автордың кітабын онлайн тегін оқу  Ты за всё ответишь

Эльвира Смелик

Пролог

— Руднева, стой! — нагнал громкий и требовательный вопль, но не остановил, а, наоборот, подстегнул и даже вызвал желание не только ускорить шаг, но и побежать.

Несмотря на это Яся удержалась и просто проигнорировала призыв, сделала вид, что не слышит. А следом снова прилетело, ещё более нетерпеливое и раздражённое, будто камень, пущенный вдогонку, ударило между лопаток:

— Руднева!

Но она опять не отреагировала, только едва заметно вжала голову в плечи, понадеявшись, что криками всё и ограничится, что Арс не снизойдёт до преследования, уверенный, что она не решится ослушаться. Но она ошиблась. Спустя несколько секунд чужие пальцы вцепились в локоть, сжали его с силой, резко и умело дёрнули, вынуждая остановиться и развернуться, а слова ударили уже не в спину, а в лицо:

— Я сказал: стой!

Яся вскинулась, уставилась в голубые глаза, с неимоверным усилием выдерживая тяжёлый пронизывающий насквозь взгляд, и высказала с вызовом, в котором прозвучало больше безнадёжности и отчаяния, чем дерзости:

— Чего тебе надо от меня? Отстань уже наконец! Что я тебе сделала?

Бердников прищурился, словно прицеливаясь, поинтересовался хрипловатым, неприятно царапающим по нервам голосом:

— А ты типа даже не представляешь?

— Не представляю, — выдохнула Яся с напором.

Арс вперился ещё пристальней, угол его рта несколько раз нервно дёрнулся, обозначая то ли скептическую ухмылку, то ли гримасу брезгливости и презрения.

— То есть ты не в курсе, что твой папаша, — проскрежетал он, будто вырисовывая железом по стеклу, потом вдруг умолк на мгновение, опять скривился, но теперь уже не просто озлобленно, а почти болезненно, и затем резко вытолкнул из себя громким свистящим шёпотом, — встречается с моей матерью? Реально?

И его слова, хотя Яся ещё не успела осознать до конца их смысл, обрушились уже не единственным камнем, а целым камнепадом, выбили из колеи, оглушили, придавили, размазали. И всё же, ­кое-как собравшись и взяв себя в руки, она не пробормотала растерянно, а проговорила достаточно твёрдо и даже возмущённо:

— С чего ты взял?

Арс придвинулся ещё ближе, навис, наклонился к самому лицу, так что Яся ощутила его дыхание.

— Ру-дне-ва, — произнёс он чётко, — не придуривайся. Не строй из себя невинную овечку. Всё равно не поверю, что ты не знаешь.

Но ведь она не знала, действительно не знала, даже предположить не могла. Если честно, втайне она надеялась, что мама одумается и вернётся, а папа её простит и примет, что всё опять станет как раньше: они снова будут жить вместе. А так, получалось, отец уже нашёл другую и назад дороги нет. Ещё и не просто ­какую-то постороннюю женщину, а мать Ясиного одноклассника.

Какие же странные ощущения. Умом она допускала, что подобное могло случиться, и даже не считала ­чем-то ужасным. Но только умом. Точнее, самой рассудительной, самой рациональной его частью, вполне согласной, что папа не обязан оставаться одиноким на всю оставшуюся жизнь, тем более после того, как поступила с ним мама; что он имел полное право на новые отношения, на любовь, на счастье. Но принять это и правда непросто. Тут Яся даже понимала негодование и раздражение Арса, но…

— А если это и так. Они же взрослые люди, — с нажимом напомнила она. — Это их личное дело и…

— Нет! — отрезал Бердников яростно и жёстко, без тени сомнения. — Это и моё дело тоже. Потому что касается моей семьи.

Семьи? Не только матери? Выходит, она не одна, не в разводе, а замужем. Скорее всего. А папа… он наверняка в курсе. И всё равно… с ней… Яся мотнула головой, пытаясь избавиться от смятения. Ей тоже не по себе. И что тут сказать?!

