Выбор «Подписных изданий»

Биография великого дирижера Рудольфа Баршая, рассказанная им самим. Рудольф Борисович прожил жизнь в симфониях Шостаковича, в дописанной им Десятой симфонии Малера, в многочисленных концертах по всему миру и сотрудничестве с Ростроповичем, Рихтером и другими значимыми персонами — все это прошло через его дирижерскую палочку, а сам Баршай стал легендой еще при жизни. Но окинуть взором всю эту богатую композицию прожитого удалось лишь режиссеру Олегу Дорману. Именно в беседе с ним Баршай за месяц до своей смерти в 2010 году продирижировал симфонией своей жизни, рассказал ее так, как не смог бы никто другой. Из этой беседы получилась «Нота» — сначала документальный фильм, а затем книга.

Все как мы любим: книга внутри книги, вокруг которой сформировался мистический ореол, пропавший автор и персонажи с прототипами в реальном мире, литературное соединение нескольких миров, верований и континентов. Роман-лабиринт о романе-лабиринте, собравший все призраки XX столетия. Кажется, что от всего этого «В тайниках памяти» рискует обратиться в хаотическую смесь приемов и вымыслов, однако Мохамед Сарр мастерски распределяет материал, предоставляя Диегану, главному герою, проживать отчасти судьбу своего автора (выходец из Сенегала, обитающий в Париже в кругах творческой и студенческой интеллигенции, столкнувшийся со всеми проблемами эмиграции). Действие закручивается, когда Диеган находит полумифический «Лабиринт бесчеловечности» — роман другого сенегальского писателя Т. Ш. Элимана, канувший в Лету вместе со всем, что к нему относится (издательство, копии книги, сам автор) в предвоенном Париже. Расследование истоков этого произведения и попытки отыскать следы Элимана ведут Диегана из страны в страну, от персонажа к персонажу, а читателей — от страницы к странице, потому что следить за этим невыносимо и захватывающе в самом литературном смысле.

Эталонная прогулка по Петербургу по версии «Подписных изданий». Сотрудники книжного вспоминают моменты и случаи, любимые места, связанные с городом, и признаются ему в любви — все это бережно зафиксировала художница Маша Ивашкина, иллюстрации которой отражают ее впечатление от Северной столицы и рассказов ребят. Жителям иных городов книга даст чувство сопричастности Петербургу, а находящимся в Петербурге позволит посмотреть на привычные улицы и закоулки чуточку иначе — глазами людей, привыкших и любящих рассказывать. В записи аудиоверсии «Тихого хода» принимали участие сами ребята из «Подписных», читающие свои отрывки из книги.

Сборник литературной журналистики легендарного автора The New York Times, Esquire и The New Yorker, названный в честь программного текста — легендарной статьи про Фрэнка Синатру: не получив возможности пообщаться лично (представители артиста отказали журналисту, сославшись на его «простуду»), Тализ не отчаялся и по настоянию редакции несколько месяцев собирал информацию от окружения Синатры (водители, охранники, костюмеры, бармены), в итоге составив портрет и написав материал, вошедший в историю журналистики. Такое направление, предусматривающее более свободную форму повествования, граничащую с художественным произведением, активное вовлечение автора в действо и поиск новой точки зрения, окрестили «новой журналистикой», а Тализа — одним из тех, кто переосмыслил журналистское ремесло. В данном сборнике, первом на русском языке, представлены статьи и очерки за полвека деятельности Тализа, включающие диаметрально противоположные темы от политики до искусства, но объединенные эрудицией, хлестким стилем и зорким репортерским глазом.

