автордың кітабын онлайн тегін оқу  Бесишь меня, Ройс Таслим

Лорен Хо

 

 

 

Lauren Ho

BITE ME, ROYCE TASLIM

All rights reserved

Translation rights arranged by Jill Grinberg Literary Management, LLC and The Van Lear Agency LLC.
 

Иллюстрация на обложке Voxalite

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации:
Noch, lesyau_art / Shutterstock.com

Используется по лицензии Shutterstock.com

 

Хо Л.

Бесишь меня, Ройс Таслим : роман / Лорен Хо ; пер. с англ. Е. Бойченко. – М. : Махаон, Издательство АЗБУКА, 2025. – (Молодежная романтика. Побеждает любовь).

 

ISBN 978-5-389-31191-6

 

16+

 

Из-за случайной травмы Агнес Чан теряет стипендию в университете и шанс на успешную спортивную карьеру. Но судьба открывает перед ней новую возможность – выиграть большой приз в стендап-конкурсе. Есть только одно раздражающее но – Ройс Таслим! Ройс – воплощение всего, что бесит Агнес: привилегий, богатства, безупречности и привлекательности. И теперь они выступают на одной сцене и борются за звание лучшего молодого стендап-комика. И ни один из них не намерен сдаваться! Вот только почему сердце Агнес начинает биться в сто раз быстрее, когда она слышит глубокий голос Ройса? И с какой стати он так внимателен к ней? Неужели между ними зарождаются чувства?

 

© 2024 by Lauren Ho

© Издание на русском языке, перевод, оформление.

ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

«Махаон» ®

 

 

 

 

Посвящается Софи и Генри

Вот что я вам скажу, друзья: у каждого должно быть счастливое нижнее белье. У каждого, уверяю вас.

Я, вообще-то, не суеверна, но вряд ли можно считать случайным совпадением, что за первые две недели выпускного класса я устанавливала или побивала свой личный рекорд на стометровке, моем любимом виде забега, каждый раз, когда надевала именно эти серые трусы с Риком и Морти. Да, я все лето тренировалась с национальной командой по спринту, но подозреваю, что моим новым достижениям все же немного поспособствовали господа Рик и Морти.

Лучше бы, конечно, это были другие трусы. Эти уже довольно старые. Я бы даже сказала, что серыми они были не всегда.

Ладно, ладно, может, я немного суеверна. Но только потому, что весьма благоразумна и хочу предусмотреть все. Быть удачливой весьма полезно, мне ли не знать. Моя нынешняя школа научила меня, что удача незаменима в жизни. Например, если вам посчастливилось родиться в богатой семье, можно вообще не иметь никакой индивидуальности, но все равно достичь всяческих вершин — так свежая мыльная пена всегда остается на поверхности воды. Остальным же, у кого из богатства лишь один внутренний мир, приходится действовать по старинке, прилагая кучу усилий и обаяния, и радоваться, если их старания увенчались успехом.

Я вздыхаю, теребя обтрепавшийся край своих шорт. Иногда изображать из себя личность с богатым внутренним миром чертовски трудно, да и невозможно без конца тыкать им в лицо другим людям.

По соседнему полю проносится яркое пятно. Это Ройс Таслим. Он — единственный, кто тренируется в неоново-оранжево-черном трико для бега. Зачем вообще нужна такая яркая спортивная форма? Я мрачно думаю, что подобный блеск — это оскорбление вкуса, а может, и признак глубокого духовного разложения, если не злокачественной патологии.

Ройс Таслим явно прогнил, несмотря на весь свой великолепный облик, блестящие волосы и загорелую кожу. Глубоко внутри — там, где это действительно важно.

— Чан, ты следишь за временем или мечтаешь наяву? — рявкает Эверетт, тренер нашей женской сборной.

Он высокий и подтянутый, ему около пятидесяти. В молодости был обладателем титула чемпиона страны в беге на сто метров среди юниоров, а сейчас, как он время от времени любит нам напоминать, один из лучших тренеров в окрýге, хотя мы не совсем понимаем, в каком смысле «в окрýге», географически или как-то еще.

— Слежу, сэр! — отвечаю я, поднимая айпад.

В мои обязанности, как капитана команды, входит фиксирование лучших результатов, командных и индивидуальных, на каждой тренировке. Мне также выпала «честь» выполнять различные рутинные задачи, которые тренер Эверетт переложил на меня, например заказ спортивного инвентаря и формы для команды и другие нудные административные обязанности, которые не приносят славы. Так или иначе, мне приходится упорно работать, несмотря на то что я вхожу в тройку лучших спринтеров среди юниоров в национальном рейтинге с перспективой попасть в NCAA [1]. В Малайзии каждый талантливый молодой спортсмен знает, что для того, чтобы подняться на новый уровень, необходимо попасть в студенческую систему США. А вот мой уважаемый партнер, сокапитан команды по легкой атлетике мистер Ройс Неоновые Штаны ничего подобного, как я слышала, не делает. Полагаю, имя Таслим ограждает от тяжкого труда.

— Хорошо, — говорит тренер Эверетт, проходя мимо меня, чтобы занять свое место у дорожки, уже мокрый от пота.

У нас в Куала-Лумпуре прекрасная тропическая погода, и, несмотря на то что ультрасовременная беговая дорожка в американской международной школе «Мир» частично закрыта от солнца, температура в тени колеблется на уровне тридцати двух градусов по Цельсию, а на соседнем поле она еще выше. В такие дни наш тренер частенько теряет самообладание. Я мысленно ставлю себе задачу: в предстоящей стометровке обогнать как можно больше задниц. Я выхожу на дорожку вместе со своей командой — Тавлин Каур, Тан Цю Лин, Линой Нгуен и Сурайей Исмаил, занимаю стартовую позицию и жду сигнала Эверетта. Ненадолго поворачиваюсь к девочкам и дарю им, как мне хочется верить, улыбку. Моя младшая сестра Рози говорит, что улыбаться у меня не очень-то получается, но вряд ли стоит полагаться на слова подростка младше двенадцати лет.

— На старт! — выкрикивает тренер.

Я переключаюсь в режим спринтера — максимально сосредоточиться на беге, отключая все другие чувства. Все в эти мгновения отходит на второй план.

Электронный стартовый пистолет срабатывает, и мы взлетаем. Я взлетаю. Я преображаюсь.

Когда я бегу, я — не просто Агнес Чан, обладательница трусов с Риком и Морти, посредственная студентка и в целом ничем не примечательная, даже невзрачная девушка. Я — спринтер Агнес Чан, суперзвезда и капитан. Уверенная в себе и всеми любимая, та, кто заслуживает все права — если не больше — быть там, где она есть.

Конечно, я пересекаю финишную черту раньше всех своих товарищей по команде, и все в нашей женской сборной радостно кричат: «Агнес! Агнес!» Электронное табло показывает мое время: 11,81 секунды на стометровке — новый личный рекорд. Радость от победы смешивается с теплым чувством товарищества, когда девушки подсаживают меня на плечи Тавлин. Да, несмотря на все, что случилось в моем прошлом, иногда мне немного везет.

 

 

После тренировки я шагаю по безупречному изу­мрудному газону кампуса нашей международной школы площадью семьдесят акров, внушительные здания которого сочетают традиционную малазийскую архитектуру с новейшими технологиями. Я направляюсь к автобусной остановке возле школы, надев наушники, просматриваю список поп-музыки, которую люблю слушать после тренировки, пытаясь найти песню, соответствующую моему настроению. Сегодня «Вспышки-крутышки» — кстати, это я придумала такое шутливое прозвище для нашей спринтерской команды — были на высоте. Мы обязательно разгромим другие команды на предстоящих межшкольных соревнованиях. Потом у нас будет чемпионат Малайзии, а затем, в начале февраля, Игры Юго-Восточной Азии, которые проводятся каждые два года, и там я собираюсь побить результаты, которые в прошлом году принесли мне серебро в стометровке и бронзу в эстафете на недавних национальных соревнованиях.

