Оглавление

«Oh how wrong we were to think

That immortality meant never dying»

My Chemical Romance.

«Ради чего с тобой

Мы ведь не просто так

Днём мы всегда в тени

Ночью темно и так»

Твин Пикс.

«А если бы не боялся, то бы ведьма

ничего не могла с ним сделать»

Николай Гоголь — Вий.

«Я же говорил, что вампиры

существуют на самом деле!»

Джейсон Хендерсон — Воскрешение вампира.

БУРАН

Снег пошёл внезапно, ухудшив видимость примерно в двадцать раз. Белые хлопья посыпались на лобовое стекло, как из пачки сухого завтрака, которую начал трясти распсиховавшийся ребёнок… Тысячи пушистых кристалликов ринулись бороться с «дворниками», появляясь из неразборчивой тьмы, с которой даже нормально не справлялись фары их фургона, освещая перед автомобилем лишь с десяток метров. Такие уж они — зимние вечера.

Виталик выругался, пристальнее вглядываясь в дорогу. Они ехали — вернее, плелись — не слишком уж быстро, а теперь и вовсе нельзя было подумать о том, чтобы управиться с заказом до девяти часов.

Вадим, сидевший на пассажирском месте, скосился на ощетинившегося водителя.

— Тише едешь — дальше будешь, — сказал он.

— От того места, куда едешь, — буркнул первый.

— У тебя такой голос, будто это я тебя заставил ехать сегодня, — произнёс Вадим, с лёгкостью угадав настроение Виталика. — Ты же сам сказал…

— Да-да, — прервал его водитель. — Я сам сказал… А ты что, против был?

Они помолчали. Погода, тем временем, ухудшилась ещё сильнее.

— Нет, — ответил Вадим, глядя на закатанную дорогу, впереди собирающуюся начать извиваться — неминуемый спуск в сторону административного центра, куда они везли заказ. — Лучше с делами разобраться в пятницу вечером, чем в субботу утром…

— До понедельника нельзя было подождать? — распалялся всё сильнее Виталик.

— Владлен Ренатович мне сказал, что «ипешник» уже перечислил ему половину денег за товар, — пояснил Вадим. — И он сказал, что мы поедем либо сегодня, либо завтра, а уж выбирать нам… Когда удобнее.

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня?

— Ну, типа того…

Опять молчание, разбавляемое мерным гулом их серого фургончика, на котором они везли с десяток ящиков водки, шампанского и пива. И вроде бы там даже было дорогое виски… И кто его будет покупать. Это ж селяне, знают они хоть, что такое виски? А брендированное виски? Или для них всё одно — и стеклоочиститель подойдёт?

Как будто читая мысли Вадима, Виталик пробубнил:

— Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся… Они что, в город съездить не могут за бухлом?

Вадим поморщился. Виталик ругался очень часто, а курил очень редко, только когда слишком уж невыносимой становилась работа. Её он ненавидел, но всё равно «крутил баранку» — делать ничего больше он не умел. А уж кредит в миллион рублей отдавать надо было… Самое интересное, что Виталик даже не мог объяснить, куда же он потратил эти деньги, на что… Машину он не купил, за квартиру аванс тоже не вносил. Наверное, на кутёж. На женщин и азартные игры.

— Предновогодняя пора ж. Спрос везде вырос, не только в этих местах. И в городе тоже, — примирительно заявил Вадим. — Ты думаешь, машинисты товарных поездов тоже так думают, когда…

— Конечно! — прервал его Виталик, озлобившись совсем уж чрезмерно. — В такую-то дыру гнать состав… Наверное, на стоянках каждый из них думает «скорей бы назад». Уверен. И грузчики так думают. «Скорей бы разгрузить». И комплектовщики. И кладовщики. И даже продавцы. Думают, скорей бы разобраться с очередным деньком… И пойти спать. Или бу…

— Даже готов поспорить?

— Конечно. На что угодно…

— На миллион?

— Миллиона у меня нет, — буркнул Виталик.

— И бабы нет. На что спорить-то с тобой?

— Кстати, я тут познакомился с одной бешеной красоткой. Волосы — масло. Кожа — молоко. Вообще охрененная. А уж когда я с ней сходил на свидание, так почти влюбился… Ты когда-нибудь видел Хилькевич?

— Видел.

Вадиму совершенно не понравилась виталькина аллегория — молочные продукты он плохо переваривал. Как и бесконечное недовольство своего напарника, с которым три года уж на фургончике развозил алкоголь по торговым точкам. «Ипешники» оставляли заявки Владлену Ренатовичу, переводили часть денег, а остатки отдавали позже — как ящики с позвякивающими бутылками уже были на полках.

— Так эта — вообще на неё не похожа, — продолжал Виталя. — Сейчас покажу…

Он стал держать одной рукой руль, а другой полез в карман своего пуховика, и лицо его, немного преобразившееся, опять стремительно помрачнело. Он спешно полез в другой карман; поменял руки, начал рыться во внутренних. Самообыск ничего не дал.

— Дома забыл фотокарточку? — пытался пошутить Вадим, но вышло не смешно.

— Какую карточку! — процедил водитель. — Телефон оставил в жилетке на складе. Дерьмо!

— Не спёрли бы…

— Только пусть попробует, — ощерился Виталя, подразумевая кого-то конкретного. — Мне комплектовщики уже жаловались, что завскладша прёт что-нибудь себе, а недостачу вешают на них. Как тебе такое нравится?

