автордың кітабын онлайн тегін оқу Что рассказать вам об Иваре Маккое
Кадош Виро, Ками Катори

Тегін үзінді

Оқу

Кітап туралы Пікірлер3 Қазір оқып жатыр94 Сөрелерде Тегін фрагмент

Катори Ками
Виро Кадош

Что рассказать вам об Иваре Маккое?

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Asya .Rait

Младший редактор Екатерина Сухова

Литературный редактор Asya .Rait

Иллюстратор Надежда Конникова

Научный консультант Анастасия Смолина

Редактор-корректор Светлана Харитонова

У каждого своя история об этом человеке:

«Ребенок, который с детства был фактически обречен на безрадостную жизнь наемного рабочего на колониальной планете».

«Он с детства знал, что когда-нибудь станет пилотом».

«Никто не ожидал, что командиром поставят Маккоя. И никто не удивился».

«…Потому что люди пойдут за ним, не за мной».

Его зовут Ивар Маккой, ему двадцать пять, и он спас вас всех.

18+

И что рассказывать?.. А, вы вопросы будете задавать… Хорошо. Хм, знаете, странно, когда мы тот чертов цилиндр через толпу роботов проталкивали, не так волновался, а сейчас…

С чего начать?

Каким был Ивар в детстве?

Что ж. Тогда стоит, наверное, начать сначала. Недавно в Сети я видел упоминание, будто мы с Иваром выросли в одном приюте, но это неправда. Мы познакомились позже, когда его усыновила семья фермеров с Нового Техаса. Вы, конечно, уже слышали о ней, но наверняка просто не представляете, какое это захолустье. В общем, это такая планета, затерянная на окраинах освоенного космоса. Сорок девятого, кажется, класса. Назвали ее так из-за того, что вся планета — сплошная пустыня. Я позже специально слетал посмотреть на настоящий Техас — пожалуй, похоже.

Так вот, меня усыновили годом раньше Ивара. Вообще, у этой семейки хобби такое было — усыновлять. А может, жизненная необходимость. Потому что наемные работники — ну, вы ж понимаете, это дорого, а за детей, наоборот, еще и платят вдобавок.

Мне к тому времени было уже шестнадцать, а Ивару… наверное, лет четырнадцать. Хотя, может, уже и пятнадцать, или всего тринадцать, — он понятия не имел, когда родился. Но на самом деле это было здорово, потому что мы отмечали его день рождения, каждый год сдвигая на один месяц и один день. Забавная затея, правда? И грустная, на самом деле. Нет, можете не считать. Любому понятно, что вероятность угадать тут… ну очень низкая, если не нулевая. Но вы попробуйте объяснить это мальчишке-сироте, который когда-то, еще ребенком совсем, придумал себе такую сказку. Чтобы не унывать. Чтобы иметь хоть что-то свое.

В этом году, например, его день рождения будет двадцать седьмого марта, не забудьте поздравить. Не знаю, статью там напишите или сюжет новостной снимите. А в следующем уже двадцать восьмого апреля.

Знаете, что в нем сразу подкупает? Ну да, знаю, о чем вы подумали. Вон она, его взятка, со всех газет красуется. Но на самом деле я сейчас не о его улыбке. Он ведь будет вам улыбаться, даже если вы вдруг решите отрезать ему ногу. Или руку. Не смотрите на меня так, я знаю, что говорю. Улыбкам Ивара Маккоя верить нельзя. Хотя не поверить невозможно.

Так вот, о подкупе. Как ни смешно, подкупает как раз полное его отсутствие. Этот человек скажет вам только то, во что искренне верит сам. Да-да, даже если вы вдруг захотите отрезать ему ногу. Простите, профессия накладывает свой отпечаток, так что примеры будут не всегда удачными.

Так вот. Жилось на ферме нам, в общем-то, неплохо. Вот только о ней мало чего можно рассказать. Как и на любой другой ферме, там воняло, даже несмотря на всевозможные очистительные фильтры. Про устройство я, конечно, расскажу, но не ждите многого: мне было не так уж интересно, как это все работает. Куда важнее было выполнить все задания в срок и не получить взбучку.

Так в… Черт, повторяюсь… Но вы же править будете? Нет? А почему? А… ну да, приказ. Ну ладно. В общем, вода на Новом Техасе слишком дорогая, чтобы просто лить ее в землю. Более того, и земли-то на этой чертовой планетке нет нифига. Сплошной песок. Так что вместо полей были только длинные тоннели из арочных генераторов силовых полей. А под ними слой тонкой водоотталкивающей пленки — чтобы вода испарялась, конденсировалась и скатывалась в распределители. Почти замкнутая система: залил один раз воду в контейнеры с гидрогелем — и дальше уже совсем по чуть-чуть иногда добавляешь.

Да и в принципе вся ферма была такой системой — растения давали пищу нам и животным, а все, что в пищу не годилось, отправляли вместе со всеми отходами и дерьмом в говнобродилку… Ну, то есть эту… Установку биоразложения. Или биопереработки — черт ее знает, как она правильно называется. На выходе получались удобрение и все та же вода. Прибавьте к этому бесплатную рабочую силу, очень приличную прибыль от продажи овощей и мяса — совсем неплохой бизнес, я думаю.

Вот только бизнес этот нехило смердел. Воняло всё и везде. У компостного куба — гнильем и серой, возле фильтрационной колонны — озоном и плесенью, из скотных ангаров — навозом.

Скотины, кстати, было много. На Новом Техасе все, до последнего винта и куска полимера, было привозным и стоило дорого. Да еще приходилось переделывать движки, чтобы работали в местной атмосфере. Позволить себе машину, спидер или левитационную платформу могли единицы.

У нас лошади были, вернее, гибриды. Официально они назывались «организм земной, генномодифицированный, адаптированный к условиям жизни на планетах классов 45—49П». «П» — наверняка от слова «песок», «пустыня» или что-то в этом духе. В смысле, специально для такой местности. Как верблюды на Земле. Им, конечно, пытались придумать название, типа «лоблюд» или «вершадь»… Не пошло. Тем более что внешне это были все же больше лошади — как тех на картинках рисовали. Только без грив. И хвосты лысые. К тому же, наших еще дополнительно адаптировали, чтобы дышали сами, без лекарств. Кислород ведь чем-то связан там, помогать надо.

Ну вот, лошади эти таскали повозки, ходили под седлами. Они не угнались бы и за самой дряхлой колымагой, но были выгоднее любого авиакара. Никаких затрат на запчасти и фильтры-расщепители кислорода. Пара ведер воды в месяц, а если кормить свежей ботвой — и одного хватит. Старых продавали на бойню, каждую весну кобылы приносили потомство.

Ещё были буйкоты на мясо и молоко. Огромные такие горбатые коровы. Буйкоты тоже почти не пьют, а что мясо воняет бензином — ну, к этому уже привыкли все. На Новом Техасе практически все воняет бензином.

Буйволы? Даже не слышал слова такого. Буйкоты. Так мы их называли. Да нет, на этих не очень похожи. У вас на картинке задохлики какие-то, а не буйкоты. В этом сколько? Килограмм шестьсот? В молодом буйкоте около двух тонн, а то и больше бывало. И шкура у них толстенная, без волос почти. О, вот это больше похоже. Только на носу таких штук не было. Кто это? Носорог? Забавно. Надо поискать как-нибудь в зоопарке.

Вообще, я так скажу: нужно прожить на этой планете лет десять, чтобы понять, насколько это отвратное место. Постоянная жара. Бензиновая вонь. Ветра, смерчи. Мелкий песок, забивающийся везде. Имплант, изменяющий кровь, чтобы усваивался связанный кислород. Ну, может, не изменяющий. Хрен его знает, что он там делал, чтобы мы дышать могли, но лично меня всегда мутило пару месяцев, когда его меняли, и кое-кого из братьев, я знаю, тоже. Нас, кстати было…

Нет, импланты нам всем за счет Альянса ставили и меняли тоже. Раз в пять лет. А как иначе-то? Если бы еще и платить пришлось, там просто никто не жил бы.

Так о чём я? Нас было семеро, крепких приютских парней. Приемные родители даже специально отбирали нас, руководствуясь вполне здравой логикой. Например, отпетых хулиганов и полностью асоциальных типов среди нас не было. Только Джереми, с которого все началось, еще как-то пытался гнуть понты, но мы его прощали. Он же был первым — ну, вы понимаете.

В общем, в тот день сломался транспортер в контуре ферментации, и это было совсем хреново. Чтобы вы понимали, биоразлагатель — это ангар с десятком чанов. В каждом что-то бродит, гниет при нужной температуре, давлении и так далее. Из чана в чан содержимое перегоняется по желобу. Самая главная часть установки — конвейерные ленты с лопастями транспортера и огромный движок, старше, наверное, самого завода Дефо. Без постоянного перемешивания часть отходов так и не перегниет, а другая превратится в перегретую взрывоопасную жижу. И если транспортер накрывался, приходилось вычерпывать чан за чаном и осматривать каждую деталь. Хорошо, если поломка находилась во втором или третьем, а если нет…

Не подумайте лишнего, Босс Билл, наш приемный папаша, не распускал руки, но работа должна была быть сделана. Пусть даже всю эту наполовину сгнившую жижу пришлось бы руками вычерпать.

Понятно, что появлению новенького я не слишком обрадовался — настроение было ни к черту. Тем более что пацан на вид был щупленький и на помощь толком не способный. Ивар, наверное, это понимал — он вообще чертовски проницательный малый. Он посмотрел на меня, потом на лопату в моих руках и невозмутимо так осведомился:

— Еще одна есть?

Собственно, с той минуты мои отношения с Иваром Маккоем можно так и охарактеризовать: в одном чану. Это касается всего: работы, дружбы и того, что нам пришлось вместе пережить. Что? Ну да, простите. Не будем забегать вперед.

Транспортер починили через неделю. К тому времени и у меня, и у Ивара уже успели раза три вздуться и лопнуть кровавые пузыри на ладонях. Но ему, конечно, приходилось хуже. В приюте их не нагружали настолько тяжелой работой. Так вот, к тому времени, как отпала нужда снова нырять по пояс в гнилье, я уже знал, что в нашей размеренной, если не сказать — унылой, жизни кое-что изменилось. Что именно? Даже не знаю, как объяснить… Ладно, сейчас попробую.

Ивара тех лет можно было охарактеризовать одной фразой:

«Я стану пилотом».

Черт побери, сколько раз я это слышал? Да все слышали! Уверен, когда Ивар был младше, он просто подходил к людям на улице, протягивал им руку и говорил: «Привет, я Ивар Маккой. Я стану пилотом». Нет, вы не подумайте, он никогда не надоедал никому рассказами о космолетах или чем-то там еще, как все увлеченные люди. Просто знал, чего хочет, и это было… удивительно.

Вот ты стоишь посреди чана весь в дерьме с лопатой в руке, не разгибая спины шестой час подряд, а он вдруг говорит:

— Я стану пилотом.

И гребет дальше. А ты тоже гребешь и думаешь: зачем он это сейчас сказал? Какого ждет ответа? И зачем тебе вообще об этом знать?

Но Ивар и не ждал ответа. Никогда не ждал, собственно, но это я уже потом понял. Я даже не уверен, говорил ли он это кому-то или все-таки самому себе. Но, как бы то ни было, все, кто знал Ивара, знали, что он станет пилотом.

Нет, вы не поняли. Не «хочет стать». Станет. Почему-то нам и в голову не приходило сомневаться — по крайней мере, мне.

Знаете, как бывает, если в темной комнате, полной бодрствующих людей, кто-то неожиданно включит яркую лампочку? Сначала все морщатся, возмущаются, даже грозятся побить нарушителя спокойствия, а потом привыкают и радуются, что наконец-то стало светло и можно заняться своими делами. Так же было и с нами. Ивар внес сумятицу в нашу жизнь, ведь до сих пор все, что занимало наши мысли, были урожай овощей да сытость скота, а тут он с этим своим пилотом. Понимаете? Он делал всё то же самое, что и мы: гонял свиней, собирал овощи, вывозил дерьмо. Изо дня в день, год за годом. С одной лишь разницей: он знал, что когда-нибудь станет пилотом.

Будь вместо него кто-то другой, мы, наверное, его возненавидели бы. На самом деле, это чертовски унизительно, когда кто-то знает, чего хочет, а ты нет. Вот ты сгребаешь лопатой свиное дерьмо в огромную смердящую кучу и думаешь, что делаешь это действительно хорошо. И ты говоришь себе: «Эй, парень! Да ты молодец!» И тут появляется другой парень, который знает, чего хочет, и говорит совершенно искренне: «Здорово, Криг! Ты так быстро управился!», — и улыбается своей невозможной улыбкой. И вот тогда ты вдруг задумываешься: неужели эта куча будет самой выдающейся вещью, которую тебе суждено сделать? Неужели пройдет несколько лет, десятки лет, а ты все так же будешь радоваться своей чудесной навозной куче?..

На Рождество Джереми купил себе нотную грамоту. Он был уже совершеннолетним, и поэтому имел собственные деньги. Немного, но на грамоту вполне хватило. И даже на губную гармошку потом. Не самый удобный инструмент, но это было единственное, что он смог достать в нашей глуши. Конечно, само по себе событие не выдающееся — подумаешь, какой-то парень скопил денег на губную гармошку. Но ведь важно было другое. Он захотел ее купить.

Вообще-то, Джереми не самый разговорчивый парень, так что я ни черта не знаю, какие у него были планы. Хотел ли он выучиться играть или сочинять музыку, а может, и вовсе петь. Но ведь не просто так он ее купил?..

Это был первый звоночек. Вторым стал Льюис. В одно прекрасное утро он заявил Боссу, что должен ехать в город на важную встречу. Мы все опешили. Ну, сами посудите, какие могут быть «важные встречи» у парней вроде нас? Но смеялись мы зря. Оказалось, что Льюис втихаря провернул целую кампанию по расширению рынка сбыта нашей продукции. Проще говоря, обегал все рестораны, магазины и крупные богатые дома в городе, предлагая наладить поставку овощей, молока и мяса непосредственно с нашей фермы, и — вы не поверите — ему это удалось!

Потом был Томми с его родео и Эдди, который занялся производством седел.

Конечно, нельзя сказать, что Ивар был напрямую причастен к успехам этих парней. Но все-таки я уверен: именно он зажег в них ту искру, что горит до сих пор.

Что же касается меня, то я с Иваром действительно подружился. На самом деле, это не так просто, как может показаться. Стать другом угрюмому молчуну-одиночке намного проще, чем такому вроде бы дружелюбному, общительному и открытому человеку, как Ивар. Он всегда готов дарить миру свои улыбки, шутки и энергию, вот только ровно в той мере, которую определяет сам. Сколько недель ежедневного общения, смеха, работы и проказ прошло, прежде чем я услышал чуть больше, чем стандартная фраза про пилота? Через сколько месяцев он осторожно поделился со мной своими сомнениями? Про страхи же, обиды, боль я стал слышать только несколько лет спустя. И к тому времени, когда это случилось, я уже не представлял жизни без неба.

Да, наверное, это смешно, но Ивар заразил меня своей страстью, своей уверенностью, своими самыми сокровенными мечтами, и очень скоро мы уже мечтали на пару.

Космодром… Пару лет я засыпал, представляя, как иду по гладкой поверхности специального сверхпрочного покрытия — твердого и надежного, не то что наши пески. Рисовал в воображении корабли, расставлял их на посадочном поле: самые красивые вперед, но и чтобы остальные не обидеть. И каждый месяц исправно появлялся новый любимчик, которого, конечно же, надо было приткнуть в самую середину.

Мы не верили в Санта Клауса уже с пеленок, но если бы верили, то каждый год к нему летело бы письмо с просьбой прислать билет если не на космолет, то хотя бы в космопорт со скромной подписью «Криг и Ивар». Ударение на «и», кстати. И-ивар. А то мало ли, как его прочтут, — может, как командир Дирк. ИвАр. Но он и на Всеобщем Межгалактическом в принципе плохо говорил, так что неудивительно.

Интересно, кто дал ему имя? Родители или нянечки в приюте? Вы же журналист, покопайте в каких-нибудь архивах. Хотя, наверное, это уже сделали спецслужбы. Они бы ведь ему сказали, если бы что-то нашли?.. Интересно, откуда он родом. Имя-то необычное. По крайней мере, я никогда такое не слышал.

А может, и нашли уже, да не стали озвучивать. Вдруг они наркоманы, как мои предки, или срок мотают. Меня забрали в приют в семь лет, многое соображал уже. И я вам так скажу: лучше всю жизнь гадать, кем были родители и почему тебя бросили, чем помнить застывшие под кайфом глаза и драки за очередной ингалятор с дурью. В свинарник было приятнее войти, чем в нашу квартиру. А уж про новую, или хотя бы по размеру, одежду, еду три раза в день и школу я вообще молчу.

Хотя, наверное, будь у меня хорошие родители, как у Лероя, было бы еще гаже. Они у него при крушении шаттла погибли, а родственников больше не сыскалось. Так что Лерою, единственному из нас, кто знал, что такое семья, было чертовски погано, и характер у него был соответствующий. Вот только кто бы стал его винить?..

Ивар о своей семье не только не помнил, но и не знал ничегошеньки. И, кажется, не хотел знать. Не в его характере это — рассуждать, что было бы, если… Есть настоящее и будущее. А прошлое, особенно хреновое, уже прошло, да и бог с ним. Да и не было в нашем прошлом на тот момент ничего, за что стоило цепляться, а потом это уже вошло в привычку. Так что все наши разговоры были всегда о будущем. Поначалу детские, неопределенные, но повзрослели мы быстро на простых фермерских харчах и ежедневной работе. И у нас постепенно начал вырисовываться план действий.

И первым его пунктом было — уйти с фермы, а значит, нужны были деньги.

И это был тупик. Денег нам не давали. Приемные родители считали, что за наш труд с лихвой расплачиваются парой штанов в год, кроватью да едой. Кормили, правда, досыта, пусть и без затей. Но хотя бы от голода мы не качались, только от усталости.

Нет, затворниками на ферме мы не были. Каждые выходные ездили в город на рынок, продавали овощи, мясо, молоко и сыр. Цены были фиксированные, и по возвращении я переводил на счет Билла все до литра. Почти полгода мы с Иваром ломали голову, что же придумать, пока одна старушка не попросила нас помочь донести ее покупки. Ивар вызвался просто из уважения, а пожилая леди накинула ему полстакана. С тех пор и пошло. Один из нас стоял за прилавком, а второй помогал дотащить тяжелые сумки до остановки авиакара, а иногда и до дома. Пару раз Ивару несказанно повезло, и его попросили сделать что-то по дому. И расщедрились на целый литр. Невиданное для нас богатство.

Меня просили реже — я был выше, плечистее и куда угрюмее, так что, думаю, меня просто боялись. Довольно быстро наши дела пошли в гору, хотя бы в финансовом плане. Ну, то есть как в гору… Скорее, в холмик. Ровно до тех пор, пока Ивара не заприметила одна вдова. Пару раз он честно носил ей покупки, вежливо и охотно отвечая на вопросы, а потом… Ну, тут, думаю, история понятна же, да? Ивар всегда нравился женщинам, но это был, пожалуй, первый раз, когда он понравился не как мальчишка, но как мужчина. Вот только когда тебе шестнадцать, и ты еще ни разу даже не целовался, угодить в объекты сексуальной охоты пусть не старой, но все-таки уже весьма зрелой женщины… Тут, конечно, кому как, но Ивара тогда это не обрадовало. Так что ему пришлось на довольно долгое время затаиться, и мы снова откатились назад.

А еще через месяц Ивар сказал:

— Джереми отдал мне губную гармошку.

К тому моменту Джереми уже уехал с фермы. Кажется, он неплохо зарабатывал на жизнь, играя в пабах. Поначалу новость меня заинтересовала только в том ключе, что Ивар где-то встретил Джереми, но оказалось, что она важна совсем по другой причине.

— Я научусь играть и буду давать концерты на рынке, — продолжил Ивар свою мысль.

Я отнесся к этому заявлению скептически.

— Но ты же никогда не держал ее в руках, — сказал я ему.

— Я и на лошадь сел когда-то в первый раз, — пожал плечами Ивар и извлек из гармошки несколько резких трелей.

За следующие месяцы я успел возненавидеть губную гармошку и полюбить тишину как самое великое благо, а наши большие неповоротливые лошади стали нервными и шуганными, вздрагивая от любого звука.

Но в один из особенно тяжелых дней, когда снова сломался транспортер и мы полдня провели по плечи в невероятно вонючей жиже, уставший до полусмерти, чумазый Ивар приложил гармошку к губам, и вместо череды фальшивых нот выдал незатейливую, но чистую мелодию.

От удивления я даже забыл, что до этого мечтал поскорее оказаться в стерилизаторе и что у меня чешется все тело от пота и грязи. Ивар, пораженный не меньше меня, с опаской посмотрел на гармошку, будто та вдруг зажила собственной жизнью, и снова принялся играть.

Уже назавтра я скрипел зубами, в сотый, если не в тысячный раз слушая одну и ту же песенку, но через неделю Ивар разучил еще одну. А потом еще и еще. А уже через полгода он идеально повторял любую услышанную мелодию.

Конечно, самую обычную, простую. Какую-нибудь великую классику он, конечно, не сыграет, а вот что-то навроде «Пастушки Мэри» — запросто.

У нас все получилось. Когда в арсенале набралось пять песенок, Ивар дал первый «концерт» и заработал сразу три литра. Три! Черт побери, о таком оглушительном успехе мы и мечтать не могли! Вовсе не потому, что он играл так уж здорово — и сбивался, и фальшивил. Даже не знаю, отчего народ веселился больше: от возможности потанцевать или от его оплошностей. Но, как бы то ни было, разошлись все довольные, не забыв поблагодарить начинающего музыканта. Наверное, нужно было найти ту вдову и сказать ей спасибо, потому что задолго до того, как наши лошади снова стали спокойными и безмятежными, у нас уже был неплохой капитал.

Какое-то время нам удавалось скрывать от приемных родителей наш бизнес, но потом им донесли. Или кто-то из парней проболтался. Разговор был не очень приятный, но тут нас здорово выручила любовь Ивара к сладкому. Он готов был котлету на лишнюю ложку варенья поменять, чай всегда с синтетическим подсластителем пил… А если бы Билл расщедрился на настоящий, наверное, три чашки бы за раз осилил. И, как бы ни были ценны для нас деньги, а пару раз в месяц мы ходили в супермаркет. Я покупал себе банку синтетической содовой, а Ивар — сникерс из биомассы. Он устраивал целые спектакли в кондитерском отделе. Разглядывал все до единой конфеты. Осторожно касался кончиками пальцев упаковок пряников и печенья. Читал составы шоколадок, придирчиво осматривал пирожные и леденцы. А покупал неизменно самый маленький батончик с нугой и арахисом.

И вот теперь Ивар с непрошибаемым, даже скучающим выражением лица, поднес чип к сканеру и показал рассерженному Боссу Биллу длинную историю транзакций из магазина. Кажется, их количество и перевесило чашу весов в нашу сторону. Билл раздраженно бросил, что зря мы думаем, будто он хоть стакан потратит на дантиста для нас, и принялся переключать каналы инфовизора. Это означало конец разговора.

Я еще, помнится, дико боялся, что он догадается проверить даты списаний денег и наш обман раскроется. Но на это, к счастью, его смекалки не хватило. Так наш бизнес стал легальным, и мы с Иваром на радостях купили по батончику и запили их банкой Колы — одной на двоих: покупать на каждого показалось расточительством.

Через пару недель нас на ярмарке уже ждали. Народ собирался довольный, веселый и устраивал что-то типа сельских танцев. Ивару это нравилось: он умудрялся пару-тройку часов подряд играть и плясать вместе со всеми. Но еще больше это понравилось местной шпане, которая решила, что несколько литров, перечисленных на чип Ивара, — их законный трофей.

Мне, конечно, драться и раньше приходилось, но тут собралась целая шайка. И пришлось бы мне туго, если бы не наш тяжеловоз. Ивар добежал до телеги, расстегнул упряжь и затащил гиганта в самую гущу потасовки. Так-то по натуре животные эти мирные, но среди урагана острых локтей да коленок лягаются будь здоров — только направляй. Городское пацанье с животинами знакомо мало, а потому быстро отступило, весьма разумно опасаясь. Особенно резво убегали те, кто уже успел обзавестись полукруглым отпечатком огромного копыта. А потом Ивар догадался наиграть коню на ухо пару ужасающе фальшивых нот, отчего тот и вовсе взвился на дыбы, так что вдвоем еле удержали.

— Он боевой модификации! Охранной! — крикнул тогда Ивар шпане. — Проваливайте, или натравлю!

Смешно — и сейчас, и тогда было, — но нам поверили. Только пятки сверкали. И больше местные пацаны нас не трогали, а рыбы покрупнее, которые на рынке, конечно же, водились, видимо, посчитали наш бизнес слишком мелким.

Знаете, вспоминаю сейчас, и даже не верится, что это с нами было… Ивара вы и не узнали бы тогда. Он выглядел совсем ребенком. Не знаю, как на деле, но по документам я Ивара старше на полтора года. Тогда меня этот факт бесил неимоверно, ведь я стал совершеннолетним намного раньше него. Конечно, у меня и мысли не было уйти одному, но как же раздражала сама возможность это сделать!

Ивар, конечно же, все понимал. Но никогда не говорил. Приемные родители восприняли то, что я остался, с равнодушной расчетливостью. Восемнадцатилетний фактически мужчина будет работать куда эффективнее подростка. К тому же, его не надо учить управляться с контроллерами или показывать, как правильно сажать и окучивать.

Да, мы грезили совершеннолетием, мечтали уйти с фермы. Но вот Айзеку, парню с соседней фермы, было уже двадцать три, а он и не собирался сниматься с места. Правда, Айзек — это отдельная история. Единственное, что его интересовало в жизни, — это глупое шоу в семь вечера по центральному инфоканалу Альянса и банка пива. Он платил за комнату и еду, сам покупал себе все необходимое, но получал зарплату. И выглядел вполне довольным жизнью, стоя по колено в свином навозе или таская ящики с капустой.

Впрочем, глядя на Ивара, тоже можно было подумать, что и его все устраивает. Но я к тому времени знал его уже слишком хорошо и научился почти невозможному — различать его улыбки. И могу совершенно точно сказать, что стоя по колено в свином дерьме вместе с Айзеком, он улыбался, но улыбался грустно.

Я…

О. Забавно, что вы спросили. Этот снимок я помню. Как он на нем улыбается? А сами не видите? Устало, конечно. Достала его эта шумиха. После всего того, что мы пережили, нам больше всего отдохнуть хотелось, по Земле прогуляться. На воду посмотреть — на это, как его, море, — по столице пройтись, выпить настоящего алкоголя, в конце концов. А ваша братия в него стаей бульдогов вцепилась. Да и вообще…

Ну да, говорил. Вы меня сами перебили. Так вот, я сделал такой календарь, как когда-то индейцы делали, с зарубками. Я на каком-то общедоступном сайте видел. Можно было, конечно, и обычным разжиться за четверть стакана, но так колоритнее казалось. Мы же все-таки в Техасе жили. Пусть даже и за две галактики от настоящего. Ивар смеялся, но я видел, что ему, как и мне, важен этот ритуал, когда мы каждый день ровно в полдень устраивали привал, чтобы выпить по кружке воды и вырезать на палочке очередную зарубку.

Чем меньше места оставалось на палке, тем труднее было опять и опять месить навоз, таскать ведра и махать лопатами. Но с другой стороны, я цеплялся за каждый день, проведенный на ферме. Потому что тут я точно знал, что ждет меня завтра. И через неделю. И через полгода. А что будет там, в городе?

Ивар, кажется, не сомневался ни секунды. «Я буду пилотом» все еще звучало так же уверенно и убежденно. Но в облаках он не летал… Что? Это еще что за слово? Ну ладно, пусть будет «не витал»… В чем разница-то?..

В общем, он пытался учиться. К Сети наша ферма была подключена лишь формально… Да вот так! Боссу Биллу это было ни к чему, и он категорически отказывался оплачивать даже первую ступень доступа. Так что нам была доступна только бесплатная часть, а там… Сами понимаете. Кусочек того, кусочек этого. Очень редко, когда какую книгу можно было скачать целиком, а уж учебники — и вовсе. Но Ивар как-то ухитрялся. Скачивал все подряд, а потом весь день слушал в аудио-режиме. Собственно, так он делал не только этот год, но вообще всегда. Просто раньше это были всякие разные книжки, а теперь одни учебники. Я тоже так пытался, но меня эти бормотания только от работы отвлекали, а Ивару нравилось.

А потом однажды после концерта принес мне какой-то мемо-кристалл.

— Вот, — сказал уныло. — Посмотри. Джараб для нас достал.

Я с недоумением взял его и подключил к своему планшету. Наугад ткнул в ссылку в оглавлении. Открывшийся документ был сплошь из каких-то формул, чертежей и кучи непонятных слов.

— И что это? — спросил я, закрывая страницу.

— Учебник по физике за девятый класс, — ответил Ивар и вздохнул. — Пиратская копия из второго уровня доступа.

Тогда я впервые понял то, что он, наверное, осознавал уже давно. О летном училище можно было забыть.

Не подумайте плохого, опекуны давали нам образование. Базовое, необходимое для получения аттестата зрелости. Язык, история ОЗА, математика, естествознание. Достаточно, чтобы посчитать, сколько нужно взять с покупателя за дюжину яиц, пару литров молока, кило картошки и столько же мяса. Чтобы без ошибок написать ценники и понимать, что написано в инструкции.

Но для чего-то большего нашего образования катастрофически не хватало.

Помню, я стоял, как дурак, и смотрел на Ивара, все надеясь, что тот сейчас по обыкновению безмятежно улыбнется и успокоит, мол, не волнуйся, Криг, я все придумал. Но он лишь молча отвернулся.

Знаете, что я думаю? Будь у нас побольше времени, Ивар бы сдюжил. Накупил учебников, сидел бы над ними днями и ночами, выучился бы сам и вытянул меня. Но его хватало на жалкие полчаса перед сном, а потом усталость брала свое, и сделать с этим хоть что-нибудь было невозможно. Ну, если только за счет здоровья, а этого уже не мог позволить я. Серьезно, по шее едва не дал, мы даже чуть не поссорились. В первый и почти единственный раз в жизни. Почему «почти»? А это позже. Намного позже…

До дня рождения Ивара оставалось чуть больше месяца. Более унылого времени я и не вспомню. Каждый день тянулся, как год, и был похож на предыдущий: подъем, работа в поле, ящики… Только тем и отличались, что сегодня таскали картошку, а завтра — капусту. Вечерами я просто валялся на кровати, глядя в потолок. Ивар же, наоборот, словно чего-то не успевал: читал в планшете, считал на пальцах, беззвучно шевелил губами. Он собирался найти работу в городе и учиться по вечерам. Мне тогда этот план казался невыполнимым. Дело в том, что я почитал тот учебник… Никогда не чувствовал себя таким непроходимым идиотом и деревенским увальнем. Это уже потом я понял, что нет на свете ничего невозможного.

Но зато в тот раз именно я был человеком, который придумал для нас новый план. Он-то, в конце концов, и привел к тому, что вы сидите сейчас и записываете каждое мое слово.

Это случилось на ярмарке. Ивар играл свой предпоследний, как мы думали, концерт, а я уныло разглядывал толпу вокруг него. Человек, стоявший чуть поодаль, поначалу мало чем привлек мое внимание. Ну разве что формой своей: уж больно неуклюже она сидела на его долговязой фигуре. Не буду врать, в мозгах щелкнуло далеко не сразу. Я разглядывал этого человека довольно долго, гадая, кто он: полицейский, военный или просто работник какой-нибудь службы. И только через несколько минут я вдруг подумал, что он мог бы быть военным летчиком. Ведь есть же воздушно-космический флот на каждой планете.

Вам смешно? Да, пожалуй. Вы с Земли? Конечно, вам не понять. Вы всегда были в гуще информационного потока. Так вот, там, в той жизни, на затерянной в космосе пустыне, нам не было никакого дела до армии. Служить не было ни почетно, ни интересно. Куда важнее было выращивать натуральную еду да работать на престижной работе. Например, на водоконденсирующем заводе Дефо. И нет ничего удивительного, что эта мысль не пришла Ивару в голову — более мирного человека не сыскать во всем Альянсе… Было не сыскать. Тогда.

Чем дольше я об этом думал, тем удачнее казалась идея. Казенный стол, крыша над головой, обучение. И долгожданная, вполне реальная возможность сесть за штурвал. Пусть не пассажирского корабля и не грузового шаттла, но все-таки.

Распираемый эмоциями, я еле дождался вечера, чтобы рассказать обо всем Ивару. И, конечно, совсем не ждал, что он помолчит, грустно улыбнется и покачает головой:

— Нет.

В первый момент я даже не понял его. Как это — «Нет»? Почему? И только вечером, когда опекун смотрел по инфовизору какую-то передачу про армию, мне все стало ясно. Ивар был не в восторге от мысли, что придется сменить одну кабалу на другую. И если с фермы хоть иногда можно вырваться в город, то, заключив контракт, ты на несколько лет вообще теряешь право на собственные желания.

И все-таки плюсы в этом тоже были, и Ивару я их озвучил.

— Знаешь, туда пойти никогда не поздно, — сказал он тогда. — Давай сначала попробуем мой план.

Я кивнул, но на душе у меня стало полегче.

Дни тянулись будто резиновые. Плюс еще наступила горячая пора уборки урожая и посадки новых растений. Наших сил хватало только на то, чтобы доползти до стерилизатора, а потом рухнуть в кровать, даже не ужиная. Мы не ездили в город несколько недель, почти не разговаривали, а бывало, что и не виделись по два-три дня, если работали в разных частях фермы. Так что, когда в один прекрасный день Ивар бросил мне на кровать небольшую пластиковую карточку, у меня дыхание перехватило от неожиданности.

— Уже? — спросил я, беря карточку в руки. На крошечной фотографии Ивар казался совсем ребенком и выглядел более худым, чем на деле, но глаза сияли от радости. — Когда успел в город смотаться?

— С Аароном ездили на водозавод, — Ивар сверкнул улыбкой. — Обналичили чипы. И вот, — он показал мне две маленьких бутылки. — Угадай, что это?

— Да ладно? — выдохнул я. — Я уж думал, их купили давно.

На эти бутылки с виски мы смотрели почти полгода. Невзрачные, мутного стекла, кривоватые. Этикетки наклеены наискось, на крышках въевшийся слой пыли. И содержимое, наверное, тоже далеко от стандартов. Но эти бутылки были верхом наших мечтаний. Я пообещал Ивару, что мы раскошелимся, купим их да еще самый большой сникерс в придачу, и славно отметим его день рождения. А потом как-то закрутилось все, и в тот магазин на отшибе мы больше не ходили.

— Пойдем, — Ивар вручил мне одну бутылку и кивнул на дверь. — Найдем местечко посимпатичнее.

Сказать по правде, в нашей пустыне ничего симпатичного не было, поэтому мы устроились на чердаке над конюшней. Повозившись с пробкой, Ивар открыл свою бутылку и осторожно понюхал.

— Редкостная гадость… — поморщился он и рассмеялся. — Ну, моё здоровье! — и отпил приличный глоток.

Его глаза тут же налились слезами, нос, щеки и уши покраснели, на шее вздулись вены. Ивар прижал к губам тыльную сторону ладони и передал мне бутылку.

Пойло оказалось омерзительным. Резкий запах ударил в нос, на языке разлилась спиртовая горечь, обожгла горло и провалилась в желудок. Я откинулся на мешки с зерном и отдал Ивару бутылку, ощущая, как по телу растекается тепло.

Нам нечасто приходилось пробовать спиртное, так что одной бутылки нам хватило на двоих. И мне пришло в голову сохранить вторую на какой-нибудь Особый День. Если такой выдастся, конечно. Ивару идея понравилась, и бутылка немедленно была наречена «Бутылкой на Тот Самый Случай».

Запасливый Ивар убрал её за пазуху, выудил оттуда же большое яблоко, и мы валялись на зерне, по очереди откусывая от румяного бока. Болтали о всякой ерунде и старательно не думали о том, что завтра все будет по-другому.

Знаете, сейчас, вспоминая тот день, мне кажется, что он был самым счастливым на ферме, но на самом деле это было не так. Было страшно, и ночью мы оба не смогли толком заснуть, то и дело перешептываясь и стараясь расслышать друг друга сквозь храп Лероя. А утром сразу после завтрака мы пошли к Боссу.

Сказать, что он был не в восторге — ничего не сказать. Вот только помешать нам уйти он не мог.

— Убирайтесь! — рявкнул он, едва Ивар закончил говорить. — С глаз долой!

— Кто-нибудь может отвезти нас в город? — спокойно спросил его Ивар.

До города было добрых четыре часа на не самой медленной машине.

— Обойдетесь! — зло сощурился Босс. — Берите Салли и назад можете не возвращать. Мясники, может, и расщедрятся на пару литров.

Салли была настолько древней кобылой, что садиться на нее верхом я бы не рискнул, да и само путешествие до города она вполне могла не перенести.

Ничего из вещей, кроме того, что уже было на нас, взять не разрешили. Приемная мать, правда, сунула пакет с буханкой хлеба. Взяв Салли под уздцы, Ивар ласково похлопал сонно моргавшую кобылу по шее и повел за собой. Провожать нас было некому, как никто не стал бы и грустить о нашем уходе.

Сколько мы шли рядом с Салли и молчали, я не знаю. До шоссе от фермы была не одна миля, и мы просто бездумно загребали пыль носками ботинок и слушали надсадное дыхание лошади.

Но продолжалось наше уединение недолго — до первого поворота. За ним под скалой стояли наши лошади — четыре, не считая Салли, — и отдыхали в тени братья.

Они все были там, — ну, кроме Джереми. От удивления я аж споткнулся, а Ивар засиял, как начищенный трензель. Могу вам точно сказать, что парни пришли прощаться не со мной. Братья провожали Ивара, хоть скупые напутственные слова звучали в адрес нас обоих. Представляете, они даже приготовили подарки. Аарон вручил Ивару свой нож, Стив, Томми и Льюис — деньги, а Лерой — большой рюкзак, доверху набитый не слишком новыми, но чистыми и целыми вещами, большая часть которых была наша, из тех, что не дал забрать Босс Билл.

Знаете, это звучит ужасно, но тогда я впервые за все это время действительно почувствовал, что все это время мы были какой-никакой, а семьей.

— Джереми будет ждать вас в городе, — сказал Аарон. — Возьмите Капитана, потом отпустите, он сам вернется.

Капитаном звали того самого тяжеловоза «боевой модификации».

— Но тебе же влетит, — возразил Ивар. — Ты должен был на нем ехать к Дженкиру.

— Не волнуйся за меня, — улыбнулся Аарон. — Пешком вы до города к завтрашнему утру дойдете, если от обезвоживания не свалитесь.

— Спасибо, — я крепко обнял Аарона. — Я…

Слов не хватало. Да и нужны ли они были?

— Пообещайте, что не пропадете, — чуть смущенно обнял меня за плечи Лерой. — И удачи.