— Заявляю прямо, — говорю я вслух, бросая вызов и своему культурному воспитанию, и врожденным суевериям. — Это будет год Чан!

Если мой выпускной год продолжит траекторию прошлого, то меня ничто не остановит.

Вместо музыки я выбираю одно из моих любимых стендап-выступлений популярной канадской комикессы Амины Каур, чтобы расслабиться во время долгой поездки в пригород Ампанг, где находится один из неофициальных корейских кварталов города. «Стопроцентная Каур-надка» — это захватывающая часовая программа, наполненная блестящими наблюдениями обо всем: от культурного империализма до первой попытки приготовления кленовых ирисок (из, по всей видимости, грязного льда) и их пробы — и все ради того, чтобы сблизиться со своим ненаглядным крашем и потом несколько часов не слезать с унитаза. Моя четырехчасовая смена в «Сеул Хот», корейском ресторане барбекю, где я неофициально работаю последние десять месяцев, начинается через час. Мне надо как следует посмеяться, чтобы пережить эти жестокие четыре часа. Все мышцы так дрожат от усталости, что у меня нет сил уклониться от встречи с моим заклятым врагом, Ройсом Таслимом, который направляется через лужайку к школьным воротам, улыбаясь от счастья, что ему повезло родиться Ройсом Таслимом.

Знаете, есть люди, которые всегда ходят так, словно на них направлен прожектор, у них никогда-никогда не бывает перхоти и они не запинаются о развязавшиеся шнурки. Таслим как раз из таких. Мистер Доброжелательное Совершенство. В черном худи Supreme, белых джинсах Onitsuka Tigers и с улыбкой парня, который знает, что в конце дня кто-то другой, а не он, будет стирать его трусы, которые (я очень на это надеюсь) прямо сейчас липнут к его потной заднице. Сейчас не сезон для джинсов, друзья мои, но, видимо, Таслима об этом никто не предупредил.

Таслим приближается, и мы слегка дергаем подбородками в знак приветствия, а затем он подстраивается под мои шаги. Вместе мы пересекаем лужайку и выходим за внушительные ворота, где в тишине располагается временная парковка. Я стараюсь не моргать слишком часто, потому что где-то читала, что моргание может быть истолковано как признак волнения… или это было влечение? А причин, по которым Таслим может вызвать у меня волнение или влечение — без разницы — нет никаких. Абсолютно никаких. Конечно, волосы у него цвета воронова крыла, и они оттеняют большие, почти янтарного цвета глаза, и, на мой взгляд, он высокий и мускулистый, но, если отбросить все это, что останется? Скелет. Да, под кожей и волосами мы все просто ходячие скелеты. Кроме того, не думаю, что можно восхищаться тем, что человеку повезло выиграть в генетической лотерее, или богатством, накопленным несколькими поколениями… Хотя некоторые могут с этим не согласиться.

Но что меня по-настоящему настораживает, когда речь заходит о Ройсе, так это его невыносимый лоск. Он весь такой супер-пупер, весь на высшем уровне, начиная от манеры говорить и заканчивая одеждой. Такая скучища, что аж фу. Никогда не знаешь, чего ждать от таких людей. В тихом омуте черти водятся, и тэдэ и тэпэ. В отличие от Ройса Таслима, с Агнес Чан что видишь, то и получаешь.

— Чан, — любезно произносит он.

— Таслим, — отвечаю я пренебрежительным тоном на две секунды позже и на два децибела громче.

Потому что все, что может делать он, я могу делать лучше. Ройс приподнимает бровь и жестом показывает мне на наушники, хотя я незаметно поставила передачу на паузу, как только увидела его краем глаза. Я вздыхаю и снимаю их. Мы останавливаемся рядом с местом для посадки в авто.

— Хорошо потренировалась?

— Грандиозно, — отвечаю ему. Я пообещала себе улучшить свой словарный запас и для развлечения начала пользоваться словарем. — Просто распрекрасная была тренировка. А ты?

— Все прошло хорошо, — слишком правильно отвечает Таслим. Он — индонезиец и говорит со смешанным индонезийско-британским акцентом благодаря годам обучения у частных репетиторов, учебе в международной школе и вдыханию укрепляющих паров денег. — Я побил региональный рекорд. Неофициально, конечно.

Он чемпион школы по метанию копья, но, как я слышала, в NCAA не собирается, потому что не прошел отбор, хотя и был чемпионом среди школьников в Малайзии. Ведь на уровне NCAA могут соревноваться только по-настоящему одаренные. Это знание согревает меня по ночам — ну, образно говоря. В Куала-Лумпуре всегда жарко, это экваториальный город.

— А я, э-э, по…установила, — я пытаюсь найти какое-нибудь новое для себя достижение и ничего не могу придумать, — национальный рекорд в беге на сто метров. Неофициально, конечно, — гладко лгу я.

До национального рекорда мне не хватило три десятых секунды, ну да ладно.

Таслим кивает. Я решаю, что мне не нравится, как шевелятся его густые, блестящие брови — напоминают пушистых гусениц.

— Полагаю, это значит, что мы опять будем вместе руководить командой по легкой атлетике? — спрашивает он.

Мы были сокапитанами в школе уже два года.

Таслим только что меня подколол? Да неужели? Только не скучный, как посудомойка, Таслим. В любом случае, даже если и так, все его подколки напрасны, потому что он все делает… какой антоним к слову «круто»?

Непривлекательно. Неинтересно. Тухляк. Точно.

— Можбыть, — холодно говорю я.

— Прости?

— Возможно, — огрызаюсь я, краснея.

— Здорово!

Мы смотрим друг на друга: я — хищно, он — приподняв густые брови. Любви меж нами быть не суждено — ну, по крайней мере с моей стороны. Таслима, вероятно, даже не слишком беспокоит тот факт, что мы оба кандидаты на звание «Спортсмен года». Эту премию учредила организация выпускников нашей школы для старшеклассников, и она включает в себя кругленькую сумму в размере двадцати тысяч малазийских ринг­гитов [2] и пожизненное членство в популярной сети тренажерных залов. Получить такой титул престижно, а деньги я могла бы потратить на колледж и другие приятные штуки. Таслиму они точно не нужны, и меня бесит, что он тоже претендует на этот титул, потому что он — мой единственный реальный конкурент. Есть еще одна девочка, но она вообще не в счет, потому что ее номинировали только на районном уровне, и на самом деле это всего лишь условность.

Такая ситуация сложилась с тех самых пор, как я четыре года назад перешла в эту школу: мы с Таслимом всегда боролись за спортивное первенство.

Краем глаза я вижу, как к месту посадки подъезжает черный Rolls-Royce Cullinan с тонированными стеклами для максимальной приватности. Даже в школе, где полно детей иностранных специалистов — дипломатов, политиков, высокопоставленных лиц, врачей и юристов, — за которыми заезжают водители, этот паркетный внедорожник выглядит ярче большинства других, привлекая пристальные взгляды пресыщенных богатеньких деток. Когда машина подъезжает к месту посадки, из нее выскакивает телохранитель и открывает дверь для Ройса, чтобы он, не дай бог, не деформировал себе запястье.

— Нефигасе, — бормочу я достаточно громко.

— Что-то не так?

— У меня аллергия на показуху, — отвечаю я, многозначительно глядя на него.

— Должно быть, тебе тяжело в этой школе, — кивает он с сочувственным выражением на лице.

— Да боже мой, прекрати! — говорю я, топая ногой.

— Что прекратить? — спрашивает Ройс, оглядываясь по сторонам.

— Вот это все! Прекрати изображать из себя фальшиво-­милую персону. Будто не знаешь, что я — твой единственный конкурент в борьбе за звание лучшего спортсмена года среди студентов, так что относись ко мне с неприязнью, которую я заслуживаю и которую приберегаю для тебя, — торопливо выпаливаю я.

Ройс ошеломлен. Его, наверное, никогда в жизни не вызывали на дуэль. Я готовлюсь к взрыву, который, по идее, должен бы произойти. Повисает долгое молчание, почти такое же громкое, как шум крови, стучащей у меня в ушах.

