автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть I
Екатерина Дей

Екатерина Дей

Амир

Часть I

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Спасая свой народ от полного уничтожения, вождь хасов становится Тёмным. Шесть столетий борьбы со всем миром превратили его в одного из самых могущественных в Сумрачном мире. И однажды появляется Она — его энергетическая половина, спасение от гибели и нежданная любовь.

16+

Смотреть в окно было уже не интересно, пейзаж я выучила наизусть, даже деревья в саду пересчитала и почти определила сорта: пять яблонь разных видов и три хвойных дерева, наверное, какая-то сосна местная. И никаких кустов, яркая зелень травы, даже цветов нет, красивая лужайка. Комнату тоже… одни ковры кругом, даже на стенах, только просвет окна свободен, хотя, прозрачного кусочка нет, сплошное цветное стекло, как-то это называется, не помню. Я орнамент ковра уже наизусть знаю, можно перерисовать по памяти, только красок нет, даже карандаша. Ничего нет, только я и постель, покрытая теми же коврами. Да и ванная, между прочим, тоже вся в коврах.

В дверь постучали, опять же непонятно, зачем стучать, если дверь закрыта на замок? Предупреждают, что заходить будут? Смешно. Вошёл тот же гигант, обозвали санитаром, а какой он санитар, ему в спецслужбах только служить, ЦРУ каком-нибудь. И на русском говорит очень чисто для турка, хотя, какой он турок, больше на европейца похож, француза, например, или итальянца.

— Добрый день, Рина.

— Добрый день, Вито. Чувствую себя нормально, никаких признаков болезни.

Я сразу ответила на его обычные вопросы: как себя чувствуешь, есть ли признаки болезни. А сейчас скажет — надо взять на анализ каплю твоей крови.

— Больных увезли, тебе уже не опасно выйти из комнаты. Хочешь посмотреть дворец?

— Дворец?

— Да, больных доставили в ближайшее место, где можно было обеспечить им должный уход.

— Почему я не заразилась?

— Это мы и пытаемся выяснить.

Яркие серые глаза внимательно наблюдали за мной, и на жёстком лице никогда не появлялась улыбка. Странный санитар, кстати, я ни разу не видела его в белом халате, тёмный костюм и чёрная рубашка. Мафиози какой-то. И практически не касается меня, ну да, боится заразиться этой непонятной заразой. Когда берёт у меня кровь этим странным аппаратом даже пальца не касается, кстати, совсем не больно, никакого укола, кровь как-то сама появляется в пробирке. Я подошла к нему, и он сразу открыл передо мной дверь:

— Можно пройти в столовую, время обеда.

Еду все эти дни он приносил мне в комнату на большом круглом подносе, как доносил такую тяжесть непонятно, и её было столько, что всех пассажиров автобуса можно было накормить.

— А куда всех увезли? В больницу?

— В специальную клинику.

Вот это да, точно — дворец. Потолки терялись где-то на такой высоте, что их почти не было видно, как в соборе, а стены везде покрыты такими же удивительными коврами, как в той комнате, где я переживала свой странный карантин. Высокие узкие окна так же состояли из маленьких цветных витражей, вот и слово вспомнила. И на полу ковры, ковровый дворец какой-то. Восток, что поделаешь, хотя Турция, это что — Восток или ещё нет?

Мы проходили по гигантским залам этого странного дворца, и никто не встретился на пути, вообще ни одного человека.

— А здесь больше никого нет?

— Есть, но все заняты и часть уехала сопровождать заболевших.

Я даже стала выделять отдельные знакомые уже части орнамента на коврах, скоро буду крупным специалистом. Даже скамеечек нет в коридорах и залах, только ковры кругом. А на чём они сидят? В смысле жители этого дворца, хотя я никого так и не увидела, только Вито.

Рассматривая очередной ковровый зал, я вспомнила события того страшного дня. И зачем я на эту экскурсию согласилась, ведь вообще никуда уже ходить не могла, жара совсем меня довела до невменяемого состояния, кто же в Стамбул в такое время ездит, вообще летом. Меня привлекла цена горящей путевки, всегда эти деньги решают, куда и когда ехать отдыхать. Поддавшись на уговоры подруги я рискнула поехать с ней в Стамбул, как она сказала: когда ты еще так за дешево сможешь посмотреть такой город, тем более, в отпуске и ничем не занимаешься. А сама как побежала по магазинам, что я уже на третий день отказалась её сопровождать, меня на такой подвиг и дома было не зазвать, а уж в эту жару совсем невозможно. И я, наверное, совсем расслабилась в прохладном холле гостиницы, это была та граница, которую я не пересекала уже несколько дней: номер, ресторан и бассейн, что поддалась на уговоры турагента посетить какой-то храм. Это он виноват, сказал, что только автобус с кондиционером и каменный храм в глубине горы, на улице никаких прогулок. Я и подумала: скоро домой возвращаться, а я так нигде толком и не была, только несколько магазинов да автобусная экскурсия по городу. И цена меня устроила, совсем дешево по сравнению с другими поездками, опять на дешевизну поддалась, вот теперь и сижу в этом ковровом дворце, насмотрелась до ряби в глазах.

Столовая меня поразила уже тем, что никаких ковров не было, изящные гобелены на стенах и прозрачные окна без витражей, все светло и уютно, даже позолота на отделке диванчиков и высоких стульев смотрелась очень красиво. И совершенно удивительный стол, я даже обошла его несколько раз, такая красивая инкрустация разными породами дерева, и не растительный орнамент, а странные геометрические фигуры, переходящие друг в друга. Я попыталась понять, что же они в общем итоге образуют, что-то очень знакомое, но не успела, молча сопровождающий меня, Вито взял под локоток и усадил за стол.

— Сейчас принесут еду.

Сказал непонятное слово и в зал вошла… как там их в гаремах называли, ведь не вспомню. Она была невероятной красоты, невозможной в природе, эта девушка в одежде жительниц восточного гарема. Конечно, я только по фильмам представляю гарем, но эта девушка — восточная королева, шахиня какая-нибудь. Очень высокая, тоненькая в кости, с такой талией и таким удивительным лицом, что я только вздохнула. Лицо с обложки: яркие рыжие волосы значительно ниже пояса, густые и волнистые, большие зелёные глаза и пухлые алые губы, которым никогда не будет нужна помада. И одета в соответствии с традициями востока: широкий полупрозрачный халат, подпоясанный многослойным поясом, и такие же брюки или шаровары.

Они входили в столовую, а я уже рот открыла от удивления, конкурсы красоты можно отменять во всех странах. Блондинки, брюнетки, с чёрными волосами цвета ночи, даже одна явно славянского происхождения и такая же поразительно красивая. Девушки ставили передо мной различные блюда с едой и так же величаво уходили. Кино, настоящее кино. Когда девушки ушли, я посмотрела на блюда и опять поразилась, это что — золото? Тарелки и стаканы из золота? На мой изумлённый взгляд Вито невозмутимо пояснил:

— Золото тот металл, на котором не остаются никакие вирусы.

Я смогла кивнуть, но взять вилку не осмелилась, ещё пропадёт, а я потом отвечай. Вито подождал несколько секунд и спросил:

— Рина, ты не хочешь есть?

— Я не умею есть из золотых тарелок.

— Как обычно.

— А хозяин дворца позволил использовать его посуду?

— Позволил.

И вдруг такой странный взгляд, никакой суровости, даже голубизна проявилась на мгновение. Почти сразу последовал вопрос, от которого я чуть не упала со стула:

— Ты хочешь, чтобы он тебе её подарил? Он может это сделать.

— Подарил? Зачем, не нужно мне его золота, я с простых тарелок могу поесть.

Почему-то мой ответ обрадовал Вито, он непонятно усмехнулся, как-то спрятал глаза и настоял:

— Какое-то время тебе придётся принимать пищу из такой посуды, пока мы точно не убедимся, что ты не больна.

— Я могу вас заразить?

— Возможно.

— Тогда ладно, можно и из золота попробовать покушать.

Я решительно вздохнула и взяла вилку, золото так золото, хотела посмотреть, как живет Восток, вот и ешь из золотой тарелки. Еда ничем не отличалась, благородный металл никак не повлиял на качество еды, всё было как всегда вкусно и необычно. В нашей гостинице тоже кормили хорошо, но это была обычная европейская кухня, ничего особенного. А в этом моём карантинном состоянии кормили настоящей восточной едой и к моей радости не очень остро и жирно, много овощей и фруктов. Особенно мне нравились соки, явно выжатые только что из созревших под жарким южным солнцем фруктов, не идёт ни в какое сравнение с теми, которые я пила дома из пакетов. И сейчас я обрадовалась стакану апельсинового сока, с удовольствием его выпила. Вито сразу подскочил и налил мне ещё из высокого золотого кувшина с тонким горлышком.

— Спасибо.

Он сидел напротив и внимательно за мной наблюдал, не опуская глаз. В первый момент меня смущал этот взгляд, но я решила, что он ищет во мне признаки болезни и не стала обращать на него внимания. А может, сработала привычка есть в разных забегаловках, когда кругом народ и все на тебя время от времени посматривают. Выпив очередной стакан сока, я аккуратно сложила вилку с ножом на блюдо и спросила:

— А мне ещё долго на карантине быть? У меня отпуск заканчивается и с билетом как-то надо разобраться.

Вито опять странно посмотрел быстрым взглядом, помолчал минуту и сказал:

— Пока ты не можешь уехать.

— Пока это сколько? Мне же на работу.

— Можешь не волноваться, мы уже сообщили, что ты задерживаешься на неопределенный период.

— Нео… неопределенный? Меня же уволят.

— Ты не можешь пересечь границу, пока не будет полной уверенности, что ты не больна. О работе не переживай, мы тебе компенсируем финансовые потери.

— Золотыми тарелками?!

Я сама удивилась своему возмущению, на самом деле работа меня не очень волновала, скучно и нудно, только зарабатывание хоть каких-то денег, чтобы прожить. Вито спокойно парировал:

— Деньгами.

— Подожди, а как вы сообщили?

— В посольстве есть о тебе информация, когда всё случилось, мы предупредили родственников и работодателей о развитии ситуации. Все государственные структуры предупреждены, есть такие международные договоренности.

В международных договоренностях я ничего не смыслила, но как-то странно всё, совсем непонятно моему женскому уму.

— Так вы всем компенсируете…

— Всем.

— Но у меня обычная туристическая страховка.

— Ты могла заразиться на территории нашего государства, поэтому тебе положена компенсация.

— Но я же не заразилась, почему мне она положена?

— Ты могла заразиться, контактировала с заболевшими. И теперь мы должны выяснить, почему заражения не произошло.

— Я теперь лабораторный кролик? Вы на мне опыты будете проводить?

Вито слишком долго молчал, смотрел на меня своим странным взглядом и ничего не говорил.

— Вито, я на самом деле уже заразилась, да?

— Нет, ты не больна. И опыты на тебе никто производить не будет. Больше я у тебя не буду брать кровь на анализы.

Совсем интересно, а как тогда он узнает, почему я не заразилась? Но спросить Вито я не успела, он неожиданно вскочил и вытянулся как солдат. Я удивлённо посмотрела на него и по напряженному взгляду поняла: кто-то вошёл в столовую, какой-то его начальник. Обернувшись, увидела хозяина этого дворца, так стоять и смотреть может только хозяин.

Он был даже выше Вито, крупнее и очень красив той красотой, которая опять же восточная. Черты лица тонкие и правильные, но не мелкие. Достаточно большие яркие голубые глаза, прямой нос, чувственные губы и властный подбородок без ямочки. Возраст определить сложно, но седина на висках ярко белела на фоне чёрных волос, дорогая стрижка. Строгий взгляд, небось пришёл свои тарелки золотые пересчитать, вдруг заразная больная чего украдет. Ага, такой подарит, Вито зря шутил. Я откровенно рассматривала его, всё равно скоро меня куда-нибудь отправят, не будут же держать в чужом дворце, в какую-нибудь клинику с лабораторией. И этот тоже в чёрном костюме и чёрной рубашке, точно глава местной мафии, поэтому такой дворец, небось под коврами героин спрятан. Или ещё что похуже. Даже ест из золотых тарелок как наши крутые, шальные деньги девать некуда.

— Добрый день.

Неожиданная яркая улыбка и приветствие удивили меня так, что я не сразу смогла ответить. Лишь через несколько секунд пролепетала:

— Добрый день.

Он так быстро оказался рядом со мной, что я вздрогнула и испуганно подняла на него глаза, странный хозяин у этого странного коврового дома. И странный вопрос:

— Ты боишься меня?

Я покачала головой, пытаясь сложить странности, но они не складывались, и мне осталось лишь ответить вопросом на вопрос:

— Мне нужно Вас бояться?

Теперь уже он вздрогнул всем телом, но не отошёл, только отвёл руки за спину, точно, боится заразиться. А я с перепугу добавила:

— Это Вам надо меня бояться, вдруг заразитесь.

И проявилась ещё одна странность — его яркие голубые глаза стали желтеть, голубизна совсем исчезла в тёмной желтизне. Но странности на этом не закончились, пока я изумлённо смотрела в меняющиеся глаза хозяина, рядом с ним появился Вито и резко сказал:

— Амир.

И слово странное, похоже на имя, но кто его знает, может просто куда-то позвал. А хозяин вдруг опустил голову и тихо произнёс:

— Прости.

Мое изумление совсем напугало хозяина дома, он тяжело вздохнул и практически исчез. Я опять вздрогнула и растерянно посмотрела на мрачного Вито… и у него тоже глаза пожелтели! Значит, я всех уже успела заразить! От ужаса я смогла только прошептать:

— Вито, я вас заразила, у тебя глаза стали жёлтые.

Он сразу глаза закрыл и тоже прошептал:

— Прости.

Тут же отвернулся и быстро отошёл от стола, а я вскочила и хотела уже бежать куда-нибудь, но сразу остановилась — а куда бежать? Я и так на карантине. И почему я их должна прощать, если это я их заразила? Странностям этого дня нет конца, вышла из комнаты, и столько навалилось, может обратно вернуться и закрыться самой, во избежание? Я хотела уже так и поступить, но вовремя поняла, что не найду дорогу в свою палату. Вито обернулся на моё движение и у него глаза опять стали теми же привычными серыми глазами. Тяжело опустившись на стул, практически упав на него, я спросила:

— Это болезнь так проявляется, глаза меняют цвет?

Вито только непонятно кивнул головой и ничего не сказал, неожиданно подошёл очень близко ко мне и одним стремительным движением подхватил на руки:

— Я отнесу тебя в твою комнату.

Вот уж на руках меня давно никто не носил, пожалуй, со дня свадьбы, да и тогда это была лишь попытка взять на руки и немного подержать, на большее будущий муж был не способен ни физически ни… никак, в общем. Может быть, поэтому я вздрогнула, уже который раз за этот день, и спросила:

— Не уронишь?

Видимо наступило время Вито удивляться, правда, вздрагивать не стал, только усмехнулся:

— Не уроню.

Он шёл по залам дворца и руки ни разу не дрогнули, казалось, что совсем не чувствует мой вес, даже к себе не прижимает, несёт как на свадьбе полотенце молодожёнам. Что это я свадьбу стала вспоминать? Ох, не к добру.

Но Вито принёс меня не в мою комнату. Никаких ковров, светлые гобелены по стенам, распахнутое в сад высокое окно, большая постель под пологом, даже на полу красивые пластинки из какого-то светлого дерева. Вито поставил меня на ноги, а сам подошёл к высокой двери напротив кровати:

— Ванная. Отдыхай.

Чуть склонил голову и вышел. Я, наверное, полчаса простояла, даже не могла двинуться, так всё было красиво, нежно и невероятно. Это комната для принцессы, ни одного кричащего цвета, не было даже красного, лишь едва заметный оттенок розового в рисунке полога. Лихорадочно вздохнув, я немного повернулась и увидела вид из окна, за фруктовыми деревьями виднелись горы, они были чуть заметны в мареве, но это были настоящие горы, с настоящими снежными шапками, мне даже показалось, что они сверкают под лучами солнца. И я обратила внимание, что между горами и моим окном, где-то вдалеке среди деревьев сверкает голубизна, река, рядом река.

Стоять у окна оказалось очень уютно, подоконник был сделан именно на той высоте, которая соответствовала моему росту. Положив на него руки, я долго наблюдала эту невероятную красоту и не сразу поняла, что на улице нет той давящей жары, изводившей меня в Стамбуле. Стало прохладнее, может погода изменилась? Хотя тот же гид говорил, что такая температура будет держаться ещё несколько недель. Я попыталась вспомнить, а были ли горы в Стамбуле, но поездка по городу запомнилась мне только той же жарой, шумом и толпой. Ну, может, красивыми зданиями. И что, я бы смогла сравнить горы? Странная мысль, а зачем мне сравнивать горы? Лучше посмотрю ванную.

На пороге того, что Вито назвал ванной, я тоже долго стояла в полном ступоре. В моём городе это называлось общественный бассейн, судя по территории. Правильное слово, это территория ванной площади. Я даже обернулась на комнату, конечно, я ведь не всё посмотрела, она тоже площадь спальни, зал заседаний с постелью в центре. Так, всё частями, раз я уже на пороге, значит, ванная площадь.

Стена, противоположная двери, то есть там, где я стояла на пороге, была прозрачной. Те же горы, надеюсь, что те, тот же сад, и даже вода плещется где-то на уровне нижних веток деревьев. И потолок! Там тоже стекло! Солнце! Вода расцвечивалась разноцветными бликами под лучами солнца, и она двигалась! В бассейне вода как-то сама двигалась! Я даже отступила на несколько шагов внутрь комнаты, так не бывает, в бассейне вода, как это, стоячая, она просто туда налита, залита, она двигаться не может. И опять это слово, только оно может полностью обозначить такую площадь — странная ванная. Немного подумав эту мысль, я решительно зашла в эту странную ванную. И стены такие интересные, издалека они казались слегка голубоватыми, но подойдя поближе, я вздрогнула, оказалось, что внутри стены за матовым стеклом колышутся водоросли. Бассейн внутри моря? Только рыбок не хватает. Я постояла минуту, но ни одна рыбка так и не появилась, и я пошла дальше.

Наверное, мне нужно вернуться в комнату и… что? Там тоже много удивительного придётся рассматривать, поэтому всё равно, где сходить с ума. Я двигалась вдоль бассейна и рассматривала стену с водорослями в поисках рыбок, когда заметила большую панель с меня высотой, решила потрогать. Она сразу открылась, и за ней оказалась раздевалка для сборной по плаванию. Такой страны, как Россия, например. По правой стороне рядами на специальных конструкциях висели купальники разнообразных расцветок и фасонов, по левой халаты на вешалках, на полочках белоснежные полотенца. И я поняла — это всё для девушек из гарема! Это их бассейн! Оглянулась в поисках другого входа, но его не было, сплошная стена. Ещё постояла, вспомнила какой-то эротический фильм, а что, этот шейх, ну, хозяин дома, возлежит на постели и любуется на резвящихся в бассейне девушек. Или они сначала все вместе резвятся, а он выбирает себе девушек и сразу в постель. Только вопрос, зачем меня Вито сюда принёс? Я промурлыкала неожиданную рифму несколько раз в разной тональности и даже пригнулась от возникшего эха. Ответ пришёл сразу — Вито ошибся дверью. Услышит мое пение и сразу прибежит извиняться, он так вскочил в присутствии хозяина дома, что стало понятно, перед таким ошибаться нельзя. Я даже засмеялась, представив лицо этого шейха, когда он меня увидит в бассейне, или еще хуже — в постели.

Но Вито так и не пришёл. Я ещё немного постояла, потом махнула рукой, сам виноват, я же не должна знать, что он ошибся. Закрыв глаза, выбрала купальник, быстро переоделась, опять же странно, подошёл размером, как на меня сшит, закинула свою непонятную рубаху, в которой провела последние дни, и белье за панель, повернулась лицом к воде.

Это даже не волна, за бликами солнца на воде я не сразу заметила, что со дна бассейна поднимаются маленькие пузырьки воздуха, на самом деле это была гигантская джакузи. Вернее, джакузи с небольшой волной. Вода на самом деле двигалась вместе с пузырьками и мной. Я несколько раз проплыла на спине в сторону гор, отдавшись волне, постояла в воде, упираясь руками в стекло, и возвращалась наперекор движению воды обратно. Наплававшись, я уже собралась выходить из воды, но волна отталкивала меня от лесенки, и я схватилась за поручень рукой. Как выбраться из этого потока? И сразу волна исчезла, вода остановилась в своем движении, обычная вода с пузырьками. Я даже оглянулась вокруг, может быть кто-то зашел и нажал где-то кнопочку, но никого не было. Подержавшись за лесенку, я решила провести эксперимент и отплыла от нее, сразу появилась волна и отнесла меня к горам, все ясно. Как только я взялась за поручень лесенки, волна исчезла.

А куда повесить мокрый купальник? А где моя одежда? Рубахи и белья за панелью не было. Я испуганно обернулась вокруг, может я не заметила, что кто-то входил в бассейн? Могла, конечно, но зачем? Кому нужно было забирать моё белье и рубаху? Но что делать, придётся надеть халат, не в мокром же купальнике оставаться. А его мы повесим на вешалку, бельё забрали, сами и купальник сушите.

Перед кроватью я даже останавливаться не стала, нагло улеглась прямо в халате и накрылась превосходным покрывалом из непонятной ткани, невесомой, удивительно мягкой и тёплой на ощупь. Вот хозяин дома удивится, когда меня на ней обнаружит.

Но хозяин так и не пришёл, я проснулась после неожиданного сна и долго лежала на этой гигантской кровати, всё никак не могла понять, что же на самом деле происходит в этом странном доме. И снова мысли вернулись к тому дню, который так все изменил в моей жизни. А что изменил? Заразилась непонятной болезнью в чужой стране. Я всегда боялась именно такого чего-нибудь, поэтому и не могла решиться поехать отдыхать одна. А с мужем никак не получалось, так, не будем об опостылевшем и грустном. Тем более что муж уже бывший и уже давно. Хотя развод мы оформили перед моей поездкой, бывшие на самом деле с первого дня семейной жизни.

Итак, что произошло? А произошло то, что я поехала на эту экскурсию. Автобус произвёл самое благоприятное впечатление: большой, кресла широкие и удобные, весёлый кондиционер гонял прохладный воздух по всему салону, и гид не очень настаивал на внимании к себе. То есть просто сидел рядом с водителем в отдельном кресле и иногда произносил сакраментальную в таких случаях фразу — посмотрите налево, там то и то, посмотрите направо, там это. На пассажиров я особенно не смотрела, толпа мужчин и несколько женщин разного возраста негромко переговаривалась и послушно поворачивала голову в нужном направлении.

А вот храм произвёл очень сильное впечатление. Как только я увидела вход в пещеру, то сразу поняла, что храм должен быть именно там — внутри этой пещеры. И оказалась права, автобус въехал внутрь пещеры и остановился у практически ровной стены, толпа радостно высыпала из автобуса, и гид так же радостно объявил, что можно самостоятельно осматривать храм, так как потеряться здесь невозможно, а потом он ответит на все вопросы. Я сразу пошла отдельно от толпы, плотно стоявшей рядом с гидом и уже задававшей ему вопросы.

И опять это слово, странный храм. Неповторимый, единственный в своем роде. Такой храм мог построить только народ, который понимал значение жизни в этом мире. Все стены пещеры были покрыты фресками, удивительным образом освещёнными даже на потолке. Основа всего — мужчина и женщина, всего сущего. И соединяет их энергия, единая энергия, которая все создает. Вот мужчина, не так, мальчик, рядом с которым стоят высокие и сильные мужчины с мечами в руках. Он ещё один, но в его руке маленький голубой шарик, вернее половинка шарика, неполная его часть. Мужчины провожают его к городу, окружённому высокой крепостью, а сами остаются за стенами, в город он входит один. Он идет по городу, уже юноша с этой половинкой, иногда подходит к женщинам, а они лишь пугаются его, убегают. Интересно почему? Красивый юноша.

И приходит в этот город юноша несколько раз, вот уже мужчина — сильный, красивый, с большим мечом. И в руке у него та же половинка голубого шара. Отдельной фреской показана девушка: сначала девочка, а потом девушка и женщина, у которой в руке такая же половинка голубого шара. Наконец, они встречаются, и он платит за неё. Покупает? Шарика в его руке нет, он отвел руку за спину, его не видно на изображении. Значит, женщина не видит, не должна видеть, что он её половина. А почему? Вот они вместе в шатре, кстати, золотом шатре, такое яркое изображение, даже отдельными лучами показано сияние от золота шатра. И только тогда мужчина протягивает руку со своей половиной. На следующей картинке шар уже целый и он в их руках сверкает невообразимым голубым светом.

Основа всего — энергия этих объединённых половинок энергии мужчины и женщины. А вот и апофеоз этого объединения, энергия голубого шара окружает жилище мужчины и женщины, в котором живут все: старики, женщины и дети. А мужчины за этим голубым кругом стоят с мечами и охраняют. Кстати, они стали больше, это показано размерами, те, кто за голубым кругом значительно больше тех, кто внутри. Значит, не все получают этот шарик с рождением. Я только сейчас поняла — внутри круга тоже были мужчины, но меньше тех, кто за кругом голубых шаров. А все женщины уже без шара, они отдали свою половину мужчине, отдали свою силу любви.

И эта любовь создала всё: детей, силу, защиту дома. Кстати о детях, ведь действительно есть такие дети, которые уже родились необычными, теперь я понимаю — они родились с половинкой такого шарика энергии, и эта энергия может стать полной. А может и не стать. Ведь только получив энергию, вторую половинку, мужчина становится сильным, настоящим мужчиной. Ну да, моё замужество тому подтверждение — некоторым не нужна эта половинка, они о ней даже не догадываются. А может, её у меня и нет, не дали при рождении. Я не хотела думать о грустном, значит, будем вспоминать ужас.

Я ходила по пещере и рассматривала фрески, когда услышала крик, такой громкий женский даже не крик, а визг, эхом пронёсшийся по всей пещере. Обернувшись на этот звук, увидела, что все собрались вокруг чего-то и тоже пошла туда, посмотреть, что же случилось. Оказалось, что упал один из мужчин, причем упал как-то странно, завернув руки за спину, и весь побелел. Наш гид уже кому-то звонил, весь бледный, и что-то быстро говорил на непонятном языке. Неожиданно странно вскрикнул другой мужчина и тоже упал, и также руки завёл за спину в падении. Они стали падать практически друг за другом, мужчины и женщины, и очень скоро мы остались вдвоём — я в шоке и бледный гид. Я только вздрагивала и оборачивалась на звук падающего тела. Когда последняя женщина упала, то разбила себе лоб и кровь потекла тоненькой струйкой по каменному полу. Эта струйка крови и привела меня в чувство, я кинулась к ней, доставая дрожащими руками из сумки платок. Я с трудом смогла повернуть ей голову, чтобы утереть кровь, она была настолько напряжена, что казалась статуей, мне пришлось её поднять за плечи, чтобы приложить платок ко лбу.

Именно в этот момент и появились они, мужчины в чёрных костюмах. Я была не в том состоянии, чтобы понимать, что они делают, кто-то мне что-то говорил, а я лишь прижимала кровавый платок к голове женщины и что-то шептала, сама не понимая своих слов. Даже сейчас, вспоминая тот момент, я вся покрылась внутренней изморозью, тело сжалось под теплым покрывалом. Моя память не зафиксировала, кто взял меня на руки, только тепло ладони на лбу и сразу темнота.

От воспоминаний мне стало плохо, даже голова закружилась, и я откинула покрывало, полежала и встала с кровати. Лишь постояв несколько минут у окна, я привела организм хоть в какое-то состояние относительного спокойствия. Наверное, я просто в тот момент потеряла сознание от ужаса происходящего, до меня, наконец, дошло всё, что произошло в пещере. В себя я пришла уже здесь, в этом ковровом дворце. Вернее, в чувство меня привел Вито и сразу всё рассказал: о вирусе, которым заразились все туристы в храме и опасности заражения для меня. Откуда появился этот вирус неизвестно, все зараженные изолированы, в том числе и я. Только я вроде не совсем заразилась, есть надежда, что я могла меньше всех получить этого неизвестного вируса, потому что по пещере ходила одна, к толпе не подходила. И только сейчас я удивилась — а откуда Вито это знает? Может, заболевшие рассказали? Хотя откуда они могли это знать, мы первый раз встретились на этой экскурсии, ни одного хоть мало-мальски знакомого лица. И вообще, нас по разным гостиницам собирали, я помню, порадовалась, что ещё раз смогу город посмотреть. И что мне этот вопрос дает? Ответа на него нет, Вито тогда ушел от ответа, уйдет и сейчас. Знакомое слово, которое за сегодняшний день уже стало привычным — странно, всё странно.

А это переселение в такую, нет, не комнату — апартаменты. Я после сна догадалась, что Вито не ошибся, такие как он в принципе не могут ошибаться, это на самом деле мои апартаменты. Что-то сегодня решилось, поэтому меня сюда и переселили, и я хоть кого-то кроме Вито увидела, получилось, что самого хозяина дворца. И еще одна странность — где это видано, чтобы заразных больных во дворцах селили? Какой может быть уход, если только изоляция коврами.

Походив по комнате, я присела на кровать. Видимо, Вито делал мне какие-то уколы для внутреннего спокойствия, не знаю, как они называются, раньше меня совсем эти странности не волновали, я их не замечала. Заразилась и заразилась, карантин, так карантин. Собственно, даже не думала ни о чем, ела и спала, ну, ещё ковры рассматривала. А как искупалась в бассейне, так сразу голова и прояснилась. Ну да, ещё хозяина всего этого великолепия увидела и из золотых тарелок поела. Может, они спровоцировали умственную деятельность? Всё-таки благородный металл.

И почему эти апартаменты так отличаются от всех остальных помещений? За дверью сплошная ковровая поверхность, даже мебели практически нет. Да ещё столовая в стиле, больше похожем на настоящий дворец. Сплошные вопросы и никакой надежды, что когда-нибудь получу на них ответы. Судя по тому, как себя ведет Вито, то есть, практически молча, никакой улыбки, строгие глаза и мрачный вид, то хозяин этого великолепия смотрится почти весело и гостеприимно. Даже за что-то просил прощения. Опять же странный вопрос, не представился, а уже спрашивает, боюсь ли я его? Его что, все боятся, и он только уточняет, сразу ли его боятся, или не совсем сразу, как я? И от удивления просит прощения? Но глаза, опять кино, если бы он сначала был с голубыми глазами, выходил куда-то, а потом появился с жёлтыми, тогда понятно, успел надеть линзы, этим теперь никого не удивить, но он же смотрел на меня в этот момент! И я сама видела, как они желтеют на глазах! И Вито тоже никуда не выходил, рядом стоял и сразу желтые, тревожные, понял, что они с хозяином заразились? Тогда зачем меня в эти апартаменты поселять? Завернули бы в простыню и отправили в клинику со всеми заразными.

В дверь постучали, я кивнула, поняла, что Вито пришёл, но никто не заходил и я удивлённо произнесла:

— Входите.

Вошла красивая высокая девушка, ещё совсем юная, лет пятнадцать, не больше. Большие голубые глаза, длинные светлые волосы и мягкая улыбка. Очередная красавица из гарема? Пришла объяснить мне правила жизни в апартаментах хозяина? А это уже анекдот.

— Здравствуй, Рина.

— Здравствуйте.

— Меня зовут Мари.

— Рада познакомиться.

Я действительно была рада увидеть женское лицо, хоть кто-то, пусть даже девушка из гарема. Мари говорила с лёгким акцентом, слова произносила четко, как говорят на иностранном языке, который ещё не совсем понятен. Я встала, и она подошла ко мне, неожиданно взяла за руку своими длинными тонкими пальцами. Быстро посмотрев мне в глаза пронзительным взглядом, она тихо засмеялась, но смех был радостный, очень чем-то довольный и я тоже улыбнулась в ответ.

— Ты чувствуешь себя хорошо?

— Да.

— Я предлагаю прогуляться по саду, у нас красивый сад.

— Мне уже можно выходить?

— Можно, тебе всё можно. Рина, мы все говорим друг другу ты, обращаемся на ты, так, кажется, говорят?

— Все?

И сразу представила хозяина дома, что, к нему тоже все на ты обращаются? Мари как поняла мой внутренний вопрос, сразу ответила:

— Все.

Я кивнула, пусть будет так, хотя я больше конечно привыкла обращаться к незнакомым иначе, но с другой стороны, чужие здесь все, для меня по крайней мере. Какая разница, как я к ним буду обращаться, они хозяева, а я лишь в гостях на время карантина. Однако, я гулять в сад пойду в халате? Но ходила же я в этой рубахе столько дней, правда она исчезла непонятным образом. Мари опять поняла мой внутренний монолог и подошла к стене, нажала пальчиком и панель открылась:

— Переодевайся, я подожду тебя за дверью.

Опять мило улыбнулась и вышла. А я встала на пороге, как это в фильмах называется, гардеробная комната, и открыла рот от удивления. Платья для получения Оскара. Конечно, я такое когда-то видела в кино, но представить, что сама это могу носить? Робко переступив порог, коснулась ближайшего произведения, тончайший шелк, непрозрачный и невесомый, весь расшитый маленькими розами по синему полю. Я перебирала платья и поражалась: удивительные цвета и невероятные ткани, фасоны из фильмов о высшем свете. А вот это точно, только на церемонию коронования. Длинное бальное платье с глубоким декольте, сшито из многослойной прозрачной ткани невероятного алого цвета и украшено по всей поверхности золотыми цветами. Так, пора в сад, надо выбрать что-то скромнее и обувь подобрать.

Обувь я выбирала быстро и просто, взяла первую попавшуюся в руки коробку, замерла на мгновение, закрыла глаза и надела на ноги. Так мягко и нежно, кожа туфель обволокла мои ноги и обещала удобство и уют на прогулке.

Итак, посмотреться что ли в зеркало? Ни за что! Закроем глаза и прошмыгнем мимо. Увидеть себя в прекрасном платье из тончайшего шелка удивительного салатного цвета, с тонким растительным орнаментом по подолу и рукавам, я не могла. Сама знаю, как выгляжу. И опять странность — всё подошло, и платье, и обувь именно моего размера.

Мари ждала за дверью, с интересом рассматривая рисунок на ковре, который висел между окнами. Она сразу обернулась и протянула руку:

— Пойдём.

Я постояла пару секунд в замешательстве, странная девочка, очень непосредственная, в таком возрасте девушки обычно такими не бывают, но руку подала. Мы как-то сразу вышли в сад, я бы даже не заметила двери, а Мари отвела край ковра и там оказалась красивая резная дверца в её рост, я подумала, что это тайный ход из дворца. И тут же закрыла глаза, солнце светило яркими лучами прямо в лицо, мне даже пришлось рукой прикрыться. Мари рассмеялась и потянула меня куда-то, оказалась к увитой плющом беседке. Но, несмотря на такое яркое солнце на улице не было жарко, так уютно тепло. Усадив меня на скамеечку, Мари спросила:

— Рина, как тебе понравилось во дворце?

— Я его только сегодня немного рассмотрела.

— Да, ты всё время была в комнате, прости, но пока всё не проверили, тебе нельзя было выходить. Сейчас уже всё ясно, поэтому весь дворец в твоём распоряжении. Если тебе что-то понадобится, только произнеси, тебя услышат.

Я удивлённо смотрела на эту странную девушку и никак не могла понять, что же ей от меня нужно. И не только ей.

— Мари, я ничего не понимаю. Что ясно? Что я не заразилась? Но тогда мне можно ехать домой, зачем оставаться в этом месте?

Мари посмотрела на меня удивлённым взглядом, даже брови нахмурила, плотно сжала губы. Лишь помолчав несколько секунд, спросила напряжённым голосом:

— Так он с тобой не говорил?

— Кто? Я только Вито и видела, да сегодня ещё кого-то, наверное, хозяина этого дворца.

Она кивнула головой, но явно своим мыслям, потом решительно встала:

— Рина, я поговорю и вернусь в сад.

Я не успела ничего ответить, как девушка стремительно убежала, только пяточки в мягких туфлях засверкали. Такие туфли называются балетки, а платье туника. Действительно, Вито что-то мне давал лекарственно-успокоительное. Интересно, с кем поговорит эта Мари из гарема, не с тем ли, который должен был говорить со мной? О чем это таинственный кто-то должен был говорить со мной? И почему Мари так удивилась, что он со мной ещё не поговорил? Вопросы возникали и возникали, но ответов не было. Я решительно встала и пошла смотреть сад, странный день, очень странный. Но хотя бы воспользуюсь отсутствием жары и погуляю по такому прекрасному саду.

Какой запах, я вдыхала ароматы созревших фруктов, касалась пальцами яблок, персиков, каких-то странных жёлтеньких непонятностей, ярких красных ягодок, густо усеявших ветки. Очень хотелось сорвать персик, я даже оглянулась вокруг, вдруг кто-то наблюдает за мной, украду фруктину или нет. Вздохнула и решила оставаться приличной гостьей. Удивительно, но казалось, что фрукты никто вообще в этом саду не трогает, никаких следов сбора, все висят на ветках, уже прогнувшихся от тяжести урожая. А тогда сок откуда? Из другого сада, наверное, этот только для красоты обозрения из окна. Такой климат, могут себе позволить.

Я гуляла по саду и вспоминала свою жизнь, появилось странное, опять это слово, ощущение, что она вся в прошлом. Откуда такие мысли? Никогда я так раньше не думала, ни одно событие не казалось мне таким решающим, как этот странный день. Апартаменты так подействовали, уверилась, что всегда теперь в таких буду жить? С ума сошла от стамбульской жары. А почему бы и нет, надо признаться хотя бы себе самой — мне здесь нравится. Так нравится, что я боюсь, вот вернется Мари и скажет: «Я обо всём поговорила, тебе пора домой, собирайся». Я присела у яблони, оперлась на её ствол спиной, практически спряталась за ветками, усеянными крупными плодами, и закрыла глаза. В какой-то книжке по изотерике я прочитала, что моё дерево яблоня, и не просто яблоня, а цветущая. Ну да, усмешка была горькой и безнадёжной — прошло уже цветение.

Развод я не то чтобы сильно переживала, всё было решено давно, понимание и осознание тоже, но сама процедура и окончательный вердикт в паспорте — который я сразу поменяла, получив свободным от всяких штампов — поставили жирный крест на любой надежде. Казалось бы, стала свободной, уже даже официально, можешь делать, что захочешь, но получилось наоборот. Мне стало совсем одиноко и безнадёжно, совершенно безнадёжно. Я не обвиняла себя в неудаче, хоть это радует, что не сложила на плечи груз вины, слишком хорошо понимала — на самом деле сделала всё, чтобы сохранить этот никому ненужный брак. Но безнадёжность рухнула на плечи и придавила одиночеством. С бывшим мужем мы не были друзьями никогда и расставшись ими не стали. Разбежались физически давно, но развод оформили только тогда, когда он ему понадобился для следующего брака. И оказалось, что штамп о замужестве иллюзорно поддерживал меня в этой жизни. Правильно, я держалась за иллюзию, которую придумала сама.

Сидеть с яблонькой было очень приятно, прямо физическое удовольствие чувствовать неровности коры, которые не причиняли неудобства, а как бы напоминали — я с тобой, я тебя слышу. Ах, яблонька, хоть ты меня понимаешь.

— Рина.

Властный мужской голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза, но я увидела только нижнюю часть мужчины в чёрном костюме, верхняя терялась среди плодов и листвы, придётся вставать. Однако мужчина сам присел рядом со мной на траву. Хозяин дворца, тоже о чём-то хочет со мной поговорить, небось о том, что пора домой собираться. Он по-восточному скрестил ноги и положил на колени свои руки. Какие интересные пальцы: длинные, но не пальцы музыканта, тонкость не та, не хрупкие, в них сила, изящество и невероятная сила. Странно, почему я так подумала, потому что дворец? В другое время я бы решила совсем иначе, именно музыкант, скрипка или виолончель, а сейчас представила в этих руках меч.

Он не мешал мне рассматривать его руки, молчал и смотрел на горы. Я сама решила нарушить тишину и спросила:

— Я всё-таки Вас заразила?

— Пока нет.

— Пока?

— Рина, я приглашаю тебя погостить в моём доме.

Я посмотрела на него и удивилась яркой голубизне, которой светились его глаза, прозрачной, никакого намёка на жёлтый оттенок. Он вдруг протянул мне раскрытую ладонь, как бы предлагая помочь мне встать, и я неожиданно для себя вложила в неё свою. А он наклонился и поцеловал её! Моё изумление доставило ему удовольствие, он засмеялся, каким-то непонятным движением тела вскочил, не так, он как-то подхватил меня на руки ещё на земле и вскочил, в общем, я уже была на его руках, когда он встал. Моргнув несколько раз, я прижала руки к груди, а в голове пронеслась мысль, что раз Вито меня не уронил, то этот тоже удержит. Он посмотрел на меня сверху вниз:

— Посидим в беседке?

Я только кивнула, а что я могу ещё сделать? Мы сидели друг против друга и смотрели в глаза, странное ощущение детских гляделок, кто кого пересмотрит. Усмехнувшись, я опустила взгляд, слишком это напомнило поведение моего бывшего мужа: не важно, правильно или нет, главное так, как я хочу.

— У тебя красивые глаза.

Не поднимая своих красивых глаз, я спросила, решившись перейти на «ты»:

— Как тебя зовут?

— Амир.

Значит, Вито тогда произнёс его имя. Странная ситуация, весь день такой сегодня, можно вообще ничего не говорить, только одно это слово.

— Ты согласна погостить у меня?

— А карантин?

— Ты не больна.

— Я могу уехать домой?

Опять желтизна в глазах, и видимо Амир понял, что я эту желтизну увидела, сразу опустил взгляд и побледнел. А я вся сжалась, значит, всё-таки заразила, но они почему-то мой карантин обозвали гостевым присутствием и в апартаменты поселили. Мой голос подрагивал, когда я задала вопрос:

— Почему ты меня в клинику не отправляешь, как остальных?

— Ты не больна.

— Но я же вас заразила… твои глаза…

— Это не от болезни.

И совсем другой голос — жёсткий, властный. Передо мной сидел хозяин дома с плотно сжатыми губами и строгим взглядом. Я растерянно посмотрела на него, только что руку целовал и радостно смеялся, а сейчас смотрит на меня своими жёлтыми глазами как прокурор. И неожиданно рядом с ним оказался Вито.

— Амир.

Вот это да, тон Вито ничем не отличался от того, которым говорил Амир, такой же жёсткий и властный. Я переводила свой взгляд с одного на другого и поражалась — а кто здесь хозяин? И почему взгляд Вито тоже стал совершенно жёлтым? Это уже не странность, это уже тайна. И Амир подтвердил мои подозрения, тяжело вздохнул и резко поднялся:

— Рина, я прошу тебя остаться на несколько дней.

Я непроизвольно кивнула, и он стремительно ушёл, казалось, что он себя сдерживает, чтобы не побежать.

— Рина, я отнесу тебя…

— Что с вашими глазами?

Вито опустил голову и глухо проговорил:

— Амир всё тебе объяснит.

— Почему Амир?

Вито посмотрел на меня, и в его глазах было столько страдания, что я опустила глаза, ужас какой-то, может больше не плавать в бассейне, за один день столько странностей, что не разобраться. А вдруг я зря согласилась гостевать у Амира? Ладно, хоть на руках носят, когда ещё у меня будет такая возможность, даже если и зажуют потом. Я махнула рукой:

— Неси, пусть всё хозяин дома объясняет.

Вито улыбнулся, и глаза опять изменили свой цвет, желтизна ушла непонятным природе образом. Он подхватил меня на руки, что-то хотел спросить, но передумал, медленно пошел к дому.

Я постояла перед дверью в ванную, на самом деле очень хотелось ещё раз поплавать в гигантском джакузи, но передумала и устроилась у окна, кресла только не хватает. В дверь постучали.

— Входите.

Вито широко распахнул двери и внёс большое кресло, обитое светлой тканью под цвет гобеленов на стене.

— Рина, я подумал, что тебе захочется посидеть у окна.

— Спасибо, действительно в кресле будет удобнее, такой красивый вид из окна. А что там за горы?

Вито улыбнулся и произнёс какое-то слово, но оно никак не ассоциировалось с моими географическими познаниями, поэтому я только повела плечом и тоже улыбнулась, мне это слово не повторить, значит, пусть будут такие. Он установил кресло так, чтобы я могла рассматривать виды за окном и предложил:

— Рина, пойдём, я покажу управление бассейном.

— Управление?

— Можно регулировать движение воды и воздуха. Я установил средние значения.

Действительно средние, вода могла просто не двигаться, как в обычном бассейне, а могла нестись со скоростью горного потока. И пузыри то исчезли совсем, то превращали воду в бурлящий котлован. А я, пытаясь выбраться из воды, по случайности нажала именно ту кнопку, которая останавливала движение воды, так как всё управление было установлено на поручнях лесенки. Если бы я не прыгнула в воду, а спокойно опустилась по лесенке, то всего скорее заметила значки на поручнях, кстати, очень хорошо всё показано, даже мне понятно.

— Попробуй сама, ты же будешь плавать?

— Обязательно.

Я настроила такой горный поток, что Вито с сомнением посмотрел на меня, справлюсь ли, но я гордо вскинула голову — и не в таком плавали. Он собрался уходить, но я его остановила:

— Вито, а кто здесь ещё плавает?

— Этот бассейн для тебя.

И чтобы уже совсем поняла, так как я встала как столб, добавил:

— В бассейне плаваешь только ты.

Моих сил хватило лишь на короткий взмах пальцем в сторону гардеробной сборной России по плаванию — а купальники с халатами тогда для кого?

— Они все твои.

Я растерянно посмотрела на него, но озвучить свой вопрос не успела.

— Всё только для тебя.

Он даже повёл рукой вокруг себя, получается, что вообще весь дворец с коврами. Улыбку ему спрятать не удалось, хотя глаза опустил, видимо мой вид его порадовал. А я обернулась вокруг себя и всё-таки уточнила:

— Для меня?

— Ты гостья Амира.

И чтобы я больше ничего не спрашивала, видимо вопросы проявились в моих глазах, Вито чуть наклонил голову в поклоне и быстро вышел. А я ещё долго смотрела в бурлящий поток, не в силах осознать все новости сегодняшнего дня. И чтобы хоть немного уложить в голове странности, я быстро переоделась и прыгнула в воду.

Из головы все мысли вылетели мгновенно, прав был Вито в своём сомнении — я почти сразу стала тонуть в бурлящем потоке, ударилась о стекло, но выбраться из круговорота пузырей не сумела. Сильный рывок за плечо вскинул меня над водой, я оказалась на полу возле бортика. Чьи-то руки встряхнули моё безвольное тело и громкий голос приказал:

— Дыши!

Я долго откашливалась и мотала головой, а руки продолжали трясти меня, пока я не задышала нормально. Едва открыв глаза, я их сразу плотно закрыла, Амир. Вот уж кого совсем не ожидала увидеть своим спасителем. Он одним движением поднял меня и перенёс на постель, обернул одеялом, и я осмелилась открыть глаза.

— Всё промокнет.

Он усмехнулся, и жёлтые глаза приобрели свою яркую голубизну.

— Одна королева тоже любит…

Не договорил, опустил голову и замолчал.

— Ты знаком с королевой?

— Знаком.

Но какое-то непростое знакомство, я не видела его глаз, но губы плотно сжались, и он слегка побледнел. Так и не подняв на меня взгляд, Амир тихо попросил:

— Не делай так больше.

— Не буду.

Губы усмехнулись, и он встал, быстро прошёл в бассейн. Вернувшись, заявил:

— Не будешь, я убрал кнопку настройки.

Я только попыталась пожать плечами под одеялом, ты хозяин в доме, твоё право. Наверное, можно когда-нибудь привыкнуть к такому мгновенному изменению цвета глаз — только что были опять жёлтыми, как у кошки, а сейчас сверкают яркой голубизной. То есть за минуты после моего спасения они были два раза желтыми и два раза голубыми. Может, эти изменения глаз как-то связаны с ростом? Амир стоял перед постелью и внимательно на меня смотрел, а я пыталась определить для себя, достану ли ему до плеч. Вито ниже Амира, а ему я чуть выше плеча макушкой вместе с волосами. Амир выше Вито, немного, но выше, значит, Амиру я даже с волосами только до плеч, а может, и нет. Да и ширина плеч тоже впечатляет, хотя и не бугай с горой мышц, фигура практически идеальна. Как у девушек из гарема. Я опустила глаза и решила прекратить рассматривать хозяина дворца, твердо приказала себе вдуматься в слово «дворец», которое ко мне отношения не имеет, несмотря на шутку о гостье этого дворца и этого хозяина.

Казалось, что Амир пытается понять мои мысли, так внимательно он на меня смотрел, и когда я опустила глаза, сразу спросил:

— Ты готова ужинать?

И я засмеялась, оказывается, где-то внутри волнение меня победило, еще немного и начну совершать неадекватные действия, правда, они за мной никогда не наблюдались, но вдруг во дворце научусь. Амир удивился, но только странно посмотрел, как будто сравнивал с кем-то. Может, с той королевой, которая его знакомая.

— Извини. Да, только переоденусь.

Амир сразу вышел, а я начала выпутываться из одеяла, оказывается, покрывало он скинул, и как-то странно меня запеленал, даже рук не достать. Немного повозившись, я поняла — сама из этого детского конверта выбраться не смогу. И что теперь делать? Кричать и звать кого-нибудь? Кого, Вито? Или уж самого Амира? И я захохотала в голос, точно, анекдот из дворцовой жизни: хозяин гостью так в одеяло завернул, что та навеки осталась в его апартаментах. Мари сказала, что меня услышат, услышал Амир. Он стремительно появился в комнате, сразу понял, в чём дело, и бережно распеленал меня, а я продолжала смеяться, хотя и делала всяческие попытки успокоиться. Наконец, мне это удалось, и я опять была вынуждена извиняться:

— Амир, прости, но ты так плотно меня в одеяло завернул, что я никак не могла…

— Я жду тебя в коридоре.

Три и три. Три голубых взгляда и три жёлтых. Чем мог мой смех так на него повлиять? Никакой закономерности, заскочил в комнату с голубыми глазами, распеленал, как ребенка, очень мягкими и нежными движениями, а после моего извинения взгляд сразу стал строгим жёлтым взглядом прокурора. И от постели отскочил, как от ложа Бабы-Яги. Может в этом дело? Я не навязывалась, и апартаментов тоже не заказывала, сам поселил и бассейн для меня, и наряды в невероятном количестве. И в гарем тоже не просилась.

Я остановилась перед гардеробной, а как она открывается? Мари куда-то нажала, ага, вот куда, панель открылась от одного прикосновения пальцем. Мой взгляд остановился на том самом платье на церемонию получения Оскара, вот в нём и пойду на ужин. И опять засмеялась от своей решимости отомстить хозяину дома за свои же мысли о Бабе-Яге. Не стоило так долго на него смотреть, сама понимаю — красив во всех отношениях, и фигура и лицо соответствуют богатству дворца. И странная мысль опять меня остановила в процессе выбора платья. Он как его дворец: то ковры в невероятном количестве, то столовая как у королей, и мои апартаменты почти такие же, с бассейном, который только для меня. И глаза — то ковер, то небо.

Амир стоял в коридоре и смотрел в окно, он сразу обернулся на меня и взгляд сверкнул небом. Я надела светлое платье со странной вышивкой по всему полотну ткани, непонятные знаки образовывали свой таинственный рисунок. Я долго его рассматривала, а потом решила надеть, Баба-Яга должна быть таинственной, она всё-таки из сказки.

Хозяин дома молчал всю дорогу до столовой, взять на руки не предлагал, но аккуратно придерживал меня под локоток. Я так ходить не привыкла и сразу напряглась, он даже несколько раз взглянул мне в лицо, но я лишь натянуто улыбалась. Только удивлялась всю дорогу, как он спокойно идёт, мне даже не приходится семенить за ним, странно, с таким ростом и так уметь ходить.

На столе еда уже была расставлена, значит, гарем не придёт. Амир сел напротив, но к еде не притронулся, для него даже не было приготовлено золотого блюда. Я спокойно поела, не обращая на него внимания, Баба-Яга вполне самодостаточная личность, в собеседниках за ужином не нуждается. Когда я сложила нож и вилку на блюдо, сразу вошла девушка из гарема и быстро убрала всю посуду со стола. Как только она вышла, установив на голове гигантский поднос, я даже обернулась, наблюдая такое цирковое представление, Амир спросил:

— Тебе понравился Стамбул?