Бердников вскинул руку, обхватил пальцами Ясин подбородок, приподнял, опять прицельно уставился в глаза.

— Теперь уяснила, Руднева, чего мне от тебя надо? — процедил он сквозь стиснутые зубы. — И даже не надейся, не отстану.

— А я тут при чём? — пытаясь избавиться от его хватки, выкрикнула Яся. — Я в чём виновата?

Но Арс ещё крепче стиснул пальцы, намеренно причиняя боль.

— В том, что он твой отец, — прошипел парень прямо в лицо, а потом оттолкнул так, что Яся даже покачнулась, и выдохнул с нескрываемой злостью: — Зачем вы вообще сюда припёрлись? Кто вас звал?

Глава 1

Это папа предложил переехать, точнее — окончательно перебраться в его родной город, поближе к его родителям. Для него подобное вообще означало чуть ли не вернуться домой. И Яся согласилась, чтобы хоть ­как-то его поддержать, пусть и прекрасно понимала, что проблема совершенно не в месте, от неё не избавишься, переселившись: она всё равно потащится вместе с тобой, потому что острым осколком засела в душе и сердце, раздирая их изнутри. Но, возможно, родные стены и люди правда добавляют сил, помогают пережить разочарования и беды.

Ей ведь тоже было странно, что теперь они в квартире вдвоём. Здесь осталось ещё столько маминых вещей, которые лишь усиливали ощущение, будто она уехала ненадолго. Такое ведь раньше случалось. И мало ли что сказал папа — он мог просто не так понять от обиды и злости. И мало ли что мама сама написала Ясе. Да, именно написала, не решившись поговорить с глазу на глаз. Причём только через пару дней после своего ухода. И сообщила даже не на бумаге, отправив письмо по почте или подкинув под дверь, а банально — в мессенджере.

«Ясик, прости, пожалуйста. За всё! За то, что мне не хватило сил объясниться с тобой прямо и при встрече. За то, что так долго скрывала правду, что не смогла отказаться от  чувств, чтобы сохранить нашу семью. И, конечно, за то, что ушла. Но может, ­когда-­нибудь ты и сама поймёшь, почему я так поступила. Нет смысла оставаться в отношениях просто потому, что они есть, по привычке. Всё равно никто не оценит этой жертвы. Да и сама тоже не оценишь, только станешь без конца обижаться на саму себя и сожалеть. И я очень надеюсь, что ты меня не возненавидишь и мы будем видеться. Я тебя по-прежнему очень люблю и буду любить всегда. Но ты ведь уже достаточно большая, уже не нуждаешься в опеке. И у тебя кроме меня есть папа. А он правда хороший и для тебя сделает всё что угодно. Ещё раз прости меня, Ясик. Твоя мама».

Это случилось примерно полтора года назад, когда Яся училась в девятом классе, в начале весны, в самый обыкновенный будний день. Или не совсем обыкновенный, потому что обычно с утра родители выходили из дома немного раньше дочери, а тут они задерживались, причём оба.

Яся, конечно, обратила на это внимание, но не придала значения. Ну мало ли. Первым пришёл папа. Хотя обычно раньше него появлялась мама и принималась готовить ужин. А вот тут уже и началось странное, так как папа принялся выкладывать из пакета не просто продукты, а контейнеры с готовой едой.

Раньше её покупали или заказывали только по особым случаям — на праздник или когда родители слишком задерживались и уже сил не оставалось на готовку. А сейчас почему?

Яся недоумённо дёрнула плечами и поинтересовалась:

— Чего это вдруг?

Папа не торопился отвечать. Сначала выставил на стол последний контейнер, смял опустевший пакет, тоже положил на стол, только потом вскинул голову, перевёл взгляд на дочь и ­какое-то время молча смотрел на неё так, как будто не он должен был сказать хоть ­что-то, а она. И Яся опять спросила, но уже о другом:

— А мама где?

