Оглавление

XVI

Вначале была тьма. Липкая тьма окутывала все видимое пространство. Шелест дождя стирал звуки ночи. Казалось, с давних пор ничего не изменилось. Тьма и дождь. Они царили повсюду. Единственным светлым пятном в этом и заброшенном месте были проблесковые маячки, да развеселые желтые ленточки, ограждающие место преступления. Словно ярмарочные клоуны, они приглашали пройти за ограждение и посмотреть на шоу. Основным гвоздем которого, было тело молодого парня на дне недостроенного бассейна, над которым склонился человек. На нем был коричневый плащ, который придавал ему сходство с заглавным персонажем фильма «Бегущий по лезвию». В общем-то, это одна из причин, почему за ним закрепилось прозвище «Форд». Второй причиной был темно-зеленый Форд Фалкон семьдесят третьего года выпуска, в здешних местах доселе невиданный. Этот человек в коричневом плаще не так давно получил звание лейтенанта и служил в органах охраны общественного порядка. Лейтенант, засунув руки в карманы брюк, внимательно изучал лицо жертвы: зрачки сужены, рот раскрыт в беззвучном крике. Форд был в смятении: поведение подчиненных и начальства намекало на жестокое убийство, а здесь… Впрочем, однозначного ответа о том, что здесь произошло он дать так же не мог. Поначалу он подумал о самоубийстве. Что сложного? Разбежался-прыгнул. Но самоубийцы вроде так не поступают, они обычно просто шагают в неизвестность. Да и вызвали его «на место убийства». Именно это словосочетание он услышал по телефону, когда его подняли ни свет, ни заря. Убийство, но как? До края платформы было не менее пяти метров. Это какой же силищей надо обладать, чтоб так зашвырнуть человека, тем более живого? Форд упорно цеплялся за мысль, что человек лежащий перед ним разбился, упав с высоты. Ничего другого в голову не приходило. Интересно было послушать альтернативные версии. Форд увидел отличную возможность поиздеваться над патрульными, которые суетились по всему месту происшествия. Собственно, он и был причиной повышения их трудолюбия.

Утро началось прескверно — нос заложен, горло першит, температура выше некуда, холодильник пуст, и, конечно же, труп на дне еще недостроенного или уже разрушенного бассейна. Прибыв на место несколько минут назад, Форд застал праздно шатающуюся толпу в форме. Кто-то сетовал на промозглую погоду, кто-то флиртовал с коллегами противоположного пола, а кто-то просто шатался без дела. Мимо проплыл зажавший рот в рвотном позыве один из патрульных. На месте преступления царил откровенный бардак. Но терпение лейтенанта лопнуло, когда одна из сотрудниц на вопрос, что известно о жертве, ответила, что он красавчик… Врожденная ответственность, повышенная температура и буйный нрав быстро смотивировали окружающих на выполнение прямых обязанностей. По крайней мере, злость заставила сердце биться чаще и разгонять кровь интенсивнее — головная боль отступила. Сознание прояснилось, а вместе с этим рассеялась и тьма. После пятиминутного разноса, в который Форд вложил всю душу, остроумие и красноречие, на месте преступления закипела работа. Стражи правопорядка сновали взад-вперед, обменивались замечаниями и советами, одни что-то измеряли, другие что-то записывали, но все без исключения фотографировали. Каждый из них был снабжен фиксирующим статичные изображения устройством. Форд удивился и начал озираться в поисках эксперта-криминалиста, отвечающего за сбор, исследование и сохранность улик — именно он фиксирует помимо перечня улик их взаимное расположение.

«Неужели не явился? Всякое бывает… да нет, он здесь»

Эксперт, как и все, имитировал бурную деятельность: указывал куда приспособить желтые стикеры, которыми помечают улики, а также как лучше установить освещение. Подобных клоунов Форд встречал и на «Большой земле», только там объектами профессионального интереса были не трупы, а модели.

«Напыщенные пустозвоны фотографируют бездушные тела ради славы и утешения своего эго».

Довольный столь неожиданным сравнением Форд разулыбался, и тут его внимание привлек помощник эксперта. Он стоял в стороне от суетящейся толпы и разглядывал что-то на земле.

— Нашли что-нибудь?

— О! Лейтенант, извините, не заметил, как Вы подошли. Возможно… я, к сожалению, не знаю, что Вам уже известно.

Форд обернулся, на толпу людей в форме…

— Считайте, что ничего.

— Я всего лишь стажер…

Двое собеседников перевели взгляд на главного эксперта, который с красной рожей, то ли от гнева, то ли от натуги, возился с освещением. Помощников вокруг него уже не было.

— Что же, это Ваш звездный час.

— Эммм… хорошо… меня зовут Де…

— Очень приятно, продолжайте, прошу Вас.

— Кхм… Жертва — мужчина, около тридцати лет. Рост, примерно, метр восемьдесят пять, вес восемьдесят-девяносто килограмм. Спортивного телосложения. Одет в кожаную куртку, черную шелковую рубашку и черные брюки. На ногах туфли сорок третьего размера…

— Я так понимаю, документов в карманах не обнаружили?