— Я его толком и не видела, только на автобусной экскурсии, очень жарко. А когда погода изменилась? Гид говорил, что ещё долго такая температура продержится.

— Мы далеко от Стамбула, в горах прохладнее.

— Далеко?

Спокойный голубой взгляд подтвердил слова. А потом добавил смешинки, странный взгляд.

— Ты здесь уже две недели.

Я смотрела в эту небесную чистоту и пыталась сосчитать дни, которые провела в комнате с коврами, но получалось значительно меньше, примерно в половину. Амир решил внести ясность:

— Ты была сначала без сознания, а потом спала.

Прекратив высчитывать дни, я спросила:

— Это потому, что я заразилась, и вы меня лечили?

— Ты не заразилась. Эта не болезнь.

— А что тогда с ними произошло?

— Проснулась их истинная кровь.

— Кровь?

— Кровь моего народа.

Я смотрела на хозяина этого необычного дворца и верила каждому слову. Ничего не понимала в его словах, но верила. Я никогда даже в кино не видела, как просыпается кровь, значит таким образом. Амир сложил руки на столе ладонь в ладонь и сказал очень медленно, растягивая слова как молитву:

— Королева сказала, что возродится мой народ, отдала за это свою кровь и народ возрождается.

Зачем-то я уточнила:

— У них просыпается кровь?

— Да. Мы создали фрески о жизни моего народа и стали показывать людям, их кровь поняла послание.

— А моя кровь не проснулась…

— В тебе нет крови моего народа.

Мне сразу стало грустно, вот всё и решилось, не заразная болезнь, а кровь возрождающегося народа, я только свидетель, случайно попавший на праздник этого возрождения. Теперь можно ехать домой в обычную жизнь, сказка закончилась, Бабе-Яге пора в свою избушку, в глухие леса. Тяжёлое чувство разочарования, очень болезненное, даже в груди защемило, навалилось на меня, и я вся сникла, опустила голову, непроизвольно провела пальцем по рисунку стола. Мне понадобилось много времени, чтобы справиться с собой и найти силы восстановить голос. Откашлявшись, я смогла сказать:

— Амир, я рада за тебя, что твой народ возрождается, что кровь… проснулась. Теперь можно не бояться, что… что заражаю всех непонятной болезнью.

Я не могла на него посмотреть, глаза никак не поднимались, следили за пальцем, который двигался каким-то своим путем по узорам стола. Надо взять себя в руки и расставить всё по своим местам. Я глубоко вздохнула и посмотрела на Амира. Он так и сидел, только голову опустил в стремлении увидеть моё лицо, он странно смотрел на меня, и в его ясных голубых глазах светилось что-то очень таинственное, а руки едва заметно подрагивали. Чтобы уже закончить этот разговор и вернуться в комнату я быстро сказала:

— Теперь нет необходимости мне оставаться…

Но не успела договорить, Амир неожиданно схватил мою руку, сжал её в своей ладони и тихо произнес:

— Рина, я прошу тебя остаться хотя бы на несколько дней. Будь моей гостьей.

Я долго рассматривала его жёсткое лицо, не пытаясь достать свою руку из тёплой ладони, но вопрос прозвучал неожиданно холодным спокойным тоном:

— Почему? Я не женщина твоего народа, я совсем… никто для тебя…

— Ты мне нужна.

— Зачем?

И опять мгновенная желтизна в глазах, и его рука стала холодной, он быстро убрал её под стол.

— Амир.

Вито оказался рядом с хозяином дома и посмотрел на меня таким же жёлтым взглядом. Амир низко опустил голову и сказал:

— Рина, уже поздно. Поговорим завтра. Вито проводит тебя.

Амир резко встал и быстро вышел из столовой. Я опустила голову и помня о словах Вито, что мне всё объяснит Амир, не стала ни о чём его спрашивать, уж очень странные между ними отношения, могу попасть в неприятную историю из-за своего любопытства. Ещё поводив пальцем по узору стола, я спросила:

— Вито, а где эти горы, которые за окном?

— В Италии.

Я смотрела в тревожные жёлтые глаза Вито и понимала, что действительно зачем-то нужна этому Амиру, раз он меня так далеко от жаркого Стамбула увёз. В столовую стремительно вошла Мари:

— Рина, прости, я задержалась, ты уже поужинала?

— Да.

— Ты согласишься со мной погулять по саду?

— Хорошо.

— Вито, проводи Рину в её комнату, я поужинаю и зайду за ней.

Вито послушно кивнул головой и хотел взять меня на руки, но я покачала головой, хочу пройтись по дворцу, на ковры посмотреть. Он не мешал мне думать, медленно шёл рядом со мной, покорно склонив голову. Как ни странно, именно ковры помогли мне успокоиться, я иногда даже останавливалась и внимательно рассматривала необычную вязь рисунков. Они напоминали письмена, линия одной буквы переходила в другую, но заметить это можно, только если внимательно присмотреться. Стол, я водила пальцем по рисунку стола, и мой мозг нашёл аналогии в рисунках ковров. Я остановилась и спросила Вито:

— Это буквы?

Он удивился, и желтизна мгновенно исчезла из глаз.

— Да.

— А что здесь написано?

— История народа.

— Вашего народа?

— Народа Амира.

Значит, Вито тоже не соплеменник Амиру, просто работает на него? Но Вито ничего не ответил на мой вопросительный взгляд, и я пошла дальше. Такой длинный день, который проходит под девизом «все странно».

Я сидела в кресле и смотрела в темноту, как Мари собирается гулять по саду, если ничего не видно. Видимо, дворец расположен в безлюдном месте Италии. Ещё одна странность этого дня: я всему верю, всё, что мне говорят, принимаю без всяких сомнений. Кровь проснулась, значит — проснулась. Сказала королева, что народ возродится, значит — возродится. Даже не сомневаюсь в том, что я зачем-то этому Амиру нужна, нужна и всё. И совершенно не интересуюсь, что это за королева, хоть бы спросила, какого государства. Я только английскую королеву и знаю в телевизоре.

В комнату так же стремительно вошла Мари и включила свет. Когда я обернулась, вся сощурившаяся от неожиданности, она засмеялась:

— Почему сидишь в темноте?

— Кнопку не нашла.

Я подошла и Мари показала мне скрытую кнопку, как я могла её найти, если она выглядит как крепление панели?

— Надо сказать Вито, чтобы он показал тебе управление комнатой.

— Комнатой?

— Рина, так ты ничего не знаешь?

— Вито показал мне управление бассейном… а Амир… одну уже отключил.

— Ты бурю включила?

— Что-то похожее. Правда, Амиру пришлось меня спасать.

Мари вдруг тревожно на меня посмотрела, куда только улыбка делась, и полушёпотом спросила:

— Спас?

— Да, в одеяло завернул так странно, самому пришлось…

Зачем я ей это рассказываю? Реакция на тревожный взгляд? А чего она испугалась? И уже теперь я на неё вопросительно взглянула: не хочешь мне всё объяснить? Мари долго молчала, только продолжала беспокойно на меня смотреть, наконец, вздохнула:

— Он сильный, он сможет.

— Сможет — что?

Она решительно взяла меня за руку и повела в сад через ту же дверцу. К счастью, беседка оказалась освещена, и мы сели за стол. Я опять вопросительно посмотрела на Мари, а она положила руки на стол, как это делал Амир, внимательно на меня взглянула и спросила:

— Рина, тебе понравилось во дворце?

— Понравилось.

— Ты останешься?

— Зачем? Мари, зачем Амиру нужно, чтобы я осталась у него на несколько дней? Я не его народ…

— Он тебе сказал?

— Да.

Она радостно кивнула головой, а я пыталась понять, кто она, почему так беспокоится обо мне и о хозяине дома, она не может быть простой девушкой из гарема. И я решила уточнить этот вопрос:

— Мари, кто ты?

— Амир мой отец.

Мари так гордо на меня посмотрела, что я опустила глаза, ну конечно, у него должна быть такая удивительная дочь, дочь шаха. Девочка, выросшая в любви и ласке, подчинении всех и вся, отсюда эта странная для меня непосредственность. Но меня это совсем не касается.

— Мари, ты мне не ответила, зачем…

— Ты для него спасение.

— Спасение?

— Да, только он сам всё должен тебе рассказать.

— Как я могу быть… я всего лишь случайно…

— Так всегда бывает, всегда встреча случайна! Найти очень сложно, только случайность! Но королева ему обещала, что ты придёшь, и он искал тебя везде, а ты сама пришла.

— Искал?

— Да, сразу стал искать, не верил, искал и не верил, что ты на самом деле есть, что королева…

Она резко замолчала, вся напряглась, посмотрела на меня и странно сказала:

— Если ты не будешь говорить сам, скажу я.

Явно это говорилось не мне, Амиру? Мари молчала долго, лишь пару раз кивнула головой согласно, потом посмотрела на меня:

— Отец не хочет, чтобы я с тобой говорила о нём.

Ещё раз кивнула и улыбнулась, посмотрела на меня повеселевшим взглядом:

— Завтра он приглашает тебя…

— Мари.

Амир стоял рядом, как будто проявился из темноты. И, пожалуй, разгневан поведением своей дочери. А она его совсем не боится, смотрит уверенным, спокойным взглядом, шантажирует, а он против её шантажа ничего не может сделать. Чтобы не накалять обстановку я подняла руку как на собрании и спросила:

— Амир, ты хотел куда-то меня пригласить? Я действительно с удовольствием куда-нибудь бы съездила, так красиво вокруг.

— Ты согласна остаться?

— Да, на несколько дней.

И посмотрела прямо в его жёлтые, нет, практически коричневые глаза. У меня даже хватило сил улыбнуться ему, хотя уверенности в себе совсем не было, только желание остановить конфликт, который разгорелся из-за меня.

Амир спрятал глаза, низко опустив голову, и тихо сказал:

— Мари, ты свободна.

Она важно кивнула головой, чуть тронула меня за руку:

— Рина, меня не будет несколько дней, не уезжай без меня.

Я уже совершенно искренне улыбнулась, действительно шантажистка, обычный подростковый шантаж.

— Не уеду.

Она радостно кивнула и исчезла в темноте. Амир тяжело вздохнул и сел за стол, руки сцепил на коленях. Тяжело ему даётся воспитание дочери, я решила уточнить ещё один вопрос:

— А мать Мари, она здесь?

— Она умерла… очень давно.

— Ты её один воспитываешь?

Странный получился вопрос, не следовало его задавать, зачем мне знать, кто воспитывает его дочь? Но Амир неожиданно поднял голову и посмотрел на меня… уже совершенно светлыми голубыми глазами. Всего один день, а я уже совсем не удивляюсь такой странности во внешности хозяина дворца. Хотя у Мари глаза ни разу не изменились, так и оставались ярко-голубыми. Он смотрел на меня почему-то очень удивлённо, даже губами интересно повёл, только потом ответил:

— Мари долго болела… я только пытался спасти ей жизнь, она уже ничего из своего детства не помнит. Воспитанием я не занимался.

— Хорошая девушка.

— Она тебе понравилась?

— Очень понравилась, красивая и добрая девушка.

Амир достал руки и положил их на стол, сложил ладонь в ладонь, как бы удерживая себя в движении, потом вообще положил ладонями вниз, припечатал к столу. Долго молчал, а я рассматривала его. Силён, от него исходит сила, невероятная сила, мне стало казаться, что я чувствую поток силы, которой он наполнен. Действительно не музыкант, я правильно увидела в его руках меч. И взгляд, за ним тоже сила, не важно, какого цвета этот взгляд, голубого или жёлтого, пусть даже чёрного, она видна в любой момент. И даже не важно, что и внешность соответствует, рост и общая фактура бойца, каким бы ни был, даже маленьким карликом — эта сила бы ощущалась. Ну а с такой, красавца шейха, ещё более интересен. Странно я подумала, а мне какое до этого дело?

— Мари сказала, что я тебя… я тебе чем-то могу помочь?

— Да. Моя жизнь зависит от тебя.

И ничего в глазах не изменилось, ясная голубизна утреннего неба. У меня появилось ощущение, что ему стало легче после этого признания, всё его тело успокоилось, не знаю, как я это осознала, может именно по этому свету утреннего неба в глазах. И в подтверждение моих ощущений Амир улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой и предложил:

— Тебе пора идти спать, я отнесу тебя.

Никакого продолжения разговора, спать и всё, он подхватил меня на руки одним движением и быстро пошёл в дом.

Я плавала в совершенно недвижимой воде бассейна — хозяин дома урегулировал воду по своему представлению о моём купании — ночью мне уже не хотелось заниматься выяснением, какая клавиша, что означает, и просто нежилась. Думать о количестве странностей, которые поразили за сегодняшний день, мне тоже не хотелось, их было слишком много. Вспоминалось лишь неожиданное объятие Амира, когда он принёс меня в комнату и какое-то время стоял у постели. Он прижал меня к себе очень нежно, но я все телом ощутила его напряжение, он себя контролировал, причём очень жёстко, не просто сдерживался, а именно удерживал себя в движении. И почему-то ещё один вопрос волновал: когда он доставал меня из бассейна, то пиджак весь вымок, я заметила, когда он меня нёс, а в коридоре на нём был уже другой костюм. Во всех панелях стен гардеробные для хозяина? Я поняла, что пытаюсь не думать о странностях сегодняшнего дня, и пошла спать.

На удивление я спала спокойно всю ночь, как только опустилась головой на подушку, сразу уснула. Утром проснулась бодрая и очень решительная. Не знаю, что мне снилось, но первым делом я подошла к зеркалу и спросила сама себя, готова ли ты? Я не очень понимала, к чему я должна быть готова, но почему-то это было очень важно самой себе сказать, что готова. А к чему, я подумаю потом, судя по ситуации. И на развитие ситуации у меня всего несколько дней. Я стояла, смотрела на себя и считала, сколько это — несколько дней? Пример решения этого сложного математического расчета пришел сам собой: несколько дней моих и несколько дней Амира в счете моей карантинной изоляции. Эта мысль развеселила, пусть будет, как будет, не стану думать о странностях вчерашнего дня, их все равно не сложить в стройную теорию, слишком всё непонятно. Амир должен что-то мне рассказать, вот тогда всё и сложу, а пока буду наслаждаться сказкой, в которую попала Баба-Яга. Глухие леса подождут. Тем более, что они уже всех предупредили, что я задерживаюсь на неопределенный срок.

Решительность помогла мне выбрать наряд для поездки. Просматривая одежду, висевшую на плечиках, я постепенно осмотрела всю гардеробную и увидела свой чемодан. В нём аккуратно была сложена вся моя одежда, даже та, которая висела на спинках стульев, благо её было немного. Недолго думая, я надела джинсы и рубаху невероятных размеров и неопределённой расцветки. Что ж, уважаемый хозяин дворца, гостья, так гостья.

Вито зашёл за мной именно в тот момент, когда я подошла к двери, в надежде самой дойти до столовой.

— Доброе утро, Рина.

— Доброе утро, Вито.

Быстрый взгляд не скрыл удивления, но он ничего не сказал. А я всю дорогу думала о том, что он в курсе того, что висит на плечиках в моей гардеробной, и всего скорее, того, что лежало в моём чемодане. Сам собирал в номере гостиницы? Он иногда посматривал на меня, такой странный, опять это слово, взгляд, который я не всегда могла увидеть из-за разницы в росте, но чувствовала.

Амир ждал меня в столовой, сидел за столом и сразу вскочил, приветствуя меня:

— Доброе утро, Рина.

— Амир, доброе утро.

Хозяин дворца тоже удивился, но молчал весь мой завтрак. А я спокойно поедала вкусности Востока и пыталась понять, почему никто вместе со мной не ест, это что, такая традиция? Хотя, когда показывают разные страны, всегда говорят о традиционном гостеприимстве, особенно восточном. Только Мари сказала, что будет ужинать, ни Вито, ни Амир ни разу при мне не ели и не пили.

Амир внимательно за мной наблюдал, меня стал волновать этот взгляд, и я подняла на него глаза.

— Рина, ты не передумала ехать на прогулку?

— Нет.

Молчаливый завтрак получается, да собственно и ужин, вместе с обедом. Я ем, а за мной наблюдают. И что такого интересного в том, как я ем, может быть, нарушаю какие-то правила? Решимость перед зеркалом ещё не улетучилась, и я позволила себе задать вопрос:

— Я ем неправильно?

Амир вздрогнул и сразу опустил глаза, а Вито, стоявший за его спиной, только улыбнулся.

— Ты очень красиво ешь.

Неожиданно яркий голубой взгляд и ослепительная улыбка. Амир смотрел на меня и улыбался, а руки недвижимо лежали на столе отдельно от этой улыбки. Чтобы отвлечься от вида его рук, я спросила:

— Куда, что ты…

— Мы поедем к морю.

На сегодняшний день надо придумать другое слово, «странный» уже не подходит. Амир провёл меня по дворцу, и мы вышли в большие двери из чёрного резного дерева. Они совершенно беззвучно распахнулись, и я встала на пороге. Передо мной была высокая лестница, и на каждой ступеньке с обеих сторон стояли молодые мужчины, очень похожие на Вито — высокие, коротко стриженые, все в чёрных костюмах. Что же всё-таки хранит Амир под своими коврами, чтобы такие его дворец охраняли? Только ли надписи из истории своего народа?

Амир взял меня под локоть и помог спуститься по ступенькам, так как ноги я передвигала с трудом — такая опасность исходила от его охраны. И машину заметила, только когда он открыл передо мной дверцу: длинная чёрная, такая же опасная, как охрана. Не зря я сегодня набиралась решимости с утра, наверное, мне что-то приснилось такое, чтобы я была готова, а может, за ночь мысли собрались где-то в голове, провели совещание и сделали свои выводы.

Сжавшись в комочек на заднем сиденье, я опустила голову: и куда я ввязалась, в какую такую ситуацию, на развитие которой сама себе дала несколько дней, которые неизвестно сколько времени в себе насчитывают. И вдруг вопрос:

— Рина, ты меня боишься?

— Не знаю, пока не знаю.

Почему я ответила сразу то, что думала в этот момент? Пусть будет так, я всю жизнь под кого-то подстраивалась, делала всё, только чтобы кому-то угодить, не доводить до конфликта и выяснения отношений, как вчера с Мари и Амиром. И своим бывшим мужем: спасти брак, так все делают, так надо делать, а зачем? Сама себе призналась, теперь уже легче с этим хозяином таинственного дома говорить непонятно о чём.

— Кто ты?

Амир остановил машину, посидел, склонив голову, и вздохнув, ответил:

— У меня мало времени всё тебе объяснить… оказалось, что очень мало.

Я не стала уточнять, почему времени мало, догадалась — это только начало разговора и приготовилась слушать, но он опять завёл машину и поехал. Через несколько секунд я закрыла глаза, это была не езда, не знаю определения такой скорости, меня вдавило в спинку сиденья, и голова откинулась назад. Видимо Амир увидел в зеркальце мое движение и скорость слегка замедлилась. Он что, такой скоростью пытается нагнать время, которого у него оказалось очень мало для того чтобы мне что-то о себе рассказать?

Мы приехали на скалистый берег, и Амир, помогая мне выйти из машины, сразу уточнил:

— Ты боишься высоты?

— Не знаю.

Решила быть честной — будь. Я действительно не знаю, боюсь ли я высоты, смотря какой, высоты небоскреба или высоты шатающегося стула. На крыше небоскреба высоты уже нет, а со стула можно упасть и удариться.

Высоты скалы над морем я не испугалась, зрелище полностью захватило, и я только вздыхала мелкими вздохами. Солнце сверкало миллионами бликов на воде, и море эти блики смывало со своего тела высокой волной. А небо, яркое невозможным голубым пространством, едва удерживало горящий диск отливающий цветом чистого золота. Волны приближались к нам тяжелым валом, но теряли силу от долгого пути и укладывались на белом песке где-то далеко внизу, напоминая о себе только отголосками шипящего приветствия.

Боль пронзила так неожиданно, что я только вздрогнула, не совсем осознала, мозг ещё раскладывал на составляющие картину моря и не смог сразу понять крик тела. Я попыталась посмотреть на Амира, спросить, откуда эта боль, но не успела, стала падать, ног не стало, они растворились в соляной кислоте боли. А потом и все тело растворилось в этой кислоте, стало распадаться на кровавые куски и крошево костей. Гигантские волны боли пронизывали меня, унося с собой остатки тела. Красный туман обволакивал всё пространство вокруг, не давая возможности хоть на мгновение закрыть горящие пламенем солнца глаза, он проникал в зрачки и добавлял отдельную струю боли, а потом перемещался внутрь того, что осталось от тела, и вихрился мгновенными вспышками, создавая собой вулканы огня и лавы.

Тела уже нет, оно исчезло, осталась только память от него, лишь боль, которая продолжает в этой памяти властвовать и разламывать картинки, непонятным образом оставшиеся от воспоминаний. И теперь уже кусочки этих картинок памяти горят ярким огнём, тела нет, памяти нет, нет даже воспоминаний, осталась только боль.

Горящая лава протекала в пустом пространстве бесконечности и сжигала всё на своем пути, даже мельчайшие пылинки, случайно оставшиеся от сгоревшего всего, что когда-то было чем-то, но уже давно сгорело. Лава всё двигалась в поисках чего-нибудь, что может гореть, а навстречу ей из полной темноты поднялась большая ледяная волна, в которой плавали айсберги, громадные куски нетающего льда, оставляющая за собой лишь замерзшее навсегда пространство. Они встретились, и эта борьба огня и ледяной воды уничтожила пространство, заполнила его пустотой, вакуумом, в котором ничто и никогда не сможет возродиться. Ничего нет, нет того, чего нет. Пустота.

Тонкий звук колебался легкими переливами, начинал взрываться едва заметными звёздочками и создавал подобие ветерка, едва ощутимого дуновения молекул воздуха. Он тревожил и беспокоил Пустоту, заставлял её волноваться темнотой, создавал серые маленькие пустоты, которых становилось всё больше и больше. А звук только становился сильнее и громче от этих маленьких серых пустот, собирал их вместе, заполнял своё пространство только уже серой большой Пустоты. Она, эта серая Пустота, ещё даже не достигла собой половины тёмной предыдущей Пустоты, когда звук изменился, в нём появились отголоски далёкой трубы и проявился чистый свет, который в мгновение рассёк всё вокруг себя миллиардами лучей и взорвался гигантским фейерверком.

Тело уже не кричало от боли, лишь тихонько стонало, оно готово было умереть, уйти совсем в тёмную Пустоту. И вдруг мысль: но ведь тело уже сгорело, его нет, оно исчезло в тёмной Пустоте, испарилось, даже молекулы исчезли, откуда такая боль, болеть нечему. А как мысль?

Тепло, едва ощутимое тепло проявилось лёгким облаком, внутри него образовалась тонкая оболочка, и боль стала отступать, таять в этом тепле. Пространство Пустоты заполнялось теплом и светом, облако тепла распространялось все больше и больше, оно было небесно-голубым, наполненным прозрачными каплями, которые, наконец, пролились тёплым дождем, уносящим боль.

Глаза смотрели на меня с таким ужасом, что я оперлась на клюку и спросила ехидно:

— Чего ты, милок, испугался? Такая уж есть, такая уродилась на белый свет. А зачем тогда пришёл, раз боишься, что тебе от меня нужно?

— Нужна ты.

— Я? Тебе сила моя колдовская нужна?

— Нет, нужна ты сама.

Я засмеялась, хрипло квакая, махнула корявой рукой, тяжело опустилась на скамью.

— Знаешь, сколько я таких на своем веку видала, все говорили, мол только ты и нужна, а сами колдовать просили, красавиц им подавай, да богатство королевское. Ты такой же, говори, зачем пришёл, хитро-мудрый, сразу тебя видать, за версту носом почуяла твою чёрную душу.

Глаза потемнели, стали пронзительными, но потом в них появилась боль и такая тоска, что я смилостивилась:

— Говори, раз пришел, наколдую тебе твоё желание.

— Прошу любви.

От удивления я повторила необычное слово:

— Любви?

— Твоей любви.

От моего смеха, тяжёлого, громкого и раскатистого, глаза совсем почернели, но продолжали на меня смотреть с той же болью. Когда смех пролетел над горами и лесами, отозвался грозовыми молниями в небесах, я ответила, уперев руку на кривом колене:

— Дак тебе придется меня сначала расколдовать, дурак стаеросовый. А прежде чем меня расколдовывать, сначала свою душу разбуди, а она у тебя чёрная, мхом покрытая, один росточек на нем только и есть, который к любви стремится. Смотри, не сломай, погубишь его, я тебе никогда не достанусь. Ты и меня погубишь, и сам уже никогда не сможешь жизнь свою возродить. Думал, тебе путь ко мне показали, о тропиночке куда идти рассказали, так и всё, пришёл и сразу в дамки, надменный дурак, каждый сам идёт, свои муки терпит. По чужому пути никто ещё не мог дойти до любви, она глубоко спряталась, не каждому покажется.

И совсем разошлась, клюку схватила, грохнула об пол:

— Да помни — сила твоя тебе ничем не поможет, только моя кровь, боль моя, да страдание, вот путь, по которому пойдёшь! Это другим послабление, кто силы твоей не имеет, много тебе дано, много и спросится!

Изображение свернулось, глаза исчезли последними, в них так и осталась боль, не ушла, не испугалась моего крика. И я не сразу осознала, что боли нет, ничего нет, тело радовалось от одной мысли, что боль ушла, исчезла вместе с глазами, полными страдания.

Что-то касалось меня лёгким пёрышком, совсем невесомым, но кожа чувствовала его и подрагивала в месте прикосновения, она боялась, что даже такое нарушение пространства опять принесёт боль. Но боль не проявилась, и кожа облегченно вздохнула и уже с наслаждением ощущала пёрышко, которое всё смелее касалось её, гладило и ласкало своими невесомыми волокнами. Появился лёгкий ветерок, нежный, ласковый, он обволакивал, успокаивал, проникал внутрь и восстанавливал тело, заново его создавал.

Я летела на облаке, проносилась вместе с ветром, впитывала всем телом влажное пространство, чувствовала на своей коже капельки дождя, радовалась им и смеялась.

— Рина, ты меня слышишь? Если сможешь, открой глаза, ты можешь, ты всё можешь, открой глаза.

Открывать глаза мне не хотелось, облако летело и летело в прозрачном свете, нигде ничего не было, ничто не мешало моему полету.

— Рина, открой глаза.

С трудом я подняла веки и увидела яркие зелёные глаза с солнечными лучиками в центре, только глаза, лицо терялось в мареве плотного тумана.

— Смотри на меня, не засыпай, смотри!

Неожиданный громкий крик всколыхнул во мне боль, я почувствовала сильный удар, который сначала раздавил на молекулы, а потом приподнял как полотно, и меня накрыла темнота.

Мне снились яркие сны, красивые, многолюдные, в них все смеялись и радовались, обнимали меня и говорили, опять смеялись и что-то рассказывали, прижимали к своей груди, а я чувствовала биение их сердец. Они радовались мне, приветствовали в своем кругу, рассказывали о своей любви, обещали мне только счастье и удовольствие, много всего, что я никогда не знала в своей жизни. Мужчины и женщины, молодые и красивые, высокие и сильные, и их глаза — ясные, чистые невероятной прозрачной чистотой, полные любви и счастья.

— Довели девку, ой, довели, что же вы сделали окаянные, коты лесные, медведи косолапые! Неси, я сказала, сюда клади, да не сыпь ты в чашку, нельзя туда, в стакан, где стакан? Вот сюда наливай, воду привез? Наливай, только до чёрточки, что я вчера отметила, капли больше нельзя…

— Фиса, я налил ровно столько.

— А почему в чашку хотел насыпать?

— Ты вчера в чашку наливала.

— Так, то тогда, сегодня только в стакан, луна другая стала, только стекло, глина уже мешать будет.

— Рина проснулась.

Я ещё даже ресницами не пошевелила, а кто-то уже понял, что я проснулась. Мягкие пальчики сразу схватили меня за руку и нежный голос заворковал:

— Ой, девонька, ой красавица, ты глазки пока не открывай, потерпи маленько, листочек на глазках твоих лежит, ещё пусть там побудет. А ты размешал уже, мы ей и дадим попить, красавице нашей, пусть сама попьет, без проводков ваших, сама уже может. Ты уста свои сладкие открой, девонька, открой, сама попей.

Моих губ коснулось холодное стекло, и я чуть приоткрыла их, в рот потекла тонкая струйка живительной влаги.

— Витёк, ты ей помоги, подними маленько, легче ей пить будет, вот и хорошо, ты пей девонька, пей, милая моя.

Мою голову приподняли, и пить действительно стало легче, но сознание такого удовольствия не выдержало, и я опять рухнула в темноту.

Я приходила в сознание совсем ненадолго, открывать глаза мне не позволял этот воркующий голос, сразу давал выпить вкуснейшей воды, иногда тоже очень вкусной жидкой кашицы, и сознание меня покидало.

Фиса ругалась на неизвестного Витька по поводу и без повода, то есть постоянно, всегда и всем была недовольна, а Витёк отвечал спокойно, ни капли раздражения, и всегда был прав, хотя таинственная Фиса этого не признавала категорически. На удивление я сознание сегодня не потеряла после фруктового пюре и с удовольствием слушала их очередное выяснение отношений, причём Фиса привлекла меня в свидетели безобразного поведения этого Витька:

— Ты, Рина, только посмотри, что этот дуболом придумал, вчера ты видела, что натворил, а сегодня опять не тот стакан поставил, я ему сразу сказала, только этот, с золотинкой, а что он принёс? Смотри, не стакан, а ендова какая-то, прямо старина, ковш настоящий.

— Фиса, ты сказала ту золотую посудину, а не стакан с золотым ободком. Это не ковш.

И я узнала голос, Витёк это Вито, правда мой голос меня не слушался, получился только едва слышный шёпот:

— Вито.

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Вот и умница, вот и молодец, ты пока глазки свои ясные не открывай, и помолчи, голосок свой побереги.

Мягкие пальчики легко пробежались по моей руке, погладили по щеке.

— Красавица ты наша, страдалица, такое перенесла и жива осталась, я этих паразитов монгольских ругала уже всякими словами, так тебя миленькая довели.

— Почему монгольских?

— Молчи, девонька, молчи. Так неруси одно слово, татары, что с них возьмешь.

Мне очень хотелось увидеть эту Фису, такая речь интересная, да и поведение никак не вписывалось в этот дворец. Но сознание покинуло меня раньше, чем я успела взглянуть на неё.

Наконец наступил момент, когда Фиса разрешила мне открыть глаза:

— Ну, девонька, смотреть будешь тихонечко, совсем немножко глазки открой, если больно, сразу закрывай, не любопытствуй, потом все увидишь. Я хозяина к тебе не допустила, пусть муки твои в саду переживает, ему ещё рано тебя увидеть.

— Амир?

— Да я этого паразита к тебе бы никогда не допустила, только все говорят, что он тебе силу свою хочет передать, чтоб ты жить смогла. Если бы не это отравила бы своими руками.

Я улыбнулась, встречу Амира и Фисы представить никак не могла, ясно, что и с ним она говорила так же — то есть совершенно откровенно.

Фиса оказалась милой женщиной средних лет, почти моего возраста, может даже моложе. Ясные голубые глаза светились радостью, круглое лицо как с фотографии о деревне в глухой глубинке, даже голова белым платком особым образом повязана, волос совсем не видно. И руки на животе сложила, как крестьянки делают, такие пухленькие ручки и вся пухленькая, мягонькая. Льняная рубаха, подпоясанная красным широким поясом, подчеркивала крестьянский образ моей спасительницы. За её спиной стоял совсем белый Вито с чёрными глазами, пытался улыбнуться мне, когда я подняла на него взгляд, но улыбка не получилась, только губы едва разошлись. Зато Фиса улыбалась радостно, открыто и умильно смотрела на меня.

— Ну и умница, ты у нас силища, такое смогла пережить, красавица наша. Только пока молчи, очи ясные я тебе вылечила, а горлышко, птица моя сладкоголосая, ещё надо немного умаслить.

И действительно заставила выпить какого-то масла горькости невероятной, я так и вспыхнула вся, как только в рот этого маслица взяла.

— Пей, красавица, пей, я тебя петь научу наши песни, настоящие, а их петь тебе не то, что это пиликанье, что в ящике показывают.

Я изо всех сил пыталась втолкнуть в себя горящее масляное варево, и оно как преодолело невидимую преграду, потекло легко и горячо по горлу. Непростое оказалось маслице, я горела ещё долго, потела всем телом так, что Вито несколько раз заворачивал меня в детский конверт, не обращая внимания на моё едва слышное возмущение, рубашку с меня сразу сняли, так как она промокла насквозь. А Фиса все комментировала:

— Рина, ты на него не смотри, не мужик он, хоть и дылда верстовая, силы наел. Ты не урони нашу красавицу, аккуратненько, так ты её уронишь!

— Не уроню.

Действительно, Вито умудрялся держать меня одной рукой на весу и при этом мгновенно расстелить одеяло другой рукой, пока Фиса ползала по гигантской кровати, выпрямляя уголки. Двигаться сама я практически не могла, только пальцы едва поднимались, остальное тело было безвольным и недвижимым. Промокшее одеяло он просто скидывал на пол, доставал другое и процедура повторялась. Фиса на это безобразие молча смотреть не могла:

— Ты посмотри, что делает, такое добро выкидывает, ничего с ним не сделается, постираем, и на солнышке высохнет. Зачем на пол кинул!

— Одеял много.

Вито справился с собой, бледность ушла, взгляд посветлел, он управлялся с моим телом очень бережно, иногда успевал провести пальцами по моей руке. Я могла лишь наблюдать за всем действом, да морщилась от огня внутри, но огонь был странным, я лишь чувствовала его всполохи, которые только жарко грели, не причиняя боли. Фиса пользовалась моментом моего недолгого лежания в конверте из одеяла, пока оно не промокало насквозь, и поила очередным настоем:

— Пей, красавица, пей, водичка эта непростая, много в ней трав разных. Вот я тебе, Витёк, что сказала, ночью травку эту надо собирать, а ты небось…

— Её собрали ровно в полночь, как ты и сказала.

— А кто собирал? Если…

— Как ты сказала, девушка не старше пятнадцати лет. Ей четырнадцать.

— А…

— Доставили самолетом.

Вито научился предугадывать вопросы Фисы и заранее на них отвечал, я только поражалась его нечеловеческому терпению. Ни разу я не заметила ни капли раздражения в его голосе, лишь иногда он себе позволял ироничную усмешку на очередное возмущение, и то в тот момент, когда она его не видела. Наконец жар от маслица несколько утих, очередное одеяло не промокло насквозь, а лишь удерживало тепло в моём теле, и я уснула.

Я спала, ела разные кашицы, пила настои, слушала возмущение Фисы и не думала. Иногда приходили вопросы, но я их отгоняла, не хотела даже пытаться на них искать ответы. Наверное, я ещё не забыла боль, ту Пустоту, которую однажды почувствовав, никогда уже не забудешь. И заполнить её этими вопросами невозможно, да и ответами тоже. Молчала уже не по требованию Фисы, просто молчала. Молчать мне было уютно, я иногда слабо улыбалась, чем доставляла удовольствие Фисе и особенно Вито, он прямо расцветал от моей улыбки, глаза приобретали свой изумительный серо-голубой цвет. Но чаще всего его глаза были тревожными, очень внимательными, фиксирующими каждое моё состояние.

И вот наступил день, когда Фиса решила, что мне пора двигаться:

— Рина, всё, належалась уже, кушаешь, милочка, ты хорошо, поэтому давай-ка пальчики мы тебе немножечко помнём, косточки раздвигаем. Нечего лежать, скоро зима, ходить пора.

Я не поняла, почему зима, но спрашивать не стала, пусть будет зима. То, на чём я лежала, было очень мягким, совершенно пуховым, моё тело в этом нечто находилось как в воде, а так как я не двигалась, то понять, в чём я лежала было невозможно. Да и простыни были совершенно невесомыми и очень нежно касались моей кожи. А в окно я ничего не видела, казалось, что кроме ясного неба ничего нет, только оно и всегда светло. Может я просыпалась только днём, ни разу не было ощущения вечера или утра, только день.

От того, что Фиса назвала «косточки помнём», я закричала сразу, боль пронзила всё тело, но она не остановилась в своем жёстком движении руками, лишь громко сказала:

— Терпи, красавица, столько всего вытерпела и теперь терпи. Я тебе не дам валяться мешком недвижимым, ещё чего, такая красавица, мы тебе мужика красивого найдем, замуж выдадим, танцевать будешь.

Но я её уже не слышала, боль от каждого прикосновения пронзала меня так, что не было сил уже даже на крик, а отодвинуться или вырвать руку из её ладоней я не могла.

Когда я пришла в себя, Фиса мне сразу заявила:

— Ты это брось, убегать вздумала, косточки тебе разминать надо в памяти, иначе ничего не получится, поэтому терпи.

А сама смотрела на меня глазами, полными слез и утиралась концами платка. Вито стоял за её спиной бледный, с тонко поджатыми губами и совершенно чёрными глазами. У меня хватило сил ответить слезам и черноте глаз:

— Хорошо, я потерплю.

Когда Фиса замечала, что я начинаю терять сознание от боли, останавливалась и начинала приговаривать:

— Миленькая, цветочек васильковый, красавица, берёзка-яблонька, вот и хорошо, немножечко совсем осталось.

А это немножечко длилось и длилось, сознание моё не послушалось Фисы, и я погрузилась во тьму. Я потеряла счет времени: только боль, мой стон, уговоры Фисы и чёрные глаза Вито.

И всё-таки наступил момент, когда я смогла сама поднять руку и даже помахала ею Вито под умильным взглядом Фисы.

— Вот и славно, вот и молодец, а теперь девонька купаться пойдём, русалкой заделаешься, водица она завсегда помогает, в воде оно легче будет.

Вода в бассейне была такая голубая, что я зажмурилась, а Вито так и вошёл в неё, бережно прижимая меня к себе.

— Костюм-то замочишь, ну да ладно, у вас небось их как одеял, каждому по десять, деньги девать некуда. Рина, ты посмотри, ничего им для тебя не жалко. Витёк, осторожно, не утопи красавицу нашу, только пусть немного в ней полежит, да руками побулькает.

Теперь ко всему добавилось плавание в голубой воде, правда долго я там не могла находиться, почти сразу засыпала. Фиса радовалась каждый раз, когда я начинала двигать чем-нибудь самостоятельно, то другая рука поднялась, то нога шевельнулась.

— Рина, ты не бойся, шевели сама, работай, належалась уже. Теперь сама всё делать будешь, и ходить легко, как птичка прыгать, и руками своими, крылышками взмахивать, скоро петь будем, горлышко тоже промылось. Не молчи, скажи слово золотое, говори девонька, не молчи.

Постель мне заменили, не тот пух, мягко, но я уже чувствовала поверхность. Махать руками и ногами было интересно и смешно, Вито, которого Фиса так и не смогла выгнать, что бы он меня не стеснял, только отвернулся, но внимательно наблюдал в стекле окна, за которым так и оставался ясный день. Но говорить я не хотела, улыбалась им и молчала.

Вито водил меня по комнате, придерживая за плечи, а Фиса руководила процессом, крепко схватив за руки:

— Шажочек, ещё один шажочек, иди, миленькая, иди, красавица, ножки свои распрекрасные ставь на коврик, он мягонький, не поцарапает.

Через несколько дней таких трудов, я, размахивая руками в разные стороны, уже сама прошла путь от постели до окна и рухнула в кресло. Вито радостно улыбнулся, а Фиса всплеснула руками:

— Скоро гулять будем, а теперь кушать, девонька, кушать, милая.

Когда я проснулась после похода к окну и достаточно плотного обеда, в комнате был только Вито, Фисы не было. На мой вопросительный взгляд Вито сразу объяснил:

— Фиса проверяет травы, которые привезли.

Он стоял у окна на фоне яркого солнечного дня, и я спросила полушепотом:

— Зима?

Он склонил голову, вздохнул и в его руках появился пульт. Пейзаж за окном странно посветлел, а потом совсем исчез, появилось всё в серых тучах хмурое небо, а в стекло бил крупными каплями дождь. Я не стала спрашивать, сколько времени прошло с того дня, когда я стояла на скале с Амиром и на меня рухнула боль, много, раз уже пришла зима, то много. Неопределенный срок моего присутствия в этом дворце.

— Спасла?

— Да.

Вито ответил, не поднимая головы, и я не увидела его глаз, лишь плотно сжатые губы.

— Что-то не так?

— Мы не знаем, всё должно было быть иначе.

— Амир?

— Фиса запретила ему встречаться с тобой. Он был рядом и всё видел, но ничем не мог тебе помочь, и мы не могли. Только Фиса и королева.

— Зелёные глаза это она?

— Да.

Он неожиданно оказался у постели и встал на колено, удивлённо спросил:

— Ты её помнишь?

— Только глаза, а потом удар, я… мало что помню.

Он опустил голову и невесомо коснулся моей руки:

— Я видел записи с королевой, умом понимал… но то, что происходило с тобой… человек этого не может выдержать.

— С ней так же было?

— Она была первой, кто выжил.

— Первой…

— Ты тоже первая. У неё процесс проходил иначе. Амир тебе расскажет всё.

— Расскажи ты.

— Нет, девонька, нет, милая, это пусть тебе паразит этот рассказывает, ишь ты, вздумал, такое с тобой сотворил и в кусты! Нет! Вот пусть сам с тобой и говорит!

Разгневанная Фиса упёрла руки в бока, ещё половника в руках не хватает, глаза сверкают, только попадись ей этот паразит, уж она ему покажет. Но неожиданно одумалась и заявила мне:

— Рано тебе с ним говорить, вот на ноги нормально встанешь, чтоб от ветра не качало, сама по морю голубому поплывешь, да в морду его поганую плюнуть сможешь, вот тогда и говори.

И в доказательство своих слов так намяла мне косточки, что я практически бездыханная кричать даже не могла. А она всё приговаривала:

— Вот так, силы набирайся, с ним хитро-мудрым просто так нельзя разговаривать, его надо бить постоянно, чтобы боль человеческую понял, на шкуре своей почувствовал, как это… жизнь отдавать.

Когда она, наконец, удовлетворенно вздохнула и ушла мыть руки в ванную, я посмотрела на Вито и ужаснулась — он сидел у окна на полу и закрыл лицо руками.

— Вито, я… прости, я не буду больше кричать.

— А ты ему таких слов не смей говорить! Это он на коленях перед тобой ползать должен! Прощения измаливать за хозяина своего, да свою будущую жизнь! В новый мир на твоем горбу въехать захотели, шиш вам!

И даже фигу изобразила своими маленькими пухлыми пальчиками, но опять как-то очень резко успокоилась, странно на Вито посмотрела, легонько вздохнула:

— Ладно, скажи ироду этому, пусть к завтрему готовится. Только чтобы сильно не беспокоил красавицу нашу, волнения ей ни к чему. Иди.

Вито встал и, не посмотрев на меня, вышел, а Фиса тяжело опустила плечи и села в кресло у окна, посмотрела на него и заворчала:

— Вот нелюдь, и окно показал, ну уж что теперь, сама проговорилась.

Мне хотелось успокоить её, и я улыбнулась:

— Значит, это ты не хотела мне время показывать?

— А кто ж ещё? Эти-то ничего в людях не смыслят, я им одно, а они своё гнут, энергия да энергия, а какая энергия… если ты ему в один момент свою жизнь отдала, одна ниточка и осталась.

Она погладила ладошкой колено, расправила ткань и подняла на меня строгие глаза, сокрушенно головой покачала:

— Ты девка, вот что, послушай-ка меня, я тетка старая, жизнью тоже сильно битая, но одно скажу — почему ты выжила, никто не знает. Только королева эта ихняя может что и понимает, уж больно она за тебя переживала, да этому ироду мозги вправляла, хотя муж всё её увести от тебя пытался. Сильна скажу тебе, ой сильна… как зыркнула зеленью своей, как крикнула, ножкой топнула, никого слушать не стала, только, говорит, я могу это сделать, никто мне не указ.

Неожиданно засмеялась довольно, ручкой махнула.

— Этот ирод даже на колени перед ней встал, руками от неё спрятался, глаза свои бесстыжие прикрыл, спаси, говорит, я не успел ничего, даже поговорить не смог, как всё и случилось.

И зашептала громким шёпотом:

— Убить себя просил мужа королевы, меня, мол, убейте, а её спасите. Вот оно как. Только она его слушать не стала.

Фиса утёрла губы уголком платка, опять головой качнула.

— Но ведь и у неё с первого-то разу ничего не получилось. Ты только корчишься, да сипишь, кричать уже совсем не могла.

Она вздохнула, но продолжила, и взгляд опять стал строгим.

— Ты слушай, тебе это знать надо, может ирод этот ничего и не скажет, а меня подальше от тебя отправит, чтобы лишнего тебе не сказала.

— Не отправит.

Вито стоял в дверях весь чёрный, не лицо, а маска, даже глаз почти не видно. Но Фиса его не испугалась:

— Ты, Витёк, пойди, погуляй, мне с Риной поговорить надо. Иди, и так всё знать будете, пусть твой хозяин подумает, как с ней завтра говорить будет.

Я тоже хотела, чтобы Вито ушёл, всё, что говорила Фиса, пока осталось только словами — я ничего не понимала. Вито голову опустил, кивнул и вышел.

— Зачем Амир просил себя убить?

— Так он же жизнь из тебя и вытянул. Ты ему свою жизнь так отдавала, ты для него спасение.

Жизнь. Я отдавала Амиру свою жизнь, вот что он не смог мне сказать, не успел. Голубой шар, я для него та половинка. Но на фресках они покупают женщину, и она потом живёт в доме, никакого намёка на то, что происходило со мной. Или не живёт? Может, она погибает, чтобы жили другие? Отдает свою жизнь мужчине, и он защищает остальных? Я отдавала свою жизнь, чтобы Амир смог защитить свой возрождающийся народ?

— Ты, девонька не думай пока, я тебе всего не могу сказать, пусть сам всё и говорит. Ему во многом тебе признаться придётся, боюсь, не хватит ему храбрости самое важное тебе сказать, тут никакая королева помочь не сможет. Да она сама так и сказала.

— Как сказала?

— От тебя всё зависит.

Слова королевы Фиса сказала совершенно другим тоном, спокойным и чётким. И от кого? От Амира? А может от меня? Но Фиса в подробности вдаваться не стала, продолжила рассказ о моём спасении:

— Дочка его помогла, вот надо же, такой ирод, а какая у него девочка, в мать пошла. И умеет много, сила в ней большая, она и сказала, как надо сделать, без королевы, конечно, не обошлось, ты её только и услышала, а потом и Маша за руку тебя взяла.

— Мари?

— Да, Машенька.

— Мне сон странный приснился, в нём люди какие-то были, много.

— Так это Машенька тебе их силы и передала, вот ведь умница, я такого никогда не видела! А у этих ты не берёшь, он и так к тебе, и за руку брал, и руку на голове держал, да и других королева с собой приводила, ни у кого не получилось.

Фиса не выдержала, встала с кресла и подошла ко мне.

— Ты, Рина, ничего не бойся, пока я с тобой силы твои буду держать, только вот он ведь, ирод этот, всё ещё у тебя жизнь-то забирает.

— Наверное, она ему нужна, чтобы народ его…

— Да не для народа старается! Себе всё, ты девонька-яблонька, так хорошо о нём не думай, ты главного страха не знаешь!

И замолчала, даже губы сжала, махнула рукой и отошла к окну.

— Он меня сразу спросил, боюсь ли я его, в первую встречу.

Фиса обернулась и удивлённо посмотрела, а потом не выдержала и подошла ко мне, присела на постель.

— И как?

— Я… уточнила, что разве должна, и он как-то странно потом себя вёл. Вито его… заставил уйти. Почему? Он Амира всё время контролировал, подойдёт, скажет имя, и тот сразу уходил. А когда к морю ехали, ну, в тот день, он опять меня спросил, а я сказала, что не знаю.

— Испугалась?

— Такие на ступеньках стояли… не знаю… опасные какие-то…

— Да они по сравнению с ним цыплята! Несмышлёныши зелёные!

Она почти кричала, махала руками от возмущения, но опять остановила себя, опустила глаза, несколько раз глубоко вздохнула, плотно сложила руки на животе и подняла на меня строгие глаза:

— Вот что, девонька, я тебе не буду рассказывать о нём, сам пусть душу свою чёрную перед тобой открывает.

— Фиса, мне действительно надо его бояться?

— Нет, в том-то и дело, нельзя! Только не знаю, сама уже который день думаю, как тебе яблонька в живых остаться.

— Но ты сказала, что он сам… просил… чтобы меня спасли…

— Да потому и просил, что каждую секундочку ты ему жизнь свою единственную отдаешь, пока жива так и будет… а… муки тебе… а ему силы всё больше… да жизни…

Фиса пыталась замолчать, но слова выскакивали из неё сами по себе, праведный гнев на Амира, клокотавший в ней все эти дни, не давал возможности остановиться.

— Рина, если бы могла, унесла бы тебя, крылья бы только выросли, а без них не убежать тебе от них, ни в каком месте от них не спрятаться…

— Я всё расскажу сам. Фиса, можешь идти.

Амир появился настолько неожиданно, что мы обе вздрогнули. Да и тон хозяина был таков, что Фиса замолчала, не смогла сразу ему достойно ответить.

— Фиса, ты в любой момент можешь вернуться домой, самолёт в твоём распоряжении.

Но она уже пришла в себя и ответила таким же тоном:

— А ты меня не выгоняй! Я когда захочу тогда и уеду, ты мне не указ! Не отдам тебе на растерзание…

— Вито.

Фиса не успела договорить свою речь, как появился Вито и на руках вынес Фису из комнаты, он так быстро исчез, что та не успела ничего сказать от удивления.

Амир подошёл к окну и долго молчал, руки он отвёл за спину, и я видела крепко сжатый кулак правой руки, который он удерживал левой. Я попыталась приподняться на постели, и он услышал звук, сразу оказался рядом со мной и помог переложить подушку удобнее.

— Спасибо.

Он странно посмотрел на меня совершенно чёрными глазами, едва коснулся руки и опять отошёл к окну.

— Амир, подойди, пожалуйста.

Рядом с постелью не было никакого стула, даже пуфика, а стоящий рядом Амир оказался на большой высоте, в смысле мне смотреть неудобно. И он понял, мгновенным движением встал на колено. Я только моргнула, растерянно посмотрела на него и извинилась:

— Мне высоко, извини.

Он вдруг закрыл лицо руками и уронил голову на постель. И я совершила неожиданный поступок, рука совершила, голова в этом процессе явно не участвовала — я погладила его по склонённой голове. Такие удивительные волосы, гладкие, не мягкие, а именно гладкие, хотя и непослушные — несколько прядей на макушке стояли в разрез со стрижкой. Он как-то замер, сжался весь, даже широченные плечи странным образом свернулись. А я прошептала:

— Амир, скажи мне, кто ты. Я тебя не боюсь, только хочу знать. Ты же собирался мне что-то рассказать в тот день…

Продолжить я не успела — боль пронзила меня так, что я застонала, и Амир вскинул на меня глаза:

— Вито!

— Не уходи, Амир, не уходи!

Я протягивала к нему руки и морщилась от боли, внутри меня всё горело, боль захлестнула всё тело. Сквозь пелену, которая уже закрывала глаза, я прошептала:

— От нас всё зависит…

И неожиданно боль прошла, когда появился Вито с Фисой на руках, я слабо улыбнулась ей:

— Всё уже прошло, всё хорошо, Амир, я прошу тебя, не уходи.

— Да ты с ума сошла, да он же из тебя все соки выпьет…

— Нет, Фиса, пусть остается, он сейчас меня спас от боли.

— Из-за него всё! Это он!

— Нет, Фиса, не из-за него, что-то не так.

Вито посмотрел на меня неожиданно яркими голубыми глазами, даже не оглянулся на Амира, стоявшего у моей постели.

— Фиса, мы погуляем.

И исчез вместе с ней. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь понять, вернется ли боль, но она больше не появлялась, и я подняла глаза на хозяина дома. Он стоял бледный, почти прозрачный, глаза странным образом провалились, и я испуганно спросила:

— Амир, что с тобой?

Он сразу отвернулся и отошёл к окну, тяжело вздохнул и спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Всё прошло. Я… всё прошло.

Решительно вздохнув, я снова прислушалась к себе, и боли опять не было, значит, можно говорить. Правильно, мы должны что-то понять вместе, королева права, только вместе, она нас имела в виду, обоих.

