Надежда Коновалова

ФУРИЯ

Пролог

Последнее представление собрало неожиданно много публики — у большого шатра шумели и толпились. Тем, кто проходил мимо старой рыночной площади, очередь казалась бесконечной. В воздухе стоял гомон и звенели детские крики.

Ника не выдержала и, как ей казалось, совершенно незаметно выглянула из шатра. Взъерошенные рыжие волосы трепал лёгкий осенний ветерок, огромные синие глаза цвета сентябрьского неба жадно разглядывали незнакомцев.

«А чего — им же на меня глазеть можно?»

На таких она в общем-то насмотрелась в первых рядах и сейчас просто сверялась со своими ожиданиями. Вот эта женщина наверняка мать семейства — толстенькая, уютная, обязательно со светлыми кудряшками и, как любил говорить клоун Оскар, её опекун, — «с походкой, со взглядом цариц». Оскар вообще часто говорил какие-то странные красивые вещи и не объяснял, откуда их узнал. Нике нравилось думать, что он вынимает их из своей головы, как монетки из-за ушей малышни.

На лице девчонки возникла хитрая ухмылка, она почесала нос и вернулась к разглядыванию семейки. Папа может быть худым, как вот этот, или под стать жене, но лоб его непременно будет покрыт испариной. И на лице его всегда написано: представление ещё не началось, а он уже ждёт не дождётся, когда оно закончится. И с ними, понятно, стайка детей — не вдвоём же они пришли в шапито! Один-два ровесника Ники и какой-нибудь совсем мелкий карапуз. Карапузов Ника немного побаивалась: никогда не знаешь, как они отреагируют на очередной трюк, фокус или на выходку Оскара — рассмеются или заплачут? Почему-то особенно часто при виде рыжего клоуна они начинали плакать.

Нике больше нравилось, если дети смеялась. А они почти всегда смеялись, когда во время своего номера она делала вид, что срывается с каната, и тут же повисала на нём, раскачиваясь, как обезьянка.

— Много ворон насчитала?

Над ухом Ники прозвучал вкрадчивый голос Оскара. Девочка подпрыгнула от неожиданности, обернулась и возмущённо наморщила нос:

— Ты чего подкрадываешься?!

Клоун улыбнулся ей, одной левой вынул Нику из-за края тента и посадил на плечо. Он только начал наносить грим — первый слой белел вокруг глаз. Ника осторожно отодвинулась, чтобы не испачкать свой полосатый костюм, и с любопытством заглянула Оскару в глаза.

— Я же только в конце вечера выступаю, можно ведь и посмотреть немножко!

Улыбка на лице Оскара растаяла так быстро, что Ника почувствовала себя неуютно. Неужели он всё-таки узнал, что это она разбила тот стеклянный шар? Она прикрыла глаза, набираясь смелости для извинений. Но тут Оскар заговорил, и Ника проглотила слова от неожиданности — так глухо и испуганно звучал голос старого клоуна.

— Сегодня не выходи из шатров, Ника. И держись рядом, пожалуйста.

— Ого! — Ника в восторге поболтала ногами в воздухе. — Мне что, гр-р-розит опас-с-сность?

— Ага.

— Как тогда со львами?

— Хуже.

— Как тогда с тиграми?

— Ты никогда не видела тигров, — хмыкнул Оскар.

— Как тогда с тир-р-ран-но-завр-р-р-р-ром? — восторженно заверещала Ника, да так, что у клоуна наверняка зазвенело в ушах, но он сдался и рассмеялся. Лучший способ убедить её слушаться, который Оскар смог отыскать, — с очень серьёзным видом сообщить воспитаннице, что ей грозит смертельная опасность. На эту уловку она всегда велась, сама того не замечая. Например, если она не почистит зубы. Или не вынет руку из клетки со львами — сам Оскар, да и вся труппа тогда чуть не поседели, а Ника невозмутимо кивнула и с самым невинным видом оставила хищников в покое. Что и говорить, тот цирковой фестиваль запомнился.

— В общем, опас-сность гр-розит смер-р-р-ртельная! — Оскар постарался прозвучать убедительно, так что голос его превратился в дребезжащий, пронизывающий до костей Голос Рыжего Клоуна. — Держись рядом, кроха. И беги разминаться!

Оскар опустил Нику на землю, та умоляюще заглянула ему в глаза:

— Ну ещё минуточку!

— Успеешь насмотреться.

Старый клоун потянулся потрепать девочку по волосам, но рука его замерла, а сам он окаменел. Теперь Ника по-настоящему испугалась. Она никогда не видела лицо Оскара таким… Таким… Как будто в него сейчас выстрелят? Нет, даже… Как будто в неё сейчас выстрелят.

Рост Ники не позволил увидеть, что же в толпе напугало Оскара так сильно, но он тут же спохватился, сгрёб девочку в охапку — на этот раз одной правой — и, усадив на плечо, отчеканил:

— Разминка, дорогая моя воспитанница! На разминку шагом марш!

Ника не удержалась. Она воспользовалась преимуществом своего положения и посмотрела назад в толпу, но совершенно ничегошеньки не заметила. Единственное, что девочка смогла разглядеть среди голов, — чья-то белоснежная шляпа с широченными полями, похожая на поганку-переросток. Ника подумала про гигантскую ожившую поганку, которая будет у них на представлении, хихикнула и отвернулась — ей срочно нужно было сообщить опекуну о своём открытии.