Все братья еще раз крепко обняли Ивара и поспешили к своим лошадям. Салли привязали к узде самого неторопливого мерина, на спине которого уселись Аарон и Стив.

— Если я и буду скучать, то по парням, — тихонько сказал я, накидывая поводья Капитану на шею. — Ну что, прокатимся с ветерком? Когда еще увидим лошадь?..

Ивар улыбнулся и с трудом вскарабкался на коня. Все-таки ростом тот был гораздо выше нас обоих. «С ветерком», как вы понимаете, не получилось: я вообще ни разу в жизни не видал, чтобы наши тяжеловозы скакали галопом, — но бодрой трусцой мы его в четыре пятки бежать заставили, хотя и ненадолго. И все-таки даже шагом и с привалами мы двигались куда быстрее, чем если бы шли пешком, да еще и со старушкой Салли.

Помню, уже на подъезде к городу глубоким вечером Ивар спросил:

— Ты правда думаешь, что пойти в армию было бы хорошей идеей?

— Это идея беспроигрышная, — уверенно ответил я. — В армии у нас точно будет крыша над головой, еда и одежда. Причем не стоптанные сапоги с ноги Босса Билла, а новенькие ботинки. Ну и потом, подумай только, мы на халяву слетаем в космос. Кто знает, может, и на другие планеты высадимся.

Я видел, что Ивар не был настроен столь оптимистично, но не понимал, почему. Тогда не понимал.

На подъезде к городу мы спешились, ослабили подпругу на седле, завязали поводья так, чтобы не мешали, и отпустили заметно нервничавшего Капитана домой. Вот тут-то я и увидел, как быстро могут бегать тяжеловозы — наш трудяга явно уже потерял надежду встретиться сегодня с кормушкой, а потому припустил домой во всю прыть.

Именно тогда я сообразил, что в тот момент он перестал быть «нашим». И осознал, что случилось. Мы сделали это. Ушли с фермы, начали собственную жизнь. И совершенно неизвестно, какой она будет, тем более, что началась она так себе: с пустых животов.

— Наверное, Джереми сейчас в пабе, — сказал Ивар. — Пойдем, найдем его и поужинаем заодно.

Была среда, и в пабе было немноголюдно. Из экономии хозяин включил всего несколько ламп, только чтобы не споткнуться. Мы с Иваром медленно шли мимо столов, пытаясь отыскать в этом сумраке и никотиновом дыму ингаляторов знакомое лицо.

— Ну наконец-то! — Джереми вынырнул откуда-то сбоку и сгреб в охапку сначала Ивара, а потом и меня. — Я уж не знал, что и думать. Или что Босс вас запер, или что вы идете пешком.

— Ну так и пришлось бы, если б не Аарон, — улыбнулся я, оглядываясь в поисках туалета.

На зубах скрипел песок, кожа покрылась слоем мельчайшей пыли после целого дня верхом, и я до одури мечтал умыться чистящей пеной, а по-хорошему — под стерилизатор встать.

— Идемте, — Джереми увлек нас за дальний стол. — Посидите тут до закрытия, а потом пойдем ко мне. Сразу говорю, больше, чем на одну ночь вряд ли получится вас приютить, но хоть так.

Мы скромно поужинали, стараясь потратить как можно меньше, и послушали, как играет Джереми с друзьями. По мне так Ивар играл лучше, веселее, но все равно было здорово, хоть мы оба и воняли лошадьми и пылью.

До дома Джереми пришлось добираться добрых полчаса, и сразу стало ясно, что даже на одну ночь ему взять нас было непросто: помимо него в тесной квартире жили почти все музыканты из группы. Коридор, кухня, даже ванна были забиты инструментами и сумками с пожитками. Один барабан занимал четверть комнаты. Рядом с ним нам и постелили. Музыканты оказались веселыми парнями, травили байки, пытались расспрашивать нас о родителях и планах на жизнь. Ивар охотно с ними общался, что-то рассказывал, вот только про пилота так и не сказал. Почему? Не знаю. Просто незаметно уводил разговор в сторону — так странно и необычно для него.

Я то задремывал, то снова выныривал в реальность. Но мало-помалу усталость и переживания этого длинного дня взяли свое, и я заснул.

И буквально через секунду меня уже тормошил Джереми.

— Подъем, — весело сказал он. — Простите, парни, на завтрак только чай.

Горячий, крепкий, да еще и с сахаром, он согрел желудок и заставил проснуться мозг. Я с жадностью осушил свою чашку, поблагодарил Джереми и выудил из-под ударной установки сумку с нашими вещами.

— Вот, — Джереми скинул Ивару на планшет письмо. — Я записал пару адресов, где можно поспрашивать про временное жилье и где не ломят цены, но, сами понимаете, клоповники это еще те.

Мы искренне его поблагодарили, распрощались со всеми и вышли под палящее солнце. Не знаю, как в настоящем Техасе, но на нашем оно жарило будь здоров — был бы там обычный кремниевый песок, давно бы расплавился в стекло. Ну, или нет… Я вообще-то не знаю, при какой температуре он плавится, но пекло было адское. Постепенно, конечно, привыкаешь к нему, но когда меня сюда только привезли, без специальной химии по всем открытым участкам тела за порог было не выйти.

— Итак? — спросил я. — Завтрак?

— Завтрак, — кивнул Ивар и решительно направился в сторону так хорошо нам знакомого рынка.

Пара бесплатных яблок от приятельницы-торговки, да булка напополам — таким был наш завтрак в тот день. И, если честно, еще много недель после. На ходу подкрепившись, мы прочитали скупые записи Джереми и растерялись. Прекрасно ориентируясь в окрестностях рынка, мы понятия не имели, что находится за ними.

Так бы и стояли мы, пялясь на экран планшета, если б Ивар не догадался скачать карту — за целый стакан. Адреса и вправду оказались на дальней окраине города, а комнатенки — обшарпанными и тесными, но зато цены — смешными. Особенно в сравнении с ценами из объявлений в Сети.

— Стерилизатор сломан, из мебели — две кровати, стол и шкаф, инфовизора нет, — хозяин квартиры, полуголый мужик, в одних трусах назвавшийся Джефом, почесал волосатый живот и обвел рукой комнату. — И электричество отрубили. Берете? — спросил безразлично и вытащил из кармана наполовину пустой ингалятор.

Мы с Иваром переглянулись, и я осторожно кивнул. На первое время ведь сойдет. Да и к вечеру уже дело было, не на улице же спать.

До глубокой ночи мы делали из стерилизующего порошка пену в маленькой кастрюльке, мыли ею полы и мылись сами. А потом сидели вдвоем на кровати и молчали, ошеломленные. И сами не понимали, что чувствовали… то ли напуганные перед завтрашним днем, то ли довольные, что получилось сделать первый шаг.

Вы понимаете, что «первое время» затянулось ох как надолго. Помимо нас и хозяина в квартире жили еще люди, семья с тремя маленькими детьми и двое братьев, не говорящих на Межгалактическом ни слова, — смуглые, худые, с раскосыми глазами и жесткими черными волосами, они были неотличимы друг от друга. На крохотной кухне вечно было жарко от плиты, воняло гарью и чем-то кислым. По коридорам сновали дети, болтались туда-сюда многочисленные гости Джефа, орали, перекрикивая друг друга, сразу три инфовизора. Но мы умудрялись засыпать, едва головы касались подушек. Потому что единственная работа, какую нам удалось получить, — это разнорабочие на стройке. Земля и навоз сменились бетоном и глиной, вместо кепки и просторных комбинезонов были защитные костюмы из многослойных мембран и шлемы.

А вечерами Ивар снова доставал учебник и въедливо читал страницу за страницей. И снова уже через полчаса его побеждала усталость. Я силой отнимал у него книгу, толкал в плечо и укрывал простыней уже глубоко спящего.

Не о такой свободе мы мечтали, не того хотели от жизни. За полгода такого существования к заработанным концертами деньгам прибавилась пара десятков литров, не больше. Зато мы сами при этом уменьшились, лишенные сытных и бесплатных фермерских харчей.

И вот настал день, когда нам нужно было снова платить за квартиру. Ивар сидел с планшетом за чашкой пустого чая, в очередной раз тщетно просматривая объявления о работе. Хорошо помню, как он отложил его, задумчиво покрутил в руках чашку и тихо сказал:

— В армии вряд ли будет хуже, ведь так?

— Угу, — ответил я, разглядывая собственные ботинки с напрочь стершимися подошвами. — Ну, есть что стоящее? — кивнул на планшет.

Ивар отрицательно покачал головой. Глянул в свою чашку, отпил глоток. Я оставил в покое ботинок и достал из шкафчика банку с сахаром. Оставалось на самом дне, но я плюхнул в его чашку ложку с горкой: в отличие от меня, Ивар гораздо быстрее терял вес, и сейчас на его ремне пришлось проколоть несколько новых дырок, иначе штаны падали.

Ивар благодарно кивнул и уже куда решительнее сказал:

— Тогда, думаю, нам лучше действительно пойти в армию. По крайней мере, там нас чему-нибудь научат.

— Это точно, — я решительно достал из шкафа маленькую банку с вареньем, подарок одной женщины за то, что мы с Иваром покрасили ей окна. — Значит, так, объявляю сегодня выходной. Целый день спать, пить чай с вареньем и валяться в кровати. А завтра пойдем на рекрутский пункт.

— Тогда, может, купим мяса? — предложил Ивар с сомнением. — Пару кусков. Уже забыл, какое оно на вкус.

Это сейчас кажется — подумаешь, полгода без мяса. Вон, вегетарианцы всю жизнь могут его не есть. Но для нас это было действительно тяжело, тем более что на ферме мяса было полно: жареного, вареного, тушеного, вяленого. Каждый день, а то и не по разу.

— Давай, — согласился я. Желудок уже сжимался от голода. — Слушай, а может, и на голофильм сходим? — добавил с азартом.

Это был удивительный день. День абсолютной свободы и какой-то совершенно детской радости. Мы купили два билета на дневной сеанс, самых дешевых, на неудобные боковые места. Но в голотеатре мы были — смешно и грустно сказать — в первый раз и искренне наслаждались фильмом о приключениях какого-то недотепы. Потом прогулялись по городу, купили на двоих рожок мороженого, а под конец пришли на рынок. Ивар сам выбирал мясо, придирчиво осматривая куски, и, наконец, ткнул пальцем в понравившиеся. Улыбчивая продавщица завернула их в мультипленку, и мы, купив еще хлеба и помидоров, вернулись в свою комнатушку.

Знаете, я даже не помню, какое оно было на вкус. Может, самое лучшее в жизни, а может, как картон. Помню только, как мы с Иваром смеялись, подшучивая друг над другом и нашей жизнью, нынешней и будущей. Смеялись, представляя, как на Иваре мешком повиснет форма, смеялись, вспоминая, как я свалился в кадку с цементной жижей. Чуть животы не надорвали в ту ночь, будто понимая, что потом еще очень долго будет не до смеха.

Мы были настолько уверены, что нас сразу же заберут в армию, что пришли туда с вещами, отдав ключи хозяину. Да-да, не смейтесь, мы ведь даже инфовизор почти не смотрели, откуда нам было знать, как это происходит в настоящей жизни…

Нас зарегистрировали, вручили карточки-идентификаторы и велели явиться на призывной пункт в понедельник. А был только четверг!

Катастрофа.

Если честно, я вообще не знал, что делать дальше. А вот Ивар унывал недолго. Поправив болтающийся за спиной рюкзак, он поспешил на выход. Я только через пару кварталов догадался, куда — обратно в нашу квартирку. Желающих занять столь непривлекательную жилплощадь еще не нашлось, и хозяин с охотой продлил нам аренду.

— Слушай, а пойдем на рынок? — неожиданно спросил Ивар. — Соскучился по гармошке.

Действительно, последний свой концерт Ивар дал еще до своего совершеннолетия. После работы было совсем не до музыки. И я уже не содрогался при воспоминаниях об оглушительных, царапающих душу звуках.

Видимо, Ивар не просто так сказал, что соскучился. В будний день народу было немного, но он увеличил наш счет аж на пять литров, несколько часов кряду отплясывая и наигрывая мелодии — одну заводнее другой. Я впервые был просто слушателем, а не стоял за прилавком поодаль, и тоже неуклюже станцевал под пару песенок. Кто знает, может, дополнительные деньги народ отсыпал в благодарность за возможность поржать надо мной.

Следующие несколько дней мы были предоставлены самим себе. Решив не возвращаться на стройку, в кои-то веки посмотрели город. Сейчас, конечно, кажется, что разглядывать там было особо нечего, но до тех пор мы и видели-то всего пару кварталов, а просто погулять еще ни разу не получалось. Смешно сказать, но обнаружив на какой-то площади карусель на магнитной подушке, мы были счастливы как дети, потому что видели похожие только на рекламных заставках да в паре сериалов, которые обожала приемная мать.

В ночь на понедельник уснуть так и не удалось. Мы болтали с Иваром, раз за разом озвучивая волнующие нас вопросы. На призывном пункте нам выдали ссылку на сайт Военного министерства Альянса, откуда мы узнали, что не так-то все и просто. Нужно пройти медкомиссию, кучу тестов. И впервые у меня закралось сомнение: а сможем ли мы попасть именно в пилоты?

О сыне моем приемном?.. Да чего ж не поговорить. Спрашивайте, коли надо.

Мы с супругой к нему долго присматривались. Мальчишка без роду без племени. Ни инфочипа, ничего… Да даже временной метрики на нем не было! Поди узнай, откуда он. Может, у какого богатея с соседней колонии украли, а может, и сам сбежал. Соцслужбы наши, коли что, голову в песок, и нам одним отвечать, что не разглядели в пацане того, кого по всему Альянсу рыщут.

Да и хилый он был. Догадайся попробуй, работу-то потянет, или на лекарства вся вода уйдет. Ну да, у меня все работают. Считаю, что это справедливо: я за них перед властями ручаюсь, кормлю досыта и одеваю, а они с фермой подсобляют.

Э, нет, я на них не наживаюсь! Оно, конечно, наемным рабочим платить надо, чистым литром, никаких тебе бартеров. Да с пацанами расходов тоже немало. И жилье, и одежда, и кормлю я их досыта всегда — а поди наготовь на них, когда они каждый месяц на полдюйма вырастают! Мяса целый котел надо и еще картошки столько же. Биомасса, оно, конечно, дешевле, да поди у нас годный синтез-блок купи. Тыщу литров выложишь за самый захудалый, сто раз поломанный. А мясо и овощи у нас свои, опять-таки.

Я вам так скажу: для пацанов этих за счастье было на мою ферму попасть. Вы поглядите в их метрики — от хороших родителей детей не забирают. И в приюте сиротам не больно-то сладко живется. Какая бы судьба Крига, к примеру, ждала? К пятнадцати помер бы от наркотиков или б за них же и сел. Маккой не то что в десанте бы не выжил — его близко к рекрутскому пункту не подпустили бы, с приютских-то харчей.

А что я строгий… Да вы поймите, парни мои — дети непростые. Нагляделись за свою жизнь всякого, хлебнули дерьма полной ложкой… Вы уж простите, что ругнулся. Порченые они уже ко мне попадают, с гнильцой внутри. Коли почуяли, как жить можно, не работая и ни о чем не заботясь, — так с правильной дорожки, почитай, уже свернули. Тут только жесткой рукой можно на путь истинный наставить. Нет, поклясться могу: никого и никогда я и пальцем не трогал. Ну, грязной тряпкой пониже спины хлестнуть, чтобы образумить — это бывало. А чтобы бить, или еще того хуже — калечить… это никогда.

Жена моя с ними грамотой занималась. Ну, не университеты, конечно, но у всех моих аттестаты базовые имеются.

Сколько у меня всего их было? Двадцать семь. Они же уходят, как восемнадцать исполняется. Не, не все, есть кто и оседает на нашей ферме. А что, я не против. Как-никак, не чужие, точно не станут портить добро почем зря. А я им плачу, как полагается, и жилье сдаю по дешевке. И мне вечерами есть с кем словом переброситься, и парням не надо жилы рвать на стройке или последнее барыгам городским за халупу негодную отдавать.

Про Ивара я сразу знал, что уйдет. Он же в облаках летал. Что? Я и говорю — летал… Это хорошо, что в приюте его обследовали как надо, а то можно было за малахольного принять. Стоит по самое то… чуть пониже пупа, в навозе, и во весь рот улыбается.

А вот Крига я отпускать не хотел. Даже было обрадовался, что тот остался. Да выяснилось, что до поры только. Криг — парень правильный. Свое место хорошо знал, на всякие глупости не отвлекался. Ему самое верное на земле работать. Не ушел бы — я б его бригадиром со временем сделал бы. А там, глядишь, приглянулась бы ему какая девица, да пустил бы он корни по-настоящему.

Нет же, за Маккоем к звездам подался.

Я сильно разозлился тогда. Хотел их пешком выпроводить. Через пару километров бы одумались да назад бы попросились. Салли дал потому, что должен был Кригу зарплату за последнюю неделю. Он, увалень глупый, не вспомнил, конечно, а Маккой так удрать спешил, что и не подумал. Потом если трудовая инспекция к чему бы прицепилась — я по документам эту лошадь в счет долга провел. А что они ее не взяли — их дело.

Да и как ее брать, ясно ведь — обуза. До города не то что под седлом, и порожняком не дойдет. Другое дело — Капитан. Знал? Конечно. И про вещи тоже. Я ж не зверь, на самом-то деле, их в чем были на все четыре стороны отпускать. Не велик мне доход с пары рубашек да штанов, а у парней каждый литр на счету. Я на часок в кабинет ушел, счетами занялся. Вид сделал, что не заметил, как Капитана из стойла выводят и по дому топают, пожитки Ивара и Крига собирают.

Жена моя все ждала, что назад воротятся. Ну, Кригу-то еще куда ни шло на стройке впахивать, а Ивар-то совсем доходной, хоть и покрепче городских белоручек, конечно.

Да еще… эх… как-то пусто на ферме без них стало. Ивар повсюду успевал. И работал лучше многих, и за столом болтал. Придумывал что-нибудь, парней шевелил.

То планшет всюду за собой таскал, без конца слушал что-то, то гармошка эта его. Концерты рыночные.

Конечно, узнал. Ну, а как мне про своих-то не прослышать. Насчет сластей соврали — все на лицах было написано, когда я их к ответу призвал. Не, жилы тянуть, допытывать — не стал. Торговали они бойко, выручку всю до капли сдавали, да еще и с лихвой. А что плясали день напролет, так мне ж важно, чтобы завтра с утра работали как надо. Хоть всю ночь на голове ходите, если сил хватает, не моя забота. На ферме одно правило железное: чтобы и думать не могли ничего своровать. Ну, а ежели честно деньги заработали, то и тратьте, как хотите.

Едва мы переступили порог призывного пункта, все мысли вылетели у меня из головы. Теперь понятно, почему в прошлый раз тут было так тихо: потому что все претенденты явились сегодня. Гвалт стоял похлеще, чем на рынке. Парни и девчонки — кто сиротливо озирался по сторонам, а кто, наоборот, набивал себе цену, громко рассуждая о подвигах, что еще только собирался совершить.

— Рекруты, внимание! — раздался голос из колонок. — Выстроиться в шеренги возле стоек регистрации. Не разговаривать!

Ивар тут же схватил меня за локоть — и правильно сделал: в хлынувшем людском потоке нас просто разнесли бы в стороны. Дальше начались долгие и утомительные часы ожидания. На какую-то пятиминутную процедуру приходилось минут сорок стояния в очереди. Да и сами действия были скучные — встать туда, обмотаться проводками, постоять. Потом лечь куда-нибудь, накрыться крышкой, полежать. Я чувствовал себя идиотом, но, как оказалось, рано. Потому что часа через четыре нас ждал первый настоящий тест.

Если бы я когда-нибудь до этого видел игровые автоматы, я бы решил, что это именно он. Но тогда я подумал, что это инфовизор, только экран очень большой и полукруглый, будто для просмотра голофильмов. Мне велели усесться в кресло с высокой спинкой, отрегулировали подлокотники с торчащими из них джойстиками, задали несколько вопросов, а потом эта штука включилась…

Господи, как же это было круто! Я оказался в кабине звездолета, вокруг мигали звезды, передо мной была панель управления, и от изумления я совершенно пропустил мимо ушей объяснения, зачем мне показывают такую красоту. Наблюдателю испытаний даже пришлось подойти, похлопать меня по плечу и заново объяснить, что я должен попытаться провести звездолет по маршруту.

Потом, гораздо позже, мы поняли, что армии недоставало хороших пилотов, тех, что «от бога», потому что война уже негласно началась, и обучать их как следует времени не было. Именно поэтому первый тест был на природное чутье габаритов, маневренности машины, космофизики. Как вы, наверное, уже догадались, во мне всего этого не было ни на миллилитр.

Экран то и дело вспыхивал красным, кресло дрожало, что-то предупреждающе звенело и трещало. Через несколько минут все предсказуемо закончилось жутким грохотом и красной надписью во весь экран: «Тест не пройден».

— Следующий, — устало сказал офицер.

Я поспешно уступил место Ивару, настолько ошеломленный произошедшим, что даже не пытался понять, чем мне грозит этот провал. Система быстро обновила настройки и перезапустила программу, Ивар сосредоточенно кивал, слушая объяснения. Мне, наверное, нужно было идти в следующий кабинет, но про меня как-то позабыли, и я встал позади кресла, чтобы хоть на экране еще раз взглянуть на эту красоту.

Щелкнул тумблер готовности. Я уставился на экран, затаив дыхание. И буквально задохнулся, когда тот резко завалился на бок. А потом на другой. Звезды приближались с невероятной скоростью, мимо проносились огромные камни, летели красные лучи. Я жадно хватал воздух ртом, цепляясь за кресло, чтобы не упасть. Голова кружилась, желудок бунтовал, ноги дрожали. А изображение крутилось, как прилипший к колесу навоз, дрожало, вспыхивало, гасло, молниеносно менялось, двигалось…

Потом все выровнялось, и на экране появился огромный корабль. Он приближался — сначала довольно быстро, потом замедлился, а затем и вовсе перевернулся, подставляя брюхо. Ну, то есть, конечно, это шаттл, или что там Ивар вел, облетел его снизу, но я тогда этого не понял. Медленно и плавно экран выровнялся и вскоре замер неподвижно, так что корабль стал «землей» до самого горизонта.

Я ждал продолжения, но вместо этого на экране появилась надпись: «Пройдено», а наблюдатель кому-то громко сообщил по переговорнику:

— Штаб, у нас есть один! Девяносто восемь! Вот, — он провел над идентификационной карточкой Ивара кодировщиком, и та из прозрачной стала ярко-синей. — Вперед по коридору до упора и в кабинет сто один. А ты, — он посмотрел наконец на меня, — бегом давай дальше!

— Нет! — Ивар взял карточку, но решительно покачал головой. — Если Джея не возьмут, я пойду, куда и он!

— Пацан, ты чего? — оторопел военный. — Из-за дружка всю жизнь себе портить? Ему ж только в десант.

— Значит, десант, — упрямо ответил Ивар, выдержав тяжелый взгляд своего собеседника. — Джей — мой брат.

— Ивар, не стоит, — вмешался я. Нескольких минут наблюдения за тем, как он проходит испытания, хватило мне, чтобы понять: я никогда не стану пилотом. А Ивар им обязательно будет, причем одним из самых лучших. — Ты столько об этом мечтал.

— Я пойду туда, куда отправят тебя, — резко — пожалуй, я никогда еще не слышал столько силы в его голосе — перебил меня Ивар.

Военный несколько минут сверлил нас взглядом. Потом вздохнул и снова взялся за кодировщик.

— Тебя все равно отчислят за профнепригодность, — сказал, протягивая мне мою карточку, тоже синюю. — Зато он уже будет под присягой. Кабинет сто один.

Я поспешно взял ее и потащил Ивара за собой, боясь, что военный передумает. По коридору нам пришлось протискиваться мимо уставших парней. Я так понял, было еще несколько тестов — кажется, в стрелковый дивизион, разведку и, наверное, в стратегический корпус. Тех же, кто не проходил никуда, ждал десант, и я не обольщался: если бы не Ивар, меня в итоге отправили бы именно туда.

На синие карточки в наших руках пялились с завистью, а кое-кто и со злобой, но Ивар совершенно не обращал на это внимания и просто шел вперед. Я понятия не имею, что творилось у него в голове, но кусок пластика, который он в итоге передал уже ждавшему его офицеру, был весь в мокрых разводах от вспотевшей ладони.

— Двое? — удивленно глянул на меня офицер, просканировав мой идентификатор — на небольшом экране портативного аппарата высветилась цифра тридцать шесть — и пожал плечами. — Ну ладно.

Потом мы узнали, что всего в тот день тест отобрал тридцать пять человек в пилотный корпус. Ну, и я тридцать шестой. И это считалась не только наша планета, а бог знает сколько еще.

Офицер положил карточки в полупрозрачную капсулу, нажал кнопку и через секунду вынул их, уже запаянных в мембрану с длинным шнурком. Велел повесить на шею, чтобы было видно, открыл заднюю дверь кабинета.

— Идите до конца, потом в синий авиакар, — и кивнул на очередной, на этот раз пустой коридор.

Каждый шаг давался мне с трудом. Усталость и напряжение брали свое.

Авиакар, стоявший у самого дальнего перрона был почти пустой, если не считать пары пацанов с такими же, как у нас, синими карточками.

Ивар потянул меня за рукав и пошел по салону. Мы заняли заднее, самое просторное сиденье. У меня даже не было сил возмущаться, а он вытащил из рюкзака невесть как оказавшиеся там бутылку воды и сникерс. Быстро разорвал обертку, разломил батончик пополам и протянул мне.

Оказалось, предусмотрительность Ивара была как нельзя кстати. Авиакар тронулся с места, только когда жаркое новотехасское солнце уже клонилось к горизонту — видимо, нужно было дождаться, пока все рекруты пройдут испытания. Нам пришлось бы туго в жестяной душегубке, если бы не отлично работающие кондиционеры. Мы даже успели хорошенько выспаться, вольготно расположившись сзади и накрывшись рубашками, которые нашлись в рюкзаках. Но едва только двери с шипением закрылись, мы прилипли к окнам.

Впрочем, ненадолго: город мы проехали очень быстро, а в опостылевшей пустыне ничего интересного не было. Попутчиков тоже разглядывать не получалось — их было мало, и сидели они далеко.

— Зря ты за меня вступился, — сказал я Ивару. — Все равно у меня никогда не выйдет, как у тебя.

— Ничего, пилоты разные нужны, — мотнул тот головой. — Тем более, крупные корабли в основном ведет автопилот.

— Ну, ты-то, наверное, в истребители попадешь, — предположил я, вспомнив, с какой скоростью проходил тест Ивар. — А я буду водить космические баржи.

Но, честно говоря, грусти по этому поводу я не испытывал. Да хоть мусоровозом управлять, лишь бы хоть иногда видеть бездонный космос. Он покорил меня с самого первого взгляда. Даже искусственный, на экране.

До космопорта мы добрались глубокой ночью. Сопровождающий нас офицер быстро просканировал наши карточки, велел построиться в шеренгу и повел по одинаковым, бесконечно длинным коридорам. Заходил в кабинеты, пропадал там то на полчаса, то возвращался буквально через минуту, что-то отмечал в своем планшете и снова подгонял нас, уже ничего не соображающих от усталости.

— Садитесь, — сказал, когда очередная темно-серая дверь открылась в небольшой зал со множеством жестких скамеек. Еще раз перекодировал наши карточки и быстро ушел, не считая необходимым пожелать удачи или просто попрощаться.

На этот раз ждать пришлось недолго — за нами пришли почти сразу и повели прямо к кораблю. Он был совершенно пуст, и можно было занять любые места. В том числе и самый первый ряд у кабины, что мы и сделали. Прямо по центру в перегородке было небольшое окно, и мы могли видеть лобовое стекло шаттла. Конечно же, мы сели прямо напротив него, а остальные ребята — их было всего четверо — расселись по краям. Через некоторое время в шаттл запустили группу куда более многочисленную. Потом еще одну — уже на сотню человек, не меньше. Четвертая группа заняла почти все сидячие места, а потом со всех дверей валом повалил народ, и мест им уже не хватило. Стало ясно, что просторный пустой хвост не останется без внимания, но я не думал, что в итоге людей набьется как картошки в мешок. Они сидели прямо на полу, на каждом свободном кусочке, и становилось даже как-то стыдно, что сидишь на самом лучше месте, когда они дышат друг другу в затылки.

Загорелись табло «Пристегните ремни». Ивар потянул было из сиденья мощные тяжи, но потом посмотрел на сидящих парней, на дверь шаттла, впустившую еще одну группу, — им уже явно придется лететь стоя, — и, покачав головой, передумал. Я тоже не стал пристегиваться. Не из чувства солидарности — просто в окно было удобно смотреть, сильно подавшись вперед.

Зашипели пневмоприводы. Двери плавно повернулись на петлях, замерли на секунду, а потом вжались в проемы, герметизируясь. По всему шаттлу прокатился металлический гул, что-то скрипело. Парни и девчонки загомонили, были слышны прощания с Новым Техасом. Иногда в довольно крепких выражениях — хотя я не особо прислушивался. Все мое внимание занимали пилоты. Переборка не пропускала звук, и я смотрел на подготовку к взлету, мысленно представляя, что они говорят друг другу. Все эти рычажки, кнопки, мониторы, шкалы — невероятно, как человек может запомнить, что для чего тут нужно и в каком порядке это надо нажимать

— Готовность к взлету, — вспыхнуло красным на центральном мониторе.

Почти тут же эту надпись сменила ярко-зеленая:

— Взлет разрешен.

Я глянул на Ивара. Он застыл в напряжении и жадно смотрел вперед. Огромный шаттл крупно вздрогнул и пришел в движение. Все, кто был в салоне, разом притихли как по команде. Перед носом корабля бежала разметка с непонятными мне знаками, стрелками и указателями. Мы медленно катились по бетонному полю, а потом…

— Боже! — против воли вырвалось у меня, когда шаттл вздрогнул от мощного рывка. Земля ушла из-под носа, линии разметки становились все тоньше, а моторы натужно ревели.

И тут началось. Звук двигателей изменил тональность, стал пронзительным. Зарычали компенсаторы — слишком слабые для такого большого корабля. Нас вдавило в кресла, стоявшие попадали и вместе с теми, кто сидел на полу, покатились в назад.

— Сволочи! — натужно выдохнул Ивар. — Людей как скот везут!

— А разве с десантом когда-нибудь церемонились? — усмехнулся парень рядом с ним. — Как будто и не люди вовсе, — добавил с нескрываемой досадой. — Аж тошно.

Ивар глянул на него и стиснул зубы.

— Я начинаю думать, что лучше было остаться на стройке, — крикнул он мне, перекрывая шум двигателей.

— Да ну, брось! — фыркнул его сосед. — Ты-то не в десанте. Кстати, я Леонард.

— Уже почти жалею об этом, — Ивар поджал губы. — Чисто из чувства солидарности. Я Ивар, а это мой брат Криг. В смысле, Джейсон Криг.

— Все правильно, просто Криг, — буркнул я. По имени меня никто и не звал никогда. Ну, знаете, Криг мне как-то ближе, чем Джей или, упаси боже, Джейсон.

— Братья? — Леонард удивленно смерил нас взглядом. — Серьезно? Не обижайтесь, парни, но вы ни капельки не похожи.

— Сводные, — с трудом глотая воздух, ответил я. — Твою ж мать… — только и успел добавить, потому что стало еще хуже.

Шаттл, на котором мы летели, — а по сути, старое корыто, — с огромным трудом карабкался вверх. Показатель скорости на центральном мониторе медленно подбирался к отметке «Скорость убегания». Корабль трясся, скрипел винтами и ревел двигателями.

Через пару минут бешеной тряски нас вдавило в кресла с такой силой, что дышать получалось с большим трудом. Кто-то глухо стонал, а кто-то и кричал в голос.

Сколько времени мы так летели, не знаю. Но долго. Я даже испугался, что нам не хватило тяги, чтобы выйти на орбиту, и шаттл просто болтается над поверхностью планеты. Глупость, конечно, но это я уже сейчас понимаю. А тогда было страшно.

На мониторе в кабине мелькали цифры и какие-то команды — слишком быстро, чтобы успеть прочитать их в этой тряске. Вдруг раздался оглушительный хлопок, корабль вздрогнул в последний раз и будто провалился в огромную пуховую подушку. Двигателей больше не было слышно, с груди как будто исчез тяжелый мешок с песком, лежавший там с момента взлета. Но легче не стало. Желудок подскочил к горлу, в ушах застучала кровь, а руки и ноги будто лишились костей.

— Внимание, нулевая гравитация, — услышал я как сквозь воду. Шум в ушах нарастал, превратившись в свист. На языке разлился привкус крови. — Ремни безопасности не расстегивать, с места не вставать. Включение генератора искусственного поля через пять секунд.

Это были самые долгие секунды в моей жизни. Еще две или три — и я бы точно вырубился. Перед глазами уже потемнело, когда нас будто присосало к полу. Дурнота пропала почти сразу, и я подался вперед, чтобы снова взглянуть в окно. Перед шаттлом был бесконечный, невероятно красивый и смертельно опасный космос.

Знаете, окажись я сейчас в том корабле — ни за что не стал бы любоваться видами. Старое корыто — это слишком мягко сказано. Я вообще удивляюсь, как мы тогда не шлепнулись обратно. График скорости, угол атаки — да мы летели хорошо если на трех работающих движках из четырех. И были перегружены почти вдвое. Компенсаторы вибраций, стабилизаторы курсовой устойчивости — все работало на пределе, лишь бы выйти из атмосферы. На то, что для неподготовленных пассажиров такой взлет станет настоящей пыткой, всем было наплевать, лишь бы крушением дело не кончилось. Не удивлюсь, что перегрузки были раза в три больше, чем при нормальном взлете. И почти готов поспорить, что почти то же самое ощущали первые люди, летавшие в космос, еще на системах вертикального взлета, когда маленькую капсулу с полезной нагрузкой сажали на гигантский топливный бак и взрывали его.

— Наконец-то орбита, — с облегчением выдохнул Леонард, отвлекая меня от разглядывания далеких звезд. — Попрощайтесь со стариком Техасом, мы на него не скоро вернемся.

Вообще, Леонард сначала мне не понравился. Но, наверное, чисто из ревности: мы мало общались с другими людьми, и я как-то не привык, что кто-то так запросто влезает в разговор. Но чуть позже, примерно к середине полета, я с этим фактом смирился и понял, что парень он неплохой. Они с Иваром были чем-то неуловимо похожи, и это подкупало.

Так вот, к концу полета мы уже знали, что Леонард сознательно пошел в армию и, в отличие от нас, был неплохо осведомлен о том, что за порядки в ней заведены. Он же и просветил нас, что пилоты здесь — что-то вроде элиты, и нам — а мне особенно — здорово повезло попасть к «крылатым». Сам он небом никогда не грезил, но слегка подучился этому делу еще на Техасе, чтобы попасть в самые лучшие войска. Нет, не подумайте, он нисколько не кичился своей сообразительностью и не выставлял себя лучше других, например, десанта. Скорее, просто прагматично подходил к делу, как собственно, и мы, — только у него было больше возможностей.

В том, что он прав, я убедился сразу по прилету. Пока остальных заставили ждать в переходном шлюзе, сидя на полу прямо возле шаттла, нас, счастливчиков с синими карточками, встретил офицер. Сверился со списком в своем планшете, убедился, что никто не отстал, и тут же усадил в левитационный челнок. В канцелярии, куда мы прибыли после пары минут комфортной поездки, все было четко и быстро. Нам даже помазали кожу на плече обезболивающим гелем, прежде чем вколоть идентификационный чип. Потом какой-то угрюмый солдат повел нас в душевые.

— Мыться с антисептическим гелем обязательно, — сказал он. — Еще планетарных болячек тут не хватало. По окончании надеть стандартные временные комплекты, — махнул рукой в сторону корзины, доверху набитой герметично запаянными пакетами. — Постоянную форму получите завтра.

Душ! Настоящий! Не стерилизатор! Вы не представляете, какое это оказалось счастье! Обжигающе горячие, тугие струи воды, жесткая мочалка и отлично пенящийся гель — нам не хватило духу признаться Леонарду, что мы видели это все в первый раз.

О том, что такая роскошь положена только пилотам, мы с Иваром узнали куда позже. Пока мы, не подозревая об омерзительных — самых худших в мире — стерилизаторах десантных душевых, с удовольствием плескались в воде, брызгались друг в друга и были совершенно, неприлично счастливы.

Леонард на время исчез из поля зрения, видимо, решив не навязываться, но увидев его в предбаннике перед первым построением, мы сами подошли к нему. Кстати, наши опасения, что форма будет мешком на нас висеть, не оправдались: нас измерили сканером и выдали одежду точно по размеру, так что почти всем она шла. Черт побери, на самом деле это было лучшее, что я вообще когда-либо на себя надевал! Помню, я поделился этой мыслью с Иваром и мы рассмеялись, а вот Леонард почему-то отвернулся.

Что он Дефо — тот самый Дефо, «король» и Водяной Бог нашей пустыни, — мы узнали намного позже. Странно, это нам было в пору стесняться своей бедности и необразованности, но на деле стеснялся он.

Остаток дня прошел словно во сне. Мы плотно поужинали, потом потолкались в кают-компании. Пилоты, настоящие, с сотнями полетных часов за плечами, встречали нас как равных. Хлопали по плечам, рассказывали что-то о шаттлах, истребителях, маршрутах и системах. Я в который раз спрашивал себя, а имею ли я право находиться здесь, не занял ли чужое место, но глядя на абсолютно счастливого Ивара, понимал, что буду тренироваться до изнеможения, но стану пилотом. Ради осуществления мечты своего брата.

А потом наступило утро. И на первом же занятии я понял, что легко не будет. Казалось, я никогда не запомню названия всех этих приборов и рычажков, а уж понять, для чего они… да проще весь биоразлагатель вычерпать чайной ложкой. Ивар, сидящий рядом, кажется, уже все знал — так быстро и легко он учился. В конце занятия нас посадили за симуляторы и дали контрольный тест. Я было совсем отчаялся, но Ивар показал мне на большой монитор в центре учебного класса, куда выводились результаты: оказывается, были те, кто справился похуже меня. А вот Ивар оторвался далеко ото всех. Леонард, занявший вторую строчку протокола, отстал от него на добрый десяток баллов.

Собственно, это почти все, что я помню о том периоде. Дальше так и пошло — утром были теоретические занятия, после обеда — работа на симуляторах, а по вечерам мы просто отдыхали и болтали — чаще втроем, но иногда чуть ли не всем отрядом.

О первых месяцах рассказывать нечего. Вы думаете, он у меня один, что ли, был? Да таких, как они с братцем, у меня девяносто процентов новобранцев! Ну, может, не как Маккой, но как деревенский увалень этот — так почти все.

Моя работа с ними начиналась на следующий же день после принятия присяги и заключения контракта. Пары часов мне хватало, чтобы ознакомиться с личными делами всех. Да что там изучать-то… родился, вырос. Уже хорошо, если судимостей не было и в анализах наркотиков не нашли.

