автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть II
Екатерина Дей

Екатерина Дей

Амир

Часть II

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Появление человеческой женщины меняет жестоко разлинованный мир абсолютной власти империи древнего вождя хасов Амира. Тёмные и мутанты, хищники по своей сути, объединяются в единый ближний круг для её спасения.

16+

После моей выходки Амир не появлялся целый день, хотя был в доме. Он дождался, когда у меня закончились вопросы и медленно вышел из спальни. А я рухнула на постели и спросила себя: зачем, вот зачем опять устроила такой цирк? Ведь на самом деле мне было хорошо, моё тело млело от ощущения его горячего сильного тела, от его рук на себе, его улыбки, смешинки-иронии, внутреннего осознания, что ему тоже хорошо рядом со мной.

Когда зашла Яна, я сразу спросила:

— Амир уехал?

— Он в доме.

Она сразу подошла ко мне, так как я закрыла лицо руками и тяжело вздохнула.

— Рина, тебе плохо?

— Если бы ты знала, что я натворила…

Яна села на краешек постели, взяла меня за руку.

— Яна, скажи… как вы… с мужчинами, вы выходите замуж?

— Нет, мы никак не оформляем своих отношений.

— Совсем? А ритуал? Фиса мне что-то говорила, а я не запомнила.

— Ритуалом оформляют отношения только тогда, когда в паре есть человек. Я мутант… и у меня не может быть никаких отношений ни с кем, кроме мутанта.

— Как это… а если человек или боевик как Алекс?

— Есть один случай, но это только у королевы девушка-мутант вышла замуж за боевика ближнего круга. Был настоящий ритуал.

Она грустно улыбнулась, и мне показалось, что это настоящая грусть, за которой уже есть чувство. Я не решилась спросить — кто этот счастливчик, да и вовремя вспомнила, что всё кругом записывается. А Яна задумчиво посмотрела в окно и тихо сказала:

— У нас нет тех чувств, какие бывают у людей, мы не можем так чувствовать по своей природе.

— Яна, я не поняла — как это вы не можете чувствовать?

— Это не совсем то чувство, мы хищники и питаемся кровью, поэтому мы и любить не можем.

Её слова так диссонировали с грустной улыбкой на милом девичьем лице, что я ей не поверила — этого просто не может быть, как это не уметь любить? А я? Я человек, но умею ли я любить? Может поэтому мой разум так сопротивляется движению тела, он не понимает его, он не чувствует, не знает, что такое любовь.

Обедать идти я отказалась, сказала Яне, что не голодна. На её укоризненный взгляд пообещала, что попрошу обязательно, если проголодаюсь, или буду ужинать в двойном размере.

Я села на пол, и львенок включил мне море. Вот всё и объяснилось — встретились не просто два одиночества, два существа из разных вселенных, которые не только отличаются физически, невероятная мощь Амира тому свидетельство, но и самой организацией мышления, полным отсутствием возможности любить. Амир не знал любви, когда был человеком, а потом уже не мог ощутить её по своей сущности. И я, которой это чувство тоже не знакомо, вернее, не в той мере, которая может точно соответствовать определению. Нельзя сказать, что меня не любили совсем — меня не научили любить. Была только мечта, но и она не осуществилась. И теперь, когда я уже даже не мечтаю о ней, мне нужно научиться любви и помочь существу, неведомому мне.

Весь ужас состоит в том, что я постоянно забываю, кто Амир, что он не просто мужчина со странным характером, он — иное существо. Которое зависит от неведомой и непонятной мне жажды, агрессии, накопленной столетиями, да просто от того, что я даже не могу себе представить. Мне говорили, что он стремится к моей крови, но слов я не понимала. Алекс прав, мне сравнить не с чем, поэтому мозг отсекал эту информацию, как непонятную, значит, не столь важную. А как быть с тем, что он вообще ничего не чувствует? Те моменты, когда он ощущал мою кожу, превращали его в живое существо, а тогда, когда этого ощущения нет, когда для него всё одинаково — стол, меч или моя рука? О какой любви можно говорить и на что надеяться?

И вдруг вспомнилась фраза Фисы, что у нас мало времени, совсем мало. Почему? А потому, что я не выдержу этих всяких потерь энергии, оледенений и ещё всякого разного, чему нет определения, но что ломает мой организм, превращает в ничто, Пустоту. Вспомнилась одна песенка, слова которой Алекс мне нашёл по одной строчке, наговоренной ему, а Фиса заставила спеть сто раз:

Призрачно все в этом мире бушующем.

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Вечный покой сердце вряд ли обрадует.

Вечный покой для седых пирамид

А для звезды, что сорвалась и падает

Есть только миг — ослепительный миг.

Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия.

Но не всегда по дороге мне с ним.

Чем дорожу, чем рискую на свете я —

Мигом одним — только мигом одним.

Счастье дано повстречать да беду еще

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Я пропела два раза, что-то было в этой песне очень важное, всё объясняющее для меня, только надо понять… всё правильно. Фиса абсолютно права, конечно, нет времени! У Амира впереди шестьсот лет новой жизни, я для него лишь миг, маленький миг существования, и за этот миг я должна успеть совершить предначертанное. Обещала — делай, как сможешь — так и будет.

— Амир.

Он появился бледный, с провалившимися чёрными глазами. Я встретила его, опираясь на столик у постели, боялась упасть от своей решительности.

— Ты прав, ты во всём прав. У нас мало времени, практически нет, поэтому с завтрашнего дня, лучше сегодня, вы будете брать у меня кровь. Надо успеть, она постоянно…

— Нет.

— Амир, выслушай меня.

— Нет.

— Я могу в любой момент умереть! И тогда у тебя ничего не получится! Ты и твой народ…

— Нет.

— Амир! У тебя впереди целая жизнь, Мари, твой народ, сильный… он должен жить без страха, что снова эта болезнь… я не зря встретила этого мальчика, только я, понимаешь, только моя кровь… не зря именно я, во мне всё…

— В тебе, только в тебе…

Он как будто не слышал, говорил сам с собой, смотрел на меня странным чёрным взглядом.

— Пойми, моя жизнь лишь миг, понимаешь — мгновение, оно не стоит ничего, только то, что я могу дать тебе! Случайность, в которой сошлось всё сразу, и ты должен этим воспользоваться, взять всё, спасти всех, и себя спасти! Мне всё равно умирать…

— Нет!

И опять этот крик, от которого я замерла, а в комнате проявился бледный Вито. Амир лишь взглянул на него — Вито отлетел к стене и упал на пол, но сразу оказался передо мной.

— Амир! Рина не выдержит!

Кто-то схватил меня, и я оказалась в тронном зале, послышался непонятный шелест и голос Алекса:

— Амир сюда не войдёт.

А сам встал перед дверью, закрыл меня своей широкой спиной. Я зажала рот руками, чтобы не закричать, а сама стала падать, меня подхватили чьи-то мягкие руки и уложили прямо на стол, Яна.

— Рина, он сюда не сможет войти.

И в глазах такая готовность, что я закрыла лицо и заплакала, зарыдала в голос как когда-то Фиса. Мой плач эхом отдавался по всему залу, криком проносился вдоль стен, и оружие звенело, повторяя этот вопль отчаяния.

Вито сидел на троне со мной на коленях, а Алекс и Яна делились своей энергией. Я продолжала плакать, но уже совсем тихо, мелко вздрагивая и всхлипывая. Алекс пытался меня успокоить:

— Амир ушёл, Рина, всё спокойно, он далеко ушёл.

— Пу… пусть… вер… вернёт… вернётся… я …ска… сказать… надо… ему…

Алекс мрачно посмотрел на Вито и лишь покачал головой:

— Рина, он не вернется.

— Ска… сказа… ать…

Вито погладил меня по голове и глубокомысленно изрек:

— А ты ему так скажи, он увидит. Камера передаст ему твои слова.

— Ка… каме… пере… передаст?

— Камеры везде.

Яна принесла мне воды, и я вскоре успокоилась, лишь иногда подрагивала всем телом. Наконец, глубоко вздохнула и попросила Вито:

— Отнеси меня в этот… будуар.

Вито отнёс меня и уже хотел уходить, но я остановила:

— Не уходи.

Я сама не понимала, почему попросила его остаться, может, его присутствие придавало храбрости, а может, внимательный взгляд просто успокаивал. Несколько раз вздохнув, я заговорила:

— Амир, что бы сейчас не произошло, я не отказываюсь ни от одного своего слова. Ты просил меня сказать, если… так вот, я тебя не боюсь. И я плакала не от страха, а от отчаяния, что мы никогда не поймём друг друга, не услышим, а время идёт неумолимо, мгновения капают, унося возможности, которых уже никогда не будет. Как в этой песне, жизнь она на самом деле между прошлым, которое ушло, и будущим, которое мы создаем. Если не отпустить прошлое, то будущее никогда не придёт, ему не будет места, приходить будет некуда. И только от нас зависит… всё зависит только от нас, даже если Вито меня ещё сто раз от тебя спасет, я успею умереть от чего-нибудь другого, какой-нибудь обычной глупости. У людей это бывает.

Мой взгляд остановился на красивом букете в хрустальной вазе, их было много, но этот — яркий до сияния, состоящий из множества голубых цветов, выделялся особенно.

— Камень не может согреться сам по себе, он согревается только от тепла тех, кто рядом с ним. Если, конечно, ему нужно это тепло.

Помолчав несколько секунд, я добавила:

— Живые цветы не живут долго, их надо заменять новыми, им не прожить столько, помни об этом. Ищи себе новый цветок, который сможет… ищи.

Взглядом я поблагодарила Вито за поддержку, и он ушёл. Голубой букет ещё долго казался мне перед глазами, даже в бассейне, из которого я смогла выбраться только с помощью Яны, вовремя решившей меня накормить. Из воды мне показалось, что она просто уронила поднос, но оказалось, что она его аккуратно поставила на бортик. Мои — «не хочу, не буду, уже поздно есть» не помогли, и я что-то пожевала под её строгим взглядом. Яна так и осталась в спальне, села у окна и заявила, что будет охранять мой сон, на всякий случай. Я была рада, что она осталась со мной.

Утром меня встретила Яна с завтраком и приказ Амира ехать в Испанию. На мой мрачный взгляд Яна посоветовала искупаться в бассейне и провериться у Вито, состояние должно быть для поездки отличным, иначе постельный режим с Фисой. Я выбрала отличное состояние и Испанию.

Состояние действительно оказалось нормальным, хотя Вито и промучил меня почти до обеда. Он был на удивление весел, даже шутить пытался по поводу методов лечения Фисы:

— Песня для человека оказывается лечением хоть и жестоким, но действенным. Лучше масла, от которого ты вся краснела, и твоя энергия билась во все стороны.

— Вито, метод действительно жестокий, особенно для вас, я пела последний раз в школе на уроке пения. Наш учитель всегда всем ставил пятерки, лишь бы рот открывали, а мне единственной четверку поставил, надеялся, что я пойму и уже никогда не буду петь.

— Ты хорошо поёшь.

— Это ты говоришь, потому что я жена Амира.

— Я говорю правду, посмотри мне в глаза — мы не умеем лгать.

В самом деле глаза светились улыбкой.

— Ты поедешь в Испанию?

— Да, мы будем сопровождать тебя.

— Все? И Алекс, и Яна?

— Да.

Я облегченно вздохнула, как хорошо, что они есть, что они рядом со мной, я уже не одна в этом новом для меня мире.

— А Мари? Она поедет с нами?

— Амир ничего о ней не сказал.

Решил — как решил, не будем усложнять и так непростую ситуацию. Может, действительно, пока не стоит ей с нами рядом находиться после всего, что произошло за вчерашний день.

На мой вопрос, что с собой брать, Яна ответила, что брать ничего не нужно, в Испании всё готово, ведь это мой дом. Ну да, я же приехала сюда и лишь постояла у двери гардеробной в удивлении, хожу только в халате и тапочках. А вчера так вообще в одной ночнушке стояла перед Амиром, совсем забылась.

Заставив меня обедать, поднос с едой уже стоял в будуаре, Яна осталась, чтобы помочь одеться. Мы долго стояли у двери гардеробной, а потом я засмеялась:

— Яна, давай так, я закрою глаза, а ты мне подашь что-нибудь — в этом и поеду, сама я выбрать не смогу.

Она лишь улыбнулась, и я закрыла глаза. Брючный костюм кофейного цвета из тонкой, но плотной ткани, с удлиненным свободным пиджаком и тонкая белая блуза с воротником как шарф, меня полностью устроили. Вертясь перед зеркалом и удивляясь своему настроению, которое наполнилось ожиданием чуда, может, это ощущение дороги и новых впечатлений так на меня подействовали, я даже замурлыкала песенку:

Упала ранняя звезда, в полях прохлада.

Плывет паром, поет вода о чём-то рядом.

И там, где светится река у тихой рощи,

Соединяет берега седой паромщик.

Разлук так много на земле и разных судеб,

Надежду дарит на заре паромщик людям.

То берег левый нужен им, то берег правый.

Влюблённых много — он один у переправы.

Струится время без конца у тихой рощи.

Венчает юные сердца седой паромщик.

Но нас с тобой соединить паром не в силах —

Нам никогда не повторить того, что было.

Странно, но именно эту песню Фиса заставляла петь в разной тональности: то это её не устраивало, то другое, то грустно пой, то весело. Мелодию я не удерживала, даже обернулась на дверь, вдруг Фиса появилась и сейчас начнёт мне строго выговаривать.

Алекс вёл машину спокойно, никакой космической скорости и я всю дорогу любовалась удивительными видами за окном. Яна ехала в машине сопровождения, я только посмотрела на Алекса, и он сразу сказал:

— Яна поедет в другой машине.

Что ж, положение обязывает, раз жена вождя, то будь добра — соответствуй.

Самолёт был действительно для меня. На пустынном аэродроме среди гор он стоял как олицетворение мощи и красоты — большой, с хищно загнутым носом, глазами-иллюминаторами по бортам, и широкими крыльями, распахнутыми в готовности к полету. Машина остановилась у трапа, и Алекс мгновенно занёс меня в салон, появились Яна и Вито. Алекс посадил меня на диван, и они с Вито ушли в кабину пилота, сразу взревели моторы, и самолет слегка завибрировал.

Как всё красиво: мягкая светлая обивка, вдоль борта диваны, укрытые красивыми пледами, перед ними складные столики, тоже обитые мягкой тканью. А какой он большой, я поняла только тогда, когда обратила внимание на расстояние между столиками, это вам не пассажирский, где едва протискиваешься между сиденьями. Даже несколько букетов с цветами в низких вазах на столиках, я потрогала одну из них и не смогла сдвинуть — она была прикреплена к столешнице. И иллюминатор оказался больше размерами, как круглое окно, я сразу попыталась в него посмотреть, но с дивана было неудобно, и Яна предложила:

— Можно сделать кресло.

Я удивлённо подняла на неё глаза — как это из дивана кресло? Она улыбнулась и помогла мне встать. Аккуратно сложив плед, Яна куда-то нажала, детали сами по себе задвигались, диван стал складываться как трансформер и через несколько секунд у окна уже стояло большое кресло с широким сиденьем, удобной спинкой и подлокотниками. Я только ахнула, а она показала, что кресло двигается во всех направлениях и спинка опускается в удобное для меня положение, достаточно на неё нажать чуть посильнее.

Пока мы занимались креслом, самолёт начал взлёт, и в небо я уже смотрела, удобно устроившись у окна. Рассматривая облака, ни о чём особенном не думала, состояние радостного волнения было для меня странным, непривычным и я лишь старалась его сохранить в себе, никакой мыслью не испортить. Пусть будет, как будет, захотел Амир показать мне мои владения, значит, посмотрим. Всё, что хотела ему сказать, я сказала и теперь только от него зависит, как сложится. Удивительно, но я за последнее время ни разу не вспомнила свою прошлую жизнь, ни намёка, ни даже случайного сравнения. Правда и ситуация так складывалась, что думать некогда было. Да и в дни моего горного лечения Фиса всё устроила в соответствии. Она оказалась права: многократным исполнением одних и тех же слов заставила меня отвлечься от всего — от прошлого, настоящего и ожидания неясного будущего.

Яна тихонечко сидела чуть в стороне, превратив диван в такое же кресло, и не мешала моим размышлениям. Я несколько раз взглянула на неё и поразилась красоте, которой наградила её природа. Каштановые волосы, густые такой густотой, что их не нужно никак укладывать, они сами волной лежали на плечах, обрамляя белую кожу тонкого аристократического лица. Она была поразительно хороша: тёмные брови, высокий лоб, большие синие глаза, чётко очерченный нос и удивительные губы — не пухлые и не тонкие, а именно такие, которые могут карать своим словом, а могут и милостиво поцеловать. В её роду явно есть короли, Радзивиллы какие-нибудь, навечно подарившие ей этот ген красоты, который никогда ни с чем не спутаешь. Не зря они всегда женились на самых красивых женщинах, а полячки были известны всему миру своей красотой, даже Наполеон когда-то был влюблён в прекрасную пани Валевску, это я по названию духов помню. А может её и не так звали.

Вито и Алекс за всю дорогу ни разу не выходили к нам. Яна приносила мне сок, предлагала поесть, но я отказалась — возбуждение от пути всё ещё не покидало. Я хотела поговорить с Яной, но увидела её задумчивый взгляд и осеклась. Почему-то вспомнила, что они слышат лучше людей, и мне не хотелось, чтобы Алекс и Вито присутствовали при разговоре, дверь в кабину пилотов для них не преграда. Вот в Испании и поговорим, найдём возможность.

Мы приземлились на таком же пустынном аэродроме, как будто его освободили, отправили все самолеты в полет, чтобы никто не помешал нам опуститься на землю. Машина уже стояла у трапа, и все повторилось — то есть Алекс подхватил меня на руки, и мы сразу оказались в машине.

Испания, так странно, я в Испании, еду в шикарной чёрной машине смотреть свои владения. Сумасшествие мне начинало нравиться, даже внутренний разлад головы и тела не беспокоил, правда и объекта беспокойства нет рядом. Может Амир не приедет, всего лишь просто меня отправил подальше от себя? Мысль заморозила кожу, но я сразу громко заявила телу, что он будет, он уже ждёт меня, не может нарушить своё обещание. Он тогда сказал — мы поедем, мы, а не ты. И холод недоверия отступил, тепло разлилось и успокоило встревоженное тело.

Я смотрела на скалы, проносящиеся мимо — почему-то в Испании Алекс решил развить их безумную скорость — и только закрывала глаза на очередном повороте. Это неожиданное возбуждение показало, что я могу ещё чего-то хотеть, к чему-то стремиться, просто я, без экивоков на кого бы то ни было. Даже если это приказ грозного мужа. Ничего во мне не вспоминало вчерашнюю сцену — ужас и рыдания, мою речь, которая лилась сама по себе, слова появлялись за секунду до того, как я их произносила. Значит, на самом деле всё обдумано давно, процесс анализа шёл, только я сама не хотела в нём участвовать.

Уже вечерело, солнце иногда ещё напоминало о себе, иногда неожиданно сверкая среди скал, но это были уже закатные лучи, лучи прощания до завтра, до следующего утра надежды. Интересная мысль — утро надежды.

Мы въехали в какой-то город. Алекс сбавил скорость, и я с интересом наблюдала за жизнью в Испании. Всё как обычно: люди куда-то шли и ехали, разговаривали друг с другом на улицах, выходили и заходили в магазины. Может, выделялись только отдыхающие у домов — мужчины и женщины, молодые и старые, они сидели на скамеечке или стуле и наблюдали за проходящей мимо толпой. Когда наша машина остановилась на перекрёстке, пожилой мужчина, сидевший в большом кресле, взмахнул рукой и что-то сказал мне гортанным голосом, я улыбнулась и помахала ему в ответ. Алекс перевёл:

— Он пригласил тебя в гости.

Помолчал до следующего перекрёстка и добавил:

— Таких красавиц в их городе нет.

Я расхохоталась, ну конечно, откуда у них может быть такая, на почти правительственной машине с сопровождением. Образовался вопрос, и я его сразу задала Алексу:

— Амир на чём ездит?

— На джипе.

— А сопровождение?

— Обычно он ездит один.

Ну да, это меня нужно везде сопровождать: вдруг что, или кто, или еще что-нибудь. Или сама. Когда мы ехали в клинику, Амир постоянно останавливался, не хотел говорить со мной на ходу, даже когда не смотрел на меня.

Мы выехали на пирс, удивительно, ни одной лодки не было к нему привязано, я пыталась вспомнить по фильмам, но так и не пришла ни к какому выводу — должны или не должны быть лодки. Алекс помог мне выйти из машины и указал рукой направление:

— Твои владения.

Мои владения — это остров, на котором стоит замок. Пока я его рассматривала, закрыв ладошкой рот от удивления, увидела, что к нам приближается какой-то транспорт, только никак не могла понять — какой. Алекс удивлённо произнес:

— А вот и переправа.

— Переправа?

Я проследила за взглядом Алекса и заметила столбики, к которым были прикреплены толстые канаты, точно — переправа. Переправа, как в песне. Мы оба с Алексом сами встали столбами, лишь переглянулись, для него такая переправа тоже оказалась неожиданным транспортом.

К нам приближался паром, и в центре парома стоял Амир. Боевики по обеим сторонам парома тянули канаты, очень быстро и очень ровно, паром двигался со скоростью катера, рассекая воду широким, чуть приподнятым носом и образовывая своим движением волну. Я была настолько поражена, что не могла ни о чём думать, в голове только билась фраза из песни о седом паромщике. Что заставило Амира так буквально воплотить слова песни в жизни, что он хочет мне сказать этим действом? И чего он ожидает от меня?

Паром неумолимо приближался, и я заметила, что он весь украшен: перила и решетчатая арка увиты каким-то плющом с большими белыми цветами, даже на полу рассыпаны цветы, множество цветов, образовавших собой разноцветный ковер. И поняла — Амир, услышав песню, которую я промурлыкала перед зеркалом, демонстрирует мне, что слышит и понимает. А именно в этом я ему вчера отказала в своей тронной речи.

Как только паром коснулся бетонного края, Амир оказался рядом со мной и подхватил на руки:

— Приветствую тебя, Рина.

Голос был торжественным и уверенным, взгляд голубым, но никакой улыбки, серьезность вассала перед королевой. Амир оказался опять на пароме, и тот поплыл обратно, а я не смогла ничего сказать, поражённая его поведением. Лишь через несколько минут, немного придя в себя, едва слышно поздоровалась:

— Здравствуй, Амир.

— Твой дом ждёт тебя.

Мы плыли и плыли, замок оказался значительно дальше, чем смотрелся с берега. Теплый ветер обдувал мне волосы, капли иногда попадали на лицо, и я жмурилась от удовольствия, море приветствовало меня этими солёными брызгами. Амир стоял как скала, которая двигалась по волне, ни разу его руки не дрогнули, и он не качнулся. Он не обнимал меня руками, не прижимал к своему телу, я была лишь коронованная особа, решившая посетить свои владения. А он её в эти владения доставляет. Что я там думала о седом паромщике и соединении берегов? Как-то совсем непохоже, больше на доставку ценной почты смахивает.

Замок возвышался на скалистом острове, высокий, построенный из гигантских глыб, непонятным образом положенных друг на друга. Всю его красоту я рассмотреть не могла, ночь очень быстро накрыла всё пространство, и мы причалили уже почти в полной темноте, лишь видны были факела, сверкающие своим мерцающим светом вдоль берега.

Амир медленно поднимался по каменной лестнице, освещённой теми же факелами. Они чадили и потрескивали, от их пламени на каменных стенах образовывались невероятные тени, совершенно фантастические изображения. Я рассматривала их и представляла, как Амир занесёт меня в камеру, в углу которой брошена кучка прелой соломы, и прикует цепями к стене. А чтобы уже всё поняла правильно, заявит — паром нас не в состоянии соединить. От этих мыслей начала покрываться изморозью, но не позволила телу полностью оледенеть, я не доставлю ему такого удовольствия — очередной раз меня спасать, выказывая тем самым полную от него зависимость. Камера, так камера, сама предрекла, сама попросила — используй меня по полной, пока жива, вот и будет использовать, приходить иногда, забирать энергию, а Вито остатки крови в колбочки выкачает.

Внезапный яркий свет ослепил, я зажмурилась и почувствовала, что Амир уложил меня на что-то мягкое, тихо прошептал:

— Отдыхай, дорогая.

И сразу поцелуй, страстный, жёсткий, наполненный такого внутреннего жара, что я вспыхнула ответным огнем и смогла лишь тихо застонать. Когда этот бесконечный поцелуй прекратился, а я уже почти задохнулась, Амир ещё раз коснулся моих вспухших губ и исчез. Я долго лежала с закрытыми глазами и пыталась привести в хоть какое-то состояние свой организм, который ещё сотрясался от взрыва вулкана и истекал испепеляющей всё лавой. Энергия Амира, так мощно проникшая вместе с поцелуем, носилась вихрем и не давала вулкану остыть, воспламеняя очередные потоки бушующего огня.

Когда я смогла открыть глаза, то увидела, что лежу на гигантской постели с множеством подушек и укрытой полупрозрачным пологом, вышитым яркими красными розами. Встав на подрагивающие ноги, осмотрела комнату. Не камера, да и кандалов не видно, несколько мягких диванчиков с красивыми столиками, и стены, удивительные стены, на которых везде были живые цветы в маленьких золотых вазочках. Одно большое окно смотрело на море, освещенное ярким светом луны, протянувшей сверкающую дорожку прямо к замку.

В дверь постучали, и вошла Яна:

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Чувствую… не знаю как. А где Вито? Алекс?

— Они с Амиром в зале.

— Здесь есть зал?

— Замок большой, есть несколько залов и много комнат. Они в другом крыле. Ты не ужинала.

— Я не хочу.

— Амир…

— Неси.

Я что-то поела, запила соком и спросила Яну:

— А ванная здесь есть?

— Рядом небольшой бассейн.

Бассейн действительно оказался небольшим, но Яна показала мне дверь, из которой можно сразу выйти к морю. Естественно — открывалась она только Амиром.

Ночью я долго лежала и думала, складывала события дня и никак не могла понять, чего же Амир от меня добивается? Такая холодная встреча и такой страстный поцелуй, комната в цветах и бассейн с выходом в море, а сам исчез без единого слова. Правда, назвал дорогой, интересно — дорогая в смысле цены в спасении своего народа или дорогая жена? Седой паромщик, который не может соединить свой берег с моим, хочет ли сам или просто не умеет? Он? Который сотни лет своей хитростью добивался своего, ведь признался, что мог использовать слабости противника в любой битве. Или я не позволяю? Тоже не умею себя вести, потому что не умею любить? Оскорблен моими словами о гареме? Я, конечно, погорячилась, но и он вёл себя как хозяин, владелец меня. Вопросы, только вопросы и ни одного ответа.

Утром я встала полная решимости радоваться жизни и не обращать никакого внимания на поведение Амира. Это мой дом, вот и буду себя вести как хозяйка. Так я и заявила Яне:

— После завтрака пойдем смотреть владения.

Это был настоящий средневековый замок: с потайными ходами, гигантскими залами, наполненными оружием и старинными картинами, маленькими жилыми комнатками, в которых сохранены предметы быта. Казалось, что хозяева только что вышли по делам. Амир опять купил музей? Я со смехом изрекла свою мысль, а Яна объяснила, что этот замок долго принадлежал одной семье, которая никак его не использовала, только изредка приезжала на какой-то домашний ритуал, хотя и содержала замок в порядке.

— А что за ритуал?

— Я не знаю, Амир сам покупал замок.

Через несколько шагов добавила:

— Ты уже была.

— Яна… скажи, а что вы обо мне думали, вот я появилась, непонятно какая человеческая женщина…

Она ответила сразу, сверкнула глазами, даже остановилась:

— Появилась надежда.

На мой удивлённый взгляд неожиданно улыбнулась и робко взяла меня за руку:

— Можно?

— Конечно, а почему надежда?

— Наш клан, любой клан, держится на главе, он центр всего. У Амира никогда не было ближнего круга, он никого никогда не выделял. Даже глав кланов, которые ему подчинялись, он мог заменить в любой момент…

Она замялась, и я продолжила:

— Или убить?

Яна кивнула и отпустила мою руку. Мы пошли дальше, а она продолжила:

— Никто не сможет взять клан в свои руки, поэтому нас всех разобрали бы другие кланы и не известно…

Опять грустно улыбнулась.

— А вы сразу знали, что я энергетическая половина для Амира?

— Да.

И пошла вперед, уходя от дальнейших вопросов. Ясно, жажда моей крови с первого дня моего присутствия показала всему его окружению, кто я есть. Как тогда сказала Фиса — Амир воин не последний, куда он, туда и остальные. Не повезло Амиру со мной, вот бы ему попалась юная красавица, которая от одного вида этого замка сразу бы полюбила его со всей страстью молодости. Радостно ждала его в будуаре, окруженная подушками и нарядами. И никаких проблем и разборок. А тут нате вам — разведёнка с горьким опытом и несносным характером. Как бы мне рот свой прикрыть, чадру что ли надеть, маску какую-нибудь, организм принимает… только с головой проблемы. Может кинуться на камни, превратиться в идиотку с мышлением растения, все проблемы и решатся. Я тяжело вздохнула и увидела Амира.

Мы вышли на балкон, Амир стоял у высоких перил и смотрел на море. Я остановилась в дверях, не в состоянии решить, хочу ли я с ним разговаривать, но Яна тронула меня за руку и исчезла.

— Рина, не уходи.

Я медленно подошла к нему и встала рядом.

— Как тебе приданое, понравилось?

— Понравилось.

— У нас сегодня бал, первый летний бал сезона.

Амир говорил и продолжал смотреть на море, даже не взглянул на меня, лишь лёгкая усмешка тронула губы.

— Бал? Ты здесь проводил балы?

— Как новому хозяину дома мне предложили начать сезон балом в честь свадьбы, познакомить общество со своей женой. Я согласился.

Так вот зачем он повёз меня в Испанию! Не просто показать мне мои владения, а выставить куклу, которую он назвал своей женой перед всем обозрением! Вот она, смотрите — это моя жена, та, которая… дальше я додумать не успела, развернулась и быстро ушла с балкона. Я не понимала, куда иду, залы мелькали перед глазами, а в груди вихрилась обида, это так он собирается понять меня, так соединить наши берега! И вдруг встала посередине какого-то коридора, да хоть как! Сама предлагала использовать всё в себе, кровь и энергию, пусть будет бал! Нужно ему, чтобы все на меня посмотрели — пусть смотрят! Какая тебе разница, миг, всё пройдёт как миг, звезда уже падает, она уже сорвалась в тот момент, когда мы с ним встретились. Только что собиралась броситься на камни, чтобы голова уже ни в чём не участвовала, а теперь непонятно чему возмутилась. Организм, ты во всём прав, только так. Красивое платье, милые улыбки во все стороны — да, я жена Амира, да, на миг, ну и что! Хочет он, чтобы я на балу постояла — постою.

Но всё оказалось значительно сложнее. Яна нашла меня и позвала обедать, она не пыталась выяснить причину моего мрачного настроения, видимо, слышала наш с Амиром разговор и мой побег. Столовую я не увидела, что-то поела и обрадовалась только тому, что она оказалась рядом с моей комнатой.

Я лежала и рассматривала цветы на стенах. В таких маленьких вазочках, закрепленных на платьях, в средние века богатые женщины носили цветы на балах, чтобы они дольше оставались свежими. Как я сказала — что-то о том, что живые цветы долго не живут… ну да, Амир сразу и показал мне, что всегда можно найти выход из положения. Поместить их в вазочку и гуляй себе сколько угодно на балу, только поливать, воды добавить не забудь. Вот он своим поцелуем мой организм и полил, добавил своей энергии, чтобы на бал хватило. Я для него как эти розы, иногда будет поливать, чтобы дольше прожила, да помогала ему в его целях. Пусть будет так — гарем, так гарем.

— Твоё платье.

Амир стоял в нескольких шагах от постели, на диване лежала большая коробка, в руках держал какой-то тёмный платок. Я поднялась на постели и позвала Яну, чтобы она помогла мне надеть бальное платье.

— Яна не придёт.

— Почему? Ты её…

— Я не выполнил часть ритуала нашей свадьбы… сегодня у нас тоже свадьба, пусть и символическая.

А тогда она не была символической, тогда была настоящей? Амир понял мой ироничный взгляд, усмехнулся и продолжил:

— Ритуал требует, чтобы перед свадьбой я помыл тебя и одел в свадебное платье.

Я не успела ничего сказать, только посмотрела на него с ужасом, как он мгновенно сорвал с меня одежду и завязал на глаза тёмный платок. Почти сразу оказалась в воде — он просто окунул меня в бассейн с головой и тут же достал. От невероятной скорости движений я не могла сопротивляться, лишь когда почувствовала полотенце, попыталась взмахнуть руками, но Амир их отвел за спину и послышался тихий шепот:

— Ты прекрасна.

Удерживая мои руки за спиной, Амир коснулся губами шеи, и я замерла. Почему-то вспомнились его слова, что когда он целовал мою руку, то единственное о чём думал, было стремление её укусить. И я подставила ему шею, высоко закинула голову и перестала сопротивляться.

Губы Амира медленно двигались по моей шее, иногда прикосновение становилось сильнее, иногда едва ощущалось. Сначала жёсткие и холодные, они становились всё теплее и уже обжигали меня своим внутренним жаром. Неожиданно он скинул с меня полотенце и схватил за плечи, но руки сразу обмякли, отпустили из жёсткого захвата и пальцы прошлись по коже плеч. Амир водил ими по моим рукам, и в этом движении старался коснуться большего пространства кожи, каждый его палец обнимал мою руку, а ладонь прижималась всё сильнее. Добравшись до ладоней, он поднял мои руки и поцеловал каждый пальчик, а потом прижал их к своему лицу. Его глаза были закрыты и длинные ресницы щекотали кожу, когда он водил моими ладонями по своему лицу, как бы знакомил их с чертами. Вдруг схватил на руки, сильно прижал к себе и поцеловал в губы, хриплым голосом произнёс:

— Платье.

Я стояла обнажённая на подрагивающих ногах и только старалась не упасть: огонь в крови нёсся лавовым потоком, а сердце билось как колокол. Горячие пальцы коснулись спины, прошлись по позвоночнику, едва задели бедра и опустились вниз по ногам. И вдруг обжигающие ладони прижались к животу — я вся сжалась и ладони исчезли. Полная темнота повязки усиливала все ощущения, казалось, что я чувствую не только его пальцы, но пламя и буйство энергии в нём самом.

В сознание меня привела мысль, что корсет Амир уже на кого-то надевал: слишком точны были движения, и зашнуровал его достаточно быстро, причём так, чтобы я могла в нём дышать. А вот с юбками справился не сразу, так как их было две, то вторая легла как-то не так, и после небольшой паузы Амир её несколько раз на мне повернул. Потом что-то мягко опустилось на плечи, что-то достаточно тяжёлое, но широкое и не мешающее движению рук. Видимо, от процесса надевания на меня такой сложной конструкции он тоже пришёл в себя, потому что спокойным голосом предупредил:

— Гости уже подъезжают. Я встречу тебя в зале.

Постояв какое-то время в полной тишине, я догадалась, что Амир ушёл, и сняла повязку. Только несколько раз глубоко вздохнув и чуть расслабившись от напряжения, я заметила туфли, стоявшие передо мной. Туфли Золушки. Вся поверхность была усеяна маленькими блестящими стёклышками, или бриллиантами? Я попыталась наклониться и посмотреть, но корсет мешал, поэтому просто опустила в них ноги — как раз, очень мягко и уютно, камешки совсем не чувствовались. Теперь надо рискнуть и посмотреть на себя в зеркало, что за платье так старательно надевал на меня Амир в качестве дополнения к ритуалу. Если не считать купания и исследования меня. От этой мысли я вспыхнула и решительно направилась к зеркалу.

Передо мной стояла растрепанная женщина в королевском одеянии. Я сначала долго рассматривала свои волосы, торчащие в разные стороны, только потом опустила взгляд и посмотрела на то, во что меня одел Амир. Корсет весь покрыт камешками, и они так сверкали, что я поняла — настоящие бриллианты, не стеклышки. Значит и на туфлях они. Белоснежные кружева юбки тоже были украшены маленькими бриллиантами, поблёскивающими при малейшем движении ткани. Я приподняла её и увидела, что вторая юбка сшита из тонкой, но непрозрачной белой ткани, ну да, чтобы ноги не просвечивали. И расхохоталась — уж кого могут волновать мои ноги, видны они из-под юбки или нет. Амира, гарем есть гарем, хорошо, что паранджу не надел поверх этого блистающего одеяния.

На плечах оказалась настоящая королевская мантия. Тоже белоснежная, она была украшена золотым орнаментом, явно узоры соответствуют надписям на коврах, и отделана по краю узкой полосой белого меха какого-то животного. Длиной в соответствии с платьем — в пол.

А с волосами как быть? Сама в корсете я не смогу ничего сделать, и вообще, что с ними можно сделать, чтобы показаться перед людьми, да ещё в таком платье? Оставалось одно — призвать Яну, что я и сделала. Она улыбнулась мне и сразу сказала:

— Ты выглядишь прекрасно.

— Яна, давай оставим… курица, она и во дворце курица. Я носить это не умею, сразу всем будет видно, что я не высший свет. Но волосы как-то надо причесать, помоги мне их спрятать. Корсет мешает, даже руки не поднять.

Она кивнула, сходила в гардеробную и вернулась со шкатулкой в руках.

— Что это?

— Твои украшения для волос.

— Мои?

— Там ещё есть драгоценности.

Да, как-то я совсем не поинтересовалась, что есть в моей гардеробной, надела ближайшее к двери платье. Которое, между прочим, Амир разорвал. А где оно? Я оглянулась вокруг и ничего не нашла, унёс с собой единственную улику насильственной подготовки к ритуалу. Пока я искала остатки платья, Яна достала на столик содержимое шкатулки, и я ахнула — сплошные бриллианты и золото. И это на мои волосы? А как они на них держаться будут?

У Яны волшебные руки. Она помогла мне сесть на пуфик, аккуратно разложив кружева юбки, и через несколько минут мои непокорные волосы улеглись в нужное состояние, на удивление совершенно спокойно приняли нечто подобное ободку из множества маленьких бриллиантов. Она попыталась показать мне остальные украшения, чтобы выбрать что-нибудь на шею, но я категорически отказалась:

— Я уже как… даже не знаю, как кто, Хозяйка Медной горы какая-то, каменное изваяние. Яна, тяжело всё, платье так вообще весит тонну. На голове сверкает, а если и на шею что-нибудь повесить, то можно ставить как маяк, чтобы корабли не проплывали мимо.

Она покачала головой, но не удержалась и засмеялась тихим смехом от такого сравнения. Я посмотрела на себя в зеркало, так странно, я никак не ощущаю себя собой. И дело даже не в королевском наряде, хотя и он тоже действует на восприятие себя, я становлюсь другой, пока не знаю какой, но другой. Всего скорее это Амир, его непредсказуемое поведение, постоянно требующее какого-то ответного действия, или как сегодня — принятие его поведения. Интересно, а что я могла сделать? Махать руками бесполезно, сравнивать силы даже не стоит… так, думать не будем, совсем, ни одной мысли. Бал, сегодня бал.

В зал, где состоится бал, меня повёл Алекс. Когда он зашёл в комнату, мы с Яной замерли — всегда в чёрном, он выглядел строго и, как оказалось, старше своих лет. Дорогой синий костюм и светлая рубашка, вкупе с таким же галстуком, совершенно изменили его: весёлый молодой мужчина с ярким взглядом и прекрасной фигурой. Просто красавец. Я приподняла брови и кокетливо изрекла:

— Алекс, ты как жених, а где твоя невеста?

И сразу поняла, что сказала что-то не то, и, хотя он мне улыбнулся, взгляд потемнел, а лицо стало строже.

— Мне ещё рано жениться.

Вот и всё, что он смог сказать, склонил голову в поклоне и подал мне руку, на Яну даже не посмотрел. А я посмотрела — бедная девочка склонила голову так низко, что совершенно не было видно лица, ах, молодость, молодость, даже если тебе сто лет. Я схватила её за руку и заявила:

— Яна, не грусти, всё всегда впереди. Фиса сказала, а ты понимаешь, Фиса не говорит просто так, как сможешь — так и будет. Мы с тобой Женщины, то ли ещё сможем!

Она подняла на меня грустные глаза, и я ей подмигнула — не бойся, я с тобой. А Алексу тоном жены вождя приказала:

— Веди на эшафот.

Он удивлённо поправил:

— На бал.

— Кому как.

Алекс внимательно оглядел меня с ног до головы, быстро взглянул на Яну, но ничего больше не сказал и повёл меня как королеву.

Мы вошли в высокую дверь, беззвучно раскрывшуюся перед нами, и я распахнула от удивления глаза. Гости в самых разных костюмах заполнили весь зал, как бал-маскарад, а драгоценности своим блеском соперничали со светом множества люстр и светильников.

— Господа, представляю вам мою жену Рину.

Передо мной встал Амир в белоснежном костюме. Он протянул руку, и я автоматически подала свою, пытаясь сохранить приличное выражение лица. Каким-то образом я смогла даже иногда улыбаться гостям, чуть склонив голову. Мы прошли через весь зал, вдоль стен оказались небольшие столики, к одному из них меня и подвёл Амир. Помогая сесть на стул с высокой спинкой, он тихо спросил:

— Ты хочешь познакомиться с гостями?

Я с трудом подняла на него глаза и поразилась яркой голубизне взгляда, смогла только пролепетать:

— А это обязательно?

— Нет, для соблюдения приличий можно поговорить с несколькими, этого будет достаточно. Тем более, что ты не говоришь на испанском.

И на всех остальных языках. На данный момент не говорю и на родном языке. Чтобы хоть как-то прийти в себя от вида Амира в белом костюме, я перевела взгляд на гостей, которые в свою очередь с неподдельным интересом рассматривали меня, и пришлось опять изображать улыбку. Зазвучала музыка и Амир подал руку:

— Как хозяева мы открываем бал.

Почему-то собираясь на бал, я совсем не подумала о том, что мне придётся танцевать. Своё решение идти я оформила выражением — что если надо постоять, то постою, на том и успокоилась. Но танцевать? Да ещё и с Амиром в белом костюме?! Эти мысли проносились в голове уже с опозданием, я встала и пошла с ним в центр зала.

Я не умею танцевать. То, что изображалось на дискотеках моей молодости, танцем назвать нельзя. Никакие занятия я никогда не посещала, с мужем практически не танцевала, так как в кафе и рестораны мы не ходили из-за экономии денег, а на домашних посиделках просто сидели за столом. Естественно, не имею никакого представления, как танцуют на таких балах. Почему Амир не спросил меня, умею ли я танцевать? Почему так уверенно ведёт за руку, по дороге приветствуя гостей? Но вопросы, проносившиеся в голове, никак не влияли на моё поведение — я так же продолжала улыбаться и кивать головой особенно заинтересованным взглядам.

Амир встал в центре зала, который гости освободили в ожидании нашего танца, поцеловал мне руку и высоко её поднял, а сам обнял, прижал меня к себе… и началось волшебство. Моё тело полностью подчинилось его движениям, прижатая к его груди сильной и уверенной рукой я почти не касалась ногами пола, невесомо взлетала и кружилась в танце. Посмотрев на него, я уже не смогла оторвать глаз от небесной голубизны, которая сверкала и искрилась, заполняя меня своей радостью. Это был танец страсти, когда тела сплетаются и на мгновение расходясь, снова встречаются в неизменном стремлении друг к другу. И моё тело отвечало этому зову тела Амира — совершало невероятные па, двигалось в соответствии с его движениями, реагировало на каждое прикосновение ответной волной.

Я не сразу поняла, что музыка уже замолкла и мы стоим, прижавшись друг к другу. Лишь гром аплодисментов заставил меня опустить глаза и склонить голову. К столику я едва шла, Амир положил руку мне на плечо и этим поддерживал, не давая упасть. Едва я успела сесть, к нам подошла красивая высокая женщина средних лет.

— Амир, я требую, познакомь меня со своей прелестной женой! Какая вы удивительная пара, Рина, я восхищена тобой!

— Рина, познакомься, Ольга Поссаро, жена одного из самых богатых владельцев…

— Амир, не говори о богатстве! Как только ты появился в наших краях, мы стали просто бедняками, ты затмил нас всех! Какой замок, многие столетия его никто не мог купить, даже король не смог ничего сделать, хоть и посадил половину семейства в застенки. Рина, мы должны с тобой подружиться, я так ждала, что Амир будет чаще у нас бывать…

Она ещё что-то говорила, а я смотрела на неё и понимала, что своей женитьбой Амир разрушил планы многих семей в отношении него — ведь он богат, красив и молод. Я улыбалась ей, кивала головой — конечно, подружимся — приняла из руки Амира бокал с вином, который он взял с подноса официанта. Вино помогло успокоиться, и я спросила:

— У тебя дети?

— Да, моя дочь где-то здесь, ах эта молодежь, Амир знаком с моей Люси.

И так на меня посмотрела, что сразу стало понятно — к молодежи я не причислена. Ольга говорила с лёгким акцентом, но достаточно чисто, и именно этот акцент подчеркивал её отношение ко мне: деваться некуда, раз претендент уже женат, с таким богатым соседом нужно дружить. Амир сидел напротив и не участвовал в нашем разговоре, а я на него старалась не смотреть.

— А вот и Люси!

К нам подходила высокая девушка, очень похожая на мать. Только во взгляде присутствовала откровенность, присущая молодости, вот уж она не могла скрыть истинного ко мне отношения. Чёрные волосы были собраны в красивую прическу, а бриллианты сверкали везде — в волосах, на шее, украшениях на платье. Она влюблена в Амира, а может уже и любит настоящей любовью, слишком ярко горел румянец на щеках и сверкали тёмные глаза испанки.

— Люси, познакомься, жена Амира — Рина. Риночка, это моя дочь Люси.

Я кивнула головой, а Люси что-то сказала на испанском, сверкнула на меня глазами и демонстративно обратилась к Амиру, тот усмехнулся и спросил меня:

— Рина, ты не будешь против, если я соглашусь на танец с Люси?

Чистый голубой взгляд и смешинка-ирония — как ты отнесёшься к танцу с молодой красивой испанкой? А Люси сама его пригласила, не посмотрела на приличия, и стоит, ждёт моего решения, раз объект вожделения спрашивает разрешения старой жены. Пожалуй, страсти накаляются.

— Да, конечно, танцуй.

А девочка-то не простит мне этих слов, как она на меня посмотрела, я даже получила удовольствие от этого яростного взгляда. К нашему столику подошёл Вито, Амир что-то сказал и Вито пригласил Ольгу на танец, та радостно согласилась. А я лишь мельком обратила внимание, что Вито тоже в светлом костюме.

Я смотрела на Амира. Он держал девушку за руку, ведя в центр зала, и его власть над людьми была такова, что все отступали в сторону, он как бы раздвигал толпу своей мощной фигурой. Белоснежный костюм подчеркнул в нём эту властность, хотя странно — белый цвет обычно только добавляет яркости людям со смуглой кожей и тёмными волосами, как у Амира. Может высокая идеальная фигура, неторопливые движения и абсолютная уверенность в себе, всё это вместе ставило его на ступень выше обычного человека. И красота — яркая красота голубых глаз в обрамлении чёрных ресниц, правильных черт лица и белеющей седины на висках.

Свой танец я не совсем осознавала, вся в ощущениях тела ничего не замечала, кроме глаз Амира. И сейчас у меня появилась возможность посмотреть на него со стороны. Он владеет телом женщины в танце с первого момента прикосновения. Его руки не просто обнимают, они как бы захватывают собой женщину, притягивают её как магнитом к своему телу. Точным движениям невозможно сопротивляться: длинные пальцы руководят каждым мгновением танца, полунамёком на движение тела. И энергия — она раздвигала толпу, не давала возможности кому бы то ни было оказаться рядом с коконом бушующей страсти. Я лихорадочно вздохнула, они были прекрасны в этом невероятном танце любви двух тел, стремящихся к друг другу. Девушка любит Амира, всё в ней уже принадлежит ему, уже отдано ею самой, этот танец лишь подтверждение — я твоя, всё, чем владею, тело, кровь и энергия, вся жизнь. Ему только нужно это всё взять.

Чем дольше я смотрела на эту восхитительную пару: невероятной красоты Амир в белоснежном костюме, обнимающий своим крупным телом тоненькую фигурку юной красавицы, тем чётче понимала — надежды нет, никакой. Любовь не может зародиться по приказу, по требованию или необходимости, она рождается мановением души в такие моменты восхищения друг другом, когда тело пылает от одного прикосновения или взгляда. Правильно сказал Вито — голубой шар лишь энергия, в нём нет чувств, и я лишь энергия для Амира, электричество, киловатты. А для его народа литры крови, которые несут спасение. Никогда не сможет разгореться наш костер, несмотря на такие старания, как одевание платья перед символической свадьбой.

Танец закончился под аплодисменты гостей и Амир проводил Люси к столику, не обращая внимания на её попытки что-то ему сказать. Он ослепительно улыбнулся, нежно коснулся губами руки и переложил её в ладонь матери, которую к столику подвёл Вито. Я сразу опустила глаза, мне не хотелось, чтобы Амир понял, что я за ним наблюдала, хотя, всего скорее, он об этом догадывался.

— Ты очень хорошо танцуешь.

Когда он сел рядом, я уже взяла себя в руки, грозно остановила организм в попытке оледенения и даже смогла улыбнуться:

— Люси красивая девушка и так танцует великолепно, мне очень понравился ваш танец.

Почему-то мои слова не понравились Амиру, его глаза потемнели, а улыбка погасла.

— Рина! Как я рада тебя видеть!

Мари! Она радостно обняла меня, даже не дала возможности подняться, наклонилась и поцеловала в щёку. И я поцеловала её румяную щёчку, прижала к себе, подержала и только потом отпустила.

— Мари, я так рада, просто счастлива, что ты приехала. Амир, спасибо.

Я мельком посмотрела на него и снова подняла глаза на Мари.

— Ты просто красавица, удивительная красавица.

Она смущённо улыбнулась и поправила платье настоящим кокетливым движением юной прелестницы. Рядом с ней стоял высокий молодой человек с яркими голубыми глазами и светлой короткой прической почти под ноль. Совсем молод, всего скорее ровесник Мари, то есть выглядит лет на шестнадцать. Он тоже улыбался смущённой улыбкой и откровенно рассматривал меня.

— Рина, это Серж, он мой друг.

— Здравствуй Серж, можно я тебя буду называть Серёжей?

— Можно. Мне нравится, когда меня так называет Фиса.

Он говорил с сильным французским акцентом и радостно улыбался, явно Фиса произвела на него сильное впечатление.

— Ты видел Фису?

— Да, мы с ней… как это, Мари?

— Мы в школе вместе смотрели детей.