Папины слова привели её в замешательство.

— Честно, не представляю, — глухо и хо-лодно-­безучастно произнёс он. — Она не сообщила. И мне совершенно неинтересно.

Яся ничего не поняла. Абсолютно ничего. Звучало вроде бы складно, но не несло ровно никакой информации. Словно папа ответил не на русском, а на неведомом иностранном. Мыслей ноль. И Яся вновь спросила, сосредоточенно наморщив лоб и сведя брови:

— Это ты о чём?

Папа опять ­какое-то время просто смотрел на неё и молчал, затем тоже спросил, на мгновение то ли презрительно, то ли критично скривив уголок рта:

— Так тебе она даже не сказала?

И этим только сильнее запутал. К замешательству и недоумению добавилась ещё и тревога, разбудившая дурные предчувствия. Как же всё странно, чересчур странно.

— Чего не сказала? — настороженно уточнила Яся, но папа лишь хмыкнул и выдал короткое:

— М-да.

Дурные предчувствия заворочались ещё активнее, тревога острыми коготками вцепилась в сердце, нервы взволнованно завибрировали.

— Пап, чего она не сказала? — прозвучало громче и напористей, а папа отвёл взгляд, скользнул им по контейнерам на столе, положил ладонь на спинку стула, словно готовился садиться, и предложил, пусть и довольно равнодушно:

— Давай, Яська, лучше поужинаем.

Но она не отступила.

— Пап, да пап! — дочь подошла, уцепилась за руку, заглянула в глаза, повторила с нажимом, уже не прося, а требуя объяснений: — Чего мама мне не сказала?

И тогда он сдался — громко выдохнул, нахмурился и наконец проговорил тихо, но чётко:

— Что она от нас ушла. В первую очередь, конечно, от меня. Что нашла другого мужчину и теперь будет жить с ним.

Яся слушала, но так и не успевала до конца осознавать смысл звучавших фраз. Они получались слишком тяжеловесными и громоздкими, словно каменные глыбы во время горного обвала, которые хаотично обрушивались сверху, не давая возможности предугадать или просчитать траекторию, почти не оставляя шансов увернуться, заставляя испуганно и бестолково метаться туда-сюда. Вот мысли точно так и метались, перескакивали с одного на другое, сознание наполнял оглушающий грохот, отдававшийся звоном в ушах, поэтому и вопрос вырвался абсолютно дурацкий, совершенно неважный и неуместный:

— Где жить?

Папа пожал плечами, произнёс безраз-лично-­устало:

— Не знаю. И реально не хочу знать. Какая разница? — правда, потом добавил: — Но, если очень хочешь, спроси у неё сама. Напиши или позвони.

Яся так и сделала. Чуть ли не бегом бросилась в свою комнату, взялась за телефон. Но не потому, что непременно желала получить ответ именно на тот вопрос. Гораздо больше — на кучу других.

Не верилось ей, на самом деле совершенно не верилось, что папины слова — правда. Не оттого, что Яся предполагала, будто он действительно мог её намеренно обманывать. Но вдруг просто перепутал, неправильно додумал, недопонял. Подобное с кем угодно могло произойти. Да и принять, что мама так с ними поступила, тоже никак не получалось.

Ерунда ­какая-то! Сейчас Яся всё узнает из первых рук и мама, конечно, разъяснит и успокоит. А потом нужно будет ещё раз поговорить с папой, тоже объяснить ему и растолковать, чтобы он не обижался и не мучил себя. Но сколько Яся ни отправляла сообщений, сколько ни звонила, мама не просто не отвечала, а, как сообщил автоответчик, была недоступна.

Неужели она отключила телефон? Даже послания в мессенджере так и остались непросмотренными. Яся злилась, беспокоилась, но в то же время надеялась: раз подтверждения нет, значит причина реально могла оказаться другой. Например, поездка. Причём туда, где совсем плохо со связью. Хотя мама и должна бы предупредить заранее, но опять же, мало ли какие обстоятельства. А спустя два дня появилось то самое письмо.