Обладательница белоснежной шляпы ухмыльнулась своему широкоплечему спутнику с бритой головой и заправила прядь чёрных волос за ухо. Взгляд сузившихся, как у кошки, зелёных глаз провожал огненно-рыжую макушку Ники.

За кулисами Ника быстро забыла о странном эпизоде — акробату нужна совершенно свободная от лишних мыслей голова. Как говорил Оскар — настолько свободная, что можно услышать, как ветер в ней летит из уха в ухо. Нике понадобилось некоторое время и множество попыток услышать этот самый ветер, чтобы понять, что старый клоун пошутил.

Ходить по канату Нику учил, конечно, не Оскар. Он следил за тем, чтобы девочка не отлынивала от занятий, он учил её не опускать руки, не вешать нос и не слишком долго плакать над синяками, мозолями и ссадинами. Эквилибристку и акробатку из Ники все эти годы делала Матильда — молодая, улыбчивая артистка, тоже рыжая. Она присоединилась к труппе в том же году, в котором Оскар вышел на требовательный писк возле тента и обнаружил корзинку с Никой.

Прямо сейчас Матильда проскользнула мимо Ники, балансирующей на канате, и даже не взглянула на девочку. Ничего нового та не делала, а значит, внимания не требовала — Матильде скоро выступать, ей самой нужна была та самая пустая голова.

Раньше Ника огорчалась, когда не получала привычную похвалу за хорошо выполненный трюк. Но Оскар быстро успокоил её: он объяснил, что вот такое равнодушие от коллеги — это признак того, что в её, Ники, способностях ни капельки не сомневаются. И, выходит, это не равнодушие, а самая настоящая высшая похвала.

Ника тогда успокоилась, но тут же уточнила, считается ли за высшую похвалу равнодушие зрителей. Оскар вздохнул, посмотрел на неё очень выразительно и указал на стойки с натянутым канатом.

— Марш упражняться, пока стоять не сможешь от усталости. И сразу найдёшь ответ на этот вопрос. Вперёд.

Ника в тот вечер честно тренировалась до цветных кругов перед глазами и как-то не только найти ответ совсем забыла, но и на какой вопрос его искала — не вспомнила.

Она выгнулась назад, балансируя ногой, чтобы удержать равновесие, медленно опустила ладони на канат и, вцепившись в него двумя руками, повисла. Махнула ногами, набирая инерцию, совершила полный оборот и спрыгнула на землю. В тусклом свете фонаря поднялось облачко пыли. Ника обожала запах брезента и пыли. Сильнее ей нравился только запах мокрой земли после грозы. У него было какое-то красивое название — Ника зажмурилась, пытаясь его вспомнить, но её тут же отвлёк тихий стук. Редкие, еле слышные удары. Дождь.

— Совсем как в ту ночь, когда тебя подбросили, да?

Ника подпрыгнула и восхищённо распахнула глаза. Ни возраст, ни смешные ботинки с огромными носами не мешали Оскару бесшумно оказываться рядом с ней — его не выдавало даже движение воздуха. Когда Ника пыталась подкрасться к старому клоуну, он обычно легко её обнаруживал, но она не теряла надежды однажды остаться незамеченной.

Руки Оскара в белых перчатках быстро отряхнули Нику от случайных соломинок и взъерошили волосы. Клоун подмигнул ей:

— Опусти рукава, талисманчик.

— Что такое талисманчик? — Ника, нахмурившись, занялась рукавами.

— Талисманчик — это такой предмет, он приносит тебе удачу. У кого-то это монетки, подвески и другая чепуха, а у нас вот — целая госпожа Ника Чайкина.

Оскар легко подхватил Нику, усадив её на сгиб локтя, и всё так же бесшумно пробрался к выходу из тента. Там быстрым шагом приблизился к плотной бархатной кулисе, закрывающей выход в шапито. Палец в белой перчатке едва-едва отвёл её в сторону. Оскар поднёс Нику к образовавшейся щели.

— Смотри, настоящий аншлаг.

Ника восхищённо обвела взглядом заполненный зал. Шум хлынул из-за занавески, привычный и уютный: люди переговаривались, шуршали пакетиками, доедали сахарную вату. Её сладкий запах вместе с запахом воздушной кукурузы смешивался с пыльным духом бродячего цирка здесь, за кулисами. Ника тихонько вздохнула. Оскар прочитал её мысли.

— После выступления сделаем тебе сразу две порции сахарной ваты, — шепнул он и опустил девочку на пол. — Теперь беги, разогревайся. Мне скоро выходить.

— Ни пуха, — шепнула Ника.

— К… АПЧХ-чёрту! — Оскар подмигнул Нике и прикрыл глаза.

У всех в труппе были свои маленькие ритуалы перед выходом на арену. Матильда, например, следовала своему неукоснительно: сжимала руку в кулак и прикладывала ко лбу, а потом опускала и как будто стряхивала воду с пальцев. Мешать ей в это время было нельзя ни в коем случае. Оскар — тот просто закрывал глаза и молчал с минуту. Артур, фокусник, трижды прокручивал цилиндр на голове. Нужно было очень внимательно следить за тем, чтобы не сказать кому чего лишнего или не отвлекать от этого важного занятия: люди цирка были очень суеверными.