— Да, мы смотрели возможности мутантов.

Зазвучала музыка и Амир встал.

— Рина, потанцуем? Серж.

Серёжа тут же пригласил Мари, и они исчезли в круговороте танцующих, это был вальс. И опять все расступились перед нами, Амир встал в центре танцующих пар и подхватил меня на руки. Так и танцевал, прижимая к своей груди. Но во мне что-то изменилось после его танца с Люси, я уже не чувствовала его так. А может, не хотела чувствовать, и в глаза тоже не смотрела, просто положила ему голову на грудь и закрыла глаза. Пусть будет просто танец, ещё одно мгновение, которое пронесётся как миг.

После вальса Амир подвёл меня к небольшому возвышению у окна и обратился к гостям:

— Господа! В этот день, очередной день моего счастья, когда я представил вам свою любимую жену Рину, я хочу преподнести ей подарок.

Я смогла не поднять на него удивлённых глаз, даже губу от старательности закусила. Вот это да, вот так Амир, конечно, никто ему не может противостоять, такой артистический талант, кто бы мог подумать. Его глаза сверкали настоящей радостью, он ослепительно мне улыбнулся и нежно поцеловал в губы.

— Любимая жена, прими это колье на память о сегодняшнем дне.

Рядом оказался Вито с большой красивой шкатулкой в руках, после слов Амира он её открыл и все, кто стоял рядом, ахнули. Большие красные камни, закреплённые на золотой цепочке красивой сложной вязи. Амир взял колье в руки и надел на меня. Закрепляя его на моей шее, тихо шепнул в ухо:

— Я благодарен тебе за каждый день, проведённый рядом с тобой.

Мне стоило больших усилий не рассмеяться. Я даже не была возмущена таким коварством, только удивлялась — зачем ему это, неужели ради имиджа так старается, ведь прекрасно понимает, что я…а что я? Ведь на самом деле думала, что смогу соединить наши берега, надеялась на встречу, ждала её. И эта странная ситуация с платьем произвела на меня очень сильное впечатление. Пока я думала эти мысли, Амир ещё раз нежно поцеловал и объявил следующий танец, сразу подхватил меня на руки и закружил. В какой-то момент поставил меня на ноги и, нагнувшись, прошептал:

— Ты самая прекрасная, самая удивительная.

Ещё не придя в себя от кружения, я только кивнула головой, но покачнулась, и Амир снова взял на руки, тревожно спросил:

— Что с тобой?

— Голова закружилась.

Амир тут же отнёс меня к столику, бережно помог сесть и предложил:

— Можем выйти на балкон.

Я сразу испугалась возможности остаться с ним наедине и отказалась:

— Нет, я хочу посмотреть бал.

И в тот момент, когда я решилась спросить Амира, внимательно наблюдавшего за мной, зачем он устроил такой цирк, к нам подошла ещё одна женщина. И почему к нашему столику ни один мужчина не подошёл?

— Амир, как давно мы не виделись, куда ты исчез?

Ослепительная блондинка с яркими синими глазами и алыми губами, восхитительной фигурой в белоснежном платье и колье из голубых бриллиантов.

— Как видишь, жив и здоров. Рина, познакомься, глава клана из Англии Дженис, подруга Роберта.

Блондинка как будто только увидела меня, посмотрела взглядом оценщика раритетов и едва развела губы в улыбке. Но Амир не был настроен с ней беседовать:

— Ты привезла то, что обещала?

— Амир, ну кто сразу о делах говорит, ты устроил бал, пригласил бы меня на танец…

— Дженис.

Спокойный тон, только глаза чуть потемнели, и рядом с блондинкой встал такой же спокойный Алекс с милой улыбкой. Дженис опустила глаза:

— Привезла.

— Вито.

Неизвестно откуда появившийся Вито протянул руку, и Дженис отдала ему маленькую коробочку, которую достала из сумочки. Вито сразу исчез.

— Алекс, проводи даму.

Амир опустил глаза и стало понятно, что никаких — «прощай дорогая» не будет, вернее — «уходи, пока жива». Алекс подал руку Дженис и они ушли почти как знакомая парочка, покидающая бал раньше времени.

— Тебе лучше?

— Да. А Роберт не приехал?

— Нет.

Он поднялся, странно посмотрел на меня и позвал:

— Мари.

Она почти сразу появилась — юная кокетка, впервые попавшая на бал:

— Так всё красиво, столько цветов, Сережа пригласил одну девушку, а я танцевала и танцевала…

— Посиди с Риной, я думаю, вам есть о чём поговорить.

Я обрадовалась появлению Мари, история с Дженис как-то омрачила настроение. Амир исчез, а Мари села рядом со мной, не выдержала и взяла за руку:

— Рина, расскажи, как ты, мы так долго не виделись.

— Всё хорошо, я скучала без тебя. А ты чем занималась?

— Мы с Сержем…

И вдруг осеклась, как-то сникла, и я встревожилась:

— Мари, что-то случилось?

— Нет, всё хорошо. А Вито уже ушёл?

— Он где-то здесь. Ты хотела его видеть?

Мари встрепенулась и быстро осмотрела зал, но не увидела его и опять сникла. Удивительная девушка, такая непосредственная в своих чувствах.

— Мы с Фисой обговорили несколько моментов, но думаю, отец его со мной не отпустит, а помочь может только он.

— Но… а когда вы уезжаете? Может быть, мы вернёмся вместе?

— Мы уезжаем завтра.

Вот вам и погуляем с Мари, поболтаем, поэтому Амир её сейчас и позвал, а завтра отправит с утра, пока я спать буду. И вдруг появился сам Вито, но подходить не стал, остановился у двери и улыбнулся мне. Я решила позвать его к столу:

— Вито, подойди, пожалуйста.

— Рина, извини, бал… а я…

— Мари, я так рада тебя видеть, что с удовольствием просто посижу рядом с тобой.

Вито подошёл к нам и вежливо поздоровался с Мари. Она вся вспыхнула, быстро заговорила на английском, и сразу осеклась — ведь я не понимаю этого языка:

— Рина, извини, но медицинские термины…

— Мари, говори, как вам удобно.

Вито тоже смущённо посмотрел на меня, а я величаво кивнула головой — жена вождя разрешает. Через несколько минут подошёл Сережа, и они уже втроём что-то обсуждали вполголоса, хотя иногда Мари всплёскивала руками и чему-то громко возмущалась. Вито в эти моменты мягко клал ей ладонь на руку и напоминал, что вообще-то кругом бал. Я смотрела на них и радовалась — такие удивительные, такие чистые во всём, одинаково в стремлении помочь несчастным детям-мутантам, мне и Амиру, такие искренние в своём отношении к друг другу. Вито старше, но и он с ними становится совсем молодым, даже румянец на щеках появился. И я вспомнила свою мысль, что если бы он не был иродом, то явно влюблён в Мари. А почему нет, Мари прекрасная девушка, удивительная, такая действенная во всём. Я улыбнулась, вспоминая первые дни, когда она шантажом заставляла Амира во всём мне признаться. И Вито явно пережил в своей жизни много такого, от чего холодеет сердце, но дети-мутанты так и липли к нему в школе, а дети они все дети, всегда видят искреннее отношение. А как Амира останавливал, доказывал свою правоту, прекрасно понимая, чем это для него самого может закончиться.

Я решила не смущать троицу в их обсуждении, так как Вито всё-таки иногда посматривал на меня — вдруг недовольна, стала оглядывать зал, и сразу увидела Амира. Он стоял у двери и смотрел на меня.

Последний танец бала. Амир торжественно провёл меня в центр зала, несколько минут говорил на испанском, ослепительно улыбаясь и обнимая меня за плечи. Гости тоже улыбались и чему-то радовались, а потом вообще все засмеялись — Амир шутил? Однажды даже произнёс моё имя, и я тоже всем улыбнулась. Наконец, он взмахнул рукой, и зазвучала медленная, очень красивая и нежная мелодия.

Удивительные руки, нежные и мягкие, я их ощущала даже через корсет и мантию. Амир чувствовал меня и пытался коснуться всем своим телом, не только руками, благо такой танец позволял. В какой-то момент он остановился, поднял мои руки и положил себе на плечи, а сам обнял за талию, несколько раз даже приподнял, крепко прижимая к себе. Я не знаю, как это смотрелось со стороны с нашей разницей в росте, но гости улыбались. Правда не все, я мельком заметила бледную Люси и её недовольную мать. Удивительно, но я была спокойна, почему-то присутствие Мари так подействовало на меня, а может странный взгляд Амира, когда он смотрел на меня от двери — задумчивый и тёмный. Спектакль закончился.

Мне не пришлось прощаться со всей толпой гостей — как только замолкла музыка, Амир провёл меня к двери и развернул лицом к гостям, сказал несколько слов и повернулся ко мне:

— Помаши рукой на прощание.

Я помахала и послала всем воздушный поцелуй, хозяин гарема рассердился, подхватил меня на руки, и мы оказались на балконе.

С удовольствием вздохнув свежего ночного воздуха, я восхитилась освещением замка. Вдруг в тёмном небе появилось лазерное шоу, вокруг которого с шипеньем вспыхнули фейерверки. Горы, реки с бурлящей водой, какие-то города — я узнала только Париж с Эйфелевой башней — всевозможные невероятные изображения менялись друг за другом под искрящиеся вспышки, и я даже вздохнуть не могла от этой красоты. Когда всё закончилось под звук аплодисментов где-то внизу, на тёмном пространстве моря появилась широкая световая дорожка и через несколько минут по ней стали двигаться катера, увозящие гостей бала.

— Тебе понравилось?

Амир так и держал меня на руках, мягко прижимая к своей груди. Я вздохнула и прошептала:

— Очень, мне очень понравилось. Ты часто проводишь такие балы?

— За последние сто лет впервые.

Я не смогла заставить себя поднять голову и посмотреть на него, наблюдала за гостями, уезжающими на украшенных многочисленными цветными лампочками катерах. Мне стало грустно, вот и закончился праздник, это всё равно был праздник, не важно, по какому поводу Амир его устроил. В моей прошлой жизни праздники ограничивались скучными посиделками за общим столом и разговорами ни о чём. Дело даже не в красивом платье и драгоценностях — я их никак не воспринимаю как настоящие, то есть имеющие отношение к себе — а в том состоянии радостного возбуждения от ожидания какого-то чуда, которое впервые оправдалось. И, конечно, сами танцы с Амиром, невероятное ощущение тела, оставившее след в душе. Я всё понимаю умом, но тело… оно не хочет верить логике разума, воспринимает лишь свои чувства, отзывается на прикосновения и не слышит никаких доводов.

— Спасибо, бал был великолепен.

— Я рад, что тебе понравилось.

— Мари… она не может остаться на несколько дней?

— Ты хотела бы ещё побыть здесь?

— Да, мне здесь хорошо.

— Она останется.

Амир опустил меня на ноги, повел руками по плечам, как погладил их, и поднял моё лицо ладонями.

— Рина… поверь мне… только ты…

Я смотрела в его тёмные глаза, в них была печаль и тоска, никакой радости, только страдание и боль, и пыталась заставить себя поверить словам, не дать возможности вмешаться ощущениям тела. А тело уже стремилось к нему, губы вспыхнули в ожидании поцелуя, руки поднялись и коснулись его пальцев. Может действительно поверить телу, которое знает и чувствует без всяких сомнений. Оно или чувствует, или нет, у него нет серого цвета, только красный и никакой — в котором нет этого ощущения. Амир коснулся моих губ нежно, как лепестков невероятного цветка, который может исчезнуть от его дыхания, растаять в сумраке ночи как лунный свет. Его мягкие пальцы удерживали моё лицо и при этом странно касались его, поглаживали кожу, жили своей жизнью чувственности. Я ответила на это касание, и Амир не выдержал, сразу обнял, а губы прильнули к моим губам, обхватили собой, их пламя обожгло и всколыхнуло жар моего тела. Невероятное чувство единения тел, энергии, не знаю ещё чего, находящихся в стремительном потоке огня, обжигающего и очищающего, воспламеняющего страстью.

Я лежала на воде и пыталась хоть немного охладить тело, продолжавшее пылать внутренним огнем. Амир принёс меня в комнату и сразу исчез, поцелуй закончился стремительным перемещением с балкона. Мои губы ещё чувствовали огонь его губ, а я уже была на своей постели в полной темноте. Потребовалось много времени, прежде чем я поднялась на подрагивающих ногах, случайно нажала рукой на какую-то фигурку, и включился свет.

Вода была той температуры, которая остудить не может, хотя мне сейчас только в Ледовитый океан, между айсбергами поплавать. Думать я не могла, мысли не собирались, только хаос картинок бала и глаза Амира — то яркие, светящиеся невероятной голубизной, то тёмные, полные боли и тоски. Моя кожа чуть подрагивала, никак не могла забыть прикосновения рук Амира, а губы продолжали пылать и ощущать поцелуй.

Яна принесла ужин, и я с удовольствием поела фруктов. Она ещё не сказала ни слова с того момента, как вошла в комнату и помогла мне снять бальное платье и драгоценности, лишь иногда поглядывала с улыбкой. Я спросила:

— Ты бывала уже на балу?

— Да, мы иногда обслуживали гостей.

— А я так первый раз, толком ничего и не увидела, только с балкона… очень красиво.

— Алекс будет рад, что тебе понравилось.

— Так это он приготовил?

— Да.

Больше я не стала ничего спрашивать, хотелось быстрее лечь и уснуть, обо всём подумаю завтра. Или не буду думать, утро покажет.

Мари разбудила меня почти к обеду:

— Рина, сколько можно спать, мы с Вито уже всё кругом обошли, столько всего интересного!

После короткого купания в бассейне под бдительным надзором Яны, почти мгновенного завтрака — я успела лишь выпить стакан сока, и с печеньем в руках пошла с Мари осматривать красоты. Она говорила без умолку:

— Отец сказал мне, что это ты попросила, чтобы я ещё осталась, спасибо, здесь так хорошо, так красиво. Мы нашли сад, и я хочу, чтобы ты посмотрела залив, там уже купаться можно, вода совсем тёплая. Фиса говорит, что тебе нужно купаться в море, тебе это полезно. И Вито с ней согласен.

Мы шли, обнявшись, и мне было радостно, что она со мной: приятно слушать её щебетание, ощущать удовольствие от нашей совместной прогулки.

— А Серёжа где?

— Он уехал, мы с Вито всё обсудили, и он уехал готовить детей к операции.

— Сережа …он ещё так молод, а сколько ему лет?

— Четырнадцать, но он быстро растёт, уже как взрослый правда? Он первый появился, его королева послала, а потом мы встретились у неё, я сразу поняла, что мы родные, что у нас кровь одна.

— Родные?

— Да, я же говорю — он первый появился из народа. А теперь нас много.

Она радостно засмеялась и побежала вперед, юная красавица, счастливая от самой жизни, каждого её проявления. И немалую роль в этом её восприятии играет Вито.

Выведя какими-то коридорами меня из замка, Мари остановилась под аркой и заявила:

— Смотри!

Большой сад, чётко разделённый дорожками на ровные квадраты, а через просветы между деревьями видно море. Мари схватила меня за руку и потянула:

— Идём же, попробуй воду, она тёплая, можно купаться!

Мы почти побежали, так Мари торопилась, и я только оглядывалась в попытке посмотреть сад. Несколько раз я замечала скульптуры на постаментах, но решила посмотреть их потом. Белый песок узкого пляжа лишь оттенял синеву заливчика, а вода действительно оказалась теплой, видимо глубина была небольшая, и солнце успевало её нагреть. Однако, размер острова оказался не таким уж маленьким, крепость занимала совсем небольшую его часть. На другой стороне виднелись скалы, покрытые мелким кустарником.

Мари потянула меня, и я скинула туфли, с удовольствием прошлась по песку, а потом вообще по колено вошла в воду. Высоко подняв руки, я потянулась к солнцу и пропела:

— Море, море — мир бездонный. Пенный шелест волн прибрежных.

Над тобой встают, как зори, над тобой встают, как зори,

Нашей юности надежды.

Мари подбежала ко мне, засмеялась и стала брызгать на меня воду, я сначала прикрылась руками, а потом ответила ей тем же. Мокрые, но довольные, мы сидели на скамейке и сохли под солнцем. Мари рассказывала о своих подопечных, а я смотрела на море и наслаждалась видом. Амира я заметила сразу, тёмный костюм выделил его на фоне белого песка. Мне не было видно, с кем он разговаривает — этот некто был ещё скрыт за скалой, и я залюбовалась его радостным настроением, он смеялся и даже иногда взмахивал руками, что-то весело рассказывая. Но, когда из-за скалы вышла Люси и прижалась к нему, а он обнял её за плечи, во мне всё заледенело.

— Рина, что с тобой?

Мари схватила меня за руку, она не могла видеть этой сцены, так как сидела к берегу боком, и я сразу решила её отвлечь:

— Давай вернёмся, мне стало холодно, надо переодеться.

Она только кивнула головой, помогла мне встать, и мы вернулись в замок, теперь уже я торопилась скорее уйти с берега. Всю дорогу до комнаты я твердила про себя, что не должна рухнуть, нельзя допустить, чтобы мне стало плохо, не хочу его видеть, тем более, чтобы он меня касался.

Яна встревоженно встретила меня, но я только покачала головой, и попросила Мари прийти ко мне позже, я немного устала и хочу полежать. Они переглянулись, но не стали спорить, хотя у Мари взгляд изменился, и она нахмурила брови. Я, как смогла, изобразила улыбку и извинилась:

— Мари, прости, я полежу, как-то не привыкла я к балам, да и не танцевала давно, а потом мы с тобой пойдем купаться, хорошо?

Она кивнула и сразу убежала, а Яна спросила, можно ли ей посидеть со мной в комнате, но я опять покачала головой, и она ушла.

Зачем? Зачем вчера Амир устроил этот цирк? Этот спектакль для меня? Ведь можно было и просто так привести меня на бал, показать всем, а потом отправить обратно в ковровый дворец, посадить в будуар. Зачем паром этот, танцы и поцелуи? Зачем говорить мне, что я такая-рассякая, о счастливых днях со мной, так демонстрировать перед всеми своё счастье. Перед всеми это не столь важно, зачем мне доказывать свои несуществующие чувства, а потом вот так же демонстративно обниматься передо мной с Люси. Амир знал, что я увижу их, раз чувствует меня везде — чувствовал и сейчас. Это он мне показывал свои отношения с Люси, зачем? Чтобы знала своё место? Какое? Всегда зависеть от него, его настроения — сегодня я готов, не так, настроен быть с тобой, значит и ты должна быть в том настроении, а завтра я буду с другой женщиной, и ты должна это принять. Гарем.

Я лежала на постели, завернувшись в одеяло с головой. Меня трясло от холода, ноги совсем окоченели, но я твердила и твердила — не смей, организм молчи, умру, но не допущу его к себе. Не позволю ему коснуться себя, если только тронет — сразу умру. И организм меня понял, а может, испугался боли, которую я вспомнила: тогда Амир не смог мне помочь, я не принимала его энергии, не приму и сейчас. Постепенно я согрелась и сделала вывод, что организмом можно управлять, главное вовремя вспомнить нужную ситуацию.

Амир её чувствует, судя по тому, как вёл себя — радостно, почти счастливо, обнимал, а может и целовал. Что ж, вот всё и произошло, раз чувственность восстановилась — ведь мог сразу после бала проверить — то я уже не нужна, а кровь я и так предлагала, всегда можно использовать для возрождающегося народа.

— Рина, как ты?

Мари появилась неожиданно, оказалось, что сидит на полу и держит меня за руку, а я даже не заметила.

— Хорошо, я переоденусь, и пойдём купаться.

— Отец запретил.

Она опустила голову и вся сжалась.

— Почему?

— Просто запретил. Даже выход в сад закрыл. А сам уехал. И Вито с собой забрал.

Я только усмехнулась, логично, всех на место поставил, заодно и дочь воспитал. Погладив её по голове, я почти весело заявила:

— Мари, не стоит переживать, мы найдём, чем заняться. Для начала будем обедать.

Переодевшись в платье невообразимого жёлтого цвета и накинув на плечи красный с золотом шарф, я привела в шоковое состояние Яну и Алекса, когда зашла с Мари в столовую.

А столовая оказалась очень даже интересной. Это был обеденный зал с длинными столами и стульями с высокими спинками. По стенам развешаны щиты, на которых изображены гербы видимо ещё со средних веков, а гигантские люстры с настоящими свечами свисали на толстых цепях. На одной стене висели несколько портретов каких-то строгих синьоров с бородой клинышком. Одному из них я показала язык и попросила Яну:

— А вино мне подадут?

— Ты хочешь вина?

— Хочу, продолжим праздник.

Весь обед я развлекала молчаливую компанию рассказами о своей юности: танцах на дискотеке, поездках в деревню и особенно смешными ситуациями во время учебы. Мои старания, наконец, увенчались успехом — Мари стала задавать вопросы, а Яна несколько раз улыбнулась. Только Алекс оставался серьёзным и смотрел на меня тревожным тёмным взглядом. Я выпила два бокала вина, которые помогли полностью успокоиться.

— А теперь мы пойдём сплетничать, мужчины могут быть свободны. Где в этом замке можно уединиться?

Наконец и Алекс улыбнулся — везде камеры, уединиться можно в любом месте. Он провёл нас в уютную комнату с видом на море, и мы втроем сели на широкий диван.

— Алекс, ты совершенно свободен.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Иди, иди.

Я даже рукой замахала, чтобы уходил. Обняв Мари, спросила:

— Как там Фиса?

— Она такая интересная, так говорит много, дети очень ей радуются, когда она приходит.

— А где она живет?

— В домике там же на территории. Она нескольким детям уже помогла, даже не пришлось оперировать. Рина, так интересно, она поёт — и кости срастаются. Она просила тебе передать, чтобы ты обязательно пела, каждый день.

Вино взыграло в моей крови, и я вскочила с дивана.

— Петь так петь! Слушайте!

Кавалергарды, век недолог, и потому так сладок он.

Поёт труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон.

Ещё рокочет голос струнный, но командир уже в седле…

Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Течёт шампанское рекою, и взгляд туманится слегка,

и всё как будто под рукою, и всё как будто на века.

Но как ни сладок мир подлунный — лежит тревога на челе…

Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь, смеясь.

Не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась…

Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле…

Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Я махалась руками, совершенно перевирала мотив, точно убедившись, что Фиса не может меня контролировать, даже покрутилась по комнате. Когда я без сил рухнула на диван, то сразу расхохоталась:

— Девочки, вы меня не слушайте, это я приказ Фисы выполняю.

Они захлопали, и Яна высказала своё мнение:

— Ты очень хорошо поёшь, мне нравится.

— Ага, Мари повтори, что Фиса о моём пении говорила.

— Она сказала, что песня тебя спасёт.

— Зато слушатели могут не выжить.

Мари засмеялась вместе со мной и попросила:

— Рина, научи меня своим песням, они мне очень нравятся. Я знаю несколько песен Фисы, но они мне непонятны, а твои очень интересные, весёлые. Спой ещё что-нибудь.

И Яна попросила, скромно опустив глаза.

— Спой.

— Уговорили, никто не слышит, кроме вас, а вы простите. Тем более, что я духам гор уже дары отнесла и духам моря тоже обещаю хлебушка с молоком вынести, может, простят.

Я обняла их обеих и запела песенку, которая мне нравилась всегда, но только благодаря старанию и упорству Фисы смогла выучить слова:

Если у вас нет собаки, её не отравит сосед,

И с другом не будет драки, если у вас, если у вас, если у вас друга нет,

Друга нет.

Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь.

Думайте сами, решайте сами — иметь или не иметь,

Иметь или не иметь.

Если у вас нету дома, пожары ему не страшны,

И жена не уйдёт к другому, если у вас, если у вас, если у вас нет жены,

Нету жены.

Если у вас нету тети — то вам её не потерять,

И, если вы не живете, то вам и не, то вам и не, то вам и не умирать,

Не умирать.

Когда я допела песню, то от избытка чувств поцеловала обеих в головки. Мари сразу прильнула ко мне и обняла обеими руками, а Яна вздрогнула всем телом и сжалась в комочек. Я погладила её по голове и предложила:

— Яна, а давай ты споёшь что-нибудь.

— Я не умею петь.

— А я? Ты Фису не слышала, каждый день меня позорила перед боевиками, хуже у тебя уже не получится.

Но она только отрицательно мотала головой, и я уговорила Мари спеть одну из песен Фисы. Та радостно согласилась, устроилась поудобнее и запела.

Тягучая тональность исполнения Фисы изменилась из-за звонкого голоса Мари, песня зазвучала веселее, и многократные повторения строк наконец-то стали мне понятны, я уже различала отдельные слова и понимала их смысл. Сила — в тебе самой. Эта сила дана природой женщине, только ей для продолжения рода, эта сила неизменна веками, переходит из рода в род, переносится на детей, а если их нет, то она передается мужчине, которого она полюбит. И только тому, которого выбирает сама. А разве может быть иначе? Раз выбирает, значит любит. Или может выбрать без любви? «Кого люблю, тому дарю», так, кажется, вышивали женщины на свадебных полотенцах и вручали их своему суженому. А, может, именно этого от меня добивается Амир? Чтобы я сама передала ему эту самую свою силу, выбрала его, а любовь на самом деле совсем и не причем. Почему я думаю о любви, может на самом деле имеется в виду лишь выбор и это выражение, что всё зависит от нас двоих, на самом деле есть моё согласие на передачу Амиру своей силы?

Мари уже закончила петь, а я так и сидела в задумчивости, держа её руку в своей ладони. Она тихо спросила:

— Тебе не понравилось?

— Ты молодец, очень хорошо пела.

Я встала и подошла к окну, надо додумать эту мысль, чтобы правильно себя повести с Амиром. Он как всегда прав — любовь не имеет никакого отношения к нашим отношениям. Моя любовь, да и его тоже. Не нужно ему менять свою сущность, у него и так всё получится, он чувствует, судя по… не важно, чувствует, значит… в общем, пусть будет, как будет.

— Девочки, а я бы чего-нибудь выпила, чаю, сока, а может и вина.

Только чтобы подвигаться, отвлечься от своих тягостных дум, я пошла в столовую. Вина я не захотела, на самом деле я очень редко пила алкоголь, совсем немного и то по случаю, когда отказаться невозможно. А вот сок мы с Мари выпили с удовольствием и развеселились обе, обсуждая всякие варианты перемешивания соков разных фруктов. Чтобы всё попробовать, Яна принесла нам несколько кувшинов, и мы начали дегустацию. Алекс пришёл посмотреть, от чего такой смех и тоже принял участие в обсуждении, не пробуя конечно, лишь рассказывая, каких витаминов станет больше, если перемешать лимонный сок с яблочным. Но вкус такой смеси нам не понравился, а вот апельсиновый с манго устроил обеих.

Дегустация соков плавно перешла в ужин, который тоже сопровождался комментариями Алекса о наличии полезных веществ в поданной нам еде. Мы с Мари пришли к выводу, что полезное не обязательно вкусно, а вкусное бывает совсем не полезно. И продолжали веселиться.

Уже поздним вечером мы стояли с ней на балконе, и Мари призналась, что никогда не была так счастлива, как сегодня. Я обняла её и тоже призналась:

— Мне очень хорошо с тобой.

— Правда?

— Очень-очень. Ты же ещё не уедешь?

— Не знаю. Отец сегодня был… так строг непонятно почему и так сердито сказал что-то Вито, он даже побледнел и сразу ушёл. Ты не знаешь, что случилось?

— Нет, ты же была со мной, а потом я просто лежала, отдыхала.

Мне пришлось отвернуться от неё и сделать вид, будто рассматриваю что-то в стороне. Не должен был Амир так рассердиться на свою дочь из-за того, что я увидела их с Люси, сам продемонстрировал свои чувства к ней. Мари совсем в этом не виновата. Или он не хочет, чтобы я с ней общалась? Значит, завтра он её отправит куда-нибудь, особенно посмотрев записи с нашим весельем.

Но на следующее утро Мари разбудила меня радостным известием, что Амир разрешил ей остаться ещё на один день — она уедет только завтра.

— Амир вернулся?

— Да, они разговаривают с Алексом, Вито тоже с ними.

Во время завтрака мы вспоминали лекцию Алекса о полезности продуктов и опять развеселились. Когда зашёл Вито, я предлагала Мари в обед попробовать что-нибудь перемешать и уточнить у Алекса степень полезности в этом варианте. Например — манго с мясом. Вито лишь улыбнулся и сказал, что вода в заливе достаточно тёплая и нам можно искупаться. Мы с Мари только переглянулись, а Вито добавил, что в залив можно выйти из моей комнаты и купальник для Мари в моей гардеробной. Немного придя в себя, я уточнила:

— А дверь открыта?

— Да.

И показал маленький пульт, значит, он может открыть выход в море в любой момент.

Когда мы с Мари переоделись, Вито проводил нас по лесенке в стене, и мы оказались на небольшом огороженном пляже из мелкого белого песка, совсем не там, где резвились вчера. И где Амир гулял с Люси. Где-то вдалеке виднелись скалы, в этом месте залив был шире, но глубина соответствовала требованиям хозяина гарема. То есть, как в кино — вам по шею будет. Утонуть практически невозможно, если ещё добавить Яну на страже, Вито на берегу и тёмные пятна боевиков на скалах.

Я запретила себе как-то оценивать поступки Амира, буду радоваться присутствию Мари, петь песни по приказу Фисы и жить. Не обращать никакого внимания на хозяина гарема, пусть занимается своими делами. А я буду плавать в тёплом море, смеяться и есть мешанину из еды вопреки советам Алекса.

Всё же Яна достала нас из воды. Мы плавали, ныряли, брызгались и смеялись просто так, от радости. Уговоры Вито не помогли, мы только чаще стали прятаться под водой и пугать его утоплением, поэтому он что-то сказал Яне, она оказалась в воде и строгим голосом потребовала выходить — скоро уже обед. Мари кивнула ей, я пообещала, но из воды не вылезли. Тогда она подхватила меня на руки и оказалась на берегу. Мари ничего не оставалось, как выбраться самой.

После обеда выход к морю был закрыт. Мы опять устроились на диванчике, и Мари разучивала песни, которые я пела вчера. Разучивала — это не то слово, она их сразу стала петь, только повторяла моё исполнение, и я сразу ей заявила, что пою неправильно, надо прослушать в настоящем исполнении. Мы позвали Вито, и он исполнил их так, что я стала краснеть при первых же звуках. Потом он спел те песни, которые я озвучивала, иначе это назвать нельзя, а Фиса ему не разрешала мне помогать.

— Вот, Мари, ты лучше его слушай, меня не нужно.

Вито со мной не согласился:

— Ты хорошо поёшь, только немного неуверенно, не позволяешь себе петь.

— Вито, да мой ор …от него в горах эхо спряталось, а ты говоришь — не позволяю.

Как они меня не уговаривали, я больше петь не согласилась, и Мари разучила с Вито ещё несколько песен. Не согласилась петь и Яна, хотя слушала очень внимательно, и вся напрягалась, всем телом ощущала звучание.

Ужинали мы под комментарии Алекса, так как исполнили свою угрозу и перемешивали еду во всяких вариантах. Мари даже решила разрешить детям в школе самим выбирать сочетания еды, может это поможет в излечении некоторых заболеваний. Предполагаемая реакция Фисы нас рассмешила, и мы опять много смеялись.

Мы стояли с Мари на балконе и смотрели на звезды. Я обняла её и призналась:

— Мари, я так рада, что мы вместе провели эти дни, ты очень помогла мне.

— Я тебе помогла?

— Да, без тебя я бы не справилась.

— Рина… скажи, тебе сложно с отцом?

— Сложно.

Я решила быть откровенной с этой мудрой девочкой — ей самой с Амиром тоже явно непросто. Судя по рассказу самого Амира, он и до своего изменения не занимался дочерью, девочка из гарема его явно не интересовала, да и её мать тоже. А потом он получил в дочери уже почти взрослую и очень самостоятельную девушку. Фиса права — слишком много на него сразу свалилось совершенно для него непривычного, я в том числе.

— Он старается… очень сильно из-за тебя переживает. Отец так боролся со своей жаждой, не хотел подвергать тебя опасности. И сейчас боится за тебя, что с тобой может что-то случиться.

Я отвернулась и сжала губы — ну да, старается, боится, видите ли, чуть не довёл меня до очередного оледенения. Но этого девочке знать совсем не обязательно.

— Всё будет хорошо, ты не переживай. Я всё сделаю как ему нужно.

— Рина!

Она лихорадочно обняла меня, прижалась и прошептала:

— Ты самая лучшая, мне с тобой так… так ни с кем не было, ты всё чувствуешь, с тобой весело… отец всё понимает… только сам не умеет.

— Мари, девочка, ты такая удивительная…

— Это ты удивительная, самая-самая, я так хочу, чтобы вы с отцом… всегда рядом, вместе, он с тобой другим стал… он смотрит на тебя и улыбается. Я таким его никогда не видела до этого…

Она замолчала, поняла, что проговорилась, а я лишь улыбнулась — конечно, смотрит в свои камеры, наблюдает за своей суженой, понять пытается. И использовать.

— Мари, ты не бойся ничего, он уже получил свою силу, будет жить долго и счастливо.

— Я хочу, чтобы вы вместе жили, ты нужна нам всем, отцу больше всех… и мне нужна.

— А ты мне как нужна… у меня тоже никогда так не было, так хорошо, как с тобой. Ты приезжай чаще, будем секретничать и петь песни. И Фису привози, когда она меня ругает, у меня песни лучше получаются.

Мы засмеялись, и я погладила её по светлой головке.

— Ты красавица, на балу была самой красивой, небось, отбою не было от кавалеров?

— Мне так понравилось танцевать, я не думала, что сумею. А посмотрела, как другие танцуют, как вы с отцом танцевали и получилось.

Мы ещё долго с ней обсуждали подробности бала. Мари рассказала по секрету, какие молодые люди её приглашали, но особенно никто ей не понравился, ясно, что с Вито никого даже сравнивать нельзя. На прощание Мари мне пообещала чаще приезжать, если, конечно, отец позволит. А я высказала надежду, что уговорю его навестить их с Фисой в школе.

На следующий день я проснулась с мыслью, что пора уезжать, раз Мари уехала, в замке без неё уже не может быть того состояния радости, которое она вносила собой, своей детской непосредственностью и чего от себя скрывать — своим отношением ко мне.

Амира не было весь день, Вито сказал, что он уехал и будет только вечером. Купаться в заливе меня тоже не отпустили, туда приплыли какие-то хищные рыбки, которые могут сильно покусать. Я так демонстративно усмехнулась, что Вито показал мне картинку в книге о рыбах местных вод. Так себе рыбка — ничего страшного.

Я гуляла по залам замка и размышляла. Невозможно внести человеческие отношения в нечеловеческий мир. Мне никогда не понять Амира, потому что я человек, не просто человек, а женщина. В обычной человеческой жизни я не могла понять мужа, а что говорить о таком, как Амир. Что бы сделал мой бывший в подобной ситуации? Да то же самое! Начал чувствовать — сразу во все тяжкие, перепробовать всё, чего был лишен, особенно, если диета длилась сотню лет. А жена значения никакого не имеет, принесла продукты, чисти картошку и молчи. Продукты, в смысле энергию я Амиру принесла, вручила, а теперь на кухню, в данном случае в будуар, хорошо, хоть картошку чистить не надо.

Интересно, а как жили эти, которые на портретах? Тоже, наверное, со своими страстями — явно женились по требованию родителей, по расчёту: кто богаче, та и будет невестой, или по политическим мотивам. У Амира расчёт жизненный, ему деваться совсем некуда было, сам в агрессии, жажда крови мучает, а по моей добровольности всё быстрее получается. Да ещё и Фиса с жестоким требованием.

Рассматривая море с балкона, я очередной раз твёрдо решила, что никак на поведение Амира, его чувственное восстановление на стороне реагировать не буду. Но тут же поняла — вряд ли получится, если только не посадит в будуар, а сам исчезнет на века. Даже удивилась своей реакции, а собственно, чему удивляться? Всегда была холодной рыбой, недвижимой скалой без эмоций, а тут от одного поцелуя — вулкан в организме, от прикосновения — пламя в крови. Вот наивно и понадеялась, что на самом деле нужна, тело победило разум. И Фиса со своими разговорами о спасении мира, мол, от тебя всё зависит. Теперь уже не зависит — другую нашёл, а может, уже не одну. Вот пусть они мир и спасают.

А чему я, собственно, возмущаюсь? Мне же за всё заплатили — драгоценностей коробками, даже прилюдно полкило взвесили, замок подарили, да счета с зеро. Ноль, вот и нашла слово, которое всё обозначает, всё означает ноль, пустота. На самом деле все наши отношения и есть зеро.

Лежание на постели новых мыслей не принесло, купание в бассейне тоже. Так и прошёл весь день, пустой как зеро.

В обед я на глазах Алекса и Яны перемешала всю еду, которую мне подали, в одну кучку, поковырялась в ней и объявила — такова жизнь. Яна предложила поднять настроение песней, но я так им «Ворона» спела, что Алекс побледнел. Только чтобы что-то сказать, я спросила:

— Рыбки уже уплыли?

— Нет, в заливе ещё нельзя плавать.

Но при этом так странно на меня посмотрел, что я заподозрила неладное — совсем не в рыбках дело.

— Говори.

— Ничего страшного, но выходить за пределы замка тебе не стоит.

Амир пришёл на балкон, когда я грустно рассматривала звезды.

— Добрый вечер.

— Добрый… может и добрый.

Вся моя решимость быть спокойной и благоразумной рухнула в одно мгновение. Я вся сжалась и опустила голову — что бы ни сказал, рта не открывать. Амир молчал долго, я смогла сделать вид, что смотрю на море. Наконец, он спросил:

— Ты хочешь ещё остаться?

— Нет, можно ехать.

— Тебе понравилось?

— Да, здесь было хорошо. И Мари приезжала.

— Вы красиво пели.

— У неё очень хороший голос, красивый и сильный.

— Без тебя она не пела.

— Её Фиса научила. Мы завтра поедем?

— Да.

— Хорошо.

Я развернулась и хотела уйти с балкона, но Амир подхватил меня на руки и прижал к себе:

— Рина…

Приложив палец к его губам, я сказала, чётко произнося слова:

— Ты во всём прав. Не нужно ничего объяснять. Отпусти меня.

Глаза из голубых стали чёрными и сощурились в жёсткой усмешке. Я убрала палец и опустила глаза.

— Ты простила меня?

— Мне нечего тебе прощать.

— Гарем?

— Гарем.

И сразу мы оказались в моей комнате. Но Амир не отпустил меня, встал перед постелью и спросил никаким голосом:

— Значит, гарем?

Мои нервы не выдержали напряжения последних дней, и я крикнула:

— Гарем! Хватай, рви на части, используй, делай, что хочешь! Убей меня! Ты всё получил! Всё! Теперь уже можно убить! Ненавижу тебя! Отпусти меня! Не смей!

Я пыталась вырваться из его рук, стучала по груди кулачками, а он не отпускал, только пытался прижать меня к себе.

— Отпусти! Иди к ним! Перед тобой весь мир! Всё твое, всё для тебя! Мне только умереть! Ненавижу! Закон прав!

— Амир!

Как оказалась на руках Вито и куда делся Амир, я не поняла — пришла в себя на балконе. Прохладный ветер шевелил волосы и звезды ярко светили на тёмном небе. Огромная луна безразлично смотрела на меня своими таинственными пятнами и ни о чём не думала. Я тоже не буду думать.

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Амир ушёл.

— Его право.

— Рина…

— Его право — он хозяин.

— Он тебе не хозяин.

— Хозяин.

Вито не стал спорить, лишь покачал головой, но тут же пожалел об этом.

— Вито, тебе не нужно меня спасать, не рискуй больше собой. Не думай обо мне и не переживай. Я лишь вещь из гарема.

— Рина…

— Причем вещь очень дешёвая. Сколько стоит литр крови для вас? Явно не очень дорого. Неси меня в лабораторию.

— Зачем? Тебе плохо?

— Мне хорошо. Мою кровь в колбочки переливать будем.

— Никто не будет…

— Будет. Ты и будешь. Или Сережу позовём, он талантливый мальчик, уже детей лечит. И ты лечишь. Ты собой больше не рискуй и Яну в обиду не давай. Мари. Она его дочь, он её не тронет. И Сережу не тронет, потому что его королева нашла и к нему послала, а тебя может убить из-за меня.

— Не убьёт.

— Это пока я есть, а потом сможет, придумает, все твои грехи вспомнит и убьёт.

— Когда потом?

— Когда меня не будет.

И тут железная выдержка Вито сдалась — он крикнул:

— Не смей так говорить!

— Теперь ты меня бить будешь?

— Буду! Пороть, Фиса права — только пороть.

А сам только вздохнул и сильнее меня к себе прижал.

— Вито, ты на меня не сердись.

Я погладила его ладошкой по широкой груди.

— Понимаешь, закон прав, на самом деле прав. Амир не виноват, что вождём родился, и его так воспитали, а потом шестьсот лет так жил. И я не виновата, что такая на свет уродилась, что мужа не понимала, всё неправильно делала. Это же случайность, что я ему попалась, не повезло ему.

— Не случайность, в тебе…

— Я знаю, что во мне всё собралось. Поэтому закон прав — я должна умереть.

— Не должна.

— Пойми, я тоже не сразу поняла, ты меня слушай. Я всегда забываю, что вы так от крови зависите, Амира не понимаю, как ему тяжело со мной. Не понимала, что не чувствует ничего — я ведь сама чувствую. И сегодня скандал устроила, а он прав, понимаешь, прав, ему каждый момент надо чувствовать. А со мной что? Ему на меня приходится оглядываться, а это неправильно — он жить должен, жить полной жизнью. А я всё равно умру, днём раньше днём позже, это для вас как день, мои годы. Поэтому, какая разница, мне только надо успеть всё отдать.

— Ты будешь жить.

— Буду, но вряд ли долго. Пошли в лабораторию.

Но Вито в лабораторию не пошёл, отнес меня в комнату и уложил на постель.

— Отдыхай.

Всю ночь мне казался Амир: то стоял у постели, то держал меня за руку. Я открывала глаза, и никого не было. Но каждый раз просыпалась, как только появлялось ощущение присутствия. Утром я встала разбитая на множество осколков от своих мыслей и недосыпания.

Купание настроение не улучшило, было стыдно за истерику перед Амиром и Вито. Яна только посмотрела на меня с грустью, и мы обе долго вздыхали. Уже в столовой, а кроме нас больше никто не появился, Яна вдруг подошла ко мне и взяла за руку, неожиданно встала на колени.

— Яна, встань немедленно!

— Рина, я всё слышала. Ты нужна нам, ты такая удивительная… мы людей не знаем, существуем в своём мире и не понимаем вас. Прости.

— Ты что, как ты можешь такое говорить! Ты мне так помогаешь, я без тебя уже сто раз бы пропала. Яна, я вздорная тётка, из-за которой ты теперь вынуждена отвечать перед Амиром, а кто же сможет предположить, что я выкину! Немедленно встань!

Яна встала и очень серьезно сказала:

— Я навсегда запомнила твои слова, что мы женщины и многое можем. Я почувствовала себя женщиной, а не бойцом.

— Вот и правильно! Ты прекрасная женщина, удивительная, такой всегда и оставайся, ты…

— Свободна.

В дверях стоял Амир, и, хотя взгляд был светлым, лицо говорило само за себя. Яна несколько долгих секунд ещё подержала мою руку в своих ладонях, а потом исчезла. А я опустила голову и сложила руки на коленях, соответствующий вид при появлении хозяина. И всё-таки, что со мной творится?

— Прости меня.

— Мне не за что тебя прощать.

— Я хотел, чтобы ты ревновала меня.

— Ревновала? Зачем?

Я не удержалась в изображении покорности и подняла на него глаза — Амир стоял передо мной и смотрел со своей высоты ярким голубым взглядом.

— Ревность очень сильное чувство.

— Чувство? Ты специально…

— Да.

Мгновенным движением он встал на колено и взял меня за руку.

— Ты так спокойно отнеслась к моему танцу с Люси, что я подумал… тебе всё равно. Решил проверить.

У меня получился только шёпот:

— Проверил?

— Да. И должен признаться, что прикосновения к её коже… её смех, радость от моего присутствия тоже доставили своеобразное удовольствие.

Пощёчина звонко прозвенела в столовой, а я лишь подумала — надо же, кожа у него оказалась тёплой и мягкой. Первая в моей жизни пощечина мужчине: ты получил удовольствие, а я тоже, и почти радостно посмотрела в яркие глаза Амира. Только рука побаливала, сильный получился удар, и я потрясла ею, стала растирать, даже дунула на пальцы.

Голубизна глаз светилась так, что, казалось, затмила собой всё вокруг, Амир приблизил своё лицо к моему, будто в ожидании следующего удара. Он подставлял себя, а губы чуть раскрылись как алые лепестки и подрагивали в ожидании. Я вдавилась в спинку стула и, защищаясь от этого взгляда, протянула пальцы к его губам. Той руки, которой ударила. Амир коснулся их горящими губами, и я медленно убрала руку, спрятала за спину. Он опустил голову и хрипло спросил:

— Ни пощёчины, ни поцелуя?

Я отрицательно помотала головой и так же хрипло ответила:

— Нет, я не прошла… проверку… мне всё равно… на тебя.

Ледяная стрела пронзила сердце, и я вздрогнула, схватилась за него, но не успела — оно остановилось.

Кругом был лёд, и я состояла из льда, из множества колючих ледяных звёздочек, их острые лучики пронзали меня, разрывали тело и вырывались в ледяное пространство. Яркий свет отражался на их гранях, сверкал голубым холодом. Звёздочки летали в Пустоте, заполняли её собой, образовывали Ледяную Пустоту. Наконец, вихри блистающих ледяных граней объединились в один сплошной поток, несущийся в Ледяной Пустоте к Ледяной Звезде. Она ждала их, протянула к ним свои ледяные протуберанцы, готовые принять, втянуть в себя, в своё ледяное нутро, а потом создать из них новую Ледяную Звезду.

И вдруг появилась волна, похожая на свет утреннего неба, встала на пути ледяного вихря почти перед самой Ледяной звездой, растеклась по пространству и прикрыла протуберанцы, не дала им возможности коснуться звёздочек, завернула их в себя. Волна цвета зари собрала их в единый сверкающий голубой шар и закрутилась в собственном вихре, постепенно меняя свой цвет на жёлтый, наполненный солнцем и теплом. И ледяные звездочки стали таять от этого тепла, ручейки растекались по поверхности голубого шара, он постепенно исчез в потоке чистой прозрачной воды.

Солнце светило своими лучами, обволакивало меня теплом и тихо нашептывало:

— Твоя любовь всё может, сила в любви, только она может рассеять темноту. Только любовь, верь ей.

Но в моём сердце остался кусок острия ледяной стрелы, который не растаял, не поддался теплу, не растёкся ручейком, и сердце не понимало слов солнца.

Я пришла в себя, резко открыла глаза и увидела Яну, Вито и Алекса. Яна отпустила мою руку и вскрикнула:

— Рина!

— Всё хорошо, Рина, всё хорошо, только не двигайся, молчи.

Алекс тронул мой лоб и покачал головой:

— Что-то не так, Вито, убери камни.

Поведя глазами, я увидела, что лежу на столе, а на мне корсет моего бального платья, сразу почувствовала тяжесть и прошептала:

— Тяжело…

— Рина, только из рук не отпускай.

Вито снял корсет, я облегченно вздохнула и повела пальцами, оказалась, что мои ладони полны крупных камней, очень горячих и тяжёлых. Я попыталась подвигать руками, но Яна сразу накрыла их своими ладонями и быстро заговорила:

— Рина, их пока нельзя убирать, в тебе мало энергии, потерпи.

— Туфли поправь, одна упала.

Алекс держал ладонь на моём лбу, и от его руки шло тепло, оно доходило до сердца, но не проникало в него, уходило дальше, лишь едва коснувшись ледяной оболочки. Яна поправила туфлю, съехавшую с моей ноги, но тепло Алекса так и не достигло моего сердца.

Меня всю обвесили драгоценностями, даже на голову нацепили много украшений, завернули в несколько одеял как подарок, и Вито взял меня на руки:

— Мы немного полетаем.

— Самолётом?

Я разговаривала с трудом, почти шёпотом, и, хотя Алекс грозно требовал молчать, иногда изрекала что-нибудь.

— Самолётом.

— Сразу?

— С крыши.

— Не уронишь?

Он улыбнулся, вспомнил мой вопрос в один из первых дней моего присутствия в ковровом дворце.

— Не уроню.

— Закрой глаза.

Алекс коснулся моего лба, и я уснула.

Меня разбудил голос Фисы — громкий, полный ярости и негодования:

— Ирод! Погубить захотел, мечта говорил единственная, а сам сердце разбил, на кусочки рассеял! Крови тебе мало, жизни светлой! Ниточки не осталось, чтобы вернуть, только лучик один, глазки ясные закроет и его не будет! Из-за шалавы подзаборной, куклы соломенной свет потушить во всём мире тёмном, нет тебе прощения во веки веков! Птица наша святокрылая темень твою чёрную на себя взяла, муки терпела, которые никому не пережить, только бы душу твою мерзкую спасти, волю тебе дать, свет хоть краешком глаза увидеть, а ты…

И Фиса такое сказала, что я даже зажмурилась и хихикнула, вот уж не ожидала услышать такие слова из её уст. Она тут же и меня приструнила:

— А ты молчи, тебе слова нет, и ты виноватая, посмела из-за этого…

Слова повторились в том же порядке с добавлением подробностей, от которых я даже одеялом прикрылась, не на шутку Фиса разбушевалась.

— Сгинь с глаз долой, иди к своим…

И опять с конкретным объяснением — к кому и зачем нужно идти Амиру, глаз я не открывала, но сразу поняла, для кого предназначена её грозная речь.

— Да смотреть не смей в сторону спасителей! Если бы не они, не их свет да любовь, погибель уже была вам, тебе веры нет теперь, а значит и помощи для мечты твоей от тебя! Единожды даёт Матушка-земля такое счастье, да ты сам всё потерял, своими руками погаными оборвал ниточку, которая тебя с мечтой связывала! Второго такого раза не будет!

Наступила тишина, в которой было слышно только тяжелое дыхание Фисы. Я зашевелилась и скинула одеяло с лица, но посмотреть на Амира не успела, грозный окрик Фисы заставил сразу зажмуриться:

— Не смей свет свой на него обращать! Тебе даже вздохнуть с ним одним глотком нельзя! Раз не сумели уберечь, растеряли по глупости своей дар бесценный, обиду нанесли Матушке-земле, так и быть вам врозь! Сгинь в свою темноту, не являйся, покуда не позову!

Последнюю фразу Фиса сказала тяжёлым тягучим голосом, как будто скинула Амира в бездну, дверью чугунной вход прикрыла, да калёным железом печать установила.