Оповещение Яся не пропустила, потому что почти не расставалась с телефоном, потому что ждала и сразу проверяла все входящие. Вот и тут моментально оживила экран, ткнула в иконку мессенджера, увидела, что пришло сообщение от мамы. И пальцы задрожали, и в ушах опять зазвенело от волнения и нетерпения.

Яся поскорее вошла в чат, принялась читать жадно и быстро. Но первый раз так и не добралась до конца — опустилась на кровать, отшвырнула мобильник в сторону.

Нет, папа не перепутал и не додумал. Он понял всё абсолютно правильно и сказал чистую правду. И… и… как теперь быть? Как жить дальше и что делать? Да как он сам выдержал эти дни, оставаясь довольно спокойным? Только был непривычно тихим, ­каким-то потухшим и чрезмерно усталым. Яся даже предположила, что дело именно в усталости. Но на самом деле оказалось — не в ней. А в предательстве близкого человека. Ведь мама их предала. Однозначно — пре-да-ла. Или…

Яся потянулась за телефоном и ­всё-таки дочитала сообщение. Но никаких «или» и способов иначе истолковать мамино письмо больше не было.

«И я очень надеюсь, что ты меня не возненавидишь». Конечно, Яся её не возненавидит, она же мама, но… простить и понять — вот это точно нет! И не хочется, и никак не получится. А увидеться Яся согласна, действительно согласна. Да хоть прямо сейчас! Но лишь затем, чтобы высказать, что́ творилось в душе, что́ стояло в горле твёрдым угловатым комком, который никак не удавалось сглотнуть. Чтобы бросить в лицо яростно и жёстко то самое: «Ты нас предала! Как ты могла? Ты же мама, моя мама. А променяла семью на ­какого-то мужика».

Само собой, можно написать. Но это не то, это не поможет выплеснуть терзающие душу и разум чувства. Тем более маме ничто не помешает снова отключить телефон, снова отстраниться и спрятаться, избавив себя от лишних переживаний, и Ясины слова, не коснувшись её, просто уйдут в никуда.

Стереть это бессмысленное лицемерное послание? А потом вообще бросить номер в чёрный список? Но на подобное Яся ­всё-таки не решилась. Наверное, в глубине души по-прежнему надеялась, что мама непременно одумается и вернётся. Хоть ­когда-­нибудь, не сразу — так позже. И эту надежду не могли уничтожить ни обида, ни злость, ни возмущение, ни рассудительные мысли, ни проходящее время, ни полученное папой свидетельство о разводе.

Глава 2

Развод прошёл без суда, без дележа имущества, без скандалов и взаимных претензий. И даже без встреч. Совершенно буднично и незаметно. Папа просто подписал присланные ему документы. Квартира была его, машина тоже, мама ни на что претендовать не стала, при уходе забрала только личные вещи, причём даже не все.

Папа не стал выбрасывать то, что она оставила, по крайней мере сразу, просто сложил в коробки, засунул на верхнюю полку в маленькую кладовку. И только когда они с Ясей сами стали паковаться перед переездом, Яся заметила, что вещей там больше нет. Может, папа ­всё-таки вынес на помойку или отдал ­куда-то или ­кому-то, а может, мама ­как-нибудь забрала. Просто Ясю опять не посвятили, то ли чтобы она лишний раз не переживала, то ли чтобы самим поменьше переживать. Но и выяснять она не стала. Т­еперь-то не всё ли равно?

Подписав документы, папа сразу предложил переехать. Но не прямо сейчас, а после окончания учебного года, чтобы дочь смогла спокойно окончить девятый класс и сдать экзамены. Как раз и времени получалось достаточно, чтобы продать квартиру здесь, найти и купить другую там, не торопясь собраться. И есть у кого устроиться на время, если что — у папиных родителей. Ну и город не чужой, не только для него, но и для Яси. Она каждое лето во время каникул у бабушки с дедушкой гостила хотя бы пару недель. Да и в другое время они всей семьёй ездили к ним в гости.