— Я не воспринимаю тебя как конкурента, Чан, — наконец произносит Ройс очень ровным голосом. — Увидимся позже.

Я ему не конкурент? Да это просто оскорбительно, как будто я недостойна его внимания.

— Ш-ш-што? — яростно шиплю я. — Да как ты смеешь! Ну-ка постой, не смей уходить, Таслим, — выплевываю я, бросаясь за ним. — Не смей...

Он оборачивается, и глаза у него распахиваются.

— Агнес! Осторожно! — кричит он, бросаясь ко мне.

Но слишком поздно. Сначала я это чувствую и лишь потом понимаю, что буквально обрушилось на меня, — моя удача наконец мне изменила.

Стук в дверь: три отрывистых стаккато, затем покашливание. Даже без слов я уже знаю, кто это.

— Агнес, милая, я принесла тебе еду. Можно войти?

— Бр-фр-гхм, — произношу я в ответ нечто нечленораздельное, что каждая мать понимает как «Да, входи, пожалуйста, на свой страх и риск». Я чувствую запах того, что она принесла, и это точно не еда. Это — наказание.

Дверь открывается, и я автоматически выпрямляюсь. В зеркале, что стоит у меня на столе, я наблюдаю, как мама сначала настороженно заглядывает в комнату и лишь потом заходит. В руках она сжимает поднос с чем-то отвратительно пахнущим, и я сразу догадываюсь, что это. Наверняка, какие-то дорогущие традиционные китайские травы. Мама слегка прищуривается и моргает, пока ее глаза привыкают к темноте, пронизываемой только светом от экрана ноутбука, а затем кривит губы, почувствовав другие запахи, витающие в моей комнате. Меня выписали две недели назад, и с тех пор я ни разу здесь не проветривала. Кроме того, я самозабвенно мариновалась в отчаянии и ярости из-за скрывшегося с места происшествия водителя и почти не принимала душ. Комбинация всех этих факторов, должно быть, представляла собой мощное амбре.

Мама осторожно приближается ко мне с подносом, а я упорно продолжаю ее игнорировать. Она двигается как человек, который вот-вот ступит на минное поле, и пытается не обращать внимания на звериные вопли из динамиков, считая, что это крики из моей компьютерной игры, но на самом деле это экспериментальная эмо-группа Holy Yeast, которую я нашла на Spotify.

— Прекрасно выглядишь, — говорит она своим солнечным голосом Ободряющей Мамы.

Я не отрываюсь от игры в Counter-Flash: HardBoiled. На мне спортивные штаны, которые я не снимаю последние несколько дней.

— Ммм-фф-пх, — снова бурчу я.

Наверное, мне стоит переодеться, но не хочется делать вообще ничего, и это чувство бездействия убеждает меня продолжать в том же духе. Если хорошо подумать, я не выходила из комнаты и не вставала из кресла, с тех пор как вернулась из больницы. Разве что в туалет и на сеансы физиотерапии дважды в неделю. Возможно, что мы с игровым креслом уже слились в одно целое. И я теперь — человек-кресло.

— Агнес, как сегодня твое самочувствие?

Один из вражеских солдат, с которым я сражаюсь, отталкивает меня и пытается ударить заточкой, но я уклоняюсь и вонзаю в него свой суперский кинжал охотника, целясь, как знают все эксперты, в середину левой части живота, недалеко от пупка, туда, где проходит брюшная аорта. Он умирает. Я победила.

— Думаю, норм.

— Значит, завтра снова пойдешь в школу, здорово же?

Мычу в ответ.

— Ты наверняка ужасно соскучилась по школе после двух недель отдыха дома.

— Ух-хух, — снова мычу я, этакий нейтральный способ ответа на этот вопрос.

Потому что правда в том, что я боюсь.

Наступит завтрашний день, и я точно узнаю, что случится с моей спортивной карьерой — единственное, чему я посвящала все свои силы с одиннадцати лет. Единственное, что действительно помогло моей маме вырваться из тумана, окутывавшего ее так много лет, заставило обратиться за профессиональной помощью, в которой она нуждалась. И — по воле судьбы или случая, называйте как хотите, — единственное, что привело нас к Стэнли. К нашей новой хрупкой жизни.

На экране моего телефона появляется уведомление, и я игнорирую его после быстрой проверки. Это Залифа «Зи» Бакри, моя самая близкая школьная подруга. «ЗАВТРА ВОССОЕДИНИМСЯ — ТАК ЗДОРОВО!» — пишет она. Ага, здорово, замечательно и все такое, но мне бы хотелось, чтобы и другие девочки переживали за меня чуть больше. После аварии сообщения от девчонок из командые быстро сошли на нет. Надеюсь, они снова начнут приходить, как только я вернусь в школу.

— Может… давай поговорим о твоей завтрашней встрече с тренерами Эвереттом и Меллоном? — Мама присаживается на край кровати.

— О чем тут говорить, — отвечаю я, сражаясь с другим солдатом грязным костяным тесаком.

Мама в зеркале съеживается, поэтому я прекращаю играть и сохраняюсь. Поворачиваюсь к ней с бесстрастным выражением лица.

— Агнес, ты можешь рассказать мне все.

Я делаю глубокий вдох.

— Нечего рассказывать. Я чувствую себя прекрасно.

— Но доктор Кох говорит, — она останавливается, увидев, как я бледнею при имени хирурга, — не все может… все может... измениться с...

— Тссс! — Я подношу руки к ушам. — Нет, нет, нет! Мам! Не буди лихо, пока оно тихо. Я же тебя просила! Пожалуйста! — Я скрещиваю ноги под стулом.

— Ладно, ладно, — отвечает мама, встревоженная высокими нотами в моем голосе. — Не будем. Поговорим об этом после следующего осмотра.

Я успокаиваюсь.

— Спасибо, — произношу я, сожалея о своей вспышке гнева из-за ее напряженного взгляда.

Заставляю себя болезненно улыбнуться. Это совсем ее не успокаивает. Странно.

— Есть, э-э-э, еще кое-что, о чем ты должна знать, прежде чем отправишься завтра в школу, — говорит мама, и вид у нее немного смущенный.

— Что?

— Таслимы вроде как предложили оплатить твою операцию и физиотерапию, — фальшиво-небрежным тоном сообщает она.

Я крепче сжимаю подлокотник своего кресла.

— Шшштооо? — выдохнула я и продолжила шипеть, насколько это возможно, если в слове нет буквы «ш». — Когда?

— Мне сообщил тренер Эверетт. На прошлой неделе, когда звонил узнать, как ты. Сказал, что Минг Таслим, которая входит в совет директоров их спортивной благотворительной организации «Восстанавливаем чемпионов», это что-то типа фонда Make-A-Wish [3], но для больных или травмированных спортсменов из... ну, неблагополучных семей… В общем, Минг Таслим говорит, что все, что тебе нужно сделать, это официально подать запрос на помощь.

«Я предпочту ползти по полю, усыпанному битым стеклом», — думаю я, но вслух не произношу.

— И что ты ответила? — спрашиваю убийственно спокойным тоном.

— Я ответила, что наша страховка покрывает все.

Чушь. Ну или наполовину чушь.

Но с облегчением выдыхаю, не утруждая себя тем, чтобы опровергнуть ее невинную ложь.

— Хорошо. Нельзя брать у нее деньги, — говорю я. — Это кровавые деньги, выкачанные из вен орангутангов, — и морщу нос. — Кроме того, если как следует подумать, я не самый нуждающийся в ее подачках человек, так что у нее, скорее всего, имеется скрытый мотив. — Я щелкаю пальцами, когда ко мне вдруг приходит прозрение. — Точно! Она, видимо, боится, что я скажу что-нибудь в прессе и подставлю Таслима, который разговаривал со мной, когда я переходила дорогу. Конечно, я поперла вперед буквально перед потоком машин и типа забыла посмотреть по сторонам, но Таслим в этом все равно немного участвовал. Весь мир знает, что в следующем месяце она запускает свою платформу и приложение «Современный азиатский родитель», и, если окажется, что ее сын связан с этим происшествием, это плохо отразится на ее пиаре, поэтому она и пытается купить мое молчание.