Уже дважды, за столь непродолжительную беседу, лейтенант прервал бедного помощника. И второй уже начал понимать, за что первого все недолюбливают.

— Нет… не знаю… к осмотру тела меня не допустили. Но взгляните вот на что, — стажер увлек лейтенанта в сторону и указал на следы в грязи. — Именно поэтому я обратил внимание на одежду. Две пары отпечатков обуви, мужской и женской. Судя по направлению следообразования, они пришли вместе. Мужской принадлежит жертве.

— Отличная работа! — выпалил Форд, готовый устроить разнос, за то, что никто не занялся поисками свидетеля.

— Но это еще не все, — потупился стажер. — есть еще отпечаток. Левого полуботинка сорок четвертого размера.

— Это может быть старый отпечаток?

— Нет. Иначе бы его смыло дождем.

— Третий попутчик?

— Не попутчик. Первая пара пришла со стороны южных ворот. А человек оставивший этот отпечаток двигался со стороны забора, что располагается на западной стороне, — за время объяснения, Форд успел дать распоряжение нескольким патрульным обследовать территорию вдоль всего периметра спортивного комплекса. А затем вернулся к эксперту.

— Вам снова везет, друг мой! Я допускаю Вас до тела. Только захватим проводника.

Проводником оказался молодой сержант. Выбор пал на него за «зачатки разума во взгляде», как выразился Форд. Изучив, более-менее внимательно, лицо жертвы и обстановку Форд приступил к рутинной работе оперуполномоченного — сбору информации.

— Сержант, что не так с местом преступления?

— Не могу знать…

— Ясно… Итак, по порядку. На пути сюда я встретил патрульного, едва сдерживающего рвотные массы. Другой поведал, что «один чувак сбросил второго на дно недостроенного бассейна». И вот я здесь и у меня вопрос: где покалеченное тело, лежащее в луже кровищи?

— Так сказала свидетельница…

— Да неужели! Оказывается, есть свидетель! И когда же вы собирались мне об этом рассказать? Ну да ладно, продолжаем. Что мы знаем о жертве, за исключением того, что «он симпатичный»?

Молчание.

— Ау! Вы чем тут занимались все это время?! Со свидетелем хоть работали? Кто она, что здесь делала?

— Она работает в местном кафе официанткой, где, собственно, и познакомилась с нашей жертвой. А потом, они пришли сюда… Вот только ни имени, ни кто он, она не знает…

— Великолепно! Она, не зная даже его имени, притащилась с ним из кафе на заброшенную стройку. А теперь еще утверждает, что его сбросили на бетонную стяжку, что, как мы видим, действительности не соответствует. Да что с ней не так? Она бухая что ли? Не утруждайте себя ответом, сержант. На этот вопрос ответит товарищ эксперт.

Стажер оторвался от тела и выпрямился — это был его звездный час.

— Нет, она не пьяна. Следов наркотиков в слюне также не обнаружено. Хотя это предварительное заключение, более подробный анализ можно провести только в лаборатории. Медики уже этим занимаются. Как будет информация — сообщат. Возможно, все дело в привлекательности жертвы для противоположного пола. И обаянии. И феромонах. И? к сожалению, я не специалист в области человеческих отношений, — Форд жестом показал продолжать. — По поводу свидетельницы — все. Так вот, возвращаясь к жертве. Более подробно о причинах смерти можно сказать только после вскрытия. Видимых повреждений нет, зрачки расширены. Выглядит все так, что он умер от страха. Буквально. Точнее, смерть наступила в результате разрыва сердца. Но именно страх запускает этот процесс. Но, есть одна странность.

Форд на мгновение перестал испепелять взглядом сержанта, да и второй обратился в слух.

— Дело в том, — продолжал стажер. — посмотрите на пол. Он весь в трещинах. И только в том месте, где лежит тело. Уверен, под самим телом мы найдем такие же. Бетон довольно-таки старый, да и от непогоды толком не защищен… Можно предположить, что в этом месте на него было оказано довольно сильное физическое воздействие.

— Может тело перетащили сюда позже? А бетон раскрошили кувалдой или еще чем? — оживился сержант, чем очень порадовал Форда.

— Возможно. А зачем? Взгляните на само тело. Поза совершенно неестественна. Хоть и не видно открытых ран, тело действительно выглядит так, что его сбросили с большой высоты. Ведь похоже, лейтенант?

Все взгляды устремились на Форда. Казалось, что на него смотрят абсолютно все присутствующие, а также звери, обитающие за периметром ограждений.

— Да, так и есть. Похоже, — Форд именно так и думал в начале. — Но откуда именно? — все дружно задрали головы вверх.

— Свидетельница утверждает, что они в этот момент находились на втором этаже, — подал голос сержант. — Если учесть, что мы находимся на дне бассейна, то сбросить его должны были как раз с края бортика. — увидев хитрую ухмылку Форда осекся. — Но… здесь далековато до бортика… Возможно свидетельница ошиблась… Можно… Обязательно расспросим ее позже, — тут его посетила новая мысль. — Если только убийца не использовал трос, перекинутый через балку!