— Амир, расскажи мне всё.

— Уже поздно, завтра…

— Сегодня.

Я, наверное, очень долго лежала, вот и накопилась энергия, девать просто некуда. Или очень рада, что Амир пришёл. Так, ты уже совсем здорова, раз такие мысли появились. Только в лице Амира как раз радости и не было, он смотрел на меня и его мысли явно не были приятными, он мрачнел с каждой секундой. Медленным движением он что-то достал из внутреннего кармана пиджака и подошёл к постели.

— Ты хотела знать, кто я.

— Скажи.

Вместо ответа на колени мне упал пакет, я не сразу поняла, что это, лишь по медицинскому запаху и форме упаковки догадалась — пакет донорской крови.

— Кровь?

— Да. Человеческая кровь.

Странно, зачем она? Амир так и возвышался надо мной, мрачный чёрный взгляд и плотно сжатые губы. Неожиданная усмешка скривила их, и он произнёс:

— Ты никогда не видела, как я ем.

Действительно, они при мне никогда не ели, ни он, ни Вито. И что из этого?

— Я всю жизнь убивал людей, они для меня были пищей.

Слова не складывались в мысль, я смотрела на него и не понимала слов, которые он говорил. Как это люди могут быть пищей? Я коснулась пакета пальцем — кровь.

— Кровь?

— Да, силы мне дает человеческая кровь. Я не сплю, слышу и вижу значительно лучше людей, очень силён, ты даже не можешь представить моей силы. Я глава клана, который состоит из таких же… нелюдей. Я не человек.

Непонятно зачем я спросила:

— Клан — это союз?

— Военизированное объединение. Я могу убить любого члена клана. И не только своего. Я могу убить любого, мало тех, кто равен мне по силе и возможностям. И этим я занимался шестьсот лет. Мы живём долго.

Мозг продолжал не понимать слова: какие шестьсот лет, о чём он говорит? Как это убить каждого, кто в его клане? Как это вообще — убить? Но что-то тревожило, что-то я упустила в этом сумасшествии.

— Клан это твой народ? Который теперь возродился?

— Нет, народ… я был вождем этого народа до того, как стал таким.

— Эти фрески в пещере… это и есть твой народ?

— Да.

— Я твой шар, голубая половина?

— Нет.

Это спокойно произнесённое слово придавило меня, и я склонилась головой на подушку. Все слова до него так и остались ничем, кроме звука, смысла в них не было. А вот надежда рухнула, очередной раз рассыпалась на маленькие капельки разочарования. Пока есть остатки сил, надо узнать главное:

— Тогда кто я для тебя? Почему именно я?

— Для таких как мы природа создала возможность продлить существование. Среди людей есть энергетические половины, которые дают нам силу и ещё один жизненный срок. Получив кровь этого человека, его жизнь, мы становимся сильнее и продолжаем жить.

— Теперь у тебя есть ещё шестьсот лет?

— Да.

Я кивнула головой и задала последний вопрос, почти шёпотом, говорить голос уже отказывался:

— Ты сохраняешь мне жизнь, чтобы ещё получить силы?

И вдруг крик, невероятный крик, полный отчаяния и боли, от которого я вздрогнула всем телом, зажмурила глаза и вжалась в постель:

— Нет!!!

— Амир!!!

Крик Вито был таким же громким и отчаянным, через мгновение тишины послышался голос Фисы:

— Кровопивец поганый, ирод чёрный, монстр бездушный, Рина, девонька моя, да как же, яблонька, ты поплачь, милая моя, ты не слушай его, не думай о нём. Ты поплачь, убивец …как же это… Вито!

Я перестала существовать, Пустота вернулась и разнесла меня по своему безвоздушному пространству маленькими молекулами, превратила в ничто. А ничто думать не может, оно просто не существует, и боли у этого ничто нет, болеть нечему. Пустота с болью и Пустота без боли, что лучше? Одинаково, обе Пустоты, в одной просто боль, а в другой совсем ничего, даже боли нет. Значит, Пустота без боли страшнее, совсем нечему существовать.

Вито стоял по пояс в ледяном бурлящем потоке и время от времени опускал меня туда, я захлебывалась водой, и он меня поднимал, давал время, чтобы я отдышалась, а потом снова отпускал. Громкий голос Фисы командовал:

— Витёк, ты не жалей её, не жалей, опять вздумала убежать, лениться решила! Живи, девка, живи! Ишь, чего захотела, всем тяжело, вот оклемаешься, я тебе о своей жизни расскажу, и ничего, живу вот! Топи её, топи дурочку!

Промёрзшую насквозь, практически утонувшую, меня, наконец, достали из воды и завернули в несколько одеял. Вито так постарался, что я чувствовала себя куколкой насекомого. Когда я смогла уже мычать, а не стучать зубами, Фиса приказала мне открыть рот и влила туда какую-то огненную жидкость:

— Я тебя заставлю жить, заставлю, назло этому кровопийце, ты у меня красавицей неземной будешь, на коленях перед тобой ползать ещё будет. А ты что стоишь? Неси травы, согреется маленько, натирать начнём.

Я уже пришла в себя и только испуганно на неё посмотрела, огненная жидкость бушевала во мне, возвращая к жизни. Фиса натерла меня так, что всё двигалось как у гуттаперчевой куклы, если до этого она ко мне относилась как к тяжёлой больной, то теперь решила, что хватит терпеть мои выходки, лечить надо всерьёз. Она раздела меня и, не обращая никакого внимания на присутствие Вито, крутила и вертела во все стороны, на мои крики и стоны лишь продолжала учить жизни:

— Терпи берёзка-яблонька, ты сильная должна быть, ты этому зверю ещё покажешь, что женщина всегда сильнее, она по красоте своей уже сильнее мужика, а умом им нас никогда не догнать. Ты и так разумница, слышала, как с ним разговаривала, истинно, что не боишься, и глазами своими ясными прямо на него смотрела, не мог он в твои глаза смотреть, не мог, вот и правильно, пусть сам тебя боится! Витёк, неси ещё масло, горлышко надо почистить.

— Фиса!

— Пей красавица, пей, милая, утром спасибо скажешь.

После огненной жидкости маслице пронеслось по горлу легко, обожгло все внутренности, и я уже казалась себе вулканом, наполненным раскалённой лавой.

— Вот и хорошо, вот и щёчки стали персиковыми, ты теперь красная девица, невиданная доселе в этом логове змея. А ты его не боись, его несчётным головам такой красоты не превозмочь, мы ему водопад твоей жизни красотой да силой перекроем, ишь чего вздумал, разговорами тебе…

Я открыла рот и выпустила бушующее внутри меня пламя, прошептала:

— Сама я …спросила…

— А он, ирод, знал, ты заволнуешься, и сразу ему жизнь свою отдавать будешь! Для того и пугал, словами сказать не мог, кинул…

И замолчала, губы сжала, поняла, что проговорилась, а я вопросительно взглянула и прошептала:

— Видела…

Фиса махнула рукой, что уж, опять сама виновата, даже на Вито оборачиваться не стала. Хотя стоило бы, удовольствие могла получить, он стал бледным как полотно и глаза опустил. И я остановила взгляд на нём: ты в доме у хозяина служишь, значит, всё знаешь.

— Да, Рина, во дворце везде установлены камеры. Во всех комнатах.

Я продолжала на него смотреть, даже пыталась изобразить недовольство, и он кивнул:

— В бассейне тоже.

Неожиданно Фиса решила оправдать действия хозяина дома:

— Ты, Рина, не обижайся, для тебя это, чтобы если что, успеть к тебе, ты тогда бурю учинила, могла и утонуть, а Амир на тебя смотрел, успел, значит, спасти.

Видимо огненные потоки совсем очистили мой мозг от остатков мути, и он стал работать в прежнем рабочем режиме. Вот всё, вернее, маленькая часть, стала складываться, смотрел Амир на меня постоянно, появлялся всегда ниоткуда и в курсе всего. И сказал, что он очень силён, значит, двигается быстро, Вито тоже. Ну да, на руках нёс как свадебное полотенце, а Амир, а что Амир? Ему мой вес, как это — своя ноша не тянет. Но опять же странно, не давал возможности Мари о себе со мной говорить, сказал всё сам, а сам всё уклоняется от разговора, изучает меня в экране телевизора. И, небось, смотрел, как Фиса меня в гуттаперчевую куклу превращала. Я опять подняла глаза на Вито, и он, уже натренированный Фисой, сразу понял мои мысли:

— Амир видит всё, что происходит в этой комнате.

— Вот пусть и смотрит, пусть любуется твоей неземной красотой, где он такое ещё увидит, людей-то, ирод проклятый, он только…

— Фиса, мне нужно с ним поговорить.

— Завтра, миленькая, завтра, ночь уже, вот поспишь, сны добрые посмотришь, утречком и поговоришь.

А утречком я еле выжила после того, что она называла «косточки разомнём, чтобы ходить легче было». Ходить и стоять я не могла, лежала тоже с трудом. Мышцы болели и чувствовали даже прикосновение такой тонкой ткани, как моя простыня и покрывало. И ещё маслице для горлышка и многочисленное оборачивание, чтобы голосок лучше звучал. Голос звучал хорошо, судя по тому, что Вито даже иногда глаза щурил от моего возмущения:

— Фиса! Я уже не могу, всё опять болит, дай мне возможность…

— У берёзоньки ствол беленький, ровненький, я тебя красавица, как берёзоньку выпрямлю, ручки твои вытяну как веточки…

— Не надо веточки!

— Пей, миленькая, пей, голосок свой прозрачный, соловьиный, хрустальный разворачивай для песни нашей, женской, я его сделаю…

— Не надо ничего делать! Я не пою!

— Как это? Поёшь, ещё как поёшь, Витек, там травка у меня приготовлена, мы ей ручки-то белые умоем, ножки прекрасные намажем, спать уложим, сон самое лекарство лучшее.

— Я только проснулась, Фиса, мне с Амиром поговорить необходимо.

— Амир уехал.

Вито смотрел на меня ярким жёлтым взглядом, даже губы поджал, я смогла удержать лицо и пожать плечом, уехал хозяин дома по делам, мне какое дело. Вито не смог промолчать:

— Амир вернётся, как только сможет.

Но я на него уже не смотрела, выпила предложенный стакан удивительной гадости, и как это мне нравилось её пить в первые дни, ужас какой-то. Безропотно далась намазать себя такой же гадостью и улеглась спать в полной тишине, даже Фиса больше ни слова не сказала. Вито встал у окна и опустил голову, крепко сжатые губы и кулаки, что ж может и права Фиса в своих обвинениях Амира.

И только сейчас я подумала, завернувшись с головой в одеяло — Вито служит Амиру, он из его клана, значит и он такой. Нелюдь. И пищей ему служат люди. Я сразу поднялась на постели и крикнула:

— Вито!

Он подскочил ко мне и попытался взять за руку, я не далась, отвела их за спину. Фиса вскочила с кресла и тоже подбежала ко мне:

— Звёздочка моя, что с тобой?

А я отвернулась от них и опять завернулась с головой в одеяло. Не буду об этом думать. Не буду думать вообще.

— Вито.

— Рина.

Он уже стоял рядом со мной и смотрел чернотой глаз.

— Ты мне что-то давал, лекарство какое-то, чтобы я не думала ни о чём, принеси.

— Ты что, миленькая моя, сладенькая, не нужно тебе никакого лекарства, может, ты уснуть не можешь, так мы ванну тебе голубенькую сделаем…

— Не нужна ванна. Вито, неси, я не буду думать, это правильно, буду просто лежать, и не буду думать. Буду лёжа отдавать свою жизнь, и всё для всех будет хорошо, Амиру хорошо…

— Амиру не будет…

— Будет! Он же этого добивается? Сколько будет моих сил, пусть столько и будет!

И вдруг Вито схватил меня за плечи, одним рывком поднял с постели и странным шипящим голосом произнес:

— Он от тебя уехал, чтобы не убить, удержаться в своей… жажде.

Как-то сразу сник, опустил меня и тихо сказал:

— Жажде твоей крови.

— Ирод! Отпустил бы Рину…

— Расстояние не имеет значения, он всё равно будет забирать у Рины жизнь. Где бы она ни была.

А я вдруг успокоилась, вспышка непонятного гнева и обиды прошла, правильно, не просто гнева, а обиды, вот корень, причина такого неадекватного поведения. Амир вчера так крикнул свое «нет», что я вдруг уверилась, что нужна ему, и он не хочет моей смерти. И вдруг уехал, ничего не сказал, просто исчез, повёл себя как обычный… а вот и ещё одна причина гнева — он такой, какой не может вести себя как среднестатистический, то есть нормальный мужчина. Он не может быть обычным, потому что уже в принципе не человек. А значит, должен вести себя соответственно. Соответственно — чему? Моим представлениям об идеальном мужчине? Особенно если пьёт человеческую кровь шестьсот лет.

— Вито, тебе тоже шестьсот лет?

— Меньше, столько смог прожить только он. Мы живём дольше людей, но обычно не более трехсот лет.

Фиса странно молчала, сидела в кресле и смотрела на меня потухшим взглядом. Я догадалась, о чём она думает и заявила:

— Вот видишь, Фиса, сбежать даже на крыльях не удастся.

Она перевела взгляд на Вито и спросила:

— Давно началось?

— Сразу, как только Амир почувствовал Рину.

— Это он при ней был и…

— Он держится.

— Да как он мог с его силищей, он же постоянно рядом был, а если убил…

— Он держится.

Фиса даже не смогла слово выговорить, только открывала рот и махала кулачком в сторону Вито. Почему-то именно кулачек Фисы помог мне понять, что Амир хотел меня съесть, а Вито ему не позволял.

— Ты по глазам определял, что Амир готов меня съесть?

— Он тебя не хочет съесть.

Вито опустил глаза, желваки прошлись по лицу, но он справился с собой и объяснил:

— Амир чувствует твою кровь везде, на любом расстоянии. И сейчас чувствует. А я всегда знаю его состояние.

— Это и есть жажда?

— Да.

— Ты это уже…

— Нет.

И такая тоска в глазах, что я не смогла смотреть на него и опустила взгляд, спросила первое, что пришло в голову:

— А зачем он пакет носит с собой?

— Мы питаемся донорской кровью.

— А почему он сказал, что…

— Так было. Сейчас весь наш клан питается только донорской кровью.

— Значит, он только меня хочет…

— Он не хочет тебя убить.

А какая разница — убить или забрать жизнь? Быстро или медленно, результат один. Но Вито вдруг встал на колено и взял меня за руку:

— Всё происходит не так, очень быстро, закон изменился, обычно жажда наступает позднее, не во время встречи. Сначала чувствуешь человека, что это именно он, через какое-то время, у всех по-разному, но проходит время, прежде чем настигает жажда. Амир сразу почувствовал жажду твоей крови.

— А королева?

Вопрос Фисы застиг меня врасплох, причем королева? Она смотрела на Вито ясным жёстким взглядом и требовала ответа.

— Она же человек, а её муж нелюдь.

— Её спасла любовь.

И я вспомнила свой сон или видение в бреду. Глаза просили о любви, любви Бабы-Яги. Судя по воспоминаниям, кто я понятно, а вот глаза, теперь получается, что глаза — это Амир.

— Ему меня сначала расколдовать надо.

— Девонька, да о каком колдовстве ты речь-то ведёшь?

— Я плохо помню… в Пустоте этой…

— Пустоте?

Почему-то Вито сразу вскочил и побледнел, когда услышал это слово, а какое ему дело до моей Пустоты, ему её никогда не узнать, не почувствовать. Я не знаю, как я на него посмотрела, но он сразу опустил глаза, спрятался весь, даже голову странно набок наклонил.

— В Пустоте… нет, после звука уже…

И тут Фиса подскочила:

— Какого звука?

— Звук такой… сначала тонкий, а потом что-то… он изменился, громче стал, и одна Пустота ушла, нет, сначала была Пустота чёрная, совсем-совсем, а серая Пустота… и звук изменился, а потом всё взорвалось. Да, это ещё до зелёных глаз, они потом появились. Там такие странные глаза были, только цвет не помню, они у Бабы-Яги просили о любви, её любви. Она сначала удивилась, а потом сказала, что он пока её не расколдует и душу свою не изменит, то её ему не видать. И сила ему не поможет, только… через мои боль и страдания… через мою кровь. Иначе сам погибнет и меня погубит. А почему сам погибнет, если он уже свои шестьсот лет получил?

— Он без тебя погибнет.

В моём взгляде было столько иронии, что я сама её почувствовала, но глаз опускать не стала, пусть Вито знает моё отношение к его хозяину. Если я и обрадовалась вчера его появлению, это ещё ничего не значит, просто устала от лежания и боли, от постоянной борьбы за свою жизнь. Многодневной борьбы. Да и сам хозяин тоже должен знать, раз камеры везде навешал, то явно видит и этот разговор. И мою красоту неземную, когда Фиса меня в гуттаперчевую куклу превращала в обнажённом виде.

— Ты мне, Витёк, откровенно скажи, а она, королева ваша, как этого нелюдя полюбить смогла?

— Полюбила. И Глеб её любит.

— Муж?

— Да.

— Ну, это ты мне сказки не рассказывай, вы нелюди любить не можете, этого нет в ваших чёрных душах… Любовь чувство человеческое, она может его и любит, дур много на свете, а уж он-то любить не умеет, не дала вам Матушка-земля права такого — любить. Не всем людям это дано, а уж вам-то и подавно.

Фиса смотрела на Вито строгим взглядом праведника, абсолютно уверенного в своей правоте. Но он не смутился под её взглядом, глаза посветлели, и лёгкая улыбка тронула губы.

— Любит, я видел.

— И что ты такого видел, чтобы знать? Вы всё что угодно придумать сможете, маску скоморошью наденете, все змеиные головы под ней спрячете, да и крутитесь вокруг человека, пока всю жизнь из него не выпьете.

— Глеб пошёл против Амира, победил Хранителей, к Собирателям за помощью обратился, только чтобы жизнь ей спасти.

Фиса понимала, о ком говорил Вито, понимала и поражалась его словам, она даже подошла к нему, посмотрела снизу вверх своими праведными глазами.

— Не врёшь, цвет не поменялся, голубеет… что-то случилось в этом мире, раз нелюдь полюбить смог.

— Много всего случилось.

И улыбнулся счастливо, лицо так изменилось, что я с удивлением на него смотрела, ни разу он ещё так не улыбался, всем лицом и светящимся голубым взглядом. Он опять опустился передо мной на колено и тихо проговорил:

— Амир тебя спасёт, верь ему.

— А ведь кто знает, девонька, может и сможет, только вам вдвоём надо цветение увидеть.

Слова Фисы, только что убеждавшей меня, что любить они не могут, потому что нелюди, поразили меня больше, чем просьба Вито. В её глазах уже не было строгости прокурора, почти ласковый взгляд тётеньки, которая провожает свою племянницу на свидание. Она тронула меня за руку, погладила ладошкой:

— Делать нечего, красавонька, ведь ушла твоя боль, когда он стона твоего испугался, что-то смог в себе прижать, ты ведь болью этой ему жизнь-то и отдавала, а он смог себя остановить, водопад твой прикрыл чем-то. Сам захотел и смог.

— А от чего меня расколдовать надо?

Я спросила первое, что вспомнилось, думать о возможной любви Амира, пусть даже когда-то в далеком и невозможном будущем я не хотела, дождик разочарования уже взрастил семена, разбуженные предыдущими ливнями.

— От прошлого твоего, девица-красавица.

И так на меня посмотрела, будто знала, что в моей душе сейчас уже лес стоит, вырос за мгновение, колючими ёлками ощетинился. Ну вот, я уже как Фиса думать начала. А прошлое моё никого не касается, раз я уже ни жива, ни мертва, то есть на коротком пути ко второму, то и расколдовываться незачем. Мой взгляд Фисе совсем не понравился, но она лишь головой покачала и попросила Вито:

— Ты Витёк, вот что, позови-ка Машу к нам.

А зачем Мари? Столько времени прошло, а она так и не явилась посмотреть на спасительницу своего отца. Хотя Фиса что-то там говорила о ней, но мне всё равно, королевы и короли, это не про меня, принцессы тоже.

Я так и лежала весь день, никак не реагировала на попытки поговорить о жизни Фисы, сразу отворачивалась на другой бок. Вито как ушёл за Мари, так и не появлялся. От обеда я тоже отказалась.

Смерти как таковой я не боялась, после Пустоты мне уже было не страшно умереть. Обида непонятно на что, именно обида поселилась в моей душе. Слёз не было, да и по жизни я плакала очень редко, даже на фильмы не очень реагировала. А в своих обидах только замирала внутри, чем очень сильно раздражала бывшего мужа, который только ехидно повторял, что я не женщина совсем, статуя каменная. И этот крик Амира, такой неожиданно эмоциональный что-то всколыхнул в моей душе, хоть и нет никакой надежды, но мне показалось, что дальнейший разговор может… а что может? Будь честна хоть перед собой, ты просто хотела его видеть, смотреть в эти глаза, просто чувствовать его рядом с собой. Это не любовь, это противостояние мужчине, которому из-за тебя плохо, так будет правильнее. Вот на самом деле чего я хочу, видеть страдание мужчины, ему отомстить за свои прошлые обиды, которые причинил другой мужчина. Я вдруг поняла, что смогу, на самом деле смогу в своей обиде за прошлую боль сыграть массу ролей, высчитать все болевые точки этого гиганта и бить по ним ежеминутно. Особенно зная, что любым своим поступком причиняю ему боль. И даже то, что я погладила его по голове, говорит как раз об этом: приласкать и когда он расслабится ударить во всю свою просчитанную силу. Какая может быть любовь? Только мысль, успеть бы причинить как можно больше боли до того, как он меня убьёт.

— Что-то ты милочка надумала не то.

Фиса стояла рядом со мной и вдруг очень жёстко схватила за руку.

— Говори.

— Ничего не надумала.

Попытка освободить руку не удалась, и я просто отвернулась от неё. Ни с кем говорить не хочу и не буду. К ёлкам в моей душе добавились кактусы, большие кактусы из Мексики. Вспомнился какой-то фильм с перестрелками на фоне гигантских кактусов, вот такие и выросли, даже выше, чем ёлки. А иголки как мечи обоюдоострые.

Фиса отпустила мою руку, легонько погладила.

— Ты, Рина, подумай вот о чём, баба она завсегда выживает, мужик уже давно бы помер, он бы от одной мысли о такой боли уже на облаке летал, а ты выжила. Ирод этот, хоть и ирод, а понимает что-то, думает. Ты ему позволь себе помочь, любовь оно, конечно, … ему она нужна, может, сильнее, чем тебе. Вот и пусть душу свою мает, ему полезно, а ты позволь, яблонька, позволь ему мучиться.

— Мучиться?

— А без муки любовь не бывает, берёзонька белая… это молодые думают, глупые, что глянул глазками, покувыркался на сеновале, вот тебе и она… а потом бегают по углам, топорами машут.

Топорами это интересно, а почему у меня такой мысли не возникло? По углам бегала, было такое дело в первый год семейной жизни, а вот до топора не додумалась. Фиса улыбнулась, представила меня с топором, по глазам видно, сверкнувшим:

— Молодец, вот и хорошо, мы тебе топор-то найдём, можешь сколько угодно крошить его на кусочки меленькие, ему ничего всё равно не сделается, кусочки заново соберутся, и можешь опять бить.

— Как это — соберутся?

— Не убить их, девонька, ничем. Хоть из пушки бей, может только если голову отрубить ихним мечом, и то никто не знает, вдруг заново отрастёт. А Амир самый сильный среди них, только если муж королевы чуток мощнее будет… раз он его себя убить просил, значит, может.

Не зря я в руках Амира именно меч представила, а что, меч против топора, кто сильнее? И я расхохоталась, не топор — клюка Бабы-Яги! А Фиса испугалась моего хохота, опять за руку взяла, но удержать не успела, я махалась руками и хохотала. И вдруг хлынули слёзы, горячий поток сразу намочил подушку, которой я попыталась закрыть лицо.

— Плачь, миленькая, плачь, слёзы всё из тебя реченькой чистой вынесут, сердечко твоё умоют, золото только и оставят, доброту твою освободят, из-под камня достанут…

— Рина! Смотри на меня, смотри!

Мари схватила меня за голову и заставила смотреть ей в глаза, удар непонятной энергии был так силён, что я откинулась на постель. И сразу темнота.

Они очень хорошо понимали друг друга, Фиса и Мари, сидели у окна в кресле, Мари примостилась на подлокотнике, и говорили на каком-то своём языке. То есть, слова я понимала, а смысл предложений в моей голове никак не укладывался. Что-то о моих эмоциях, которые я должна была передать Амиру, но почему-то не передала, и теперь всё совсем непонятно, силы передала, а эмоции нет. А как это — отдать другому эмоции? Ложками? И зачем ему мои эмоции?

— Мари, я же должна Амиру передать только силу и долголетие, почему ты говоришь об эмоциях?

— Всё в них, он потерял чувствительность уже очень давно, почти сто лет назад.

— Чувствительность, как это?

— Он ничего не чувствует. В нём только сила и ум.

— Но… он мне руку поцеловал…

— Он пытается вспомнить, ум требует ощущений… но их пока нет. И жажда, она поднимает агрессию. Когда отец получил кровь королевы для возрождения народа, был момент, но он чувствовал только её. Сейчас он опять ничего не чувствует… кроме жажды твоей крови.

Мари подошла ко мне и взяла за руку:

— Я чувствую твою энергию, могу с тобой поделиться своей, к счастью, ты теперь её можешь брать.

— Мари, я глупая, ничего в этом не понимаю, зачем мне твоя энергия?

— Ты не глупая, просто ничего об энергии не знаешь. Рина, ты отдала моему отцу много энергии в один момент, твой организм Фиса смогла восстановить, но энергии тебе не хватает, ты ни у кого её не брала, только сейчас… тебе надо смеяться и радоваться!

Какая же она стремительная, только что была серьёзна не по годам, взгляд как у Фисы, а сейчас передо мной стояла юная прелестница с весёлым и хитрым взглядом. Мари обернулась на Фису:

— Едем!

И выбежала из комнаты, мы с Фисой только переглянулись — интересно куда? Но Фиса не могла долго бездействовать:

— Рина, раз куда-то гулять, то сначала кушать покрепче, кто их знает, как у этих иродов поставлено, им что, крови хлебанул и готов, а тебя правильно надо кормить, красота она вкусно должна…

В дверях появился Вито и, улыбнувшись, доложил:

— Рина, машины готовы. Мари сказала, что вы едете обедать.

— Витёк, так на улице же холодно, как мы красавицу нашу в такой холод ледяной…

Вито подошёл к двери гардеробной и открыл соседнюю панель, на плечиках висели шубы, а на полках рядами стояли коробки с обувью.

— Одежда для Рины и тебя.

Я едва смогла оторвать взгляд от этого зрелища, а Фиса сразу уточнила:

— А чем кормить будут?

— Мари знает.

Вито был рад появлению Мари, глаза стали такими, даже не знаю, как… если бы он не был иродом, то я бы решила, что он влюблён.

Мы собирались долго, сначала весело рассматривали шубы, размер сразу ясен, какая — для кого. На моё удивление Фиса очень даже со знанием дела оценивала мех и точно указала, кто есть кто: норка, соболь, лиса, чернобурка, только бежевую в пол долго щупала и честно призналась, что этого верблюда не знает. Потом она выбирала во что меня одеть, чтобы ласточка на лету не замёрзла, я еле убедила её, что мы явно не пешком по лесу пойдём, а поедем на машине, раз Вито сказал, что они готовы.

Всё решила Мари, она стремительно влетела в комнату и заявила:

— Рина, Фиса, на улице не холодно, но шубку можно взять. Поехали.

Сама она была лишь в тонком плаще с капюшоном, но Фису не стала слушать, отговорившись фразой, что она никогда не мёрзнет. Вместе с ней появился Вито и подхватил меня на руки, я даже не успела спросить, куда мы едем, как оказалась на улице. Несколько раз моргнув, я только пролепетала:

— На какой скорости…

— Мы двигаемся быстрее людей.

А увидев то, что стояло у лестницы, я даже спросить ничего не посмела. Танк средних размеров. Я, конечно, разные машины в своей жизни видела, да и кино заграничное смотрела, но этот двигатель прогресса напоминал десантный танк. Зато, когда подошли Фиса и Мари, уже пришла в себя и изрекла коронную фразу одного знакомого, который всю жизнь ездил на машине непонятной конструкции, а завидев джип, говорил со знанием дела:

— Чем больше джип, тем дольше идти до трактора.

Вито и Мари не поняли смысла этой фразы, а Фиса громко засмеялась:

— Истинно, Рина, истинно у нас дороги такие, что только трактором.

Но Вито всё-таки у меня уточнил:

— Что такое трактор? Почему нужно идти до него долго, если джип большой?

И как ему объяснить глубинный смысл этого понятного для всех автомобилистов моей страны выражения? Но Фиса меня спасла:

— У нас такие дороги, что машинка по ним проехать не всегда сможет, поэтому, милок, у нас есть специальная техника, трактором называется.

— Наши машины могут проехать по любой дороге.

— И крылышки есть?

— Зачем?

— Иногда взлетать приходится.

Мари такой технический вопрос совсем не волновал, поэтому она села рядом с водительским сиденьем и махнула нам рукой — садитесь. Уже в машине я поняла, что на ступеньках лестницы никого не было, смотрел хозяин дома все записи, убрал охрану, чтобы меня не пугала. А сам? Тоже собой не будет пугать, исчезнет на века?

Так как мы с Фисой выбрали себе короткие шубки из соболя, то смотрелись вдвоём очень даже интересно, тем более, что она свой платок снимать категорически отказалась, а на меня накрутила шарф из красной ткани с золотыми узорами. Заставляя меня надеть эту шубку, она так и сказала:

— Соболь мех царский, ты ихней королеве ни в чём не уступаешь.

В зеркало смотреться я не стала, благо Мари пришла. Пусть Фиса и говорит, что я королева, девица красная в логове многоголового змея, но видеть себя я не хотела даже в соболиной шубе.

Вито вел машину спокойно, никакой сверхзвуковой скорости своего хозяина, мы с Фисой с удовольствием рассматривали в окна разные виды, указывая пальцем на всякие красивые домики и сады в округе. Даже мелкий дождь нам не помешал.

Я радовалась поездке, тем более такой неожиданной. Лихорадочное состояние прошло, но внутри продолжала подрагивать обида. И эту обиду нужно было любым способом задавить, закопать в тайном уголке души и никогда не давать возможности снова выглянуть. На такие поступки я не была способна никогда, этот хохот пациентки психиатрической клиники самое большое впечатление произвел на меня саму. Рассматривая окрестности, я размышляла о том, что ковровый дворец как-то действует на меня. Пролежав в нём, вернее в своей спальне, апартаментах, неизвестное количество времени, я вдруг осознала, что совсем выпала из своей обычной жизни. Никаких мыслей о прошлом, только воспоминания об обидах, именно они, дворец как будто достаёт их из меня своими таинственными надписями на коврах. Странно, но я их помню все и не только те, которые рассматривала в комнате карантина, но и те, которые лишь мельком посмотрела по дороге в столовую и обратно.

И ещё одно удивление — я совсем не думаю о том, что будет дальше. Хотя, наверное, именно мысль, что скоро всё закончится, и что уж теперь думать о будущем, исключает необходимость в рассуждениях. Я поверила всему, что говорилось о таинственных обитателях этого дворца. Совершенно не сомневаюсь ни в чём, хотя в прошлой своей жизни не была такой доверчивой, да и всякими странностями никогда не интересовалась. Как я подумала — прошлой жизни, значит, уже проведена черта, которая разделила жизнь на «до» и «после».

Мы приехали в маленькое селение, такие интересные беленькие домики с красной черепичной крышей, совершенно одинаковые, все на два этажа, за резными воротами и с небольшими балкончиками. Фиса уверенно заявила:

— Дачи.

— Школа.

Мари помахала рукой какой-то женщине и обернулась к нам:

— Это школа для мутантов.

Мы с Фисой переглянулись, и вопросы задавать зареклись обе. Слово «мутант» для меня лишь кадр из фильма, такая ужасная клыкастая морда. Поэтому, когда наш танк остановился у одного из домиков, то мы с молчаливой Фисой не сразу вышли, а дождались, когда Вито открыл дверь с моей стороны и пригласил в дом.

Сказать, что это был шок, значит, не сказать ничего. Мари права, я сразу забыла все свои мысли и страхи. Как только мы подошли к красивой калитке, из дома выскочила маленькая девочка в красивом голубом платье и подбежала к Мари. У девочки было шесть рук, и она ими всеми сразу Мари обняла. А потом посмотрела на нас — лица практически не было, только яркие тёмные глаза, остальное закрыто обвислыми волнами кожи. Фиса схватила меня за руку, и Вито тревожно посмотрел на меня, встал так, что практически прикрыл от девочки. Я не потеряла сознание только потому, что девочка улыбнулась мне своими прекрасными детскими глазками, что-то сказала Мари и быстро убежала. Мари обернулась ко мне и спросила:

— Сможешь зайти?

Я прижала руку к груди, вздохнула и прошептала:

— Смогу. Наверное.

Хотя первый шаг в сторону домика сделала Фиса, она отпустила мою руку и странным голосом сказала:

— Показывай свое хозяйство.

Они окружили нас сразу, как только мы переступили порог, девочки и мальчики. Мутанты. Больше всего меня поразила девочка-змея. Когда она на радостях обвила мои ноги своим тельцем, я не упала в обморок только потому, что Вито подхватил меня за плечо. Он поддержал меня и что-то сказал детям, они радостно побежали куда-то, а я практически упала на какую-то скамеечку. Фиса стояла белая как мел и губы уголком платка утирала на нервной почве. Кстати, не все дети отличались такими кардинальными физическими отклонениями, некоторые выглядели совсем обычными детьми. И я задала первый вопрос, который сформировался в голове:

— Они все мутанты?

— Все.

— А некоторые совсем как люди…

— Рина, они умеют…

— Мари.

Голос Вито был строг, а взгляд пожелтел. Я удивлённо взглянула на него и поняла — Вито везде главный, он всех контролирует, кому что говорить и делать. Мари опустила голову и вздохнула:

— Рина, когда-нибудь ты всё узнаешь. Вито прав, пойдём, нам уже приготовили обед.

В маленькой столовой за невысокими столиками сидели многорукие и многоногие мальчики и девочки. Оказалось, что девочек-змей несколько, я не всех заметила, а ещё были две девочки с четырьмя глазами. Мальчик-циклоп радостно подарил мне удивительную розу, бутон был таким белым, что казалось, он сам распространяет вокруг себя свет. Мы сидели за отдельным столом, а Вито стоял позади меня и положил руки на спинку стула. Фиса недовольно проворчала:

— Витёк, дай Рине хоть поесть нормально.

— Некоторые мутанты очень сильны, мы знаем не все их возможности.

— Я не боюсь.

И обернувшись на него, я почему-то опять увидела яркий голубой взгляд и радостную улыбку. Нам были предложены отдельные подносы, на которых стояли золотые тарелки из дворца. Фиса фыркнула сначала, но потом решила простить Мари, я хоть согласилась поесть, да и поездка оказалась очень интересной.

Дети смотрели на нас и улыбались своими ясными глазами, они разговаривали друг с другом на непонятном языке, ели из круглых посудин, похожих на пиалы. Интересно было наблюдать за мальчиком с четырьмя руками, он умудрялся болтать ложкой в пиале, откусывать кусок хлеба, кидаться чем-то в соседа и наливать напиток в кружку. И как может контролировать свои действия, я со своими двумя не всегда справляюсь. Они были совершенно естественны в своём детском поведении, не обращали внимания на свои физические различия, и, пожалуй, на то, что говорят на разных языках. Я краем уха услышала, как мальчик с шестью руками что-то сказал девочке-змее на английском, а она ответила ему на французском, и он кивнул.

Только допивая вкуснейший сок, я осознала, что все дети едят обычную пищу, они все люди, в смысле мутанты, но человеческие генетические мутации. Я ещё раз внимательно на них посмотрела. Мне в глаза в первый момент встречи бросились самые неожиданные мутации, с руками, ногами и телом, но были и мальчик с огромным горбом, девочка с недоразвитыми ручками, которой помогал есть как раз мальчик с шестью руками. И они радостно улыбались не только Мари, но и Вито, они его тоже обнимали при встрече. Он свой среди этих детей. Ирод, кровопивец.

— Мари, а как эта школа существует? Ведь они… или это в Италии так?

— Официально она является школой для слаборазвитых детей. Но отец всё устроил так, что нас никто не беспокоит. Он же финансирует и обеспечивает охрану.

Фиса подозрительно молчала, ни одного слова не сказала, только смотрела на детей и покачивала сокрушенно головой. После моего вопроса кивнула на мальчика с горбом:

— А этому бы спинку поправить.

— Медицинская служба отца делает операции всем, кому можно помочь, это как раз такие дети, их готовят к операции.

— А тем с руками… лишние будут убирать?

Мари искренне удивилась:

— Нет, зачем? У всех разные проблемы, но никому ничего не будут убирать специально, природа создала их такими удивительными, они такими и будут. Только если горб убрать или что-то подобное.

Совершенно ясный взгляд и мягкая улыбка, эта поразительная девочка знает о природе и истинном её назначении значительно больше, чем все учёные мира.

Вито пошевелился за моей спиной:

— Уже поздно, пора ехать.

Мы встали и, проходя мимо детских столиков, Мари гладила по голове каждого ребёнка и что-то говорила ему. Я тоже рискнула коснуться девочки-змеи, она улыбнулась мне и что-то сказала, голос Вито за спиной перевёл:

— Она сказала, что ты очень добрая, но болеешь.

Я только пожала плечами и кивнула, тогда девочка взяла меня за руку. От горячего потока в руке я в первый момент испугалась, но Вито положил свою ладонь на руку девочке, и я сразу успокоилась. Поток понемногу утих, и я услышала облегченный вздох Мари, оказалось, что она стояла рядом и наблюдала. Она радостно улыбнулась мне и что-то сказала девочке, та даже засмеялась от её слов и прикрыла глаза в смущении. Но Вито опять продемонстрировал свою власть над всеми и подхватил меня на руки. Мне осталось только помахать детям рукой, и мы практически сразу оказались у машины.

Пока не было Мари с Фисой, я решилась спросить Вито, который сразу посадил меня в машину и сел за руль:

— Вито, а эти дети… как они к Амиру попали?

— Мы раньше не занимались такими мутантами, это Мари нашла их, и Амир создал клан для работы с ними.

— Клан?

— В него входят медицинская служба и охрана. Всеми остальными вопросами занимается Мари.

— А я не заметила никакой охраны.

— Ты и не должна её видеть.

— А клан у вас большой?

— Один из крупнейших.

— Такая юная совсем, а уже столько всего делает.

— Мари дочь своего отца.

Я ещё немного подумала и задала очередной вопрос:

— Получается, что у Амира несколько кланов?

— Это как отдельные подразделения. Все знают, чьи это кланы. Просто есть главы, которые отвечают перед Амиром за разные виды деятельности.

— А какие у него еще есть кланы?

— Разные.

Пожалуй, этот вопрос уже был лишним. Хорошо, что на крыльцо домика вышли Мари с Фисой. Вот они нашли друг друга: Фиса что-то торопливо говорила, а Мари согласно кивала головой. А потом Мари говорила, и Фиса полностью с ней соглашалась. Вито тоже понаблюдал за этой картиной, но в этот раз его терпения хватило ненадолго, и он что-то сказал, Мари сразу посмотрела на нас, и они с Фисой сели в машину.

Но почему-то в моём присутствии они больше не стали говорить, Фиса молча смотрела в окно, только руки плотно сцепила на коленях. Никакой охраны я так и увидела, вообще никого, пустая дорога. И скорость Вито увеличил, решил видимо, что мы уже все красоты рассмотрели. Где-то на повороте по пути я случайно заметила, что за нами едет такая же машина, а посмотрев вперед, увидела в темноте огоньки, тоже большая машина. Охрана? А кого охранять? Мари, она его дочь, самое ценное в жизни. И получается, что меня, раз я ему силы продолжаю отдавать.

Боль пронзила неожиданно, я тоненько застонала, сквозь туман увидела испуганное лицо Фисы, и темнота накрыла меня.

Фиса ругалась на меня всеми известными ей словами, но они никак не помогали ей полностью высказать всё, что она думает обо мне. Я пришла в себя только на следующий день, вся разбитая и усталая. Ничего не двигалось, ни руки, ни ноги, а от одного прикосновения пальцев Фисы я начинала кричать так, что она отступилась. Энергию Мари я не принимала, хотя очень хотелось, у Вито тоже. Мари куда-то уехала, а Вито стоял у окна и смотрел на меня чёрными глазами. Он и сказал сразу, как только я пришла в себя, что я опять отдавала свои силы Амиру, он это почувствовал.

Фиса носилась по спальне и грозно смотрела то на Вито, то на меня. Наконец остановилась в своей беготне и, уперев руки в бока, заявила:

— Вот что милочка моя, раз ты такая у нас разумница, никого не слушаешь, мысли свои не можешь в узелок связать, то придётся этого змея к тебе приставить.

— А зачем мысли в узел завязывать?

— Так ты небось о нём подумала?

— Да я только… зачем охрана… решила, что он Мари охраняет. Ну и меня, раз я ему силы отдаю…

Собственный крик зазвенел в ушах, такова была боль, и я потеряла сознание.

Жёлтые глаза внимательно следили за мной, не оставляли без внимания ни одного движения, ни одного взгляда. Боль сверкала и искрилась ножами и стрелами, сверкала огнями и жгла лавой, но глаза были страшнее. Что-то в них было такое, от чего у меня съёживалась кожа и кровь останавливалась.

— Рина, смотри на меня! Слушай мой голос! Посмотри на меня!

Кровавая пелена мешала видеть, но голос требовал и требовал, наконец, я смогла приподнять веки. Амир. И боль стала отступать, затихал огонь и исчезали ножи.

Амир держал меня за руки и смотрел совершенно чёрными глазами, хотя мне уже было лучше, я практически не чувствовала боли, только вздрагивала всем телом, как будто оно освобождалось таким образом от остатков напряжения всех мышц. Он стоял на коленях у постели, а за его спиной едва виднелась Фиса, бледная, как платок на её голове, и возвышался Вито, лица которого я не могла видеть, так как головы поднять ещё не могла.

— Мне уже… хорошо, всё… прошло.

— Молчи.

Голос Амира был строг, взгляд тяжёл как бетон, чёрный бетон страха. Начинающим понимать действительность умом я осознала — он боится, так боится, что говорить не может. И глаза от этого страха почернели.

Фиса длинно вздохнула и положила Амиру руку на плечо:

— Нелюдь, спаси Рину, а то прокляну так, что все твои годы кровавой мукой станут, каждый день, каждую минуту она тебе казаться будет. А глядючи на неё, умереть захочешь, смерти искать, молить станешь, но она к тебе не придёт, не дам я тебе такого права.

— Фиса не надо… мне уже хорошо… он меня спас…

— А ты молчи, речи тебе нет, ты никто сейчас, ты не умерла ещё, но и не жива уже. Мари, твоя очередь настала грех за отца замаливать.

Я закрыла глаза и попыталась вдавиться в постель, слишком уж серьёзно Фиса была настроена, таким тоном говорила, что, казалось, сможет так — проклянет и все исполнится для Амира. Ниоткуда появилась Мари и взяла меня за руку, но тут же отпустила:

— Рина, ты не берёшь энергии.

— Вито.

Почему именно у Вито я стала брать энергию непонятно совсем, почему Мари мой организм отторгнул тоже. Энергия наполняла меня силой, и уже через несколько минут мне стало так хорошо, что я улыбнулась Фисе:

— Мне хорошо, всё совсем прошло. Можно мне в бассейн?

Она сделала такие глаза, что я вжалась в подушку. Не сразу справившись с собой, она вдруг встала рядом и пальцем ткнула в голову Амиру:

— А вот с ним и плавай, рыбка золотая, он с тобой теперь связан навеки, куда ты, туда и он. Вдруг ты что придумаешь несусветное, а мы кинуться даже к тебе не успеем. Али Вито, тоже навеки с тобой, выбирай из двух королей чёрного королевства.

Я растерянно посмотрела сначала на неё, а потом на героев дня. Амир склонил голову, а Вито широко улыбнулся, в ледяной воде он меня уже держал на руках, чуть не утопил, что ему просто поплавать. Я сразу сделала выбор:

— Вито, я переоденусь, а ты и так все кругом контролируешь, постой рядом, раз Фиса так требует. Фиса, я не утону, зря ты…

— А я пока с этим иродом говорить буду.

Амир так на Фису посмотрел, что я за неё испугалась, как раздавил взглядом, но и она ответила тем же, глаза сверкали и искрились молниями. Вито решил вывести меня из-под перекрёстного огня, и взял вместе с одеялом на руки, не торопясь перенес в ванную, которая бассейн. Пока я переодевалась, он закрыл дверь в комнату, чтобы не мешать приватному разговору Фисы с Амиром о моей судьбе.

Поплавав в бассейне в совершенно стоячей воде такой температуры, чтобы не простудилась, под бдительным оком Вито, я, наконец, выбралась из воды. Он сразу завернул меня в полотенце и усадил на скамеечку.

— Они ещё говорят. Посиди немного.

Я оглянулась на закрытую дверь, и Вито признался:

— Мы слышим значительно лучше людей.

От нечего делать я смотрела на закат в горах, пока он не разрешил вернуться в комнату, а подняв на него глаза, поразилась яркости его взгляда. Но Вито никак на мой вопросительный взгляд не ответил.

Амир стоял у окна и смотрел в темноту, рядом в кресле сидела очень довольная Фиса.

— Ну вот, птичка-уточка свободная легкокрылая, выкупалась в озере, смыла с себя всё, теперь готова и судьбу свою принять.

Я так и села на постель, пошутила в мыслях, а они и решили мою судьбу на самом деле. Фиса радостно мне улыбнулась и приказала Вито:

— Витёк, мы с тобой выйдем, пусть молодые сами поговорят.

Молодые? Это она о ком? Какие такие молодые? Фиса торжественно встала, подмигнула мне так, что я вздрогнула, и вышла из комнаты, за ней ушёл и Вито. Я лихорадочно поправила халат на груди, затянула пояс, аккуратно разгладила ткань на коленях. Только после этих движений одумалась: а чего это я испугалась, я же не собираюсь Амира уговаривать жениться на мне, мало ли что ещё означают эти слова Фисы, она вообще шутница.

Амир долго не поворачивался ко мне, я уже собиралась улечься в постель, стоишь и стой, охраняй меня от себя. Или себя от меня.

— Рина.

Он обратился ко мне, и я чуть не подпрыгнула, проговорила едва слышным шёпотом:

— Да, Амир.

И опять надолго замолчал. Наконец решительно повернулся, подумал секунду и сел в кресло нога на ногу. Красивые ботинки, тон в тон, всё чёрного цвета, настолько глухого, что сам казался непроницаемой тенью в кресле. Только глаза стали яркого голубого цвета. И эти глаза внимательно смотрели на меня. Я подавила в себе желание поправить ворот халата и просто сцепила руки на коленях.

— Я не человек, ирод и кровопийца.

И что? Уже знаю, сам пакет на колени бросил для наглядности восприятия. Мой взгляд Амиру не понравился, он изобразил губами недовольство, но продолжил:

— Так получилось, что ты спасла меня и продолжаешь спасать.

Получилось? Всем управляет случайность, так сказала Мари. Я решила ничего не говорить, пока не услышу чего-нибудь хоть как-то объясняющего мою дальнейшую судьбу. Амир смотрел на меня своим ярким голубым взглядом, но не улыбался.

— У меня нет эмоций, я ничего не чувствую. Целуя твою руку, я думал только о том, чтобы удержаться и не укусить тебя. Единственное, что я ещё ощущаю, это запах твоей крови и жажду, которая с каждым днем всё усиливает агрессию.

Я стала такой же бесчувственной мгновенно, статуя бесчувственности.

— Моя сила так велика, что я могу убить тебя, не вставая с кресла. И разрушить весь дворец. В моём подчинении один из самых сильных кланов.

Неожиданно усмехнулся:

— Богат и красив.

Это чтобы я гордилась, когда он меня жевать будет? Странная мысль вернула чувствительность, и я чуть двинула мизинцем, Амир это заметил и мгновенно оказался рядом.

— Я могу сделать тебя очень богатой, озолотить.

— В золотую тарелку превратишь?

Свой шёпот я сама едва услышала, Амир вздрогнул, опустил голову и странно повёл плечами. А я совершенно нелогично успокоилась, он всё это говорит слишком откровенно, провоцирует меня на реакцию. Холодный расчёт в какой-то игре, он спокоен, голубые глаза подтверждают это спокойствие. Я уже поняла, что цвет глаз -это показатель их внутреннего состояния.

— Нет.

А вот голубизна уже заволновалась, появились жёлтые всполохи. Сказала же Мари, остался только ум, вот он этим умом чего-то от меня и добивается. Амир глаза сразу прикрыл, понял по моему взгляду, тоже, наверное, слишком спокойному, что я от него жду какого-то решения и неожиданно встал на колено.

— Рина, вот такой я… предлагаю тебе выйти за меня замуж.

Перед моими глазами встал бывший муж в состоянии очередного скандала, когда он обвинил меня в полном душевном и телесном бесчувствии и банку поднял, показывая, столько я у него крови выпила. Знал бы Амир, кого замуж зовёт.

— Я согласна.

Губы произнесли это сами, я ещё продолжала видеть картинку скандала, вернее, муж скандалил, а я чистила картошку. Но именно после этого разговора на следующий день он увидел свой чемодан перед дверью, когда вернулся с работы. И замки я успела поменять. Пожалуй, погорячился Амир с предложением, ему надо было сначала моим прошлым поинтересоваться. Все эти мысли и картинки проносились в голове, а я спокойно смотрела в глаза Амира. И он не выдержал:

— Ты действительно не боишься меня?

— Я могу умереть в любой момент, какая разница, боюсь ли я тебя. Не боюсь.

Правильное воспоминание, именно в тот момент я посмотрела на мужа очищенными вместе с картошкой глазами, и поняла — не боюсь ничего. И сейчас смотрела в непонятного цвета глаза Амира без капли страха, Рубикон пройден, черта проведена. Теперь я Амира не буду бояться никогда, даже если на кусочки рвать будет.

— А ты не боишься?

Он только удивлённо брови поднял, уж он чего должен бояться?

— Что я тебе жизнь испорчу?

— Я рискну.

Мгновенный ответ и такая же мгновенно проявившаяся голубизна в глазах. И неожиданная улыбка, которая изменила всё лицо, превратила его из напряженной маски в отражение человеческих эмоций. Странно, а сказал, что ничего не чувствует.

— Ну вот, ну и сладилось, можешь сватов засылать.

— Не будет сватов.

Амир встал, посмотрел на меня опять полными черноты глазами, на Фису даже не оглянулся.

— Я не могу жениться на тебе как глава клана, кольцо покажет во мне агрессию. Не могу жениться и как вождь своего народа, потому что мы не оформляли ритуалом свои отношения.

— А почему это, в грехе жили, значит, а дети как же?

— У меня был гарем.

Гарем, вот это уже совсем даже для меня, и я захихикала, прикрыла лицо руками, зачем тогда весь разговор, если никак жениться на самом деле не может? Ледяные пальцы отвели мои руки, и голубые глаза сверкнули у самого лица:

— Для нас я создам новый ритуал.

Я подлетела над постелью, Амир поднял меня и сильно прижал к себе, железное объятие чуть не раздавило, но целовать не стал, лишь едва коснулся холодными губами моего лба. Медленно уложив на постель, он ещё раз коснулся моего лба, и стремительно обернулся к Фисе:

— У тебя три дня, Рина должна быть совершенно здорова. Я в доме.

И исчез. Фиса лишь руками взмахнула и тяжело опустилась на краешек постели, только и смогла произнести:

— Вот ирод.

А я закрыла лицо руками и прошептала:

— Хозяйка гарема, как тебе нравится, Фиса?

— Да уж теперь и не знаю…

— Ты заставила его на мне жениться?

— А ты как думала, он из тебя жилы тянуть будет, так пусть как законный муж!

На хохот пациентки сумасшедшего дома у меня сил не хватило, и я только вздохнула:

— Мой бывший говорил, что это я из него кровь всю выпила. Так что, может Амир зря согласился, это не он из меня кровь будет пить, а я из него.

— Бывший?

— Ну да, перед поездкой развелись. Хотя не жили уже давно.