Нику вся эта суета утомляла, поэтому чужие привычки она из вежливости запомнила, но сама следовала простому правилу: если не иметь ритуала, то не сможешь ошибиться или забыть его выполнить. Поэтому выйти на арену для неё было не сложнее, чем сходить в магазин за леденцами, а шумные зрители причиняли не больше неудобств, чем прохожие. Когда она как-то раз рассказала про это Матильде, та пришла в ужас от такого кощунства.

— Ты что, совсем-совсем не волнуешься?

— Ну… немножко. Но это же, ну… просто работа? — Ника озадаченно посмотрела на нахмурившуюся акробатку.

Матильда покачала головой.

— Может, так и лучше, — вздохнула она. — Да и чего ждать от бездомного котёнка, который всю жизнь рос прямо в бродячем цирке, да?

Матильда тогда протянула руку, чтобы потрепать Нику по голове, но девочка увернулась и показала ей язык. Эти взрослые вечно тянут руки к её рыжим волосам. Нет уж, она и без их помощи вполне себе лохматая.

Ника отыскала ящик с реквизитом, вынула оттуда ленты и кольца, проверила их — чистые, целые, всё ещё прочные. На арену через — девочка покосилась на большие старые часы на столбе в центре тента — десять минут. Волноваться не о чем. Всё идёт по плану. Выступление, ещё минут пятнадцать поглазеть на арену из-за кулис — и вперёд, собирать по тентам мелочовку, которую артисты постоянно забывают: ключи, грим, часы, иногда даже документы — ну что за растяпы. Матильда в шутку называла её пылесосом: лучше Ники с этой задачей никто не справлялся.

Потом — помочь с уборкой, потом — обещанная Оскаром сахарная вата, пока все суетятся и собирают шатры, готовясь в дорогу. А после ваты — спать под шум сборов. Где-то к рассвету Оскар разбудит её, и цирк отправится в следующий город. Может быть, на этот раз Нике разрешат ехать в кабине?

Девочка мечтательно улыбнулась, привычно бросила взгляд на часы и тут же вытянулась по струнке, перехватила реквизит из руки в руку. Три минуты. Две. Одна.

Номер прошёл как обычно — то есть как по маслу, включая «страшный» момент, где Ника делала вид, что теряет равновесие и вот-вот свалится с каната под перепуганное аханье зала. И вроде ничего особенного — разве что, отвешивая поклоны на прощание, Ника приняла ту даму в шляпе-поганке в первом ряду за ребёнка с целым облаком сахарной ваты, о которой сама всё ещё мечтала, — и рассмеялась.

— Ты опять поесть забыла, балда? — Матильда укоризненно посмотрела на Нику, когда за кулисами та объяснила ей причину своего смеха. Ника моргнула и закрыла рот ладошкой от неожиданности:

— Ой.

Матильда поискала Оскара взглядом, но не нашла, поэтому склонилась к Нике:

— Передай Оскару: никакой сахарной ваты, пока не поешь нормально. Иначе я ему голову откушу. Тоже мне, отец года.

Акробатка ушла, ворча под нос. Ника незаметно скрестила пальцы, чтобы Оскар не попался Матильде на пути. Она любила старого клоуна и не хотела, чтобы у него были неприятности. Даже такие небольшие, как эта: кажется, Матильда выступила хуже, чем рассчитывала, и теперь искала, на ком сорвать плохое настроение.

В труппе существовало негласное правило: Оскар был не только главным опекуном Ники по документам, но и её главным воспитателем. Он её ругал, он её хвалил, он объяснял ей, что такое хорошо, а что такое плохо. Если к Нике возникали вопросы, их тоже следовало адресовать Оскару. Всем остальным девочку можно было только оберегать и обучать — настолько сдержанно, насколько хватало такта. Благодаря такому подходу Ника не путалась под ногами сразу у всех участников труппы.

Матильда питала к девочке особенную слабость и иногда спорила с Оскаром, как её лучше воспитывать. На это старый клоун обычно отвечал, что рыжие волосы не делают её мамашей Ники, а если это она её подбросила, то надо было раньше в этом признаться. В ответ Матильда, как правило, фыркала и напоминала, что сам Оскар вообще носит парик, следовательно прав у него ещё меньше.

Их перепалки Ника обычно заканчивала, просто взяв обоих за руки с самым жалобным видом на свете. Циркачи немедленно таяли и забывали, о чём спорили.

Да, Нике бывало трудно. Но ей никогда не было одиноко или скучно. Ей всегда было чем заняться. Всегда было с кем поговорить. Никого из окружавших её всю жизнь артистов Ника не называла «папой» или «мамой», но, глядя на семьи, приходившие в цирк, она иногда думала, как, наверное, скучно жить с родителями, которые не умеют жонглировать, ходить по канату под куполом или показывать фокусы.

— Вот ты где, малявка.

Арина, помощница фокусника Артура, была ниже Ники буквально на полголовы — именно поэтому она называла её исключительно «малявкой». Карлица потянула её за руку и указала пальцем в сторону палатки с реквизитом:

— Оскар тебя обыскался. А я сразу сказала, что ты тут ворон ловишь. Беги давай.

— Спасибо! — Ника кивнула и рванула вперёд — только пыль поднялась.

Оскар выглядел уставшим. Он стащил парик, на гриме появились разводы от пота. Рыжий клоун прямо сейчас выглядел печальнее какого-нибудь заправского белого клоуна. Помедлив, Оскар стянул с шеи пышный воротник и бросил его на стол рядом с большим свёртком.