— Все это при условии, что это убийство. Совершено оно именно здесь. И свидетель, при этом, не ошибается. Тогда это спланированное убийство. Звучит крайне странно, да еще и глупо. Но, пока что это самая правдоподобная версия. Есть, что еще можете добавить? Нет? Отлично. Товарищ новый эксперт, мне нужна вся медицинская и техническая информация по делу. Просить наших медиков составить отчет — дело гиблое, да и вряд ли простой смертный сможет там что-то разобрать в их писанине… Поэтому, доверяю это Вам. За техническую часть я спокоен.

Форд снова склонился над телом. На этот раз его интересовали одежда и аксессуары. Одежда выглядела модно и дорого, вполне возможно так и есть. На руке блестели часы. Золотые?

— Сержант, Вы проверяли часы? Можем по ним определить момент смерти?

— Никак нет. Дело в том, что они все еще «ходят». Стекло, конечно, поцарапалось, но механизм цел.

— Значит, дорогие. Это если учитывать, что тело действительно упало с большой высоты, а не было перенесено позже… Продемонстрируйте, пожалуйста.

Сержант и эксперт переглянулись, не поняв, к кому именно обратился Форд. И приняли решение исполнить просьбу сообща. Эксперт приподнял руку, а сержант аккуратно развернул часы, чтобы был виден циферблат. Рука провисла как резиновая, будто в ней вообще не было костей. Сержант и стажер-эксперт скривились от отвращения.

— Достаточно, — остановил их Форд увидев голубой блик на часах. — Сапфировое стекло. Часы, явно не из дешевых. А, что в карманах?

— Только бумажник. В бумажнике полно наличных. Никаких документов.

— Банковские карты?

— Нет.

— Богатей, гуляющий по стройкам… Неудивительно, что он не брал с собой документы. Не пользуется картами? Маловероятно, но не так уж невозможно… Иными словами, если, что и пропало, то мы не знаем. Что скажите, сержант? — тот лишь развел руками. Форд не мог его винить, он сам не до конца все понимал. — Девушка сказала что-то про «убийцу»? Она может его опознать или хотя бы описать?

— Высокий. Длинные волосы. Одет в черный костюм.

— Спортивный?

— Классический. Это все, что она может сказать.

— Сержант, на Вас поиск владельца полуботинка сорок четвертого размера. Если еще не в курсе, обратитесь к нашему Новому эксперту — он просвятит. Плюсом опрос свидетеля. Необходимо составить фоторобот или хотя бы более детальное описание. И узнайте, что она здесь делала и кто здесь был. Даже если она будет пороть чушь про демонов или пришельцев — мне нужна эта информация. И найдите мне аспирин и салфетки. Разойдись!

Первое стоящее дело и сплошной непрофессионализм, а, как следствие, сплошные загадки. Тьма снова начала сгущаться…

II

— Жги ее! Жги ведьму! На костер! Быстрее!

Анна посильнее закуталась в платок и перебежала на другую сторону мостовой. Мимо неслась толпа грязная и оборванная. Сплошь пьянчуги да базарные бабы, если не хуже.

— Огонь! Огонь! Огонь! — кричали беззубые рты.

Анна невольно прижала платок к лицу. Чисто машинальное движение, чтобы защититься от вони. Этот городишко и так не благоухал, но смрад от толпы был невыносимый! Анна посильнее прижалась к рыбным лоткам в надежде, что, хотя бы запах дохлой рыбы перебьет невыносимую вонь. Не помогало. А чего еще можно ожидать от общества, что считает водные процедуры безумием?

Между тем толпа росла. Все больше и больше людей присоединялось, чтобы если не принять участие, то хотя бы наблюдать смерть ведьмы. Наконец, Анна рассмотрела саму «ведьму». Маленькая чумазая и нагая девушка, что тащили на привязи. Черных крыльев у нее за спиной не было. Никаких огненных следов за ней не было. Воздух не дрожал от адского пламени, что сжигало ее душу. Обычная деревенская девчушка. Вполне красивая, если счистить грязь с личика. Разве что слегка худая.

За «ведьмой» бежали дети и с веселым гиканьем кидали в нее огрызки и камни. Те взрослые, что не присоединились к толпе тоже вносили свою лепту. Выливали помои и кипяток на голову несчастной девушки. Замыкал эту процессию священник с раскрасневшимся опухшим лицом.

Анна попятилась прочь от толпы и наткнулась на препятствие. Препятствием оказался огромный мужчина, стоящий у прилавка с рыбой. Он не обратил никакого внимания на Анну, поднял рыбешку покрупнее, повертел в руках и вернул на прилавок. Затем подошел к прилавку с фруктами, взял яблоко и принялся вертеть, как и рыбу до этого. Не глядя протянул деньги продавцу, но тот даже не пошевелился. Мужчина все с тем же безразличием спрятал деньги и направился в толпу. Тем временем продавец схватил с прилавка рыбу, что вертел в руках мужчина и бросил на мостовую. «Палач!» — прошипел продавец и сплюнул. Даже сидящие неподалеку нищие старцы, что не смогли присоединиться к толпе в силу немощности, побрезговали рыбой. А вот уличные коты — нет. Они принялись терзать тушку прямо на мостовой. Чем напомнили Анне ненавистную гогочущую толпу. Настроение было окончательно испорчено, что она даже забыла цель своего визита на рынок.