— Мне вообще это не нравится, — отмахнулся Вадим.

Спуск закончился, и фургон оказался на относительно прямой трассе, заледенелой, по бокам от которой возвышались наметённые закостеневшие сугробы. Глядя в своё пассажирское окно, Вадим видел ещё и собственное размазанное отражение в стекле. Лицо его было каким-то бледным, а глаза выглядели чёрными пятнами. Такими же чёрными, каким выглядел отсюда лес, возвышающийся стеной поодаль.

— Глухомань… — продолжал нудить Виталик, и стал тыкать магнитолу. Заиграла песня «Зверей», отчего пассажир сначала искривился, а потом сухо рассмеялся.

— Ничего другого не нашлось?

— Когда ты сегодня слушал на весь склад ремейки на попсу ещё более страшную, никто тебе и слова не сказал. Так что давай ты теперь потерпишь?

— Да, — улыбнулся Вадим и достал телефон. — Разрядил в ноль, но зато настроение хорошее… Пятничный вечер. Можно и подумать о чём-то приятном. А ты всё ноешь и ноешь.

— О чём будешь думать?

— Странный вопрос, — признался Вадим. — Наверное, о своей девочке.

Виталик прыснул — скрипучим и задеревеневшим смехом.

— Ей уже под тридцать лет. Видал я твою торбу…

— Угомонись. Разве это главное? Или твоя бешеная красотка идеальна?

— В сравнении с твоей «девочкой» — ещё как…

Вадим не был из обидчивых людей, да и конфликты не любил раздувать на пустом месте. Конечно, сейчас повод внезапно нарисовался, но… Пятничный вечер. Заиндевевшая дорога. Снег. Тьма кругом, разве хочется лаяться? Проще оставить это на потом — когда вот он покажет фотографию своей пассии, вот тогда-то можно и отыграться…

Снег валил всё это время и только лишь усиливался… Белая стена за окном давила на машину со всех сторон, даже лес теперь не был виден. Только лишь кусок серой колеи перед бампером, тянущейся вдаль и вдаль.

— Близко к «чээс»… — мрачно сказал Виталик. — Ночевать бы не пришлось тут.

Вадим резко встрепенулся, будто наткнулся коленом на иголку.

— Не каркай!

— Ты же убеждённый атеист, — каким-то подозрительным тоном заметил Виталик. Назидательным? Нравоучительным? — Это всё суеверия, не больше.

— При чём тут это? Мне не по себе от этого места. Мороз по коже. А ещё ехать сколько… Тьфу на тебя, Виталя.

— А я тебе что говорил… Не ходи под лестницей, не ходи!

— Бредятина.

В любое другое время слова Виталия бы прозвучали комично, но когда за окном почти ночь, настоящая пурга, набирающая обороты, и вы едете в далёкий край, то это будет звучать уже совершенно по-другому. Не так весело. Как картинка с весёленькой рожицей, превращающаяся в ужасную гримасу, стоит лишь выключить свет… Брр…

Так продолжалось ещё какое-то время — полчаса или сорок минут, прежде чем Вадим увидел впереди подозрительный отблеск. Произошло это так неожиданно, что пассажир только и успел заорать «СМОТРИ!», прежде чем водитель рванул руль в сторону, чтобы уйти от лобового столкновения с серенькой иномаркой, выскочившей навстречу. Он неоднократно читал в новостях, что в сильный снег и гололёд машины сталкиваются десятками, но это же в городе, а чтобы тут…

Виталик, что самое поразительное, не сказал ничего, а просто рывком направил свой фургон влево. Если бы водитель, нёсшийся по «встречке» в последний момент тоже не рванул руль влево, то получился неплохой бы удар. Может, обошлось бы и без жертв, но…

Перед фургона ухнул куда-то в канаву с сильным хрустом — снег не выдержал тоннажа и проломился, запуская в себя не только передние колёса, но и часть подвески. Иномарка же молниеносно скрылась по направлению к городу, сверкая красными фонарями.

— ЭХ ТЫ, УРОД! — заорал Виталя, так круто повернув голову, что его шея едва не хрустнула. — ЧТОБ ТЫ ЗАГЛОХ ГДЕ-НИБУДЬ! ЧТОБЫ КОЛЁСА У ТЕБЯ ПРОБИЛО! ЧТОБЫ…

— Тихо-тихо, — ткнул Вадим его в плечо, переводя дух. Его настолько убаюкала дорога, ввела в транс, что он даже не мог сразу сказать что-то дельное, лишь слыша удары собственного сердца и чувствуя сильную дрожь в руках. — Тихо… Главное, что обошлось.

— Ага! Обошлось! — продолжал реветь Виталя, переключая скорость.

Спустя пару секунд двигатель заревел, но оба парня почувствовали, как прокручиваются задние колёса — на месте. А перед стаскивает куда-то в сторону.

— Давай же, давай! Корыто жестяное! — неистовствовал водитель, долбя по рулю. Он снова включил переднюю, немного поддал газа, потом переключился на заднюю и опять попытался выбраться из западни. Двигатель отчаянно заревел в унисон с колёсами.