Прошло всего несколько минут, как ушёл Амир, а я уже не верила в происходящее, какой-то сон непрекращающийся, беспробудный триллер. Я встала с постели и подошла к окну, ноги двигались, руки тоже, весь организм напряжён как струна. Нельзя думать о нём, никак нельзя, если рухну в боль, то всё, не удастся стать владелицей гарема. Хотя, раз он в доме, значит спасёт. Бред, какой-то бред больного разума. Может, я на самом деле заразилась этой страшной болезнью, лежу в горячечном бреду, и мне всё это только кажется?

Фиса встала рядом со мной, подергала за рукав халата:

— Рина, ты обиду на меня не держи, что я его так к тебе толкнула, как-то надо тебе от ирода этого защититься. Я знаю их законы, когда жена человек, то трогать нельзя. А вот видишь, и кольцо он правильно сказал, покажет оно, что ему нельзя доверять, ему даже близко к кольцу-то подходить нельзя. Его свои тогда убить могут.

— Что за кольцо?

— Когда такие как он к сроку своему приходят, то у них кроме силы да злобы ничего не остаётся. Они тогда и своих могут поубивать, не понимают ничего, кроме убийства. А если силы много, как у этого змея, да ещё шестьсот лет жизни в войне, то уж лучше вовремя такого убить. Вот у них и есть такое кольцо, которое сразу и показывает, что не может он свою злобу держать, выплескивается наружу. А если ещё и с человеком уже связан, то обязательно ритуал ихний, как свадьба наша. И клянутся все, что не тронут человека, пока тот жизнь свою не отдаст нелюдю.

Ну и ладно, пусть будет как свадьба на тропическом острове — вроде и была, а вроде и нет. Потанцуют вокруг нас девушки из гарема, песни попоют, цветочек подарят, вот и свадьба. А цветочек я забыла, красивая была роза, которую мне мальчик-циклоп подарил.

— Я розу забыла.

— Как это забыла, вон она стоит, Вито привёз, пока ты в бреду валялась.

На отдельном столике в узкой вазе стояла роза, такая же яркая и прекрасная. Даже удивительно, что я за всё время её не заметила.

Чтобы не думать о странном предложении Амира, вообще о нём не думать, я спросила Фису:

— А как ты к Амиру попала?

Фиса посмотрела на меня снизу вверх, опустила голову.

— Ты приляг, отдохни, а я тоже в креслице посижу.

Ей надо время, прежде чем со мной говорить о своём положении в доме Амира. Хоть она мне и обещала о себе рассказать, но пока ни разу этого вопроса не коснулась. Я легла на кровать прямо в халате, положила голову на ладошку и решила, что не буду настаивать, не захочет говорить, и не надо, и так много странностей вокруг меня, вовеки не разобраться. Но Фиса решилась, а может время пришло. Не зря она сегодня Амира заставила на мне жениться, ответственность на себя взяла за мою судьбу. Утерев уголками платка губы, она сложила руки на коленях и начала свой рассказ:

— Он меня давно знает, виделись несколько раз.

— Фиса, их… много?

— Ты подумай, девонька, разве от человека сможешь такого отличить? Да и прятаться они могут от людей, посмотрят на тебя, ты и не вспомнишь никогда, что видела, забудешь по их приказу.

— Гипноз?

— Они всяко могут. Видела в школе этой, какие ходят, дети пока, но уже такое могут, что людям и не снилось. А это дети без их возможностей, просто такие уродились. А если с их болезнью, так и выдумать невозможно их силы.

— Это болезнь?

— Вирус по-научному. И появился он неведомо когда, тыщи лет уже такие есть, в книжках прописано. Только и спасает человека от этих нелюдей, чтобы не сгубили всех, что болезнь их косит, да детей нет.

— И у них есть болезни?

— Есть одна. Так они от неё избавиться и не смогли, всяко пробовали, ан нет, Матушка-земля уровень держит, не дает им всех людей сгубить.

— Вито сказал, что они теперь донорской кровью… не убивают никого.

— Может оно конечно и так, только верить им нельзя, да и все ли?

— А раз детей нет, то как они заражаются?

— Кровью, получил кровь и сразу таким становишься. Говорят, раньше бывало такое, что женщина от нелюдя могла родить такого же, но давно уже не слышно, чтобы рожала. Все говорят, зависит от того сильно ли болен, у некоторых ведь даже сердца нет, так живут, да и зачем нелюдю сердце, раз души нет. Да и заразиться можно, пока молодой, вот тебя уже нельзя, сразу помрёшь, не выдержишь.

— А если укусит?

— Помрёшь и всё, как без крови жить, а если он тебе крови своей даст, тогда да, нелюдью станешь. Говорили, что даже некоторые своих детей заражали, чтобы дороже продать клану, только я в это не верю, как это мать свое дитя заразит? Нет, это они сами уже придумали, чтобы людей очернить.

— А что, кланы таких покупают у родителей?

— Иногда покупают, раз жить не на что, а оно такое страшное родилось, сам раз убить не можешь, то отдают за деньги.

— Но получается, что и у обычных людей такие могут родиться?

— Всякое бывает в жизни, милочка, всякое. Может, кто из предков имел, да в жене соединилось, кто знает. Кровь всему основа.

— Тебя поэтому Амир позвал, что ты о них знаешь?

Фиса хотела отмолчаться или спокойно рассказать, но не получилось, покраснела, губами повела гневно, даже рукой взмахнула:

— Позвал! Да он меня выкрал, вертолёт чуть на крышу избы не сел, окна все разлетелись! Молодцы его меня в момент обернули какой-то материей, даже слово сказать не могла, дышала едва…

Она вскочила с кресла, забегала в раздражении. Теперь понятно, почему Фиса так на Амира сердита, бесцеремонно заставил меня спасать. Наконец она успокоилась и подошла ко мне.

— Прав оказался ирод, только я могла тебя тогда спасти, после королевы этой тебе надо было человеческое восстановить. Да и избу уже перестроили всю.

— Повинился?

— Какое там.

Фиса махнула рукой, вздохнула и присела на краешек кровати.

— Мне Витёк новую избу показал, говорит, не переживай, тогда торопились сильно. Да, плоха ты тогда совсем была, уж я и не думала, что душа не улетит, а ты задержалась, цеплялась за что-то, тело уже почти умерло, а душа всё жива была.

Она погрустнела, опустила глаза, погладила меня по лодыжке.

— А он переживал, ирод этот, глаза так и сверкали, кулаки сжимал всё да слова королевы повторял, что только от вас всё и зависит.

— От нас?

— Всегда от двоих, один ничего не сможет, если другой грузом висит.

Интересно, а у нас с мужем кто грузом был? Наверное — оба, висели два груза на гвоздике штампа в паспорте. Фиса опять вздохнула, но посмотрела на меня ясным взглядом.

— Тогда муж королевы-то сильно Амиру сказал, мол она, королева, то есть, тебе столько жизни своей отдала, за будущее твоё и если ты не сможешь её, тебя значит, спасти, то прощения не будет никогда, так и знай — убью сам.

Обложили Амира со всех сторон: и королева ему приказала меня спасать, и муж её обещал убить, если что, а потом Фиса вообще заставила его на мне жениться. Кругом красные флажки на волка. Или на кого там, не знаю, как они называются.

— Фиса, а как их называют? Ну, таких, как Амир.

— Тёмные.

— Просто тёмные?

— Да.

Только она слово это говорила с заглавной буквы и почти торжественно, с лёгким ужасом в голосе. А меня заинтересовал другой вопрос, тёмный так тёмный, костюм соответствует:

— Фиса, он королеву любит. Поэтому меня и спасает, слушается приказа, сам бы не стал спасать. Зажевал и всё, и годы ему и сила. А теперь ты его ещё и жениться на мне заставила, буду висеть на его шее грузом и мешать…

— Не будешь.

Она сказала это таким жёстким тоном, что я даже приподнялась на подушке, а она встала.

— Королева ему дыру в сердце прорубила, дала возможность крови черной вытечь, боль почувствовать, какую только люди и чувствуют. Через эту дыру он и должен человеком стать. А ты ему в этом помогать будешь.

Я только скривила лицо:

— Человеком?

— Сначала сама жить научись, себя вспомни, не дуру, которая ради мужика недостойного жизнь себе сломала, а настоящую. Ты обидами обложилась как каменьями, пыль с них утираешь, да слёзы глупые льешь. А умишком-то своим не подумала, что ты за ирода этого боль такую перенесла, которую представить нельзя, а ни разу слова худого о нём не сказала, попрёка ни разу не кинула ему, мол из-за тебя страдаю.

— Теперь что упрекать? Известно, чем закончится.

— А ничего, милая, не известно. От вас всё зависит.

— Фиса, да он пока меня только съесть хочет, даже не просто убить, а зажевать как котлету! А ты меня хочешь убедить, что любовь какая-то между нами может быть, которая всех спасёт, да я в человеческой жизни любви не видела, откуда ей среди них появиться.

Я решительно улеглась и закрылась подушкой, не буду больше ничего слушать, глупости разные о любви. Наслушалась уже сказок в детстве, вот и приняла за принца на белом коне вольноотпущенника свекрови на осле — шаг вперед, тридцать назад, увешанного претензиями, упреками и ленью.

Фиса ничего мне не ответила, постояла у постели и вышла. Я покрутилась-покрутилась, халат мешается, постель жёсткая, подушка неудобная. Думать себе категорически запретила, не в попытке во всём разобраться, а именно потому, что понимала — если и буду думать, то только о нём, а о нём мне думать нельзя. И даже не потому, что могу сделать неправильные выводы в связи с предложением выйти замуж, не руки и сердца, а просто за мужа, который когда захочет, тогда и зажуёт уже с полным правом этого самого мужа. А потому, что если буду думать, то кто его знает, решу опять с ним жизнью поделиться неожиданно для себя, от мыслей хотя бы, и моя свадьба не состоится. Которая ритуал, придуманный спонтанно, чтобы изобразить замужество. Я встала с постели и устроилась в кресле, всё равно всё мешается, посижу, устану и пойду в постель.

Мне снился Амир, он смотрел на меня, и в его чёрных глазах была страшная боль, такая, которая съедала изнутри, но без слёз она не могла уйти, а плакать он не мог. Он касался моего лица кончиками теплых пальцев, тихо что-то шептал, слов было не понять, и я уже хотела спросить, о чём он говорит, но вздрогнула от звука и открыла глаза — никого рядом не было.

Утром я проснулась на кровати в ночной рубашке, долго думала, а когда я успела переодеться и перебраться с кресла? Решила, что забыла этот момент и пошла купаться. Ну да, конечно же, как же, обязательно. На поручне была одна кнопка управления бассейном. Озеро с тёплой водой. Жена да убоится мужа своего. А чего его бояться, всё равно сделает так, как захочет. Он же не спит, дом его, всё кругом знает и всё умеет, как захочет, так и сделает. Кстати, не муж ещё.

Фиса так и не появилась. Я повздыхала, зря обидела вчера, она ведь права, всё так и есть, только признаться в этом очень сложно. Уже практически невозможно, слишком много камней уложено вокруг, не пробиться Амиру даже с его силой. А мне со своей стороны подкоп тоже не выкопать, больно глубоко камни уложены. И что? Хоть невестой ещё побуду пару дней, может, не успеет жизнь мою забрать, платье красивое подарит на ритуал. Пока я раздумывала свои грустные мысли у окна, вошёл Вито, поздоровался и пригласил на завтрак.

— А где Фиса?

— Она в столовой.

Я обрадовалась, хоть не уехала в обиде на меня. Надо извиниться за свои слова, она не виновата в том, что я крепость себе выстроила. Неожиданно в одном из залов моё внимание привлёк ковер на стене, это был новый ковёр с новыми надписями.

— Вито, а… этот ковёр уже был здесь?

— Нет, его повесили утром.

Он удивленно рассматривал меня и губы странно подрагивали, как будто он хотел что-то мне сказать, но сдерживал себя.

— А что на нём написано?

— Язык знают только Амир и Мари, ну ещё некоторые.

Я хотела спросить, кто эти некоторые, но Вито пошёл дальше, и я постеснялась задавать вопрос, вдруг это тайна.

В столовой Фиса о чём-то оживленно беседовала с Амиром и улыбалась ему! Ирод прощён? И что он такое успел совершить, чтобы она ему так улыбалась? От её слов я чуть не упала, не дойдя до стула, благо Вито подхватил меня за локоть и помог сесть за стол.

— Рина, красавица наша, ты вовремя проснулась, муж твой документы для тебя принёс, до обеда надо уже отвезти обратно в канцелярию. Смотри, да глазки не утруждай, быстрее подписывай.

— Доброе утро, Рина.

Муж? И какие документы я должна быстро подписать, если наша свадьба только через несколько дней? Заявление на брак? А разве в новом ритуале, который ещё надо придумать, необходимы документы?

Брачный контракт и свидетельство о браке на русском и итальянском языках. Все подписи и штампы мэрии города Флоренция, не хватает только подписи жены, то есть моей.

— Флоренция?

— В ста километрах.

Вито положил передо мной ручку с чернильным пером. Я подняла на него глаза, и он внёс ясность:

— Специальные чернила, не выцветают и не стираются ничем.

Я посмотрела на записи о документах, номер паспорта мой, дата рождения и фамилия мои. На мой удивлённый взгляд и приподнятую в сомнении бровь, Амир ответил совершенно серьёзно, и ничего не изменилось в его ярких голубых глазах:

— Прочитай контракт.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы ты была уверена в серьёзности моих намерений.

— Читай, девонька, читай.

Чтобы не обижать ещё раз Фису, я стала читать и запнулась уже на первом предложении, которое попалось мне на глаза — финансовый взнос жены. Я подняла глаза на Амира, а он только кивнул головой, читай. И что же такого я внесла? А внесла я дом в Испании и два счёта с нолями в Лондоне. Это всё моё? Голубизна подтвердила, что моё. Фиса встала рядом со мной и видела, куда я смотрю.

— Это твоё приданое, девонька.

Приданое?! У меня есть приданое?

— А без приданого нельзя, ты что, красавица, свадьба дело серьёзное, семья, она из двоих состоит, двоим и вносить, каждому свою лепту.

— Фиса, это ты…

— Это я. Я знаю, что у невесты должно быть приданое.

А голос у Амира был не очень уверенный, какой-то даже робкий, и я опять грозно посмотрела на Фису, всё-таки это она всё придумала, к замужеству ещё и приданое моё затребовала. И тут вмешался безмолвный доселе Вито:

— Во всех книгах пишется о приданом. И у нас уже есть несколько таких прецедентов: когда приданого нет у невесты, то его вносит муж.

— Прецедентов?

— Да.

— И кто женился?

— Ближний круг командора.

Кто такой командор мне было неизвестно, поэтому совершенно непонятно, ну ближний, хотя командор что-то вроде командира. И чему я так удивляюсь, он может написать всё, что угодно, это ненадолго, он потом как муж всё себе и наследует. Я решительно взяла ручку и подписала во всех указанных Вито местах.

— Ты не всё прочитала.

— Не буду читать, как ты подготовил, пусть так и останется.

Тревожный взгляд и странный вопрос:

— Что неправильно?

— Всё правильно. Мне твои богатства не нужны, они всё равно твои.

— Не нужны?

— Нет.

Я придвинула к себе золотое блюдо и закусила губу, чтобы не рассмеяться:

— Амир, у меня к тебе просьба.

— Говори.

— Можно уже заменить золото на обычную посуду? Ведь никакой болезни нет.

— Почему?

— Тяжело такой вилкой есть. Да и тарелку сдвинуть с места целый процесс, мне бы что-нибудь попроще.

Амир произнёс несколько слов, и в столовую вошла девушка из гарема с подносом, быстро заменила золото на очень красивую посуду с удивительными рисунками. Я в полной тишине долго вертела блюдо и рассматривала романтический сюжет с пастушками. И как на таком есть? Когда подняла глаза, то увидела удивительную картину: все улыбались, Фиса, Вито и Амир. Продолжая улыбаться, Фиса подошла ко мне и взяла за руку:

— Ты у нас птица золотая, Амир, слова мои помни, не ошибаюсь я в людях, а ты их не знаешь, никого кроме королевы и не видел, а прошлое забыл. Да и не знал ничего в войне, ты гарем свой не вспоминай, золотые птицы в них не живут, чахнут сразу, лелей хоть и ласкай, клетка, она завсегда железом пахнет, птице не место.

Она говорила с Амиром, а смотрела на меня и умильно улыбалась, не обращая внимания на мой удивлённый взгляд. И к чему ты это говоришь, и разве я эта золотая птица, которая в клетке всю жизнь прожила, хоть и не золотой, а теперь вдруг не сможет. И Фиса как поняла мои мысли:

— Ты ещё даже крылья не приподняла, даже головой не встряхнула, не помнишь уже, как это — в небесах летать. Ничего, девонька, не бойся ничего, крылья вспомнят, сами полетят, когда осознаешь, что ты птица.

— Я помогу тебе вспомнить…

Амир встал рядом с ней, глаза сверкали, но Вито что-то почувствовал и положил ему руку на плечо, резко сказал:

— Амир.

Они исчезли так быстро, что Фиса ещё голову к ним поворачивала, а их уже не было. И мы обе ошарашено посмотрели друг на друга, в этот момент даже её самообладание не спасло, она длинно вздохнула и прошептала:

— Ирод…

А я с грохотом уронила вилку на пастушку. Тарелку я не разбила, но вздрогнула от звука. Фиса опустилась рядом со мной на стул и вздохнула, помолчала и доложилась в надежде отвлечь меня от тяжёлых дум:

— Ты бумагу-то зря не прочитала, интересно он написал.

— Мне всё равно, что он написал.

Есть расхотелось, и я только выпила стакан сока. Апельсины, вызревшие на солнце со всех сторон и в радости, значительно вкуснее тех, которые страдали от тоски в дороге.

— Амир в верности тебе поклялся.

— Какая верность может быть в гареме?

— Дак его у него сейчас и нет, один он как перст, всегда один и был. Как иродом стал, то только Машу и спасал, да силу свою поднимал, чтобы никто её тронуть не посмел. Он её прятал где-то, в пещере какой-то страшной, там сила их живёт.

— Как это сила живёт? Какая сила?

— Животворная сила народа. Он вождём был, когда всё его племя от болезни пропало, только Машенька и осталась, да только она уже заразилась, умирала совсем, вот он иродом и сделался, чтобы её хоть спасти.

Пока Фиса рассказывала, я наливала себе сок из красивого золотого кувшина, от возникшей мысли даже вылила его на стол, не удержала в руках.

— Ой, разлила… Фиса, ему же шестьсот лет.

— Так Машеньке только чуток и меньше.

Я поставила кувшин в расплывающуюся лужу сока и искоса посмотрела на неё: как может быть шестьсот лет этой юной девушке, девочке практически?

— Машеньке двенадцать полных лет, да ещё шестьсот.

— Двенадцать?

И двенадцать не подходило, совсем с арифметикой плохо в этом доме. Если только шестьсот двенадцать, тогда она хорошо выглядит, молодо совсем. Это уже не просто бред, полное сумасшествие. Но ведь я почему-то сразу поверила, что Амиру шестьсот лет, то почему Мари не может быть столько же?

— А Амиру тогда сколько? Шестьсот плюс…

Я вопросительно посмотрела на Фису, хоть узнаю, сколько лет своему мужу.

— Тридцать годков ему было, когда он сам себя в ирода добровольно превратил.

Да, тридцать маловато для меня или я старовата для него. А шестьсот как? В смысле шестьсот тридцать. Массовое умопомрачение. И на тридцать он тоже не выглядит, лет на сорок. И вдруг я поняла, что он стал выглядеть моложе, чем был в тот день, когда повёз меня на море. Тогда у меня промелькнула мысль, что ему лет сорок пять, может чуть больше. А сейчас не более сорока, даже седина не старит, только подчеркивает яркость волос, чёрных и блестящих. И ни одной морщины на лице. Я представила Амира: взгляд, вот что добавляет возраст, а ещё мощная фигура и рост, был бы поменьше, то выглядел моложе. На тридцать лет.

Фиса положила ладонь на мою замершую руку.

— Рина, от вас всё зависит, может и сможете, только ты ему не мешай себя разбудить.

— Разбудить? Что во мне можно разбудить…

— А вот этого ты знать не можешь.

— Так обо мне речь.

— О тебе красавица, о тебе, только ты себя совсем не знаешь, закрылась вся, скукожилась как луковица на плите, высохла вся…

— Это я-то высохла?

И наконец хохот выплеснулся из меня, последняя капля оказалась, нервы не выдержали, разорвались этим горьким смехом над собой. Фиса сразу обняла меня своими сильными маленькими руками, стала гладить по голове и успокаивать:

— Пройдет всё, миленькая, пройдет, это боль в тебе говорит, смеётся над тобой, а ты не бойся её, она выйдет из тебя, очистит всё и выйдет. Ты только верь ему, он ещё ничего не умеет, совсем несмышлёныш в жизни, ничего о ней не знает, боится тебя. И себя боится, не успел он к встрече такой подготовиться, упало на него всё сразу, силы душевной нет, а у тебя она есть, сила-то, есть, вот и помоги ему.

Я постепенно успокоилась от её тихого говора, и чтобы охладить горячечность лица, положила голову на стол, уперлась лбом в линии узора. Картинки замелькали сразу, я не могла понять, что было в этих изображениях, слишком быстро они сменяли друг друга. И хотя страх мгновенно остудил тело, головы поднять не смогла, какая-то сила её удерживала, припечатала к дереву. Как будто издалека услышала крик Фисы:

— Вито! Амир!

Картинки носились в голове, никак не могли остановиться в своём движении. Я никого не узнавала, просто не успевала, только появлялось лицо, и я начинала выделять черты, а оно уже уносилось, тут же на его месте появлялось новое изображение. Иногда появлялись горы и реки, но и их я не успевала рассмотреть, только пойму, что вроде гора, а на её месте уже течет река, или в шторме плещется море. От скорости мелькания цветов и изображений моё тело вздрагивало и трепетало, никак не успевало за ними, мышцы сжимались и разжимались, но только возникала боль в стремлении догнать гору или лицо.

И вдруг всё потемнело, картинки исчезли, и в этой темноте послышался тихий голос:

— Рина, слушай меня, открой глаза, Рина, посмотри на меня.

Мое тело ещё бежало куда-то, пыталось догнать картинки, но темнота и голос успокаивали лихорадочность движения, и я открыла глаза. Ясные прозрачные совершенно бесцветные глаза без зрачка в ореоле длинных ресниц. Голос повторил:

— Смотри на меня.

Я смотрела в эту прозрачность и постепенно проваливалась в неё, сама исчезла, стала лёгким дуновением невидимого ветра.

Жёсткое кресло слегка покачивалось и ручки этого кресла странным образом прижимали меня к сиденью. Но тепло исходило от всего, к чему прикасалось моё тело, и я уже прижималась лицом к высокой спинке, в надежде скорее согреться. Холод пронизывал всё тело, заледеневшие руки не могли разжать кулаки, а ноги сворачивались в единый узел. Что-то горячее коснулось моего лба, и я медленно, с трудом преодолевая сопротивление заледенелых мышц, подняла лицо навстречу этому прикосновению. Пламя коснулось губ, и они сразу согрелись, зашевелились в стремлении поглотить этот жар, скорее наполнить им окоченевшее тело. Огонь проникал сквозь губы и согревал, разжимал пальцы, освобождал ото льда, заполнившего все клетки. И лёд начал таять, стал изливаться тоненькими ручейками из глаз, сначала прохладными, а потом всё горячее и горячее, почти обжигая кожу.

Губы, меня целовали чьи-то губы. Нежно касаясь, слегка перебирая мои губы, они делились со мной своим теплом, огонь спал, теперь они только сохраняли во мне жизнь и поддерживали ручейки, лившиеся из глаз. Из-за этих тёплых ручейков я не могла посмотреть на того, кому принадлежали эти губы. И того, кто держал меня на своих коленях и обнимал руками. Обнимал, мягко прижимая к себе и чуть покачиваясь. Кресло из тела и рук, огонь губ и лёгкое дыхание.

Дождь хлестал в окно, ветер гнул деревья почти к земле, а тучи закрыли всё небо, даже горы исчезли в их темной серости. Я проснулась уже давно, но не вставала, и Фиса не стала настаивать, только горестно качала головой и вздыхала. Она не объяснила мне, что же произошло вчера, лишь уточнила, что стол совсем оказался непростой, и прошёл всего день, никаких недель бессознательного состояния. А я не стала спрашивать кто меня спас от вселенского холода своим поцелуем.

Как там, в сказке о спящей красавице: пришёл принц, всех врагов победил, поцеловал принцессу, и та ожила. Совсем про меня, особенно принцесса. Да и не спала, просто оледенела от прикосновения к непростому столу. Хотя, почему нет, она там к какой-то прялке, или иголке, прикоснулась, а я к столу. Умной головой. Не буду вспоминать поцелуй, буду думать, что за картинки проносились с бешеной скоростью в моей голове, и совсем непонятно зачем стол мне их показал, если я их не то, чтобы понять, увидеть не успевала. Театральный получился бред, только кто-то в спектакле со шкафом разговаривал, а я со столом. А потому, что в ковровом дворце шкафов нет, с панелями не поговоришь, а стол что, он уже благородная мебель. А я кто тогда? Беспроводной проводник? Чего и куда? От стола в мою умную голову непонятных картинок? Лучше бы я раньше в своей жизни странностями интересовалась, хоть не так непонятно бы было. Почитала газетку какую жёлтенькую, а там всё об энергии рассказано, о столах разговорчивых и тёмных личностях, которые по шестьсот лет живут за счет крови граждан всего мира. Странные глаза, совсем без признака цвета, дыра в пространстве. И всё-таки, кто же меня целовал?

В комнату стремительно вошли Мари с Вито и ещё одним гигантом. Скоро у меня появится чувство неполноценности из-за своего роста. А Фисе тогда что делать? Она им всем почти по пояс. Даже Мари выше меня, хотя девочке всего двенадцать, если не считать шестисот лет пещерного заточения.

— Доброе утро, Рина. Знакомься, Алекс.

— Доброе утро.

Вито встал рядом с Алексом, который пока звука не произнёс, смотрел на меня своими бесцветными глазами, а я вдавливалась в подушку, пытаясь спрятаться от этого взгляда. В себя меня привёл голос Фисы:

— Алёшенька, ну как, ты посмотри нашу красавицу, как она, никак вставать не хочет, ты уж сделай чего-нибудь.

Она подскочила из кресла, подбежала ко мне и схватила за безвольную руку. Я посмотрела на неё и только потом смогла поднять глаза на это чудовище. Никакое лицо и никакие глаза на фоне чёрного костюма. И волосы почти никакие, даже не седые, прозрачные как глаза. Он медленно опустился передо мной на колено, так же медленно взял мою руку из рук Фисы и сказал никаким голосом:

— Рина, доброе утро.

И только тепло его рук было настоящим, мягкие пальцы держали мою ладонь уверенно и спокойно. Хватаясь за это тепло остатками самообладания, я смогла сказать:

— Доброе… утро.

Он улыбнулся бескровными губами и спросил:

— Как ты спала?

— Спала.

Неожиданная мысль проявилась и заставила меня замереть в ужасе — может это он меня целовал?! Я непроизвольно попыталась достать свою руку из его ладони, но он не дал такой возможности, крепко сжал и даже прикрыл другой рукой.

— Чего ты сейчас испугалась? Ты меня испугалась?

— Тебя? Нет.

Он спросил таким жёстким тоном, что во мне всё вскипело, ещё чего, воспользовался моментом моего бесчувственного ледяного состояния и сразу целоваться! А теперь спрашивает, боюсь ли я его, да не дождётся! Мой бывший мне всегда говорил, что целоваться со мной, как с ледяной глыбой, ни тебе удовольствия, ни радости, а этот бледнолицый думает, что теперь я вся… вся что? Между прочим, я со вчерашнего дня опять замужняя жена, а он себе такое позволяет, пусть даже в попытке меня спасти. Я посмотрела на него гневным взглядом и руку все-таки вырвала, быстро спрятала под одеяло. А он даже отшатнулся от меня, голову откинул и удивлённо посмотрел на Мари. Она сразу заволновалась:

— Алекс, что случилось?

— Рина делилась со мной энергией, своей жизненной энергией.

Я?! Да как это я этому белесому сама что-то решила отдать? Совсем в своём сумасшествии запуталась, организм уже не знает, что делать, куда бежать, от кого прятаться. И сразу пришло понимание: это пощёчина такая у меня получилась за ночной поцелуй, рукой не смогла, а энергией кинула, чтоб знал наперёд — со мной шутки плохи, вздумал целоваться без моего разрешения.

Вито тоже испугался, одним движением подвинул Фису и оказался рядом с этим прозрачным ужасом:

— Рина, как ты себя чувствуешь? Где болит?

Я только мрачно насупилась и проворчала:

— Нигде.

А вот вам и ревнивый муж, ниоткуда у постели появился Амир. Конечно, ревнивый, наблюдал за встречей, вдруг сама кинусь целовать вчерашнего спасителя. И на него я гневно посмотрела, муж называется, позволил так с женой поступать, можно было и другим способом спасти. Хотя бы самому… попробовать. Что со мной? Я растерянно стала озираться, переводя взгляд с одного лица на другое, откуда такая буря эмоций в моём давно остывшем и заледенелом теле? Заледенелом? А ночью что было? Оттаяло? Осталось только выяснить…

— Кто?

— Рина, ты о чём это, берёзка моя белая, ты не волнуйся так…

— Что тебя интересует?

А взгляд у мужа понимающий, да и тон совсем мужний, догадался, о чём вопрос, ему только подтверждение нужно, чтобы я сама спросила, а он уже и ответит. Я смотрела в эти всякие разные глаза и пыталась понять — а зачем мне это нужно, выяснять автора этого действа под названием спасение меня в виде поцелуя? Откуда столько эмоций?

— Рина, о ком ты?

Прямо допрос, и его даже не волнует, что жена только что этому прозрачному жизнь свою отдавала, хотя она ему со всеми потрохами принадлежит. Я взглянула на того, кто получил мою пощёчину жизнью, и поразилась — у него появился румянец и в глазах стал заметен зрачок! Мари тут же отреагировала на моё удивление и повернулась к нему:

— Алекс! Глаза, он оживает!

Тут и Амир отвел свой тяжёлый взгляд от провинившейся жены и удивлённо скривил губы.

— Лешенька, красота моя ненаглядная, глазки-то глазки, и щёчки, так вот оно как! Милочка моя, ты спасла паренька, смотри, даже волос меняется.

Действительно, у Алекса всё лицо наполнялось красками, зрачок уже был чётким, в цвете глаз проявился какой-то плотный серый оттенок, губы порозовели, и румянец растекался по всему лицу, он краснел, именно краснел от такого к себе внимания. Или от моей энергетической пощёчины. Я присмотрелась, но не заметила явного следа удара на лице, уже хорошо, объясняй потом мужу, за что пришлось бить парня. И волосы темнели на глазах, как наливались краской.

Амир произнёс какой-то грозный звук, и все исчезли, кроме Фисы, разумеется. Она удивлённо посмотрела на меня, махнула ручкой в сторону Амира и изрекла:

— Так значит, девонька, ты не только этому ироду жизнь-то спасти можешь, всему ихнему племени.

А вот такая перспектива как-то меня совсем не обрадовала, хотя ничего не болело, я даже ногами пошевелила, пытаясь понять, вдруг что отзовется криком в организме. Наоборот, я почувствовала себя лучше, бодрее, как освободилась от внутреннего груза, захотелось встать и пойти в бассейн, сбросить марево утреннего состояния. И Амиру ситуация не понравилась, он мрачнел и гневно водил взглядом по моему лицу, правда при этом стараясь не смотреть в глаза. Ну что ж, муж так называемый, теперь начал понимать, что сильно погорячился с предложением на долгую счастливую семейную жизнь, может, сразу на развод подашь? Хотя, с долгой я тоже не совсем права. Если ещё и всем остальным членам племени, или клана, запуталась уже, жизнь буду отдавать, то срок моей собственной значительно укорачивается.

Фиса странно смотрела на Амира, как-то удивлённо, думала серьезную мысль, даже губы поджала.

— Ты милок, расскажи-ка все птице нашей золотой, объясни ей, что она сейчас сотворила, да узнай, как это у неё получилось.

И даже не взглянув на меня, вышла. Значит, муж в курсе того, что я совершила своей пощёчиной. А он только повел глазами ей вслед, да руки за спину спрятал, опять кулак держит. Бодрость тела подняла мне настроение, а может кулак этот сжатый, и я решила ускорить процесс выяснения значимости своего поступка:

— И что я сотворила?

— Ты спасла ему жизнь.

— Но я же… или для всех?

— Нет!

— Амир!

И опять этот крик, который тут же повторился возгласом Вито, и они оба исчезли. Я даже испугаться не успела, только вздрогнула всем телом. Какое-то время лежала и ни о чем не думала, внутри всё трепетало от всколыхнувшихся эмоций, они бурлили горячей лавой и обжигали все внутренности. Что со мной? Почему я так реагирую на его эмоции? Амир не хочет, чтобы я еще с кем-то собой делилась и возмущён? Это понятно, но в этом крике было и ещё что-то и именно оно всколыхнуло во мне это буйство. Может быть, мне хочется, чтобы он на самом деле переживал обо мне, что погибну, отдавая свою жизнь ему и всем остальным, просто растворюсь в них маленькими молекулами силы.

Я ещё не совсем пришла в себя, когда в комнату вошёл Алекс. И скорее догадалась, чем узнала, что это он, настолько изменилось его лицо. Каштановые волосы лежали в чётком порядке короткой стрижки, карие глаза и темные брови, плотно сжатые почти алые губы. Прямой нос с чуть подрагивающими ноздрями вдыхал воздух в комнате, как у сторожевой собаки. Хорошая получилась пощёчина, может ещё кого ударить? И сразу дикая боль во всём теле, такая яростная, что я взвизгнула тонким голосом.

Боль терзала тело и постепенно превратила его в айсберг, гигантский айсберг среди огромного ледяного поля. И когда в маленькой, едва ощутимой точке появилась капля, совсем маленькая, как дождинка, то ничего не изменилось в этом царстве льда. Но она постепенно образовала лужицу чистой воды, и поверхность лужицы притянула солнечные лучи, вода согрелась, протекла куда-то внутрь айсберга и взорвала его. Я летела ледяной глыбой в пространстве, когда горячие руки поймали меня и прижали к горячему телу, обхватили яростными губами. Жёсткие губы давили и требовали ответа, отголоска тепла в дыхании, намека на движение навстречу, иначе огонь не сможет проникнуть внутрь и растопить лед. Прошло много времени, прежде чем где-то в глубине льда проявилась искорка, она сверкнула и исчезла, но пробила едва заметную трещинку, в которую и проникло пламя губ. Оно стремительным всполохом засияло во льду, разломило его лучами и засверкало на гранях осколков. И полились потоки воды, сначала тонкими ручейками, потом стремительными реками, и наконец гигантской волной, омывающей всё вокруг.

Я рыдала и хваталась слабыми пальцами за горячие руки, не отпускала их, что-то пыталась говорить, но звуки тонули в потоках слез. Всё тело горело внутренним пламенем, но как только я на мгновение отпускала руки и не касалась горячей кожи, пламя мгновенно тухло и всё вокруг покрывалась корочкой льда. И вдруг поцелуй, жёсткий, властный, полный огня, который пронёсся по моим венам потоком лавы, сжигающей всё на своем пути.

— Ирод ты и есть ирод, да сколько же тебе говорить, умного из себя изображаешь, прикидываешься, что мол всё понимаю, а сам ни капелюшечки в жизни не понимаешь. Ты вон только и воевал, жизни на самом деле не видел, а королева что, она мудрая, да только не ей каждую минуточку решение принимать. Она своим путём шла, вам таким уже не идти, у каждого своя тропиночка, с кем пересечёшься, а с кем и рядом пойдёшь.

— Рина проснулась.

Я подняла глаза на стоявшего у окна Амира и едва слышным шепотом спросила:

— Какое решение?

— Ластонька моя, берёзонька-яблонька, вот и проснулась…

— Какое решение? Фиса, оставь нас.

Фиса удивительным образом одновременно улыбнулась и подмигнула мне, кивнула и быстро вышла. Я пошевелила рукой, ничего не болит, потянулась всем телом и глубоко вздохнула.

— Амир, это ты?

Он сделал несколько шагов ко мне и опустил голову, резко отвернулся и опять вернулся к окну.

— Ты меня целовал?

— Да.

Амир ответил сразу, и голос был тяжёл, как и голова, которая опустилась и спряталась за плечи.

— Какое решение?

Голова поднялась, но ко мне не обернулась, тем же голосом он сказал:

— Алекс продолжает забирать у тебя жизнь.

— И что ты хочешь сделать?

Амир не ответил, только голову поднял, посмотрел куда-то за небо, в тёмную высь. Он его убьёт, для него это не решение, это для Фисы невозможность и для меня. Для Амира это даже не поступок, это лишь выход из положения.

— Если ты его убьёшь, я умру. И ты будешь свободен, всё себе назад вернёшь вместе с моим приданым.

Я ещё не знала, как буду умирать, утоплюсь, золотой тарелкой голову разобью, придумаю способ. А собственно и придумывать не нужно, я встала и подошла к нему, он успел обернуться на шорох и посмотрел на меня чёрными глазами.

— Забирай всё, вот тебе и решение, и Алекс в живых останется, и ты своё получишь.

Оттянув ворот ночной рубашки, я подставила ему свою шею, задумалась, а с какой стороны сонная артерия, справа или слева, покрутила головой, продемонстрировала обе стороны — выбирай.

Вито проявился рядом, но я помнила о возможности его появления и сразу заявила:

— Уходи. Это наше дело, мужа и жены.

— Ирод! Не смей! А ты дура, что говоришь, что творишь-то…

Договорить Фиса не успела, Вито исчез и видимо прихватил её с собой. А я смотрела в эту черноту глаз и думала — так меня никто не целовал, никогда в жизни не чувствовала такого огня, такой страсти. Теперь можно умирать, да и жизнь спасти по пути тоже правильно.

Амир не двигался, смотрел на меня со своей высоты и тоже о чём-то думал, мысли проскальзывали тёмной волной и вдруг глаза сверкнули яркой синевой, всполохом, который развеял черноту. Он коснулся ледяным пальцем моих губ и хрипло прошептал:

— Наступит время…

Он исчез, испарился, а я всё чувствовала это касание, от которого мои губы занемели, как заразились холодом.

— Рина.

В дверях стояли Мари и Алекс. Я попыталась им улыбнуться, но сразу стала падать, Алекс успел подхватить меня на руки и перенёс на постель. Мари встала рядом с ним, странно покачала головой, очень сокрушенно и проговорила:

— Так всё быстро происходит, отец прав, мы не можем контролировать процессы.

— Рина, мы возьмём тебя за руки, а ты попытайся представить, что голубая река из твоих рук остановилась, что ты уже не отдаешь мне её. Пойми, столько энергии мне не нужно, я уже восстановился.

У меня перед глазами всё ещё виднелись глаза Амира и губы продолжали неметь от холода. Представить свои руки у меня никак не получалось, и чтобы отвлечься я спросила Алекса:

— А почему ты… чем ты…

— У таких как мы такое бывает, это как неизлечимая болезнь, организм выключает все функции и процесс остановить невозможно. Сейчас иногда стали появляться люди, которые могут поделиться своей энергией с кем-то из нас, и этим спасти, но я для себя такого не встретил. У меня оставались дни, может часы.

— А как ты тогда меня спасал?

— Я умею… у меня много разных возможностей, я был в доме и успел тебе помочь. Рина, ты спасла меня, я полностью восстановился, теперь необходимо остановить поток энергии, который ты продолжаешь отдавать мне.

Вот оно, та самая болезнь, которая их убивает, то, о чём говорила Фиса. А я в праведном гневе за поцелуй, который как оказалось к нему не имеет никакого отношения, своей пощёчиной спасла ему жизнь. Полезный оказался гнев, а сейчас чего уже на парня сердиться, не виноват ни в чём, даже умирая, пытался меня спасти. Алекс удивлённо посмотрел на Мари, которая держала меня за другую руку:

— Ты чувствуешь?

— Получилось! Рина, получилось, ты остановила поток, а теперь я попытаюсь тебе передать своей энергии.

Она умоляюще посмотрела на меня:

— Только ты не сопротивляйся, пожалуйста, дай мне возможность помочь тебе.

Алекс отпустил мою руку, и Мари схватила её, так она и держала меня за обе руки, которые стали нагреваться от её энергии. Даже губы согрелись.

Они ушли, а я так и осталась лежать на постели, хотя вся бурлила от энергии Мари. Надо воспользоваться одиночеством и попытаться привести мысли в хоть какой-то относительный порядок. Не хотела ни о чём думать, а теперь что делать? Запуталась так, что концов не найти. Итак, по пунктам. Первое — вышла замуж за кого-то, кому шестьсот тридцать лет, выглядит значительно моложе, богат, выявлен один очень значительный минус: может зажевать вместе с косточками в любой момент, хотя и обещает сдержаться. И ещё очень страстно целуется. Красивый, сильный, высокий. Плюсом можно причислить и его молчаливость, говорит очень редко. Второе — время от времени приходится выносить такую боль, которую я в жизни даже представить не могла, но как-то умудряюсь выживать с посторонней помощью. Права Фиса, такое только женщина и может вытерпеть. И я вдруг замерла от этой мысли, а ведь действительно, я никак не пытаюсь кого-то обвинить в этой боли, может быть потому, что эта боль всегда наступает так неожиданно и непонятно почему, что и обвинить-то не знаешь кого. Или всех сразу, хоть и говорят, что вся эта боль из-за передачи энергии Амиру, но ведь уже и Алексу успела, хоть они оба ничего у меня не просили. Как тогда Амир сказал: так получилось, независимая ни от кого случайность.

А энергия — это совершенно отдельная история, которую нельзя привязывать ни к чему. Это даже не третье, это вообще основа всего, и стол к ней относится. И ковры, что-то я в них понимаю, только непонятно что. Ковры и стол это одна история, только я прочитать её не могу, или не успеваю, настолько стремительно всё происходит. И поцелуй. Он опять всё перевернул, мой внутренний цинизм рухнул, растворился в пламенной страсти поцелуя. Моё тело помнит, губы помнят, даже боль и лёд не смогли ничего изменит в этом воспоминании. И объятия крепких горячих рук.

Я уже хотела встать с постели, но опять замерла от мгновенно прояснившей всё мысли — он чувствует меня в этот момент, Амир, он в поцелуе так же всё чувствует, как и я. А потом это ощущение пропадает, пальцы уже ледяные, только воспоминание ума. И дополнительное страдание для него, потому что получается, он чувствует меня только в состоянии моей боли. Как там Баба-Яга предрекла, только через мою боль и страдание… и через кровь. Значит, кровь ещё впереди, которую я, кстати, сегодня ему уже предлагала.

Что-то он ещё говорил об агрессии и жажде моей крови, в своём нежелании думать я пропускала всю информацию мимо, делая вид, что она меня не касается, но поцелуй всё изменил. А как тогда он вообще рядом со мной держится в этой жажде и агрессии, в ней в особенности? Вот вам и зажатый кулак, он его удерживает, чтобы не разнести всё вокруг в яростной злобе. Представить, что может разрушить мужчина в гневе я теоретически могу, хотя мой бывший на такие подвиги был не способен, он всегда лучше меня знал, что сколько стоит и где куплено. Даже тарелку со сколом было трудно выкинуть, вдруг пригодится. А такой как Амир? Без всяких там суперспособностей, о которых все говорят, только по тому, как он переносит меня в пространстве, практически не замечая моего увеличившегося в невероятном количестве от душевных страданий веса, то да — дворец он шутя разнесет на гранулы. И деваться ему некуда от меня, только он сам и может мне помочь, если вдруг надумаю ему передавать свою жизнь. Получается, что я постоянный раздражитель для всего его организма: и крови хочется, и поцелуя думаю тоже.

Я долго плавала, кнопок на поручне больше не стало, стоячая вода мне не нравилась в моём нынешнем состоянии, мне бы бурю с мглою, да ветер посильнее, но деваться некуда. Переодевшись в новый халат, я села на скамеечку и стала наблюдать закат, относительный, потому что тучи закрыли небо, и остатки солнечных лучей лишь едва угадывались. Есть не хотелось, хотя я уже и не помнила, когда последний раз нормально ела, все эти странности с энергией, бессознательные состояния и непонятный сон совсем выбили из колеи. Кстати, а моя свадьба интересно уже прошла, или ещё нет? То есть три отпущенных Фисе дня моего полного здоровья. Но с математикой у меня всегда было сложно, а в этом дворце совсем странно считается, поэтому неизвестно, но я думаю, без невесты, которая уже жена, не пройдёт, всё равно позовут.

Я легла в постель и опять вспомнила поцелуй Амира, такой страстный, такой… настоящий, когда кипит кровь. И почему-то я ему поверила, поцелую, не словам и даже не глазам полным боли. Слова вообще в счёт не идут, я им не верю уже давно, а запись на бумаге это те же слова, и в глазах боль тоже может быть от чего угодно, мозоль например на пятке. А ещё палец ледяной на губах, ведь знал, что ничего не почувствует, всё понимал, а коснулся, не смог удержаться. В агрессии и жажде может себя держать, а в стремлении к моим губам не смог, память о пламени в крови победила.

Фиса разбудила меня рано утром строгим заявлением:

— Утро уже красное, солнышко спряталось за тучи, а ты всё спишь, вставай девица-красавица, свет ясный, свадьба наступила, прилетела из-за морей и гор, за тобой ласточка наша.

— Фиса, какая свадьба, прошло уже, даже приданое уже… подожди, а что, сегодня?

— Платье твоё уже готово, ждёт тебя, а сейчас умываться, смыть грехи, чтобы перед мужем чистой встать, в глаза ему посмотреть, слова клятвенные сказать.

Я мрачно посмотрела на неё, ещё и клятва, только этого мне не хватало.

— Кровью клясться придётся?

Она вдруг стала очень серьёзной, поправила платок на голове и торжественно сложила руки на животе.

— А ты девица, не шути клятвой-то, не шутят этим, на всю жизнь клятва…

— Тогда ненадолго.

И что случилось за ночь? Такое вчера романтичное настроение было, вся готова любить, а проснулась как мегера, даже Фиса не выдержала:

— Ты девонька характер-то спрячь, сама согласие дала, все бумажки подписала, теперь лицо белое от мужа не вороти, достойна будь.

Я только вздохнула, ну подписала, ну согласие дала. Уже в бассейне я поняла — это страх во мне за ночь собрался. Один раз я уже была замужем, есть что вспомнить. Как бы театрально не выглядела свадьба, с танцами и букетами, я к ней отнеслась неожиданно серьезно. Поцелуй, он заставляет меня посмотреть на действо несколько иначе.

Безропотно позавтракав — Вито принёс поднос с едой и сказал, что по закону я до самого ритуала не должна выходить из комнаты — я скромно села на постели в ожидании процедуры надевания свадебного платья. Фиса героически молчала. Что-то изменилось в наших отношениях после моего вчерашнего демарша, когда я так жёстко заявила, это наше дело, мужа и жены. Она как бы от меня отдалилась, и мне хочется думать, что это не демонстрация, а признание моего личного права вести себя так, как я посчитаю нужным.

— Фиса, ты прости меня, но мне нужно было Амиру…

— Ты права, девонька, так всё и должно быть, проснулось твоё истинное женское, камешки распались, душа твоя в окошечко и выглянула. И она с мужем твоим говорила, показала ему дороженьку к сердцу твоему.

И опять я удивилась: какой такой путь, шею что подставила, кровь свою предложила? Фиса поняла моё удивление и таинственно ответила:

— Как он тебя поймёт, такова и дорожка будет.

Неожиданно улыбнулась, даже глаза опустила и громко зашептала:

— А тело твоё горячее он устами своими уже…

— Что?! Какое такое тело? О чём ты говоришь? Он только меня поцеловал… Фиса!

Она быстро взглянула на меня, опять опустила глаза и изобразила на лице такое умиление, что я задохнулась от возмущения:

— Говори, что на самом деле делали со мной!

— Голубка моя сизокрылая, спасали тебя, как могли, так и спасали.

— Фиса!

— Только его ты и допустила к себе, к боли своей, прижалась к нему сама, он тебя губами коснулся, да и почувствовал кожу твою нежную, губами почувствовал, ощутил боль твою, куда ни коснется, так всё и чувствует.

— И где… касался?

— Дак милочка, куда смог губами своими горячими дотянуться, там и касался, а ты сама тело своё белое губам-то и подставляла, тянулась к нему, да и поцеловала.

— Я?!

Фиса смотрела на меня и радовалась: вот и спелись голубки, почти сеновал, раз поцелуи, то совсем хорошо, потому как уже по документу жена официальная. Вот почему Амир так себя вёл, когда я спрашивала, кто же меня целовал, голову опустил, сразу ответил, прикрыл меня перед собой. Сама приставала, а потом стала выяснять, парню… ну, с ним правильно получилось. Я закрыла лицо руками, спряталась от весёлого взгляда Фисы. Она подошла ко мне и погладила по волосам.

— Ирод он, суть его звериная… только девонька, раз судьба тебя к нему послала законы их новыми буковками написать, и тебе новые слова на своём пути записывать… прими, ласточка, яблонька белая, в тебе столько любви скопилось, ему она нужна, она спасение для него, любовь твоя. А он сам не знает, что любовь в нём уже самом живёт, рвётся, да тропиночки пока не знает. И тяжело ему пока, суть-то разрывает его на кусочки, он боль душевную свою тебе не покажет, не умеет, как сделать, чтобы ты глаз свой ласковый на него обратила.

Неожиданно поцеловала меня в макушку и тихо сказала:

— А тело твоё горячее, кожу бархатную он уже почувствовал, стремиться к ней будет, и суть его зверская отступит, ты верь в это девонька, верь.

Я мотала головой, вот так, взяла и поцеловала чужого мужика, смотрела, выгадывала достоинства и недостатки, а когда плохо стало, так и поцеловала.

— Фиса, я, что, оба раза сама и целовалась?

— Ласточка моя, ирод-то сразу, как тебе плохо стало, губ твоих коснулся, надеялся, получится как в первый-то раз, а ты никак, холодная как ледышка, только уже когда он надежду совсем потерял, вдруг и шевельнулась, позволила пламя сердца его себе излить.

Она опять провела ладошкой по моей голове и легко засмеялась:

— Любовь… она разные дорожки находит, ему такую показала, он теперь уже тебя только видеть и будет, уста момент первый навечно запомнили.

Я только жалобно подняла на неё глаза и вздохнула, совершенно неожиданный оборот, бесчувственная рыбина пламя поцелуя почувствовала, да еще и своё заставила запомнить навеки, это как-то совсем не обо мне. Фиса одним взглядом прочитала мои мысли и скривила губы:

— Ты прошлое своё не вспоминай, какого выбрала, такой сама и стала, а теперь с другим рядом пойдёшь, о нём думай.

Но долго предаваться сомнениям мне не дали, вошли Вито с большой коробкой в руках и Мари с коробкой поменьше. Мари сверкала глазами от радости, а Вито просто улыбался, как у него поменялось лицо, ничего общего с агентом ЦРУ, которым он был в первые дни нашего знакомства. Мари сразу заговорила:

— Рина, доброе утро, сегодня твоя свадьба, такое платье красивое, я тебе помогу одеться. Вито, открой коробку и уходи, мы тебя позовем.

— Доброе утро.

Вито кивнул головой, положил коробку на пол передо мной, открыл крышку, и я замерла. Казалось, что в комнате засветило солнце, так сверкало платье. Мари тут же опустилась на колени и подняла то, что лежало в коробке:

— Смотри, такие носили женщины нашего народа.

Я даже не заметила, как исчез Вито, Мари покрутила платье передо мной и заявила:

— Немедленно снимай халат. Фиса, красивое, правда?

Фиса от удивления только рот ладошкой прикрыла и головой покачала, явно не видела его раньше, так её поразила красота моего свадебного наряда. А я смогла только длинно выдохнуть воздух — и как это надеть?

Платье состояло из нескольких полос ткани, непонятно как закрепленных друг с другом, алый цвет едва был виден из-под огромного количества небольших золотых пластин различных форм и размеров, на большинстве которых в центре сверкали прозрачные бриллианты. Присмотревшись, я заметила, что это были фигурки людей и животных, которые держали в руках, лапах и когтях камешек-бриллиант. А на некоторых пластинках едва просматривались надписи на непонятном языке.

