автордың кітабын онлайн тегін оқу  Сожженные приношения

Роберт Мараско

 

 

 

Robert Marasco
BURNT OFFERINGS
Copyright © 1973 by Robert Marasco
First Valancourt Books Edition 2015
This edition published by arrangement with Piergiorgio Nicolazzini Literary Agency (PNLA)
All rights reserved

 

Перевод с английского Валентины Ионовой

Оформление обложки Ильи Кучмы

 

Мараско Р.

Сожженные приношения : роман / Роберт Мараско ; пер. с англ. В. Ионовой. — СПб. : Азбука, Издательство АЗБУКА, 2025. — (The Big Book).

 

ISBN 978-5-389-30653-0

 

18+

 

Летом Нью-Йорк просто невыносим! Жара, пыль, шум… Мэриан мечтает провести лето за городом вместе с мужем и сыном. На глаза попадается объявление в газете: «Уникальный дом... Спокойный, уединенный. Идеален для большой семьи. Бассейн, частный пляж, причал... Очень разумная цена для правильных людей…» Невероятная удача! Такой дом может стать настоящим спасением. И не важно, что его хозяева — брат и сестра, странная парочка, — ведут себя весьма необычно. Не важно, что стоимость аренды подозрительно мала, а условия включают в себя заботу о престарелой мамочке, запертой на последнем этаже. Все это не важно, ведь Мэриан наконец-то нашла дом своей мечты и готова пойти на все, чтобы здесь остаться…

Впервые на русском — культовый роман ужасов, вдохновивший Стивена Кинга на создание романа «Сияние» и послуживший основой для знаменитого фильма 1976 года (режиссер Дэн Кертис, в ролях Карен Блэк и Оливер Рид).

 

© В. А. Ионова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Издательство Азбука®

— Не спеши, милый. Вернись.

Восьмилетний Дэвид остановился посреди гостиной, сгорбился, словно защищаясь от удара, и медленно повернулся. Мэриан стояла в узком проходе между двумя спальнями в дальней части квартиры. Ее рука поднялась, как крыло семафора, указывая на комнату сына.

— Когда ты вошел сюда, здесь было безупречно чисто, — сказала Мэриан.

Дэвид неохотно поплелся по ковру, а потом по деревянному полу, который она только что закончила натирать. Его кеды издавали негромкий резиновый скрип.

— Поднимай ноги, пожалуйста, — попросила Мэриан, когда он проходил мимо нее, и последовала за ним. — Видишь, о чем я?

Дэвид стянул свою школьную рубашку с дверной ручки, открыл шкаф и достал плечики.

— Я забыл, — протянул он вяло.

— Что-то ты многовато забываешь для такого умного ребенка. — Она смотрела, как он тычет в рубашку плечиками. — Если сначала повесить брюки, то хватит и одной вешалки, правда?

— Что, брюки тоже?

— Разумеется, брюки тоже. И обувь.

Брюки валялись на полу возле стула. Он поднял их и принялся просовывать одну штанину в вешалку.

— Солнышко?.. — терпеливо произнесла Мэриан.

Он демонстративно опустил руки:

— Я не могу это делать, пока ты смотришь. Нервничаю.

— Тогда я не смотрю. — Она повернулась спиной к нему, а лицом к окнам. — Скажи, когда все.

Сквозь звуки, долетающие со двора тремя этажами ниже, Мэриан различала невнятное бормотание Дэвида. Она подошла к окну и поправила красные занавесочные кольца на низком карнизе, разделяющем стекло пополам; шторы защищали от расположенной прямо напротив навязчиво блестящей многоэтажки — сплошная стена стекла и гладкого белого кирпича. Со двора до Мэриан донесся громкий женский голос: «Дарлин!» Она подошла поближе и глянула вниз.

Двор представлял собой довольно обширную бетонированную площадку, обрамленную бесформенными газончиками; в основном он служил проходом к подъездам многоквартирного дома, расположенным в десяти ярдах друг от друга; по всей его длине были расставлены скамейки. На скамейках между третьим и пятым подъездами собралось особенно много женщин, главным образом молодых матерей... Рядом с каждой — детская коляска. Мэриан снова услышала крик «Дарлин!», громче первого, и увидела, как молодая женщина в шортах и безрукавке вскочила со скамьи. Ее рука указывала на кого-то вне поля зрения Мэриан. «Ну все, сейчас тебе влетит по-настоящему!» Две коляски расступились, пропуская женщину в шортах. Она выбежала за пределы видимости, и, судя по раздавшемуся крику, Дарлин влетело по-настоящему.

Всю неделю стояла нетипично теплая для этого времени года погода: двадцать пять градусов, а всего-то середина мая. Как всегда весной, двор превратился в бурлящую и звенящую эхом игровую площадку. С наступлением лета количество часов бурления непременно увеличится и гомон станет нестерпимым.

Лето. Квартира. Квинс [1]. Ничего хорошего это не предвещает. Опять.

Мэриан искоса глянула на Дэвида. Тот повесил плечики в шкаф (очень криво) и засунул сменку в мешок. Как раз в этот момент в квартире этажом ниже зазвучало фортепиано.