Анна повернулась уйти прочь и снова наткнулась на препятствие.

— Здравствуй, Анна! — сказало препятствие скрипучим женским голосом. — С каких это пор ты в друзьях с Кетчем?

— Кетчем? — растерянно переспросил Анна. Потом ее глаза округлились. — Это был Джек Кетч?

— Нет, конечно! Он же вроде умер. Хотя, кто знает наверняка?

Анна понемногу успокоилась. Действительно, с чего бы Кетчу быть живым? С другой стороны, весть о его кончине не более, чем слухи. Но сам факт встречи с палачом радости не вселял. Да еще эта «ведьма»…

Анна, наконец, рассмотрела собеседницу. Грязно-рыжие спутанные волосы, выступающие вперед огромные лошадиные зубы, один глаз косит в сторону. Анна узнало это лицо. Они вместе девчонками бегали по полям.

— Ах, это ты! — имя Анна не вспомнила. — Как же давно мы не виделись!

— Да, с тех пор как пропал твой отец.

— Да… Давно это было. Вы с семьей перебрались в город.

— Да, чтоб твоей матери было проблематично захаживать к моему отцу.

— Ложь!

— Ходят слухи.

— Была рада тебя повидать! — Анна развернулась прочь.

— Уже уходишь? Не останешься на казнь?

— Казнь? Так скоро?

— Так эта тварь созналась.

— Нет, я не останусь.

— Ты ничего не купила. На казнь не останешься. Так зачем приходить в город?

— Не твое дело!

Анна отпихнула рыжую в сторону и направилась прочь из отвратительного города. Напоследок она обернулась и увидела, что рыжая все еще стоит на месте и смотрит ей в след. Ее лицо ничего не выражало. Может она и не хотела обидеть Анну, может она слишком глупа?

Анна сошла с тропинки ведущей к дому и углубилась в лес. Местные сторонятся леса, да и матушка запрещает в него ходить. Но все это от невежества. Нет в нем никаких духов и прочей нечисти. А если бы и были, дали бы они протоптать тропу? Мягкий солнечный свет струился сквозь шелестящие зеленые кроны. Пение птиц дополняло умиротворяющую картину.

Анна дошла до небольшого ручейка и осмотрелась, нет ли кого поблизости. Убедившись, что она одна принялась смывать с себя запахи, что налипли на нее в городе. Прохладная вода лишь подбадривала девушку. Выбравшись из воды, Анна на скорую руку оделась и распустив волосы побежала к дому, ощущая дуновение ветерка влажной кожей. Не добежав до дома Анна остановилась, привела себя в порядок и только после этого переступила порог.

— Разве ты не должна была что-то купить? — окликнула ее мать с порога.

Анна рассказала и про «ведьму», и про встречу с палачом. Не забыла упомянуть и о грязной рыжей девчонке и их разговор.

— Змеиный язык! Что еще она наговорила? Не забыла ли она рассказать, что именно с ее папашей отправился твой отец на охоту — на оленя. А вернулся один! Мол, твоего отца волки задрали. Да только не было в этих лесах волков отродясь! Сколько охотники ни ходили, ни одного не встретили. Слышала бы ты, что этот сын шлюхи сочинял, когда напивался! Про оборотней плел. Только пьяная его башка никак запомнить не может, что он врет! То на отца оборотень напал, а то он и сам оборотнем был! И ты, получается, дочь оборотня — тоже проклятая.

Глаза Анны округлились от ужаса и непонимания.

— Сколько я не ходила к нему, чтобы правду узнать, да все без толку. Врет! Пьянствует и врет! И чем дальше, тем хлеще. И в город они перебрались потому, что хозяйство на пару с женой пропили. А дочь их, дура дурой, болтает о том, чего не знает!

— Так почему ты не расскажешь?

— Кому? Сброду? с которым они бутылку распивают? Их-то истории все интересней наших. Ладно, раз уж ничего не принесла, то иди хоть овощей с грядки надергай.

— Ты мне расскажешь про отца?

— Расскажу. Но сначала нужно поесть. Иди в огород.

Ни мать, ни дочь не хотели тревожить старую рану. Но это было необходимо. Слухи расползались, как змеи из худого мешка.

Усталое солнце клонилось к горизонту. Теряя силы, оно красило небо в пурпурный цвет, а на листве играло рыжим огоньком. Вскоре огонек угас, и ночь вступила в свои права. Звонкая трель птиц уступила место стрекоту сверчков.

Мать с дочерью ужинали в тишине, экономя силы для предстоящего разговора. Воспоминания всегда нелегко даются, особенно болезненные. Ночь стояла тихая и безлунная. Тем удивительнее было услышать в ночи невнятный гомон со стороны города. С приближением шума усиливалось и чувство тревоги.

