ЧТОБЫ СМОТРЕТЬ И СЛУШАТЬ НОЧЬ
1
Это случилось ветреной темной ночью на Белой-реке — я успел посмотреть на часы: было двадцать минут первого. Мы уже миновали Дюртюли, над которыми тихо умер раскаленный, в желтых полосах закат, и шли на хорошем ходу мимо поросшей лесом темной горы, прозванной Селивановской. За горой по левому борту открылись ночные поля и дальние огни бакенов и деревень на берегу. Еще там светил какой-то подвешенный над рекой луч — я даже подумал, что это прожектор на мачте. Но тут же увидел, что мачты… не было.
— Смотрите! — крикнул стоящий за штурвалом первый штурман и механик Марат Шарафутдинов. Необычное зрелище разворачивалось у нас на глазах: луч расширялся и рос — уже нельзя было принять его за прожекторный. Я понял, что это был обычный оптический обман — мираж, который поражает наше воображение где-нибудь в пустыне или на открытых просторах, перенося отраженный в атмосфере свет за сотни километров. Мы бросились вглубь рубки — я за биноклем, а Урал Гафаров за фотоаппаратом. Но было поздно: то, что еще недавно казалось лучом, теперь расплылось в молочно-мутное пятно и катастрофически быстро таяло на ночном небе.
— Ты видел? — забыв о строгостях на судовом УКВ-радиоканале, спросил кто-то у идущей впереди самоходки «СТ-556».
— Еще бы! — откликнулся в динамике сквозь шипение эфира ее стоявший на вахте штурман.
С левого берега выглянула луна, я вышел из теплоты рубки на свистящий ночной ветер палубы. Ночь была хороша, как само очарованье. Одинокая звезда сверкала в паре с луной и купалась в ее свете. Темнели берега, и с металлическим блеском мерцала вода, разливаясь по широкой лунной дорожке… Впрочем, для поэзии было холодновато. Быстро озябнув, я юркнул в уютную темноту рубки, где все так же попискивал динамик и попыхивали сигареты моих спутников. Их лица были напряжены, и уже ничто не напоминало о маленьком происшествии.
— Как обстановка на реке, Марат?
— Все в порядке. Сейчас будем обгонять «СТ-556», — Марат взял микрофон. — Я — «Патрульный-7», прошу разрешения на обгон…
— Добро, «Патрульный», — откликнулся эфир. — По левому борту обгон разрешаю!
— Вас понял…
Итак, мы шли этой сентябрьской ночью по реке — не прекращая ни на минуту наблюдения, чтобы все видеть, все знать и в любой миг вмешаться, если будут какие-нибудь нарушения. Такая уж работа у судоходной инспекции Бельского участка Камского бассейна — ночной дозор, дневной дозор, контроль за безопасностью судоходной обстановки. Кстати, такой контроль ведется с давних пор, с прошлого века…
«Органы, регулирующие безопасность судоходства на реке Белой и ее притоках, организовались в Уфе в 1876 — 1880 гг. Это была 5-я Уфимская судоходная дистанция… Деятельность ее была обширной. Вели жесткий контроль за соблюдением правил судоходства. Расследовали происшествия с судами и несчастные случаи на воде. Принимали активное участие в работах по удалению затонувших судов с фарватера — в те времена случаи затопления судов, особенно несамоходных, деревянных, были довольно часты. Объяснялось это неустроенностью фарватера, засоренностью реки древесиной. Позднее, когда судоходство на Белой приняло организованный характер и сформировались постоянные кадры бельских речников, случаи затопления судов стали редкостью…»
[Башархив. Фонд 376. Опись 1].
2
Хотя случаи затопления и крупные аварии с судами в настоящее время редки, не все так уж спокойно на водных магистралях. В этом я убедился, листая специальный журнал на нашем «Патрульном-7».
Из журнала патрулирования судоходной инспекции:
14.05.1986 г. На Нижнебирском перекате во время совершения маневра обгона теплоход «А. Киселев» своей кормовой частью сорвал кнехт у баржи состава «Урал-7».