А что вы хотели? Армия всегда была последним шансом для подобной публики. К нам, правда, такие редко попадали, но в любом правиле есть исключения.

Считаете, что я предвзят? Ваше право. Только вот я сам закончил Летную Академию Альянса.

Академию, понимаете? На Земле! Обучение там не имеет ничего общего с экспресс-курсами по типу «Взлет-посадка» на наспех оборудованной Базе. Это старейшее во всем Альянсе учебное заведение! Нас проверяли вдоль и поперек, чуть ли не кишки просвечивали. Сложнейшие экзамены по общеобразовательным и специальным дисциплинам. Медкомиссия, которую никогда не пройдешь с отклонением слуха в одну десятую процента, про зрение вообще молчу — только идеальное, а лучше модифицированное. Потом несколько недель психологических тестов. И отсев каждый месяц по результатам сквозных проверок.

К тому дню, когда курсантам разрешали впервые сесть в кабину летательного аппарата, оставалось в лучшем случае шесть из десяти принятых. И это было только начало. Дальше — полетные тренировки по пять часов в день, столько же теоретическая часть. Остальное время — физподготовка. И бесконечные экзамены, зачеты…

Погоны лейтенантов стоили дороже воды на иных планетах. Они доставались трем из десяти поступивших, но эти трое были самыми настоящими асами. И не раз доказывали это в боях.

А эти… Группировку Космофлота наращивали слишком быстрыми темпами. И никто из наших начальников уже не готов был вкладывать астрономические суммы в обучение каждого пилота, а уж учитывая, какие потери мы несли, это и вовсе было бессмысленно. Нас, выпускников Академии, кто еще оставался в живых, по-быстрому сняли с боевых дежурств и отослали вот в такие вот учебные корпуса инструкторами. Люди, положившие свою юность на то, чтобы стать лучшими из лучших, вынуждены были теперь лепить конфетки из фермерского дерьма.

Только подумайте — фермеры! В жизни своей не видевшие техники, сложнее аэрокара, имевшие за плечами лишь базовый аттестат — и это в лучшем случае! И туда же, в пилоты!

Моя бы воля, я бы таких и в десант не взял.

Внешность у них тоже была соответствующая. Как и поведение. Можно достать человека из деревни, но вот деревню из человека — вряд ли. Новая униформа и аккуратная стрижка мало что меняли.

С Леонардом мы крепко подружились, хоть он и был из совершенно другого мира. Ну, знаете, если обобщить, то наш мир был из навоза, а его… Даже не знаю, какое сравнение подобрать. Судя по тому, что он рассказывал, то пожалуй, что из радости. Нет, правда. Он радовался всему на свете, веселил всех, включая преподавателей-офицеров. Ивар тоже всегда был веселым, но это скорее шло изнутри, сдержанно. А вот Лео был ярким, шумным — смеялся, говорил громко, честно и открыто, заполнял собой любое помещение. Ему даже прозвище дали «Король-Солнце». Не знаю, вроде бы из истории что-то, а, может, и нет. Но это правда было про него.

Глядя на него и Ивар стал более открытым. Им обоим учеба давалась легко, в отличие от меня, и я неизменно вырубался под их вечное шушуканье и сдавленный смех.

В общем, совсем неудивительно, что довольно скоро мы стали воспринимать его как еще одного брата.

Наверное, про тот период больше нечего рассказать. Ну… разве что еще про ненависть. Удивительно, как долго мы этого не замечали — по крайней мере, я, — но пилотов на Базе, как выяснилось, ненавидели. Мы ели, спали и мылись отдельно ото всех, получая хорошую еду, спокойный сон на мягких кроватях всю ночь напролет и горячую воду. Тогда я думал, что это норма, не зная ни о биомассе на завтрак, обед и ужин, ни о тревогах в три ночи, стерилизаторах и наказаниях вроде «ночь на полу». Ну, это когда мембраны коек убирали, и ты спи как хочешь.

Как же я об этом узнал? А это уже другая история.

Пока же все мои мысли были заняты первым настоящим полетом. Не на тренажере, не в симуляции, не в пассажирском кресле, а за штурвалом. Пусть маленький, пусть тренировочный, оборудованный кучей систем безопасности, со специально настроенным автопилотом. И все равно, это был настоящий космический корабль.

И он превзошел все мои ожидания! Наверное, я все-таки был не безнадежен, потому что мне удалось не разбиться о борта Базы, не потеряться в космосе, и даже содержимое моего желудка осталось при мне. Форму, правда, можно было выжимать — так сильно я вспотел, пока рулил этой пташкой. Но главное — полетный маршал все же кивнул, снимая с бортового компьютера показатели.

Ивар справился блестяще. Это, собственно, никого не удивило. А еще он просто светился счастьем. Любовно погладил машину по крутому носовому обтекателю, посмотрел с сожалением, прежде чем отойти, и у меня екнуло сердце. Черт возьми, мы стали пилотами! Я, простой парень с фермы, вечно вымазанный навозом, и Ивар — худой мальчишка со стертыми в кровь ладонями, в одежде с чужого плеча, не знающий даже, в какой день пришел в этот мир. Мы все же сделали это. Сдюжили.

То был особенный момент. Хотелось продлить его, осознать. Мы все были словно пьяные — орали, хлопали друг друга по плечам. Сквозь толпу голосящих парней к нам протиснулся Леонард, сгреб Ивара и меня в охапку, хохоча от радости, и мы рассмеялись вместе с ним. Я помню, как буквально задыхался от смеха и дубасил их обоих по спинам, кажется, куда сильнее, чем было нужно.

В тот день Ивар впервые достал на Базе свою гармошку. Это был успех, я скажу! Не всепланетного масштаба, но среди пилотов заметный. На Базе не было ни инфовидения, ни Сети. По крайней мере, для нас, рядовых. Планшеты конфисковали еще в канцелярии. Из развлечений были только карты, споры да спортзал. Ну, и драки иногда. Так что на звуки польки к нам сбежались парни из других отрядов. Набились в тесную комнатушку, распихав кровати по углам, и выплясывали чуть ли не друг у друга на головах. Ивара готовы были носить на руках, если бы это не мешало ему играть. И даже начальство не вмешивалось, позволив нам развлекаться до поздней ночи.

Следующие три месяца были лучшими в нашей жизни, это я могу сказать точно. Из отстающих я выбился в уверенные середнячки и уже вполне мог поддерживать долгие беседы Ивара с Леонардом о всяких летающих и нелетающих машинах. Но, признаться, мне это было совсем не так интересно, как им. Куда любопытнее было пытать Леонарда на тему девушек — он, кстати, был старше нас: меня на три года, а Ивара и того больше. А еще мы любили расспрашивать его о его детстве, планах, мечтах. Совсем не такие, как у нас, — словно сказки какие-то слушали. И вроде планета одна, а миры разные…

Знаете, Лео рассказал нам свою историю. Конечно, далеко не сразу и не целиком… И я в который раз убедился, что деньги — далеко не главное в жизни… Но об этом я рассказывать не буду. Не моя тайна, знаете ли.

Мы летали уже не на учебных крохах, а осваивали настоящие истребители и даже огромные шаттлы. Ивар и Леонард, кажется, вообще не видели разницы, за каким штурвалом сидеть. Вернее, не так: они превосходно чувствовали любую машину. И неважно, летали они уже на ней или увидели впервые, — даже самая маленькая антенна была словно частью их тела. Другие стажеры, да и я, чего греха таить, сшибали углы и отрывали целые отсеки, но только не эти двое. Они были способны провести шаттл сквозь метеоритный поток, и даже не пришлось бы латать обшивку.

Аттестационных испытаний я боялся до усра… до ужаса. Для меня это был судный день, казнь тупым топором и самый страшный кошмар. Я, да и не только я, наверное, не сомкнули бы ночью глаз накануне судилища, если бы не Леонард. Он по памяти пересказывал нам какую-то книгу. Сейчас, хоть убей, не вспомню, про что. А тогда я и остальные парни лежали, не шевелясь, чтобы не перебивать. Обычно Лео рассказывал все ярко, с эмоциями — заслушаешься. Но не в тот раз. А, вспомнил! Тогда он просто пересказывал учебник, и все моментально уснули. А знаете, сейчас я думаю, что он сделал это специально. Думаете? Да, наверное… Он действительно о нас заботился.

Утром муть в голове прояснилась, я даже сумел запихнуть в себя завтрак. А потом все как-то завертелось, и очухался я уже в нашей комнате, в компании Ивара, Леонарда и остальных парней из нашей группы. На моем кителе красовались новенькие погоны, а плечо ныло из-за аппарата перекодирования чипа.

Для того, чтобы окончательно стать пилотами, нам осталось только принять боевое крещение. Ждать его нам оставалось совсем недолго.

Собственно, на этом и кончается счастливая часть, и чтобы продолжать, мне нужна передышка. Виски будете?..

Не все, конечно, в том выпуске были отбросами, но почти все. Даже так: все, кроме Дефо. Но тот вообще отдельной строкой шел. История с ним мутная была, начать хотя бы с красной отметки в личном деле о невозможности аннулирования контракта. Его, если можно так сказать, приговорили к армии, и это было весьма печально. Засунуть человека с его образованием и интеллектом в армию — это как на боевом эсминце воздушные шарики возить.

Судите сами: в теоретической части его учить нечему было. Он и сам мог бы встать на мое место и прочитать лекцию по кораблестроению, например. Или по инженерному делу. Его дипломы — их, кажется, было двенадцать, если ничего не путаю, — вполне это позволяли. Как и уровень знаний. Тем удивительнее было, что в практике он отставал от Маккоя… Но тут уже природа постаралась. По части полетов мальчишка был гением, да и соображал неплохо. В отличие от братца.

В любом случае, максимум, что светило Маккою, это стать командиром корабля. Дефо же… Бьюсь об заклад, уже к тридцати он возглавил бы эскадру, а дальше — кто знает? — может, и до командующего флотом дослужился бы.

Неудивительно, что эти двое прибились к нему. Странно только, что Дефо их терпел.

Но, справедливости ради надо сказать, что все — и Криг, и Маккой, и Дефо, да и остальные — все хотели научиться летать. Не было ни одного, кто просто отсиживал часы. Конечно, перед перспективой службы в десанте любой будет стараться, но тут немного по-другому. Полеты — они покрепче любого наркотика затягивают. Раз попробовав, до самой смерти с крючка не слезешь.

Позже оказалось, что и Криг не настолько глуп, как можно было предположить в первый день. Нет, кошмарной деревенщиной он быть не перестал. Вы себе не представляете, сколько я потратил времени, вручную проверяя его тесты: система не засчитывала ни одного ответа. Потому что все до единого слова были напечатаны с ошибками! В конце концов мне надоело, и я впаял ему штрафные наряды в учебном классе. Заставил учить правила правописания. К его чести, парень не артачился. Скрипел зубами, кулаки сжимал так, что костяшки белели, но читал учебник и делал упражнения для первой ступени обучения. И это не только языка касалось. Все, чего недодала Кригу природа, обделив талантом, он добивался трудом. Так что я почти не удивился, когда начались летные тренировки и Криг стал показывать вполне приличные результаты.

Что же касается непосредственно Маккоя, то поначалу он даже на фоне своих собратьев-фермеров выглядел совсем бледно. Пробелы в образовании, неважная физическая форма, общее ощущение какой-то неприкаянности. У него даже дата рождения указана под вопросом! Но это все меркло по сравнению с самомнением этого… субъекта. Он был свято уверен, что занял свое место по праву, и совершенно не понимал, какие деньги тратит государство на обучение таких, как он.

Признаюсь честно, поначалу я крепко его невзлюбил… Да потому что не писал ничего! Сидел да таращился на меня, почти не мигая, — как дебил, ей-богу! Я и правда решил тогда, что он умственно отсталый. Я читал им лекции об основах термодинамики и теории магнитных полей, об искривлениях пространственно-временного континуума на предельных скоростях, а он только головой кивал, будто сто раз уже такое слышал.

Когда же я попросил прочитать параграф учебника, он его пролистал и все. Я грешным делом решил, что он просто не понял ничего, вот и не стал заморачиваться.

А теперь представьте мой шок, когда именно Маккой стал вторым в группе после теста. Первым, конечно же, был Дефо, но мальчишка оказался сразу за ним.

Я точно знал, что списать ему неоткуда было. И, честно говоря, не знал, что думать. Тогда я вызвал его к себе и задал несколько вопросов. Оказалось, воспринимать информацию из книг у него действительно не получалось. Но зато он прекрасно усваивал все на слух. Они же фермеры. Копались в поле целый день — ну или что там у них вместо полей. Только тот же Криг копался просто так, а Маккой скачивал бесплатные учебники и ставил их себе в режиме аудиовоспроизведения. Ну, и книги еще. Конечно, по бесплатному доступу можно было мало что найти, но он как-то исхитрялся. А главное, приучил мозг работать именно в таком режиме: на слух и извлекая максимум возможного из поступающей информации.

Думаю, этим отчасти также объясняются его успехи в полетах. Привыкнув работать сразу на несколько фронтов, его мозг отлично справлялся с необходимостью учитывать сразу множество переменных в полете, причем делал это автоматически.

Тогда от мальчишки я отстал. И даже специально стал включать в лекции то, что обычно считал ненужным, раз в учебниках есть. В конце концов, я все же учитель. Хоть и стал им против воли. А Дефо и Маккой стали моими лучшими учениками.

А куда говорить? Нет, ну понятно, что с вами, но что именно будет записывать? А только голос или изображение тоже? Ну, мало ли, может, планируются какие-то допматериалы, фильм. Было бы здорово. Обязательно тогда у нашей Марии интервью возьмите, она в Маккоя влюблена была. Хотя нет, не берите. Она такого понарасскажет… Про бездонные глаза-океаны, про сияющую улыбку и прочую лабуду. Всех достала. И ведь самое смешное — ну нравится тебе парень, так бери его и пой ему в уши хоть каждый день, какой он распрекрасный. Но нет! Она к нему так и не подошла ни разу. Только нам все уши прожужжала.

А что я? Я была знакома, да. Со всей троицей. Но по-моему, из них нормальный был только Криг. Дефо — та еще высокомерная задница, а Маккой… Не знаю. С ним сложно было общаться. Он как не от мира сего. Вот Криг — с ним и поругаться можно, и поржать, и приложить от души. А этот как глянет «бездонными» своими, язык к нёбу прилипает. Хотя вроде бы обычный парень. Непримечательный даже. Тот же Дефо, даром что засранец, действительно впечатлял. Высокий, — но Джей выше! — красивый. Не в моем вкусе, но если объективно. Вот только улыбка у Маккоя хорошая. Заразительная. Но, опять же, меня она всегда смущала чем-то. Не знаю, чем.

Почему Дефо засранец? Хм… Ну, просто засранец, и все. Смотрел на нас на всех, как на пыль под ногами. Криг, правда, говорил, что я выдумываю, но я-то чувствовала. Всегда улыбка такая снисходительная, фразы заумные. Вот правда, я люблю Джея, но, по-моему, он просто не догонял, что Дефо с Маккоем над ним посмеивались. Да-да, Маккой такой же, собственно. Чуть мягче только. У меня на планете про такое говорят «не нашего косяка слимпт». Это рыба такая. Вку-у-усная. Особенно если подкоптить на вздошных водорослях.

Да знаю я, что брат! Хотя по мне, так они с Дефо скорее похожи были, чем с Кригом. Но Джей не парился, а мне-то что?

К тому же, не особенно много времени у меня было, чтобы обо всем этом думать. Утром голову бы от подушки оторвать, а вечером — в душе не уснуть. Первые недели мне совсем туго было. На моей планете сутки длятся сорок абсолютных часов против стандартных земных на Базе, и я совсем ничего не успевала. Ни выспаться, ни учиться нормально.

Потом полегче стало. Когда наконец летать начали, вообще здорово. Тут-то многие наши зазнайки носы повесили. Учи теорию сколько угодно, если габаритов не ощущаешь, судьба тебе в векторах ходить. Что такое векторы? Не знаете? Это костюм из особой ткани. Инструкторы настраивали его, надевали на вас — и было полное ощущение, что плечи, например, три метра в ширину, а ноги совсем короткие. Как только курсант приспосабливался к одной конфигурации и переставал сшибать углы, давали другие размеры.

Из нашей группы только Дефо и Маккой ни разу их не надевали. А жаль. Я бы от души посмеялась над обоими, чтобы неповадно было строить из себя… не знаю что.

Зато летать в паре с Маккоем хотели все. Нет, не в улыбке было дело. Да и как ее разглядеть-то сквозь отражающее лобовое стекло на скорости в одну десятую световой! Он хорошо… ладно, он просто отлично летал. И не только свою машину чувствовал, но и твою. Другие могли и траекторию перекрестить случайно, и на твою линию огня вывалиться, а уж забыть, кто ведущий, а кто ведомый, — это вообще через раз.

Но самое главное, он этим не кичился, наоборот — помогал всегда. Подсказывал, аккуратно поправлял. В отличие от Дефо. Этот индюк вечно высмеивал, язвил. Помогал, правда, тоже, но лучше бы вообще ничего не делал, только заткнулся! Джей говорил, что я ошибаюсь, у Дефо это просто юмор такой. Ну, не знаю. По мне, он просто издевался над нами.

Хотя вы знаете, когда это все случилось… Тот вылет… Я после него вспоминала всех, плакала даже. Помню, подумала еще: а может, Джей и прав. Может, и не хотел он нас обижать, просто мы его не понимали. Я не понимала.

Первый боевой вылет состоялся примерно через неделю после аттестации. Это не было что-то плановое: подняли по тревоге и согнали в огромные космолеты вместе с десантом и разведкой. Летели долго, нас даже усыпили. А как разбудили — сразу же погнали к штурмовикам. Ивара и Леонарда, как самых лучших, посадили за штурвалы десантных шаттлов, так что я даже не успел толком пожелать парням удачи. Задачей же штурмовиков было прикрывать шаттлы, обеспечить безопасную высадку…

Знаете, вот интересно, вы действительно не будете ничего вырезать из этого рассказа? По-моему, вам запретили. А потому пишите: нечего там было прикрывать. Первый эшелон начал сближение с объектом, второй должен был стартовать с отставанием на полминуты.

Через десять секунд первого эшелона не стало.

А вот так! Просто исчез и все. Даже вспышки не было никакой. Есть корабль — и в следующую секунду нет корабля. Одного, другого, третьего… Сто двадцать шаттлов и примерно двести штурмовиков.

Я ушам своим не поверил, когда в шлеме прозвучал приказ идти на второй заход. Помню, подумал еще, что это идиотская шутка. Но нет, вторая порция шаттлов отделилась от космолета-носителя, и я едва не заорал от ужаса, поняв вдруг, что они не видели произошедшего. Что, черт возьми, я мог сделать?! Где-то там еще могли быть Ивар и Леонард, но я ничем не мог им помочь.

Знаете, штурмовик — крайне маневренная штука, а у всех космических машин очень большое лобовое стекло. Я до сих пор считаю себя хреновым пилотом, но тогда я смог невозможное. Маневрируя на бешеной скорости, я облетал пассажирские шаттлы. Вглядывался в каждый, выискивал знакомые лица. И напрочь игнорировал приказы командования, так и сыпавшиеся в уши. Если честно, я до сих пор не понимаю, как мне это удалось, но Ивара я нашел. А Леонард… Налейте еще.

Леонард был в первом эшелоне.

Вытащить Ивара оказалось несложно. Мы слишком много времени провели бок о бок, так что сейчас он без раздумий последовал за моим штурмовиком, стоило только изобразить соответствующий цвето-световой сигнал — благо их я заучил накрепко. Пришлось как следует постараться, чтобы не врезаться в своих же, но мы выбрались в пустое пространство чуть в стороне. В наушниках уже не слышалось угроз или приказов — только неразборчивые слова, обрывки ругательств, перемежающиеся растерянной тишиной. С нашего места было прекрасно видно, как вторая волна штурмовиков и шаттлов выстроилась боевым порядком, потекла вперед, и опять исчезла.

Я почти ничего не видел — слезы застилали глаза. При таком низком уровне гравитации, что по инструкции полагалось устанавливать в кабине штурмовика, слезы не текут по щекам, а так и остаются на веках прозрачными шариками. Я как сквозь кривую линзу смотрел на пустоту впереди, на шаттл Ивара, одиноко болтавшийся по правому борту. Потом в наушниках раздался противный писк, и панель приборов потухла. Нас автоматически затаскивали в посадочный шлюз.

Когда двигатель затих, я стянул с головы гарнитуры и кое-как вылез наружу.

Наверное, нет смысла описывать, в каком мы были состоянии в тот момент. Могу лишь сказать, что на Ивара смерть стольких людей, особенно Леонарда, подействовала катастрофически и необратимо. В тот самый первый момент, уже все поняв по моему лицу, он просто одеревенел. Застыл, не реагируя на слова и прикосновения. Боже, как же я испугался. Тормошил его, дергал до тех пор, пока за нами не пришли офицеры. Да, не смотрите на меня так. Нас бросили в карцер, а потом судили. За неподчинение приказу и дезертирство.

На суде и до него Ивар не проронил ни слова. Казалось, он не станет возражать, даже если нас приговорят к смертной казни. Но так далеко не зашло. Нас всего лишь разжаловали и отправили… Ну да, вы верно показываете. Туда, в десант.

Я даже не расстроился почти. Потому что постоянно был готов к тому, что меня признают непригодным к полетам и вместо штурвала сунут в руки излучатель. Ивар же, кажется, и не заметил перемены. Мне пришлось поддерживать его под руку, когда мы шли от зала дисциплинарных слушаний. Он безучастно смотрел, как я пакую в коробку наши с ним вещи, даже не изменился в лице, когда пришлось сдать синюю форму летного отряда и облачиться в безликую черную робу десанта. И даже не поморщился во время перенастройки чипа, а это, скажу вам, побольнее было, чем когда я на ферме ногу при падении с лошади об камень раскроил.

Мне очень хотелось с ним поговорить, растормошить как-нибудь, но слова застревали в горле. Что сказать в таком случае? Они все мертвы, но главное, что жив ты? Черт побери, это единственное, что приходило мне на ум. Но я всерьез опасался, что вздумай я это брякнуть, Ивар немедленно приставит к виску карманный излучатель.

Когда я все-таки выдавил из себя утешительные слова, они были какими-то идиотскими. Я попытался его заверить, что и в десанте будет неплохо, еще какую-то чушь в этом духе. Не помню точно. Как бы то ни было, мы оба знали, что это жалкая ложь. Тогда я сказал то, что надо было сказать, несмотря на всю банальность этих слов:

— Всё будет хорошо.

Но Ивар поднял на меня глаза, и по его безжизненному взгляду я понял, что ничего «хорошо» уже не будет. Если честно, я испугался этого взгляда до икоты. Потому что Ивар не унывал никогда. У него могли быть стерты руки в кровь и губы искусаны, но глаза всегда смеялись. А тогда… Они были мертвыми.

Я уселся на койку рядом с Иваром и положил руку ему на плечо. Он никак не отреагировал. Не знаю, сколько мы просидели так, когда дверь распахнулась.

— Рядовые Криг и Маккой, смирно! — отчеканил офицер с ярко-красными погонами дисциплинарного отряда. — Пора, парни, — добавил мягче.

Пока мы шли по коридору, я услышал, как кто-то из конвоиров сказал:

— Послушай, командир, Маккоя надо бы в медчасть, похоже.

— Надо бы, — согласился тот. — Но в десанте сами разберутся.

Меня от этого диалога холодный пот прошиб. Помню, подумал тогда, что они идиоты. Что все с ним будет в порядке, и никто не вправе сомневаться в этом. Впрочем, глядя на Ивара, трудно было не решить, что он рехнулся.

Нас привели в самую обширную часть Базы и сдали с рук на руки нескольким десантникам — видимо, не последних чинов, так как даже командир конвоиров отдал им честь. Десантники дождались, когда конвой уйдет, и переглянулись.

— А вот и наши герои… — протянул тот, перед кем все вставали навытяжку. Он окинул Ивара внимательным взглядом и покачал головой. — Дирк, проводи в медчасть. И бери их потом к себе.

— Сэр? — верзила с очень светлыми волосами и явственным акцентом удивленно на него посмотрел. — Но приказ…

— Да к черту! — отмахнулся десантник. — Пилоты нам не указ. Забирай обоих.

— Есть, сэр! — верзила довольно улыбнулся и аккуратно, хотя и не слабо подтолкнул нас вперед. — Вперед, парни, не стоять столб! Всё есть гуд.

И что «гуд» -то, хотел спросить я. Но Ивар вдруг пошатнулся, и все свое внимание я переключил на него.

А что, если его комиссуют? Вы даже представить себе не можете, как я перепугался тогда. Что мне делать, если его отправят куда-нибудь и упрячут в психушку, в то время как я тут накрепко застряну?

Но в медчасти заверили, что все будет нормально. Вкатили Ивару несколько уколов, велели Дирку до завтра освободить его от нагрузок. Немолодой доктор наказал прийти завтра, чтобы еще раз обследовать, и взялся за меня.

— Парень, тебе колоть или пообещаешь, что сам уснешь? — спросил, закончив со своими манипуляциями. — Ты вроде покрепче, хотя кто вас, молчунов, знает.

— Не надо лекарств, — покачал я головой и с беспокойством посмотрел на Ивара. Он все еще походил за застывшую статую. — Мне за ним надо присмотреть.

— Как знаешь, — пожал плечами врач. — Он уснет минут через двадцать. И если повезет, проснется только завтра.

— Ладно, спаситель, вставать, — верзила вздёрнул Ивара за плечи, поставив на ноги. — За двадцать минут как раз дойти.

Чуть позже мы узнали, что Дирк и его отряд были одними из тех счастливчиков, что сидели в шаттле Ивара. Вернувшись на Базу, я спас не только брата, но и добрую сотню людей. То, что было преступлением для пилота, оказалось подвигом для десантника. Это было удивительно и слегка неловко — вдруг оказаться героем для совершенно незнакомых людей. А еще дало весьма ощутимые преимущества. Верзила, а отныне наш командир, Дирк Норштайнер, на ломаном Всеобщем рассказал, что нас приказали бросить в самые худшие отряды и непременно в разные. Если бы не командующий полком, нам пришлось бы туго.

Поняв, что все действительно «гуд» и мы избежали очередного чана с дерьмом, в который нас приказали окунуть, я слегка повеселел. Ивар уже засыпал на ходу, и его пришлось поддержать, но, по крайней мере, он слегка расслабился.

— Хреново, — вздохнул Дирк, с сочувствием глядя на него с высоты своего огромного роста. — Для пилот, может, и нормальный, а десантник должен быть злой.

В ответ я лишь покачал головой. Ивар — десантник? Тогда это было смешно.

Каюта нашего отряда находилась в самом конце коридора. Я сгрузил уже практически спящего Ивара на указанную Дирком койку. Укрыл его тонкой мембраной, заменяющей одеяло, и сел на пол рядом. Закрыл глаза. На какой-то миг я почти поверил, что сегодняшний день — это просто кошмарный сон. Но черные кители десанта, койка, больше похожая на гамак, были слишком реальными.

Утро началось как обычно — с сирены. Поверьте, она одинакова везде. Резкая и противная. Вот только подъем у десантников был на два часа раньше, чем у пилотов. И времени на раскачку не было совсем. Я только-только успел продрать глаза, как на меня тут же наорали с соседней койки:

— Ты! Какого хера валяешься?!

Осмотревшись, я понял, что за те несчастные несколько секунд, что я приходил в себя, все остальные уже успели встать и наполовину одеться.

— Вставать! — прикрикнул на нас Дирк. — Шнелле! Я получать штраф за вас!

В общем, оказалось, что с момента подачи сирены до всеобщего построения на Полигоне должно было пройти… Три минуты. Три минуты, черт побери! У нас, пилотов, было полчаса до завтрака и двадцать минут личного времени после! И теперь вот три минуты…

Я-то думал, что за годы на ферме научился одеваться быстро. Какое там! Теперь пальцы словно склеились, стали толстыми и неповоротливыми, напрочь отказываясь соединять магнитные застежки ровно. В результате на построение я успел, но вот китель натянул на голое тело, а берцы — на босые ноги. Жесткие задники тут же вгрызлись в пятки, едва я пробежал пару сотен метров по коридору, и оставалось только надеяться, что у меня будет возможность вернуться в казарму после построения.

Вы уже догадались, что я ошибся?

На построении наш отряд оказался не в самом конце. Я сразу внимание-то не обратил, но потом заметил: пол и стены на полигоне были из черного квазипроводимого покрытия, создающего высококачественные голограммы на тренировках, а вот небольшая полоска у входа, где обычно обозначался старт или финиш, была самая простая, полимерная, красного цвета. Мы заполняли полигон отряд за отрядом, все двенадцать взводов вперемешку. Пришедшие пораньше становились ближе к центру, припозднившиеся — за ними, а опоздавшие — у самой стены, на пресловутой красной полоске. За опоздание отряда командиру начислялось два штрафных балла.

Я тогда еще не знал, что это только один полигон из двенадцати, ведь База была намного больше, чем мне казалось, но в тот момент я только и мог, что смотреть, как через все двери вбегают одетые в одинаковое обмундирование люди. Толпа людей. Упакованные в шаттлы, они не так давили своим числом. Это потом я выяснил, что на самом деле нас было не так уж и много там в масштабах армии — всего один полк, двенадцать взводов по двенадцать отрядов по двенадцать же человек в каждом.

Да не знаю я, откуда такая приверженность к цифре двенадцать. Вот у командования и спросите.

В общем, Ивар стоял рядом со мной. Он выглядел вроде получше, чем вчера. Уже не настолько бледным. И одет был куда аккуратнее меня — про рубашку, по крайней мере, не забыл.

Само построение было недолгим. Короткие отчеты взводных, потом капрал из полковой канцелярии зачитал несколько приказов. Командир полка согласно кивнул, пару раз что-то поправил — я особо не вслушивался. Хотелось есть, ныли стертые ноги, в туалет бы неплохо было бы сходить.

— Вольно! — приказ раздался, когда мочевой пузырь, казалось, готов был лопнуть.

Я облегченно выдохнул. Ну, здравствуй, сортир и горячий душ.

Вот, даже вам смешно. А я тогда еще искренне не понимал, куда попал. Не было ни туалета, ни душа. Был боевой экзокостюм, который все называли не иначе как «скелет», и излучатель. Я очень нескоро догадался, что ссать предполагалось прямо в костюм, там ведь все эти суперсистемы очистки и переработки. И гораздо позже сообразил, что стоили эти «скелеты» больше, чем жизни засунутых в них людей. Невероятно прочные, идеально контролирующие температуру и влажность — вот только весили примерно так же, как выглядели: как огромные железные машины. Это не гражданские версии, в которые так любят облачаться толстосумы на любой планете. Там больше понтов: облегченная броня, усиленные амортизаторы, приводы на всех суставах. И функция наложения голограммы поверх. Чтобы с цветом галстука гармонировала. А у нас было проще и серьезней. И тоже красиво по-своему.

Хотя они только на первый взгляд казались железными. На самом деле, там материал какой-то другой. Нам говорили — как броня насекомых, только прочней. Не знаю, не сравнивал. Но что-то от насекомых в их виде и правда было.

У Ивара почти сразу возникли проблемы — экзоскелет хоть и подгонялся по фигуре автоматически, все же имел свои пределы, а мой брат особенными габаритами никогда не отличался.

— На вот, — какой-то высокий белобрысый парень с очень грубыми, но выразительными чертами лица сунул ему свой китель. — Надень поверх своего, и прямо в них ныряй. Не развернешься, конечно, но толку от тебя все равно никакого.

С двумя кителями костюм закрылся. Ивар согнул и разогнул руки, сделал несколько шагов. Приводы сервомоторов тихо зажужжали, пластины брони сдвигались, подстраиваясь под параметры тела. Зашипела пневмосистема, активируя жизнеобеспечение.

Ивар дождался окончания подгонки и направился к оружейному стеллажу. Замер, давая сканеру считать чип, потом взял со стойки излучатель.

Моему костюму потребовалось гораздо меньше времени. Пары шагов и взмахов руками хватило, чтобы он плотно обхватил меня, как вторая кожа. Я покрутил кистью, сжал в кулак закованные в металлическую перчатку пальцы.

Получив предназначавшийся мне излучатель, я охнул: даже с помощью «скелета» эта хрень была тяжеленной. А без всех этих мини-движков и поршней его, наверное, и вовсе не поднять.

Дирк скомандовал выдвигаться на исходную и снял излучатель с предохранителя.

— Внимание, загрузка программы, — раздался откуда-то металлический голос. — Три, два, один…

К вожделенной красной черте финиша мы добрались, кажется, вечность спустя. Я уже не стеснялся пользоваться системами очистки в своем костюме, а пятки перестали болеть. Потому что на фоне того, как перетруженные мышцы буквально вопили от боли, ощущения от стертой кожи казались просто щекоткой. На одних зубах я переполз за полосу и не поверил своим ушам, когда раздалось:

— Зачетный круг. Готовность три, два…

Не знаю, как Ивар, а я обо всем забыл. Просто шел вперед, шаг за шагом, не глядя стреляя по сторонам. Но все-таки заметил, когда Ивар упал. Я остановился рядом с ним. Отряд нас ждать не стал. Дирк лишь покачал головой и махнул остальным рукой. Преследовавшие нас голограммы, похожие на роботов-спрутов из старого фильма, не торопились стрелять, но «жить» нам оставалось считанные секунды.

И тогда Ивар скинул «скелет».

— Сможешь меня нести? — голос у него был хриплый — видно, в горле пересохло от долгого молчания.

Я только кивнул. Мы бросили один излучатель, а второй Ивар пристроил у меня на плече, держа его просто голыми руками. Схватив его в охапку, я облегченно выдохнул: теперь вес почти полностью распределялся по железному корпусу, и идти стало несравнимо легче.

И поэтому я побежал.

Два новый солдат, да. Криг, конечно, быть больше крепкий. Я не думать тогда, что Маккой оставаться долго. Нет, я не сомневаться — он быть блестящий пилот. Но десантник?..

Я быть готовый к штраф. Вы должен понимать: у десантник есть одно заданий — выжить. Сколько человек погибать в бою — столько штраф получать командир. Я считай такое неправильный — не дать им шанс. Но первый бой? Без тренировка, без достаточный сила в руках?.. Потом я видеть, что сила этот человек совсем в другой. Не знать, как назвать… Гайст[1].

Мой отряд выйти на позиция, но бой не прекращаться. Я тогда решить: сбой системы. Но не сбой. Просто Джейсон Криг нести Маккой, и тот стрелять от его спина. Они даже уложиться в норматив!

Штраф мне все равно записать, за экзокостюм на поле боя, который они оставить. Но очки за норматив перевесить. Криг добежать до конца вместе со всеми, и Маккой рухнуть, когда сирена отбой. Я приказать его будить и вести в медчасть.

Жалко его было, Шефа… То есть, он тогда, конечно, Шефом еще не был. Первые месяцы дались очень тяжело. Никогда не видел такого упорства у человека. Он ведь жилы себе рвал — в прямом смысле. Докторам даже пришлось навесить на него браслет, принудительно ограничивающий нагрузку, после того как он прямо в качалке пару раз отключился. Это мы потом узнали, что у него в том вылете друг погиб, а до этого странно было. Грешным делом думали, что выслужиться пытается, в пилоты вернуться… Дразнили даже. Но быстро перестали. Глупо как-то дразнить человека, который никак не реагирует. Шеф… вы понимаете, он ведь не разговаривал почти полгода. Даже с братом своим сводным. Лишь только на тренировках иногда подавал голос — исключительно по делу. К нему быстро научились прислушиваться.

У него было какое-то нечеловеческое чутье. Он будто через стены смотрел и видел все снайперские лежки, растяжки, засады и огневые позиции. А еще порой рявкнет, мол, берегите заряды — и будьте уверены, что в конце нас будет ждать засада. Немало стейков мы съели за ужином лишь благодаря его скупым словам. И шкура нашего командира оставалась целой чаще, чем у остальных взводных.

Только вот Шефу, кажется, на это было наплевать. Он мельком смотрел на таблицу результатов, сдавал излучатель и даже не морщился, влезая в кабину стерилизатора. Одинаково равнодушно жевал мясо, глотал биомассу, а по возвращении в каюту раздевался и ложился спать.

Да он даже во сне молчал. Видал я парней, которым башню сносило, — так что ни ночь, то концерт. Кто зубами скрипит, кто отстреливается, кто своих пересчитывает — всё от глюков зависит. Большинство же просто орут. Потому что мы же даже не знали, с кем воюем. Не возвращался еще никто. А неизвестность — она порой хуже реальной опасности. Что до Шефа, то у него, думаю, призраки были другие. Он закрывал глаза и будто умирал — даже не ворочался никогда. Только и приглядываешься — дышит, нет?..

Это случилось примерно через полгода. Обычный вечер, ничем не примечательный. Но вместо того, чтобы сразу уснуть, Шеф долго сидел на кровати, а потом вдруг спросил:

— Кто-нибудь видел этих ублюдков?

— Нет, — первым, как ни странно, ответил Эрик, угрюмее и нелюдимее которого еще поискать надо. — Ни их самих, ни кораблей, ни оружия.

— И от наших ничего не остается, — тяжко вздохнул Марк. — Ни обломков, ни тел. Как испаряются.

— Да, — Шеф прищурился, и должен сказать, мы еще ни разу не видели у него такого выражения лица. — Я знаю…

Больше он ничего не сказал ни в тот вечер, ни еще пару недель после, но потом постепенно начал оттаивать: односложно отвечать на вопросы, реагировать на шутки. И наконец-то стал хоть как-то комментировать свои предсказания на тренировках. Оказалось, ничего общего с экстрасенсорикой они не имели — всего лишь наблюдательность и способность анализировать. Мозги у этого парня были как компьютер. Его мускулы росли слишком медленно, и до оптимальной физической кондиции он пока не дотягивал, но до этого уже никому не было дела: уберечь Маккоя в бою стало нашей первостепенной задачей, потому что с ним мы неизменно побеждали, причем иногда совершенно невероятными способами.

И только тогда стало очевидно, как сильно переживал за него все это время брат. Этот бугай — и кто только надумал его в пилоты взять, десантник ведь до мозга костей! — все эти месяцы почти не лез к Шефу, только если не видел, что тот опять поранился, или во время боя. Зато теперь он буквально не отходил от него. Кажется, боялся, что тот снова замкнется, или, что еще хуже, подозревал чего… Был у нас один такой парнишка — в армию попал, потому что его отец в карты проигрался и, чтобы долг закрыть, сына в рекруты загнал. А у парня на Земле невеста осталась. Так он тоже поначалу молчал и к стене отворачивался. А потом ничего, привык. Биомассу наворачивал, нагрузки стал тянуть. Шутками сыпал, над чужими во все горло ржал. А через неделю намеренно сбил настройки экзокостюма, и ему оторвало голову. Даже сказал на камеры, что собирается делать, да, как назло, дежурные звук отключили и слишком поздно сообразили, что к чему.