Полчетвертого. Часы можно сверять. Сначала гаммы, примерно пять минут борьбы за мелкую моторику; потом переход на Баха или Бетховена, или над чем там трудится квартира 2-Д в этом месяце, с полчетвертого до пяти, пять дней в неделю. К концу месяца фальшивые ноты никуда не денутся, а станут лишь быстрее, громче, проработаннее. Вроде вот этой. Она поморщилась. И этой. Да боже ж ты мой, не вылетай из тональности. Жаловаться еще раз смысла нет, в договоре об аренде четко прописано: с девяти до девяти — можно... Остается при встречах улыбаться, а по полу ступать потяжелее.

Дэвид захлопнул дверцу шкафа и повернулся к ней, уперев руки в бока:

— Сойдет?

— Сойдет, — ответила она. Потом прошла по ворсистому коврику, лежащему посреди комнаты, и присела перед сыном на корточки. — Теперь все выглядит намного лучше, правда? Согласись.

Дэвид не желал соглашаться. Все и так нормально выглядело.

Она заправила ему футболку, притянула к себе и громко поцеловала.

— Я та еще приставала, знаю, — сказала она сочувственно, — но и с тобой непросто.

Он попытался высвободиться.

— Я опоздаю.

— Куда опоздаешь?

— Мне надо.

— Ну так опоздай. Мы видимся, только когда я тебя ругаю. Поэтому и ругаю так много.

Не скрывая нетерпения, он позволил пригладить себе волосы — густые и темные, как у Бена; а у нее — длинные и русые; однажды в прошлом году, вскоре после того, как ей исполнилось тридцать, в них обнаружилась седая прядь, и она ее вырвала.

— По бульвару на велике не гонять, не забывай, и дома в шесть. Понял — в ш-е-с-ть. А теперь поцелуй.

Он едва ткнулся губами в ее щеку и, разом оживившись, рванул из комнаты.

Мэриан села на пятки и подождала, пока хлопнет входная дверь и задребезжат окна. В комнате снова был порядок, временно. Идеальная спальня мальчика из журнала: на покрывале аккуратно разложены подушки с персонажами из «Мелочи пузатой» [2]; в углу — небольшой, блестящий полировкой школьный уголок; на стенах — футбольные плакаты и изображения старинных пистолетов. Портреты Даффи Дака и Альфреда И. Ньюмана [3] ровненько висят над кроватью. На комоде — модель фрегата, в разных углах — маленький «мустанг», и Дракула, и Мумия, и механическое чудовище Франкенштейна, которое роняет штаны и краснеет (подарок от тети Элизабет, только ей одной игрушка и нравится). Пыль везде вытерта, в комнате стоит свежий масляный запах — как и во всей квартире.

Дверь грохнула, шторы слегка качнулись. Мэриан рассеянно теребила ворс ковра. Она ощущала, как вибрирует паркет от звуков фортепиано внизу. Ее подмывало постучать в пол, но с той женщиной и так уже было неловко встречаться на лестнице или у почтовых ящиков. Мэриан обнаружила в ворсе белую нитку, вытащила ее; потом стерла частичку копоти, измазавшей ей пальцы; затем потянулась вперед, стоя на коленях, и, прочесывая ворс, нашла кусочек толстой синей нити, цвета ковра из ее спальни. Напомнила себе: почистить пылесос. Провела рукой по ковру, разглаживая его, затем встала, подошла к шкафу и перевесила одежду Дэвида. Минуту-другую она просто разглядывала содержимое шкафа. Гаммы внизу наконец сменились Бахом, и, пожалуй, Бах из 2-Д ей все-таки понравился; что-то в мелодии заставило Мэриан прикоснуться к пиджаку Дэвида и его плащу, к заношенному голубому махровому халатику, который пора бы уже заменить на новый. Поддавшись чувствам, навеянным халатиком и неумело сыгранной мелодией, она подошла к окну: сын, по идее, должен был пересечь двор. Он этого не сделал, а если бы сделал, то она окликнула бы его: «Дэвид!» — и бросила бы ему упаковку кексов «Янки Дудлс».

Квартира состояла из четырех просторных комнат; от стен отслаивалась штукатурка, и Бен регулярно шпаклевал их, а паркетный пол слегка, но раздражающе дыбился перед двумя дверными порогами. Раз в месяц Мэриан как следует разгребала всю квартиру, драила пол и натирала его воском, и как минимум раз в месяц Бен, ходя в носках, поскальзывался, хватался за спинку продавленного бархатного кресла и бросал «да господи!».

Дом был старый и располагался в Квинсе на широком оживленном бульваре, вдоль которого шли супермаркеты, бары, сетевые закусочные и несколько китайских и итальянских ресторанчиков, работающих навынос. В двух кварталах находилась весьма востребованная пожарная часть, а самолеты заходили на посадку в аэропорт Ла-Гуардия прямо над их крышей. Дома поновее были населены преимущественно молодыми парами и холостяками; в иных жили люди постарше и всякие хиропрактики. Ну и Рольфы — Бен, Мэриан и Дэвид — вот уже четыре года снимавшие жилье за сто шестьдесят долларов в месяц. Удачная сделка, и на тридцатку дешевле, чем их предыдущая (самая первая) трехкомнатная квартира в том же районе, но немного подальше. Следуя сложившейся традиции, они переехали сюда в поисках простора, как те семьи, которые в конце концов перебираются из этих кварталов в маленькие домишки Нассау или Саффолка [4]. Рольфы тоже переберутся, была уверена Мэриан; просто они отстают на несколько лет.