— Успокойся… — попытался начать Вадим, но водитель его не слушал — он напоминал теперь того грязного и разъярённого человека из какого-то старого фильма, стегающего изо всех сил лошадь, что не могла уже тащить бревно… Но тот всё равно стегал и стегал. Стегал и стегал.

— Да что мне твоё спокойствие! Иди ты к …!

И опять Вадиму стало не по себе от этих слов. От этого слова. Его прошиб горячий пот. Да что с ним сегодня такое?!

— Криками ты делу не поможешь… — сухо продолжил он и открыл дверь.

Оказалось, что за окном погода вообще лютовала — свист ветра вместе с колючим снегом сразу же ворвался в салон, принудив зябко поёжиться обоих парней… Перебарывая изо всех сил неохоту, Вадим распахнул дверь подальше и выпрыгнул во тьму, сразу же оказавшись по щиколотку в снегу одной ногой — другая угадала на снежный намёт, бывший достаточно прочным.

Да, фургон засел хорошо — место здесь было такое, не слишком удачное. То ли канава, то ли котлован собирались рыть, да и бросили, пробороздив несколько метров земли. Ветер свистел так, что становилось жутко; снег сыпал и сыпал.

— Чего там? — заорал из салона водитель, чтобы перекрыть непогоду.

— Хреново, — крикнул Вадим. — Надо вызывать…

И осёкся.

— Ага! — заорал Виталя. — Сейчас вызовем! С ладошки вызовем!

И он принялся страшно материться, но тоже выпрыгнул в снег, отчего его лексика запестрила бранью ещё сильнее — выпрыгнул он прямо в мягкий и большой сугроб, и нагрёб себе полные ботинки снега. Он обошёл машину спереди, не преминув ткнуть её кулаком, будто это она сама решила спрыгнуть в кювет.

— Варианты есть? — заорал он в лицо Вадиму, пытаясь перекрыть вой ветра.

— Вызывать надо подмогу, эвакуатор, — повторил Вадим, подняв ворот своего коротенького пальтишки, пытаясь закрыться от навязчивых снежных хлопьев. Он даже стал щуриться, настолько сильно они лезли ему в глаза. — Иначе…

— А был бы у нас грузовик, мы бы так не встряли! — проревел Виталик, досадливо всплеснув руками. — А теперь… На этом корыте… Давай, звони куда-нибудь!

Вадим честно достал телефон и начал включать его. Снег тут же налип на экран смартфона, но незамедлительно начал таять. Томительное ожидание. В такие моменты привычные быстротечные вещи начинают казаться невероятно долгими. Наконец, экран загорелся: телефон включился, и на дисплее даже было три процента заряда. Но едва Вадим начал в телефонной книжке искать номер — а номер эвакуатора у него был — телефон сразу же отключился, недовольно завибрировав.

Повисла пауза, нарушаемая тяжёлыми вздохами Виталия. Его уже начинало трясти — может, от холода, а может, и от лютого недовольства. Он вперил взгляд, полный ненависти, в Вадима, будто тот сидел за рулём.

— Делать чего будем? — спросил пассажир и сам начал трястись. — Не ночевать же в самом деле тут…

— Для начала поставлю аварийный треугольник, — процедил Виталий и пошёл обратно к фургону. — И включу «аварийку». Не хватало, чтобы в нас ещё какой-нибудь идиот вмазался.

— Пятничный вечер рискует перетечь в субботнее утро, — опять попробовал пошутить Вадим, и опять вышло не смешно.

Потом он стал оглядывать местность, насколько это было возможно. По обе стороны от зигзагообразной дороги было занесённое снегом поле. Летом тут можно было увидеть пашню или покос, но сейчас это была тёмно-серая равнина, бугрящаяся снегом. И уходила она не так уж и далеко — метров через пятьсот виднелись заборы из жердей, чёрными полосами выделяющиеся на снежном фоне, а ещё через сто — высокие бугры, разбросанные вразнобой. И вроде в некоторых мерцали какие-то огоньки… Дальше уже стоял раскидистый массив — чернеющее многолесье.

Замигала «аварийка». Виталий шёл назад, продолжая утопать в снегу.

— Что это? — спросил Вадим, и сам себе показался глупцом всех времён и народов.

Виталий невесело ухмыльнулся.

— Деревня, видимо. Тут таких мы уж десять штук проехали. Как это называется? Не пережитки урбанизации, а как?..

— Понятия не имею, — ответил Вадим, наморщив лоб. — Может, у них есть телефон? Или зарядка?

Виталий кивнул.

— Уверен, что каждый там будет рад дать тебе не только телефон, но и денег на проезд. Ведь все мы знаем…

— Может, у них есть трактор. Или хотя бы конь. — Продолжал рассуждать Вадим. — Надо бы сходить. Признакомиться. Может, помогут чем-нибудь.

— Если хочешь — иди, — буркнул Виталий. — И возьми бутылку с собой, быстрее договоришься…

Вадим подумал, что это всё очень глупо, но всё же решил последовать этому совету. Он полез в фургон, вскрыл один из ящиков — самый ближний, и достал бутылку водки с серебристой этикеткой.

— Нам, кстати, влетит теперь, — гундосил водитель где-то рядом. — Мы должны будем

из своего кармана теперь заплатить за этот ящик…

— Об этом потом.