В общем, за год Маккой все же пришел в норму. Не до конца, но все-таки. Даже улыбаться начал. В первый раз у нас чуть повальный инфаркт не случился. Был ведь один человек, а улыбнулся — и стал другой. Криг ликовал и орал так, что нам в стенку стучали, а Шеф только головой качал и улыбался шире.

Но по-настоящему мы узнали, кто такой Ивар Маккой, когда командира Дирка сделали взводным. Никто не ожидал, что он оставит командиром Маккоя… и никто не удивился. Это было нестандартное, но вместе с тем самое разумное решение.

Добрый день. Будьте любезны, приглушите немного свет. Спасибо. И, пожалуйста, минимум фотографий.

Помню ли я Ивара Маккоя? Конечно, у меня профессиональная память, я никогда не забываю своих пациентов. Тем более, с такими кодами в карте. Не говоря уже о часах нашей с ним работы.

Вообще, согласно уставу, я не должен рассказывать об обстоятельствах, сделавших его моим пациентом, и уж точно не имею права нарушать профессиональную тайну. Хотя сейчас, когда десятки «истинно подлинных» медицинских карт Маккоя уже вовсю гуляют по Сети… М-да. Всегда найдется тот, для кого деньги важнее принципов. Но я постараюсь ответить на ваши вопросы в меру… дозволенного.

Да, пациент, то есть рядовой Маккой, поступил в медблок почти сразу, как был переведен из Летного подразделения. Пришлось даже с медицинским досье поторопить, наша канцелярия вечно тянет с оформлением. ПТСР[2]? Нет, хотя зная, откуда он вернулся, это было самое очевидное предположение. И самое модное, чего уж там. Не буду нагружать вас малопонятными терминами, просто скажу, что симптоматика отличалась… Депрессия? Тоже нет, да и прошло слишком мало времени с того… хм, происшествия, чтобы ее диагностировать.

Нет, я не считаю, что вам и кому-либо еще нужно знать его диагноз и вообще информацию из настоящей медкарты. Скажу лишь, что стресс мешал Маккою успешно адаптироваться к армейскому режиму. Вообще к социальной среде. Он не мог нормально общаться, да и не хотел.

Только не думайте, что такое состояние легче. Для служащего как раз наоборот. ПТСР — повод для медосвидетельствования и досрочного расторжения контракта. Для лечения депрессии есть препараты и психотерапия. А человек, убитый горем, — это бомба замедленного действия. Он может уйти в хронику, — да, тогда это уже депрессия. А может пойти по сценарию обострения, и вы получите пациента в остром психозе с излучателем в руках.

Девушка, зря вы улыбаетесь. Люди умирают от горя. И с Иваром происходило именно это. Хорошо, что вовремя заметили неладное. Я знаю — читал и видел, — что многие, нахватавшись всякого из фальшивых досье, считают состояние Маккоя проявлением вины по отношению к погибшим. Я бы сказал, что вина за их смерть была лишь одной из целого комплекса причин.

Для того, чтобы понять его состояние, необходимо представить психологический портрет того человека, что попал ко мне тогда. Идеографический подход[3] никто не отменял, что бы там Министерство себе ни думало… Хм. Простите. В общем, сразу скажу, от нынешнего Ивара Маккоя тот рядовой Маккой может существенно отличаться. Но корни все равно будут одни. Так вот. Мальчик-сирота с богом забытой планеты на окраине космоса. Ни семьи, ни друзей. Нет, к сожалению: сводных братьев нельзя было считать ни тем, ни другим. Их связь с Джейсоном Кригом, разумеется, была очень крепкой, но была ли это настоящая дружба? Осознанная, когда выбираешь человека потому, что тебе нравится с ним общаться, а не потому, что рядом просто нет никого другого? И могла ли одна лишь братская любовь заменить родительскую ласку и поддержку?..

Итак, сирота без каких-либо перспектив в жизни. Ребенок, который с детства получал тычки со всех сторон, никому не был нужен и был фактически обречен на непростую и безрадостную жизнь рабочего в далекой колонии. В такой ситуации и взрослому-то трудно сохранить в себе силы чего-то хотеть, на что-то надеяться. А ребенку… Ребенку нужно было изобрести мощный механизм защиты от давления среды, сведя к минимуму ее негативное влияние, чтобы иметь возможность развиваться как полноценная личность. И Ивару Маккою это удалось.

Как?.. А вот представьте себе: вы пытаетесь петь в переполненном баре в пятницу вечером. Там настолько шумно, что вы не слышите себя, зато хорошо слышите других, а еще вам в ухо постоянно кричат, что вы поете неправильно. Как в таком случае суметь спеть так, как вы хотите? Способ только один: закрыть глаза, заткнуть уши и сосредоточиться на звуке своего голоса. Слушать его, чувствовать, корректировать, ориентируясь на собственные ощущения. Петь так, как вам кажется правильным и складным. И даже если не все получится как надо, это в любом случае будет песня, а не какофония в общем хоре.

Вот и Ивар поступил так же. В мире, где никто не мог помочь ему, подсказать, посоветовать, он стал ориентироваться на мнение лишь одного человека — себя самого.

Начиная с того, когда праздновать день рождения, и заканчивая… нет, не мечтой, а целью, кем он хочет быть, когда вырастет. Не сомневаться, не оглядываться ни на кого. Да, порой даже не считаться ни с чьим мнением. Для Маккоя это был правильный путь, возможно, единственно верный, не позволивший сломаться. Он не только сам шел по нему, он вел за собой других. Крига, например. Но никому не навязывал свою, так скажем, «манеру петь», лишь предлагал услышать его мелодию.

Только не надо думать, что Маккой был несчастен. Ему не выпало ни одного выигрышного билета, но я еще не встречал человека, настолько влюбленного в жизнь. И это не метафора, а результаты диагностики. Тест Коулмана-Рокича[4] для армии тоже никто не отменял. Да, тот самый тест на степень удовлетворенности жизнью, который проходят на профилактических обследованиях, только для армии он модифицирован, разумеется. До сих пор люди никак не привыкнут к мысли, что ни карьера, ни счет в банке, ни известность на так называемый «уровень счастья» почти не влияют. Так вот, я не сомневаюсь, что у Ивара до армии был бы самый высокий результат. На верхней планке психической нормы.

В общем, жизнелюбие и целеустремленность — вот главные черты личности Ивара Маккоя. Как такого человека занесло в армию? Как он позволил загнать себя в кабалу военного контракта, почему решил отказаться от собственного мнения, позволив уставу решать, когда ему спать и что есть?

Думаю, это тоже была его стратегия. Служба в армии была средством достичь поставленной цели. Мне кажется, он надеялся, что война не успеет начаться, пока не истечет его контракт. Но он был готов участвовать в боях и точно не стал бы прятаться за чужие спины. Потому что на кону было его будущее.

Еще одной причиной, приведшей Ивара в армию, как ни странно, был его брат Джейсон. Он, несомненно, был ему ближе любого другого человека в этом мире, поддерживал во всем и помогал, как мог. Но в то же время Криг, сам того не желая, тормозил их обоих. Для Ивара армия была лишь трамплином, в то время как для Крига она должна была стать потолком. Или, скорее, его нишей. Местом, где не будут видны его недостатки, но идеально пригодятся достоинства.

Нет, простите, вы не поняли, я не давал отрицательную характеристику рядовому Джейсону Кригу. Наоборот, здоровый психологический профиль в армии — это, сами понимаете… Джейсон Криг добрый, честный, ответственный парень. Но если рассматривать его как часть тандема с Маккоем, то здесь уже картина немного иная. Он мог поддержать его идеи, мог помочь осуществить разработанный для них обоих план — и все. С того момента, как этот план появился, на плечи Ивара легла ответственность за еще одного человека, и это довольно сильно повлияло на становление его личности. Сам он этой ответственности не осознавал, даже когда смог, наконец, избавиться от нее. Здесь же, в армии.

Таким образом, большую часть сознательной жизни Ивару Маккою приходилось не просто идти наперекор судьбе, обстоятельствам, общественному мнению и прочим факторам, но и вести за собой Крига, ориентируясь лишь на собственные представления о жизни и о том, что в ней правильно, а что нет. И этот путь привел его в космофлот.

Наверное, это в какой-то степени символично, что первый, кого Маккой встретил там, был Леонард Дефо. Младший Дефо тоже был тем, кто сделал себя сам, хотя и по совсем другой причине. У этого молодого человека совершенно иная судьба и стартовые условия. Но, возвращаясь к метафоре про бар, он тоже знал, каково это — пытаться петь в переполненном зале. Когда по рождению тебе дано так много, практически все, легко потеряться в разноголосье советов, что для тебя лучше. Риск, что вся твоя жизнь превратится в реализацию чужих желаний и амбиций, невероятно высок.

Родственные души? Нет, я бы сказал по-другому. Маккой впервые встретил человека, такого же сильного, как он сам, если не сильнее. Того, кого не надо вести, а за кем можно пойти самому. Кто не навязывает своего мнения, но всегда готов выслушать и дать совет. Кто поддержит — хотя бы тем, что перескажет параграф в книге, потому что Ивар не мог усваивать информацию, читая. Кому не нужно дружеское плечо, потому что он сам готов его в любой момент подставить.

До сих пор жизненной орбитой Ивара Маккоя был сам Ивар. Этакая солнечная система с двумя планетами, которые нужно было согревать и толкать вперед. Для человека его возраста и статуса — практически непосильная ноша. Но в армии градус ответственности, как ни странно, сильно понизился. Криг проявил упорство и предельные для его интеллекта способности к учебе и в конце концов начал строить свою жизнь вполне самостоятельно. А Ивар тем временем подружился с Дефо и впервые в жизни оказался в положении ведомого.

С Леонардом Дефо у нас была только стандартная диагностическая беседа, но за те сеансы психотерапии, что мы провели с Иваром… Не думаю, что вам нужно знать количество сеансов, это закрытая информация… Так вот, за время нашего общения я успел понять достаточно много. Без сомнения, Дефо был личностью неординарной, даже выдающейся, и, конечно, прирожденным лидером. А учитывая, как Ивар устал от этой роли, неестественной и навязанной ему обстоятельствами, ничего удивительного не было в том, что постепенно орбита сместилась. Довольно быстро центром их маленькой вселенной стал Дефо.

Должен сказать, что в этом Ивару повезло. Помимо того, что Леонард стал отличным другом, он еще и существенно помог ему поднять уровень образования. У самого Дефо способности к учебе были феноменальные, да и финансовые возможности неограниченные, а потому в свои годы он успел получить и усвоить огромное количество знаний в самых разных областях. И с огромным удовольствием ими делился. По словам Маккоя, он практически ежедневно читал ему лекции по разным предметам, а это был именно тот способ обучения, к которому привык Маккой. Конечно, это не было намеренно, просто Дефо умел и любил рассказывать, а Ивар со свойственной ему любознательностью буквально засыпал его вопросами и был самым, наверное, лучшим слушателем, какого можно пожелать.

В итоге все сложилось куда удачнее, чем можно было ожидать. Криг почувствовал себя уверенно, стал спокойно учиться и даже общаться с девушками. Маккой избавился от давящей на него ответственности за брата и свое будущее и впервые в жизни обрел равновесие между собственным мироощущением и реальным положением дел. У него появились перспективы, возможности и весомая поддержка в лице нового друга — друга, которого он выбрал сам.

И вот представьте, на пороге наиболее благоприятного в его жизни положения дел он разом все теряет.

Все — это вообще все. Саму жизнь. До того, как он пришел в армию, у него было совсем мало — цель, мечта, брат. Армия дала ему намного больше — друга, соратников, новые горизонты и даже некий высший смысл в лице общего врага, с которым нужно будет сражаться. И все это оказалось уничтожено в один миг.

Он снова остался один. Теперь уже даже без Крига. И он больше не был уверен, что выбранный им путь — верный.

Случилось самое страшное для Ивара Маккоя: орбита, по которой он двигался, исчезла. И он не знал, как вернуться на свою собственную, а главное — зачем это делать. Нет, дело было не в страхе смерти. И даже не только в том, что полеты отныне для него закрыты. Он действительно не знал, для чего ему жить.

Возможно, если бы дела Крига шли хуже, Маккою было бы проще. Потому что нужно было бы помогать брату, тянуть его. Но не вина Крига, что… нет-нет, это в корне неправильное суждение, что Ивар перестал быть ему нужен. Джейсон был настолько привязан к нему, что и у родных братьев нечасто бывает. И он по-прежнему считал Ивара одновременно младшим, более слабым, и в то же время — как бы поточнее выразиться — недосягаемо лучшим. Но Маккой уже знал, что Криг справится сам. Более того, в десанте их роли поменялись: теперь Криг оказался на своем месте, а Маккой почувствовал себя обузой. Причем не только для брата, но и для всего отряда.

На этом фоне смерть соратников и единственного настоящего друга была таким ударом, который обычно ломает людей, даже самых сильных.

Найти ту нить, что еще удерживала разум Маккоя от пропасти, оказалось очень непросто. Неделю за неделей я крохотными шагами прощупывал почву, стараясь, чтобы мы вместе искали реперные точки, за которые Ивар мог бы зацепиться. Он должен был сам выстроить новую систему координат, задать начало отсчета и направление. Любая попытка навязать их ему была обречена на провал, и страшнее всего, что на какое-то время все бы встало на круги своя. Ивар стал бы нормально спать, тренироваться, даже, может, снова улыбаться, но с каждым днем погружался бы, образно выражаясь, в эмоциональную кому. Пока все показатели не замерли бы на прямых линиях.

В условиях стационара я бы справился быстрее. Но у нас было лишь полчаса в день перед отбоем. Вы же понимаете, что официально его обращения я не оформлял. Для себя записи делал, конечно, но командованию знать об этом было ни к чему. Мы встречались во время отдыха в уголке потише. Почему? Неужели и вправду не понимаете? После трибунала Ивара не стали бы просто комиссовать — его ожидала тюрьма. И только потом — расторжение контракта с вычетом неустоек, обязательным возмещением затрат на его обучение, особая пометка в документах: «Неблагонадежен». С таким клеймом не найти нормальную работу, не получить разрешение на семью и детей.

А знаете… Я, пожалуй, не вполне честен с вами. Все это лишь поверхностная картина. Самой главной причиной моего, так сказать, альтруизма был сам Ивар. Ведь у каждого врача есть свое кладбище. И самая страшная аллея на нем — это могилы тех, мимо кого ты прошел. Даже врачебные ошибки порой не так страшны, как это. И я не был готов когда-нибудь разобрать в этом хоре еще и голос Маккоя.

Странно такое слышать от военного врача? Вы все считаете нас эдакими биороботами со скальпелями наперевес, безжалостно отсекающими руки-ноги несчастным десантникам? Когда-то давно так и было. Во времена, когда одним выстрелом убивали только одного. Или тысячу — залпом. Не знаю, стоит ли радоваться, что времена, когда хирург посреди боя без всякой защиты стоял у операционного стола и час за часом шил разорванную плоть, составлял кости, чтобы только не ампутировать ногу девятнадцатилетнему пацану. К счастью, все это осталось лишь на страницах учебников по истории медицины. Теперь все куда проще: первичная обработка ран, ликвидация некротизированных тканей — и в медкапсулу. У врачей, даже военных, появилось время увидеть лицо каждого солдата, а после такого относиться к ним как к личному составу, пушечному мясу или идентификационным номерам уже не получается. Да мой внук был всего на пять лет младше Ивара! И моя специализация психолога как раз… Вообще-то, команда медиков у нас была профессиональнее многих, и все, как один, были прекрасными людьми, но кто-нибудь другой на моем месте просто накачал бы Ивара транквилизаторами и отпустил.

Что ж, давайте считать так: он и его брат вытащили оттуда несколько десятков людей. Хороших людей, которых я неплохо знал. Хотя бы поэтому я не мог просто взять и отвернуться от мальчишки, которого калечили физически, притом что он еще и медленно умирал морально. Вы не забывайте, они отучились в Летном больше полугода. Все подготовительные тренировки для новобранцев-десантников давно закончились. Им даже химии для роста мышц и быстрой адаптации в пищу уже не добавляли. Так что нагрузка на них обрушилась непосильная. Я действительно считаю, что без моей помощи Маккой до своего первого назначения не дожил бы. Да и о назначении, собственно, речи бы не пошло.

Шокирован? Да нет, пожалуй, другое слово. Я просто охренел! Да мы все охренели, если уж на то пошло. И зря, наверное. Все-таки командир стал взводным благодаря Ивару и просто поступил по совести.

Почему благодаря? Ну как же. Там ведь простая система: лучшие поощряются, худшие наказываются. Наш отряд стал лучшим, но только потому, что нами рулил Ивар. При командире Дирке мы стабильно держались в середнячках.

Как Ивар отреагировал? Ну… он был оглушен. Растерян, как и мы все. Посмотрел на меня, как будто переспрашивая. Большой Вилли… Это, как его, Уильям… фамилию не помню. Большой Вилли, короче. Так вот, он потребовал приветственную речь, да только Ивар покачал головой.

— Будем работать, как работали, — сказал он просто. — Штрафовать никого не буду, но и самому под плеть не хочется. Так что не расслабляемся.

Собственно, так и… что? Нет, не пошутил. Настоящая плеть. Порка. Вы не знали?

Ну, а как еще наказывать людей, у которых из своего только собственная шкура? Лишить еды? Да кому бы эта биомасса сдалась. Кроме того, десантник должен всегда быть в форме и способен поднять излучатель. Деньги, свободное время — ничто не имело значения для пушечного мяса.

А вот боль — простая физическая боль — это действовало всегда. Взводных пороли, если их взводы оказывались за нижней чертой норматива. Те наказывали командиров отрядов, ну а от них доставалось уже нам, рядовым.

Залов наказаний в каждом полку было не меньше дюжины, и поверьте мне, не было дня, чтобы хоть один из них простаивал. И самой большой ценностью среди десантников были простой кусок тряпки и бутылка с водой — чтобы чуть-чуть унять боль. Раздобыть у медиков анестетики или ранозаживляющее удавалось редко — у них был специальный приказ ничего не выдавать. Там же все рассчитано было: нас никогда не калечили по-настоящему, да и в пищу добавляли лекарства, чтобы регенерация шла быстрее. Весь смысл наказания был в одном: в боли, и облегчать её было категорически запрещено. Так что в обход приказа медики редко когда могли что-то сделать. Хотя пытались. Доктор вот, что Ивара лечил, часто что-нибудь давал ему исподтишка. Но в саму санчасть мы особо не совались: врачи оставили бы на сутки, а явись отряд на построение не в полном составе — командир Дирк получил бы десять плетей.

Так вот. Вряд ли, конечно, Дирк хотел помочь Ивару этим назначением. Да только лекарство оказалось что надо. С того момента Ивар стал ответственен сразу за двенадцать человек, включая меня и новенького, совсем желторотого. И это было то, что доктор прописал. Отныне настроение, состояние и даже жизнь этих людей была в его руках, а Ивар не был бы Иваром, если бы не постарался стать им всем папочкой. Подбодрить, похвалить, утешить и вправить мозги — да он все это умел уже в одиннадцать! И отряд десантников, как оказалось, ничем не отличался от кучки мальчишек-фермеров. Только вот он больше никогда не вспоминал про небо и никому не говорил, что будет пилотом.

«Убьем этих тварей» — стало его девизом.

Конечно, надо было быть идиотом, чтобы не понимать: Ивар просто засунул свои переживания как можно глубже, но внешне он преобразился. Та искра, что вдохновила когда-то Джереми купить нотную грамоту, снова горела в его глазах.

Это была отличная идея — сделать Маккоя командиром. Не знаю почему, это трудно объяснить словами, но когда он звал, мы шли за ним.

Пахали, как проклятые, на тренировках, до кровавой рвоты и стертых до костей ног. Ненавидели излучатели и экзоскелеты, но снова лезли, бежали и стреляли. Падали вечерами на койки и тут же засыпали, жрали проклятую биомассу и орали в голос, когда стерилизаторы жги пораненную кожу.

Шефу как командиру был положен раз в неделю настоящий душ. Но он ни разу туда не пошел. И пакетик настоящего, не синтетического сахара, полагающийся к утренней бурде в чашке, отдавал кому-нибудь. Он коротко остриг волосы, и теперь его плечи и спина приобрели рельеф, а экзоскелет закрывался без проблем.

Я потомственный военный и много командиров повидал на своем веку, но ни разу не видел человека, настолько же не подходящего на эту роль, насколько прекрасно её исполняющего. Где другие орали, он улыбался. Где наказывали — лишь удрученно качал головой. Он умел в голос смеяться над собой и над любой неурядицей, находил путь там, где его, казалось, не было, и мог утихомирить любого едва ли не взглядом. Впрочем, если дело доходило до чего-то посерьезней, то и бил он тоже без промаха — вот только не кулаками. Возможно, мы, десантники, и туповаты, как считают некоторые, но любого из нас Ивар Маккой мог размазать по стенке всего парой фраз.

Смешно сказать, но перед ним, мальчишкой по возрасту, ниже многих из нас на целую голову и чуть ли не вполовину легче, в струнку вытягивались самые отмороженные, и даже из других отрядов.

И слово свое Шеф сдержал — никто из нас ни разу не отправился под плеть, пока он был нашим командиром.

Чего не скажешь о нем самом.

Взводный наш был человеком мерзким. Снаружи весь такой прилизанный, каждая пуговица начищена, форма как с иголочки, а внутри гнилье. Шефа… да, вот тогда мы и стали звать Маккоя Шефом. Так вот, Шефа он возненавидел, наверное, с первого взгляда. Знаете, бывает такая завистливая ненависть дурака к умному. Вот так Артур Шиллер, наверное, ощущал всю свою убогость рядом с ним.

На каждом построении я, да и остальные парни, видели, как Шиллер сверлит глазами Шефа, а вечером весь его вид излучал неподдельную ненависть, потому что придраться к нашему отряду опять было не за что. Мы снова и снова были первыми и готовыми назавтра вывернуться наизнанку, чтобы повторить наш успех.

Но через пару месяцев повод все-таки нашелся. Задание, выданное нам системой, было на редкость отвратным. О том, как выглядит противник, так и не было ничего известно, и нас готовили убивать любую форму жизни. Роботов, милых с виду зверюшек, гигантских червей и насекомых, благообразных старцев. В этот раз нас, в экзоскелетах и с излучателями наперевес, встретили безоружные женщины, качающие в люльках детей.

Я и Криг замешкались всего на пару секунд. Твари еще не успели дать залп из встроенных в головы орудий, как мы срезали их очередями, получив свои призовые очки. Пара штрафных баллов тут же перекрылась, задание было успешно выполнено.

Взводный… Говнюк только этого и ждал. Уверен, он специально загрузил такую программу. Он уже маячил у дверей полигона — успел добежать от пульта системы наблюдения, пока мы сдавали оружие.

— Отчитайтесь, командир, — приказал, преградив Шефу путь.

— Задание выполнено, сэр, — ответил Маккой быстро.

Шиллер кивнул. Заложил руки за спину и протянул, даже не пытаясь скрыть торжества в голосе:

— Отчитаться о штрафах, — и впился в Шефа взглядом.

Это была такая откровенная подстава, что её раскусил даже не слишком сообразительный братец Криг: шагнул вперед, сжал кулаки. Я удержал его за локоть от греха подальше, и правильно сделал.

— Задание выполнено, сэр, — повторил Маккой твердо. — Призовые очки получили рядовые Ларсен и Борчил. Штрафных нет.

Шиллер аж на цыпочки привстал.

— Пять плетей, — он откровенно осклабился во всю свою холеную рожу. — За ненадлежащий контроль за действиями личного состава. И еще три для стимуляции памяти, — он помолчал, явно наслаждаясь моментом. — Доложить о штрафах, сержант Маккой.

— Так точно, сэр, — Шеф смотрел на него спокойно и прямо, не меняясь ни в лице, ни в голосе. — Задание успешно выполнено, штрафов нет.

Шиллер закатил глаза, усмехнувшись:

— Еще пять. Система, запись.

На огромном экране за его спиной был наш отряд. Мне пришлось что есть мочи вцепиться в локоть Крига. А сам я до крови прикусил щеку изнутри.

— Стоп! — эта сука даже не поворачивалась, видимо, наблюдал в прямом эфире за нами. На экране застыл я, замешкавшийся с выстрелом. — Доложить о штрафах! — рявкнул Шиллер, нависая над Шефом.

— Штрафов нет, сэр, — ответил Маккой ровно. Хотелось крикнуть ему, чтобы назначил уже эти гребаные штрафы, но я боялся лишь усугубить ситуацию. — Мой отряд уложился в норматив, у нас нет штрафных. Назначать дополнительные я нужным не считаю.

— Плюс десять за нарушение субординации! — Шиллер уже рычал. От былого веселья не осталось и следа. — Доложить о штрафах, сержант!

Двадцать три плети… Я мог только радоваться, что Криг не понимает, на что обрек себя Маккой. Потому что в этом случае он бы не стоял так спокойно, пялясь на Шиллера, и это кончилось бы максимальным наказанием в тридцать плетей. Хотя, кажется, этот мудак твердо решил вытащить всех тузов из колоды и заставить палача поработать как следует.

— Так точно, сэр, — вот теперь голос Маккоя набрал металла, а взгляд заледенел. Терять ему уже было нечего. — Штрафов сегодня нет и не будет!

— Ну что же, это твой выбор, — взводный отвернулся. — Еще семь за неподчинение приказу, — равнодушно бросил он и вышел.

Какое-то время мы все молчали, тупо глядя на Шефа.

— Ладно, парни, мыться, — сказал он бодро как ни в чем ни бывало, да только никто не двинулся с места.

— Зачем? — спросил я тогда у него, не в силах промолчать.

— А сам как думаешь? — он улыбнулся и посмотрел на меня таким взглядом… Будто стал еще на несколько лет старше.

Криг вывернулся из моего захвата и подскочил к брату.

— Не смей! — прорычал он, бесцеремонно хватая его за плечи и тряся, как тряпичную куклу. — Я не пущу тебя туда! Хер с ним, трибунал так трибунал!

— Перестань, Джей, — Маккой покачал головой и обнял брата за плечи, потянув к раздевалкам. — Все через это проходят. А он в любом случае нашел бы повод.

— Но не тридцать же… — шепнул кто-то, и я был с ним согласен.

Маккой Крига успокоил, но мы все понимали, что это очень ненадолго. Порки тот ни разу еще не видел и, разумеется, не должен был увидеть. Пара-другая плетей, что изредка назначал Дирк особо недогадливым из нас, не считались. То, что предстояло вынести сегодня Ивару, мокрой тканью не вылечишь. Я отозвал в сторону Данкана и послал его по-тихому в медчасть — договориться с медиками. Маккоя нужно было встретить, а Крига… скажем так, подготовить. Если честно, я надеялся, что у докторов найдется конский транквилизатор: за год парень возмужал, и уже его впору было звать «Большой Джей».

Наказания исполнялись после ужина. Никому из нас кусок в горло не лез, но, вашу ж мать, за этот стейк Ивар сегодня будет кровью платить, и мы жрали с аппетитом гиен. Данкан сунул мне в руку крохотный инъектор, шепнув, что колоть надо уже в каюте. Я мысленно добавил, что это десантников стандартного размера надо колоть в каюте, но понадеялся, что хоть немного затормозить нашего Крига это лекарство сумеет.

Ивар вел себя как обычно. Беспечно пожимал плечами, когда к нему подходили командиры других отрядов, уже знавшие о наказании, спокойно ел, пил чай. И так же спокойно встал, когда все мы закончили ужин.

— Ну, ладно, — он повернулся к нам и обвел всех взглядом. — Я не хочу, чтобы вы на это смотрели, — сказал тихо, но непререкаемым тоном. — Считайте это приказом. Криг, особенно это касается тебя.

Криг, конечно же, попытался возразить, но Свен с силой толкнул его в открывшийся дверной проем. Я только молча кивнул Ивару и тоже шагнул в коридор, ведущий к жилым отсекам. Остальные потянулись за мной.

Конский или нет, но укол оказался отличным. Едва я приставил инъектор к поистине бычьей шее Крига, как тот обмяк в руках удерживающих его Свена и Ромека, а когда мы добрались до своего отсека, то и вовсе закрыл глаза, оседая на пол.

— Приглядите за ним, мало ли чего, — кивнул я парням, когда мы уложили его на койку. — Свен, пошли.

— Медики ждут, — негромко отозвался Данкан. — Сказали, если будет нужно, капсулу организуют.

А капсула стопроцентно понадобится. Я знал наверняка, так что стиснул зубы и вышел в коридор без лишних разговоров.

Я скажу так: моя плеть — это оружие. Самое настоящее, хоть и сделано из кожи и полимернити. При хорошем ударе она аккуратно вспарывает кожу, оставляя длинный след с ровными краями. При плохом — отрывает мясо от костей так, что ошметки по всей комнате летят, и превращает кожу в лоскуты.

Мне было велено превратить сержанта Маккоя в фарш. Да только срать я хотел на такие приказы. Мы, чай, не в вакууме жили, все про всех знали. Так вот Маккой — он честный был. Все делал, что требовалось, людей своих берег. Ни одного клиента мне не отправил. А Шиллер, наоборот, дерьмо дерьмом, а не человек. Так что плевал я на его слова, бил даже не вполсилы — в четверть. Да только тридцать плетей, да еще в первый раз — тут ничего не поможет, только если откровенно гладить. Но тогда меня самого бы наказали.

А плеть… А что плеть? Потерял. Да, представьте себе, на Базе потерял. Ну, мало ли… Обронил, пока Маккоя к медикам нес, а может, в Исполнительной забыл. В общем, понятия не имею, как она у Шиллера оказалась.

Мне казалось, мы ждали у безликой серой двери целую вечность. В принципе, можно было войти внутрь, и обычно мы так и делали, чтобы сразу подхватить под руки и увести в каюту. Но в этот раз переступить порог было выше наших сил. И не в приказе Шефа было дело.

— Пошли, — хрипло сказал Свен. — Он сам и шагу не ступит.

И тут же двери распахнулись. Исполнитель и его помощник вели, нет, тащили под руки едва живого Ивара. Накинутый на его спину китель потемнел от пропитавшей его крови.

— Его бы в санчасть, — голос исполнителя был сухим, но я явно видел сочувствие во взгляде. — Я старался аккуратно, но при таком количестве это без разницы.

— Плюс первый раз, — добавил помощник с искренним сожалением. — Не трогай, — остановил он Свена. — Я донесу.

Исполнитель просто молча оттеснил меня плечом. Они отнесли Маккоя в больничное крыло и даже держали, пока мы с санитаром раздевали его и смывали кровь в душевой. Ивар потерял сознание еще в коридоре — и хорошо. Ни к чему ему было видеть кровавые потоки и знать, во что превратилась его спина.

— Шиллер, сссука… — прошипел Свен, когда наконец мы в упаковали Маккоя в капсулу.

— Говно он, — припечатал исполнитель. — Нельзя таким власть давать.

Они с доктором переглянулись. Думаю, то, что произошло потом, не многих огорчило.

Убийство? Нет, конечно, бог с вами. Роковое стечение обстоятельств, не более. Вы всерьез думаете, что кто-то специально отключил электроэнергию в нашем секторе на два часа, чтобы мы разделались с Шиллером? Глупости. Просто авария. А Шиллер… ну мало ли, какие у человека проблемы были с головой. Может, ему какие голоса нашептали повеситься в зале для наказаний на той самой плети… Ну или не той. Не знаю я. Вообще ничего не знаю.

Как бы там ни было, пока Ивар отлеживался в медкапсуле, Шиллер сыграл в ящик. Некачественную плату в трансформаторной, кстати, потом обнаружили, как и записи в медкарте этого мудака, проявлявшего какую-то там неустойчивость. Поставщикам запчастей выслали претензию. Тело Шиллера сожгли и прах отправили на его родину — какую-то планету второй или третьей волны колонизации. Для солдат такое было обычным делом, офицеры могли внести плату, и тогда бы их подвергли криоконсервации и доставили домой тело. Но этот говнюк зажал три сотни глобов[5].

В ожидании назначения нового взводного нами командовал ротный. А Ивара временно заменил Большой Вилли. Бифштексы, конечно, в первый же день уплыли с нашего стола, да только мы и биомассе радовались. А чего не радоваться, если Ивар спит и ему не больно, а Шиллеру уже никак.

Мы надеялись, что, когда Ивар вернется, всё снова пойдет по накатанной. Теперь, без Шиллера, жизнь казалась почти безоблачной. И даже возможность в любой момент быть посланными в бой не слишком пугала. Мы ведь видели все. Не будет боя. Раз — и ты уже в лучшем мире…

Но в этом мире, конечно же, ничего не происходит так, как хочется.

Ивар вернулся, и мы из кожи вон лезли, чтобы устроить ему праздничный обед — и смогли это! Вот только стейк свой он так и не попробовал: по громкой связи вдруг объявили, что его ждут в офицерской части. Я, признаться, испугался. Неужели на него собрались повесить смерть Шиллера?

А уж когда через пару минут еще и Большого Вилли забрали — тут испугались мы все. Уже и стейк в горло не лез, все сидели, глазели друг на друга, пытаясь угадать, кого вызовут следующим.

Вилли и Ивар явились, когда я уже почти готов был ломиться в офицерский отсек. Барабанить во все двери подряд, орать, что Шиллер целиком на моей совести и что помощников у меня не было. Увидав их, я первым делом оглядел Ивара — идет ровно, легко, и улыбка на губах настоящая, почти такая, как до всего этого дерьма. И только потом заметил, что китель на нем не черный, а темно-серый.

Большой Вилли же выглядел слегка одуревшим.

— Они сделали Шефа взводным, — объявил он с непонятными эмоциями. — А меня — командиром отряда.

Мы все молча уставились на них. Наверное, появись на пороге Шиллер, живой и невредимый, мы и то бы так не охренели.

— А как же… — начал Пи-Джей, но его перебил Свен.

— Это надо отметить! — заявил он и грохнул о стол кружкой. — Моя посылка как раз пришла!

Дальше было что-то невообразимое. Ивара поздравляли все — офицеры и рядовые, знакомые и незнакомые. Спонтанную пьянку пришлось перенести из каюты отряда в комнату отдыха, но и она забилась до отказа. А уж алкоголя натаскали столько, что бутылками можно было весь пол в каюте заставить.

Я радовался со всеми, но вместе с тем все никак не мог взять в толк, что это за насмешка судьбы такая. Ивар восемнадцать лет своей жизни хотел стать пилотом, но вот ему двадцать, и он командует взводом десантников. Чего он хочет сейчас? И о чем думали те, кто присудил ему эту должность?

Признаться, я был о командовании гораздо худшего мнения. Мне даже в голову не могло прийти, что они действительно додумаются поставить Маккоя командиром взвода. Но ведь это очевидно: лучший командир — тот, что пользуется уважением и авторитетом. И неважно, сколько ему лет, какого он роста и как попал в десант. Но все-таки там, наверху, сидели не дураки. И смогли сделать правильные выводы из всей этой ситуации.

Назначению Шефа я радовался, наверное, больше всех. А вот собственному — как-то не очень. Не годился я на роль командира, и всё тут.

Но парни были не прочь доверить мне свои спины. Потому что тосты за мое назначение поднимались почти так же часто, как и за Шефа. Того еще и замочили вдобавок по старой традиции, облив с ног до головы пивом.

Уже почти ночью, когда все мы были пьяные и горланили невпопад срамные армейские песни, Шеф улыбнулся как-то по-особенному, разом став тем, кем, по сути, он и был: мальчишкой, озорным и готовым к приключениям. Он глянул на Крига. Тот притих. Посмотрел так, будто чему-то не верил, а потом кивнул.

Маккой чуть нетвердой походкой подошел к пока ещё своей ячейке с личными вещами и что-то выудил из самого дальнего угла.

А, вы знаете… Ну да, вы-то слышали всю историю уже с самого начала. А мы вот понятия не имели, что Маккой играет. Я даже и инструмента такого не знал! Когда он заиграл, повисла тишина. И только Криг захохотал, захлопал в ладоши. Черт возьми, я, конечно, только из вашей книжки узнаю, что за судьба была у мальчишки, но, клянусь, он из тех, кого Бог в темечко поцеловал.

Первым вскочил с мест долговязый Ларри из седьмого отряда. Его приседания и прыжки сложно было назвать танцем, но парни встали кругом, давая ему место, и вскоре к нему присоединилось еще несколько человек. Маккой играл все быстрее, одну мелодию за другой, и я тоже не устоял. Не с моей комплекцией, конечно, скакать козлом, но мы там все такие были. Взвод десантников, а плясали, как сумасшедшие — колени выше головы мелькали!

Кто-то начал подпевать, отчаянно фальшивя и пропуская половину слов. Тогда Шеф заиграл «Малышку Мэри», и её орали уже мы все. Даже офицеры подтянулись на звуки, чтобы выпить с нами, да так и остались до конца.

Эта попойка вошла в историю нашей Базы с большой буквы — Попойка, и все, что были после, непременно с ней сравнивались. Правда, история с того момента короткая оказалась. Но мы тогда этого еще не знали. Мы плясали, пили, пели и были совершенно счастливы.

Я увел Ивара, когда у него уже не хватало дыхания играть, а парни готовы были улечься спать хоть на полу. Прошел с ним по коридорам, толкнул в неприметную нишу.

— Здесь для камер слепая зона, — сказал, забираясь следом. Оглядел его, едва сдержался, чтобы не ощупать. Вилли говорил, после медкапсул шрамов почти не остается, и все же было страшно. Я проснулся через сутки после всего и видел Ивара только издалека, но даже через биогель и матовый пластик различил глубокие раны от шеи до копчика.

— И откуда ты знаешь про камеры? — улыбнулся Ивар устало и тут же нахмурился. — Нет, не говори, я понял.

— Вот и правильно, не спрашивай, — согласился я. Вытянул ноги, уперся спиной. Залез рукой за пазуху, достал крохотную бутылку. — И не конфисковали ведь, — я погладил мутное стекло. — Прикончим ее за твой тот-самый-день? — протянул ее Ивару.

— Да ну брось, — Ивар покачал головой и накрыл бутылку рукой. — Разве ж это тот самый? Выпьем в день, когда война закончится, — он поменялся в лице и замолк. — Лео, наверное, сказал бы, что я идиот, — добавил вдруг. — Не ценю момент.

Вы понимаете, зачем я об этом рассказываю? Это был первый раз за всё наше время пребывания в десанте, когда Ивар заговорил о Лео.

В тот момент у меня в душе что-то лопнуло. Какая-то преграда. Я ведь тоже по нему скучал. Не верил в смерти всех тех парней, видел кошмары. Но буквально силком запретил себе думать об этом, вспоминать, а главное — напоминать Ивару.

Лео был человеком другого мира и даже как будто другой расы. Он был похож на героя книги или крутого блокбастера. Высокий, статный, образованный. Какой-то, знаете, утонченный, что ли. Сколько раз я чувствовал себя увальнем-фермером только что из стойла. Я почти ненавидел его за это. И любил. Ну, знаете… Он ведь выбрал нас. В друзья, в смысле. Даже и не знаю, почему. Ведь он был нашим первым и единственным настоящим другом. И, кажется, для Ивара это значило очень много. Родственников, даже приемных, ведь не выбирают, а вот друзья — другое дело. И Лео выбрал нас.

