Глава 1
Детство
— ВАЛЬКА! ЗАБЕРИ МЕНЯ С СОБОЙ! — Лошадь, подбадриваемая кнутом, набирала скорость, и колеса телеги скрипели со страшной силой, унося девочку всё дальше от родных её сердцу людей.
— Валька!… Валька!…. забери меня с собой! … — этот крик и потом стоял в её ушах на протяжении всего дальнего пути, и сейчас, когда, стараясь догнать телегу, вслед бежал маленький, белокурый младший братик в одной холщовой рубашонке на худом тельце. И ещё его глаза, кажущиеся непомерно большими на заплаканном худом лице, неотрывно стояли у неё перед глазами. Сердце девочки билось в каком-то бессознательном ритме, не ощущая реальности происходящего, мысли путались, окунаясь в прошлое и переплетаясь с настоящим, не давали возможности понять, осмыслить, что произошло и что происходит сейчас. Милые мои, дорогие мои, увижу ли я вас когда-нибудь? — вдруг осознание того, что в её жизни должно что-то произойти, что-то неопределённое и тёмное, прорвалось потоком слёз и рыданием, вырвавшимся откуда-то изнутри худого угловатого тела. Она упала на дно телеги и долго плакала; никто не утешал её и не уговаривал, начиналась другая жизнь.…
Ещё совсем недавно жизнь в их деревне Богдановка текла своим чередом. Шёл 1927 год. Последнее время жили они весело, две семьи в одной небольшой избе. Дом был пятистенный, около 45 квадратов. Первую половину, где была кухня, занимала их семья, а вторую, более светлую и просторную, брат отца, Эдуард, с семьей. Спали дети на печке, на полатях, на полу. Зимой кухня подогревалась ещё и железной печью. Матрацы на зиму набивались свежей соломой; укрывались самоткаными дерюгами, подушек на всех не хватало. Любила Валька в стужу залезть на прогретую печь, где хранилось зерно, и зарыться в тёплую сыпучую массу, подложив под голову валенок вместо подушки. Дядя Эдуард с женой и детьми спали на кроватях, но Вальку и её братьев и сестёр это не обижало: в тесноте, да не в обиде, ведь это было всё временно. Вообще — то дом этот принадлежал брату отца, Эдуарду, а жили они вместе потому, что свой дом отец отдал под местную школу, организованную в их деревне. А так как отец Вальки был грамотным, сам Бог велел ему так поступить, уж очень хотелось, чтобы дети его ходили в эту школу и получили достойное образование. В школе Валька училась с удовольствием. Все классы обучались в одной комнате: первые классы сидели на первых рядах, вторые на вторых, а третьи на третьих. Учитель был один. Оценок в то время не ставили, а писали «очень хорошо», «хорошо», «удовлетворительно» и « плохо».
Писали на грубой серой бумаге перьями. Чернилами служила крепко заваренная чага — берёзовый гриб. Бывало, мама Вальки, Леокадия, скажет: — «Дети, вставайте, повторяйте к школе». Тогда Валя и её брат Володя лезли греться на затопленную печь, так как в доме за ночь сильно выстужало, читали стихи или рассказ и, одевшись, с нетерпением бежали в школу.
Жили дружно, вели одно общее хозяйство, в праздники собирались семьями за одним большим столом. Еда была простой, но на редкость вкусной. Обязательно жарили сало, стряпали блины, драники, готовили картофельные каши. Мясом питались исключительно зимой. В зиму делали много домашней колбасы. В Великий пост семь недель постились, не ели мясного и молочного до Пасхи. Тогда питались овощами: парили в печи морковь, брюкву, картофель. Варили пиво и делали кулагу. Вальке больше всего нравились драники и каша из картофеля, запечённая в горшочке в печи, покрытая румяной корочкой. Это считалось их национальным блюдом. Бывало, мать спросит у отца или детей — «Что будем есть?» Отец скажет: — «А давай сделаем печёнки и с капустным рассолом!» Всей семьей хлебали жидкое из одной чашки, заедая свежеиспечённым ржаным хлебом, и ничего вкуснее этой еды Валька не припоминала, и именно отчетливо в память врезалось то время, как самое настоящее и счастливое.