Менять школу, расставаться с друзьями Ясе не слишком хотелось. А в остальном… Ну, в остальном нормально, никаких возражений, тем более жить вдвоём в старой квартире и правда оказалось непривычно. Всё здесь напоминало о маме, всё было связано с ней, и нередко возникало ощущение, что происходящее — просто ­какое-то временное недоразумение. И вот с минуты на минуту звякнут ключи в отпираемом замке, дверь откроется, раздастся фирменное мамино «Эй! Дома ­кто-нибудь есть?» и всё вернётся на круги своя. А последние события просто сотрутся без остатка: и папины слова, и дурацкое письмо, и свидетельство о расторжении брака, и боль, и разочарование, и обида.

Но сразу следом приходило понимание: подобного не случится. И не стереть ничего, всё так и останется, словно вырезанное ножом по живому. И даже если мама вернётся, по-прежнему больше не будет: не удастся простить и не вспоминать. Всё непоправимо изменилось.

Даже в отношениях с друзьями словно появилась ­какая-то невидимая преграда, разделившая, отодвинувшая подальше, мешавшая общаться как раньше. Хотя никто из них не знал о побеге мамы — Яся никому не говорила, опасаясь, что, если рассказать, всё ещё сильнее испортится. Наверное, поэтому и правда лучше уехать, пока именно так и не вышло и не стало хуже.

Почти всё лето прошло в невероятной суете и волнении: сначала из-за Ясиных экзаменов, потом из-за продажи-­покупки квартир и переезда. Но к концу августа всё более-­менее наладилось и стабилизировалось: вещи почти распакованы и расставлены-­разложены по местам, настенные шкафчики и полки повешены, Ясины документы сданы в новую школу — и даже не просто в школу, а в лицей, новая работа для папы тоже найдена. Можно двигаться дальше. И они двинули, не торопясь, привыкая и присматриваясь.

Конечно, Яся переживала не только первого сентября, но и накануне. Хотя классный руководитель десятого «А», в который её определили, Ангелина Михайловна, ей понравилась. Они познакомились заранее, чтобы перед праздничной линейкой не просто бродить по двору и гадать, к какой толпе присоединиться, а ориентироваться на уже известного человека.

Папа предложил проводить и даже поприсутствовать на торжественной части в качестве поддержки — многие же родители так делали, даже у старших — но Яся отказалась, пытаясь показать, что всё у неё нормально, она сама справится. В ­общем-то и справилась.

Ангелина Михайловна сразу представила Ясю ребятам, и те отнеслись по-дружески, пусть и держались своими маленькими компаниями. Как оказалось, они сейчас все были в ситуации, близкой к Ясиной. Из четырёх девятых классов составили два десятых, перемешав всех перешедших в старшую школу, правда, не совсем хаотично, а с учётом ученических предпочтений — как дружеских, так и образовательных. В десятом «А» больше собралось тех, кого привлекали обществознание и информатика, в десятом «Б» — предпочитавших биологию и химию.

— Привет! — обратилась к Ясе одна из новых одноклассниц. — Если хочешь, можешь со мной сесть.

Она была чуть пониже и чуть пополнее, с круглым лицом, мягкими пшеничными волосами до плеч и такого же цвета бровями. Внешне очень даже приятная, ещё и улыбчивая, и Яся согласилась, почти не раздумывая:

— Хорошо.

— Меня Варей зовут, — тут же сообщила собеседница, потом выложила доверительно-­добродушно: — А ещё Пчёлкой.

— Почему? — озадачилась Яся, а та в очередной раз улыбнулась, хмыкнула и охотно пояснила:

— У меня фамилия Медунова. Ну, понимаешь, где мёд, там и пчёлы. Абсолютная банальность, никакого креатива.

— А не обидно? — задумавшись на несколько секунд, поинтересовалась Яся.