Он был общительным — мне порой казалось, что чересчур. Но дальше привет-пока и каких-то общих тем пускал только нас с Иваром. И не в деньгах было дело. Первое, что из нас выбили, это наше происхождение. В армии нет никакой разницы, ел ли ты на гражданке с золотых тарелок или ходил по грязи босиком. Теперь каждый был всего лишь боевой единицей. Обучение пилотов было дороже и сложнее, они ценились больше десантников, но и только.

— Он никогда так не говорил, — сказал я с трудом после долгого молчания. — Он бы сказал: «Молодчина, Ивар!».

— Да… — Ивар отвернулся. — Наверное, ты прав.

— Конечно, прав, — повинуясь порыву, я обхватил Ивара за плечи, будто ему снова было двенадцать лет. — Он ведь всегда так говорил.

Бутылку в тот вечер мы так и не открыли. Оставалось только надеяться, что дрянной алкоголь не скиснет к тому времени, как придет время его пить.

Ну, скажу я вам, эти полгода были лихими! Про Шефа п***ть можно долго. Он вообще, б***ь, не спал. Раз в неделю присутствовал на тренировках каждого из отрядов взвода, вечерами собирал командиров, прогонял записи, разбирал ошибки, е***л всех во все дыры, пока ошибки свои не усваивали. После обязательных прогонов ставил нам пару кругов программ «по выбору» — и это был полный п***ц! В разы сложнее утвержденных командованием. Эти тренировки в зачет не шли и, в общем-то, были необязательными, но на них ходили все, за исключением поломанных. Скрипели зубами, стонали, орали, обкладывали Шефа х***ми, но снова и снова лезли в б***кие «скелеты».

У Большого Вилли поначалу дела шли х***во. Первый стейк после его назначения мы попробовали только через три месяца. Через три грёбанных месяца! Твою мать… Но зато потом жрали почти все время одно мясо.

Криг, оставшись без единственного мозга в их паре, нам***л делов, пытаясь ночью съе***ся после отбоя в офицерскую часть, но ему даже п***ды не дали. Да и в принципе в нашем взводе тихо стало как в детском садике, а плетьми разве что для удовольствия баловались. Только самый большой отморозок из четвертого отряда однажды все же схлопотал десяток на задницу, и то их назначил не Шеф, а его собственный командир.

К концу года наш взвод стал самым пи***тым на Базе почти по всем показателям. Дополнительные задачки становились все хитровые***тее, зато стандартные системные нам уже были как два пальца. До этого нас учили просто быстро стрелять и долго бегать. Больше мышц, меньше разговоров. Шефу же на мышцы было насрать. Нае***ть и съе***ся живым — вот что от нас требовалось. И очень скоро последний п***бол этому научился.

Мы уже не ползли с полигона на карачках, а бежали, едва ли не вприсядку танцуя. А иногда и действительно танцуя — вечерами, когда Шеф хреновину свою губную доставал. Это были самые п***тые дни на этой проклятой Базе! Даже дерьмовым медицинским спиртом ужираться было необязательно — пели и плясали и по трезвяку.

За всей этой хренотенью мы и думать забыли о всяких там космических мудаках. Раскатали губу, что так и дальше будет. Да х***й там.

Грёбанная сирена завизжала, когда мы были в жральне. Мы бросили недоеденную биомассу, заработали локтями и побежали в зал построений, матерясь на все лады. Шеф уже был там. Смотрел на экраны — те вовсю мигали красным. Наконец, сирена заткнулась, и металлическая стерва объявила: «Боевой вылет. Взводы с первого по девятый, проследовать в шлюзовой зал. Получить вооружение и экзокостюмы», — и всякая подобная х***ня.

Экраны погасли, вместо стервы опять за***ла сирена. Хоть мы и тренировали это до кровавого поноса и уже ходили в бой, а страшно было так, что яйца в брюхо втянулись: ведь наш отряд был единственным, кто из боя вернулся. Снаряд дважды в одну воронку не попадает? А вот х***й вам, я жопой чуял, что срань будет не лучше предыдущей.

Боевой излучатель был еще тяжелее, чем наши тренировочные. Новый, необкатанный «скелет» противно скрежетал и гудел — подстраивался под тело. Стерильный воздух в баллонах драл горло. Подгоняемые сиренами, мы утрамбовались в шаттл — теперь их делали огромными, вмещающими не один отряд, а весь взвод сразу, — и расселись по капсулам криосна. Помню, Пи-Джей еще скривился:

— О, б***ь, опять потом три дня изжога будет!

П***ц, изжога! От нас самих одна изжога и должна была остаться. Шашлыки на вертеле.

Вот тут бы действительно съе***ся, да вот только в шаттлах больше не было пилотов — командование здорово прих***ло с тогдашнего поступка Шефа. А может, сукины дети просто поняли, что пара процессоров куда дешевле обучения желторотых пацанов полетам.

Я матюгнулся для порядка, откинулся в кресле, давая автоматическим ремням себя спеленать, и закрыл глаза. Тошно было от наркозного газа — вот и всё, что я запомнил.

Когда я садился в кресло криокапсулы, на душе у меня было скверно. Ведь если с нами случится то же, что с Лео и остальными, то я даже попрощаться, считай, не успел. Перекинуться хотя бы парой слов с Иваром у меня возможности не было.

— Что ж, парни, так или иначе увидимся, — сказал нам Большой Вилли. — Хоть на этом свете, хоть на том.

Мы улыбнулись ему, но на душе кошки скребли.

А потом я закрыл глаза…

И открыл, чтобы встретиться взглядом с загадочно улыбающимся Иваром.

— Не пугайся, — сказал он вполголоса. — Мы еще летим. Но ты должен это видеть!

Я с трудом сел. Кажется, Ивар запустил форсированный выход из криосна — все тело ныло, мышцы не слушались.

Через несколько секунд стало легче. Я вылез, закинул за спину излучатель, сажая его в крепления на «скелете», и пошел за Иваром.

Пилотов в шаттле не было, но кабину убирать не стали — видать, денег на переделку было жалко. В пустом помещении мигали табло, светились экраны, даже джойстики-штурвалы были и кресла. Но самое главное — смотровые окна.

— Твою мать! — я сел в правое кресло. — Ивар, это же космос!

Я вертел головой во все стороны, жадно всматривался в черноту впереди. Господи, как я по нему скучал! Мы провели почти три года в наглухо задраенной консервной банке.

— Поэтому я просто не мог тебя не разбудить, — отозвался Ивар довольно. — Хоть это и нарушение устава.

Он смотрел на звезды, висящие в пустоте, и я уже не мог угадать, о чем он думает. Зато я только сейчас заметил морщинки, появившиеся в углах глаз, и то, что складка между бровей уже не разглаживается до конца даже на спокойном лице.

— Ты изменился, — сказал я тихо. — И так сильно повзрослел, братишка.

Ивар улыбнулся и покачал головой.

— Это не моя вина, — ответил с горечью.

Такая странная фраза, и голос был такой… Черт возьми. Звезды, колкие, холодные… Они вдруг ненадолго потеряли четкость. И знаете? Мне за это не стыдно. Я лишь кивнул, не зная, что ему сказать, и снова уставился в равнодушный космос. Мы мечтали о нем, боготворили его! А он… Он нас уничтожил.

— Черт… — когда Ивар нарушил молчание, его голос был уже совсем другим: сдержанным, серьезным. И очень обеспокоенным. — А мы ведь летим в то самое место. Они идиоты? Ты знаешь, что уже две роты погибло, пытаясь захватить один-единственный планетоид? Считается, что там База этих тварей. Но три роты!

Я молча уставился на приборную панель, осмысливая услышанное. Ивар был абсолютно прав. На экране автопилота быстро менялись координаты нашего положения, и уже осталось никаких сомнений, куда мы летим.

А в самом углу экрана стоял значок «в одну сторону».

Вы, конечно, можете сказать, что если бы мы остались живы, то с пульта управления наш шаттл настроили бы дистанционно. И будете, наверное, правы. Да только было у меня ощущение, что нихрена нам обратный путь не светит.

— Они пытались уже несколько раз. Стреляли из дальнобойных установок, пробовали подходить на большой скорости по касательной, проектировали новые щиты и оружие, — сказал тем временем Ивар, не глядя на меня. — Все бесполезно. Сегодня был приказ дождаться приземления и потом только высаживаться. Не иначе как испытывают очередную защиту… на нас.

— Вот суки! — у меня внутри все сжалось. Да какая защита, вашу мать, если в прошлый раз огромные корабли просто испарялись…

Я откинулся в кресло, смотря в безмятежный, бесконечно далекий космос. Глупо подыхать зажаренным в огромной банке, но, кажется, именно это нас ждет по прилету.

Эх, знали бы вы, как мне хотелось тогда включить сервомоторы «скелета», поставить на максимум усиление и размолотить пульт управления! Просто бить его, круша нахрен и автопилот, и систему связи. Б***дь, да что же за война такая, что людей как крыс подопытных в расход пускают?..

Ивар же впал на несколько минут в апатию. Как будто… как будто ему было все равно. А может, и наоборот — словно он был почти рад, что скоро все закончится. Но не успел я испугаться этой мысли, как он вдруг сжал кулаки.

— Ну уж нет, — сказал решительно. — Я своих людей в мясорубку не брошу! Нужно переключить на ручное управление, — он наклонился над пультом, вглядываясь в не слишком знакомые приборы: такие корабли мы не водили.

Навигационная система быстро отсчитывала время до заданной точки.

Я почти поверил, что ручного управления в этой штуке просто нет, но Ивар нажал несколько клавиш на панели, и экран автопилота потух.

Вот только нашей скорости это не убавило. И как ни налегали мы на тормозные рычаги, как ни тянул Ивар джойстики, махина слишком медленно сползала с курса.

— Не успеем! — процедил я сквозь зубы, с отчаянием глядя на навигационный компьютер. — Нас тащит прямо туда!

— Хотя бы с линии огня убраться… — просипел Ивар, с трудом удерживая максимальный угол поворота.

Нам повезло — наш корабль был крайним в строю. Градус за градусом мы отклонялись от первоначального курса без риска врезаться в кого-то.

— Джей! — крикнул мне Ивар. — Дай максимум на левый борт!

— Но нас закрутит, — возразил я, лихорадочно соображая. — Хотя если дать тягу на обе стороны, а на левую больше…

— Только на левую! И по моему сигналу! Планетоид большой, должна быть сила притяжения, — теперь Ивар вглядывался в космос за лобовым стеклом. — А даже если и закрутит — всё равно уже.

Знаете, мне было совсем не всё равно. Но выбора не было, а кроме того, во всем, что касалось полетов, Ивар был лучшим. Так что я уперся пальцами в сенсорную панель управления тягой, и до упора поднял мощность слева.

Нас закрутило. Да так, что искусственная гравитация не справлялась, и если бы не автоматические ремни, выстрелившие из кресел, мотаться бы нам по всей кабине.

К горлу тут же подкатил комок. Я успел было порадовался, что парни спят и их желудкам не грозит вывернуться наизнанку, как прямо перед смотровыми окнами вспыхнуло ослепительно-белое пламя.

Видимо, новая защита кораблей все-таки работала. Теперь они исчезали не мгновенно, а будто плавились под натиском какой-то невидимой силы. Недолго плавились. И исчезали потом все так же бесследно.

А мы…

А что — мы?.. Нам всего лишь отрезало движок. Тот самый — левый. Вместе с огромным куском обшивки.

Система немедленно заорала о разгерметизации, повреждениях и прочей хрени, но я не слушал — просто заблокировал намертво все люки кабины и отрубил к чертям звук.

— Держи штурвал! — крикнул мне Ивар. — Я скомпенсирую вращение!

— И что мне делать?! — я быстро занял его кресло и схватился за рычаги управления.

— Сажай его! — ответил Ивар, вставая на мое место. Он коснулся пальцами панели, всего на секунду давая уцелевшему движку тягу — в идеально рассчитанный момент.

Я откинул защитные колпачки на гашетках сверху джойстиков и вдавил пальцы в силочувствительные сенсоры, врубая на полную тормозные микродвигатели на носу. Ивар снова дал тягу, я потянул рычаги на себя, заставляя шаттл поворачиваться в противоход вращению.

Мы с Иваром сделали еще два захода, пока не выгорело топливо в тормозных. Потом пришлось работать только маневровыми движками на крыльях. Вращение немного стабилизировалось, но этого было мало.

— Понять бы, из чего здешняя атмосфера состоит, — прорычал я, что есть силы налегая на штурвал. Ивар снова давал тягу. Вращение почти прекратилось. — Корабль течет, как решето.

Нас опять тряхнуло. Снова завопила сигнализация — при входе в атмосферу хвост расщепился, и взорвался второй движок.

— Твою мать! — прорычал Ивар и отпихнул меня. Теперь он дергал рукояти, отрабатывал ножными педалями закрылки, ежесекундно давая маневровым новое направление. И каким-то чудом корабль, даром что скакал, как взбесившаяся лошадь, но резкими рывками двигался не прямо к земле, а как бы по ступеням. Под почти правильным углом. Вот только скорость все равно была огромной, и я не представлял, как ее погасить. А вот Ивар, кажется, уже все придумал.

— Выставь антиметеоритные щиты, — распорядился он почти спокойно. — И посмотри, может, еще какие-то защитные системы есть.

Я стал лихорадочно включать всё подряд.

— Тормозные парашюты накрылись вместе с хвостом, — я выругался и глянул на стремительно приближающуюся поверхность. Грязно-серая, сплошь усыпанная острыми камнями, она не обещала облегчить нам задачу.

Подготовиться к удару мы не успели. Да и как тут подготовишься, когда Ивар буквально висел на штурвале, а я всем весом навалился на тормозные рычаги!

Завопила сигнализация неисправности шасси, шаттл грохнулся на пузо, отскочил и в ту же секунду врезался в почву носом.

Нас с Иваром бросило вперед. Протащило по панели, швырнуло на стекло. В грудь будто штырь всадили, обожгло ногу, рот мгновенно наполнился соленым, заложило нос. В глазах потемнело, звуки пропали.

Честно говоря, я понятия не имею, сколько провалялся без сознания, но, наверное, недолго. Потому что пришел в себя от ощущения, что тону… в собственной крови. Не самое приятное, что мне довелось испытать в жизни. К счастью, это всего лишь лилась кровь из сломанного носа, разбитых губ и развороченных выбитыми зубами десен. Голова каким-то чудом осталась цела, хоть лицо и было все изрезано. Глаза… один видел, и это уже радовало. Но еще больше обрадовало то, что мне удалось сесть. Руки двигались, ноги — частично. Весь «скелет» был перемазан кровью, под ногами ее целая лужа натекла.

Боли пока не было, но я точно знал, что она появится. Если, конечно, я не сдохну через несколько минут от потери крови.

Действуя на автомате, я вытащил из-под нагрудной пластины «скелета» планшетку первой помощи. Разглядеть, какой именно инъектор ярко-зеленый, с лекарством, быстро останавливающим кровь, я не мог. Так что вколол себе в шею все три — и заживляющее пригодится, и обезболивающее тоже. Отбросив последний инъектор, облегченно выдохнул.

Но валяться без дела было совсем не время. Даже больше собственного состояния меня волновал другой вопрос. Я позвал Ивара, но не услышал в ответ даже стона. На меня навалился такой ужас, что сразу появились силы снова сесть, оглядеться, а потом еще и встать, когда я, наконец, заметил Ивара в паре метров от меня. Он не двигался. Лежал на животе, но правая рука торчала вверх, поблескивая искореженным металлом экзоскелета.

Даже с такого расстояния было видно, что она сломана. Сверхпрочный сплав «скелета», призванный спасать наши жизни, на этот раз сделал все наоборот. Ивар до последнего держался за штурвал, скорее всего, активировав сервомоторы. И они не дали пальцам отцепиться от него, заставив мотаться по всей кабине, как куклу на веревочке. Хорошо, если у него остался целым хоть один сустав.

Попытавшись сделать шаг, я заорал: левую ногу прошило адской болью. Глянул вниз и увидел разломанные пластины «скелета», глубоко вошедшие в мясо на ляжке. Кровь малость поутихла, но все равно за мной тянулась широкая полоса. Решив, что от этого в ближайший час, пожалуй, не подохну, я потащился к Ивару.

Едва я дополз до него, раздался стон. От облегчения у меня помутилось в единственном зрячем глазу.

— Потерпи, — прохрипел я. — Сейчас…

Я вытащил его аптечку и вколол ему всю ту же смесь, что и себе.

Ивар еще раз застонал, потом расслабился и затих. У меня аж мурашки по спине побежали от испуга, что это все. Но через минуту он с трудом поднял голову.

Зажужжали моторы, заскрипели приводы. Видно, он хотел подтянуть под себя руки, но никак не понимал, почему правая не двигается.

— Погоди, помогу, — я кое-как перекатил его на спину через здоровую левую сторону и помог сесть.

Кажется, за исключением руки, Ивар был цел. Ну, по крайней мере, крови там, где он лежал, я вроде не заметил.

Чего нельзя было сказать про меня… Едва посмотрев на мое лицо, Ивар побледнел и схватил меня левой рукой за плечо.

— Тебе нужно в медкапсулу! — выдавил с трудом. — Немедленно!

— Боюсь, она где-то на другом конце этого планетоида, — покачал головой я. — Вместе с хвостом нашего шаттла.

Да и плевать. В тот момент мне было неважно, что истекают те короткие минуты после травмы, когда еще можно восстановить ткани и органы. Нет, с использованием продвинутых капсул можно было и потерянную пару лет назад ногу вырастить, но стоило это безумных денег и уж точно не входило в мой контракт.

Да и потом, с лица воды не пить. Зрения было жалко, но лишь из-за того, что теперь мне точно заказан путь за штурвал.

— Дай посмотрю… — Ивар дернулся было, попытавшись воспользоваться правой рукой, и наконец обратил внимание и на свое состояние. — Черт… — он извернулся, разглядывая руку.

Я попытался отогнуть пластины, чтобы Ивар смог хотя бы опустить локоть, но покореженный металл не поддался ни на волосинку.

— Кажется, придется отстегивать эту часть, — покачал я головой и охнул. Лекарства убрали боль, но раненая нога не слушалась. Да и кровь ливанула с новой силой. — Надо поискать, чем зафиксировать твою руку.

— К черту руку, — решительно мотнул головой Ивар. — Сначала займемся твоей ногой. — Он наклонился и внимательно осмотрел рану. Выругался. — Надо остановить кровь, — сказал отрывисто скорее себе, чем мне, и задумчиво провел рукой по волосам. — Жгут нельзя, да и не получится. Заткнуть чем-то? Заклеить?.. — тут его взгляд упал на все еще держащийся в пазе моего экзоскелета излучатель. — Может, получится прижечь?.. — протянул с сомнением.

Меньше всего на свете я хотел подставить ногу под излучатель. Но идея Ивара была здравой: и кровь остановим, и рану очистим, и сразу же ее закупорим. Антибиотики у нас были, как и запас прочей медицинской химии, но кто его знает, какая зараза тут водится.

— Давай попробуем, — согласился я, вынимая излучатель.

Глянул на него и мысленно застонал. Не глаза и зубов было жалко, и не за ногу свою я беспокоился. Да теперь хоть Ивар и вовсе ее оттяпает — наплевать. Экзоскелет может и сам по себе двигаться, так что вот вам сразу и протез.

Да только не мог Ивар мне ее отрезать. Не моим излучателем. Не своими руками.

— Видимо, во что-то врезался, — проговорил я, показывая Ивару разбитую батарею. Глянул на индикатор. — Один процент мощности.

Излучателя Ивара и вовсе нигде не было. Наверное, выскочил из паза и вылетел в разбитую лобовуху. Хороши же мы вояки — на вражеской территории, истекающие кровью, обколотые обезболивающей наркотой и без оружия.

— Хватит, — решительно сказал Ивар и дотянулся до переключателя, выставляя минимальную мощность. — Я отключу питание «скелета», — предупредил он серьёзным голосом. — Чтобы ты не дернулся. Но прежде… — он посмотрел на меня совсем чужими, холодными глазами. — Рана только одна?

— Одна! — кивнул я с уверенностью, которой на самом деле ни черта не было. И в ту же секунду Ивар меня обездвижил, выключив питание костюма.

Он не терял времени и действовал так уверенно, будто делал это сотни раз. Подставил под излучатель колено, фиксируя, сделал пробный короткий выстрел, тщательно прицелился. А потом не дрогнувшей рукой выжег мне полбедра.

Честно скажу: я отрубился. Но ненадолго, спасибо лекарствам. Очнулся как раз, чтобы увидеть, как Ивара выворачивает. Только тогда я осознал, чего ему стоили эти спокойствие и уверенность. Он просто не мог позволить себе другого.

— Почти как на ферме, в пору клеймения скота, — прохрипел я, закашлявшись от едкого, густого запаха горелого мяса.

Ивар не ответил. Лишь с трудом сел, уперся в колено здоровой рукой.

— Точно больше нет крупных повреждений? — спросил озабоченно.

— Нет, — заверил я, глянул на свою ногу, и у меня самого к горлу подступила желчь.

На ферме быстро забываешь, что такое брезгливость. Блевали, бывало, первый раз засовывая руки по самые плечи в коровье нутро, чтобы развернуть застрявшего теленка. Потом беспокоило только, что можно приплод потерять. А уж про биоразлагатель вообще молчу — уж сколько раз голыми руками засоры в трубопроводе прочищали, и не упомнить.

А вот видеть лохмотья собственной сгоревшей кожи, обугленное мясо и желтеющие кости — это я вам скажу… Ну да. Это самое слово.

— Вот же, — просипел я, когда желудок, наконец, перестало выворачивать наизнанку. Поднял взгляд на бледного Ивара. — Надо бы твоей рукой заняться.

— Я ее вообще не чувствую, — Ивар сжал зубы. — Не уверен, что можно будет спасти. Если что, там заряда еще хватит для одного выстрела.

— Восстановят, — мотнув головой, процедил я.

Ему-то я не показал, да и моя исполосованная рожа не слишком-то могла что-то выразить, но вам признаюсь. У меня по спине холодный пот потек, а желудок снова скрутило. Отрезать Ивару руку… Да твою же мать… Это же как?! Он ведь пилот! Не транспортник, не перегонщик, не парковщик — пилот! Понимаете? И если пилот не сможет летать…

Но выбор был лишь один: либо рука, либо жизнь.

И я понимал тогда очень четко: если выбора не останется, я это сделаю. И черт с ним, что стану вегетарианцем на всю жизнь и каждую ночь во сне буду это видеть.

С креплениями я провозился долго — мне показалось, что несколько часов, — но в итоге справился с ними и очень осторожно стащил покореженный металл. Рука Ивара повисла плетью, сломанная в нескольких местах, но пальцы все же шевелились, хоть и еле-еле, и были теплые.

— Нормально! — выдохнул я как можно бодрее. — Сейчас кости вправим, зафиксируем…

Вот только с фиксированием были явные проблемы: у нас не было ровным счетом ничего, что можно было бы использовать как бинт или шину. Зато на мне был почти целый экзоскелет, и я не долго думая принялся отсоединять правый «рукав».

В итоге все получилось. Не знаю, насколько правильно я собрал искрошенные кости и выбитые суставы, но рука Ивара выглядела получше. «скелет» надежно удерживал ее в одном положении и исключал случайные травмы.

К счастью, хоть анальгетики действовали как надо, и Ивар только морщился на все мои манипуляции, да и меня терзала лишь тупая приглушенная боль в ноге. У нас был небольшой запас лекарств, но что с нами станет, когда они кончатся, я не представлял.

Впрочем, в тот момент меня больше занимало другое.

— Надо поглядеть, как там парни, — я глянул на покореженную дверь в основной отсек.

Открыть ее обычным способом было невозможно. Я поднял излучатель и принялся молиться всем богам, чтобы последний наш заряд не был потрачен только на то, чтобы увидеть братскую могилу.

Нам удалось с грехом пополам проделать в двери отверстие, но пролезть туда смог только я, избавившись от экзоскелета. И то, что я увидел, меня даже порадовало: капсулы криосна были целы. За исключением моей — ей оторвало открытую крышку, но это уже было неважно. Все остальные же были в полном порядке… если не считать, что совершенно обесточены. Вы понимаете, ввести человека в криосон легко. Поддерживать — тоже, хоть миллионы, наверное, лет в задраенной наглухо капсуле. А вот вывести… Это уже будет посложнее.

— Ивар, они все спят, — крикнул я. — Как их разбудить?

— Никак, — отозвался Ивар каким-то совсем уж равнодушным голосом. — Это самые дешевые капсулы, их автономные генераторы способны только поддерживать стазис. Чтобы разбудить, нужна энергия корабля и, что еще важнее, — пульт управления, — он кивнул на груду лома, в которую превратилась кабина пилота.

— Ничего, — я перелез обратно. — Вернемся на Базу, пришлем сюда спасательный бот.

Ну или когда-нибудь сюда прилетит кто. Парни могут потерпеть, и это успокаивало. А вот Ивар выглядел неважно. Не задавая вопросов, я вколол ему еще обезболивающего из своей аптечки и снова поковылял в основной отсек. Протащил непослушное тело мимо криокапсул, кое-как открыл дверь в хвостовой отсек. От него остался только кусок стены с полметра да прикрученный к ней ящик с запасными медикаментами. Отодрав его вместе с петлями, я пошел обратно. С неделю о боли можно будет не вспоминать.

Ивар молча дождался, пока я упакуюсь обратно в «скелет», а потом совершенно спокойно сказал:

— Мы не вернемся на Базу. За нами никто не прилетит — для всех мы мертвы.

Я глянул в разбитое окно. Под носом шаттла, куда хватало взгляда, был только буро-желтый песок. Ивар был прав. Аварийные маяки разбиты вместе с пультом, резервная сигнальная система находилась в хвосте. Наши личные чипы — у парней нулевые показания, пока они в криосне, а мы с Иваром просто за погрешность сойдем.

— Значит, нам нужно найти способ связаться с Базой, — заявил я, активируя экзокостюм. — Пошли. Где-то же этот хрен засел.

— Безоружными? — Ивар поднял левой рукой мой излучатель, осмотрел его и отбросил прочь ненужным грузом. — Впрочем, у меня есть идея… — протянул задумчиво и с изрядной долей сомнения. — Ты знаешь, что когда-то на этом планетоиде была наша База? Собственно, приказ и звучал — десантирование с целью проникновения на Базу. Можем попробовать поискать ее. Она должна быть… — Ивар что-то прикинул и указал в сторону от корабля. — Там.

Я кивнул, соглашаясь, и в который уже раз глянул в окно. Кто бы ни обитал тут, эти твари обладали отличными технологиями, раз как тарелочки в тире сбивали наши корабли. И уж точно им не составило бы труда засечь наше падение. Почему не выслана разведка? Настолько уверены в том, что мы передохли?

— Может, на Базе и системы связи уцелели, — проговорил я. Включил «скелет», оторвал дверцу аптечки. Достал небольшой ранец-охладитель и распихал по отделениям все найденные лекарства.

— Надеюсь на это, — кивнул Ивар, и мы пошли.

Знаете, вот я сейчас скажу вам, что мы шли неделю, и вы кивнете — мол, ого! Много. Но вы просто не представляете, какой это был ад. Почти по колено в сыпучем, отвратительном, скользком как ртуть песке, от которого уже через несколько часов намертво заклинило суставы костюма на лодыжках. Без нормальной еды и питья — лишь химические таблетки на самый крайний случай, призванные поддерживать организм на грани жизни и смерти. На обезболивающих, которых катастрофически не хватало. И почти без сна, потому что стоило закрыть глаза, и ты снова и снова падал на этот чертов планетоид в разбитом шаттле.

Вы можете сказать, что «скелет» помогал. Ага. Он, равномерно, строго в заданном темпе, отсчитывал шаги, и моторам было насрать, что мышцы уже жжет от усталости, что сердце бухает в ушах. Периодически я или Ивар выключали его и останавливались, чтобы поблевать. Понятия не имею, было ли то последствием сотрясения мозга или реакцией на таблетки, но желудки регулярно выворачивало наизнанку.

В одну из таких остановок Ивар осел на землю и больше уже не встал. Я же, может, еще и смог бы пройти пару миль, но уже не видел в этом никакого смысла. У нас осталось десяток пищевых таблеток и ровно полтора инъектора с обезболивающими. Половину я вколол себе, а Ивару — целый. Вот только оба мы уже знали, что это бесполезно.

— Надо было идти в другую сторону, — прошептал Ивар пересохшими губами. — Хоть заглянули бы паре ублюдков в глаза перед смертью.

— Мне кажется, их тут и нет, — я плюхнулся в песок рядом с Иваром, чтобы он смог на меня опереться. — Наверное, тут просто огневая точка.

Страшно ли мне было? Ну, от мысли, что это конец, — да, кишки сводило. Только сильнее всего в тот момент была усталость. Ни судьба парней, ни своя собственная жизнь не волновали так, как ватная вялость мышц и невозможность двинуть даже пальцем.

Так я и отрубился — кажется, даже не закрыв глаз и пялясь в черное небо.

Я долго плакала, когда узнала. Вообще-то, нам о погибших не рассказывали, да и после того случая отключили всю Сеть, даже служебные каналы. Пилоты больше не летали с десантом, нас теперь учили только истребители водить.

Но слухи все равно доходили. Особенно о крупных операциях. Один парень научил нас взламывать Сеть. Правда, нечасто это получалось, но более или менее в курсе мы были.

У меня вошло в привычку проверять с десяток личных кодов. Криг, Маккой, еще несколько ребят, служащих теперь на других Базах. Знаете, в первый момент подумала, что ошибка в системе. А потом, когда и номер Маккоя красным засветился… И координаты операции те же…

Я все собиралась подать рапорт о разрешении передачи личного сообщения. Конечно, Кригу! Сказать, что он поступил правильно и что я скучаю по нашим перебранкам. Спросить, как он там.. Да все не получалось. То учения, то тренировки, то просто забывала. Так и не собралась… Дура.

Знаете, когда погиб Дефо и остальные — тогда казалось, что это чудовищная ошибка. Случайность. Не было ведь сражения, просто ловушка. А если бы сражение было, то мы, конечно, победили бы. А вот когда имя Крига стало красным… Вот тогда я вдруг поняла, что не было никакой ошибки. Это война, и большинство из нас ждет именно такая участь.

Со временем многие стали понимать, что войны не избежать. А уж как младшего Дефо похоронили, все разговоры об одном и были — когда она в полную силу начнется.

Хороший он был парень. Вы не глядите, что сынок богатенький и в золоченой рубашке родился.

Озорничал, конечно. По всему Техасу молва шла о вечеринках у него дома, да то, что с каждых танцев он с новой девчонкой уезжает. Но родителей своих почитал.

А еще работящий он был. Как учиться закончил, на водозавод пошел. Ну, скажете тоже, простым рабочим. Место отца занял, когда они с его матерью на Землю решили перебраться. И, кстати, для нас это лучше оказалось. Да потому, что поступал он по совести! К примеру, в больницу, школы и приют воду стал поставлять бесплатно. И сколько нужно, никто не ограничивал. А еще он фиксированную цену установил на питьевую воду. Литровая бутылка стала стоить ровно литр. Не понимаете? Литр — стоимость воды, а сама бутылка? Да еще расходы на робота-упаковщика, на доставку воды до магазина. Нет, он, конечно, в убыток себе не работал, просто перебросил наверняка издержки на другое что-то, но все же…

Все ждали, когда парень остепенится. А он возьми и в армию подайся. Аккурат с парнями моими. Старший Дефо хвалился, что в пилотский корпус его сына взяли. Все твердил, что вернется его Леонард с наградами, в генеральском чине.

Вернулся. В наглухо запаянном гробу.

Понятное дело, похороны пышные были. Мать его умерла вскоре. Сердце не выдержало.

А потом на ферму похоронки пришли. Две в один день… эх…

…вы… вы простите, накатило.

Я не понял сначала, мне-то они на кой. А потом в городе сказали: я ж их, парней моих, единственный родственник. Хоть уже и не опекун.

Жена плакала долго. Еще и с похоронами история темная. Парни мои, и кто еще на ферме был, и кто уже в город уехал, как прознали, пришли гурьбой. Мол, Босс Билл, напиши командованию, пусть тела на Новый Техас пришлют. Деньги есть, что надо — заплатим. Надо, чтобы они — ну, Ивар с Кригом, то бишь, — по-человечески, в землю ушли.

Ну, я, конечно, велел про деньги не заикаться. Не чужие ж они мне были же. Поехал в город, в рекрутский пункт, объяснил, так, мол, и так. Меня в окружной военный конгломерат послали. Оттуда пришлось в центральное армейское управление ехать. На неделю ферму оставил, дорога в пятьдесят литров встала, а твердо я решил своего добиться.

А мне там и говорят: нету тел. Я — как нету? Вот же написано, что умерли, показываю сообщения на личный портал. Ну да, замялись, погибли рядовые при исполнении. Но…

…ой, простите… в общем, сказали мне, что нету тел. Потом начали нести, что компенсация нам с женой положена и что командование завсегда помочь радо, если какая беда.

Не стал я денег брать. Больно густо та вода людской кровью разбавлена. Жене и остальным сказал, что транспорта подходящего ждут. К нам редко кто прилетает.

Можно было купить в похоронном доме две пустые капсулы перевозки для праха, привезти домой, похоронить и забыть. Но сердцем я чуял, что неправильно это. Нельзя, грешно.

Очнулся я в помещении с такими белыми стенами, что открыть глаза было больно, так что получилось далеко не с первой попытки. Я увидел, что лежу на столе, и тот был единственной мебелью в комнате. Одежды на мне не было, и первым делом я посмотрел на бедро. Чистое, гладкое и без единого шрама.

А потом огляделся. В том числе и левым глазом… который остался где-то в обломках шаттла. Я сел, облизав совсем не сухие губы, и схватился за лицо.

Зубы были на месте. Исчезли все порезы. Даже голода и усталости — и тех не чувствовал.

— Наврали про туннель со светом, — нервно усмехнулся я, вздрогнув от собственного голоса. Ущипнул себя за руку — вроде больно. Но ощущение нереальности происходящего не исчезло.

— Рядовой Джейсон Криг, пожалуйста, вернитесь в исходное положение, — раздался вдруг чей-то голос, да так, что сразу со всех сторон. Неприятный такой голос, механический. — Необходимо провести финальный тест систем жизнедеятельности.

Чему реально учит армия — так это подчиняться приказам, поэтому я безропотно лег обратно. И только потом до меня дошло: что-то в этой истории нечисто. Был бы я в медблоке — вылез бы сейчас из капсулы, а вовсе не валялся на столе голышом. И потом, Ивар ведь был прав. Никто за нами прилететь не мог. Но тогда…

Я резко сел.

— Где я?

— Вы в безопасности, рядовой Джейсон Криг. Ваши системы функционируют нормально. Все приобретенные дефекты исправлены.

Знаете, я, может, и невелик умом, но когда неведомая хренотень говорит тебе стерильным голосом, что ты в безопасности, даже мне понятно, что ты в самой настоящей заднице.

— Что это за место? — спросил я, лихорадочно соображая, что же делать дальше. — И где лейтенант Маккой? — тут я очень постарался не повысить голос, хотя ужасно захотелось проорать это во всю глотку.

— Я отвечу на ваши вопросы, — пообещал голос, но я, конечно же, нихрена ему не поверил. — Лейтенант Маккой в соседнем помещении. Его повреждения были сложнее ваших, и процесс регенерации ещё не закончен.

Тут стена справа вдруг стала прозрачной, и я увидел Ивара на таком же столе.

— Пусти меня к нему! — я с силой ударил ладонями по стене.

— Процесс регенерации не закончен, — все так же безэмоционально повторил мне голос. — Вмешиваться нежелательно.

И стена снова стала ослепительно белой.

— А ну, верни назад! — заорал я и заколошматил по ней рукой.

Перегородка тут же снова стала прозрачной, и я немного успокоился. Присмотрелся: Ивар выглядел нормально. Да нет, отлично он выглядел! Спокойным, отдохнувшим. И снова молодым. Смешно звучит, учитывая, сколько ему на самом деле лет, но тогда я подумал именно так.

Его руки — обе! — выглядели абсолютно здоровыми, лицо разгладилось; синяки, царапины и даже щетина — всё исчезло, будто он неделю отлеживался в медкапсуле, а потом еще в хорошем стерилизаторе побывал.

Убедившись, что он в порядке, я отлип от стекла, которое оказалось вовсе даже и не стеклом на ощупь, и прошелся по комнате в поисках двери. И ничего, разумеется, не нашел. Возникло нехорошее чувство, что сейчас все стены в комнате станут прозрачными, и окажемся мы с Иваром в большом аквариуме. Интересно, кто станет пялиться на нас сверху? Какие твари?

— Восстановление систем жизнедеятельности лейтенанта Ивара Маккоя будет завершено через тридцать секунд, — сообщил вдруг голос. — Двадцать девять. Двадцать восемь…

Я снова вернулся к прозрачной стене, уже откровенно ничего не понимая. Да где же мы, черт возьми? Если в плену, то почему с нами так носятся?

Я совсем не ожидал, что когда счет дойдет до нуля, стена исчезнет. Кажется, никто не собирался препятствовать нашему общению, хотя я уже представлял, как буду орать и колотить по стене ножкой от стола.

Ивар не вскочил, оглядываясь, не принялся ощупывать себя. Я скорее догадался, чем увидел, что он уже не в забытьи.

— Привет, братишка, — я подошел и очень аккуратно, все еще не веря в происходящее, положил руку ему на правое — снова здоровое — плечо.

Точно так же, как и я до этого, Ивар открыл глаза и тут же сощурился. Но тут случилось странное: свет слегка померк, становясь вполне комфортным.

— Что случилось, Джей? — шепотом спросил меня Ивар. — Где мы?

— Понятия не имею, — я огляделся: может, с таким светом удастся что-то разглядеть, но нет. Мы были в абсолютно герметичном помещении. Вы не понимаете: не в закрытом, а герметичном. Будто оказались внутри детского пластикового кубика. На полу, стенах и потолке не было ни единой щели. Да даже столы — и те не прикручивались к полу, а словно были отлиты вместе с ним.

— Вы в безопасности, лейтенант Ивар Маккой, — немедленно встрял голос, и Ивар вздрогнул, подобрался.

— Кто говорит? — спросил громко, резко садясь.

— Я управляю этой Станцией, лейтенант Ивар Маккой, — без промедления ответил голос. — Уточните, пожалуйста, вы нуждаетесь в одежде для каких-то иных целей, кроме сохранения тепла?

Тут мы с Иваром переглянусь, разом поняв, в какой заднице оказались. Этот вопрос… ну вы же понимаете? Человек не мог его задать, и иллюзий у нас не осталось.

У меня аж горло перехватило. В десанте нам каждый день велели быть готовыми вступить в настоящий, а не учебный бой. И все мы этого боялись. Потому что любой человек боится смерти, а пока еще с заданий не возвращался никто.

