров о разработке «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» дает возможность выявить правовую природу и конститутивные признаки этих договоров, а также установить особенности их содержания и исполнения. Данная классификация позволяет упорядочить применение в исследуемой сфере договорных конструкций, поименованных и не поименованных в ГК РФ.

В доктрине и в судебной практике представлены различные классификации гражданско-­правовых договоров.

Так, К. П. Победоносцев и Г. Ф. Шершеневич в качестве критерия классификации договоров выбрали «хозяйственное начало», означающее цель договора95. Целевая направленность договоров была названа критерием их классификации советскими цивилистами С. И. Аскназием96, О. С. Иоффе97, О. А. Красавчиковым98. О. А. Красавичков, характеризуя данный критерий, делал акцент на правовом результате договора, не отрицал значение правового результата для классификации договоров и О. С. Иоффе.

Среди современных цивилистов Ю. В. Романец определяет в качестве критерия систематизации гражданско-­правовых договоров «значимые для права признаки общественных отношений»99, к которым он относит «направленность договора, субъектные особенности договора, предмет договора, возмездность (безвозмездность)»100, а также «особенности правоотношений, обусловливающие формирование так называемых специальных договорных конструкций: предварительного, рамочного, опционного и абонентского договоров, а также договора в пользу третьего лица»101.

Согласимся с точкой зрения Ю. В. Романца, который полагает, что в качестве основы классификации необходимо избрать «значимые для права признаки общественных отношений». Так, первичным критерием систематизации выступает направленность договора (именно этот критерий выбрал законодатель), иные определяемые автором критерии носят вторичный характер. Трудно согласиться с утверждением Ю. В. Романца о выделении в качестве критерия систематизации договоров «особенности правоотношений, обусловливающие формирование так называемых специальных договорных конструкций». Договор по своей правовой природе является юридическим фактом — сделкой, основанием возникновения обязательственного правоотношения. Договор как юридический факт (сделка) всегда предшествует возникновению правоотношения, по этой причине особенности правоотношений не могут обуславливать формирование специальных договорных конструкций: особенности правоотношений зависят от согласования сторон договора-­сделки условий, выступающих, по образному выражению М. И. Брагинского, способом фиксации прав и обязанностей, совокупность и содержание которых определяют особенности конкретного правоотношения102.

Иной позиции придерживается М. Н. Малеина, которая в качестве критериев систематизации выбрала «источник создания, время действия, характер связи с основным договором и оформление, выполняемая роль»103.

Ряд критериев, предложенных М. Н. Малеиной, является классическим примером для общей характеристики любого гражданско-­правового договора (время действия, форма, характер связи с основным договором). Остается неясным правовое значение таких критериев, как «источник создания» и «выполняемая роль». Основание возникновения характерно для договорного правоотношения; в зависимости от типов в законодательстве, доктрине и правоприменительной практике выделяются отдельные виды договорных правоотношений. Критерий «выполняемая роль» взаимосвязан с критерием «характер связи с основным договором» и применим для классификации в том случае, когда существует два договора — основной и дополнительный, имеющий акцессорный характер (например, договор о применении того или иного способа обеспечения исполнения обязательств).

По нашему мнению, для классификации договоров необходимо учитывать многоаспектность понятия «договор». Так, договор является гражданско-­правовой конструкцией, поименованной или не поименованной в ГК РФ, договором является и конкретный юридический факт — соглашение104, заключаемое на практике и порождающее определенное обязательственное правоотношение, на возникновение которого направлена воля его сторон. Первые три критерия, выделенные М. Н. Малеиной, применимы для договора как юридического факта. Признак выполняемой договором роли может быть использован для классификации договорных правоотношений.

Иные авторы также признают необходимость применения нескольких критериев для классификации гражданско-­правовых договоров. Например, Е. Г. Комиссарова отрицает возможность деления гражданско-­правовых договоров по одному критерию105, при этом отмечая: «… ориентирами для выбора вида договора чаще всего выступает именно направленность будущего договорного обязательства… Вторая причина — в обновленной редакции норм обязательственного права (выделено нами. — Е. П.)»106.

На наш взгляд, определенные Е. Г. Комиссаровой препятствия выбора того или иного типа договора являются необоснованными, предлагаемые этим автором проблемы квалификации договоров носят надуманный характер и не влияют на их толкование и выбор применимых правовых норм. Договоры в гражданском праве не могут быть классифицированы по одному критерию. В качестве системообразующего критерия законодателем выбрана направленность договоров, этот критерий является основой деления договоров в ГК РФ на типы, виды и разновидности. Бесспорно, один критерий не может отразить специфику всех гражданско-­правовых договоров, в связи с этим отдельные договоры (типы, виды и разновидности) конструируются законодателем на основе родо-видовых особенностей их содержания, субъектного состава и сферы применения.