Прошло много времени тяжёлой тишины, я так и не посмела открыть глаза без разрешения Фисы, только слушала её взволнованное дыхание. Наконец, послышался её уже почти спокойный голос:

— Витёк, зайди, говорить буду.

Через мгновение голос Вито ответил:

— Слушаю тебя, Фиса.

— Ты ирода сопровождай, да Машу с собой возьми, перечить не посмеет, моё слово для него теперь закон неизменный, знает — если ослушается, то и конец всему сразу наступит. Машенька девонька мудрая, сумеет слово правильное сказать, душа чистая, темнота её ещё не коснулась, она ему помощь сейчас.

Она помолчала, а потом со вздохом добавила:

— Витёк, ты вот что, скажи ему о себе, правду скажи, да о Маше не молчи, знать ему надо, сейчас тебя понять. Ежели сможет, то и надежда какая появится.

Я едва расслышала слова Вито, так тихо он сказал:

— Ты знаешь…

— Дак женщина я, хоть и ведьма старая. Рина небось тоже догадалась, изреки, можно уже.

Вито стоял бледный, с опушенными глазами и сжатыми в кулаки руками.

— Догадалась. Мари… она… верит тебе.

— Зело правду говоришь, вера она основа всего, есть вера, значит и всё будет, коли нет её, так и зачинать нечего.

Фиса подошла к нему, посмотрела снизу вверх:

— Только ты сейчас ироду помочь сможешь. Ты тоже силу свою осознать должен, велика она, больше, чем знаешь о себе, а с Машей ещё и свет к тебе пришёл, вам и тьму рассеивать, да себя познавать каждым мгновением. Иди, далеко небось ирод-то успел…

— Амир не ушёл, он в доме.

— Как так не ушёл?! Да как посмел?! Витёк, гони его, метлой поганой гони из дома этого, чтобы духом не пахло!

Вито исчез, а Фиса гневно обернулась ко мне:

— А ты молчи, да глаза закрой, у меня к тебе тоже речь будет, не меньше чем ироду говорить буду! Яся! Иди сторожить, а я ирода из дома провожу, чтобы даже тени его рядом не было!

Яна проявилась у моей постели и взяла за руку, а Фиса унеслась, грозно махая кулачком. От удивления, практически шока, я ничего не придумала, как спросить:

— А почему Яся?

— Фисе так больше нравится меня называть.

— А давно… долго я спала?

— Четыре дня. Фиса запретила будить, пока тебе не станет лучше.

— И она всё время ругалась на Амира?

— Только сегодня разрешила ему прийти.

Да, за четыре дня в ней накопилось много всего, даже слова разные выплеснулись.

— Позвала, чтобы сказать, что она о нём думает?

— Камням свою энергию передать, чтобы тебе можно было ими помочь.

— Яна, как это камням энергию передать? Или они тоже как стол?

— Определённые камни, не все, только бриллианты совершенной чистоты, принимают энергию, сохраняют её в себе. Защищают своей силой того, для кого они предназначены. И при необходимости эту силу можно использовать, направить так, что она передаётся человеку. Все камни, которые были на твоём платье, Амир наполнял своей энергией.

— И туфли?

— И туфли, и украшения. А на колье бриллианты особой силы, в них кроме энергии Амира есть энергия Мари и Алекса.

— Получается, что я у Амира не могу принять энергию?

— Нет, он пытался, когда твоё сердце остановилось, но ты не принимала его энергию.

— Моё сердце остановилось? Я думала, что это сон…

— Оно действительно замерло… Алекс силой камней смог заставить его снова работать.

— Вы втроём, Фиса сказала, что только вы и смогли меня спасти.

Она кивнула головой и опустила глаза.

— Но без энергии камней у нас бы не получилось, сила Амира в камнях и наша, вместе.

И я почувствовала ледяной осколок в сердце, он зашевелился после слов Яны, решил напомнить о себе.

— Теперь всё хорошо, хочу поплавать.

— Ещё чего вздумала! Наплавалась уже, нагулялась по бережку! Яся, уходи, я этой… этой…

Фиса всё-таки не смогла мне сказать тех слов, которые выпалила в гневе Амиру:

— …девице премудрой, курице безголовой, которая по двору бегает, только кудахтать не может, по тому как голову-то уже потеряла!

Яна улыбнулась, чуть пожала мне руку в качестве поддержки и исчезла. А Фиса упёрла руки в бока и началось:

— Ты что себе надумала?! Мужик он и есть мужик, хоть ирод, хоть святой, он завсегда мужиком остаётся, а этот сейчас пацан безмозглый, в нём не то, что мыслишки нету, он как только глаза раззявил, девку первый раз увидел! Ему сейчас вся его мудрость за тыщи лет только дури добавляет, помнить ничего уже не помнит, кроме драк своих, а хотенье оно… всё никак уложиться в башке не может! Хоть и седой, да щенок, кидается в разные стороны, от радости куснуть может, а мозгов не хватает помыслить, как кус его тебя убить может! Ты вона сама всего-то ничего как оклемалась, а уже туда же, доказывать решила, мол сам дурак, чего посмел!

— Фиса, я…

— Замолкнь! Замужняя уже была, не девка неученая! С одним иродом жила, так помяни, каково оно, с другим-то уже надо маленько гонор свой поумерить, змейкой проскользнуть, да пухом ласковым приголубить, а ты…

И опять Фиса удержалась, только широко руками взмахнула и отвернулась к морю, призывая его в свидетели моей женской глупости:

— И откель такие только берутся, жизнь свою подарком драгоценным преподнесла, кровь всю чистую, ничем не замутнённую, муки перетерпела, ни словечком не попрекнула, а глупости мужицкой, каковая в них отроду не переводилась, не может перенесть!

— Я…

— Да ты умишком своим куриным хоть бы успела… ведь всех под монастырь подвела, словом одним, а тепереча что? Я ведь Витька-то может на погибель послала, да Машеньку на растерзание, кто ж теперь за него поручиться может, за ирода твоего?

— Не посмеет… Фиса, он их не тронет…

— Ан ты тепереча ему не указ! Нету твоего слова для него! Собственными устами отвергла! Во тьму послала, свет свой для него погасила! Он может только за твой взгляд ласковый и держался, да спектаклю эту и устроил, чтобы ты хоть капелюшечку себя приоткрыла, радость свою от егонного глаза голубого, от рук его… бесстыжих… иродовых… И как только ты мысль такую допустила, что эта… эта… шалава… да рядом с тобой встать на берегу может?

— Сам сказал.

— И ты премудрая, да великозрячая сразу и поверила?

— Да я сама видела!

— Так как тебе ещё показать, что рядом он, туточки…

— Но не так же! То целует, купает, одевает сам… мол, ритуал не доделал, а сам потом танцует с ней так… Фиса, да не совсем же я курица, замужняя была, вижу всё, как это… Понимаешь, для него гарем как был, так гарем и остался — все мои, кого захочу та и будет!

— А ты крылышки свои и сложила, головку опустила, да помирать собралась: не хочу в гареме, хочу королевишной, потому нечего мне на этом свете делать, вы как хотите живите, хоть сгиньте все, оставляю вас на растерзание!

Фиса очередной раз взмахнула руками и опять отошла к морю, а я опустила голову: я так не думала, хотя я ни о чём в этот момент не думала. Наше молчание длилось долго, Фиса вздыхала, а я ничего не могла придумать в своё оправдание.

— Фиса, я ведь права, всем будет легче, если у меня взять кровь, пусть будет, если что со мной случится…

— Курица, курица и есть, одно слово, безголовая, только кровью двор забрызгать и может, мозгов-то уже нет.

— А ты меня не ругай!

Я рассердилась — Амир вытворяет, всё что захочет, а я стала виноватой.

— Сама говоришь, что они все такие, а я, значит, молчать должна? Смотреть на всё? Так я и молчала, так и сказала — что прощать мне его не за что, гарем, пусть будет гарем, всё как тебе угодно, милый муж!

Фиса обернулась ко мне, постояла в задумчивости, сложив руки на животе, потом подошла, утерла губы краем платка и строго заявила:

— А ты, девка, молодец, правильно ему по морде-то дала. Только потом зазря в ледышку превратилась, сама его до сердца своего допустила, а теперь льдом прикрываешься.

— Я его до сердца допустила? Я?!

— А как же, ежели тебе до него дела никакого нет, так чего обиду держать, пусть хоть всех баб пересчупает, да перетаскает в свою каморку. Тебе же лучше — хоть дело мужицкое вспомнит.

Возмущённо фыркнув, я прикрылась одеялом — с ума сошла Фиса, нашла о чём говорить. А она вдруг засмеялась тихим смешком опытной женщины и заговорила уже другим тоном:

— Птица в тебе запела, песня уже в слова облачилась, только сама ты от звука её ухо своё отворачиваешь, да крылья морозишь, страх свой лелеешь.

Она походила по комнате в задумчивости, мне стало жарко под одеялом, пришлось выбраться из-под него, и я увидела, как улыбка появилась на круглом лице.

— А что, лебедушка, не одному ироду спектаклю-то устраивать.

— Спектакль? Фиса, что ты придумала?

— Поднимайся, лежать не то, что летать, ты птица сизокрылая — в небо тебе путь. Да и лёд сам не растопится, его только солнышком, лучом горячим растопить можно.

Если бы я знала, зачем Фиса меня с постели поднимает, то осталась там на века. Мало того, что руки её по моему телу горячему, иногда пылающему проходили с такой силой, что я кричать начинала, так ещё и маслице огненное, да всякое холодное и горячее купание добавилось. Алекс только улыбался, а Яна в ужасе глаза закрывала от комментариев Фисы и моих воплей:

— Ты лебёдушка, тебе воды бояться не положено.

— Фиса, кипяток, я же сварюсь!

— А лёд в сердце девичьем зачем допустила? Теперь топить надобно.

Через несколько минут уже другой крик:

— Фиса! Я уже ледышка! Алекс, немедленно достань меня!

— Алёшенька, стой, милок, стой, пусть голова-то посветлеет, может чего, какая мысль умная и возродится.

Бассейн превратился в озеро пыток, будуар в концертный зал позора. Фиса заставляла меня вставать в центре, Алекса и Яну усаживала на диван, а сама пристраивалась на пуфике и требовала от меня исполнения песен, причём постоянно критиковала.

— Это у нас гуси так шипят, ежели кто во двор войдёт.

Или:

— Ты что ли в болоте сидишь, да лягух созываешь?

Но самым её любимым выражением было:

— Стонота разлилась, горы да моря утопила.

Я раздражалась, пыталась убежать, Алекс меня ловил по знаку Фисы и с улыбкой устанавливал на прежнее место.

— Ты бегать-то погоди, берёзка белая, покудова слова как надобно не польются, стоять будешь.

Яна краснела и бледнела, когда Алекс стал всё ближе и ближе к ней садиться на диванчике, а я не сразу поняла, что Фиса о них давно поняла, этот цирк во многом для них устроен. Спектакля.

Но я выдержала и это, моя решимость не думать об Амире способствовала исполнению некоего тайного замысла Фисы. Она так и не рассказала мне о своей задумке, только отшутилась — что спектакля она спектакля и есть.

Всё выяснилось в тот день, когда я дошла до точки кипения. Фиса превзошла саму себя в придумывании различных видов пыток для меня. С утра, даже не дав позавтракать, Алекс по её приказу морозил меня в бассейне, окунал в ванну с горячей водой, завернул в какую-то ткань, пахнущую невозможным образом, и заставил лежать целый час. Чтобы я не сомневалась в том, что он может ошибиться во времени, поставил передо мной часы, песочные:

— Ровно шестьдесят минут.

От запаха я зажмурилась и не открывала глаза, пока он не развернул меня. На завтрак Фиса приготовила какую-то мерзость красного цвета, но сама есть отказалась:

— Мне такого лекарства уже не надобно, а тебе в самый раз будет.

Попробовав на кончике ложки варево, я долго махалась и разевала рот, пытаясь охладить хоть на мгновение пожар, возникший во рту. Фиса философски прокомментировала:

— Все съешь, так оно не так уж и будет жарко, ты ешь, всё ешь, покудова…

— Я… не… могу…

— А как дурь-то из тебя выпускать, вот тепереча уста твои ласковые поумнее будут, головы нет, так им решать, каким словом встречать мужа. Да и очи тоже сами… ты поплачь, слезами умойся, легшее будет.

Я уже рыдала от одной ложки, а как остальное в себя затолкать? В общем, тарелка улетела под стол, Алекс поймал меня в побеге, но я успела размазать кашицу тапочкой.

— Не буду! Не буду это… это есть!

Фиса оглядела меня спокойным взглядом, кивнула головой и приказала Алексу нести меня опять в бассейн. Он только усмехнулся, и я поняла, что Фиса ещё что-то придумала, очередной раз попыталась сбежать, как всегда не удалось. И я захныкала:

— Алекс, отпусти, я приказываю как жена вождя, поклялся, ведь ты поклялся, отпусти…

— Я защищаю тебя.

— Интересно от кого? Защити меня от Фисы.

— От тебя самой.

Возмутиться я не успела — и как это получается, все лучше меня знают, что мне нужно — Алекс положил меня в ванну. Это был какой-то отвар, и я наивно обрадовалась, что не кипяток и не Ледовитый океан. Но через несколько минут наслаждения почувствовала — как-то странно себя кожа ощущает, как будто натягивается, становится плотной. Я даже руку подняла и кожу пощупала, она действительно натянулась, хотела и лицо умыть, но Фиса меня остановила:

— Личико не умывай, не для него травка.

То, что не для личика, я поняла очень скоро, всё кругом защипало, и я взвизгнула, но Фиса опять выдала обычный приказ:

— Лёшенька, подержи лебедушку, чтобы раньше времени из водицы не вылетела.

Алекс послушно положил мне руки на плечи и тихо сказал:

— Рина, халат я уже приготовил.

Это значит, один халат заменим другим, а то, что я терплю муки в водице — особого значения не имеет. И так до обеда: меня мочили, сушили, опять чем-то заворачивали. Мои вопли никто не слушал, а Яна только головой покачивала и помогала переодеваться или сохнуть под простыней.

В обед меня, наконец, накормили нормальной едой, и Фиса неожиданно предложила:

— Поспи девонька, отдохни маленько.

Я сразу насторожилась, чего это вдруг отдыхать позволила, небось какой-то совсем ужасный ужас приготовила. Так и оказалось — поправляя на мне одеяло, она сказала:

— Ну вот, вечерком гостям песенки свои и споёшь.

Фиса затянула корсет моего бального платья так, что не то что петь, дышать было трудно, но она не принимала никаких возражений:

— Так-то оно лучше будет, да и голосок…

— Фиса, я не смогу петь, если ты…

— Как сможешь, так и будет.

Я не думала, кто будет гостями, не важно. После всех этих дней полного безумия, когда я едва добиралась до постели и сразу засыпала, даже Амира не вспоминала, мне было всё равно. Подумаешь, одним позором больше. Даже уснула после обеда и спокойно проспала до ужина. А вот кормить меня Фиса запретила, заявила, что голос плохо звучать будет. Это мой-то?

Алекс явился перед нами в светлом костюме, смотрелся гигантской скалой, только глаза сверкали. Яна лишь мельком взглянула на него, и я решила: а вот и не позволю девушку обижать.

— Фиса, а Яна в чём будет?

— Так… а зачем ей… она и не пойдёт.

— Как это не пойдёт? Ещё как пойдёт, меня значит на позор, а поддержать? Яна, ты идёшь со мной.

Она вздрогнула и испуганно посмотрела на Фису, а я значит, уже и никакого значения не имею? Пора напомнить, кто хозяйка дома.

— Яна, немедленно переодевайся.

— Я… у меня…

— Да есть всё, куплено уже. Алёшенька, неси.

Тут уже я удивилась, а Фиса только улыбку спрятала, опять спектакля. Алекс занёс большую коробку, а сам мгновенно исчез. Мы с Фисой обернулись на Яну, которая бледнела с каждой секундой. Фиса решительно взяла действо в свои руки, всё равно я в корсете с бриллиантами не помощница:

— Яся, скидывай своё, смотри, одежды какие тебе Алешенька купил.

Я смотрела на море и слушала комментарии Фисы о мужиках, которые сами ничего путного купить не могут, мне даже смотреть на одевание Яны было запрещено:

— Ты королевишна, в этом деле участие твоё не положено, стой, да песни вспоминай.

Прислушавшись к своим ощущениям, я вдруг поняла, что корсет не мешает — тело странным образом в нём само обустроилось, даже колье тяжестью не давит, лишь камни греют мягким теплом. Энергия Амира. На балу я никак не думала о количестве драгоценностей, лишь чувствовала их тяжесть, а потом вообще забыла в порыве ревности. Да, я ревновала Амира с первого момента появления Люси, к её молодости, красоте и уверенному стремлению добиться своего, не обращая внимания на такое внешнее препятствие как официальная жена. На самом деле крылья сложила, сразу сдалась, обвинила его и спряталась за оледенение, чуть себя не погубила. И других тоже. Я всё время забываю, что Амир не просто мужчина, муж, хозяин гарема, а что он сила и власть, вождь и глава клана… и ирод, который крови человеческой пролить от одного минутного гнева может столько, что мне не замолить за всю свою жизнь. Потому, что этот гнев спровоцировала я своей минутной обидой.

— Принимай, хозяйка, красну девицу.

Яна стояла как статуя, бледная, но с ярким взглядом понимания своей красоты. У меня вырвался вздох восхищения и Фиса, наконец, признала, что Алекс всё-таки правильное платье для Яны выбрал:

— Коли деньги-то есть, можно так наряжаться, красота да и только.

Платье из девятнадцатого века: узкая талия, собранная волнами юбка в пол, низкое декольте корсета и рукава по локоть. А вся красота из тончайшей ткани цвета шампанского. Тёмные волосы собраны в сложную причёску — проявился ещё один неожиданный талант Фисы — а на изящной шейке тонкая золотая цепочка с бриллиантовым кулоном. Я обняла её и чмокнула в щёку:

— Яна, ты удивительная красавица, настоящая польская пани.

— Рина… Фиса… я… никогда…

— Когда-то зачинать надобно. Ты по крови королевишна, она тебе путь покажет, ничего не боись.

— Яна, ты настоящая королева?

— Ясе корону-то хоть сейчас на голову водрузить можно.

Яна побледнела до прожилок на лице и прошептала:

— Откуда… Амир тебе сказал?

— Дак милочка, я ведьма старая, а твоя бабка тоже ведьмой была. И имечко у нее — Ядвига, Ясенька по-нашему.

Фиса подошла к Яне и коснулась ладошкой щеки:

— За бабку свою страдаешь, за силу её. Амир небось тебя долго искал, сховали тебя, дак от него разве спрячешься.

— Амир её… обратил?

— До него успели. Бабка твоя уж так всё окрутила, да не вышло по её-то, нашёлся ирод, выискал детёночка.

Она тяжело вздохнула и искоса посмотрела на меня:

— Амир спас кровь королевскую, не жить Ясеньке кабы не он, только он и сумел своим крылом принцессу от других закрыть.

— Я не человек, во мне уже нет королевской крови.

— Ай, девонька, кровь, она памятная. Вона его народ со всеми спутался, а позвали кровь — она и открылась чистая, всё с себя скинула одним махом, да и засверкала.

Я смотрела на Яну и вспоминала свою мысль, что она из Радзивиллов, права оказалась. Амир её нашёл и спрятал, служанкой сделал, чтобы никто не догадался, что она королева, вернее пока принцесса.

— А ты её и выбрала, нюхом учуяла кровь, настоящую королевскую.

— Фиса, всё вышло совершенно случайно, просто тогда Яна в столовую зашла…

— Тепереча ты изречь хоть что можешь.

Она махнула на меня рукой и недовольно проворчала:

— А волосья? Яся, причеши это гнездо. Как перед гостями-то появишься, стыдоба.

Как будто и не было разговора о королевской крови и моей прозорливости, да вообще непонятно кто мы с Яной — всего лишь жертвы жестокого воспитания в древних традициях.

Яна радостно меня причесала, довольная уже тем, что прекратился разговор о её королевском происхождении. Я думаю, у неё было другое беспокойство — в любой момент может появиться Алекс. И он появился, как только Фиса критически меня осмотрела:

— Твои космы токмо Яся и может…

— Фиса, ты так красиво уложила волосы Яне, а почему мне не хочешь?

— Лёшенька, ты глянь, каменьями увешали, а она ещё и недовольство высказывает.

Но Алекс не мог ничего сказать — он видел только всю зардевшуюся Яну. Фиса довольно улыбнулась, но долго им любоваться друг на друга не позволила:

— Собрались уже небось?

Алекс с трудом оторвал взгляд от Яны и отчитался:

— Все в зале.

Зачем-то я решила уточнить:

— Алекс, а кто все?

— Гости.

Фиса подошла ко мне и строго посмотрела:

— Рина, как сможешь, так и будет. Он ждёт тебя.

Я окаменела, но она взяла меня за руку и таинственно шепнула:

— Месть соверши.

Вот Фиса что задумала — отомстить Амиру, но как? На мой сразу оживший удивлённый взгляд, она только улыбнулась и приказала Алексу:

— Веди, токмо помни, как я наказала — так и делай.

Он кивнул и подал мне руку:

— Госпожа, позволь проводить тебя к мужу.

Лихорадочно вздохнув, я решительно взмахнула рукой и подала её Алексу.

— Веди.

Так мы и вошли: Алекс, поддерживающий меня под локоть, Яна вслед за нами. Я не помнила этого зала, может, не видела раньше, а может просто не узнала от волнения. Играла лёгкая музыка, вдоль стен небольшими группами стояли мужчины, тех, кто был в черных костюмах значительно больше, несколько цветных пятен женщин, совсем немного. Я подняла глаза на Алекса — а где Амир? — и тут же услышала его голос:

— Рина.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы посмотреть на него. За эти секунды Амир взял мою ладонь из руки Алекса и поцеловал, губы едва коснулись кожи. Холодные как лёд.

— Амир.

Яркие голубые глаза, как лёд в зимний день посередине замёрзшей реки. Я улыбнулась этому льду и весело защебетала:

— Тебя так долго не было, а кто гости? Познакомь меня с ними.

— Познакомить?

— Да, я хочу знать твоих друзей.

Фиса, ах Фиса, как же я тебе благодарна за все дни издевательств над собой. Спокойный уверенный в себе взгляд удивил Амира, а тут ещё Алекс из-за спины неожиданно сказал:

— Рина, ты обещала мне танец.

— Ах да, Амир, мы идем танцевать, надо открыть бал. А потом я с Алексом потанцую, ты не против?

Глупо конечно, но ничего иного на слова Алекса я придумать не успела, хоть бы предупредили. Ага, а камеры, Амир явно за всем наблюдал. Он и сейчас так на Алекса посмотрел, что я перестала музыку слышать. Чтобы спасти Алекса от гнева Амира, я положила руку ему на грудь и позвала:

— Пойдём, все ждут.

Я почти тянула Амира за собой, по дороге мило улыбалась гостям, хотя лиц почти не видела. Он подчинился моему движению, шёл чуть позади меня, и я не видела его лица. Центр зала я выбрала по отсутствию гостей в определенном месте, решительно повернулась к Амиру и чуть приподняла руки, выбирай хозяин дома, как танцевать будем. Мой взгляд натолкнулся на тот же лёд, яркий, сверкающий тысячами граней недоверия. А мне что, я столько раз пережила все эти айсберги, что теперь меня ими не напугать. Я игриво посмотрела на него и спросила:

— Танцуем?

— Да.

И сразу вихрь движения, мои руки оказались в его ледяных ладонях, он завёл их мне за спину и резким движением прижал меня к себе, а потом развернул как волчок, и я опять оказалась в его объятиях. Танец страсти и ненависти, я когда-то слышала это выражение, только понять не могла, как это может быть одновременно, теперь поняла. Мысли вихрились, думать их я не успевала, только чувствовала его гнев, холодный гнев на моё игривое настроение, не то слово — едва сдерживаемый, но проявляющийся в резких движениях, и при этом его руки старались коснуться меня, прижать к себе, а губы странно шевелились. Он почти ненавидел меня за то кокетство, которое я успела продемонстрировать по пути до танца, и за то, что сверкала глазами и приподнимала бровки, когда успевала заметить его лицо в стремительном движении. Женщина удивительное создание. Я забыла все свои страхи, как только осознала, что Амир в шоке и не знает, как себя вести. Куда делась забитая своими комплексами тётка, я даже плечиком повела, когда танец закончился и Амир церемонно поцеловал мне руку.

— Амир, меня Фиса долго мучила, всё петь заставляла, заявила, что последним испытанием будет этот бал, пройду и можно будет уже закончить образование. Пока я не сбежала от страха, объяви всем, что я буду петь.

Я не знаю, что на самом деле подумал Амир, явно смотрел весь мой позор в будуаре, но удивление всё-таки проявилось легкой желтизной в глазах. А я действительно уже готова была бежать, танец сказался на нервной системе, уж слишком сильно страсть проявилась в его касаниях во время танца. Но Амир не успел ничего сказать, к нам подошёл Роберт.

— Приветствую тебя, Рина, рад видеть.

— О, Роберт, я тоже рада тебя видеть в нашем доме. Как поживает твоя подруга? Амир, помнишь, она была на балу в Испании, я забыла, как её зовут, прости Роберт.

Лицо Роберта слегка вытянулось, Амир ничего не выражающим голосом напомнил:

— Дженис.

— Да, Дженис, она сегодня не пришла? Я бы с удовольствием с ней поболтала.

— Нет, она вернулась в Англию.

— Жаль, интересная девушка.

Удивление Роберта стало ещё более заметным, он даже голову наклонил, пытаясь заглянуть мне в глаза. Амир поцеловал мне руку, губы стали горячими и мягкими после танца, и напомнил:

— Ты хотела петь.

— Рина, я буду счастлив услышать твоё пение.

— Роберт, всё страшнее, чем ты можешь ожидать, но я обещала, а обещания надо исполнять.

Амир повёл меня за руку к небольшому возвышению у стены, за рояль сел интересный молодой человек лет двадцати и улыбнулся мне, Фиса всё подготовила. Амир никак не показал своего удивления, а я сразу испугалась: и что буду петь, ни одного слова ведь не помню.

— Господа, моя жена решила преподнести нам подарок. Что ты исполнишь?

Пока гости подходили ближе, я совсем пала духом, а молодой человек за роялем заиграл мелодию одного романса, который Фиса заставляла меня петь часами, постоянно заявляя, что гуси шипят лучше. Указание было слишком явным, чтобы я посмела его нарушить. Я встала рядом с роялем и запела:

Лишь только вечер затемнится синий, лишь только звёзды зажгут небеса,

И черёмух серебряный иней жемчугами украсит роса.

Отвори потихоньку калитку и войди в тихий садик, как тень.

Не забудь потемнее накидку, кружева на головку надень.

Там, где гуще сплетаются ветки, у беседки тебя подожду

И на самом пороге беседки с милых уст кружева отведу.

Я совершенно не слышала себя, лишь вспоминала слова романса, никого не видела, напряжённо смотрела перед собой, то есть вела себя так, как в будуаре, внутренне ожидая ехидного замечания Фисы. Но когда замолчала, облегчённо вздохнув — кажется, ничего не перепутала — послышались аплодисменты, и я подняла глаза на гостей, некоторые даже улыбались мне. Амир оказался рядом и поцеловал руку, тот же ледяной взгляд и холодные губы:

— Превосходно, ты как всегда великолепна.

Ах, так, неожиданно во мне поднялась злость на этот вновь возникший лед, ну держись, великолепна, говоришь, так слушай. Я ослепительно улыбнулась гостям:

— А сейчас я исполню современный романс.

Фиса всё предусмотрела, догадалась, что я обязательно должна его исполнить, молодой человек сразу заиграл нужную мелодию.

Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжёлый шар земной не уплывёт под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами.

Спасибо вам и сердцем, и рукой за то, что вы меня не зная сами, так любите.

За мой ночной покой, за редкость встреч закатными часами,

За наше негулянье под луной, за солнце, не у нас над головами.

За то, что вы больны, увы, не мной. За то, что я, увы, больна не вами.

И что-то произошло со мной, Фисы больше не было, осталась только я в центре вселенной. Никого не было, ни Амира, ни гостей, я даже музыку не слышала, только свой голос, чистый и спокойный, с легкой грустинкой о несостоявшемся чувстве. И даже это «увы» не было печальным, лишь дополнительное выражение того, что не произошло, хотя могло бы. Но ведь когда человек не болен, то его отсутствие болезни не волнует.

Аплодисменты задержались, тишина была такой, что я открыла глаза и оглядела зал, только тогда первым зааплодировал Роберт, потом Амир и остальные гости. А я поняла, какую песню я обязательно должна ещё спеть. Пусть Амир её и слышал уже много раз в записи, вряд ли вдумывался в слова, сегодня я буду говорить ему то, что он должен услышать. Не могут пропасть зазря мои муки, раз я сама себе заявила, что должна выполнить обещание и совершить месть, то её надо совершить.

— Рина, удивительно красиво.

Роберт подошёл ко мне и поцеловал руку, Амир стоял недвижимо и смотрел на меня мрачным жёлтым взглядом.

— Спасибо, надеюсь, не очень ужасно.

— Амир прав, ты поёшь великолепно.

— Хотите, я ещё одну песенку спою?

— Рина, сегодня настоящий праздник.

Роберт отошёл, а я даже не взглянула больше на Амира, повернулась к молодому человеку за роялем, тихонько напела мотив, и он кивнул головой — понял.

Вот так господа, будет вам праздник! Возбуждение от собственной решимости лихорадило, и я изобразила кокетливый взгляд, подмигнула высокому мужчине в чёрном костюме, повела плечиком и запела:

А мне не надо от тебя ни робких слов, ни обещаний.

А мне не надо от тебя ни редких встреч и ни прощаний.

Наверно, выдумали мы весну, когда шумела вьюга,

Наверно, выдумали мы от одиночества друг друга.

А мне не надо от тебя ни сожаленья, ни участья.

А мне не надо от тебя такой любви, такого счастья.

Наверно, выдумали мы весну, когда шумела вьюга,

Наверно, выдумали мы от одиночества друг друга.

А мне не надо от тебя любви, дарованной, как милость.

А мне не надо от тебя всего, что с нами не случилось.

Наверно, выдумали мы весну, когда шумела вьюга,

Наверно, выдумали мы от одиночества друг друга.

Когда я закончила петь, молодой человек за роялем сыграл попурри и неожиданно рядом со мной оказался Алекс:

— Рина, ты обещала мне танец.

Вся ещё в своей решимости я только кивнула головой, он обнял меня, и мы под гром аплодисментов унеслись куда-то в зал. Несколько пар танцевали рядом с нами, и я вынужденно продолжала улыбаться, хотя силы практически в один момент покинули. Алекс что-то почувствовал и сразу спросил:

— Рина, что с тобой?

— Устала, всё-таки это мое первое выступление на публике. Позор перед вами не считается.

Он сразу замедлил своё движение в танце, похожем на вальс, и улыбнулся:

— Ты хорошо поёшь.

— Не подхалимничай, Фиса узнает, обоим достанется. А где Яна?

— Она танцует.

И я увидела её, она танцевала с тем в чёрном костюме, которому я подмигнула. Да, в таком платье королевскую кровь спрятать сложнее, как ни пыталась Яна изобразить служанку, случайно попавшую на бал в платье госпожи — Радзивиллы проявлялись в каждом движении. И мужчина в чёрном был явно ею восхищен. Я подняла глаза на Алекса, ему этот танец тоже не нравился. Ну да, и Амиру наш с Алексом танец без его разрешения вряд ли доставил удовольствие. Месть свершилась. Только каковы будут последствия?

Последствия проявились сразу, как только Алекс подвёл меня к Амиру, мирно беседовавшему с Робертом. Амир чуть скосил на него глаза и сказал несколько слов на непонятном языке, и, хотя Алекс был готов к репрессиям, он всё же побледнел. Я уже хотела возмутиться, но Амир не дал мне возможности сказать хоть слово:

— Рина, завтра мы уезжаем.

— Куда?

— Сюрприз.

И так улыбнулся ласково, что я поняла — кандалы и камера в какой-нибудь крепости. Допелась.

— Рина, у тебя удивительный голос, тебе действительно не нужна музыка, петь без аккомпанемента не каждый профессионал решится, а ты… я поражён.

И вдруг весёлый голос Амира подтвердил слова Роберта:

— Рина часто поёт дома, я с удовольствием слушаю её песни.

Я подняла глаза на Амира, понятное дело, наслушался уже до тошноты. Только как это без музыки, неужели на самом деле я пела сама, не обман слуха от волнения? Амир улыбнулся своей смешинкой-иронией в глазах, лёд растаял, осталась яркая голубизна восхищения. Тоже подумала, радуется, что кандалы и клетка уже готовы. И вдруг я вспомнила, а Яна, где она? Обернувшись вокруг, увидела её рядом с тем же мужчиной и спросила у Амира:

— Кто это, с кем Яна разговаривает?

— Хочешь познакомиться?

Смешинка исчезла, проявился строгий взгляд вождя.

— Да, интересный мужчина.

Твёрдая решимость совершить месть продолжала мной руководить, и я мило улыбнулась гостю, когда Амир одной фразой пригласил его к нам. Он нелюдь, услышал тихие слова Амира через весь зал, поцеловал руку Яне и проводил её к столику у стены, где сидела молодая женщина в ярком красном платье. Хорошо, я хоть по этому платью найду Яну.

Амир взял меня за руку, пальцы были тёплыми, даже горячими и представил гостя:

— Рина, познакомься, глава клана из Польши Людвик.

— Рина.

Людвик смотрел на меня тёмным карим взглядом, в котором не было интереса. Подойдя ко мне, он лишь выполнил просьбу хозяина дома, я его никоим образом не волновала и моё исключительное пение тоже. Не по адресу я подмигнула в порыве мести Амиру. Осознав всё за мгновение, я спросила первое, что пришло в голову:

— Как Вам понравился наш дом?

Людвик приподнял бровь, странно посмотрел на Амира, и в глазах появился интерес, чем-то мой вопрос его задел.

— Интересный, твой… муж построил настоящий дом… для тебя.

А в голосе, глухом и тяжёлом, сомнение, явно высказанное сомнение. И в том, что Амир муж, и в том, что дом для меня. Хозяин? Он хотел сказать, что Амир мой хозяин, в последний момент изменил слово, отреагировал на моё «наш», и уже поэтому добавил, что дом для меня. Надо срочно спасать Яну.

— А у Вас какой дом? В Польше много красивых замков, я по телевизору смотрела какую-то передачу, такие красивые стоят среди лесов.

— У Людвика настоящий замок Дракулы.

Роберт улыбнулся хитрой улыбкой царедворца, да, только им этого литературного героя и вспоминать. Людвик довольно расхохотался, понравилась аналогия, и пригласил меня:

— Приезжай в гости, тебе понравится.

И вдруг весёлый голос Амира согласился:

— Всё может быть, Людвик, всё может быть. Рина любит путешествовать, а в Польше она ещё не была.

Роберт повёл на него глазами, явно удивлён словами Амира, но ничего не сказал, только спрятал хитрую улыбку. И Людвик не ожидал такого быстрого согласия Амира, перестал улыбаться и спросил:

— У тебя в Польше дела?

— Желание Рины — моё дело.

Тут уже я удивлённо подняла на него глаза, даже так, что-то происходит среди этой троицы гигантов, окруживших меня, и я на самом деле центр этих неожиданно возникших для них отношений. Они явно не друзья, среди них просто не может быть таковых, в лучшем случае нейтралитет или деловые отношения, как у Амира с Робертом. Но с Людвиком вообще что-то странное, а может, просто мне непонятное, но пригласил же его Амир в свой дом и согласился познакомить со мной. Яна, он использует в своих целях интерес Людвика к ней. Немедленно спасать, и я весело произнесла сакраментальную фразу женщины:

— Вы побеседуйте, а я приведу себя в порядок. А где Яна? Пойду её искать.

Но Амир не выпустил моей руки из своих ладоней, строгим голосом произнёс:

— Яна.

Она появилась сразу, бледная, с опущенным взглядом.

— Яна, помоги мне. Господа, я скоро вернусь.

Опираясь на её руку, я защебетала тихим шёпотом, прекрасно понимая, что все меня услышат:

— У меня корсет сдвинулся, помоги его поправить.

Как и главное — куда может сдвинуться корсет, не ясно, но ни один мужчина не сможет определить время, которое потребуется, чтобы его поправить. Пробираясь среди толпы гостей, я лихорадочно пыталась придумать, как сказать Яне, что беспокоюсь за неё из-за этого Людвика, но обязательно придумаю что-нибудь, чтобы защитить от него. У двери нас встретил Алекс, и я облегченно вздохнула, хоть жив и в доме, никуда не отправлен в ссылку.

— Я провожу вас.

Алекс подхватил меня на руки и сверкнул глазами на Яну, вот дурак, он уже ревнует её, права Фиса — мужская глупость не переведётся никогда. Поэтому, когда Алекс принёс меня в какую-то комнату и посадил на диванчик, а Яна встала у двери и опустила голову, я сразу забыла, что все всё слышат и заявила:

— Алекс, расскажи мне кто этот Людвик, что за фрукт такой, почему он так к Яне пристаёт?

Я всё-таки хозяйка дома и жена вождя, деваться некуда, Алекс не стал оборачиваться к Яне, тяжело вздохнул и ответил:

— Людвик глава самого крупного в Польше клана, недавно перешёл на донорскую кровь, клан тоже перевёл. С Амиром были некоторые дела.

— Какие?

— Разные.

Ясно, дела меня не интересовали.

— Ты не ответил, зачем он к Яне приставал?

Алекс лишь пожал плечами, что он может сказать, и гордо поднял голову — его этот вопрос не интересует.

— Яна, он тебя замуж звал?

Она испуганно вскинула на меня глаза и страшно побледнела, а Алекс вздрогнул и медленно обернулся на неё. Едва послышался её шёпот:

— Сказал, что выкупит меня у Амира.

Я даже кулачком ударила по колену, вот вам и поездка, Амир выдаст замуж Яну за этого… Дракулу, типа домой вернёт, на Родину, продаст королевскую кровь. Для этого и хранил, с годами и взрослением цена рабыни только возросла. Решительно поднявшись, я позвала:

— Амир.

— Он нас не слышит, на время бала в доме работают глушители.

Бесцветный голос и никакой взгляд, Алекс осознал реальную опасность потерять Яну, значит, был не в зале и не мог слышать разговора. А Амир слышал. Что это я, какое замужество?! Этот Дракула просто купит её в свой гарем, будет всем хвастаться, что у меня в рабынях королева Радзивилла. И сейчас решается судьба, они именно сейчас и обсуждают цену, за которую Амир будет её продавать.

— Яна, ты в зал не вернёшься, спрячься куда-нибудь, а я с Амиром поговорю.

Но она лишь покачала головой, от Амира не спрятаться.

— Иди к Фисе, она придумает, как тебя уберечь. А я…

— Не надо говорить обо мне. Я всегда знала, что этим …всё закончится.

— Яна, слушай меня внимательно.

Я сама удивилась тону, которым заговорила:

— Ты мой ближний круг, Амир сам озвучил определение — мой, значит, без моего разрешения он тебя никому отдавать не будет. Иначе… ему оставаться одному.

— Рина…

— Алекс, отведи Яну к Фисе, я посижу здесь.

Яна хотела ещё что-то сказать, но Алекс схватил её на руки и исчез. Сидеть я не могла, лихорадочно стала ходить по комнате и пыталась найти выход из положения. В голове ничего не укладывалось, лишь одна мысль, что не отдам Яну этому Дракуле, не отдам и всё, Амир должен меня услышать. И резко остановилась перед каменным букетом, потрогала пальцем, да, это они, цветы его народа. Розовые лепестки цветов похожих на орхидеи были тонкими и почти прозрачными, я касалась их и ощущала исходящую от них прохладу. Неожиданно почувствовала живое, один цветок был настоящим — лепесток прогнулся, но сразу встал, как только я убрала палец. Он ничем не отличался от остальных, даже цвет лепестков был таким же, только живой, настоящий. Амир помнит наш букет, мою попытку соединить наши берега. И вдруг как прозвучали его слова — что я его дело, моё желание.

Алекс вернулся бледный до синевы и отчитался:

— Фиса сказала, что не отдаст Яну Амиру.

В этом не стоит даже сомневаться, в нём она хозяина не признаёт, тем более отдать девочку Ясю на поругание. Я взяла Алекса за руку:

— Всё будет хорошо, Амир Яну не отдаст никому.

Он только опустил глаза, у него явно было другое мнение, но мне его он озвучивать не будет, чтобы не накалять и так уже странные наши с Амиром отношения.

— Веди меня, мой паж. Ещё песню петь буду.

Алекс натянуто улыбнулся и подхватил меня на руки. Они так и стояли втроём, что-то весело обсуждали, Амир даже смеялся над чем-то, но сразу повернулся к двери, когда мы вошли с Алексом. Звучала лёгкая музыка и несколько пар танцевали. Я сразу взяла Амира за руку и предложила:

— Хотите, я ещё вам спою?

— Рина, я хотел молить тебя об этом.

Роберт весь светился, а Людвик даже кивнул головой, он почему-то не был весёлым, хотя и пытался улыбнуться. Амир вопросительно взглянул на меня, пытаясь понять, что я придумала, раз сама напрашиваюсь на пение, но говорить ничего не стал, молча провёл к роялю, где так и сидел тот же аккомпаниатор. Я ему промурлыкала мелодию, он сразу её узнал и кивнул, можно петь. Гости собрались вокруг и уже с интересом смотрели на хозяйку дома, которая так любит петь. Фиса может мной гордиться.

А где мне взять такую песню и о любви, и о судьбе, —

И чтоб никто не догадался, что эта песня о тебе.

Чтоб песня по свету летела, кого-то за сердце брала,

Кого-то в рощу заманила, кого-то в поле увела.

Чтобы у клуба заводского и у далекого села,

От этой песни замирая, девчонка милого ждала.

И чтобы он ее дождался, прижался к трепетным плечам,

Да чтоб никто не догадался, о чём я плачу по ночам…

Я сама не заметила, что поменяла тональность исполнения, стала петь выше и быстрее, превратила страдание почти в вальс, не разлила стоноту, а порадовалась за девчонку с милым. Но последняя строчка подвела, выплеснулось моё отношение, получилось медленнее и с придыханием, таинственно и страстно.

Гром аплодисментов обрадовал, начинаю привыкать к славе. Я послала воздушный поцелуй Роберту, подмигнула Дракуле и сразу запела, даже не предупредив бедного молодого человека за роялем:

На тот большак, на перекресток, уже не надо больше мне спешить.

Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить?

Пускай любовь сто раз обманет, пускай не стоит ею дорожить.

Пускай она печалью станет, но как на свете без любви прожить?

Не надо мне, не надо было любви навстречу столько лет спешить.

Я б никогда не полюбила, но как на свете без любви прожить?

И опять я изменила привычное исполнение, надеюсь, Фиса занята Яной и не слышит меня. Хотя, может она и рада, что я без напряжения пою эту жалобную, полную страдания песню, исполняю как лёгкий салонный романс, наполненный кокетством, сопровождаемый взмахами ручки и круглыми глазкам с приподнятыми бровками. В этот раз всё обошлось, последняя строчка пронеслась в той же весёлой тональности, я даже руки широко развела, призывая всех ответить на этот риторический вопрос — ведь совершенно невозможно жить без любви, особенно такой женщине, как хозяйка этого дома.

Амир исчез, когда я ещё пела. Аплодисменты долго сопровождали меня, пока я раскланивалась, махала ручкой и посылала воздушные поцелуи. Алекс своей мощной фигурой раздвинул толпу, переглянулся с Робертом, взял меня под локоток и объявил, что хозяйка устала и прощается со всеми, ну, я так поняла его речь на английском. Мне снова захлопали, Роберт поцеловал свободную руку, та, которую держал Алекс, скоро занемела от его пальцев, и попрощался:

— Рина, я восхищён, очень надеюсь, что мы скоро увидимся.

Я кивнула головой:

— Как решит Амир, была рада тебя видеть.

Мы величаво прошли через весь зал, а за дверью Алекс подхватил меня на руки и стремительно доставил в будуар, где на диванчике сидели Фиса и Яна.

— Рина уезжает, помогите переодеться.

— Как… Алекс… куда?

— Приказ Амира.

А сам исчез. Я посмотрела на побледневшую Фису, улыбнулась Яне, прикрывшей лицо от ужаса, может, догадалась, куда Амир собрался меня везти, и заявила:

— Подумаешь, муж на прогулку пригласил.

— Рина, не пущу! Не пущу, пусть хоть режет меня ножами…

— Фиса, всё хорошо, он муж, имеет полное право. Кстати, Амир меня предупредил, что мы завтра едем. Значит, завтра уже наступило.

— Рина…

— Фиса, нельзя постоянно прятаться и бояться. Тем более, я его не боюсь. Яна, помоги мне эту броню снять, как в скафандре, латы рыцаря, никогда не думала, что драгоценности такие тяжёлые.

Яна помогла мне снять платье, а Фиса села на пуфик и сложила руки на коленях, о чём-то глубоко задумалась. Я выбрала в дорогу лёгкий костюм из мягкой тонкой ткани, широченный пиджак и свободные брюки. Корсет под конец сжал всё тело как в тисках, и мне хотелось свободы.

— Вы тут не скучайте. Яна не бойся ничего, никто тебя не отдаст этому… польскому претенденту на корону.

— Рина, не нужно ничего ради меня…

— А почему ты решила, что я только из-за тебя переживаю? Я о себе думаю, как я буду без тебя жить? Ты пойдёшь замуж только с моего согласия. Верно Фиса?

Фиса подняла на меня свой ясный взгляд и кивнула головой:

— Правду говоришь, Ясенька твоя девочка, тебе за неё и ответ держать.

— Вот-вот, а то некоторые уже …переволновались совсем.

Я хитро взглянула на Яну, и она покрылась яркой краской смущения. Почти сразу вошёл Алекс, такой же смущённый, как и Яна, но быстро взял себя в руки и пригласил меня:

— Машина готова.

— Амир?

— Он уже уехал.

— Лёшенька, хоть ты скажи, куда везёте лебёдушку, что ирод такое придумал? Не в казематы каменные, на муки…

— Не в казематы. Это недалеко.

Фиса кивнула головой и больше ничего не спрашивала, ясно, что приказ получил и говорить ничего не будет. Одно хорошо, что где-то рядом и не камера в крепости.

Алекс нёс меня на руках, а я положила ему голову на грудь и закрыла глаза, усталость давила всё сильнее, всё-таки не юная девушка, столько песен и танцев пережить за один вечер. В машине я просто заснула, прикорнув на заднем сиденье, благо Алекс вёл машину на удивление медленно.

Кто-то очень бережно вынес меня из машины и уложил на мягкую постель, я удобнее устроилась и опять заснула. Мне снились пирожки и мясо, большой кусок мяса, который шкворчал на сковородке. Немного поворочавшись, я открыла глаза, действительно пахло мясом и свежим хлебом.

Амир сидел у костра и жарил мясо на большой сковородке. Я огляделась: огромная пещера, своды которой терялись в тёмной высоте, на стенах в расщелинах мелькали пламенем факела. Укутанная в тёплое одеяло, я лежала на мягком матрасе. Где-то вдалеке слышался прибой и неизвестно откуда дул лёгкий ветерок. Амир оглянулся на меня и спросил:

— Есть хочешь?

— Очень, только меня надо развернуть.

И как они так умеют завернуть, что как ни старайся, даже руки не достать. Он положил в сторону большой нож, которым помешивал мясо и подошёл ко мне, долго стоял и задумчиво смотрел с высоты, казалось, сомневался, стоит ли выпускать на свободу. Я посмотрела в его голубую сталь совершенно невинным умоляющим взглядом, уж очень аппетит разыгрался от запахов. Наконец, Амир нагнулся и взял меня на руки. Он посадил меня на большой плоский камень, помог достать руки из одеяла и подал золотое блюдо, осторожно положил на него куски мяса со сковородки.

— А хлеб?

Усмешка развеселила меня, как в кино — ещё компот затребую. Амир разорвал большую лепёшку хлеба на маленькие кусочки и положил их к мясу, они сразу пропитались соком. Я ела мясо и хлеб руками, измазалась вся, но остановиться не могла — удивительная вкуснота натурального мяса без специй и хлеб, мягкий и очень ароматный. Когда на блюде не осталось ни кусочка, я вытерла весь сок куском хлеба и облегчённо вздохнула, хорошо, что на сковородке ещё осталось достаточно, потом можно съесть добавку. Амир сидел напротив и не мигая смотрел на меня сквозь марево жара затухающего костра. Я положила пустое блюдо рядом с собой, ещё явно понадобится, и спросила:

— А как теперь руки помыть?

Ну, скажем откровенно, не только руки, лицо тоже всё испачкалось, да и одеяло оказалось в каплях мясного сока. Даже не буду представлять, что бы сказала Фиса о некоторых поросятах в человеческом обличье. И особенно, как этот поросенок выглядит.

— Ты можешь искупаться.

— Искупаться?

Он одним движением вскочил и подхватил меня на руки, почти сразу мы оказались где-то в глубине пещеры. Множество факелов освещали небольшое озеро, наполненное прозрачной, чуть голубоватой водой. И вокруг озера был песок, белый мелкий песок внутри скалы. Я подняла голову и увидела яркие звёзды на тёмном небе, они весело подмигивали мне из своей невероятной высоты.

— Здесь неглубоко.

Амир поставил меня на ноги, скинул одеяло и начал медленно раздевать. Я вздрогнула лишь раз, когда он стал расстегивать первую пуговку на пиджаке, потом просто стояла и смотрела на него. Он чувствует меня, все мои движения, моё дыхание и свои прикосновения. Его пальцы коснулись каждого сантиметра моего тела в том месте, где оно обнажалось, иногда проводил по коже тыльной стороной ладони и прислушивался к себе, своим ощущениям. Лишь грудь и бёдра обошёл, провёл рукой по ногам и резко поднялся, посмотрел на меня тёмными глазами и подхватил на руки.

— Вода тёплая.

Никакого волнения в голосе, лишь пальцы слегка подрагивали, выдавая внутреннее напряжение. Он вошёл в воду и отпустил меня, а сам быстро вернулся на берег и исчез.

Вода действительно оказалась тёплой, никак не могла остудить моё пылающее тело. Как я ни старалась сохранить спокойствие, оно поддалось его огню, очарованию мягких прикосновений — правильно, это чары, колдовство, то, как касались моей кожи его пальцы. Моё тело никогда не знало такого, настоящего мужского прикосновения, когда кожа ждёт касания пальцев уже тогда, когда они только намереваются к ней приблизиться. Мне казалось, что я ощущаю тепло Амира сквозь его пальцы, соединяюсь с ним, стремлюсь к нему. Ни одного резкого движения, всё мягко и медленно, давая возможность мне подготовиться к его прикосновению, а потом в полную силу его ощутить. Он иногда закрывал глаза, и странная волна проходила по его лицу, как будто неожиданная боль пронзала его, когда он прикасался ко мне.