— Это ваши письмена?

— Да, это наш язык.

— А что там написано?

— Что ты отдала свою силу для спасения народа.

— Народа?

— Но ты же спасла вождя, значит — спасла весь народ. Рина, я хочу быстрее посмотреть, одевайся.

Мари радовалась совершенно как ребенок, сейчас можно было дать ей её двенадцать лет, она даже потрясла меня за руку. Я растерянно посмотрела на Фису, как-то не похоже на бракосочетание на острове, может и о клятве она серьёзно говорила? Фиса решительно кивнула головой и подошла ко мне:

— Ну, лебёдушка, скидай халатик, в царские одежды облачайся.

Ничего не сделать, сбежать не удастся, да и замужем уже, осталось только букет получить, да ритуал посмотреть. Я сняла халат и Мари накинула на меня полоски, я даже пригнулась, совсем не ожидала, что будет так тяжело, как Мари эту тяжесть только удерживала. А ведь действительно, она держала вес этого так называемого платья легко, совершенно невесомо, а я даже стою на ногах с трудом, столько золота и камней.

Они долго крутили меня, Мари объясняла Фисе, где надо подержать, а где скрепить крючками на мельчайшие петельки или завернуть часть полосы вокруг меня. Не всегда получалось с первого раза, а так как мне никто слова не давал, да и не понимала я ничего, то мне оставалось только слушаться и поворачиваться в нужном направлении или поднимать руки.

Наконец действо закончилось, они обе облегченно вздохнули, подвели меня к зеркалу, и Фиса произнесла:

— Настоящая королева.

Это была не я, между Фисой и Мари стояла неизвестная мне женщина с растрёпанными волосами и в королевском платье. Растрёпанные волосы были мои, а всё остальное нет. Даже лицо было не моё, немного испуганное, с широко распахнутыми глазами и приоткрытым от удивления ртом. Надо было хоть иногда смотреться в зеркало, чтобы заметить изменения во внешности. Я рассматривала себя в зеркало и не понимала, как это возможно — так измениться. Когда-то, никто уже не помнит когда, мои глаза были серобуромалинового цвета, то есть после жаркой бани они были то светло-голубого то салатного цвета, потом серели до следующей бани. С возрастом от голубизны и зелени ничего не осталось, серость победила навсегда, никакие помывки и жар не помогали, полная глубокая всепоглощающая серость. А сейчас в распахнутых глазах сверкали два ярких голубых камня с чёрной точкой зрачка, который только подчеркивал цвет радужки. Я даже поморгала в надежде, что изображение изменится, но ничего не произошло, голубизна сверкала, а губы алели как после поцелуя. Стоп, о поцелуе думать не будем.

— Это не я.

— Ты, милочка, ты, голубка наша ясная.

Платье обернуло меня своими полосами, и я казалась себе статуей, увешанной золотом и драгоценностями, хотя ничего не мешало двигаться, не считая тяжести. И даже полнота как-то не очень заметна за этим блеском. Странным образом вся эта золотая и блестящая яркость не полнила меня, даже талия прорисовалась, непонятно совсем, как это на мне завернуто, что-то между индийским сари и еще неизвестно чем.

Мари захлопала в ладоши и открыла крышку коробки поменьше. Фиса даже охнула, когда она достала невероятного алого цвета накидку, которая тоже как платье была вся покрыта золотыми пластинками и камешками. Я сразу обратила внимание, что они образовывали собой какой-то рисунок.

— Мари покажи всю.

Она с помощью Фисы развернула весь квадрат накидки, и я поняла — на ней был изображен рисунок на столе. Я провела пальцем по воздуху и спросила Мари:

— Это на столе нарисовано?

— Да! Ты запомнила, тот же рисунок, он означает… отец потом расскажет. А сейчас мы тебе волосы заплетём по нашей традиции.

Она каким-то детским движением схватила меня за руку и заставила сесть в кресло, резким сильным толчком развернула вместе с ним и начала действо. Пока я приходила в себя — я это кресло пыталась подвинуть, но не смогла, слишком большое и тяжёлое, а Мари его вместе со мной подвинула — она мягкими движениями начала заплетать пряди моих волос. И опять удивление: мои волосы никогда не подчинялись ничьим рукам, я даже стрижек никогда не делала, просто укорачивала длину потому, что красивая на других головах, на моей она превращалась в буйно-помешанное воронье гнездо. Мягкие по своей структуре, они резвились во всех направлениях, и никакой лак не мог их удержать, осыпался на плечи мелкой пылью. Ладно бы кудри какие-нибудь или волнистость, а то просто перья разной густоты торчали в одном им известном направлении. Спасали только заколки и резинки, хотя так ходить в моём возрасте уже неприлично. Да и цвет непонятный, хотя я и гордо называла его цветом платины, какой на самом деле — неясно. А сейчас Мари очень спокойно разделяла их на пряди и как-то укладывала. Мне не было видно, что она делает, но пока она не сказала ни одного слова возмущения об их непокорности, даже мурлыкала какую-то мелодию. Весело спросила меня:

— Рина, а какие песни ты поёшь?

— Я не пою.

— Поёт-поёт, еще как поёт наша красавица, я её нашим песням научу, голос хороший, получится.

С сомнением посмотрев на Фису, вот уж этого таланта за мной никогда не наблюдалось, я спросила Мари:

— А кто будет на свадьбе?

— Я не знаю.

А зачем мне знать гостей, я всё равно никого не знаю в этом мире, странном и непонятном, да хоть рогатые и хвостатые. Тем более, что я уже видела многоруких, многоногих и многоглазых, разных. Но это оказалось не самым интересным, Мари помолчала, а потом таинственно прошептала на ушко:

— Меня там не будет, ты мне потом расскажешь?

— Как не будет?

Я удивлённо дернула головой, как это не будет, она же его дочь, но Мари крепко держала мой локон, и я ойкнула.

— Не вертись красавица, не мешай красоту наводить.

Фиса была на страже и строго посмотрела на меня:

— Меня тоже не зовут, Амир что-то такое придумал, никто ничего не знает, или тайну свято хранят, только он сам за тобой придёт, нас уже выведут, одна мужа ожидать будешь.

Хмыкнув, я только пожала плечами, пусть приходит, раз сам захотел широко свадьбу отмечать, какой-то ритуал придумал. Наконец Мари закончила с прической и подвела меня к зеркалу. У неё не было никаких заколок в руках, никакого намёка на шпильки, но мои волосы необъяснимым образом удерживались в прическе, похожей на корону, какие-то косички, вплетённые друг в друга и образующие собой крупную косу вокруг головы. Даже странно, у меня нет столько волос, чтобы получилось такое сооружение. Мари горделиво улыбнулась, демонстрируя своё творение:

— Фиса, посмотри, как красиво, когда-нибудь мне тоже так волосы заплетут.

Я только вздохнула, из её волос такую корону можно создать, будущий муж будет поражён. И в этот момент в комнату вошёл Вито.

— Рина, ты готова?

— Да, она готова.

Мари вдруг стала очень серьёзной, расправила плечи, гордо вскинула голову, даже губы поджала, оглянулась на Фису и приказала:

— Фиса, мы уходим.

А я вдруг испугалась до дрожи в коленках, схватила Фису за руку, а она обняла меня и зашептала:

— Яблонька белая, прислонись к дубу, переплетитесь веточками, цветение твоё для него, а сила его для тебя.

Она решительно освободилась из моих рук и вышла вслед за Мари. В комнате остался только Вито, он подошёл ко мне, склонил голову и встал на колено:

— Рина, мне поручено подготовить тебя.

А я вдруг вспомнила, что обувь мы не подобрали и прошептала:

— Я ещё… тапочки… не переоделась…

— Обувь не нужна.

— В тапочках?

— Босиком.

Вито протянул руку, и я непроизвольно подала свою ногу, он снял тапочек, потом второй. От волнения я качнулась на одной ноге, он стремительно вскочил и поддержал меня, тревожно взглянул в глаза:

— Как ты себя чувствуешь?

— Я …хорошо.

Лихорадочно вздохнув и собрав остатки самообладания, я спросила:

— Как готовить?

Он опять опустился на колено, хотя оставил мою руку в своей ладони, склонив голову, торжественно произнес:

— Рина, ты дала своё согласие и сегодня состоится ритуал клятвы. Готова ли ты?

От волнения я не поняла, кто на этом ритуале будет давать клятву, решила, что я, раз Фиса так сказала, и, подумав, что всё равно ненадолго, сначала кивнула головой, потом ответила:

— Да.

Вито опять склонил голову, и задал следующий вопрос:

— Рина, готова ли ты пойти по предначертанному пути?

Вообще-то уже иду, вернее меня несёт, от этой мысли я успокоилась, даже смогла улыбнуться:

— Да.

А следующий вопрос меня удивил:

— Открыты ли твои глаза?

Я распахнула глаза насколько смогла и призналась:

— Да.

Вито на меня даже не посмотрел, и я поняла, что за этим вопросом было не просто моё физическое зрение, что-то другое, но я не успела подумать эту мысль, Вито задал следующий вопрос:

— Осознаёшь ли ты свою смертность?

Интересный вопрос, теперь, пережив столько боли, да — осознаю.

— Да.

— Ты согласна?

— Да.

Вито одним движением встал и накрыл меня накидкой с головой. Я погрузилась в полную темноту, хотя ткань накидки казалась тонкой, она совершенно не пропускала света. И тяжести оказалась невероятной. Звуки внутрь накидки не проникали, я так и стояла в полной тишине и темноте. Еще немного и рухну под весом свадебного наряда.

Рука так неожиданно коснулась меня, что я вздрогнула. Пальцы были мягкими и тёплыми, они обхватили мою руку, и неожиданно я оказалась в чьих-то объятиях. Некто обнял меня на мгновение и тут же подхватил на руки. Голос Амира произнёс:

— Ритуал.

Я замерла и крепко сжала кулачки, прижала их к груди, Вито добился своего — странные вопросы настроили на серьёзное восприятие происходящего. Дело уже не в поцелуе, меня ожидает настоящий ритуал и настоящая клятва.

Амир не стал снимать с меня накидку, куда-то шёл медленным величественным шагом. Он не прижимал меня к себе, нёс на руках как какую-то удивительную ценность, очень хрупкую, которая может разбиться от дуновения ветра. Я постепенно успокоилась, нервная дрожь прошла, и я сама положила голову ему на грудь. От моего прикосновения он даже на мгновение замер, но едва слышно вздохнул и пошёл дальше.

Наконец он остановился и помог мне сесть в кресло, взял руку в свою ладонь, слегка сжал и произнёс:

— Предначертанная встреча состоялась. Предназначение свершилось.

Амир сказал ещё несколько фраз на неизвестном языке, странном, ничего общего с произношением известных мне языков. Темнота усиливала мою тревогу, которая сразу появилась, как только он начал говорить. Но тут же пронеслась мысль: ну и что, ничего уже не сможет сравниться с той болью, которую я перенесла, я ничего не боюсь. И что-то со мной произошло, как будто тревога разлетелась туманом от дуновения ветра, абсолютное спокойствие каменной статуи. Послышались голоса, и я узнала наш с Вито подготовительный разговор. Так странно слышать свой голос, и, между прочим, никакого волнения в нём не чувствовалось, я говорила почти весело, даже кокетливо. Я усмехнулась под покрывалом, интересно, а зачем это повторение, явно всё слышал и видел. Значит, он кому-то демонстрирует полное моё понимание действительности.

Когда прозвучало моё последнее «да», Амир поднял с моего лица покрывало, уложил складкой на голове, а я вдавилась в спинку кресла, огромный зал, освещенный горящими факелами вдоль стен. Где-то на невообразимой высоте виднелись окна, едва пропускающие дневной свет, но они лишь виднелись на фоне живого огня факелов. На стенах были заметны рельефные изображения, подробностей я не успела заметить, Амир опять заговорил на неизвестном языке и сумрак стен задвигался.

Их было около десяти, они подходили к моему креслу, преклоняли колено, едва касались губами левой руки и клали её себе на голову. Высокие, очень и очень сильные, эта сила сквозила в каждом движении, в напряженном взгляде и даже коленопреклоненной позе. Плотный обтягивающий мощные тела костюм из тёмной ткани, лица едва заметны в полумраке, видны лишь мерцающие в свете огня яркие белки глаз. В зале стояла тишина, было слышно лишь потрескивание факелов. Я не понимала значения действия, и когда последний участник отошёл и исчез в сумраке, сразу подняла взгляд на Амира, возвышавшегося рядом с моим креслом.

Шейх. Он был одет в тёмный халат, весь расшитый золотом, под которым виднелась чёрная рубашка странного покроя с многослойным воротом, и эта многослойность закреплялась большим белым камнем. На мой взгляд он едва шевельнул губами в улыбке, сказал несколько слов на том же таинственном языке и взял меня за левую руку.

Первым ко мне подошёл Вито, он встал на колени, и Амир положил мою руку, прикрытую своей рукой, на склоненную голову и произнёс лишь одно слово:

— Закон.

Затем Вито едва коснулся губами моей руки, удерживаемой ладонью Амира. То же проделал и Алекс. Они встали за нами, Вито за моей спиной, а Алекс за спиной Амира.

Я уже подрагивала от напряжения и лишь распахнула глаза, когда в центре зала неожиданно загорелся огонь. Амир подал мне руку и помог встать, его голос зазвучал резко и громко в тишине зала:

— Священный огонь клятвы.

Амир подхватил меня на руки и вошёл в центр круга, образованного огнём, он сразу ярко вспыхнул, и мы оказались окружены пылающей стеной. Я всем телом ощутила силу пламени, она пронизывала меня своими потоками, наполняла собой и что-то выжигала внутри. Уже практически теряя сознание, я прошептала:

— Амир, я клянусь исполнить своё предназначение…

Больше сказать ничего не успела, огонь заполыхал так сильно, что Амир прижал меня к себе и прикрыл своим телом, казалось, мы сейчас сгорим в его пламени. Но странное дело, я не чувствовала жара, огонь гудел и сверкал, но температура не менялась. От его движения я пришла в себя, горячие руки обнимали, а губы касались лица. Это не было поцелуем, скорее попытка ощутить кожу, почувствовать её. И тихий шёпот:

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Не знаю… жива.

И ощутила кожей его улыбку, он снова коснулся мой щеки. Амир её сейчас чувствует, слишком горячие губы, пылают почти как окружающий нас огонь.

Резкий звук затушил пламя, Амир медленно разогнулся и опустил меня на подрагивающие ноги. Он обнял меня за плечи, произнес несколько слов и снял с меня накидку. Я подняла глаза и увидела, что вокруг стоят эти самые в странных одеяниях, а за их спинами ещё множество каких-то фигур в современной одежде и костюмах разных эпох, как на маскараде. Подошёл Вито и взял из руки Амира мою накидку, а Алекс встал рядом с красивым большим золотым кувшином в руках. Торжественным голосом Амир произнёс длинную фразу, повернул меня лицом к себе и перевёл:

— Рина, у нас есть источник, который называется Дар Солнца и Луны. Вода из него — благодарность моего народа за ту силу, которую ты передала мне. Взамен силы эта вода даёт вечную красоту и любовь.

Он взял из рук Алекса кувшин и стал выливать на меня воду. Я не успела даже вздрогнуть, несмотря на то, что вода оказалась ледяной, моя кожа впитывала её сразу, она как бы втекала внутрь тела. Корона из волос намокла, но сдерживала поток воды, которая охладила разум и успокоила тело. Ручейки текли по моему лицу, остужая кожу, и проникая за ворот платья. Я вздрогнула плечами от холода, подняла глаза на Амира, и сразу же опустила, однако, такой взгляд для бесчувственного мужчины немного странен: голубизна потемнела, стала густой, в ней проносились яркие синие всполохи, да и губы подрагивали.

Когда вода в кувшине закончилась, и я вся промокла, Амир произнёс очередную фразу на непонятном языке. Вито и Алекс встали на колено и опустили головы, за ними на колени встали все, кто нас окружал. Амир подал мне руку и напряжённым голосом сказал:

— Сила твоя во мне, я в тебе.

И что это означает? Так, не будем вдаваться в подробности, ритуал действо очень символическое, так ко всему и будем относиться. Но когда подавала руку, глаза на Амира поднять не смогла. Как только наши пальцы соединились, факела вспыхнули ярким пламенем, а хор из мужских голосов произнес моё имя единым звуком:

— Рина!

Я не успела пригнуться, только сжалась в комочек и крепко зажмурилась, потому что Амир сразу подхватил меня на руки и куда-то перенёсся.

Полная темнота и ни звука, я даже поморгала глазами, но просвета не появилось, абсолютная темнота. Тихий голос Амира прозвучал у моих губ:

— Рина, это твой дом.

И сразу яркий свет, который практически ослепил, я зажмурилась, даже ладонями лицо закрыла. Прошло время, прежде чем я смогла открыть глаза и сразу ахнула:

— Амир…

Он опустил меня с рук и осторожно обнял за плечи. Это было невероятно, просто поразительно, вот это я понимаю — дворец. Высокие окна, от пола до потолка в лёгких рамах из тончайшего золота, почти прозрачные гобелены на стенах, с едва заметным оттенком солнца. А на потолке замершие в падении светящиеся капельки прозрачной голубоватой воды в окружении облаков. Амир опустил руку, и я медленно кружилась, рассматривая этот невероятный дождик. Я бы упала, запнувшись за столик, но Амир успел подхватить меня на руки, хотя стоял достаточно далеко от меня. А столик! Произведение искусства из какого-то удивительного камня, весь инкрустированный цветами, красными, желтыми, синими среди яркой зелёной листвы. Настоящий рассыпанный по столу букет. Я зашевелилась в руках Амира, и он меня опустил на пол. Не удержавшись, провела пальцем по поверхности, но цветы были холодными, и я убрала руку. Послышался тяжёлый вздох, и я обернулась: Амир стоял, сжав кулаки, и смотрел на меня совершенно чёрными глазами, лицо перекошено страшной гримасой. Я не успела испугаться, появились Вито и Алекс, обхватили его за плечи, и все исчезли.

Боль терзала тело и рвала душу. Иногда она на мгновение отпускала меня, и я приходила в себя, но никого не узнавала, видела перед собой только маску ужаса с клыками и страшным звериным взглядом. Чьи-то руки пытались меня обнять, но моё сведенное болью тело не принимало их, кожа ничего не чувствовала. Даже крик не получался, спазм в горле мешал дышать, я лишь хрипло стонала. Когда появился тонкий звук, я не осознала, но через какое-то время этот звук стал меняться, и боль отвлеклась на него. Постепенно стали ощущаться руки, ноги, а звук всё усиливался, закрывал собой боль, и наконец, меня поглотила тьма, боль исчезла.

Сознание не хотело просыпаться, тело уже практически восстановилось стараниями Фисы и Вито, а душа спряталась так глубоко, что не могла уже выбраться из норки, куда сбежала от страшной маски на лице Амира. Он не появлялся, и я не спрашивала о нём, не приходила и Мари, о ней я тоже не говорила. Я вообще молчала.

Это была опять та комната в ковровом дворце, та же постель и тот же бассейн. Фиса сидела рядом со мной и держала за руку, у окна, склонив голову, стоял Вито.

— Девонька-яблонька, красавица ты наша, умница, скажи словечко, мне скажи, я пойму.

Но я смотрела на потолок и молчала. Оказывается, я никогда не обращала внимания на потолок, а он в этой комнате тоже очень красивый, такие интересные облака, многослойные, иногда среди них попадались настоящие тучи, вернее тучки, весёлые такие тучки, но больше всего солнца. И люстра очень интересная: круглые разнообразные фигурки, квадраты, треугольники и непонятные формирования на золотых цепочках.

Самое странное то, что я ведь Амира не боюсь, на самом деле не боюсь, пусть приходит и ломает, пьет такую необходимую ему кровь. Мою кровь. Мне всё равно, мне на него всё равно. На всех, на всё.

— Ласточка моя, птица моя сладкоголосая, спеть тебе, моя хорошая?

Фиса всё пыталась разговорить меня, пела разные народные песни, среди них я узнавала звуки, которые слышала в своей боли, и понимала, что это Фиса спасла меня своим пением. Но ничего ей не сказала о своей догадке.

Вито не участвовал в её попытках, он что-то понимал в моём состоянии и только всё больше мрачнел. Иногда приходил Алекс, раскладывал вокруг меня красивые камни, большие и маленькие, но ничего не происходило. В первый раз я взяла их в руки и рассматривала, чем всех очень обрадовала, но больше на них внимания не обращала. Сегодня он принёс украшение на голову из этих камней и надел на меня, Фиса даже зеркало поднесла, чтобы я смогла на себя посмотреть, но я сразу его от себя отвернула. Алекс долго держал меня за руку и попросил не снимать украшение с головы, но я сразу сняла его и бросила на пол. Они с Вито о чём-то поговорили на том языке, который я слышала на ритуале, огорченно покивали головой, и Алекс ушёл.

Первой не выдержала такого моего состояния Фиса, Вито вообще отличается долготерпением, каменная выдержка. Фиса подошла к нему и заявила:

— Где твой хозяин? Почему совсем пропал? Ты смотри, до чего довёл нашу лебёдушку, а сам испарился! Какой-то ритуал устроил, напугал её, а сам…

— Он далеко.

Вито так и не поднял головы, отвечал глухо и на меня не смотрел.

— Почему далеко? Как это далеко? А жена?! Обманул, сбежал…

— Не сбежал.

— Зови его!

— Нельзя. Он сейчас ничего не понимает, может убить тебя.

Последнюю фразу Вито произнёс уже у постели, взяв меня за руки.

— Рина, ему сейчас к тебе нельзя.

— Кровь.

— Да.

— Пусть заберёт, я знала, что ему от меня нужно.

Фиса радостно подбежала, начала гладить меня по голове, хоть словечко вымолвила, нарушила свой обет молчания.

— Витёк, это она сейчас не понимает, не совсем ещё разум-то проснулся…

— Я понимаю, я поклялась ему исполнить предназначение, надо клятву исполнить.

— Поклялась?!

— Да, у священного огня. И воды.

Вито согласно кивнул головой, значит в курсе, слышал мои слова.

— Пока нельзя, ты ещё очень слаба.

— Какая разница.

— Большая, ты можешь не выдержать, с кровью уходят твои силы.

— Ну и что…

— Если ты погибнешь, Амир убьет всех, кто поклялся клятвой ответственности за тебя.

— Ирод! А что за клятва такая?

Фиса такую информацию пропустить не могла, присела на краешек постели и внимательно посмотрела на Вито, явно о подробностях ритуала ей не рассказывали. Он усмехнулся, но глаза как-то странно посветлели, и он сел на пол.

— Все, кто подходил к тебе и клал на свою голову руку, поклялись, что отдадут за тебя жизнь. Это и называется клятва ответственности за тебя, если с тобой что-то случится, Амир всех убьёт.

Фиса вздрогнула всем телом, прижала руки к груди и охнула:

— Да как же это, ирод проклятый, да кто же на такое пошёл, ничего девонька, мы тебя в обиду сами не отдадим! А кто клялся?

Вито лишь улыбнулся мягкой улыбкой:

— Я.

— Ты?!

— Фиса, все, много их было. Вито, и что теперь делать?

— Ты должна быть абсолютно здорова к моменту переливания крови.

— И это поможет Амиру?

— Да.

— Почему?

— Ты должна остаться в живых, ты ему нужна.

— Зачем?

— Ты его жена.

— Правильно говорит Витёк, истинно, ты готова должна быть, клятву исполнять надо в силах, да и Витёк ничего парень, ирод-то этот точно его сразу и убьёт, меня тоже, скажет, не спасла жену…

Фиса ещё что-то говорила, но я её не слышала. Вот какая клятва, придумал Амир страшное дело, всех под ответственность подвёл — не спасёте жену для меня, значит погибнете. Это ритуал, а не свадьба, я головой покачала почти как Фиса.

— А что означает, что мы вам с Алексом вместе руку на голову положили? Зачем Амир сказал о законе?

— Ты наравне с ним можешь отдать нам любой приказ. Твоё слово закон.

— Любой?

— Да.

Но пока никакой особенный приказ не придумался, и я заявила:

— Хочу бурю.

Он лишь пожал плечами, пожалуйста. Фиса даже рот ладошкой прикрыла, чтобы ничего лишнего не сказать, заговорила лебедушка, даже желание изрекла, вот и счастье.

Буря была так себе, но мне и этого хватило, я стала тонуть при первых же пузырьках, и Вито меня спас. Завернул в полотенце и объявил перерыв в шторме. И повелось: я плавала, сначала с Вито, потом уже самостоятельно, ела, спала, опять плавала. Через несколько дней подключилась Фиса, и я какое-то время плавать не могла, но всё-таки заставила себя двигаться. И вот наступил день, когда Вито включил настоящую бурю. Я долго смотрела на бурлящую воду, вспоминала тот день, когда Амир меня из неё спас. Сейчас я удержалась на воде сама, даже Вито не пришлось прыгать.

Я стояла перед зеркалом и смотрела на себя. Плавание в бурю, которую Вито уже не меняет в управлении бассейном, маленькие жёсткие руки Фисы, которая в стремлении поднять красавицу с постели не жалела сил, и собственная решимость сделали своё дело. Больше всего меня удивило то, что я сильно похудела, тело подтянулось и стало значительно стройнее, даже талия изобразила легкий изгиб. Я похлопала себя по животу, очень даже неплохо, диеты и отказ от вкусной еды в виде пирожков и конфет таких результатов не давали. Не лебёдушка конечно, но уже и не та картина, от которой я пряталась, пытаясь не смотреться в зеркало.

Из комнаты я не выходила, сразу приказала Вито приносить еду в комнату, надо же, что придумал Амир, приказы наравне с ним. А не выходила непонятно почему, не хотела и всё. Алекс приходил каждый день, брал меня за руку и старался передать мне свою энергию, я не брала. Уговаривать даже не пытался, только смотрел грустным взглядом. Да ни с кем я особо и не говорила, только изредка отвечала на вопросы. Думать тоже не хотелось, хотя в голове вопросы и возникали. Почему с Амиром такое происходит именно в моменты моего эмоционального восторга или волнения? Получает от меня энергию и сразу звереет? А может сам волнуется? Он и волнуется? Мы оба волновались, если конечно допустить, что Амир способен в принципе волноваться. Может, ледяной палец на губах тому свидетельство, даже в состоянии нечувствительности он волнуется и не всегда может с собой совладать. Вот жажда с агрессией и побеждают. Зато я сейчас не волнуюсь ни о чём, значит, всё получится. Клятву изрекла — исполняй.

В комнату быстро вошла Мари.

— Добрый день, Рина.

— Добрый день.

Она изменилась за эти дни: брови нахмурены, глаза строгие и губы плотно сжаты, даже складка образовалась. Я повернулась к ней, а она неожиданно обняла меня:

— Рина, спаси отца!

Я была не готова к такому и едва коснулась хрупких плеч.

— Что случилось?

— Всё непонятно, ничего не получается, мы с трудом удерживаем его.

Она тяжело вздохнула и села в кресло, я устроилась на постели.

— Понимаешь, Рина, он ни на что не реагирует, только рвётся к тебе.

— Так надо отдать ему то, к чему он стремится.

— Неизвестно, как переливание скажется на тебе, всё происходит не так, всё неправильно и не вовремя! Всё очень быстро, нет времени понять, что произошло, и у тебя тоже всё неправильно! Мы не успеваем подготовиться!

Мари закрыла лицо руками, неправильность возмущала её и пугала. Она боялась, я почувствовала этот страх, обычный страх ребенка за своего отца. Юная шестисотлетняя девочка.

— Мари, я совершенно здорова, можно переливать.

Она вздохнула, не поднимая на меня глаз, тихо проговорила:

— Может оказаться, что её понадобится много.

— Сколько нужно, я готова.

Она вскочила и подбежала ко мне, встала на колени и прижала руки к груди:

— Рина, мы спасем тебя, всё для этого сделаем, все готовы, но без твоей крови ничего не получается! Он не хотел, держался, пока мог, испробовал всё, ничего не действует.

— Мари, я готова.

В комнате неожиданно появился совершенно белый Вито, глаза светились яркой желтизной:

— Амир ушёл, Мари!

Она вскочила и убежала, а я лишь спросила:

— Он ко мне идёт?

— Мы сможем спрятать тебя…

— Вито, я готова.

Он долго смотрел на меня со своей высоты, глаза менялись постоянно, но желтизна победила голубые отблески:

— Хорошо.

Сразу появился Алекс с каким-то аппаратом, а я легла на постель, вытянула руку и закрыла глаза.

Я чувствовала, как кровь покидает меня, она текла медленно, но уверенно. Не было необходимости как-то её вытягивать из тела, кровь сама по венам двигалась к тому месту, где Алекс установил аппарат. Никакой боли, лишь ощущение движения крови. И слабость, прав Вито, я стала слабеть сразу, такое чувство, что растекаюсь по постели как сдутый шарик. Проявилась мысль о том, что вот я всё и отдала, и силу, и эмоции. То, как я себя вела в эти дни, говорит как раз об этом: у меня не стало эмоций, всё на всё равно. Пусть моё равнодушие поможет Амиру успокоить его буйство. И ещё одна мысль появилась, от которой, пожалуй, моя кровь потекла чуть быстрее — Амир в таком состоянии совсем себя не контролирует, и как сказал Вито, ничего не понимает и никого не узнает. Он может по пути убить кого угодно. А они бы меня от него прятали и погибали.

Слабость всё усиливалась, и я уже не могла открыть глаз, тихо засыпала, вот и хорошо, пусть так.

— Девица красная, открой глазки красавица, открой милая.

Глаза не открывались, сон продолжал давить, и тут послышался весёлый голос Вито:

— Рина, буря уже началась, только тебя не хватает.

Буря? Какая буря? И я открыла глаза. Фиса сразу улыбнулась, погладила меня ладошкой по щеке. Хриплым шёпотом я спросила:

— Получилось? Успели?

— Да.

И весёлый светлый взгляд из-за спины Фисы. Вито даже руки на плечи ей положил, и она удивлённо обернулась:

— Ты что это Витёк?

— Радуюсь.

А я подумала о том, что он впервые её коснулся, ни разу ещё не видела, чтобы он её как-нибудь рукой задел. И меня только в пространстве переносил, на руках, но так чтобы лишний раз не коснуться. А сейчас светится весь, почти обнимает Фису.

— Ты вставай лебёдушка, поднимайся, пора уже, на сто лет вперед выспалась.

Действительно, я прислушалась к себе и поняла, что чувствую себя хорошо, даже бодро. Откашлялась и уточнила:

— Буря ждёт?

— Даже ветер можем устроить.

Это был Северный Ледовитый Океан в состоянии шторма. От радости, что у меня ничего не болит, я быстро переоделась и сразу прыгнула в кипящую пузырьками воду. Кричать в воде я не стала, только выпучила глаза и стала махаться руками и ногами, чтобы хоть немного согреться. Наконец уравновесилась и стала бороться с волной. Буря удалась, хорошо, что Вито ветер не наколдовал. А он стоял у бортика и смотрел, как я сначала барахталась в бурлящей воде, а потом плавала. Рядом с ним встала Фиса, взмахнула руками, но не успела ничего сказать, Вито сразу её увел со словами:

— Рина не утонет.

Я согрелась от движения, мне уже было даже весело в кипящей от пузырьков воде, они бились об моё тело, но не могли остановить в движении.

Усталая, но очень довольная, я затребовала еды.

— Сейчас что — завтрак или обед?

— Обед.

— Неси.

— Предлагаю обед в столовой.

И опять весёлый голубой взгляд, он конечно лишь предлагает, совсем не настаивает, но меня эта весёлость удивляла и интриговала.

— Хорошо, можно и в столовой.

Вито радостно кивнул головой и вышел, а мы с Фисой стали выбирать мне наряд.

— Вот и хорошо, вот и молодец, яблонька наша, ты силу свою снова набрала, прав ирод оказался.

— В чём прав?

— Так он… уже с ним легче стало, угомонился он, как крови твоей получил, замер весь. А потом и говорит, что спасти только он и сможет, ты опять ни у кого силу не брала, только ему и доверила тело своё белое.

— Да о чём ты? Какое тело, почему ему?

— Ты всем белым телом своим у него энергию брала, прильнула к нему, руками ласковыми обняла. Поэтому скоро и силу вернула, только день да ночь и спала потом.

Я замерла на пороге гардеробной, да что это я творю: как только сознание теряю то сразу и целуюсь с ним, да ещё и обнимаюсь всем своим телом! Ну, держись, ты ещё меня не знаешь, муж благоверный, хоть ты и монстр, кровопийца и ирод, не таких видели, брак уже был, а брак он и есть брак, получается, что один заменили другим. И я расхохоталась, ну вот, сама с ним целуюсь и обнимаюсь, а его же виноватым и сделала, пожалуй, все эмоции уже вернулись, хоть я ироду их и отдала. Конечно, в нём агрессия поднялась в усиленном виде — кто же в этих мыслях разобраться сможет, да буйстве эмоциональном, не повезло ему с объектом энергии, ой, не повезло.

Фиса встревожено посмотрела на меня, засомневалась, может, не стоило мне говорить о способе лечения, как-то уж больно странно я реагирую. Я только рукой махнула:

— Телом так телом.

Теперь наступила её очередь удивляться, она широко распахнула глаза, но промолчала, только покачивала головой, пока я наряд выбирала. А я опять встала как вкопанная, это платье у меня уже было, или только появилось? Надо их как-то классифицировать, хоть по цвету, или веревочкам, поясками какими-нибудь. У меня никогда не было одежды в таком количестве, а исходя из того, что большую часть времени, проведённого в этом дворце, я или валялась в бессознательном состоянии, или обитала в халате, то естественно запомнить всё богатство не смогла.

От того, что я выбрала, Фиса чуть не упала в обморок, руку к груди прижала, но оспаривать не осмелилась — жена, сама знаешь, в чём перед мужем выходить. А я подумала, сам купил, ну, сам не сам, но раз висит в гардеробе жены, значит, нравится. Эмоций у меня явно прибавилось, так как платье было такого жёлтого цвета, что в комнате светлее стало, когда я встала перед зеркалом. Мало того, оно ещё было всё в камешках цветных, не очень много, но они весело поблёскивали по всему пространству разными цветными отблесками. Такая многоцветная жёлтая… слова не подобрать. В своей человеческой жизни я к такому платью даже подходить бы не стала, бежала от цвета, и тем более от камешков разноцветных, но во дворце, да ещё ковровом, мне захотелось не только эмоционального буйства.

На этот раз Вито не был в курсе, глаза слегка округлились, но он их сразу опустил — не дело жену хозяина так рассматривать — и предложил руку, но я гордо отказалась, пойду пешком, заодно ковры пересчитаю. Но их количество совсем не изменилось, неужели о свадьбе, в смысле ритуале, ничего не сплели? Я даже остановилась почти у двери в столовую — а откуда я могу знать, все ли ковры на месте? Но ведь знаю, точно знаю и дорогу помню. Фиса сразу заволновалась:

— Ты чего, девонька?

— Вито, а… почему ничего не изменилось?

— Их перевезут в другое место.

— Все записи?

Я почему-то уже не смогла произнести слово ковёр.

— Да.

Но Амира в столовой не было, вся моя готовность произвести фурор пропала зря, у меня даже настроение упало. Мы с Фисой удивлённо посмотрели на Вито — и она решила, что раз в столовую позвал, то хозяин там будет — но он лишь пригласил нас за стол и ничего не изрёк. Я хмыкнула, плечиком пожала, нет и нет. Много ли нам надо, чтобы настроение поднялось и тут же упало, всего лишь возможность встречи, которая не состоялась. Вито стоял у стола, опустив голову, как страж, даже взгляд на нас не поднимал. Мы с Фисой опять переглянулись, и чего это он, только что так радовался, а сейчас превратился в статую.

Обед прошёл в полной тишине, Фиса покачивала головой, а я не нашла тему для обсуждения, в голове только вопросы роились, которые проявились по дороге в столовую. Купание в Ледовитом Океане подстегнуло мой мыслительный процесс, но думать было сложно, мозг отказался одновременно принимать пищу и распределять вопросы. Только мешанина странностей и вопросов.

Я уже пила сок, когда в столовую вошли Амир и такой же высокий мужчина лет сорока, тёмные волосы и пронзительные тёмные глаза. Амир был в чёрном костюме, отголосок которого отражался на лице — мрачный взгляд и строгое выражение.

— Добрый день, Рина. Познакомься, глава клана из Англии, лорд Бэверли.

— Рад встретиться с тобой, благородная Рина.

Вот уж чего я совсем не ожидала, так этого неожиданного знакомства с деловым партнером своего таинственного мужа. И сразу стала благородной.

— Добрый день, лорд Бэверли, рада Вас видеть в своем доме.

— Рина, я лорд по происхождению, но уже сотни лет я Роберт.

Я автоматически сказала «свой дом», но на Амира не смотрела в этот момент, поэтому реакцию знать не могла, но уже сказано, пусть будет так.

— Хорошо, Роберт, приятно познакомиться.

А вот это я уже лишнее сказала, выражение лица Амира можно было понять совершенно однозначно. Он хмуро обошёл стол и встал рядом со мной.

— Рина, лорд Бэверли приглашает нас посетить его владение на юге Франции, у меня там дела, ты хотела бы поехать?

В состоянии шока я пребывала несколько секунд, Ледовитый Океан решил за меня, и я кивнула, одумалась и быстро ответила:

— Да, я с радостью принимаю приглашение лорда Бэверли.

Начиталась книжек, кто же так в присутствии шейха разговаривает, вспомни гарем, опусти голову и тоненько мычи: мол согласная, если муж разрешит, а туда же — радостно принимаю. Теперь в состоянии шока пребывал Амир, его спасла Фиса, ей всё равно на лордов, она и слова-то такого всего скорее не знает:

— Езжай, миленькая, езжай, головку свою проветри.

Роберт улыбнулся, посмотрел на Амира и спросил:

— Амир, когда вас ожидать?

— Так скоренько и езжайте, чего уже откладывать.

Великолепная Фиса, она смотрела на Амира чистым ясным взором без тени сомнения, что ехать так сразу, нечего в долгий ящик откладывать. И Амир решился:

— Мы прибудем через три дня.

Пешком пойдём, границы по лесам обходить будем. И чего это я так развеселилась? Платье жёлтое надела и сразу решила вылететь из гарема. Вспомни ритуал, огонь и воду, особенно тех, кто твою руку на голову клал в клятве. Роберт чуть склонил голову, на меня больше не смотрел, они перекинулись несколькими словами с Амиром на непонятном языке, и он попрощался:

— Рад был познакомиться, я жду тебя в гости, Рина.

У Фисы глаза стали как два блюдца, а я склонила голову в попытке не захихикать, веселье пузырьков слишком сильно бурлило во мне. За меня ответил Амир:

— Лорд Бэверли, мы прибудем в назначенное время. Рина, я вернусь поздно.

И они исчезли. У меня сложилось впечатление, какое-то смазанное видение, что Амир подхватил Роберта за локоть и унёс с собой. Я какое-то время смотрела на Фису и пыталась не засмеяться, а она вообще ладошкой рот прикрыла. Только присутствие Вито сдерживало нас, чтобы не выразить каждой по-своему удивление поведением Амира. Что это было? Как будто это обычное явление: встретился муж с деловым партнером, договорился с ним о поездке, и заодно жену проветриться берёт с собой. Не было морды с клыками и ужасной маской, страшного стремления к моей крови и агрессии, всё уничтожающей на пути. Хоть бы слово до этого сказал — мол, спасибо дорогая за спасение, счастлив, что ты жива осталась.

А этот гость тоже фрукт, вроде как с Амиром договорился о деловой встрече, а как тот жену с собой решил брать, так сразу — жду только тебя, скучать буду до встречи. Кстати, а где — до свидания, благородная Рина? И кому это Амир сказал, что будет поздно? Гостю? Или Вито? То, что это никак не касается меня, однозначно. А может подождать, выяснить, кому же слово было сказано, ага, а вдруг предупреждает о первой брачной ночи мужа и жены? Я растерянно посмотрела на Фису и увидела на её лице те же сомнения, мы одновременно повернулись в сторону Вито, но он загодя опустил голову так, что лица не было видно совсем.

— Фиса, а ты со мной не поедешь?

— Нет, миленькая, ты за мужем теперь ниточка, куда он туда и ты.

Но уверенности в голосе не было, она так же растерянно смотрела на меня, не нравилась ей ситуация с поездкой.

— Витёк, скажи мне, только в глаза смотри, знать я должна в точности, можно ироду верить? Не погубит нашу лебёдушку?

— Не погубит.

Взгляд честный и совершенно голубой. Чтобы уже совсем развеять наши сомнения, он добавил:

— У Амира нет никаких признаков жажды и агрессии, его состояние проверили кольцом.

Я с трудом вспомнила, о каком кольце говорит Вито, а Фиса удовлетворённо кивнула, значит можно верить.

— Тогда правильно ирод решил, вам надо вдвоём, дубу и берёзоньке, без остальных побыть, никто чтобы не мешал разумом говорить.

Насчет разума Фиса погорячилась, у меня с ним совсем плохо, ни о чём думать вообще не хочу, даже странности раскладывать, искать ответы на вопросы, а уж Амир только в себя пришёл. Хотя, он у него, ум, то есть, всегда крепче моего был, раз шестьсот лет прожил, да и вождь целого народа, одна надежда на него. Вито как угадал мои мысли:

— У тебя будет возможность получить ответы на свои вопросы.

— А здесь нельзя?

— Амир завтра снова уедет и вернётся перед вашим отъездом.

И опять голубой взгляд, отчет о расписании поездок своего хозяина на ближайшие дни. Это чтобы жена была в курсе.

Ночью я почувствовала Амира, очень странное состояние. Я спала и не спала, глаза были закрыты, но при этом я чувствовала его присутствие в комнате. Он медленно подошёл к моей постели и невесомо коснулся руки, провёл пальцем до плеча, замер, но не решился коснуться шеи, вернулся к локтю, там задумался, решился и сразу коснулся губ. Палец не был ледяным, но и не горячим, он просто жил, то есть ощущал меня, мою кожу. Я проснулась и распахнула глаза — никого не было.

Утром под ворчание Фисы я думала о наших странных отношениях с Амиром. Совершенно чужие люди, ничего общего, не говоря о крови и энергии, просто мужчина и женщина, и при этом я сама его целую и обнимаю. Правда, в бессознательном состоянии. И нужно признаться самой себе, что я очень ждала его, хотела увидеть, может быть поговорить, правда, разговор мог и не получиться, слишком у нас мало опыта разговоров. Может быть поэтому я так радостно согласилась на поездку, надеялась, что он будет рядом… и мне будет этого достаточно? Просто ощущать его присутствие, пусть даже молчаливое? Ответа на этот вопрос у меня не было, как и на многие другие.

В течение двух дней не было не только Амира, но и Вито с Алексом, не появлялась и Мари. Казалось, что на весь дворец были только мы с Фисой. Когда мы шли завтракать, совершенно не по времени — кстати, во всём дворце я не видела никаких часов, телевизоров и радио, вообще никакой развлекательной техники — в столовой всегда было накрыто в соответствии с тем, что на данный момент должно быть, завтрак, обед или ужин. Мы с Фисой по молчаливой договоренности решили никак не реагировать на полное отсутствие кого-либо и занимались своими делами: то есть я плавала, а Фиса контролировала, или я спала, а она стерегла меня, подрёмывая в кресле. Мы даже между собой мало разговаривали, она о чём-то очень серьёзно думала, а я старалась ни о чём не думать. Черта проведена, надо суметь принять новую жизнь без вопросов. Или это просто очередной побег от реальности? Ничего не хочу понимать, как Фиса тогда сказала — стала такой, какого сама выбрала, значит я и сейчас сама такого выбрала, о котором думать не хочу.

Вито появился утром третьего дня, как и обещал Амир:

— Доброе утро.

— Доброе, Витёк, доброе.

— Вито, доброе утро, ты пришел позвать нас на завтрак?

Я спрашивала в абсолютной уверенности, что он сейчас скажет — поездка отменяется по независящим ни от кого обстоятельствам, и Амир опять уехал по делам.

— Всё готово для поездки. После завтрака можно отправляться в путь.

— Ты едешь с нами?

— Нет, с вами поедет Алекс.

И тут возник вопрос — я ничего не приготовила из одежды для поездки, в своей уверенности, что никуда не поеду, я даже не задумалась об этом.

— Вито, а… как надолго мы едем?

— Амир не уточнил сроков поездки.

— Я ничего не…

— Тебе нет необходимости с собой что-то брать, вы будете жить в доме Амира рядом с поместьем лорда Бэверли. Для тебя там все приготовлено.

— У Амира там есть свой дом?

— Его купили в связи с поездкой.

Фиса подозрительно молчала, опустив глаза, и я заволновалась:

— Фиса, ты же не уедешь?

— Не знаю, девонька.

— Вито, Амир в доме?

— Он ждёт в столовой.

Я решительно пошла, даже не стала переодевать халат, Фиса подскочила за мной:

— Рина, лебёдушка, яблонька, ты не сердись сразу, он муж твой, ему решать…

— Мне решать.

Я резко развернулась, и она едва успела остановиться, Вито даже придержал её за плечо.

— Может, ты сама хочешь уехать домой?

Она опустила глаза, внутренняя борьба проявилась в крепко сжатых губах и взмахе руки:

— Рина, да я бы осталась, мне детки эти никак покоя не дают, я бы к ним съездила, ещё раз посмотрела на них, может, я кому помогу. И ты у нас шутница, мало ли что придумаешь…

— Значит, остаёшься.

Амир стоял в столовой у окна и смотрел куда-то вдаль, руки за спиной и сжатый кулак. Неужели опять началось? Эта мысль встревожено пронеслась в голове, но остановить себя я не успела:

— Доброе утро. Амир, можно Фисе устроить поездку в школу, где мы были с Мари? Пока мы будем ездить, она бы там…

— Доброе утро. Она может там жить в наше отсутствие.

Однако, быстрое решение, и вдруг я вспомнила — они же слышат лучше людей, Амир услышал наш разговор, у него было время принять решение. И моё заявление, что решать мне, он тоже слышал, и согласился. Но взгляд был строг, можно даже сказать, что мрачен и я неожиданно для себя рассердилась на него:

— Амир, ты не хочешь, чтобы я ехала с тобой?

— Почему ты так решила?

— А я тебя вижу, весь твой недовольный вид… не хочешь, чтобы я ехала, не поеду, буду с Фисой жить в школе.

Мне показалось, что он растерялся, даже головой повел, как будто не совсем понял, о чём я говорю. От этого зрелища я совсем повеселела, и уже с откровенной улыбкой добавила:

— Тебе меньше проблем будет.

Но, пожалуй, я была частью какого-то его плана, потому что он вскинул голову и произнёс тоном генерала:

— Мы едем вместе. Вито.

Они оба исчезли, а я гордо посмотрела на Фису, вот так, будет, как я скажу, а она только сокрушенно головой покачала:

— Рина, ты так с мужем-то говорить поостерегись… ирод, он иначе человеческому думает, у него мысли свои, нам неведомые.

— А я его не боюсь, и не боялась никогда, раз жена, то будь добр веди себя как муж, объясни всё — зачем едем, что делать там будем. И вообще, Мари только и говорит… отец все объяснит, всё расскажет, а он ни слова ещё толком не сказал, пакет кинул и всё — понимай сама.

Я глубоко вздохнула и удивилась, чего это я так разбушевалась, так радовалась поездке, потом категорически не поверила в саму возможность такой поездки, а теперь даже заявила, что муж не так сказал, не так позвал. И вообще — посмотрел не так. Фиса тоже удивлялась, высоко бровки подняла, глаза распахнула и держалась за уголок платка.

— Ты девонька, смотри, в пути не сильно мужу докучай, вопросы сначала обдумай разумом, а потом уж спрашивай, кто его знает…

— Фиса, у моего бывшего никогда толком ничего не могла понять, что в его душе творится, как на войне с врагом, только и жди удара в спину, и с этим так же? Тогда зачем говорил, что спасти хочет? Зачем тебя привёз? Заел бы, закусил как пирожком, ничего, оправдался бы перед своей королевой — не успел ничего понять…

— Рина, остановись!

Фиса так громко крикнула, что я пригнулась над столом.

— Он слышит всё…

— Вот пусть и слушает! Проходила я это уже, сама говоришь, что с каким жила, такой и стала, раз жива осталась, то пусть как к жене относится, а не как… девке из гарема!

— Да он, берёзонька моя…

— Я не берёза! Я корявая Баба-Яга! В душе у меня ничего нет, Фиса, что было… а была только обида да боль, скорёжило меня, и сейчас нет у меня веры никому, понимаешь, никому, и тебе тоже, я вообще никому не верю! И ему не верю ни в чём, подумаешь, в живых оставил, так для себя же, чтоб дольше силу свою получать, а на меня ему наплевать. Будет как куклу таскать, королеве своей показывать, мол смотри, она у меня хорошо живёт, как ты сказала, так и делаю! А сам только как с игрушкой, новая вот и интересно, а может уже и не интересно, только королеве уже обещал, деваться некуда! Да ещё её мужа боится, вдруг тот слово своё сдержит, да за кровь своей жены и отмстит, сама говорила, что он-то её любит, хоть и нелюдь.

Я говорила, а сама прислушивалась к себе: что это я, зачем говорю свои мысли, никогда так откровенно душу свою ни перед кем не открывала. И это не страх, я не боюсь Амира, его реакции на свой гневный выпад, а может наоборот, провоцирую на хоть какое-нибудь действие, хоть капельку информации, объясняющей его истинные намерения? А вот это, пожалуй, ближе к истине, это игра, мой мозг уже что-то просчитал, продумал какие-то ходы в борьбе с Амиром.

Фиса смотрела на меня, и лицо становилось всё грустнее, а потом и слеза покатилось по щеке. Она утерла её уголком платка и вздохнула:

— Ох, девонька, березка белая, много в тебе перемешалось за жизнь, только ту жизнь огонь уже сжёг, да вода унесла. Теперь лишь ты сама можешь снова её вернуть, да обидами укрыться, заново каменьями-то обложиться вокруг себя. А новая жизнь мимо тебя пройдёт, не увидит тебя, с собой взять не сможет.

Мой гнев прошёл, и я лишь мрачно смотрела на Фису, но ответить не успела — в столовую вошёл Амир. Он опустился передо мной на колено:

— Рина, я обещаю ответить на все твои вопросы. Ты моя жена.

Его взгляд не был ясным, в нём проносились всполохи всех цветов: то яркая голубизна, то глухая чернота, то прозрачная серость, которая уничтожала даже зрачок. Я на мгновение замерла от неожиданности, и опять что-то решило за меня — моя рука потянулась к нему, и он подал мне свою ладонь.

— Я постараюсь быть честным с тобой и добиться твоего доверия.

Моя рука на секунду задержалась над его раскрытой ладонью, но потом всё-таки сделала вид, что поверила и опустилась в неё. Моё внутреннее недоверие не ушло, оно спряталось где-то глубоко внутри души, но шаг навстречу был сделан.

Фиса обняла меня на дорожку и прошептала на ухо:

— Красавица, ты помни одно — он раз обещал, слово своё не нарушит. А уж от тебя самой будет зависеть, как ты слушать его будешь, да что услышишь, глазами как посмотришь, да захочешь увидеть.

— А я увижу?

— Увидишь, только смотри да слушай. Ты сразу каменьями-то не обкладывайся, подожди, оглянись вокруг да песню послушай.

— Песню?

— Он хоть и ирод, да поёт тебе, ты постарайся девонька эту песню его услышать, хоть и разными звуками поёте, да всё одно, песня эта только вам двоим и звучит.

Алекс вошёл и радостно улыбнулся:

— Здравствуй, Рина, ты готова?

— Да.

На руки меня брать не стал, рядом пошёл, но улыбка так и осталась на лице, и глаза весёлые, тоже хочет из дворца на волю вырваться.

Если Амир хотел меня удивить, то у него получилось. Я встала на лестнице как вкопанная, даже хотела за спину Алекса спрятаться, но он не стал мне помогать, сразу отодвинулся. Машин было много, я, конечно, их не считала, но эскорт оказался внушительным, у каждой машины стояли высокие молодые, не знаю, всего скорее не люди, в чёрных костюмах, такие, как стояли тогда на лестнице. А может те, которые мне клялись во время ритуала? Тогда я их бояться не должна, они мне жизнь свою согласились отдать. И я смогла спуститься на одну ступеньку, удерживая себя, чтобы не схватиться за руку Алекса.