Вадим пошёл по направлению к видимой деревне, проваливаясь в снег. Это было крайне неприятное чувство — щиколотки его сразу отчаянно заныли, как только горсти холодного порошка засыпались ему в ботинки. Он сжал губы, чтобы подавить эмоции, готовые вырваться наружу, и медленно продолжил путь. Шаг за шагом, он приближался к забору, чувствуя всем телом пронизывающий ветер, от которого не спасала ни его обтягивающая шапочка, ни пальтишко. Руки противно защипали. Но Вадим всё равно шёл дальше, выдыхая клубами пар, продолжая зачерпывать снег обувью. Лицо его — белощёкое, гладковыбритое — стало замерзать с каждым шагом всё сильнее.

Через какое-то время он наткнулся на забор — на шершавые заснеженные жерди, полусгнившие. Парень аккуратно начал перелезать через него, стараясь не соскользнуться и не разломать тут ничего, одной рукой продолжая удерживать бутылку.

Как только он спрыгнул опять на снег, он услышал отдалённый лай. И этот звук не напугал его, а наоборот дал понять, что здесь он не один, так сказать, разогнал одиночество.

Вадим был убеждённым атеистом, потому темнота его вообще не пугала. Может, пугала она только тем, что в ней мог оказаться маньяк, стая голоднющих бродячих собак или автомобиль с выключенными фарами и отказавшими тормозами. Он не боялся того, что из-за угла на него могла выпрыгнуть какая-нибудь монстрятина…

Снега на деревенской улице было куда меньше, чем в поле, но следов он не заметил — всё замело. Избы выглядели этим зимним вечером чёрно-серыми срубами с тёмными окнами и скособочившимися воротами. Высотный столб он увидел один только, да и тот с оборванными высоковольтными проводами. То ли ветер их оборвал, то ли за неуплату отключили…

Но некоторые окошки и действительно были с огоньками — стало быть, в избах горели свечи. Или, быть может, фонари на батарейках. Было таких окошек не очень много — несколько штук на всю улицу.

Немного повертевшись по сторонам, подбирая слова, с которыми он может начать диалог с деревенскими жителями, он направился к ближайшему дому с огоньком в оконце. В какой-то момент он даже испытал невероятное чувство стыда за бутылку в руке — он что, действительно её взял?! Деревенские могли и обидеться на такой подарок…

Ну, там видно будет. Он аккуратно постучал в стекло свободной рукой, чтобы не переполошить жильцов. В какой-то момент Вадиму даже показалось, что он не чувствует пальцев руки — так те околели. Эх, горожанин…

Через несколько мгновений в окне появилась мужская физиономия — квадратнолицая, усато-бородатая. Глаза его рассмотреть не удалось.

— Извините! — прокричал Вадим, стараясь перекрыть шум бушующей стихии. — Скажите, где тут можно найти тракториста?! Или… Конюха?

Мужчина в окне резко исчез, после чего огонёк погас — или свечу загасил. Или фонарь выключил. Этот жест вряд ли означал, что он сейчас выйдет, чтобы поговорить…

«Ожидаемо», — подумал Вадим и медленно потопал дальше, поняв, что лай после его окрика стал куда громче, словно в метрах пятистах тут стояла овчарня, полная голодных волкодавов…

Это уже был более реалистичный страх, поэтому, тревожно сглотнув, Вадим решил поторапливаться. И только он занёс руку, чтобы постучать в окно другого дома, как смог

разглядеть человека, стоявшего около одного из домов дальше по улице — высокая чёрная фигура с поднятой вверх рукой. Словно это был герой фильма «Послезавтра», которого непогода застигла в таком положении. В то же время он не выглядел неестественно, не походил на статую. Было в нём что-то живое.

— Извините! — крикнул ещё раз Вадим. — Вы мне не поможете?!

Фигура, к его великому удивлению, начала махать рукой, дескать, подходи и поговорим. И не придётся орать на всю улицу, поднимая пенсионеров и детей с постели. И Вадим, конечно, поспешил к этому мужчине, поняв, насколько же он продрог на этом морозе, и как же он рад видеть здесь доброжелательного человека.

Как только между ними осталось шагов двадцать, фигура резко пошла в сторону одной из построек. И — Вадим был готов поклясться! — через несколько мгновений она просто исчезла во тьме около очередной стены. Он замер, глядя на чёрный прогал раскрытых ворот — полотнища натужно скрипели. Снежный вихрь крутился прямо у входа в саму избу — крыльца как такового тут не было, лишь порог. И дубовая дверь, приоткрытая.

«Старое домишко», — подумал Вадим, нерешительно топчась на месте.

Несомненно, мужик его подозвал и просто прошёл в дом, чтобы не маячить на улице. Чтобы поговорить там, где затишно… И, подумав, что эта версия вполне даже убедительная, он пошагал внутрь. Двор — совсем небольшой, оказался завален снегом от и до, никаких следов он не увидел… И это заставило его остановиться снова.

— Что за абсурдище, — проговорил он тихо, так тихо, что даже себя почти не расслышал из-за воя ветра и собачьего лая. И, немного попятившись назад, решил пойти к другому дому, постучаться туда.

Как только он повернулся, краем глаза он заметил движение у порога и, повернувшись обратно, увидел ту же фигуру — она стояла у двери избы, но уже по-другому, уперев руки в бока, как бы выказывая крайнее нетерпение. Но теперь у Вадима была возможность получше рассмотреть её.