Амир запоминал свои прикосновения, запоминал моё тело, мою кожу, моё дыхание. Он коснулся тыльной стороной ладони моей шеи в тот момент, когда я вздохнула, и как повторил вслед за мной вздох, сам длинно вздохнул, закрыв глаза. Дышать одним вздохом, чувствовать биение сердца пальцами, хотя он его слышит на любом расстоянии. Чувствовать движение крови по сосудам… и бежать от неё. Я чуть не утонула от этой мысли и сразу покрылась изморозью, даже вода показалась ледяной.

— Что с тобой?

Амир появился на берегу, не дожидаясь моего ответа, стремительно вошёл в воду, и мы мгновенно оказались у костра. Он завернул меня в новое одеяло, но я продолжала подрагивать, и накинул на меня ещё плед, обнял и прижал к себе.

— Что случилось?

— Всё… хорошо.

— Скажи.

— Ты весь промок.

— Я никогда не мёрзну.

Завёрнутая как младенец, я попыталась головой откинуть край пледа, чтобы посмотреть на него, но у меня не получилось. Амир понял мои движения и убрал плед с моего лица.

— Никогда-никогда?

— Никогда. Одежду мы носим только для того, чтобы не выделяться среди людей.

Неожиданно улыбнулся и сверкнул смешинкой:

— И для красоты.

— Тебе никогда не бывает жарко?

— Я не чувствую ни холода, ни жары.

— А мне всегда то жарко, как в Стамбуле было, ужас, просто нечем дышать, то холодно, приходится надевать много всякой одежды на себя, даже ходить неудобно.

Амир улыбнулся, но решил уйти от обсуждения своих физических возможностей:

— Будешь ещё есть?

— Нет. А как ты умеешь готовить человеческую еду?

— Я умею всё, что умеет делать человек.

— И пирожки печь?

Он задумался на мгновение и признался:

— Могу научиться.

— Ты специально учился жарить мясо?

— Нет, мясо я умел готовить раньше.

Я с сомнением посмотрела в яркую голубизну — вожди готовили себе еду?

— Воин в походе должен уметь всё, независимо от того, вождь он или простой солдат. Это как… курс выживания.

Глаза потемнели, а губы сжались в ниточку, вот оно — вся его жизнь потом превратилась в курс выживания для сохранения жизни Мари. Амир провёл пальцем по моей щеке:

— Спой мне.

Мои мысли странным образом сказались на выборе песни, даже не задумавшись, я сразу запела:

Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони

Незнакомая ваша рука. После тревог спит городок,

Я услышал мелодию вальса и сюда заглянул на часок.

Хоть я с вами совсем не знаком, и далёко отсюда мой дом,

Я как будто бы снова возле дома родного…

В этом зале пустом мы танцуем вдвоём,

Так скажите хоть слово, сам не знаю о чём.

Будем дружить, петь и кружить. Я совсем танцевать разучился,

И прошу вас меня извинить. Утро зовёт снова в поход,

Покидая ваш маленький город, я пройду мимо ваших ворот.

Хоть я с вами совсем не знаком, и далёко отсюда мой дом,

Я как будто бы снова возле дома родного…

В этом зале пустом мы танцуем вдвоём,

Так скажите хоть слово, сам не знаю о чём.

Мой голос отдавался эхом по всей пещере, хотя я пела совсем негромко, даже голову наклонила и не смотрела на Амира. Поэтому вздрогнула от вопроса:

— Он уходил на войну?

— Да.

Интересно, а как они к человеческим войнам относятся? Я завозилась в его руках, но вовремя одумалась, я же совсем голая, а одежда осталась на берегу озера.

— Амир, а… мне нужно одеться.

Усмешка была слегка неприличной, но взгляд не изменился, я опустила глаза: и что я смогу сделать, даже пощёчину дать не могу.

— Я помогу тебе одеться.

Мрачно посмотрев на него и поджав губы, я гордо отвернулась, ну да, раздел, а теперь одевай. Он прислонил меня к обеденному камню, исчез на мгновение и вернулся с большим пакетом, я только удивлённо посмотрела на него — в нём моя одежда?

Шуба, плащ, накидка с капюшоном, не знаю, как назвать то, что Амир достал из пакета. Он был сшит из тончайшего белого меха неизвестного животного с большим капюшоном и длиной в пол. А ещё множеством тонких кожаных шнурков, закрепленных в самых различных местах, к счастью они были и по бортам, значит, можно запахнуться и как-то прикрыться, завязав их.

Амир распеленал меня, я сразу закрылась руками и наклонила голову — щупать себя не позволю. Но тело выдало меня, даже на руках кожа покраснела от нахлынувшего волной внутреннего жара. Накидка легко легла на плечи, а капюшон закрыл с головой. Пока я разбиралась с рукавами, Амир поднял меня и быстро запахнул полы, умелыми руками завязал кожаные шнурки, через минуту я была упакована с ног до головы. Только босые ноги переминались на каменном полу.

— Сапожки.

— Что?

Он достал из пакета белые кожаные сапожки и помог их надеть, сначала одну ногу, а потом вторую. Со второй вышла заминка, потому что я качнулась, и он меня подхватил на руки. Наши глаза встретились, и я вздрогнула, столько в его глазах было огня, а губы потянулись к моим губам. Неожиданно для себя я спокойно напомнила:

— Сапог.

Амир опустил голову и отвернулся, я некоторое время любовалась его волосами, вот и ещё одна месть состоялась — за раздевание у озера. Сапожок на мою ногу надевал уже другой Амир, спокойный и надменный шейх. Он отнёс меня к матрасу, удобно посадил, устроив из нескольких подушек что-то типа трона, а сам сел напротив и скрестил ноги по-восточному. Властное лицо и строгий взгляд, хозяин гарема. И голос хозяина:

— Спой мне.

— Хорошо.

Мне не было трудно изобразить покорность, песню для него я приготовила уже давно, как только увидела текст на распечатке. Мы с Фисой тогда переглянулись, и я ни разу её не пела со словами, только разучила отдельно мелодию и слова. Было это ещё в горах.

Ледяной горою айсберг из тумана вырастает,

И несет его течением по бескрайним по морям.

Хорошо тому, кто знает, как опасен в океане,

Как опасен в океане айсберг встречным кораблям.

А я про все на свете с тобою забываю,

А я в любовь, как в море, бросаюсь с головой.

А ты такой холодный, как айсберг в океане,

И все твои печали под черною водой.

Кто ты, горе или радость, то замерзнешь, то растаешь,

Кто ты, ласковое солнце или мертвый белый снег?

Я понять тебя пытаюсь, кто же ты на самом деле,

Кто же ты на самом деле, айсберг или человек.

А я про все на свете с тобою забываю,

А я в любовь, как в море, бросаюсь с головой.

А ты такой холодный, как айсберг в океане,

И все твои печали под темною водой.

Ты уйдешь с моей дороги или станешь мне судьбою.

Протяни скорее руки и поверить помоги,

Что любовь моя сумеет примирить меня с тобою,

И растает этот айсберг, это сердце без любви.

А я про все на свете с тобою забываю,

А я в любовь, как в море, бросаюсь с головой.

А ты такой холодный, как айсберг в океане,

И все твои печали под черною водой.

Ты уйди с моей дороги, или стань моей судьбою,

Протяни навстречу руки и поверить помоги.

Что любовь моя сумеет примирить меня с тобою,

И растает этот айсберг, это сердце без любви.

Я пела совсем тихо, мелодию опять изменила, никакого буйства голоса исполнения известной певицы. Получилось как размышление перед зеркалом: откровенный разговор женщины самой с собой о своей странной любви. И на Амира не смотрела, перебирала в пальцах кожаный шнурок.

— Ты меня не знаешь.

Амир сидел в той же позе, только руки уперлись в колени, почти угроза, да и глаза практически исчезли в жёстком прищуре. Я посмотрела на него, и в сердце шевельнулся осколок ледяного копья.

— Не знаю.

— У меня… ироды… не могут чувствовать, как люди.

Казалось, что он сдерживает себя в стремлении тут же меня уничтожить, размазать кровавым пятном по стене. Моё молчание давило на него, он покачал головой и повёл губами.

— Я лишь чувствую твою кожу и твоё тепло. Но сильнее всего я чувствую запах твоей крови, который продолжает волновать меня. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Фиса ошибается.

— А за кого я тебя принимаю?

Мой вопрос удивил его, глаза стремительно изменились, посветлели в полной черноте. Я пожала плечами:

— Это только песня, ты просил спеть, я спела.

— И те… на балу…

— Неужели ты слушал?

Моя ехидная усмешка мгновенно вернула жёсткий взгляд, но я не дала ему возможности ответить:

— Ты меня тоже не знаешь, кто я, что я, чем раньше жила. Не записи в трудовой книжке и паспорте, может ты даже характеристику прочитал?

Я гордо вскинула голову и процитировала:

— Хороший исполнитель, никогда не сможет руководить. Ты знаешь, что я уже была замужем.

Амир никак не показал своего отношения к моим словам.

— Так вот, я сама выгнала мужа, чемодан за дверь выставила. Я совсем не белая и пушистая, никак не гожусь в …рабыни гарема.

— Ты не рабыня.

— И никогда ею не буду, лучше зажуй сразу. Амир, я не боюсь тебя.

— Я знаю…

Неожиданно взгляд посветлел, даже голубизна проявилась. И опять я не позволила ему говорить:

— Я сказала правду, тебе легче меня убить, забрать кровь, как-то использовать тело в своих интересах.

Он смотрел на меня жёлтым взглядом с голубыми отблесками и внимательно слушал, даже голову чуть наклонил.

— Всего лишь обычная человеческая женщина, я никогда не стану королевой. Но буду всегда вмешиваться в твою жизнь, хочешь ты этого или нет, так, как посчитаю нужным.

— Вмешивайся.

Я приподняла бровь и ехидно скривила губы на его неожиданную улыбку.

— Ты не продашь Яну.

— Нет.

Кивок головой и яркие глаза.

— Поговоришь с Вито.

Опять кивок головой и ослепительная улыбка. Я оказалась не готова к такому быстрому согласию и замолчала.

— У меня есть условие.

А это уже интересно, я опустила голову и спрятала глаза.

— Сразу условие?

— Просьба.

— Говори.

— Расскажи о себе.

Что ж, сама напросилась. Я начала свой рассказ со школы, ну, то есть — родилась там-то, родители те-то, училась хорошо. Потом институт, работа, замужество.

— Кто он?

— Человек, которого я не любила.

И неожиданно для себя рассказала правду, всю подноготную о своих отношениях с мужем, даже о том, как он называл меня в постели холодной рыбой. Странно, но мне было легко ему это говорить, ничего во мне не отозвалось после этих слов, как будто не он недавно обследовал моё тело, а оно отвечало на все его прикосновения. А потом рассмеялась и дословно передала наш разговор, когда муж показал банку, сколько я у него крови выпила.

— Три литра, банка была на три литра. Так что, Амир, кто у кого ещё кровь может выпить.

Амир слушал меня очень внимательно, впитывал слова, ни одного движения, только руки спокойно легли на колени. И глаза, они стали голубыми, очень прозрачными и спокойными. Я иногда посматривала на него, но лишь для того, чтобы удостовериться, что он меня слушает. Закончив свой рассказ, я спросила:

— Так за кого я тебя принимаю? Ты так и не ответил.

— Ты права, я айсберг.

Он вскочил и подхватил меня на руки:

— Я расколдую тебя.

Ледяной осколок зашевелился, и я закричала от боли, которая пронеслась по всему телу потоком множества колючих снежинок.

Чей-то голос раздавал команды громким чётким голосом, я не понимала слов, только голос, уверенный и спокойный. Боль носилась по телу, но время от времени в этом вихре образовывались перерывы, он как бы затухал на время, но опять появлялся и разрывал тело. И этот голос имел к этим перерывам какое-то отношение, но я не успевала осознать — какое, боль настигала меня прежде, чем я успевала о чём-то подумать. Вдруг во всем теле заполыхал огонь, сквозь который пробился этот голос, и я поняла слова:

— Амир, отойди, слишком сильно, Рина может не выдержать, у тебя получилось, теперь отойди. Фиса, твоя очередь.

В пламени проявилась мелодия, она звучала всё громче и громче, заглушая собой боль. Они исчезли одновременно: погас огонь и исчезла боль. Осталась только темнота.

Я молчала, не отвечала никому, ни Фисе, ни Амиру. Уже несколько дней как боль ушла, осколок льда растаял в ней, и осталось только израненное сердце. Фиса сказала, что нам удалось заново протянуть друг к другу ниточку восприятия, Матушка-природа почему-то решила нам помочь, и я опять принимаю энергию Амира. Она гладила тёплой ладошкой по моей руке, требовала встать, но не очень грозно, даже Алексу не приказывала топить меня в ледяном бассейне, только заглядывала в глаза и качала головой, что-то понимала в состоянии.

Амир заходил, садился у постели и брал за руку, его энергию я чувствовала, но отводила взгляд и смотрела в сторону, никак не отвечала на его слова о том, что он всё для нас сделает. Так и сказал — для нас. Дракуле он Яну не продаст, никому не продаст, если я этого не хочу, она останется со мной. С Вито он поговорил, но так как я никак не показала, что мне интересно, даже взгляд не подняла, то не стал рассказывать о разговоре, резко встал и ушёл.

Приходила Мари, но посмотрела в мои глаза и заплакала, закрыла лицо руками и убежала. А Яна стояла у двери и смотрела на меня глазами полными боли и ужаса, но ни слова не сказала.

Безнадёжность растеклась по всему телу, проникла в сосуды и медленно двигалась, заполняя собой всё. И мысли текли неторопливо, едва пробираясь сквозь туман этой безнадёжности. Всё как в жизни, моей жизни. Ничего не изменило даже то, что я оказалась в необычном таинственном и страшном мире. Вспыхнувшая надежда опять погасла, осела серым пеплом на сердце и не дает ему залечить рану от ледяного осколка. Жить нечем, нет того лучика, который зовёт вперед, манит будущим, освещает тёмную серость нелюбви. Вся моя жизнь заполнена этой серостью, как бы я не изображала хоть какое-то движение, оно тонуло в ней и замирало, не найдя своего пути. Нет его и сейчас, разговор с Амиром всё показал, это я айсберг, кусок льда, заполненный пустотой. Он прав, мы пытаемся принять друг друга за других, нарисованных нашей фантазией — меня за королеву, а я его за сказочного принца в белом костюме.

Передо мной время от времени возникало лицо с задумчивым взглядом, когда Амир смотрел на меня через марево затухающего костра. Он его зажёг, но огонь надо поддерживать постоянно, а нам нечего в него подбрасывать, кроме нарисованных картинок нашей фантазии. Оказалось, что на самом деле мне нужна в этой жизни только любовь, не красочный рисунок с балами и драгоценностями, а глаза, светящиеся от моего взгляда, слова счастья, что я просто есть в этом мире, не какая-то там, а обычная я.

Амир прав в своём откровении, что во мне он ценит только то, что именно меня первой почувствовал после столетий состояния статуи. Он не пытался меня обмануть, дорисовать картинку моей собственной иллюзии. Ни одного слова лжи, даже откровенно сказал о Люси, что её он теперь тоже чувствует и объяснил свой поступок, попытку встряхнуть меня ревностью для того чтобы получить новые собственные ощущения. И как в ситуации с мужем, я не виню себя, понимаю всё, осознаю состояние Амира и своё, вижу невозможность что-то изменить, как бы мы оба не старались изобразить видимость неких отношений. Только чемодан мне выставить некуда, дом не мой, да и жизнь уже не моя.

— Рина.

Интересный голос, где-то я его уже слышала, чёткий голос, дающий команды. Рядом стоял Роберт. Когда я подняла на него глаза, он сразу опустился на колено, попытался взять меня за руку, но я спрятала её под одеяло. Он опустил голову, но тут же поднял её и посмотрел на меня напряжённым взглядом.

— Рина, выслушай меня.

Я убрала руку глубже под одеяло и попыталась отвернуться, но он схватил меня за плечи, повернул к себе.

— Не хочу. Уходи.

— Рина…

— Зачем спасаете?! Всё сумрак, темнота одна в жизни, никакой надежды не было там, нет и сейчас! Убейте! Не могу так больше, лучше умереть с пользой, хоть что-то, пусть забирает всё, а потом в смерть отпустит, не могу так, нет сил больше! Алекс, где твои колбочки?!

Вырываясь из его рук, я трясла головой, изгибалась всем телом, но он держал меня, даже пытался прижать к себе. Силы закончились, и я уткнулась ему в грудь, зарыдала в голос:

— Не бывает так, понимаешь, не бывает! Не умею я, не дано природой, это мне не дано, не дали голубого шарика, ничего не дали, пустышка! Амир получил пустышку, пузырь, который скоро лопнет, исчезнет, надо успеть капельки собрать, других спасти! Это я темнота, мрак сплошной…

— Рина!

— Не подходи!

Я даже руку протянула, замахала, чтобы Амир не приближался, чёрная фигура проявилась в мареве слёз, и, спрятавшись от неё, крикнула:

— Отпусти меня, не мучай, дай умереть, нет меня, пустота, одна пустота!

— Нет, ты никуда от меня не уйдёшь, и умереть я тебе не позволю!

Роберт подхватил меня на руки, и я оказалась в бассейне. Они с Амиром держали меня на руках оба, не передавали из рук в руки, а именно держали своими руками на весу, иногда опуская в воду. Огонь от их общей энергии проносился во мне, от её силы я вздрагивала всем телом и только постанывала.

— Ироды! Отпустите, утопите совсем! Хватит, Амир, Родя, утопнет же, нет сил у лебёдушки!

— Есть, Фиса, есть, только разбудить надо.

Спокойный голос Роберта заставил меня открыть глаза.

— Молодец, красавица, мы никого от себя не отпускаем, попалась в руки, значит навсегда с нами. Песни нам так никто ещё не пел… а ты умирать собралась, дурочка.

Амир наконец сжалился и достал меня из бассейна, завернул в одеяло, сел у окна, обнял и прижал к себе.

— Говорить я с тобой буду потом, а сейчас спать.

Появилось довольное лицо Роберта, он коснулся моей руки, и я уснула.

Меня будили, чтобы накормить, потом Роберт касался моей руки, и я снова засыпала. Иногда я видела Амира, иногда Фису, но, видимо, всё-таки не совсем просыпалась, так как никто меня не волновал.

Когда в один из дней меня не усыпили, я долго не могла вспомнить, что же случилось. Фиса только вздыхала, да приговаривала:

— Ой, лебёдушка, ой птица святокрылая, что ты надумала-то себе, коли не Родя, так и не знамо, как получилось.

— Роберт?

— Он, милая, он.

В этот момент в комнату вошёл Амир, и Фиса неожиданно робко вскочила с пуфика.

— Ну, вы тут между собой как муж с женой …я потом.

Амир отошёл от двери и пропустил Фису. Что это с ней? Никогда она при нём так себя не вела. Я посмотрела на Амира и спросила:

— Что случилось?

— Ничего, ты проснулась. Хочешь прокатиться?

Ясный взгляд и милая улыбка, руки в карманах светлого костюма. Сомнения одолевали, но тело устало лежать, и я спросила:

— Куда?

Он пожал плечами и прошёлся по комнате.

— Просто прокатиться.

Амир волнуется, такая странная мысль, ничего кроме рук в карманах не говорило об этом, однако я ощутила его волнение.

— Хорошо.

— Яна.

Появилась Яна, тревожно посмотрела на меня и склонила голову, оставшись у двери.

— Мы уезжаем, помоги Рине одеться. Ты в сопровождении.

Мило улыбнулся мне и исчез.

Яна молча подошла ко мне и помогла встать.

— Что случилось?

— Рина, всё хорошо.

— Яна, говори.

Она тяжело опустилась на постель и взяла меня за руку.

— Говори.

— Мы не могли ничего сделать, ты только кричала о холоде в сердце, просила, чтобы тебя …убили.

— Роберт, он там был, а потом пламя… энергия Амира?

— Да.

— Яна, я не об этом, прошло уже всё. Что с Фисой? Она так странно себя вела, когда пришёл Амир.

Яна улыбнулась и подняла на меня повеселевший взгляд.

— Они договорились.

— Договорились? О чём?

— О тебе.

В комнате появился Амир, искоса посмотрел на Яну и спросил:

— Рина, ты готова?

— Пока нет.

Всё понятно, слышал и недоволен. Я решительно посмотрела в его голубые глаза:

— О чём вы договорились с Фисой?

— Я всё расскажу тебе по дороге.

Ни капли сомнения в глазах, всё расскажет, естественно, как посчитает нужным. Он опять посмотрел на Яну и мне этот взгляд не понравился.

— Амир, я позову тебя, когда оденусь.

Ему ничего не оставалось, как уйти.

— Яна…

— Тебе нужно одеться.

Она встала и опустила голову. И по поводу Яны тоже, пожалуй, с кем-то договорился. Ну что ж, обещал всё рассказать.

Амир нёс меня на руках по залам дворца, а я думала, что хоть и живу в нём, но редко бываю за пределами будуара, как и предрёк Амир. А ещё я думала о том, что не знаю, как себя вести с ним после всего, что произошло. Испания, балы, мои истерики и очередное физическое страдание. О Пустоте в душе думать не буду, услышал, значит, услышал. Захотел меня узнать, получил всё сразу, истерику и вопли о себе нелюбимой, между прочим, совершенно откровенное признание. Видимо, судьба у него такая, всегда всё по полной программе получать, не даётся ему никакого времени подготовиться и подумать. Хотя, за эти дни моего сонного лежания мог всё разложить по полочкам своей седой головы, ведь придумал что-то, раз везёт покататься.

Когда мы вышли на крыльцо, я вздрогнула, опять на каждой ступеньке стояли боевики, а машин было штук пять, большие чёрные джипы, только у лестницы для нас была длинная чёрная машина. Амир с рук меня не отпускал, поэтому я заметила, как по мере нашего выхода боевики, стоявшие на ступеньках, садились в машины сопровождения. И куда это мы с такой охраной покататься поедем?

За рулём сидел Роберт, он улыбнулся и приветствовал меня:

— Здравствуй, Рина.

— Добрый день, рада тебя видеть.

Амир сел рядом со мной, и машина сразу сорвалась с места, скорость самолёта на земле. На повороте я чуть наклонилась и сразу почувствовала руку на плече, Амир обнял меня и слегка прижал к себе. Я опустила голову, но ничего не сказала, ещё не решила, как себя вести, поэтому пусть будет так, как он хочет.

Высокий дом стоял на склоне горы, удивительно, как смогли построить такое сооружение прямо в скале, непонятно, как к нему подъехать. Пока я размышляла над этим, машины не снижая скорости въехали в пещеру и понеслись в полной темноте, даже фары никто не включил. Я сжалась, и Амир напомнил:

— Рина, мы видим в темноте.

Помолчал пару секунд и добавил:

— Эту дорогу знаем только мы, для людей въезд в дом с другой стороны.

Он прижал меня сильнее, и я была рада чувствовать его тёплое сильное тело в темноте, слышать его дыхание.

Двор дома появился неожиданно, я даже зажмурилась от яркого света. Машины сопровождения встали вокруг нашей, получился круг защиты из больших чёрных щитов. Амир вышел из машины и подал мне руку, Роберт уже стоял рядом с ним. Осматриваясь вокруг, я спросила:

— Зачем мы здесь?

— Я хочу кое-что тебе показать.

Он кивнул Роберту и тот сразу исчез, а мы медленно поднялись по лестнице к высоким дверям из кованого металла. Я даже пальцем тронула вязь, которая покрыла всю поверхность, интересный рисунок, такое чувство, что изображён стилизованный мужской портрет. Амир обернулся на мое движение и сразу взял под локоть, чуть двинул вперёд, почему-то не захотел, чтобы я рассматривала рисунок.

В доме не было никакой мебели, пустые комнаты с большими простыми окнами. Я несколько раз посмотрела на Амира, но он продолжал вести меня куда-то. Это оказался большой подвал с неожиданно высоким потолком, вдоль стен сохранились цветные фрески. Амир произнёс короткое слово, и зажглись лампы, освещающие каждое изображение отдельно. Одновременно в подвал стали входить боевики и вставать рядом с фресками. Я посчитала, десять боевиков, значит, десять фресок, около одной встал Роберт, одиннадцатый.

— Рина, перед тобой главы моих кланов.

Я удивлённо подняла на него глаза, главы кланов? А сам тогда кто?

— Можешь посмотреть, какой клан чем занимается.

Он взял мою руку в свою ладонь и едва коснулся губами.

— Ты моя жена.

Переводя свой взгляд с одного на другого, как выяснилось глав кланов, я пыталась понять, почему Амир решил меня с ними познакомить, зачем, да ещё и рассказать, кто чем занимается. Он подвёл меня к тому, кто стоял ближе всех, и тот нажал кнопку в стене, часть стены с фреской поднялась вверх и вместо неё появилась другая, более древняя. Рыцарь в латах с большим мечом в руках на фоне щита с изображением хищной птицы, Амир объяснил:

— Боевой клан.

Рассматривая фреску, я лишь взглянула на главу этого клана, строгий взгляд и короткая стрижка светлых волос. Поглаживая мою руку, Амир добавил:

— Боевая авиация.

Я важно кивнула головой, авиация — это хищная птица. Следующий глава был высоким китайцем, это я так решила, а на фреске ниньзя в чёрном одеянии с мечом в руке куда-то прыгал на фоне красного дракона.

— Внешняя охрана.

Раз охрана, значит, клан тоже боевой. Внутренней охраной оказался совсем молодой парень с большими весёлыми глазами неопределенного цвета, то ли серые, то ли голубые, а может зелёные, как-то всё сразу. А на фреске некто выглядывал из-за двери, очень ясное объяснение.

— Техническая служба.

Я чуть не хихикнула, когда увидела телегу на шести колесах, которая ехала сама по себе без лошадей по улице средневекового города с башнями. Рядом с ней стоял очень высокий и тонкий в кости мужчина лет пятидесяти с тёмными глухими как ночь глазами.

— Разведка.

На меня посмотрели внимательные глаза главного шпиона Амира — непривычного для них маленького роста, чуть выше меня, мужчины с тёмными волосами, забранными в короткий хвостик. Даже в чёрном костюме он смотрелся как артист или художник. А на фреске был изображён смешной ослик с большими ушами и закреплённой на спине вязанкой хвороста. Интересная аналогия, хотя правильно, никто не заподозрит в ослике умного врага.

Просто боевой клан представлял синеглазый красавец с рыжими волосами, подстриженными под ноль, ростом достигавший Амира. Рыцарь с мечом, а на щите вместо хищной птицы тигр.

Клан, который занимался тайнами энергии, я сама догадалась — на фреске молния рассекала человека. И видимо Амир дал какой-то знак главе, потому что тот протянул мне ладонь, и я осторожно вложила в неё свою руку.

— У жены вождя спокойная энергия, но недостаточно силы.

Он поднял на Амира глаза, кивнул, получив указание, и положил вторую руку на мою ладонь. Энергию я почувствовала, но не бушующим потоком, а тоненьким ручейком.

— Жена вождя почти не принимает моей энергии.

Информация Амира не заинтересовала, он был в курсе, что я очень избирательно принимаю энергию. Но указание дал:

— Найдите способ передачи.

Я сразу опустила голову и убрала руку за спину, Амир повёл меня дальше.

— Медицинский оперативный, подчиняется и Мари.

Эту фреску я посмотрела мельком, незнакомые инструменты на столе и вокруг люди в капюшонах, я почему-то решила, что монахи. Да и глава слишком походил на участкового врача: сейчас спросит, то ли на самом деле у меня болит, может что-то другое, и ему это лечить не надо, лучше отправить к узким специалистам. А вот медицинский аналитический мне понравился: множество колбочек на полках и некто, опять монах в плаще, стоит у очага. Даже глава клана был чем-то похож на монаха.

У следующей фрески Амир повернулся ко мне и поцеловал руку, но робко как-то, как будто просил у меня прощения. Я взглянула на рисунок и поняла его чувство вины — на нём был изображён обнажённый человек, у которого из рук в чаши текла кровь.

— Клан обеспечения кровью.

Амир не сказал донорской, и я не сразу подняла на него взгляд, но и руки из застывших пальцев не достала, хотя вздрогнула. Глаза такой глухой черноты, что в них ничего не было видно, ни проблеска света, провалы в иное пространство. Я спросила шёпотом:

— Вы её покупаете?

— Я создал институты крови по всему миру.

У меня вырвался непроизвольный вздох облегчения, и я потянула его к Роберту, последней фреске. Он улыбнулся одними глазами, сохраняя строгое выражение лица, вольное поведение знакомого при таком представлении невозможно. А фреска меня развеселила: некто с человеческим лицом держал в множестве рук большие и маленькие знаки вопроса. Я сразу озвучила свою догадку:

— Мутанты, ты работаешь с мутантами.

— Да, все известные нам виды мутаций.

Амир отвёл меня от Роберта и встал в центре помещения, властным голосом произнёс несколько фраз на неизвестном языке. И так стоявшие ровным строем главы ещё вытянулись и единым движением встали на колено.

— Рина, как моя жена ты можешь отдать им приказ, он будет выполнен наравне с моим.

От удивления я чуть не рухнула, беспомощно на него посмотрела и промычала:

— Амир… мне не нужно… я не умею… не должна…

— Главы на ритуале поклялись тебе.

Значит, на ритуале были главы его кланов, это были они, те, а я совсем никого не помню. И Роберта не помню, но зачем Амир это сделал, оказывается сразу… и ничего мне не сказал. Они же и жизнь за меня поклялись отдать! Я совсем растерялась, и видимо мой вид порадовал Амира, потому что он улыбнулся:

— Ты моя жена.

На обратном пути Амир сам сел за руль и посадил меня рядом. Как я ни оглядывалась, Яну нигде не заметила.

— Ты не устала?

— Нет.

Амир ехал на удивление медленно, часто посматривал на меня и даже улыбнулся, когда я встретилась с ним глазами.

— Ты ещё куда-то хочешь поехать?

— Да.

Я не стала напоминать ему, что он хотел мне рассказать о договоре с Фисой, оказалось, что совсем не готова сама разговаривать. Сцена в доме потрясла меня, впервые Амир показал мне своих подчинённых, тех, кто рядом с ним, несмотря на то, что он их может убить в любой момент. Яна тогда достаточно откровенно говорила, хотя и пыталась смягчить ужас от действий вождя. И всё равно они остаются с ним, значит, остальные ещё хуже, ещё страшнее. Или Амир такой вождь, что они готовы за него в огонь и воду, отдать свою жизнь за ошибку. Наверное, все правители такие, если вспомнить Нерона, да и остальных римских и не римских. Чем-то он их удерживает рядом с собой, чем-то, кроме физической силы и богатства.

Рассматривая красоты в окно, я зачем-то спросила у Амира:

— А клан с авиацией, у тебя ещё самолёты есть?

— Этот клан занимается боевой авиацией, твой самолёт к нему отношения не имеет.

— Боевой… это что?

— Истребители.

Я кивнула головой, действительно — как сейчас прожить без истребителей?

— А раньше, ведь истребителей не было, клана тоже не было?

— У нас были тренированные хищные птицы, которые могли убить человека на охоте. И не только хищные.

— Голуби? Почтовые?

Амир усмехнулся, как-то повёл губами, но останавливаться не стал, объяснил на ходу:

— В сад богатого вельможи прилетает голубь и купается в местном пруду, из которого берут питьевую воду. Через несколько дней все умирают от болезни.

Мне стало обидно за такое страшное использование посланца мира, и я вздохнула. Всё-таки истребители больше подходят для боевого клана.

— Рина, я создал совершенные кланы для уничтожения своих врагов.

— Только врагов?

Не знаю, зачем я задала этот вопрос, зачем мне знать, чем на самом деле Амир занимался эти сотни лет, для того, чтобы спасти Мари? Назначение кланов он мне объяснил, но для меня слово «боевой» это только слово, я не могу представить, только по глупым боевикам, какая на самом деле цена этому слову. И ещё один вопрос возник — а много ли тех, кто вот так может изменить свою жизнь, чтобы спасти кого-то, стать лучшим среди самых страшных иродов? Вернее, самым страшным среди страшных.

— Да.

У меня не было повода сомневаться в его словах, меня он не обманул ни разу, даже тогда, когда мог. А кого уж он считал своим врагом только он и знает.

Он прав, я его не знаю, как вождя не знаю, как организатора этих кланов. На самом деле не понимаю его силы, непонятных для обычного человека возможностей. И не знаю Амира в белом костюме. Во время бала в Испании он казался просто очень красивым мужчиной, которому взбрело в голову купить этот замок, благо деньги позволяют, и зачем-то демонстрировать истосковавшемуся по страданиям местному обществу свою старую жену. Никакого напряжения в общении, все гости были рады попасть к нему на бал, вели себя очень естественно, как со старым знакомым. Как с человеком.

Я посмотрела на него, Амир сразу обернулся, мы встретились глазами, и он догадался о моих мыслях:

— Рина, я умею вести себя как человек.

Он что-то решил для себя за эти дни после моей истерики, которая привела к очередному энергетическому коллапсу моего организма. Яркая голубизна и уверенный взгляд, он выбрал какое-то направление движения войск в битве… в битве за что? За нас? Амир несколько раз говорил мне, что сделает всё для нас, не для меня, именно для нас. Соединит два берега.

— Куда мы едем?

— Уже приехали.

Машина остановилась на скалистом берегу и машины сопровождения опять встали щитами вокруг нашей, но никто не появился. Амир помог мне выйти и сразу взял на руки.

— Высоты ты не боишься.

Я успела только поднять на него глаза, а мы уже оказались на краю выступа, который далеко выдвинулся в море. Ветер был очень сильным, но море не штормило, только волны гигантскими валами приближались к нам, бились о берег где-то далеко внизу. Солнце единовластно царствовало в прозрачной синеве неба — ни одного облачка, ни единой тени.

Амир поставил меня на ноги перед собой и обнял, прижал к себе. Вниз я старалась не смотреть, только вперёд или на солнце, непроизвольно хватаясь за его руки, так как получилось, что я стояла на самом краешке выступа. Он наклонился ко мне и сказал:

— Я добьюсь твоего доверия.

— Ты… для этого меня сюда принёс… чтобы я тебе доверяла? А ко.. кому… еще… больше никого здесь нет…

Моей храбрости хватило только на слабый шёпот, казалось, что ветер снесёт нас очередным порывом. Амир стремительно поменялся местами, сам встал на краю и спросил:

— Кто тебе нужен?

— Ох… я… такой ветер…

Мгновением мы оказались за скалой в небольшой расщелине, причём Амир установил меня внутрь, а собой прикрыл выход. Тёмная фигура на фоне яркого солнца. Я не видела его лица, но руки на плечах чувствовала, плотные, но ещё не статуя. Он повторил:

— Кто тебе нужен?

— Амир… я…

— Кто? Вито? Роберт?

— Мне было страшно! Так доверие не… поставил на край! Я на цыпочках стояла!

И вдруг его лицо оказалось перед моим, и губы в губы прозвучал тихий шепот:

— Неужели ты боишься, что я тебя не удержу?

— Боюсь.

Я ответила этим губам таким же шёпотом, закрыв глаза и почти теряя сознание от боли в плечах: Амир явно себя не контролировал и сжимал их всё сильнее.

— Мне больно…

В себя я пришла уже в машине, которая неслась с такой скоростью, что я тут же закрыла глаза.

— Амир…

Он услышал мой шёпот и сразу остановился, я чуть не вылетела в окно, но каким-то образом успел меня подхватить на руки. Как мы оба оказались на заднем сидении — непонятно, когда я открыла глаза, Амир осторожно обнимал меня и касался губами лица.

— Прости меня.

— Амир… я не умею доверять… я никому не доверяю… просто не умею. Ни тебе, ни Роберту, ни Вито… никому. Даже Мари.

И вдруг улыбка, я почувствовала её кожей, губы продолжали касаться её:

— А Фисе доверяешь?

— Фисе? Почему ты спросил?

— Я ей доверяю.

— Ты? Фисе?

— Да.

Глаза светились, а губы продолжали свой путь по моему лицу, лоб, глаза, щеки, кончик носа. И опять улыбка, которая коснулась моих губ, и едва слышный шёпот:

— Рина… Рина… Рина… Звучит как песня, твоя удивительная песня…

— Тебе нравится?

— Песня это твой свет… твое сияние во тьме.

И сразу всё изменилось, как будто пролетел ледяной ветер, губы остыли и взгляд потускнел. Он не изменил цвет, а именно потускнел, пропала яркость, осталась только картинка взгляда. Амир медленно поднял голову и что-то сказал резким тоном, на место водителя сел Роберт и мы стремительно поехали.

Амир старался не прижимать меня к себе, я иногда вздрагивала от его рук, плечи он мне помял сильно, даже синяки могут появиться, но время от времени он забывал об этом, даже приподнимал с колен. Я ни о чём не думала, в голове только звучало его «Рина, Рина, Рина», так странно слышать своё имя тихим страстным шепотом.

Фиса нас встречала на крыльце, как только Амир вынес меня из машины, прозвучал её возмущённый голос:

— Ирод! Как посмел лебёдушку обидеть!

— Фиса…

— Едва жива…

— Со мной всё хорошо…

— Неси в дом, смотреть буду!

И побежала мелкими шажками. Амир только улыбнулся, хитро посмотрел на меня и мгновенно оказался в моей комнате. Ветер изменил мысли, подул в другую сторону и глаза вернули свой невероятный цвет, даже смешинка появилась. Он уложил меня на постель и мягко коснулся губ:

— Жена вождя, отдыхай. Я рядом. Я всегда буду рядом с тобой.

Когда запыхавшаяся Фиса появилась в спальне, Амира уже не было, он исчез после своих невероятных слов, а я лежала на постели в совершенно невменяемом состоянии.

— Ирод! На малое времечко веру ему… крылья все обломал, руки белые …ох еще… лебёдушка, да как ты…

Фиса явно была предупреждена о моих повреждениях, сразу осмотрела плечи, они вспухли и начали синеть, судя по ахам и охам:

— Лёшенька! Сума моя, неси, да кипяточку в горшке, лебёдушке крылышки ирод …ох… птица моя…

— Фиса, мне не больно.

Она сразу на меня разгневалась:

— Да… ты …как позволила… как рукам… каменным…

— Амир меня не понял, я сама не так сказала.

Фиса, возмущенно вскочившая с постели, опять села на неё и внимательно посмотрела на меня:

— Что изрекла?

Я не успела ответить, появился Алекс с сумкой из холста, наполненной мешочками с травами, и медным сосудом, из которого шёл пар, кипяток. Вслед за ним вошла Яна с подносом, заставленным различными кувшинчиками и плошками. Фиса тут же подскочила и начала колдовать, раскладывать травки и заливать кипятком, потом затребовала воды из какого-то источника. Алекс сразу исчез и появился с красивым золотым кувшином, у меня что-то вспомнилось из ритуала, и я спросила Алекса:

— А что за вода? Которой меня на ритуале поливали?

— Да.

— Краса твоя повредилась… ирод… заново надо…

— Фиса, я не стану от этой воды прекрасной царевной.

— Дак ты и так королевишна прекрасная, лебедь белая, птица святокрылая, токмо красу твою ирод…

— Фиса, это просто синяк, он сам пройдёт.

Она замерла с ложкой в руке, повернулась ко мне всем корпусом, сверкнула глазами, кивнула головой и сразу отвернулась, зашептала какие-то слова лихорадочным свистящим шёпотом.

Вся облепленная травами и замотанная в одеяло, я не смогла уклониться от вопросов Фисы, хотя уже пожалела о своей откровенности. Но от неё так просто не отделаться: она отправила Алекса и Яну, сама села рядом со мной на пуфик и затребовала отчета о поездке. О кланах Амира она знала, сразу остановила меня:

— Сие ведаю, слова изрекай.

— Какие слова?

— А что ирода крылья тебе измять заставили.

Пришлось всё рассказать, но к моему удивлению Фиса обрадовалась, ладошкой рот себе прикрыла, и захихикала.

— Вот ты смеёшься, а знаешь, как страшно было, даже камешки из-под ног сыпались!

— Тепереча муж твой думу будет думать, которого на берегу-то жонка узреть заместо его…

— Какого которого? Я не понимаю тебя.

Она опять засмеялась:

— Так сам указал. Небось уже и спросил с их.

— Что спросил?

— А чой-то его жонка заместо мужа его слуг…

— Фиса! О чём ты говоришь! Причём тут они!

— Али ещё кого указал? Кого его жонка привечает заместо его?

И тут до меня, наконец, дошло значение слова «заместо» в контексте вопросов Фисы:

— Ты хочешь сказать… Амир меня ревнует?

— А че тогда крылья изминать, при себе держать тепереча будет, да и слуг мужицких изведёт всех.

Я сразу похолодела, вспомнила слова Яны, да и сама уже видела, как Амир Вито об стену одним взглядом ударил.

— Как это… изведёт?

— Гарем в доме останется, а мужики все за оградой.

Вот что означают слова о том, что он будет всегда рядом. Но ведь ревность возникает только тогда, когда человек что-то значит для тебя… ну, конечно значит — а энергия? А кровь для народа? Но эти мысли были не совсем правильными, не обязательно добиваться моего доверия, чтобы использовать мои непонятные возможности, я энергию и так ему передаю, добейся истерики и пожалуйста, сразу засветит луч света в тёмном царстве. Кстати, а настроение у него упало, как только он произнёс это слово — тьма.

— А ведь ты его девонька сама ревностью-то изводила, чего теперь пенять.

На мой мрачный взгляд, нашла что вспоминать, Фиса только ехиднее улыбнулась.

— Я …сам Роберта и Вито назвал, а я просто боялась, тоже мне, доверие завоёвывает на краешке скалы, больше и хвататься было не за кого.

— А ежели кто другой был?

— Какая разница кто? Страшно на краю стоять.

— Ежели вера есть, страх за облака бежит.

Она погладила то место, где моя рука лежала под одеялом, и напомнила:

— Ты лебёдушка очи свои раскрой, да оглянись, жена вождя как-никак, познай дела мужа, печаль его, раз до сердца допустила.

И я непроизвольно задала вопрос, который, как оказалось, мучил меня, судя по тому как замерло все внутри:

— А хочет он, муж-то, чтобы я узнала его печаль? Надо ему это? Вожди в гареме свои дела не обсуждали.

— Так то гарем, а ты жена.

Интересно, а ведь сам Амир меня сегодня так несколько раз назвал, жена вождя, когда с главами знакомил, тоже уточнил — раз жена, то и знать можешь.

— Фиса, Амир сказал, что доверяет тебе. О чём вы с ним договорились?

Улыбка поразила меня, сразу возникла мысль, что ведьма видит всё наперед, понимает, да только идти не ей.

— Рина, муж твой зело умён и хитёр, только этим ему твои очи не прикрыть, ты его не разумом понимаешь, а сердцем да телом горячим, обман они за версту чуют. Нету ему другого пути, как душу свою из темноты извлечь да тебе на ладошку покласть. Вот он тропиночки и ищет, как к тебе подобраться.

— Выбрал тебя?

Фиса кивнула головой, взглянула хитрым взглядом, пожалуй, она не уступает Амиру в проницательности и умению вести дипломатические игры. Они равны в силе своих возможностей, не физических, они на самом деле не имеют значения, а ума и понимания направления движения. Хорошо, если они совпадают, эти направления, в ином случае от меня, как объекта игры, ничего не останется. Почему я подумала игры? А потому что не верю никому: ни Амиру, ни Фисе. И он ей не верит, для меня сказал, чтобы я начала ему верить. Только зачем им моя вера, настоящая, не слова, а вера всем существом, телом и разумом? А потому что это и есть любовь, такая вера.

Мой взгляд совсем не понравился Фисе, она внимательно за мной наблюдала, пока я раскладывала свои сомнения, и сразу отреагировала:

— Вера твоя и есть пусть к спасению, обоим путь, ироду свет, да и тебе счастье.

— Счастье?

— Оно, милочка, оно, к нему тебе дороженька. Сумеешь себя изломать, да заново жить, ироду в помощь, так и его выведешь на свет.

— Я всего лишь слабая старая человеческая женщина, ни силы, ни воли, ни желания. Ни веры.

— Как сможешь, так и будет.

— И о чём вы договорились?

Я решила больше не думать о своем героическом будущем — которое, смешно, зависит от меня — и уточнить подробности международного договора между иродом и ведьмой. Фиса коротко ответила:

— Нейтралитет.

— Это как?

— Он муж, а я ведьма.

— Фиса, а раньше не так было?

— Раньше мы границы нарушали, а тепереча строго блюдём права.

На мой хохот она не обратила внимания, молча ждала, когда я успокоюсь.

— А территория государства — это я?

— Разумом да сердцем муж владеет, ведьмино дело телесные страдания излечить.

Представить, что Фиса никак не будет покушаться на мой разум и сердце было невозможно, ну а Амиру деваться некуда, тело мое излечить может только Фиса, опять она его переиграла в борьбе за спорное государство в лице меня. Конечно, доверяет, выхода у него нет, если только изредка вывозить из-под влияния, да попытаться с эти разумом поговорить наедине. Только эти разговоры всегда приводят меня в руки той же Фисы.

Утром я первым делом у Яны затребовала рассказать, как разрешилось дело с Дракулой, но рассказ был коротким:

— Амир сказал, что без твоего разрешения он меня никому не отдаст.

Но это явно было не всё, Яна стала вести себя как служанка, стоит у двери, в комнату не входит, в глаза старается не смотреть.

— Яна, расскажи всё.

— Ты жена вождя.

— И что?

— Ты жена вождя.

Я сразу вскипела, хотела вскочить с кровати, но всё ещё замотанная в одеяло, только заворочалась.

— Яна, разверни меня.

Синяки почти исчезли, осталась только некоторая желтоватость в местах прикосновения пальцев Амира. После бассейна и завтрака я решила поговорить с мужем о своём ближнем круге. Только двери были закрыты, и Фиса куда-то исчезла. На мой изумлённый взгляд, когда я попыталась открыть дверь и не смогла, Яна объяснила, опустив глаза:

— Амир уехал.

— И что?! Мне теперь из комнаты не выходить?

— Не выходить. Он скоро вернётся.

Я не стала высказывать Яне своё возмущение, она и так сжалась под моим разгневанным взглядом жены вождя, и вернулась в комнату, улеглась на постель. Вот вам и граница территории, разум принадлежит мужу, всё остальное тоже. Небось, послушал наш разговор с Фисой и теперь указывает ей, что она нарушила договор, покусилась на святое. То есть принадлежащее мужу, а мне показал моё место. Как всё связать, найти объяснение его поступкам: то говорит завоюю твоё доверие, то закрывает на все замки, чтобы лишний раз из комнаты не выходила без его разрешения, даже если захотела с ним поговорить. Гарем, вот как был гарем, так он и остался.

— Яна, Мари в школе?

— Да.

— А Вито?

— Не знаю, он давно не появлялся.

А сказал, что говорил с ним. Ага, поговорил, так поговорил, что Вито куда-то дальние берега исчез охранять.

До обеда никто так и не появился, я ещё поплавала в бассейне, потом села на пол перед окном, поздоровалась с морем и позвала Яну, так и стоявшую у двери.

— Яна, а тебе можно с женой вождя посидеть рядом?

— Если прикажешь.

— Приказываю.

Она оказалась рядом со мной и робко протянула руку:

— Я посмотрю твою энергию.

— Смотри.

С энергией всё было хорошо, хотя гнев меня время от времени настигал. Чтобы хоть как-то отвлечься от своих мыслей о гареме, я спросила:

— А ты помнишь свою бабушку Ядвигу?

Яна вздрогнула всем телом и отодвинулась от меня, низко опустила голову.

— Помню.

Обняв её за плечи и введя в краску этим движением, я потребовала:

— Расскажи мне о себе.

— Ты жена…

— Вот как жена этого самого вождя и приказываю тебе рассказать о себе. А вождь пусть как хочет, так и относится к моему приказу, Фиса же сказала, что ты моя девочка, значит — моя.

Я так и не нашла камер в комнате, правда особо и не искала, поэтому просто показала фигу в пространство, почему именно её, не очень поняла, но так получилось. Видимо это был жест решительного противления приказам вождя и уверение, что Яну он не посмеет тронуть, не получит над ней власти.

Рассказ Яны потряс меня до глубины души. Когда я слушала Алекса, тоже переживала, но он всё-таки мужчина и была больше возмущена поступком его отца, бросившего собственного сына на произвол судьбы. То, что перенесла Яна со дня своего рождения, повергло меня в шок. Мои собственные жизненные коллизии показались настолько мелкими и смешными, что я устыдилась истерик и переживаний об отсутствии любви. А Яна говорила тихим спокойным голосом, низко опустив голову, так ни разу на меня и не посмотрела.

Она действительно королева, дочь королевы и короля, но сразу после рождения бабка Ядвига забрала её и спрятала, а в колыбельку положили совсем другую девочку, которая вскоре умерла от страшной болезни. Яну, Янину полным именем, перевозили с места на место, прятали в лесах и глухих деревнях, отдельных хуторах. Своей матери она так и не видела никогда, её тоже вскоре отравили. Удивительно, но Яну смогли прятать от Тёмных очень долго, видимо, всё-таки колдовство бабки Ядвиги помогло. Она выросла в постоянном страхе, что её кто-нибудь узнает, сама не понимала, чего боится, но страх витал над ней всю жизнь. Ей даже постоянно меняли цвет волос, красили разными травами, в одном месте она была светленькой, в другом уже тёмненькой. И люди, её сопровождавшие тоже постоянно менялись, передавали из рук в руки, она даже не всегда успевала запоминать имена своих матерей и отцов.

Последний раз Яна видела свою бабушку Ядвигу в свой пятнадцатый день рождения. Она иногда приезжала к ней, всегда под разной личиной: то богатая русская путешественница ездила по окрестным местам и заглядывала в деревеньку, то нищенка заходила в бедный домишко. А в тот раз Ядвига была очень взволнована и пыталась спрятать её своим колдовством в какой-то землянке, вручила талисман из можжевельника, требовала всегда его носить с собой, но появился Тёмный и на глазах Яны убил её, разорвал на куски.

Я обняла девушку и прошептала:

— Всё уже прошло, девочка, всё прошло, всё уже в прошлом.

Яна тяжело вздохнула и продолжила свой рассказ. Она, конечно же, не смогла убежать от Тёмного, он её поймал и увез с собой в какой-то город. Неизвестно по каким причинам он не обратил её сразу, посадил в подвал дома на цепь и держал там почти год.

— На цепи?

— Да. Я там с мышками подружилась.