— Арина сказала, ты искал! — Ника подхватила складной стульчик у стены палатки и шустро разложила его рядом со старым клоуном.

Тот покачал головой.

— Ну как «искал». Не прямо бегал и искал, куда мне до тебя.

Он протянул ей пропитавшийся маслом бумажный кулёк, от которого пахло жареным тестом. Ника тут же схватила его, развернула и жадно впилась зубами в остывший беляш — только сейчас она поняла, как же сильно проголодалась. Оскар наблюдал за ней с глубокой морщиной между бровей, еле заметно поджав губы. Ника вопросительно вскинула голову, но клоун только по-доброму улыбнулся ей:

— Ешь давай, не зевай.

Улыбка у него была такая широкая и добрая, что даже без грима было понятно: он клоун, причём непременно рыжий. Ника проглотила один беляш и почесала нос, оставив на нём жирный след.

— Оскар, а тебя в детстве дразнили клоуном?

Вопрос застал его врасплох. Оскар немного подумал и застенчиво улыбнулся.

— Нет, меня в детстве дразнили ботаником.

Настала очередь Ники нахмуриться.

— Ке-ем?

— Зубрилой? За… учкой? — Оскар задумчиво перебирал слова. — В общем, я очень хорошо учился и как-то больше книжки читал, чем общался с другими ребятами.

— И за это тебя дразнили?

Оскар стянул перчатку с руки и смахнул крошку с подбородка Ники.

— Дети всегда найдут за что дразнить.

Помедлив, Ника откусила от следующего беляша из кулька, но любопытство уже одолело её, поэтому следующий вопрос она задала с полным ртом:

— А чебе было обибно?

Оскар посмотрел на воспитанницу с деланой строгостью. Ника поняла его без слов, быстро прожевала и подняла взгляд. Старый клоун приобнял девочку, потрепал по плечу.

— Нет, кроха, мне не было обидно. Мне не было стыдно хорошо учиться, и книжки читать мне тоже нравилось. Если я буду дразнить тебя за то, что ты любишь сахарную вату и здорово ходишь по канату, ты же не обидишься?

— Обижусь, — Ника сощурилась. — Если будешь дразнить, а ваты не дашь.

Клоун негромко хохотнул и зашуршал свёртком на столе — в нём пряталось огромное облако сахарной ваты. Местами она подтаяла, но Ника подпрыгнула с радостным писком и тут же подхватила её за бумажную палочку.

Пока воспитанница уничтожала угощение, на лицо Оскара снова легла тень. Вслух он ничего не сказал, только подобрал обёртку от беляшей с коленей Ники и долго мял её в руках с тихим хрустом. Он хотел спросить, как прошёл день, но Ника так отчаянно зевнула, как только прикончила угощение, что Оскар передумал.

— Беги спать в фургончик, — сказал он со слабой улыбкой. — Скоро начнём собираться и шуметь, а у тебя был длинный день.

— А как же… — Ника спрятала ещё один зевок, — подметать и… мелочь…

— Марш спать, — Оскар нахмурился. — А то одна рыжая мелочь уснёт где-нибудь, и мы забудем забрать её с собой.

Ника тихонько фыркнула, обняла Оскара за пояс тонкими руками и пробормотала:

— Ничего вы меня не забудете.

— Не забудем, конечно. Но спать всё равно пора. Дуй быстренько, прямо в фургон, и нигде не задерживайся.

Клоун погладил Нику по плечу и легонько подтолкнул к выходу из тента:

— Беги. Завтра будет новый день. Успеешь помочь.

* * *

Дело было то ли в ссоре с Матильдой — та налетела, как рассерженная наседка, и отчитала Оскара за то, что он не следит за тем, когда и чем Ника питается, то ли в этой странной дамочке. Её визит со вчерашнего вечера не шёл у него из головы.

— Совсем с ума сошли, — пробормотал Оскар под нос, застёгивая ремни на брезентовых свёртках с кусками покрытия арены.

Дамочка произвела жутковатое впечатление. Если тебе говорят, что тебя ищет какая-то женщина, когда ты, скажем, в Саратове, на ум приходит кто угодно, но не дама в белоснежном костюме и шляпе с полями, которые укрывают и лицо, и плечи, и даже пышный бюст. Декольте и его глубина никак не вязались с серьёзным тоном и безупречным, наверняка дорогим костюмом дамочки.

Почему-то именно эта деталь вывела Оскара из себя даже сильнее, чем сопровождавший женщину бритоголовый жлоб с такой странной татуировкой на шее. Старый клоун тогда сощурился и непроизвольно улыбнулся. Широко-широко. Вежливо уточнил, обращаясь к глубокому декольте дамочки:

— Из какого-какого, простите, заведения?

Дама поправила тёмные очки на носу и недовольно потрясла пальцами, как будто подгоняя беседу.

— Я представляю агентство по найму «Памир», мы работаем с развлекательной индустрией мирового уровня, в том числе с цирками. Вашу девочку заметил один очень крупный проект…

Оскар кивал с крайне серьёзным видом, глядя строго в декольте.

— Такая возможность. Понимаю.

— Слушай, клоун…

Оскар удивлённо приподнял одну бровь, перевёл взгляд на подавшего голос верзилу. Дама вскинула руку — её спутник немного сдулся и шагнул ей за спину с каменным лицом.

— Ваш коллега очень наблюдателен! — Оскар оживлённо кивнул. — Я в самом деле клоун. А ещё я опекун девочки. Предложение у вас… заманчивое очень. Очень большая… честь.