17.06. 1986 г. Сообщили из Уфы, что на Нижнегруздевском перекате произошло столкновение теплохода «Урал-25» и «Дунайского-37», идущих вверх. Столкновение произошло при обгоне по правому борту. Следуем без остановки в Груздевку…
19.06. 1986 г. Взяли рапорт по поводу нарушения правил плавания на Среднедуванейском перекате со стороны вахтенного начальника теплохода «РТ-274», допустившего предпосылку к аварии.
В Благовещенский РЭБ, куда мы завернули, следуя вниз по Белой, я попал на настоящее расследование по теплоходу «Речной-38», чуть не ударившему нефтеналивную баржу в районе Дюртюлей об опору строящегося моста. Баржу эту «Речной» засадил на мель так, что ее снимали с мелкого места четырьмя теплоходами, и сам теперь стоял, поднятый в доке, и чинил свою поврежденную насадку — помятое кольцо вокруг правого гребного винта.
Так выглядела верстка публикации.
Тут-то я воочию убедился, что фотоаппарат свой Гафаров возит вовсе не для красот природы. Сначала он с фотоаппаратом, а после старший в этой поездке — инспектор-капитан Владимир Иванович Марков прощупали и осмотрели каждую царапину на «Речном» вместе со специалистами дока.
Разворачивалось нечто напоминающее популярную серию «Следствие ведут Знатоки» — в судоходной инспекции каждый из инспекторов при разборе аварий становится экспертом. Вот только реакцию капитана с «Речного-38» Т. Н. Талибуллина я не мог предвидеть.
Он появился перед Марковым после осмотра и сразу выложил свою программу:
— В происшествии под Дюртюлями я нисколько не виновен! Я маневр делал со своим составом, чтобы не войти с ним в полосу тумана, но у меня, по непонятной причине, три раза глох правый двигатель — вот и затащило на мель… Думаю, виновато во всем какое-то попавшее под винт инородное тело — может, бревно.
И Талибуллин положил на стол инспектору заранее вычерченную аккуратную схему своих маневров в тот злополучный день 12 сентября и объяснительную с подробным описанием версии.
— А, может, вы просто зашли в туман и потеряли ориентиры? А насадку потом помяли о мель? — изучая бумаги, спросил многоопытный Марков.
Капитан Талибуллин делает возмущенное лицо и снова твердит про инородное тело.
— Ну, что ж! Зовите стоявшего на вахте рулевого и давайте ваш вахтенный журнал, — вздыхает Владимир Иванович.
Приходит рулевой-моторист Шарипов, настороженный промасленный парень. Он мнется и путается в объяснениях — а посему сразу же вынимает из кармана и кладет перед Марковым готовенький листочек:
— Да чего спрашивать! Тут вот, в бумажке, все написано…
— И кто же вас научил заранее написать объяснение? Откуда такая подготовка? — интересуется Марков и, отодвинув листочек в сторону, начинает, фиксируя каждое слово в протоколе, задавать затосковавшему Шарипову один уточняющий вопрос за другим. Мне уже понятен их смысл: если команда «Речного-38» посадила на мель состав потому, что не остановилась в тумане, — это тяжелый и карающийся судоходными правилами проступок. Проступок, чреватый последствиями…
Шарипов, наконец, уходит, облегченно вздохнув, а Марков потирает глаза под очками и кивает на вахтенный журнал «Речного»:
— А вы не заметили, что запись о попадении в гребной винт инородного тела сделана капитаном между строчек? Очень похоже, что дописали ее задним числом…
Мы трогаемся из затона и выходим на широкую чистую гладь Белой, а Владимир Иванович все сидит в рубке за столиком и, читая по пятому разу объяснительные, задумчиво стучит карандашом по столу.