У неё у самой никогда не было прозвищ. Вот имя Ярослава могли сократить по-разному, иногда называли и Ярой, и Славой, но постепенно всё равно переходили к той форме, которой представлялась она сама. А вот прозвищ действительно не придумывали.

— Не знаю, — Варя поджала губы, дёрнула плечами. — Вроде бы нет. Не со зла же. Вон Соню Романовскую Ромой называют, — она указала на компанию девчонок, стоявших позади Ангелины Михайловны и увлечённо болтавших, но Яся так и не поняла, какую из них конкретно одноклассница имела в виду. — Это чтобы не путаться, потому что у нас раньше в классе две Сони было, а Ромы ни одного. Или Ромашкой. А Горохова — Горой. И он тоже нормально относится.

Теперь Варя махнула в сторону небольшой группы парней. Кто из них Гора, Яся тоже не поняла. Возможно, самый высокий. Или как раз наоборот, самый мелкий и худощавый. Такое тоже частенько случалось, что прозвище, выведенное из фамилии, не только не соотносилось с внешним видом, но и катастрофически не совпадало.

Именно в этот момент к парням присоединился ещё один. Его встретили громкими радостными восклицаниями, и Яся легко расслышала имя — Арс. Ещё и Варя тут же сообщила.

— А это Арсений Бердников.

— У него тоже есть прозвище?

— У него? — удивлённо переспросила Варя. — Вроде нет, — и рассудительно разложила: — Арс ведь это не прозвище, а просто сокращение. От имени. «Сеню» он терпеть не может. Просто не откликается. Поэтому лучше не зови.

Яся и не собиралась его так называть. Простоватое «Сеня» Бердникову совершенно не шло. Высокий, стройный, симпатичный. Светлые волосы, подстриженные коротко только возле висков и на затылке, сверху были гораздо длиннее, и ветер перебирал густые лёгкие пряди.

Ещё и сам Арсений время от времени небрежным, почти автоматическим движением руки откидывал их со лба. И даже когда он стоял, почти не шевелясь, в нём чувствовалась уверенная звериная грация — не трепетной газели, конечно, а леопарда, например, или тигра. Яся даже слегка засмотрелась. Но нет, не потому что втрескалась с первого взгляда. Ничего подобного! Просто Арс был из тех людей, которые сразу притягивали внимание, выделялись среди окружающих. И даже не всегда удавалось понять чем. Но наверняка каждый с такими сталкивался, поэтому и объяснять лишний раз не надо.

К тому же у Бердникова, скорее всего, и без Яси поклонниц хватало. А вот она как раз к любви с недавних пор относилась очень даже настороженно и недоверчиво, после того, что случилось у родителей. Как оказалось, не была любовь ни абсолютной, ни вечной. Так же, как и всё остальное, со временем изнашивалась, сходила на нет. Не всегда, конечно, но, видимо, достаточно часто. Или же люди принимали за любовь нечто другое, похожее. Но никто ведь не скажет, как точно определить и не ошибиться.

Если честно, сама Яся толком пока и не влюблялась, чтобы по-взрослому, по-настоящему. Не то чтобы вообще никогда ничего не чувствовала. Некоторые мальчики ей нравились, иногда очень даже сильно — словно накатывала огромная волна из эмоций и чувств. Но затем всё проходило — и без особых страданий, и со страданиями. Ну и детские привязанности ­всё-таки не в счёт.

Хотя Бердников на её вкус внешне очень привлекательный и имя симпатичное — Арс. Он будто ощутил, что его рассматривали, повернул голову. Яся не стала дожидаться, когда они встретятся глазами, перевела взгляд на Варю и только сейчас заметила, что та на неё тоже пялилась с многозначительным пристальным интересом. Наверняка пыталась понять, уж не залипла ли она на Бердникова, и, чтобы сбить одноклассницу с этой мысли, Яся уточнила:

— А Горохов какой из них? Я так и не поняла.

