Страшно интересно

ЕЛЕНА ХОХЛОВА

ЗАПРЕТЫ, ПОЛОЖЕНИЕ ЖЕНЩИН, БЫТ И ИДЕАЛЫ ЭПОХИ ЧОСОН

Москва
МИФ
2026

ИНФОРМАЦИЯ
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Рекомендовано ученым советом факультета мировой экономики и мировой политики Научно-исследовательского университета «Высшая школа экономики»

Научный редактор д. и. н. Игорь Толстокулаков

Рецензенты: к. и. н. А. Н. Ланьков, к. и. н. В. М. Тихонов

Хохлова, Елена

Частная жизнь корейской знати. Запреты, положение женщин, быт и идеалы эпохи Чосон / Елена Хохлова ; [науч. ред. И. Толстокулаков]. — Москва : МИФ, 2026. — (Страшно интересно).

ISBN 978-5-00250-587-6

Что скрывалось за расписными ширмами, шелковыми халатами и безупречными поклонами эпохи Чосон (1392–1897)?

Эта книга — увлекательное путешествие в частную жизнь корейской знати. Автор рассказывает, как жили и отдыхали аристократы, почему образ «благородного мужа» стал идеалом эпохи и какую роль в этом играли куртизанки, няньки и даже собаки с петухами, а также о ролях женщин при дворе, любовных интригах и семейных трагедиях.

 

Рукопись подготовлена в рамках программы Pony Chung Fellowship, Korea University’s Research Institute of Korean Studies и программы творческих отпусков Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Предисловие

Последнее десятилетие все большую популярность набирают исторические сериалы и киноленты корейского производства, на основе которых зрители формируют свое представление о быте, нравах и традициях корейцев эпохи государства Чосон (1392–1897). Эта книга родилась из желания погрузить читателя в мир старой Кореи не через вымысел сценаристов, а с помощью самого наглядного источника информации — живописи.

За пять веков существования государства Чосон было создано множество произведений на свитках, ширмах и в формате альбомных листов. Светская живопись до XVIII века оставалась прерогативой привилегированного янбанского сословия^[1]. Произведения писали либо профессиональные художники, часто выходцы из так называемого «среднего люда» (чунин), либо сами янбане^[2]. В обоих случаях живопись отражала вкусы и идейные установки правящего класса.

Ключевыми жанрами живописи в эпоху Чосон стали сакунчжа (

), «четыре благородных растения» — слива, орхидея, хризантема, бамбук), и сансухва (, «горы и воды»)^[3]. В художественной иерархии, принятой в придворном ведомстве живописи Тохвасо, эти два жанра занимали первое и второе места соответственно. Живопись сакунчжа воплощала нравственные установки янбан, живопись сансухва визуализировала представления об устройстве мироздания, правильном существовании человека. Произведения этих двух жанров рассказывали об идеалах привилегированного сословия, но о жизни человека в целом повествовали лишь опосредованно. На свитках с пейзажами человек изображался в виде схематичной фигурки, наслаждающейся природой, или собирательного образа ученого мужа — созерцателя.

Третье место в официальной иерархии жанров (рис. 1) занимала так называемая живопись хвачжохва (

), «цветы и птицы» — изображения растений, птиц, животных и прочих существ, символизировавших процветание, долголетие, успех на государственной службе и пр. Такая живопись выполняла благопожелательную задачу и показывала, насколько важной для человека была визуализация его стремлений. При этом все три перечисленных жанра служили для декорирования помещений старой Кореи, поэтому сохранили для нас основные черты интерьера дворцов и резиденций.

Рис. 1. Ли Инсан. Мудрец, созерцающий водопад под сосной.

Бумага, тушь, краски, 23,8 × 63,2 см. Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

Термином инмульхва (

), «изображения людей и предметов», обозначали портретную живопись, которой отводилось четвертое место из четырех в придворной иерархии жанров. За пять веков существования государства Чосон было создано немало портретов, при этом основная масса свитков изображает мужчин, часто преклонного возраста и только в двух ипостасях: ученый муж сонби () и чиновник (рис. 2). Портрет практически не знал иного героя: художники не писали детей, за редким исключением не создавали женские образы или мужские портреты в неофициальной, частной обстановке. Групповой портрет был редкостью для той эпохи. Столь строгие рамки портретной живописи свидетельствуют о том, по каким правилам жило общество. Портреты в основном писали по заказу двора, поэтому в первую очередь государство и общество считали достойным сохранять для потомков облик мужчин-янбанов в образе ученого мужа или чиновника.