Это был очень худой мужчина в чёрном длиннополом пальто, без шапки. Его седые волосы — длинные — хлестали ему по лицу, но он оставался непоколебим, словно и не замечал разъярённую зиму.

— Извините! — в третий раз крикнул Вадим, краснея то ли от стыда, то ли от стремительно понижающейся температуры. — Мне нужна помощь! Вы знаете, где можно взять трактор? Мы завязли в снегу! Слышите, нам нужно…

Где-то в стороне раздался клацающий звук — и парень тут же посмотрел туда. Ничего. Вернув взгляд обратно, он уже не увидел мужика. Тот, скорее всего, вошёл в дом. Парень немного разозлился — ему уже поднадоело здесь находиться, и он заспешил в дом.

Закрыв за собой дубовую дверь, он сразу поразился обступившей его тишине. Теперь ветер и лай остались где-то за окном, но тепла не прибавилось — в избе давненько не топили. Стояла почти такая же темнота, как и на улице.

— Вы где? Уважаемый, Вы где? — спросил Вадим негромко и принялся топтаться около порога. Не получив ответа, он уже собрался уходить, как что-то звякнуло в одной из комнат, в которую, видимо, этот мужик и юркнул. — Послушайте, уважаемый, мне нужно…

Вадим смело шагнул вперёд — маленькая изба, как оказалось, представляла из себя вообще две комнаты: прихожую и другую, в которой было всё остальное, включая печь, дубовый стол, скамейку… Кровати видно не было, но зато в этом рябом полумраке он отчётливо

увидел лежащее тело посреди пола.

БЕЛАЯ МЕТКА

Вадим замер при входе в комнату, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. Погода на улице будто утихла, ушла на второй план, всё поплыло перед глазами у паренька. Он потряс головой, будто отгоняя дурной сон. И стал напрягать глаза изо всех сил, всматриваясь в лежащее тело. На первый взгляд он вообще решил, что ему показалось, но позже он убедился, что ему это не кажется: мужчина, высокий. Лежит прямо на полу, руки положив по обе стороны от себя. Лица он не видел в темноте, но почему-то был стопроцентно уверен, что это тот же мужчина, которого он видел десять секунд назад.

— Эй, уважаемый! — позвал Вадим, но тот, конечно, не двигался, и парень медленно прошёл к нему и опустился на одно колено. Прислушался, не наклоняясь. Дыхания не услышал; да ещё теперь и увидел очертания окаменевшего лица, обрамлённого длинными волосами… — Вы слышите меня?!

Это было так абсурдно, но может этому человек стало действительно плохо, и он пытался звать на помощь?! Вадим протянул руку и взял лежащего человека — она была холодной, как лёд. И твёрдой, как пластик. Будто он держал в руке руку куклы, а не человека. От неожиданности Вадим выронил кисть мужчины, и та ударилась о пол с громким стуком. Безжизненным.

Во входную дверь забарабанили. Энергично, сильно, отчего Вадим подскочил с пола, едва не подавившись собственным сердцем, застучавшим чуть ли не в горле. Руки затряслись так, что он едва не выронил бутылку…

Лежавший на полу рывком вскочил — сел на полу, словно был на пружинах. Он вцепился одной рукой — той самой, которую Вадим и держал перед этим — и притянул его книзу, к себе. Глаза восставшего сверкнули синим светом, озарив комнату, и самого парня, и самого человека. Он смотрел широко распахнуто, не мигая, крепко ухватившись за запястье Вадима.

У парня пропал дар речи: он пытался вымолвить хоть словечко, но его губы не могли разлепиться, и изнутри вырывалось лишь нечленораздельное мычание… В дверь опять забандили — грубо и нетерпеливо.

— Не отдавай им метку, — процедил оживший тихим, но очень внятным голосом. — Не отдавай им метку. Отдашь метку — конец всему. Ты меня понял?

Вадим дрожал всем телом и хотел многое сказать, но не мог… Его трясло от абсурдного испуга, свалившегося на него бурдюком с водой. Он смотрел на восставшего, просто смотрел, как тот протягивает другой рукой сияющую монету и вкладывает ему в свободную руку. Всё происходило так медленно, словно они находились под водой.

В дверь заколотили в три раза сильнее. Раздался девчачий плач.

Вадим огляделся. Изба, как и прежде, была полностью погружена во тьму. Человек так и лежал на том же месте. Неподвижен. Нежив.

«Так… — подумал парень. — Скорее всего я всё же выпил водку из бутылки, которую вроде бы взял с собой сюда… И там — контрафакт, подделка. „Палёнка“! И теперь я отравился, и мне всякое мерещится. Так, спокойно…»

В это же время он разжал руку, в которую усопший вложил ему монету во время видения. Да, монета до сих пор в ней была — блестящий полукруг, похожий на обычную пятирублёвку, но с той лишь разницей, что вместо пятёрки на монете красовалась цифра семь.

В дверь опять заколотили, снова раздался девчачий голос:

— Впустите, пожалуйста! Впустите, я замёрзну тут! Околею!