Амир стоял у ближайшей машины и не делал никаких попыток помочь мне, смотрел тёмными глазами, даже губы сжал. Он был одет в такой же чёрный костюм, как и все, ничего из одежды не выделяло его, но при этом сразу было понятно, что он вождь. Я посмотрела на него лишь мельком, но продолжала видеть его перед собой, когда пыталась не упасть на ступеньках. Значительная фигура и властный взгляд, за которым ещё что-то, очень таинственное и непонятное, посадка головы, гордая, никому не подчиняющаяся. Вот оно, наконец, я уловила то, что его отличало — так держать голову может только вождь. Как там у нашего великого вождя было написано: непоротое поколение. Эти мысли проносились в голове, а тело переступало по ступенькам высокой лестницы и пыталось не качнуться на подрагивающих ногах.

Когда я уж подходила к машине, Амир подал мне руку и помог сесть в кресло рядом с водителем, я удивлённо посмотрела на него, но ничего не сказала. А когда увидела ремень безопасности, не выдержала:

— Ты меня этим закреплять будешь?

— Да.

Поразительно, но широкий ремень не мешал сидеть, он не припечатал меня, а лишь мягко обнял собой, добавил внутренней уверенности. Ну да, если вспомнить, как он вёл машину в прошлый раз, лучше пусть будет такой. И я поняла, почему он не подходил ко мне на лестнице — ему вспомнилась та наша поездка, после которой меня едва спасли, вдруг опять что случится. И я сразу решила свою догадку уточнить, обещал же откровенность:

— Ты вспомнил нашу поездку к морю?

— Да.

И на этом подробности закончились, он рванул с места так, что я обрадовалась наличию такого широкого ремня. Если что случится, от меня хоть кусок останется. Амир понял, что погорячился и сбавил скорость, оглянулся на меня:

— Ты можешь не беспокоиться, у нас специальные машины, их практически невозможно разбить. Для тебя важно лишь пристегнуться ремнём безопасности.

— А тебе он не нужен?

— Нет.

Я посмотрела на идущую впереди машину и поразилась тому, как она реагировала на изменение скорости движения нашей: Амир чуть сбавил скорость, и она тоже поехала медленнее на те же самые чуть. Обернуться назад мне не позволил ремень и Амир сразу спросил:

— Что ты хочешь увидеть?

— А если ты неожиданно остановишься… тот, кто едет за нами успеет остановиться?

— Успеет.

И сразу показал, так резко остановился, что я бы вылетела в окно, если бы не спасительный ремень. Послышался визг тормозов, но в нашу машину никто не въехал. Странно, но и впереди идущая машина тоже очень резко остановилась. Когда я отдышалась, то сразу спросила:

— А как они так могут?

— Это их задача — не нарушать границу сопровождения нашей машины.

— А зачем?

— Они охраняют тебя.

— Меня?

— Ты — объект охраны номер один.

— А тебя?

— Мне не требуется охрана.

— Но ты же сможешь меня защитить?

— Да. Но они должны быть готовы ко всему.

— А от кого защищать? У тебя есть враги?

— Не враги, те, которые могут напасть.

— А какая разница?

— Враг идет войной, у него есть цель, а эти только могут попытаться захватить тебя.

Я уже открыла рот, чтобы возразить, но увидела его лицо и проглотила вопрос. Оно стало жёстким и мрачным, казалось, что он даже глаза закрыл от какой-то мысли. Мне пришлось отвернуться к окну, чтобы спрятаться от этого лица, и я вздрогнула, когда услышала металлический голос:

— Рина, ты хочешь откровенности, но может получиться так… ты не захочешь меня знать или возненавидишь.

— Ты этого боишься?

Он молчал очень долго, только скорость движения увеличивал, ещё немного и мы полетим над дорогой. Я уже не могла заставить себя посмотреть в окно, так быстро там проносились какие-то объекты, вернее смазанные картинки. Ответ прозвучал таким же голосом:

— Да, я этого боюсь.

И неожиданно сразу продолжил уже нормальным тоном:

— Я сотни лет был хитрым и жестоким главой большого клана, использовал все средства для достижения своих целей. И убивал всех, кто вставал на моём пути.

Он заехал на какую-то небольшую дорогу, окружённую со всех сторон гигантскими деревьями, растущими на склоне крутой горы, и остановился. А я удивлялась нотке сомнения в голосе, он говорил о себе, и в чём-то сомневался. И именно это сомнение заставило его остановиться. Амир отвернулся к окну и опять долго молчал, опустив руки на колени и сжав кулаки. Неожиданно кивнул головой и посмотрел на меня ясным голубым взглядом:

— За свою долгую жизнь я создавал самые невозможные ситуации, обходил врагов своей хитростью, способностью вычислить слабости и сомнения. Проиграл лишь один раз.

— Королеве.

— Да.

Он усмехнулся и опустил глаза.

— Она спасла Мари и дала мне тебя.

— Дала? Она знала, что именно я…

— Она сказала, что ты обязательно появишься, и заплатила за это частью своей жизни.

— Частью жизни? Я не понимаю…

— Она потеряла много своей жизненной энергии. Так было всегда, когда она обещала, так было с теми, кто благодаря ей встретил своих… жён.

Амир опустил голову, медленно расправил свои ладони и даже поводил ими по коленям. Не поднимая головы, глухо продолжил:

— Она пообещала мне, что я обязательно тебя встречу… я был врагом, пытался выкрасть её, чтобы она вылечила Мари. Я шантажировал и напал… я её не понимал… не мог осознать, что только доверие мне может помочь… помочь Мари.

Он замолчал и отвернулся к окну. Тяжело ему было признаваться в своём непонимании королевы, только зачем он это говорит мне? Зачем признаётся? И опять что-то поднялось во мне, что-то тёмное, какое-то стремление сделать ему больно, видимо слова Фисы не достигли моего сердца. Мелькнувшее воспоминание не успело меня остановить, я резко спросила:

— И теперь ты всегда и во всём оглядываешься на её слова? Ты выполняешь её приказ? Поэтому не убил меня?

Амир резко обернулся, и взгляд потемнел, но меня уже несло потоком непонятной мне самой обиды:

— На самом деле не я тебе нужна, ты добиваешься доверия королевы, раз она заплатила за меня не знаю уже кому, дала меня тебе… как ценный подарок, сказала, владей — она твоя! Только меня никто не спросил, хочу ли я быть этим подарком!

Я не опустила глаза перед грозным чёрным взглядом, ждала реакции, всё что угодно, даже удара, что он одним движением размажет меня по креслу. Таков был этот взгляд, и губы превратились в две едва заметные ниточки на фоне такого же белого лица. Неожиданная усмешка поразила меня больше, чем возможность распасться на капли крови.

— Ты права, я неправильно сказал.

И голос спокоен, никакого напряжения. Не ожидала я и того, что он решит взять меня за руку, не успела убрать и Амир своими длинными пальцами жёстко её обхватил.

— Рина, я не умею говорить о себе правду. Королева единственная женщина… единственная человеческая женщина, с которой я общался за многие годы.

Он опустил голову так низко, что я опять увидела эти непокорные пряди на макушке, странно, но именно они успокоили меня, темнота в душе исчезла, хотя обида и осталась. Видимо он почувствовал, что я успокоилась, поднял голову и посмотрел тем же чёрным взглядом.

— Я лишь недавно перешёл на донорскую кровь. Твоё сердце бьётся у меня в голове, я слышу, как двигается кровь в твоём теле, я чувствую её на любом расстоянии.

У меня получился только шёпот:

— Донорскую…

— Для меня пищей были люди. Их жизни давали мне силу.

Он продолжал держать меня за руку, и его пальцы превратились в ледяной металл, который своим холодом запечатал мою ладонь. И этот холод постепенно поднялся по руке и заледенил всё тело. Ирод, нелюдь. Я закрыла глаза, но всё ещё видела перед собой непокорные чёрные вихры.

Только сердце продолжало биться в моём леденеющем теле, оно неустанно перегоняло кровь, не давая возможности льду совсем заполнить меня. Едва разомкнув губы, я прошептала:

— Я не королева, просто женщина.

Рука Амира ослабила свой захват, как будто он на самом деле только осознал, что я всего лишь слабая человеческая женщина, и стала теплеть. Наконец, он убрал свою руку.

— Прости.

Не сразу мне удалось развести слипшиеся от жёсткого ледяного рукопожатия пальцы, пришлось обхватить их рукой, чтобы они быстрее согрелись. Он повторил:

— Прости.

Разминая себе пальцы, я вдруг подумала — кто знает, может быть он действительно не умеет говорить с женщинами. Сказала же Фиса, что он только и воевал, спасал Мари, а королева на самом деле ему помогла, раз он был готов умереть, лишь бы меня спасли. Да и темнота в душе насторожила, Амир не виноват, что я когда-то обиделась на того, кого выбрала сама. Права Фиса.

— Амир, я тоже не совсем… но я ничего не знаю о мире, в котором оказалась, всё странно и непонятно.

Он облегчённо вздохнул и едва коснулся моей руки уже тёплыми пальцами.

— У нас долгий путь, я отвечу на все твои вопросы.

Совершенно мужская логика, вот все они одинаковые, сам так говорил, что я вскипела как чайник, а теперь предлагает задавать наводящие вопросы. Будет долго мычать, чтобы было время сформулировать ответ так, как ему нужно и не сказать лишнего. Я решила не позволять себе дальше сомневаться в решимости Амира завоевать моё доверие и задала вопрос:

— Зачем ты едешь к Роберту?

Всё так и вышло: Амир отвернулся, завёл машину и поехал. Ну, и зачем обещать?

— На его территории мои разведчики обнаружили детей с кровью моего народа.

— Ты хочешь их забрать себе?

— Да.

— А как, ведь у них есть родители?

— Это дом, где содержат детей, от которых родители отказались. Они больны и их изолировали.

— А чем больны?

— У людей эту болезнь называют синдромом иммунодефицита.

— Спид?

— Да. Я должен решить, что с ними делать.

— Как — что?

— Насколько велика вероятность, что они смогут заразить остальных, возможно ли их…

— И что? Что ты сделаешь, если они действительно заразны? Оставишь их здесь?

Он лишь посмотрел на меня тёмным взглядом, но ничего не ответил.

— Или… что?

Тёмный взгляд стал ещё темнее, и я отвернулась к окну. Вот разговор и закончился, хотя дорога длинная, мне, пожалуй, уже говорить не хочется.

— Медицинская служба определила, что у всех детей практически нет шансов выжить. В них можно лишь поддержать жизнь на некоторое время. Я пока не знаю, как им помочь. Мари тоже там.

— А вдруг она заразится?

— Нет.

Я не стала уточнять, почему он так уверен, что Мари не заразится страшной болезнью, она вообще странная девушка, которой двенадцать лет. У меня давно появились вопросы об их отношениях, но я считала, что не в праве их задавать, как бы я не называлась в документах и ритуале. Фиктивная жена не может быть мачехой для дочери своего фиктивного мужа. Но сам Амир нарушил молчание:

— Мари унаследовала в полной мере способности нашего народа управлять энергией.

— А как называли твой народ?

— Хасы. Мы называли себя иначе.

И произнёс красивое певучее слово, которое я никогда не смогу произнести. Неожиданно улыбнулся.

— Наши имена…

Но ничего сказать не успел, вдруг страшно побледнел, щеки и глаза стали проваливаться, через мгновение передо мной уже было не лицо, а череп, обтянутый серой пергаментной кожей. Припечатанная к креслу ремнем безопасности, я не смогла отпрянуть от него, лишь вздрогнула всем телом, и Амир резко отвернулся от меня. Хриплым голосом выдавил:

— Прости.

— Что? Амир, скажи, что случилось?

Он резко остановил машину, я дёрнулась вперед, и он неожиданно обнял меня всем телом, практически вдавил в кресло. Прошло несколько секунд нашего странного объятия, прежде чем Амир отодвинулся от меня и сел на своё место, а я смогла вздохнуть. Непонятным звуком он произнёс:

— Их всех убили.

Я обомлела, губы свело, и получился едва слышный шёпот:

— Детей? А Мари?

— Ты вернёшься во дворец.

Но с места не двинулся, лицо постепенно вернуло свой облик, вернее ушли впадины на щеках и глазницах, кожа стала просто бледной, но взгляд приобрёл страшный прищур и губы посинели от напряжения. А я покачала головой и заявила, чётко произнося слова:

— Я поеду с тобой.

Взгляд не испугал меня, каким-то десятым чувством я поняла, что он не ко мне относится — к тем, кто это сделал. Амир просто удивился моим словам.

— У нас говорят: муж с женой в горе и в радости вместе. Только тогда они семья.

Я не знаю, понял ли он, что я имела в виду, что он знает о семье, что в принципе значит для него это слово, но продолжала смотреть в эти серые глаза без зрачка.

— Женщине не место…

— Её место в гареме?

Момент истины, странно, но неожиданно промелькнуло это выражение, и я осознала значение своего вопроса. Кто я для тебя, что на самом деле означает новый ритуал, который ты сам придумал для оформления наших отношений — вот что стояло за ним. Очередная девушка, вернее непонятная тётка с необходимой для тебя энергией, или та, внимание и доверие которой ты добиваешься? По крайней мере, так утверждаешь. И Амир понял, взгляд изменился, напряжение не ушло, но промелькнула волна едва заметной голубизны, и последовал ответ:

— Зрелище не для твоих глаз.

— Переживу.

Он уже решил на самом деле, только предупредил, чтобы была готова, и мой ответ вызвал кривую усмешку. Неужели сомневается в моей выдержке, хотя я и сама не очень понимаю, откуда такая храбрость во мне появилась. Машина взревела, мы понеслись на невероятной скорости, и чтобы не видеть её, я опустила глаза. Неожиданно в кабине потемнело, и я удивлённо оглянулась вокруг, абсолютно чёрные окна по бокам, а лобовое стекло постепенно сереет.

— Рина, я всё вижу, но тебе ездить на такой скорости непривычно, поэтому я затеню все окна в машине. Если хочешь, можно включить свет.

— Не нужно, пусть будет так.

Через несколько минут я пожалела о сказанном, так как ехать в подрагивающей от скорости машине в полной темноте оказалось очень страшно. Амир видимо почувствовал мой страх и включил освещение:

— Наши машины специально оборудованы так, что в них невозможно перевернуться.

Спокойное лицо, лишь напряженный взгляд тёмных глаз. Я вздрогнула от его голоса, он смотрел на меня, а машина продолжала ехать на невероятной скорости.

— Они созданы из новейшего металла, разбить практически невозможно.

Амир мягко улыбнулся:

— Эту машину сделали специально для тебя. Мари жива.

Я облегчённо вздохнула и закрыла лицо руками. Он так долго ничего не говорил о ней, как будто её судьба его не волновала, только дети.

— Рина, может, ты всё-таки вернёшься?

— Нет.

Я опустила руки и посмотрела в его напряжённое лицо.

— Если ты действительно хочешь, чтобы я была настоящей твоей женой, не просто сгустком энергии, то тебе придётся показать мне свою жизнь.

Помолчала, разглядывая плотно сжатые губы и сощуренный взгляд в черноту лобового стекла, и добавила:

— Твоя жизнь и есть ты.

Желваки прошли волной по щеке, и взгляд почти исчез под прищуром.

— Ты человек.

— Поэтому не смогу тебя понять?

Брошенный искоса взгляд подтвердил мои слова, и я снова мгновенно завелась. И куда делось мое извечное спокойствие, каменная маска невозмутимости, которая раздражала бывшего мужа похуже красной тряпки.

— Да, я человек, обычная женщина, ничем не примечательная, без всяких талантов и возможностей, да и ума не много, совсем чуть-чуть! Тебе не повезло, королева тебе не досталась, раньше увели! Шейх, султан, а случайно получил непонятную старую тётку! Зачем женился тогда? Мог Фису отправить домой, а меня посадить в клетку, подвал какой-нибудь! А что, приковал бы к стене, приходил иногда энергетически подпитаться, пока не высохла…

Вся в праведном гневе я даже руками взмахнула, пальцами ударилась о потолок машины, и зашипела от боли, поэтому не сразу расслышала тихий вздох.

— Что смеёшься? В твоем гареме небось никто не смел даже слово сказать…

— Я не смеюсь.

Неожиданный яркий голубой взгляд и робкая улыбка на губах. Робкая? Странно я подумала после жёсткого прищура гневного шейха, готового к убийству. Амир остановил машину и всем корпусом повернулся ко мне.

— Ты меня ревнуешь?

— Что?!

Но он не стал слушать, рванул с места и заговорил на непонятном языке чёткими фразами генерала. А я отвернулась в темноту окна и, вздохнув несколько раз, задумалась. Всё странно, сумасшествие как в кино, ужасы в теоретическом понимании, к счастью Амир ещё никак мне не демонстрировал своих возможностей, о которых с придыханием говорила Фиса. То, как они переносят меня по дому — как воздушный шарик, никакого напряжения в руках, будто и не замечают, что что-то держат в руках — одинаково у обоих, Амира и Вито. Ну, ещё момент восстановления Алекса, тоже как картинки изменения их глаз. Вот и все физические странности, которые отличают их от людей. Реальна только боль, ужас передачи моей энергии Амиру.

Я посмотрела на него и удивилась преображению: никакого мрачного настроения, не радость конечно, всё-таки дети его народа погибли, но совершенно восстановившееся лицо и даже усмешка на губах, больше похожая на улыбку.

И опять это слово, но без него никак, странный вопрос — я его ревную? Мне пришлось опустить голову и совсем отвернуться к окну, чтобы спрятать лицо, вспыхнувшее ярким пламенем. Ни одной мало-мальски разумной мысли не успело проявиться в голове, тело ответило сразу: ревную, ещё как ревную. Причём ревную не просто так, а всем организмом, и не просто к женщине — к королеве. Которая своей жизнью платила за его жизнь, жизнь Мари и его народа. Да ещё дыру в его сердце пробила, и теперь оно кровоточит. И я только в этот момент поняла слова Фисы: слишком много на него упало, всё сразу, болезнь Мари, спасение, появляющийся в разных местах народ, собственное состояние потери чувствительности… и тут я на него свалилась. Ну да, жажда, агрессия, мой скверный характер. Права Фиса, во всём права, только мы вдвоём сможем помочь друг другу. Один момент — говорим мы на разных языках. И вдруг моё лицо вспыхнуло ещё сильнее, совсем немного и кожа потрескается от внутреннего жара всего тела.

Рука Амира была такой же горячей, он тронул мои пальцы и тревожно спросил:

— Что с тобой?

Я только помотала головой и промычала нечленораздельный звук, мелькнувшая мысль стёрла всё в голове — один язык мы понимаем оба. Язык тела.

Амир остановил машину, отстегнул на мне ремень и мгновенно оказался в каком-то лесу.

— Тебе плохо?

Он прижимал меня к себе руками, а казалось, что всем телом. Горячим мужским, очень сильным телом. И это ощущение никак не могло успокоить меня, я лишь мотала головой и продолжала мычать.

— Рина, что случилось? Возвращаемся.

— Нет.

Я всхлипнула и прошептала:

— Мне хорошо, это так, мысли разные.

— От мыслей ты…

— От них, со мной всё хорошо, нигде ничего не болит. Я еду с тобой, сейчас немного успокоюсь и поедем.

Я зашевелилась в его руках, и он опустил меня на землю. Придерживая за плечи, Амир смотрел на меня со своей высоты беспокойным голубым взглядом. Не найдя в себе силы смотреть на него, я быстро опустила глаза.

— Ты не скажешь, о чём ты думала?

И что теперь? Я требую от него откровенности, скандалы устраиваю, а сама? Испуганный мозг быстро нашёл выход:

— Я ещё не всё додумала… я потом… вернёмся и скажу.

Для пущей убедительности я покивала головой и посмотрела на него почти уверенным взглядом. Он сейчас чувствует меня всем своим гигантским телом, глаза светятся, а руки стремятся меня обнять. Амир пытался сдерживать их, но они его не слушались, поглаживали по плечам и всё ближе приближали к себе. И я испугалась этого движения, вздрогнула и пролепетала:

— Поехали, я уже пришла… в себя…

Амир кивнул, взгляд изменился мгновенно, голубизна исчезла, уступила место тёмной серости и странной безнадёжности во взгляде. Он опустил руки, и я порывисто обняла его, зашептала лихорадочным шёпотом:

— Амир, верь мне, я расскажу тебе о своих мыслях… они глупые, совсем женские…

Я уткнулась ему в грудь и замолчала, как стыдно, и что я делаю, откуда это во мне? Детский сад ясельная группа. Кто же так с мужем разговаривает, да ещё с таким, мудрым, стойким, генералом, в конце концов. И вдруг услышала:

— Рина, ты настоящая женщина, я не умею с тобой разговаривать.

Да что же со мной происходит?! Я прижалась к нему, и Амир не удержал свои руки, обхватил меня, подхватил и поцеловал, жёстко, до боли в губах и всем теле. Мой стон испугал его, и он сразу отпустил меня на подрагивающие ноги, а сам отскочил и прижался спиной к дереву. Я закрыла пылающее лицо руками, слёзы ливнем хлынули из глаз, ноги подкосились, и я рухнула на землю. Жёсткие руки подхватили меня в падении, и мы практически сразу оказались в машине.

— Алекс.

— За… чем… А… Алекс?

— Он отвезёт тебя обратно.

— Нет, нет, Амир, я еду с тобой.

Я глубоко вздохнула, утёрла ладошками лицо и заявила:

— Всё хорошо, Алекс, мы едем вместе.

Почему Амир согласился? Всю оставшуюся дорогу я думала об этом. Он косо посмотрел на меня, потом резко что-то произнёс, нажал кнопку, окна посветлели, тут же машина взревела, и навстречу мне понеслись деревья. Конечно, думать сразу я не могла, прошло достаточно много времени, прежде чем я совсем успокоилась. Руки подрагивали, а воздух проникал в легкие урывками, всё тело мелко вздрагивало, и Амир несколько раз на меня оборачивался, я лишь изображала улыбку — немного кривоватую, но честную.

Всему виной эмоциональный всплеск. Сначала я возмутилась на Амира, потом ужаснулась убийству детей, переживала за Мари и всё — мой организм среагировал. Так я думала, а сама уже понимала, не мозг, это тело среагировало на всплеск эмоций. Что-то раньше моё тело не прижималось к мужу в состоянии волнения, а наоборот скукоживалось, сжималось в комочек. И Амир почувствовал моё состояние, тоже среагировал телом. Предрекла сама, когда поняла, что есть лишь один язык, который мы понимаем оба. Но ведь мог и не соглашаться брать меня с собой, после поцелуя отправить обратно, чтобы по закону гарема ждала в комнате следующего поцелуя. Значит, слушал моё возмущение, мои слова, что хочу быть настоящей женой.

Всё же Амир действительно пытается понять меня, может быть даже заслужить доверие, как сам говорит. А насколько мне самой нужно его доверие? И в чём он мне должен доверять, если я из дворца никуда не выхожу, вообще первый раз выезжаю? И вдруг всплыла картинка сощуренного взгляда, готовности на убийство. Я даже замерла, чем вызвала очередной тревожный взгляд Амира, улыбнулась ему и лихорадочно вздохнула. Вот что ему нужно, понимание его действий, поэтому он со мной и говорить не может, хотя и пытается, а я не слышу, пропускаю мимо его слова. Клан, это военизированное объединение, он воин, генерал. Так, генеральша, назвалась женой — соответствуй.

— Амир.

Я обратилась к нему и сразу замолчала, и что я ему скажу?

— Рина.

Решительно мотнув головой, я посмотрела на него и повторила свои слова:

— В горе и радости. Амир, что бы ни произошло — ты мой муж и я во всём на твоей стороне.

И что я говорю? На какой стороне?! Он ирод и убийца, кровью человеческой питается, кто знает, что он на самом деле придумал, сам говорил о себе — хитрый и жестокий. Все эти мысли проносились отдельно от меня, я их думала, а сама смотрела в ясную голубизну. Амир остановил машину очень спокойно, не резко, и не сразу повернулся ко мне. И руки, они опять жили своей отдельной жизнью, спокойная поза, а они чуть подрагивали от волнения, длинные пальцы обхватили руль, но казалось, что готовы были его раздавить. Он посмотрел на меня и глухо спросил:

— Почему ты решила мне сказать… эти слова?

— Ты говорил, что хочешь добиться моего доверия… я хочу, чтобы и ты верил мне.

Я не выдержала этого пронзительного взгляда, опустила глаза и уточнила:

— Только тебе придётся мне всё объяснять, ведь я не знаю законов вашего мира.

Это не я, не может быть, чтобы это я говорила, такое ощущение, что кто-то другой сидит сейчас в моём теле и говорит эти слова. Я не знаю этого мужчину, несколько раз видела, несколько раз говорила, и несколько раз с ним целовалась. Всю жизнь, не считая детства, я никому не верила, и никогда не пыталась добиться чьего бы то ни было доверия, просто существовала рядом, и вдруг такой казус — пытаюсь доказать ироду и кровопийце, который забрал практически всю мою жизнь, что верю ему во всём. В его страшной жизни убийцы? Амир как почувствовал мои мысли, закрыл глаза и сжал кулаки.

— Мне нельзя верить.

— Можно. Сам сказал, что только мы с тобой можем всё изменить, значит, мы должны верить друг другу.

Как с жёлтым платьем, надела и сразу почувствовала свободу, выехала из дворца и уже ставлю условия себе и своему мужу. Что же это со мной делается? Может Фиса чего наколдовала? Сказала же, что нам с Амиром надо разумами поговорить, а получилось, что начали с разговора телами. Стоп, а вот об этом мне думать нельзя — только разум. Всё неправильно, Амир узнал, что детей убили, а я к нему с разборками пристала, ещё говорю, что хочу быть настоящей женой.

— Прости, я не знаю, как себя вести, кто-то убил детей твоего народа, а я…

— У них было мало шансов выжить.

Заявила, вот и будь готова ко всему — и к этому невозмутимому тону тоже, он уже успел всё обдумать и принять решение, пока ты внутренними разборками занималась. И приказания раздал на неизвестном языке. Я опять замерла, значит все, кто сидит в машинах сопровождения тоже слышали весь наш разговор? Амир сразу спросил, когда я с ужасом посмотрела на него:

— Рина, что я не так сказал?

— Наш разговор… его все слышали?

Он только плечом повёл, но когда я ладошкой закрыла рот, объяснил:

— Остальные слышат только мои приказы.

Его не волновало, что кто-то нас слушал, а может и наблюдал, как мы целовались. Амир ещё несколько секунд смотрел на меня задумчивым взглядом, но потом завёл машину, и мы стремительно поехали. А я решила больше рта не открывать, наконец осознала, что он торопится разобраться в ситуации с детьми, а из-за меня вынужден постоянно останавливаться.

Фиса права, нельзя постоянно думать о своих прошлых обидах, провела черту и забыла, выкинула из головы и сердца. Особенно если есть что туда положить, собирай новые мысли и чувства, какими бы странными они не казались в первый момент, а то жизнь пройдёт мимо, или заложит новой каменной стеной. Вокруг столько всего таинственного и интересного, а я смотрела и не видела ничего кроме своих старых обид и чувств, даже толком не рассмотрела своего мужа. Ведь смотреть можно разным взглядом, и в этом Фиса права, поэтому Амир не мог со мной разговаривать и показать себя, каков бы он ни был. И сразу появилась картинка страшного клыкастого монстра. Ну и что? Он не скрывал от меня свою сущность, как смог, так и говорил, даже предупредил, что ему верить нельзя, хотя мог с его опытом вечной борьбы со всеми просто влюбить меня в себя, богатого красавца. Правда, судьба ему времени на это не дала, даже если бы и попытался. Да и Фиса постаралась своими разговорами и отношением. Мари тогда призналась, что всё очень быстро происходит, они не успевают контролировать процесс. И, пожалуй, я меняюсь в своём поведении слишком быстро.

Амир тоже о чём-то думал, даже лоб морщил и иногда прикусывал губу, как бы останавливал себя в вопросе или каком-то признании. Удивительное лицо: всё очень ярко, чёрные до синевы волосы, подчеркнутые сединой на висках, невероятной голубизны глаза, прямой нос, ровные тёмные брови и чувственные губы, вкус которых я уже знаю. Крупное тело расслаблено устроилось в кресле, а руки едва касались руля, однако машина вздрагивала от скорости, а за окном стремительно проносились города. Интересно, а светофоры для него существуют? Мы ни разу даже не тормозили на перекрёстках, заметить я их не успевала, но если бы горел красный свет, то должны были хотя бы уменьшить скорость, а мы останавливались только для разговора. А граница? Может, у Амира мой заграничный паспорт? Но визы нет, а вдруг уже всё есть, приготовил же он за ночь и контракт, и свидетельство о браке со всеми печатями.

Пограничный пункт для него не существовал, или мы его как-то проехали мимо, просто Амир сказал:

— Мы на территории Франции.

Я только кивнула головой и не стала уточнять, куда пограничники делись. Задумавшись над этим вопросом, я осознала, что это совершенно другой мир, существующий параллельно нашему, человеческому. Они рядом с нами живут веками, а люди даже не догадываются о них, может только такие как Фиса и знают, общаются с ними. Ну и те, которые в последний момент своей жизни видят их, или даже не успевают понять, кто же забирает у них жизнь вместе с кровью. Явно клан Амира не единственный, даже королева своя имеется. Хотя, она же человек, как простая человеческая женщина смогла стать их королевой? Непростая, раз сумела как-то отдавать свою энергию Амиру, и ещё какому-то ближнему кругу, и мужу своему. Получается, что она также отдавала свою жизнь, как я Амиру? И Алексу. Она первая, которая выжила после такой передачи энергии, потому что её любил муж, боролся за неё. А я — вторая? Но Вито тогда сказал, что я тоже почему-то первая, но я так и не поняла почему. И выходит, что выжила я из-за стремления Амира меня спасти? Настоящего, раз он мог останавливать поток моей энергии, сам что-то в себе перекрывал. И опять сама виновата в непонимании, Амир пытался мне рассказать о королеве, а я своей ревностью не дала ему такой возможности. Тем более, что он сам волновался, явно страдал при упоминании о ней. Потому что любит?

Я не хотела показывать Амиру, что заледенела от своей мысли, организм отреагировал стремительно, руки превратились в две ледышки, а ног я уже не чувствовала совсем. Надо как-то самой попробовать договориться с телом, для начала понять, почему любая мысль об отношении Амира ко мне так на него действует. Боль, вот что управляет моим организмом, вернее память о ней. Он всегда присутствовал, когда мне становилось плохо, и когда его появление стало приносить облегчение, организм запомнил именно это, освобождение от боли, и не стал ассоциировать его с самим появлением боли. Выбрал самый позитивный ход, если Амир — то прекращение невыносимой боли. И причём ревность? И королева? Ещё немного и я уже от холода думать не смогу, инеем покроюсь, и Амир это заметит. Так, быстро думаем правильно — тело, ты знаешь что-то, что я не знаю, или не хочу знать, или… боюсь принять. Направление мысль оказалось правильным, ноги стали оживать, и я смогла пошевелить пальцами.

— Что с тобой?

— Мысли.

— Не скажешь?

— Пока нет.

И как я могу ему что-то сказать, если даже губами шевелю с трудом. Мысли двигались в правильном направлении, но ещё не было сделано выводов. Я тяжело вздохнула, и опять вызвала тревожный взгляд Амира, но к счастью он ничего не сказал, и я отвернулась к окну, хоть шея задвигалась. Надо признаться самой себе, иначе не оттаю до приезда. Моё тело выбрало Амира, как объект своего чувства. Ну да, когда сознание не вмешивается, то есть полностью отсутствует, я с ним целуюсь и прижимаюсь этим самым телом. Сумасшествие, раздвоение личности, тело в одну сторону, сознание в другую. Только вот тело управляет всем, вот уже и сознание начинает ему подчиняться, такую сцену ревности устроило, что Амир был в состоянии шока. Ага, и его тело тоже очень даже управляет его сознанием.

— Приехали. Рина, посиди в машине.

Амир вышел из машины, в ней что-то щёлкнуло и двери зафиксировались. Конечно, посижу, куда я теперь денусь.

Странное место, высокий забор практически закрывал здание, виднелась только крыша из красной черепицы. Амир подошёл к группе мужчин, стоявших у высоких металлических ворот. Один из них обернулся, и я узнала Роберта. Он улыбнулся мне и поднял руку в приветствии, однако сразу её опустил, явно Амир не понял его поведения по отношению к своей жене, судя по изменившемуся выражению лица Роберта. Они коротко посовещались, и Амир вернулся к машине.

— Рина, ты останешься в машине…

— Я пойду с тобой.

Организм обрадовался такому быстрому пониманию действительности и сразу наполнился силой и энергией.

— В своей человеческой жизни я многое видела не только по телевизору.

Интересно, и что я такое видела? Но мой тон утверждал обратное совершенно спокойно, а взгляд был чист и уверен. Амир неожиданно улыбнулся, ярко сверкнул глазами и произнёс несколько слов на своем неизвестном языке, а потом обратился ко мне:

— Хорошо, но обещай мне, что ты сразу скажешь, если тебе будет плохо.

— Конечно, скажу.

Что его так радует? Но подумать над этим вопросом я не успела, дверь с моей стороны открылась, и Алекс подал мне руку.

Я получила море удовольствия от выражения лиц этих гигантов, когда подошла к ним в сопровождении Амира и Алекса. Девица из гарема посмела выйти на белый свет, да ещё и мужа по делам сопровождает. Но присмотревшись, поняла, что-то ещё их удивило, не просто моя вылазка в сопровождении мужа. Они практически превратились в статуи удивления, только Роберт лишь покачал головой и быстро посмотрел на Амира.

Их было пятеро, высоких и сильных, очень опасных, я чувствовала эту опасность, но она меня уже не пугала. Удивительным образом мои размышления в дороге привели к тому, что я совершенно уверилась в своей безопасности рядом с Амиром. Все в чёрных костюмах мафии, никакого оружия нигде не виднелось, хотя зачем им оно — они сами оружие. Они были похожи друг на друга строгими глазами и властными лицами, выделялся лишь Роберт, его тёмные глаза улыбались, хотя он и оглянулся на Амира. Я тоже посмотрела на него и поразилась, насколько он изменился. Даже не генерал, хотя все они были примерно одного роста, Амир вдруг показался мне выше всех, и во взгляде появился оттенок стали, которого вполне достаточно, чтобы понять, что никто не посмеет пойти против его воли. Ему ничего не нужно специально демонстрировать, ни силу свою, ни силу клана, всё видно в этом взгляде.

— Рина, познакомься, главы кланов Франции. Роберта ты знаешь, Алер, Жоэл, Этьен, Франк.

Каждый смог чуть преклонить голову при произнесении своего имени, но на большее пока были не способны. Я сразу спросила:

— А где Мари?

— Она в надежном месте.

Роберт был лаконичен, явно Амир знает, где она, мне достаточно знать, что с ней всё хорошо. Тут же ворота бесшумно распахнулись, и Амир взял меня за руку:

— Ты помнишь своё обещание?

— Да.

Смотреть в эти стальные глаза я не смогла, сразу опустила голову. Амир погладил мою руку своей ладонью и первым вошёл в ворота. Дом был практически разрушен, выбитые стекла в окнах и тёмные провалы входов. Даже в некоторых местах были видны внутренние помещения, так как отсутствовали части стен. Какая же должна быть сила, чтобы так сломать стену? Рассматривая дом, я поняла, что и раньше он не выглядел красиво, стены обшарпаны сами по себе, да и остатки оконных рам были серыми с облупившейся краской. Странное место для маленьких детей. И увидела тела — вернее остатки тел, разорванные пополам, некоторые без рук и ног, все без голов — лежащие вдоль стен в тёмных пятнах. Непроизвольно я прижалась к Амиру, а он обнял меня за плечи:

— Мы не бессмертны.

— Это…

— Охрана. Не входи в дом. Алекс.

— Я пойду с тобой.

И прижалась к нему, даже лицо спрятала на его груди, меня лихорадило, и в голове билась одна мысль — только рядом, только с ним. Амир погладил меня по плечам, потом отодвинул от себя и спросил, наклонившись и рассматривая лицо:

— Со мной?

— Да.

У меня получился только шёпот, едва слышное придыхание. Он поднял голову и сказал длинную фразу, после которой Алекс подхватил меня на руки и пошёл рядом с Амиром. Остальные только удивлённо переглянулись.

Я сдерживала себя изо всех сил, чтобы не закричать, хваталась за лацканы пиджака Алекса и прятала глаза, уткнувшись ему в грудь, потом снова поднимала голову и смотрела на весь ужас. Всё было в крови: стены, пол, постели, аппаратура. Куски тел валялись везде, нельзя было понять, кто есть кто — дети или взрослые, просто кусочки тел. Я уже не видела ничего, кроме кровавого тумана, заполнившего помещения. Все исчезли, никого кроме Алекса, который прижимал меня к себе и постоянно спрашивал:

— Рина, как ты? Я вынесу тебя…

— Нет.

Моих сил хватало только на отрицательное мотание головой или шёпот. Я сама не понимала, почему продолжаю оставаться в этом кошмаре, а Алекс видимо получил указание слушаться меня до тех пор, пока я не потеряю сознание. Он переходил из комнаты в комнату, и везде всё было одинаково залито кровью. Я не осознала, когда Амир появился передо мной, просто в кровавой пелене появилось тёмное пятно, и его голос чётко произнёс:

— Один жив.

Встрепенувшись, я протянула к нему руки и закричала страшным голосом:

— Жив, он жив!

Невероятная боль пронзила всё тело, она разрывала меня, билась в голове молотом и терзала мышцы. Блаженная темнота наступила внезапно, и всё исчезло — кровь, боль и ужас.

Руки гладили меня своими мягкими тёплыми пальцами, касались лица, поглаживали по щеке ладонью, чуть тронули губы, едва ощутимо прошлись по шее. Тихий голос позвал:

— Рина, проснись, посмотри на меня.

Веки едва дрогнули, не смогли сразу открыться, и голос улыбнулся:

— Пора вставать, бассейн для тебя готов.

Яркие голубые глаза смотрели на меня и улыбались, хотя губы оставались спокойными, исчезли и руки, они куда-то спрятались, как будто их и не было. Амир.

— Но бури не будет, здесь нет такой установки.

И уже улыбка, настоящая радостная улыбка, сопровождающая свет глаз.

— Жив?

— Да, с ребёнком всё хорошо.

Мне пришлось закрыть глаза, так меня смутил этот свет, но голос продолжал требовать:

— Ты спишь уже давно, не хочешь посмотреть дом?

Не открывая глаз, я спросила:

— Как давно?

— Давно.

Ясно, арифметика осталась той же, хоть и дом другой. Осторожно приоткрыв глаза, я осмотрелась и поразилась количеству цветов в комнате.

— Ты любишь живые цветы.

Амир вскочил с колен и отошёл от постели, чтобы я смогла рассмотреть всю комнату. Цветы были везде: на столиках в изящных высоких вазах, на подоконниках в широких металлических конструкциях, широких напольных вазах. Розы, пионы, гладиолусы самых разнообразных оттенков, какие-то веточки с множеством маленьких белых бутонов без единого листочка, и ещё всякие разные неизвестных мне видов. И только теперь я почувствовала аромат, наполнивший всю комнату, он плавал легким туманом, казался многослойным от разнообразия запахов. Я вздохнула полной грудью и потянулась всем телом, вскинув руки над собой, даже глаза закрыла от удовольствия, захотелось помахать ногами, но вовремя вспомнила, что Амир рядом. А на мне никакой одежды, совсем голая. Мгновенно спрятавшись под одеяло, я натянула его практически до глаз.

— Бассейн за этой дверью, за зелёной панелью гардеробная. Я зайду за тобой.

Мне показалось, или на самом деле в его голосе прозвучала весёлая ирония? Именно весёлая, такая смешинка лёгкая, мол, чего теперь стесняться? Мне так и не удалось на него посмотреть, пока я решалась поднять глаза, Амир вышел.

В столовую я шла вся разгневанная. Разгневалась на себя, поэтому виноват Амир. Я вовремя вспомнила, что всё записывается на камеру, значит, как меня приводили в чувство, одевали-раздевали, он видел, поэтому в его глазах появилась эта смешинка-ирония. И естественно — как я выбиралась из постели, бежала до гардеробной, показала язык в зеркале, вся запуталась в купальнике, плавала и снова переодевалась, Амир тоже наблюдал. Он стоял у двери как страж, только улыбка не соответствовала серьёзности поста. Надувшись, я прошла мимо него и пошла неизвестно куда, но через несколько шагов остановилась от удивления — на стенах висели картины, большие, почти во всю стену, маленькие пейзажи и портреты. Картинная галерея размером с зал Зимнего дворца, и гигантские хрустальные люстры, свисающие с потолка на золотых цепях сложной вязи. Я медленно шла, рассматривая картины, а Амир так и остался стоять у двери, не спуская с меня глаз.

Одна картина поразила меня, я подошла ближе и стала внимательно её рассматривать. Они стояли рядом и смотрели друг на друга: красивая девушка со светлыми, какими-то искрящимися волосами, большими глазами цвета морской волны в ярком красном платье, и мужчина, воин в доспехах и мечом на боку. Мужчина протянул к ней левую руку, а она смущенно вскинула на него глаза и только едва подняла свою в каком-то сомнении. Амир, в доспехах стоял Амир. Тот же яркий голубой взгляд, тонкие черты лица и властное лицо, правая рука на рукояти меча. Молодой рыцарь со своей возлюбленной.

Девушка была прекрасна, платье только подчеркивало красоту изящного молодого тела. А ясный взгляд и смущённое выражение лица говорило о тонкой праведной душе. Именно праведной, чистой, не омрачённой ничем, никакими грехами, прошлыми обидами и ошибками.

Моё тело ошиблось, позволило поселиться в себе глупой надежде — раз захотел спасти, то уже и чувства имеются. Ну да, конечно, вот откуда эта ирония в глазах, да, он только меня ещё и чувствует, пока, поэтому ему нужно моё доверие. Как же без него, вдруг перестану целоваться, перестану восстанавливать в нём чувства и эмоции. Он понимает теперь, королева объяснила, что только моё абсолютное доверие поможет ему в полной мере почувствовать жизнь. У него ведь ощущения тела пропадали, а ум и все остальные способности сохранялись. Подумаешь, агрессия немного подпортила общую картину, маску монстра увидела, так сразу всё и простила. И в поездку он меня ради этого с собой взял, встряхнуть мои эмоции, так легче у меня их забирать. Сам признавался, что создавал невероятные ситуации для достижения своих целей. А погибшие дети его совсем не волнуют, один же выжил, ещё найдёт, раз королева обещала.

— Этой картине много лет.

Амир оказался рядом и улыбался ослепительной улыбкой. Я лишь пожала плечами и пошла дальше. И опять Фиса права, они думают иначе, не как люди, у них свои понимания поступков, не имеющие к человеческим никакого отношения.

Больше я не рассматривала картины, молча шла рядом с Амиром и поворачивала одновременно с ним в нужном направлении, кстати, ни разу не ошиблась. Он пытался посмотреть на меня, несколько раз наклонялся, но я прятала глаза, даже отворачивалась в сторону.

Столовая хоть и поразила меня своей изысканной красотой и роскошью, но я не показала вида, так же молча села за стол и опустила голову.

— Рина, что случилось?

— Сколько я пролежала без сознания?

— Несколько дней.

— Сколько?

И зачем мне это знать? Я смотрела на Амира и горечь обиды сжигала меня изнутри. Всколыхнулось воспоминание, как я прижималась к нему и думала лишь о том, что только рядом с ним, только вместе. Он добился своего — я не только телом стремлюсь к нему, сознание уже подчинилось его гипнотическому воздействию. А ведь Фиса меня о такой их возможности предупреждала, вот к чему приводит попытка спрятаться от действительности.

Амир смотрел на меня и о чём-то думал, отвечать видимо не собирался. Взгляд темнел, а лицо мрачнело с каждой молчаливой минутой.

— Это моя невеста, Розали. Она не знала кто я. Мне нужен был её отец, сильный и богатый сеньор, только женитьба на его дочери могла решить одну проблему.

— Решил? Проблему?

— Решил.

Амир встал из-за стола и подошёл ко мне, посмотрел с высоты и продолжил:

— Розали умерла раньше, чем мы поженились. Чума.

— Это ты?

— Нет, её я не убивал. Я убил её отца.

— Он был проблема?

— Нет.

— Зачем убил?

— Стал мешать.

— А в чём была проблема?

— Мне было нужно золото, которое привезли…

— Кто убил детей?

Я не дала ему возможности договорить, совершенно не важно, кто и почему ему мешал в достижении его планов, он рассказал, значит, был готов к разговору. И картину специально повесил, чтобы я обратила на неё внимание. Я обратила, но совсем не так, как бы ему хотелось. А вот о детях он говорить не хочет, как и о том, сколько же я спала, и почему так долго.

Амир отошёл от меня, повернулся спиной и стал смотреть в большое окно, всё состоящее из цветного витража с каким-то святым в центре, нимб светился очень ярко, освещая весь обеденный стол. Не оборачиваясь ко мне, спросил:

— Рина, зачем ты сказала эти слова?

— Какие?

Он процитировал:

— В горе и радости. Что бы ни произошло, я твой муж и ты во всём на моей стороне.

— Я тогда считала, что действительно могу доверять тебе.

— Тогда?

— Да.

Он так быстро оказался рядом со мной, что я вздрогнула и откинулась на спинку стула.

— Что произошло?

— Ничего. Ты добился своей цели.

— Какой?

— Все мои эмоции и вся энергия принадлежат тебе, я вся принадлежу тебе. Владей.

А сама опустила голову и сжала губы, не смогу сейчас его целовать, умру сразу, как только коснётся. Но Амир и не пытался, постоял рядом и снова отошёл к окну.

Девушка из гарема принесла на голове гигантский поднос, разложила блюда и мило улыбнулась. Вся посуда была из золота. И совершенно не к месту возник вопрос — а как она такой тяжеленный поднос, одного золота пуд, несла так легко и изящно на своей прекрасной головке? И сразу пришёл ответ — она не человек, весь гарем состоит из их девушек, нелюдей.

— Детей убили по приказу человека.

Амир так ко мне и не обернулся, говорил чёткими фразами, как приказ генерала озвучивал:

— Мари приехала сюда под видом журналистки, пишущей о заболеваемости детей СПИДом, с ней были только три боевика. Их тела ты видела. Мари успела прикрыться энергией, и нападавшие её не смогли обнаружить. Убить детей приказал владелец клиники по изучению генетических отклонений. Он давно знает о нашем мире, сотрудничал со многими главами кланов.

— Зачем ему убивать детей, которые и так могли не выжить?

Он резко повернулся ко мне и взглянул чёрными провалами глаз.

— Мари надеялась, что она сможет их спасти своей энергией. Он знал о её способностях.

— Ему была нужна она?

— Да. О том, что я сам собираюсь приехать, он не знал. Боевики Роберта не успели на несколько минут, их хватило, чтобы убить всех.

— Их… тех…

— Они ушли.

Амир замолчал, желваки прошли волной, он даже руки за спину завёл, знакомая поза, лишь через некоторое время продолжил:

— Наш мир меняется, проявляются новые возможности и иногда эти возможности созданы людьми.

— Зачем? Просто эксперимент?

Но Амир лишь прищурил глаза и сжал губы. Молчание длилось долго, он смотрел на меня и думал очень тяжёлую и неприятную мысль, от которой голова его всё больше склонялась. Наконец, он покачал головой и посмотрел на меня:

— Мальчика спасла ты.

— Я?

— Это обычный человеческий ребёнок, в нём нет крови моего народа. Сын работницы этой клиники, она привела его на обследование.

— А …значит, он был здоров?

— У него редкое заболевание крови, именно от него погиб мой народ. Ты передала ему свою жизненную энергию и была без сознания три дня. Ещё два дня ты спала. Сейчас ребёнок совершенно здоров, никаких признаков заболевания.

Теперь я долго молчала, пытаясь осознать сказанное Амиром. Еды я так и не коснулась, лишь выпила стакан сока, в горле пересохло, и живительная влага облегчила состояние каменной статуи. Почему-то мне было очень важно знать судьбу этого неизвестного мне ребёнка, я даже его не увидела тогда, лишь услышала слова Амира, что он жив и во мне всё перевернулось. Теперь понятно почему — мне суждено спасать не только Амира, весь его народ и мальчик связующее звено в этой цепи, не будет болезни, народ восстановится в этом мире. В двух мирах.

Мозг что-то думал, что-то просчитывал, а тело просто радовалось, оно отдохнуло после выполненного долга, о котором знало, предвидело, поэтому я и не уходила, держалась до последнего, ждала появления объекта своего спасения. Значит знала? Или Амир специально меня туда повёз, в надежде, что если не получится у Мари, попробовать как с Алексом? Получилось.

— А кто спасал меня?

Фисы не было, значит, её не привезли. Я подняла глаза на молчавшего Амира и всё поняла — меня спас он. Мой мозг, продолжавший существовать отдельно от тела, всё просчитал и выдал вердикт: я инструмент в твоих руках, выполню всё предначертанное, спасу тебя и твой народ, владей. Вот вам правда Бабы-Яги, говорит любовь, а на самом деле нужны колдовские способности. И поэтому нам надо быть вместе, так инструмент работает более эффективно.

Я потянулась налить себе сок, но Амир опередил меня, оказался рядом и взял кувшин.

— Ты ничего не ешь.

— Не хочу.

Сок лился в стакан тонкой жёлтой струйкой, вспениваясь на поверхности и образуя весёлые пузырьки. Маленький кусочек солнца в золоте. Апельсин — это маленькое солнце, накопившее за лето энергию и радость. Странные мысли для механического инструмента, надо придумать для него точное название, определяющее функциональное назначение. Я подняла глаза на Амира и сразу пришло понимание — проводник, я тот самый проводник, который помогает Амиру восстановиться самому и воссоздать свой народ. Совпадение энергий, поэтому я и спаслась в процессе передачи ему своей энергии, не просто проводник, а проводник аккумулирующий, перерабатывающий и передающий. Как-то это в электричестве называется, но пусть будет проводник, просто и понятно. В общем, колдовство, о котором говорила мудрая Баба-Яга.

— Рина, о чём ты думаешь?

— Я буду тебе помогать во всём, поклялась и сдержу своё слово. У тебя всё получится… шестьсот лет получалось и сейчас получится.

Он даже откинул голову от моего взгляда, как будто его ударили в лицо невидимым кулаком, и он этот удар не выдержал. Тёмные глаза превратились в серые провалы без зрачка, выход в пустоту. Мой голос звучал в пространстве столовой металлическим звуком технического устройства, в котором нет ничего человеческого:

— Предначертанное исполнится, я проводник и понимаю свою функцию, всё сделаю для того, чтобы воссоздать твой народ.

Я на мгновение опустила глаза, крепко сжала руки на коленях.

— Если тебе для этого нужно моё доверие, то можешь считать, что я тебе доверяю во всём…

— Не так!

— Так!

Я встала из-за стола и оперлась на него руками, во мне всё кипело и клокотало, хочешь откровенности, так слушай — я не просто дурочка из гарема, я мудрая Баба-Яга, которая видит твои истинные намерения.

— Ты прав! Ты во всём абсолютно прав, возрождение целого народа стоит этой цены! Раз так получилось, что именно я должна помочь тебе в этом священном деле, то я всё сделаю, отдам всю свою кровь, силы, не знаю, что ещё понадобится!

— Ты! Мне нужна ты!

Мы кричали друг на друга, и эхо проносилось по столовой, мой голос не уступал ему, звучал чисто и звонко.

— Конечно, я тебе нужна, без меня тебе будет сложнее решить эту проблему! Я же не отказываюсь, используй по полной, я на всё готова!

И вдруг мой организм воспротивился собственным словам и заледенел, мгновенно всё тело покрылось инеем, и я замолчала. Тяжело опустившись на стул, смогла только прошептать:

— Амир, я всё понимаю, верю тебе, и помогу во всех твоих делах.

Ну почему всё так сложно? Ведь мы помогаем совершенно чужим людям, не задумываясь ни о чём, просто помогаем в каких-то мелочах, сделали и забыли. Почему я так возмутилась на поведение Амира по отношению к себе в таком деле, как возрождение целого народа, мне было непонятно самой. Ведь из-за этого он сам превратил себя в монстра, сотни лет спасал Мари, создал военизированное объединение, в котором все служат ему как вождю. И теперь делает всё, чтобы как-то спасти проводник, который работает на дело его жизни. Мог ведь просто использовать, а он честно пытается мне что-то объяснить.