Рис. 2. Неизвестный художник. Портрет Сон Сиёля.

Шелк, тушь, краски, 89,7 × 67,6 см. Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

Как правило, сведения о жизни и нравах людей былых эпох исследователи черпают из жанровой живописи. Однако в эпоху Чосон бытовая (жанровая) живопись, или то, что в южнокорейском искусствознании принято называть пхунсокхва (

), не была ключевым жанром. Произведения, схожие с жанровой живописью в западноевропейском понимании, появились только в конце XVII века. Пхунсокхва входила в официальную иерархию жанров ведомства Тохвасо лишь во второй половине XVIII века. Тогда же произошел ее расцвет в творчестве художников Чо Ёнсока ( 1686–1761), Ким Тыксина ( 1754–1822), Ким Хондо ( 1745 — ок. 1806) и Син Юнбока ( 1758 — ок. 1814).

Героями жанровой живописи нередко были крестьяне. Чо Ёнсок, Ким Тыксин, Ким Хондо писали идеализированные сценки из жизни простолюдинов с воспеванием земледельческого труда (см. рис. 3). Син Юнбок изображал досуг привилегированного сословия и куртизанок кисэн (

). Эти произведения сохранили ценнейшую информацию о жизни янбанов, их развлечениях, вкусах, моде и нравах, что особенно важно, учитывая, насколько короткой была история жанровой живописи. В XIX веке художники занимались в основном подражательством вышеперечисленным мастерам, пока в конце века не появилась необходимость создавать для иностранных путешественников сувенирные рисунки о быте и нравах жителей Корейского полуострова.

Рис. 3. Предположительно, Ю Унхон. Жанровые сцены.

Фрагмент. Бумага, краски, 92 × 40 см. Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

Корейские художники за редким исключением не занимались исторической живописью, которая сегодня стала бы прекрасным этнографическим источником об эпохе Чосон. Но серьезную альтернативу западной исторической и жанровой живописи составила документальная живопись кирокхва (

), особое явление в корейской живописи того времени.

Официальной идеологией на протяжении всего правления династии Ли оставалось неоконфуцианство, в основе которого лежало представление о важности соблюдения ритуалов и правил поведения человека в обществе. При дворе непрестанно вели летописи о деяниях правителей и жизни двора. Кроме того, придворные художники фиксировали на свитках, ширмах и в альбомах дворцовые церемонии и важные события административной жизни государства. Неизменными героями документальной живописи были двор и чиновничество.

Янбане, в свою очередь, заказывали изображения частных официальных и дружеских собраний, домашних крупных торжеств, связанных с государственной службой и важными семейными событиями, чтобы зафиксировать соблюдение предписываемых ритуалов. Государственную и частную документальную живопись можно назвать главным источником информации об официальной повседневности эпохи Чосон, когда человек исполнял роль чиновника, ученого мужа или добропорядочного члена семьи.

На основании вышесказанного можно сделать вывод, что живопись прославляла идеалы привилегированного сословия, выражала надежду на благополучие и утверждала образ достойного члена общества. Поскольку живопись, героем которой выступает человек, преимущественно изображала мужчину привилегированного сословия в образе чиновника или ученого мужа — конфуцианца, предлагаю остановиться на этих двух образах и через анализ живописных свитков раскрыть жизнь привилегированного сословия.

В первой главе с помощью портретов мы раскроем образ янбана-чиновника и посмотрим, что живопись сообщает о жизни мужей, состоявших на государственной службе. Источниками послужат ширмы с изображением цикла жизни чиновника и образцы документальной живописи. Вторая глава будет посвящена образу конфуцианского ученого мужа — интеллектуала, его идеалам, вкусам и досугу. Здесь нам помогут свитки и альбомы, воплощающие представления об идеальном существовании и достойных благородного мужа занятиях. Альбомные листы уже упомянутого Син Юнбока оживят наши представления о янбанском сословии, а также мы поговорим о кисэн, неотъемлемых участницах собраний янбанов. В третьей главе нам предстоит узнать, что рассказывает живопись о жизни женщин привилегированного сословия.