В п. 43 и 47 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 25.12.2018 № 49 дано следующее толкование: «…при квалификации договора… необходимо прежде всего учитывать существо законодательного регулирования соответствующего вида обязательств и признаки договоров (выделено нами. — Е. П.), предусмотренных законом или иным правовым актом, независимо от указанного сторонами наименования квалифицируемого договора (выделено нами. — Е. П.)…». Суды толкуют и квалифицируют договоры, основываясь на их содержании, а также на принципе свободы договора. Договор является классическим основанием возникновения гражданско-­правового обязательства, применение к отдельным договорным обязательствам общей части обязательственного права — традиционный прием юридической техники, характерный для законодателя. В иных Федеральных законах систематизация договоров и ее критерии отсутствуют, договоры перечислены в определенном порядке (см., например, ст. 37 Федерального закона «Об обязательном медицинском страховании в Российской Федерации»107).

Иные основания для классификации договоров предлагает А. Ю. Чурилов, он делит их на группы в зависимости от возможности заключения договора в пользу третьего лица108. Данная классификация основана на императивном и диспозитивном подходах законодателя к регулированию отношений, связанных с договорами в пользу третьего лица.

По утверждению Л. Ю. Василевской, в науке логики любая классификация рассматривается с точки зрения видов деления, которые и определяют само деление: 1) дихотомическое и 2) по видоизменению признака, по этой причине аналогичным образом можно рассматривать и классификацию сделок109. Выделенные Л. Ю. Василевской принципы и критерии систематизации сделок являются универсальными, применимыми для договоров любого вида, в том числе для договоров, направленных на разработку «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта».

Обратим внимание, что судебная практика придерживается классических подходов к систематизации договоров. Как и в доктрине признается деление договоров на реальные и консенсуальные в зависимости от момента признания договора заключенным110; по сфере применения в качестве особого вида договора выделяется внешнеторговый договор111.

При построении системы договоров, направленных на создание «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», необходимо учитывать определенные доктринальные и практические подходы к правовой характеристике сделки (договора). В силу общепринятой классификации112, все юридические факты в гражданском праве подразделяются на события и действия; последние, в свою очередь, делятся на действия правомерные и противоправные (правонарушения). В отечественной юридической доктрине в группе правомерных действий различают юридические акты и юридические поступки, относя к числу первых сделки113. Считаем, что любая сделка (в том числе, договор, направленный на разработку «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта») обладает признаком правомерности. На правомерность как свой­ство сделки указывает Конституционный Суд РФ114. Данный признак подтверждается нормами п. 1 ст. 167 ГК РФ и ст. 168 ГК РФ. Полагаем, что договорам, направленным на разработку «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», как и любым иным сделкам, присущи все конститутивные признаки этого юридического факта: волевой характер (в контексте свободы выражения воли), правомерность, направленность на возникновение правовых последствий.

Понятие «договор» нами рассматривается как сделка-­соглашение, порождающая правоотношение. Определяя правовую природу и сущность договора, мы присоединяемся к мнению М. И. Брагинского: «Пункт 1 ст. 420 ГК рассматривает договор как соглашение лиц (выделено нами. — Е. П.)… Указанное определение явно имеет в виду договор-­сделку… Договоры в их качестве сделки, не отличаясь от других юридических фактов, не имеют содержания (выделено нами. — Е. П.). Им обладает только возникшее из договора-­сделки договорное правоотношение. При этом, как и в любом другом правоотношении, содержание договора составляют взаимные права и обязанности контрагентов»115.

Здесь и далее договоры, направленные на разработку «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», рассматриваются нами как сделки, содержанием которых выступают условия, закрепляющие определенные права и обязанности сторон. Такие договоры порождают обязательственные правоотношения по созданию «искусственного интеллекта» (технологий «искусственного интеллекта»). Данный подход нашел свое отражение в судебной практике116.