Валька вспомнила один забавный случай, запомнившийся ей на всю жизнь. После тяжёлой, холодной зимы, все с нетерпением ждали тепла, и, пришедшая весна полностью завладела природой и душевным состоянием каждого. Хотелось петь, хотелось вдыхать аромат просыпающейся природы, хотелось встать пораньше, чтобы прикоснуться к таинству рождения весеннего утра и услышать пение и щебетание птиц, которых было множество в лесах, окружающих родную деревню. Однажды таким утром, когда ещё было сумеречно, Валька проснулась раньше обычного и открыла глаза. По звукам поняла, что мать давно встала и хлопочет возле печи. Первые лучи солнца озарили стены тесной избы и стало так радостно, так хорошо от светлого и лучезарного надвигающегося утра. Состояние покоя вдруг охватило всё её тело, хотелось просто лежать и ни о чём не думать. «Дети, вставайте, пора на молитву», — вдруг прорвался сквозь тишину голос матери. Дети стали просыпаться и лучи солнца ласкали их своим прикосновением. Утро было на редкость необыкновенным и загадочным. Все послушно, потягиваясь, поднимались со своих спальных мест, умывались и, встав к образам на колени, повторяли за матерью произносимые ею молитвы. Она была очень строга, веровала в Бога и своим детям старалась привить католические основы веры, научить молиться и почитать Бога и дети всегда слушали её. Один отец в их большой семье относился к вере спокойно и терпеливо. Все дети были крещёные, для этого из Тобольска заказывали ксендза и, собравшись в доме дядюшки отца, Адама, молились богу, крестили детей. Из всех семей родственников Лапковских у них была самая большая семья — 9 душ. Станислава, самая старшая дочь, вышла замуж и жила в городе Омске. А их восемь, включая маленького трёхлетнего Павлика и Еву, которой исполнился годик, находилось под крылом матери и отца, от которых всегда исходила надёжность и любовь.
Вдруг резко дверь с шумом отворилась и утренний прохладный воздух обдал всех присутствующих. Появление дядюшки, конечно же, никого не удивило, так как он, как и их отец, очень рано уходил на работу, а мать и её родная сестра, дядюшкина жена Юля, оставались на хозяйстве. Но, однако, и насторожило, потому что за его спиной пряталось что-то похожее на человеческий облик. Оно, то выглядывало из-за дядюшкиного плеча и с любопытством изучало детей, собравшихся в кучку, то крутило заросшей головой по сторонам, пожирая все встречающиеся в избе предметы своими черными, как пули, глазищами. «Так, дети мои, Леокадия, Юлия, принимайте в нашу большую семью!» — С этими словами дядя Эдуард подтолкнул «человеческий облик» вперёд. «Да, Боже мой!» — всплеснула руками мать Вальки. — «Ну куда его нам, у нас самих большая семья, спать негде!» И она, безусловно, была права, так как в этой тесной избе проживало 15 человек. Но дядя Эдуард был непреклонен, он всегда был упрям, и в то же время очень добр. «Это Петька, будет жить у нас, он сирота, одним словом, беспризорник. Отмойте его. Одежду — сжечь, уж слишком ветхая и вся во вшах», — сказал спокойно дядя Эдуард.
Мальчишку звали Петр Инбулатов. Ему было десять лет, но по первому впечатлению ему все давали лет семь, так он был худ и бледен от недоедания, холода и вшей. На том и решили. Одним ртом больше или меньше — какая разница. Дети быстро нашли общий язык и день как бы сдвинулся в своем привычном ритме, но у каждого были свои обязанности по хозяйству и всё пошло своим чередом, оставив лишь лёгкое впечатление от увиденного. Но этим дело не закончилось и на следующий день дядя Эдуард привёл второго беспризорного, такого же грязного, худого и вшивого. Его звали Митя, по прозвищу РКП. Никто не знал, почему его так прозвали и что это означает, но приняли данное событие как должное. Однако от матери Вальки, Леокадии, последовал вопрос: — «А где же они будут спать?» На что дядя Эдуард ответил, не задумываясь, как будто ждал его: — «Петька — сюда головой на лавке, а Митька — сюда». На этот раз уже никто не возражал. Прожили беспризорники в семье Вальки полных три года, Митька устроился на маслозавод и Петька туда же, где маслоделом работал дядя Эдуард. Валька пыталась вспомнить ещё о них что-нибудь, но дальше их след терялся.
…Валька очнулась от воспоминаний. Сколько времени прошло с тех пор как её увезли от семьи? Солнце клонилось к закату, на поля оседал туман, и назойливая мошкара все чаще напоминала о себе. Лошадь спотыкалась на ухабах неровной и бесконечно петляющей дороги, и телегу трясло и колотило, и казалось, что все внутренности Валькиного жалкого организма превратились в огромное месиво, которое бурлило и отдавало при каждой встряске нестерпимой болью. Валька вспомнила, что еще сегодня ничего не пила и не ела, но в сознании ничего не изменилось, лишь вновь нахлынули воспоминания. Валька вспоминала отрывки из её безвозвратно ушедшего детства, и с каждым таким мгновением ей было не так одиноко и печально ехать в скрипучей, с надрывно стучащими колёсами, телеге с вековым дедом по кличке Глухой. Почему-то вдруг вспомнилась мама, бедная мамочка, как только ей досталось в последние годы. Вспомнилось, как мама часто рассказывала долгими зимними вечерами собравшимся у тёплой печи детям о своей нелёгкой жизни, вспоминала истории своей и папиной семьи.