За последние тридцать лет южнокорейские историки представили целый ряд исследований о привилегированном сословии эпохи Чосон, а за минувшие два десятилетия на волне интереса к женскому вопросу опубликованы работы о жизни аристократок. Труды корейских ученых стали основным источником информации, позволившим проанализировать отобранные для данной книги образы янбанов в живописи.

Обозначим несколько технических моментов. Бо́льшая часть изображений, использованных в книге, есть в открытом доступе, часть произведений публикуется с разрешения правообладателей. Несколько дополнительных иллюстраций, а также вспомогательные материалы можно посмотреть, перейдя по ссылкам в примечаниях.

Написание терминов, имен художников на языке оригинала и годы их жизни указаны только при первом упоминании. В книге использована система кириллизации корейских имен собственных, сформулированная кандидатом филологических наук, доцентом Е. А. Похолковой и одобренная корееведческим сообществом на семинаре по кириллизации в Московском государственном лингвистическом университете.

Данная книга написана при поддержке Научно-исследовательского института корееведения Университета Корё (Korea University’s Research Institute of Korean Studies) в рамках программы Pony Chung Fellowship и программы творческих отпусков для сотрудников Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Выражаю глубочайшую признательность научному редактору книги Игорю Анатольевичу Толстокулакову за ценнейшие замечания, Андрею Николаевичу Ланькову и Владимиру Михайловичу Тихонову за рецензии, Екатерине Анатольевне Похолковой за помощь с транслитерацией имен собственных, моим коллегам — Марии Алексеевне Баклановой и Жанне Григорьевне Сон за советы. Отдельная признательность — ответственному и литературному редакторам книги и всему издательству МИФ за предоставленную возможность воплотить мою идею в жизнь. И конечно, эта книга бы не родилась без безоговорочной поддержки и терпения моей смелой и дружной семьи.

Глава 1

Родиться янбаном — стать чиновником

Образ чиновника на портретах

Идейной основой государства Чосон на протяжении пяти веков оставалось неоконфуцианство, и система управления страной и обществом выстраивалась согласно этому учению. Политическим идеалом основателя династии вана Тхэчжо (

прав. 1332–1398) и последующих правителей-ванов была абсолютная монархия, ставившая своей задачей заботу о жизни подданных¹. Помогать правителю управлять страной и строить идеальное государство должны были чиновники-янбане, подтверждавшие право участвовать в управлении страной путем сдачи экзамена на получение должности. Экзамен проверял знание конфуцианского канона и умение решать государственные задачи на основе конфуцианской системы.

Идеология сформировала образ правильного подданного на всех уровнях социальной пирамиды и в первую очередь представителя привилегированного янбанского сословия. Большинство янбанов владели землей и были связаны с государственной службой, то есть являлись служилыми землевладельцами. Мужчина благородного происхождения не был обязан служить, но государство стимулировало желание привилегированного сословия занять должность чиновника: если в роду четыре поколения мужчин не сдавали экзамен и не служили, семья могла лишиться янбанского статуса и соответствующих привилегий. Кроме того, служба оставалась вопросом влиятельности, статуса и чести рода, а для небогатых янбанов — средством к существованию, поэтому превратилась в важнейшую составляющую жизни привилегированного сословия. Идея о том, что служба — это долг мужчины благородного происхождения, сформировалась под влиянием учения Конфуция, который говорил, что благородный муж должен служить правителю и на благо государства: «Благородный муж идет на службу, дабы выполнить свой долг…»²

Рис. 4. Портреты гражданских чиновников XVII–XIX вв.

Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

Само понятие янбан (

) подразумевает, что государственная служба была обязательным условием особого положения в обществе. Слово «янбан» буквально переводится как «две группы», потому что с начала правления династии Ли вести дела в государстве правителю помогали две группы чиновников. Гражданские чиновники во время совещаний сидели по правую руку правителя, на восточной стороне, поэтому их называли «восточная группа», а военные, соответственно, по левую руку, на западной, и называли их «западная группа». Для обозначения обеих групп стали использовать слово «янбан». До XVI века янбанами называли преимущественно людей, состоявших на государственной службе, а после это название распространилось на всех представителей знатных семей, вне зависимости от принадлежности к чиновничеству. Янбанов также называли садэбу (). Изначально это понятие использовали для янбанов-чиновников четвертого ранга и выше, а после так стали называть мужчин привилегированного сословия в целом.