Парень встрепенулся и бросился к двери, пинком распахнув её (даже не подумав, что этой же дверью он может вдарить по просящей помощи девчонке), но всё обошлось: та стояла босоногая, сразу же за порогом. В рваной длинной рубахе (скорее всего, это была рубаха взрослого человека), хотя самой девочке было лет двенадцать. Волосы её были растрёпаны: жёлто-красные лохмотья торчали из головы во все стороны. Лицо — белое, не просто бледное, а белющее, как снег из морозильника. Глаза — большие, обрамлённые чёрными синяками. Она обхватывала себя за плечи изрезанными ручонками и тряслась мелкой дрожью, как бездомная собака в январе.

— Бедная девочка! — выдохнул Вадим, совершенно растерявшись. Он мгновенно отступил назад, как бы пропуская её. — Что с тобой случилось, бедняжка?

— Я заблудилась, — проговорила она отчётливо, опустив глаза. — Пожалуйста, помогите!..

— Тут, конечно, холодно, но теплее, чем на улице… — замямлил Вадим, ища, что же можно ей дать. Свитер какой-нибудь, покрывало… Снег и ветер уже вовсю гуляли по избе, наполняя её пронизывающим холодом. — Я вот тоже заблудился, можно так сказать…

— Понятно, — слабо ответила девочка, скрючившись на морозе в три погибели.

— Чего ж ты стоишь-то там! — спохватился Вадим. — Проходи, быстрее!

— Вот спасибо, милый человек, — ответила девочка и поспешила зайти, не забыв за собой прикрыть дверь. — Я думала, что уж всё…

— Ты извини, что нет света, — продолжил он мямлить. — Я тут не живу… Я просто заблудился.

— Я вижу, что Вы не местный, — заметила девочка, старательно растирая поочередно свои ноги. — Я вот тоже. Из другого села, в общем.

Вадим добрался почти на ощупь до однодверного шкафчика, тихо притаившегося в углу. И, по счастью, нашёл там стопку одеял — старых и рваных, но это было лучше, чем ничего. Он протянул находку девочке.

— Бери, закутайся… Но, если честно, я думаю, что ты обморозилась. Тебе надо к врачу. Срочно!

— Нет, я чувствую себя нормально, — заверила его девочка, стуча зубами и заворачиваясь в одно одеяло. — Сейчас согреюсь и пойду дальше…

— Куда ты идёшь?

— Я… ищу свою сестру, — ответила она. — Я… должна была найти её, но тут много собак. Мы потерялись.

Рассказ был сбивчивый, но это ничуть не смутило Вадима — бедный ребёнок такого натерпелся! Он сам едва говорил после своих галлюцинаций.

— А Вы куда путь держите?

— Да мы тут ехали в магазин, товар везли… И угодили в сугроб. Там, в общем, в нас почти врезался какой-то придурок, пришлось спасаться… И я пошёл искать тракториста какого-нибудь, который смог бы нас вытащить.

— Понятно, — повторила она. — Но трактористов здесь нет.

— Может, конюх? — спросил он с надеждой. — Я слышал, что кони могут тянуть машины.

— И коней тоже здесь нет, — ответила она, и что-то в ней изменилось. Как будто есть две картины, на которых нарисован один и тот же ребёнок в одном и том же месте, но с такой дикой разницей… Она перестала дрожать, и голос её стал ровным, как стекло. — Коней всех съели.

— Собаки? — спросил он, и слово упало в темноту дома, как рука лежащего человека.

— Собак тоже съели, — сообщила она.

— А этот человек, — спохватился он. — Ты случайно не знала его?

— Нет, — призналась она. — Но я думаю, что он лежит здесь не случайно.

Она сделала пару шагов навстречу Вадиму. И он почувствовал, что от неё начал исходить какой-то запах. Резкий, природу которого он пока не мог определить. Но приятным этот запах уж точно не был. Он слышал её дыхание… И видел оба блестящих в темноте глаза.

— Я думаю, он здесь жил, — ответил честно Вадим и сделал шаг назад.

— Точно, жил. И я ещё живу.

— Ты о чём, девочка?

— Милый человек, подай милостыню, — она протянула правую руку с необычайно маленькой бледной ладошкой. — Есть нечего, надеть нечего… Сестру надо искать.

Где-то вопили собаки. Лаяли, выли, и это выглядело так, словно они смеялись. Над ним смеялись. Пол стал уходить у Вадима из-под ног; ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он ухватился за бутылку крепче, как пассажир мотоцикла хватается за байкера. Или как утопающий — за соломинку.

Вадим машинально сунул руку с монетой в карман и принялся там искать бумажник.

— Нет, — сказала она. — Мне деньги не нужны твои.

— А что тогда нужно?

— Отдай метку.

Он замолчал, пытаясь сглотнуть сгусток кислой слюны, крепко застрявшей где-то подальше языка… Но это ему не удалось, и они теперь просто стояли в тишине.

— ОТДАЙ МЕТКУ! — заорала она не своим голосом. Так могло кричать сразу десятеро детей в истерическом припадке. — ОТДАЙ МЕТКУ, МИЛЫЙ ЧЕЛОВЕК!

Он отпрянул назад, споткнулся о лежавшего, и повалился на пол, машинально выставляя бутылку с водкой вперёд, чтобы не разбить её. Девчонка пошлёпала за ним, высунув изо рта длинный язык.

— ОТДАЙ МЕТКУ! — проревела она опять и зарычала.

Вадим вскочил, пытаясь быть как можно более проворным, но опять словно оказался под водой: руки и ноги его почти не слушались, он едва не завалился, перед глазами всё прыгало, темнота была почти непроглядной. Мысли его заметались с таким неистовством, что он никак не мог ухватиться ни за какую из них, и просто хотел выбраться отсюда.