Четыре года назад выяснилось, что их трехкомнатная квартирка больше не вмещает все нажитое за пять лет в браке. Виноватой считалась Мэриан, которая, по ее собственному признанию, была несколько склонна к потребительству («вот же чертова хомячиха», как однажды, во время редкого приступа ярости, выразился Бен). Ну, они и переехали, чтобы не пробираться из комнаты в комнату бочком, а то и ползком. Переехали ради пространства, экономии и удобства. Дом был большой, и, бог свидетель, жизнь в нем кипела: его населяли беременные женщины, маленькие дети, орущие на лестницах, подростки, выцарапывающие неприличные слова в лифте, когда тот работал; здесь повсюду носились кухонные запахи; здесь жил старик, мочившийся под почтовыми ящиками; здесь гудели батареи и ненадежные водопроводные трубы; здесь существовала проблема с тараканами, а однажды, страшно сказать, появились и мыши. За состоянием здания немного следил чернокожий многоженец мистер Айвз, которого все дружно именовали Призраком.

С каждым годом затея с квартирой 3-Д казалась все менее удачной — так, по крайней мере, думала Мэриан, которая проводила в ней бóльшую часть времени. (Три-четыре раза в год она выходила на временную работу, подменять каких-нибудь сотрудников в офисах, чтобы осилить очередную соблазнительную покупку: буфет в стиле французского Прованса или — ее самое ценное приобретение — столик доре из красного дерева и бронзы.) Где-то в мае, в преддверии лета, Мэриан впадала в уныние и мрачность; изрядную часть дня она тратила на уборку и снова на уборку. («Боже правый, — говаривал Бен, — опять сущий Дунсинан». Она ударила его, когда он объяснил, что имеется в виду.) Вместо того чтобы в терапевтических целях выслушивать перед ужином жалобы Бена — на мистера Байрона, директора старшей школы, на тупых детей или на идиотку мисс Маккензи, возглавляющую отделение английского языка в школе Тилдена, — Мэриан заводила собственную литанию, перечисляя одну за другой свои личные горести: жару, шум, копоть, однообразие, безбрежную и богомерзкую скуку летнего города. Город, преисподняя. Квинс. Пространство, экономия, удобство — все это сводилось на нет с июня по сентябрь, когда квартира, с точки зрения Мэриан, становилась непригодной для жизни, ну просто абсолютно непригодной. Почему бы не сделать, хотя бы однажды, так: накрыть мебель чехлами, оставить ключи тете Элизабет и отправиться куда-нибудь, где прохладно и тихо или как угодно, лишь бы тихо. А в сентябре офисам всегда требовались временные сотрудники.

Она протерла пыль всего пару часов назад, а на подоконнике в их спальне уже снова лежал слой городской копоти. Мэриан приподняла шторы и принялась дуть по всей длине двойного подоконника, пока не заболело за ушами, а потом опустила раму. Их спальня, как и прочие комнаты, смотрела на стену из окон и белого кирпича. Надзирательница, отметила Мэриан, по обыкновению, на своем посту, наблюдает за происходящим во дворе. Громадная женщина целиком заполняла одно окно на четвертом этаже, — казалось, она была там всегда, эта объемистая округлая гаргулья, опирающаяся на подушку и бесстрастно взирающая на все и всех. Бен уверял, что она — домашняя богиня и обнажена ниже пояса.

Мэриан добавила «уединенно» к «прохладно» и «тихо». Просто немного личного пространства. Чтобы можно было раз в жизни заняться любовью, не закрывая окна и не опуская жалюзи, не беспокоясь обо всех прочих кроватях по ту сторону их стен, пола, потолка. (Ее, во всяком случае, это беспокоило; Бену-то было решительно все равно.) Обычно они занимались любовью при включенном свете, и однажды в квартире сверху что-то с грохотом бухнулось на пол, так что по штукатурке пошли трещины и жалюзи взлетели вверх, а процесс был в самом разгаре, и они предстали в таком виде перед всеми освещенными окнами стены напротив.

— Я словно внутри похабного анекдота, — сказала она Бену, когда тот вернулся в постель. Он хохотал как сумасшедший; она отвернулась и заснула, только это его и заткнуло.

Ладно, возможно, она преувеличивала — для усиления эффекта, вроде образцово обставленной комнаты в мебельном отделе универмага. Возможно, на самом деле все было не так плохо, хотя, вероятно, все-таки плохо. Один-два месяца не здесь, и она точно вернулась бы отдохнувшей, и ее нарастающая паранойя была бы обуздана на следующие девять месяцев.

Вчера она просмотрела раздел недвижимости в «Таймс», зачитывая Бену наиболее подходящие варианты; на каждый из них Бен безразлично хмыкал. Она не стала давить: в воскресенье лето казалось менее угрожающим. Но сегодня угроза стала реальной, слышимой, и что уж тут говорить — давить было самое время. Перспектива провести лето в Квинсе, может с двухнедельным выездом куда-нибудь к северу от города да с единичными поездками в парк типа Джонс-Бич или Беар-Маунтин, сделалась еще более непереносимой. Бен свободен все лето: ни курсов, ни преподавания. Дэвид тоже свободен, а уж она и подавно. И не то чтобы у них совсем ни гроша за душой.

