Выход из затемнения / Пролог

Сейчас я пишу о времени, когда все еще не стало таким странным, когда мы прощались со старшей школой, готовились к колледжу, встречались с девчонками, устраивали вечеринки и каждый пятничный вечер ездили на «Ночь ужастиков» в автокинотеатр «Орбита», что на съезде с 45-го шоссе, самый большой автокинотеатр в Техасе. Фактически самый большой в мире, хотя сомневаюсь, что в Югославии, например, особенно много автокинотеатров.

Задумайтесь на секунду. Выкиньте все лишнее из головы и попытайтесь представить автокинотеатр, способный вместить четыре тысячи автомобилей. Серьезно, только подумайте.

Четыре тысячи.

На пути в «Орбиту» мы проезжали через городишки, в которых не было даже такого количества жителей.

И если учесть, что на каждую из этих четырех тысяч машин в среднем приходилось по два человека, а часто даже больше – не считая тех, кто прятался в багажнике, – людей действительно было очень много.

А можете себе представить шесть гигантских экранов – каждый высотой с шестиэтажный дом – на которых одновременно проигрываются шесть разных фильмов?

Может, и сможете, но только не то, что происходит там каждый пятничный вечер, когда билеты стоят два бакса, и машины выстраиваются в очередь на «Ночь ужастиков», где с шести экранов от заката до рассвета льются литры крови, а из динамиков несутся децибелы диких воплей.

Только вообразите, братья мои:

Прохладная летняя ночь, техасские звезды светятся, как глаза гремучих змей в глубоком, темном лесу. Очередь машин, похожая на дешевое ожерелье, тянется от билетерской будки до самого шоссе, а потом еще вдоль него, милю или больше.

Гудки сигналят.

Дети вопят.

Комары жужжат.

Вилли Нельсон поет из кассетника про голубые глаза, плачущие под дождем[1], соревнуясь с Хэнком Уильямсом-младшим, Джонни Кэшем, «Зи Зи Топ», «Карз», «Кантри Боб энд Блад Фармерз», а также с другими группами и певцами, которых не опознать. И все это переливается, как бархатисто-металлическая дымка, пока не превращается в очень специфическую музыку: гимн автокинотеатра, многоголосие культурной путаницы.

И, скажем, ваш автомобиль находится примерно в середине очереди, и вы отчетливо – как ваш первый влажный сон – видите возвышающуюся эмблему «Орбиты» – большой серебристый шар с кольцом Сатурна, вращающийся на остроконечной бетонной колонне и взмывающий на сто футов над торговой палаткой. Вспыхивающие на нем синие и белые огоньки отражаются на вашем ветровом стекле чередующимися цветами. Синий. Белый. Синий. Белый.

Боже всемогущий, вот это зрелище! Это как находиться в присутствии Повелителя Зрелищ, Темного Кронпринца Кровищи, Мяса и Дешевого Попкорна. Его милости, Короля Ночных Ужастиков.

Вы ныряете в эту пятничную феерию, этот техасский институт безудержных вечеринок, полового воспитания и безумия, и видите людей, одетых в костюмы, будто на Хеллоуин (хотя в «Орбите» каждая пятничная ночь – это Хеллоуин). Людей, которые орут, болтают, матерятся, в общем, отрываются по полной.

Вы паркуете машину и идете к торговой палатке. Внутри она украшена плакатами старых ужастиков, пластмассовыми черепами, резиновыми летучими мышами и искусственными паутинами. И там продается эта фигня, которая называется «кровавая кукуруза» и стоит на четвертак дороже обычной. На самом деле, это просто попкорн с небольшим добавлением красного пищевого красителя. Вы покупаете ее, большую колу, может, немного арахиса, а также такое количество конфет, которое способно превратить вашу кровь в сахарный сироп.

Теперь вы готовы. Кино начинается. Малобюджетные фильмы категории «Б». Многие из них сделаны буквально из говна, палок и куска киноленты. А когда вы смотрите достаточно этой шняги, у вас развивается к ней вкус. Это как учиться любить квашеную капусту.

Торчащие из-за кадра микрофоны, плохая игра актеров и монстры в резиновых костюмах, охотящиеся на женщин не ради пищи, а ради секса, становятся истинным наслаждением. Вы улюлюкаете и дрожите одновременно, когда чудовище нападает на визжащую дамочку на пляже или в лесу. И видите, как застежка-молния на спине у монстра ухмыляется вам, словно пьяная улыбка Чеширского кота.

Теперь вы имеете некоторое представление о «Ночи ужастиков» в «Орбите». Каждый пятничный вечер она манила меня и мою компашку, как мучеников на церковную мессу, предлагая попкорн и колу вместо вина и облаток.

Да, братья мои, было в «Орбите» нечто особенное. Романтика. Беззаконие. Безумие.

И, наконец, некая фатальность.

Часть первая

Ночь ужастиков

С попкорном и кометой

1

Я предполагаю, что в конечном итоге это будет выглядеть как нездоровая версия тех глупых эссе, которые нужно писать в школе каждую осень после летних каникул. Типа, «Как я провел лето».

Наверное, с этим уже ничего не поделаешь.

Думаю, все началось здесь.

Было субботнее утро, утро после ночи в «Орбите». Мы вернулись в Муд-Крик, пропахшие пивом, попкорном и шоколадными батончиками.

Глаза, как и разум, заволокла пелена. Но мы были слишком возбуждены, или, может быть, слишком глупы, чтобы идти по домам. Поэтому сделали то, что делали обычно. Поехали в бильярдную.

Бильярдная, или «У Дэна», как она называлась, – это уродливая забегаловка в уродливой части в целом очень красивого города. В той его части, где по слухам регулярно случались поножовщины, где собирался всякий сброд, женщины за двадцать долларов, где продавался нелегальный виски и заключались местные наркосделки.

Бильярдная «У Дэна» включала в себя пивную и имела барную стойку со стоящими вдоль нее стульями. Теоретически, до полудня пиво там не продавалось, но Дэн и приходившие туда ребята были от теории крайне далеки.

В то утро, когда мы вошли в бильярдную, там находилось несколько мужчин. Большинству из них было за сорок, они потягивали пиво из бутылок. Их шляпы покоились либо у них на головах, либо на стойке, либо на соседних барных стульях. Те, кто не носил ковбойские шляпы и сапоги, были в серо-голубых комбинезонах и изношенных рабочих ботинках. И независимо от того, насколько тихо вы входили, эти парни всегда слышали вас и оборачивались с недовольным видом.

Предполагалось, что несовершеннолетним вход в забегаловку был запрещен, но кому мы расскажем? Дэн тоже будет молчать. Не то чтобы мы ему нравились, но ему нравились наши деньги за игру в бильярд. И время от времени он набирался храбрости, как и мы, и позволял нам покупать пиво, будто забывая, что мы малолетки.

Но было так: он всегда всем своим видом показывал нам, что возьмет наши деньги, но в то же время не прочь убить нас ради забавы. И его вид давал понять, что он способен прикончить нас без особых усилий. Он был жирным, но это был жесткий жир, будто под облегающей футболкой у него находился большущий железный котел. А руки у него были огромными и мясистыми. Не как у культуриста, а как у работяги; руки, привыкшие к настоящему труду: вышвыриванию на улицу выпивох и, насколько я слышал, к домашнему рукоприкладству. А еще у него были странно выглядящие костяшки; такие, которые деформировали чужие лица так, словно те были из пластилина, и, в свою очередь, тоже деформировались.

Все же мы направились туда, будто прирожденные камикадзе. Это место притягивало нас, как магнитом, хотя бы потому, что было запретным. Оно давало нам почувствовать себя взрослыми. Ощущение опасности висело в воздухе, как меч на волоске, и пока волосок не обрывался, и меч не падал, притягательность этого места никуда не исчезала.

Именно «У Дэна» мы познакомились с Уиллардом. Увидели его там, когда зашли туда впервые, примерно в то же время, когда начали ездить в автокинотеатр. Наверное, подумали, что если нам разрешили не ночевать дома, то мы можем пойти в неблагополучную часть города и поиграть в бильярд. Возможно, поболтать немного об этих женщинах, с которыми мы не осмелились бы заговорить (не факт, что мы вообще бы их увидели) из страха, что нам придется раскошеливаться и показывать себя. Чего никто из нас, естественно, не хотел. Мы слышали смутные истории о вирусах и плотоядных насекомых, растущих как на дрожжах, в лобковых зарослях этих дам. И мы полагали, что они знают так много фокусов, о которых мы даже не догадывались, и что дешевые гостиничные номера, в которых мы планировали проводить наши финансовые операции, будут скорее резонировать от женского хохота, чем от приятного скрипа кроватных пружин.

Но бильярдная и возможность насильственной смерти пугали нас меньше, чем сексуальный конфуз. Поэтому по субботам мы ходили играть в бильярд и смотреть, как Уиллард делает то же самое.

На первый взгляд Уиллард казался очень тощим. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он длинный, стройный и мускулистый. Когда он наклонялся над бильярдным столом для удара, водя кием между большим и указательным пальцем, было видно, как бугрятся под кожей мышцы, а татуировки на бицепсах ходят ходуном быстро, как билборды, мелькающие на шоссе, когда едешь по нему на большой скорости. На левом бицепсе было наколото «НАДЕРУ ЗАД», а на правом – «ПОЛИЖУ КИСКУ». Было ясно, что он способен делать и то и другое и наверняка довольно неплохо.