Для прославления заслуг перед государством, назидания и формирования образа достойного служащего по указанию правителя придворные художники писали портреты «заслуженных чиновников» консин (

), посвятивших свою жизнь служению правителю и государству. Портреты «заслуженных чиновников» рисовали на больших свитках в двух экземплярах: одну копию хранили во дворце, где проводили церемонии почитания духа чиновника после его смерти, а вторую передавали портретируемому или его семье, где свиток хранился в особом павильоне. Таким образом, портрет не только был памятью о выдающемся государственном деятеле, но и выполнял назидательную функцию, способствуя воспитанию преданных правителю и верных долгу служащих.

Тип портрета «заслуженного чиновника» сформировался в начале правления династии Ли. Сохранилось немалое количество образцов таких произведений, все они выполнены по единому шаблону. Портреты представляют собой большие вертикальные свитки; герои часто преклонного возраста, написаны в полный рост, лицом к зрителю или слегка развернуты вправо. Они одеты в официальный наряд чиновника, состоящий из объемного шелкового халата таллён (

) темно-синего или темно-зеленого цвета с нагрудным отличительным знаком хюнбэ (), сообщающим, какую должность занимал чиновник, головного убора само () черного цвета и кожаных сапог или туфель. Отличительным знаком чиновника также был пояс кактэ (), надеваемый поверх халата на уровне хюнбэ. Изображены сановники на таких портретах сидя на стульях с подставкой для ног. Стулья накрыты шкурой леопарда — знаком особого расположения правителя. Ваны традиционно дарили чиновникам шкуру хищника в знак признания заслуг перед государством. Все герои нарисованы на незаполненном фоне, в нижней части портрета иногда изображены циновка или ковер.

Пожилых чиновников, посвятивших жизнь служению государству, прославляет второй тип портрета — погрудный, выполненный на память о том, что чиновник был членом ведомства Киросо (

), созданного с целью чтить высокопоставленных служащих, достигших семидесяти лет. В Киросо для пожилых чиновников устраивали торжественные собрания и праздники с угощениями и музыкой, а придворные художники рисовали альбомы со сценами торжества и их участниками.

Ряд портретов сановников на горизонтальных свитках сопровождается колофонами, написанными их современниками или представителями последующих поколений. В колофонах авторы, наряду с заслугами и вкладом героев в развитие страны, отмечают выдающиеся достоинства, такие как честность, верность, желание служить народу и правителю, справедливость, великодушие. Особенно подчеркивается непреклонность героев перед лицом трудностей и испытаний, их сравнивают с горой — символом постоянства, вечнозеленой сосной, стойко переносящей непогоду и холод, — символом непреклонности, Полярной звездой, которая служит ориентиром для людей.

Жизненный цикл янбана-чиновника

Несмотря на то что живопись эпохи Чосон создала целую галерею портретов выдающихся чиновников своего времени, она мало рассказывает о жизни и быте конкретных героев. В XVIII веке зародился сюжет пхёнсэндо (

), повествующий об образцовом янбане-чиновнике. Пхёнсэндо (букв. «изображение жизненного цикла») — это 8–10-створчатые ширмы со сценами из жизни добившегося высокого положения, почета и процветания янбана (рис. 5). Профессиональные и народные художники со второй половины XVIII века создавали такие произведения для заказчиков из разных социальных групп. Сохранилось по меньшей мере двадцать шесть образцов ширм пхёнсэндо, что говорит о популярности сюжета. Ширмами украшали интерьеры домов, они служили наставлением, образцом подражания для молодежи, а также воплощением надежд семей на процветание³.

Рис. 5. Ким Хондо. Жизнь Модан Хон Исана (восьмистворчатая ширма). 1781 г.

Шелк, краски, 75,1 × 39,4 см (размер одной створки). Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

На каждой створке ширмы изображали отдельную сцену, представляющую важный этап в жизни героя: празднование первого дня рождения, вступление в брак, гулянья по случаю сдачи экзамена на получение государственной должности, сцены службы на посту чиновника, празднование шестидесятилетия супружеской жизни. Незначительно варьируется количество изображенных человек, элементов, но общая композиция сцен повторяется.