— Чего они хотят, мама?

— Собирай вещи! Видимо, эта рыжая тварь возбудилась сильнее обычного! Интересно, что такого ты ей сказала.

Анна хотела возразить, что ничего «такого» она не сказала. Но, в этот момент за окном вспыхнули факелы. Гораздо ближе, чем ожидалось. Интуитивно женщины бросились к двери. И в этот момент дверь отворилась, и вонь ударила Анне в нос, буквально сбив ее с ног. А потом грязная толпа навалилась на нее. Казалось, словно ее окунули в помои города, скопившиеся за много лет. И эта грязь, эта скверна теперь проникала внутрь нее. Анна захлебнулась и ее сознание покинуло тело. И слава богу! Ей повезло не знать, что толпа делала с ее телом.

Мать Анны сражалась, как только могла. Она кричала всевозможные проклятия и угрозы. И ни на миг не оставила попытки защитить дочь. Никто не ожидал особого сопротивления от старухи. И очень зря! Несколько человек, мужчин или женщин, лишились зрения частично или полностью. Кто-то лишился остатка зубов. А кто-то остался без более важных органов, определяющих половую принадлежность. Но силы покинули старческое тело и мать Анны тоже оказалась на полу. От надругательств ее спасло только чудо, а точнее проклятие. Проклятие в виде инквизитора, известного как Судья. Лишь немногие смельчаки называли его полное прозвище — Судья-Палач. Он был худощав и высок, но обладал огромной силой. И сила эта было не только физическая, но и духовная.

Судья пнул ближайшего пропойцу, что извивался рядом с телом Анны. И тот кубарем прокатился через всю комнату. Остальные вмиг вскочили на ноги, попутно подтягивая портки. В доме моментально воцарилось молчание. Никто не смел даже пошевелиться. Только сверчки и ночные птицы не боялись нарушить тишину.

— Нет иного суда, кроме Божьего! И я, судья, Глас Его! И вот мое слово: «Оставьте этих бедных женщин! Но доставьте их в храм!»

Толпа засуетилась. Но, Судья поднял руку, и все снова замерли.

— Не вы!

Комнату заполнили монахи в черных одеяниях. Они резко контрастировали с толпой и иными священнослужителями. Лица были покрыты золой. Их черные аккуратные одеяния не имели ничего общего с грязными рясами местных священников. Черные монахи нежно подхватили тела двух женщин, и так же плавно и неспешно удалились. А вместе с ними удалился и Судья. Толпа в недоумении рассматривала опустевшее жилище, прикидывая, что делать дальше.

— Мы должны сжечь логово ведьмы! — раздался неуверенный голос.

— Судья ясно дал понять, что мы должны их оставить, — возразил другой.

— Он ничего не сказал о доме…

Толпа перекрикивалась, поочередно приводя различные доводы. Никто не осмеливался высказаться дважды.

— Если такой смелый — давай! Жги! Только скажи, какие слова выбить на твоем надгробии!

Толпа разошлась, оставив дом нетронутым. Даже самые смелые и отчаявшиеся ни к чему не притронулись. И только змеи и прочие ночные гады начали стягиваться к опустевшему остывающему жилищу. Дурной знак.

XV

И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,

Будто глухо так застукал в двери дома моего.

«Гость, — сказал я, — там стучится в двери дома моего,

Гость — и больше ничего».[1]

Тук!

Дэш попытался открыть глаза, но у него не получилось.

Тук!

Звук повторился. Дэш попытался пошевелиться — опять не вышло.

Тук!

Это был звук капающей воды на деревянную поверхность. Дэш хотел закричать, но тут волна страха накрыла его с головой — он не мог набрать воздуха.

«Это сон, — подумал он. — Это безусловно кошмар».

Но физиологические ощущения были невероятно остры, никакого парения или других необычных телесных ощущений не было. Как не было и галлюцинаций — только тьма, в которой мерцали фиолетовые звезды, сливаясь в галактики и туманности. Это был не сон — Дэш явно бодрствовал. И не мог дышать. Созвездия во тьме сознания сформировались в «Ночной кошмар» Фюссли. Эта была одна из картин на которой изображен страшный демон, сидящий на груди спящей женщины. Под воздействием кошмарного образа страх усилился еще сильнее. Дэш вспомнил рассказ прабабки, которая верила, что удушье вызвано весом разгневанного домового, и чтобы от него избавиться, необходимо трижды прочитать «Отче наш».

Дэш верил в Бога, но верил по-своему и потому не придерживался какой-либо определенной религиозной конфессии. В попытке освободиться от власти морока[2], за неимением другой альтернативы он начал повторять про себя молитву. Как ни странно, тяжесть с груди начала спадать. Но открыть рот, для того, чтобы набрать воздуха все еще не получалось. Дэш рискнул, открыть глаза, ожидая увидеть жуткую уродливую рожу демона. Зрение было расфокусировано, но ничего кошмарного потустороннего в пределах видимости не было. Постепенно из тумана начали вырисоваться различные предметы интерьера. Свет свечей на длинном кованом подсвечнике, играющий на стенах из крупного серого кирпича, придавал помещению, какой-то готический вид. Дополнял картину витраж, изображающий рыцаря (судя по всему), защищающего прекрасную даму. Особенно удачно, по мнению Дэша, получились меч в руках рыцаря и роза у дамы соответственно.