Убедившись в своей правоте, она кивнула сама себе и пошла в гостиную. Фортепианное бряканье доносилось прямо из-под ног. Она склонилась над журнальной этажеркой и вытащила «Таймс», открытую на странице «Дома для отдыха и каникул». Взгляд ее заскользил по колонкам, останавливаясь на более-менее подходящих вариантах, которые она обвела вчера («маясь дурью», как выразился Бен). Вскоре Мэриан даже перестала слышать фальшивые ноты.

 

Автобусная остановка, гидрант, въезд во двор. Клятый район постепенно становился хуже Манхэттена. На бульваре было два места, но оба платные, и еще одно на Тридцать девятой — слишком тесное для «камаро». Он уже намотал два круга по кварталу, даже тыкался в соседние улочки — односторонние, а значит, уводящие его дальше от дома. Десять минут назад он проехал мимо своего здания, захороненного где-то за стоящими в ряд «Карлтон-тауэрс», «Гибсон-армс» и «Мейберри-хайтс». Кто такие, черт возьми, эти Карлтон и Гибсон, и где эти вшивые высоты, эти «хайтс»? И почему четыре дня из пяти проблема парковки мелкого желтого «компакта» достигает каких-то вагнеровских масштабов? Прямо перед ним загорелся красный. Бен ударил рукой по своему дипломату на пассажирском сиденье, произнес: «Вот дерьмо» — и потянулся за сигаретой.

Реактивный самолет проревел над тщедушными деревцами, уже полностью покрывшимися листвой. Четверо-пятеро мальчишек, ровесников Дэвида, катили на великах по направлению к Бену. Перед перекрестком они перестали крутить педали, но один съехал на поперечную улицу и резко метнулся в сторону, уворачиваясь от машины, к счастью двигавшейся совсем медленно. Бен скорчил гримасу и покачал головой. Лекция о велосипедах. Сегодня же.

Учитель в нем захотел крикнуть что-нибудь этим мальчишкам, особенно вон тому плюгавому, но впереди, в пятидесяти футах, кто-то как раз начал усаживаться в припаркованную машину. Бен нервно глянул на светофор, на приближавшиеся автомобили, что могли представлять для него опасность, и на хитрого маленького ублюдка, проехавшего по боковой улочке на зеленый. «Ну же, меняйся». Женщина села в свою машину, зажглись задние габариты. Автомобиль тронулся с места, и спустя несколько его неуклюжих толчков обозначился намек на свободное пространство. Бен чуть подал «камаро» вперед, сигнал светофора сменился, и... Бог, кажется, все-таки существовал.

К моменту, когда он дошел до закусочной через дорогу от дома, место, где десять минут назад он припарковал машину, из памяти уже выветрилось. Осознание этого пришло к нему неожиданно: внезапная боль, словно тычок в ребра, и тихий злобный голос произносит: «Ну что, умник ты наш, так куда ты ее пристроил?» Бен взял «Пост» и пачку сигарет, заплатил пожилой, никогда не улыбающейся продавщице и вышел из заведения, проглядывая заголовки. На углу подождал, пока включится зеленый, и хоть и точно вспомнил, где стоит машина, все-таки мысленно проделал весь путь к ней, просто чтобы закрепить в уме. Два квартала прямо, направо от светофора, налево от следующего — и вот она, голубушка. Он взглянул на передовицу («Нью-Йорк снова на грани»), прочитал скучный абзац об урезании бюджета — и замер. Было ведь три светофора: два он перешел на зеленый, один ждал. Пацан на велике, ровесник Дэвида... Господи, ну и дичь. Он же знает, где припарковал треклятую машину. Бен сложил газету и сунул ее под мышку.

Мимо прогромыхал автобус, совсем близко к краю тротуара. Бен отвернулся, чтобы не вдыхать выхлопные газы, перекинул дипломат в левую руку и немного ослабил галстук. Мысль продолжала свербеть — неприятная, банальная. Он попытался выкинуть ее из головы, подумать о чем-нибудь более важном — финансовом кризисе, шуме, коррупции в правящих кругах, загруженности дорог, загрязнении воздуха; наконец, об этой вот уродливой каменной громадине неподалеку. Ну что это за место, как тут растить ребенка? Нассау, Саффолк — есть ведь альтернативы, верно? Может, даже Рокланд или еще подальше на север. Мэриан права: город с каждым днем становится все менее привлекательным и все более царапающим. Возможно, пора задуматься всерьез. Это важнее, намного важнее, чем тот факт, что, да, он, черт возьми, потерял машину.

Итак, поискать ее сейчас или заняться этим утром — выйти из дома на пятнадцать минут пораньше и шататься по улицам, словно рассеянный идиот, каковым он, очевидно, и является? Бен перебросил дипломат в правую руку. Пиджак лип к телу, где-то рядом надрывался радиоприемник и кто-то остервенело гудел вслед машине, повернувшей не по правилам. Часть сознания просто выключилась, заснула, и звуки теперь донимали его, как куски непереваренной пищи. Напряжение — вот как это называется. Боже, вся скопившаяся за день дрянь — все эти дурацкие крупные и мелкие неприятности — действительно способна довести до ручки.

Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем это прорвется наружу, прежде чем разумная его часть скажет: «С меня хватит, сынок, давай теперь сам»? И тогда к чертям тормоза, и он полетит вверх, вверх, как воздушный шарик. Его понесет, понесет... Бен сделал глубокий вдох, мысленно следя за собственным полетом над своей многоэтажкой, надул щеки и издал чпокающий звук. Только тут он заметил, что рядом с ним на бордюре ждет зеленого сигнала маленькая девочка — она подняла на него глаза. «Улыбнись, солнышко». Он повторил свой звуковой номер для нее, с большим старанием, и на этот раз она поднесла ладошку ко рту и захихикала.

— Привет, — сказал он. — Что у тебя в сумке?

— «Ринг-дингс», — ответила она после краткого раздумья и снова захихикала.

— А что это?

— Пирожное, — сказала девочка, и Бен расслышал в ее тоне подспудное: «Во дурак!»

Загорелся зеленый, и девчушка побежала через дорогу на длинных тощих ножках.

На другой стороне улицы он ненадолго остановился, сделал еще одну безуспешную попытку порыться в памяти и, решив, что это абсурд и он совершенно не собирается сейчас об этом тревожиться, направился к дому. Он бодро кивнул — «дамы!» — старухам, которые, рассевшись на складных стульях возле подъезда, сплетничали и наблюдали за происходящим. В пропахшем капустой вестибюле ему повстречался мистер Джироламо, у которого в прошлом году случился сердечный приступ и который с тех пор проводил бóльшую часть времени в ожидании почтальона. Мистер Джироламо спросил Бена, не слишком ли для него сегодня жарко, и Бен ответил, да, конечно, а как ваше самочувствие? Прекрасно. Лифт, добавил мистер Джироламо, утром починили. Что ж, посмотрим, что сломается следующим, сказал Бен, и шестидесятилетний мистер Джироламо, который выглядел на все восемьдесят, засмеялся, довольно неуверенно.

 

Мэриан переоделась из джинсов и полинявшей рабочей рубашки в светло-голубую блузку (цвета ее глаз) и красную джинсовую юбку. Она стояла перед зеркалом в ванной, водя щеткой по волосам. По стояку Д кто-то спустил воду в унитазе; за душевой занавеской в цветочек редко и равномерно падали капли воды, пятная голубой фаянс. Эти звуки давно уже стали привычной частью обстановки, она почти их не замечала. Щетка с тихим шепотом ползла по волосам длинными, направленными сверху вниз движениями. Мэриан остановилась, наклонилась поближе к зеркалу и немного повернула лицо вправо. Она провела одним пальцем по виску, разделяя пряди. Сверху к зеркалу крепились четыре цилиндрические лампочки (Бен прикрутил их не то чтобы слишком умело и посему нарек свои действия «Операция „Свиное ухо“») [5]; Мэриан поправила одну из них — белую, не розовую — чтобы она светила на висок. Ложная тревога. Лампа вернулась в исходное положение. Больше тридцати, сказала она зеркалу, смирись. Она промыла расческу, протерла розовый мрамор подставки под раковину (их собственная, не домовладельца) и разыграла быструю шахматную партию бутылочками, тюбиками и большой банкой жидкого мыла. Услышав лязг ключа в замочной скважине, откинула несколько прядей с плеч и выключила свет. В ванной пахло сиренью.

— Это я, — крикнул Бен.

Когда она вошла в гостиную, он перебирал почту, отбрасывая в сторону ненужное. Мэриан положила руки ему на плечи, сказала: «Привет, милый» — и поцеловала. Газету с пометками она бросила на виду, на столике у телефона. Он ее не заметил.

— Жарко! — сказал Бен, отходя от нее. Он остановился в середине комнаты и принюхался. — Тут пахнет лимонным маслом.

— Я была очень трудолюбивой девочкой, — сказала она. — По пиву?

Он сказал:

— Давай, — и очень искусно зарычал при звуке фортепиано у себя под ногами. Когда Мэриан выходила из комнаты, он щелкал зубами и рычал все громче.

Мэриан направилась в кухню, где перед окном, прикрытым летними занавесочками, располагалась маленькая обеденная зона. Виниловый пол блестел (узор — розовые камешки). Она вытащила из холодильника две банки пива и открыла старомодный буфет со стеклянными вставками на дверцах (вставки она выкрасила ярко-зеленым, под цвет стаканов). Бен в любой момент может увидеть газету со всеми этими подозрительно выделенными телефонными номерами, со всеми просмотренными и вычеркнутыми объявлениями. Стоило ли позвонить заранее и не ждать? Гадать уже поздно. Она разлила пиво, стоя перед большой доской с крючками, на которых висели блестящие медные кастрюли.

— Не могу это больше выносить! — внезапно закричал Бен из гостиной. Его голос усилился до пародийного вопля: — Не могу!

Она обернулась на звук, но не успела и слова сказать, как медные кастрюли начали раскачиваться и позвякивать. Вся квартира сотрясалась, удары отдавались в кухонном полу. Из гостиной доносилось приглушенное бух, бух, бух и перезвон стекла.

— Господи! — вскрикнула она. — Бен!

Она бросилась в гостиную и увидела, как Бен прыгает на ковре, прямо над фортепианными звуками. Лампы дрожали, фарфоровая фигурка соскальзывала к краю журнального столика. Мэриан схватила статуэтку, испуганно оглядела комнату и закричала:

— Ты с ума сошел, прекрати. Бен, прекрати!