— Тот, что рядом с Арсом, — охотно пояснила Варя. — Высокий. Он в баскетбол играет, — и добавила, не дожидаясь нового вопроса: — А тот, что пониже, Санёк. Ну, то есть Саша Ткаченко. Он, кстати, к Романовской неровно дышит. Но она, по-моему, по Арсу сохнет.

— А он? — невольно вырвалось у Яси.

— А он её во френдзоне держит, — даже ни на мгновение не задумавшись, доверительно выложила собеседница. — Они хоть и в одной компании, но чисто по-дружески. Просто тусуются вместе.

И тут же принялась называть Ясе имена остальных одноклассников, обязательно добавляя хотя бы один факт биографии. Вполне вероятно, своё прозвище Варя получила не только из-за фамилии, а ещё из-за того, что была бы её воля, она бы жужжала и жужжала.

— Ещё пара минут и идём на стадион, — предупредила Ангелина Михайловна и спросила: — Все уже здесь? Или ещё ­кого-то не хватает?

Но ей никто не ответил, и не оттого, что решили нахально проигнорировать. Просто «ашки» сами ещё толком не выучили всех, кто должен быть в их, а кто в параллельном классе. Видимо, и «бэшки» тоже. Потому что возле компании парней во главе с Бердниковым как раз притормозила девушка, которая, на Ясин взгляд, тоже вполне могла учиться в десятом, оглядела окружающих, потом нерешительно шагнула в сторону и опять замерла на месте, сосредоточенно насупившись.

— Кирюх, ты чего тут бродишь? — окликнул её высокий Горохов.

Глава 3

«Кирюха?» — удивлённо повторила про себя Яся. Странное имя для девушки. Или, вероятнее всего, она Кира, а это уже парни переиначили на привычный для себя манер, назвали по-свой­ски. Правда, на пацанку девушка совсем не походила. Глаза подкрашены, отливающие яркой медью собранные в хвост волосы довольно длинные. Аккуратный носик горделиво вздёрнут. Так выглядеть умели только «истинные» девчонки.

— Вы ведь в «А», да? — поинтересовалась она у Горохова. — А не в «Б»?

— Ну да, — кивнул тот.

Кира досадливо поморщилась:

— А мои тогда где? Не могу найти.

— Да вон они, — Горохов махнул рукой в нужную сторону: — Ближе к крыльцу.

Кира, вытянув шею, глянула в указанном направлении.

— А! Точно! — воскликнула воодушевлённо и не стала огибать парней, а ринулась напрямик, невозмутимо распорядившись: — Так, пропустите меня.

Горохов послушно отодвинулся в сторону, и Саша Ткаченко тоже. Кира сделала пару шагов и почти упёрлась в даже не шелохнувшегося Бердникова, чуть запрокинула голову, нарочито озадаченно уставилась ему в лицо. Арс, сощурившись, тоже уставился на неё, и ­какое-то время они в абсолютном молчании сверлили друг друга пронзительными взглядами. Потом Кира хмыкнула и поинтересовалась с лёгким вызовом:

— Может, ­всё-таки сдвинешься с места?

Яся решила, что сейчас Бердников отбреет её и, вероятнее всего, довольно жёстко, но тот только дёрнул бровью, снисходительно ухмыльнулся и тоже отодвинулся, освобождая проход. Потом ещё и обернулся вслед, когда Кира неторопливо проплыла мимо и направилась к своему десятому «Б». Похоже, Соне Романовской (она же Рома, она же Ромашка), если Варины предположения верны, так и не выбраться из френдзоны. По крайней мере у Бердникова. Да и Ясе не стоило ввязываться. Тем более она так не умела: посмотреть на парня, бросить одну фразу, пройти мимо, чтобы он заинтересованно оглянулся.

Тут наверняка особый склад характера нужен, а у неё характер совершенно другой. Не то чтобы она совсем уж скромная, робкая и нерешительная. Не совсем. Но ей проще сдержаться, остаться мягкой и вежливой, обогнуть, если не пройти напрямик, чем демонстрировать самоуверенную дерзость и с вызовом смотреть в глаза. Зато так и конфликтов меньше. Их жизнь и без того слишком щедро подбрасывала, чтобы ещё самой дополнительно создавать проблемы.