Никто не думал, что может попасть в плен. И не задавался вопросом, что будет с ним в этом случае и не лучше ли сгореть заживо в шаттле.

То, что нас вылечили, означало лишь, что мы должны в полной мере ощутить изощренность пыток. Когда до меня дошло это, я содрогнулся.

— Да, нам нужна одежда, — отчеканил тем временем Ивар. — И я хочу видеть главнокомандующего.

— Пока что это невозможно, лейтенант Ивар Маккой, — ответил голос, и кусок стены в виде прямоугольника вдруг исчез, впуская круглого летающего робота со стопкой одежды в манипуляторах.

Наверное, это было глупо, но я немедленно бросился в открывшийся проем, выбежал в коридор и… остановился, поняв, что никто не собирается меня ловить. Как и закрывать проем.

— Что случилось, рядовой Джейсон Криг, — поинтересовался голос. — Вам необходимо избавить организм от продуктов метаболизма?

— Что? — я обернулся.

— Я предполагаю, что для этого вам нужно уединение, — проговорил голос. — Пожалуйста, следуйте за роботом.

— Кажется, он спрашивает, не побежал ли ты искать туалет, — перевел мне Ивар. — Почему я не могу поговорить с командующим? — спросил он в потолок.

— Поговорить вы, разумеется, можете, лейтенант Ивар Маккой. Но в предыдущем вопросе вы высказали пожелание увидеть его, а это пока что невозможно. Я управляющий Станцией и, соответственно, ее командующий.

— Прекрасно, — процедил Ивар. — Как к вам обращаться?

— Вы имеете в виду имя? — уточнил голос. — У вашей расы ведь принято давать имена и звания.

— А у вашей — нет? — сухо спросил Ивар.

— У расы, к которой я условно принадлежу, роль имени играет особая звуковая интонация, уникальная для каждой особи. Но у меня нет имени как такого, а звание звучит так, — голос выдал какой-то странный звук, похожий одновременно на свист, стрекот и пение.

— Ладно, — Ивар нахмурился. — Чего вы от нас хотите?

Мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он не задавал этого вопроса. Все же было ясно без слов: сейчас нам начнут задавать вопросы, а потом, когда мы откажемся отвечать… Впрочем, может, все и не будет так страшно. Если чертовы пришельцы сумели вырастить мне глаз, то, наверное, и заставить повиноваться сумеют на раз-два.

И мы оба не ожидали услышать в ответ:

— Наши желания совпадают, лейтенант Ивар Маккой. Остановить бессмысленные нападения.

Я тупо уставился на Ивара. Хотел было переспросить, правильно ли я расслышал, но это не требовалось. Он смотрел на меня так же непонимающе и неверяще.

Мы молча оделись. Простые белые комбинезоны без единого шва и застежек оказались точно впору, как и ботинки-тире-носки. Не знаю, как описать ту одежду, как, впрочем, и ткань, из которой она была сделана. Она облегала тело, как вторая кожа, но не стесняла движений. Края длинного, от горла до пупка разреза, сошлись и будто срослись за пару секунд. Я подергал комбинезон в… хм, в стратегических местах, размышляя, неужели придется раздеваться полностью, чтобы отлить. Ткань мягко разошлась, а потом так же затянулась обратно.

— Вы убили тысячи людей, — сказал Ивар, одевшись. — Но нас почему-то спасли. Да еще и говорите про бессмысленные нападения. Давайте уже на чистоту. Что вам от нас нужно?

— У меня директива оказывать помощь мирному населению. Я понимаю, что найденный с вами предмет, скорее всего, является оружием, но, согласно Примордиальной Директиве, мой долг — помогать мирным представителям любой разумной расы, а на момент вашего обнаружения вы были безоружными, следовательно, мирными. Кроме того, я рад наконец-то изучить вашу расу не по отрывочным данным из электронной библиотеки разрушенной Станции и не во время боевых действий.

Тут меня снова прошиб холодный пот.

— Они пустят нас на опыты… — прошептал я, едва ворочая языком.

— В опытах нет нужды, — сказал на это голос совершенно равнодушно. — Физиологию ваших тел я изучил полностью еще пятьдесят шесть лет назад. — Но я надеюсь, что вы поделитесь со мной некоторой информацией добровольно.

— Не раньше, чем обеспечат информацией нас! — отрезал Ивар. — С кем я разговариваю, черт возьми?!

— Я отвечу на этот вопрос исчерпывающе, но позже, — пообещал голос. — Сейчас могу сказать, что я управляющий Исследовательской Станцией планетоида системы планет… — дальше раздался уже знакомый свист-клекот, явно означающий название.

— Что? — переспросил Ивар, замерев. — Какой-какой Станцией? Исследовательской?..

— Да, лейтенант Ивар Маккой, к сожалению, именно исследовательской, — подтвердил голос. — Военные действия не входят и никогда не входили в мои директивы.

— Да черта с два! — взорвался Ивар, в ярости пнув стол ногой. — Заливай эту х***ю кому-нибудь другому!

— Вы не верите мне, — констатировал голос. — Я этого не предвидел. Я могу продемонстрировать видеозапись, но это займет сто шестьдесят пять лет. Желаете начать просмотр?

— Я желаю, чтобы ты, наконец, показался мне на глаза, — прорычал Ивар. — И объяснил внятно, что за чушь про мирные намерения ты сейчас несешь! Ты убил три полка! Превратил моих людей в фарш! И теперь, как последний трус, спрятался за белыми стенами и несешь чушь, что, мол, «не хотел»?!

— Я действительно не хотел их убивать. Но ряд систем Станции действуют независимо от моей воли. В частности, Система защиты. Все началось пятьдесят шесть лет назад, когда представители вашей расы впервые приземлились на планетоид. Наверное, с моей стороны было ошибкой посылать к ним развед-робота, но тогда я не мог предположить, что разумные существа способны на бездумное насилие. Люди разрушили робота и тем самым автоматически запустили протокол самообороны… Дальнейшее вы, вероятно, знаете. На вашей планете инцидент был воспринят как объявление войны, и как я ни пытался донести до главнокомандующих истинное положение дел, мои попытки не увенчались успехом. Мои роботы-переговорщики уничтожались, сообщения игнорировались, а приглашения на переговоры с единственным условием — никакого оружия, — видимо, были восприняты как уловка.

Выслушав это, Ивар пошатнулся и, пятясь, добрел до стены, чтобы без сил съехать по ней спиной. Стеклянным взглядом он уставился перед собой.

— Я не верю тебе… — сказал глухо. — Ты и все остальные — вы чертовы ублюдки! Системы у него действуют независимо… — передразнил с горечью. — Так разрушил бы нахрен эти системы!

— Если бы я мог, я бы так и поступил, — неожиданно согласился голос. — Но я не могу. Физически, или, точнее, механически. Видите ли, я обладаю свободой воли лишь в ограниченном диапазоне, как и любая искусственно созданная разумная система.

Вы поняли?

Искусственная. Разумная. Система. С нами говорил чертов робот!

Да, по лицу вижу — вы поняли. А тогда мне понадобилось несколько минут, чтобы въехать, что это вообще значит. А потом я на негнущихся ногах подошел к Ивару и протянул ему руку.

— Вставай, — во рту пересохло, так что я почти хрипел.

— Если я встану, — глухо сказал Ивар, — я кого-нибудь убью. Либо систему эту разумную, либо наше гребаное трахнутое командование, либо себя, на худой конец.

Но всё-таки он схватился за меня и поднялся на ноги.

— Лейтенант Ивар Мак… — начал было голос, но Ивар его оборвал.

— Заткнись! — отрывисто бросил он. — Я не собираюсь больше разговаривать с роботом. Где те, кто тебя создал?

— Неизвестно, — теперь стало понятно, почему в речи голоса не было ни одной эмоции. — Этот планетоид не всегда находился в данном секторе космоса. Изначально его местоположение было в нескольких парсеках отсюда рядом с планетой, фауна которой отличалась большим видовым разнообразием. К сожалению, её биологическая среда оказалась враждебна и агрессивна, и по стандартной шкале ей был присвоен статус чрезвычайно опасной. Тогда они создали меня, снабдили всем необходимым, чтобы построить Базу на ближайшем планетоиде и вести наблюдения. Потом на родной планете моих создателей случилась эпидемия, и им стало не до затерянного в космосе исследовательского центра, населенного роботами. Прошло три тысячи четыреста двадцать семь земных лет с момента последнего сообщения от них. Всё это время я функционирую автономно.

У меня к тому времени тоже назрел вопрос, и, когда голос умолк, я поспешно его выпалил:

— Почему ты не убил нас, когда мы шлепнулись на твой планетоид? Ты сбил нас, почему не закончил начатое?

— Несколько земных лет назад у меня вышла из строя система слежения за тем сектором, куда вы приземлились. Я не стал её чинить, желая… Нет, здесь будет правильным другой глагол. Надеясь, что так я когда-нибудь получу шанс на переговоры. Так и вышло.

Тут я заметил, что Ивар побледнел.

— Ты лжешь, — процедил он. — Я не верю ни единому твоему слову!

— Да, на вашем месте я бы пришел к такому же выводу, — снова согласился голос. — Особенность человеческой психики. Защитная реакция. Легче не поверить, чем осознать.

— Иди-ка ты нахрен с психиатрией своей! — рявкнул я, с тревогой глядя на Ивара.

Слишком часто я видел этот взгляд раньше. И слишком боялся, что он таким и останется. Ивар словно вернулся в тот день, когда я мотался на истребителе перед его транспортником, убеждая свалить из боя. Казалось, те раны уже давно зажили, а вот нет же. Ну и мне тоже было не по себе. Одно дело знать, что парни погибли, защищая нас всех, и совсем другое — что это просто ошибка. Директивы-протоколы, мать их так.

— Простите, рядовой Джейсон Криг, я пока не в совершенстве знаю ваш язык, но предполагаю, что это образное выражение, верно? — в эту минуту мне показалось, что чертов робот надо мной издевается.

— Допустим, — оборвал нас Ивар с отсутствующим видом. — Допустим, ты говоришь правду. Что теперь?

— К сожалению, ваше правительство рассуждает так же, как вы. Они не верят мне. В этом их трудно винить: наверняка предложение явиться на переговоры без оружия кажутся подозрительными. Я сильно надеюсь, что вы сумеете их переубедить.

Ивар некоторое время молчал, сжимая кулаки.

— Очень, — сказал потом неожиданно. — Очень надеюсь, а не сильно надеюсь.

— Очень надеюсь, — послушно поправился голос.

Я поежился, снова сев на стол. Ивар молчал, уставившись в стену.

— У тебя пожрать найдется? — нарушил я тишину. Видимо, нашу кровь очистили от армейской химии, и мозг вспомнил, что такое голод.

— Простите, рядовой Джейсон Криг, я не понял вашего вопроса, — отозвался голос.

— Просто Криг, — буркнул я. — Нам нужна пища. Еда. Человеческое топливо. Иначе никому мы ничего уже не расскажем, а у тебя будет на две жертвы больше.

— Я понял. Да, я синтезировал вашу привычную пищу, процесс как раз завершился. И чтобы вам было удобнее, я создал привычную обстановку. Уровень вашего адреналина показывает, что эта комната вызывает у вас напряжение.

Открылся очередной проем, впуская деловитого робота. Мы с Иваром отправились за ним, и после длинного коридора оказались в довольно необычной комнате. Мебель там была вся такая… со скругленными углами. И элипсовидное окно на полстены. Вообще, интерьер был странным, но каким-то уютным. А еще было совершенно очевидно, что система эта разумная постаралась на славу, продумывая каждую мелочь, начиная с регулируемых во все стороны спинок и подлокотников и заканчивая какой-то невероятной кроватью, полностью состоящей из плотного желеобразного вещества. Оно было теплым и принимало форму тела, при этом отлично поддерживая позвоночник.

Еще один робот быстро влетел вслед за нами, в его манипуляторах были зажаты две миски с чем-то белесым, студенистым.

— Только не это! — я с ужасом копнул месиво биомассы ложкой. Меня аж перекосило от отвращения.

Ивар же посмотрел на тарелку лишь мельком. Он надолго застыл посреди комнаты, скользя взглядом по мебели и большому панорамному окну, выходящему на серую пустыню, а потом вдруг вскинул руку, зажимая рот.

— Меня сейчас стошнит… — выдавил глухо.

Я вообще не слишком быстро соображаю, поэтому в тот момент я просто растерялся, не зная, что сказать и как среагировать. Я понимал чувства Ивара — по крайней мере, мне так тогда казалось.

— Не нужно так… — неловко попытался я его утешить. — Зато у нас есть шанс всё это прекратить. Кто знает, сколько еще людей погибло бы?

Тут в комнату влетел еще один робот и направился прямиком к Ивару.

— Лейтенант Ивар Маккой, я должен стабилизировать ваше состояние.

В манипуляторах он держал штуку, похожую на инъектор.

Ивар не двигался, пока робот летел к нему, а потом вдруг вздрогнул, будто очнувшись.

— Пошел нахер! — отчеканил он и запустил робота в стену.

— Лейтенант Ивар Маккой, я не желаю вам зла, — в дверь влетел еще один робот. Но приближаться не стал, замер у самой стены.

Я, вообще-то, не жалую все эти уколы, но в тот момент идея показалась мне здравой. Стоило только посмотреть Ивару в глаза. Ни черта он не успокоился после той битвы. Даже кажется, только сейчас до него по-настоящему и дошло, что тогда случилось. Потому что вот так обычно реагируют — орут, запускают в стену роботов, матерятся. А не молчат, как было в те страшные месяцы.

— Ты можешь синтезировать спирт? — спросил я, отрицательно покачав головой, когда увидел, что робот решил зайти со спины. — Выпивка — это и лучшее снотворное, и успокоительное.

— Спирт? — с некоторой заминкой переспросил голос. — Какое конкретно химическое соединение вы имеете в виду? И что собираетесь с ним делать?

— Не надо ничего, — мотнул головой Ивар. — Мне просто… — он деревянной походкой подошел к дивану и тяжело на него опустился. — Доказательства, — сказал после недолгого молчания, глядя в пол. — Чем ты можешь доказать свои слова? Какого черта нам вообще тебе верить?

— Я покажу записи. Всё с самого начала. Вы сами увидите.

— Что ж… — Ивар поднял голову, и взгляд у него стал… даже пугающе решительным. — Тогда показывай.

То, что он показал… А давайте я расскажу вам сказку.

Жила-была когда-то, хренову тучу лет назад, цивилизация. Высокоразвитая, умная — нам и не снилось. Занималась цивилизация помимо всего прочего исследованиями. И наткнулась она двенадцать тысяч лет назад на интересную, полную жизни планету. И очень опасную. Тогда они решили построить на ближайшем планетоиде исследовательскую Станцию с роботами под управлением мощного компьютера с самым совершенным по тем временам искусственным интеллектом. И все было хорошо до поры до времени.

Знаете, мы много версий тех событий слышали. Правительство как всегда щедро льет все дерьмо в один чан. Но правда такова: пятьдесят лет назад на том же самом планетоиде была построена еще одна База. Человеческая. О Станции пришельцев никто и знать не знал, пока управляющий не отправил робота знакомиться с новым для себя видом. О людях он к тому времени уже имел представление, но слишком скудное, чтобы состоялся полноценный контакт. Возможно, изучи он сначала хотя бы наш язык, всё было бы иначе. Но всё случилось так, как случилось: люди увидели робота, испугались и открыли огонь.

Инструкции — ну, или как это там правильно называется, протоколы, — безопасности на этот счет были однозначными: защищаться, но он сумел воспользоваться вспомогательной директивой о случайном ущербе и послал к людям еще одного робота. Тот пытался общаться, привлекал к себе внимание.

И снова был уничтожен. Последнее, что было видно через его камеру, — солдат, поднимающий излучатель.

А через несколько часов люди сами пришли к Станции. С тяжелой техникой, кучей вооружения. Предложили назваться, выйти на контакт, и сразу же дали предупреждающий залп по скалам перед Станцией. Не знаю, что за приказ был отдан тем парням. И чего на самом деле добивалось их командование. Но выглядело это вполне однозначно: как угроза.

Ну, а дальше, думаю, вам все понятно. Нападавшие были уничтожены, люди решили, что им объявили войну, и посылали на Станцию все новые отряды. Чем добивались только одного: Система безопасности все расширяла и расширяла карантинную зону. Постепенно в нее попала и человеческая База, и весь планетоид, и его атмосфера, и космическое пространство вокруг.

Действия все ужесточались — задействовались протоколы все более и более жесткого сценария. Агрессией теперь для него было не открытие огня, а просто сам факт наличия оружия.

Это заняло несколько суток, почти без перерыва. Робот показал нам всю свою историю — начиная от гибели цивилизации его создателей и заканчивая падением нашего шаттла. Самое первое нападение на роботов-разведчиков, каждый «бой», каждое уничтожение кораблей-парламентеров. Я не видел всего, периодически не выдерживая и засыпая, но Ивар ложился только когда окончательно переставал воспринимать информацию. А когда всё закончилось…

— Двенадцатое сентября две тысячи сто тридцать седьмого года, — сказал он тогда так, будто каждое слово причиняло боль. — Покажи еще раз тот бой.

— Но лейтенант… — начал было голос, но Ивар оборвал его, крикнув:

— Покажи!

Конечно, этот робот читал наши мысли. В тот момент мы об этом узнали. Потому что показал он именно то, что на самом деле хотел увидеть Ивар, хоть тот и не добавил ничего вслух.

На стене, превращенной в огромный экран, появилось серьезное лицо Леонарда.

Я зажмурился. А вы бы смогли спокойно смотреть на то, как ваш друг умирает? Я — нет.

Леонард ничего не успел понять. Его корабль мгновенно поглотила вспышка ослепительно-белого пламени, а в следующую секунду в космосе не осталось даже пепла.

«Спирт», — попросил я мысленно, почему-то не сомневаясь, что меня услышат. — «И воду. Мы будем пить их, пока не станем пьяными и не заснем».

Я знал, о чем говорил. Не знаю, как Ивар пережил тот год, о чем думал, что чувствовал. Тогда он все эмоции в себе держал. Зато теперь, на планетоиде, наконец прорвало…

«Извини, Джейсон, это слишком долго», — раздался голос прямо у меня в голове, и Ивар обмяк в моих руках. Выполнивший свою миссию робот бесшумно вылетел у него из-за спины.

— А я подожду все-таки спирта, — я чуть толкнул Ивара, укладывая на кровать. Подушки не было, но она была и не нужна, как и одеяло. Подвижная мембрана матраса прошла волной от изголовья вниз, к ногам, подстраиваясь под контуры тела Ивара, а какие-то там супер-пупер климатические датчики регулировали температуру так, что невозможно было ни замерзнуть, ни вспотеть.

Ивар проспал почти тридцать часов. Робот сказал, что действие укола было рассчитано всего на восемь.

Я за это время успел выспаться, пообщаться с хозяином Станции и даже дать ему имя… Ну да, это я дал имя, ведь надо же было как-то к нему обращаться. Так что я окрестил его Ирсом. Точнее, сократил его название: Искусственная Разумная Система.

Настроен Ирс весьма благожелательно и был готов потакать желаниям гостей — в разумных пределах, конечно. Я объяснил ему, что такое настоящий душ и яичница, отстоял право надевать под штаны белье — он уверял, что его ткань прекрасно фильтрует продукты органической деятельности — и попробовал не меньше дюжины вариантов спирта.

— Если бы знать точную формулу, было бы проще, — сообщил он, когда я выплюнул очередную синтезированную им бурду.

— Да откуда я могу это знать, — ответил я, хватая стакан с водой. Залпом выпил половину, чтобы избавиться от мерзкого вкуса. — Мне не до науки было.

— Цэ-два-аш-пять-о-аш, — раздался сонный голос. — Неужели не помнишь, как Крису мать бутылочки с дежурства присылала? Подписанные.

— Да не до чтения было, когда она их присылала, — улыбнулся я, подбегая к дивану.

Ивар сел и потер глаза рукой.

— Не делай так больше, — сказал мрачно.

— Простите, лейтенант Ивар Маккой, я действовал вынужденно, так как видел угрозу вашему здоровью, — голос Ирса по-прежнему не выражал никаких эмоций, и от этого уже становилось не по себе. Почему-то когда он обращался не ко мне, это было особенно заметно.

— Хватит уже, — Ивар поморщился. — Называть меня так. По имени или просто лейтенант.

— Если можно, я предпочту имя. Спасибо.

Тут я в очередной раз убедился, что наши мысли давно уже не только наши, потому что на этот раз эмоция в голосе была. Точнее, из рук вон плохая попытка её изобразить.

Ивар сделал неопределенный жест рукой и поспешил в ванную.

— Так лучше, Джейсон? — поинтересовался Ирс, когда он ушел. Тон его голоса смешно скакнул вверх, как первое мычание новорожденного теленка буйкота.

Я покачал головой, и Ирс попробовал еще раз.

— Так лучше?.. Так лучше?! Тааак луучшеее?

Я рассмеялся. Ну правда — это было забавно. Мы прогнали еще с десяток вариантов, и наконец нашли правильно звучащий.

Ивар вернулся минут через двадцать, когда мы вовсю разучивали «удивление». Под его взглядом я как-то стушевался, да и Ирс замолчал.

— Что дальше? — спросил Ивар напряженно.

Мне стало неуютно. Успев расслабиться за то время, что он спал, я совсем забыл, кем на самом деле был для нас Ирс.

— Для начала поедим? — предложил я тогда.

В проеме тут же появились два робота. Каждый нес в манипуляторах тарелку с чем-то разноцветным. Я придирчиво все рассмотрел и понюхал.

— Да, про свежесть запаха огурца ты понял неправильно, — вздохнул я и отодвинул в сторону кусок чего-то белого в яркую зеленую полоску, невыносимо воняющий хлоркой. — А вот омлет пахнет как надо, — и поддел вилкой желтую пышную массу, — надеюсь, привкуса мыла больше не будет.

— Вкусовые ощущения субъективны, — ответил Ирс. — К тому же у вас принята сравнительная система оценки: «сладкий как мед» или «кислый как лимон». Слишком много переменных величин для составления единственно верного алгоритма синтеза. Мне нужно провести больше экспериментов. На вкусовое восприятие вас обоих. Я подготовлю образцы.

— А помимо вкусового восприятия? — спросил Ивар неожиданно резко. — Какие еще эксперименты запланированы? Что ты вообще собираешься делать с нами дальше?

Для Ирса, кажется, этот вопрос не стал чем-то внезапным. По крайней мере, ответил он быстро:

— Ивар, я не буду вас пытать или удерживать силой. Но вы должны понимать, что я выполняю директивы и в случае проявления агрессии буду вынужден реагировать.

— Я не спрашивал, чего ты не будешь делать, — отрезал Ивар. — Я спросил, что ты собираешься сделать с нами.

— Доказать, что я не враг. — Какую бы эмоцию не пытался изобразить сейчас Ирс, она у него не получилась. — И доставить в любую выбранную вами точку космоса.

Ивар ему не поверил. Позавчера я тоже не особо верил, но к тому моменту уже перестал видеть в нем врага. Ирс же просто вывел на одну из стен изображение, показывая нам огромное полупустое помещение. В нем сновали роботы, суетились, как рой искусственных пчел, которых мы выпускали в наши теплицы. В чем-то копошились, что-то таскали, летали туда-сюда.

— Мне потребуется время, чтобы синтезировать достаточное количество материалов для создания корабля, — сказал Ирс — И мне хочется, чтобы вы не испытывали дискомфорта, пока ждете.

— Ивар, — окликнул я. Да уж, миссия у меня — не позавидуешь. Не сказать, что я прям влюбился в Ирса, но я ему доверял. Вот знаете, как бывает? Первый раз кого-то видишь — и знаешь, что не подведет. Хотя это, конечно, не отменяло того, что по его вине погибли люди. — Ивар, Ирс пытается помочь.

— Да, в этом я не сомневаюсь, — Ивар медленно кивнул. — Вопрос только, кому…

Ирс некоторое время молчал, а потом дверь распахнулась, и в комнату влетел робот.

— Я покажу вам кое-что, — сказал Ирс. — Прошу, следуйте за проводником.

Мы с Иваром переглянулись и вышли в коридор. Шли долго. Кажется, прошли всю Станцию: не такой уж и большой она была. Коридоры, стены, окна. Роботы везде, большие, маленькие. Все разной формы… А точнее, они меняли её на ходу. На скорости превращались в каплю, когда останавливались — в круг. Квадратных и прямоугольных я тоже видел, но, по-моему, им просто зачем-то было нужно быть именно квадратными в тот момент. Вот и всё, что мы увидели в тот раз. Робот привел нас в большое помещение с какими-то колоннами — совершенно пустое. Там было темно, в воздухе висел какой-то туман. А еще давило на уши и покалывало кожу.

— Ты хотел увидеть командующего, Ивар, — голос Ирса звучал тут громче. — Смотри. Это я.

Растерянно оглядевшись, Ивар коснулся рукой одной из колонн и удивленно вскинул брови. Я тоже потрогал: та гудела и дрожала.

— У меня нет цели причинить вред вашему виду, иначе я сделал бы это давным-давно. У меня есть все возможности, чтобы уничтожить, подчинить или изолировать ваш вид на длительный срок. Но у меня нет мотивов. Между нами нет и не может быть конкуренции: все необходимые мне ресурсы синтезируемы, а потребности минимальны. Если бы это зависело от меня, я бы с самого начала самоустранился из конфликта и с огромным интересом наблюдал за развитием вашей цивилизации в качестве исключительно наблюдателя. Этот вариант развития событий всё еще возможен, если вы согласитесь на сотрудничество. Всё, чего я хочу, — это прекратить истребление, пока не стало слишком поздно. Иначе всё кончится тем, что ваш вид будет определен как чрезмерно агрессивный и подлежащий содержанию в резервациях.

— Резервации мы и сами строим отлично, — вздохнул я, задирая голову вверх. Колонны казались бесконечно длинными.

Ивар некоторое время молчал. Он еще раз коснулся колонны правой рукой, и я вспомнил, как после крушения та беспомощно болталась.

— Я понял, Ирс, — сказал он наконец. — Извиняться, правда, не буду. Ты ведь понимаешь, почему?

— Да, я понимаю. И мне действительно жаль, Ивар. Но, думаю, я еще могу многое исправить.

На это Ивар лишь покачал головой.

По возвращении нас ждал сюрприз.

— Это курица? — не поверил я своим глазам.

Несмотря на напряженность момента, Ирс времени не терял. Образ большой сочной курицы с румяной корочкой он определенно взял из памяти кого-то из нас. И вышло очень похоже, если бы не одна деталь. Идеально красивая, как с картинки, эта курица пахла… навозом.

Мы с Иваром переглянулись, и он даже слегка улыбнулся. А потом бесстрашно отломил жирную ножку и впился в нее зубами.

— Ну как? — поинтересовался я, с опаской принюхиваясь.

— Ожидаемо, — усмехнулся Ивар, поморщившись.

И действительно. Вкус у курицы соответствовал запаху.

— В ваших воспоминаниях это был превалирующий аромат, — стал оправдываться Ирс. Мне показалось, что он расстроился. — Я определил его как предпочтительный. И было довольно сложно его воссоздать.

— На этот счет можешь не волноваться, — заверил его Ивар со смешком. — Сходство стопроцентное.

Ирс промолчал. Его ответом стал робот с целой флотилией пробирок.

— Сначала первый ряд, — на этот раз его голос звучал сосредоточено и даже немного азартно. — Это базовые вкусы. И дальше ряд за рядом справа налево. Комментировать необязательно.

Обилие и разнообразие созданных им вкусов восхищало и ужасало одновременно, потому как далеко не все были приятными. Так что комментировали мы как раз много, громко и чаще всего нецензурно. Тем более что сами пробирки ничем не пахли, и мы понятия не имели, что в итоге окажется на языке. Хорошо, если что-то вроде лимонного сока, но я точно помню, что там было и нечто, похожее на бензин, и ядерно горькая редиска, и жидкость для прочистки труб, и полировочная паста.

Когда пробирки закончились, у нас бурчало в животах и кружилась голова. Мы надеялись на хороший ужин после всех мучений, но Ирс не спешил порадовать результатами своих изысканий.

— Я совместил все наиболее приятные для вас вкусы, но конечный результат почему-то похож на образец из категории «полное дерьмо», — сообщил он через пару минут. — И даже если убрать половину вкусов, все равно выше категории «херня» подняться не получается.

Мы с Иваром переглянулись и покатились со смеху.

— Откуда ты это взял? — спросил Ивар сквозь смех. — Эти категории?

— Органолептические свойства, плюс реакция мозга, плюс вербальное выражение чувств. Что-то не так? — Ирс вполне похоже изобразил недоумение. — Я выделил двадцать четыре категории, начиная с «полный п***ц» и заканчивая «просто ох***ть, как круто — с восклицательным знаком».

— Вот теперь я верю, что ты ученый, — фыркнул Ивар. — Это же надо…

— Может, будет легче, если мы сами попробуем составить вкус? — предложил я. — Дай чистую пробирку.

— Ты собираешься снова все пробовать? — скептически посмотрел на меня Ивар.

— Ну уж нет! — я решительно отмел эту мысль. — Ирс, ты можешь их маркировать? И убрать все «дерьмовые» категории.

— Конечно, — отозвался тот.

Через пару минут прилетел еще один робот. Он унес большую половину пробирок, а на остальных сделал пометки.

— Наверное, с базовых надо начать, — я взял у очередного робота колбу и вытащил первую пробирку из держателя. — Соленый, — прочитал этикетку.

Ивар задумчиво потер подбородок и неуверенно протянул руку к пробирке «мясные ассоциации».

— А что мы готовим? — поинтересовался, добавив пару капель в колбу.

— Густое рагу с картошкой, — я достал «кажется, вроде как овощи», «сладкий» и «о, а это совсем как картошка». — Кислого вкуса там вроде не было, да?

Это рагу было самым частым блюдом у нас на ферме. Простое, сытное и дешевое. Приемная мать бросала в большую кастрюлю обрезки мяса, кости, хрящи. Добавляла овощи, все подряд, какие нашлись: мелкую картошку, кривую морковь, треснувшую капусту, мятые помидоры, подвядшие кабачки. Главное, все хорошенько почистить, порезать помельче и тушить несколько часов. После целого дня работы в поле мы уминали это рагу за обе щеки, благо на порции родители не скупились.

— Было немного. От помидор, — Ивар капнул маленькую капельку из пробирки «не такое кислое, как предыдущая дрянь». — Ну, давай, — он поболтал колбу, смешивая жидкости. — Попробуем.

Он макнул палец в смесь и сунул его в рот. И тут же скривился.

— Пересолил, — покачал головой.

— Неважно, Ирс может учесть, что соли нужно меньше, — я тоже попробовал. — Не хватает чеснока, но он скорее как запах, а не вкус.

— С ароматами, боюсь, будет еще труднее, — сказал молчавший до этого Ирс. — А первый образец рагу уже почти готов.

Образцов понадобилось пять, но зато пятый был прямо совсем хорош — на «охренеть с восклицательным знаком», как выразился Ивар. Или мы уже были такие голодные, что умяли всю тестовую порцию и солидную добавку к ней.

Когда же еда осела в желудках приятной сытостью, Ивар снова глянул на пробирки и с улыбкой поинтересовался:

— Ну что? Десерт?

В общем, это стало нашим любимым развлечением в следующие дни. И должен сказать, получалось у нас в итоге гораздо лучше, чем у тех, кто программировал пищевые синтезаторы в пилотном корпусе. Хотя, наверное, Ирс еще дополнительно корректировал наши шедевры, беззастенчиво копаясь у нас в мозгах.

В тот день и в следующий больше ничего особенного, вроде бы, не происходило: мы с Иваром «готовили», ели, спали и рассказывали Ирсу про людские праздники и обычаи. Он ничего почти не знал о нашей расе, кстати. Потому что не лез в Сеть, боясь наткнуться там на пропаганду насилия и подстегнуть защитные Системы к более решительным действиям.

А на третий день Ирс вдруг поинтересовался за завтраком:

— Когда ваш организм получил столь существенные поломки в генетическом коде? Это было сделано намеренно? Я исправил их, но если нужно, верну все обратно.

Мы с Иваром переглянулись.

— О чем ты? — спросили едва ли не хором.

Если честно, ответа Ирса я не понял и даже пересказать его сейчас не смогу. Но смысл был такой: он что-то с нами сделал — нашим генным инженерам и не снилось.

— То есть, мы будем дольше жить? — уточнил я. Это было единственное, что я ухватил.

— Вы будете жить столько лет, на сколько рассчитаны ресурсы ваших организмов, — вот эту фразу я почему-то запомнил отчетливо. — Около трехсот земных лет. Схему износа и обновления клеток я тоже поправил: процесс должен быть равномерным, чтобы не допускать преждевременного отказа органов и развития патологических процессов.

Если по-простому, то нам больше не грозило в старости тратиться на слуховые корректоры или нано-хрусталики для глаз — с этим даже наши генетики ничего не смогли сделать.

Это если коротко пересказать. На самом деле, Ирс объяснял долго и подробно. Я особо не вникал. Один такой разговор перетек в следующий и еще, и еще… Они с Иваром скакали с темы на тему, и вскоре я окончательно перестал даже пытаться следить за их беседами. А вот Ивар все спрашивал и спрашивал Ирса, пока окончательно не начинал разбираться в том, о чем шла речь. Тогда у него начинали гореть глаза, и я неизменно вспоминал то самое — «я стану пилотом».

Но такое бывало не очень часто. Ивар снова замкнулся в себе. Не так серьезно, как три года назад — я за него уже не боялся, — но все же. И на этот раз я хорошо понимал причину.

Да, все верно… Ирс. Он оказался отличным парнем — если так можно сказать про робота, древнего, как… у меня даже определений подходящих нет.

Знаете, терять друзей в бою — это больно. И тут только одно поможет — перехватить излучатель покрепче да стрелять, пока заряда хватит. Потом ты… смиряешься, что ли. Это война, и потери неизбежны. Но когда выясняется, что они погибли напрасно, напоровшись на защитные Системы забытого кем-то робота…

Исследовательская Станция! Ис-сле-до-ва-тель-ская. Нас всех едва не перебили усовершенствованные барометры.

Ивар мог часами сидеть неподвижно, глядя в окно. На меня тоже порой накатывало, стоило вспомнить Леонарда и других погибших парней… И чтобы отвлечь нас от тяжелых мыслей, Ирс сделал нам спортзал.

К чему быстро привыкаешь в десанте, так это к ежедневным нагрузкам, и через несколько дней вынужденного безделья мы уже не знали, куда себя деть. Пытались отжиматься, приседать, по Станции бегать.

— Хрень это полная, — сказал я, сделав полсотни отжиманий и даже не запыхавшись. — Ирс, нам нужен полигон.

— Нет, скорее, спортзал, — поправил меня Ивар. — С тренажерами. Чтобы можно было регулировать нагрузку.

Такие были у нас в Летном. Только пилотам нужна была не сила, а выносливость. Мы в основном занимались на беговых дорожках и в центрифугах. На Новом Техасе были спортзалы, один совсем недалеко от нашей съемной квартиры. Но мы так уставали на стройке, что даже вывеску особенно не разглядывали.

Это я к чему рассказываю. К вечеру Ирс сообщил, что все готово. Чуть дальше по коридору от нашей комнаты появился новый проем в стене. Мы с Иваром с нетерпением поспешили туда.

Теперь-то я навидался всяких спортзалов, есть с чем сравнить. И поверьте, увидав то же, что и мы, вы бы подумали о чем угодно, но не о том, что попали в «качалку». Ни зеркал, ни стоящих в ряд массивных тренажеров, ни штанг или гантелей там не было. Это была совсем небольшая комната. Стены серые, свет приглушен. Из стены, противоположной ко входу, торчали два выступа, чем-то напоминающие скамьи.

За основу Ирс взял стандартные принципы тренировки. Только вместо грузов, противовесов, блоков и прочих деталей была сама стена. А беговой дорожкой стал весь пол комнаты. Подчиняясь заданному Ирсом алгоритму, он двигался быстрее или медленнее. А из стены появлялись новые выступы, или, наоборот, проваливались ниши. Это выглядело странно, но тренироваться в этом спортзале оказалось удобно и эффективно. Лег на скамью — ноги тут же зафиксировались в стене, а на плечи лег груз — качай пресс сколько угодно. То же самое с жимами и прочими упражнениями.

Первый раз мы проторчали в спортзале чуть ли не двенадцать часов, пока Ирс просто-напросто не деактивировал комнату, да и в остальные дни провели там немало времени.

А еще я не сразу, конечно, но все же понял, что Ирс дает Ивару лекарства. Однажды я случайно взял его стакан, перепутав, и Ирс шепнул мне прямо в мозг:

«Поставь, пожалуйста: это для Ивара».

Я возмутился было, чем он там вздумал пичкать моего брата, но Ирс объяснил, что пытается восстановить сильно пострадавшую от эмоционального потрясения нервную систему.

«Это нужно для того, что ему предстоит», — неопределенно добавил он.

Я грешным делом решил, что он имеет в виду наше возвращение на Землю, но оказалось, что всё не так просто.

Если я не ошибаюсь, это был то ли десятый, то ли одиннадцатый день нашего пребывания на планетоиде. Корабль должен был строиться еще примерно столько же. Я хорошо помню то утро. Мы по очереди приняли душ, позавтракали и с жаром обсуждали какую-то ерунду — кажется, лошадей или, может, буйкотов. Обычно Ирс всегда участвовал в наших разговорах, но не в этот раз. Он дождался, пока мы поедим и вдруг спросил:

— Ивар, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — Ивар поднял взгляд на потолок — почему-то нам было удобнее разговаривать с Ирсом, обращаясь куда-то вверх. — А почему ты спрашиваешь?

— Дело в том, что у меня есть для тебя сюрприз, — ответил Ирс, почему-то сделав тон голоса неуверенным. Мы тогда еще не поняли, почему. — Я правильно употребил это слово? — помедлив, уточнил он. — Имеется в виду приятная неожиданность.

Жизнь научила меня, что сюрпризы чаще бывают неприятные. Поэтому я поднялся вслед за Иваром. Если Ирс и хотел, чтобы я оставался на месте, свое мнение он предпочел оставить при себе.

Идя за роботом, мы пересекли почти всю Станцию и оказались перед глухой стеной.

«Ирс, ты что задумал?» — спросил я. По спине пробежал неприятный холодок. Стена скрывала от нас то самое помещение, где мы с Иваром очнулись в первый день на металлических столах. — «Решил его ещё чем-то накачать?»

Ответить Ирс не успел. Потому что в эту самую минуту стена стала прозрачной, и я увидел белую комнату и стол. На нем лежал человек в таком же, как у нас, комбинезоне.

Сначала я подумал, что это кто-то из нашего взвода, а, может и из отряда. Но потом Ивар вдруг странно всхлипнул, и я его узнал.

— Ты издеваешься?.. — спросил Ивар надломившимся голосом. — Это что, робот?..

Ирс не ответил. Зато человек на столе открыл глаза, сел и поспешно заморгал, прикрываясь рукой от яркого света. А потом увидел нас и улыбнулся — такой до боли знакомой открытой улыбкой.