Он в последний раз подпрыгнул и остановился под звуки начавшего заикаться пианино.

— Слушай, — прошептал он, — мне кажется, сработало.

— Да ты просто свихнулся. Псих.

Она двигалась по комнате, поправляя картины и подсвечники, проверяя лампы, чаши, статуэтки и вазы, занимавшие все отполированные поверхности.

— Знатную трепку я им задал, — сказал он. Пианино смолкло.

— Да уж, очень смешно. — Удивительно, что обошлось без разрушений. Паника на ее лице уступила место беспомощной вымученной улыбке. Она покачала головой. — Идиот.

— А что там с пивом? — спросил он, плюхаясь на диван.

Когда она вернулась, пианино заиграло снова, резонируя, как и прежде. Бен вскинул руки вверх:

— Это наверняка заговор. Весь поганый город докапывается до меня.

Он похлопал рукой по дивану сбоку от себя. Мэриан подала ему стакан, положила на столик две подставки и устроилась рядом.

— Сам теперь с ней и разбирайся, — сказала она, кивнув на пол.

— Пускай эта старая сука беспокоится о том, как бы я с ней и впрямь не разобрался. — Он сделал глоток. — Она подумает, что это была ты. Во всяком случае, я ей так и скажу.

— С тебя станется, да?

— Каждый за себя, сестра.

— Эй... — сказала она после паузы. — У меня есть отличная идея.

— Н-да?

— Давай переедем.

Бен улыбнулся, глядя в пространство, и притянул жену к себе. Его рубашка уже была расстегнута. Она потеребила краешек, а потом рука ее скользнула под ткань и принялась гладить его грудь, твердую и влажную.

— Знаешь, ведь там внизу никого нет, — сообщила она доверительным тоном, — просто пианино играет само по себе. А над нами просто ноги, бегают взад-вперед. Настоящих людей нет, одни только звуки.

Ее пальцы зашагали вверх по его груди. Он уселся на диване поглубже, так чтобы голова касалась стены.

— Полегчало? — спросила она.

— Немного. — Он испустил долгий вздох и взгромоздил ноги на кофейный столик.

Мэриан наклонилась и отодвинула резной стеклянный портсигар.

— Я рассказывал тебе про свой последний срыв? — спросил он.

— Нет.

— Напомни как-нибудь.

Она кивнула.

— Всегда найдутся новые истории, даже спустя девять лет. Не это ли имеется в виду, когда брак называют приключением?

Бен протянул руку к ее коленке и начал легонько ее поглаживать. Одновременно он с отсутствующим видом пялился на трещинку в потолке. В глазах Мэриан фоном для его профиля служили окна здания напротив. По одной из квартир бродила фигура в полосатых трусах.

— Ну, так как было сегодня? — спросила она наконец. — Или лучше не спрашивать?

— Лучше не спрашивать, но ты уже спросила, — лениво ответил он. — Все как всегда. Дети блистали, рвались к доске, короче, отжигали по полной, все до единого. А затем, вишенка на торте, общее собрание, сплошное воодушевление, аж сердце заходится...

Он рыгнул, она сказала:

— Свин.

Он повернулся к ней лицом, улыбка его была невинной и беззащитной; хотя он утверждал, будто лучшие его годы позади, Мэриан все еще таяла от нее.

— Знаешь что? — сказал он. — Я, кажется, не очень-то люблю то, чем занимаюсь. — Он произнес это так, словно его только что осенило.

— Ты всегда так говоришь в это время года.

— И всегда искренне.

— Остался всего месяц, правда? Ты справишься.

— Не в этот раз, милая. Я не вывожу. — Он выпрямился и, глядя на нее искоса, объявил: — Я потерял машину.

— Это как же ты умудрился?

Он рассказал. Она рассмеялась, а он не понял, что тут смешного.

— Это знак, ясно тебе? — Бен изобразил звук, с которым обрушивается нечто большое, — он вообще был мастер звуковых эффектов.

— В смысле... — Она приложила палец к виску и покрутила. Настроение у Бена внезапно переменилось, и вместо того, чтобы хоть как-то ответить — скажем, усердно покивать, — он просто потянулся за сигаретой. — Добро пожаловать в клуб, — сказала Мэриан, но Бен словно не слышал, его как будто что-то отвлекло — пианино, крики играющих под окном детей. Или пиво. Пиво действовало на него быстрее, чем вино; он редко пил что-то более крепкое.

— Эй! — Она легонько толкнула мужа, и та его часть, которая покинула комнату, вернулась.

Он сказал:

— Привет.

— У меня есть решение всех наших проблем, — бодро заявила Мэриан. — Побег. — На этом слове она вскочила и продолжила, пересекая комнату: — Ты только не заводись. Просто послушай.

Мэриан оглянулась — Бен закуривал сигарету. Она взяла со стола газету и зеленую пузатую пепельницу и отнесла все это обратно к дивану. Увидев газету, он демонстративно свесил голову и с утомленным видом выдохнул шарик дыма, в котором Мэриан отчетливо разглядела звездочки, спирали и восклицательные знаки пылинок.

— Заткнись, — сказала она.

Она поставила перед ним пепельницу, хотя на боковом столике рядом уже стояла одна, беллик [6], с изящными завитушками.