Девчонка прыгнула вперёд и схватила его когтистой пятернёй за свободную руку, сжала её до хруста.

Вадим заорал, а потом был притянут неведомой силой вниз, чуть лицом не упёршись в морду этого существа; «девочка» оскалила пасть, демонстрируя замызганные зубы, вполне человеческие, но запах из пасти был невыносимый, неистовый, гнилостный.

— Отдай метку! Отдай мне метку! Она принадлежит мне! — прохрипело существо.

Парень не знал, что делать, потому что никогда даже и близко не оказывался в подобной ситуации… Повинуясь лишь своим инстинктам, он с размаха дал ей прямо по темени бутылкой. А потом ещё раз, уже более размашисто.

После второго удара бутылка разлетелась в осколки — настолько он был сильный. Запах алкоголя немного перебил вонь, какая-то часть брызнула ему в лицо, один осколок плашмя ударился о щёку. Но он почувствовал, что она разжала хватку, и парень просто побежал прочь, еле переставляя ноги, как будто бежал по болоту.

— Я так понимаю, это значит «нет»? — спросила она ему вдогонку, и он выбежал из дома, выбив дверь плечом, хотя в одно мгновение перед столкновением подумал, что дверь

обязательно окажется запертой. В кошмарах так и бывает.

Но — нет! Он оказался на улице, где снег шёл по-прежнему, и выл ветер. Но к вою ветра прибавился ещё и захлёбывающийся собачий лай. Парень обернулся на звук и увидел, как к нему бегут люди: четверо или пятеро тёмных фигур, размахивающих руками. Они лаяли, рычали, вопили. И продолжали забег.

Вадим просто побежал опять, почувствовав, что уже не может бежать — так бывает от сильного испуга, тотальное бессилие. Но, мельком взглянув вниз, он всё же увидел, что продолжает бежать: бёдра его скакали туда-сюда. Воздух обжигал лёгкие, а руки вообще отказывались слушаться…

Забор, конечно, вырос внезапно перед ним, и он услышал, как преследующие его собако-люди довольно загоготали. Парень вообще ничего не успел подумать — мысли продолжали сновать беспорядочно и неуловимо, как начал карабкаться по забору. Рык и лай уже были позади его спины, прям близко-близко…

Он побежал дальше, отчётливо осознавая, что снег его замедляет. Конечно, в армии он бегал и по снегу, и через заборы перепрыгивал, но за ним никто не гнался.

— Догнал! Догнал! — прорычал один из псов на двух ногах совсем где-то рядом, и Вадиму прямо представилось, как тот тянется к его пальто своей длинной, неестественной пастью, раскрывает её, готовясь отхватить кусок своими острющими зубами.

Сквозь пелену погони Вадим сначала услышал долгий свист — вполне человеческий, прежде чем увидел сверкание оранжевой мигалки.

— Я здесь… Я тут! — прохрипел он почти беззвучно, продолжая размахивать руками, почти полностью обессилив. Подковыляв ближе, он уже смог различить, что это большой оранжевый самосвал, вытянувший фургон обратно на дорогу…

А свистел, собственно, Виталик. Свистел изо всех сил.

— Я щас… Я щас… Я… Я… — повторял он истерично, пока не упал в снег, ткнувшись разгорячённым лицом в сугроб. Но тут же подскочил. Спасение было совсем рядом.

— Что с тобой такое?! — воскликнул Виталий, когда Вадим упал снова — на этот раз прямо на дорогу, потому ощутимо стукнулся лбом. — Что произошло, Вадя?

Парень вскочил и оглянулся: никого не было. Ни единой живой души. Огоньков, кстати, сказать, тоже уже не было ни в одном из домиков.

— Мда, — басовито протянул водитель самосвала, стоявший тут же. — По ходу дела, твой дружбан всё… Обмёрз сильно. Такое с городскими бывает.

— Спасибо за помощь, — отмахнулся Виталик. — Вадя, Вадя, ты слышишь меня?!

Он схватил Вадиму и хорошенько тряханул его за плечи. Тот продолжал оглядываться своим белым лицом, то в одну сторону, то в другую, и что-то бессвязно лепетать. И так продолжалось, пока он не получил лёгкую пощёчину от своего водителя.

— Ты ему налей чего-нибудь горячего, есть горячее-то у вас? — снова вставил свои пять копеек водила самосвала.

— Терпи, Вадя, терпи!

Виталик потащил его к машине, не обращая внимания на его бубнёж. Позже, позже! Засунув его на пассажирское кресло, он опять вернулся к водиле самосвала.

Вадим никак не мог успокоиться: голова шла кругом, рука болела после чудовищной хватки существа…

«Какого существа? — почти злобно подумал он. — Это всё галлюцинации, это всё не по-настоящему, это не может быть по-настоящему!..»

Тяжело загудел самосвал и через некоторое время он выдвинулся в сторону города,

продолжая разгонять темноту оранжевым светом. Из кузова у него торчали разные мешки — все с мусором, однозначно.

Виталик быстро забрался в салон.

— Что с тобой, Вадим?

Выглядел он скорее крайне разозлённым, нежели озабоченным. Виталик всегда злился. Особенно, если что-то шло не так.