И такой радостный взгляд, и лёгкая улыбка — друзья, мышки были для перепуганного навсегда ребенка друзьями.

— Ты не пыталась бежать, позвать на помощь?

— Зачем?

Действительно, зачем ребёнку, несчастной маленькой девочке, которую всю жизнь прятали непонятно от кого, которая выросла в состоянии страха непонятно чего, звать на помощь, если она на цепи и её иногда кормят? Куда и к кому ей бежать?

А потом Тёмный обратил её, но крови не давал. Он приходил в подвал, смотрел на её мучения и всё повторял: «Ядвига, вот оно — твоё отродье, смотри! Вот она — твоя королевская кровь!».

Яна долго молчала, лихорадочно перебирая свои пальцы, я пыталась прижать её к себе, но она оказалась такой холодной и твердой, что я убрала руку, только погладила по голове.

— Я превратилась в зверя.

— Нет, девочка, нет!

— Да.

И это «да» было таким же каменным и ледяным, как она сама. Я не выдержала, обняла её, прижалась к ледяной статуе, стала целовать замёрзшее лицо:

— Любимая девочка, мы тебя любим, я люблю, Алекс тебя любит, Фиса любит, ты для неё Ясенька! Слышишь — Ясенька! Лучшая в мире, ты удивительная красавица, ты любимая, ты самая любимая!

И лицо поддалось моим словам и слезам, постепенно ожило, кожа потеплела, но Яна отвела мои руки от себя и достаточно жёстко посадила рядом с собой. Я продолжала всхлипывать, и Яна подала мне платок.

— Не надо меня жалеть, я не человек. Я мутант.

— Подожди, я не поняла, ты не стала…

Не смогла сказать о Яне ирод или Тёмная, она оглянулась на меня и объяснила:

— Что-то произошло не так, я не знаю, но из меня получился мутант.

— Это кровь, это твоя королевская кровь не позволила превратить тебя в ирода! Или Ядвига что-то своим колдовством сделала, защитила тебя! И вообще, хоть кто, слышишь, хоть кто, ирод, мутант, не важно, главное — это ты! Понимаешь, ты сама! Это как… как… брюнетка или блондинка, цвет волос, рост или …не знаю ещё что, но совсем не важно!

Яна подняла на меня свои совершенно чёрные глаза, но я не дала ей возможности возразить:

— Я жена вождя, слушай меня, ты самая лучшая в мире, самая-самая, и я не дам тебя в обиду никому! И вождю тоже! Кстати, а как ты к нему попала?

И опять Яна долго молчала, я успела утереться платком, вздохнуть несколько раз и успокоиться, прежде чем она заговорила:

— Амир убил Тёмного. Разорвал пополам.

Она вся сжалась, превратилась в маленький комочек страдания и боли.

— Яна, не говори, ничего больше не рассказывай…

— Я убила… и напилась крови.

— Девочка моя, не думай об этом…

— Рина… не надо… я зверь…

— Ты женщина! Ты прекрасная женщина! Ты удивительная женщина! Что бы ни было в твоем прошлом, оно ушло, исчезло, испарилось! Я человек и…

— Ты человек, а я мутант.

— И что?! Я что, хуже тебя?

— Рина…

— Амир тебя обижал?

Яна совсем не ожидала от меня такого вопроса и замерла на мгновение, мне этого и надо было, отвлечь её от своих страшных воспоминаний, а имя Амира должно было сработать. Сработало, Яна побледнела и ответила:

— Нет. Он забрал меня в свой клан, хотя мутантов у него никогда не было. А потом другие девушки-мутанты появились.

Вот что означает гарем! Он её спрятал среди остальных, поэтому и найти никто не мог, вряд ли у него было много гостей. И охранял, забрать Яну из его рук невозможно.

— Яна, ты говорила, что была на балу?

— Да, Амир приказал нам выучить языки, я знаю восемь, правила этикета… и готовил как бойцов. Только у меня плохо получалось… я не смогла стать бойцом.

— Тебе и не нужно быть бойцом! Ты красивая женщина, удивительная, неповторимая королева!

— Рина… я… всегда так боялась… всего боялась… любого чужого, кто появлялся… а ты… мне с тобой так хорошо, так спокойно…

— Мне с тобой тоже хорошо, и вообще мы с тобой самые прекрасные женщины! Ещё Мари позовем и совсем хорошо будет, правда?

— Правда.

Яна смогла улыбнуться, вспомнила наше веселье в Испании, но вдруг опять напряглась и глаза потемнели. Она схватила меня за руку ледяными пальцами и зашептала:

— Рина, я давно перешла на донорскую кровь, уже много лет, Амир как-то… для нас …нас… нам помогли… Алекс помогал… я …Рина… ты не боишься нас… не бойся… я… так боюсь… что ты…

— Да не боюсь я вас, совсем не боюсь, это вам меня надо бояться!

Я так и не придумала, почему им меня надо бояться, поэтому погладила прекрасную головку и затребовала обед:

— Яна, я есть хочу, меня что и кормить сегодня не будут?

— Будут.

Яна вскочила и оказалась у двери, сказала несколько слов и дверь тут же открылась.

— Это как… почему…

— Амир приказал не выпускать тебя из комнат до указанного времени.

— Яна…

— Амир вернулся и ждёт тебя в столовой.

Она встала у двери и склонила голову — демонстрация полного подчинения жене вождя. Я решительно вздохнула и пошла в столовую, и что же ей такого наговорил Амир, что она сама себя в свой прошлый страх загнала. Теперь, зная о её жизни, я понимаю — любое вскользь брошенное слово может вернуть глубинный страх опять остаться одной. Маленькой запуганной девочкой.

Амир встретил меня у двери столовой, протянул руку, и я подала ему свою.

— Добрый день, Рина.

— Добрый день.

Чёрный костюм, чёрная рубашка, чёрный галстук. И тёмный взгляд, тяжёлый, мрачный. Я вся вспыхнула, слушал всё и как всегда недоволен, но Яну я ему в обиду не дам. Пока он вёл меня к стулу, я вдруг подумала: «А почему бы не изобразить покорную жену, хоть на время сыграть роль, а потом уже высказать всё, что я о нём думаю?».

— Как твои дела? Почему ты меня закрыл в спальне? Что-то случилось?

Мой невинный взор и ласковая улыбка поразили Амира, я думаю, он готовился к другой встрече. Его глаза посветлели, но он ответил не сразу: помог мне сесть, сам устроился напротив, положил руки на стол и только тогда сказал:

— Ничего страшного не случилось.

— Уже хорошо. А не страшного? Мне просто интересно.

Я помешала сок ложечкой, выпила его и стала выбирать вилкой вкусности из салата.

— Совсем ничего-ничего?

— Как твои плечи? Прости меня.

— Всё зажило, уже не больно, Фиса волшебница. Так почему ты меня закрыл?

А просит прощения искренне, явно волнуется, глаза посветлели совсем, голубизна уже проявилась и победила черноту. Но говорить не хочет, почему закрыл, странно, должен был придумать какой-нибудь повод, чтобы скрыть причину. Или должна была сама понять, что будуар — это моё место, выходить только по разрешению?

— На дом могли напасть. Я хотел, чтобы ты была в полной безопасности.

— Напасть?

— Твои комнаты самые защищённые в этом доме.

— А Фиса?

На мой испуганный взгляд Амир улыбнулся, почему-то качнул головой, а я схватила его за руку и снова спросила:

— Что с Фисой? Почему её с нами не было?

— Фиса совершала отвлекающий манёвр.

— Какой манёвр?

— Отвлекающий. Она с вами уехала.

— Куда… почему с нами… Амир!

Он внимательно на меня смотрел, даже рассматривал, что-то искал во мне, как будто пытался разгадать какую-то одному ему ведомую тайну. Я не выдержала и затрясла его руку:

— Амир, что с Фисой? Куда она уехала?

— С ней всё хорошо, вы скоро вернётесь.

Амир вскочил и оказался у моих ног, я вздрогнула от стремительного движения, не поняла, как получилось, что, не доставая своей руки из моих ладоней, он оказался по другую сторону стола.

— Фиса уехала с манекеном тебя и двойником Яны, чтобы отвлечь внимание.

Я только глаза распахнула в удивлении:

— Манекен?

— Да. Я пока не нашёл твоего двойника, никто на тебя не похож в той мере, как необходимо для…

— Нет! Амир, нет! Не надо никакого двойника, его… её же могут убить! Не надо двойника, пусть будет манекен! И вместо Яны тоже надо манекен. И этих манёвров не надо, я посижу сколько потребуется, хоть в бассейне, ты только скажи мне, предупреди… чтобы я правильно думала…

Я замолчала и опустила глаза, даже губу закусила, а он поцеловал мне руку горячими губами и тихо произнес:

— Ты спала, я не хотел тебя беспокоить.

И тут я произнесла фразу, которая преследовала меня сегодня все утро, правда, в несколько ином контексте:

— Я жена вождя, меня можно беспокоить, даже нужно.

Испугавшись своих слов, я решила не останавливаться и спросила:

— А кто нападал? Дракула?

Амир вскинул на меня глаза, взгляд стал пронзительным, появился лёгкий прищур, и было непонятно, как он отнёсся к моим словам о жене вождя. А вопрос о нападавшем слегка развеселил, голубизна стала прозрачной и чуть ироничной:

— Почему ты так решила?

— Ну… я думаю… такие как он не могут уступить, он захотел иметь Яну в своем… доме, а раз ты не продал её, то может взять силой.

Ещё одна мысль о Яне проскользнула, но как-то не успела сформироваться, и я нахмурилась. Амир сразу насторожился:

— О чём ты подумала?

— Этот Дракула… он кто? Ну, кроме главы клана, он чем интересуется?

— Интересуется?

Удивление было изображено, Амир понял, о чём я спросила, но почему-то сделал вид и ждал объяснений.

— Он же из Польши и Яна оттуда… наверное… в ней же королевская кровь… кровь… Амир, а почему тот Темный… почему он не смог… почему не получилось и Яна стала мутантом?

Амир усмехнулся, и взгляд стал жёстким, хотя руки оставались тёплыми и продолжали поглаживать мои пальцы. Я догадалась сама:

— Дракуле нужна её кровь! Не она сама… как… он хочет её кровью… Ты же… ты её для этого искал? Тебе тоже была нужна её кровь?

Он ответил, хотя склонил голову и долго молчал:

— Да, мне была нужна её кровь.

Я замерзала и замерзала, уже и косточки превратились в лёд, скоро рассыпятся снежным бугорком и ветер унесёт в никуда эти колючие снежинки, которые когда-то были мной. Осталась только маленькая тёплая капелька крови, она не хотела замерзать, боролась из последних сил, шептала какое-то слово, очень знакомое, но настолько тихо, что его не было слышно. Уже практически превратившись в красный кусочек льда, капелька собрала остатки сил и крикнула:

— Мари!

И это слово вдруг пронеслось горячим вихрем и растопило лёд, тело заново сформировалось, а кожа вспыхнула огнем. Руки обнимали меня, и горячие губы касались кожи, едва слышно где-то вдалеке звучали слова:

— Рина, прости меня, вернись, Рина вернись, прости меня…

Я пошевелила губами, звука не получилось, но их сразу обожгло огнём, и я потеряла сознание.

Кто-то тихо плакал совсем рядом, едва слышно всхлипывал и слёзы капали мне на руку, горячие и мокрые. Чуть приподняв веки, я увидела тёмную голову, склонившуюся над моей рукой.

— Яна…

— Рина! Прости меня, я не должна была …прости… прости…

— Громко…

Она сразу замолчала, только продолжала всхлипывать, зажав рот рукой. Сквозь туман я увидела зарёванное лицо и огромные чёрные глаза.

— Глупенькая… ты не виновата… я сама…

— Сама, всё сама, дурында ты, одно слово о тебе и есть, ума нет, весь извела! Яся, не реви, не смей из-за этой… этой… безголовой курицы замороженной… а ещё обзывает себя женой вождя! Помыслить не может …всё бы в ледник сбежать, страх в тебе, единый страх и есть, токмо он и живёт, а себя уже и не достать…

— Амир… мне ему сказать надо…

— Так и изрекай, тута он. Токма ты опять в ледник-то не прячься, некогда мне дурь твою из бошки изымать. Яся, я тя водицей из источника умою, покудова жонка глупая мужу речь покаянную говорить будет.

Я почувствовала горячие пальцы и открыла глаза, Амир смотрел на меня синей тревожной темнотой.

— Рина…

— Ты для Мари… вылечить её пытался… только не получилось… а Яну спас… и потом защищал… прятал от этих Дракул… я не так подумала… прости…

Мой едва слышный шёпот стал лихорадочным, я вырвала ладонь из его пальцев и замахала руками, пыталась закрыть лицо, но тут же опять взмахивала, стала подниматься на постели, но Амир не пустил.

— Фиса!

Баба-Яга бегала по избе и махала клюкой, кричала слова, от которых мороз шёл по телу:

— Вздумала ирода прощать, да ещё сама стелешься! Не бывать этому! Проклятие никто ещё не мог снять! Нету прощения Тёмным! Ты сама темноту несёшь, а собралась рушить силу неодолимую, поглотит она вас, а тебя первую за измену роду человеческому! Убить его должна, изничтожить, тебе для того сила дадена, через тебя ему погибель будет! Темнотой своей его погубишь, раз приняла в себя его темноту, со своей соединила, так она вас и осилит, нету вам спасения!

— Нет! Не отдам я тебе её, она моя!

Глаза сверкали синевой, в них время от времени грозно проносились молнии, Баба-Яга резко остановилась, но только головой покачала, ехидно спросила:

— Не отдашь? Ой ли, а чем держать будешь, сила твоя пшик рядом с нею, заставлю улететь — не остановишь, сама она своею темнотой управляет, да и твою за собой ведёт. Она сила ничейная, человеческая, как сама решит, так и будет, а будет так, как я сделаю, куда направлю, туда и пойдёт. Нету твоей воли над ней и никогда не будет! Тёмный над душой человеческой не властен, только тело можешь сгубить, так и тогда моя победа будет! Я сама её изведу, только чтобы тебе не досталась!

Я кричала и билась в руках Амира, хваталась за него руками и тут же отталкивала, пыталась поцарапать его, кусалась и даже рычала:

— Ненавижу! Убивайте! Всех ненавижу! Спаси меня… любовь… Ненавижу! Только смерть, убейте! Прости, прости меня… я виновата… Проклятие не снять! Убей! Ты же убить должен! Спаси себя… свой народ… Яну… Всех убил и меня убей! Ирод! От тебя только смерть! Прости… я не смогу… Мари… скажи ей… Я убью вас… спасай от меня всех… прости… нет сил… Ненавижу! Всех ненавижу!

Ничего не помогало — ни травы Фисы, ни шептания и песни, ни энергия Амира — я истекала кровью. Кровь сочилась по всему телу мелкими каплями, которые образовывали тоненькие ручейки, и сразу сворачивалась тёмной коркой. В сознание я приходила редко, лишь несколько раз видела какие-то лица сквозь красное марево. Спасла меня кровь мальчика, которого я спасла в клинике.

Подробности мне рассказала Яна, когда я уже совсем пришла в себя. Она очень изменилась, даже черты лица стали более… не знаю, строже что ли.

— Яна, что случилось? А почему я вся замотанная, что это?

Даже на лице что-то лежало и мешало говорить. Языком я сняла кусочек, лежавший на губах, и пожевала — похоже на мяту.

— Ты потеряла много крови.

Рассказ вверг меня в состояние ужаса:

— А вы… как вы… Амир?

— Он пытался тебе помочь, но ты не принимала его энергии.

— Как он…

— Он смог.

И сразу опустила глаза.

— Яна… прости…

— Рина, не говори так, никогда не говори, это мы звери, мы виноваты перед тобой…

— Никто не виноват. Яна, расскажи всё. А где Амир?

— Они с Фисой мальчика куда-то повезли, скоро уже вернутся.

— Давно я…

— Три дня. Тебе стало лучше, и мальчика решили увезти.

— Ему… он не пострадал?

— Нет, крови потребовалось совсем немного, для него такая потеря не опасна.

— А мне уже можно это всё с себя смыть? Так есть хочется.

— Фиса просила без неё ничего не делать.

— Тогда буду травой с себя питаться.

Яна улыбнулась грустной улыбкой, столько в её глазах было страдания, боли, что я вздохнула и прошептала, пережевывая очередной листок мяты:

— Давай нарушим приказ Фисы, а то она меня совсем кормить не будет, приедет и опять ругаться начнёт.

— Она не будет на тебя ругаться.

— Фиса всегда на меня ругается. Яна, у меня ничего не болит, траву я уже съела, будем считать салатом, а вдруг они ещё долго не приедут, мне так голодной и лежать?

— Кормить, обязательно кормить!

— Роберт, спаси меня от Фисы, она только ругается на меня, а Яна её защищает.

Он ослепительно улыбнулся и поставил на столик поднос с какими-то баночками.

— Яна.

Она кормила меня через трубочки, травяной кокон они всё-таки не осмелились снимать, гнев Фисы оба знали. Сытая и довольная я сразу уснула.

Фиса сидела рядом со мной и тяжело вздыхала, гладила по руке и опять вздыхала. Как только я ей рассказала свой бред о Бабе-Яге, она ни слова не сказала, только собирала вздохи. Амир так ещё и не приходил, хотя уже прошло два дня, и я обиделась — о нём не спрашивала, и никто ни разу даже имени его не произнёс.

Наконец, Фиса решилась, ещё несколько раз вздохнула и начала свою речь:

— Лебёдушка ты наша, девица красная, страдание страшное прошла, кровью своей заплатила за свет свой.

— Фиса, я ни за что не платила, ну потеряла немного крови, всякое уже было, прошло всё.

Наступила моя очередь вздыхать:

— Это я неправильно думала… понимаешь, я решила, что Амир Яну поэтому и искал, из-за её крови… правильно, но ведь он её …он Мари хотел спасти… а потом мог убить, но ведь не убил, продолжал спасать, хотя и не помогло.

— Верно думала, верно. Ясенькина кровушка ему нужна была, Машеньку надеялся излечить. Ведал муж твой о Ядвиге, силу её колдовскую на себе познал. Враг он ей был, враг.

— Враг?

— От него Ядвига Ясеньку-то и прятала, от мужа твоего.

— Но ведь её другой обратил?

— Энтот сам королем схотел быть, да Ядвига помешала, вот он всех и потравил, Тёмным сделался. Ясеньку нашёл, потому как продал охранник ейный, на деньги позарился, да всё его смерть от мужа твоего настигла.

— Амир его нашёл, охранника этого?

— Изыскал, опосля уже, Машеньке кровушка Ясенькина не помогла, но врагам прощения от него не было, вот он энтого… нашёл, да и месть совершил.

Она задумчиво посмотрела на меня, решала, всё ли говорить, но опять вздохнула и продолжила:

— Кровушка чистая нужна была Машеньке, а энтот успел… только муж твой Ясеньку не бросил, при себе оставил, не жить ей было, не жить.

И опять странный взгляд искоса.

— Говори.

— Ясенька только одно убивство и совершила, в первый раз… с голода разума лишилась, больше не было. Муж твой сумел кровь ей давать без людской смертушки, понял он, на убивство Ясенька не пойдёт, помирала совсем, а не тронула людей… на еду сведённых.

Я закрыла лицо руками в ужасе, что ей пришлось пережить в своей маленькой жизни, только страх — вечный страх сначала за себя, потом от себя, превратившейся в монстра. Но каков характер у девочки, сама умирала, а людей убивать не стала. И Амир поразил, ирод и убивец, ведь уже не нужна была с испорченной кровью, а спас, не только жизнь спас, но и душу, не стал превращать её в убийцу. А предателя нашёл и убил, отомстил и за Яну, и за упущенную возможность вылечить Мари. За предательство — вождь никакого предательства простить не может.

Фиса отошла к окну и опять долго молчала, сама о чём-то тяжело думала. Потом решительно вернулась ко мне и заговорила:

— Вот что, лебёдушка, я говорить буду, а ты мысли, коли страшиться будешь, так и скажи, неволить тебя в этом не можно, да и страх всё сгубит.

— Говори.

— Муж твой в муке сейчас, муке страшной, из них только муж королевы и вытерпел. По силе мука им дается, а силы в нём теперь неизмеримо, и так силён был, а от тебя добавок ещё получил… его осилить некому, токмо ежели все соберутся…

— Зачем… соберутся?

— Извести мужа твоего.

— Я не понимаю… Фиса, не понимаю…

— Кровушка твоя разбудила жажду. Не удержать его войскам, никому не удержать… никого не слышит. Машенька мается который день, все там, Витёк с Серёжей, Родя, да все… токмо не смогут они. Королеве-то пока неведомо, ежели что убьёт муж ейный, Глеб он совершит, защиту тебе, да и ей…

— Фиса! Говори, что я должна сделать!

Я пыталась встать с кровати, но запуталась в ногах, а Фиса кинулась ко мне, обняла и зашептала:

— Девонька, на смерть ведь тебя посылаю, неведомо, как оно будет.

— Говори!

— Только страх свой…

— Яна, машину, немедленно!

— Риночка, так ведь далеко ушёл…

— Машина готова, можно ехать.

Яна стояла как страж, спокойная и уверенная в правильности действий жены вождя. Фиса суетливо помогла мне одеться, собралась сама, но я не позволила:

— Ты остаёшься здесь. Яна, где Амир?

— Он в пещере недалеко отсюда, вы там были — пещера с озером.

Фиса так и села на постель:

— Ах, ты, возвернулся… к тебе стремление.

— Вот и хорошо. Едем.

Уже в машине Яна меня предупредила:

— Глеб со своими там.

— Яна, быстрее!

— Он знает, что ты едешь. Обещал ждать.

Фары машины осветили группу у скал, я не заметила лиц, сразу побежала куда-то, но Яна меня остановила за руку, и рядом с нами оказался высокий мужчина с яркими синими глазами, он осмотрел меня с ног до головы, приподнял бровь, представился:

— Глеб.

— Рина.

Протянул мне руку и спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, всё хорошо. Амир там?

— Да.

Рука оказалась тёплой и мягкой, он взял мою ладонь обеими руками, и я почувствовала сильный поток энергии.

— С тобой пойдёт…

— Я одна, я пойду одна.

— Амир не владеет собой и ничего не помнит.

— Меня он узнает, всё будет хорошо, я не боюсь.

— Рина…

— Я не боюсь его. Мы были в этой пещере, он вспомнит, обязательно вспомнит.

— Амир не простит себе, если с тобой что-нибудь случится.

— Ничего не случится. И вообще, он мой муж, только я решаю, идти к нему или нет. А вы тут постойте пока, мы скоро выйдем.

Глеб покачал головой, но я заметила улыбку, которую он спрятал, опустив голову, и поцеловал мне руку.

— Олег, проводи Рину.

Ко мне подошёл ещё один гигант и подхватил на руки:

— Приятно познакомиться. Олег.

— Рина.

Олег медленно пошёл куда-то, темнота уже накрыла берег, только звук набегающей волны напомнил, что где-то рядом море. А я с ужасом подумала о том, как пойду по такой темноте, ведь могу запнуться, упасть, сломать ногу, и всё — Амира убьют. Олег как мысли мои прочитал:

— Пещера освещена, тебе нет необходимости идти в темноте. Амир уже знает, что ты рядом.

— Вот и хорошо, ты меня до света донеси и уходи. Дальше я сама.

— Повезло Амиру.

— Повезло? В чём повезло?

— Тобой, что ты у него появилась.

— Ой, что ты, я такая… неправильная.

— Ты изумительная, для него ты лучшая в мире. Самая-самая.

— Только пока он этого не знает.

— Знает.

— А ты откуда…

— Сам прошёл.

Олег поставил меня на ноги, а сам присел на корточки, взял за руки.

— Амир любит тебя с первого момента встречи с тобой, с первого взгляда.

Большие серые глаза смотрели на меня и улыбались, он счастлив, потому что у него уже кто-то есть, кто-то, кого он полюбил с первого момента встречи.

— Я люблю Арни и Арни любит меня. Помни — мы умеем любить и всё у тебя получится. Если приехала сейчас, не испугалась, значит, всё сможешь.

— Как смогу, так и будет.

— Мудрая мысль. Кто сказал?

— Фиса.

Олег покачал головой и тихо засмеялся:

— С ней Амиру тоже повезло.

— Знаком?

— Да.

Но в подробности вдаваться не стал, поднялся и за плечи повернул меня к стене:

— Видишь свет?

— Да.

— Иди, Амир ждёт тебя.

Мари встретила меня у входа в пещеру, лихорадочно обняла и зашептала:

— Рина, зачем ты пришла? Он никого не узнаёт, Вито чуть не убил, Роберта покалечил, я…я боюсь его… Рина, не ходи туда.

— А я не боюсь, ещё чего, женился, а сам …сбежал куда-то.

Освободившись от рук Мари — даже не ожидала от себя такой силы — я вошла в пещеру.

Амир сидел на моём обеденном камне у костра, опустив голову, руки на коленях, пальцы бессильно повисли.

— Уходи.

Голос как из трубы, глухой, но очень напряжённый, как будто поток воды где-то набирает силу и вот-вот прорвётся.

— Я соскучилась.

Шажок, ещё шажок, постепенно я преодолела расстояние до своего матраса, он так и остался лежать на том же месте после нашего пребывания.

— Рина, уходи.

— Нет, я соскучилась.

— Я не смогу удержаться!

— Сможешь!

Наш крик пронёсся по всей пещере и отозвался где-то очень далеко ломким эхом. Усевшись на матрас, я заявила:

— Интересно, меня так можно всяко-разно купать в ледяных ваннах, Фиса только и говорит, что терпи и терпи, а ты мужчина, вождь, клан, а при жене посидеть не хочешь. Небось, к Люси уже сбегал? Что, навестил?

— Спой мне.

— Хорошо, я тут одну песню…

— Пой.

— Хорошо, слушай, сам напросился.

Судьба нам долю лучшую не может сразу дать

Везенье — дело случая, который надо ждать.

Ценой нелегкой счастье достаться нам должно, иначе не обрадует оно.

Если долго мучиться — что-нибудь получится!

Простую эту истину запомнив наизусть,

Стерплю я все и выстою, достигну и дождусь.

Кто что ни говорил бы, я знаю лишь одно — придет ко мне удача все равно!

Жизнь правильно устроена и, в общем, не беда,

Что все на свете стоит нам терпенья и труда,

Ценой нелегкой счастье дается людям, но иначе счастьем не было бы оно!

Я весело мурлыкала песенку, сто раз повторила, что если помучаться, то хоть что-то должно получиться, и даже не отдышавшись, сразу запела другую:

Ты, теперь я знаю, ты на свете есть и каждую минуту я тобой дышу, тобой живу,

И во сне и наяву, нет, мне ничего не надо от тебя, нет, всё чего хочу я,

Тенью на твоём мелькнув пути, несколько шагов пройти.

Пройти, не поднимая глаз, пройти, оставив легкие следы,

Пройти хотя бы раз по краешку твоей судьбы.

Пусть любовь совсем короткой будет, пусть и горькою разлука.

Близко от тебя пройти позволь и запомнить голос твой,

Ты теперь я знаю, ты на свете есть и всё о чём прошу я,

Солнечным лучом мелькни в окне вот и всё что нужно мне.

Пройти, не поднимая глаз пройти, оставив легкие следы,

Пройти хотя бы раз по краешку твоей судьбы.

Ты теперь я знаю, ты на свете есть и каждую минуту

Я тобой дышу, тобой живу и во сне и наяву.

У меня получился почти шёпот, дыхания не хватало, но я продолжала петь и постепенно подошла к Амиру, опустилась перед ним на колени. Пальцы были ледяными, совершенно недвижимыми, мне не удалось их как-то согреть руками, и я прижалась к ним щекой. Я не смогла посмотреть ему в глаза, спряталась за движение, согревая его пальцы своим теплом. Закончив петь и немного отдышавшись, я прошептала:

— Только мы, мы вдвоём можем что-то сделать, никто не сможет помочь, если мы не будем вместе. Я помогу тебе, просто посижу рядом.

— Рина… я …могу убить тебя… не смогу…

— Ты всё сможешь, всё-всё, я согрею тебя, как те цветы, помнишь наш букет?

— Помню.

— Они согреются, обязательно согреются, цветы твоего народа.

— Камень… как я…

— Ты живой, настоящий… а помнишь наш танец в Испании?

Собрав совсем маленький кусочек воли, я подняла на Амира глаза и встретилась с такой чернотой, которую не выдержала и опустила голову. Пальцы оставались ледяными, ни проблеска тепла, мрамор, замёрзший на холодном ветру мрамор. И тут что-то всколыхнулось во мне, Испания, спальня и я, не так — Амир.

Я водила пальцами по его лицу, стараясь не видеть черноты в глазах. Высокий лоб, ни одной морщинки, брови как у девушки, ровные и очень чёрные. Красивый прямой нос с нервными ноздрями, интересно подумала, а я на них никогда не обращала внимание. Волевой подбородок без ямочки, ямочка для меня как-то не ассоциируется с волей, без ямочки интереснее. Я отдельно тронула седину, яркая белая седина на висках на фоне чёрных волос, густых, гладких и очень красивых.

— Опусти голову.

Амир не понял просьбы, но посмотрел на меня своей чернотой.

— Опусти голову, хочу кое-что посмотреть.

— Посмотреть?

— Опусти, ну пожалуйста.

Амир склонил голову, и я тронула пальцами непокорные вихры на макушке, никакой парикмахер не сможет скрыть такое. Ага, почти как у меня.

— Уходи.

— Я никуда не уйду. Это ты от меня бежишь, я что, такая страшная? Уродина совсем, да?

— Ты красавица.

Амир говорил тяжёлым глухим голосом, глаза оставались чёрными, но что-то изменилось, воздух что ли как-то потеплел. И вдруг он подскочил и обнял меня каменными руками.

— Олег, уходи.

— Рина, всё в порядке?

— Да, всё хорошо, Олег, иди, всё хорошо.

Каменное объятие давило на меня всё сильнее, и я тихо попросила:

— Амир, отпусти меня.

— Ты уйдёшь с Олегом?

— Нет, я никуда не уйду, буду с тобой.

— Всегда?

— Всегда. Я верю тебе.

— Мне нельзя верить.

— Почему?

— Я …зверь.

Амир говорил со мной, а руки давили всё сильнее, ещё немного и я сломаюсь, но сказать о своей боли — это значит убить Амира, потому что Олег где-то совсем рядом и от моего крика все окажутся здесь. И я молчала, сжимала губы, чтобы даже стона никто не услышал. Почему-то вспомнился тот день, может невыносимая боль спровоцировала, когда я отдала свою энергию Амиру — яркое солнце и море, сверкающее под его лучами.

В темноте, наполненной огнём и болью, прозвучал строгий голос:

— Амир, только ты можешь её спасти.

Я попыталась открыть глаза, но не смогла, вспыхнул яркий свет, и я потеряла сознание.

У меня оказались сломаны руки и ребра, поэтому я полулежала на постели в сидячем положении, с разведёнными в разные стороны загипсованными руками и корсете. То есть чуть-чуть лежала и чуть-чуть сидела, неудобно очень, но Фиса с Робертом заявили, что так быстрее всё заживёт. Хотя Вито с Алексом с ними были не согласны, а Мари вообще заявила, что девочка-змея из школы всё вылечит без всяких гипсов. Фиса прекратила медицинский спор о моём лечении одной фразой:

— Лебёдушка полежит, пока взлететь не сможет.

— Фиса, значит, ты меня специально так держишь?

— Покудова голова в порядок не войдёт, неча руками махать.

Амир только улыбнулся и опустил глаза. Он не участвовал в спорах о методе моего лечения, сидел рядом на пуфике и смотрел на меня, уходил редко, даже ночью я иногда просыпалась и видела его тёмную фигуру рядом с собой. В первый же день моего сознательного состояния он сам объяснил, что произошло в пещере:

— Ты отдала мне свою жизненную энергию. Тебя спас Олег, в момент получения энергии я потерял сознание и чуть не убил тебя своими руками, ещё мгновение и я бы тебя сломал.

Амир смотрел на меня тёмной синевой и держал себя за руки, ладонь в ладонь.

— Меня в сознание привёл Глеб.

— А твоя… жажда…

— Она исчезла. Не бойся меня.

— Я не боюсь.

Глаза посветлели, и на губах появилась едва заметная улыбка.

— Ты меня опять спасла.

Я попыталась повернуться, но охнула, Амир вскочил и помог мне, бережно приподняв на руках. Немного подвигав ногами, хоть они целые, я подняла глаза на него и ужаснулась, куда всё делось — чернота и маска боли.

— Конечно, я жена, это мой долг, спасать мужа.

— Долг?

— У нас, когда женятся, говорят «вместе в горе и в радости».

— Ценой собственной жизни?

— Я знала, что ты меня вспомнишь.

— Почему?

— Но ты же на самом деле сразу меня узнал.

— Я чувствовал тебя постоянно… твою кровь.

— Вот видишь, значит, меня ты не мог забыть. А песни мои слышал?

— Да.

Он закрыл лицо руками и повторил:

— Вместе в горе и в радости. Я приношу тебе только боль и страдание.

— Будем считать, что первый этап пройден, осталась только радость.

Удивление от моих слов вернуло голубизну в глаза, и маска боли уступила лёгкому прищуру во взгляде. Амир хотел что-то сказать, но в комнату вошла Фиса и он сразу ушёл.

На мои возмущения, в смысле вопли и требования снять гипсы и корсет, Фиса качала головой:

— Погодь, лебедушка, маленько осталось.

— Фиса, ты пойми, голова у меня никогда…

— Всему свой час.

Вито трогал мои пальцы, заставлял их сгибать и разгибать, тоже качал головой и предлагал поместить руки в лангеты, но Фиса и с этим не соглашалась.

— Рано ишо.

И вся компания помогала мне восстановить энергию, в том числе и Амир. Даже Фиса выходила из комнаты, когда он брал меня за пальцы, торчащие из гипса. Энергия потоком лилась через них, и у меня иногда на щеках появлялся румянец. Сам Амир об этом сказал:

— Рина… тебе лучше?

— Да, даже жарко стало.

— У тебя щёки стали розовыми, не такая бледная.

Мы не обсуждали случившееся в пещере, Фису я сразу остановила:

— Я ни о чём не жалею.

Она кивнула и больше к этому вопросу не возвращалась. Я внимательно наблюдала за отношением Амира к Вито, интересно, что за разговор между ними состоялся, но при мне Амир ему даже слова не сказал. Лишь один раз заметила, как Амир посмотрел на Мари, вставшую рядом с Вито, и, хотя они даже краем одежды не коснулись друг друга, его взгляд потемнел. Разборку я решила оставить на потом, когда встану на ноги, в смысле Фиса разрешит взмахнуть крылом.

Странная компания собиралась в моей комнате — ведьма Фиса, мутант Яна, девушка Мари и ироды. А в центре я, человек, не пойми какая фиктивная жена вождя и главы клана иродов. Который безмолвно сидел рядом. Но вот что ещё более странно, эта компания позволяла себе время от времени вести светские разговоры, не оглядываясь на его присутствие. Казалось, что он сам разрешил им не обращать на себя внимания, потому что представить такой вольности в его присутствии раньше я не могла. Лишь Яна так и стояла у двери и никак на мои просьбы посидеть рядом со мной не соглашалась, только улыбалась глазами.

Никто ни словом не обмолвился о причине моих повреждений организма, они появились и их необходимо вылечить. И я им была за это благодарна, обсуждать лишний раз ужас состояния жажды Амира мне не хотелось. Лишь один раз Роберт, оставшийся со мной один, произнес:

— Рина, ты спасла не только Амира — нас всех.

— Не будем об этом говорить.

— Ты человек, женщина, и не испугалась…

— Я не боюсь своего мужа.

— Амир не человек, и я не человек.

— Ты знаешь, некоторые человеки тоже на людей не похожи. За одним я даже замужем была.

— Он тебя обижал?

И такой взгляд, глаза не потемнели, но стали такими… такими, что я быстро ответила:

— Нет, что ты, он был таким слабым во всех отношениях, что обидеть меня не мог… ну, в смысле физически. Это я была неправильной женой.

— Ты?

— Ну, конечно, денег для него не зарабатывала…

— Ты должна была его обеспечивать?

Ироничный взгляд меня развеселил.

— Ну да, он никак не мог найти для себя работу, чтобы больше платили и меньше надо было работать. И дома всё было не так… и вообще всё не так. Я была плохой женой. Амиру не повезло.

— Твой бывший муж не был мужчиной.

И абсолютная уверенность в словах подтвердилась презрительным взглядом. Судя по дальнейшему развитию событий, Амир разговор с Робертом посмотрел. Цветы каждое утро были новые, не просто свежие, букеты менялись по подбору бутонов, даже я замечала, что вчера были красные, а сегодня белоснежные до лёгкой синевы с капельками росы на лепестках. А кормили такими изысками, что Фиса начинала возмущаться:

— Червяков-то натаскали из грязи, Рина, не потравись.

Я не всегда понимала, что ем, а объяснения Алекса походили на научный трактат о полезности незнамо чего, как говорила та же Фиса. Более или менее знакомые ингредиенты, типа пармская ветчина или приправа из уксуса столетней выдержки, говорили о том, что денег на мою еду не жалеют. Даже появилось очень вкусное красное вино, фужер на обед и ужин. Вот к нему у Фисы претензий не было, она даже сама попробовала немного, но категорически отказалась пить каждый день.

Наконец, наступил счастливый момент, когда Фиса разрешила снять гипсы и корсет, правда комментарий был соответствующим:

— Крылышки лебёдушки затекают без неба, хоть головушка и болезная.

— Фиса, а почему болезная-то?

— Ума нет.

Амир произнес непонятный звук и опустил голову, уж не знаю, согласился или нет с таким определением.

Обследовав меня, Вито доложил, что кости на руках и ребра зажили хорошо и я с ужасом ждала того момента, когда Фиса решит делать мне восстанавливающий мышцы массаж. Но она неожиданно заявила:

— Тепереча мужа дело, его время.

Мы были в комнате втроем, и я удивленно посмотрела на Амира — он и массаж умеет делать? Вот это новость, хотя пока неизвестно, как к ней относиться. Амир улыбнулся:

— Хочешь плавать?

— Хочу!

Никакого купальника, Амир подхватил меня на руки и перенес в бассейн прямо в халате. Я сразу ахнула, вся поверхность воды была покрыта лепестками роз. Красные, белые, желтые, они образовали яркий чуть колыхающийся ковер.

— Какая красота…

Едва коснувшись губами моего лица, Амир прошептал:

— Лебёдушка…

Он вошел в воду и снял халат, не выпуская меня с рук, а я даже не заметила его движений, рассматривала неземную красоту цветного озера и касалась кончиками пальцев бархатных лепестков. Медленно опустив меня на мягкую поверхность, Амир спросил:

— Сможешь плыть?

Я только кивнула головой и поплыла, раздвигая руками лепестки, рассматривала их, прикладывала к лицу и вдыхала неповторимый аромат. Амир все время находился рядом, иногда поддерживал меня, когда ему казалось, что я слишком погрузилась в воду. И еще один интересный момент меня ожидал, когда он уложил меня на постель и обернул в одеяло — множество лепестков прилипли к его мокрому костюму и смотрелись как пестрое украшение на чёрной ткани.

Что-то изменилось во мне после купания среди лепестков роз, я проспала почти сутки. Вернее, что-то отпустило меня, ушло в благоухание, растворилось в нем. Когда я проснулась, Амир сидел рядом.

— Доброе утро.

— Есть хочешь?

— Хочу. Очень хочу.

Такой интересный взгляд, голубой-голубой и мягкая улыбка.

— Ты хорошо спала.

— Хорошо, это как?

— Спокойно, ни разу не крикнула, просто спала.

— А я что, раньше кричала?

— Да… после пещеры ты кричала каждую ночь.

Голубизна чуть потемнела, но улыбка осталась, и я радостно заявила:

— Это песни так по ночам получались. А что будет на завтрак?

Раз больная отдана на попечение мужа, Фиса уехала с Мари в школу, поэтому завтракала я под бдительным оком Амира и Вито. И сразу поняла, что между ними опять что-то произошло, потому что оба вели себя как старые знакомые, почти друзья. Как бы сказала Фиса — очередная спектакля.

Интересно было за ними наблюдать, когда Амир весело рассказывал о том, как Вито ловил львов для зверинца.

— У тебя есть зверинец?

— Небольшой загон с львами и тиграми.

— Ещё крокодилы есть. Только их не я ловил.

И последовал такой же весёлый рассказ Вито о том, что с крокодилами ещё и питон жил, но однажды сбежал в соседнее озеро и его там поймали местные рыбаки.

— Они его ели всей деревней.

Я смеялась вместе с ними и радовалась весёлой голубизне и яркой улыбке Амира, такой необычной, что-то и с ним произошло в бассейне с лепестками.

После завтрака Вито опять обследовал меня и несколько раз спросил, не болит ли где, на что я уверенно заявляла, что ничего нигде не болит.

— Вито, действительно ничего не болит, руки немного медленно двигаются, но совсем не болят. Это ваша энергия так мне помогла.

Амир наблюдал за обследованием, и маска веселья уступила тревоге, он даже руки в карманы спрятал.

— Я сейчас поплаваю, и всё будет совсем хорошо.

В комнате я категорически затребовала купальник, Амир кивнул и исчез, а Яна помогла мне переодеться. Руки действительно двигались медленно, даже странно, казалось, что мышцы одеревенели.

— Надо больше плавать, они и разойдутся.

Яна тоже тревожно посмотрела на меня, ещё раз коснулась рук и не согласилась с моим оптимистическим выводом:

— Что-то не так, не в мышцах дело.

Появились Амир с Робертом и опять щупали меня, Роберт ограничивался руками, а муж позволил себе много, не обращая внимания на присутствие зрителей и моё смущение. Я не понимала их тревоги, подумаешь, это все из-за долгого лежания в гипсе.

— Рина, ты плавала легко, никакого напряжения, оно появилось сегодня.

— Отлежала за сутки сна. Я искупаюсь, и всё пройдёт.

Амир переглянулся с Робертом и что-то ему сказал, а сам подхватил меня на руки и перенёс в бассейн.

— А как в этом плавать?

Весь бассейн был покрыт странными листьями: большими как лопухи и ярко-зелёными.

— Фиса сказала, что тебе обязательно нужно полежать в этой траве, очень полезно. Я совместил полезное с твоим купанием.

Красиво конечно, только когда он опустил меня на поверхность, я с трудом пробралась к воде, плотный слой крупных листьев удерживал мой вес.

— Амир, их очень много, я не знаю, как в этом плыть.

— Я рассчитал количество листьев для бассейна в соответствии с требуемым на ванну.

Муж для меня приготовил бассейн вместо ванны — в глазах яркая голубизна и уверенность в правильности своего решения. Я даже засмеяться не могла, старался же, пришлось плыть. И вот тогда я ощутила в полной мере, что руки у меня работают действительно плохо, очень медленно и с большим напряжением. В общем, полезные листья Фисы проявили проблему, до окна я даже не доплыла.

Когда Амир меня достал из воды и завернул в одеяло, на его лице была маска ужаса. Впервые я увидела такой страх на его лице, именно страх.

— Амир, что случилось? Почему… приедет Фиса и разомнёт руки…

— Вито.

Амир уложил меня на постель и долго говорил с Вито и Робертом на своем непонятном языке, на их лицах тоже стала проявляться тревога. Я посмотрела на Яну, но сразу поняла, что язык, на котором они говорили, она не понимает. Наконец, Амир повернулся ко мне и произнёс:

— Рина это моя энергия так на тебя повлияла.

— Твоя… но она же мне всегда помогала…

— Скоро приедет Мари, она должна тебе помочь.

Они все исчезли, а мы с Яной только недоуменно переглянулись.

— Яна, а ты не чувствуешь, что мне мешает?

— Энергия… получается, что энергия Амира.

— Но почему?

— Не знаю.

Она задумчиво покачала головой, и я решила не настаивать. К обеду я уже не могла поднять рук с постели.

Яна кормила меня с ложечки обедом, когда в комнату стремительно вошли Мари и запыхавшаяся Фиса. Вслед за ними проявилась вся компания во главе с Амиром.

Мари едва коснулась моих рук и сразу посмотрела на Амира:

— Это энергия пещеры.

Он побледнел до синевы и прожилок на лице, даже кулаки сжал.

— Мари… но мы же там были… со мной ничего не происходило…

— Ох, ты …зовёт она тебя, лебёдушка, зовёт.

Фиса тяжело опустилась на краешек постели и тронула мою недвижимую руку.

— Раз жизнь по воле да стремлению своему, сердца и ума, ироду преподнесла, она и решила к себе призвать, учинить дознание кто такова.

— Я смогу её…

— Машенька, девонька, токмо страдание лишнее, без пользы оно, черед ейный пришёл.

Фиса решительно встала перед Амиром:

— Вождь, Рина за народ твой теперь страдание нести будет, сила ваша через тебя познала жену твою, лебёдушку нашу, тепереча крыльев развернуть не даст, покудова не примет… али не изведёт.

— Фиса, я не понимаю, кто меня должен извести? Какая такая пещера? Зачем я ей нужна?

Но она только посмотрела на меня грустным взглядом и опять обратилась к Амиру:

— Королева была?

Амир медленно кивнул головой — была.

— Ежели… токмо ты и можешь, она вождя смотреть будет… по нему спутницу ему да народу своему избирать. Как сможешь, так и будет, жизнь Рины от сердца твово в зависимости. Коли не примет её ваша сила, не будет ей жизни, с вождем рядом не позволит быть.

И я всё поняла — это та самая пещера меня так позвала, в которой Мари шестьсот лет выживала, крылья скрутила, чтобы мысли даже не было взлететь. Пещера, в которой аккумулирована вся сила народа Амира. Однажды она уже выбрала спутницу для Амира — королеву. А раз у него с ней не получилось, даже не буду думать почему, то теперь она меня смотреть будет, достойна ли я быть женой вождя. И что в сердце вождя, есть ли малая толика любви, не слов и выгоды, а настоящего чувства, которое она увидит.

— Амир, я всё понимаю, не стоит никуда ехать, я не знаю, сколько мне жизни отпустила ваша пещера…

— Рина…

— Слушай.

Неужели это я таким тоном говорю, пожалуй, в этом как жена вождя я преуспела.

— Мне с королевой не тягаться. Поэтому нужно успеть набрать моей крови в достаточном количестве, а тебе начинать искать настоящую спутницу вождя из вашего народа. Пещера же весь народ спасает, её право выбирать…

— Мое право. Ты моя жена.

И почему все вожди такие самоуверенные? Я усмехнулась и посмотрела на свои руки, неподвижно лежащие поверх одеяла. И вдруг послышался голос Вито:

— Амир, мы с Мари можем пойти первыми.

— Да! Отец… я пойду с Вито в пещеру.

Я испуганно вскинула на них глаза:

— Мари…

— Рина, Вито прав! Отец… ты обещал.

— Мари, Вито, не нужно ради меня…

— Ради нас.

Мари опустилась перед постелью на колени и взяла меня за бессильную руку:

— Рина, мы любим друг друга, мы пойдем в пещеру и покажем ей нашу любовь.

— Вот и ладненько, вот и сговорились. Езжайте, не мешкайте.

Фиса радостно засуетилась вокруг Мари, хотя Амир пока ещё ничего не сказал, стоял мрачной статуей, руки в карманах. Вито встал перед ним и ждал ответа. Я решила помочь молодым, раз он что-то им обещал, хоть под эгидой моего спасения:

— Амир, это не опасно для них? Мари твоя дочь, она выбрала Вито, пещера должна принять её выбор…

— Нету для Машеньки опасности, нету, и Витёк ейный, силы этой знакомый, она его давно знает, приняла уже.

Амир, наконец, посмотрел на меня тёмным взглядом и изрёк:

— С вами поедет Роберт.

— Амир, поезжай с ними, мне так будет спокойнее.

И вдруг взгляд посветлел, как-то стремительно проявилась яркая голубизна и губы вздрогнули, изобразили улыбку:

— Да, Рина, ты права, едем. Роберт, остаёшься с Риной, Фиса, ты с нами.

Фиса удивлённо обернулась ко мне, но ничего не сказала, пошла за всеми. Амир что-то придумал, слишком яркими стали глаза, блеснули искрой. Я удивлённо посмотрела на Роберта, но спрашивать остереглась: кто знает, что за мотив на самом деле стоит за таким приказом, как-то сильно он отличается от обычного поведения главы клана.

Роберт подошёл к моей постели и взял за руку.

— Я ничего не чувствую.

— Рина, у Амира всё получится.

Моя усмешка ему не понравилась и он сел на пол, не выпуская моей руки:

— Амир вождь.

— Я знаю.

Он покачал головой и заговорил о том, что Амир тщательно от меня скрывал:

— Ты человеческая женщина и не можешь знать, как мы живем в кланах, и кто становится главой клана. Кто может им стать.

Роберт особо подчеркнул последнюю фразу.

— И кто им может стать? Самый сильный?

— Одной силы недостаточно, хотя значимо. Мы все в той или иной мере имеем различные способности, но не каждый из нас может стать главой клана.

— Ты глава.

— Я исполнитель воли Амира в вопросах исследования и использования мутантов.

— А что, их много?

— Много и разные.

Ослепительная улыбка и полная уверенность в том, что рассказывать мне о них он не будет.

— Значит, Амир хороший организатор.

— Хороший. Но и этого мало.

— Тогда что ещё значимо в вашем мире?

— Воля и поступок. Это для того чтобы стать главой клана. Амир — вождь.

— А вождь чем…

— Целью.

— Цель — это его народ? Мари?

— Сила.

Я совсем растерялась, как сила может стать целью жизни вождя, поэтому опустила глаза, мне не понять ваших мужских ценностей.

— Амир создал такую организацию, на которую никто никогда не смел напасть. Пока не появилась ты.

— Потому что я слабое звено?

— Да, ты единственная слабость Амира.

— А Мари?

— Она уже сама сила, а раньше он её так скрывал, что о ней никто не знал. Мы не знали.

— Даже вы?

— Да. Только королева поняла его боль. О Мари стало известно, и Амир её защитил.

— А тогда в клинике…

— Его предал человек, который решил её использовать в своих целях. Но Мари он не получил.

— Это была первая попытка напасть на него?

— Да, за многие столетия. И он ответил так, что те, кто должен был понять, поняли.

— Но не все?

— Амир слишком силён, чтобы всех это устраивало.

— И пока есть слабое звено…

— Амир сможет тебя защитить.

— А люди… его народ… они же обычные люди, как он сможет защитить всех? Или он их всех в одно место спрятал?

— Они разъехались по своим домам.

— И как теперь… ведь их тоже могут найти?

— Никто кроме нас не сможет определить, что кто-то из них относится к народу Амира, Мари и Серж позаботились об этом. Нигде нет никакой информации о том, что они были у Амира.

Роберт опять ослепительно улыбнулся.