Бен подождал, пока она усядется на полу перед ним.

— Теперь у нее положение просителя, — зычно провозгласил он.

— Слушай. — Она ткнула его рукой, откашлялась и прочла: — «Уникальный дом на лето. Спокойный, уединенный. Идеален для большой семьи. Бассейн, частный пляж, причал...»

Он захохотал.

— Да слушай же. — Она продолжила читать: — «На длительный срок. Очень разумная цена для правильных людей». — Курсив был ее.

— Расистские свиньи, — сказал он.

— Они не это имеют в виду. — Она протянула ему газету, словно особенно спелый помидор. — Два с половиной часа от города. Лучше не придумать.

— От какого города? — спросил он. — От Варшавы?

— От Нью-Йорка, тупица.

— И очень разумная цена, ага?

— Тут так написано.

Бен положил сигарету, отбросил газету в сторону и, взяв жену за обе руки, свел их вместе, так что ее поза стала еще более просительной.

— Солнышко, — сказал он. — Этот стол тоже был по разумной цене, помнишь? — Он кивком показал на антикварный стол, где лежали газеты и несколько книг; настоящим рабочим местом ему служил стол в кухне.

— При чем здесь это?

— Урок семантики: упадок и закат смысла.

— Перестань, мы не в твоем убогом классе.

— Повезло нам. — Он продолжил — без единого намека на упреки и осмотрительно придерживаясь легкого тона: — И шкаф с выгнутой дверцей был по разумной цене... ну, так мне, во всяком случае, сказали... и те изящные стулья...

— Стулья-бержер [7].

— ...приставные столики, лампы, все эти финтифлюшки и бог знает что еще понапихано у тебя в кладовке. «Разумно» или, вернее, некая пародия на это слово за девять лет оставило нас с примерно двумя тысячами в банке.

— Но это на две тысячи больше, чем у многих других, — ответила она. — Да чего ты раскипятился-то?

— Потому что домов с пляжем, бассейном и причалом по разумной цене не бывает в принципе. Это называется — пресечь на корню.

— Бен Дж. Негатив. Вечный негатив.

— Нам не потянуть дом на лето. — Он поднимал и опускал ее руки в такт своим словам; газета с каракулями и пометками возле телефонных номеров упала между ними. — Что не так с парой недель на севере штата, даже тройкой, если хочешь?

Она произнесла «фу!» и высвободила руки. Всю паузу между раундами они смотрели друг на друга, причем Мэриан — преувеличенно надув губы, чтобы он почувствовал себя безнадежно жестоким и неразумным.

— Бенджи, — захныкала она, придвигаясь поближе. — Ну что ты вредничаешь? — Она пролезла между его ног и положила голову ему на грудь. Ее волосы рассыпались по его рукам.

Он подождал, пока она устроится. Затем сказал:

— Я понял.

— Что понял? — Он чувствовал ее слова у себя на груди.

— Почему ты так одета — сиськи и задница напоказ. Ты пытаешься соблазнить меня.

— Разве я способна опуститься до чего-то настолько дешевого и грубого? — Она крепче прижалась к нему. — Ну можно же хотя бы посмотреть, правда? Чтобы доказать, что ты, такой умный и здравомыслящий, совершенно прав. — Она подняла взгляд на его подбородок. Если бы он мог разглядеть ее лицо, то счел бы его выражение беспомощно-виноватым. — Я, вообще-то... уже им позвонила.

— Ты им позвонила, — повторил он спокойно.

— Этим милейшим пряничным человечкам, таким разумным. Они ждут нас.

— Когда?

— В субботу? — предложила Мэриан. Его молчание подбодрило ее. — Только представь, Бенджи: прелестная дорога среди зеленых лугов, пикник со всей твоей любимой едой. Не делай из меня обманщицу. Скажи «да».

— Нет.

Впрочем, он, конечно, включится в игру, как это бывало на протяжении предыдущих нескольких лет. Он выскажется, выдвинет все обязательные возражения, она подхватит, отреагирует антифонально. Они начнут с разумного коттеджа на морском побережье за тысячу в месяц и проделают весь путь до сколоченных на скорую руку лачуг на озере или кучно наставленных бунгало, заселенных племенами орущих детей и недавних вдов. Трансплантированный Квинс. Детские кроватки, хлипкая мебель, на стенах пейзажи из «Все по десять центов» и голые деревянные полы, вечно влажные и с вечным песком. Он прямо-таки видел Мэриан среди подобной обстановки. Ну вот, фантазия уже разыгралась.

Мэриан хранила молчание, ждала, пока он смягчится, а он тем временем чувствовал вороватое, еле заметное шевеление в штанах.

— Ладно, — произнес он наконец, — существуют способы провести субботу и похуже.

Она улыбнулась, без намека на триумф. В ее голосе звучало легкое раскаяние.

— Ты же не злишься, да, — насчет звонков? Знаю, надо было подождать, но ты иногда впадаешь — и я обожаю это в тебе, по-настоящему, искренне обожаю — в такую невозможную негативность. — Она выпрямилась, и их лица оказались на одном уровне. — Как было бы славно, если бы дело выгорело. Не надо будет тревожиться насчет Дэви и проклятого велика. Да и насчет меня, если уж на то пошло: не надо гадать, застанешь ты меня дома или расплющенной на тротуаре — из-за очередного лета в этой помойке.