— Привет! — Леонард здоровый и невредимый махнул нам рукой. — Где это мы?

Я с трудом отвел от него взгляд и посмотрел на Ивара. Внутренности сплелись в тугой узел, и меня будто зазнобило. И с Иваром, наверное, творилось то же самое, потому что он так и стоял в проходе, замерев на полушаге, собираясь то ли рвануть вперед, то ли отпрянуть. И лишь щека дергалась.

А вот Леонард в ступор впадать явно не собирался. Устав ждать от нас реакции, он легко спрыгнул со стола, с любопытством поглядел на зависшего перед его лицом робота, а потом шагнул к нам.

— Парни, у вас такой вид, будто мертвеца увидели, — улыбнулся он.

«Кто это?» — вот первое, что я тогда подумал.

Это ведь просто не мог быть наш Лео. Лишь жалкая копия, пародия. Оболочка похожа, но вот что внутри?..

Страшнее всего, что он был неотличимо похож. Манера двигаться… Ну, знаете, таким широким шагом, полностью расправив плечи, нисколько не стесняясь своего роста и броской внешности. Я не смогу объяснить точнее, но поверьте, его невозможно ни с кем перепутать. И перед нами был тот, кого мы с Иваром помнили все эти годы.

— Это не робот, Ивар, — ответил Ирс вслух, на невысказанный вопрос. — Мои технологии позволяют…

— Что за…? — Леонард заозирался, задрал голову в поисках источника звука, а потом с недоумением оглядел свой комбинезон и обернулся к нам. — Это что за херо… мантия? — спросил озадаченно.

И вот тут Ивар сломался. Вы понимаете, за свою жизнь мы слышали это словечко только от одного человека. И этот человек стоял сейчас перед нами — хрен его знает каким чудом.

Как в замедленной съемке Ивар сжал кулаки, неловко шагнул вперед, да так и застыл. Леонард непонимающе вскинул брови и сам решительно направился к нему, сходу сгребая в охапку.

— Эй, ну ты чего? — улыбнулся он. — Это сколько же я тут провалялся?

Ивар открыл было рот, чтобы ответить, но не смог выдавить ни звука. Он вцепился в плечи Лео с такой силой, что едва не порвал на нем рубашку из чудо-ткани Ирса. А потом поднял руки, обхватил его за плечи и вдруг начал ощупывать, будто искал переломы.

— Живой… — выдохнул с совершенно непередаваемой интонацией.

— Живой, — подтвердил Леонард с такой привычной усмешкой. — А вы что, уже похоронили меня, смотрю? — он весело мне подмигнул из-за плеча Ивара.

Вот только, в отличие от него, ни Ивару, ни мне как-то не до веселья было.

Не знаю, сколько мы стояли так: я столбом и Ивар, вцепившись в Леонарда. А потом я буквально заставил себя отмереть. Через силу сделал шаг и похлопал Лео по плечу.

Нормальное плечо. Теплое, твердое. Вот только узел внутри затянулся еще туже. Потому что по-настоящему поверить в то, что Лео вернулся, я смог, только коснувшись его.

— Да что с вами? — Лео прищурился и внимательно посмотрел на меня, а потом на Ивара. Нахмурился, отклонился назад, осматривая нас еще раз, теперь уже с ног до головы. То, что не бросилось в глаза при первом взгляде, теперь стало очевидно. — Ты изменился… — Леонард даже пощупал бицепс Ивара для верности, а потом разглядел и морщины на его лице — которых, конечно же, не было раньше. — Объясните, наконец, что происходит?

Ивар молчал — лишь медленно разжал пальцы. Ирс тоже не спешил прояснять ситуацию, хотя сам всю эту кашу заварил.

— Сейчас две тысячи сто сороковой год, — решился сказать я. — Три года назад твой шаттл был сбит. Я вывел Ивара из боя, и после трибунала нас отправили в десант.

Скажи кто-нибудь такое мне, я бы… Не знаю даже. Охренел бы. Не поверил бы точно. Решил, что все вокруг надышались бензиновых паров и дружно бредят. Или что я сам получил по башке, валяюсь в медкапсуле и брежу. Но в собственную смерть поверить — да ни за что. Это не шок даже, это полный… Ну, полный, короче.

Но Лео справился неплохо: лишь растерянно провел рукой по волосам и непроизвольно отступил назад.

— Черт… — выдохнул он. — Три года… Как же вы без меня?

Знаете, наверное, в тот момент, после этого вопроса я и осознал, почему смерть Лео так подействовала на нас. Он ведь не спросил о том, что с ним случилось, где он сейчас и как так вышло, что он воскрес, раз уж был сбит. Его волновало совсем другое: как мы со всем этим справились.

Нужно было видеть Ивара в тот момент. Надо же, я ведь искренне считал, что он стал прежним за эти два года. И только тогда я понял, что ошибался. Прежним он стал в ту секунду, когда улыбнулся и покачал головой.

— Никак, — сказал с трудом.

— Неправда, — мы все не сразу могли подобрать тогда слова, вот и я долго молчал, прежде чем встрять. — Не слушай его, Лео. Перед тобой командир взвода, у которого самые лучшие показатели за всю историю десанта.

Леонард неверяще на меня посмотрел.

— Кажется, мне надо присесть, — заключил он растеряно. — А вам — рассказать мне всё с начала.

— А тебе, Ивар, — выпить лекарство, — добавил Ирс. — Оказывается, приятные новости — ничуть не меньший стресс для человеческого организма.

— Лучше принеси нам последний вариант виски, — попросил я его. — И поесть чего-нибудь.

Ирс уже добавил третье кресло и третий прибор на столе. Роботы сновали туда-сюда, принося тарелки с жареным мясом, тушеными овощами и еще какой-то едой — разумеется, синтезированной, но многое вы бы не отличили от настоящего. Последний тащил в манипуляторах бутыль с янтарного цвета жидкостью.

— Это что, эпоха терминаторов всё же наступила? — пошутил Леонард. Он поймал одного из роботов и с интересом потыкал пальцем его «пузико». Робот смешно задергался, ухватил его манипулятором, но сбегать не спешил.

Тут я подумал, что, скорее всего, так и есть. Потому что оживший Леонард, хотя и обладал его памятью и внешностью, биологически наверняка был не совсем человеком. Вот только спрашивать напрямую при Иваре я не стал. Впрочем, уверен, он и сам подумал примерно о том же. Но тогда, кажется, ему было на это наплевать.

Дальше мы сели за стол, и я стал рассказывать всё то, что уже рассказал вам, потому что Ивар говорить отказывался. Ирс заставил его выпить лекарство, но что-то я не заметил, чтобы оно сильно помогло.

Покончив с едой, мы перебрались на диван. Ирс снял затемнение с панорамных окон, и сейчас, в лучах заходящего солнца, планетоид напоминал обычную земную пустыню. В какой-то момент лекарство все-таки подействовало, и Ивар устало привалился боком к спинке дивана.

— Ирс, он же просил не усыплять, — заметил я, откупоривая бутылку и наливая нам с Лео.

— Я не усыплял! — запротестовал Ирс. — Наоборот, еще стимуляторов добавил, чтобы помочь организму справиться с эмоциональной нагрузкой. Показатели его жизнедеятельности несколько противоречивы. Пульс, дыхание, уровень определенных гормонов и ферментов приближен к оптимальному для его антропометрических и физиологических параметров, но кардинально отличается от его обычного состояния. Наверное, проще всего объяснить это тем, что Ивар позволил себе расслабиться, а до этого постоянно находился в напряжении.

Лео нахмурился.

— А теперь расскажи мне правду, Джей, — попросил он тихо. — Что с вами стало, когда я… черт. Я что, действительно умер?

— Похоже, не совсем, — так же тихо ответил я и залпом выпил то, что было у меня в стакане.

Я не очень-то и хотел рассказывать ему о десанте. Обо всем, что с нами там случилось. Я, если честно, и вспоминать об этом не хотел. Но едва начал описывать хорошие моменты — наши с Иваром удачи и достижения, — как меня будто прорвало.

Наверное, жестоко было — вывалить на него все это. Но только вспоминалось и как Ивар стрелял, сидя у меня на закорках, и как впервые взял гармошку. Как он находил слова, заставлявшие нас выкладываться на тренировках, как на ходу менял тактику, как раньше всех видел ловушки. И как встал под плеть, а потом сажал подбитый шаттл ценой собственной руки…

— Наши парни в двух рубашках родились, — выдохнул я. — Ведь в тот самый раз именно Ивар был их пилотом.

Ивар шумно вздохнул, будто услышав меня, и улыбнулся во сне. Совсем как когда-то давно на ферме, даже во сне уверенный, что добьется своего.

А вот Лео больше не улыбался. Между бровей залегла глубокая складка, глаза, без того темные, совсем почернели. Вообще, его открытое лицо всегда было очень выразительно, а сейчас он, к тому же, и не думал скрывать свои чувства, и я хорошо видел, как ему больно всё это слышать. И хотелось выплеснуть эту боль — всю сразу, за один раз, — и больше никогда, никогда о ней не вспоминать.

Когда я выдохся, надолго повисло молчание. А потом Леонард сказал:

— Я вроде и слышу тебя, Джей, но просто не представляю, через что вам пришлось пройти. Вы просто феноменальные люди. Удивительные.

— Да я-то что, — усмехнулся я. — Я обычный…

Мы оба посмотрели на спящего Ивара.

— Как ты это сделал, Ирс? — спросил вдруг Лео. — Как вернул меня?

— Я отвечу на этот вопрос, Леонард, но позже, — ответил Ирс извиняющимся тоном. — Прости.

— Видимо, что-то совсем гадкое, — усмехнулся Лео и добавил после паузы: — Спасибо. Хоть я и понимаю, что это было сделано не ради меня.

— Ты не прав, Леонард, — резко возразил Ирс — вот уж не ожидал, что он на такое способен. — Я был бы счастлив вернуть всех. Но я не могу.

Мы не стали спрашивать, почему. На тот момент это казалось очевидным.

Зачем о себе? Вам же не про меня нужно. Вообще, вам вроде сказали, о чем надо спрашивать, а вы какой-то балаган вокруг Ивара устроили. Хотя, может, и правда, так лучше дойдет…

Давайте только сразу договоримся: я не собираюсь рассказывать о личном. Никаких лишних вопросов, ок? Отлично.

Я родился в семье потомственных колонистов. Не тех, что приезжают в надежде на легкие деньги и в погоне за мечтой на уже освоенные и заселенные планеты, а тех, что первыми ступают на неизведанные чужие земли. Такая авантюра — всегда громадный риск, но если он себя оправдывает, то неизменно с лихвой. Почет, уважение, деньги — на новых территориях этого добиться легче, особенно, если у человека есть голова на плечах. У моего прадеда все было в избытке — и смекалки, и знаний, и духа авантюризма. А еще деловая жила — крепкая, как магистральная труба. Построить водоконденсирующий завод на планете практически без воды — о да, это был джекпот.

Давайте поясню. Как известно, основные условия для колонизации — наличие на планете воды и атмосферы. Времена, когда человечество хотело засадить Марс деревьями, давно прошли. Сейчас главное две вещи: сколько людей можно будет распихать по планете и как дорого это обойдется. Нет толку от планет, даже самых удобно расположенных, если для их освоения придется завозить воздух и воду.

На Новый Техас мои предки отправились первые. Тогда он еще, конечно, так не назывался. Климат позволял выращивать любые растения и животных, для обеспечения топливом машин и оборудования не нужно было строить заводы и бурить скважины — вся жидкость на планете представляла собой продукт жизнедеятельности местных бактерий и состояла сплошь из легких углеводородов. Фактически — чистый бензин, черпай из тысяч озер ведром и лей в бак.

А вот воды в чистом виде не было ни литра. Атмосфера состояла из все тех же кислорода, азота и водорода, но с добавлением неизвестного еще тогда элемента, связывающего кислород и не дающего ему гореть. Мой отец придумал, как их разъединить. Утомлять вас формулами я не стану, все равно не поймете, но поверьте: там, где родился я, вода стоила куда больше нефти, золота и бриллиантов.

Да о чем говорить, если у нас даже денежным эквивалентом была вода — литры вместо долларов и электронный счет на чипах, вживленных под кожу в основании ладони. У меня, кстати, такого не было. Вместо него был другой — с бесконечным кредитом, потому что наш завод ежедневно создавал «деньги» сотнями гектолитров.

Теперь поговорим о том, что такое деньги. Вот для вас — что они значат? Я так и думал… Только никакой роскоши на затерянной в далеком космосе планетке особо не было. Да, у нас была отличная еда, красивый сад и бассейн — действительно невиданная роскошь для тех мест. Продукты с Земли — кофе, вино, шоколад. Душ вместо стерилизатора. Горничная, садовник. По-моему, на Земле так живут миллионы. А на нашей планете — только моя семья. Поэтому для меня деньги значили совсем другое. Они давали мне то, чего действительно были лишены почти все мои знакомые и друзья: возможности. Связь со всеми населенными планетами, доступ в библиотеки и университеты. Я мог подружиться с человеком в любой точке освоенного космоса и слетать к нему на выходные. Мог оплатить билет от Земли и обратно для понравившейся девчонки. Гонять почтовый шаттл туда-сюда за запчастями для автомобилей — я буквально собирал их по деталям, чтобы потом продать, а иногда и просто подарить. Мне нравилось учиться, нравилось напрягать мозг и тело, но вместе с тем у меня не было ощущения, будто я заперт в клетке. Я мог улететь со своей планеты куда угодно, но мне не слишком-то хотелось. Ведь родители были уже немолоды, а завод требовал постоянного внимания.

Что вы на меня так смотрите? Думаете, каким ветром такого холеного богатея занесло в армию?

Жизнь. Она случается даже с богатыми умными мальчиками вроде меня. Тебе кажется, что ты все знаешь и можешь обмануть систему…

Слухи о войне докатывались даже до нашей планеты. Точнее, не слухи, скорее, какие-то предположения. Кто-то, ожидая в космопорте пересадки на шаттл до самых отдаленных колоний, болтал, что в последнее время слишком много народу идет в армию. Другие говорили о спешно строящихся базах. Один мой приятель рассказывал о разработках оружия.

Я не мог не влезть в Сеть, чтобы выяснить, что же творится. На открытых ресурсах, конечно же, ничего не было. Тогда я решил копнуть поглубже… Копнул, да.

В общем, в результате мне сделали предложение, отказаться от которого я не сумел при всем желании.

Теперь-то ни для кого не секрет, сколько денег тратилось на новые базы и технику, сколько колоний работали только на производство оружия, и о разработках направлений коррекции геномов животных и людей, а тогда у меня холод по спине пробежал, когда я увидел отчеты и доклады.

Родителям я ни о чем рассказывать не стал. Они тревожились, но поверили во внезапно проснувшийся во мне патриотизм. А жажда приключений — это у нас вообще наследственное.

Так я и оказался на рекрутском пункте. В принудительном порядке. Точнее, мне дали выбор: армия или тюрьма. Мой выбор был предсказуем, не так ли?

Интенсивных занятий, отнимавших все мое время в последний перед призывом месяц, хватило, чтобы попасть в пилотский корпус. Особого восторга по этому поводу я не испытывал: кому будет интересно управлять машиной, точно такой же, как и тысячи других, которую невозможно ни апгрейдить, ни оптимизировать настройки.

Да еще и в шаттл нас собирались набить до предела грузоподъемности. Я хотел найти местечко потише, где-нибудь сбоку, но заметил двух парней, буквально влипших носами в мутное стекло переборки. И знаете, я просто не мог не подсесть к ним.

Вы бы тоже не смогли. Зря вот вы так улыбаетесь, я знаю, что говорю. Они смотрели на совершенно рутинную процедуру подготовки к взлету как на священнодействие. Я таких горящих глаз не видел даже у тех, кто выиграл в лотерею миллиард. Конечно, мы же с отцом сами эти лотереи и устраивали.

Они были совершенно разные. Если таких, как Джей, — честных большеруких добряков, — я видел множество, то таких, как Ивар, пожалуй, что и не встречал. Это сложно объяснить. Он ведь мальчишка тогда был совсем. Ни образования, ни воспитания, ни семьи, кроме брата. Вот только я порой терялся перед ним со всеми своими дипломами, сертификатами и почти полученной научной степенью. Потому что пасовал перед искренностью, странной, но по-своему правильной логикой поступков, перед совершенно альтернативным подходом к жизни. Если я мог взломать защитные системы военных архивов, то Ивар, казалось, взламывал саму жизнь. Кроил ее под себя и радовался каждому мгновению, сшивая счастливые минуты в удивительное лоскутное одеяло. И, как фокусник, мог иногда взмахнуть этим одеялом и завернуть вас в свою реальность.

Что же до полетов… Это оказалось в тысячу раз круче любой машины. Трудно объяснить человеку, который не сидел за штурвалом. Быть пассажиром — это совсем другое… Когда десятки тысяч лошадей разом приседают на задние ноги, а потом срываются с места, стоит только придавить рычаг газа, — вот где адреналин и все прочее. Даже Джей, наш человек-невозмутимость, после первого самостоятельного полета разве что обниматься с кораблем не полез.

А Ивар вышел молча, сел прямо на пол ангара и принялся записывать в блокнот, где ошибся и с чем надо работать. Со стороны могло показаться, что ему и не понравилось вовсе. Но я-то видел его взгляд, заметил, как подрагивают руки.

Он… знаете, он из тех, кто в небе родился. У него вместо рук — крылья. Он учился упорнее всех, зубрил формулы, запоминал названия деталей, тянул физподготовку, но стоило ему оказаться за штурвалом — он разом оказывался в своей стихии.

Мы подружились крепко. Да уж спрашивайте, не стесняйтесь. Вы не первая. Об этом все спрашивают. Хотите, облегчу задачу? Нет, я общался с ними не из жалости. Нет, мне не хотелось казаться круче на их фоне. И нет, мне не было с ними скучно. Да, и с Кригом тоже. Хотя, конечно, вряд ли мы с ним начали бы общаться, если бы не Ивар.

Со стороны наша дружба, конечно, казалась странной. Да вам и сейчас так кажется, верно? Но дело как раз в том, что Ивар не замечал этого. Понимал, разумеется, но при этом совершенно не обращал внимания. Он не стеснялся ничего: ни происхождения, ни не слишком выдающейся внешности, ни пробелов в знаниях. Вообще ничего. Последнее изо всех сил старался исправить, а остальное будто вовсе не имело значения. Он не пытался понравиться никогда и никому, его не интересовало, как он выглядит в глазах людей, сохнут ли по нему девчонки. Меня всегда это изумляло и изумляет до сих пор. И было так странно… Он знал, кто я такой, прекрасно осознавал разницу между нами — и плевал на это. Напомню: это я подсел к нему и Джею, не они ко мне. Меня лишь благосклонно приняли в компанию. Согласен, звучит забавно. Но тем не менее, так и было. И тут я вас удивлю: я этим почти гордился.

Может быть, именно поэтому первые месяцы в пилотном корпусе стали для меня неожиданно приятными. Впервые моя фамилия больше ничего не значила, как и содержимое карманов, и то, что между ними. Я стал одним из толпы, и тем интереснее оказалось, что те, кто все-таки знал о моем происхождении, так легко его проигнорировали.

В этом был весь Ивар: его интересовало не так уж много вещей, но если вдруг что-то становилось для него важным, он отдавал себя всего. Будь то учеба, дружба или внезапная безумная затея. С таким человеком интересно… да что угодно делать! Болтать ночи напролет, безуспешно стараясь не шуметь. Долго и тщательно разрабатывать план побега ночью из спальни в ангар и обратно. Искать по всей Базе окно, из которого лучше всего видно солнце. Джей тоже часто участвовал в наших проделках, но с Иваром мы понимали друг друга намного лучше.

А что — тот самый полет? О нем и рассказать ничего примечательного не получится: сирена, построение, получение номеров и эшелонов, подготовка, взлет. Ну да, за спиной не пустой салон, а люди, но мы-то уже пилоты.

Про это даже не спрашивайте. Ничего про «вся жизнь перед глазами пролетела» и «прощайте, парни» в эфире я не скажу. Потому что не было ничего. Нет, не потому, что забыл, а потому, что не было. Я просто заходил в вираж, занимая свое место в строю, а в следующую минуту уже открыл глаза в белоснежной комнате. Четыре года спустя.

Что почувствовал? Ничего. Пить хотелось, и Ивар с Джеем на меня смотрели странно.

Обрадовался ли я, что меня вернули… Это, конечно, здорово, только я же не знал, что умер. Так что меня куда больше волновал рассказ Джея.

Парни повзрослели без меня. Смешно сказать, раньше я был старше их на несколько лет — пропасть, на самом деле, учитывая, в каких разных мирах мы жили. А теперь вот — ровесники. Но если в глаза смотреть, то они даже старше. Особенно Ивар. Пока Джей рассказывал обо всем, что с ними случилось, меня трясло. Я даже так скажу: это просто отлично, что я умер и не служил с ними в десанте. Я бы этого взводного голыми руками убил, а не какое-то там представление стал разыгрывать. И порядки эти… Я бы нашел способ, как повлиять на руководство: есть много рычагов. От вполне официальных до банального саботажа. Да, и деньги, конечно. Я чувствовал себя беспомощным и виноватым — вот, пожалуй, самые верные определения. Я уже ничего не мог изменить и ничем помочь.

А еще очень странно было осознавать, что свернувшийся клубком на диване Ивар стал командиром взвода. И управлял полутора сотнями людей просто словами. Нет, вот это Ивар как раз мог. Зажечь идеей, увлечь за собой. Он был лучшим среди нашего набора, но все знали, что за отличными показателями стоит его труд. И все мы снова и снова садились за опостылевшие учебники, высчитывали траектории, находили идеальные апексы поворотов и самые лучшие векторы тяги, чтобы сэкономить несколько килограммов топлива или пару секунд. Потом раз за разом прогоняли новые связки в симуляторах, пока от мельтешения показаний приборов и черноты открытого космоса не начинало мутить. Мы желали Ивару провалиться в преисподнюю, обещали себе, что ввязываемся в его затеи в последний раз, а потом, после очередных полетов, прошедших прекрасно, снова шли за ним в учебный класс. Он своим примером показывал, что талант талантом, а хорошим пилотом можно стать, только если пахать как проклятый. Но то пилоты, а десантники… Не подумайте, что я против этих парней имею что-то, но озвучим очевидное: эти парни на идею не ведутся. И не станут слушать пацана чуть за двадцать, едва ли не на голову их ниже и вполовину легче, если у него не будет железобетонного авторитета. А его в десанте можно заработать только тяжелым трудом. Жми больше, беги быстрее, стреляй точнее — золотые правила десанта.

Джей тогда ушел в другую комнату — скорее, ошеломленный, чем радостный, но тут я хорошо его понимаю. Я же оставил Ивара на диване, перебравшись в кровать, но уснуть еще долго не получалось. Все пытался представить их с излучателем, в экзокостюме, на плацу — и не мог.

— Если хочешь, я покажу, — сказал Ирс.

Я кивнул, соглашаясь раньше, чем успел подумать, как это он мне покажет.

Технология оказалась очень интересной. Только я не уверен, что это именно технология, но точнее слова я все равно не подберу. Нет, никаких кибершлемов и экранов. Это даже погружением в чьи-то воспоминания не назовешь. Я словно влез в чужую шкуру. В основном Джея, даже не знаю, почему. И я не просто увидел будни десанта, я их прожил. Наверное, чувства тоже можно было как-то «включить», но я побоялся. Уж больно безрадостным было увиденное.

Следующие… Послушайте, вам обязательно меня все время перебивать? Я и так рассказываю все достаточно подробно, если останутся вопросы, их можно и потом задать… Да. Я уснул в той же комнате. Не понимаю, почему это так важно для истории. Ирс потом хотел сделать еще одну комнату, но мы вместо этого еще один диван попросили — все равно вместе собирались. Парни всю жизнь спали в общих спальнях, им непривычно было в одиночестве, да и мне в новой обстановке было не по себе.

Так я продолжу. Следующие двенадцать дней до окончания сборки корабля я…

Ладно! Расскажу более подробно, но только не ждите, что я все по секундам распишу.

В общем, когда я проснулся, Ивар уже давно не спал. Он сидел на подоконнике — любимое его место — спиной ко свету. Тогда стало особенно заметно, как сильно он возмужал. Это было очень странно, ведь для меня прошли всего сутки. Ещё вчера Ивар был веселым, искренним мальчишкой с горящим взглядом. Да, на занятиях он был сосредоточен и собран, но стоило произойти чему-то интересному — будто в костер дров подбросили, такой вихрь искр взметался…

А сегодня уже не было искр. И костра не было. Как пишут в дешевых романах: остался лишь пепел.

И уж совсем выбивало из строя то, во что десант превратил тело Ивара. На руках вздувались вены, под тонкой тканью комбинезона перекатывались мускулы. Не такие, как у Джея, конечно, — вот где терминатор получился, просто шкаф! И всё же. В это невозможно было поверить, но тот, кто еще вчера был едва ли не подростком, сегодня стал сильнее меня. Значительно сильнее.

Почему-то вышло так, что с Иваром мы о десанте не говорили. Он вообще стал удивительно неразговорчив по сравнению с тем, что я помнил. А об эмоциях, чувствах — о них и вовсе теперь приходилось догадываться, причем с большим трудом.

Потеряла ли от этого наша дружба? Нет. Но она стала какой-то другой. Серьезнее, наверное. Взрослее. И если честно, я впервые больше не чувствовал себя лидером. Если в обычном общении это не слишком ощущалось, то в том, что касалось войны, — вот тут все как-то очень быстро свелось к тому, что последнее слово всегда оставалось за Иваром.

В те дни Ирс заваливал нас данными, подсовывал какие-то разработки, вокруг нас вечно метались роботы, таскающие в манипуляторах детали, образцы и пилотные версии. Чего? Оружия, в основном. Обмундирования. Всего, что могло понадобиться. Мы копировали на мемо-кристаллы записи с камер Ирса, разрабатывали план.

Что значит «какой план»? Да, мы не воевать летели. Совсем наоборот, только вот ни у кого из нас не осталось иллюзий насчет того, что будет легко остановить военную машину, уже раскрученную на всю мощь.

Кстати, о машинах. Я могу до конца недели рассказывать, не прекращая ни на минуту, но даже тогда вряд ли смогу в полной мере описать, каким невероятным существом оказался Ирс. И нет, я сейчас неправильно выразился: как раз как о машине о нем говорить нельзя. Древний, мудрый, просто бесконечно мудрый организм. Он знает столько, что ему приходилось упрощать свои схемы для общения с нами — для нашего уровня, чтобы говорить на нашем языке. Упрощать для нас все, начиная от надписей на пульте управления корабля и заканчивая алгоритмами общения с роботами. Как он потом сам признался, он принял для себя решение реагировать в первую очередь на вербальные команды, но он чувствовал нас, понимал на всех возможных уровнях — сознательном, подсознательном, эмоциональном, биологическом, химическом, физиологическом. Это просто уму непостижимо. Он знал то, о чем мы давно забыли, то, чего старательно пытались не замечать, чего боялись и о чем мечтали — какой была погода в день, когда красотка Мелина согласилась пойти с тобой на танцы, или сколько дней потребовалось, чтобы найти на аукционе оригинальный движок для самой быстрой твоей машины. Поначалу, когда Ивар и Джей только свалились к нему на планетоид, он еще терялся, не всегда понимая, как интерпретировать то или иное явление, но очень скоро разобрался во всем, применив для решения этой задачи всю мощь своего необъятного интеллекта.

Хотя попытки имитировать эмоции еще порой бывали неудачными. К слову, я не считаю, что это была чистой воды имитация. Я думаю, Ирс испытывает нечто похожее, разумеется, в своем, компьютерном эквиваленте. Но как по мне, он вполне способен и на сочувствие, и на дружбу и, кто знает — может, даже на любовь.

Я не могу ни объяснить, ни описать, как это было потрясающе — прикоснуться к чему-то столь грандиозному. Целая цивилизация, со всеми знаниями и технологиями, в лице одного существа, которое к тому же искренне желает поделиться всем с тобой. Я очень быстро понял, что для общения с Ирсом вовсе не нужно проговаривать вслух все свои вопросы и желания, как и не нужно выслушивать сложные пространственные ответы. Он… как бы пускал меня в себя — точно так же, как показывал воспоминания Джея, — вливал знания прямо в мозг, пока я не начинал захлебываться, и осторожно выталкивал на поверхность за глотком воздуха. Просто шокирующе прекрасное чувство. Вот только тогда, на планетоиде, нам не так уж много удавалось пообщаться.

Особенно когда Ирс сделал нам бассейн… Как только он появился, мы зависли в нем на полдня. Парни же никогда не видели столько воды сразу. Очень забавное было лицо у Джея, когда я разбежался и прыгнул в воду. Наверное, именно так выглядело в его сознании выражение «в деньгах купаться». Мне даже пришлось сталкивать обоих в бассейн с бортика — в таком виде вода их пугала. В тот день я, кстати, впервые увидел у Ивара шрамы.

Какие? Да те самые, на спине. Они начинались от шеи и уходили под резинку плавок, расчерчивая кожу подобно полосам на тигриной шкуре. Знаете, я ведь никогда не видел ничего подобного. Мне казалось, в наше время шрамы могут быть только украшением, вроде татуировок. А тут… Как в средневековье.

Мне всегда казалось, что эмоциональность человека отчасти зависит от его образования. Если ты много знаешь, многое видел, то тебя не так уж легко удивить, напугать или растрогать. Постоянно идет такой внутренний анализ: да, это, конечно, плохо, но ведь было же еще хуже. И наоборот. Но, как оказалось, это работает, только когда не затрагиваются настоящие чувства. Потому что я прекрасно знал историю и с удовольствием копался одно время в самых неприглядных ее аспектах: Инквизиция, Лагеря Смерти, эксперименты над военнопленными. Вот только в тот момент мне было плевать на все, что я знал о человеческой жестокости: была важна только та, что оставила на спине Ивара те отметины.

Возможно, я не самый эмоциональный человек на свете, но тогда мой мир пошатнулся. Одно дело знать о чем-то, и совсем другое — видеть физические проявления перенесенной боли. Ирс сразу же предложил залечить шрамы, и я согласился, даже не спрашивая мнения Ивара.

Я скажу так: до того момента у меня, конечно, было желание призвать к ответу тех, кто все это с нами сделал. Но когда я увидел эти шрамы, у меня появилась Цель.

И нет. У тех, кто так думает, балл в сводном тесте развития индивидуума явно не выше шестидесяти. Виноват во всем был вовсе не Ирс.

Я опять не спал ночью. Ничего особенного. Обыкновенная бессонница, не более. Снова и снова крутил в голове воспоминания о том, как Ивар до последнего стоял на своем, не отдавая под плеть парней, как спокойно смотрел в глаза тому гаду, как шел в ту комнату один. И я никак не мог понять, как же умещается в его теле эта сила.

А еще кошмарный зануда с замашками тирана! Да-да, так и пишите! Он гонял нас с Джеем на зарядку, чуть ли не с мясом отрывал меня от Ирса, заставлял есть и запретил синтезировать алкоголь. И все требовал и требовал информации. То, что не мог дать ему Ирс, он брал у меня: я охрип и сломал мозг, пытаясь вспомнить то, что успел подзабыть, разобраться в том, что понимал слабо: гала-политика, законотворчество, социально-экономическая стратификация, судопроизводство, инфомедиатизация… Все вместе мы готовились к предстоящему. И, наверное, впервые в жизни я вдруг понял, что не зря когда-то учился так усердно всему на свете. Именно сейчас мои знания вдруг оказались незаменимыми.

Но, конечно, мы не только работали. Через неделю после моего возвращения Ирс сделал Ивару копию его гармошки. Джей так обрадовался — казалось, рот в улыбке порвет. Да и у меня, наверное, лицо было не лучше: я ведь уже знал, что за эти годы Ивар играл всего несколько раз и только, чтобы потанцевать. А теперь он выводил длинные протяжные песни. Те, что мы всем пилотным корпусом так любили слушать, сидя у окна и разглядывая бескрайний космос.

А еще Ирс нам кино показывал. Это повезло: у Лео память отличная. Ирс как бы переписал из нее несколько любимых картин и устроил однажды сюрприз. Даже попкорн синтезировал, правда, скрипучим получился, как пенопласт, но на вкус ничего. Фильм какой? Да я уж и не помню. Про ковбоев, что ли, а может, про машины. Главное было — на одном диване сидеть и миску с ирсовым попкорном друг другу передавать.

В тот момент было чувство, что вот теперь-то у нас получится всё. Не знали мы тогда, чего это будет нам стоить. Думали, что самое страшное уже позади…

Ирс показал нам записи разговоров. Тех, что он пытался вести. И тех, что перехватил, до того, как выключить связь. Понимаете, он боялся, что Системы защиты сочтут людские разговоры руководством к действию. Да? Вы думаете? Так вот я лично слышал, как командир Т*** сказал дословно: «Да разъ***ть этот планетоид к чертям собачьим!». Собственно, после этого высказывания Ирс и отключил системы связи на прием.

Ирс, кстати, пошутил, что только после нашей попойки в бассейне, когда мы умудрились случайно сломать одного робота, он до конца понял выражение «разъ***ть». Лео долго смеялся.

В тот момент я украдкой глянул на Ивара: тот лишь усмехнулся. И так незнакомо, что мне аж горло сперло. Это был одновременно тот Ивар, что станет пилотом, и тот, что своей спиной закрыл нас от плетей, и тот, что посадил подбитый шаттл, — и при этом какой-то другой. Да и усмешка была разочарованной, горькой. Ведь фактически все это оказалось зазря.

Мы решили не будить парней, оставшихся в нашем разбитом шаттле. Ну то есть, Ивар решил, а мы согласились — просто чтобы лишний раз не дразнить защиту Станции. Ведь там, в капсулах, парни лежали в боевых экзоскелетах в обнимку с излучателями — представляете, какой сюрприз для Систем безопасности?.. Да еще непонятно, что парни сказали бы, узнав, где оказались и почему. Не стало бы брошенное в запале слово поводом окончательно взбеситься чертовым протоколам.

Хотя, Ирс, конечно же, мог это сделать. Вообще, это поразительно — он мог синтезировать любую ткань, создать любое устройство или оружие. Он даже джедайский меч мог бы сделать, только вот категорически отказался, когда я попросил. Сказал, что не намерен тратить драгоценные органические ресурсы на восстановление моих конечностей.

И тем страшнее было, что он ничего не мог поделать с одной из собственных систем. Защита Станции была устроена так, что действовала абсолютно автономно, ни отключить ее, ни скорректировать действия было невозможно. Это, наверное, как если бы рука помимо вашей воли взяла бы нож и начала тыкать им в любого, кто подходил слишком близко.

Так что это было предложение Ирса — создать помимо корабля еще и роботов для защиты.

Первым мысль о том, что правительство может и не обрадоваться возможности закончить войну, высказал Лео. Ивар, как оказалось, уже думал об этом и даже обсуждал с Ирсом — и когда только успел? Стоило им заговорить на эту тему, как понеслось… В политике я ни черта не понимал — даже меньше Ирса, которому пришлось потратить некоторое время, чтобы разобраться в новом аспекте человеческой психологии. Что? Ну, или социологии. Вам виднее, вы, наверное, всему этому обучались, а я так…

От этих разговоров я самоустранился, так что спрашивайте Лео или Ивара, если тот все же согласиться с вами разговаривать. В чем я, кстати, сомневаюсь. Он уже сделал всё от него зависящее и больше ничем никому не обязан.

Но нет, лишним я не стал. Так уж вышло, что из нас троих именно я лучше всех в итоге разбирался в оружии — этим я и занялся. Ирс совершенно спокойно мог делать одновременно десятки дел, так что ему ничего не мешало обсуждать со мной технику, которую желательно было бы получить, а с Иваром и Лео — стратегию её применения.

Должен сказать, что оружие и роботов мы создавали так же, как еду и виски: методом проб и ошибок. Ирс многое мог рассчитать, но ему было сложно учитывать человеческий фактор. Например, он ничего не знал ни о балансировке, ни о необходимом сопротивлении спусковой гашетки. А мне пришлось изрядно напрячь фантазию: ведь у меня была возможность не просто воспроизвести наши технологии, а взять и придумать с нуля то оружие, которым мне действительно хотелось бы пользоваться.

Причем с одним существенным ограничением. Ирс мог сделать хоть атомную бомбу размером с зажигалку, хоть излучатель меньше сигаретной пачки. Но все те же Системы безопасности не позволяли давать их нам в руки. Вернее, оставить нас в живых после этого. Голову поломать пришлось, но в результате у нас получился идеальный пистолет. Легкий, безотказный. Его обойму не нужно было пополнять. И ни один чертов чинуша не сумеет обвинить нас по статье номер… Ну, вы сами знаете, какой. Я номер-то не помню. Дословно не воспроизведу, но суть в том, что внеземные технологии считаются враждебными, если из-за них кто-то погиб. Ирс сделал нам — а вот это название я хорошо запомнил! — «бесконтактные недуговые блокаторы двигательных функций с обратимым эффектом». Если просто — навел пушку на цель, придавил гашетку — и человек остолбенел часов на десять. Дыхание и там всякие жизненные органы не страдают, а бегать такой солдат начнет только завтра. Как и говорить.

Эта статья стала основой нашей стратегии после того, как Ирс открыл нам свой главный секрет.

Это случилось за сутки до окончания строительства корабля. Ирс снова притих, как это было в день возвращения Лео, хотя мы давно уже привыкли к его незримому участию во всех наших делах. Кстати, он изменил голос и говорил теперь приятным баритоном. И даже шутил иногда. Но в то утро он отмалчивался, и Ивар это, конечно же, заметил.

— Ирс, ты приболел? — поинтересовался он после завтрака. — Это вообще возможно?

— Конечно, — отозвался Ирс охотно. — Детали моего, назовем условно, «организма» периодически выходят из строя или ломаются, тогда можно сказать, что я в некотором смысле «болен», пока не починю их или не заменю.

— И что же? — взгляд Ивара стал озабоченным. — Ты в порядке?

Вы знаете, это не было чем-то напускным. Мы действительно давно уже считали Ирса… Ну, вы понимаете. Кем-то из нас.

У него ведь и тело было, и душа. И пусть телом были роботы и колонны с деталями, а душой — программа. Фигня это все. Главное — Ирс умел чувствовать. Переживать и волноваться. Так что вслед за Иваром и мы с Лео тоже напряглись.

— Надеюсь, ты не пропустил техосмотр из-за нас, — неумело пошутил я, бездумно двигая по столу пустой стакан.

— Это невозможно технически, — ответил Ирс.

— Тогда что? — Лео нахмурился. — Внезапно понял, что будешь по нам скучать?

Ирс изобразил смешок, но на колкость не ответил.

