От этого текста пышет печным жаром и тянет могильным холодом — причем одновременно. В основе романа материалы следственного дела Петра Ильича Нестеренко, директора Московского крематория на территории Донского некрополя. Работая над романом, Саша Филипенко повторил путь главного героя, вслед за ним побывав в Саратове и Париже, в Стамбуле и Варшаве. Огромный объем архивных документов предоставило автору общество «Мемориал». «Кремулятор» — художественная реконструкция совершенно удивительной судьбы.
Мне всегда казалось очень странным, что Кровавым террором называют период с 1917 по 1924, а 30е просто так и называют. Ты слышишь 30ые годы и сразу сердце сжимается, потому что невозможно не знать, не осознавать какой ад на земле был тут, меньше века назад. Это замечательная художественная работа основанная на дневниках реального жившего человека, ожидающего свою казнь и переживающий жестокие и вместе с тем идиотские допросы НКВДшника, которого этого режим затем так же перемолет, как и остальных. Прекрасный язык, новые жуткие факты, невероятный финал. Огромное спасибо Александру Филлипенко за эту книгу.
Такие книги должен читать каждый. И неплохо было бы подобную литературу включать в школьную программу. Ты заканчиваешь читать последнее предложение, а книга преследует тебя еще очень долго.
А где тэг "проходная жвачка"? Не вызвало никаких эмоций. Какой ужас, в СССР расстреливали миллионами, несчастный мальчик любил расчетливую девочку, а потом все умерли. К чему метафора полёта, если он сам себя загоняет в клетку? Тоже не ясно. Потраченое в пустую время, хорошо хоть что рабочее.
В России, мой дорогой, всё так, потому что недопустимое — допустимо! Мы с вами покинули страну, в которой нет алармистов. Всякий раз, когда нужно сказать: «Хватит!» — русский человек говорит: «Да, дальше так продолжать нельзя, но, если подумать… Одна из главных проблем России — союз «но» и запятые. Мы привыкли ставить запятые там, где давно пора поставить точку!
Господь послал сына своего, чтобы спасти нас…» «А хули он сам не пришел?» — не выдержав, спросил тогда я. «Что, голубчик?» «Я говорю, хули он сына послал, а не сам пришел?»
Академик наверняка умрет здесь голодной смертью, и единственное, на что ему теперь стоит рассчитывать, — соседнюю улицу, которую много лет спустя, признав ошибки партии, зачем-то назовут в его честь.