Я понимаю, что расследование по «Речному-38» еще только начинается…
3
На пристани с аппетитным названием Груздевка, куда подошел «Патрульный-7», высокая волна бьет в дебаркадер и вздымает речную гладь — к радости местных гусей, катающихся на водяных горах. Пока Марков звонит по телефону в Уфу, я засовываю руки поглубже в карманы куртки и иду гулять на палубу железной баржи, пришвартованной за дебаркадером, где не так дует. Торжествующий громкий крик разносится над головой: стая тяжелых домашних гусей, взлетев с высокого берега, проносится над баржей к реке, паря на крыльях в тугом звенящем ветре. Но вдруг сильный порыв ветра рассыпает гомонящую эскадрилью — один гусь, даже не выпустив лап, шлепается передо мной на железную палубу и, очень сконфузясь, с ворчанием ковыляет к воде…
Нет, ветер в самом деле сегодня творит чудеса: в такт его раскачке на «Патрульном» сам собой звонит повешенный возле рубки колокол-рында, во время обеда тарелки подрагивают в каюте на столе.
— Пожалуй, балла четыре будет, судя по барашкам на волне, — говорит Владимир Иванович нашему капитану Курбатову Герману Александровичу, невысокому и приветливому человеку.
Мы держим путь к Ямалам, и река играет с нами в зависимости от капризов погоды. Она — как зеркало неба — то чернеет от низких туч и ярится пенными гребешками, то притихает на полчаса под солнцем — и тогда вспыхивают золотистые копны на узком мысу, и меж ними, как в сказке, проплывает высокая белоснежная рубка красавца-теплохода, идущего по ту сторону поля по закрытой от глаза реке.
— «Двухтысячник» плывет, — вздыхает кто-то и ждет, подаст ли теплоход положенные сигналы на крутом повороте реки. У судоходной инспекции, как у ГАИ на дорогах, все внимание приковано к безопасности движения. А в том, что беспечных голов на реке еще хватает, убеждаемся мы уже на подходе к Верхнемоховскому перекату: странный состав выползает из-за речного изгиба, топорщась вверх покачивающейся высокой фермой.
— Это кто ж в такую волну кран ведет с поднятой стрелой? — кипятятся, поглядывая в бинокль, судоходные инспектора. — Неужели опять шестьдесят пятый? Да случись хоть один сильный порыв ветра — и не оберешься беды…
Я тоже гляжу в бинокль на кран и невольно вспоминаю гуся, шлепнувшегося на баржу… По рации инспектор-капитан Гафаров вовсю ругает капитана встреченного состава:
— Вы что там, на «Шлюзовом-65», совсем не понимаете, что ветер достиг 12 метров в секунду! Немедленно остановите состав и опустите стрелу для буксировки… Как тросов нет? Это меня не касается — троса найдите и помните, что предупреждаем вас в последний раз! Выполняйте…
— Это что, ваш старый знакомец? — спрашиваю у Владимира Ивановича, припоминая его запись в патрульном журнале насчет крана №65.
— Да, тот самый! — кивает головой Марков. — Его ночью, 2 сентября, механик капитан-дублер Саттаров с «Речного-19» — тоже с нарушениями правил вел и чуть не столкнулся с пассажирским теплоходом «Николай Островский», потому что закрыл краном все свои бортовые отличительные огни. В час ночи меня подняли по радиограмме с теплохода — только минут двадцать поспать и удалось. Всю ночь потом летели останавливать состав «Речного-19» и под утро догнали его на Ямалинском спрямлении…
ДЛЯ СПРАВКИ:
Благодаря предупредительной работе, проводимой судоходными инспекторами, и контролю за правилами судоходства, за прошедшие месяцы навигации 1986 года аварийность на флоте Бельского речного пароходства снизилась в два раза по сравнению с тем же периодом прошлого года, есть снижение ее и по Башкирскому управлению пароходства «Волготанкер». Не допущено ни одного крупного транспортного происшествия.
* * *
Напомним, что в 1985 году такое происшествие было: при столкновении теплохода «Марина Раскова» с сухогрузом в Куйбышевском водохранилище получили травмы пассажиры, был осужден капитан.