Верзила свирепо зыркнул на него, но не издал ни звука.

— Но мы люди маленькие. И труппа у нас маленькая. Каждый человек на вес золота.

— Вы не понимаете, — нетерпеливо перебила дама. — Я видела выступление Ники — она потрясающе талантлива. Такой талант нельзя закапывать в землю. Что вы можете ей предложить — состариться в крохотном бродячем цирке?

Зелёные глаза дамочки сузились — она смотрела на Оскара не мигая, как кошка перед прыжком. Кажется, даже зрачки её расширились, жадно впитывая, запоминая фигуру пожилого артиста до мельчайших подробностей.

— Как вы? — Оскар улыбнулся.

Гостья аж моргнула от неожиданности:

— Что?

— Я говорю, вы ещё должны были добавить «как вы». Состариться в бродячем цирке, как я.

Оскар говорил всё это с широкой улыбкой. А когда не улыбался он, смеялись его глаза — совсем молодые на усталом пожилом лице. Дамочку это, похоже, раздражало не меньше, чем Оскара — её декольте.

— Хорошо, но вы даже не послушали, что ей может предложить наш заказчик!

— Быть артисткой? Выступать на арене? Хорошо делать своё дело и получать за это хлеб и крышу над головой? За этим всем Нике не нужно никуда ехать. Всё это она получает здесь, — отчеканил Оскар.

— Понимаю, — впервые с тех пор, как дама переступила порог, губы её растянулись в улыбке. — Хотите сами воспользоваться её талантом. Надеетесь, она на своих плечах вывезет ваш цирк к славе.

— Да чем вы меня слушали всё это время? — Оскар делано всплеснул руками и укоризненно посмотрел на декольте. — «Слава», «заказчик мирового уровня», «крупный проект». Я из неё не акробатку мирового уровня, а человека хочу вырастить — ваш «крупный проект» так сможет?

Он прищурился и покачал головой:

— Извините, но всё это какая-то профанация. Не знаю, кого вы тут хотели изобразить, и, честно говоря, не хочу думать, зачем вам могла понадобиться Ника, но давайте считать, что мы с вами закончили.

Лицо дамы посветлело. Она с самым серьёзным видом кивнула, поднялась, пригладив узкую юбку, и махнула своему верзиле, указывая на выход. Прежде чем уйти, женщина задержала взгляд на Оскаре — словно в гляделки сыграть решила — улыбнулась ему и чуть заметно покачала головой.

— Это значит, «мы с вами не закончили»? — уточнил Оскар с иронией.

— Это значит, «мы с вами закончим, когда мы так решим», — любезно ответила дама.

Вышла она не попрощавшись.

* * *

Нику разбудили приглушённые голоса. Они проступали сквозь сон, доносились откуда-то издалека, так что сначала девочка даже не поняла, что проснулась.

— Беляши, Матильда. Ребёнок не должен питаться беляшами.

— Ты что-то сам не свой. Чего ты вдруг начинаешь?

Голос Матильды звучал устало.

— Так… музыкой навеяло. Пока всё нормально, но она же растёт. Ей образование нужно. Друзья. Семья.

Сердце Ники ёкнуло. Она открыла глаза, уставилась в фанерный потолок фургончика не моргая.

— Ну до этого же как-то справлялись? И дальше справимся. Обучение домашнее никто не отменял.

— Домашнее обучение, да. А дом-то, дом её где будет? Под куполом цирка? На арене?

— Что-то ты совсем заморочился.

— Старею, наверное.

— Ты бы отдохнул, Оскар.

— Это от возраста не помогает, — в голосе Оскара послышалась невесёлая улыбка.

— Ну, давай я узнаю в органах опеки, что можно сделать? Может, припишут её к какой-нибудь школе?

— К какой-нибудь семье?

Оскар хмыкнул, будто говорил не всерьёз, но Ника перестала дышать, а на глазах выступили слёзы.

Матильда негромко фыркнула:

— Да что ты начинаешь, будто умирать собрался. Ты её ещё в университет провожать будешь. И поклонников от неё гонять, прямо в парике и с носом. А потом замуж отдашь. А я тебе обязательно припомню, как ты тут нюни распускал!

Ника зажмурилась. Она считала разговоры про учёбу и особенно женихов невероятно дурацкими, но сейчас ей ужасно захотелось, чтобы Оскар согласился с Матильдой. Чтобы этот похожий на ночной кошмар разговор наконец закончился. Чтобы всё снова стало хорошо.

Но Оскар только вздохнул.

— Не шуми, Моть. Пойдём, там ещё нужно помочь со сборами.

Ещё какое-то время после того, как за Оскаром и Матильдой закрылась дверь фургончика, Ника лежала в оцепенении. Она не до конца понимала, что произошло и что её так напугало. Только чувствовала, как горло сжимает невидимая рука и дышать становится всё труднее. Затем в голове её наконец вспыхнула отчётливая и оттого особенно страшная мысль.

«Оскар… хочет меня отдать?»

Ника яростно зажмурилась и быстро смахнула кулаком слёзы. Громко всхлипнула, вскочила с узкой кушетки, сбросив на пол одеяло, поспешно нащупала в темноте одежду, кое-как натянула чешки, треники и кофту и выскочила из фургончика.