В очередной раз посторонний шум выдернул Дэша из небытия. На это раз к шуму воды, к которому Дэш уже привык, добавились голоса, доносящиеся откуда-то сверху.

— Ты уверен, что это необходимо?

— Да не паникуй ты! Так надо. Вот увидишь, когда все получиться…

Дэш попытался позвать хоть кого-нибудь, но не смог разомкнуть челюсти. Он решил ощупать лицо, чтобы понять причину своей неспособности открыть рот. Он поднял руку, но одновременно с ней поднялась и вторая. И уже вместе ударились о деревянное препятствие.

— Ты слышал? Что это? Ты же говорил никого нет?

Внезапно сверху раздался дикий шум. И вместе с потоком воды вниз рухнул перепуганный паренек. Его лицо было белее мела. Еще бы. Ведь он свалился прямо на гроб, из которого на него смотрел мертвец, издавая протяжный стон.

Дэш понимал нелепость ситуации. Он лежал в гробу со связанными руками и подвязанным подбородком — все, что ему оставалось, это пучить глаза и мычать. Паренек недолго думая запрыгнул обратно в дыру из которой выпал. По потолку раздался перестук ног двух беглецов, и менее чем через секунду их голоса раздавались за пределами помещения.

Дэш так и не смог открыть нижнюю крышку гроба, скрывающую его ноги, а потому стал извиваться как червяк медленно подползая к изголовью. Наконец, ему удалось перегнуться через борт гроба и освободиться от этого жуткого заключения. Он пережег ленту, связывающую руки и избавился от ненавистной подвязки на подбородке. Набрать полную грудь воздуха все равно не получилось. Вздох вышел каким-то хриплым, словно вместо горла была ржавая труба. Дэш попробовал еще раз. Вышло получше, но в итоге он зашелся таким диким кашлем, будто вместо воздуха вдыхал ядовитый дым. Прокашлявшись, он решил, что все надо делать не спеша. Необходимо дать легким привыкнуть, ведь если организм впал в летаргический сон, то ему требуется малое количество кислорода, чтобы поддерживать жизнь. Летаргический сон — единственная причина, по которой живого человека могут запихнуть в гроб с целью дальнейшего захоронения. Ведь Дэш был определенно жив — он двигался, дышал, мыслил.

Воздух вновь заполнил легкие, а сердце начало его доставлять органам вместе с кровью. От чего туман в голове рассеялся, и демоны вновь отступили в темноту. Никто, как ожидал Дэш, так и не откликнулся на шум. Беглецы не привели охрану или священника. Даже смотритель кладбища не явился. Дэш узнал место, в котором находился — это был дом гробовщика, переделанный из старого храма.

Храм был возведен задолго до появления города. Со временем вокруг него разрослось кладбище. В начале, здесь устраивали службы, играли свадьбы и, что чаще прочего, отпевали покойников. Удаленность от основных дорог и центра города привела к тому, что в храме проводили только отпевание, а в результате и вовсе забросили. Тогда старый гробовщик переселился из своего ветхого дома за кладбищем в здание храма и переоборудовал его под свои повседневные нужды. Именно в то время у общественности проснулось сознание: насколько этично превращать храм в жилище? Но волнения быстро поутихли после того, как ни одно общественное объединение не решилось взять на себя расходы по содержанию здания. Не обращая внимания ни на кого, гробовщик оставил одно помещение нетронутым — то самое в котором проводили заупокойные службы. Своими действиями он невольно подстегнул интерес к старому храму. Просторное помещение вновь стало последним приютом для горожан. До этого, люди использовали под эти нужды свои собственные квартиры, поскольку храм построенный в черте города был настолько мал, что вполне мог сойти за часовенку. Не раз и не два, городские власти покушались на новое жилище гробовщика, но как только все упиралось в деньги, тут же отступали. Нынешний мэр, хоть и привел городок к процветанию, развернул целую кампанию против переоборудованного храма, чем вызвал всеобщее недоумение. Но, тем не менее, кампания эта на данный момент так и не увенчалась успехом.

В ожидании кого-либо Дэш досконально изучил стены и архитектуру здания. Напротив массивных дверей, которые были, безусловно, заперты снаружи, располагался витраж с рыцарем. Стена, прилегающая к жилому помещению, была свободна от каких-либо икон. Они и не требовались. При постройке храма, образы почему-то рисовали прямо на стенах. И по прошествии времени они стали проявляться поверх свежей краски, что незамедлительно привело к появлению различных лжепророков, проповедующих как спасение, так и погибель. Но люди видели в проступивших образах скорее благую весть, нежели проклятие.