Непонятно почему, но Уиллард оказался приятным парнем. А еще умным, если не сказать, образованным. Биологически он был старше нас на три года, а в плане жизненного опыта – лет на десять.

Это одна из причин, почему нам нравилось быть рядом с ним. Он дал нам возможность увидеть мир, который мы никогда не видели. Не тот, в котором мы хотели бы жить, а тот, который хотели бы исследовать.

И думаю, мы нравились Уилларду по противоположной причине. Мы могли поговорить о чем-то кроме пива, женщин и фабрики, где он делал алюминиевую садовую мебель всю неделю, а также по субботам во второй половине дня.

Никому из нас не нужно было работать. Наши родители заботились о нас, и все мы готовились к поступлению в колледж. У всех были мечты и реальный шанс, что они сбудутся, и полагаю, Уиллард хотел бы, чтобы часть этих надежд передалась и ему.

Мы знали о нем не очень много. Поговаривали, что его отец считал сына совершенно не похожим на него, что какой-то луизианский знахарь сказал ему, что парень проклят. И поскольку мать Уилларда, Марджори, увлекалась странными делами, вроде верования в старых богов и всякую вудуистскую хрень, это делало его еще более подозрительным. В результате отец ушел еще до того, как малыш начал ползать. Баптисты города на своих представлениях называли Уилларда и его мать несчастными, и, честно говоря, мать Уилларда была далеко не подарок. Позднее она сошлась с мужчиной, у которого была больная спина и который регулярно получал какой-то чек, а когда тот умер, она сошлась с другим, тоже с больной спиной и стабильными поступлениями со стороны государства.

Это стало своего рода шаблоном. Мужчины с больными спинами и банковскими чеками. Марджори получала свои сигареты, а Уиллард – одноразовые подгузники. Но когда Уилларду исполнилось шестнадцать, мать вместо подарка на день рождения выгнала его на улицу – все равно большую часть времени он проводил там. А Марджори отправилась неизвестно куда – возможно, в новый город, где полно мужчин с больной спиной и чеками на социальное пособие. Уиллард же делал все, что мог. Бросил школу, когда почувствовал себя достаточно взрослым. Тут и там брал подработки, лучшей из которых была должность киномеханика в одном из кинотеатров. Когда ему исполнилось восемнадцать, он пошел работать на фабрику по производству алюминиевых стульев.

К тому времени, как я узнал его, мне стало совершенно ясно, что он хотел чего-то большего, чего-то более существенного, чего-то, что помогло бы ему обрести уважение в глазах жителей престижных районов, хотя сомневаюсь, что он в этом признался бы – даже самому себе.

Но давайте вернемся к теме. Как я уже сказал, в ту субботу мы зашли в бильярдную, и там стоял Уиллард в своей обычной позе, наклонившись над столом, кий наготове, взгляд обращен на шар.

Его соперником был парень, которого мы видели раньше пару раз, но избегали общения с ним. Его звали Медведь, и вы сразу бы поняли, почему. Ростом он был под два метра, страшный, как чума, с рыжевато-коричневыми волосами и бородой, к счастью, закрывавшей большую часть лица. Отчетливо видно было лишь пару жутких голубых глаз и шнобель с торчащими из него волосищами, которые можно было использовать вместо рояльных струн. Такая же мерзкая шерсть покрывала его руки и торчала из-под ворота футболки, сливаясь с бородой. Его губы напоминали мне резиновых червей, которых используют рыболовы. И я не удивился бы, если б увидел торчащие из них блестящие серебристые крючки, или если б узнал, что все тело Медведя сделано из гниющего мяса, лески, рыболовных снастей и растительного жира «Криско».

Из музыкального автомата неслось что-то рок-н-рольное – что в заведении у Дэна было большой редкостью, поскольку тот тяготел в основном к кантри и вестерну. Рэнди подошел и прислонился к нему. Не потому, что ему нравилась музыка, просто так он находился ближе к выходу.

Будучи чернокожим, Рэнди чувствовал себя несколько неуютно, тусуясь в бильярдной в окружении реднеков. Даже если он был с Бобом, который носил украшенную зубочистками ковбойскую шляпу, сапоги из змеиной кожи и жевал табак. И со мной, мистером Середняком и Всеобщим Дружбаном.

Не то чтобы Рэнди был единственным чернокожим, посещавшим это заведение (хотя, по сути, почти так и было). Но он определенно был единственным тощим коротышкой в толстых, как автомобильные фары, очках и с комплексом неполноценности. И самое главное, в то утро, о котором я вам рассказываю, он был там единственным чернокожим.

Полагаю, если мы с Бобом действительно понимали, через что заставляем его пройти в качестве члена нашей «банды», то, наверное, вообще не пошли бы туда.

Это не значит, что мы с Бобом не нервничали. Нервничали, еще как. По сравнению с теми парнями мы чувствовали себя мальчиками-колокольчиками. Но все дело было в притяжении того места, о котором я вам уже говорил, а также в нашем непреодолимом стремлении повзрослеть.

Когда Уиллард после удара по шару выпрямился, он кивнул нам, а мы кивнули в ответ, нашли места, где можно прислониться и понаблюдать.

Медведь играл не очень хорошо. Он был слегка раздраженным, и это было видно, хотя он не произнес ни слова. Все читалось у него на лице.

Наклонившись над столом, Медведь ударил кием и промазал.

– Блин, – произнес он.

Уиллард подмигнул нам, снова произвел удар, одновременно что-то болтая. Он не был темпераментным игроком. Любил шутить, спрашивать нас про фильмы, которые мы смотрели, поскольку знал наше расписание.

Еще он интересовался спецэффектами – по крайней мере, он так утверждал – и любил болтать с Рэнди на эту тему. Рэнди был местным экспертом; хотел делать грим для кино и спецэффекты, когда закончит колледж. Между этими двумя с самого начала возникла какая-то связь. Думаю, Уиллард видел в Рэнди интеллектуала, которым хотел бы быть, а Рэнди видел в Уилларде уличную смекалку и силу. Когда они были вместе, мне казалось, они считали себя одним целым и жаждали еще больше узнать друг о друге.

Уиллард произвел серию ударов, после чего промахнулся.

Затем промахнулся Медведь.

– Блин.

Продолжая болтать с Рэнди, Уиллард ударил три раза, потом опять промазал, на этот раз совсем чуть-чуть. Он обошел вокруг стола, взял с края бутылку пива и сделал большой глоток.

– Валяй, Медведь, бей, – сказал он.

Медведь обнажил парочку уродливых зубов в уголке рта, ударил…

И промахнулся.

– Блин.

Уиллард поставил бутылку, обошел вокруг стола и произвел удар, все это время болтая с Рэнди про какой-то прием разбрызгивания крови, который он видел в одном малобюджетном фильме по телевизору, и Рэнди объяснял ему, как это делалось. И когда эти двое разговаривали, для них больше никого не существовало. Можно было бы подумать, что Инь и Ян нашли друг друга, или двое влюбленных наконец встретились и исполнили волю богов.

Уиллард забил один шар, затем промазал.

Медведь хмыкнул, произвел удар.

И промазал.

– Блин. – Он медленно повернул голову к Уилларду, одновременно выпрямляясь. – Эй, Уиллард. Убери куда-нибудь своего любимого ниггера. Я пытаюсь здесь играть, а он мешает мне своей болтовней.

Последовала длинная пауза, за время которой, казалось, сменились времена года. Уиллард стоял на месте с ничего не выражающим лицом и просто смотрел на Медведя.

Медведь же не смотрел на Уилларда. Он сердито таращился на Рэнди. Тот возил правой ногой туда-сюда, будто подумывал удрать, но был слишком напуган, чтобы сорваться с места. Он прирос к полу, тая под свирепым взглядом Медведя, словно мягкий шоколад.

– Может, мне потереть твою башку на удачу, – сказал Медведь. – Ну, типа, моими костяшками. Или этого будет недостаточно? Может, мне оторвать ее, продеть в нее цепочку и повесить на шею, как талисман? Как тебе такое, ниггер? Нравится идея?

Рэнди не проронил ни слова. Губы у него дрожали, будто он хотел что-то сказать, но не мог. Его правая нога металась взад-вперед, не способная увлечь его за собой.

– Парень ничего не сделал, – сказал Уиллард.

– Он болтал, когда я бил.

– Я тоже болтал.

– Я помню. Если хочешь, чтобы я об этом забыл, лучше веди себя смирно.

Какое-то время они с Уиллардом смотрели друг на друга, затем Медведь снова повернулся к Рэнди.

– Больно будет совсем недолго, – сказал он и шагнул в сторону Рэнди.

– Оставь его, – произнес Уиллард, стараясь звучать вежливо.

– Предупреждаю тебя, Уиллард. Не встревай. Отойди в сторону.

Они уставились друг на друга, и времена года снова начали свой цикл. Настало самое время убегать, но мы не стали. Не могли. Мы замерли.

Я огляделся вокруг, ища помощи. Дэн находился в дальней части помещения. И хотя я сомневался, что он примет нашу сторону, я был уверен, что он будет защищать свою собственность, если решит, что ей угрожает разрушение. Я слышал, как однажды он сломал одному парню челюсть за то, что тот случайно разбил пепельницу.