Она прошмыгнула незамеченной мимо занятых разбором тентов рабочих и нескольких артистов. Только Артур оглянулся, но решил, что ему померещилось — какие ещё дети в два часа ночи, тем более он сам видел, как Ника уходила в фургончик.

А Ника в это время бежала, не разбирая дороги. От обиды она снова начала всхлипывать, глаза щипало. Ей хотелось оказаться подальше от дурацкого цирка, дурацкого Оскара и его дурацких выдумок. Правда, убежала она недалеко — оказавшись в темноте скверика рядом с рыночной площадью, девочка немного пришла в себя. Она забралась с ногами на облезлую скамейку и, обняв коленки, гневно шмыгнула носом.

— Ну и что, что беляши… — пробормотала Ника рассерженно. — Дурак. Дурак!

От мысли о том, что Оскар может её оставить, внутри холодело, а на глаза наворачивались слёзы. В конце концов, Ника сдалась и заплакала.

— Дурак ты, Оскар, — повторяла она негромко, упираясь лбом в колени. — И выдумки у тебя дурацкие.

Минут через десять всхлипы стихли. Ника угрюмо сверлила взглядом освещённую фонарём стоянку цирка, где декорации и реквизит неторопливо погружали в кузов грузовика. Вскоре она почувствовала, что для конца сентября, пожалуй, оделась слишком легко.

— Вот заболею, — обиженно пробормотала девочка и шмыгнула носом, — попрыгаешь тогда.

Ника соскочила на асфальт, потёрла нос кулаком и выпрямилась, даже приосанилась. В голове у неё возник отчётливый план: она просто скажет Оскару, что ей хорошо здесь, с цирком. Что ему не нужно волноваться ни про школу, ни про дом, ни про что он там ещё выдумал и волнуется.

— Ника?

Девочка чуть не подпрыгнула от неожиданности, а обернувшись на голос — попятилась. Перед ней стояла высокая женщина в белом платье и длинном светлом плаще, а за ней — какой-то мужик. Он был ещё выше неё, в тёмной одежде, с почти квадратной бритой головой.

— Ника, ты что тут делаешь так поздно? Оскар тебя обыскался! Пойдём скорее!

Женщина звучала очень строго — Матильда таким голосом разговаривала с рабочими, если они плохо устанавливали стойки для акробатики. Незнакомка быстро схватила Нику за запястье — скрипнула кожаная перчатка — и потянула за собой.

— Оскар… меня искал? — неуверенно спросила девочка.

— Конечно искал, мы с… мужем шли мимо, и он спросил, не видела ли я маленькую рыжую девочку. Сейчас мы тебя отведём, всё в порядке.

Ника неуверенно оглянулась — они почему-то шли совсем не к цирку, скорее от него. А впереди, в конце аллеи, куда они направлялись, стояла большая чёрная машина. В свете фонаря она блестела, как новенькая.

— Пустите, — Ника потянула руку из хватки незнакомки. — Я сама пойду.

Они замедлили шаг.

— Хочешь, он тебя понесёт? — неожиданно предложила женщина и кивнула на спутника. — На плечах?

Ника задумчиво потёрла нос и кивнула. Незнакомка отпустила её запястье, верзила подхватил девочку легко, как куклу, и посадил на плечо. На шее у него темнела странная татуировка, похожая то ли на свёрнутую кольцом змею, то ли на петлю.

— А где Оскар? — спросила Ника.

Теперь, когда у неё появилась хорошая точка обзора, она принялась вертеть головой и осматриваться.

— Возле машины, детка, — ответила женщина.

— Ага, — девочка кивнула. — Понятно.

Ещё пару мгновений Ника смотрела назад, на фургончик. Возле него совершенно точно появилась фигура Оскара. И он совершенно точно махнул рукой и побежал в их сторону, чуть прихрамывая.

— Понятно, — повторила Ника и подобрала под себя одну ногу.

— Не ёрзай, циркачка, — буркнул верзила.

— Не разговаривай с ней так, — произнесла женщина.

Ника ничего не сказала — она только быстро, как пружина, выпрямилась во весь рост прямо на плече верзилы, легко оттолкнулась от него и, сделав сальто в воздухе, спрыгнула на землю. А потом изо всех сил рванула в сторону площади, навстречу Оскару.

Ей повезло — за старым клоуном бежали рабочие и растрёпанная Матильда. Женщина с верзилой быстро оценили ситуацию и бросились в машину. Она с рёвом рванула прочь, оставив за собой только облако пыли.

— Номер кто-нибудь запомнил? — задыхаясь от быстрого бега, пропыхтел один из рабочих.

— Ну и что бы ты с ним делал, с этим номером! — Матильда сердито стукнула его кулаком по плечу.

Оскар поймал Нику на лету и крепко-крепко прижал к себе. Сердце девочки отчаянно билось.

— Кроха… — только и смог выдавить из себя старый клоун.

— Цела? — Матильда от растерянности зачем-то положила руку на лоб Нике, как будто проверяла, есть ли у неё жар. — Они тебя не поранили?

Ника мотнула головой. Она подняла лицо — огромные синие глаза блестели от слёз — и с отчаянием посмотрела на Оскара.

— Не надо меня никуда отдавать, — всхлипнула девочка. — Мне тут хорошо, с тобой!

Оскар с Матильдой переглянулись. Акробатка закатила глаза, повертела пальцем у виска и одними губами произнесла: «А я говорила!» Оскар жалобно нахмурил брови.