Отправной точкой ширм пхёнсэндо, по всей видимости, стало произведение кисти уже упомянутого знаменитого придворного художника Ким Хондо, написанное в 1781 году (рис. 5). Общепринятым является мнение, что художник представил восемь сцен из жизни крупного государственного деятеля Хон Исана (

, 1549–1615), предка вана Чончжо ( прав. 1776–1800) по материнской линии. Хон Исан был выходцем из обедневшего рода, но благодаря своим способностям смог дослужиться до высокого чина при дворе вана Сончжо (, прав. 1567–1608) и принца Кванхэгуна (, прав. 1608–1623).

Кроме личного успеха на государственной должности, Хон Исан заслужил уважение качествами настоящего конфуцианца, почтением к старшим членам семьи, которым также отличалась его супруга. Дети, внуки и правнуки этого сановника один за другим успешно сдавали экзамен на получение государственной должности, а в XVIII веке, в период создания произведения, его род был одним из самых влиятельных в стране: при правлении вана Ёнчжо (

прав. 1724–1776) потомок Хон Исана в седьмом колене Хон Понхан ( 1713–1778) занимал пост главного государственного советника и был доверенным лицом правителя, а его дочь госпожа Хегён, также известная как королева Хегён ( 1735–1816), стала женой наследного принца Садо ( 1735–1769) и родила будущего вана Чончжо.

Ширму, возможно, создали по заказу последнего с целью отдать дань уважения предку, благодаря выдающимся достижениям которого род процветал. Можно также предположить, что ван хотел продемонстрировать исключительность рода Хонов, а также обосновать привилегии, которыми Хоны пользовались при дворе. Такое предположение подкрепляет факт, что под его руководством в 1793 году было составлено «Семейное древо рода Хон Исана»⁴, а Хон Понхан издал сведения о жизни Хон Исана и его сочинения.

За основу ширмы «Жизнь Модан Хон Исана», как считается, художник взял серии изображений сцен из жизни Будды (

), Конфуция () и хорошо известного в государстве Чосон танского генерала Го Цзы-и (697–781)⁵, служившего образцом конфуцианского семейного благочестия⁶. По всей видимости, Ким Хондо не стремился к исторической точности в деталях и просто вписал героя в современный ему быт.

Сегодня исследователи сомневаются, что произведение посвящено Хон Исану, однако это не меняет того факта, что ширма повествует о жизни чиновника-янбана. Именно поэтому предлагаю на ее основе с привлечением дополнительных образцов документальной живописи реконструировать основные этапы жизни чиновного сословия. Ширма местами плохо сохранилась, поэтому для наглядности в тексте будем обращаться к прорисовке, размещенной на отдельной странице сайта Национального музея Республики Корея^[4].

Первый день рождения и важность продолжения рода

Повествование о жизни Хон Исана начинается со сцены празднования толь (

) — первого дня рождения. Годовалый главный герой представлен в окружении родителей, родственников и домочадцев (рис. 6, слева). Центральные действующие лица расположились под крышей большого дома, остальные домочадцы и слуги наблюдают за происходящим, стоя во дворе. На террасе мару (), застеленной циновками, у круглого столика изображен нарядно одетый мальчик — именинник (рис. 6, справа). Сложно сказать, кто именно окружает ребенка, но предполагают, что молодая женщина, сидящая чуть позади и одетая в синюю шелковую юбку и короткую кофточку чогори (), — это мать ребенка. Женщина постарше, расположившаяся ближе к столу и придерживающая столик, — это няня. С другой стороны стола изображены отец и младший, но уже женатый член семьи, из-за спины которого выглядывает другой ребенок. Мужчины одеты в повседневные халаты янбанов, на головах — широкополые шляпы кат (), основной предмет гардероба, указывающий на принадлежность к привилегированному сословию. Из открытого окна за сценой наблюдает дед — старший член семьи — в высоком домашнем головном уборе ученого мужа, курящий длинную трубку.

Рис. 6. Ким Хондо. Жизнь Модан Хон Исана (первая справа створка). 1781 г.

Слева полностью, справа фрагмент (прорисовка). National Museum of Korea

Отметим, что курительные трубки встречаются на ширме и в целом в жанровой живописи повсеместно. Жители Корейского полуострова познакомились с табаком в начале XVII века, и уже к середине столетия курение стало обыденным занятием, причем курили представители обоих полов и даже дети, поскольку считалось, что табак исключительно полезен для организма. Именно поэтому ван Чончжо обязал сановников придумать, как приучить население к курению и вместе с этим искоренить практику чрезмерного употребления алкоголя. Изначально трубки были короткими, но к XVIII веку янбане и богатое население стали курить трубки, доходящие до полутора метров в длину. Закурить такой прибор человек самостоятельно не мог, для этого нужен был слуга, который также носил трубку за хозяином и ухаживал за ней. Постепенно курительная трубка, а конкретно ее длина, стала показателем статуса и достатка человека. Отец и тем более дед Хон Исана едва ли могли курить табак — изображение курительных трубок здесь исторический ляп и подтверждение факта, что Ким Хондо вписал жизнь Хон Исана в современную для него Корею второй половины XVIII века.