Но Дэн не появлялся, а другие парни за барной стойкой и у бильярдных столов проявляли скорее любопытство, чем готовность помочь. Они надеялись увидеть небольшое кровопролитие, и не хотели, чтобы это как-то коснулось их самих. Некоторые достали сигареты и закурили, на тот случай, если то, что собирался сделать Медведь, затянется на какое-то время.

Медведь сжал кулак и зарычал на Уилларда.

– Ну, так как?

Мы затаили дыхание.

Уиллард улыбнулся.

– Ладно, Медведь. Он – твой.

2

Обнажив уродливые зубы, Медведь двинулся вперед и произнес:

– Посмотрим, как ты скачешь, мелкий ниггер.

Я был полон решимости вмешаться. Клянусь. И пусть передо мной был сам Медведь, я хотел что-то предпринять, даже если это стоило бы мне головы. То же самое с Бобом. Я чувствовал, как он напрягся рядом со мной, готовясь к прыжку. Это была бы атака камикадзе.

Но оказаться разорванными в клочья и вышвырнутыми за дверь нам было не суждено.

Кий Уилларда просвистел в воздухе, и его тонкий конец ударил Медведю по загривку. Раздался треск, похожий на ружейный выстрел, и кий разлетелся на куски.

Медведь повернул голову к Уилларду и улыбнулся. Причем улыбка вышла какой-то очень мягкой.

– О черт, – тихо произнес Уиллард, лицо у него погрустнело и побледнело.

– Значит, вляпался, да, братан? – сказал Медведь.

Но Уиллард замахнулся остатком кия и нанес Медведю крепкий удар по носу. Тот слегка пошатнулся. Не так, чтобы это могло быть поводом для гордости, но чуть-чуть.

Уиллард снова замахнулся, на этот раз вложив в удар достаточно силы. И когда кий соприкоснулся с головой Медведя, эффект был такой же, как если бы Регги Джексон отбивал сверхбыструю подачу. От удара Медведь встал на цыпочки и наклонился вправо.

Но упрямый ублюдок сумел устоять на ногах.

Уиллард выронил кусок кия и нанес удар левой по огромному шнобелю Медведя, а затем еще раз и еще.

Из ноздрей у здоровяка хлынула кровища, заливая тонкими ручейками усы и бороду. Медведь попытался ударить в ответ, но Уиллард отступил вправо и нанес ему хук левой, и тот отлетел на бильярдный стол. Огромная задница Медведя сработала как батут, отбросив его обратно, и Уиллард обрушил на него очередную комбинацию ударов.

Когда Медведь своим крошечным мозгом осознал, что его лицо дробится в красную крошку, то попытался нанести яростный удар правой, но промахнулся.

Уиллард присел, и волосы у него взметнулись от просвистевшего над ним кулака. Бросившись на Медведя, он нанес удар правой сверху вниз по уже пострадавшему носу и добавил хук левой по почкам, отчего на штанах монстра в районе паха расплылось мокрое пятно.

Затем Уиллард снова ударил правой – на этот раз апперкот, и он вложил в него максимум силы. Удар пришелся Медведю в подбородок, отбросив его на бильярдный стол.

Ноги Медведя взметнулись вверх и перелетели через край стола, будто штанины его брюк были набиты соломой. Эхо от удара разнеслось по всей бильярдной, а нижняя половина лица приняла цвет испорченного фрукта. Из носа через бороду и на зеленое сукно стола тек широкий ручей крови.

Уиллард прижал кулак себе ко рту и немного попрыгал.

– Блин, больно-то как.

Дэн появился из подсобки примерно в то же время, когда Уиллард нанес свой первый удар, но не предпринял никаких действий, чтобы остановить драку. Он просто стоял, нахмурившись и скрестив руки на груди. Но теперь, когда веселье закончилось, и стало можно пожаловаться на сломанный кий и забрызганный кровью стол, он решил выпустить свой гнев.

– Это же совершенно новый кий, – сказал он, приближаясь.

– Уже нет, – произнес Уиллард.

– А этот чертов здоровяк залил кровищей весь мой бильярдный стол.

– Это поправимо. – Уиллард схватил Медведя за ногу и рывком стянул на пол. Тот лишь хрюкнул, когда упал.

– С пола кровь легко оттирается, – сказал Уиллард. – А за кий я тебе заплачу.

– Конечно, заплатишь. Двадцать долларов.

Уиллард достал из бумажника двадцатку и отдал Дэну.

– Вот, держи.

– Убирайтесь, – сказал Дэн. – Не притащил бы сюда этих салабонов, ничего бы не случилось.

– Мы сами сюда пришли, – возразил Боб.

– Заткнись, сопляк, – сказал Дэн и бросил взгляд на Рэнди. – Здесь не притон для цветных. Приходить сюда было не очень хорошей идеей, слышишь меня, сынок?

– Да, сэр.

– Не называй «сэром» этот кусок дерьма, – сказал Уиллард. – Это свободная страна, не так ли?

Дэн изучающе посмотрел на Уилларда.

– Если ты достаточно взрослый, можешь делать почти все, что угодно. За кий ты заплатил, а что насчет стола?

– А что насчет него?

– От крови останутся пятна.

– Помой холодной водой.

– Слышь, ты, умник хренов. Вали отсюда и не возвращайся. И забирай с собой этих утырков, и чтоб больше никого из вас я здесь не видел.

– Без проблем, – сказал Уиллард. – Вряд ли буду скучать по этой забегаловке.

– И она по тебе не будет скучать, – произнес Дэн и пару раз пнул Медведя по ребрам. – По тебе тоже. Вставай и проваливай.

Медведь не двигался.

– Жалкий кусок дерьма.

Мы ушли, а Дэн все еще продолжал пинать неподвижное тело Медведя.

* * *

На улице Боб сказал:

– Извини, что тебя вышвырнули из-за нас, Уиллард.

– Забей. Я все равно устал от этого. От всего города, на самом деле. Он смердит. Вряд ли задержусь здесь надолго. Вчера меня уволили с фабрики, и думаю, сейчас самое время свалить из этого захудалого городишка. На самом деле, я даже рад, что потерял работу. Это было все равно что вкалывать в аду. Мне всегда казалось, что я делаю садовую мебель для Сатаны. Теперь я свободен и могу найти себе место получше, с какой-то перспективой. У меня такое чувство, что потеря работы была просто поворотным моментом, и с этой секунды дела пойдут в гору.

Мы просто стояли, не зная, что сказать. Глядя на проезжающие мимо машины, Уиллард вытащил сигарету и закурил. Сделал пару затяжек, после чего снова заговорил:

– Прежде чем я навсегда уеду отсюда, я хотел побывать в том автокинотеатре, в который вы ездите. Что скажете? Могу я поехать туда с вами в пятницу?

– Ну да, – сказал я. – Конечно. Почему нет? Мы уезжаем в пять. Откуда тебя забрать?

– Из гаража Ларри. Он разрешает мне держать там мой байк.

– Хорошо, – сказал Боб. – Мы заедем за тобой на моем грузовике.

Он показал на автомобиль, стоящий на парковке.

– Знаю, – произнес Уиллард. – Буду присматривать за вами, парни.

– Отлично, – согласился Боб.

– Уиллард? – сказал Рэнди.

– Да, чувак?

– Спасибо что не дал меня убить или зверским образом покалечить.

Уиллард едва не рассмеялся.

– Брось, чувак. Не за что. Я просто увидел, что твои дружки собираются вмешаться, и решил лишить их такого удовольствия.

– Очень благородно с твоей стороны, – произнес я, хотя понимал: наши удары для Медведя – что для слона дробина.

– Черт с ним, – сказал Уиллард. – Всегда гадал, смогу ли его одолеть. Теперь знаю.

Мы проводили Уилларда до его байка. Взобравшись на мотоцикл, он выбросил бычок в канаву. Рэнди протянул руку, и Уиллард еще долго жал ее. Затем кивнул нам, завел двигатель и укатил прочь.

Рэнди так и остался стоять с вытянутой рукой, будто продолжая жать ладонь Уилларду. Но тот чувак даже не оглянулся, чтобы встретиться с нами глазами. Черт, он был крут и знал это.

3

В пятницу утром я проснулся и был атакован яркими бликами, отсвечивающими от аляповатых обложек книг, стоящих на маленькой полочке у изголовья моей кровати. Из-за проникавших в окно солнечных лучей красные и желтые корешки книг по астрологии и нумерологии казались еще ярче. Это было не первое утро, когда я, проснувшись, видел их и начинал ненавидеть за то, что они меня подвели. Я пытался поверить в этих маленьких ублюдков, но жизнь и реальность продолжали с ними конфликтовать. И довольно скоро я был вынужден осознать, что планетам совершенно плевать на меня, что числа – это просто числа, причем, если разобраться, довольно скучные.

Казалось, будто я наказывал себя, позволяя им стоять там, на полке. Будто мое тело знало: нужно повернуться так, чтобы, проснувшись, я был обращен к ним лицом. Чтобы их яркие корешки светили на меня, напоминая мне, что я потратил на них деньги. И что какой-то дерьмовый писателишка транжирит полученные с них отчисления, часть которых оплатил я, на пиво и женщин, пока я читаю его книги, рисую диаграммы и пытаюсь выяснить, как с их помощью найти себе подходящую девчонку и раскрыть тайны вселенной.