— Не отдам тебя никому и никогда, — произнёс он тихо и обнял Нику крепче. — Всё будет хорошо.

Дорога прошла без приключений. В порядке исключения Нике даже дали прокатиться в кабине цирковой фуры, и девочка, разумеется, пришла в полный восторг. То, что случилось ночью, они не обсуждали ни с Оскаром, ни с Матильдой — как будто ничего и не произошло. Только старый клоун при каждой возможности трепал воспитанницу по плечу, а та со смехом уворачивалась.

Представление в новом городе должно было состояться уже на следующий день. Как только установили шапито, Ника приступила к тренировкам — Матильда предложила добавить в её номер пару новых элементов. На третьем часу упражнений на канате ночная история показалась Нике дурацким кошмаром, который не имел совершенно никакого значения.

Перед сном Оскар притащил в фургончик Ники целый кулёк конфет и пообещал сводить в кафе и угостить мороженым, если представление пройдёт хорошо.

— Завтра будет хороший день, кроха, — Оскар поправил тонкое одеяло и погладил Нику по голове. — Длинный, но хороший, так что выспись как следует.

* * *

Последнее представление закончилось около десяти. За тем, как шапито покидают зрители, из чёрного седана наблюдали двое — бритоголовый верзила и женщина в белом костюме. Вскоре площадка вокруг цирка опустела, продавцы сахарной ваты и попкорна неторопливо собирали прилавки. Когда погасли гирлянды, из фургончика вышел Оскар. Всё ещё в клоунском наряде после представления, он стал неспешно обходить шапито.

— Хреновая твоя затея, Лана. Смотри, — мужчина кивнул в окно. — Этот долбаный клоун теперь по ночам обходы устраивает. Надо было сразу хватать девчонку и валить. Два дня просрали.

Женщина по имени Лана поджала губы и проводила невысокую фигуру клоуна недовольным взглядом.

— Во-первых, надо было убедиться, что она вообще чего-то стоит.

— Работать меня не учи, — недовольно процедил мужчина.

Лана пропустила его комментарий мимо ушей и продолжила:

— Во-вторых, это тебе не какой-нибудь детдом в Таджикистане, это цирк, пусть даже маленький. Ты не можешь просто прийти среди бела дня и забрать девчонку. Её будут искать.

— Будут искать, если будет кому искать, — мужчина криво ухмыльнулся.

Лана закатила глаза.

— Ты варвар, Рашид.

— У тебя свои методы, — Рашид с треском почесал щетину, — у меня свои. И твои не сработали.

Лана открыла рот, чтобы ответить колкостью, но замерла и толкнула верзилу локтем.

— Смотри.

Из фургончика вышла Ника — она, как и Оскар, не переоделась после выступления, жёлто-красный костюмчик ярким пятном вспыхнул под фонарём. С метёлкой в руках девочка вприпрыжку бросилась к шапито и забежала внутрь.

— Видела, куда клоун пошёл? — Рашид открыл дверь машины.

— Нет, — тихо ответила Лана. — Он внутри уже наверное, там несколько выходов.

— Ага.

Рашид бесшумно выскользнул из машины, оставив дверь нараспашку. Хлопнул багажник. Громила заглянул в салон.

— Садись за руль и готовься гнать очень быстро.

Лана снова недовольно поджала губы:

— Там есть ещё люди, кроме клоуна. Их тоже поубиваешь?

Рашид довольно ухмыльнулся и поднял руку повыше — в ней оказалась двадцатилитровая канистра.

— Им будет чем заняться.

Часть 1.
Братство

1.1 Дорога

Ника плохо помнила время, проведённое в пути.
Несколько раз менялись машины, время суток — и каждый раз прошлый отрезок дороги тут же таял, словно девочка пробуждалась от одного кошмара, чтобы тут же увидеть новый. Яркими в её голове были только последние мгновения в цирке. Яркий грим Оскара. Яркое покрытие арены. Яркий костюм старого клоуна. Яркие всполохи огня позади. Сколько Ника ни жмурилась, воспоминания не уходили.

— На выход, циркачка.

Она не заметила, как машина остановилась — вторая по счёту? Третья? Дверь открылась, Рашид грубо схватил её за плечо и выволок наружу. Ноги не слушались, глаза опухли — Ника подумала, что, наверное, никогда в жизни больше не сможет выдавить из себя ни слезинки. Она злобно покосилась на Рашида. В голове отчётливо вспыхнуло только одно слово.

«Убью».

Громила, видимо, прочитал её мысли. По крайней мере, он тут же отвесил Нике сильный подзатыльник. От этого слово в голове разгорелось только ярче — и девочка окончательно вцепилась в него, как в последнюю надежду.

Ника почему-то очень остро чувствовала, что если не ухватится сейчас хоть за что-то, то растает, растворится, как короткий, не очень счастливый сон.

Впрочем, что бы она ни почувствовала, было ясно — до воплощения плана ещё очень и очень далеко. Нику грубо затолкали в кузов грузовика, и она тут же застыла. Перед ней на полу сидели дети примерно её возраста. Их было не меньше десятка, и все они тут же уставились на Нику. Только тогда она вспомнила, что на ней всё ещё яркий полосатый цирковой костюмчик. Толчок в спину прервал её замешательство.

— Чего встала? Шевелись!

