В своей книге немецкий историк и теоретик культурной памяти Алейда Ассман полемизирует с теми, кто сомневается в ценности мемориальной культуры, которая, начиная с 70–80-х годов прошлого века, стала доминирующим способом работы с прошлым. Поводом для этого усиливающегося «недовольства» стало превращение травматического прошлого в предмет политического и экономического торга. «Индустрия Холокоста», ожесточенная конкуренция за статус жертвы, болезненная привязанность к чувству вины — наиболее заметные проявления того, как работают современные формы культурной памяти. Частично признавая обоснованность позиции своих оппонентов, Алейда Ассман пытается выстроить такую мемориальную перспективу, в которой ответственность за совершенные преступления, этическая готовность разделить чувство вины и правовые рамки, позволяющие услышать голоса жертв, превращали бы работу с прошлым в один из важных факторов сознательного движения к будущему.
В качестве третьего значения следует добавить этическое измерение мемориальной культуры, что представляет собой историческую новацию и является центральной темой данной книги. Начала этической мемориальной культуры восходят к середине XX века, но широкое распространение она приобрела лишь к концу столетия. Этический поворот глубоко изменил нашу систему ценностей и наше историческое сознание. Для характеристики этого третьего значения мемориальной культуры вновь сошлюсь на формулировку Фолькхарда Книгге. Он пишет о «критическом осмыслении преступлений государства и общества — с точки зрения жертв».
. Растущему интересу к воспоминаниям соответствует расширяющийся рынок. Воспоминания стали важной темой для средств массовой информации (периодика, книгоиздание, театральные постановки, телевидение, радио, кино и Интернет, музеи и выставки). При этом отсутствующее, невидимое, недоступное прошлое постоянно заменяется неким эрзацем, с помощью которого устанавливается чувственный контакт с прошлым. Подобные символические заменители — не просто копии того, что заинтересовало нас в прошлом, они оказываются его реконструкцией и интерпретацией. Поэтому мемориальная культура всегда имеет дело с определенными средствами, жанрами и форматами репрезентации. Наше восприятие формируется конструктивными и ограничивающими сам предмет моделями сюжетных схем, приемов репрезентации, процессами интерпретации и смыслообразования. Особенно богатый опыт в этой сфере накапливается художниками с их постоянной рефлексией о возможностях тех или иных средств репрезентации и рамочных условий их использования, поэтому именно деятели искусства играют ныне столь значительную роль в «осовременивании» прошлого и его осмыслении.
Основной тезис таков: память всегда считают средством, которое препятствует рецидиву насильственных преступлений. На самом же деле именно память сохраняет деструктивные силы в умах участников конфликта. Из данной посылки следует вывод: если память способствует разжиганию ненависти и возбуждает жажду мести, то забвение может умиротворить конфликтующие стороны и инициировать жизненно важную фазу реинтеграции. Разумеется, государство не способно повлиять на личные воспоминания своих граждан, однако оно в состоянии запретить им под страхом наказания бередить в публичном дискурсе старые травмы, возвращающие прежнюю боль и вражду, что приводит к новой агрессии.