Я решил, что пока наказываю себя, могу с таким же успехом сесть в кровати, чтобы мне было видно все корешки, и почувствовать себя по-настоящему хреново. Также там были книги по восточным религиям, в основном рассказывавшие о том, как держать свой большой палец рядом с указательным, обвивая ногой себе шею и напевая при этом какие-нибудь идиотские заклинания. Даже одна из тех модных современных книг, которые пытались внушить мне, что я просто считаю себя дураком, но на самом деле им не являюсь. Дураки – все остальные, а я – довольно смышленый парень. Эта книжка нравилась мне больше, пока я не осознал, что любой, кто купил эту книжонку, был довольно смышленым парнем. Тогда у меня будто земля ушла из-под ног.

На той полке разве что не было книги про то, как читать будущее по куриным потрохам, и я непременно заполучил бы ее, если б такая продавалась.

Я не мог понять, почему меня так прет от всей этой тематики. Я не был несчастным, но идея, что все вокруг носит случайный характер, меня не устраивала, казалась мне неправильной. И мне не нравилась теория Большого Взрыва. Она вызывала у меня некоторое разочарование, поскольку напоминала неудачный лабораторный эксперимент, в результате которого образовалось что-то непонятное. Я хотел, чтобы все делалось с определенной целью, чтобы была какая-то управляющая сила, обладающая чувством порядка. Кто-то или что-то, у кого хранятся все файлы и записи.

Я решил, что просто еще не нашел нужную книгу.

Встав с кровати, я достал из стенного шкафа мешок для мусора и смел в него со своей полки всех этих маленьких чувачков. Спустился в прачечную, бросил их в мусорку и пошел на кухню.

Мама была там и крутила в блендере ту хрень, которую называла завтраком. Запах напоминал мне мокрую собачью шерсть и заплесневелые газеты.

– Хочешь яичницу с беконом? – спросила она и улыбнулась.

На маме был теннисный костюм, длинные светлые волосы убраны назад и перехвачены резинкой. Уверен, какой-нибудь доморощенный психиатр скажет, что у меня Эдипов комплекс, но мне плевать. Моя мама чертовски хорошо выглядит.

Она принялась наливать вонючее месиво из блендера в стакан.

– Я это не буду, – сказал я. – И на твоем месте я проверил бы, не сдохла ли в этом блендере ночью крыса.

Она поморщилась.

– Пахнет не очень, да?

– Ага. А как на вкус?

– Как дерьмо.

Я достал из холодильника несколько коричных булочек.

– Давай перекусим ими.

Она похлопала себя по плоскому животу.

– Не. Мне нужно следить за фигурой. Иначе я умру, когда буду играть в теннис. А умирать на корте неприлично.

– Ты не прибавишь ни грамма, даже если наденешь галоши.

– За это ты можешь съесть две костеукрепляющие, питательные коричные булочки. И хотя обычно я не стала бы есть эту дрянь, загрязнять свой организм этими вредными химикатами и сахаром, в данном случае, зная, как ты не любишь есть в одиночестве, я сделаю исключение.

– При условии, если ты когда-нибудь закончишь свою речь.

– Именно.

Она села и съела четыре булочки и выпила три чашки кофе. Закончив, чмокнула губами.

– Боже, я ненавидела каждую ужасную минуту. Каждый кусочек был агонией, кислотой на моих губах. На какие жертвы идут матери ради своих детей.

Спустился папа. На нем был старый коричневый халат, который мама терпеть не могла. Однажды она попыталась его выбросить, но папа нашел его в мусорке, сунул под мышку и, крадучись, утащил к себе наверх. Мама смеялась над ним, а он обиженно смотрел на нее.

А еще она отдавала халат в комиссионку, думая, что те пустят его на тряпки, но они постирали его и повесили продавать. А папа, разглядывая подержанные книги, увидел его, купил и пришел домой разъяренный. Сказал маме, чтобы она больше никогда не говорила, что его халат развалился при стирке.

Халат действительно имел ужасный вид, был рваным и изношенным. У папы в комоде было как минимум три нормальных халата, но, насколько я знаю, он даже никогда не примерял их. В этом старом коричневом халате, домашних сандалиях и с лысеющей макушкой он всегда напоминал мне Брата Тука.

Сонно пошатываясь, он подошел к кухонной стойке и резко проснулся, когда до него донесся запах содержимого блендера.

– Черт возьми, женщина, – сказал он. – В этом блендере что-то сдохло.

– Именно это я и сказал, папа.

– Очень смешно, – отозвалась мама. – Просто вы, ребята, унюхали этот старый халат.

– Ах, этот мелодичный голос прекрасной служанки, – сказал папа. – Приготовь-ка мне ветчину с яйцами.

– Вуаля, – произнесла мама. – Сам ты ветчина с яйцами. Больше ничего не хочешь?

– Ничего не приходит в голову, – ответил папа.

Он взял миску, ложку, молоко и кукурузные хлопья, разложил все это на столе и пододвинул стул.

– А что случилось с ветчиной и яйцами, ваше величество? – спросила мама.

– Лень готовить самому.

– Не жди от меня сочувствия, лапуля.

– Как скажешь, – произнес папа и, ухмыляясь, посмотрел на меня. – А ты не рановато встал?

– Пятница же, – сказал я.

– Ах да. В школу не надо, и вечером большое событие. Поездка с ребятами в «Орбиту». Вам нужно уже с девочками ездить, сынок. С ними гораздо веселее.

– Я буду ездить с девочками, – сказал я. – Просто «Орбита» – это нечто особенное… туда лучше ездить с парнями.

– Мне всегда нравились автокинотеатры с девочками. – Он посмотрел на маму. – Чисто пуританское приключение.

– Я тебя не таким помню, – сказала мама. – А ты не опоздаешь сегодня, мистер Большая Шишка?

– Компания принадлежит мне, дорогуша. Так что могу делать, что хочу. По крайней мере, за пределами этого дома.

– Ха, – произнесла мама. Она встала и направилась к шкафу. Папа шлепнул ее по заднице. Мама резко развернулась.

– Гарольд… ты не мог бы сделать это снова?

Я рассмеялся. Папа встал, схватил ее, наклонил назад, как делают в тех старых фильмах.

– Женщина, голубка моя. Ты – любовь всей моей жизни. Шлепать тебя по заднице – это удовольствие, которое не сравнится ни с золотом, ни с видео. И помни, прекрасная служанка, сегодня никаких размороженных ужинов, иначе я продам тебя арабским торговцам.

Он поцеловал ее.

– Спасибо, Гарольд. А теперь поставь меня прямо. Спина болит.

– Если дела пойдут плохо, если покажется, что мы не справимся, я оставлю для нас две последние пули.

– Гарольд, ты спятил. Подними меня. Спина болит.

Он поднял ее.

– Вот что бывает, когда стареешь. Проблемы со спиной. И нет уже былого романтического чувства.

– Сходи в душ и побрейся… и ради всего святого, причеши зубищи, – сказала мама.

– Мое дыхание – чистый сахар. Ложусь в кровать я с легкой сладостью во рту, встаю с дыханьем, сродни меду. Я…

– Иди!

– Слушаюсь, госпожа, – сказал он и, шаркая, удалился.

Когда он ушел, мама раздраженно посмотрела на меня.

– Он сумасшедший, знаешь?

– Знаю, – ответил я.

Чуть позднее мама ушла играть в теннис, а папа уехал на работу, и больше я никогда их не видел.

4

До того, как мы начали ездить в автокинотеатр, летним утром меня даже пушкой было не разбудить. Но теперь пятница означала «Орбиту», и обычно я вставал очень рано. А тут еще я пристрастился к «Утреннему Шоу Монстров». Его показывали по Шестому каналу в восемь, и Рэнди приходил ко мне каждую пятницу его смотреть. Боб тоже приходил бы, но он полдня работал в отцовском магазине по продаже кормов для домашней живности. Как я уже говорил, никто из нас не должен был работать, но Бобу так хотелось, и ему нравилось иметь в кармане много мелочи.

Так что Рэнди пришел, и мы стали смотреть фильм «Ползучий глаз»[2]. И все было ничего, пока не появились монстры. После этого паруса картины несколько сдулись. Сложно бояться существ, похожих на большие резиновые швабры. Тем не менее мне фильм понравился, а Рэнди получил возможность посмеяться над спецэффектами.

Думаю, это доставляло ему какое-то странное, почти извращенное удовольствие, учитывая, что большинство тех лент имело ограниченный бюджет. Как по мне, ему было важно иметь возможность смотреть на что-то свысока, учитывая что он ощущал себя нижним звеном социальной иерархии. Рэнди был смышленым, хорошим парнем, но в нем было что-то, что заставляло других вымещать на нем свою ненависть. Инцидент с Медведем являлся наглядным тому примером. На самом деле, у меня иногда складывалось впечатление, что за внешностью тихони и серой мышки скрывается лишенный смелости тиран, ждущий реванша против человечества.