— Эту задачу решил я и глава технической службы.

— Как?

Мой неподдельный интерес развеселил его, и он ответил:

— Техническая служба уничтожила записи в камерах слежения по пути движения автобуса и заменила их другими, ещё кое-какие мелочи. А мутанты в образе конкретных людей вернулись в свои гостиницы. Все кроме тебя.

— А я куда делась?

— Ты уехала с неизвестным человеком в неизвестном направлении.

— Мы никого от себя не отпускаем.

Я повторила его слова, когда-то сказанные в бассейне. Роберт кивнул, поцеловал мне руку:

— Рина, ты единственная надежда для Амира и нас всех.

Если бы мои руки действовали, то я бы ими взмахнула, но они лежали на постели и не двигались.

— Роберт, Амир получил уже всё — силу, долгие лета…

— Что?

— Долголетие, ну, свои будущие шестьсот лет. Я предлагаю набрать моей крови для его народа, а он не хочет, всегда отказывается…

— Нет.

Голос Роберта прозвучал точно так же, как и у его вождя.

— Почему? Кто знает, что со мной может произойти, надо использовать всё!

— Нет.

Взмахнуть рукой опять не удалось и я мрачно спросила:

— И в чём я для вас надежда?

— Ты человек.

— Ну и…

— Ты нас принимаешь… относишься к нам как к людям.

Он вскочил и отошёл к окну, стремительно вернулся и встал на колени передо мной:

— Я видел, как ты …всю твою боль… твоё тело страдало, но ты…

— Роберт, не будем говорить о боли, я не хочу.

Взгляд потемнел, он опустил голову, постоял так, опять коснулся моей руки, согласно кивнул — не будем о боли. И тут же выдал:

— Ты не чувствуешь опасности, исходящей от нас.

Я смотрела на него и не чувствовала никакой опасности, большой мужчина и только. А ведь в своей нормальной, в смысле человеческой жизни, я бы постаралась уйти от такого. Особенно вечером на улице, точно — перешла бы на другую сторону.

— Нет никакой опасности.

Роберт улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой.

— От нас тигры убегают.

— Так то — тигры, а я женщина.

Роберт хохотал долго, даже лицо руками закрывал, я не могла представить, что они так могут смеяться, так открыто и радостно. Когда Амир смеялся на балу, я точно знала, что это была игра, спектакля, а сейчас Роберт сверкал глазами и даже головой покачивал от удовольствия. Я поддалась его смеху и тоже улыбнулась.

— Рина, ты удивительная женщина. Волшебница.

— У нас Фиса ведьмой числится.

— Ты совершаешь чудеса, значит — ты волшебница.

— Чудеса? Я?

— Мутанты не могут плакать.

Роберт стал серьёзным и внимательно посмотрел в глаза:

— У мутантов нет такой способности, в этом они похожи на нас — у нас нет слёз. Нам природой не дано.

— Но Яна… она плакала…

— Впервые в мире заплакал мутант с вирусом. Как специалист утверждаю с полной ответственностью.

Я лихорадочно вздохнула — как тяжело, что руки не двигаются, никак не передать нахлынувшие на меня эмоции. Слёзы — это человеческая эмоция, в Яне много человеческого, вирус не смог задавить в ней этой возможности.

— Яна человек, она такая прекрасная, ну и что, вирус не смог в ней погубить человека. Переболеет и всё пройдёт.

— Что пройдёт?

— Вирус.

На это моё утверждение Роберт ничего не смог сказать, только длинно вздохнул и опустил голову.

— Роберт, понимаешь, ну мутант, ну… иной, всё определяет поступок, дело… я не знаю, как правильно сказать… ты же сам говорил, что Амир настоящий вождь. А ты мутантами занимаешься, лечишь их, в жизни помогаешь существовать.

— Рина, я… ты не знаешь…

Взгляд изменился, а лицо стало строгим и немного печальным.

— Вот скажи мне, родился мутант, хорошо, если родители примут такого ребенка, воспитывать будут, заниматься им. А если отдадут в детский дом или того хуже — куда-нибудь в институт на опыты?

— Мутанты с вирусом в детские дома не попадают.

— А куда?

— Их или на опыты или находят кланы.

— Так где ему лучше? В твоём клане или институте?

Над этим вопросом Роберт явно не задумывался, однако ответил честно:

— Я думаю в институте хуже. Но клан тоже суровая школа.

— Школа! Они живы, их… кормят, учат, присматривают за ними. И это всё — ты!

Роберт склонил голову, такая интерпретация его работы явно удивила, он хмыкнул, засмеялся тихим смехом:

— Рина, никогда бы не подумал, что человек может так сказать…

— Почему? Я видела школу Мари, там дети счастливы, они такие …естественные в своём детстве, никто не замечает друг у друга никаких странностей, ну и что, если рук больше или вместо ног змеиный хвост.

— Ты была в школе Мари?

Глаза стали круглыми, а брови поднялись на немыслимую высоту.

— Да, мы с Фисой ездили туда обедать.

— Рина…

— На самом деле я в первый момент испугалась, а потом поняла, что это обычные дети. Подумаешь, один глаз или четыре руки.

Пронзительный взгляд Роберта потемнел, и он опустил голову.

— Да, они пока дети.

— Они будут такими, какими их воспитают. Ты воспитаешь.

Мне не понравилось его настроение, он подумал о чём-то страшном, и, чтобы отвлечь его, я решила уточнить один момент, который вспомнила, но не было случая поговорить.

— Амир в первую нашу встречу сказал, что ты глава клана из Англии, лорд Бэверли. Твой клан в Англии?

— Часть клана. Тогда Амир не хотел тебе говорить о том, что это его клан.

Я кивнула головой, ну да, и сейчас неизвестно, где правда, а где спектакля. Роберт как прочитал мои мысли:

— Амир тогда не знал, как ты отнесёшься к такой информации о нём. Сейчас ты знаешь… многое.

Наверное, Амир прав, невозможно обычному человеку сразу понять этот мир, который существует рядом, но мало кто о нём знает. Роберт улыбнулся и решил отвлечь меня от грустных мыслей, явно проявившихся на моём лице:

— Я на самом деле лорд по рождению.

— А как ты стал иным?

— Всё очень просто. После смерти матери отец женился на молодой девушке, которая родила сына и захотела ему передать все владения отца. Меня обратили и продали Амиру.

Тот же пронзительный взгляд карих глаз и мягкая улыбка, ни один мускул не дрогнул на лице.

— Сколько тебе было лет?

— Двенадцать.

Мальчик, рожденный лордом, не просто богатым, а лордом, воспитанный в ожидании владения огромным богатством и властью становится… а кем он становится в клане Амира?

— Роберт, а как Амир в своем клане вас воспитывал?

Он молчал долго, странно смотрел на меня, рассчитывал, как ответить. Или не отвечать совсем на такой опасный вопрос жены вождя.

— Амир воспитывал в нас силу.

— А слабого… убивал?

— Слабые ему не нужны.

Очередной раз во мне что-то сломалось. Я знала, что Амир ирод и питается кровью, он сам сказал, что убивал людей, что он …перечислять можно долго, что он. Но в своих страданиях, физических и душевных, на какой-то момент я совсем забыла о его настоящей внутренней сущности зверя. В пещере я не вслушалась в его слова, и совсем не думала о том, как он держался при мне в своём стремлении к моей крови. Мари тогда сказала, что он покалечил Роберта и чуть не убил Вито. Стая хищников, в которой выживают только сильные особи, остальные — те, кто не выдерживает скорости охоты и движения — погибают. Или их убивают, чтобы не мешались под ногами. А я слабое звено.

— Рина…

Я подняла на него глаза, и Роберт замолчал, опустил свой сразу потемневший взгляд. Амир и детей для своих кланов выбирал в соответствии, именно тех, кто по рождению должен быть сильным, судьбой которых кровь управляет. Находил и создавал из них совершенное оружие. А тех, кто не соответствовал, оказывался слабым, отбраковывал, даже если таковым оказывался глава клана. Ему в качестве спутницы нужна только королева.

— Рина.

— Расскажи о королеве.

— Я с ней не встречался.

— Но ты слышал о ней, расскажи всё, что знаешь.

— Тебе пора ужинать. Яна.

— Роберт…

— Ты жена, единственная женщина Амира.

Яна была встревожена нашим разговором, она быстро взглянула на Роберта, но ничего не сказала, а он отступил к окну, потом вообще отвернулся и стал смотреть на закат. Только спина его выдавала: плечи округлились, и голова опустилась так низко, что получилась фигура без головы.

Ночью я долго не спала. Роберт, пожелав мне доброй ночи, ушёл сразу после ужина. А Яна не посмела обсуждать со мной разговор с Робертом, только грустно посмотрела и вздохнула.

Как же на самом деле я отношусь к Амиру? Почему сразу побежала его спасать и отдала бы свою жизнь не задумываясь? Почему не хочу видеть в нём ирода и при этом не пытаюсь его понять, заглянуть в эту черноту прошлой жизни, наполненной страданием и ужасом перерождения? Он пытается мне рассказать, но я или не слышу его или не понимаю. А королева почувствовала его боль, почувствовала! Может, любила? Нет, вряд ли. Фиса её видела, сказала, что она любит своего мужа, который тоже, между прочим, ирод. И который любит её.

Как тяжело, что руки не действуют, даже не встать самой, я повозилась, но не смогла встать, рухнула с кровати. Яна появилась сразу, видимо услышала звук моего грузного падения.

— Рина, что случилось? Ты не ушиблась?

Легким движением подняла меня и уложила на постель, аккуратно сложила мои бессильные руки вдоль тела. И тут меня прорвало:

— Яна, Фиса во всем права, ума нет, ни капли, дурь одна в моей голове. Пещера тоже права, таких дурочек как я…

— Ты самая лучшая, удивительная… ты такая добрая… такая… ласковая…

— Ага, да я своими глупостями, да дурными мыслями уже всех извела! Чуть что — леденею как айсберг, всем приходится меня спасать, а как рот открою… самой придётся паранджу просить у Амира. Лучше противогаз.

— Зачем?

— Через него не слышно ничего, ни одного моего глупого слова.

— А как петь будешь?

Роберт стоял у постели и улыбался, тоже прибежал смотреть, кто тут такой грохот устроил.

— Так вам же радость, ничего не слышно будет, только бульки.

Даже Яна улыбнулась на весёлый смех Роберта.

— Мари с Яной петь будут.

Он сразу посмотрел на Яну и спросил:

— Ты уже поёшь?

— Нет.

Яна покраснела и мгновенно оказалась у двери.

— Яна! Вернись! Отлепись от двери и объясни мне, почему ты всегда там теперь стоишь.

— Яна.

Роберт глава со всеми вытекающими, мой возмущенный крик ничего не значил по сравнению с его тихим голосом, столько в нём было силы и власти. Яна оказалась рядом с ним, бледная с опущенной головой.

— Объясни.

Сразу испугавшись за Яну, я пролепетала:

— Роберт, она ни в чём не виновата…

— Яна.

Она подняла на меня никакие пустые глаза и сказала ничего не выражающим голосом:

— Мне нельзя доверять.

— Почему?

— Я могу не выдержать… и напасть на тебя.

— Что?! Говори, это тебе Амир так сказал?

Яна опустила взгляд, а я решила, что это Амир внёс сомнения, и уже открыла рот, чтобы возмутиться, но Роберт заговорил тем же тихим властным голосом:

— Слухачи не заметили в тебе агрессии. Почему такой вывод, если Амир не убрал тебя?

Она ответила сразу, прижав руки к груди:

— Во мне нет агрессии, Рина, не бойся меня!

— Я не боюсь!

— Отвечай.

Другой Роберт, казалось, что стены комнаты раздвинулись, таким он стал. Яна казалась рядом с ним тоненькой тростиночкой, которую сдует его энергией.

— Я мутант, во мне что-то меняется… и эти изменения… нельзя быть так близко к жене вождя с моими возможностями…

— Тебя волнует кровь Рины?

Яну отнесло от Роберта и придавило к стеклу, руки в сторону, как на распятии и я закричала:

— Роберт! Не смей! Я не боюсь!

Он посмотрел на меня тёмным тяжёлым взглядом, в комнате неожиданно проявился Алекс и оказался рядом со мной.

— Я не боюсь!

— Яна, отвечай.

Роберт даже не обернулся на мой крик и тут же послышался чёткий ответ Яны.

— Я чувствую кровь Рины.

— Алекс.

— Стой!

Но Алекс уже исчез вместе с Яной. Я даже лицо не могла закрыть в ужасе, только металась по подушке и кричала:

— Не смей! Зачем ты так, я не боюсь её, совсем не боюсь и тебя не боюсь!

— Рина…

— Верни Яну! Немедленно верни! Это её страх! Понимаешь, это она сама боится, себя боится!

— Правильно боится.

Такой же тёмный взгляд, только скалистость ушла, и руки за спину спрятались.

— Ей нельзя себя бояться! Она удивительная девушка…

— Она мутант.

— Ну и что! Она …плакала! Она может плакать как человек! Яна в человека превращается! Вот какие в ней изменения, за неё надо радоваться, а не… не распинать как Христа! Она и так всю жизнь всего боялась, а сейчас хоть немного ожила, немного радости ощутила, а ты её опять в ужас…

— Она сама.

Роберт опустился на корточки и внимательно слушал моё возмущение, он сразу понял мою логику, хотя и не принял доводов.

— Правильно, сама, она всю жизнь боялась нового, потому что это неизвестное могло нести только смерть. Она всю жизнь ждала, что её найдут и убьют, и сейчас боится, вдруг изменения в ней приведут…

— К твоей гибели, а этого она допустить не может. И в этом она права.

— Да почему к гибели-то! Мне с ней хорошо, очень спокойно, никакой опасности я не ощущаю…

— Но ты и с нами её не ощущаешь.

— Нет никакой опасности. Верни Яну.

Я сжала губы и отвернулась от него, не буду больше ни о чём говорить, пока не вернёт девушку. Обзывают женой вождя, сам вождь заявил, что мой приказ равен его приказу, но никто меня не слушает, что хотят, то и делают. Даже в моей спальне. Уже друг от друга защищают.

— Рина.

Интересно, а если я сейчас заледенею, то как они меня без Яны спасать будут? Мысль интересная, только не очень позитивная, я ещё от прошлых физических страданий толком не отошла, могу и не выдержать. Организм меня не поддержал, только мелкими пупырышками покрылся и сразу согрелся сам, не захотел возвращаться в боль.

— Рина.

— Яна должна быть постоянно рядом со мной, я же волшебница, сам сказал, вот и надо посмотреть дальше, что будет с Яной, как она будет… очеловечиваться.

Женщина и шантаж — это как мужчина и пиво, вроде и могут прожить друг без друга, но с ним жизнь кажется как-то веселее. Я быстро взглянула на Роберта и уже собралась приводить довод с оледенением для пущей значимости Яны в моей жизни, но он догадался о возможном списке с многочисленными пунктами и согласился:

— Яна.

Она появилась вместе с Алексом, бледная и поникшая.

— Ты говорила Амиру о своих изменениях?

— Да.

— И он позволил тебе быть рядом с Риной. Почему ты сама сомневаешься?

— Я боюсь… что эти изменения могут привести…

— Да всё будет хорошо! Ничего не бойся, ты самая лучшая, но петь я тебя заставлю, а то Фиса меня позорила перед всеми… хотя у тебя голос прекрасный и петь ты будешь сразу!

Роберт задумчиво поглядывал то на меня, то на Яну, резко встал и приказал Алексу:

— Отвечаешь за Яну до приезда Амира.

Проснувшись утром, я обнаружила, что руки двигаются, хотя напряжение ещё чувствовалось, и сразу позвала Яну. Она долго держала меня за руки, даже ноги трогала, щупала лоб, как заправский врач, только потом сказала:

— Есть чужеродная энергия, но напряжение значительно меньше. Она… как замерла.

— У них получилось поговорить с энергией пещеры.

Роберт уже стоял рядом и внимательно смотрел на меня.

— Амир скоро вернётся.

Я вопросительно взглянула на него, откуда знаешь, и он сразу отчитался:

— Мы говорили по телефону. Я доложил о ситуации в доме.

— И о Яне сказал?

— Всё.

Значит о всех разговорах отчитался, хотя зачем, Амир всё равно посмотрит записи.

— Я высказал Амиру своё мнение.

— И что он ответил?

— Он выслушал меня.

По взгляду понятно, что мне он своего мнения не скажет, но уже хорошо, что Яна осталась со мной, а с Амиром я сама поговорю.

— Купаться, я хочу в бассейн.

Несмотря на то, что руки двигались не очень свободно, плавала я легко, может потому, что не было никакой листвы лопухами.

После завтрака я села перед морем и призвала к себе Яну, которая теперь просто выходила из комнаты, чтобы не раздражать меня своим стоянием у двери. И пришли они вдвоём с Алексом.

— Ну что ж, садитесь оба рядом со мной.

Они переглянулись и сели, Алекс рядом, Яна за ним на некотором расстоянии. Я расхохоталась:

— Алекс, неужели Яна такая сильная, сильнее тебя, что ты не успеешь её остановить?

— Успею.

А сам мрачный и расстроенный, конечно, только чувства зародились, а ему приходится свою любимую девушку охранять. И я вздрогнула от этой мысли, на самом деле всё значительно страшнее. Неизвестно, как Амир отнесётся к ситуации с сомнениями Яны, и Алекс боится, что он её уберёт из дома.

— Яна, садись передо мной — песни разучивать будем. Фиса говорит, что они меня спасают, вот и помогай мне.

— Я петь… Рина…

— Это приказ жены вождя, если ты просто так со мной петь не хочешь, просто по-дружески.

— Как?

— Когда близкие друзья садятся рядом и поют песни, потому что им вместе хорошо. Тебе со мной хорошо?

Она опустила голову так низко, что лица не видать и тихо прошептала:

— Хорошо.

— Ну вот, и мне с тобой хорошо, значит, будем петь по-дружески. Алекс, подвинься, девушки петь будут.

Яна робко подвинулась, но села в стороне, а я решительно протянула слабую руку и заявила:

— Ближе, я тебя обниму, и на ушко слова буду говорить, нечего Алексу нас подслушивать.

Конечно, он всё услышит, но я не придумала другого повода обнять её и показать, что не боюсь страшного мутанта в виде прелестной девушки. Для пущей важности добавила:

— А ты меня энергией во время песни будешь поддерживать, вдруг я рухну.

— Почему?

Алекс сразу встрепенулся, и меня это устроило:

— А я волнуюсь сильно, когда пою, вот Яна со мной сразу энергией и поделится.

Яна подвинулась ближе, и я её обняла.

— Ты сначала послушай, а потом повторишь.

Она кивнула головой, покраснела и вся сжалась под моей рукой. Ничего девочка, я теперь сильная, я за тебя поборюсь, хоть с Амиром, хоть ещё с кем.

Крутится-вертится шар голубой, крутится-вертится над головой,

Крутится-вертится, хочет упасть, кавалер барышню хочет украсть.

Где эта улица, где этот дом? Где эта барышня, что я влюблен?

Там эта улица, там этот дом, там эта барышня, что я влюблен.

Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен.

Песня оказалась испытанием для Алекса, я иногда поглядывала на него и видела, как он весь напрягся и спрятал глаза, но лицо выдало его, столько в нём было волнения. Так удивительно, я вспомнила его бесцветное лицо-маску в момент моего спасения, ужас умирания, и сейчас — лёгкий румянец и нервные желваки. Он любит Яну, на самом деле любит со всей страстью вновь рождённой души. Правильно подумала, его душа заново родилась тогда, он получил мою человеческую энергию… ага, а думала-то я о поцелуе, эмоций море, причём самых противоречивых. Теперь уже можно признаться хоть самой себе — поцелуй произвёл на мой организм неизгладимое впечатление. И Алекс получил весь хаос моих эмоций, чему теперь удивляться, что любовь вспыхнула ярким пламенем и озарила всё вокруг, показала ему влюблённую в него девушку. Прав Роберт, я — волшебница.

Настроение у меня поднялось, и я сразу запела следующую песню о любви:

Вот идёт по свету человек-чудак, сам себе печально улыбаясь.

В голове его какой-нибудь пустяк, с сердцем, видно, что-нибудь не так.

Приходит время, с юга птицы прилетают, снеговые горы тают,

И не до сна. Приходит время, люди головы теряют,

И это время называется весна!

Сколько сердце валидолом ни лечи, всё равно сплошные перебои.

Сколько головой о стенку ни стучи, не помогут лучшие врачи.

Поезжай в Антарктику без лишних слов, там сейчас как раз в разгаре осень.

На полгода ты без всяких докторов снова будешь весел и здоров.

Приходит время, с юга птицы прилетают, снеговые горы тают,

И не до сна. Приходит время, люди головы теряют,

И это время называется весна!

Я не сразу осознала, что вовсю машусь рукой и не чувствую никакого напряжения, рука двигается легко и свободно.

— Яна, ура, вот что значит песня. Смотри!

И я замахала уже обеими руками, как дирижировала оркестром. От радости стала пытаться подняться, Алекс помог мне встать, и я закружилась по комнате, напевая:

Приходит время, с юга птицы прилетают, снеговые горы тают,

И не до сна. Приходит время, люди головы теряют,

И это время называется весна!

Неожиданно Алекс подхватил меня в танце и закружился, а я затребовала:

— Яна пой, нужна музыка!

Сильный грудной голос запел песню о весне, и мы остановились, настолько красиво он звучал. Яна пела, закрыв глаза и вся сжавшись, но голос, обретший наконец свободу, лился потоком чистого и прозрачного звука. Можно закрывать все оперные театры мира, я смотрела на эту удивительную девушку, перенёсшую в жизни такие страшные испытания, и думала о том, что только любовь может так перевернуть душу человека. Она человек, я не понимаю слова «мутант» по отношению к ней, такой прекрасной и нежной, совершенно беззащитной в своём невозможном страхе жизни. Ну, а про Алекса и говорить нечего — меня уже нет в комнате, он видит только Яну и слышит только её поразительный голос, во всём мире существует только она.

Яна исполнила обе песни и пела их в правильном исполнении, без моих поворотов мелодии. Она своим абсолютным слухом поняла, как на самом деле должна звучать мелодия у этих песен о любви. Я подбежала к ней и обняла скукожившуюся фигурку:

— Девочка моя, как удивительно ты поёшь! Просто поразительно, ты обязательно должна петь, Фиса тебя научит петь свои песни!

— Я…

— Даже не смей ничего говорить! И вообще… это… это настоящие лечебные песни! Ты меня ими лечить будешь! Детей лечить будешь! Алекс, хоть ты скажи!

Алекс был не в состоянии произнести звук, поэтому что-то промычал и преданно кивнул головой, конец ироду пришёл — человек родился.

— Всё, идите, Алекс поищите вместе песни, Яна должна показать настоящее исполнение, не моё завывание.

— Что… искать?

Яна немного ожила, и я подняла её за плечи, чуть встряхнула:

— Те песни, которые тебе понравятся, лягут на душу. Те, которые ты захочешь петь сама.

— А как их искать?

Глаза Яны стали совершенно прозрачными, а бледность ушла под напором краски смущения.

— Алекс, всё в твоих руках. Бери Яну и иди, контролируй.

Он даже тряхнул головой, чтобы понять, что я сказала, мне пришлось напомнить сложность ситуации:

— Алекс, ты же должен контролировать Яну, Роберт приказал.

Теперь бледность и у него слегка покраснела.

— Вот и контролируй, как она песни искать будет. Идите-идите.

Я замахала руками, вот что значит вовремя звуки издать, никакого напряжения, полная свобода. Алекс исполнил мой приказ в точности: подхватил Яну на руки и медленно вышел из спальни.

Море радовалось вместе со мной рождению новой любви, подмигивало бликами на воде и высоко поднимало волны в приветствии. У них всё получится, они такие молодые, такие чистые в своём чувстве, у них нет никакого опыта любви, они её вообще никогда не знали, поэтому создадут свою единственную, одну на двоих. А у нас с Амиром? О чём это я, посмотрела на молодежь и ума лишилась от радости, о какой любви может идти речь? Даже если не вспоминать, что он ирод и всё такое, то уж опыт шестисот лет в состоянии боевых действий со всем миром девать совсем некуда. Всякие там лишения чувствительности и хитромудрость в отношениях тоже. Даже если, очень много если, у него и проявится мысль, что можно любить, то он её просто не поймёт. В смысле меня любить, потому что у него уже есть пример, к которому никто не сможет хоть как-то приблизиться — королева. Она его и разбудила от сна, и дочь спасла, и пещера её приняла, и кто знает, что она Амиру ещё сделала. А я? Так, случайное совпадение каких-то полюсов, которые и образовали электричество для восстановления света в лампочке под названием Амир. От этих мыслей мне стало грустно, и я тихонечко заныла:

Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов.

Зачем вы, девочки, красивых любите, непостоянная у них любовь.

Сняла решительно пиджак наброшенный, казаться гордою хватило сил.

Ему сказала я — всего хорошего, а он прощения не попросил.

Ромашки сорваны, завяли лютики, вода холодная в реке рябит.

Зачем вы, девочки, красивых любите, одни страдания от той любви.

Зачем вы, девочки, красивых любите, непостоянная у них любовь.

Легче не стало, пришлось дальше думать. А о чём думать, права Фиса, допустила я Амира до своего сердца, иначе уже отношусь, смотрю другими глазами, женскими. И эти глаза не хотят ничего видеть — ни ирода, ни главу, ни вождя. Подумаешь, посидел рядом со мной несколько дней, помолчал, да глазами голубыми поглядывал искоса, всего-то. А это оказалось той самой каплей, которая с моих глаз пелену смыла. Я вдруг именно сейчас поняла, когда Алекса замершего увидела, что и Амир в таком же состоянии, только Алекс от любви, а Амир от бессилия какого-то. Даже не так, растерянности, он поэтому и молчал всё время. Ему с его опытом хитромудрости поддержать разговор ничего не стоит, бал это показал — гости радовались его появлению, да и речь на прощание впечатлила всех, и меня в том числе, хотя я и не поняла ни слова. Это обаяние ума и внутренней силы, уверенности в себе, они всегда привлекают, особенно, когда к ним богатство прилагается.

Я помахала рукой морю, как же приятно, когда в теле всё двигается, очень уж странное состояние — ничего не болит, но невозможно даже палец поднять. Походив по комнате, поддалась настроению и легла на постель, завернулась с головой в одеяло, спряталась. Правильно в песне говорится, зачем красивых любить, привлекут к своему огню, обожгут крылья и лежишь потом кусочком палёного тельца. Особенно моего, и так по жизни не очень с молодости, а теперь после всех этих состояний непонятности с болью превратившегося в большой холодный ком …как-то насчёт холодного-то я не совсем права. Но внутренние переживания бесчувственной рыбы Амира волновать не могут, пока он только своими ощущениями занят. Да и как может его волновать моё тело, если рядом с ним такие ходят? Я вспомнила Люси и мрачно насупилась. Дело даже не в ней, а вообще: королевы, кланы, драгоценности, дворцы, это никакого отношения ко мне иметь не может, временный всплеск электричества в батарейке, всего лишь выброс энергии.

Плотнее завернувшись в одеяло, я от таких мыслей стала постукивать зубами. Вот вам и оледенение, придётся звать Яну и доказывать Роберту на конкретном примере, что без неё жена вождя обойтись ну никак не может.

Звать не пришлось, Роберт явился сам.

— Рина, что с тобой?

— Мёрзну.

Но он Яну звать не стал, присел на корточки передо мной и очень спокойно сказал:

— Амир скоро вернётся. Может, пообедаешь?

Они вернулись, когда я мрачно ковырялась в еде и пыталась понять, что стоит за такими словами Роберта. Он почему-то решил, что я переживаю за Амира, поэтому и замёрзла, или ещё интереснее, что я скучаю без него, страдаю.

— Рина! Лебёдушка, такое испытание перенесла, что и не изречь словом.

Фиса отдувалась и пыхтела, сразу выпила две чашки чая подряд и только тогда смогла облегченно вздохнуть. Амир улыбнулся и подошёл ко мне, протянул руку, я подала свою, и вдруг увидела, что мои пальцы подрагивают.

— Добрый день, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо… добрый день.

— Как твои руки?

— Двигаются.

Достав свою ладонь из его руки, я подвигала пальцами, посмотрела в сияющую голубизну и помахала другой рукой. Амир вдруг наклонился и поцеловал меня в щёку мягкими горячими губами, тихо прошептал:

— Я скучал.

Мгновение и он уже сидел за столом напротив меня, лёгкая улыбка и сияющий взгляд. С трудом оторвав от него глаза, я спросила Фису:

— Какое испытание?

— Так этим летали… зверем крылатым.

— Чем? Зверем?

На мой изумлённый взгляд Амир только усмехнулся, а вошедший Вито с улыбкой объяснил:

— Фиса ещё не привыкла летать на истребителе и выходить в воздухе.

Я прикрыла рот пальцами и неприлично хихикнула, ужас, конечно, но теперь она на себе испытала то, что я уже перенесла, хотя истребитель — это не пассажирский самолет. Чтобы хоть как-то оправдаться за своё поведение, я спросила:

— А как пассажир на истребителе?

— Истребитель усовершенствованный.

— Так меня на руках …а потом крышка-то откинулась и энтот… жених так и вышел, сразу и камень под ногами.

— Обратно тоже?

— А что им, только я глаза не открывала, так и пела.

Сильный страх Фиса пережила, глаза так и сверкают, конечно, только что вышла из истребителя прямо на крыльцо дома. Но не только страх, а ведь понравилось ведьме, скорость впечатлила, адреналин так и хлещет.

— А где Мари?

— Машенька там осталась, пещера-то с ней иначе говорит, силу ей добавляет.

Пожалуй, Фиса от волнения все свои стародавние слова позабыла, почти современный язык. А непроста ведьма, ой непроста. Но она сразу одумалась, и речь вернула всю свою этнографическую экзотику:

— А крылышки твои святокрылые вольны уже, сила-то…

— Фиса.

Милая улыбка и жёсткий тон, глаза сверкают голубизной, но Амир сразу решил вернуть Фису в границы утверждённого нейтралитета, разговор с энергией — это его епархия. Он встал, в полной тишине подошёл ко мне и подал руку:

— Ты поела?

— Да.

Амир скептически посмотрел на мое блюдо с перемешанной едой.

— Я больше не хочу.

— Фиса, можешь ехать в школу. Вито.

Мгновение — и мы оказались в тронном зале. Я удивлённо взглянула на него, а он посадил меня на стул рядом с троном, спинка которого была практически равна по высоте, меньше всего лишь на пару сантиметров. Амир возвышался надо мной и его глаза сияли.

— Скоро ты познакомишься со своим народом.

— Своим… Амир я не понимаю… это твой народ…

— Ты моя жена, жена вождя.

Вот оно, сама себе предрекла, шестьсот лет борьбы за свой народ в лице Мари. Я опустила глаза, и покачала головой, тоска сразу сдавила сердце, зря песню о ромашках пела.

— Значит, пещера дала разрешение.

— Я не спрашивал разрешения.

Голубизна потемнела, губы сжались, и вождь проявился во всём лице.

— Спрашивал. Амир …скажи честно… если…

— Никакого если. Ты моя жена.

— И что? Я жена по ритуалу… передачи моей энергии тебе. Пещера оценила спасение вождя. Как ты её убедил освободить меня от цепей?

Пожалуй, он сам меня в цепи посадит, но я ничего не могла с собой поделать. Признание самой себе, что моё сердце по нему тоскует, просто по нему самому, без вождей и народов, заставило говорить с ним слишком откровенно. Вместо того чтобы радоваться вместе с ним, что всё получилось и таинственная энергия освободила меня, признала женой вождя, я требую от него невозможного, настоящего чувства мужа к жене — любви.

— Я показал ей тебя.

— Показал?

— Она смотрит наши воспоминания.

Лучше не спрашивать, что за воспоминания Амир ей показал, и так ясно, что кроме передачи энергии в них ничего интересного для неё нет. Я не могла больше смотреть в эту темноту и опустила взгляд, пусть будет, как будет.

— А Мари, у них все хорошо? Она приняла их чувство?

— Скоро состоится ритуал.

Хоть у них всё хорошо, удивительная пара, ирод и человеческая девушка, дочь вождя. Только вождь не очень рад этому счастливому браку. А ведь это я его заставила уступить своей дочери, пойти навстречу её любви.

Прикосновение к руке заставило поднять глаза, Амир стоял на коленях передо мной и улыбался.

— У них всё получится, Мари изумительная девушка и они любят друг друга.

— Получится, Вито достоин дочери вождя.

А вот это уже интересное заявление и глаза вернули свою чистоту неба, он действительно так считает. Только их любовь его не очень волнует, главное, что сила приняла, признала Вито как соответствующего претендента на руку дочери вождя. Голубой шар лишь энергия, чувств не предполагает.

— Ритуал будет как у нас?

— Нет. Мари человек, а Вито ирод, это будет обычный ритуал.

Он медленно встал, отошёл от меня на несколько шагов и опустил голову. Я удивлённо подняла на него глаза и увидела страшную боль, которая стёрла голубизну. Какое-то воспоминание заставило меня вздрогнуть, что-то страшное связано с этим ритуалом. Фиса рассказывала, что… жажда, ритуал совершают, когда их настигает жажда крови! От ужаса осознания этой мысли голос сразу пропал, и я зашептала:

— Нет, Амир, нет, не будет так, у них так быть не может, они любят друг друга…

— Вито ирод и он чувствует Мари.

— Мари поэтому в пещере осталась, силы набраться?

— Да. Сейчас она уже на пути в школу.

Я закрыла лицо руками, это невозможно, чтобы Мари, девочка совсем, перенесла всё то, что перенесла я, не может такого быть, нельзя этого допустить. Надо что-то придумать, как-то помочь ей, и я вскочила:

— Амир, она твоя дочь, твоя кровь, а я… я же тебе передавала свою энергию, может быть я как-то смогу… может Вито мою энергию как-то попробовать… вдруг получится… нельзя ей такое… Кровь! Надо попробовать мою кровь…

Оказавшись на его руках, я сразу вцепилась в лацканы пиджака:

— Спаси Мари, такую боль нельзя допустить, такую Пустоту девочке не выдержать… я пойду на всё, только бы она этого…

Договорить я не смогла, боль сжала тело, и сознание рухнуло в темноту.

Картинки мелькали друг за другом: Мари в саду, на балу, купается в море, поёт, радостно смеётся, гладит по голове девочку-змею, обнимает меня. И это объятие сломало мне все кости, выдавило кровь из кожи, и она залила всё пространство вокруг. Сквозь кровавое марево я услышала собственный голос, который лихорадочно шептал, что-то просил у теней, суетящихся вокруг.

Сознание возвращалось лишь на мгновение, я видела то Амира, то Вито, иногда Фису, но опять падала в темноту. Боли не было, только странное ощущение бесчувственности, как будто тела нет, как не было уже однажды рук.

— Рина, Рина, Рина…

Голос повторял мое имя, теребил сознание, заставлял разойтись муть, в которой оно находилось, и я открыла глаза. Амир.

— Смотри на меня, не закрывай… Смотри!

Но темнота опять поглотила всё вокруг, Пустота, кругом Пустота.

— Рина! Рина! Открой глаза! Рина!

Крик был таким громким, что я вздрагивала, но глаза не открывались, и Амир продолжал кричать:

— Рина! Я люблю тебя! Рина! Я люблю тебя!

Темнота посветлела, растеклась серым туманом, но голос не смог пробиться сквозь него, утонул в тяжёлом мареве.

Какой-то звук, резкий и громкий, разбудил меня, и я долго лежала не в состоянии понять, что со мной и что это был за звук. Открыв глаза и оглядевшись вокруг, я ничего не увидела, даже проблеска света нигде не было, полная темнота. Я ослепла! Но и звук больше не повторился, абсолютная тишина, ещё и оглохла. А может, уже умерла? От страха пошевелила пальцами, двигаются, только странно, такое ощущение, что что-то мешает, что-то вязкое и тягучее. Тихий шёпот произнёс:

— Рина.

Я вздрогнула всем телом и сразу почувствовала тёплую руку на лбу.

— Я с тобой, не пугайся.

Амир. И тут же прозвучал другой голос:

— Рина, всё хорошо, сейчас мы тебя достанем и выйдем на свет, закрой глаза.

Сильные руки достали меня из непонятности, завернули во что-то очень мягкое, но мне стало больно, и я застонала. Горячие губы сразу коснулись моего лица.

— Рина, скоро всё закончится.

Яркий свет заставил зажмуриться, и чья-то рука прикрыла мне глаза. Несколько слов команды и сразу гул самолета, я даже смогла улыбнуться, надеюсь, не истребитель.

Я лежала в удивительной комнате, наполненной мягким светом, все стены, окна и даже пол были покрыты янтарём. Из мебели стояла только большая постель под плотным пологом из золотой ткани, да несколько пуфиков вокруг. Этот полог на ночь опускали, а днем собирали широкими полосами такой же ткани с кисточкой, как в кино. Фиса сидела рядом со мной, а Амир усаживался с другой стороны.

— Вот девонька, и ты на звере крылатом…

— Фиса.

Амир старательно пытался контролировать информацию, но получалось плохо, ведьма умудрялась рассказать мне всю подноготную моего спасения в моменты его редких отлучек. Я побывала в пещере, той самой, которая разрешила Амиру иметь меня как жену вождя. О том, что я спасла Мари и Вито, Амир сказал сам в первый момент моего сознательного состояния ещё в истребителе. Глаза открывать он не позволял, так и держал свою руку, как бы прикрывая от света, а на самом деле чтобы я не увидела, на каком звере лечу. Он коснулся губами моего лица и прошептал:

— Ты отдала жизнь Мари и Вито, жажды больше нет. Ты спасла их.

А Фиса выдала подробности, хоть и в своей обычной манере иносказания. От ужаса я чуть снова не заледенела, но организм, уже достаточно настрадавшийся, сразу вернулся к нормальному состоянию.

Вито почувствовал Мари как ирод уже давно, но жажды не было, и они с Мари очень надеялись, что их любовь сможет преодолеть это стремление. Однако судьба в лице энергии хасов решила иначе — страшную жажду крови Вито почувствовал именно в пещере, в тот самый момент, когда показывал свою любовь к Мари. Видимо, она сразу проверила его на выдержку и спровоцировала как ирода. Вито удержался, но Амир оставил Мари в пещере, чтобы она смогла набраться сил в преддверии переливания крови. Оказалось, что Амир приказал набрать кровь Мари уже давно, на всякий случай. Этот случай наступил, но перелить её Вито не успели, потому что вмешалась я.

— Ты девонька наперед батьки побежала, потому как он рассчитал уже совершить сие далече, жениха за море послать, а невесту охранить силой своей.

— Значит, я глупость… только помешала Амиру?

Фиса засмеялась тихим смехом, погладила меня ладошкой по руке и неожиданно тяжело вздохнула:

— Ах ты, лебедушка, кровь-то глупостью быть не может, а ты свою всему народу вождя отдавала, за раз силе энтой всю себя и выдала.

— Я не понимаю…

— Изливалась вся, кровушку за Машеньку, мольбу изрекала, мол погибель мне, токмо ей жить. Вот вождь-то и вздумал тебя силе энтой показать, да спасения тебе истребовать, раз как жена жизнь свою единственную за дочь его отдаёшь.

Стремительно вошёл Амир и грозно посмотрел на Фису, а та только улыбнулась ему ласково, я, мол, что — нейтралитет не нарушаю. Я сразу спросила Амира:

— Как Мари?

— У неё всё хорошо.

На мой вопросительный взгляд — а хорошо, это как? — он только опять посмотрел на Фису.

— На солнышко лебёдушке нашей пора.

Вот и вся реакция на грозные взгляды: тело, она только телом моим и занимается. Я не спрашивала, сколько времени прошло с момента нашего разговора в тронном зале. Время ничего не значило для меня — день и ночь проходили в своём ритме, тем более, что я засыпала не по собственной воле, а от прикосновения ладони Амира. Причём он мог совершить это в любой момент, приготовиться я не успевала, так как он за вечер часто щупал лоб или щёку, проверяя моё состояние. Просыпалась уже утром от тепла его ладони и слов:

— Доброе утро, дорогая.

Я помнила его слова, сказанные в состоянии страха за мою жизнь, его крик и требование открыть глаза, посмотреть на него. В один момент решив, что он, говоря о любви, пещере что-то доказывал, размышлять не стала и волноваться по этому поводу тоже. Старалась не вспоминать и слова Олега, которые он сказал мне, перед тем, как я вошла в пещеру к Амиру. Девиз — пусть будет, как будет — помогал хоть как-то восстанавливать организм, потрясённый очередной потерей крови и сил. К счастью, Фиса не мучила меня ни ваннами, ни массажем, лишь поила настоями и кормила вкусностями под бдительным оком Амира. Собственно, я больше спала, чем бодрствовала: как только Амир считал, что я устала, сразу посылал в сон.

Предложению Фисы я обрадовалась, уже хотелось вздохнуть воздуха на солнышке.

— Так хочется прогуляться.

Амир согласно кивнул головой и приказал Фисе:

— Машины готовы, одевайтесь.

Яны не было и на мой вопрос, почему её нет, Амир так ответил, что я зареклась спрашивать о ком-либо:

— Она может забирать твою жизнь.

Он боится, что любой в моём окружении теперь сможет вытянуть из меня энергию, и ещё неизвестно, что она сама надумала. Только он и Фиса, единственная, которой он доверяет. И она человек.

Фиса помогла мне одеться. Пока я лежала, мне казалось, что чувствую себя уже достаточно уверенно, но выяснилось — руки и ноги пока между собой не договорились. Когда Амир зашёл за нами, я лежала на постели и мрачно высказывалась Фисе:

— Фиса, так обидно, лето закончится, а я толком на улице не была. И сейчас, разве это прогулка, руки оказывается плохо действуют, а ноги совсем…

Заметив Амира, я замолчала, не хотелось, чтобы мои слова воспринимались как жалоба. Он искоса посмотрел на Фису, и она вдруг решила с нами не ехать:

— Ты уж с мужем, а я косточки погрею.

Где и как она собиралась во дворце греть косточки, я выяснить не успела, Амир подхватил меня на руки, и мы оказались в машине. Интересно, а где мы, явно не в нашем доме. Нашем? Чтобы отвлечься от этой мысли, я пошевелилась в руках Амира и спросила:

— А куда мы едем гулять?

— В сад.

В машине Амир посадил меня на колени и обнял, а я не знала, как себя вести. В сад, так в сад, хотя я бы и просто так посидела на солнышке. Машина неслась на сумасшедшей скорости, кто был за рулем, я не поняла по тёмному стриженому затылку, а спросить постеснялась.

Вокруг были горы с белыми вершинами, дорога прислонялась иногда вплотную к скале, я даже жмурилась от скорости и мелькания сплошной стены за окном. Амир погладил меня по волосам и прижал голову к своей груди, я замерла от неожиданности, такая нежность насторожила. И что он себе надумал, какой ход хитромудрого вождя?

Мы пронеслись по длинному тёмному туннелю, Амир сильнее прижал меня к себе, даже голову наклонил и коснулся щекой моих волос. И почему-то его совсем не волновало, что я вся сжалась под его руками. Солнце ослепило меня, Амир сразу прикрыл моё лицо ладонью, провёл пальцами по щеке, и как это у него получается — будто они живут своей отдельной жизнью.

За время моего восстановления Амир вёл себя несколько странно, всё время пытался коснуться меня, то лоб щупал, то щеки касался кончиками пальцев. Иногда брал за руку и так сидел часами, я засыпала и просыпалась с рукой в его ладонях. В наших редких разговорах с Фисой он опять же не участвовал, лишь останавливал её, если считал, что она на эту тему не должна говорить. А тема понятное дело одна — энергия пещеры. И при каждом прикосновении я чувствовала его энергию, чаще всего сильный поток тепла, реже просто тепло, которое распространялось по всему телу. А сейчас вообще прижался всем телом, хотя целовать не пытается.

За туннелем оказалась долина с озером в центре. Машина, не снижая скорости, въехала на огороженную высоким забором территорию через открытые настежь ворота.

Сад оказался очень большим, значительно больше, чем казался издалека. На берегу озера стоял квадратный дом в три этажа, со всех сторон застроенный какими-то сооружениями с высокой крышей. Амир вышел из машины, не выпуская меня из рук, и я опять удивилась, как его большое тело может так двигаться, причём молниеносно.

— Хочешь отдохнуть?

— Нет, лучше озеро посмотрим.

Озеро оказалось большой мелкой лужей, которую совсем недавно почистили — еще были видны остатки куч камыша и различных озерных трав, сложенных недалеко от берега. Непререкаемым тоном Амир произнёс:

— Купаться здесь нельзя. Ты хотела посмотреть сад.

Я кивнула, сад так сад, в этой грязной воде я и сама не хочу плавать. А сад оказался действительно великолепным, множество различных фруктовых деревьев стояли ровными рядами. Амир подходил к дереву, и я с восхищением рассматривала различные фрукты, трогала их пальцами и вдыхала удивительный аромат, витавший вокруг каждого дерева. Мне больше всего понравились персики — крупные, налитые соком и ярко расцвеченные красными и желтыми оттенками. Когда Амир отошёл от дерева, я обернулась, и он вернулся к нему, подошёл ближе и сорвал мне один плод, своими слабыми руками я даже не пыталась этого сделать.

В саду нашлась скамеечка, на которую Амир с большой осторожностью сел, видимо сомневался, сможет ли она выдержать наш общий вес. Я долго нюхала персик, прижимала его к губам, потом осторожно сорвала кожицу и коснулась нежной мякоти языком — амброзия, я не знаю другого слова, чтобы передать своё ощущение. Всё питает солнце, оно дает силу и вкус, тот неповторимый вкус, который рождается только на этой земле, получившей в полной мере свою долю жизненной энергии. Я ела маленькими кусочками, но вся перемазалась соком, обильно вытекающим из созревшего плода. Амир внимательно смотрел на меня, наклонив голову, и когда от персика осталась только тщательно обглоданная косточка, подал мне белоснежный платок. Но сладкий сок уже впитался в кожу и никак не вытирался, я рассмеялась:

— Фиса не видит, вот бы разговоров было.

Амир тоже засмеялся и произнёс несколько слов, почти сразу появился молодой человек с круглой посудиной в руках, она была доверху наполнена водой. Я вымыла руки, намочила платок и стала утирать лицо, совершенно непроизвольно подняла голову и спросила Амира:

— Всё вытерла?

Он странно посмотрел на меня, взял из руки мокрый платок и в нескольких местах тронул моё лицо, что-то убрал, потом быстро спрятал его в карман. Молодой человек исчез вместе с тазиком.

— Кто здесь живёт?

— Известный ботаник, он выводит новые сорта фруктовых деревьев.

— А откуда ты его знаешь?

— Его сын в моём клане, он приносил воду.

Значит, молодой человек с тазиком — сын владельца сада и боец клана Амира. На мой изумлённый взгляд — вопрос я задавать не стала, мне не хотелось напрягать обстановку в таком прекрасном месте, вдруг отвечать не будет — Амир ответил:

— Стефан подростком попал в банду, его обратили и продали за долги. Уже будучи бойцом в моём клане, он сбежал к отцу, так я с ним познакомился.

Я долго думала над его словами, рассматривая ближайшее к нам апельсиновое дерево. Нелюдь, страшный глава кланов, Амир спас парня, мог ведь и убить за побег, а он находит сына у отца и становится своим для обоих. Почему я подумала — своим? Может просто шантажирует отца жизнью сына? Или сына жизнью отца? Но тогда получается, что он, в смысле сын, сохранил чувства к отцу, несмотря на то, что был в банде и стал иным.

— Хочешь увидеть владельца сада?

— Да.

Амир произнёс слово, и Стефан появился перед нами с пожилым мужчиной на руках, поставил его на ноги и исчез. Мужчина поправил свободный холщовый пиджак и обратился к Амиру на английском. Всё ещё красив: крупные черты лица, совершенно седые густые волосы собраны в косичку на затылке, внимательные карие глаза. Сказав несколько слов Амиру и получив ответ, он протянул мне ладонь и представился:

— Влад.

— Рина.

Подержав мою руку в своей мозолистой шершавой ладони, ярко улыбнулся и с акцентом проговорил:

— Счастлив …знакомству.

— Рада познакомиться.

Но словарный запас на этом у Влада закончился, и он что-то долго говорил Амиру на английском. Мою руку из его ладони Амир достал, слегка двинув плечом, она выскользнула из пальцев Влада, и он опустил глаза, понял намёк. Ответив несколько слов, Амир перевёл:

— Влад подготовил деревья в наш сад.

— У нас есть сад?

Неправильная я хозяйка дома, ни разу не видела окрестностей, только море из окна спальни. Амир грустно улыбнулся, пожалуй, мы подумали одну мысль — а когда мне было гулять вокруг дома, то разборки, то лежание в состоянии разбитого организма.

— А когда они вырастут? Через двадцать лет?

И зачем спросила, откуда это ехидство, так всё прекрасно, а я опять влезаю с глупостями. Но Амир улыбнулся:

— Ты скоро будешь в нём гулять и собирать персики. Кстати, сок для тебя готовят из фруктов этого сада.

Я посмотрела на замолкшего Влада, он явно почувствовал тональность моего вопроса, и сказала:

— Переведи ему, что мне очень нравятся соки из его фруктов.

Влад обрадовался и сразу быстро заговорил, размахивая руками. Амир перевёл:

— Влад создал несколько новых сортов фруктовых деревьев, если хочешь, можем посмотреть.

— Хочу.

Амир встал, и я увидела, что скамейка лежит кусками досок на земле, а как тогда мы сидели? Я указала пальцем на кучку, но спросить не успела, Амир с усмешкой признался:

— Такая скамейка не для меня.

— Но как ты…

Он лишь пожал плечом:

— Я не хотел тебя беспокоить, ты так вкусно ела.

— А… ты же меня на руках держал…

— Ты очень лёгкая.

Пока он медленно нёс меня к дому, я думала о том, что совсем не обращаю внимания на его способности, на то, как мгновенно они передвигаются в пространстве. А из самолёта опуститься прямо в полете — это как? Что ему подержать меня на руках в позе, в которой обычный человек даже просто не удержится, рухнет вместе со скамейкой.

Мы подошли к небольшому домику с высокой крышей, и Влад торопливо открыл перед нами двери. На высоких деревянных конструкциях росли …апельсины. Никакого ствола, ветки росли как лианы, обвивали круглые палочки, а плоды свисали яркими пятнами на фоне зелени листвы. Я открыла рот от удивления, чем очень порадовала Влада, он стал объяснять что-то, размахивая руками и указывая на отдельные ветки. Но Амир не переводил, лишь внимательно смотрел на меня, наклонив голову. Неожиданно спросил:

— Хочешь такую беседку?