Взгляды собравшихся обращены в сторону мальчика; одной рукой ребенок открывает книгу, а в другой держит кисть для письма. Художник изобразил кульминационную сцену празднования первого дня рождения — ритуал тольчаби (

), во время которого ребенку предлагали сделать выбор из разложенных перед ним различных предметов. Считалось, что это предскажет его склонности и судьбу. Мальчики выбирали из следующих предметов: книга, тушечница, бумага, кисть, печать, нитки, рис, деньги, лук для стрельбы. Если ребенок брал предмет, связанный с чтением и письмом, это означало, что он будет прилежен в учебе и добьется успехов на государственной службе. Если мальчик брал в руки лук, верили, что он будет талантлив в военном деле. Рис символизировал достаток и здоровье, деньги — отсутствие нужды, нитки — долголетие. Девочкам во время тольчаби предлагали на выбор нитки, линейку для шитья, отрез цветной ткани, ножницы и пр.

В Китае, откуда пришел обычай тольчаби, чтобы проверить характер ребенка, к правильным предметам добавляли и «недостойные», такие как игрушки, безделушки. Если ребенок выбирал «недостойный» предмет, это могло означать, что в будущем он будет подвержен соблазнам и не блеснет достоинством и умом. В Корее судьбу не искушали и раскладывали перед ребенком только «правильные» предметы, причем набором предметов пытались заранее сформировать предпочтения малыша. Ученый муж, чиновник Ли Мунгон (

1494–1567), автор «Записок о воспитании ребенка» ( 1551–1566), в которых описаны рождение и детские годы его внука, отмечал, что лично отобрал для внука предметы, сулящие успешную карьеру чиновника и процветание (брусок туши, лук, рис, печать), и радовался, когда мальчик во время церемонии брал их один за другим по очереди⁷.

Какой предмет Хон Исан выбрал во время церемонии тольчаби, неизвестно, но художник вложил ему в руки кисть и книгу как символ карьеры гражданского чиновника — наиболее предпочтительный вариант для представителя янбанского сословия.

Помимо предметов для тольчаби, на круглом столе можно увидеть миску с вареным рисом — символ чистого сознания и духа, а также тарелку со сложенными горкой рисовыми пирожками сонпхён (

) как пожелание достатка. На стол ставили и тарелки с плодами, содержащими большое количество семян, желая ребенку в будущем обзавестись множеством наследников, а также лапшой, своей длиной символизирующей долголетие.

Наряд мальчика воплощает надежды родителей и членов семьи на благополучие. Ребенок одет в специально подготовленную для празднования кофточку сэктонкори (

), на рукавах которой вставки из цветных полосок сэктонмун (), символизирующих гармонию инь и ян (), и пять первоэлементов (дерево, огонь, земля, металл, вода). На талии ребенка завязан поясок тольтти с вышивкой. На таких поясках матери и бабушки вышивали иероглифы «жить», «счастье», «долголетие», «большое количество сыновей», а также оленей, черепах, журавлей, пионы, бамбук, гриб бессмертия, сосну и другие символы процветания и долгих лет жизни (рис. 7). К пояску привязаны два мешочка, куда насыпали зерно, клали волосы счастливых стариков старше восьмидесяти лет, снова желая ребенку достатка и долголетия⁸. На мешочках тоже вышивали благопожелательные символы.

Рис. 7. Тольтти, поясок для именинника. Начало ХХ в.

Государственный этнографический музей Республики Корея, Сеул (National Folk Museum of Korea

На голове ребенка надета шапочка кулле (

), или тольмочжа (), завязанная на большой бант под подбородком. Такие шапочки шили из шелка, украшенного вышитыми пионами, лотосами, иероглифами «долголетие», бусинами и пр. Шапочки надевали на первый день рождения девочек и мальчиков, дети носили

...