Рэнди хорошо учился в школе, но не особо гордился этим, поскольку всем было плевать. Он был большим знатоком кино, грима и спецэффектов, но опять же, при отсутствии конкуренции. Нам с Бобом тоже нравилась вся эта бодяга, но мы не заморачивались на ней так сильно, как Рэнди. Поэтому малобюджетные картины были единственной вещью, с которой он мог меряться своими знаниями и навыками, мысленно представляя, что мог бы улучшить, будь у него шанс.

Но что я запомнил лучше всего, так это то, что, когда в фильме весь ад вырвался на свободу (следует признать, что ад там был какой-то жидковатый), Рэнди повернулся ко мне и спросил: «Как думаешь, у Уилларда есть постоянная девушка?»

– Блин, Рэнди, я не знаю. Уверен, девушки у него есть, но не думаю, что он из тех, кто сорит обручальными кольцами. По-моему, татуха у него на руке, «ПОЛИЖУ КИСКУ», – это своего рода романтическое заявление, не так ли?

– Ну да, – согласился Рэнди. – Думаю, так и есть.

После этого он снова стал смотреть фильм, но, кажется, мысли у него были заняты чем-то другим. Лицо у него обрело какое-то мечтательное выражение, будто он думал о чем-то сокровенном.

Около полудня мы перекусили бутербродами с ветчиной и съездили в супермаркет купить кое-чего на вечер: попкорн в карамели, миндаль в шоколаде, картофельных чипсов, колу и пару упаковок печенья. Боб должен был взять ящик пива; у него были связи. Связи, которые покупали дешево, а продавали дорого, и которым плевать, малолетка ты или кабан-бородавочник. Несмотря на это, вести дела с ними у Боба получалось лучше, чем у нас. Он одевался, как они, говорил, как они, и главное, всегда был такой напряженный, что, когда моргал, крайняя плоть у него на члене оттягивалась назад. Идеальный кандидат для денежных сделок.

Также он пообещал нам с Рэнди, что принесет немного вяленого мяса, которое его отец сделал из оленя, подстреленного в прошлый охотничий сезон. Раньше он уже нас угощал, и было вкусно. На самом деле, в прошлый раз он принес нам столько, что можно было накормить целую армию. Мою долю в основном съел папа, пусть даже его зубам пришлось пройти серьезное испытание. Ему понравилось лакомство, и он пытался угостить им всех приходящих к нам домой. Моему папе и папе Боба нужно было замутить общий бизнес. Папа Боба мог бы готовить, а мой – торговать вразнос.

Помню, как проходил однажды через кухню, и папа сидел за столом с одним из своих деловых партнеров. Он подтолкнул к нему полоску мяса, и я услышал, как тот парень сказал: «Меня не очень возбуждает эта шняга, Гарольд. Похоже, будто жуешь сиську мертвой бабы».

С тех пор, когда я ел это мясо, мне приходилось отключать голову, чтобы просто наслаждаться им, а не задумываться о его фактуре.

Притащив продукты домой, мы почитали журналы «Фангория», которые принес с собой Рэнди. Боб же появился на час позже, чем обычно.

Мы сразу обратили внимание на две вещи. Одна из них заключалась в том, что этот балбес только что принял душ и даже не удосужился обсохнуть; рубашка прилипла к спине, а волосы свисали из-под шляпы мокрыми сосульками. Вторая – в том, что он побывал в драке; под левым глазом у него красовался черный фингал.

– Знаете мою бывшую подружку? – произнес он.

– Бывшую? – спросил Рэнди.

– Ага, бывшую. Застукал ее с Уэндлом Бенбейкером.

Уэндл был размером с небольшой туристский трейлер. Во время учебы он был защитником в мад-крикской школьной команде, а его хобби, когда он не пил пиво и не разговаривал о девчонках, были разговоры о девчонках и питье пива. Он был единственным известным мне парнем, у которого шевелились губы не только над текстом, но и над самим разворотом с моделью в «Плейбое». Думаю, его сбивали с толку скрепки.

И, честно говоря, подружка Боба, Леона Большие Сиськи, не казалась мне большой потерей. Этим прозвищем ее называли даже самые убежденные мужененавистники-шовинисты, как мужского пола, так и женского. Она сама провоцировала на то, чтобы ее так называли. Ей даже нравилось это прозвище, считала его за честь. Носила эти монструозные арбузы, как гордый генерал боевые медали.

– Полагаю, это открытие вызвало драку между Уэндлом и тобой, – сказал я.

Боб потер пострадавший глаз.

– Отлично, Шерлок. Ты прав. Джейк должен был встретить меня с пивом за закусочной «Дэйри Квин», что он и сделал. Но после того, как я загрузился, я увидел Леону и Уэндла, сидящих у него в машине перед входом в магазин. Причем они сидели так близко друг к другу, что их можно было принять за сиамских близнецов. У меня реально бомбануло. Она говорила мне, что по пятницам ничего не делает, только смотрит телек. Говорила, что я могу гулять с парнями, что она не против. Теперь знаю, почему. Она позволяла Уэндлу проверять ее уровень масла.

– И что ты сделал? – спросил Рэнди.

– Подошел, открыл дверь и назвал его сукиным сыном, кажется. В тот момент я был немного не в себе и плохо помню.

Я кивнул на его фингал.

– Я так понимаю, он не очень-то испугался?

– Я не заметил. И он довольно проворный для своей комплекции. Ушлепок выскочил из своего «Доджа», как созревший прыщик, и врезал мне в глаз, прежде чем я успел слинять.

– Выглядит неважно, – сказал я.

– Ты его бы видел.

– Ты врезал ему? – изумленно спросил Рэнди. – Врезал этому танку Уэндлу?

– Нет, но я чертовски уверен, что заляпал маслом его штаны. В смысле, испортил их в хлам.

Мы с Рэнди молчали, пытаясь переварить услышанное.

– Заляпал маслом? – наконец спросил я, словно произнося таинственную фразу «бутон розы» в «Гражданине Кейне».

– Когда он сбил меня с ног, я заполз под его машину, а он пополз за мной. Там с какой-то машины натекло масло – надеюсь с тачки Уэндла – и он обгадил себе все свои белые штанишки. Оба колена у него были в масле. Хрен отстираешь. Можно выкидывать.

– Ну ты ему показал, где раки зимуют, – сказал я.

– Он такой здоровый, что, когда я заполз под глушитель, он не смог добраться до меня… помните это, если он когда-нибудь погонится за вами. Забирайтесь под его машину, за глушитель, и будете в безопасности. Он не доберется до вас.

– Хороший совет, – сказал я. – Забираться за глушитель.

– Хотя он попинал меня. Он может достать вас ногами, так что там не совсем безопасно. Слегка придавил мне мизинец, но наконец сдался, сел обратно в машину и попытался меня переехать.

– Похоже, ты сумел сбежать, – сказал я.

– Выкатился из-под машины, как навозный жук. Помните, как быстро я катался в спортзале, когда мы выполняли то задание на кувырки?

– Насколько я помню, ты был ас по кувырканию.

– Именно.

– А что делала Леона? – спросил Рэнди.

– Она вышла из машины, начала орать и ругаться, что меня очень обидело. Она говорила мне пару раз, что она – леди, и не выражается такими словами. Клялась, что не произнесет слово «дерьмо», даже если ее никто не будет слышать. Но она стояла там и орала Уэндлу, чтобы он оторвал мне башку и затолкал ногой мне в горло дерьмо. Когда я выкатился из-под машины и побежал, она и Уэндл орали мне в след. И в тот момент я понял, что между нами все кончено.

– Действительно звучит, как ситуация, которую уже не исправишь, – сказал я.

– Ну… я испортил тому ушлепку штаны.

* * *

Мы погрузили продукты в грузовик Боба, заехали на заправку Бадди, чтобы залить в бак бензина и раздобыть льда для нашего ящика пива.

Пока мы там были, я пошел в туалет отлить, и Боб присоединился ко мне возле писсуара. Мы походили на двух кабальеро.

Туалет был реально мерзким, и пахло там ужасно. Писсуар был засорен конфетными фантиками и чем-то, что я не хотел особенно пристально разглядывать, чтобы, чего доброго, не идентифицировать. В одном углу было что-то размазано. Я надеялся, что это – шоколадный батончик «Бэби Рут».

Большинство граффити изобиловало орфографическими ошибками, а художник, нарисовавший на стенах голых женщин, похоже, не был знаком с человеческой анатомией. Мой папа говорил мне, что его поколение много чего узнало про секс из надписей и рисунков на стенах уборных. Я искренне надеялся, что наше поколение будет получать информацию из более авторитетных источников.

– Милое местечко, не так ли? – спросил Боб.

– Может, нам устроить здесь парочку свиданий?

– Мы могли бы сидеть на унитазах и болтать.

– Принесли бы сюда жевательный табак и все такое.

– А еще те маленькие сосиски, завернутые в хлеб и проколотые зубочистками.

– Серьезно, – произнес я. – Как ты справляешься?

– Нормально. Немного ботинки себе забрызгал и все. Но я не хочу здесь долго торчать. Тут воняет. А ты как? Какие у тебя планы?

– Очень смешно, Боб.

– Ладно, нормально справляюсь. Сейчас это просто моя бывшая девка. Ты слишком переживаешь за других. И за меня в том числе.

– Да, я сама чуткость.

– Ты… хотя да, я в порядке. Буду по ней немного скучать.

– Там не по чему скучать, Боб.

– Не знаю. Сиськи у нее были красивые и теплые.