— Агнес, — вздыхает мама.

Телефон у меня снова булькает. Я смотрю на экран: тренер Эверетт. Легок на помине.

«Привет, Чан, надеюсь, с тобой все хорошо. С нетерпением жду нашей встречи в понедельник».

В понедельник у нас видеозвонок с тренером Меллоном, моим рекрутером из Университета Мэриленда, который объявит вердикт, что будет с моим местом в команде в свете результатов последнего осмотра несколько дней назад хирургом-ортопедом Кохом. Учитывая, что Эверетту пришлось планировать предстоящие встречи в мое отсутствие, мы с мамой в прошлые выходные дали доктору Коху разрешение проинформировать тренера по телефону о моем состоянии, смогу ли я участвовать в соревнованиях. И я тогда призвала доктора Коха не вгонять Эверетта в панику. Кажется, я сказала: «Давайте не будем рубить сплеча правду, а просто представим ему наилучший вариант развития событий». Но кто знает, что глупая клятва Гиппократа требует от врачей в таких случаях, фу.

«Да, увидимся», — отвечаю я.

Я ужасно волнуюсь. Если тренер Меллон отменит свое предложение…

Я трясу головой, пытаясь отогнать от себя дурные предчувствия и выглядеть оптимистично хотя бы в присутствии мамы. Мне обязательно нужно быть в команде, иначе все мои планы на колледж придется обнулять. Меня пригласили в Университет Мэриленда в начале третьего курса, и все знали, что это значит: я звезда. Если я уйду из команды, мне придется суетиться и подавать заявления в другие учебные заведения, как и всем остальным, исходя из собственных оценок, которые у меня далеки от идеала. Все, что я умею, — это хорошо бегать. И у меня нет других талантов, как, например, у Тавлин, флейтистки и участницы математических олимпиад, или Сурайи, концертной пианистки. А я обычная студентка, в лучшем случае хорошистка. Конечно, я сама виновата, что уделяла бегу гораздо больше времени, чем учебе. Когда дело касается спорта, то я в него погружаюсь полностью, в стиле туннельного зрения. И, кроме спортивных достижений, у меня ничего нет.

Совсем ничего.

У супа насыщенный кислый запах: кость, измельченный корень и что-то еще, похожее на кусочки кератина, кружатся в жидкости. Я морщусь и отодвигаю от себя эту смесь.

— Фууу, гадость. Ты вообще знаешь, для чего этот суп?

Мамина улыбка становится неуверенной.

— Кажется, фармацевт в аптеке сказал, что он поможет мышцам, усилит энергию ци и будет способствовать кровотоку.

— Помощь мне нужна не для мышц.

Я швыряю эту фразу как перчатку, и выражение маминого лица, всегда открытого как книга, сразу становится непроницаемым. Закрываю глаза и на мгновение задерживаю дыхание. Моя мама не виновата, что я, как полная идиотка, сломала малоберцовую кость. Не виновата, что моя спортивная карьера в выпускном классе, возможно, окончена — и это, скорее всего, означает, что любая карьера в качестве студентки-легкоатлетки тоже под угрозой. Из-за одной глупой ошибки. Так же, как когда мама… я трясу головой, чтобы выбросить оттуда эти мысли.

— Но вообще круто. Я выпью. — И затем, не открывая глаз, добавляю: — Прости.

Обычно я очень осторожна в разговорах с мамой и всегда стараюсь себя контролировать.

— Все в порядке, — тихо отвечает она.

Кажется, быть родителем на девяносто процентов означает принимать выходки, которые выдает твой ребенок, и говорить, что это нормально. По крайней мере, в моем случае именно так и происходит.

Мама протягивает руку и ерошит мои длинные сальные волосы, чего не делала уже много лет. Я не возражаю. Затем она уходит. Я вздыхаю и разглядываю суп, зная, что мама наверняка изо всех сил старалась найти самую лучшую аптеку с китайскими снадобьями и самого известного травника. Наконец беру фарфоровую ложку и, зачерпнув коричневую, как кора, жидкость, даю ей немного «выпустить пар». Первый глоток супа поражает все мои взбудораженные рецепторы — он горяч и горек, как любовь.

 

 

Пасмурным утром понедельника Стэнли заводит семейный минивэн — это он так говорит, а не я — и мы отправляемся в изматывающую поездку в школу. Я сижу впереди, а Рози, моя одиннадцатилетняя свод­ная сестра, сзади. Ветер треплет нам волосы.

— Агнес, у тебя вид как у какашки, — весело говорит мне Рози, откидывая свои темно-бронзовые локоны с глаз, когда встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида.

Я и пальцем не пошевелила, чтобы привести себя в порядок в первый день возвращения в школу. Не думаю, что кто-нибудь станет комментировать, как блестят мои сальные волосы, собранные в обычный хвост, — уж точно не сейчас, когда нижнюю часть моей правой ноги обнимает громоздкая серая шина и я ковыляю при помощи костыля. Врач настоял, чтобы я ходила с ним как минимум месяц, до конца которого еще две недели.

— Следи за языком, — мягко произносит Стэнли.

— Рози, как я тебя учила? Если хочешь кого-то задеть, выражайся конкретнее. Детали очень важны. Не стесняйся описаний. Например, вместо «Меня раздражает твой вид», нужно сказать что-то вроде «Такой нос, как у тебя, нужно налепить на задницу, чтобы он не попадался мне на глаза».

— А-ха-ха-ха, задница, — хихикает Рози.

— Если будешь оригинальной, заработаешь больше очков, — продолжаю я со всей мудростью своих лет. — А еще лучше вместо просто задницы сказать «задница йети» или...

— Хватит болтать о задницах, — резко говорит Стэнли. — Рози, это было некрасиво. Не будь задирой.

— Мы же просто шутим...

— Иногда, девочки, словами можно глубоко задеть другого человека. И боль они могут причинить намного сильнее, чем физические раны на теле. Помните, что перо сильнее меча? — наставляет нас Стэнли.

В ответ мы закатываем глаза, но замолкаем. У моего отчима имеется навык весьма эффективно призвать к послушанию, и он, на мой взгляд, гораздо результативнее, чем гнев мамы. Наверное, потому что Стэнли почти двадцать лет работает учителем, да еще и с подростками.

— Тот, кто это сказал, очевидно, никогда не истекал кровью в бою на мечах, — шепчет Рози, но отец ей не отвечает.

— Согласна, — театральным шепотом говорю я сестре, и она ухмыляется.

Движение на дороге становится плотным. Я вздыхаю. Когда нас отвозит мама, мы всегда добираемся до школы минут за двадцать, избегая и пробок, и штрафов за превышение скорости.

— Папа, ты можешь поторопиться? — ноет Рози. — Я хочу добраться до школы раньше Жасмин.

— Тише едешь — дальше будешь, — отвечает Стэнли.

Мы снова закатываем глаза — ох уж этот Стэнли со своими стэнли-говорками. Учитывая скорость, с которой он едет, — черепашьим темпом в потоке машин — я почти жалею, что за рулем не мама. Почти, потому что Стэнли с лихвой компенсирует скорость другими радостями. Он разрешает нам с Рози выбирать музыку для поездки, и мы можем громко петь, если нам так хочется. Если увидите бежевый Nissan Serena, ползущий по улицам Куала-Лумпура с одним взрослым, который кисло морщится, пока две девочки-подростка по-волчьи воют под Тейлор Свифт и Blackpink, значит, это мы. Хотя с первого взгляда вы ни за что не догадались бы, что мы — семья. Стэнли и Рози — белые американские гаитяне смешанной расы, а я — малазийская китаянка. Но если вы проведете с нами хотя бы пару минут в минивэне, сразу поймете, что мы знаем о туалетных привычках друг друга гораздо больше, чем готовы признать. Кроме того, мы с Рози уж слишком равнодушны к фальшивому пению Стэнли, чтобы не быть семьей. Мы также знаем, что по четвергам вечером у Стэнли с мамой Ночь свидания, и потому нам ни в коем случае не следует болтаться перед дверью в их спальню после десяти вечера по разным надуманным причинам.