4
Вот уже три дня Владимир Иванович Марков ломает голову над разгадкой происшествия с «Речным-38» и объяснением его капитана Талибуллина. Я уже привык, что мы прямо на ходу то и дело пришвартовываемся к встреченным судам, и Марков, захватив с собой папку с материалами, идет к очередному речнику в рулевую рубку. Там с высоты в четыре этажа наш «Патрульный» внизу кажется букашкой, плывут мимо медлительные просторы Белой и ведутся долгие разговоры с вахтенными начальниками. Опрашиваются все, кто видел «Речной-38» перед неудачным маневром, восстанавливается по крупицам обстановка на реке и распространение тумана, припоминаются запросы и команды, посланные в эфир. Папка у Маркова распухает объяснениями и бумагами, что-то зреет у Владимира Ивановича, какое-то решение, по мере того как пополняется материал.
Я присматриваюсь в этом рейсе к судоинспекторам: их должность хлопотливая и сложная, надо иметь характер и волю, чтобы по жестким речным канонам решать — без скидки на эмоции — судьбы допустивших просчет людей.
По мере приближения нашей новой встречи с «Речным-38» Марков становится все молчаливей, часто сидит один в маленькой кабинке за рубкой, снова и снова листает объяснительные. «Речной-38» с исправленным двигательно-рулевым комплексом уже где-то на подходе: в эфире мы несколько раз ловим его перекличку с обгоняющими судами… И вот эта встреча: «Речной» выходит к нам из-за поворота, толкая нефтебаржу, и мы, сделав радиозапрос, подваливаем к его борту.
— Вам, может быть, лучше не ходить? — хмуро предлагает мне Владимир Иванович, пока матрос с «Речного» принимает нашу чалку. Он собран и спокоен, и верная папка с бумагами зажата в правой руке.
— Да нет уж, сходим вместе!
…В рулевой рубке «Речного» нас встречают внимательные глаза ребят из команды, и рулевой-моторист Шарипов тоже здесь…
— Пойдемте ко мне в каюту, — предлагает вышедший к нам капитан Т. Н. Талибуллин. Он только принял душ, на вид распарен и благодушен, но внутренне, видно, напряжен.
Мы заходим в капитанскую каюту — сразу под рулевой рубкой — и я сознаю, что это не самое лучшее место для такой беседы: ведь это же дом капитана в навигацию, по сути — семейный очаг. В казенной тесной каюте женская рука пыталась создать уют: на окнах занавесочки из тюля, рисунок клеенки пестрит на столе, проказница-девчонка — маленькая Гузель, зажав в кулачке конфеты, смеется и глядит на нас.
Долго молчим.
— Значит так, — откашлявшись, говорит наконец Марков и, покосившись на девочку, достает копировку из папки. — Мы разбирались по поводу происшествия с «Речным» и решили, что ваша вина очевидна. Давайте диплом судоводителя, капитан…
Пока Марков тщательно, под копирку, выводит в акте: «За нарушение правил… у капитана-механика изъять первый контрольный талон к диплому…» и излагает причины, по которым тот загнал состав в опасную зону у моста, капитан Т. Н. Талибуллин, занервничав, глядит в акт.
— Подписывать его не буду! — почти кричит он.
— Заставлять вас не имею права, — сдержанно замечает Марков и крупно выводит под актом: «От подписи отказался…»
Я гляжу на лицо занервничавшего капитана, на Маркова, который изымает талон, и вижу притихшую семью Талибуллина, непонимающие глаза Гузель. И еще вижу большую нефтеналивную баржу внизу, под окнами капитана, — точно такую же, которую Талибуллин чуть не разбил в Дюртюлях об опору моста, не остановив вовремя теплоход.
— Сколько вы тогда везли нефтепродуктов? — спрашиваю у капитана.
— 3750 тонн…
Нет, не приведи бог, чтобы хоть один отсек из наших барж и танкеров когда-нибудь потек в реку…
