Ксения ГолубовичРусская дочь английского писателя. Сербские притчи
«И может быть, прав Йейтс, что эти два ритма сосуществуют одновременно — наша зима и наше лето, наша реальность и наше желание, наша бездомность и наше чувство дома, это — основа нашей личности, нашего внутреннего конфликта». Два вошедших в эту книгу романа Ксении Голубович рассказывают о разных полюсах ее биографии: первый — об отношениях с отчимом-англичанином, второй — с отцом-сербом. Художественное исследование семейных связей преломляется через тексты поэтов-модернистов — от Одена до Йейтса — и превращается в историю поиска национальной и культурной идентичности. Лондонские музеи, Москва 1990 х, послевоенный Белград… Перемещаясь между пространствами и эпохами, героиня книги пытается понять свое место внутри сложного переплетения исторических событий и частных судеб, своего и чужого, западноевропейского и славянского. Ксения Голубович — писатель, переводчик, культуролог, редактор, автор книги «Постмодерн в раю. O творчестве Ольги Седаковой» (2022).
Много ли человеку земли нужно? — спрашивали герои Толстого. Как выяснилось, немного — чтобы в нее лечь. Ровно столько у нас есть во владении в Англии… и там спит Джо.
Мудрость обитает там, где растут цветы, поднимаясь от черных корней к блестящему цветению… Розмарин, укроп, рута, фиалки… Офелия становится истинной невестой безумного принца — она становится колдуньей, переходя на ночную, вещую сторону бытия.
Род касается рода в точках кардинальных событий, и творится Народ. От меня до Станиславского, Надежды Ламановой и членов тех семей, которых во время примерок касались ее руки, до пьяницы мужа Агриппины и ее умерших от скарлатины дочерей и сына, о чьей смерти не знали мои тетки, но знала моя Зизи. Сын Агриппины погиб от трамвая, прицепившись к подножке и слетев с нее под рельсы… в этой смерти тоже есть что-то неразгаданное, как в любой смерти ребенка, срезанного, как цветок… цветок лилии… что теперь колышутся возле лица Лидии Яновны, — и вновь до меня тянется общая нить судьбы… Дождь прикосновений… «Вот, — говорят мои родственницы, склонившиеся уже над Лидой в гробу, — вот, мама, мы и поговорили». 8