— Агнес, встреча с Меллоном и Эвереттом, чтобы обсудить ситуацию, у тебя позже назначена, верно?

Я киваю. И в груди у меня разгорается слабый огонек надежды. Может, он думает, что, несмотря на результаты сканирования… Я покачала головой, не в силах даже надеяться, что все еще смогу участвовать в межшкольных соревнованиях, особенно после того, что услышала от хирурга. Но через пять месяцев — три, если я добьюсь своего… смогут ли они подождать, пока я поправлюсь, и выставить меня хотя бы на чемпионат штата и национальные соревнования?

Минивэн замедляет ход, останавливаясь на светофоре, почти незаметно. Стэнли оборачивается и смотрит на меня.

— Эй, Агнес?

Лицо у Стэнли суровое, хотя всю суровость портят добрые глаза и готовые к улыбке губы. Однажды, когда мы со Стэнли только познакомились четыре года назад, он попытался назвать меня солнышком, но я так рыкнула, что он оставил все дальнейшие попытки.

— Да, Стэнли?

Рози называет мою маму мамой, но я называю Стэнли — Стэнли, и его это устраивает. Отца у меня никогда не было, и слово «папа» наполняет меня страхом, который я не совсем понимаю. Хотя подозреваю, что мама предпочла бы, чтобы я называла Стэнли именно так.

— Даже если ты не будешь бегать, ты все равно замечательная, — говорит он, привирая с убежденностью, на которую способны только преподы.

Глаза застилают слезы, и мне приходится отвернуться. Семья пойдет на все, чтобы поддержать тебя, даже на ложь.

Сначала мы останавливаемся перед пунктом высадки для старшеклассников. Я выхожу с помощью Стэнли и инспектора дорожного движения, морщась, но сохраняя спокойствие.

— Я заберу тебя после школы, так что просто напиши мне, когда будешь готова, ладно? — говорит Стэнли.

Я киваю и начинаю осторожно ковылять к воротам. И тут раздается радостный крик. Я закрываю глаза и жду взрыва энергии, который представляет собой Зи, пока она обнимает меня с визгом восторга.

— Агнееес, дорогааая! — тянет она. — Как я рада, что ты вернууулааась!

— Зиии, — отвечаю я, смеясь и немного покачиваясь на костылях.

Она устраивает большое шоу, обнюхивая мое лицо и волосы, и говорит, как соскучилась по моей вони. Несмотря на мой нынешний мрачный настрой, вид Зи сразу поднимает мне настроение. Это похоже на лучи заботы и сострадания, которыми она бережно окутывает меня. Плечи у меня расслабляются, на угрюмом лице невольно вспыхивает улыбка, и я ничего не могу с этим поделать.

— Ты ж моя детка, — говорит подруга, мягко отстраняясь от меня.

Поддерживая меня за плечи, она поворачивается, слегка подталкивает меня бедром и забирает мою школьную сумку после некоторого сопротивления с моей стороны. Мне приходит в голову, что Зи, пожалуй, в первый раз, несет чью-то в буквальном смысле ношу, — дочь главного министра и правнучка одного из отцов-основателей Малайзии, в школе она всегда окружена помощниками, в том числе и добровольными. Она называет их подлипалами.

Если присмотреться, мы представляем собой довольно странную пару. Помимо одних и тех же предметов, у нас нет ничего общего с точки зрения происхождения, класса, семьи, интересов, музыки и т. д. Даже вкусовые пристрастия у нас разные: я, например, не любитель хлеба, а Зи его обожает. Но мы обе разделяем ненависть к подхалимам, подпевалам-шаркунам (ее слова) и людям, которые считают, что гавканье и рыканье — это хорошая реакция на что угодно.

С Зи мы познакомились, когда я впервые приехала в «Мир» четыре года назад, после того как Стэнли с мамой поженились и я перевелась в эту школу. На моем первом занятии мы случайно сели рядом друг с другом, и учитель назначил ее моим напарником по ориентированию. После окончания урока Зи представилась и ждала, когда в моих глазах загорится расчетливый огонек узнавания, но он так и не вспыхнул. Я не знала, что ее фамилия знаменита, и никогда не видела ее фото в светских журналах, где регулярно появляется вся семья. Но даже узнав, кто такая Зи, я не изменила своего отношения к ней, продолжая проявлять вежливую незаинтересованность, пока на четвертый день нашей совместной учебы эта девушка не отпустила небрежное замечание, заставившее меня фыркнуть так сильно, что я закашлялась и чуть не описалась. В ответ я выдала остроту, от которой у Зи чуть не выпали глаза, и дружба была скреплена. Для девушки из старинного богатого семейства, политической династии мое искреннее безразличие ко всем этим титулам и рангам стало облегчением. Прошло уже четыре года, мы по-прежнему близкие подруги, и это настоящее чудо, когда понимаешь, насколько велик дисбаланс сил между нами, если ты из тех, кто мыслит такими категориями в отношениях: у Зи есть все — связи, власть, деньги, а мне совершенно нечего предложить ей взамен. Но она знает, что даже если ее связи и деньги будут единственным способом вытащить меня из какой-нибудь скверной ситуации или улучшить мою судьбу, я все равно из гордости не стану ими пользоваться. На самом деле, я как-то пошутила, что лучше выставлю свое барахло на OnlyFans. «Ага, — согласилась Зи, когда я сказала это в первый раз. — Только для того, чтобы заработать что-то на OnlyFans, нужно иметь что-то стоящее, n’est pas [4]?» И она права. В любом случае это «выставлю свое барахло на OnlyFans» стало чем-то вроде нашей дежурной шутки.

До начала занятий еще целый час, поэтому мы пересекаем двор («идем живописным маршрутом», по словам Зи), чтобы попасть в актовый зал для специального утреннего собрания. Зи сегодня в темно-зеленом хиджабе и длинной мятно-зеленой форме в стиле баджу курунг [5], я в темно-зеленой юбке до колен и мятно-зеленой рубашке-поло.

— Не могу поверить, что не видела тебя больше двух недель! Целую жизнь, можно сказать! — жалуется Зи. — И ты даже не позволила навестить тебя.

— Да у нас дома проблемы. Термиты, — уклончиво отвечаю я.

Последние пару раз, когда она хотела зайти, я ловко ссылалась на охватившую весь мир пандемию, как на оправдание, а потом сказала, что мы делаем ремонт, опилки и все такое.

— Может, во время рождественских каникул.

— О-о-кей, — говорит Зи, приподнимая бровь, но решает закрыть тему визитов, не в последнюю очередь потому, что я притворилась, что споткнулась.

Я никому не позволяю навещать меня дома, и тому есть несколько причин. Во-первых, и я не могу это отрицать, не хочу, чтобы моя самая близкая школьная подруга увидела, насколько скромно и непримечательно мое жилище по сравнению с ее домом, в котором я была несколько раз и однажды даже осталась ночевать. Я вовсе не пытаюсь важничать — все знают, что я дочь Стэнли Мориссетта и хожу в школу почти бесплатно, в отличие от других, которые платят непомерные суммы. Но да, я пытаюсь хорохориться, потому что одно дело позволить им догадываться, насколько велика пропасть между нами, а другое — дать в этом убедиться.

Мы проходим мимо безупречного спортивного поля, освещаемого утренним солнцем, где перед уроками занимаются несколько ярых фанатов. Там я и замечаю Ройса Таслима, одного, что удивительно. Он растянулся на земле и отжимается на одной руке. На нем черно-серый камуфляжный жилет для бега и трико, которые являются подобием одежды, все обтягивающее и блестящее. Тьфу, сплошной выпендреж!

Я могла бы произнести последнее предложение вслух, но Зи бы не услышала, потому что… я проследила за ее взглядом — ага, Ройс Таслим приступил к прыжкам. И моя так называемая подруга уставилась на пульсирующие под солнцем... бедра Ройса.