— Я не злюсь.

— Ты мой Бенджи!

Он несколько смущенно поерзал.

— Злости у меня нет, а вот похоть подступает, и если только ты не желаешь устроить горячее шоу для всего честного народа, то надо... — Он подтянулся вверх по дивану, высвобождаясь из-под Мэриан, которая быстро оглянулась на открытое окно: Надзирательница по-прежнему на посту, толстые груди водружены на подоконник; внизу все так же беснуется двор. — Кроме того, — добавил он с легким смешком, — у нас больше нет машины, помнишь?

Как только эти слова были сказаны, пианино внизу разразилось фальшивой кульминацией, и в голове у Бена всплыло название «Мейберри-хайтс». Через полквартала от него — здание на Вуд-авеню, возле больших витрин которого он и припарковал «камаро», — точно, сто процентов. Он совершенно отчетливо вспомнил пластиковый папоротник за стеклом, лампу и стулья — и все это прикреплено к стене цепочками.

На следующее утро Мэриан позвонила тете Элизабет и сообщила, что их не будет в городе всю субботу; может ли Бен отвезти ее в супермаркет вечером в пятницу вместо субботы? Тетя Элизабет, которой было семьдесят четыре года, сказала, что в пятницу вечером она играет в покер. Как насчет четверга? Мастер-класс по рисованию, и среда тоже отпадает — она идет в театр. Тетя Элизабет просила Мэриан не беспокоиться, до «A&P» [8] всего три квартала, и она запросто дойдет туда со своей сумкой на колесиках, но Мэриан, считавшая, как и Бен, что старушка семидесяти четырех лет, живущая одна, непременно беспомощна, настаивала, и они договорились на пятницу после обеда, поскольку по пятницам Бен обычно приезжал домой пораньше. Теперь тете Элизабет, хотя она и не упомянула этого, придется отменить визит в салон красоты, запланированный на три часа.

Мэриан знала, что нежелание Бена относительно надолго уезжать из города было в основном связано с предполагаемой зависимостью от него тети Элизабет. Из всей семьи у него осталась только она, сестра отца, яркая, остроумная и добродушная — и он был к ней привязан. Жила она, в общем-то, неподалеку, но виделась с племянником редко: ее дни были расписаны под завязку. Но он мог тут же подскочить, если ей вдруг требовалась помощь, и это по удивительному совпадению случилось как раз сегодня утром — у тетушки сломался кондиционер. Впрочем, это не горит, ждет до пятницы. Она пожелала им удачи с летним домиком и уверила, что ее бикини и нарукавники уже готовы.

— Вы серьезно, тетя Элизабет? — спросила Мэриан.

— Насчет бикини? Разумеется, я серьезно.

— Насчет всего остального. В смысле, если мы что-нибудь подыщем, вы согласитесь провести лето с нами?

— За городом?

— Погостить у нас. Я уверена, Бену будет намного легче, если вы поедете с нами.

— А что, — сказала тетя Элизабет, — вполне себе дельная мысль.

— Пожалуйста, подумайте об этом.

— Обязательно, Мэриан. Поцелуй от меня Дэви, хорошо?

Мэриан повесила трубку. Ловко придумано, похвалила она себя мысленно.

Всю неделю столбик термометра полз вверх, и в ежевечернем прогнозе погоды становилось все больше шуток насчет растущего индекса температуры-влажности и все больше сетований по поводу испытываемых из-за этого страданий. В среду дети играли под окнами уже в шортах и сарафанах, а их матери подставляли солнцу бледные руки и бедра. Бен приходил домой весь потный и как-то вечером, когда стена напротив жужжала включенными кондиционерами, предложил подумать о том, чтобы и им обзавестись таким агрегатом, хотя оба терпеть их не могли. Мэриан проводила дни, перебирая вещи в ящиках комодов и шкафах, вытаскивая летнюю одежду и убирая подальше демисезонную и зимнюю. Жара и шум внезапно стали бодрить ее и придавать сил.

Дэвид пришел в восторг от перспективы уехать на все лето и в четверг спросил Бена, когда надо готовить маску, трубку и прочее.

— Я бы не торопился, — ответил Бен. — И не слишком надеялся. Может, мы ничего и не найдем, в смысле — в этом году.

— А мама говорит другое, — возразил Дэвид.

— Ну, мама, бывает, делает поспешные выводы, — сказал Бен, сердито взирая на Мэриан, которая утверждала, что она ничего такого не говорила.

Впрочем, Бен, хоть и не был настроен оптимистично, не пытался умерить энтузиазм Мэриан. Было даже что-то поощрительное в его предложении договориться о просмотре еще нескольких домов в дополнение к тому, по очень разумной цене (им точно не по карману), который так будоражил Мэриан. Она исполнила поручение аккуратно и охотно, продемонстрировав невероятную универсальность вкусов.

Женщина по телефону рассказала, что им нужно выехать на скоростную магистраль Лонг-Айленд и, держась направления на Риверхед, попасть на трассу двадцать пять и ехать по ней, миновав Маттитук, Катчог и Литтл-Пеконик-Бей; потом свернуть с двадцать пятой на Ориент-роуд (тамошний поворот не очень заметный, так что надо быть повнимательнее), а затем по не