Я только закивала головой, от восхищения у меня не сложились слова. В соседнем домике росли яблоки, но они были зелёного цвета и такого впечатления на меня не произвели. Зато сливы и абрикосы я уже с полным правом затребовала попробовать.

Амир с улыбкой спросил, усаживаясь во дворе за большой деревянный стол под красивым резным навесом:

— Тебе сколько беседок, по видам фруктов или можно стены одной беседки с разными растениями?

— Можно стены, ты представляешь, стена жёлтых апельсинов, стена сливы…

Я даже рукой взмахнула, представив такую красоту. Амир внёс уточнение:

— Многогранник.

— А Влад сможет нам отдать эти свои опыты?

— Сможет.

Ну да, даже взгляд не изменился, яркая голубизна не сомневается — если он попросит, не так, прикажет, то всё появится. Хоть луна с неба.

— Обедать будешь?

— Буду.

Амир что-то сказал, и Стефан принёс большую сумку, из которой достал, кто бы сомневался, золотые контейнеры с едой. И опять я спросила раньше, чем успела подумать:

— А как ты мне фрукты с дерева разрешил пробовать?

— Их проверили.

— Именно те, которые я ела?

— Именно те.

А ведь действительно, Амир сам мне подавал плоды, на сливу я указала пальцем, но он сорвал другую, объяснив тем, что она более спелая. При этом у меня даже мысли не возникло, откуда он может знать степень спелости, раз сам не ест.

— Как…

— Я был здесь ночью.

Мне ничего не оставалось делать, как кивнуть головой — о чём с ним говорить, всё подготовлено и проверено, вдруг что не так, вдруг кто-то или что-то. Хотя самый главный ужас это я сама.

Влад куда-то исчезал и появился с большой корзиной фруктов, каждый плод был уложен в салфетку. Установив её на скамейку, улыбнулся мне:

— Подарок.

— Спасибо, очень вкусно.

— Я рад.

Сильный акцент указывал на то, что Влад недавно начал изучать язык. Стефан, стоявший у машины как страж, тоже позволил себе лёгкую улыбку. Я только рассмотрела его: интересная внешность, больше похож на араба, черты лица тоньше, на отца не очень похож, да и глаза светлые не как у отца, тоже удивительно.

Странно было есть на коленях у Амира, не то чтобы неудобно — он сел так, что я оказалась за столом, не боком — а именно странно. Он обнял меня рукой за талию, и я чувствовала её, напряжение в его пальцах, которые иногда шевелились, чуть поглаживая. Амир чувствует меня, всем телом чувствует, каждое моё движение, каждый вздох. Я вдруг ощутила себя очень маленькой по сравнению с ним. До этого момента я, конечно, замечала разницу в росте — как её не заметишь, если разговаривать приходилось, высоко подняв голову — но в этот момент ощущала себя почти ребёнком в его руках. Наверное, что-то изменилось в его отношении ко мне, все движения были очень нежными, очень бережными, как будто он боялся своими прикосновениями причинить мне боль.

Когда Стефан убрал контейнеры в машину, и Влад снова появился — он сразу ушёл, как только я взяла вилку в руки — Амир спросил:

— Ты не устала?

— Нет.

— Хочешь ещё в одно место прокатиться?

— Хочу.

Амир улыбнулся, ему нравилась моя готовность ехать с ним. Я думаю, он заметил, что я приободрилась от прогулки по саду, даже руки стали двигаться легче, как-то увереннее. Он что-то сказал Владу, тот радостно взмахнул руками и обернулся к Стефану, заговорил на гортанном языке. Я сразу решила уточнить:

— А на каком языке они говорят?

— Румынском.

Как интересно, румыны в Италии. Оба быстро зашли в дом, а Амир вдруг решил мне рассказать о Стефане.

— Влад не родной отец, он нашел Стефана во время войны и спрятал.

— Войны? А сколько лет Стефану?

— Больше ста.

А тогда самому Владу сколько, неужели он тоже не человек? Амир усмехнулся:

— Я помог ему продлить жизнь, он человек.

Кивнув головой, а что, чему я удивляюсь, уточнила:

— А какой войны?

— Люди её называют империалистической.

Ну да, можно было догадаться. И тут сформировалась мысль, которую я удержать в себе не смогла:

— Он, Стефан, чей-то потомок, ну, как Яна?

— Да, он один из внебрачных сыновей румынского короля.

Амир спасает королевскую кровь по всему миру, находит и спасает, правда при этом превращая их в иных. Хотя, ведь Яну он нашёл, когда она уже стала иной, ему она была нужна именно с чистой кровью, да и Стефан тоже иродом уже был.

— Ты их искал… чтобы спасти Мари?

— Да.

— Неужели не удалось, как это, среди всех королей и царей найти… не ставших уже… с человеческой кровью?

— Удалось, только она не помогала.

Всё в этой жизни предопределено, именно королева должна была спасти Мари. Я загрустила и непроизвольно положила голову на грудь Амиру, он сжался, и его тело стало плотным, даже холодом повеяло. Я испугалась и сразу подняла голову. Амир прошептал:

— Прости.

Чтобы успокоиться от такой реакции Амира, я быстро спросила:

— Много в твоих кланах таких — с королевской кровью?

— Все королевские и царские дворы Европы и Азии, даже африканские племенные вожди.

И голос изменился — тон вождя, не так, тирана и правителя, да что я такого сделала?! Я развернула плечи и попыталась освободиться из его рук, но ничего не получилось, он только сильнее прижал меня к себе и повторил:

— Прости.

Мы оба подумали о королеве, её роли в его жизни, и реакция у нас оказалась одинаковой, только направление мысли разное. Я почувствовала укол ревности, самой себе можно признаться, а он… да пусть думает, что хочет!

— Куда мы едем?

Да, пожалуй, я тоже в тираны подалась, скоро так же как Амир буду приказы направо и налево раздавать. Но мой тон почему-то только обрадовал его, он тихо засмеялся, чем вызвал мой гневный взгляд, хихикать смеет, ответил с улыбкой:

— Посмотрим ещё один сад. Тебе понравится.

И откуда он знает, понравится мне или нет, почему он всё решает за меня, а вот и не понравится, хоть сады Эдема, не понравится и всё тут!

Место оказалось совсем недалеко, мы только выехали из долины и проехали туннель. Амир не обращал внимания на моё изменившееся настроение, прижал к себе, хотя я и пыталась сопротивляться его рукам. Но не могу же я устраивать скандал в присутствии Стефана, пришлось подчиниться, хотя голову прижимать к груди я не позволила, мотала ею до тех пор, пока Амир её не отпустил. Только тогда поняла, что гнев произвёл неожиданный эффект: я толкалась руками уже очень даже уверенно, даже ногами двигала, пытаясь слезть с его колен.

И что я так разбушевалась? От собственных мыслей, которые Амир не знает, и знать не может, так что вины его никакой нет, угомонись и изобрази радость от прогулки. Когда машина остановилась у ровной стены скалы, я натянуто улыбнулась ему, он только усмехнулся, как будто слушал мои мысли. Амир вышел вместе со мной на руках, и я уже не поражалась тому, что его тело может так сгибаться, чтобы я не ударилась головой о машину, не придавив меня при этом. Интересно, а куда широченные плечи деваются? Лучше не думать, а то ещё чего-нибудь надумаю.

Сад меня не просто удивил, он меня восхитил. Стефан произнёс слово, и стена беззвучно отошла, открылся тёмный проём, прямо как в сказке о разбойниках и Али-Бабе. Амир спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

Ага, забеспокоился, впечатлился моей борьбой, я гордо заявила:

— Хорошо.

На мои попытки встать на ноги Амир только усмехнулся, из рук не выпустил и вошёл в темноту. Через несколько шагов повернул, и я замерла. Прямо внутри скалы оказалась небольшая пещера, открытая где-то наверху, потому что солнечные лучи освещали пространство, заполненное розовыми кустами. Розы были везде: росли кустами на полу пещеры, выглядывали из расщелин в стене, тянулись вверх и свисали оттуда яркими многоцветными совершенно раскрывшимися бутонами. И аромат, он витал лёгким маревом в солнечном свете и обволакивал невероятными оттенками запахов.

— Амир… это удивительно… как красиво…

Он прошёл между кустами и посадил меня на скамеечку, вокруг которой росли невысокие кустики, у них даже листьев не было видно от количества маленьких бутонов солнечного жёлтого цвета. Я озиралась вокруг и поражалась многоцветию бутонов, не только привычные цвета и оттенки, а синие, голубые, даже зелёные. И, несмотря на аромат, чувствовался поток свежего воздуха, который позволял свободно дышать среди такого количества цветов.

Лихорадочно вздохнув, я посмотрела на Амира, который сидел на корточках и внимательно наблюдал за мной.

— Нравится?

— Да, а как они могут расти внутри скалы? Это настоящее чудо, просто невероятное… удивительно красиво.

Он странно посмотрел на меня, голубизна светилась, но в ней что-то мелькало, не тёмное, а какая-то волна мысли или сомнения. Резко поднявшись, он дотянулся до белоснежного бутона, растущего прямо из скалы, и вытянул цветок. Я ещё не коснулась его, а уже знала, что он из камня, творение хасов. Но Амир не стал подавать эту розу, сорвал другую, настоящую, такую же ослепительно белую, и положил мне её на колени. Я коснулась пальцами бархатной поверхности лепестков, подняла и коснулась губами, вдохнула тонкий аромат. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с духом и сказать:

— Амир, ты создал чудо… они великолепны.

Я протянула ему розу в одной руке и открытую ладонь другой.

— Поменяемся?

— Это лишь камень.

— Прекрасное творение народа. Смотри.

Роза в моей руке прикоснулась к его розе.

— Они ничем не отличаются.

— Моя холодная… как айсберг.

— Она согреется.

— Но никогда не оживёт.

— Она прекрасна в камне.

Амир ассоциирует себя с этой розой, она камень и он камень, она холодна как айсберг и он такой же. Кстати, это я его так обозвала, предоставила образ. Значит, мне этот образ и менять. И моё тело вспомнило собственное состояние каменной бабы — бал, корсет из бриллиантов. Я улыбнулась: женщина явление уникальное в природе, она образами мыслит, а не логикой, поэтому всегда права. Амир удивился моей улыбке, губы чуть дрогнули, я рассмеялась и спросила:

— Поэтому ты меня тоже в камень превратить хочешь? Превратить в такую розу?

Голубизна потемнела, вихрем проявился шторм, но я не позволила ему развиться в бурю:

— Увешал камнями на балу, я еле двигалась, а туфли-то зачем? Ногу не поднять, а сам ещё танцевать позвал.

Вождь есть вождь, сразу заподозрил меня в какой-то интриге, взгляд стал внимательным, ждал продолжения.

— Ты говоришь, что я жена вождя, а эти розы произведение твоего народа, вот и превратишь меня в каменную статую, поставишь среди этих роз в пещере…

— Я не хочу…

— Амир, ты живой, совсем не камень, а вот на айсберг похож, в этом ты… я права. Но…

И я таинственно замолчала, высоко подняв палец. Амир проследил за ним взглядом, опустил глаза и закусил губу в ожидании продолжения моей речи.

— Но айсберг же это лёд.

Я опять замолчала, теперь уже требуя от него подтверждения этой умной мысли. Он согласно кивнул головой.

— Лёд.

— Так вот, лёд — это замёрзшая вода.

И помахала пальцем в доказательство своей правоты, а голубой взгляд стал пронзительным. Мне стало смешно, как внимательно Амир меня слушал, и, не удержав серьёзного выражения на лице, я постучала пальцем ему по лбу:

— А лёд тает, понимаешь, тает от тепла. Солнце его растопит.

— Ты моё солнце…

Он слишком быстро сказал, и сразу остановил себя, сжал губы и опустил глаза. У меня хватило сил улыбнуться и проговорить:

— Солнце тебя растопит… кто бы ни был… ты живой.

Амир попытался взять меня за руку, но я спрятала её за спину и попросила:

— Поехали домой, я устала.

Он долго молчал, опустив голову. А для меня свет померк, он думает о королеве, она для него солнце, настоящий свет, а я электрический …батарейка.

— Рина…

— Амир, не надо ничего мне говорить, я всё понимаю, ничего не прошу, мне никогда… никогда не стать солнцем, а эта… как… только что ведь подумала, да — батарейка.

— Что? Батарейка?

— Да. Солнце светит всегда, на то оно и солнце, а я временная поддержка, сколько-то там ватт энергии.

Взгляд стал таким чёрным, что я не выдержала и опустила голову, а потом и лицо спрятала, закрыла руками, ещё немного и слёзы хлынут из глаз. Амир подхватил меня на руки и попытался поцеловать, но я так скукожилась, что он смог только коснуться волос губами и прошептал:

— Прости меня.

Слёзы потекли горячими ручьями, и я зарыдала, сквозь всхлипы попросила:

— Домой, я хочу домой…

В машине Амир коснулся моего лба рукой:

— Отдыхай, скоро мы будем дома.

Утром я проснулась дома в своей постели и видом на море. У окна спиной ко мне стоял Амир. Всё мгновенно пронеслось перед глазами, и я отвернулась от тёмной фигуры.

— Доброе утро.

— Доброе…

Я уткнулась в подушку, но спрятаться не удалось, Амир оказался по другую сторону постели и жёстко взял моё лицо руками. Глаза сверкали тёмной синевой, а губы произнесли:

— Ты моя единственная женщина, солнце, которое светит в темноте. Помни это до моего возвращения.

Страстный поцелуй не дал возможности произнести хотя бы звук, мгновение и Амира уже не было.

Когда Яна вошла в комнату, я сидела у окна, закрывала и открывала жалюзи, море то штормило, то пряталось от меня за стеной.

— Рина.

— Яна, а кормить …куда уехал Амир?

Она села рядом со мной и взяла за руку, бедный львенок, ему за утро уже досталось. Я опустила голову и уткнулась ей в плечо, она сразу обняла меня и прошептала:

— Рина, он скоро вернется. Накопилось много разных дел…

— Это… эти дела… не опасно?

— Совсем нет, Рина, не переживай, он очень сильный. И он не один, Роберт с ним уехал, Вито, многие…

— Война?

Она опустила голову и кивнула, сразу одумалась и зашептала:

— Нет, совсем нет, не война. Некоторые кланы решили провести акцию, они против перехода на донорскую кровь. Амир поехал предотвратить убийство людей.

— Акция — это убийство людей?

— Они хотят показать всему миру… что мы есть.

— Убивая… зачем?

Яна отодвинулась от меня и сжалась, я не поняла, почему такая реакция, обняла её сама.

— Прости меня, я не понимаю, правда, не понимаю.

Решительно подняв на меня потемневшие глаза, она произнесла чётким голосом, явно повторяя чьи-то слова:

— Люди лишь скот, существующий для нашего питания.

Я остановила её попытку убрать мои руки с плеч, прижалась к ней и прошептала:

— У них получится, слышишь, получится. А где Алекс?

Прошло несколько секунд, прежде чем Яна расслабилась, поддалась моим рукам и ответила:

— Он с Ли и Тони обеспечивает охрану дома.

— Это кто?

И сразу вспомнила высокого китайца, раз Ли, то — китаец.

— Внутренняя и внешняя охрана. Рина, тебе ничего не угрожает в доме.

— Я не боюсь. И тебя тоже не боюсь.

— Рина…

— Ты удивительная девушка, просто замечательная, слышишь, обычная… нет, ты необычная девушка с прекрасным голосом. А где Мари?

— Она уехала с Амиром.

— Как?!

— Они с Вито обеспечивают охрану хасов, Серж тоже с ними.

— А… Фиса?

— Она сразу в школу поехала.

Я с ужасом посмотрела на Яну, сразу передо мной встала картинка из клиники: размазанная по стенам кровь и останки тел, и тут же тела, лежащие на улице у стены. Ироды, те, кто охранял Мари и погиб. Они не бессмертны, совсем не бессмертны. И Фиса, ведьма и человек, поехала спасать детей-мутантов.

— А мне… сидеть и ждать?

— Рина… Амир…

— Приказал, понятно.

— Амир выступил в защиту людей, а ты для него… он…

— Я слабое звено Амира и могут…

— Напасть на его дом, чтобы похитить тебя.

Яна сказала эту фразу тоном командира на заседании штаба, видимо решила, что я могу знать правду. И подтвердила свою решимость:

— На дом, в котором ты была, уже нападали.

— И кто-то погиб?

— Нет. Все дома Амира хорошо защищены. Но они могут знать, где ты, и напасть сейчас, когда его самого здесь нет.

— Мне посидеть в комнате?

Я вспомнила, как Амир однажды уже не выпускал меня, ожидая нападения на свой дом. Яна кивнула, жена вождя оказалась сообразительной.

— Посижу.

Сидеть пришлось три дня. Два из них я сидела по необходимости, третий добровольно. Яна открыла одну из панелей и там оказалась комната, а в ней запас еды лет на пять в консервированном виде. Она показывала мне баночки, переводила названия, а я кивала головой, хотя большинство продуктов мне оказались неизвестны. Алекс приходил несколько раз в день, проверял наше состояние: моё — взяв за руку, а на Яну посмотрев тоскливым взглядом. Я не спрашивала, что происходит за стенами дворца, не женское дело заседания штаба по обороне в будуаре проводить. Лишь смотрела на него, и он каждый раз успокаивал:

— Амир часто звонит.

То есть жив и здоров. Алекс сразу понял моё беспокойство, которое я не могла озвучить словами. Я ещё не знала, как себя вести с Амиром после всего, что произошло в саду и утром, мало ли что он перед отъездом себе надумал и даже целовался.

Хорошо, что бассейн относился к охраняемой, не так, особо защищённой территории, и я много плавала. А Яна и там меня охраняла, стояла как страж у двери. Я однажды неудачно пошутила:

— Ты десятый круг обороны.

— У дворца пять линий обороны, не считая внутренней. Я не оборона, я даже не боец.

И так на меня посмотрела, что я чуть не утонула, столько в её глазах было бессилия, боли от того, что она не сможет меня защитить, если что-то случится.

— Яна, мы с тобой слабые женщины, нас защищают супермужчины, воины. Неужели Амир бы смог оставить нас без защиты?

Она решила, что я боюсь и быстро заговорила:

— Рина, этот дворец самый защищенный, Амир строил его, когда ты уже была, он строил его для тебя. Все комнаты блокируются специальным сплавом, его еще нет нигде, только здесь. Алекс говорит, что стены твоей комнаты даже Амир не сможет сломать.

Она замолчала и опустила голову, а я медленно вышла из воды и подошла к ней.

— Он меня от себя защищал?

— Да… Рина, никто не сможет сюда войти.

Я кивнула головой, конечно, не сможет. В тот день я долго сидела перед морем и спрашивала себя — кто я для Амира, что на самом деле значу в его жизни? По человеческим меркам это что — строительство дворцов, бриллианты на платье, хотя они были, как оказалось, лишь защитным слоем, или не только? То есть если бы мне в моей обычной жизни подарили дворец, то я, наверное… а ничего не наверное. Я ведь жду Амира не потому, что он дворец мне подарил, бриллиантами увешал как новогоднюю ёлку, а глаза его помню ежесекундно, руки и поцелуи, вулкан в организме. А для него кто я — батарейка или солнце, маленькое такое солнышко, от которого ему тепло на душе? Или игра ума и немножко тела, раз только меня чувствовал. Но он сейчас не только меня чувствует, мог ведь посадить в будуаре, или ещё проще — отправить в защищённую пещеру, живи и радуйся, что жива. И кстати, проблем было бы меньше чисто физически и для него, и для меня. Я же леденею от его слов или своих мыслей в разговоре с ним, нет его, нет и моих физических ущербов, от которых меня нужно спасать. А он постоянно что-то мне доказывает, возит по садам, разговаривать пытается. И букет наш помнит, верит в него, иначе не стал бы такой шедевр создавать. Я совсем не сомневалась в том, что именно он приказал посадить розы и поместить туда цветы своего народа.

Море опять штормило, волны поднимались на немыслимую высоту, а тучи купались в этом буйстве ветра и воды. Небо слоилось тяжелыми тёмными тучами и редкими проблесками светлого серого просвета — вот так и у нас с Амиром, в основном темно, с редкими просветами понимания или просто отсутствия главного героя. И я совсем не помню, что он ирод. А ведь он сейчас людей защищает во всю свою мощь ирода, со всей своей подготовкой вождя и армиями. Зачем он мне сказал, что я его единственная женщина? И сразу передо мной вспыхнули его ясные глаза, сверкающие радостью и голубизной, ему очень нужно, чтобы кто-то его ждал с этой очередной войны, просто сидел у окна и ждал именно его, единственного.

Алекс объявил снятие осады, но я решила оставаться в спальне до приезда Амира, почему-то мне было важно встретить его именно здесь. Я сидела перед морем и пела все песни подряд, но одна вдруг вспомнилась сама по себе, Фиса меня не заставляла её петь, откуда-то я её знаю сама.

Я верю, что любовь всегда права, я ждать её всю жизнь могу.

Мне так нужны сейчас твои слова, как солнце моему цветку!

Луч солнца пробудил цветок лесной. Вновь бродит всюду май, растаял снег.

Всё лучшее приходит к нам весной, — ты стань моей весной навек!

Ты где-то далеко, но я с тобой. Я знаю, что настанет этот час:

Мы встречу назовем своей судьбой, лишь пусть весна отыщет нас!

Я спела её несколько раз, постоянно меняя тональность, даже Фиса не нужна, сама уже могу себя контролировать.

— Рина, ты навечно здесь останешься?

Улыбающийся Алекс едва сдерживал себя, чтобы не обнять Яну, даже руки завел за спину, потому что они всё время сами по себе тянулись к её руке. Я улыбнулась, какая красивая пара.

— Как жена вождя требую полный отчет о …как там у вас говорят, в общем, как защищали дворец.

— В соответствии с приказом Амира.

Я скорчила физиономию, как-то уж очень короткий отчет получился. Но Алекс только сверкнул глазами и мельком посмотрел на Яну, никак взгляд от неё оторвать не может, пользуется отсутствием командующего в доме.

— Яна, а давай защитнику концерт устроим? Я тут с утра уже пою, голос совсем осип, твоя очередь.

Она взглянула на Алекса и радостно кивнула головой, но всё же спросила:

— А что петь?

— Всё, что захочешь, а я полежу.

Слабость охватила меня неожиданно, не такая, от которой не двинуть рукой, просто как усталость. А от чего я могу устать, посиживая в комнате? Однако они оба были на страже, мгновенно оказались рядом, Алекс сразу взял меня за руку и тревожно выдал вердикт:

— Ты отдаёшь энергию, много отдаёшь. Рина о ком ты думала?

— Да просто песни пела…

— Остановись!

Я повалилась на бок, он сразу подхватил меня на руки и уложил на постель. Яна тут же встала на колени и заговорила быстрым шепотом:

— Амир очень сильный, всё уже прошло, они остановили акцию, никто из людей не пострадал.

— Он уже летит сюда, Рина, с Амиром ничего не случилось.

Алекс вдруг исчез, а Яна опять зашептала:

— Рина, Амир очень сильный, самый сильный сейчас, сильнее нет никого, его все боятся… Он за тебя переживает, ты человек, чтобы с тобой ничего не случилось, ты… вы… поссорились, и он сильно…

Яна опустила голову и замолчала, а я от удивления подняла на неё глаза — Амир так переживал нашу ссору, что её заметили все?

— Переживал?

— Амир уехал в последний момент, не хотел тебя будить… всех отправил, а сам ждал, когда ты проснёшься. Рина, тебе не нужно отдавать своей энергии, он вернётся, а ты так слаба…

Я протянула ей руку и затребовала:

— Помогай.

Она улыбнулась и по моим пальцам потекла горячая река её энергии. Когда вернулся Алекс, я уже сидела на постели почти в нормальном состоянии. По его тревожному взгляду я всё поняла:

— Ты Амиру доложил?

— Доложил.

А сам облегчённо вздохнул и улыбнулся, мой вид его явно обрадовал, со мной всё хорошо, я одумалась. Подошёл ко мне и тоже взял за руку, поток его энергии практически вдавил меня в подушки, я даже возмутилась:

— Алекс, со мной всё хорошо. Яна, хоть ты отпусти, пой лучше, лечи меня песней.

Она отпустила мою руку, понимала, что энергия Алекса сильнее, отошла к окну и запела песню Фисы. Какой же у неё удивительный голос, я не знаю, как он называется в опере — он превратил монотонное звучание в молитву, исполняемую в соборе, несмотря на маленькие размеры комнаты. Она явно волновалась, румянец на щеках и опущенный взгляд говорили об этом, но голос звучал восхитительно. И поток энергии из рук Алекса стал просто обжигающим, я получала вместе с ним и его любовь, страстное чувство к прекрасной польской королеве. Я дождалась окончания песни и сразу попыталась достать руку из ладоней Алекса:

— Меня уже сдувает от твоей энергии, Алекс, отпусти, сгорю ведь.

Он встрепенулся и отпустил мою руку, которая, между прочим, действительно покраснела. Я помахала ею в попытке остудить и заявила:

— Теперь если что, только так меня лечить будем, а то Фиса утопит или заморозит… и… я лучше зарядку по утрам делать буду, чем терпеть её «косточки помнём». Яна и не смотри так, буду… может быть.

От радости, что со мной всё хорошо, они оба засмеялись, Алекс громко, а Яна тихонько, чуть покачивая головой. Не поверили, конечно, что я зарядкой заниматься начну.

— Яна, спой ещё что-нибудь, так красиво.

Какое чудо создала природа, уникальное, единственное в мире. Она в Яне собрала всё, что украшает женщину: красоту, неповторимый голос и характер, добрый и очень сильный. И умение любить, она умеет, настрадавшись с детства, она чувствует любое движение души, понимает его и ценит. Она осмелилась сказать мне о переживании Амира, потому что чувствовала его состояние, истинное состояние, а не то, что он демонстрировал, и понимала моё. На самом деле все эти дни я переживала, загоняла внутрь своё беспокойство, старалась не думать, где Амир и что с ним. Никакие слова, что он самый сильный, вождь и шестьсот лет ирод со всеми вытекающими кланами, не имели для меня значения. И это переживание вылилось в поток энергии, который я ему послала, хотя уже всё закончилось, и он летел домой. Песни, это они спровоцировали моё состояние, слова любви всколыхнули меня, моё ожидание встречи.

Яна пела песни Фисы. Как, однако, они по-разному звучат: ярко и звонко в исполнении Мари, молитвой — страстным голосом Яны. И настоящим заклинанием у Фисы, совершенно непонятные звуки колдовства.

И кто сказал, что ироды не могут любить? Алекс превратился в статую влюблённого юноши, выражение лица совершенно обалделое, никакой не суперпупер воин, очарованный и околдованный красотой юной девушки пацан. Только этот мальчишка вдруг превратился в стража и прервал песню своей возлюбленной:

— Амир в доме.

И всё — нет влюбленного, лишь солдат охраны жены вождя. И Яна сразу изменилась, где та девушка, поющая молитву о любви. Внимательный взгляд за секунды оценил моё состояние, удовлетворенный кивок и Алекс исчез, а Яна подошла и взяла меня за руку.

— Яна, со мной всё хорошо, ты иди и не переживай за меня.

Она ушла, а я встала с постели, поправила платье и подошла к окну, ну вот, муж и вернулся с войны.

— Рина.

Я даже не вздрогнула, обернулась и посмотрела на Амира. Вождь, он не успел изменить лицо генерала — властный взгляд и плотно сжатые губы, ещё недавно отдававшие приказы. А может и по дороге ко мне успел дать поручения или грозно потребовал отчет. Только глаза сверкают голубизной, блестят радостью.

— Я ждала тебя.

Он медленно подошёл ко мне, не отрывая взгляда от моих глаз, едва коснулся пальцем щеки.

— Ждала, я видел.

— Подглядывал?

Губы смогли двинуться в усмешке, неожиданно согласился с таким определением тотального контроля:

— Подглядывал.

— Я правильно тебя ждала?

Вопрос оказался неожиданным, и голубизна слегка затуманилась, но уже через мгновение вновь сияла радостью:

— Я не знаю, как правильно… я… видел, что ты меня ждёшь.

— Песни слушал?

— Да.

Он подошёл совсем близко и обнял меня, коснулся губами волос на макушке.

— Они мне помогли.

— Песни? А в чем?

Одним движением Амир сел на пол перед окном и посадил меня себе на колени, прикрыл руками и прижал мою голову к своей груди. Прошло несколько минут молчания, прежде чем он ответил:

— Я никогда не вмешивался в дела кланов, кроме тех случаев, когда дело касалось моих интересов. Никогда и никому не подчинялся.

Последовавшее за этими словами долгое молчание встревожило меня, но я не стала ничего спрашивать, скажет, значит, скажет, а нет, так и не надо, я и так счастлива, что он вернулся и обнимает меня.

— Лишь борьба с Хранителями объединила меня с Глебом, это был первый случай совместной защиты.

Кто такие Хранители я забыла или не знала, хотя слово знакомое и явно связано с королевой, но я опять ничего не стала спрашивать, только не удержалась и положила руку ему на локоть, почти обняла. Амир вздрогнул всем телом и прижал меня к себе сильнее, но одумался и отпустил руки, тревожно спросил:

— Я сделал тебе больно?

— Нет, я слушаю тебя. Сейчас ты тоже с Глебом против этих кланов боролся?

— Да.

— Акции не будет?

— Нет.

— Но они не успокоятся. Чем это грозит тебе?

— Я смогу тебя защитить.

— Я знаю. Мне теперь навечно сидеть в комнате?

— Твой сад приехал, завтра ты сможешь попробовать персики. А потом поедем прогуляться.

Я облегченно вздохнула и сильнее прижалась к нему, он вернулся и теперь всё хорошо. Интересно, сколько продлится перемирие?

— Ты не сказал, чем тебе помогли мои песни.

— Я слушал тебя… и знал, что ты есть, что я приеду и увижу тебя. Смогу коснуться твоих волос, твоей восхитительной кожи. Слова имели значение, потому что их произносила ты, твой взгляд, такой… ты ждала меня, я знаю.

— Ждала.

И вдруг что-то изменилось, руки похолодели, но я никак не показала, что почувствовала его состояние, только погладила ладонью его руку, замершую в холоде мысли. Амир сразу успокоился, тепло вернулось, и он сказал:

— Выступив вместе с Глебом, я показал всему миру своё отношение к подобным акциям. Впервые за столетия вождь хасов вышел из тьмы. Твои слова мне помогли понять, что я не один.

— Какие слова? Из песни?

И Амир процитировал:

— Ты где-то далеко, но я с тобой.

Я никак не связала эти слова с решением вождя хасов выйти на мировую арену, это всего лишь обещание обычной женщины ждать мужа с войны, но уже хорошо, что он теперь не один в этих разборках, с ним будет муж королевы — всесильный Глеб.

— Глеб тебя позвал… ну, против этой акции…

— Мне доложила разведка, и я сам ему позвонил.

— Это было сложно, остановить этих… этих дураков?

Тихий мрачный смешок, почти угрожающий, и спокойный тон слов:

— На какое-то время они успокоятся. А кукловодов мы вычислим.

— Ты думаешь ими кто-то управляет?

— Я знаю.

И сразу шёпот прямо в ухо:

— Зачем ты передавала мне свою энергию? Я почувствовал и испугался за тебя.

Я только вздохнула и низко опустила голову, как ему объяснить свою тоску, все свои мысли за эти дни его отсутствия. Он поцеловал мои волосы и повторил свой вопрос:

— Почему ты решила мне передать свою жизнь? О чём ты подумала?

Ничего не скрыть в этом мире, все всё понимают и видят. Пришлось признаваться:

— Я обычная женщина, войну только в телевизоре и киношках видела, ничего не знаю и не понимаю опасностей вашего мира. Ты говоришь, что ты сильный, все так говорят, но ведь и эти… тоже не школьники, тоже из ваших.

— Ты испугалась… за меня?

И столько было в голосе искреннего изумления, что я подняла голову, посмотреть, чему он так удивляется. А посмотреть было на что: глаза стали совершенно прозрачные и круглые, и губы смешно шевелились, как будто они не могли слово выговорить. Я честно кивнула — за тебя. Амир качал головой, потом пожал плечами, даже вздохнул несколько раз, но ещё долго ничего не мог сказать. А я наблюдала за ним и в свою очередь поражалась: совершенно неожиданная реакция, всё что угодно, но не такой растерянности я ожидала от великого вождя. Обычный мужчина тут же бы распустил перья и начал доказывать, что ничего подобного — он силён как бык и изобразил бы ту силу, которой на самом деле не обладает, да и смелостью тоже. А этот вождь и глава кучи кланов, ирод и сверхсупервоин растерялся от того, что женщина беспокоится о нём. Жена, между прочим, по долгу обязана.

Наконец, Амир промычал что-то, мотнул головой и уже чётко произнёс:

— Не надо обо мне так переживать.

— Почему?

Ну, уж, наивный взгляд я теперь умею изображать, особенно когда обнимают и лихорадочно прижимают к горячей груди, даже пальцы подрагивают. Он опять кивнул, постарался ослабить руки, но они сами действовали, прижимали и прижимали меня к себе. И ведь что-то придумал, глаза вернули цвет и даже потемнели.

— Я страшный ирод, сильный и жестокий.

На это возразить сложно, что есть, то есть. И я сказала то, от чего его глаза еще больше потемнели:

— А ты не подумал о том, что со всеми будет, если с тобой что-то случится? С Мари, Яной, хасами, кланами, с Фисой, ей ведь не простят, что она помогала тебе.

— Почему ты не говоришь о себе?

— А я ни в какой расчёт идти не могу. От меня этой… звёздной пыли не останется.

И неожиданный яркий взгляд, но какой-то жёсткий, холодный.

— Тут ты ошибаешься. Тебя никто убивать не собирается, ты нужна им живая и очень здоровая.

Продолжить разговор о моей ценности не удалось, Амир вдруг поднял голову, резко встал и положил меня на постель, нежно поцеловал в лоб.

— Отдыхай, у меня гости. Завтра прогулка и развлечения.

И исчез, но я успела заметить изменившийся тёмный взгляд и губы были уже спокойными, никакой страсти, нежность прощания. А гости-то непростые, даже странно, что он сказал о них, не исчез как обычно без объяснений.

Плавая в бассейне под неусыпным надзором Яны, которая сделала вид, что не знает о том, кто к Амиру приехал, опустила глаза и покачала головой, я вспоминала весь наш разговор. Мне удалось быть честной и при этом помириться с Амиром. И он приехал другим, почти откровенным, никто не знает, сколько дверей в этой душе, но одну он сегодня немного приоткрыл. Абсолютное одиночество всю жизнь, с младенца-вождя, которого воспитывали без матери, только как воина, до ирода, прошедшего опыт войны и предательства всех и вся. Не стал бы он великим воином, как говорит Фиса — а я думаю она знает его значительно лучше, чем говорит — не создал бы такие кланы без намёка на ближний круг, если бы не получил свою долю предательства.

Прикрывшись одеялом с головой, я пыталась понять себя — ведь психологи говорят, поймёшь себя, поймёшь других. На самом деле я ведь именно так и рассуждала, с точки зрения своего понимания предательства мужем меня. Он не оправдал моей мечты о любви, значит предал. И Амир с первого взгляда не понял меня, моей мечты, раз ты иной, то и по жизни должен быть другим, соответствовать моим представлениям. А что у него самого стоит за этими дверями в душе, ни видеть, ни знать не хотела. Что же произошло, почему вдруг я иначе стала на него смотреть? Только ли потому, что призналась самой себе, что сердце при нём бьётся сильнее? Или потому, что он помнит созданный мной в порыве творческого энтузиазма букет? А я почему не помню, что когда-то обещала ему верить и понимать, хоть попытаться. Амир смотрит на меня внимательнее, чем я на него — я вижу только свою ревность к королеве, а не хочу подумать, почему он к ней так относится.

Спать не хотелось. Я выбралась из-под одеяла, встала у бушующего моря и спросила его, что мне делать, но оно лишь кинуло в меня волной и убежало обратно в свою темноту. Кстати о темноте, ревность ревностью, но ведь королева поверила в него. Мари сказала, что Амир искал меня, ну не меня, суженую, боялся, но искал. И теперь боится, что я в любой момент только от своей глупой мысли рухну в какой-нибудь коллапс, и он окажется виноват. В первую очередь перед самим собой, что не уберег, не спас свою мечту. А мечта эта… дура. Ему со мной даже начинать разговор опасно, он и сад мне создал и всё, что намыслил о наших цветах, а я сразу в истерику, подумать даже не успела, а ему меня спасать. Он на войну, а я обиженно отворачиваюсь.

— Почему не спишь?

— Думаю.

Амир сел рядом, но обниматься поостерегся, я была в одной ночной рубашке и сразу сложила руки на груди, ага, скромница. Я даже не успела заметить, когда он принёс одеяло, просто почувствовала его на плечах. Тяжело вздохнув, не признаваться же ему в своих мыслях, спросила:

— Как гости?

— Ушли.

Я подняла на него глаза, и он неожиданно отчитался:

— Приходили договориться о перемирии.

Так как я глаз не опускала, добавил подробностей:

— Признали согласие об участии в акции ошибкой.

— Сами признали?

— На примере.

— Пример жив?

— Нет.

Веский довод, я кивнула и уже опустила глаза, когда он произнёс:

— Я ирод.

— Ты вождь. Ты вождь на войне. Из хасов никто не пострадал?

— Нет. Мари и Серж закрыли их своей энергией.

Улыбнулся и признался:

— Фиса организовала оборону школы Мари.

— А как это выглядит? Как от вас можно организовать оборону? Ведь даже если позвать полицию, что они против вас могут сделать, они же так…

Я завертела пальцами, не в состоянии продолжить свою мысль, что акцию и в школе Мари можно было провести — уничтожить всех, детей и полицейских. Да ещё и продемонстрировать, что полицейские им не страшны, никто не страшен. Амир наклонился ко мне и взглянул тёмной синевой, неужели мне это интересно.

— И вообще, как вы можете столетиями скрываться, и никто о вас не знает. Хотя, знал же этот Шерер, военные тоже знают?

— Знают, не все, конечно, но многие.

— И наивно полагают, что могут вас использовать?

— Используют наёмников.

Он назвал несколько громких террористических актов, о которых даже я слышала. Я опять вздохнула и опустила плечи, ужас эта политика, кого угодно продадут и своих в том числе. Амир решил отвлечь меня от грустных мыслей:

— Фиса заявила властям, что в школе есть больные чумой и власти объявили карантин. А охрану зоны заражения обеспечивал клан под видом карабинеров.

— И в телевизоре показали?

— Показали.

Я даже руками взмахнула, вот оказывается, что бывает на самом деле за новостями о массовом заболевании в детских лагерях.

— Некоторым главам оказалось достаточно увидеть мою охрану.

— На школу не напали?

— Нет.

Амир внимательно посмотрел на меня, хотел взять за руку, но остановился в своем движении и отвернулся к морю.

— На самом деле им нужна была только ты.

— Я? Зачем? Как я понимаю, по вашему закону энергию я могу отдать только…

И замолчала — не только Амиру.

— Выходит, любой может меня использовать как батарейку?

Амир поморщился, желваки прошли по лицу, слово его явно раздражало, но не стал спорить и произнёс резким тоном:

— Только тот, кому ты захочешь отдать сама.

— А как меня можно заставить…

— Можно, способов достаточно.

Интересно, я даже бровь подняла в возмущении, почему это способов много, не захочу и всё — что это я чужому кому-то жизнь свою буду отдавать, да ещё похитителю? Взгляд Амира был чёрен и тяжёл.

— Мальчика в клинике помнишь?

Я вздрогнула и похолодела, да, таким способом меня можно заставить сделать что угодно.

— Или Мари в цепях, Фису на жаровне, продолжить?

— Нет… я поняла.

Амир обнял меня, а я зашептала:

— Я лучше умру… ты ведь успеешь… не отдавай меня им… ты остальных спаси…

— Рина…

— Слабое звено… они их из-за меня теперь могут…

— Не могут.

Он пересадил меня к себе на колени и прижал к груди, стал гладить по волосам.

— Ничего не бойся.

— За себя я не боюсь…

— Я за тебя боюсь.

— Ты?

Прикоснувшись к моей щеке губами, твердыми и холодными, Амир признался:

— Теперь я понимаю Глеба.

Я не ожидала таких слов и хотела поднять голову, но одумалась, понимая, что он сейчас будет говорить о королеве.

— Много раз я пытался купить или похитить королеву.

У меня хватило сил спросить:

— Чтобы заставить её помочь Мари?

— Да. У меня даже была возможность получить её кровь. Но я понял, так я могу убить её, не достигнув своей цели. И предложил Глебу встретиться с ней, похитив двоих из его ближнего круга. Рина, способов заставить что-то сделать много.

— И она согласилась?

— Сказала, что если я не отпущу их, то у меня не будет шанса, она его мне не даст. И что чувствует мою боль.

— Отпустил?

— Да. Она взяла на себя болезнь Мари и теряла свою кровь несколько дней. Я мог ей помочь, но я был враг, недостойный оказать помощь.

И вдруг странный свистящий шепот над моей головой:

— Я сегодня впервые в жизни испугался и понял Глеба, понял его страх… потерять навсегда.

Он коснулся моих волос губами, погладил рукой, не выдержал и провёл пальцем по щеке. Голос успокоился, но оставался глухим:

— Рина, ты отдала мне свою жизнь и случилось чудо — ты осталась жива. Я не могу тебя потерять.

Я перестала дышать от этих слов, столько в них было боли и отчаяния, едва собрала силы и прошептала:

— Куда же я денусь…

— Не нужно отдавать мне своей жизни, ты такая хрупкая, такая невесомая… как луч солнца… тёплый и ласковый…

От удивления я подняла на него взгляд, и Амир поцеловал мне глаза, едва коснулся лба горячими губами.

— Ты единственная… удивительная…

Поцелуй был нежным и мягким, его губы лишь чувствовали мой жар, не позволяли своему огню выплеснуться, ощущали каждое мгновение касания, впитывали своей раскалённой кожей. Я не успела даже вскрикнуть, Амир сжал меня так, что сознание покинуло раньше, чем мозг успел понять случившееся.

Кости уже заросли, песни все спеты, а я плакала и плакала тихими слезами отчаяния. Ничего и никогда, Пустота, опять кругом Пустота. Амир уехал сразу, как только меня привели в сознание, всю загипсованную — ребра, руки и ноги поломались под его руками как соломинки. Посмотрел на меня тёмными провалами вместо глаз, сказал:

— Прости.

И уехал. Фиса пела песни, кости заживали, а я плакала. Слёзы сами текли тоненькими ручейками, глаза опухли, нос превратился в картошку, а я плакала. Фиса даже не пыталась меня разговорить, только иногда смотрела пронзительным взглядом и губы сжимала в ниточку. Яна тоже пела, но и на неё я никак не реагировала. От Роберта сразу отвернулась, и Фиса не позволила ему ко мне подойти:

— Не время, уходи.

Вито постоянно сканировал мою энергию, и наступил момент, когда они с Фисой решили снять гипсы и вынести моё безвольное тело в сад.

— Солнышко завсегда помогает.

Но в саду я устроила настоящую истерику: это были именно те деревья, из того самого сада. А увидев многогранную беседку, всю в зелени и различных фруктах, я забилась в руках Вито так, что ему пришлось меня усыплять.

Тонкий голосок пел и пел, доставал мое сознание из Пустоты, вот и слова уже выделяются из общей массы звуков. Я открыла глаза, Мари. Она держала мою руку и, всхлипывая, пела:

Руку мне дай на середине пути, руку мне дай, еще нам долго идти.

Пусть на пути мы иногда устаем, все же идти нам будет легче вдвоем.

Позади крутой поворот, позади обманчивый лед,

Позади холод в груди, позади.

Мир так велик и не кончается путь. Только на миг можно ресницы сомкнуть.

И стороной нам не пройти не свернуть. Только порой можно устало вздремнуть.

Позади крутой поворот…

Мы не одни. Ну, оглянись, оглянись. Это наш путь, он называется жизнь.

Ты не грусти, тебя прошу не грусти. Сколько у нас уже всего позади.

Позади крутой поворот…

Она пела и пела, всхлипывала и пела, смотрела на меня огромными заплаканными глазами и пела. Я пошевелила пальцами и шёпотом спросила:

— Откуда песню знаешь?

Мари утёрлась рукавом и просипела:

— Фиса научила.

Тут же в пределах видимости моих опухших глаз появилась Фиса:

— Так мы и не то умеем.

И как запела голосом известного солиста детского хора:

Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг.

Слышишь, реют над страною ветры яростных атак.

И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди,

И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди.

На мой гомерический хохот появились Вито и Алекс. Фиса только рукой им махнула:

— Заговорила, ласточка, в сознание вошла.

Но моё сознание ещё несколько дней находилось в переменном состоянии, я в любой момент могла впасть в истерику. Вито и Алекс внимательно следили за моими пальцами, которые первыми реагировали на внутреннее состояние — начинали мелко подрагивать, кто-нибудь сразу брал меня за руку и наполнял энергией. Лишь на третий день — когда я только один раз была на грани, потому что Мари в разговоре с Вито произнесла несколько слов на испанском — Фиса заговорила со мной серьезно:

— Ты себя ласточка не кори, знаю твои мысли.

— И что ты знаешь?

— Всё знаю. Я ведь тоже любила, молодая-то была.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы остановить зародившееся в груди рыдание, не позволить пролиться очередному потоку слёз. Когда я длинно вздохнула и посмотрела на Фису, она улыбнулась облегчённо:

— Вот и ладно, силушки поболе стало.

— Это нервы.

— Они, милая, они. А откель им здоровым-то взяться, коли ты из себя все жилы достала. Последнее мужу подарком послала, капелюшечка осталась, дак он и её вытянул.

— Он не удержался…

— Видела всё.

— Видела?

— Так сам показал, когда уходить решился. Так и сказал: смотри, как я жену, мечту свою убиваю.

Она пронзительно на меня посмотрела, а я закрыла глаза и отвернулась. Ничего у нас не получится, Пустота победила меня. Не сможем мы измениться, мои страхи и сила Амира, которая в нём властвует, не позволят зародиться тому, что другие называют любовью. Слишком далеко наши планеты друг от друга по небосводу летают, не сойтись. Я не могу ничего с собой поделать — кругом страхи. Подумать не успеваю, а уже испугалась, и сразу Амир во всём виноват, потому как он хоть как-то старается ко мне приблизиться. А его сила не пускает ко мне, не сможет он ко мне как к своей половинке относиться, кровь и энергия, только это ей и видится.

— Я слабая, совсем никчемная, не умею, боюсь только всего, ты права.

— Силы ты своей не знаешь, не видишь её. А в нём зверь говорит, воли не даёт, силён больно. Токмо это ещё не конец.

— Пустая я, понимаешь, нечему во мне его держать, зверя этого… да и не умею сильной быть. Не дали голубого шарика.

— А кто ж тебе его в руки положит, коли сама не возьмёшь?

— И где его взять?

— Так везде.

— Как это?

Искорка пронеслась в ярких глазах, и улыбка проявилась на круглом лице:

— Сила везде, ласточка, токмо очи раскрой, в клятве свадебной сама сказала, что открыты глаза.

Да, что-то такое было, я ещё удивилась, зачем глаза открывать, если и так открыты. Фиса обрадовалась моему задумчивому взгляду и заговорила быстро-быстро, как торопилась, чтобы я хоть часть её слов услышала.

— Ты радость когда увидишь, так и сила будет. Счастье смотри везде, в слове добром, в очах ласковых, в делах ради тебя заведённых. Ушедшее не помни, как боль свою да страдание помнить не хочешь, оно силу забирает, вперед смотри, там радость ищи. Ты вона даже не узрела, как любовь вокруг себя замутила, такое счастье задарила.

Я с сомнением посмотрела в блестящие глаза Фисы, а она даже подскочила с постели и заходила торопливыми шажками по комнате.

— Машенька и помыслить не могла, отец ведь совсем её от Витька отвёл, запрет наложил, токмо свой, крови одной чтобы детки были, вождь единой крови должен стать. А ты наперёд всего любовь вознесла, в нём кровь-то и восстала, ихняя кровь-то.

— Вито? В нём кровь хасов?

— А как же, ихняя, токмо он, Витёк-то, понятия такого не имел, покудова ты не появилась.

— Я? А я тут каким боком…

— Так ты его всего и замутила, жил себе ирод, а тута ты, да кажный день он тебя, муки твои наблюдал, да силу твою в себя принимал, вот в нём всё и вскипело.

— Фиса, подожди, я ничего не понимаю. Как… да какая сила-то, это он меня спасал постоянно, энергией делился…

И на радость Фисы я задумалась. Получается, что, помогая мне своей энергией, он частично получал и мою. Так, медленнее думай, спокойнее, муки смотрел, ну, это не интересно, и моя энергия разбудила спящую в нём кровь хасов.

— Моя энергия проявила в нём кровь хасов?

— Зело верно. Ты, когда лбом к столу прилипла, так и получила колдовство. Да ранее письмена их узрела, сама очами водила, не заставлял никто, а тепереча и в доме таком живёшь, в нём всё в ихнем колдовстве, как в той пещере.

Действительно, и стол, и коридор с коврами со мной как-то уж больно серьёзно разговаривали, до потери моего сознания. Вспомнились надписи на ступеньках, цветы каменные в доме — на самом деле кругом колдовство. И тут Фиса подняла палец, не в шутку, а грозно, даже взгляд изменился, я сразу насторожилась.

— Токмо всё энто опосля вышло, кровушка-то, наперед ты вождя заставила узреть любовь Машеньки да Витька, признать в силе неизменной, ради тебя поломал волю свою.

— Ты его к Амиру послала.

Она только засмеялась с хитринкой в глазах:

— Ах ты, лебёдушка, какое мое слово без твоего-то? Ты вона ради Лёшеньки готова была смерть принять, а Маша дочь кровная, да подруга тебе радостная. Он деньки ваши за границею каженный день как кино смотрел, да улыбался. И кровью своей за них плату внесла, за счастье да любовь.

У меня ещё не было сил обсуждать свои подвиги, и я спросила:

— Ритуал уже был?

— Так акция же, главы пока решались, кто куда, а тапереча и надобности нету, свой будет.

Мне стало стыдно, в своей истерике я даже не спросила Мари как у неё дела, и уже в себя пришла, а мысли не было её жизнью поинтересоваться. И опять обида нахлынула, почему во мне нет этого умения — слышать и понимать. Может, если бы я раньше смогла что-то иначе сделать, повести себя с Амиром как-то по-другому, мудрее что ли, то и не было этого ломания меня. Фиса догадалась, в каком направлении понеслись мои мысли и повторила:

— Не кори себя, нету твоей вины ни в чём, другая бы каменьями увешалась, да падчерицу вон из дому выгнала, мол я отца твоего спасла, а ты не нужная, токмо мешаешь. А Ясеньку прислужницей в страдание да издевательства ввергла, за красоту месть совершала, потому как воли ей нет. А ты петь да радоваться, королевскую кровь в ней поднимаешь каждую минуточку, верить в жизнь светлую принуждаешь да любовь узреть. А уж об Лёшеньке-то и разговора нет, и жизнь возвернула, да счастье на ладошке подарком вручила, владей мол, да сбереги.