Торжественная линейка мало отличалась от той, что проходила в прежней Ясиной школе, разве что местом проведения: не на дворе перед широким крыльцом, а на большом и довольно крутом стадионе. А в остальном всё те же выступления, то же особое внимание самым младшим и, конечно, одиннадцатиклассник, посадивший на плечо девочку с перевязанным алой лентой колокольчиком. Когда они медленно шли под неровный громкий звон вдоль выстроившейся на беговой дорожке, огибающей футбольное поле, колонны учеников, Яся невольно отыскала взглядом Бердникова, подумав, что на следующий год, когда уже они станут выпускниками, миссию нести первоклашку, вероятнее всего, поручат ему.

Возможно, она и ошибалась, но оно ­как-то сразу возникло, убеждённое осознание: Арс занимает в классе особое положение, пользуется особым вниманием не только со стороны ребят, но и учителей. Подобное тоже сразу понятно и по отношению окружающих, и по Вариным пояснениям, даже по интонациям, с которыми та говорила.

Кстати, самое главное отличие нынешней линейки от всех прошлых как раз и заключалось в том, что она проходила под практически неумолкаемое жужжание Пчёлки, которая по-прежнему щедро делилась всяческими сведениями, полезными и не очень. Яся слушала, иногда ­что-то спрашивала, а чаще с пониманием кивала, но запомнить всё услышанное, если честно, даже не пыталась. И вовсе не оттого, что ей не было никакого дела до учителей, новых одноклассников, до Вари. Это же просто нереально — сразу усвоить столь мощный поток информации, как ни старайся. Тут надежда только на время. Яся непременно выучит имена и особенности всех, только не за один час, а постепенно. Куда торопиться?

Да и строить с ­кем-то особо близкие и доверительные отношения она пока не собиралась. Это ведь придётся рассказывать, почему они переехали, почему живут только с папой, а врать Яся не хотела: не любила. Да и смысл? Всё равно рано или поздно правда всегда вылезала наружу, открывалась самым неожиданным и непредсказуемым способом, ставя в ещё более дурацкое и уязвимое положение. Тем более у неё уже Варя рядом имелась, и для начала вполне достаточно.

Они действительно сели за одну парту и продолжали общаться дальше. Пчёлка обстоятельно, добросовестно и крайне увлечённо вводила Ясю в новую школьную жизнь, как наставник или опытный спутник, при этом получая от собственной роли массу удовольствия. Вероятно, она давно уже мечтала о подобной подруге, которой можно много объяснять и рассказывать, которая умела слушать, а сама не была чересчур болтливой.

Нет, Яся не считала себя серой мышью и тихоней, нуждающейся в опеке и непрерывной поддержке. Просто её устроило то местечко или, если по-научному, экологическая ниша, в которой она случайно оказалась. В классе была спокойная и комфортная обстановка, позволявшая неспешно адаптироваться, привыкать и наблюдать.

Она не одиночка и не изгой, а самая обычная новенькая, не зацикленная на популярности и почитании. Отношения с остальными одноклассниками у неё складывались очень даже нормальные, пусть и поверхностные.

Недели шли, а все так и держались своими давно сложившимися группами от совсем крошечных из двух человек, как у Яси с Варей, до более крупных, как у Бердникова. Изредка объединяясь и перемешиваясь исключительно ради определённых обстоятельств, когда без подобного было не обойтись. Например, ради концерта ко Дню учителя или видеопроекта по профориентации, посвящённого современным профессиям. Варя тут оказывалась просто незаменимой — и в качестве ведущей, и в качестве основного рассказчика — и непременно подключала к делу Ясю, хотя бы в качестве обычного статиста. Та не сопротивлялась, хотя на центральные, притягивающие внимание роли не претендовала. По крайней мере пока.

Это в прежней школе она охотно участвовала

...