* * *

Когда мы вышли, Рэнди стоял, прислонившись к грузовику.

– Я собирался уже организовать поисковую экспедицию, – проворчал он.

– Ну, – произнес Боб, – знаешь, мы немного поговорили, и, черт возьми, у нас действительно много общего.

– Ну да, – сказал я. – Ты не поверишь.

Рэнди закатил глаза.

– Как насчет того, чтобы уже сесть в грузовик?

Мы поехали в гараж Ларри, прибыли туда на пятнадцать минут раньше, но Уиллард уже стоял у входа и курил. Сигарета свисала с его губы, как присосавшаяся пиявка. Длинные чистые волосы зачесаны назад, из-под рукава черной футболки торчала сигаретная пачка, на плечо накинута выцветшая джинсовая куртка. Уиллард выглядел так, будто ждал, кого бы ему ограбить.

Он неспешно подошел к грузовику.

– Готовы?

– Мы всегда готовы, – отозвался Боб.

– По тебе видно, – сказал Уиллард. – Что с глазом?

– Есть один кабан, по имени Уэндл Бенбейкер.

– Садись, – сказал я, – и он расскажет тебе, как испортил Уэндлу штаны и как спрятался от него под глушителем.

Рэнди вышел из грузовика, уступив Уилларду место рядом с водительским, а сам сел сзади, захватив почитать номер «Фангории».

– Хороший мальчик, – похвалил его Уиллард, располагаясь на сиденье и свешивая руку из окна.

– Это верно, – сказал Боб, завел грузовик и направился в сторону выезда из города. Пока мы ехали, я смотрел по сторонам. И впервые обратил внимание на некоторые дома и лавки, мимо которых раньше уже ездил, но словно их не замечал. Мы двигались по главной улице, мимо университета, в который я собирался поступать. Мимо высоких сосен, которые постепенно вырубали какие-то идиоты, которые понятия не имели о городском планировании, зато прекрасно знали, как извлекать из чего-то прибыль. Ехали мимо вонючей птицефермы, фанерного завода и фабрики по производству алюминиевых стульев, которую Уиллард поприветствовал поднятым вверх средним пальцем. Ехали, а я тем временем мысленно фотографировал все это, возможно каким-то образом чувствуя, что вижу это в последний раз.

5

Эта ночь ничем не намекала на ужасы. По крайней мере настоящие ужасы.

В воздухе стояла приятная прохлада. Из-за пробок мы приехали чуть позже обычного. И уже образовалась небольшая очередь. На фоне ночного неба было видно вращающуюся голубовато-серебристую эмблему «Орбиты».

– Черт побери, – произнес Уиллард.

– Всех нас поберет, если не отречемся от греха, – сказал Боб.

– Погоди, ты еще внутри не был, – сказал я.

Продвинувшись в очереди, мы наконец миновали входной навес. На козырьке был перечислен репертуар: «Я расчленил маму», «Зловещие мертвецы», «Ночь живых мертвецов», «Кошмар дома на холмах» и «Техасская резня бензопилой».

Внутри уже началось веселье. В кузовах пикапов стояли садовые стулья, на которых расположились люди. Народ сидел на капотах и крышах машин. Панки. Стареющие хиппи. Консервативные типы. Ребята из студенческих объединений. Семьи. Ковбои и ковбойши с пивными банками в руках. Барбекю-грили с шипением выпускали сладковатый дым в красивое техасское небо. Кассетники завывали, пытаясь заглушить друг друга. Несколько парочек на одеялах настолько увлеклись, что Уиллард предложил им брать плату за просмотр. Машины раскачивались в судорожном ритме безудержного молодежного секса. Кто-то где-то назвал кого-то сукиным сыном. Отовсюду неслись неразборчивые крики. Мимо прошли женщины в бикини, затем молодые люди в костюмах монстров. Иногда вторые гонялись за первыми. Собаки, выпущенные владельцами из машин сделать свои дела, мочились на покрышки, либо оставляли поблизости отложения другого рода.

Но самым важным, конечно же, был экран.

Один из шести, ярко-белый, он выделялся на фоне черного как смоль неба, шестиэтажный портал в другое измерение.

Мы попытались подобраться как можно ближе, но почти все места впереди были заняты. Наконец мы припарковались в середине заднего ряда.

Вытащили из машины садовые стулья и продукты. Мы с Бобом сходили до торговой палатки и купили на всех немного «кровавой кукурузы», и когда вернулись, классический трэш «Я расчленил маму» уже начался.

Мы развлекались вовсю – пили, ели, смеялись, орали в кровавых местах. Потом начался «Кошмар дома на холмах», и примерно где-то на середине это и случилось.

Не помню, чтобы атмосфера сильно изменилась, ничего такого. Все было вполне естественно для «Орбиты». Образы, звуки и запахи такие, какими и должны быть. «Кровавая кукуруза» закончилась, как и кола, и Боб с Уиллардом вовсю налегали на пиво. Мы оприходовали уже треть пакета шоколадного печенья. Кэмерон Митчелл только открыл свой зловещий ящик с инструментами, чтобы достать строительный пистолет, поскольку собирался опробовать сей мерзкий инструмент на молодой даме, за которой подглядывал в душе. И мы уже приготовились как к вульгарной наготе, так и к бутафорской кровище, когда вспыхнул багряный свет.

Свет был таким ярким, что образы на экране побледнели и исчезли.

Мы посмотрели вверх.

Источником света была огромная красная комета, или метеор, летящий прямо на нас. Ночное небо и окружающие звезды утонули в ее свете, эта штуковина буквально заполнила собой все вокруг. Исходящие от нее лучи казались мягкими и жидкими, будто она купалась в теплом молоке с медом.

Столкновение с автокинотеатром казалось неминуемым. Моя жизнь не пролетела у меня перед глазами, но я внезапно подумал о том, чего не сделал, подумал о маме и папе, а затем комета вдруг улыбнулась.

Раскололась посередине, явив нам пасть, полную острых, как полотно пилы, зубов. Похоже, вместо взрыва нам перед смертью было суждено услышать хруст.

Пасть раскрылась еще шире, и я уже отворачивал голову от неизбежного, думая, что через секунду буду проглочен ею, как Пиноккио китом, когда… комета взмыла вверх и унеслась прочь, волоча за собой свой огненный хвост, осыпая нас мерцающими красными искрами и усиливая в нас ощущение погружения в теплую жидкость.

Когда красная пелена спала у меня с глаз, и я снова смог видеть, небо из кроваво-красного стало розовым, а затем медленно начало принимать свой естественный цвет. Комета ускорялась все быстрее, уносясь ввысь, словно увлекая за собой луну и звезды – они исчезали, будто блестки, смываемые в канализационную трубу. Наконец, комета превратилась в ярко-розовую точку, окруженную черным вихрем, искрящимся синими молниями. Затем темное небо погрузилось в тишину, молнии погасли, и от кометы осталось лишь воспоминание.

* * *

Сперва казалось, будто ничего не изменилось, кроме исчезновения луны и звезд. Но обстановка вокруг автокинотеатра стала другой. За семифутовым жестяным забором, окружавшим его… ничего не было. Ну, точнее, ничего, кроме черноты. Это было полная чернота, абсолютный шоколадный пудинг. Крыши домов, верхушки деревьев и здания, которые были видны за забором еще секунду назад, исчезли. Не было даже пятнышка света.

Единственное освещение исходило от самого кинотеатра: из открытых дверей машин, от светильников торговой палатки, от красных неоновых вывесок «ВХОД» и «ВЫХОД», от лучей прожекторов, и от самых ярких источников – входного козырька и высокой эмблемы «Орбиты». Последняя возвышалась на бетонной шпоре, пронзающей черноту, словно маяк над ночным океаном. Я почувствовал странную тягу к этому великому символу, его чередующиеся синие и белые огоньки отбрасывали на торговую палатку отблески, отчего хеллоуиновские декорации в ее витрине казались какими-то живыми и гораздо более уместными.

Затем я бросил взгляд на экран. На нем снова проявился «Кошмар дома на холмах», но былого веселья он уже не вызывал. Он казался ужасно глупым и неуместным, словно пляски на похоронах.

По парковке прокатился ропот, в голосах звучало удивление и смущение. Я увидел, как парень в костюме монстра снял с себя резиновую голову, сунул под мышку и огляделся вокруг в надежде, что все это ему померещилось, что этот эффект случился из-за недостаточного освещения, проникавшего в прорези для глаз. Девушка в бикини расслабила живот, потеряв желание его втягивать.

Я внезапно осознал, что иду к выходу вместе с нашей бандой, и Боб, как идиот, несет какую-то околесицу. Гул голосов по всей парковке нарастал, люди выходили из машин и шли в том же направлении, что и мы, как лемминги на зов моря.

Один тип завел машину. Новенький универсал «Форд», и он был под завязку набит жиром. Жирный водитель в гавайской рубашке, рядом – жирная жена, два жирных ребенка на заднем сиденье. Автомобиль на удивление ловко обогнул стойку с колонкой, вспыхнул фарами и рванул к выходу.

Люди бросились перед «универсалом» врассыпную, и я мельком увидел лицо водителя, когда тот промчался мимо. Оно походило на маску, сделанную из мастики, с нарисованными глазами, размером с мячи для гольфа.