Я лежала на своей постели и думала о своём скверном характере. Амир принёс меня практически без сознания, долго сидел рядом со мной и держал за руку, делился своей энергией. И она сделала своё дело, я постепенно успокоилась и согрелась. На меня он не смотрел, и ничего не сказал, лишь поглаживал мою руку своей ладонью. Уходя, наклонился над ней, но не поцеловал, я только почувствовала его горячее дыхание.

Цветы благоухали, поглядывали на меня своими разноцветными бутонами и удивлялись человеческой женщине, которая среди такой красоты умудрялась страдать. Я вспомнила столик, на котором были изображены прекрасные цветы из камня, удивительным образом казавшиеся живыми. Интересно, а что за камень был у Амира? Непонятно, я думаю, он достаточно богат, чтобы иметь бриллианты, а использовал в ритуале этот белый камень, что-то это означает.

Я встала и прошлась по комнате, с удовольствием касалась лепестков, наклонялась над некоторыми букетами и вдыхала аромат, иногда тягучий, как нега, а иногда весёлый, как лёгкий летний ветерок. Неожиданно мои пальцы задели камень, букет, стоявший в золотой вазе, оказался из каменных цветов. Ослепительные белые розы, казалось, что роса только что спала с нежных лепестков, бархатистых и упругих. Они ничем внешне не отличались от тех, что стояли рядом в цветной вазе из стекла, алых до такой степени, что их яркая тень меняла цвет орхидей в соседнем букете.

Амир как эти цветы, я села на пол рядом с букетом и стала его рассматривать. Прекрасен, как настоящие цветы, внешне ничем не отличается, пока не коснёшься и не поймешь, что это не живая ткань, а камень. Баба-Яга и Каменный Цветок, невообразимое доселе семейство. А Фиса ещё о какой-то песне мне говорила, какие звуки могут издавать клюка и камень?

— Такие цветы создавал мой народ.

Я даже не вздрогнула от голоса Амира.

— Очень красиво.

— Но ты любишь живые. А это камень.

— Тогда, во время ритуала… у тебя был белый камень. Это какой-то знак?

— Да, камень вождя. Подобных ему природа уже не создает.

Он опустился рядом со мной, сложил руки на коленях и низко опустил голову.

— Я как этот камень.

А что-то общее всё-таки у нас есть, одинаковые образы появляются в голове. Интересно, а как он меня представляет? Неужели знает о нашей Бабе-Яге?

— А я как что? Как ты видишь меня?

— Ты Фисе сказала, что ты как Баба-Яга.

Надеюсь, Амир не видел выражения моего лица, потому что я сразу опустила голову и старалась не захихикать, даже губы закусила.

— Я посмотрел в книгах различные образы этой вашей колдуньи.

Мне не удалось сдержаться, и я засмеялась.

— Похоже?

— Для меня ты не такая.

— Какая?

— Ты солнечный свет в небесах.

— Свет?

— Ты можешь согреть, можешь сжечь своим огнем, а можешь исчезнуть в темноте. Или погаснуть, исчерпав все свои силы.

Мягкое тепло охватило тело, как будто на меня действительно направили луч солнца, и он согрел меня в ледяном одиночестве. Не сразу я смогла посмотреть на Амира, такое неожиданное сравнение повергло меня в шок. Свет, интересно, не луч, а именно свет. Но свет, это что-то совершенно бестелесное, нейтрино и ещё что-то из физики, а тело тогда как? Почему оно так на камень реагирует? Пытается согреть? А этот камень, хочет ли он, чтобы его согревали?

Амир смотрел на меня голубым сиянием, в котором жила безнадёжность. И руки совершенно безнадёжно лежали на коленях, длинные пальцы повисли, казалось, что силы покинули их навсегда.

— Баба-Яга как образ ближе к действительности.

Он улыбнулся грустной улыбкой и покачал головой:

— Нет. Это сам свет нарисовал такую картинку. Спрятался от камня, чтобы тот своим холодом и темнотой его не погасил.

И что я на это могу ответить? Я лишь коснулась цветка пальцами, но он был слишком холодным, и я убрала руку.

— Он тебя не греет.

— Нет.

Отсутствие тепла в камне явление нормальное, откуда оно в нём может быть? От света. Я замерла с протянутой к живой алой розе рукой, потом решительно достала одну из них, ни одного шипа, совершенно гладкий стебель, и вставила её в букет каменных цветов. Полюбовалась ярким пятном среди белоснежных роз, и достала всю охапку. Мне пришлось подняться, и Амир подал руку, я оперлась на неё и заявила:

— А мы им поможем согреться.

Я вставляла алые розы среди белоснежных, и они постепенно приобрели красноватый оттенок, алых было больше по количеству, да и яркость цвета лепестков была уж очень насыщенной. Амир стоял рядом и, наклонив голову, внимательно наблюдал за моими движениями. А я брала в руки алую розу, выглядывала место, куда нужно поместить, вставляла её и брала новую. Когда все были расставлены, я отошла на несколько шагов и полюбовалась своим творением — красота. Но чего-то не хватало в этом буйстве розового цвета, я почесала нос и стала рассматривать остальные букеты, Амир продолжал внимательно смотреть на меня. Вот оно, именно то, что нужно!

Амиру пришлось мне помогать, потому что жёлтые розы оказались вставлены в непонятную конструкцию на окне, самой мне не удалось достать даже одну. Он мне подавал их, а я вставляла в букет.

Мы стояли у двери и любовались тем, что у нас получилось. Вазу пришлось заменить, потому что кроме жёлтых, я добавила ещё синие цветы с множеством лепестков. Так удивительно было видеть Амира, держащего в руках гигантский букет, пока я освобождала от цветов кастрюлю, иначе назвать нельзя, такой она была широкой, которая на самом деле напольная ваза.

— Теперь они согреются.

Я убрала растрепавшиеся волосы с лица и гордо посмотрела на Амира, а он лишь покачал головой, но удивление вытеснило в глазах безнадёжность.

— Ты так и не поела.

Он подхватил меня на руки и перенёс в столовую. Стол был сервирован, и когда успел? Вроде никаких звуков не издавал. У меня поднялось настроение, и я с удовольствием поедала всё, что было предложено. Амир сидел напротив, не мигая, смотрел на меня и наливал сок в стакан, как только я его выпивала. Наевшись, я решила уточнить важный для себя вопрос:

— Как долго мы здесь будем оставаться?

— Ты хочешь вернуться?

— Просто спрашиваю.

— У меня дела ещё на несколько дней.

— Ты будешь искать того человека?

— Я знаю, кто это.

Взгляд не изменился ни йоту, та же яркая голубизна и лёгкая улыбка на губах. Я задумалась, стоит ли дальше спрашивать, это дело вождя, и я к нему никакого отношения не имею.

— А Мари? Она вернулась домой?

— Нет, она пока в другом месте.

Мне осталось только двинуть плечом, она твоя дочь, только тебе решать, где ей находиться. Особенно когда её ищет враг. Почему я так подумала — враг? Потому что идёт войной?

— Есть пещера в горах, там источник энергии, которая поддерживает силу народа. Мари доставили туда.

— Она всё-таки пострадала?

— Не физически, Мари потеряла много энергии, ей нужно восстановиться.

Амир положил ладони на стол и опустил голову, через несколько секунд мрачной тишины, которая уже начала давить на меня, продолжил:

— Они будут искать тебя.

— Меня?

— Ты спасла меня и осталась жива. Уже поэтому тебя попытаются похитить.

— Они? Значит, он не один, этот человек?

— Наш мир стремительно меняется, и не всем эти изменения… Переход некоторых кланов на донорскую кровь разделил наш мир на две враждующие части. И в обеих сторонах есть люди.

— Как это? Люди не хотят… они что, ненормальные, больные на голову?

Амир вскинул на меня глаза, явно такого выражения не слышал, подумал несколько секунд и рассмеялся.

— Да, у них не совсем здоровая голова.

— Но что им это даст? Что могут выиграть люди, если вы… будете…

Амир не помогал мне выйти из положения, я не могла сказать «убивать людей», но и не находила другого выражения высказать свою мысль, а он смотрел на меня и молчал. Ничего не выражающий взгляд давил на меня, и я опустила голову, как будто это я виновата в чём-то.

— Рина, в вашем мире тоже есть хищники.

Странный разговор, хищник разговаривает с жертвой о том, что и среди этих жертв есть хищники. Я с трудом подняла на него глаза.

— Но как… ведь они …мы… слабее вас физически? Неужели не боятся?

— У них есть созданная ими охрана. Они считают себя недосягаемыми.

— Это на самом деле так? Вы и не можете…

— Можем.

И опять стальной прищур в глазах, от которого поменялось всё лицо.

— Но тебя это не должно волновать.

Амир одумался, с женщиной не говорят на такие темы, и резко поменял тему:

— Я хочу показать тебе подарок.

— Подарок?

— Надеюсь, он тебе понравится.

Мы шли по залам дворца, и я поражалась красоте картин и украшений, собранных в небольших стеклянных шкафчиках.

— Вито сказал, что ты купил этот дворец для поездки. Кому он раньше принадлежал?

— Музею.

Я даже остановилась от удивления, Амир хмыкнул и объяснил:

— Владельцам музея тоже нужны деньги.

Мне представилась картинка, как Амир спрашивает у хозяина музея о возможности покупки дворца, интересное получилось зрелище. Вряд ли кто-нибудь из людей сможет ему отказать. Хотя, есть и такие, кто посмел напасть на его дочь. Я понимала, что он не будет мне рассказывать подробностей своих отношений с людьми, особенно разборки в связи с убийством детей и попытки похищения Мари. Но мысль о том, что среди людей есть те, кто против перехода таких как Амир на донорскую кровь не давала мне покоя. Склонив голову, я спросила:

— Амир… это сумасшедшие ученые?

— Не только: военные, богатые промышленники, те, кто хочет решать свои проблемы нашими руками.

Он говорил спокойным, ничего не выражающим тоном, и я осмелилась задать следующий вопрос:

— И ты с ними работал?

Я сказала это слово, прекрасно понимая, что за ним стоит — такой работой может быть только убийство.

— Да.

Мой мозг искал выход из положения, в которое я загнала себя сама, и не находил. Тело молчало, никак не реагировало на разговор, а вот мозг требовал каких-то действий, очередной этап раздвоения личности. Так и не придумав ничего, я просто пошла дальше, безделушки в шкафчиках меня сразу перестали интересовать. Амир молча шёл рядом, лишь указывал мне куда сворачивать.

Это оказался сад, настоящий тропический сад. Деревья и кусты росли в больших деревянных кадках, каким-то образом установленных в полу. Непонятно, как в этом гигантском зале сохранялась такая влажность и температура, я сразу почувствовала, как по спине потекли струйки пота. Несколько пальм главенствовали над всеми, они практически упирались в потолок и своими широкими листьями создавали сумрак, в котором росли удивительные кусты, некоторые из них даже были покрытии большими белыми цветами. Вокруг разместились горшки поменьше, в них росли невысокие кустики, полностью усеянные маленькими розовыми цветочками. Я проходила мимо жителей этого удивительного сада, касалась пальцами и вдыхала тёплый воздух, наполненный различными ароматами.

— Спасибо.

— Тебе понравилось?

— Да, здесь хорошо.

И засмеялась, утирая лоб:

— Только очень мокро.

— Всё можно изменить.

В его руках появился пульт, он нажал несколько кнопок, сразу послышался лёгкий гул, и потянуло свежим воздухом. Но я была уже совсем мокрой и заявила:

— Мне нужно переодеться.

Амир окинул меня таким взглядом, что я сжалась, платье облепило меня и практически обернулось вокруг ног. Я не знаю, о чём он думал в этот момент, но глаза сразу стали той яркой голубизны, которая меня поражала, и губы чуть шевельнулись.

— Отсюда далеко до моей комнаты?

Я спросила первое, что пришло на ум, пытаясь отлепить тонкую ткань платья от коленок. Амир, не опуская с меня глаз, подошёл к стене и открыл скрытую среди листвы маленькую дверцу, она выходила в бассейн. Тропический лес оказался рядом с моей комнатой. Я вопросительно взглянула в голубизну, и она ответила весёлой иронией.

— Ты всегда можешь сюда прийти.

Он подал мне руку и повёл в комнату, необходимости в этом не было, но ладонь была такой горячей, что я сразу опустила глаза и безропотно пошла за ним. Возле гардеробной, бассейн я практически пробежала, так быстро шёл Амир, он резко остановился, поднял моё лицо ладонями и посмотрел в глаза тёмным тяжёлым взглядом.

— Ты не должна мне верить. Мне верить нельзя.

Приблизил своё лицо к моему, и я решила, что последует поцелуй, но он вздохнул и исчез.

И что произошло, пока он шёл десяток метров через бассейн? Куда делась весёлая ирония? Почему опять нельзя верить? Потому, что я человек? А люди пытались похитить Мари? Количество вопросов возрастало, а ответов не было. Я плавала и плавала в стоячей воде бассейна, но вопросы продолжали рождаться в голове, хотя надежды на то, что хотя бы на один появится ответ, не было. Наконец я поняла, что ещё несколько метров и я утону, пришлось выбираться.

Лежание на постели и рассматривание созданного нами букета тоже ни к чему не привели. Многоцветье на удивление не раздражало, хотя такой набор мне обычно не нравился, я всегда предпочитала чистый цвет, чаще всего белый или жёлтый. Судя по букетам, расставленным по комнате, Амир тоже не смешивал цвета. Почему я решила, что это он сам выбирал букеты? Может быть, просто дал приказ и больше об этом и не вспоминал? Нет, если появились каменные цветы, причём расположенные среди живых, ему была важна моя реакция на них. А получилось так, что мы… как я подумала, а правильно подумала — это мы вдвоём его создали. Только так, соединив камень и свет, в данном случае основные составляющие света, те цвета, которые его создают, можно будет найти дорогу друг к другу. Даже если верить нельзя, как он сам говорит, и как я сама о себе думаю. Одна моя знакомая говорила, что женщина должна быть мудрее уже по тому, что она женщина. И Фиса сказала, что женщина всегда сильнее, красотой своей сильнее, и умом мужчинам нас никогда не догнать. Насчет красоты может, конечно, хотя мне с Амиром даже рядом стоять неудобно, особенно когда девушки из гарема где-то поблизости, и насчёт ума тоже есть сомнения. Но выхода нет, придётся брать ситуацию в свои руки. Кто-то должен во всём разобраться, особенно когда никто в ближайшем окружении ничего объяснять не собирается.

Амир не появлялся уже второй день. Как ушёл, так и исчез, во всём дворце был только Алекс. Ему и досталась моя решимость во всём разобраться. Он наивно решил сопровождать меня в столовую на завтрак и сразу поплатился.

Удобно устроившись на мягком стуле и помешивая золотой ложечкой чай в красивой золотой чашке, я задала первый вопрос:

— А почему везде золото? Болезни никакой нет, ведь уже была попытка кормить меня из обычной посуды.

Алекс не ожидал от меня подвоха и честно объяснил:

— Оно наполнено энергией Мари, когда ты ешь, то вместе с едой получаешь её энергию.

— А почему тогда только Амир может мне помочь, ну, когда… со мной всё происходит?

Глаза мгновенно изменились, и Алекс слегка нахмурился, не смог сразу сформулировать ответ или не получал приказа рассказывать об этой тайне. Но я смотрела на него и ждала ответа, пришлось говорить:

— Ты энергетически связана с Амиром. Только он может передать тебе свою в момент твоего энергетического выброса. Или остановить процесс. Энергия Мари только поддерживает тебя, хотя не всегда ты её принимаешь.

— Ты это чувствуешь, как Вито?

— Да.

— Я любому из вас могу отдать свою энергию? Как тебе?

— К сожалению, мы этого не знаем.

— Почему к сожалению?

Быстрый короткий взгляд и он плотно замолчал.

— Алекс, но ведь на самом деле для вас это выход из положения, решение проблемы. Я ведь и ребёнку помогла, избавила его от страшной болезни, значит, могу насытить своей энергией всех представителей…

— Не нужно никого насыщать. Рина, Амир делает всё, чтобы спасти тебя…

— Я знаю.

Взгляд стал внимательным и задумчивым, тёмным, но не чёрным, он размышлял, пытался понять, что же я задумала. Если бы я ещё сама понимала, всего лишь несколько догадок, да крик отчаяния Амира, вот и всё.

— Ты давно служишь у Амира?

— Это не служба.

— А что? Договор о работе?

— Моя жизнь принадлежит ему. И тебе.

— Что такое принадлежит? Я не понимаю, и никто не хочет мне этого объяснить.

Алекс медленно встал из-за стола и подошёл ко мне. Опустился на колено и повторил движения ритуала.

— Зачем? Алекс, я… не нужно мне никакой клятвы, ваши законы касаются только вас… я обычная женщина…

— Рина.

Я несколько испуганно подняла на него глаза и поразилась серьёзности взгляда и выражения лица. Алекс встал на колени передо мной и склонил голову.

— Ты спасла меня, хотя ничего обо мне не знала, отдала свою энергию. Ты боялась меня, я чувствовал твой страх, но ни разу не…

— Алекс, если бы ты знал, о чём я тогда думала…

Покраснев от стыда, я закрылась руками. Он отвел мои руки и мягко улыбнулся.

— Я знал, что умираю, был готов отдать за тебя остаток своей жизни, а ты сама мне её подарила. И теперь она принадлежит тебе.

— Алекс, не нужно так говорить, на самом деле всё произошло случайно, и я не имею к этому никого отношения.

Он продолжал улыбаться и взгляд никак не изменился.

— Но ты ни разу не вспомнила об этом…

— О чём вспоминать? Да я тогда… Алекс, давай не будем об этом вообще говорить, вспоминать даже не будем никогда, было и было. И клятва мне твоя не нужна. Кстати, о клятве, вы клянетесь вождю когда? Когда в клан вступаете? Или как родились, так и повязаны навечно?

Я задавала первые попавшиеся на ум вопросы, лишь бы уйти от разговора о спасении Алекса. Какой кошмар, о чём я тогда думала, хорошо, что никто в этом мире мысли не читает. А вдруг читает? Ужас в моих глазах встревожил Алекса, и он взял меня за руку:

— Что случилось?

Честный взгляд у меня не получился, и я решилась спросить:

— У вас всякие возможности… я ведь ничего о вас не знаю… а мысли никто не читает?

Алекс неожиданно улыбнулся, и глаза посветлели, догадался, о чём я подумала:

— Такие возможности существуют, но среди нас таких нет.

— А… он… Амир самый среди вас… сильный…

— Я не знаю у него такой способности.

Очень дипломатичный ответ, он не знает, а как на самом деле, неизвестно. Я даже головой помотала, нельзя об этом думать, иначе сойду с ума. И тут же трезвый мозг, который в этот раз оказался независимым от тела ввиду отсутствия раздражителя, выдал мысль, от которой я сразу успокоилась. Даже если Амир читает мои мысли, ему же хуже.

— Алекс, ты не ответил на мой вопрос.

— Клятва главе клана даётся на ритуале посвящения, когда принимают в клан.

— И вы на самом деле готовы отдать за него жизнь?

— Да. И за тебя.

— Алекс, мы договорились об этом не говорить.

— Я лишь уточнил, кому принадлежит моя жизнь.

— Хорошо, пусть будет так. А в каком возрасте вы вступаете в клан?

— Посвящение может происходить в любом возрасте. Иногда это бывает в возрасте становления возможностей, около двадцати лет, иногда раньше. Бывает и так, что вступают в клан уже специалистом.

— По желанию?

— Если глава решает принять в свой клан.

Он так таинственно улыбнулся, что я решила уточнить:

— А ты как попал в клан Амира?

— Он нашёл меня ещё ребёнком.

— И тебя сразу приняли в клан?

— Нет, я сначала прошёл специальную подготовку… у людей это называется школа.

— Школа?

— Близко по назначению.

— И каким ты стал специалистом?

— У меня разные способности.

И так мило улыбнулся, что я поняла: разные, они разные и есть. То есть совсем не важно — какие. Он поднялся с колен, и я решила, что потом задам остальные вопросы, а то замолчит так же плотно, как умеет Вито.

До обеда я продумывала вопросы между рассматриванием новых букетов. Они появились за ночь, неизменным был только тот, который мы собирали вместе с Амиром, и у цветов не было никаких признаков увядания. Казалось, что они за ночь даже стали свежее, может, заменили живые цветы? Я решила не спать, чтобы посмотреть, кто же меняет букеты.

Алекс готовился к общению со мной, я это поняла по едва заметной усмешке, с которой он вошёл в комнату и пригласил на обед.

— Как долго не будет Амира?

— Он не говорил о сроках отсутствия.

— А куда он поехал?

— По делам клана.

— А Мари…

— Она ещё не вернулась.

— Ты был в пещере?

— Нет.

Я ковырялась в еде, и Алекс спросил:

— Ты не хочешь есть?

— Не нагуляла аппетит. А можно мне хоть окрестности посмотреть?

— Амир просил тебя не выходить из дворца.

— Просил? А если я прикажу? Ты же поклялся выполнять все мои приказы.

— Я попытаюсь убедить тебя не выходить за пределы дворца.

— Пытайся.

— Ты можешь выйти, но будешь окружена таким количеством боевиков, что ничего не увидишь за их спинами, рост не позволит.

Я не сразу осмыслила то, что он сказал. Это что, тоже ирония? Алекс смотрел на меня с той же лёгкой улыбкой, за которой очень явственно проскальзывала усмешка. Добрая усмешка взрослого над непониманием младенца.

— Боевики это охрана?

— Да.

— Ты тоже боевик?

— Да.

— И у всех возможности…

— Разные.

— Покажи мне что-нибудь, а то говорят о ваших возможностях, а я ничего не видела, только вашу скорость, да силу.

Алекс на секунду задумался, потом поднял ладонь на сантиметр от поверхности стола, и золотая тарелка с фруктами отъехала от меня на край и упала. Я нагнулась и долго рассматривала яблоки и апельсины, рассыпавшиеся по полу. Красивый пол, весь инкрустированный различными видами дерева, судя по цвету пластин паркета.

— Это как? Как ты это сделал?

— Энергия.

— Но ты даже не двинулся с места…

И сразу вспомнила слова Амира, что он может меня убить, не вставая с кресла.

— Ты так можешь убить?

— Да.

— И все боевики так могут?

— Да.

Вот откуда у меня каждый раз возникало чувство опасности — когда я их видела, я чувствовала эту энергию. Но с Амиром у меня не было этого ощущения опасности.

— А у Амира какие способности?

— Он сильнее нас всех.

И опять ясно, это всё, что он скажет о способностях своего вождя. Но боевой настрой ещё меня не покинул, и я озвучила вопрос, который не решалась задать Амиру.

— Донорская кровь чем-то отличается от… живого человека?

Алекс подготовился, ничего не изменилось в выражении лица, может, только ресницы чуть дрогнули.

— Человек с кровью отдает свою жизнь и энергию. Донорской крови нужно больше.

— Всю жизнь… убивать?

— Полное насыщение дает только убийство жертвы.

Я сжалась всем телом и низко опустила голову, чтобы не видеть ничего. Зачем задала этот вопрос, ещё даже не начала понимать Амира, а уже опять ненавижу всех. Алекс не сказал ни слова, когда я встала и ушла к себе в комнату, шёл рядом и молчал.

Пролежав до вечера без единой мысли, я только покачала головой, когда Алекс пришёл пригласить меня в столовую.

— Рина…

— Оставь меня. Я хочу побыть одна.

Он постоял минуту, подошёл к постели и встал на колени передо мной. Я закрыла лицо ладонями и простонала:

— Уходи, я прошу тебя, уходи.

— Тебя здесь никто не тронет.

— Я не боюсь.

— Не боишься.

— Амир сказал, что чувствует мою кровь, ты тоже чувствуешь?

— Да.

— Как?

— Движение по сосудам. Запах.

— Моя кровь пахнет?

— Мы чувствуем кровь за километры. Амир твою чувствует везде.

— И сейчас?

— Да.

— Вот ты перешёл на донорскую кровь, что для тебя изменилось?

Я спрашивала, закрыв глаза ладонями, не могла смотреть на Алекса. Это его сущность, он как тигр, родился таким, ведь тигр не виноват, что не может питаться листиками салата и бананами. И не его вина, что я оказалась тем ягненком, который для него пища.

— Я стал думать иначе. Когда смог думать.

— Как это?

— Во время перехода на донорскую кровь мы теряем рассудок, превращаемся в животное.

— Это больно?

— Мы не чувствуем боль.

Тут уже я не выдержала и открыла глаза.

— Совсем?

— Ощущения при ранении есть, но это не та боль, что чувствует человек. Мы чувствуем лишь степень повреждения организма.

— То есть ты сломаешь руку и не почувствуешь?

— Я знаю время её восстановления.

Поднявшись с подушек, я удивлённо посмотрела на него. Он опустил глаза и вздохнул:

— Хочешь, покажу?

— Хочу.

Алекс встал с колен, отошёл к двери, снял пиджак и закатал рукав. Какая, однако, рука оказалась, с неё скульптуру можно лепить, какое тело скрыто за одеждой, можно представить по этим мышцам. Он быстро взглянул на меня и резко ударил другой рукой по локтевому суставу, рука сразу повисла, разломившись на две части. Я охнула и закрыла ладошкой рот, чтобы не закричать. Но произошло невероятное: через минуту он поднял поврежденную руку, как будто она не висела только что, как сломанная ветка, пошевелил пальцами. Когда он подошёл ко мне и продемонстрировал совершенно здоровую руку, я непроизвольно отодвинулась от него и смогла лишь прошептать:

— Ты совсем ничего не почувствовал?

— Как треснула кость. Но сломать мне кости может только такой как я, и естественно тот, кто сильнее.

И сразу возникла картинка — разорванные части тел у стены.

— Значит те, кто… охрану…

— Они были сильнее.

И весь комментарий. Алекс поправил рукав, сходил за пиджаком, брошенным у двери.

— Ты будешь ужинать?

— Да.

Пока я ела, Алекс, устроившийся на диване недалеко от стола, странно смотрел на меня и опускал взгляд каждый раз, когда я поднимала на него глаза.

— Ты о чём-то хочешь спросить меня?

— Да.

Он медленно встал, казалось, что выигрывает время, чтобы сформулировать свой вопрос. Наливая мне сок в золотой стакан, он всё же его задал:

— Рина, я видел все записи, ты перенесла столько боли, мне никогда не узнать, что это… каково это… умирая, я лишь начал ощущать слабость в своём теле. Ты ни разу не вспомнила, ни слова упрека. Почему?

— Не знаю. Алекс, я, правда, не знаю. На самом деле у меня не было никаких мыслей, что кто-то в этом может быть виноват. Произошло и произошло. Вот если бы Амир меня предупредил, что я у тебя буду жизнь забирать, и ты так будешь мучиться, то кто знает, может я бы и извела его обвинениями. Поэтому ему повезло, что ничего не успел сказать.

Я рассмеялась и выпила весь стакан сока, какая вкуснота, я скоро буду как большой апельсин. Алекс тоже улыбнулся, как-то облегченно вздохнул. Чтобы уйти от этой темы, я попросила:

— Расскажи мне о себе.

А вот это оказался тот вопрос, который Алекс не ожидал. Глаза сразу изменились, потемнели, и он склонил голову. Я одумалась, увидев такую реакцию, вот зачем спросила, может ему тяжело вспоминать свою жизнь, кто знает, какой она была:

— Не хочешь, не рассказывай, мне просто интересно… можем поговорить о чём-нибудь другом.

— Я родился в семье богатого промышленного магната в Америке.

Он как бы решился на что-то в одно мгновение, лицо стало маской, только глаза блеснули холодным светом, от которого у меня занемели руки.

— Это было время, когда делали миллионы на нефти, золотодобыче и развитии дорог. Мой отец владел предприятиями и приисками, нашей семье принадлежали земли индейцев, на которых строили дороги. Когда по приказу отца сожгли несколько поселений индейцев для того, чтобы построить очередную дорогу, вождь одного из племён проклял его и послал своего воина. Он обратил меня.

Только чтобы разжать онемевшие от ужаса губы, я тихо спросила:

— Среди них такие тоже есть?

— Мы есть везде. Воин похитил меня и обратил, бросил на улице в другом городе.

— Сколько тебе было лет?

— Пять.

— Такой маленький?

— Голод крови быстро научил меня выживать. А потом я осознал свою силу. Через год меня нашёл Амир и привёз в свой клан.

Я смотрела на него и даже не пыталась представить, как выживал маленький мальчик из богатой семьи на улице чужого города, в один момент превратившийся в монстра.

— Но твой отец… он же должен был тебя искать…

— Он меня нашёл.

Алекс на мгновение опустил глаза, но ничего не изменилось в маске лица.

— Нашёл… но почему…

— Такой, каким стал я, не может быть ему сыном.

— Не понимаю. Алекс, я не понимаю, ты же его сын, его кровь, какой бы ни был, маленький мальчик, да хоть какой! Вы ничем внешне не отличаетесь от людей, у тебя же не выросли рога на носу, да и с ними, какая разница? Он же богатый человек, мог спрятать тебя, иногда показывать, что ты есть, но сам… как он мог!

От возмущения я махала руками, даже стукнула кулаком по столу.

— Именно такому, богатому и сильному можно было сделать всё, спасти тебя, оберегать от всего на свете, он отец! А мать? Она что?

— Она умерла за год до моего похищения.

Алекс странно смотрел на меня, даже голову набок склонил, прислушивался к моему возмущению. А я ужасалась, собственный ребёнок, маленький совсем, пять лет, это же не двадцать, когда уже своя жизнь идёт, сам за себя отвечаешь.

— И всё? Он даже не пытался больше с тобой встретиться?

— Нет.

И опять никакого комментария, а я никак не могла успокоиться:

— Всё равно не понимаю, собственная кровь, дитё совсем, другое дело взрослый, тогда иди — отвечай за свои поступки. Тем более магнат!

Алекс произнёс фамилию, которую я часто слышала по телевизору, когда говорили о крупнейших состояниях Америки.

— Ну и что! Подумаешь, фамилия!

— Я стал монстром.

— Но пять лет! Что ты тогда понимал, только выжить, пропал бы совсем.

— Не пропал.

И вдруг такая робкая улыбка тронула его губы, что я замолчала, сколько же он за свою жизнь перенёс. Думаю, и у Амира тоже не отеческий приём его ожидал, школа есть школа, она везде одинаковая, а уж у них однозначно не институт благородных девиц.

— А почему Амир тебя забрал с собой?

— Таких детей кланы ищут по всему миру.

— Но ведь можно самим готовить таких детей.

Сказала и ужаснулась своим словам, но Алекс правильно меня понял и объяснил разницу:

— Не все выживают при обращении. Если ребёнок после обращения какое-то время живет в человеческом мире, возможностей проявляется больше, и они развиваются значительно быстрее, вирус действует иначе.

Он резко встал, и стало ясно, что разговор окончен, и так много разной информации выдал за сегодняшний день. Я только кивнула головой, пожалуй, слишком много на самом деле.

Наплававшись в бассейне, я долго смотрела в окно, но ничего не видела, кругом темно, ни одного огонька. А когда устала и легла в постель, мозг выдал трезвую мысль: кто знает, что на самом деле за окнами, видела же я постоянное лето, когда уже зима почти прошла, а здесь мне вообще барханы могут показать. Я прислушалась к себе и с удивлением поняла, что совсем не возмущаюсь на такое поведение своего мужа. Амир меня охраняет… с какой болью в голосе он сказал, что меня постараются похитить.

Я даже поднялась на постели, в моей голове всё настолько перепуталось за последнее время, что только разговор с Алексом прояснил некоторые моменты. Амир пытается мне объяснить, но я слышу только то, что понимаю телом. А сегодня услышал разум. Кстати, действительно, а почему Амир опять сказал, что верить ему нельзя? Он чего-то боится, но не моей реакции, чего-то в себе, а меня лишь предупреждает, что-то уже происходило с ним, ну да — королева. Амир сам признался, что общался только с ней, и именно с ней у него что-то произошло, и он теперь боится повторения той ситуации со мной. Что там говорил Алекс, что-то о превращении в неконтролируемое животное при переходе на донорскую кровь. А жажда? А агрессия? Дура! Какая же я дура! Он постоянно ожидает возвращения этого состояния, что снова возникнет эта жажда моей крови! Боится, что не сможет сдержаться и убьёт меня, ведь он всегда чувствует мою кровь!

Вскочив с постели, я лихорадочно заходила по комнате. И Алекс пытается мне объяснить, а я слышу только то, что хочу слышать. Как права Фиса, очередной раз права, слушать и слышать. Амир спасает таких как Алекс, ищет по всему миру и делает из них воинов, кто знает, чем занимается сейчас. И меняется, изо всех сил старается измениться. А ему между прочим шестьсот лет с хвостиком.

В комнату стремительно вошёл Алекс и тревожно посмотрел мне в глаза:

— Рина, что случилось? Почему ты не спишь?

— Алекс, скажи, как вы… эту жажду переносите?

Он смотрел на меня со своей высоты и молчал. Губы сжались, кожа на лице побледнела и съёжилась, руки спрятались за спину, как у Амира.

— Алекс, мне нужно это знать, я хочу понять, что с Амиром происходит, он чего-то боится, со мной боится. Вроде всё нормально, а потом вдруг говорит, что ему верить нельзя. Почему, скажи мне? Это из-за королевы, что-то с ней было?

Алекс опустил голову и тихо произнёс:

— Рина, процессы с тобой происходят не так, как было раньше с другими. И у Амира тоже. Даже с королевой было иначе. Ты первая, единственная, кто так передавал энергию.

— Амир так себя ведёт от непонимания?

— Никто не знает, что с вами может произойти. И жажда у Амира… отличается от обычной в таком случае.

— Так расскажи мне о ней!

— Тебе не с чем сравнить.

— Скажи так, чтобы поняла.

Я уселась на постель и грозно посмотрела на Алекса. Он подошёл ко мне и встал на колени, хотел взять за руку, но остановился в движении, тогда я сама схватила его руку и заявила:

— Алекс, раз уж так получилось, что я что-то значу в этом процессе, раз я попала к вам и теперь живу рядом с вами, мне нужно во всём разобраться, чтобы не совершать ошибок. В то, что вы меня не съедите на обед, я уже поверила.

Он вздрогнул и хотел достать свою руку из моих ладоней, но я схватилась за неё и только сильнее сжала.

— Говори.

Что-то происходило с его лицом, оно побледнело так, что стали видны мелкие сосуды на лице, а глаза стали совершенно прозрачными, но он тряхнул головой и решился:

— Жажда крови — это голод, весь организм настроен на утоление этого голода, стремится добраться до крови. Обычный голод можно утолить кровью животного, донорской, этот — ничем, только кровью предназначенной законом жертвы.

— Но Амир же получил… или не хватило…

— Раньше только убийство жертвы утоляло этот голод. История с королевой показала, что любовь может остановить этот процесс, она уже не отдает свою энергию мужу…

— То есть кроме крови, она ещё и просто энергию ему передавала?

— Да, уже получив её кровь, Глеб забирал её энергию, её жизнь. Только когда он смог перебороть свою сущность хищника по отношению к ней, как жертве, полюбив её, он смог остановить этот процесс. А королева его любила и сама предложила ему свою кровь и жизнь.

— Сама?

— Да. Ты тоже сама отдала свою кровь Амиру.

Но как-то совсем не по любви отдавала-то, даже не очень понимала, что делаю, эмоций совсем никаких.

— Алекс, ты всё знаешь, получается, что я сначала отдала Амиру свою энергию с эмоциями, а только потом кровь?

— Да, по закону убивая жертву, хищник получает с кровью сразу всё, и эмоции, и энергию. Ты отдавала частями и неизвестно, что с тобой может произойти.

— Да было уже…

— Мы не знаем, тем более, что ты можешь передавать свою жизненную энергию не только Амиру.

— Если у меня всё неправильно, не по закону, то и у Амира тоже?

— Да.

И мой организм сразу отреагировал на промелькнувшую мысль, которую я даже осознать не успела, мгновенно оледенела, как сквозь туман услышала крик Алекса:

— Рина!

Ледяной панцирь не давал возможности двинуться, давил на кожу, которая уже примёрзла к нему так, что не оторвать. Холод проник внутрь тела, кровь почти не двигалась, застывала, превращалась в колючки, которые уже не помещались в сосудах, рвали их с невероятной болью. Осталась только мысль, она билась в голове и не давала возможности всему телу превратиться в кровавую ледяную статую. Звуки отдельных букв бились об лёд, который трескался, расходился мелкими лучами и снова застывал, как только они уходили в сторону. И так раз за разом, звуки постепенно замолкали, их сил уже не хватало, и лёд перестал трескаться, отвечал едва ощутимым сотрясением.

Огонь обжёг невыносимым жаром сразу всё тело, лёд вспыхнул, загорелся ярким пламенем, сжёг кожу и взорвал тело. Пустота.

Баба-Яга нервно ходила по избушке, стучала клюкой по полу и шипела:

— Ишь чего вздумал, расколдовывать собрался, слова ищешь, тропинку топчешь, куда ведёт не знаешь, а идёшь и идёшь. Свет говоришь, а какой тебе свет, когда из тьмы сначала выйти надо, чтобы свет тебе показался, а ты сам Тьма, Тьма да Камень. Не достичь тебе света, не будет он тебе светить никогда! Не допущу этого!

— Любовь — это свет.

Глаза были грустными, в них поселилась безнадёжность, они говорили о любви, в которую не верили.

— Любовь говоришь, а ты знаешь, что это? Как любить-то больно, невыносимо, а ты боли не знаешь, вот когда почувствуешь боль, от которой умереть захочешь, вот тогда тебе она и явится, а пока ты даже лучика малого не достоин. Ты тьмой своей его сразу гасишь, даже если малая толика появится. А знать не можешь, каково этой толике образоваться, сколько свету надо муки принять, боли пережить, да сколько слёз пролить. Крови да страдания столько забрал, а вернул что? Что взамен-то отдал? Тьму свою?

И как ударила клюкой об пол:

— Свет поверить тебе должен, не испугаться тьмы твоей, сам засветить от радости да счастья! Тогда и твоя тьма отступит!

Неожиданно Баба-Яга успокоилась, оперлась на клюку и хитро улыбнулась:

— Только помни, обмануть свет нельзя, ты свою премудрость оставь, раз любви хочешь. Говори, как умеешь, правду говори, да слушай сам.

Я проснулась как от толчка, сразу открыла глаза и увидела Амира. Он прошептал:

— Рина…

— А где…

— Кто?

И я всё вспомнила, разговор с Алексом и сон с Бабой-Ягой. Прислушалась к своим ощущениям, вроде нигде не болит.

— Ты давно вернулся?

— Вчера. Ты о ком говорила, об Алексе?

И такой тон, что я вздрогнула, даже глаза сощурил нехорошо.

— Он где?

— На посту.

А сам аж побледнел, резко поднялся с колен и отошёл к цветам, встал перед нашим букетом и руки в карманы спрятал. Я никак не могла понять, что случилось, с чего он вдруг так отреагировал на Алекса, почему таким тоном и таким взглядом. Надо его отвлечь, потом разберусь с таинственной бледностью.

— Что случилось?

— Ты опять отдавала мне энергию.

А сам голову наклонил, даже плечи округлились, скукожился всем своим гигантским телом. Мозг успел раньше вспомнить мысль, которая билась в ледяной ловушке тела, прежде чем организм успел что-то сотворить с собой.

— Я подумала о тебе, поэтому так получилось.

— Ты обо мне думала?

Он так стремительно оказался на коленях передо мной, что я вдавилась в подушку.

— Амир, ты меня пугаешь, не надо так быстро.

И о чём это я? Неужели это я говорю? Научилась кокетничать во сне? Баба-Яга научила? А голосок какой, даже Амир удивился, странно взглянул, и темнота из глаз исчезла. Я улыбнулась собственным мыслям и спросила:

— А умных жён, которые о своих мужьях неправильно думают, кормят?

— Ты неправильно думала? Что ты подумала?

— А в том, что умная, ты не сомневаешься?

— Нет.

Ответ честный, голубизна только ярче стала, и тревожность ушла, даже едва заметная улыбка проявилась. Я вздохнула и решилась озвучить свои мысли, доверие, так доверие, но Амир вдруг жёстким тоном меня остановил:

— Молчи.

Я лишь удивлённо подняла брови, только собралась признаваться, сам просил, и вдруг так.

— Не говори ничего, после своих мыслей ты много энергии потеряла, не надо, всё может повториться.

Я сначала кивнула, испугавшись воспоминания о ледяном панцире, но потом решительно вздохнула и заявила:

— Амир, эта мысль на самом деле правильная, и ты рядом, ты же меня спас, правда?

— Рина…

— Возьми меня за руку и, если что, сразу и спасёшь.

Баба-Яга права, нельзя тьмы бояться, а раз муки свету предначертаны судьбой, ему надо научиться силы копить.

Амир не сразу решился коснуться моих рук, почему-то медлил, странно смотрел на меня, потом даже глаза закрыл.

— Ничего не случится, я уже подумала эту мысль, она правильная, энергию я тебе уже отдала, ты её получил…

— Рина…

— Надо же проверить, ты рядом… я с тобой не боюсь.

Последние слова я говорила, уже протягивая ему свои руки, пальцы слегка дрожали. Не страх боли меня волновал, как-то о ней я даже не задумывалась, я удивлялась себе, своей решимости помочь Амиру в его борьбе с собой, со своей силой и своим звериным голодом. Он сначала осторожно коснулся кончиков пальцев, лишь потом мягко обнял мои руки своими ладонями.

— Вот видишь, ничего не происходит.

— Ты ещё ничего не сказала.

— Но уже подумала.

Амир наклонился и коснулся губами моей руки, это не было поцелуем, скорее ощущение кожи, которую он чувствует. Какие горячие губы, мягкие и нежные. Стоп, разум, твоя очередь, реакции тела допускать нельзя, кто его знает, до чего оно додумается.

— Я думала о тебе, как сложно тебе держаться. Мне помог Алекс, он немного о вас рассказал, и я теперь… Амир, я… расскажи мне о себе… ты ничего не говоришь, и я не понимаю сложностей… Ведь для меня слово агрессия, это драка фанатов после футбола, или пьяный какой-нибудь, я понимаю всё как обычная женщина. А голод, это когда для похудения перестаёшь есть сладкое, но настоящий голод я и не знала никогда, а ваш так совсем не представляю, только когда глаза Алекса увидела, поняла, как это страшно. Для тебя, когда я рядом, когда вся твоя сила… всё твое тело хочет, требует… не знаю, как сказать… а ты вынужден меня ещё и спасать.

Я говорила и не смотрела на него, но чувствовала его состояние по температуре ладоней, они то нагревались до состояния доменной печи, то леденели. И совершенно не ожидала жёсткого тона после своего признания:

— Алекс не должен был тебе говорить.

— Почему?

Мой наивный взгляд и дрожащий голосок повергли его в шок, чего я тоже не ожидала после такого выговора своему боевику. Он замер, глаза, ставшие непроницаемо чёрными, постепенно светлели, а маска разгневанного генерала уступила, даже боюсь подумать эту мысль — растерянности. Не сразу я поняла, рассматривая изменения состояния лица Амира, что мой организм обиделся, а дрожащий голос — которого у меня никогда не было, он просто не мог так дрожать, как у маленькой девочки — это лишь один из признаков обиды. Затем последовали остальные: я всхлипнула, закрыла лицо руками и прошептала:

— Никогда… я …надеялась… что… а ты… зачем… уходи…

— Рина…

— Уходи.

Амир попытался убрать мои руки с лица, но я только сильнее зажмурилась и стала сопротивляться его пальцам, даже головой замотала из стороны в сторону.

— Уйди… уходи… уходи… не трогай меня… не смей…

Какое-то время я ещё всхлипывала, разум куда-то спрятался, боялся даже мыслью проявиться, потом глубоко вздохнула и осмелилась открыть глаза — Амира в комнате не было. Что это было? Неужели это я? Даже в детстве я свои обиды никому не показывала, тихонечко плакала, спрятавшись в темном уголке, или уходила из дома и наматывала километры, стараясь не попадаться на глаза прохожим. Это так свет проявляется? Или женщина просыпается? Настоящая женщина, которой важно своё состояние, как она на данный момент себя чувствует, не думает, как правильно себя вести, никого самой не обидеть, а сразу высказывает свою обиду. Организм оказался не таким уж и беззащитным, обиделся и всё — перекрыл возможность разуму подключиться к процессу разговора, который бы подумал, что нельзя так себя вести, неприлично, надо объяснить всё, чтобы Амир понял, догадался, что я… А что я? Ну вот и послушалась Бабы-Яги, решила темноту пожалеть, а она сразу и прикрыла весь свет, единственный лучик, на который я решилась.

Я прислушалась к себе, может, опять рухну в ледяной ужас, но ничего не происходило. Организм постепенно успокаивался и ничего не собирался отдавать. Мне даже показалось, что я покрылась корочкой, чтобы уже наверняка никому ничего не отдать.

В дверь постучали, и я уже хотела крикнуть, чтобы Амир уходил, но подумала и решила — а пусть входит, я ещё какой-нибудь цирк устрою. Но вошла девушка из гарема, мило мне улыбнулась и установила поднос с едой прямо на постели, оказались такие ножки деревянные, но вполне устойчивые.

Закончив с едой, я уже хотела позвать девушку, чтобы она убрала поднос, просто лежать на постели с ним было неудобно, как вдруг вошёл Амир. И я совершенно детским жестом закрыла глаза ладошками. Серьёзно организм обиделся, даже видеть не хочет объект своих чувств. Но мозг уже пришёл в себя от удивления и решил вмешаться, пока ещё что-нибудь не случилось:

— Зачем ты пришёл? Поднос забрать? Бери.

Но ладошки не убрала, не хочу смотреть и не буду. И неожиданно развеселилась, то ли организм всё-таки решил простить Амира, то ли мозг уже что-то придумал. Я почувствовала, как убрали поднос с постели и голос Амира произнёс несколько слов, потом наступила тишина. И кому он эти слова говорил? Сам себе? Я осторожно развела пальцы и увидела стоявшего рядом Амира, подноса в его руках не было, значит, его кто-то унёс. И всё, где та настоящая женщина со своей детской обидой, мозг проявился во всю свою умственную мощь. Опустив руки, я заговорила:

— Амир, извини, я больше не буду ничего говорить, и вообще ни с кем разговаривать не буду. Отвези меня обратно, посади в комнату с бассейном. Можешь даже Фису ко мне не подпускать, я ведь и с ней могу что-то не то обсудить, а потом тебе…

— Прости меня.

— Простить? Это ты о чём? Какое может быть прощение или не прощение? Какое я вообще имею право что-то обсуждать? У женщины никакого права нет, и быть не может.

— Может, ты…

— Амир, я женщина уже бывшая замужем, знаю, что чего стоит, ты можешь мне ничего не объяснять. Сейчас я твоя жена и знаю своё место.

Я говорила спокойным голосом, лишь иногда позволяла себе иронично поднять бровь, руки лежали поверх одеяла и ни разу не дрогнули. Вот и договорились мозг и организм, никакого раздвоения личности. На Амира я не смотрела, так и не подняла глаз, гарем так гарем.

— Рина…

— Амир.

— Помоги мне…

— В чём? Ты самый-самый, шестьсот лет всякого опыта, что для тебя источник энергии. Обещала, значит, исполню всё, энергию буду отдавать. Кому скажешь, тому и буду.

— Мне нужна ты…

— Я? Зачем?

Пожав плечиком, я всё же посмотрела на него, но не увидела, просто фигура на фоне цветов, сразу глаза опустила и продолжила:

— Баба-Яга правильно сказала, говоришь, что нужна я, а на самом деле только мои возможности и нужны, колдовство моё. Не переживай, будет тебе колдовство.

Амир сделал какое-то движение, и я сразу ответила на него:

— Не подходи.

Но мозг ещё не всё выдал, да и организм видимо с ним согласился в своей мести за обиду, потому что я сразу улыбнулась и скинула с себя одеяло:

— Прости, я забылась, бери моё тело, оно же тебе принадлежит.

Звук, который издал Амир, я не успела осознать, меня кто-то схватил на руки и тихий голос прошептал:

— Молчи.

Темнота была абсолютной, я даже дыхания Алекса не слышала, но сразу поняла, что это он. Он стоял и прижимал меня к себе, казалось, что прикрыл своим большим телом от всего мира. Ну да, главное, что от мужа законного унёс. Я прижималась к Алексу и думала о том, что натворила, кто знает, в каком состоянии сейчас Амир. И что он потом сделает с Алексом.

Мы стояли неизвестно где долго, мне уже казалось, что прошли часы. Я пыталась хоть немного пошевелить ногами, плотно зажатыми руками Алекса, но он прошептал:

— Не двигайся.

Наконец он расслабил руки и что-то сказал, сразу зажогся свет, и я увидела, что мы окружены спинами боевиков. Алекс тревожно спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо… Алекс, а что… почему…

Он отвернулся от меня и опять что-то сказал, спины отошли от нас, потом просто исчезли. Кругом были металлические стены, какой-то технический подвал, только труб не хватает. Пока я оглядывалась, Алекс несколько раз вздохнул, как будто отдышался.

— Что… Амир… он где?

— Амир ушёл.

— Он был здесь?

— Подходил к двери.

Мгновение и мы оказались в моей комнате. Я схватила Алекса за руку, когда он опустил меня на постель.

— Амир бы вас не тронул, правда?

Алекс мрачно посмотрел на меня, ничего не ответил. Но я его руки не отпускала, лихорадочно вздохнула:

— Алекс, скажи правду, что теперь будет?

— Тебя он не тронет.

— Конечно, не тронет, ему энергия нужна, а ты?

— Обо мне тебе думать не…

— Как это? Тебя он убивать будет, а я не думай!

— Это моя задача, охранять тебя.

— Вот и охраняй! Я приказываю тебе остаться в комнате! Всегда присутствовать при мне!

Алекс вздрогнул, глаза округлились, превратились в два прозрачных стёклышка, а рука стала невероятно горячей.

— Правильно, я же имею право тебе приказывать, вот и дождался настоящего приказа …этой, как это… жены… опять забыла, ах да, главы клана и вождя народов.

Я облегчённо засмеялась, потрясла его руку, и затребовала:

— Приказываю, чтобы девушка из гарема принесла мне сок.

— Кто?

Алекс смог произнести вопрос, хотя и с трудом, голос ещё не очень слушался, и получился больше хрип.

— А кто всю еду приносит, это же ваш гарем?

Он смог только головой покачать, не сразу ответил:

— У Амира нет гарема, это бойцы клана.

— Бойцы?

— Да.

Алекс длинно вздохнул и сказал несколько слов, медленно достал свою руку из моих ладоней и встал. Почти сразу появилась девушка и принесла на подносе золотой кувшин и высокий стакан, улыбнулась мне и отдала его Алексу. Я поблагодарила:

— Спасибо.

Девушка опять мне улыбнулась и вышла. Алекс налил в стакан оранжевый сок и подал его на подносе. Я выпила несколько стаканов, и выглядело это смешно, или мне от радости, что нашла выход из положения, всё казалось весёлым. Алекс наливал очередной стакан, я выпивала, ставила на поднос, он отходил от меня, наливал сок из кувшина и снова подходил к моей постели с подносом.

— Спасибо, хватит.

Алекс установил поднос на маленьком столике и подошёл ко мне, посмотрел на меня задумчивым взглядом. Я сразу замахала руками:

— Ничего не говори, я отдала приказ — выполняй. Вон там у цветов садись и охраняй жену вождя, ты всё равно не спишь.

— Рина…

— Ничего не хочу слушать.

Я даже уши закрыла ладонями и закрыла глаза. Во мне опять заговорила настоящая женщина, капризная и своевольная. Подождав немного, я приоткрыла глаза и увидела, что Алекс действительно сидит у нашего с Амиром букета.

— Алекс, ну пожалуйста, мне так действительно будет спокойнее.

— Твой приказ для меня закон.

Неожиданно ослепительно улыбнулся и сказал странную фразу:

— Ты во всём права, только так, иначе сложнее понять.

— Что понять?

— Ты права.

И опять задумчивый непонятный взгляд. Я решила — согласился уже хорошо, ведь мог уйти, что бы я сделала с разницей в возможностях. Удобно устроившись, я действительно спокойно уснула.

Утром всё было спокойно, проснувшись, я обнаружила Алекса в той же позе и с тем же задумчивым взглядом.

— Доброе утро.

— Доброе.

— Амир приходил.