— Я должен рассказать вам кое-что, — сказал вместо этого серьезно. — Возможно, это следовало сделать раньше, так как данная информация внесет некоторые коррективы в наши планы. За это прошу меня извинить. Но у меня были причины. Во-первых, твоя, Ивар, нервная система полностью восстановилась только семь часов назад. А во-вторых, это информация, допуск к которой может иметь только персонал Станции и вышестоящее руководство. Я посчитал вас достойными представителями своей расы. Но подобное решение всё же далось мне нелегко. Тем не менее я решил, что могу доверять вам, и поэтому внес изменения в свои протоколы. С этого момента Леонард Дефо — начальник этой исследовательской Станции. Джейсон Криг, ты — его заместитель. Ивар Маккой — руководитель научно-исследовательской экспедиции. Я постарался подобрать ближайшие аналоги ваших статусов для человеческой языковой культуры.

Мы молчали, оглушенные. Я то и дело переводил взгляд с Ивара на Лео и обратно, но ничего не мог понять по их лицам. Только то, что произошло что-то очень серьезное.

— Ирс, — наконец нарушил молчание Лео. — Ты хочешь сказать, что мы теперь здесь начальники?

— Да, Леонард, — подтвердил Ирс немного грустно. — И я должен вам подчиняться.

— И теперь ты можешь отключить Системы защиты? — быстро спросил Ивар.

— По прямому приказу командования — да, — голос Ирса явно силился передать какую-то эмоцию, на я не догонял, какую. — Но надеюсь, вы понимаете, что тогда будет.

Мы не ответили. До этого я допер без подсказок: Ирса ведь просто уничтожат. Нет, убьют. И ему будет так же больно и страшно умирать, как мне или вам.

А потом мне и самому до усрачки страшно стало, когда дошло, что Ирс нам тут ранги раздал не просто так. Информация. Что такого он решил нам рассказать?

Осенило, конечно, не только меня. Ивар весь напрягся, нахмурился, а Леонард подобрался, как перед прыжком.

— Что мы должны знать? — спросил он.

Снова повисло молчание. Оно было коротким, может в пару секунд, но мне казалось бесконечным.

— Я не знаю, что будет лучше, показать или рассказать, — голос Ирса тоже казался теперь напряженным. — Наверное, и то, и другое, — он вывел на стену изображение: огромное помещение с низкими потолками. Оно было заполнено какими-то полками с капсульными округлыми крышками. Похоже на соты, но какие-то вытянутые. — Я обещал, что расскажу, как я воскресил тебя, Лео. Только я не воскрешал. Потому что ты не умер.

Он приблизил один из «ящиков», и сквозь мутный пластик крышки мы увидели человека в какой-то мутной жидкости.

— Твою мать… — пробормотал Лео.

Я ошарашено молчал. А вот Ивар неожиданно спокойно кивнул.

— Я предполагал что-то в этом роде, — огорошил он нас. — И я так понимаю, разбудить ты их не можешь?

— Нет, — Ирс убрал изображение. — Сначала не мог, потому что директивы мне этого не позволяли. Я разбудил Леонарда, воспользовавшись лазейкой, позволяющей в таких случаях использовать один-два образца для изучения. А теперь не могу, потому что не обеспечу их необходимым питанием. Здесь нет восполняемых источников углерода, необходимого для вашей жизнедеятельности. Мне он не нужен, но вы — другое дело. Если честно, я кормлю вас сохранившимися научными образцами, довольно древними. Конечно же, они полностью переработаны и совершенно идентичны по составу вашей привычной пище. Но запасы невелики. Даже вас троих я смог бы кормить еще месяц, не больше.

Никто из нас не рванул в сортир. Чем хороша армия — там быстро учишься выживать. И если для выживания нужно было съесть углерод, добытый из мумии древнего пришельца, значит, нужно его съесть.

А вот главную новость мы переваривали дольше. По крайней мере, я. Даже чуть не ляпнул сдуру, что можно всех в шаттл загрузить и по прилету на Землю разбудить, да сообразил, что корабль тогда понадобится раз в сто больше.

Я глянул на Лео. Он остался бы мне другом, даже если бы Ирсу пришлось сделать ему искусственное тело и запрограммировать компьютерный мозг. Но, черт возьми, как круто знать, что он не умер! Не воскрес, не вернулся, а пробыл во сне какое-то время. Одновременно стало неуютно: а ну как не послали бы наш взвод в тот раз? Скажем, дошла бы наша очередь лет через пять или десять… Мы могли бы с ним встретиться, будучи уже почти стариками.

— Резюмируем, — оборвал Ивар мои размышления. — Отключить Системы защиты мы не можем, потому что тебя и всех наших парней убьют при первой же атаке. Разбудить и увезти парней с собой — тоже не можем, а даже если бы могли, это не отменяет того, что Системы отключить нельзя, — он помолчал. — А как насчет тебя, Ирс? Тебя можно увезти?

Впервые на моей памяти Ирс задумался.

— Теоретически можно, — сказал он наконец. — Я могу построить носитель, мобильный и даже более совершенный, чем нынешний. Но самостоятельно я могу лишь скопировать в него память и все программы, однако информацию с основного процессора копировать невозможно. Его нужно кому-то отключить и переставить вручную.

— Что такое основной процессор? — спросил Лео.

— Это… то, что делает меня мной.

— И в этот момент защиты тоже не будет, да? — я плохо представлял, что за процессор. Может, это те самые колонны. Да мы хрен знает сколько времени будем их таскать!

На его Систему безопасности можно было сколько угодно валить вину. Но именно она не только его самого защищала, но и наших парней тоже. Всех. Нет, не несколько сотен. На самом деле, счет шел на десятки тысяч.

— Ничего не будет, — подтвердил Ирс. — Я буду как бы спать.

— И сколько времени тебе нужно, чтобы построить еще один корабль? Для себя и парней? — по голосу Ивара я уже понял, что наверняка слишком долго.

— Около пяти месяцев, — подтвердил Ирс мои подозрения. — И около трех, если я просто перегружу на корабль капсулы с людьми, но не стану их будить.

— А еды у нас осталось на месяц… — задумчиво протянул Лео. — Но мы ведь можем и на Земле отсидеться.

— К сожалению, Леонард, не думаю, что это возможно, — я буквально увидел, как Ирс удрученно покачал несуществующей головой. — Системы защиты уже в шаге от активации протокола Изоляции. Еще несколько нападений — или даже одно масштабное, — и ваш вид будет объявлен агрессором первого уровня. И тогда даже ваш приказ не сможет ни на что повлиять: отменить протокол может только Центральная Система, связь с которой потеряна более трех тысяч лет назад.

— То есть, получается, мы должны либо убедить правительство остановить нападения, либо… — Ивар не договорил, но мы все поняли его без слов.

Либо мы останавливаем нападения на планетоид, либо становимся палачами. Причем не просто палачами, а палачами с выбором: убить только наших парней и Ирса — или же все человечество. Ну, пусть даже не убить. Загнать в резервации. Можно подумать, это что-то меняло.

Я молчал, тупо глядя в окно. Сказать-то просто: остановим войну. Да только я достаточно слышал, о чем говорили Ивар, Лео и Ирс, и мог прикинуть, какие деньги крутятся в производстве оружия, техники и всего прочего. Так что легкой прогулки ожидать не приходилось. А учитывая сжатые сроки… у меня в тот момент начался нервный тик.

— Начинай строить корабль, — решил Лео. — Людей не буди. Их можно даже не трогать.

— Ну да, пригоним сюда пару транспортников, — закончил я его мысль. — Система безопасности пропустит ведь?

— Если корабли без оружия и у меня будет приказ начальника Станции, — я снова почти увидел, как Ирс кивает. — Небольшой корабль построить будет проще.

— Тогда действуем по первоначальному плану, — подвел итог Ивар. — С той разницей, что у нас нет права на ошибку.

— Да его и так не было, — невесело усмехнулся Лео. — Все, отбой, парни, расслабьтесь. Будем надеяться, что в правительстве все же не стадо баранов сидит. Кстати, о баранах! — добавил, воодушевившись. — Ирс, а не сделаешь ли ты нам на ужин каре ягненка на косточках? В прошлый раз хорошо получилось.

— Сделаю, Леонард, — хмыкнул Ирс. — Рассказать, из чего?

— Не надо! — быстро сказал я.

Ивар же только рассмеялся.

Это был отличный вечер. Ирс синтезировал нам крепкого пива, а из памяти кого-то из спящих парней скопировал забавный фильм. Мы больше не обсуждали услышанное сегодня и даже повеселели. Только Ивар иногда словно замирал, но тут же спохватывался.

Предполагал ли он, что все получится так, как в итоге вышло? Думаю, что нет. Иначе, боюсь, он рванул бы ночью один.

Корабль Ирса — это лучшее, что я когда-либо пилотировал. Черт возьми, это лучшее, что я вообще мог представить! Все равно что пересесть с деревянной лошадки-качалки на породистого выезженного скакуна. Он домчал до Земли за полчаса, но мог бы и гораздо быстрее, если бы мы с Иваром не увлеклись тестированием. Но вы просто не представляете, какое это было потрясающее чувство!

Взвод Ивара мы с собой не взяли. Ирс перенес всех парней к себе в хранилище прямо в капсулах криосна. Во-первых, потому что построенный корабль был слишком мал даже для одного отряда, а во-вторых, потому что Ирс опасался негативной реакции. Мало ли, как воспримут двенадцать десантников — даже верных Ивару — новость, кто нам помогает и почему.

Еще одной причиной, почему на Земле мы оказались втроем, было наше нежелание создавать шумиху. Если уж невозможно предсказать реакцию закаленных в тренировках солдат, то представьте, что было бы, услышь эту новость миллиарды домохозяек, молодых мамаш, пенсионеров и клерков.

А они и так услышали?.. Ну да, конечно. Только это произошло в совсем другой момент. Понимаете? Нужный нам. И доводы мы приводили уже совсем другие.

Технологии Ирса не идут ни в какое сравнение с нашими, так что все ступени космической и воздушной обороны мы миновали с легкостью солнечного зайчика. Да мы могли даже незамеченными перед Белым Домом сесть, если бы в этом был смысл, — правительство давно уже перебралось оттуда в более защищенное место. И нам еще предстояло выяснить, куда. Так что для начала мы скромно приземлились в пустыне и попросили Ирса взломать для нас кое-какие каналы связи.

Тут надо пояснить пару моментов. По понятным причинам, Ирс избегал вторжения в человеческую информационную среду: слишком велика была возможность наткнуться на подробный план уничтожения себя любимого. Поэтому он создал какой-то закрытый канал связи с кораблем, чтобы иметь возможность помогать нам в меру сил. Так что взломать для нас секретные файлы Департамента Госбезопасности он мог, но просматривать их нам пришлось самим.

У нас ушел бы, наверное, месяц, чтобы продраться сквозь миллионы донесений о пришельцах, летающих тарелках, крушений «внеземных» объектов — в двадцатом веке ими буквально забрасывали Департамент, а канцелярия щедро ставила гриф «хранить вечно». Но Ирс и тут помог: его индивидуализированные химические составы для каждого из нас ускоряли нейрохимические процессы в мозгу за счет каталитических реакций с медиаторами вегетативной и центральной нервных систем, которые в свою очередь активировали… Но я увлекся. К чему вам все эти подробности… В общем, они увеличивали скорость анализа информации в тысячи раз. Уже через пару часов мы уже знали и адрес нужного нам объекта, и как организована его защита.

Узнали мы также и другое. То, что ни в коем случае нельзя было говорить Ирсу. А потому то тесное, больше похожее на симбиоз сотрудничество, к которому мы все так привыкли, пришлось прекратить. Так странно было — задавать мысленно вопрос и не получать ответа. Да, я понимаю, для вас это звучит дико, но мы настолько привыкли к присутствию Ирса, что лично я даже приспособился вести двойные диалоги — вслух и мысленно. Конечно, только когда мы с парнями болтали о пустяках, ведь более важные вещи занимали почти все внимание.

Именно этот файл стал нашим козырем. Удивительно, как многолика может быть информация. Узнай ее тогда Ирс — и для землян был бы подписан приговор. Не узнай про нее мы — погибли бы миллионы, остальных ждала участь вечной изоляции. А в конечном итоге она стала началом конца войны.

Зря вы улыбаетесь. Улыбаться там было нечему.

Так вот, узнали мы следующее: поняв, что все попытки воевать с врагом заведомо провальны, наше правительство решило его уничтожить. И выделило гигантский транш на разработку оружия, способного дистанционно стереть планетоид в пыль. Но так как на это должны были уйти годы, а армейский маховик был уже хорошо раскручен, то чтобы никто не расслаблялся, попытки десантирования регулярно продолжались. Набирались новые рекруты, а в новостях постоянно транслировали яркие и захватывающие сюжеты о трудных, полных героизма военных действиях.

Перестали улыбаться? Молодец, быстро соображаете. А для тех, кто вдруг не поймет, скажу прямым текстом: людей посылали на убой. И даже не как свиней — те хотя бы мясо давали. А на этой войне людей фактически приносили в жертву.

А теперь держитесь, я вас добью. Готовы?

Они знали. Знали, кто такой Ирс. Он им сам все рассказал. Постоянно крутил в эфире запись на одностороннем канале связи. О том, кто он такой. О том, почему вынужден защищаться. О том, что не хочет причинять никому вред.

Понимаете? Наш план строился на том, что мы придем такие красивые, все объясним, и люди прозреют. И, конечно же, поспешат закончить нелепую, ненужную войну.

Вот только война эта вовсе не была ненужной. Как раз наоборот. Такой удобный, выгодный противник, который не собирается нападать в ответ, но исправно делает все то, чего от него ждут.

О, ну что же вы… Я настолько вас шокировал? Странно, я думал, уже можно было догадаться, к чему все шло. Тогда подождите, я вам воды принесу.

Наш план полетел к черту. Даже не знаю, сколько времени мы молча смотрели на экраны. Я так и вовсе, если честно, сдулся. А еще кулаки страшно чесались. Сколько парней еще пошлют в бесполезные атаки? Скольких сломают в армии, муштруя каждый день? А бараки эти космические — да у нас на ферме к скоту лучше относились. Биомасса, лишение кроватей, порки…

— Если военные в курсе, надо идти выше, — наконец нарушил тишину Лео.

— Куда выше? — спросил я потерянно. — К Президенту? Так и он наверняка все знает, раз такая ботва.

— Не похоже, — возразил Ивар. — Посмотри составляемые для него и для Сената сообщения. Все та же дезинформация, только более подробная.

— Тогда, может, в Сенат?

Это, конечно, глупо, но мне безумно хотелось верить, что все еще не зашло настолько далеко, чтобы надо было напрямую к Президенту. Но времени у нас почти не осталось. У всех нас, если вы понимаете. У всего человечества.

Так что решено было бить сразу наверняка. Ивар скопировал на мемо-кристалл найденные документы — и подлинные, и фальшивые отчеты, сводки с военных баз, экономические статистики. Потом мы закрыли все файлы, очистили память корабля и включили связь с Ирсом.

— Вы выглядите расстроенными, — тут же сказал он. — Чаю?

— Да какой уж там чай… — отмахнулся я.

Ситуацию быстро обрисовал Лео. Ирс молча его выслушал.

— Я фиксирую недостаток информации, — озвучил он свои выводы. — То, что я знал о людях на основе ваших психоповеденческих моделей, явно не дает полной картины.

— А ты не «считывал» остальных? — поинтересовался Лео. — Которые у тебя в морозилке?

— Нет, по той же причине, по какой избегаю информационных потоков с Земли. Но я укрепляюсь во мнении: всем нам повезло, что на мой планетоид свалились именно вы.

— Мы тоже тебя любим, Ирс, — улыбнулся Лео в потолок.

А потом не до шуток стало. Даже с помощью Ирса не зайдешь запросто к Президенту поболтать. Нам понадобилось почти три часа розысков в засекреченных архивах ДБА[6], чтобы только выяснить, куда лететь, и еще пара — чтобы понять, что в кабинет к нему ломиться бесполезно.

Вернее, вломиться-то мы могли. Даже не вломиться — войти абсолютно спокойно и совершенно легально. Ирс бы любой пропуск нам сделал. Или отмычку электронную. Или даже костюм-невидимку. Только вот смысла не было.

День Президента был расписан едва ли не по минутам. Даже в перерыв на кофе он не оставался один. Встречи, совещания, брифинги, благотворительные мероприятия… Пропустит что-то одно — всполошатся все. И очень быстро вычислят, что к чему. Выкладывать то, что мы хотели, за пять минут — вообще никакого смысла.

И мы решили ехать к нему домой. Пусть ждать придется несколько часов, зато у нас потом будет вся ночь.

Пробраться внутрь было несложно. Ирс что-то сделал с камерами, и нас не было видно на них, а живой охраны там было немного.

И вы знаете… Это же просто охренеть, какой красивый был у него дом! И трава. Кусты. Деревья. Фонтан, мать его! Всё это мы только на картинках видели, а тут можно было прямо руками потрогать. Даже Лео впечатлился, хоть и рассказывал нам, что у него дома тоже есть газон и бассейн. Это на Новом-то Техасе, представляете?

Времени было много, и мы выбрали для ожидания укромный уголок сада. Удостоверившись, что к нам никто не заглянет, Ивар снял ботинок и осторожно потрогал босой ногой траву. Вид у него при этом был самый потешный, вот только смеяться совсем не хотелось — ни мне, ни Лео. Я подумал, что хрен я теперь куда с этой планеты улечу, и стал тоже потихоньку снимать обувь.

Куда вы смотрите? А, да. Одежда на мне, конечно же, не портными шита. И ботинки. Зачем мне тратить на неё деньги, если Ирс сделал вещи, идеально на нас сидящие, не пачкающиеся, не мнущиеся и практически неубиваемые?

Трава под ногами… Это ощущение передать невозможно. На ферме всё росло в силиконовом гидрогеле, сорнякам взяться было неоткуда. Отжившие свое растения тут же пускали на переработку — выжимали соки, чтобы не терять воду, стебли и листья складывали в специальные камеры разложения. Ходить ногами по безумно дорогой воде никому бы не пришло в голову.

А здесь… Кожу холодили острые травинки. Было и смешно, и странно. А уж когда из-под ноги Ивара с громким кваканьем выпрыгнула лягушка — пришлось зажимать себе рот, чтобы не выдать свое присутствие громким смехом. Ивар замер на одной ноге, а потом пустился за ней в погоню. Взял в руки, фыркнул, когда та снова квакнула и спрыгнула с раскрытой ладони.

Это, конечно, я сейчас такой умный. А тогда ведь даже не знал, что это лягушка…

У Президента, кстати, еще собаки были. Но Ирс обработал нашу одежду каким-то веществом, и нас они не чуяли. Ну, или чуяли, но принимали не за людей, а за кого-то еще. Я видел их мельком — такие странные. Мохнатые целиком. И уши висят.

Президента мы ждали довольно долго. Успела вернуться его жена, и Ирсу пришлось дать ей снотворное. Как? Не забывайте, Ирс — это не только железные столбы и программы. Это еще и хренова туча роботов, которых здесь, на Земле, он мог клепать миллионами хоть в каком обличье. С нами было несколько маленьких шарообразных роботов, которые могли при необходимости работать сами по себе, без связи с Ирсом, если тот перекрывал канал. В них была встроена аптечка — как раз на случай, если нужно было бы кого-то отключить или, наоборот, привести в чувство.

Один незаметный укол — и женщина решила лечь спать пораньше. Она как раз заснула, когда к дому подъехал президентский кортеж.

Нам пришлось ждать еще почти час, пока уедут охранники, пока Президент поужинает и отпустит горничную и повара. И только когда загорелся свет в окнах кабинета, мы наконец-то покинули свой пост в саду.

На фотографиях он казался выше и гораздо старше. Я даже подумал было, что это двойник какой-то, увидев человека чуть за сорок, сидевшего в кресле. Тонкие пальцы сжимали газету, на ногах были нелепые какие-то пушистые тапки.

Он испугался, когда увидел нас. Хотя и старался не подать вида.

Обведя всех взглядом, он сосредоточился на Леонарде, видимо, посчитав его самым представительным из нас. В принципе, так оно и было. Но заговорил с ним Ивар.

— Добрый вечер, господин Президент, — сказал он предельно вежливо. — Простите, что ворвались к вам в дом, но, боюсь, у нас не было выбора.

— Что вам нужно? — спросил тот, с явным трудом оставаясь спокойным и властным. Как полагается Президенту.

— Мира, как и любому нормальному человеку, — ответил ему Лео. — И уберечь человечество от вечной резервации.

По-моему, он решил, что мы инопланетяне. В смысле, представители Врага. Наверное, в какой-то мере так и было.

Это был долгий разговор. И тяжелый. Ивар поступил с Президентом так же, как Ирс с нами — подводил к пониманию страшной правды шаг за шагом, начав с самого начала. Я не лез в его рассказ, да и Лео не вмешивался. Лео — он ведь прямой, честный. Иногда даже чересчур. Он не стал бы щадить ничьих чувств: рассказал бы, как есть, да еще и собственным мнением припечатал. Тогда же было нужно другое.

Президент до последнего отказывался верить. Он задавал одни и те же вопросы раз за разом, словно пытался поймать Ивара на лжи. Стоял на своем, даже когда Ивар выложил перед ним все найденные на секретных серверах документы — что было известно, о чем и в каком виде велись доклады. Только данные об истинных размерах трат на содержание армии и прибылей от производства оружия заставили его засомневаться. Я прямо почувствовал, как он колеблется.

Ивар не собирался давать ему время опомниться, попытаться осмыслить услышанное. Он добил его, сказав, что Ирс не убил ни одного солдата.

— Ну, знаете! Вы совсем зарвались, если рассчитывали купить меня такой сказкой! — Президент хлопнул по столу ладонью. — Да я каждую неделю подписываю протоколы отчетов о потерях. Люди — не деньги, их в банк не спрячешь!

— Отчего же, — ответил Ивар и закатал на руке рубашку, обнажая место, где у нас все еще были имплантированы чипы. — Пойдемте к сканеру, я докажу.

С лица Президента сошла вся краска, когда на экран сканера загрузилась фотография Ивара, скупые сведения о нем и ярко-алый гриф по-диагонали монитора: «Пал в бою».

— И я тоже, — вступил в разговор Лео, подставляя под сканер свой чип.

— Но… — Президент побледнел, увидев дату его «смерти». — Но как?..

— Возможно, эту часть истории стоит рассказать мне? — маленький робот вылетел у меня из кармана и завис перед Президентом, заговорив голосом Ирса.

Я тогда всерьез подумал, что вот теперь-то нам пригодятся лекарства. Но нет. Обошлось.

Ирс говорил быстро, почти не пытаясь придать голосу какие-то эмоции. Зато с массой всяких разных терминов. Будто специально подчеркивал, что он не человек. Тогда Президент сломался. Замолчал, осмысливая происходящее, и молчал еще довольно долго, даже после того, как Ирс закончил рассказ.

— Я не уверен, что знаю, как следует поступить, — сказал он наконец. — Раз все так далеко зашло, наверняка и Сенат в курсе происходящего. Не целиком, но все же.

Ивар и Лео выглядели, будто именно это и рассчитывали услышать, а я растерялся. Скорее, даже испугался.

Мне казалось, самое трудное мы уже сделали. Добрались до Земли, открыли Президенту глаза. В моем понимании, он должен был сказать что-то типа: «Окей, парни, дальше я сам», — и схватиться за телефон, раздавая приказы о немедленном прекращении войны.

А вместо этого я смотрел на сгорбившегося, обессиленного человека и вместе с ним не понимал, что же делать дальше.

Что значит Президент для такого огромного мультипланетарного государства, как Альянс? Дань традиции, не более. И настоящей власти у этого человека, конечно, нет. Но, тем не менее, у него были возможности надавить на нужные рычаги, привлечь общественность — именно на это мы рассчитывали. А еще мы были уверены, что уж он-то знает, на кого можно положиться в том же Сенате.

Мы ошиблись. И эта ошибка стоила бы нам седых волос — если бы Ирс так любезно не исправил наши генотипы, в том числе и в том, что касалось потери меланина. Но первым ошибся сам Президент.

— Завтра утром я позову к себе нескольких влиятельных членов Сената, — сказал он нам. — И мы вместе решим, как быть дальше.

Звучало это обнадеживающе. Кто же мог знать, что на самом деле Президент не разбирается в людях?

Но об этом и он сам, и мы узнали слишком поздно.

Президент любезно предложил переночевать в его доме. Засыпая в тот день на большом мягком диване, я чувствовал себя почти счастливым.

Супруга Президента еще спала, когда мы уехали из дома. Потом потянулись часы ожидания в приемной, пока не пришли трое пожилых мужчин.

Они не понравились мне сразу. Я не могу объяснить, почему конкретно, но я буквально чувствовал, что с такими дел иметь не стоит. На Новом Техасе я бы им и руки не подал, но тут выбирать не приходилось.

Хотя где же взять абсолютно честного политика… Так что, по большому счету, мне было наплевать, что они за люди, лишь бы поскорее закончить с войной.

Говорил Ивар. Вы не представляете, как я им гордился! Наверное, только в доме Президента я окончательно понял, как сильно он повзрослел. Он всегда умел говорить так, что почему-то по-настоящему захватывало. Именно поэтому нам было с самого начала интересно разговаривать друг с другом, даже при том, что я знал намного больше него. Я и сейчас знаю больше. Но это на самом деле не имеет значения, потому что люди пойдут за ним, не за мной. Я мог бы рассказать всё Президенту. Мог бы предоставить факты. Но смог бы я убедить его поверить мне и сделать все так, как хочу я? Не знаю. Не уверен. Вообще-то, мне никогда не приходилось никого убеждать. Скорее, наоборот…

Сенаторы были потрясены — или умело изображали удивление. Один так даже галстук с шеи рванул и залпом осушил стакан воды. Остальные двое с хмурым видом терли подбородки.

— Нам все понятно, — сказал самый высокий и забарабанил пальцами по столу. — Нужно подготовить проект постановления. И созывать внеочередное заседание.

— Может, завтра внесем изменения в повестку? — растерянно спросил тот, что пил воду. — Внеочередное вызовет переполох.

— Он все равно будет, какая разница, сегодня или завтра, — пожал плечами первый. — Господин Президент, с вашего позволения мы уединимся с вашими гостями. Моя память ненадежна, а для пояснительной записки нужны точные факты.

Мы предполагали такой вариант развития событий. Того, что последовал дальше. Но почему-то, когда все закрутилось и пришлось на ходу менять план, от нас уже мало что стало зависеть. По крайней мере, на тот момент. Что мы им могли сказать? «Нет, мы с вами не пойдем»? У нас не было причин не доверять этим людям, их имена не значились ни в одном из «черных архивов». Поэтому мы тепло попрощались с серьёзным до бледности Президентом и пошли вслед за сенатором… имена же можно? Впрочем, это мне уже решать. Так вот, мы пошли за сенатором Макрезом в дальний конец здания. Спустились на лифте в какое-то большое подвальное помещение. Оттуда на другом лифте, еще глубже. По пути он все выспрашивал у Ивара разные подробности, в частности, о том, помогает ли нам Ирс. Ивар ответил, что да, не вдаваясь в подробности. Наверное, именно поэтому в запаянной наглухо комнате без окон и с единственной дверью нас ждал целый отряд спецназа.

— Не дергайтесь, господа, — сказал нам Макрез равнодушно. Будто мы были лишь досадной помехой, этакие булыжники на дороге, которые вот-вот уберут услужливые роботы-дворники. — И даже не пытайтесь связаться с вашим роботом-покровителем. Оружие вам тоже придется отдать. Медленно положите его на пол.

— Ну ты и сука… — выдохнул Криг неверяще. Они с Иваром переглянулись.

«Ирс!» — мысленно крикнул я в отчаянии, но тот, конечно, не ответил.

В тот момент я не понимал, что являюсь слабым звеном. Спецназ спецназом, но что те могли сделать, набившись всем отрядом в тесное помещение с излучателями наперевес против двух настоящих боевых космодесантников? На Земле-то уже пару сотен лет оружием пользовались только на учениях, больше похожих на парады. Торсы этих спецназовцев, по-моему, были тоньше, чем бицепс Крига.

А вот я — другое дело. Если бы мне дали облегченный спецназовский излучатель… Я ведь даже не знаю, где у него предохранитель. Не говоря уж о том, чтобы броситься врукопашную. Поэтому из-за меня у них не было выбора. Мы все достали пистолеты Ирса и медленно, как и просили, опустили их на каменный пол.

Я был готов убивать голыми руками. И первым бы я задушил Макреза. Вот ведь продажная тварь!

— Зачем? — спросил его Ивар со странным спокойствием, будто уже знал ответ, а вопрос задал лишь для формальности.

— О, не прикидывайся, — поморщился Макрез. — Вы же прошерстили финансовые документы.

— Просто деньги? — выпалил я и уставился на него, как на идиота. — Да там парни!

— Деньги — лишь верхушка айсберга, — Макрез посмотрел на меня снисходительно и презрительно одновременно. Как на несмышленого теленка буйкота. — А эти ваши «парни»… Имейте почтение к мертвым. Не будем их тревожить.

— Прекрасно… — Ивар сделал резкий шаг вперед, и Макрез инстинктивно от него отпрянул, а спецназовцы все как один взяли его на прицел. — Да нет, вы правы! Не бойтесь, — он усмехнулся, демонстрируя открытые ладони. — Не будем никого тревожить. Судя по тому, что я успел увидеть, для человечества это будет лучшим выходом. Таких, как вы, действительно надо собрать в одном месте. Оставить пожирать и переваривать друг друга. Защитные Системы Ирса именно так и поступят, и я уже не стану им мешать. А потом наша цивилизация начнет все заново. С тех, кто останется и потеряет, наконец, статус «чрезвычайно агрессивных». А если ваши гены столь ядовиты, что этого никогда не произойдет… Что ж. Те, кого вы готовы второй раз похоронить заживо, — они станут новым человечеством. И я уверен, что справятся лучше. Знаю, потому что я один из них!

— Да что ты можешь знать, мальчишка… — начал было Макрез, но Ивар его оборвал:

— Я тебе не мальчишка, — он подался еще немного вперед, почти вплотную к Макрезу, выплевывая слова ему в лицо. Я испугался, что кто-нибудь из спецназовцев все же выстрелит, но они не шелохнулись. — Я лейтенант Ивар Маккой, командующий десантным взводом космического флота Объединенных Войск. Тот самый «мертвый», к которому нужно иметь почтение!

Макрез замер на несколько секунд, а потом не выдержал — шагнул назад, отвернулся.

— Стреляйте, — выдохнул он. — Убейте его и верзилу. Среднего оставьте для допроса.

Хотя умные роботы давно натянули перед каждым из нас невидимые защитные поля, я все равно испугался. Кто знает, выдержат ли они удар нескольких излучателей сразу? Мы же не проверяли их на Станции.

Но секунды шли, а стрелять все не спешили.

— Чего вы ждете? — рявкнул Макрез. — Выполняйте приказ!

— Капитан? — позвал кто-то из парней с излучателями. Командир отряда, стоявший по центру, сделал говорившему знак рукой и сам прошел вперед, к Ивару. У него был портативный сканер, который он прислонил к его плечу, не обращая внимания на покрасневшего от злости Макреза. Обвел нас взглядом, когда сканер показал то, что должен был показать.

— Так они живы? — спросил тихо. — Все?

— Десантники, пилоты, разведчики, — ответил Ивар, понизив голос, и кивнул на Леонарда. — Проверьте его, капитан.

Лео немедленно подошел к ним и подставил плечо. Увидев показания прибора, капитан стиснул зубы.

— И ты можешь их вернуть? — он впился взглядом в Ивара.

— И даже больше, — Ивар медленно поднял ладонь, и на ней оказался скинувший маскировку робот. — Никто не хочет с нами воевать. Хотят только они, — он кивнул на Макреза. — И если их не остановить, люди обречены.

— Какого черта, солдат! — отмер Макрез и двинулся было вперед, но капитан поднял излучатель, направив дуло ему в живот.

— По коридору прямо и потом все время налево, — бросил Ивару отрывисто. — И больше никому не верьте. Делайте всё сами.

Ивар ничего не ответил — лишь пристально посмотрел на него и благодарно хлопнул по плечу.

— Убираемся, — коротко скомандовал нам и бросился к двери.

Мы с Лео рванули за ним. Роботы летели следом, все еще натягивая защиту, но я был уверен, что никто из парней в нас не выстрелит.

Мы добежали почти до поворота, когда Макрез заорал:

— Взять их! Иначе вместе с ними в расход пущу! Взять!

Мы не слышали ответа командира. Но выстрел был сделан всего один — и не из излучателя. Короткий, бесшумный. Мы с Иваром успели завернуть за угол и лишь через несколько секунд поняли, что Лео с нами нет.

Макрез… эта сука выстрелила по нам нашим же оружием. Поднял пистолет Ирса, пальнул нам в спины. И попал в Леонарда, пробив ирсовы щиты. Неудивительно — тот ведь совсем не рассчитывал, что мы станем палить друг в друга.

Ивар остановился — будто на что-то налетел. Развернулся. И тут в стену мимо нас ударил первый луч излучателя.

— Ивар, Джейсон, уходите оттуда, — раздался голос Ирса из одного из роботов. — На ваше задержание брошена вся охрана.

— Нет! — Ивар рванул обратно, но я его перехватил. — Отпусти! Мы должны его забрать!

— Возвращайтесь на корабль, — сказал Ирс быстро. — Вернетесь за ним со снаряжением.

— Нет! — Ивар дернулся. Я сильнее стиснул его, сжимая руки в замок у него на груди. — Джей!

Робот подлетел со спины. Короткого укола Ивар не почувствовал и через несколько секунд обмяк у меня в руках. Привычно закинув его себе на спину, как в десанте, я на полной тяге помчался по коридору.

Решение перегнать корабль на лужайку перед зданием правительства спасло нас. Я задыхался, когда за мной закрылся люк. Сгрузил Ивара в кресло и плюхнулся в соседнее.

Не думайте, что я так легко оставил Леонарда. Но пытаться вытащить его значило почти наверняка остаться там всем троим. Робот принес мне воды и еще один инъектор. Я только успел допить, когда Ивар очнулся.

— Я вытащу его, — сказал Ирс раньше, чем Ивар успел открыть рот. И повторил это еще несколько раз, пока тот приходил в себя.

— Как? — наконец спросил Ивар. Он был мрачным и, кажется, едва сдерживался, чтобы не приложить нас с Ирсом парой ласковых.

— С ним остался один из моих роботов, я держу открытым визуальный канал, — Ирс тут же вывел на лобовое стекло изображение: обездвиженного Лео тащили под руки двое мужчин в форме спецназа. — Его приказано заключить в камеру. Не думаю, что возникнут сложности с тем, чтобы забрать его оттуда. Костюмы с полной маскировкой уже почти готовы, как и новый комплект оружия.

От этих слов Ивар немного успокоился.

— Сколько тебе нужно времени? — спросил он, неотрывно глядя на экран.

— Полчаса, — отозвался Ирс и задумчиво добавил: — Но если бы ты дал мне еще несколько часов, то мы могли бы не просто забрать Леонарда, но еще и подменить его роботом. Это дало бы нам стратегическое преимущество.

— Какое преимущество, Ирс? — Ивар горько усмехнулся. — Ты же видишь, как все обернулось. Даже Президент, похоже, бессилен. Придется идти другим путем. Люди должны узнать, что происходит. Нужно подготовить сообщение и пустить его по всем информационным каналам.

— Тем более нужен робот, — возразил Ирс. — Наверняка Макрез и те, кто еще в сговоре, прибегнут к насилию, чтобы попытаться нас остановить. И мы сможем показать это в прямом эфире. Подготовь сообщение, пока я его строю.

Ивар пару минут напряженно размышлял, а потом медленно кивнул.

Это…

Вот зачем вы о таком спрашиваете? Да, я думаю, вторую смерть Лео он бы тоже пережил. Но понятия не имею, каким человеком стал бы. И даже думать об этом не хочу.

Это были непростые часы. Ивар, хоть и поглядывал постоянно на изображение с камер робота, но сосредоточился на сообщении. Записывал текст, слушал, менял — буквально пару слов местами переставлял, а получалось совсем иначе. Потом добавил найденные нами файлы — не все, а лишь несколько. Ирс вывел на экран записи нашего разговора с Президентом и сенаторами и того, что произошло потом.

Ивар умудрился уместить все это в пару минут записи и всего десяток фраз, но когда он показал окончательный вариант, у меня побежали мурашки — так солидно и веско звучала его речь.

А пока он делал все это, мы с Ирсом пару раз прогнали план, как будем вызволять Лео. Вроде просто выходило, но мы уже накололись с этим «просто». Так что теперь я решил сделать все по уму. С планом передвижения роботов и контрольными точками.

Тем временем Лео пришел в себя, и Ирс рассказал ему о наших планах. Теперь Лео «дразнил» подыгрывающего ему робота, гоняя того по своей камере, и бодро улыбался нам с экрана. Разумеется, не развлечения ради, а чтобы показать всем, кто за ним наблюдал — в том числе и Ивару, — что совершенно спокоен за свою судьбу.

— Создание двойника будет завершено через пятнадцать минут, — наконец объявил Ирс.

— Прекрасно, — кивнул Ивар. Теперь он снова выглядел собранным и готовым к бою, как положено командиру десантного взвода. — Будь готов по моему сигналу запустить трансляцию видео- по всем каналам, где только возможно.

— Задействовано девяносто два процента информационного поля, — тут же сообщил Ирс.

Эти пятнадцать минут показались мне длиннее, чем предыдущие часы. Хотелось уже поскорее начать действовать, аж руки чесались. Ивар наверняка нервничал, хоть внешне это и было незаметно. Лео тоже, хоть и улыбался по-прежнему, весь напрягся.

На деле все получилось строго по плану. Самым трудным оказалось удержаться, чтобы не врезать парализатором по Макрезу. Он встретился нам в коридоре. Стоял, улыбаясь во весь рот, беседовал с какой-то женщиной о новшествах в медицине. Двуличный подонок.

Маскировка — та же самая, что позволяла кораблю спокойненько стоять прямо на лужайке перед зданием у всех под носом — сделала невидимыми и нас, и Лео-двойника.

Знаете, когда мы его увидели, — ну, двойника, — стало жутко. Ни я, ни даже Ивар не смогли отличить робота от томящегося в темнице оригинала — по крайней мере, когда он молчал. А вот по разговору это был, конечно, скорее Ирс, чем наш Леонард. Но вот вы, например, никогда в жизни бы не поняли, что перед вами не человек.

Ирс зациклил изображение камеры наблюдения в комнате, где держали Леонарда, и мы помогли ему быстро влезть в маскировочный костюм. Секунда — и человек исчез, а вместо него появился робот… и улыбнулся нам — точно так же, как мы это видели на экране корабля.

— Какое счастье, что мы с тобой дружим, Ирс… — пробормотал я.

Ирс довольно усмехнулся, а один из роботов подлетел и сжал манипулятором мое плечо.

На обратном пути ничего неожиданного нам не попалось. И все равно выдохнуть я смог, только очутившись в корабле.

— Все системы подключены, я готов к трансляции, — объявил Ирс.

— Тогда мне нужно, чтобы одновременно с трансляцией у меня появились изображения всех сенаторов, Президента и Министра обороны — только лица, как можно ближе, — сказал Ивар. — Для тебя эти каналы лучше заблокировать. Сможешь?

— Десять минут, — просто отозвался Ирс.

...