Фары светили в темноту, но не проникали в нее. Машина, звякнув, вдавила в пазы парковочные шипы и исчезла в «шоколадном пудинге». Будто испарилась. Не было слышно даже удаляющегося звука двигателя.

Высокий ковбой в стетсоне, утыканном зубочистками и перьями, неспешно подошел к проему, пожал плечами и произнес:

– Давайте выясним, что за хрень здесь происходит.

Придавив ногой парковочные шипы, он сунул руку по локоть в «пудинг».

И вдруг закричал. Ни в реальной жизни, ни в кино я никогда не слышал такого звука. Будто у меня внутри сдетонировала глубинная бомба, и взрыв разрушил позвоночник и сотряс череп.

Ковбой отшатнулся назад, шлепнулся на землю и стал кружиться, словно пес с выпущенными кишками. Рука от кисти до локтя у него отсутствовала.

Мы бросились ему на помощь, но не успели коснуться его, как он заорал:

– Назад, черт возьми. Не трогайте меня! Оно течет!

Он снова закричал, но было похоже, будто его голосовые связки залепило грязью. И тогда я увидел, что он имел в виду, когда сказал «оно течет». Рука медленно растворялась, сперва повис рукав, потом сложилось плечо, и ковбой снова попытался закричать. Но что бы ни пожирало его снаружи, изнутри оно обрабатывало его еще быстрее.

Кости и плоть у него превратились в желе, лоб вывалился вперед и стек на разрушающееся лицо. Ковбойская шляпа накрыла собой жидкое месиво. Все его тело превращалось в жидкость и вытекало из одежды отвратительными ручьями. Вонь была ужасная.

Задержав дыхание, я осторожно протянул руку, взял один из его сапог и перевернул. Из него вылилась мерзкая, похожая на рвоту жижа.

Стоящий рядом Боб выругался, а Уиллард произнес что-то неразборчивое. Выронив сапог, я посмотрел на тьму за жестяным забором, и до меня дошла страшная истина.

Этот автокинотеатр стал для нас ловушкой.

6

Тот факт, что автокинотеатр превратился в западню, стал сразу же понятен большинству, но постепенно его приняли и остальные. Хотя были и такие, которые сначала ничего не поняли, как та парочка в «Бьюике», припаркованном неподалеку от нашей компании, которая разглядывала шляпу, сапоги и пустую одежду растворившегося ковбоя. И комета, и вопли остались без их внимания. Они были слишком увлечены своими любовными утехами. Парочка расположилась на заднем сиденье, одну ногу девушка закинула на кресло, а другую – на полку для мелочей. Мы все наблюдали за раскачивающейся машиной, и видели, какому испытанию подвергаются амортизаторы и четырехслойные шины. И когда машина наклонялась в нашу сторону, было видно скачущий вверх-вниз бледный зад, словно человек-невидимка подбрасывал баскетбольный мяч. Мы не спускали с него глаз, поскольку он был тем, что связывало нас с нашей прежней реальностью. И я очень расстроился, когда все кончилось, девушка опустила ноги, а чуть позднее они с парнем выбрались из машины, помятые, сперва сердитые, а затем смущенные. Причиной этому послужили наши лица, образованная нами толпа, гул наших голосов, тот факт, что еще больше людей шло в нашу сторону и, конечно же, абсолютная чернота вокруг.

Кто-то попытался рассказывать парочке про комету, про толстяков в «Форде» и храброго (или глупого) ковбоя, который растворился, но те лишь ухмылялись.

– Да ладно, – произнес парень.

– Что ж, – сказал Боб, и показал рукой на «пудинг», окружающий автокинотеатр, – наверное, нам просто приснилась вся эта хрень. Если считаете, что мы вас дезинформируем, почему бы вам не прогуляться в то дерьмо – только не думайте, что вернетесь.

Парень посмотрел на девушку, та – на него. Затем он снова посмотрел на нас и покачал головой.

Люди пытались настроить радиоприемники и гражданские рации, некоторые собрались у торговой палатки, чтобы попробовать воспользоваться телефонами. Но ничего не работало. Из радио доносились лишь легкие помехи.

Толпа росла. Нас было уже больше сотни, и люди продолжали присоединяться. На Парковке Б то тут, то там, тоже начали образовываться кучки. Некоторые водители ездили на своих машинах кругами и сигналили, может, еще не напуганные, но определенно сбитые с толку. Но это продолжалось недолго. Довольно скоро машины перестали разъезжать, остались лишь группы людей, разговаривающих или выглядящих потерянными.

С Парковки Б до нас дошел слух про мотобанду. Про то, как один из ее членов запаниковал и направил свой байк в тот «пудинг». Результат был такой же, как с нашим толстяком и его нагруженной калориями семейкой в универсале «Форд».

Потом начали рождаться теории. Те, которые были озвучены самыми громкими и настойчивыми из нас, были услышаны. Например, мужчиной с пивным пузом в облегающей футболке с горчичным пятном на груди.

– Я думаю, это человечки из космоса, зеленые или типа того. Это их рук дело. Мы постоянно пуляем туда свои ракеты, и было ясно, что рано или поздно они выйдут из себя. Поэтому они прилетели к нам со своим мудреным оружием и сделали это. Другого объяснения не вижу.

– Я так не думаю, – сказал парень в спортивной куртке, с аккуратной и неподвижной, как у манекена, прической. – Подозреваю, что это коммунисты. В этой стране они намного сильнее, чем думает большинство людей. И я не хочу бередить здесь старые раны, но, возможно, Маккарти не так уж и сильно заблуждался, как думают некоторые. Эти коммунисты повсюду, и они никогда не скрывали, что хотят нас захватить.

– На хрена им потребовался какой-то техасский автокинотеатр? – спросил Боб. – Они что, любят ужастики? Чепуха. Мне больше нравится версия про чуваков из космоса, зеленых или типа того, а ваша – тупая какая-то.

– Ага, – согласился мужчина в футболке с горчичным пятном.

– Говорю, как есть, – сказал Боб.

– Это воля Божья, – произнесла девушка в длинном голубом платье. – Здесь творится столько греха, что Господь наслал кару.

Парочка, которая практиковала обряды трехпалой саламандры на заднем сиденье «бьюика», начала переминаться с ноги на ногу и тянуть шеи, будто высматривая кого-то.

– Это не бог, – возразил кто-то из толпы, – это все Сатана. – Бог не наказывает. Наказывают Человек и Сатана.

– Зря мы нервничаем, – произнес другой голос. – Завтра встанет солнце и своими лучами разгонит эту гадость. Это просто природная аномалия, только и всего.

– Нет, – возразила девушка-панк с шипастыми оранжевыми волосами. – Это захватчики из другого измерения.

На ее версию никто не купился.

– А может, мы все умерли и зависли в лимбе, или типа того? – предположила симпатичная девушка в розовом купальнике.

Некоторые задумались. Из толпы донеслось несколько «может быть». По-моему, эта версия немного обошла по популярности ту, что про «коммунистическую угрозу».

– Это ни то и ни другое, – сказала тучная дама с носом, похожим на красный маринованный огурец. На ней был розово-зеленый халат, который можно было использовать вместо визуального рвотного средства и желтые тапочки в виде кроличьих мордашек. Она обнимала рукой тощего муженька, а у ее ног терлись два маленьких спиногрыза (девочка и мальчик). – Это призрак Элвиса Пресли. Я читала про нечто подобное в «Уикли Уорлд Ньюз», и в этом был замешан Элвис. Его дух спускался с небес и проделывал всякое с грешниками. Говорил им, что он не рад тому, как люди живут на Земле.

– Черт, – произнес Боб. – Теперь, когда этот сукин сын помер, он стал сама праведность. А раньше был просто жирным торчком.

– Он был Королем, – сказала женщина, таким тоном, будто говорила об Иисусе.

– Королем чего? – спросил Боб. – Запора? Я слышал, он склеил ласты на полу туалета с торчащей из задницы какашкой. В репортаже было написано, что он умер от перенапряжения во время дефекации. Он был ничем не лучше нас, разве что умел петь. И даже при этом ему было далеко до Хэнка Уильямса.

– Хэнк Уильямс, – сказала тучная дама, выпуская из объятий своего муженька и будто собираясь броситься в атаку. – Это алкаш и торчок. Да и внешне он до красавчика Элвиса не дотягивал.

– Возможно, – сказал Боб, – вот только вы не услышите, что его дух спускается с небес и кого-то беспокоит. Он знал, что не нужно лезть в чужие дела.

Спор продолжался какое-то время, он ничего не решал, но слушать было интересно. Я задался вопросом, сколько уже прошло времени, и посмотрел на часы. Они остановились.

Боб и дама с носом, похожим на красный огурец, наконец замолчали, и потом заговорил чернокожий парень в соломенной шляпе и поношенной серой толстовке с логотипом «Далласких Ковбоев».

– Возможно, мы пробудем здесь какое-то время. Что насчет еды? Она нам потребуется.

Я подумал о лежащем в грузовике печенье и фастфуде и пожалел, что мы не купили чего-то более существенного. Но может, это было лишнее беспокойство, как будто странная ситуация могла затянуться слишком надолго.

Затем к нам присоединился менеджер главной торговой палатки.