Я вздрогнула, и Алекс сразу меня успокоил:

— Он ничего не сказал.

— Зато я ему многое могу сказать.

— Рина, постарайся его понять.

Мне ничего не оставалось сделать, только кивнуть головой — попытаюсь. Пока я плавала, Алекс ждал меня в комнате, когда вернулась, внимательно посмотрел в глаза и выдал вердикт, что я чувствую себя хорошо.

— У меня всё нормально, нигде не болит. Можешь проверить.

И протянула свою руку, он опять быстро взглянул мне в глаза тёмным взглядом, но руку взял.

— Ты берёшь мою энергию.

— Вот видишь, всё хорошо, теперь, если что, и ты сможешь меня спасать.

Но эта идея почему-то совсем Алексу не понравилась, он помрачнел и вздохнул. И я поняла — Амиру она тоже не понравится. Ну да, Алекс меня похитил у него из-под носа, всю ночь провёл рядом в комнате, а теперь ещё и спасать меня сможет. И всё началось с того, что Алекс мне рассказал о них.

— Он сейчас на нас смотрит?

Алекс ничего не сказал, только слегка усмехнулся, значит смотрит. Я уже открыла рот, чтобы высказать своё возмущение, но вдруг осознала: это мне цирк и мелкие разборки между организмом и мозгом, прошлым и настоящим, а Алексу это может стоить жизни. Я вдруг вспомнила, как Амир говорил, что он может убить любого в своём клане. А того, кто пошёл против его воли? Он чётко сказал, что Алекс не должен был мне говорить о них, да, у такого как Амир всё всегда определено в задаче, а я всё порушила. И Алекс сознательно пошёл на нарушение приказа, такие как он просто так не ошибаются.

— Алекс, спасибо тебе, мне было спокойно от того что ты был рядом.

Он чуть сощурил глаза, догадался, что я это для Амира говорю.

— Проводи меня до столовой.

Я надеялась, что Амир уже ждёт в столовой, хотя не имела никакого представления, о чём с ним буду говорить. На меня вдруг навалился страх, однажды уже было так, что Амир был готов убить Алекса за то, что тот продолжал брать у меня энергию в своей болезни. Тогда я высказалась однозначно, что умру, если он это сделает, но честно говоря, не очень понимала своих действий. А сейчас надо как-то сделать так, чтобы Амир понял меня, понял, как человека. Ведь цена этого понимания велика — жизнь Алекса.

Но Амира в столовой не было. Я растерянно посмотрела на Алекса, он только пожал плечами, вождь не предупреждает о своих действиях. Девушка тут же принесла завтрак, и я решила спокойно подкрепиться, надо быть готовой к разговору с мужем. Понимая, что Амир посмотрит запись моего завтрака, я решила не провоцировать его и молчала. Алекс о чём-то думал, даже брови нахмурил.

Я уже допивала сок, когда в столовую вошёл Амир, Алекс сразу подскочил с дивана.

— Доброе утро.

Мой голос изменил мне, и я поздоровалась хриплым, каким-то надтреснутым голосом. Амир сразу подошёл ко мне:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, это после сока так получилось.

Утерев губы неприличным детским жестом, я растерянно посмотрела в тёмные глаза Амира. И совсем не ожидала, что он протянет мне руку.

— Я хочу тебя познакомить кое с кем. Пойдём.

Он помог мне встать и, не обернувшись на Алекса, повёл меня, так и оставив мою руку в своей ладони, она была тёплой и мягкой. Я облегченно вздохнула, надеюсь, что разборка хотя бы отложена на время встречи с этим некто.

Мы долго шли по коридорам дворца, Амир спокойно шёл рядом со мной, не пытаясь заговорить, и я была рада этому, оказалось, что учинить скандал легче, чем потом что-то объяснять. Особенно когда от тебя зависит чья-то жизнь.

Амир привёл меня в странное помещение, небольшая по размерам комната, разделённая стеклянной стеной ровно наполовину. Никакой мебели кроме двух стульев, один перед стеной, другой за ней. Стекло было настолько толстым, что даже я сразу его заметила. Амир усадил меня на стул и произнёс короткое слово, сразу на той стороне открылась дверь и два боевика завели молодого мужчину, посадили его на стул, а сами встали рядом. Интересно, кто это может быть? И зачем Амиру меня знакомить с кем-то через бронированное стекло. Рассматривая незнакомца, я поймала себя на мысли, что в этом лице, ничем особенно не отличавшемся физически, обычное лицо с мелкими чертами лица, мне что-то не нравится. Бегающий взгляд — вот что, мужчина чего-то очень боялся, вздрагивал постоянно, оглядывался на боевиков и суетливо поправлял на себе костюм. На нас с Амиром ни разу не посмотрел.

— Он нас не видит?

— Видит. Боится посмотреть на меня.

Амир встал рядом со мной и положил руку на плечо как на старых фотографиях — муж с женой.

— Рина, это доктор Шерер, Пьер Шерер. По его приказу убили детей в клинике.

Ничего во внешности этого мужчины не указывало на то, что он доктор, и особенно на то, что он может приказать убить маленьких детей. Обычный трусливый стандартный среднестатистический мужчина. Такого не запомнишь даже если провести с ним какое-то время, на следующий день не узнаешь. Никакое лицо и трусливое тело. Я рассматривала это чудовище в человеческом облике и пыталась понять — в чём вина этих детей в своей маленькой страдающей жизни, чтобы учёный монстр так их убил? Разорвал руками других монстров, которых он сам создал.

— Тебе плохо?

— Нет. Можно мне у него спросить… узнать…

— Спрашивай.

Я встала и медленными маленькими шажками подошла к стеклу, Амир встал рядом. Шерер поднял на нас испуганный взгляд, как будто только увидел, и сразу прикрылся руками, закрылся как от удара. Боевики развели руки и уложили их ему на колени, как нашкодившему ученику. Я не успела ничего сказать, Шерер быстро заговорил всхлипывающим голосом по-французски, потом перешёл на английский, снова на французский. Он говорил и говорил, иногда взмахивал руками, но боевики успевали эти руки поймать и вернуть на колени.

— Что он говорит?

— Рассказывает о своих научных достижениях.

— Научных?

— Я не должен его убивать, потому что он талантливый генетик.

Амир смотрел на Шерера спокойным взглядом, ни один мускул не дрогнул на лице, только руки оказались в карманах, впервые я увидела его в такой позе. Он держит себя, на самом деле может в любой момент разорвать его на кусочки, и Шерер это понимает.

— Спроси его, а дети, сколько среди них было будущих талантливых генетиков… нет, не так, есть ли у него самого дети…

— Двое сыновей. Он их обратил.

— Как… собственных детей?

— Это они были в клинике. Я их убил.

Я даже не вздрогнула, с ужасом посмотрела на монстра за стеклом, который все говорил и говорил о своей талантливости, откровенно плакал и умолял Амира не убивать его.

— Зачем он убил детей?

Амир произнёс несколько слов на английском, совсем негромко, но Шерер его услышал, упал со стула на колени, но боевики подняли его и снова посадили на стул. И произошло преображение — Шерер вдруг успокоился, утёр лицо и заговорил на английском уверенным голосом. Я оглянулась на Амира и увидела то же спокойное выражение, никаких эмоций, как будто он слушает делового партнера. В какой-то момент Шерер вдруг обратил внимание на меня, замолк на мгновение и опять заговорил быстро, почти проглатывая слова. Он даже попытался вскочить со стула, но боевики не позволили ему этого, жёстко посадили обратно. Один из них быстро взглянул на меня, и я поняла — Шерер говорил обо мне.

— Что он сказал?

— Предлагает объединить твои возможности с даром Мари.

— И что? Создать очередного монстра?

— Не монстра, удивительное создание с удивительными способностями.

И опять ничего не изменилось в лице вождя, только во взгляде появился прищур, стальной прищур убийства. Амир посмотрел на меня сверху и добавил:

— Тебя можно использовать самыми различными способами, потому что ты осталась жива. В тебе есть силы, способные многое изменить в природе людей и Тёмных.

Впервые Амир произнёс это слово, которое обозначает его сущность. И так же как Фиса, он произнёс его с заглавной буквы, но не торжественно, а с внутренней болью. Я смотрела в эти никакие глаза и пыталась понять, что он сейчас чувствует на самом деле, что творится в его душе, какие страшные мысли ломают его, рвут на части его сердце.

— Ему для этого была нужна Мари? Эксперимент?

— Шереру заказали Мари.

— Заказали? Не понимаю.

Усмешка едва тронула губы, и он посмотрел на Шерера, задал вопрос на английском. Тот сразу сник и произнёс фамилию, она оказалась мне знакомой, я даже схватила Амира за локоть:

— Неужели это…

— Да, его часто показывают в новостях. Ты хотела спросить о чём-то, спрашивай.

Но я лишь покачала головой и отвернулась от стекла, мне нечего спрашивать у этого… нечеловека. Амир произнёс длинную фразу на неизвестном языке и тут же прозвучал звериный крик учёного генетика. Он сразу прекратился, видимо боевики зажали ему рот.

Я смогла дойти только до стула, схватилась за спинку, но Амир подхватил меня на руки и вынес из комнаты. Всю дорогу до комнаты я прижималась к нему и хваталась за лацканы пиджака, вздрагивая всем телом от ужаса. Он шёл медленно, лишь один раз спросил:

— Как ты?

— Не знаю.

В комнате Амир уложил меня на постель и собрался уходить.

— Не уходи. Почему он убил детей?

— Они не смогли обнаружить Мари, и Шерер приказал убить всех.

— Он там тоже был, в клинике?

— Да.

Амир стоял и смотрел на наш букет, руки в карманах и плечи сгорбленные, как будто спрятался от моих вопросов, от меня. Я даже села на постели, так мне захотелось подойти к нему и обнять, прижаться всем телом, выпрямить эту гордую спину.

— Я работал с ним много лет.

— С Шерером?

— Некоторые свои открытия он пробовал на себе, на самом деле ему уже около ста лет. Он сотрудничал с моей медицинской службой по усовершенствованию возможностей боевиков.

— И он знал о Мари?

— Нет. О ней не знал никто. Только королева поняла, что… она почувствовала мою боль. И вылечила её своей энергией, отдала часть своей жизни за неё.

Он стремительно оказался у постели и посмотрел на меня жёстким тяжёлым взглядом.

— Тебя будут искать и найдут.

— Найдут?

— Мы уезжаем.

— Подожди, а что будет с этим… Шерером?

Амир обернулся уже у двери и никаким голосом ответил:

— Из Шерера сделают мутанта без рук и ног. Его голова мне может понадобиться.

— Его могут выкрасть и тогда он…

— Не выкрадут.

О чём я говорю, если Амир смог его захватить при всякой там охране, то уж из своих рук не выпустит.

— Я всегда успею его убить.

Когда в комнату вошёл Алекс, я смогла только криво ему улыбнуться и спросить:

— Амир ничего тебе не сказал?

— Мы уезжаем.

— Это я знаю, Алекс, я не об этом.

— Не волнуйся.

Оказалось, что встреча с Шерером забрала у меня все силы, и я практически не могла двигаться. Алекс посмотрел, как я встаю с постели и не выдержал:

— Рина, ты слаба.

— Я всё могу.

В комнате из ничего проявился Амир и тревожно посмотрел мне в глаза, потом обернулся к Алексу и приказал:

— Помоги с энергией.

А сам исчез. Вот, значит, как, всё посмотрел, оценил и решил оставить Алекса в живых, потому что тот может мне передавать свою энергию. Вождь.

Мне сразу стало лучше от энергии Алекса, видимо опять сработало единое стремление и мозга, и тела, ведь его присутствие означает отсутствие слабости и боли, да и то, что Амир его пощадил, тоже добавило спокойствия. Когда я уже надела шубку, в комнату вошли четыре девушки, как их назвал Алекс — бойца. Он помог мне застегнул пуговицы и, подавая перчатки, сказал:

— Девушки должны коснуться твоей руки.

— Зачем?

— Ты поедешь в четырёх машинах, они смогут изобразить тебя своей энергией.

Я не очень поняла, что он сказал, но руку подала, девушки едва коснулись моей руки и сразу исчезли.

— Алекс, я ничего не поняла. Как я поеду в четырёх машинах?

— Каждая из девушек, зная твою энергию, изобразит тебя, они даже наденут твою одежду, чтобы те, кто будет искать тебя, нашли их.

— Но их же могут…

— Рина, это их задача — охранять тебя.

— Но их могут убить!

— Могут. Поэтому мы улетим вертолётом, в котором кроме меня никого не будет.

— Алекс, я ничего не…

— Ты ничего не должна понимать в своей охране.

Голос Амира был строг, а взгляд тяжёл. Он посмотрел на Алекса и тот подхватил меня на руки.

— Рина, тебе придётся молчать всю дорогу, чтобы тебя не услышали. Никто тебя не увидит, Алекс закроет своей энергией, но голос могут прослушать.

Он отвернулся и уже практически у двери вдруг остановился, постоял мгновение и снова вернулся к нам.

— Мы будем защищать девушек из гарема, чтобы никто не понял, что в машине не ты.

Я кивнула головой, и вся сжалась, такого Амира я ещё не видела, казалось, что он уже в бою, ничего его не отвлекало от задачи. И мне сказал о защите девушек только для того, чтобы я не приставала с вопросами к Алексу и не мешала ему меня охранять.

Вертолёт оказался в подвале, Алекс просто проявился рядом с ним, я только успела моргнуть глазами. Два боевика взяли меня на руки, занесли внутрь вертолёта, усадили в мягкое кресло, закрепили множеством ремней и прикрыли странной прозрачной тканью, которая мягко обернулась вокруг меня. Алекс выглянул из кабины пилота и улыбнулся:

— Рина, я хороший пилот.

Моя кривая улыбка означала лишь то, что я плохой пассажир. Вопрос о том, как мы на вертолёте будем вылетать из здания, я сразу проглотила. Тем более, что из-за странной ткани видела всё немного в тумане. А как я дышать буду? Но вздохнув несколько раз, ощутила, что ткань свободно пропускает воздух, никакого напряжения.

Вертолёт произвёл звук и послышался шелест движения лопастей, поехали. Вылетели мы в оконный проём, который увеличился до размеров всей стены. И сразу солнце, казалось, что мы летим прямо на него, так оно сверкало. Я зажмурилась и решила глаз не открывать.

Мы никогда не сможем понять друг друга. Вождь, воин, стратег, хитро-мудрый политик в жизни, абсолютный одиночка. Именно история с Алексом показала мне, что Амир никогда и никому не доверял, и в человеческой жизни всего скорее тоже. Он, как говорят, по жизни такой, а жизни этой шестьсот лет. И я, которая ничего кроме обид в жизни не видела, сама не видела, только обиды и собирала, вместо того, чтобы обернуться вокруг и найти радость, увидеть саму жизнь. Я сама и есть Баба-Яга, та, которая не допускает малой толики возможности измениться, расколдовать себя: с одной стороны, говорит, что давай, иди, расколдовывай, и тут же заявляет, что не позволит, тьмой угрожает. Ну да, она вроде к Амиру обращается, а на самом деле же мне говорит, что он должен сделать, чтобы меня расколдовать, а я? Я что должна сделать, чтобы расколдоваться? Даже не ради Амира, ради себя. Увидеть этот мир, в который судьба меня забросила, чтобы спасти тех, о которых я даже никогда не слышала, целый народ с вождём во главе. Пока я его не увижу, ничего у нас с Амиром не получится. Значит, для себя? Ну да, для себя, потому что Амир для меня. Я уже хотела хихикнуть над своей мыслью, но вовремя вспомнила, что мне нельзя издавать даже звука, и сжала губы, будем философствовать молча.

Сегодня я увидела Амира другого, даже не могу определить, какого, настоящего, наверное. У которого всё продумано до мелочей, мельчайших мелочей, оттенков мелочей. Вплоть до того, что я могу подумать даже не в следующий момент, когда-нибудь. Вот о чём он говорил, вернее, пытался мне сказать, а ещё пытался мне объяснить, что со мной он этот опыт не использует. Как та же Баба-Яга проговорилась: не понимает, но идёт. Во вчерашнем скандале он даже попросил у меня помощи, а я не захотела услышать.

Я думала о чём угодно, размышляла о наших с Амиром отношениях, а в голове время от времени пробивалась мысль, которую я лихорадочно отталкивала: что происходит с теми девушками, как Амир их защищает, чтобы неизвестные мне враги не поняли, что в этих машинах меня нет. Ведь если он не будет их защищать как меня, эти враги сразу поймут всё и будут искать меня, и догадаются, что я исчезла каким-то другим способом, вспомнят про вертолёт, на котором никого кроме Алекса не было. Не успев додумать эту мысль, я замерла от другой — Амир не мог просто так оставить нас с Алексом в одиночестве, кто-то ещё есть, кто-то, кто готов отдать жизнь за меня, как те девушки из гарема, а на самом деле бойцы. После встречи с Шерером, который одним словом уничтожил целую клинику с детьми и врачами, я осознала реальную опасность для всех, кто меня окружает. Кровавая пелена, которая была перед глазами в клинике, опять застлала все вокруг, и я безмолвно крикнула своему организму, что нельзя мне сейчас терять сознание, никак нельзя, Алексу с Амиром сейчас не до меня, они в бою. И организм понял, зрение восстановилось, я облегченно вздохнула, появилась надежда, что мы нормально долетим домой… куда? В ковровый дворец?

Организм нашёл самый легкий способ избавиться от волнения — я уснула. Мне снился сон, в котором я сначала ничего не понимала, удивлённо озиралась вокруг и пыталась разглядеть лица окружавших меня людей. Они все были высокими, очень сильными, но почему-то боялись меня, стоило мне на кого-то посмотреть, как тот сразу падал на колени и закрывал лицо. Среди них были и женщины, но они ещё больше пугались моего взгляда, не просто падали на колени, практически ложились на пол и закрывали головы руками. Я что-то им говорила, но меня никто не слушал, мой голос тоже их пугал, мужчины замирали, а женщины прикрывали лица. Я не выдержала и схватила одну девушку за руку, она от ужаса закричала, и мне пришлось отпустить её. Что это? Почему такой страх, что я такого совершила, почему меня все так боятся? И тут послышался голос Бабы-Яги:

— Ну что, Тёмная? Ты этого хотела? Узнала мир, в который пришла? И так будет всегда, где ты — там ужас, ненависть и страх, страх, только страх.

— Я не боюсь.

Она хрипло расхохоталась:

— Боятся тебя. Всегда будут бояться, никто не сможет перебороть этот страх, в тебе столько тьмы и силы, что она погубит любого, кто посмеет приблизиться к тебе. Ты погасишь любой свет, раздавишь все цветы, которые взрастут в лучах этого света, сломаешь их души.

Она довольно захохотала, и всё пропало — ни людей, ни её голоса, Пустота.

Я едва ощутила, как меня распеленали из ткани, словно сквозь туман слышала тревожный голос Вито, его слова тянулись длинными звуками и мне были непонятны. Кто-то держал меня за руку и тоже что-то говорил, но и его я не понимала в этой тягучести, мои глаза едва открывались, веки были тяжёлыми и не хотели подниматься. Спать, только спать.

Безмолвие окружало меня, ни единого звука не нарушало абсолютной тишины. Я видела всплески яркого света, который иногда проявлялся в глубине пространства, но не мог осветить серого тумана, который заполнил собой всё. Этот свет был как всполохи дальней грозы, которая уже ушла и лишь эти мгновенные проблески напоминают о буйстве огня, ветра и воды. Остался только серый безмолвный туман бессилия.

— Я не дам тебе сгинуть, ишь что придумала, опять за мысли свои спрятаться решила, дураку одному жизнь свою подарила, на блюдечке приподнесла, да всю жизнь с ним покалечила, свет свой погасила ясный, а теперь из-за другого порешала лучик единственный погасить! Только он тебя и держит на белом свете, а ты сама собралась эту ниточку разорвать! Витёк, а ну зови сюда Лешу-то, лечить заразу будем, пороть дурочку эту надо, только пороть, нету на неё сладу никакого!

Неугомонная Фиса ворочала моё бессильное тело, мяла его своими маленькими железными пальчиками, но боли не ощущалась, я чувствовала лишь силу её давления кожей, мышцы никак не реагировали. Тёмные не чувствуют боли, только степень повреждения.

— Да что же с тобой миленькая моя, красавица ты наша, куда душа твоя убежала, за какие горы спряталась, голос мой услышь, девонька, слова мои да боль нашу за тебя. Поговори со мной, хоть слово скажи, глазки свои ясные открой, пальчиком добрым, мизинцем ласковым пошевели, нету нам без тебя жизни, она вся сразу и пропадёт, исчезнет мир без тебя. Ласточка моя святокрылая, ты одно услышь, целый мир с душами в бездну без тебя рухнет, темнотой покроется небо, да солнце погаснет, нету его без тебя, света твоего жизни нет в этом мире. Только капелька надежды и появилась, маленькая дождинка радости, что есть свет миру этому, черноте полной да страданию вечному…

И вдруг рыдание и всхлип прервали речь Фисы. Она плакала горько и надрывно, как бабы в деревнях оплакивали своих детей, с криком души безнадёжной, что жизнь с этой минуты для неё уже закончилась. Фиса плакала и плакала, ещё что-то кричала о безнадёжности для мира, а я никак не могла понять в своем сумраке — какой мир, почему он без меня погибнет? И вдруг сквозь крик пробился тихий шёпот:

— Рина, только ты, свет и радость, мечта и боль, единственное счастье в жизни, каждое мгновение счастье, мысль о тебе уже сияние в темноте, вернись ко мне. Молю тебя, вернись.

Что-то значили эти слова, сумрак затревожился, заволновался сгустками, и стали проявляться просветы, освещаемые отдельными лучами.

— Она берёт энергию!

— Рина! Молю, мне нет жизни без тебя, вернись, вернись к нам! Ты нужна всем, мне нужна, ты единственный свет!

И проявилась боль, разорвала сумрак ярким светом, вспышками солнца, обжигающими всё тело.

Фиса укутала меня ещё в одно одеяло, а сверху на голову накинула красивый плед, я не то, что двинуться, оглянуться вокруг не могла. А ещё назвала прогулкой.

— Я как та гора, недвижима в вечности.

— Молчи, хоть и весна по-ихнему, а ветерок, он такой, дунет и простуда сразу.

— Алекс всё вылечит.

— Ой-ой, придумала себе развлечение, как что сразу этот с руками, а сама уже ничего и не хочешь сделать, ручками своими потрудиться.

— Да я с вами уже и двигаться перестала, этими самыми ручками даже ложку ко рту не даёте…

— Молчи, слова тебе никто не давал!

Вот так мы с Фисой и разговаривали, только я не Вито, терпения во мне нет, я сразу высказывала своё возмущение, а она радовалась и начинала заново меня раздражать. И как догадываюсь, получала от этого массу удовольствия.

Весна в горах явление непередаваемое никакими словами. Солнце светило прозрачным светом, казалось, что воздух подрагивал от лучей, а горы отвечали своим сиянием снежных шапок. Я щурилась и вдыхала ароматы тающего снега, нарождающихся листьев, влажной пробуждающейся от зимнего сна земли, и ещё массы запахов, которых определить не могла. Амброзия.

И пение птиц, весело резвящихся на ветках деревьев, окружающих наш домик. Вот одна села практически рядом со мной и засвистела свой романс о вечной любви. Тут же прилетела другая и запела танго, покачивая своей яркой головкой в такт отдельным переливам. Они соревновались друг с другом в красоте звучания, а Фиса щурилась на солнце и тихонечко подпевала им обеим.

— Спой что-нибудь.

Она иногда пела мне песни древних времён, в которых я мало что понимала, но полюбила их звучание, многократную повторяемость строк в разной тональности.

— А ты, милочка, сама спой.

— Я не пою.

— Так попробуй.

— Нельзя оскорблять такую красоту.

— А горы всё простят, они вечные, им твоё пение только в диковинку будет.

Я попыталась на неё посмотреть, но из-за пледа на голове ничего не увидела и лишь хмыкнула.

— Порадуй камень-то, он небось уже сто лет только птиц и слушает.

— Тебя слушает.

— Дак надоела уже, ему наши песни в странность, ты вона их и слушаешь, потому что деваться некуда.

— Ты не права, мне нравится, как ты поёшь, интересно.

— Теперь сама покажи, кода ещё такой случай будет, что никого в округе нет, ори сколько хочешь.

— Боевики кругом.

— А им что, твой ор получше приказов ирода в любом раскладе.

Мы с ней не обсуждали подробностей моего физического и умственного бессилия в тумане. Я ещё долго была в полубессознательном состоянии, хотя и принимала энергию Алекса и Вито. Полностью пришла в себя в этом маленьком домике в горах, среди высоких деревьев и немереного количества боевиков, прятавшихся среди камней.

Постоянно с нами были только Вито и Алекс. Амир так и не появлялся. Несколько раз приезжала Мари, и тоже лечила меня, но ей нельзя было долго находиться вместе со мной, так как её тоже искали враги. Мы обе радовались совместным разговорам, и я удивлялась как мне хорошо с этой девушкой. Я не спрашивала о пещере, где она восстанавливалась после истории с клиникой, а она промолчала. Её прятали далеко в пустыне за этими горами, хотя она и возмущалась на такое решение Амира, всё заявляла, что сама может себя защитить. На что Фиса глубокомысленно парировала, что отец лучше её понимает в военном деле, да и за дочь беспокоится:

— Ты девонька гордыню-то свою поумерь, отец твой вона сколько лет в боях, ему сейчас не до девки премудрой. Ты и знать не можешь, чем он там занимается, как врагов бьёт, ему ещё и тебя от девичьей глупости спасать некогда.

Меня удивляло, что Фиса в разговорах с Мари всегда называла Амира отцом, ни разу не сказала своё, данное неизвестно когда, определение ирода. И Мари замолкала, прижималась к ней, слушала очередную песню или сказку. Ко мне она тоже любила присесть и взять за руку, говорила, что энергию проверяет, только потом я поняла, что она ведь нормальной жизни с тётками и матерью уже и не помнит. Что и было, то шестьсот лет безмолвия пещеры всё стёрло. Мы с Фисой стали для неё кем-то из нормальной детской жизни, когда не нужно быть сильной и мудрой, а можно вот так прижаться к тёплому бочку и ни о чём не думать.

Фиса вздохнула и тихо заговорила:

— Ты, Рина, Тьму на себя натянула, шкуру эту чёрную да мохнатую, звериную душу в себя приняла, да почувствовала каково в этой шкуре-то боль терпеть. Страх неизведанный никем осознала, ужас тёмный души больной… ирод болен уже тобой, только излечения не знает, и мало времени у него, страх перед светом в его душе живёт, ломает его каждую минуточку. А ты, девонька, ласточка, крылья свои должна распустить, свою душу вернуть, не сумеешь, так темнота тебя осилит, найдёт лазейку, как душу твою себе забрать.

Она замолчала, а я вновь ощутила сумрак в душе, серый туман, который сразу пахнул на меня холодом. Едва разомкнув губы, спросила:

— И как мне… что…

— Ты думаешь, я зазря песни-то пела, они ведь для души твоей малая толика силы, чтобы смогла она в тебе хоть на время задержаться, ниточке твоей помощь, которой ты за жизнь держишься.

— Фиса, я не знаю…

— Ты о нём плохо не думай, это я его к тебе не допускаю, потому как, а вдруг твоя темнота с ним встретится, да и не сможешь ты душу удержать, ему бы со своей справиться, а если и в тебе проснётся? Силы в тебе, которые выжить помогли, да тьма вечная… они ведь тогда тебя разорвут, спасти никто не сможет, и ему не удастся. Даже если ради тебя на погибель пойдет. Согласный он уже, давно согласный, да только не спасёт это тебя, не спасёт. Только сама, девонька, свои силы поднять тебе надо, женские, крылья развернуть.

— Ему погибель?

— Погибель, ласточка, погибель. Нету ему без тебя жизни, если что с тобой случится, его боль его же и погубит. Сам он готов, хотел уже… да ты вовремя его услышала, не простил он себе, что его темноту на себя взяла, душу свою его темнотой да ужасом заполнила.

Вот, оказывается, к чему привели мои мысли о мире, в который я попала. Захотела узнать мир, пожалуйста — чувствуй их, осознавай их жизнь. Существуй в той темноте, которая в душах властвует. И я запела хриплым голосом, почти без мелодии, первое, что вспомнила:

В городском саду играет духовой оркестр.

На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест.

От того ль, что пахнет липа иль роса блестит,

Мне от глаз твоих красивых взор не отвести.

Прошел чуть не полмира я — с такой, как ты, не встретился.

И думать не додумался, что встречу я тебя.

Верь, такой, как ты, на свете нет наверняка,

Чтоб навеки покорила сердце моряка.

Слезы сразу потекли тоненькими ручейками, вся замотанная одеялами и пледом, я не могла их утирать, и скоро всё лицо стало мокрым и горело внутренним огнём отчаяния. Немедленно появился Вито, сел прямо на землю, достал мои руки, и горячий поток энергии полился вместе с песней. Я всхлипывала, дрожала всем телом, но продолжала петь, хотя слова уже не получались, лишь заунывное перебирание звуков.

— Ты ещё спой, ласточка, яблонька моя, спой, сразу надо, пусть слеза твою душу умоет.

— Не… могу…

— Можешь, ты всё можешь. Я тебе помогу.

И Вито запел красивым голосом что-то на итальянском, какую-то знакомую мелодию, я когда-то слышала её, и она мне понравилась.

— Вито, это песня солдата? Там что-то про подружек…

— Да. «Скажите девушки подружке вашей…»

Он перевёл начало, и я улыбнулась, надо же, оказалось, помню, хотя и слышала всего один раз.

— Вот и молодец, Витёк, вы вдвоем петь будете.

— Нет-нет, я совсем не умею, а у него так красиво получается, мне при нём даже рот открывать нельзя.

— Так ты разумница пойми, это лечение для тебя заместо лекарства будет. А то могу чего заварить с маслицем.

Я поняла, что угрозу Фиса исполнит и заставит пить огненное варево в качестве воспитательного средства. Вздохнув несколько раз, и затребовав Вито уйти, чтобы не так стыдно было, я спела ещё две детские песенки. Слёзы появлялись сразу, они текли по щекам, и я утирала их краем пледа. В душе рвалась боль, жгла тоска, невероятная тоска, несмотря на весёлые слова о тёплом лете и вагончике, который качается. Удивительное состояние — во мне одновременно боролись эти тоска с болью, и какая-то светлая радость, она только едва проявлялась, задавленная тяжёлыми камнями тоски и алыми всполохами боли, но уже волновала, заставляла на что-то надеяться.

Не зря говорят, что песня лечит, я поняла это по состоянию своего организма уже через несколько дней таких песенных процедур. Алекс принёс мне распечатки текстов различных песен, из которых я помнила иногда всего несколько слов, и мы усаживались с Фисой в небольшой беседке у домика и пели. Я понимала, что все слышат моё завывание, но деваться некуда — Фиса решительно поставила передо мной стакан с огненной масляной жидкостью для более полного понимания значимости момента:

— Выбирай, огнём мы тебе душу лечить будем али песней.

Я пела, а слёзы лились и лились, потоки слёз, горные реки, заполняющие собой океан. Лишь на третий день река превратилась в ручеёк, а на пятый в отдельные капельки тёплого летнего дождя. Фиса запретила Вито напевать мне мелодию песен, заставляла саму вспоминать и с каждым днём всё строже требовала петь в соответствии с настоящей мелодией, а не так, как получалось у меня:

— Ты ласточка не ври тут, горам стыд свой не показывай, они ведь всё понимают, как ты их обмануть-то хочешь. Заново, с первого словечка.

Утерев слёзы, я начинала петь песню с первого куплета, иногда сердилась на очередное замечание Фисы, а она демонстративно пододвигала ко мне стакан с альтернативным лечением, приходилось покоряться.

Моё тело, которое едва двигалось, поддерживаемое лишь энергией Алекса, постепенно наливалось силой. Я уже сама понемногу стала ходить вокруг домика, трогала молодую листву, которая буйно росла на ветках различных деревьев, нюхала цветы. Алекс сразу доставал мне цветок каждый раз, как только замечал, что я на нём остановила свой взгляд. Они с Вито по очереди провожали меня, а Фиса как обычно руководила, посиживая на скамеечке, которую переносила по мере моего передвижения вокруг домика.

Однажды утром, когда я сама встала раньше обычного времени, она мне заявила:

— Сегодня горам подарки понесём.

— Какие подарки?

— А за приют, за солнце, да за весну.

Вито удивлённо приподнял брови, не знал о таких планах Фисы, а Алекс уточнил:

— Фиса, зачем в горы?

— Я же говорю, надо горным духам благодарность сказать за добро да за ласку. Ты хлебца кружок приготовь, да молочка налей в посудину, Рина и отнесёт.

— Я?

— А кто же ещё? Ты у нас силу ихнюю забирала, для тебя старались. Да за стоноту твою, ор твой тоже извинения попросить надобно.

Она категорически запретила Алексу и Вито мне помогать, заявила, что если они меня хоть коснутся, то духи обидятся на меня и силу снова заберут. Они переглянулись, кто его знает, а вдруг так и есть, её словам перечить опасно.

Выйдя на улицу, Фиса походила вокруг домика, долго смотрела на горы и указала куда-то пальцем:

— Ты вон тот уступчик видишь?

Я не видела никакого уступчика: кругом скалы да щебень, высокие деревья и колючие кусты. Скептически взглянув на меня, ведь потеряюсь, ищи потом, дала приказ уже Вито:

— Витёк, ты-то хоть видишь?

— Вижу.

— Туда нашей лебёдушке и надо дойти. Ты всяко её пойдёшь охранять, так не дай в сторону уйти. Только не помогай, заново лезть придётся.

Торжественно вручив аккуратно свёрнутый в чистое полотенце хлеб и кувшин с молоком, она подтолкнула меня в сторону горы:

— Иди птица святокрылая, иди за силой своей. Только одно скажу — как сможешь, так и будет.

Могла я с трудом, хотя на ноги мне надели мягкие сапожки и облачили в наряд горных красавиц — платье ниже колен из толстой шерстяной ткани с геометрическими узорами, так Фиса наказала, мол удобнее по горам ходить. Идти было неудобно: камни повсюду, щебень так и сыпался из-под ног, деревья стояли в самых неудачных местах, внизу ствола ветки не росли, и ухватиться было не за что, а кусты обросли длинными колючками. Я вся взмокла, кувшин оттянул руку, полотенце с хлебом постоянно за что-то цеплялось, ноги скользили и царапались о камни. Иногда голос Вито меня поправлял:

— Возьми левее.

Я вообще не имела никакого представления, что это был за уступчик и где он находится. Вскоре мне не стало хватать воздуха, хотя я понимала, что вряд ли поднялась высоко, движения замедлились и, наконец, я упала и скатилась на несколько метров вниз. Рядом сразу появился Вито и ещё двое боевиков.

— Рина, ты не ушиблась?

— Кажется, нет.

Удивительно, но полотенце с хлебом и кувшин я из рук не выпустила, даже молоко не разлилось. Разобравшись с руками и ногами, ничего не сломано и двигается, я вздохнула:

— Надо идти.

— Ты будешь подниматься?

— Конечно, если не поднимусь, то Фиса заставит каждый день лазить. Превращусь в горную козочку.

Улыбнулись даже боевики, а Вито так откровенно рассмеялся, характер Фисы он познал достаточно.

— А ты пой, так легче будет.

— Ну да, мне уже и так перед ними прощения просить, перед духами, совсем разобидятся за моё завывание.

И вдруг один из боевиков опустил глаза и решился высказаться:

— Ты хорошо поёшь.

— Фиса тебя не слышит, она бы сказала, что такое хорошо в моём исполнении. Надолго бы голос сам потерял.

Он тоже рассмеялся, наслушался уже за время моего лечения всего от главного лекаря. Я с трудом поднялась, отряхнулась и подобрала дары духам.

— Ладно, слушайте, всё равно извиняться, одной песней меньше, одной больше.

Я уже потеряла счёт своим падениям, чем выше я поднималась, тем легче сыпался щебень и мелкие камешки. Но назло Фисе и всему миру вставала, даже уже не отряхивалась и с песней шла снова вверх. Только удивлялась, что молоко из кувшина не выливалось, да и сам кувшин не разбивался, хотя пару раз я умудрилась ударить его об камень. Вито продолжал направлять меня — пойди направо, возьми налево. Казалось, что сил уже нет, ноги едва передвигаются, руки с трудом удерживают молоко и хлеб, пот застилает глаза. Песня тоже плохо получалась, я начала всхлипывать, но не позволила себе заплакать — ещё чего, нечего боевикам слушать, как жена вождя рыдает от усталости. Всего-то по горам прогулялась.

Площадка появилась передо мной неожиданно, абсолютно ровная поверхность в несколько метров, а дальше скала, поднимающаяся высоко вверх. В центре площадки стоял Амир.

Мы сидели на площадке, он на земле, я на его коленях, а в моих руках дары духам гор. Я стала падать сразу, как только увидела его, и он успел меня подхватить, так со мной на руках и сел на землю. Немного отдышавшись и утерев лицо его платком, который он достал из кармана и предложил мне, я спросила:

— Как ты сюда попал? Это из-за тебя меня Фиса отправила горы покорять?

Почему-то я на самом деле не удивилась его присутствию, когда слёзы перестали выливаться из меня потоком, где-то очень глубоко в душе появилась надежда, что Амир скоро появится.

— Я прилетел, когда ты уже ушла в свой горный поход. Фиса запретила помогать, и я решил дождаться тебя здесь.

— Мне ещё духам гор надо подарки передать.

Он обнимал меня руками, и мне было приятно это прикосновение, можно было это удовольствие списать на усталость после горного похода, но я знала, что не только в этом причина — я его ждала.

Амир был в своём привычном одеянии, все чёрное, и я спросила:

— Почему вы всегда ходите в чёрном? Потому что Тёмные?

— Да.

— Ну, тогда мне тоже придётся…

— Нет. Ты не Тёмная.

И сразу руки напряглись, стали жёсткими, как руки статуи.

— Я не об этом, я знаю, что не Тёмная.

— Знаешь?

— Да. Вымыла уже всё.

— Ты много плакала.

— Видел?

— Ты красиво поёшь.

Я хрипло расхохоталась и взмахнула руками, от чего чуть не уронила кувшин, Амир его поймал и снова установил на моих коленях. Отсмеявшись, я попыталась встать, он сразу вскочил со мной на руках и поставил меня на ноги.

— И куда дары духам положить?

Мы стали озираться и Амир обнаружил небольшую нишу, высеченную в скале. Я бы её никак не достала со своим ростом, даже бы не заметила. Фиса знала, что Амир прилетит? Или сама и организовала нашу встречу?

Ниша была таких размеров, что туда как раз помещался кувшин и свёрток с хлебом. Амир не стал брать в руки дары духам, подхватил меня за талию и приподнял, чтобы я смогла положить их туда. Когда он меня опустил на землю, я вздохнула и произнесла:

— Духи, приношу вам дар за вашу помощь в моём исцелении. И прошу меня простить за те звуки, которые издавала.

Амир сразу спросил:

— О чём ты?

— Фиса говорит, что мне надо извиниться за моё пение.

А вот последние события Амир точно не видел, он удивлённо приподнял брови, хмыкнул и покачал головой, ох уж эта Фиса, и заявил:

— Мне понравилось, как ты поёшь.

Я скептически взглянула на него и опять вздохнула, а глаза голубые, не обманывает. Амир смотрел на меня странным взглядом, очень внимательным и напряжённым, даже рассматривал, чего-то от меня ждал. А я лишь спросила:

— Ты мне поможешь добраться обратно?

— Закрой глаза.

Смазанное движение и шелест листьев, вот зачем не послушалась, самой же хуже, меня слегка затошнило от скорости движения, ничего не увидела, только сама себя напугала.

Мы предстали перед ожидавшей нас Фисой, и она сразу стала возмущаться:

— И где вас ветром носило? Рине купаться время, а ты её там держал в горах, разговоры разговаривал, потом всё, потом. А теперь неси купаться, водица смоет всё, что смыть пора, неси красавицу.

В домике было всего четыре маленькие комнатки: столовая, как кухня в обычном панельном доме, стол и три стула, ванная. Вито и Алекс с трудом помещались в комнатках, в кухоньку вообще старались не заходить, но еда каким-то образом там появлялась. Единственное место, где они ещё могли присутствовать и не раздвигать стены, так это ванна, но путь им туда был заказан. В ванну Амир и перенёсся практически мгновенно, поставил меня на ноги и долго не убирал рук с моих плеч. О чём он думал, так внимательно рассматривая меня? Даже не буду представлять свой вид после похода в горы, платок на голову я не надела и догадываюсь, как мои волосы изобразили волю, особенно после стольких падений. У меня хватило сил только на вопрос:

— Ты не уедешь?

— Нет.

И сразу исчез. Умытая, причёсанная и очень голодная я предстала перед всей компанией, которая непонятным образом поместилась в беседке. Фиса сразу заохала и Вито завернул меня в одеяло, накинуть на себя плед я не позволила:

— Я же так никого не вижу, как в чадре сижу!

Амир сидел напротив меня и продолжал смотреть тем же непонятным взглядом, очень внимательным, но к счастью светлым и голубым.

Когда мы с Фисой поели в полной тишине, и Вито убрал посуду, Амир посмотрел на Алекса и тот поставил на стол ноутбук. Показывали новости, и Алекс коротко перевёл:

— Известный тебе человек пропал.

На экране появилась фотография, и я узнала его, тот самый, чью фамилию назвал доктор Шерер. Я посмотрела на Амира, и он кивнул — его работа. Новости прервались, и на экране появился сам мужчина, прикреплённый ремнями к креслу, рядом с ним стоял Амир и говорил на английском спокойным ничего не выражающим тоном. Таким же тоном Амир пояснил:

— Я объяснил ему, в чём он был не прав.

На экране Амир замолчал и отошёл в тень, а кресло преобразовалось в стол, большой хирургический стол, тут же к нему подошли люди в белых халатах. Экран погас, когда мужчина закричал.

— И что ты с ним сотворил? Неужели прощение гаду ползучему, неужели так и оставил его, только мутантом несчастным сделал?

Фиса была в курсе событий, вся вскипела как вулкан, даже кулачком взмахнула. Амир взглянул на неё и усмехнулся:

— Его обратили.

— Зачем? Он теперь вашу немереную силу…

— Он не получит крови.

Алекс нажал кнопку, и на экране появилась клетка, внутри которой бился о прутья зверь в человеческом обличье, разинутый рот и выпученные глаза, вместо одежды лохмотья. В нескольких метрах от клетки на стойках висели пакеты с кровью. Страшная участь монстра, который считал себя человеком.

Когда экран погас, я шёпотом спросила:

— Он умрёт без… пищи…

— Через несколько месяцев. Если не загрызет себя сам.

Фиса длинно вздохнула и выдала то, о чём я подумала:

— Сам себе судьбу избрал, куда шёл, туда дорожка-то и привела.

Амир опять странно посмотрел на меня, опустил глаза, произнёс тем же никаким тоном:

— Эту запись получили ещё несколько заинтересованных лиц.

— Правильно, чтобы мысли ни у кого не было! Ишь надумали, Машеньку им захотелось, девочка-то ангел, сущий ангел, а они её, небось, в такую клетку бы и посадили, да кровушку выкачивали проводками. Ты её от себя далеко не отпускай, малая она ещё, хоть и всяко умеет, голова-то ещё совсем дитячья, ей бы мамку какую, да чтобы понимала, да лаской обогрела.

Я смотрела на Амира, видела, как он бледнел с каждым словом Фисы, глаз не поднимал, а сама думала о том, что Фиса права — Мари ещё совсем ребенок, который вынужден существовать в страшном мире и не просто существовать — играть очень важную роль, уготованную ей рождением. Появилась неожиданная мысль: а допустит ли Амир в своём неверии хоть какой-то близости Мари со мной, доверит ли единственное родное в этом мире существо неизвестной женщине, которая стала мачехой? Задумавшись о странностях своих отношений с Мари, я вздрогнула от вопроса Амира:

— Рина, ты готова ехать со мной?

Фиса ответила за меня:

— Готова-готова, здорова почти, раз до горки поднялась, то можно и в путь.

Но Амир ждал ответа от меня, даже на спинку стула откинулся, как бы отдалился, глаза прикрыл, как удара ждал.

— Да, я могу ехать.

И чтобы спрятаться от этого взгляда, сразу спросила:

— А как ты сюда добрался? На машине?

— Вертолётом.

На мой наивный растерянный взгляд — я как-то не заметила нигде, во дворе никакого вертолёта не было и площадки тоже нет, сразу склон и скалы — усмехнулся:

— Он уже улетел. Мы полетим самолётом.

Самолётом, так самолётом. Я кивнула, посмотрела на Вито и увидела едва заметную улыбку и хитрый взгляд, сразу поняла, что-то не так и опять взглянула на Амира.

— Ты же не боишься высоты.

— Какой… самолётной?

— Самолётной.

Теперь уже мы с Фисой переглянулись, и та сразу заявила:

— Не дам лебёдушку…

— Тебя отвезут на машине.

Резко встал и что-то сказал, сразу все трое исчезли.

— Рина…

— Я глаза закрою. Он уже с горы спустился… быстро.

— Так самолёт же…

— Сама сказала, что только я и могу. Силы какие-то… вот и попробую.

А сама сидела в полной растерянности, как теперь себя вести с мужем? А темнота, о которой так страшно говорила Фиса? Вдруг она в самолёте проснётся? Песни петь? Если только ими темноту пугать. Я решилась и спросила:

— А эта темнота, которая во мне… что теперь будет?

— Ничего девонька, лучше тебе… ты пой девонька, пой, от вас двоих всё зависит, теперь даже я ничего уже не могу сделать. Раз решился к тебе приехать, меня не послушал, да с собой берёт, значит, верит тебе, да и с собой разобрался.

Она горестно покачала головой:

— Времени у вас нет, ни минуточки лишней, торопиться надо, искать дороженьки, чтобы к себе прийти, да понять, без этого никак.

А сама тяжело вздохнула, подошла ко мне и обняла за плечи:

— Ты верь ему, твоя вера поможет, сила его ломает, только твоя вера и спасёт от погибели, без тебя сгинет, да и мы тоже.

— Фиса, я помню, ты тогда говорила, что весь мир рухнет без меня, почему? Как мир от меня может зависеть?

Она села рядом со мной и взяла за руки, строго посмотрела в глаза:

— А как же, всё от тебя теперь, от того как ты себя с темнотой-то поведёшь. Амир воин не последний, за ним империя, куда он туда и все, ежели душа его проснётся, то весь мир возрадуется, коли силища эта на защиту людей встанет. Он пока на перекрёстке стоит, куда ты — туда и он.

— А как это в жизни…

— От каждой минуточки, каждого слова, взгляда твоего всё зависит, расцветёт душа его, всё и сложится.

Неожиданно она поцеловала мне руки, я вздрогнула и возмутилась:

— Фиса, что ты делаешь!

А она быстро заговорила:

— Ты вспомни девонька, что сама-то видела, школу эту, не будет её без ирода, всех погубят, Машеньку в темницу посадят, да остальных, кого споймать смогут, на кусочки порежут, сама в больнице той была, страх этот на себе перенесла. А скольких сделают слугами своими эти, Амир вот одного остановил, да другим показал, чтоб не повадно было, а если его не будет, сгинет он от боли своей без тебя? А если совсем во тьму от горя кинется, с его-то колдовством да силой? Зёрнышка людского не останется.

Я успела только испуганно поднять на неё глаза, как вошёл Амир, всё слышал, и жёсткая усмешка выдала его состояние.

— Боишься за лебёдушку?

И тон таков, будто сейчас же на её глазах порвёт меня на кусочки.

— Боюсь, ой как боюсь, только деваться нам всем некуда, нет той пещеры для нас, чтобы спрятаться.

И Фиса ответила таким же, встала во весь свой маленький рост и грозно на него смотрела:

— Ты мне-то нутро своё не показывай, знаю вас, может получше, чем сам понимаешь, поэтому и отпускаю с тобой надежду да мечту твою.

И сказала ту же фразу, что говорила мне перед походом к горным духам:

— Как сможешь, так и будет.

Она произнесла её торжественно, как заклинание, словно запечатала словами путь. Амир страшно побледнел, но ничего не сказал, только на мгновение глаза опустил. Чтобы никто не успел ещё слово сказать и этим усложнить прощание, я вскочила и потребовала:

— Летим. Амир, я готова. Фиса, я тебя буду ждать.

Вот так, раз от меня мир зависит, то уж будьте добры соответствовать задаче сами, разборки совсем ни к чему. Больше я сказать ничего не успела, сразу оказалась на улице. Амир держал меня на руках и стоял в центре двора, рядом встал Вито.

— Закрой глаза.

Я послушно прикрыла глаза, для полной уверенности, чтобы уж точно ничего не увидеть, закрыла лицо руками. И вдруг тихий шёпот, никакого грозного тона, почти просьба:

— Ничего не бойся.

— С тобой не боюсь.

В салон самолета мы просто вошли, ну, мне так показалось, я вдруг услышала легкий гул, и Амир посадил меня в мягкое кресло.

Это был штабной самолёт: кругом стояла, висела, как-то закреплена на стенах разнообразная техника. Я долго озиралась вокруг рассматривая её и спросила:

— Ты отсюда всем руководишь?

— Это самый защищенный самолёт, в него можно бить ракетой.

Ну, да, только на нём такую ценность как я и возить.

— Скоро будет готов другой.

— Этот уже устарел?

— Самолёт для тебя.

Для меня? Я чуть не расхохоталась — и куда я на нём летать буду? Амир понял мой вопрос и пересел ближе ко мне на откидной стульчик, легко обойдя стол, весь заставленный непонятным аппаратом с проводками. Я только сейчас осознала, что сижу в кресле, которое всего скорее его, раз перед ним такой стол.

— Мы полетим в Испанию… конечно, если ты захочешь.

— Хочу, я никогда не была в Испании. Я вообще нигде не была, только в Стамбуле… несколько дней.

Он опустил глаза, напоминание о тех днях почему-то расстроило его, и я сразу заговорила:

— В Испании у тебя есть дом?

— У тебя.

Ах да, моё приданое, я совсем забыла. Моя улыбка обрадовала его, и он сказал уже другим тоном:

— Твой дом готов к встрече с тобой.

— Он меня ждёт?

— Ждёт.

— А Мари полетит с нами?

— Ты бы этого хотела?

— Да. Если она сама захочет.

— Хорошо.

— А где она?

— Занимается своей школой.

Неугомонная как Фиса, сразу побежала выяснять, что с её питомцами произошло, пока её не было. Дочь своего отца.

Амир смотрел на меня и думал какую-то мысль, которая тревожила его, я глубоко вздохнула и решилась:

— Говори, о чём ты хотел у меня спросить.

Он на мгновение опустил глаза, но тоже решился, поднял тёмный взгляд:

— Рина, я прошу… если у тебя возникнет хоть капля сомнения…

— В чём?

— Во мне… если ты почувствуешь страх передо мной…

И я засмеялась неожиданным для меня самой тихим смехом:

— Это тебе надо меня бояться, потому что я теперь наполнена силой горных духов, а если песни петь буду, то сам от меня сбежишь. Фиса сказала, что в них сила, в купе с моим исполнением грозная до невозможности. То есть никто не выдерживает.

Амир смог только взглянуть на меня и сразу опустил глаза.

— Я скажу, если мне будет… страшно рядом с тобой… я скажу. Ты не решай за меня, женщина существо непредсказуемое, сейчас думает одно, через минуту другое.

И это говорю я?! Та, которая никогда ничего не делала, не подумав триста раз? Которая держала свои эмоции в железном кулаке и никогда не позволяла им выплеснуться хоть капелькой? Только уже с Амиром однажды каприз выдала, и то сама удивилась. Значит, есть надежда, пусть считает, что я на самом деле такая. И я разошлась от собственных мыслей:

— Ты побольше мелких предметов приготовь, я ими кидаться буду. Если перестану, забьюсь в угол, тогда и спрашивай, может на самом деле испугалась, но сразу не верь, вдруг я не о тебе в углу думаю… окажется, что туфли жмут, а ты не понимаешь моего страдания.

...

автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть I
Екатерина Дей

Екатерина Дей

Амир

Часть I

Оглавление

Ұқсас кітаптар

автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть IЕкатерина Дей

Екатерина Дей

Амир

Часть I

Оглавление

Ұқсас кітаптар

автордың кітабын онлайн тегін оқу Амир. Часть I
Екатерина Дей