— Всё нормально, — выдавил Вадим и посмотрел на свои трясущиеся руки. — Всё нормально. Мы можем ехать?

— Да ты весь трясёшься, как конь перед грозой, — отозвался тот. — Что случилось? На тебя кто-то набросился?

Вадим честно не знал, что же на это можно сказать, чтобы не сойти за сумасшедшего.

— Я, наверное, сильно ударился головой, — сказал он негромко. — Да, точно. Когда мы вылетели в кювет, я долбанулся головой о панельку, точно. — Он выдохнул крайне облегчённо. — Всё, энцефалопатия. Слабоумие. Сумасшествие.

— Чего ты там бубнишь? — спросил водитель, вращая рулём, возвращая фургон на трассу. — Едем обратно в город?

— Нет, уж доделаем, — сказал Вадим. — Надеюсь, у меня хватит сил.

— Рассказывай уже, — процедил Виталик. — Нечего ломать из себя мою первую девку. Та тоже всё время что-то говорила. Невпопад, тупо, но говорила. Ты мне её напоминаешь. Кстати, она тоже была кудрявая.

— Да-да, — согласился Вадим и прикрыл глаза, а потом взялся за голову руками, как Вассерман при неправильном ответе в «Своей игре». — Всё нормально… Поехали.

— Расскажи, что ты там видел, — не отставал Виталий.

— Всякое, — уклончиво ответил Вадим. — Просто… Бред всякий. Казалось, что на меня напал… Кто-то. А потом я убежал.

— Хм, — протянул мрачно водитель. — А бутылку куда дел? Уж не приговорил ли ты её там в одиночку, отчего тебя так и сплющило?

— Может быть, — вполне серьёзно согласился Вадя.

— Со мной учился дружок, постоянно бухал, а то и делал что ещё похуже. Так вот, иногда у него так башня стреляла, после праздников — так вообще. Он мне тоже всё рассказывал, что за ним кто-то гонится, кто-то преследует его.

— И что с ним стало?

— Однажды его попойки превратились в один сплошной запой, вот его и выпнули из универа… Уж не знаю, чем сейчас занимается.

Вадим помолчал, понемногу продолжая приходить в себя. Рука всё ещё болела, что являлось очень странным для галлюцинаций… Наверное, он ударился, когда бежал.

— Спился, наверное.

Повисла напряжённая тишина. Магнитола больше не играла. Снег же шёл и шёл, будто и вовсе не собирался останавливаться.

ТОТАЛЬНАЯ ВРАЖДЕБНОСТЬ

Буквально через каких-то мимолётных полчаса они въехали в административный центр — обширная деревня с приземистыми домами, но кроме этого здесь были высоченные фонари через каждые пятьдесят метров. И машины попадались куда чаще, чем до этого. И всё произошедшее недавно уже выглядело настолько ненатурально и абсолютно иррационально, что Вадим ещё больше убедился, что это точно всё было психическим

помутнением. Нервное перенапряжение, холод и удар головой при ДТП. Вот и всё…

— Если хочешь, я один могу, — неожиданно сказал Виталик.

— Я в порядке, — заверил его Вадим и полез в «бардачок» за ведомостями. — Сейчас всё перетаскаем. Подпишем-запишем. И всё.

Водитель хмыкнул, но уже куда более дружелюбно и полез на улицу, где, вопреки опасениям Вадима, снег уже начал сходить на нет. И это было хорошо. Вторым хорошим обстоятельством стало то, что владелец — лысеющий мужичок лет шестидесяти с чем-то в красном бархатном пиджаке и расстёгнутой необъятной куртке — не отказался от расчатого ящика.

— Бутылки из него я поставлю отдельно. И если кто траванётся, то у меня будут проблемы, — сообщил он гораздо спокойнее, чем мог бы. — Если вы, ребята, левачите, хорошее меняете на дешёвое, то у меня для вас плохие новости. Если кто отравится — повторяю — я и вам создам большие проблемы.

— Знаете, Илларион Николаевич, никак я не могу с Вами согласиться, — улыбнулся ему Вадим, когда они стояли у прилавка и заполняли документы о принятии. Кроме этого Илларион Николаевич успевал ещё и тыкать старый советский калькулятор. Вадим понимал, что выглядит всё равно отвратительно, да и водкой от него пахнет, это уж точно. Но ничего с этим поделать не мог. — Вы же должны понимать, что люди, кроме алкоголя, пьют и едят ещё много всего. И отравиться могут чем угодно, разве нет?

— Это, ребята, вы только что признались, что привезли мне «палёнку», я правильно понял? — спросил владелец магазинчика, но почему-то голос его не звучал серьёзно или враждебно. Звучал тон старого учителя при беседе со своим бывшим учеником.

— Не слушайте этого полудурка, — сказал появившийся в дверях Виталик с очередной позвякивающей коробкой в руках. Он злобно ткнул головой кисею — пресловутые плетёные шторки, неотъемлемую часть подобных магазинчиков. — Мы уже сколько раз вам привозили товар? Много. И хоть бы раз были с ним проблемы?

— Но ни разу ещё не было открытой коробки…

— Этот полудурок брал оттуда бутылку, мы же рассказали.

— Ладно, ребята, я помню. Так и тракториста-то нашёл?

У Вадима настолько много пота выступило на спине, что, казалось, он вот-вот потечёт струйками.