Договоры, опосредующие разработку «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», могут быть систематизированы на основе следующих критериев:

1) критерий связанности содержания договора с имуществом (ст. 128 ГК РФ). Как известно, сущность основания (causa) сделки заключается в направленности воли сторон (цели). Цели, которые намерены достичь стороны, заключая те или иные договоры, опосредующие разработку «искусственного интеллекта» или технологий «искусственного интеллекта», носят имущественный или неимущественный характер. По критерию связанности содержания договора с имуществом данные договоры возможно разделить на имущественные и неимущественные. Имущественные и неимущественные договоры представляют собой отдельные типы договоров117. Среди имущественных договоров в исследуемой сфере выявлены имущественные договоры с организационными элементами, к которым относятся: соглашение о предоставлении опциона; опционный договор; имущественные договоры, опосредующие создание «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», включающие организационные условия (об обеспечении конфиденциальности информации, о порядке применения электронной подписи, смарт-­контракта (программного кода), дистанционной идентификации и аутентификации сторон договора). К имущественным договорам с организационными элементами также относится договор с открытыми условиями (ст. 429.1 ГК РФ). Имущественные договоры с организационными элементами являются смешанными договорами. М. И. Брагинский выделяет признаки смешанных договоров118, так «смешанный договор к числу поименованных не относится»119; «следует признать применительно к ним действующей презумпцию их возмездности»120. Смешанный договор необходимо отличать от комплексного договора, под которым в цивилистике понимается межотраслевой договор, порождающий два и более различных обязательств, имеющих общую хозяйственную цель и группирующихся вокруг одного из них121, он характеризуется как поименованный в законе договор, элементы которого сконструированы законодателем122. В сфере разработки «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» находят свое применение комплексные договоры. Например, в том случае, когда разработчик «искусственного интеллекта» (технологии «искусственного интеллекта») обязуется разработать и апробировать образец данного инновационного продукта, а затем осуществить массовое его производство. В этом случае применяется комплексный договор с элементами договоров НИОКР и подряда.

Допустимость использования этих конструкций подтверждена Верховным Судом РФ (постановление от 25.12.2018 № 49 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора»). Применение смешанных и непоименованных конструкций несет в себе риск признания договора недействительным или незаключенным, а также риск квалификации судом договора в качестве сделки иного вида, чем предполагали его стороны.

В силу п. 3 ст. 421 ГК РФ, реализуя принцип свободы договора, стороны могут заключить смешанный договор, при этом необходимо «учитывать существо законодательного регулирования соответствующего вида обязательств и признаки договоров, предусмотренных законом или иным правовым актом»123. Таким образом, принципиальным аспектом квалификации договора в качестве смешанного является выявление в исследуемом договоре на основании толкования его содержания элементов двух или более договоров. Правоприменитель в отношении смешанного договора должен использовать нормы законодательства о конкретных договорах, составляющих его элементы.

Смешанный договор следует отличать от непоименованного договора. Представляется верным подход, предложенный Высшим Арбитражным Судом РФ, согласно которому «к непоименованным договорам при отсутствии в них признаков смешанного договора (пункт 3 статьи 421 ГК РФ) правила об отдельных видах договоров, предусмотренных законом или иными правовыми актами, не применяются»124.

Верховный Суд РФ, основываясь на расширительном толковании нормы п. 2 ст. 421 ГК РФ, рассматривает непоименованный договор как антипод смешанного договора и разделяет все его элементы на поименованные и непоименованные125. Верховный Суд РФ рекомендует установить соответствие поименованных элементов договора отдельному договорному типу (типам), поскольку сами поименованные элементы могут относиться к разным договорным типам. При этом не отрицается возможность применения по аналогии к непоименованному договору норм о нескольких договорах, если сходные элементы будут выявлены при толковании непоименованного договора.

На наш взгляд, в данном разъяснении предлагается использование двой­ной аналогии закона. Первая аналогия: использование норм о смешанном договоре по аналогии (применение к одному договору норм о нескольких договорах — классический элемент правовой характеристики смешанного договора, предусмотренный в п. 3 ст. 421 ГК РФ); вторая аналогия: использование по аналогии норм об отдельных видах договора. В ст. 6 ГК РФ применение двой­ной аналогии закона не предусмотрено. В предложенном толковании утрачивается юридическое значение применения конструкции непоименованного договора как способа реализации принципа свободы договора (ст. 421 ГК РФ). По нашему мнению, в толковании, данном Верховным Судом РФ, конструкции смешанного договора и непоименованного договора лишаются самостоятельных отличительных признаков.

В области разработки «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» разграничение смешанного и непоименованного договоров имеет существенное практическое значение. Полагаем, что договор квалифицируется как смешанный уже на момент его заключения. Типичным и востребованным на практике является сочетание элементов имущественного и организационного договоров. Например, стороны (заказчик) и исполнитель (подрядчик) заключают договор подряда о создании элементов технологии «искусственного интеллекта» или договор НИОКР о разработке технологии «искусственного интеллекта». В этот же договор включаются условия о порядке взаимодействия заказчика и исполнителя (подрядчика) в части выбора вида документооборота, порядка идентификации сторон при обмене документами, формы уведомления сторон о ходе проведения работ и т. д. (организационные элементы смешанного договора).