— Зи!

Я щелкаю пальцами у нее перед лицом, и она вздрагивает, приходя в себя. У Зи что, и вправду совсем отсутствует вкус?

— Ой, прости, — извиняется подруга, и кончики ее ушей краснеют.

— Бог все видит, — напоминаю я ей.

— Говорит неверная, которая собирается завести аккаунт на OnlyFans, — бормочет она.

Зи усмехается, и я отвечаю ей тем же. Мы беремся за руки и идем к аудитории, где будет проходить собрание. Зи с бешеной скоростью рассказывает мне свежие сплетни, а я стараюсь не думать о своей встрече с тренером Эвереттом, до которой еще три часа, как раз перед обеденным перерывом.

 

 

Офис тренера Эверетта находится на втором этаже административного центра из стекла, стали и бетона, и мне нужно подняться на лифте. Я прихожу немного раньше, чтобы успеть взять себя в руки и убедиться, что не вспотела от паники. Я стучусь и вхожу после приглашения. Тренер Меллон уже на экране, присоединился к нам прямо из Мэриленда. Я выдаю свою лучшую улыбку и практически выкрикиваю приветствия.

— Агнес, присаживайся, пожалуйста, — нейтральным тоном произносит Эверетт.

Я сажусь на неудобное деревянное кресло перед ним, стараясь не дергать левой ногой, как обычно делаю, когда волнуюсь или нервничаю.

— Итак, — произносит тренер Меллон, — как ты себя чувствуешь?

«Отстойно», — коварно думаю я, но вслух произношу совсем другое.

— Отлично, тренер, — говорю я, выпрямляясь, и надеваю на лицо свое любимое выражение: лицо победителя на отдыхе.

Даже если бы мне в тот момент было больно, вы бы никогда об этом не догадались. Я — олицетворение здоровья, правда, лишь выше талии.

— Когда ты поправишься полностью? — спрашивает он.

— Хирург говорит, что это легкий перелом, так что, вероятно, месяца через три я снова смогу начать тренироваться.

Это вранье чистой воды. Доктор сказал, что я смогу приступить к тренировкам минимум через пять-шесть месяцев, но, как я уже говорила, я настроена оптимистично. И про перелом — тоже вранье. Он вовсе не легкий, и в течение следующих нескольких месяцев нам придется следить за моим состоянием, чтобы понять, смогу ли я снова участвовать в соревнованиях. Но я стараюсь не позволять своим мыслям течь в этом направлении. Если не буду думать о худшем варианте развития событий, он, возможно, и не реализуется. Мне нужно обязательно попасть в NCAA и бегать. От этого зависит мое славное будущее.

— Три месяца, — вздыхает Меллон. — Это почти полсезона, Чан. Ты не сможешь принять участие ни в одном из крупных соревнований, а значит, мы здесь не сможем отследить твои результаты. И даже когда ты вернешься, мы пока не уверены, что ты сможешь выступать на оптимальном уровне.

— Все, что мне нужно, это немного времени, правда, я у-уверена...

Меллон качает головой и опускает взгляд на колени.

— Извини, Чан, но нам придется отозвать наше предложение.

Лицо у меня застывает, будто его прихватило льдом, и это ледяное онемение распространяется и по телу.

— Н-но... но, тренер, — говорю я, не в силах больше произнести ни слова, хотя мне хочется кричать.

— Мне очень жаль, Агнес, — произносит Меллон более мягким голосом, — но я не могу изменить правила. Ты знала, что твое место зависит от того, выполнишь ли ты эти требования. Желаю тебе побыстрее восстановиться и удачи в карьере. — Он кивает Эверетту. — Том, мне хотелось бы услышать хорошие новости. Мы очень хотели пригласить к себе Агнес.

— Конечно, Крис, — вздыхает тренер Эверетт.

Меллон отключается. А я сижу и борюсь с шоком от такого поворота событий. Тренер Эверетт трет глаза большой мозолистой рукой, а потом устремляет на меня взгляд, полный сострадания.

— Мне очень жаль, Агнес. — Он никогда не называет меня по имени. — Ты даже не представляешь, как это и меня расстраивает. Ты — одна из наших лучших спринтеров... Ты — моя лучшая бегунья, вне всяких сомнений. Но если ты не сможешь бегать, нам придется исключить тебя из команды.

И этот второй удар меня добивает. Если меня исключат из школьной команды, я не смогу претендовать на звание «Спортсмен года среди студентов» — у меня не будет даже утешения хотя бы в виде этого титула. Все мое время, усилия, радость — все было напрасно.

Изо рта у меня вырывается сдавленный всхлип. Я пытаюсь запихнуть его подальше в глотку, но он вырывается наружу, как пузырьки из только что вскрытой банки с газировкой. Поверить не могу, что разрыдалась перед тренером. Я хочу сказать, что раньше мне всегда удавалось сдерживать перед ним все свои порывы.

Эверетта не зря в шутку называют тренером Эверестом: он стойкий, человек-гора, можно сказать, но при звуке моих всхлипов он бледнеет, хватает горсть салфеток и протягивает мне, но я отказываюсь, гневно отталкивая их рукой.

— Э-этот год должен был быть моим, — выдавливаю я. — Теперь все кончено.

Он возится с коробкой салфеток.

— Ну, хм, Агнес, я мог бы поставить тебя в резервную команду, но никаких гарантий дать не могу.

— Не надо. — Я с трудом поднимаюсь. — Я не собираюсь сидеть на скамье запасных, и мне не нужны эти жалкие крохи.

Тренер пытается помочь мне встать, но я отмахиваюсь от его помощи, желая сохранить последние остатки достоинства.

— Спасибо, что уделили мне время, — говорю я, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Агнес...

— Пожалуйста, не переживайте. — Я вытираю слезы и пытаюсь улыбнуться. — Я все понимаю, правда.

— Если тебе понадобится поговорить, я всегда готов, — неловко произносит тренер Эверетт. — И еще, Агнес…

— Да? — отвечаю я, впиваясь ногтями в ладонь.

«Возьми себя в руки. Перестань вести себя как слабачка», — мысленно требую я от себя.

— Если тебе что-то понадобится, может, помощь с оценками, теперь, когда... Теперь, когда ты в таком положении, пожалуйста, не стесняйся, приходи ко мне... да к любому члену команды... Мы постараемся тебе помочь, всегда.

«Банальности. Прекрасно. Как раз то, что мне нужно, чтобы пережить этот кошмар».

Я киваю, пытаясь выдавить самую отвратительную в мире ухмылку, прежде чем выйти из его кабинета. Затем прохожу мимо двери, ведущей в кабинет Фаузи, помощника тренера команды юношей по легкой атлетике. Из-за застивших мне глаза слез я почти ничего не вижу и… врезаюсь в стену из людей.

— А-а-а! — взвизгиваю я, столкнувшись с кем-то и отлетев назад.

Шлепнувшись на задницу, я морщусь от боли, костыли падают, ускользая прочь от меня.

— Ух! — вздыхает Ройс Таслим, споткнувшись о мои костыли, и, потеряв равновесие, неловко приземляется рядом со мной, придавливая мою левую здоровую (!) ногу своими... своими... «пульсирующими под солнцем» бедрами.

Я взвываю. Человек, на которого я отвлеклась и так ужасно влипла, теперь пытается еще больше мне навредить?

— Опять ты! — говорю я хриплым от отвращения голосом.

— О, черт, ты в порядке, Чан? — бросает он, ужаснувшись то ли своей чудовищной неловкости, то ли выражению моего лица — победителя на отдыхе.

Таслим вскакивает и шарит вокруг, подбирая мои костыли и сумку с книгами, прежде чем предложить мне руку, чтобы помочь подняться на ноги.

— Я могу встать сама, — возмущаюсь я.