Не столь известные, как проза, пьесы Набокова, однако, являются лучшим способом выразить карикатурную выстроенность мира, неправдоподобность исторических событий и парадоксальность жизни. Изощренное отношение Набокова к письму обрамляется драматургическими границами и законами сцены, персонажи так и норовят опрокинуть закон единства времени, места и действия, однако сами пьесы — это документ Набокова во времени. Три пьесы, включенные в этот сборник, написаны во Франции и Германии и предназначались для эмигрантских театров, чьи сотрудники уж точно смогли на себе прочувствовать гофмановскую бутафорность окружающей обстановки. Сами спектакли вызвали резонанс у публики (что можно вычитать в письмах после постановки «События», приведенных в конце издания), а набоковское перо в очередной раз уличило откровенную фальшь происходящего — времена сменились, а фальшь осталась. И место ей на сцене театра, где она облагораживается.

Книжные листы подобны листьям деревьев — содержат в себе прожилки историй и столетий. Еще одна точка соприкосновения литературы и природы — жанр экофикшен, в рамках которого существует роман Дэниела Мейсона «Северный лес». Центральным героем становится дом в лесу, вокруг которого разворачиваются годы, появляются персонажи, между собой даже не связанные, но относящиеся, однако, к одному месту. Величественная природа и недолговечные люди, микрокосм дома и макрокосм homo sapiens, история человечества и маленькие мирки обитателей хижины в лесу — многослойность времен Мейсон облекает в различные техники (есть главы в стилистике переписки, детектива, триллера) и символы, раскиданные по тексту. Получается, что, если окинуть взором все тревожащее нас и волнующее, наша жизнь оказывается лишь прожилкой на листе — а это успокаивает, стоит лишь привыкнуть к такой мысли.

Филолог и поэтесса Полина Барскова многие годы занимается исследованием блокадной поэзии, являющей собой наглядный пример творчества в невыносимых условиях. Это абсолютно иной язык и система образов, которые не заслуживают забвения и приводят к вопросам: а что же это было — способ отстранения или метод сопротивления? В «Седьмую щелочь» включены работы блокадных поэтов вроде Ольги Берггольц или Татьяны Гнедич, а также исследовательские материалы Барсковой о частных литературных судьбах и общих закономерностях поэтического мышления тех лет, обнажающие, казалось бы, парадоксальную вещь: пытаясь утолить боль лишений, поэты не бегут в художественные дали, но погружаются еще глубже в жестокую действительность.

Журналистика, которая освобождает; пример нетривиального, честного и отрезвляющего взгляда на дурманящую современность — так воспринимались публицистические опыты Джоан Дидион в 1960-е. Эхом откликается и название сборника (а также название одного из очерков), взятое из стихотворения Уильяма Батлера Йейтса «Второе пришествие» о том, что спасения в бурлящем мире лучше не ждать. Эти революционные для своего времени тексты одной из зачинательниц новой журналистики с трепетом читаются и сейчас — ведь по прошествии лет оказываются важны не события, там описанные, а сама стилистика рассказа, журналистская манера, строгость взгляда.

Каждый роман канадского мага Робертсона Дэвиса — литературный лабиринт, потеряться в котором — счастье. Но начинать знакомство с его причудливыми мирами лучше всего именно с авантюрной «Дептфордской трилогии»: здесь судьбы трех героев, родившихся в начале XX века в вымышленном захолустном Дептфорде, складываются в диковинный пасьянс, в котором находится место большой политике, загадочным убийствам и душераздирающим откровениям. Дэвис напоминает, что интеллектуальная проза бывает уморительной, захватывающей, раблезиански залихватской, и заставляет поверить, что возможности литературы безграничны.

Исследователь мемориальной культуры и филолог Николай Эппле изучает опыты работы разных государств с преступлениями, совершенными режимами-предшественниками, анализирует примеры из недавней истории Аргентины, Испании, ЮАР, Польши, Германии и Японии и формирует инструментарий — не универсальный рецепт, но набор действительно работающих стратегий, — который помог бы облегчить процесс изживания травмы и перехода к новому этапу развития страны. Автор надеется, что чужой опыт может помочь нашему обществу разобраться с наследием советских репрессий. Вовремя не переосмысленное неудобное прошлое, писал Эппле в 2020 году, может привести страну к новой катастрофе.