Двери за спиной захлопнулись, и Ника тут же оказалась в темноте. Узкие зарешеченные окошки под самой крышей кузова не давали ни света, ни, как выяснилось довольно скоро, большого притока свежего воздуха. Машина тронулась почти сразу же, резко. Тело Ники автоматически поймало точку равновесия — взмахнув руками, девочка устояла на ногах и, ещё раз неуверенно покосившись на новых соседей, шмыгнула к двери. Там она села и обняла колени, прячась от взглядов.

Её товарищи по несчастью молчали, только кто-то в глубине кузова тихо всхлипывал время от времени. Вскоре даже самые любопытные отвернулись. Ника вдруг почувствовала, что смертельно устала, и закрыла глаза. Зловещая картинка — последнее, что она видела, покидая цирк, зажатая под мышкой у Рашида, — тут же всплыла в памяти. Ника только сильнее зажмурилась и держала глаза закрытыми, пока усталость не взяла своё.

Очнулась она от криков и глухих ударов. От испуга Ника, не до конца соображая, что делает, ухватилась за сидевшего поблизости мальчишку. Но он почему-то отшатнулся и уполз от неё вглубь кузова. Тогда Ника наконец посмотрела туда, откуда доносились — она с ужасом узнала этот звук — глухие щелчки кнута.

Двери в кузов были распахнуты. В них лилась зябкая предрассветная серость. У края кузова на коленях, втянув голову, стояла черноволосая девчонка — на вид одного возраста с Никой. И она сверлила Нику глазами, пока Рашид что есть мочи хлестал её кнутом.

— Я сказал! Ни звука! Пока! Едем!

Последний удар был особенно сильным — девчонка снова вскрикнула и вскинула голову. Ника не могла отвести взгляда от её широко распахнутых глаз. Под правым темнела родинка. Почему-то именно эта деталь отпечаталась у Ники в мозгу сильнее всего.

Рашид схватил девчонку за плечо, поднял её на ноги и толкнул в глубину кузова. Уходя, обернулся, сплюнул в сторону:

— Ещё хоть звук услышу!.. Мне, если что, насрать, доедете вы живыми, здоровыми или по кускам, вас таких на каждом базаре в Каире тысячи!

Он громыхнул тонкими дверями кузова так громко, как только смог. Ника вздрогнула от двух глухих ударов снаружи — видимо, Рашид дал сигнал ехать, потому что машина тут же дёрнулась и набрала скорость.

Было темно, решетчатое окно почти не давало света, поэтому Ника сощурилась, пытаясь разглядеть наказанную девчонку. Она снова вздрогнула, когда по правое плечо послышался еле различимый шёпот:

— Врёт.

— Ч-чего? — Ника обернулась на звук голоса, но не смогла разглядеть собеседника.

— Врёт он, говорю. Довезёт нас живыми и целиком. А то Братство ему… — из темноты послышались звуки, будто кого-то придушивают.

Ника на секундочку задумалась, готова ли она стать не слишком целой и живой, чтобы головорезу прилетело, но быстро отвергла этот вариант. Мгновение спустя её осенило.

— Ты чего… знаешь, куда нас везут?

— А ты нет?

Кажется, она говорила с мальчишкой. Ну, или с поросёнком, судя по тому, как он хрюкнул.

— Расскажи! — Ника почти взмолилась.

Собеседник снова хрюкнул. Всмотревшись в темноту так, как будто от этого зависела её жизнь, Ника смогла разглядеть только его зубастую ухмылку и лохматую башку — лохмы свисали на глаза.

— А ты мне что?

— Пять ударов кнутом, — послышался слабый хриплый голос совсем рядом, теперь слева. Говорила точно девчонка.

— Ч-чего?! — возмущённо воскликнула Ника и тут же ойкнула — девчонка зажала ей рот ладонью.

Мальчишка справа хрюкнул в третий раз:

— Джина права, от тебя одни неприятности, рыжая.

Ника возмущённо мотнула головой. Девчонка слева медленно отняла руку от её рта, с шипением опустилась на пол кузова и села поближе.

— Да заткнись ты, Эш. Подумаешь, кнутом. Уже не больно почти.

Набравшись смелости, Ника повернулась к девчонке, которую мальчишка назвал Джиной, и тихо шепнула:

— За что тебя били?

Мальчишка справа — вроде его Джина назвала Эшем — издал странный высокий писк, как будто чайник на горелке вскипел.

— Точно циркачка, — он шмыгнул носом и сдавленно расхохотался. — Это же ты кричала во сне, а Джина за тебя спину подставила.

Ника онемела. Обернулась к Джине — её худенький тёмный силуэт маячил прямо перед ней в сумраке. Всхлипнув, Ника раскинула руки и обняла Джину за шею:

— С-спасибо!

Вместо ответа Джина пискнула, зашипела, как разъярённая кошка, и с силой толкнула Нику:

— Больная, что ли?! У меня же спина… Ай!..

Машина словно немного замедлилась. Откуда-то из самого тёмного угла кузова донёсся мрачный мальчишеский голос с сильным восточным акцентом:

— Врёт Рашид. Таких дураков ни на одном базаре в Каире не найдёшь.

Над головой у Ники послышалось знакомое хрюканье, потом тихий смешок.

— Какая ж ты балбесина, рыжая.

Эш — вроде это был он — положил руку ей на макушку и потрепал Нику по волосам, как это обычно делала Матильда.

Ника дёрнулась, как от удара, и, не издав ни звука, отодвинулась, запрокинула голову и проглотила подступающие слезы.

Машина остановилась.