А вот у противоположной стены располагались гробы. Всего их было четыре, включая и тот, из которого выбрался Дэш. Все они были открыты и Дэш поддавшись любопытству подошел к первому из них. Он оказался не пустой, в нем лежал мужчина. Он был похож на отца, но только отец никогда не пользовался косметикой… И тут до Дэша дошло: это ЕГО ОТЕЦ! Он мертв, а над ним поработал криворукий визажист, исказив черты родного человека до неузнаваемости. Дэш машинально провел рукой по лицу и заметил, что на ней остался толстый слой грима. Холодом по телу пробежала мысль о том, что его тело подвергли тем же процедурам, что и любого покойника. А это значит, что ЕГО ТОЖЕ ПОДВЕРГЛИ БАЛЬЗАМИРОВАНИЮ, и в нем теперь плещется формалин.

Бесконечно долго Дэш простоял неподвижно осознавая ситуацию. Что его больше поразило? Тело отца? Процедура погребения? Но он жив, да и не испытывал никаких неудобств или болезненных ощущений. Может процедуру бальзамирования не проводили? А раз так, то может и его отец спит?

Дэш перегнулся в полной уверенности через гроб и дотронулся до сонной артерии. Пульса не было и не будет, сколько бы он не ждал. Он понял это едва коснувшись тела — оно было холодным. Но Дэш упорно отказывался в это верить.

— Пап… — прошептал он. В одном единственном слове эхом отразились любовь, скорбь, сожаление о не использованных возможностях, о не сказанных словах. Слезы катились по его щекам. Он хотел кричать, но из горла вырвался лишь хриплый стон отчаяния. Ничего не вернешь, ничего не исправишь…

Дэш осознал, что рыдает стоя на коленях, прижав руки к груди. Он захотел подняться, но ноги не слушались. Руки свело судорогой. При попытке ухватиться за стенку гроба боль в руках разрослась по телу и заставила осесть обратно на каменный пол. С огромным усилием он поднял голову, и не в силах более смотреть на гробы перед собой, повернулся в дальний угол. К своему ужасу он обнаружил еще два гроба, стоявшие в тени. Один из них был меньше остальных. И Дэш знал кто находится в них.

Дэш пятился к двери, карусель мыслей вращалась с бешеной скоростью. Одна мысль мелькала чаще остальных: «Я должен убраться отсюда! Не важно куда, не важно как. Переместиться во времени или пространстве». Стоило только уцепиться за эту мысль, как тело стало невесомым, все видимое пространство сжалось в одну далекую точку, и не было больше и боли, ни отчаяния. С облегчением Дэш понял, что теряет сознание.

«Пусть так. Лишь бы подальше отсюда!»

Его снова окутывает тьма. Но не привычная кромешная тьма, а то странное фиолетовое марево различных оттенков, что и в момент своего ужасного пробуждения. Только без кошмаров. И без забвения. Из тумана выплывают кресты и надгробия. Постепенно кладбище сменяется лесом. Различные места и пейзажи периодически являются Дэшу, то становясь четкими, то снова расплываясь. Сначала, Дэшу казалось, что он бредет сквозь толщу воды — медленно и неуклюже. А мир вокруг него, хоть и играет красками, но не позволяет зрению сфокусироваться на чем-то конкретном. Стоит присмотреться к предмету, как он тут же уплывает куда-то во тьму, оставляя после себя лишь блик на воде. Так было со всеми, кроме одной пары, шагающей вдоль дороги. Теперь Дэшу кажется, что он идет сквозь туман — идти стало легче, но видимость стала хуже. Туман как туман. Он скрывает все, кроме силуэта вдалеке, который словно подсвечивали фонариком с цветным светофильтром.

Туман начал потихоньку редеть и превращаться в дождь. Капли холодной воды вывели Дэша из транса. Он больше не был заперт с гробами в помещении старого храма. Он стоял возле огромных железных ворот, ведущих вглубь спортивного комплекса. Частично разрушенного, частично недостроенного. На воротах была цепь, но странная парочка каким-то образом умудрилась пройти сквозь них. Дэша захлестнуло сверхъестественное любопытство. Он стал обходить забор с целью найти какую-нибудь лазейку. Он должен добраться до них.

Ведомый потусторонней силой Дэш вскоре нашел отогнутые прутья в заборе, через которые он вполне мог протиснуться. Некогда ухоженный лесок, обрамляющий территорию комплекса, стал абсолютно диким и труднопроходимым. Деревья и кустарники полностью поглотили хоккейную коробку, Дэш с трудом заметил полусгнившие защитные бортики. Скорректировал свой маршрут и пройдя мимо ржавеющих турников, вышел на заросшее травой футбольное поле. Стоя возле западных ворот Дэш осмотрелся. За противоположными воротами разрастался лес. Справа возвышались руины трибун. Слева за теннисным кортом виднелось недостроенное здание бассейна. В проемах которого Дэш заметил странный огонек. Это не был огонь в привычном понимании, скорее он напоминал маяк испускающий потусторонний свет. Словно мотылек Дэш устремился к свету, не совсем отдавая отчет своим действиям. И только оказавшись на лестнице, он задумался о происходящем. Он вспомнил все, что видел и чувствовал последние несколько часов. Но ни пробуждение в гробу, ни тело отца не получили отклика в душе. Он должен был ужаснуться, но чувство, которое он испытал было больше похоже на недоумение.