В качестве непоименованного договор квалифицируется исключительно судом, именно на усмотрение суда остается вопрос квалификации договора в качестве непоименованного либо как аналога смешанного договора и применения по аналогии к нему норм об отдельных видах договоров.

Стороны, используя непоименованный договор в любой сфере, включая область разработки «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», должны учитывать риск квалификации судом такого договора в качестве аналога смешанного. Во избежание подобной квалификации стороны должны исключить любое пересечение с элементами существующих договорных конструкций, закреплять в договоре только собственные не предусмотренные в ГК РФ договорные условия. На практике формулировка подобных условий является затруднительной, исключение составляет непоименованный организационный договор.

Принимая во внимание сложность технических и организационных процессов, связанных с разработкой «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», использование аналога смешанного договора может привести к иной судебной квалификации, чем полагали его стороны, и повлечь признание такого договора незаключенным.

Если в области разработки «искусственного интеллекта» (технологии «искусственного интеллекта») осуществляет свою деятельность крупная компания, которая создает данные объекты полностью либо осуществляет разработку ключевых элементов таких объектов, то с ней может быть заключен смешанный договор, включающий в себя элементы: договора подряда или договора НИОКР; договора об оказании услуг по переводу технической документации на несколько языков; договора об оказании услуг по продвижению пробных экземпляров РТУ на рынке, в том числе об оказании услуг по проведению демонстрационных мероприятий и об оказании рекламных услуг. На наш взгляд, для достижения стабильности отношений сторон в исследуемой сфере целесообразно использовать классический смешанный договор, с указанием в его тексте условий о применимом к возникшим правоотношениям праве. Если сторонам необходимо использовать непоименованную договорную конструкцию, например, организационный договор, то целесообразно полностью разработать и согласовать все его условия, исключив любые имущественные элементы;

2) критерий направленности на определенный правовой результат. Как известно, основание (causa) сделки (договора) определяет направленность договора на конкретный правовой результат. Среди имущественных договоров по критерию направленности на определенный правовой результат выделяются:

• договор НИОКР, направленный на разработку «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта»;

• договор подряда, направленный на создание «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта» (в определенных случаях, если исполнителем выступает физическое лицо, в исследуемой сфере применим договор авторского заказа);

• соглашение о предоставлении опциона (опцион), опционный договор, используемые в области разработки «искусственного интеллекта» и технологии «искусственного интеллекта».

При построении системы договоров, направленных на создание «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», необходимо учитывать конститутивные особенности, правовую природу, правовой режим «искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта», а также соотношение данных понятий.

Определяя отличия «искусственного интеллекта» от технологий «искусственного интеллекта», Л. Ю. Василевская пришла к выводу: «Таким образом, единая технология «искусственного интеллекта», воплощенная в РТУ, представляет собой самостоятельный объект, отличающийся по своим качественным и функциональным характеристикам от «искусственного интеллекта», а также от входящих в него РИД. Как и «искусственный интеллект», технология, разработанная для воплощения в РТУ, как представляется, — результат творческой интеллектуальной деятельности, имеющий отличный от «искусственного интеллекта» правовой режим»126.

На наш взгляд, «искусственный интеллект» и технология «искусственного интеллекта» являются самостоятельным результатом исполнения договора подряда или договора НИОКР, передача такого результата исполнителем заказчику оформляется отдельным передаточным актом. В силу нормы п. 1 ст. 703 ГК РФ договор подряда заключается не только на изготовление или переработку (обработку) вещи, но и на выполнение другой работы с передачей ее результата заказчику. Согласно нормам п. 1 ст. 1296, абз. 1 п. 1 1297, п. 1 ст. 1371, абз. 1 п. 1 ст. 1471 ГК РФ программа для ЭВМ, база данных, изобретение, полезная модель, промышленный образец, секрет производства (ноу-хау) могут быть созданы по договору подряда. Таким образом, договор подряда является применимым для создания результатов интеллектуальной деятельности («искусственного интеллекта», технологий «искусственного интеллекта», их отдельных элементов).

Для систематизации договоров, направленных на создание «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта», следует учитывать, что отношения, связанные с созданием, а также с последующем применением РТУ, весьма многообразны. РТУ, иные объективные формы выражения «искусственного интеллекта» и технологий «искусственного интеллекта» также имеют свои виды и разновидности.

Многообразен и субъектный состав таких отношений. В них может участвовать организатор создания «искусственного интеллекта» (или технологии «искусственного интеллекта»), а также лицо, выполняющее научные исследования по первичной апробации

...