Проходит минута или две неловких попыток, я цепляюсь за пол, как черепаха на спине — так просто я не сдамся, — потом вздыхаю и даю понять, что разрешаю ему взять меня за руку. Ройс прикусывает губу, что-то прикидывает и, игнорируя мою протянутую руку, хватает костыли, затем кладет мою левую руку себе на шею, а другой обхватывает меня за талию и, придерживая костыли левой рукой, осторожно поднимает меня на ноги одним движением вверх, шепча при этом: «Раз, два, три». Он поднимает меня так легко, будто я ничего не вешу, и инерция прижимает меня к нему.

Мое сердце успевает стукнуть пару раз, пока я прижимаюсь к его груди, вдыхая запах его тела… о, ужас… запах, запах тела! Встревоженная, я отстраняюсь, упираясь лбом в его твердое плечо, и прижимаюсь к нему так надежно, как будто мы танцуем вальс. Я осознаю, что мы оба громко дышим и что струйки моих соплей стекают у меня из носа прямо на его ключицы, которые выглядывают из майки с V-образным вырезом.

Я поднимаю глаза, и у меня по спине пробегает дрожь, когда мы встречаемся взглядами: светло-карие глаза против приглушенно-черных. У меня перехватывает дыхание, когда я осознаю, какие плотные и развитые мышцы у него на шее и плечах, и это совершенно нормальная реакция, когда один высший хищник налетает на другого. Да, чтобы узнать хищника, нужно и самому им быть. Таслим — как и я — волк, хотя и хитрый, предпочитающий щеголять в овечьей шкуре.

— Я в порядке, — бормочу я, сбитая с толку, высвобождаясь из его полуобъятий, стараясь не касаться обнаженной блестящей кожи из соображений гигиены.

Мои мысли все еще в беспорядке, что объясняет, почему я так тяжело дышу.

— Ты сейчас куда? Я помогу тебе добраться.

— Не надо, — отвечаю я, почти выплевывая слова. — Просто в следующий раз смотри, куда идешь.

— Ну ты даешь, Чан, — хмурится Таслим. — Это ведь ты на меня налетела, так что сама виновата.

— Как это я могла на тебя налететь, если я даже ходить не могу? — снова всхлипываю я, потому что падение вызвало во мне бурю эмоций. — Ты знал, что я потеряла место в Мэриленде и тренер Эверетт и-и-исключил меня из школьной команды? Что все, ради чего я работала, пропало? Ты хотя бы понимаешь, каково это?

Таслим ошеломленно моргает, глядя на меня. Все знали, что я была первой, кого пригласили в NCAA за всю историю школы.

— Черт, Агнес, — произносит он, когда приходит в себя. — Мне очень, очень жаль. Я понимаю, каково это — потерять что-то важное...

Он понимает мои трудности? Да ну! У меня вырывается смешок-фырканье.

— Послушай, приятель. Пожалуйста. Во-первых, Таслим, для тебя я — Чан. А во-вторых, нет, тебе никогда этого не понять, — говорю я. — Ты и твоя идеальная жизнь, — я рисую в воздухе два отдельных круга и ставлю между ними точку, — и моя жизнь-борьба и я сама — это не диаграмма Венна.

Я замолкаю, переполненная эмоциями, отчасти торжествующими, поскольку меня саму поразил тот факт, что в этот момент я смогла вспомнить математику — по крайней мере, надеюсь, что это точная аналогия. Он вздрагивает.

— Ты меня совсем не знаешь, — резко отвечает Таслим.

Я пожимаю плечами.

— Я знаю достаточно. Ты — сын некоего Питера Таслима и малазийской суперзнаменитости, бывшей королевы красоты, а теперь предпринимательницы Минг Таслим, отпрыска династии производителей пальмового масла, которая ровняет с землей девственные джунгли по всей Юго-Восточной Азии и в настоящее время диверсифицирует свой портфель, занимаясь другими отраслями, которые не вызывают негативной реакции в обществе. Например, производством спортивного инвентаря и недвижимостью. Но по сути, это попытка отмыть все эти деньги, полученные за счет мертвых орангутангов. Скажи, что я не права.

Как только слова слетают с моих губ и падают на голову Таслима кучей дохлых орангутангов, он бледнеет, и я понимаю, что задела его за живое. То, что я сказала, — это очень много. Возможно, отчасти этот выплеск эмоций был спровоцирован моей неудачной встречей с тренером Эвереттом, а Таслим просто попал под раздачу, но я не жалею об этом... по крайней мере не слишком сильно. Учитывая, что эту семью окружают люди, которые говорят им, какие они замечательные, потому что каждый год выделяют несколько сотен тысяч ринг­гитов на благотворительность — сущие гроши, если учесть их состояние, которое исчисляется миллиардами американских долларов. Они делают все возможное, чтобы промыть себе путь к респектабельности, так что пусть услышат и меня — им будет полезно обрести наблюдателей, на которых их деятельность не производит особого впечатления. Таслим некоторое время молчит, облизывает губы, и я с любопытством наблюдаю за его действиями.

— Я — это не моя семья, — наконец произносит он.

Таслим качает головой, и у него вырывается горький смешок.

— Подумать только... А ведь я собирался предложить тебе помощь с занятиями, раз уж ты столько пропустила...

— Что? — спрашиваю я, пораженная услышанным.

Ройс, один из звездных наставников школьной программы «Равный равному», хотел со мной позаниматься?

— Мне?

— Да, — говорит он с нечитаемым взглядом.

«Это так мило с его стороны, — шепчет часть меня, моя прежняя наивная версия. — Кроме того, я слышала, что закуски на его занятиях просто первоклассные, например вкуснючий попкорн и макаруны...»

«Упадок — это признак морального разложения, — возражаю я сама себе в мыслях, как совершенно нормальный человек. — А что касается его предложения, нет, это не “мило”, это в нем чувство вины говорит. Или ты забыла, что эта проклятая машина сбила тебя именно из-за него?»

«Это, конечно, преувеличение…» — пытается продолжить «наивная я», но ей это не удается, потому что «зрелая я» затыкает ей рот старым спортивным носком.

Я прихожу в себя и нацепляю презрительную улыбку.

— Спасибо, приятель, но я не нуждаюсь в твоем покаянии.

Губы у него сжимаются.

— Как скажешь. Забудь. Увидимся, Чан.

Затем, не оглядываясь, он уходит в том же направлении, куда надо и мне. Черт тебя побери, Таслим! Я стою, пока он не уходит, а потом, опираясь на костыли, ковыляю следом за ним, но не за ним. Я достаю телефон и пишу сообщение Зи, чтобы она отменила свои планы и встретилась со мной за обедом. Это серьезно.

— Это серьезно, Зи, — говорю я подруге. — Мэриленд отозвал свое предложение, а значит, мне придется искать возможность попасть в другой колледж первого дивизиона NCAA, так сказать, «с улицы». А это значит, я должна получать и оценки повыше хороших, и выбрать какой-нибудь интересный дополнительный факультатив, о котором можно будет написать в эссе для колледжа!

— Мм? — отстраненно мычит она.

Зи высматривает кого-то в толпе жующих тинейджеров, одновременно монтируя видео для своих каналов в соцсетях под ником @theZeeBakri, где публикует посты о макияже, а иногда и о моде на хиджабы. Число ее подписчиков составляет примерно 280 тысяч и еще больше в TikTok.

— Эй, алло! Я здесь, беседую с тобой, — бурчу я.

Мимо нашего длинного стола проходят несколько «вспышек» из моей уже бывшей команды. Они машут мне рукой в знак приветствия, но поболтать не подходят. Им, должно быть, некогда.

— Ой, прости, я слушаю, — отвечает Зи, тянется через стол и похлопывает меня по руке. — Итак, что собираешься делать?

— Понятия не имею. Я рассчитывала на спортивную стипендию, но теперь, похоже, мне придется изменить курс, постараться извлечь максимум пользы из того, что я неплохо умею, и найти новые возможности для прорыва в какой-нибудь… фууу скучной нудотище и всякое такое.