— С этим ты совсем погорячилась, они сами такие прекрасные, да и с Алексом случайно тогда вышло…

— Курица ты, разуменьем своим так курицей и остаёшься.

— Это почему?

— Кто ж свою-то жизнь случайно кому чужому отдаёт? Ты его болезного как увидела, так сразу и кинула ему кусок жизни, а что в твоей …дурной-то голове творилось, мысли какие, так это значения иметь не может, сердце жизнью управляет, да душа. И мужу своему, воину великому, с которым теперь никто уж и рядом встать не может, силу последнюю выдала, вдруг ослаб в битве, до тебя дойти не сможет.

В комнату стремительно вошёл Роберт и вопросительно посмотрел на Фису, можно ли ему уже со мной разговаривать, лишь поздороваться осмелился:

— Здравствуй, Рина, здравствуй, Фиса.

— Здравствуй, милок, здравствуй во славу.

— Добрый день, Роберт.

— Ты вот что, лебёдушка, энтот самый умный, в голове есть маленько, работа такая у него, мысли за других собирать, ты его слушай. А я пойду, да твоему муженьку пару ласковых слов добавлю.

— Ты с Амиром будешь говорить?

— Он небось сидит на камне, да на тебя смотрит, как ты мне сейчас страхи свои выказывала, токмо ему объяснения надобны… тоже дури много собралось, седина в голове, да бес мает.

Фиса вышла из комнаты, а Роберт сел на пол у постели и скрестил руки на коленях.

— Я слушаю тебя.

Он поднял брови и удивлённо посмотрел своими внимательными карими глазами.

— Фиса сказала, чтобы я тебя слушала, я готова.

— Я хотел спросить.

— Спрашивай.

— Что для тебя значат песни?

— Песни?

— Я посмотрел и послушал разные варианты исполнения тех песен, которые пела ты, и ни разу не встретил ничего похожего твоему исполнению.

— Роберт, да кто же ещё так сможет переврать мелодию, как я? Даже тренировки Фисы с использованием пыток и угроз не научили меня петь, так, мурлыканье, да и голос у меня слабый. А ты Мари слышал, а Яна? Мне вообще не стоит рот при них открывать, я больше так, под настроение могу звуки иногда выдавать. А на люди только если…

Я вовремя одумалась, чуть не сказала, что месть совершить, и лихорадочно пыталась выйти из положения:

— …только… как подвиг, да гостей Амира пугать.

Роберт улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой, немного ироничной, а в глазах появилась хитринка. Вообще он странный, отличается от всех своим поведением, вроде как все и совсем не такой. Он ведёт себя свободнее и не только со мной, даже с Амиром позволяет себе высказываться. А смеяться так открыто и легко может только он. Немного помолчав и полюбовавшись моей растерянностью, он выдал неожиданный вердикт:

— В твоих песнях много энергии, силы. Как у Фисы.

— Ты уж совсем… это меня все песнями лечат, кстати, мне так больше нравится, чем ваннами ледяными да кипятком.

— Твои песни лечат душу.

Я только усмехнулась и головой покачала, знал бы, как я песни эти разучивала, а особенно — как выбирала для исполнения. Махнув рукой, как объяснить, призналась:

— Песни не мои, их Фиса заставила выучить, а пою под настроение.

— А какую бы песню ты сейчас спела?

И такой внимательный взгляд, прямо в душу проник, я пожала плечами, не знаю.

— А ты не думай, просто спой, что захочется.

Оказалось, что я помню песни, которые когда-то слышала, ту, которую я неожиданно для себя запела тоскливым голосом, мы с Фисой не разучивали. Перед глазами сразу возникли кадры фильма, в котором она звучала. Странный фильм о замене душ, вроде сказка, а много глубинного смысла, ну да, все сказки такие.

Уехал славный рыцарь мой пятнадцать лет назад,

Но на прощанье я ему заворожила взгляд.

За сотни рек, за сотни гор направив бег коня,

Во всех красавицах с тех пор он узнает меня.

А с башни время сыплет звон дин-дон дин-дон дин-дон.

Увы, не только за окном прошли с тех пор года,

Я жду и только об одном тревожусь иногда.

Когда из дальних стран домой он повернёт коня,

Во мне самой, во мне самой узнает ли меня.

А с башни время сыплет звон дин-дон дин-дон дин-дон.

Мне удалось не заплакать, присутствие Роберта, его внимательный взгляд удержали истерику, и я почти спокойно допела.

— Амир вернётся.

— Вернётся.

— Рина, он очень сильный, удержаться в таком состоянии практически невозможно.

Я подняла на него глаза и поразилась пронзительности взгляда Роберта — передо мной опять высилась скала силы, глава клана и ирод.

— Ты не боишься нас, не хочешь говорить о страданиях, которые перенесла, невозможных для человеческого тела. Я чувствую тебя, в тебе действительно нет гнева за пережитую боль. Ты на самом деле не жалеешь о совершенных тобой…

— Да что я такого совершила? Роберт, я не боюсь тебя, раздулся тоже…

Он захохотал и упал на спину, закрыл лицо руками. Я очередной раз удивилась такой вольной реакции — не каждый человек сможет так свободно реагировать, выплеснуть эмоции, а он ирод, у которых говорят этих эмоций нет совсем. А уж о том, чтобы я сама так смогла, и речи нет. Успокоившись, Роберт поднялся, встал на колени и взял меня за руку. Его глаза светились невероятным блеском, а губы какое-то время ничего произнести не могли, так и растягивались в улыбке:

— Я не знаю, каким богам мы должны молиться за то, что ты появилась в нашем мире. Могу только преклонить голову перед Амиром, что он нашёл тебя.

И он действительно изобразил поклон гордой головой. Странная мысль — неожиданно я осознала, что на самом деле Роберт очень даже горд, и эта свобода в поведении на самом деле отвоёванная у Амира гордость, настоящая гордость лорда. А почему отвоёванная? А может, Амир и воспитывал в нём эту гордость крови, осознание себя правителем, не гордыню власти, а именно гордость своего происхождения. И обеспечил эту гордость силой, позволил ему стать сильным, не так — сделал его сильным. Я вспомнила наш с ним разговор о силе, как цели вождя, может Амир и прав, сильный вождь может управлять сильными слугами. Нет, опять неправильно, он не слуга, он кто-то другой, мне пока непонятный, но не слуга.

Роберт внимательно рассматривал меня, пока я рассуждала про себя, интересный взгляд, ещё немного и я додумаюсь, что он читает мысли. Усмешка подтвердила мои подозрения, но открыто спрашивать я не посмела, а Роберт встал и отошёл к окну, постоял, удерживая руки за спиной — жест Амира, когда он волнуется, сам себя держит. Не оборачиваясь, он заговорил спокойным уверенным тоном:

— Рина, ты отказываешься говорить о том, что перенесла, но я хочу тебе сказать своё мнение.

— Роберт, всё уже прошло, никто не виноват.

— Никто не виноват, это ты правильно сказала. Я о другом.

Он повернулся ко мне и спросил:

— Ты хочешь умереть?

— Нет… почему ты… я не хочу умирать.

— Тогда почему не бережёшь себя? Почему сразу говоришь о смерти?

— Я не говорю о смерти.

— Говоришь. Всегда спасите кого-нибудь — Мари, Алекса, Вито… Амира, народ хасов. И никогда о себе. Любая опасность для кого-то, и ты готова отдать свою жизнь.

— Ну… если только я могу спасти… мое предназначение спасти Амира и его народ.

— Ты предназначена Амиру, это правда. Но только ему. Остальные…

— Те, кому я могу помочь… раз могу, то должна!

— И на скольких тебя хватит?

Ироничный взгляд и губы бантиком, вот это да, маска шута, цирк, артист похлеще Амира будет. Пока я его удивлённо рассматривала, он подошёл ближе и сказал фразу, которая никак не ассоциировалась с лицом:

— Ты ещё не выполнила своё предназначение как жена Амира.

Мгновение и передо мной стоял властный глава клана, но скалистость не появилась, понял, что на меня она не действует.

— Почему? Он получил свою…

— Амир вождь народа хасов.

— И что? Теперь он может быть вождем ещё шестьсот лет.

— У него есть жена, и это ты.

— Я не понимаю. Столько мне не прожить ни в коем случае, пусть ищет себе молодую…

— Ты его жена. И если с тобой что-то случится, предназначение не исполнится.

— Роберт, ты понимаешь, это же случайность, я всего лишь его энергетическая… батарейка, в общем, и только как…

— Ты жена.

И мои нервы не выдержали разговора, я стукнула по постели кулаком и крикнула:

— Он не любит меня! Не-лю-бит! И полюбить не сможет! Я ему настоящей женой быть не смогу! Никогда!

Упала на подушки и прошептала:

— Вот как вождь пусть и ищет себе жену из своего народа, я свою роль исполнила — отдала, что смогла. Только кровь осталась, но её можно всегда…

— Нет. Кровь никто у тебя брать не будет.

Как будто и не было моего крика, Роберт так же спокойно стоял и смотрел на меня. Даже глаза не изменились: никакой черноты, мягкий взгляд и едва заметная улыбка. Именно эта улыбка и вывела меня очередной раз из себя:

— Даже кровь не нужна? Тогда зачем я вам? Просто держите, потому что в руки попалась? Никого не отпускаем, ха-ха, так пустая уже, ничего не осталось.

— Ты осталась.

— Я? А зачем вам просто я, без силы, без…

— Ты, нам нужна просто ты. И Амиру нужна просто ты, только ты.

— И где он?! Синяк поставил и исчез, сразу сам себя испугался! А может меня боится? Повод нашёл исчезнуть, долго не думал и сбежал! Вот все вы мужики такие, хоть ироды, хоть вожди!

— Рина…

Изумление в глазах, ставших прозрачными стёклышками, остановило меня, и я отвернулась, зачем опять наговорила, скандал ни о чём устроила, самой же будет потом стыдно. Мягкое касание пальцев по руке только рассердило, и я убрала её под одеяло.

— Синяк? Свои повреждения ты называешь синяком?

— Да какая разница! Ну, кости поломал, так зажило же, мне обидно, что он ушёл, бросил меня! А ты говоришь жена — батарейка! Я только батарейка!

Фиса практически влетела в комнату и шикнула на Роберта:

— Окстись! Неча о страданиях лебёдушке изрекать, сгинь, сама говорить буду.

— А я никого слушать не хочу!

Закопавшись в подушки, я опять зарыдала. Вот и выплеснулась обида, копившаяся в душе много дней, не за причинённую физическую боль, за предательство — ушёл, сразу бросил.

Ещё несколько дней Фиса никого ко мне подпускала, даже Вито с Алексом, а Мари отправила в школу. Роберту появляться был заказано сразу, раз доверия не оправдал. И сама в разговоры со мной не вступала, стояла и смотрела на море часами, а я, уткнувшись в подушки, думала свою думу.

Амир всё увидит, все разговоры — открытым текстом я заявила, что хочу его любви, требую, заявляю, как жена. И что? Сама не понимаю своих чувств, полный разброд в душе, хаос, а от него — при его-то состоянии, физическом и моральном, как говорят в кино — требую подать любви, которую он даже представить не может своим умом вождя и ирода. А я? Как я её представляю? Именно от него — воина, вождя и ирода. С кланами, гаремами и войнами. И сама что могу предложить? Уси-пуси при луне и пару — тройку песенок, старое измождённое тело и полная голова страхов. Неравнозначно получается, о всяких дворцах и богатствах даже упоминать не стоит. Вывод совершенно неутешительный. Может только любовь Мари и Вито можно отнести хоть к каким-то достижениям, но наши отношения с Амиром от этого лучше стать не могут, раз он был категорически против. Тем более, Фиса говорила об отсутствии детей у иродов. Получается, что народ лишается наследника, прямого продолжения линии настоящего вождя хасов, то есть Амира. Да, это тоже не вариант, хотя любовь не выбирает, и я ни о чём не жалею.

Единственной, кто был допущен, оставалась Яна, но и она под бдительным оком Фисы только тенью появлялась, контролировала меня в бассейне и приносила еду на подносе. Вот и сейчас она помогла мне встать. Ведь уже всё могу, ничего не болит, а туда же, руку подаёт, и я тяжело поднимаюсь с постели — ужас. Фиса даже не обернулась, так и стояла, сложив руки на животе, наблюдала закат.

На пороге бассейна я охнула и закрыла лицо руками — вся поверхность воды была покрыта белоснежными лепестками роз. Послышался тихий голос Фисы:

— Девонька, позволь мужу-то ласку свою до тебя донесть.

Я не знаю, сколько так стояла, не в состоянии открыть глаза и посмотреть на поле, сияющее яркой, слегка голубоватой белизной. Фиса ничего больше не сказала, отошла от меня, чуть коснувшись локтя. Наконец, я лихорадочно вздохнула, опустила руки и сняла халат, не одевая купальника, голышом вошла в невероятное пространство, заполненное чудом. Лепестки ковром лежали на воде, чуть покачиваясь и распространяя вокруг себя аромат блаженства, неги тела и спокойствия души. Я ни о чем не думала, лежала на воде и касалась пальцами упругих лепестков, укладывала их на себе, уходила под воду и смотрела из прозрачной глубины на эту белую поверхность, чуть колышущуюся, как облака. В какой-то момент вдруг осознала, что мне не хватает движения, даже не бури, а просто движения воды, захотелось прикосновений этих лепестков в потоке. Чтобы не я их брала в руки, а они сами касались меня в своём стремлении. Добравшись до поручня, я обнаружила несколько кнопок, они явно бурю не включали, судя по значкам, но волна должна образоваться.

От моего хохота пронеслось эхо, мгновенно появилась встревоженная Яна и прибежала испуганная Фиса. Я естественно не смогла догадаться, что двойная линия обозначала горный поток. Вода сразу унесла меня от поручня и прилепила к стеклу, а лепестки собрались на мне большой плотной кучей. Я упиралась в стекло руками и хохотала, вот и наши отношения с Амиром такие же: то короткое мирное благоухание среди красоты, то бурный поток, в котором главная задача выжить. Причём обоим, не только слабой мне, но и Амиру — он же не может знать, когда и какую я включу кнопочку в себе и чем это ему чревато.

Яна выключила горный поток и достала меня из воды, завернула в полотенце, а Фиса только беззвучно раскрывала рот, потом не выдержала и засмеялась:

— Ах, ты, лебёдушка, ну, учудила, краса наша, пора вылетать из постельки, созрела уже.

Продолжая похихикивать, я спросила:

— А куда лететь-то?

— За моря, ласточка, за моря, на других посмотреть, да себя показать.

— Так муж сбежал, с кем полечу-то?

— Ждёт, милая, ждёт решения твово, согласная, аль нет, изреки.

— Прямо сейчас?

— А как же, раз бучу такую учинила, отвечай по совести… зазря что ли воду-то вихрем пустила, засиделась в дому, крылья просют воли небесной.

— А мужу хватит смелости меня людям показать, вдруг что кто скажет, да и осудит за то, что жена его не соответствует вождю?

И кто сказал, что я успокоилась? Только что хихикала, а вот уже и тон другой и слова такие, что надо было лучше утопиться, чем рот открывать. Но уже сказано и явно услышано — по тому, как побледнела Фиса, я поняла, что Амир прямо сейчас меня слушает.

— Хватит.

Всегда безмолвная Яна вдруг ответила за Амира уверенным голосом и спокойным синим взглядом. Будь кто другой, из иродов или даже Фиса, я бы съехидничала и спросила, откуда знают, но Яна так редко говорит, что я только подняла на неё удивленные глаза. Она повторила:

— У Амира хватит смелости на всё.

Растерявшись от такого заявления, я только пожала плечами и согласилась:

— Поехали. Вот ты со мной и поедешь. И Фиса…

— Ан, нет, девица красная, пока ты тута валялась в обиде, делов много собралось, Машенька одна никак не справляется. С мужем езжай.

К Фисе вернулось обычное состояние вечного недовольства мной, она двинула плечиком и ушла. За ужином я спросила её:

— Почему ты не хочешь ехать с нами?

— Так нейтралитет блюду, ведьмино время закончилось, мужнина граница наступила.

Я засмеялась и чуть не подавилась персиком:

— Фиса, можно подумать, вы чего-то соблюдаете.

— Блюдём милочка, ещё как блюдём. Я ж тебе словечка не изрекла о деяниях мужа твово, да и… дури твоей.

Она мрачно посмотрела на меня и переложила сливу с персиком местами в попытке удержать этот самый нейтралитет.

— Изрекай. Уже мужнина граница наступила, раз я согласилась, значит, скоро сам явится. Пользуйся нейтральной территорией, в смысле безвременьем во власти надо мной.

— Во власти?! Да над… над курицей власти нету, мозгов нет, нечем управляться-то!

Я была готова к чему-то подобному, слишком долго Фиса молчала и терпела моё страдание, пусть лучше выскажется, да и проговориться в гневе может, о чём она с Амиром говорила. А то, что говорила, было понятно по тому, как она выходила из комнаты, чтобы я не слышала, не знала её объяснений моего поведения. К кому ещё может обратиться за помощью всесильный вождь народов и кланов в попытке понять свою жену, да и себя тоже.

— Ты же… зачем такую дурь-то себе позволила, и так сил маленько совсем, капелюшечка, беречь да… ан нет, курице страдать да слезу ручьем пустить надобно, обиду холить! А о ём-то и мыслишки нет, каково ему силищу-то свою держать, кады душа к тебе стремлением неизведанным ранее рвётся, да страх свой ломать!

— Страх?

— А ты как мыслишь? В ём страха поболе твоего будет, да страха такого, что…

Она вдруг резко успокоилась и опустила голову, сложила руки на столе, даже сцепила их, как держалась за свои пальцы. Не поднимая глаз, спросила:

— О Заряне известно?

— Да.

— Так как же он к тебе подойти-то может, ежели единожды своими руками уже убил?

На меня даже повеяло холодом от её слов, и я не нашлась, что ответить. А Фиса продолжила тем же тяжёлым мрачным тоном:

— Тогда-то по закону ихнему, девка из гарема сбежала, вот и наказал, чтобы неповадно было. Токмо помнит, все тыщи лет свои помнит, ирод и убивец немыслимый, а девицу как свет забыть не могёт, потому как продолжение в Машеньке. И мысль ломает — кабы не убил, народ в целости остался.

Она, наконец, посмотрела на меня, и взгляд изменился, подобрел, лучики заиграли, и тон изменился:

— А в тебе мечту узрел, душой чёрной замаялся, глаз твой видит, да тело горячее чувствует. Нету замены тебе, потому как первая, на которой сердце ёкнуло, завсегда ровно тикало, а ты мукой своей за его жизнь стронула с места, лихорадка телесная, да душа раненная потому в тебе мечтой и сошлись навечно.

Я не стала прерывать её своими сомнениями насчет вечности, пусть так думает, пророчество пророчеством, а мужчина и женщина это тайна никому не ведомая, ни Амиру, ни мне.

— Так неужто мечту свою руками чуть не убивши, рядом быть смог? Да смотреть на страдания твои от слабости своей, что удержу нет ему как видит тебя, хотенье кажный миг чувствовать, да прижать тело твоё руками горячими? Маета сердца силу в буйство приводит, а ты травинка хрупкая для мощи его, потому побег и помыслил.

Она пронзительно посмотрела на меня и продолжила:

— Единожды совершив убийство, за которое тыщи лет плату платил, второе совершить дело невозможное, тому платы нет, потому как жизни не будет.

Я хотела возразить ей, что жизнь у Амира длинная, много чего произойти может, моя жизнь не может иметь какое-то значение, потому как значительно короче. Но тут опять в наш разговор вступила Яна, безмолвно стоявшая у двери:

— Рина, ты изменила нашу жизнь, всех нас. Без тебя мы…

— Яна, я…

— Правда, Ясенька, правда сие, всем жизнь изменила, а мужу боле всего, от тебя жизнь тепереча зависима, вся, минуты без тебя ему жизни нет, всё вокруг тебя и крутится волчком.

Фиса говорила так серьезно и смотрела на меня так строго, что я почувствовала себя виноватой непонятно в чём. В том, что не так веду себя с Амиром? А как? И что означают её слова, что нет ему жизни без меня? Слова Олега и крик Амира я помнила, но всерьёз не воспринимала. Может Олег действительно полюбил с первого взгляда девушку со странным именем, поэтому решил, что и с Амиром должна произойти такая же история, но это скорее было попыткой меня успокоить перед тем, как войти к сошедшему с ума мужу. Не зря сказал, что они умеют любить, он надежду в моей душе этими словами пытался заронить, чтобы я не боялась Амира и спасла его.

— Ну и что теперь? Как я должна себя с ним вести?

На мой откровенный с лёгкой иронией в голосе вопрос Фиса так же откровенно ответила:

— Как сможешь, так и будет.

— Как будет, так и будет.

Во мне вдруг проснулся дух противоречия — все всё знают и понимают, кроме меня, а я, между прочим, главное действующее лицо. Фиса только головой покачала, но на удивление спорить не стала.

— Как изрекла.

— Фиса, а я не знаю, как с ним себя вести, он мудрый вождь, ему и…

— Мужик завсегда глупее, надёжы на ум-то не держи, сама гляди, да и совершай желание свое.

И так улыбнулась, что даже Яна какой-то хихикающий звук издала, а я откровенно расхохоталась, вот так Фиса, вот так ведьма.

Но когда утром я проснулась и увидела тёмную фигуру у окна, во мне всё вздрогнуло, и тело, и разум. Амир сразу обернулся и оказался у постели, но сказать ничего не смог, так и стоял, опустив голову и заведя руки за спину. Голос у меня тоже вздрогнул, и мне пришлось сначала откашляться.

— Доброе утро, Амир.

Хриплым голосом он ответил:

— Доброе утро, Рина.

— Куда мы едем?

— Рина…

— Амир, я бы искупалась и позавтракала, а потом ты мне расскажешь, куда мы едем погулять.

Милая улыбка у меня получилась, но боюсь, что взгляд подвёл, вспыхнувшая голубизна потемнела, Амир опустил голову и повёл плечами:

— Я буду ждать тебя в столовой.

Купалась я стремительно, носилась от бортика к окну и обратно до тех пор, пока Яна не достала меня из воды. И откуда только силы взялись — вчера едва двигалась, развалина развалиной, а сейчас готова горы свернуть. Потому что появился Амир?

В столовой никого не было, а Яна сразу ушла, я хмыкнула и села за сервированный стол. Так странно, даже Фисы нет, небось уже покинула спорную территорию или Амир высказал недовольство и отправил её в школу к Мари.

— Рина.

Амир появился в дверях с большим непонятным предметом в руках.

— Что это?

— Твой манекен.

Он скинул ткань, и я увидела себя, то есть похожую чем-то на меня женщину-манекен в ярком платье, только… это была не я. Амир поставил меня передо мной и положил руки на плечи той, которая я. Беспомощно подняв на него глаза, я спросила:

— Это я?

— Нет. Это манекен, полная внешняя копия.

У меня не может быть таких глаз, ярких, почти светящихся морской волной. Таких губ, я даже пальцем провела по своим губам, судя по ощущениям, они как-то иначе выглядят. А волосы вообще, мне кажется, что моих на самом деле значительно меньше, да и лежать так они не могут, только если Мари уложит. И как-то она, то есть я, худее смотрится и даже намек на талию платье подчеркнуло.

Амир неожиданно подхватил меня — то есть манекен — на руки и я положила голову ему на грудь. Я ахнула и прижала руки к щекам, она — манекен — двигалась! Даже руки плавно коснулись груди Амира, голова повернулась и подняла свой взгляд на Амира! А потом губы задвигались, и она заговорила:

— Амир, а куда мы едем? Скажи, ты ещё куда-то хочешь поехать?

Мой голос ещё что-то спрашивал, а я удивлялась, наверное, он так в действительности звучит, хотя слушать его со стороны странно. Амир объяснил:

— Записи твоего голоса.

А сам подошёл ближе, и я подала мне руку! Я расхохоталась и пожала пальцы, они оказались мягкими и теплыми, практически как настоящая живая кожа.

— Положи руку на сердце.

Я коснулась своей груди и услышала ровное биение сердца.

— Это запись, да?

— Да, в здоровом состоянии.

Манекен улыбнулась и сказала:

— Приятно познакомиться, Рина.

Я сразу спросила:

— Ты меня с кем-то уже знакомил?

— Нет. Пока она только ездила в машине и летала на самолете. И на истребителе.

Он замолчал и внимательно, как сравнивал, посмотрел на меня, потом быстро поставил манекен на ноги и опять положил руки на плечи.

— Манекен поедет в другое место.

А я смотрела на нас и удивлялась — я такая маленькая рядом с ним. В жизни это чувство появилось только один раз, за столом в саду. Даже странно, он такой большой, мощь видна во всём теле, но я её не ощущаю. Скалистость Роберта увидела сразу, значит, Амир мне её не показывает? Мы встретились глазами, и я сразу опустила взгляд, даже, пожалуй, покраснела, смутилась своих мыслей, хотя ничего особенного и не думала. А может от лучистого взгляда Амира, сверкающего радостью.

И почему я задала этот вопрос? Откуда такой тон, только что краснела в смущении, глаз поднять не могла, и вдруг такое:

— Амир, ты всегда её с собой возишь? Она с тобой была… пока ты от меня бегал? Развлекала в разлуке?

Но оказалось, что Амир готов к такому вопросу, ничего в его взгляде не изменилось, та же радостная голубизна.

— Манекен всегда здесь или сопровождает тебя. Это лишь манекен, силиконовая копия твоего тела.

— Она на меня не очень похожа.

— Манекен создавал компьютер, скопировал все внешние данные. Но ты права, ты другая.

— Другая?

Амир прошёлся пальцами по плечам моей копии — она как сдулась и замерла с широко открытыми глазами. Он прикрыл её тканью, сказал слово, мгновенно появившаяся Яна вынесла фигуру из столовой. Я посмотрела ей вслед и вздохнула, всё-таки странно видеть себя со стороны, но она помогла мне понять, что я не вижу Амира на самом деле, даже разницу в размерах не очень ощущаю. Но сразу не разобраться, хорошо это или плохо в наших отношениях. Амир тоже посмотрел в след меня, на вопрос ответил, только усевшись за стол напротив:

— Ты живая.

Я хмыкнула, но решила эту тему дальше не развивать, можно опять нарваться на обсуждение каменного цветка в лице Амира. А он продолжил:

— Но внешне это ты.

— Совсем непохоже. Я не такая…

Повертела пальцами, но не смогла сказать, что не такая красивая, как выглядит манекен. Амир улыбнулся:

— Вас нельзя сравнивать, манекен никогда не сможет быть таким прекрасным как ты.

На мой удивлённый взгляд, с чего это вдруг такой комплимент, очень серьёзно ответил:

— Твою красоту нельзя скопировать. Невозможно повторить твой взгляд, твою улыбку, поворот головы, взмах руки… твою радость и твой гнев. Твою боль.

— Амир, не будем… о моей красоте. Куда мы поедем?

Вместо улыбки у меня получилась кривая усмешка, ни о своей красоте, ни о боли я говорить не хотела. В слова о красоте не верила, а боль не та тема, которую бы мне хотелось обсуждать. Амир внимательно посмотрел на меня, резко встал, оказался рядом и предложил руку:

— Машина готова. Можем ехать.

И таинственная улыбка, куда едем, говорить не будет, очередной сюрприз. Пусть будет сюрприз. Но сначала он меня мгновенно перенёс в сад, который я так и не посмотрела после своей истерики.

Всё могут короли. Деревья стояли ровными рядами: ряд персиков, ряд слив, ряд яблонь и все с плодами, как довезли непонятно, даже листья не повяли. Никаких следов, что они росли где-то в другом месте, ровный слой травы, и к каждому деревцу подведена вода. Я случайно заметила маленький краник у ствола яблони и сразу спросила:

— А что здесь было раньше?

— Сада не было.

Открой глаза, постарайся увидеть дело, ради тебя заведённое, и получи силу. Амир своим стремлением создать для меня сад делится со мной своей силой, а мне нужно только оценить это, принять подарок, а с ним и силу. Мой сложный мыслительный процесс заинтересовал Амира, и он спросил:

— О чём ты думаешь?

— О тебе.

Руки сразу напряглись, закаменели, но он справился с собой, однако спрашивать не стал, пошёл к беседке. Она оказалась большой, сложный многогранник, кроме стен со сливами, апельсинами, яблоками и персиками там были маленькие синие ягодки, неизвестные оранжевые плоды и ещё что-то зелёненькое вытянутой формы. Семь стен, семистенная беседка и потолок как шатёр, сверху лазоревого цвета, а внутри тонкая резьба коврового рисунка из светлого дерева.

Амир посадил меня за большой круглый стол:

— У вас присаживаются на дорожку.

Я подняла глаза и увидела яркую сверкающую синь неба.

— Амир… я… так всё красиво… спасибо… это наша беседка… наша… твоя и моя.

— Рина…

— Подожди, мне сказать тебе надо… я …пока не запуталась, ты просил сказать, так вот, я не боюсь тебя.

Но при этом я так скукожилась, свернулась вся, что Амир отскочил к стене с апельсинами.

— Амир, не уходи.

Я с трудом развернула плечи и подняла голову.

— Это не от страха… от… я боюсь сказать не так, а сказать хочу дома, в этой счастливой беседке.

— Счастливой?

Хриплый голос и чёрные глаза, руки за спиной и поза готового к побегу щенка. Вот это я подумала, это Фиса со своими сравнениями виновата, вождь, будем считать, что влюблённый вождь. И я улыбнулась:

— Она счастливая, многогранная счастливая беседка. Я была счастлива тогда, в том саду, поэтому беседка счастливая, и она с нами, рядом с нашим домом. Амир, я не боюсь тебя, и не виню ни в чём, я верю тебе. Подожди, мне надо сказать.

Амир опустил глаза и тоже развернул плечи, остановился в попытке прервать меня и кивнул, говори.

— Я верю тебе, верю, что ты всегда сможешь удержаться, ты сильный и мудрый. Только…

Мое молчание не продлилось и нескольких секунд, как он не выдержал и спросил:

— Только что?

— Ты не уходи, не бросай меня, что бы ни случилось. Мы должны быть вместе, только так, вместе. Когда ты далеко… я неправильно начинаю думать, а спросить не у кого… и ты ничего не можешь мне сказать… отсюда непонимание… мы ведь совсем не знаем друг друга…

— Я айсберг и камень.

— А я свет?

— Да.

— Помоги свету растопить лёд.

Амир так страшно побледнел, что я опять сжалась и опустила голову в сомнении, может, я слишком самоуверенно заявила, что могу растопить этот вселенский лёд и хочет ли айсберг сам быть растопленным. И именно мной. У меня дрогнули пальцы, и я сжала их в кулачок, неужели опять истерика, но не успела испугаться, Амир оказался у моих ног и коснулся кулачка горячими пальцами.

— Рина, прости меня…

— Не за что прощать… глупый… ты глупый вождь, ничего в женщинах не понимаешь.

— Не понимаю.

— Да я… а не скажу, вот, мучайся.

Я обрадовалась тому, что он отлепился от стены и осмелился подойти, его горячим пальцам и признанию, что ничего не понимает в женщинах. И во мне тут же взыграло кокетство, доселе неизвестное, я хитро посмотрела на него:

— Ты мудрый вождь, вот и думай, как …такую женщину как я разгадать.

И расхохоталась на весь сад, нервы нашли такой весёлый выход из тяжёлого разговора. Амир вздрогнул, глаза на мгновение потемнели, но быстро вернули свой чистый голубой цвет, догадался, что я кокетничаю, не страдаю, а даю ему шанс. Если бы я ещё сама понимала, какой шанс — хихикала от радости, что ему были важны мои слова, он их услышал. И он улыбнулся, чуть покачал головой, но всё же спросил:

— А ты будешь разгадывать меня?

— Да. Но для этой шарады нужны мы оба, иначе как понять друг друга? Как бы сказала Фиса — без света очей душу не узреть.

Сказала и зажала рот ладошкой, оглянулась вокруг, вдруг она услышит, а Амир расхохотался и быстро поцеловал мне руку:

— Рина, ты моя тайна, прекрасная тайна.

Мгновение — и мы оказались у машины. И я опять удивилась, не гигантский джип размером с танк, а красивая длинная серебристая машина, как-то она называется, класса люкс, или ещё как-то, вся величественная, в общем, королевской выездки. Немного осмотревшись — Амир дал мне время, пока говорил что-то Роберту, стоявшему у водительской дверцы — я увидела, что нас будет сопровождать впечатляющий кортеж как раз из этих самых танков. У одного из них стояла Яна и приветственно подняла руку, я помахала ей. Как хорошо, что рядом со мной будет эта удивительная девушка, моя поддержка и опора, моральная и физическая.

Наши машины неслись плотной группой, и все уступали нам дорогу. У нас так ездят только правительственные машины, хотя мигалок и не было, такое чувство, что все знают — это едет Амир. Он так и не сказал мне, куда мы едем, я несколько раз вопросительно посмотрела на него, но он лишь улыбался.

Мы ехали и ехали. Я постепенно стала засыпать, смотреть в окно на такой скорости невозможно, тем более, что нас все время окружали скалы, лишь изредка мелькала синева моря. Когда моя голова прислонилась к плечу Амира, он посадил меня к себе на колени и прошептал:

— Нам ещё долго ехать, поспи.

Я кивнула головой и через мгновение уснула от прикосновения горячей ладони Амира.

Почему мы не полетели самолётом, а целый день ехали на машине? Эту мысль я думала, поедая удивительные вкусности в маленьком домике у дороги. Такое чувство, что этот домик только что построили для того, чтобы я смогла пообедать. Вокруг стоял высокий сосновый лес, светлый от стволов почти оранжевого цвета, зеленых крон где-то наверху, хоть и широких, но пропускающих солнечные лучи. Дом был сложен из этих сосен, гигантских размеров брёвен, заполнивших всю комнату изумительным запахом смолы. Большое окно пропускало много солнца, и казалось, что сама комната светится. В центре комнаты стоял стол, уставленный множеством различных форм блюд, блюдечек, пиал и чашек из золота с разнообразной едой. Я вопросительно посмотрела на Амира — мне всю жизнь теперь есть из золота? На что Амир со знанием дела объяснил:

— Ты в дороге.

— А в дороге без золота нельзя?

— Нет.

Логика поразительная, у Амира какое-то своё отношение к этому металлу, и дело не в его стоимости, значимости в финансовой системе. Чистый светлый взгляд, за которым тайна, которую он добровольно не откроет. Я вздохнула и села за стол, есть действительно хотелось.

Запивая соком маленькие пирожки с очень вкусной непонятной начинкой зеленого цвета, я всё же спросила:

— А мы ещё долго будем ехать?

— Ты устала?

— Нет, просто интересно.

— Ещё несколько часов и потом ночь на корабле.

— Мы поплывем морем?

— Да.

— В Англию?

— Почему именно в Англию?

— На вашей скорости мы наверняка уже где-то во Франции, а потом кораблём можно только в Англию.

— Ещё есть скандинавский полуостров.

Посмотрел голубой смешинкой, любуясь моей растерянностью — как-то я о нём забыла — и добавил:

— Кстати, кораблём можно добраться и на африканский континент.

— Мы поплывем в Африку?

— Нет.

Я обиделась, почему Амир так сразу обвинил меня в географическом кретинизме, и заявила:

— Между прочим, я не знаю направления нашего движения.

Если он сейчас скажет, что вообще-то можно было заметить, с какой стороны солнце светит и определить стороны света, то я …но я не придумала, что же это я, да и Амир сразу ответил вполне в его духе:

— Наша поездка — сюрприз.

Выйдя из домика, я от удивления встала на крыльце и робко взглянула на Амира, машины сопровождения перекрыли дорогу метрах в двадцати и с обеих сторон образовались пробки. Только удивительно — никто не гудел и не требовал освободить дорогу, никакого возмущения, безмолвное ожидание. Он лишь улыбнулся и подхватил меня на руки, сел в машину, и она понеслась на привычной скорости. Я посмотрела назад и поразилась — как такие большие машины сопровождения легко развернулись и поехали за нами. Прав Вито, их машины проедут где угодно.

— А почему никто из водителей не возмутился?

— Возмутились, но им объяснили, что проблема скоро решится, восстановят прорыв на кабеле, проходящем по этому участку дороги, и все поедут.

— Но ведь все видели…

— Все видели, как из машины обслуживания вышли два ремонтника и сели в автобус.

— Куда?

— В автобус. А рабочие убрали стойки, перекрывавшие движение.

Мое удивление порадовало Амира, он весело усмехнулся и добавил:

— Если их кто-то спросит, они вспомнят лишь то, что один ремонтник ростом был выше другого.

Я не удержалась и спросила:

— Так нас вообще никто не видит?

— Видят, нет необходимости постоянно держать иллюзию, я лишь хотел, чтобы ты спокойно обедала. Мы не прячемся.

И эти слова были сказаны таким тоном, что я лишь кивнула головой: ну да, зачем нам прятаться, вождь хасов уже вышел на мировую арену. И тут же уточнила:

— Но ты сказал, что я поехала в другое место, ну, то есть манекен меня.

— И я уехал в другое место вместе с тобой.

— А… кто… тоже манекен?

Представить, что кто-то может быть хотя бы немного похожим на Амира, я не могла, значит, оставался только манекен. Амир внимательно на меня посмотрел и что-то сказал Роберту, который сразу остановил машину. Он медленно обернулся ко мне, и я …увидела Амира. Я смогла только охнуть, и Амир объяснил:

— Меня внешне могут изобразить несколько боевиков.

Роберт-Амир отвернулся и поехал дальше, а я ещё долго ничего не могла сказать, пыталась прийти в себя от удивления. Я посматривала на Амира, а он лишь усмехался и поглаживал мне руку. Тайна, Амир сплошная тайна, а я заявляю, что смогу его понять, ага, и ещё растопить лёд, который столетиями цементировался в боях. Каким надо быть вождём, чтобы позволить себе иметь не одного, а нескольких тех, кто в абсолюте может тебя скопировать. Мои размышления явно отражались на лице, потому что Амир вдруг улыбнулся и спросил:

— Похож?

— И часто Роберт или кто-то другой изображают тебя?

— Бывает.

Вот откуда эта скалистость, Роберт мне показал, каким может быть Амир, которого я не знаю. Не так — он показал лишь маленький кусочек айсберга, только той части, которая видна над водой, остальное скрыто в тёмных глубинах прошлого и настоящего.

Ужинала я на корабле. Такой плавучий отель, в котором я была единственным пассажиром. Рассмотреть сам корабль я не смогла, так как Амир перенёс меня на борт мгновенно. Да и было уже совсем темно, я сразу оказалась в столовой, этакий романтический зал серебряного века с белым роялем в центре. Я уже хотела спросить, не «Титаник» ли название кораблика, но вовремя одумалась — такую шутку Амир вряд ли поймёт.

Амир смотрел на меня через стол и о чём-то очень серьёзно думал, даже брови иногда хмурил, но каждый раз улыбался, когда поднимал на меня глаза. Когда я наелась и просто рассматривала потолок — так интересно, пластинки разных сортов дерева образовали узор, который напоминал мне надписи на ковре — Амир попросил:

— Спой.

Сразу появился молодой человек, который помогал мне на балу, и сел за рояль. Но я решила сразу не соглашаться и спросила:

— Это чей корабль?

— Мой.

Я кивнула головой, правильно, надпись я поняла правильно, в смысле узор на потолке.

— И он просто так стоит?

— Нет, он используется.

— А сейчас?

— Плывет в нужном направлении.

Отвернувшись, я пожала плечами, это я сама знаю. Амир понял, что не совсем правильно ответил с точки зрения женской логики и дополнил:

— Корабль используется тогда, когда он не нужен мне.

— А как?

— Тур по морю.

Даже не сказал по какому морю, тайна сюрприза. Я ещё раз осмотрела зал и поняла, что могу спеть в таком месте. Молодого человека я уже не стеснялась, готов услышать мой голос, а муж сам попросил. Пару раз вздохнув для храбрости, я запела:

Слова любви вы говорили мне в городе каменном,

А фонари с глазами жёлтыми нас вели сквозь туман.

Любить я раньше не умела так огненно, пламенно —

В моей душе неосторожно вы разбудили вулкан.

Помоги мне, помоги мне — в желтоглазую ночь позови.

Видишь, гибнет, сердце гибнет в огнедышащей лаве любви.

Нам попугай грозил загадочно пальмовой веточкой,

А город пил коктейли пряные, пил и ждал новостей.

Вы называли меня умницей, милою девочкой,

Но не смогли понять, что шутите вы с вулканом страстей.

Помоги мне…

Ямайским ромом пахнут сумерки синие, длинные,

А город каменный по-прежнему пьёт и ждёт новостей.

Закат опять окрасил улицу красками дивными.

Но грозовые тучи кружатся над вулканом страстей.

Помоги мне…

По ходу исполнения я встала из-за стола и подошла к роялю, молодой человек с первых нот понял, что я задумала исполнить, и сразу поддержал меня. Фиса может мной гордиться — спектакля удалась. Откуда это во мне, ещё та артистка: я изобразила лицо певички начала века, пожимала плечиками, закатывала глазки, призывно протягивала руки к Амиру и страстно прикусывала губу. Амир оказался не готов. Почему-то он не ожидал от меня такого исполнения, откинулся на спинку стула и взгляд потемнел, лицо стало строгим, ещё немного — и хозяин гарема проявится в полную мощь. Ага, вам бы покорную рабыню в моём лице, сиди в будуаре и разгадывай, что за айсберг иногда в гости заглядывает. Только самому вроде тоже хочется меня понять, сам прекрасной тайной обозвал.

Закончив петь, я опустила голову и несколько раз глубоко вздохнув, чтобы отдышаться, сразу запела, сама удивившись выбору следующей песни:

Опустела без тебя земля, как мне несколько часов прожить,

Так же падает листва в садах, и куда-то всё спешат такси.

Только пусто на земле одной без тебя, а ты, ты летишь и тебе

Дарят звёзды свою нежность.

Так же пусто было на земле и когда летал Экзюпери,

Так же падала листва в садах, и придумать не могла земля,

Как прожить ей без него, пока он летал, летал, и все звёзды ему

Отдавали свою нежность.

Опустела без тебя земля, если можешь, прилетай скорей…

Я так и пела, не поднимая на Амира глаз, тихим, едва слышным голосом в полной тишине, только сцепила пальцы, которые начали предательски подрагивать. Последнюю строчку я почти прошептала, глубоко вздохнула и посмотрела на Амира: он сидел, сложив руки на столе, низко опустив голову, даже лица не видно. Молодой человек исчез, я растерянно ещё постояла у рояля, не зная, как себя вести, потом подошла к столу и спросила:

— Амир, тебе не понравилось?

Он медленно поднял голову, и я поразилась черноте в глазах, с трудом удержала себя, чтобы не отойти от стола, даже руку на стол положила, чтобы не качнуться, почти схватилась за него. Никаким голосом Амир сказал:

— Ты возвращаешься.

— Почему? Что-то случилось?

Он вдруг исчез и оказался на другой стороне столовой, медленно опустил голову и глухо произнес:

— Я могу не удержаться… и…

— Ты держишься, ты сможешь, прости… я не подумала… Амир! Не уходи!

Я хотела подбежать к нему, но волна энергии откинула меня и придавила к противоположной стене. Не успев ничего понять, я вдруг увидела перед собой чью-то спину и голос Роберта доложил:

— Амир, я держу.

Едва разлепив сведённые губы, я прошептала:

— Не уходи, я прошу тебя, не уходи…

Энергия спала, и я сползла по стене на пол, Роберт сразу подхватил меня на руки, и я оказалась в каюте на постели. Пытаясь встать, я быстро заговорила:

— Роберт, скажи ему, это я виновата, я…

— Рина…

— Амир! Если ты сейчас уйдёшь, то у нас ничего не получится, я не боюсь тебя! Слышишь, не боюсь!

— Рина, Амир не ушёл, он на корабле.

Я облегчённо откинулась на подушки, а Роберт взял меня за руку, неожиданно улыбнулся:

— Ты очень интересно… изобразила песню.

Энергия лилась горячим потоком по пальцам и вскоре я успокоилась.

— Роберт, это я виновата, не надо было так, я не подумала…

— Ты права и ни в чём не виновата.

— Права?

— Во всём, самое главное — ты на самом деле нас не боишься. И поёшь очень хорошо, душевно, так кажется, люди говорят. В твоих песнях много энергии, чистой энергии чувства.

И я задала вопрос, который давно меня интересовал:

— А как вы чувствуете страх, как он для вас проявляется?

Я смотрела на Роберта, а сама вспоминала слова Амира, он просил сказать, если я его испугаюсь, но ведь они как-то чувствуют человеческий страх, зачем же ему надо услышать именно от меня, если я его буду бояться? Роберт наклонил голову, глаза спрятал, они всегда прячутся, когда говорят о людях, их отношении к ним, непросто им дается перерождение из хищника… в кого? В человека? Роберт продолжал молчать, а я поняла — они уже готовы измениться, давно готовы. И Амир готов, только они все как Яна, помнят свои прошлые прегрешения и боятся моего страха. Ведь если я испугаюсь кого-нибудь из них, они это сразу почувствуют и решат, что всё безнадёжно, ничего у них никогда не получится. Я единственный человек среди них, Фиса не в счёт — у них свои отношения, ведьма для них не совсем настоящий человек, у неё своя сила, немногим им уступающая. Именно я, слабая физически, да и умственно тоже, скажем уже откровенно, простая, обычная женщина, вырванная из привычной человеческой жизни. Никогда о них ничего не знавшая, поэтому в абсолюте показатель отношения человека к иродам.

Наконец, Роберт поднял голову и посмотрел на меня уже нормальными глазами, справился с собой:

— Страх тоже энергия, мы видим человека иначе, изменённым состоянием энергии. Я в тебе этого не видел никогда, не чувствовал энергии страха. Ты всегда настоящая …во всех своих состояниях.

И улыбнулся хитро, насмотрелся уже всяких состояний, досталось почти как от Фисы.

— Я трусиха, на самом деле я очень многого боюсь.

— Чего?

И внимательный взгляд психолога на сеансе, сейчас начнёт по полочкам все мои страхи раскладывать.

— Темноты боюсь, насекомых всяких, больших пространств… я однажды так испугалась, до… сильно, представляешь, море кругом, стою на краешке скалы и ещё такой ветер, ужас.

— Амир тебя бы удержал.

— Ага, я тогда ни о чём думать не могла. А ты что, видел?

— Видел. Мы вас всегда сопровождаем.

Ну да, это как уединиться в замке, хоть где — всё равно везде камеры. Я подозрительно посмотрела на Роберта, значит, они всё слышат, все наши разговоры с Амиром. Все мои глупые разборки на пустом месте. Он сразу заволновался и выдал оправдание:

— Обеспечиваем охрану.

Я только рукой махнула, чего уж теперь, охрана так охрана. Тем более, что всего скорее, они меня от Амира и охраняли. Но Роберт вдруг стал серьёзным, посмотрел на меня тёмным взглядом и сказал голосом главы клана:

— Тебя уже многократно пытались украсть, зная, что Амир никого не продаёт.

Роберт удивительным образом умудрялся выдать мне запретную информацию: или Амир только ему разрешал мне рассказывать хоть толику своей жизни, или Роберт сам так уверен в себе, в своих поступках. Хотя и Алекс был со мной откровенен, смог же рассказать о Заряне.

— Никого?

— Никогда. Амир никогда никого не продавал.

— А покупал?

— Да. В нашем мире это обычное дело, покупают в кланы, из кланов, детей с вирусом у людей.

— А если кто-то не хочет продавать? Амир тогда…

— Приходит и забирает. Но до этого редко доходит, обычно с ним сразу соглашаются.

И так улыбнулся, что я опустила глаза: ну да, с таким попробуй не согласиться, найдёт доводы для убеждения. Я облегчённо вздохнула, значит, я зря волновалась о Яне, Амир бы её не продал и замуж не отдал по требованию этого Дракулы. Неожиданно Роберт произнёс тихим шёпотом:

— Рина, ты удивительная женщина, настоящая жена вождя. Амир ждал тебя всю жизнь. Постарайся его понять.

Я только кивнула головой — постараюсь. Только как это сделать, если он всё время от меня убежать пытается. Роберт улыбнулся и совсем тихо прошептал:

— Он на левом…

— Здесь.

Амир стоял в дверях и мрачно смотрел на Роберта, а тот спокойно встал с колен и отчитался:

— Рина восстановила энергию.

Испугавшись за него, я тоже решила доложить о своём состоянии:

— Амир, я чувствую себя хорошо, Роберт мне помог.

Только вождь никак не отреагировал на наши слова, медленно вошёл в каюту и встал перед Робертом. Они действительно почти одного роста, значит, Роберт может его изображать.

— Амир, мне тебе нужно кое-что сказать. Роберт, выйди, пожалуйста, я с мужем хочу поговорить.

Я не могла видеть взгляда Амира, лишь плотно сжатые губы и нахмуренные брови выдавали гнев, а в лице Роберта ничего не изменилось, только улыбка сошла с лица, спокойная уверенность в своей правоте. Наконец, Амир опустил голову, неужели в чем-то согласился с Робертом, и приказал:

— Свободен.

Роберт исчез, и я сразу попросила:

— Амир, помоги мне с энергией.

Он оказался на коленях у постели и тревожно посмотрел на меня, ведь я только что сказала, что мне хорошо.

— Понимаешь, мне не хватает именно твоей энергии, наверное, это как-то связано… когда я… теперь мне …совсем хорошо только от твоей энергии. Она заполняет… пустоту… во мне.

Протягивая ему руку, я увидела, что мои пальцы слегка подрагивают, и решила сразу признаться:

— Вот видишь, только ты сможешь остановить мою истерику.

— Рина, я обидел тебя…

— Обидел-обидел, ни слова не сказал, как я пела, а, между прочим, я для тебя старалась.

Амир усмехнулся, бережно взял меня за руку, и горячая волна понеслась по телу. Он смотрел на меня тёмной синевой, и грусть заполняла взгляд, грусть, в которой уже властвовала безнадёжность. От этой безнадёжности я неожиданно вскипела и заявила:

— Ты сотни лет победитель, вождь, победивший всех, почему ты бежишь от меня, слабой, глупой…

— Я боюсь за тебя.

Он хотел поце

...

автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть II
Екатерина Дей

Екатерина Дей

Амир

Часть II

Оглавление

Ұқсас кітаптар

автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть IIЕкатерина Дей

Екатерина Дей

Амир

Часть II

Оглавление

Ұқсас кітаптар

автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть II
Екатерина Дей