– Послушайте, не стоит волноваться насчет еды. Это пройдет. Что бы это ни было, долго это не продлится. Но хочу вас успокоить, если мы пробудем здесь какое-то время, и возникнет проблема с едой, у нас в палатке, а также на Парковке Б, ее столько, что хватит надолго.

– Как надолго? – спросил Уиллард.

– Очень и очень надолго, – ответил менеджер. – Только давайте не будем забегать вперед. Это пройдет. Возможно, это вызвано какой-то промышленной аварией.

– А комета? – спросил Рэнди.

– Не знаю, но уверен, что всему этому есть логическое объяснение. И не вижу необходимости переживать из-за голодной смерти. Мы в этой ситуации всего несколько минут, и я могу заверить вас, что надолго она не затянется.

– Молвил Господь, – сказал Боб, и менеджер сердито зыркнул на него.

– Думаю, нам нужно взять себя в руки, – произнес менеджер. – Вернитесь к машинам, постарайтесь обо всем этом забыть, сосредоточьтесь на фильмах. Скоро кто-нибудь появится и вытащит нас отсюда. Если рядом произошла какая-то катастрофа, кто-то обязательно знает об этом. Черт, скоро здесь будет Национальная гвардия.

– Это меня утешает, – сказал Боб. – У меня дядя служит в Национальной гвардии, он ни хрена ничего не знает, и у него пузо висит до колен. Отлично, Национальная гвардия.

– Мальчики, думайте, что хотите, – сказал менеджер. – Ну а я вернусь в палатку, проверю, работают ли телефоны. А завтра всем нам будет что рассказать нашим семьям.

– Точно, – сказал Рэнди. – Нам улыбнулась комета, поместила нас в Лимболенд, а край Лимболенда съел «универсал», набитый толстяками, и растворил ковбоя.

Менеджер выдавил улыбку.

– Я не говорю, что это безопасная ситуация, а то, что мы должны мужественно переносить затруднения. Не падать духом, держаться подальше от этого газа… слизи, или что там… И увидите. С нами все будет в порядке. А сейчас я вернусь в палатку и проверю телефоны.

Менеджер ушел, и Рэнди сказал:

– Да, отлично.

– Хотя он прав, – произнес высокий парень. – Больше мы ничего не можем сделать. Мы должны мужественно переносить затруднения… если только у кого-то здесь не появится идея получше.

Все молчали.

Один парень сходил до багажника своей машины и вернулся со старой коробкой и лопатой. Собрал останки ковбоя и сложил в коробку. Жидкость утратила свои кислотные свойства и начала густеть. Коробку не разъело. Концом лопаты парень подцепил одежду и сапоги, положил в коробку и сверху бросил шляпу.

– Я просто… оставлю его у себя в багажнике, – сказал он. – Жена не против… кажется, так будет правильно. Может быть, мы выясним, кто это… и передадим его родным для захоронения, когда выберемся… Кто-нибудь здесь знал его?

Никто не отозвался.

– Думаю, он приехал один, – сказал парень и унес лопату и коробку с останками ковбоя.

– Какой конец, – произнес Боб. – В грузовике машины, рядом с запасной шиной.

– Еще и в грязной коробке, – добавил Рэнди.

* * *

Короче говоря, народ продолжил болтовню, поглядывая на черное месиво и ожидая Национальную гвардию. Но никто не пришел к нам на помощь.

– Мы тут болтаем и болтаем, – сказал Уиллард, – но лучше не становится.

– Съем-ка я батончик «Бэби Рут», – произнес Боб. – Полезно для кожи.

– Делать здесь больше нечего, – сказал я.

– Давайте просто послушаемся менеджера, – произнес чернокожий парень в соломенной шляпе.

Мы отошли от толпы, и та начала распадаться на части, люди с обеспокоенными лицами возвращались к своим машинам. Непосредственная драма закончилась, и ничего не изменилось. Мы по-прежнему были в ловушке, но ощущение приключения уже успело испариться.

Мы все вернулись к грузовику, я занял свое место и взял пакет с попкорном. Даже обнаружил, что снова обрел интерес к фильмам.

Боб вернулся с батончиком «Бэби Рут», и стал чавкать так аппетитно, что мне пришлось рыться в вещах и искать печенье. Я съел так много, что меня затошнило.

Сперва я смотрел фильмы, но после того, как они закончились и пошли по новому кругу, потерял интерес и начал серьезно волноваться. По моим прикидкам должен был уже начаться рассвет. Но не было видно ни лучика. Лишь все те же искусственные источники света. Меня уже тошнило от фильмов, от автокинотеатра, и от кретинов, бродивших вокруг в костюмах монстров. Даже девчонки в бикини меня не заводили. Я чувствовал себя тараканом, упавшим в унитаз, которого вот-вот смоет водой. Мне хотелось вернуться домой, к маме и папе, в свою теплую постельку.

Менеджер торговой палатки, с которым мы разговаривали, выступил с обращением через громкоговорители.

– Народ, телефоны по-прежнему молчат, и по радио мы ничего не смогли поймать, но я уверен, что Национальная гвардия уже занимается этим, и скоро мы выберемся отсюда…

– У парня, похоже, стоит на Национальную гвардию, – сказал Боб.

– …а пока мы продолжим показывать фильмы. И если после второго сеанса помощь не прибудет, мы у себя в палатке будем подавать завтрак, за счет заведения. Боюсь, яиц с ветчиной у нас нет. Но есть хот-доги, свежий горячий попкорн, много конфет и газировки, плюс очень вкусный апельсиновый напиток, который мы получили сегодня вечером.

На этом менеджер отключился, и Боб произнес:

– И вот мы в окружении едкой слизи, а у этого парня на уме только Нацгвардия, бесплатные хот-доги и вкусный апельсиновый напиток.

– Мне кажется странным вот что, – сказал Рэнди, – каким образом здесь, в автокинотеатре, работает электричество, а радио и все, что связывает нас с внешним миром, нет? Черт, даже мои часы остановились.

– Мои тоже, – сказал я.

Боб достал свои карманные часы.

– Эти тоже сдохли. Никогда такого не было.

– Уверен, они все сдохли, – сказал Уиллард. Это были первые слова, которые он произнес за некоторое время. Он просто сидел, смотрел кино и ел попкорн. – Время – это тоже связь с внешним миром.

– Ты что-нибудь понимаешь, Уиллард? – спросил я.

– Не совсем. Я знаю не больше, чем другие. Но есть во всем этом что-то искусственное… типа, черт, не знаю…

– Типа как в малобюджетном фантастическом фильме, – сказал Рэнди.

– Ну да, – согласился Уиллард. – Типа того.

– Лично я думаю, – сказал Боб, – что дама в одеяле и «кроличьих» тапочках была права. Это призрак Элвиса.

– Я надеюсь только, что лампочки в фонарях и в кинопроекторах не перегорят, – сказал Уиллард. – А также те, что на знаке «Орбиты». Иначе здесь станет темно.

Он достал сигареты и раздал их. Мы все взяли по одной, как если бы курили, и Уиллард зажег их зажигалкой. Мы прислонились к грузовику и стали дымить, пока не закашлялись.

– Тот бедный ковбой, – сказал Рэнди. – Он растаял, словно слизень под солью. Похоже на дешевые спецэффекты. Как в «Водородном человеке» или «Капле».

– А та семья толстяков в машине, – сказал Боб. – Они просто исчезли.

Мы курили, а фильмы продолжали идти.

7

Через некоторое время я сдался, залез в кузов грузовика, нашел один из спальных мешков, которые мы держали там на случай походов, забрался в него и уснул. Это был сон, который бывает от депрессии и абсолютного истощения.

Мне снился сон про то, что сказал Рэнди, про то, что все это похоже на малобюджетный фантастический фильм, и сон был очень реалистичным. Будто я получил доступ к некой истине. Якобы существовал бог категории «Б» и он создавал фильм. У него не было возможности сделать Большой фильм, поэтому он довольствовался тем, что просто позаимствовал несколько человек (нас) и декорации (автокинотеатр). Дешево и сердито. С ним было несколько других существ, возможно, тоже богов – черт, а может, и не богов вовсе – и они были кем-то вроде технических специалистов. Это были реально уродливые чуваки. Они говорили на языке, который я никогда раньше не слышал, хотя и понимал. Главный уродец говорил им, что нельзя выбиваться из бюджета. Иначе все будет кончено. Он хотел, чтобы они сделали недорогой, но качественный фильм. И главное, сделали его быстро. Техники были полностью с ним согласны. Фактически они соглашались почти с каждым пожеланием главной твари.

Все выглядело очень реалистично.

Потом меня будто кто-то стал звать, будто папа кричал, чтобы я шел завтракать, только голос был каким-то странным. Он казался далеким, словно пропущенным через фильтр. И когда я проснулся и провел рукой по волосам, то понял, что нахожусь в спальном мешке, в кузове грузовика, а звучащий снаружи голос принадлежит Бобу.

Я выбрался из спального мешка и спустился из кузова, все еще сонный.

– Я уже собирался лезть в кузов и вытаскивать оттуда твою задницу, – сказал Боб. – Там подают завтрак, если это можно так назвать.

Я сел на задний борт кузова и посмотрел на выстраивающуюся возле торговой палатки очередь. Люди разговаривали дружелюбно, если не весело, но в воздухе чувствовалось напряжение, повисшее, словно невидимая сеть.