В первую неделю нашего выпускного года к нам в школу явился с презентацией какой-то очень шумный и сильно размахивающий руками генеральный директор компании-единорога [6], примерно лет тридцати. Он оказался выпускником нашей школы, который затем поступил в Йель или в какой-то подобный университет. Парень меня просто взбесил, когда без умолку твердил, какой он высококлассный спец и ас и всего добился сам, но при этом благополучно забыл упомянуть, что его отец — мультимиллионер-застройщик, у которого тесные связи с политиками и который, очевидно, дал ему стартовый капитал, чтобы у сына была возможность ошибаться и развиваться. Иначе говоря, у того парня был отцовский фонд.

— На следующей неделе хочу встретиться с мисс Тиной, чтобы обсудить варианты и посмотреть, что можно сделать, чтобы повысить шансы на поступление в колледж США, учитывая все произошедшие изменения.

— Окей, эссе для колледжа — они все о росте и самоанализе, а не об интересных факультативах, вот о чем нужно помнить, — кивает Зи.

— Думаю, если ты достаточно хорош хоть в чем-то, то тебя могут пригласить.

— В таком случае, ты хороша в писательстве и, возможно, нам удастся придумать, как извлечь выгоду из этого твоего умения?

Веселые монологи в видеоуроках Зи по макияжу в основном результат моих идей и моего сочинения.

Черт. Единорог нас все-таки достал.

— Но у меня же нет никаких наград и всего прочего, — напоминаю я подруге.

— Ничего, что-нибудь придумаем. — Зи щелкает пальцами. — О, давай ты будешь давать советы юным спринтерам и другим спортсменам! Я тебя немного подкрашу, подготовлю к съемкам. Тогда ты сможешь стать влиятельным лидером мнений в TikTok, как я!

— Ну да, — качаю я головой, усмехаясь. — Как будто это так просто — стать лидером мнений. Кроме того, если я стану влиятельным лидером, то вряд ли получу стипендию от колледжа, а это, если помнишь, и есть моя основная задача на сегодня. Ты же знаешь, я не смогу отправиться ни в один американский колледж без полной или по крайней мере очень щедрой частичной стипендии.

— И что? Некоторые тиктокеры зарабатывают большие деньги. — Она пожимает плечами. — Считай, что я провожу мозговой штурм. Хотя, если серьезно… вот никак не могу понять, почему участие в соревнованиях NCAA для тебя так важно, Агни.

— Потому что благодаря спортивным достижениям я быстрее всего смогу добиться успеха в жизни, учитывая, что я не самая одаренная студентка.

«И я — не ты», — думаю я, но вслух не произношу.

— Разве между этими двумя полюсами нет целого спектра возможностей? Жизнь — это не только достижения.

— Есть, конечно, но не для меня, — отвечаю я.

Раз я пока не могу участвовать в соревнованиях, мне придется найти какой-то другой способ проявить себя. Я должна.

Моя отличительная черта — быть победителем.

Зи прикусывает нижнюю губу, рассматривая меня. При всей своей симпатии ко мне она не понимает моего стремления выделиться, потому что у нее есть собственный семейный фонд. Между нами повисает неловкое молчание, нарушаемое только вибрированием ее телефона. Она опускает взгляд и начинает листать что-то.

— Интересно, а чем сейчас занимается Таслим? — произносит Зи беззаботным голосом.

— Да вон он, сидит ест.

Я указываю на Таслима, который, ссутулившись, сидит в центре длинного стола, заполненного его обычной компанией подлипал и приятелей-­спортсменов, вгрызаясь в нечто, похожее на скорбный вегетарианский бургер из кафетерия. Я заметила его, как только вошла, — не то чтобы я искала его в толпе, нет, конечно. Просто его очень трудно не заметить.

— Ти и Зи, — говорит она, глядя куда-то вдаль. — Будущая влиятельная пара «Мира»!

— Вам, ребята, нужно как можно скорее познакомиться, — закатываю я глаза. — Устроить первое свидание.

— Знаешь, самое странное, что мы вроде как знакомы, потому что выросли, посещая одни и те же общественные мероприятия, хотя на самом деле никогда даже не разговаривали друг с другом. — Выражение лица у Зи становится мечтательным. — В любом случае хотелось бы, чтобы наше первое свидание состоялось, когда я буду на каблуках, потому что я маленькая.

Зи возвращается к просмотру своих аккаунтов в соц­сетях, а я угрюмо размышляю, какие еще у меня есть варианты добиться отличных результатов с факультативом. С начала года прошло всего лишь семь недель, но у нас осталось мало времени, чтобы найти что-то стоящее «внеклассное», в чем я буду действительно хороша, а срок подачи документов в колледж заканчивается в январе. Очень надеюсь, что мне удастся значительно улучшить оценки, и это в комплекте с факультативными успехами должно гарантировать, что какой-нибудь хороший колледж предоставит мне хотя бы частичную стипендию. Все это, конечно, звучит весьма туманно и неопределенно, но только потому, что я никогда особо не задумывалась о таком пути — никогда не думала, что мне понадобится план Б.

Но пришло время взглянуть правде в глаза: вряд ли я стану лучшим спортсменом в своей школе. Все кончено. Мне придется менять планы и меняться самой. В животе у меня вскипает незнакомая паника, когда я пытаюсь понять, что делать дальше. Каким будет мой следующий шаг? У меня всегда был план на будущее, и я всегда знала, какими будут мои следующие шаги: получить стипендию по легкой атлетике для обучения в университете первого дивизиона NCAA, чтобы побить как можно больше рекордов в спринте, затем окончить колледж и работать тренером в национальной сборной, выиграть для Малайзии первое олимпийское золото по легкой атлетике, и вуаля — я обеспечена на всю жизнь. Казалось бы, ничего особенного… да только теперь я смотрю в дуло заурядной жизни простого обывателя...

Переход от стремления на пьедестал к жизни обычного человека пугает меня. Какой смысл что-то делать, если я не собираюсь быть лучшей? И как мои неудачи отразятся на маме?

— О-е-е-е! — взвизгивает Зи, отвлекая меня от мрачных мыслей, и отрывает взгляд от телефона. — Я знаю, где Таслим будет в эту среду после школы, и ты пойдешь со мной.

— Е-е-е? — осторожно спрашиваю я, вспоминая, как Зи предложила разбить лагерь в вестибюле отеля, где перспективная музыкальная группа, бой-бенд J-qoo, снимала музыкальный клип, ох, не знаю, что-то там о самолете, улетающем на Лангкави. Нам тогда было по тринадцать.

Но Зи не волнуют мои страхи и переживания.

— В комментариях к последнему посту Ройса его товарищ по команде Шьям спросил, собирается ли он, как обычно, пропустить групповой перекус после тренировки по метанию копья. Ти ответил, что да, пропустит и будет заниматься «как обычно» с Дипаком.

— И что?

— А то, что мы узнаем, куда он собирается в среду, после тренировки по метанию копья, потому что мы последуем за ним. Посмотрим, чем Ти занимается в свободное время.

— Ты имеешь в виду, мы будем следить за ним?

— Ну и что, — пожимает плечами Зи. — Прежде чем что-то предпринимать, я провожу небольшую разведку, чтобы собрать информацию о своих крашах. Подумаешь, большое дело.

— Просто подумай, как было бы крипово, если бы так поступил парень.

— Это не слежка, если он сам постит в своем аккаунте, что собирается делать, — раздраженно говорит Зи. — Но я пойму, если ты переживаешь из-за нарушения закона.

— Ладно, ладно, как скажешь. Тащи меня с собой в неприятности.

— Будет здорово, вот увидишь, — весело отвечает Зи.

Я поднимаю глаза и вижу, как Таслим наблюдает за нами, будто догадывается, что мы что-то затеваем. Я смело выдерживаю его взгляд, пока он не краснеет и не опускает глаза первым. «Я победила, Таслим», — злорадствую я. По какой-то причине, когда я смотрю на него, мое редко используемое сердце начинает бешено колотиться, а желудок резко переворачивается, как рыба, убитая током. Я делаю мысленную заметку, чтобы завтра не забыть принять антациды до того, как мы займемся преступной деятельностью.