Долгое время Дэш стоял, прислушиваясь к чувствам. Это было сравни тому, что вглядываться во тьму — не видно ровным счетом ничего, и только воображение рисует какие-то картины, не имеющие ничего общего с действительностью. Дэш помнил, что еще недавно им владели паника, ужас, отчаяние. А сейчас… ничего, только недоумение и любопытство.

Дэш стал слушать голос разума. Первоначальная гамма чувств, нахлынувшая на него при пробуждении, являла собой адекватную реакцию на случившееся. А сейчас полная апатия — это не естественно. Единственное, что пришло на ум — шок.

Дэш поднял голову наверх и снова увидел отблески странного света. Что не так с этими людьми? Почему Дэша к ним так ненормально влечет? Есть очевидный способ это узнать. Он набрал полную грудь воздуха и поднялся.

Никакого откровения не случилось. Просто молодая парочка, зажимающаяся в углу. Девчонка все время хихикает, а парень усердно пыхтит, стараясь ее поцеловать. Обычная мясная возня. Дэш даже слегка разочаровался.

— Ой! — послышался писк в углу.

Парень обернулся. Теперь Дэш смог его рассмотреть: это был высокий, подкаченный и довольно привлекательный молодой человек.

— Нравится подсматривать, урод? Так я тебе сейчас все покажу, — что-то Дэшу в нем не понравилось. Не явная злоба и угроза в словах. Что-то не так во взгляде.

Дэш был высокий и нескладный, словно вешалка на ножках. И хоть он был не силен, постоять за себя он умел. Самый простой способ избежать драки с противником — сделать шаг в сторону. Так Дэш и поступил. Кулак нацеленный в его лицо пролетел в пустоту, увлекая своего хозяина. Воспользовавшись передышкой Дэш рассмотрел девушку: ничего необычного — обычная серая мышка в сером тумане на фоне серой стены.

Дэш обернулся и столкнулся с парнем девушки лицом к лицу. Его внешность также не представляла интереса. Только глаза. Именно они излучали тот самый загадочный свет. Дэш пытался присмотреться повнимательнее, но тут же пропустил удар в лицо. Боли не было — только обида. От следующего удара Дэш увернулся и схватил нападавшего за горло. На мгновение Дэш ужаснулся своего поступка, но затем он заглянул в глаза противника. Воистину глаза — зеркало души.

В них отражается целый мир пороков и разврата. Дэш словно находится внутри этого мира. Он видит малые проступки и невинные шалости. Эти видения его не беспокоят, хоть Дэш и видит в них себя. Но в самых потаенных уголках этого развращенного мира его взору открываются садизм, изнасилования, убийства. Их не много, но чем глубже забирается Дэш, тем более жестокими и изощренными они становятся. А вместе с тем образы жертв, словно, обретают материальную оболочку и представляют уже не эфемерную, а реальную угрозу. Они клубятся возле Дэша, нашептывают ему, призывали к действию.

«…не… как …он… отпусти… нас… забудь… не стоит… остановить…»

Дэш не смог составить внятного предложения, равно как и понять, чего хотят призраки. Не иначе призыв к мести, но Дэш не готов. Не готов до тех пор, пока не видит последнее убийство. Жестокое убийство целой семьи. То, что видел Дэш до этого, вызывало только отвращение к той мерзости, что он держал за горло. Но то, что видит он сейчас, будит в нем звериную ярость. Он начинает терять контроль, готовясь исполнить волю призраков. Но в последнем шаге от непоправимого, он закрывает глаза и трясет головой отгоняя морок.

Дэш почувствовал неприятное покалывание в левом виске и открыл глаза. Перед ним все еще было лицо Мерзости. Только в глазах больше не было мистического света, только безумный страх. И дело было вовсе не в том, что Дэш держал его на вытянутой руке над пропастью. Дэш проследил за взглядом и увидел то, что именно вселило страх в его жертву.

Призраки вырвались из своего иллюзорного мира и уже кишели на дне бассейна, протягивая свои руки к жертве, зависшей над ними. Их становилось все больше, они испускали едва уловимое свечение. Некоторые окружили Дэша, некоторые его жертву. В воздухе были слышны призрачные призывы. Их смыл ускользал от Дэша, пока он не понял, что в этот раз они адресованы не ему. Полупрозрачные силуэты кружили над жертвой, просачивались сквозь тело, заглядывали в глаза. А под ними расстилалась тьма: ни бетона, ни земли, ничего больше не было под ними. Мерзость в руках Дэша продолжала шипеть и кряхтеть, но взгляд теперь сменился со страха на ненависть. В этот момент Дэш услышал над ухом знакомый голос: «…отпусти…» Прежде, чем Дэш успел, что-либо осознать, духи вспыхнули ярким светом и набросились на свою жертву, буквально вырвав из рук Дэша. Мерзость в человеческом обличии билась в агонии. Ей было страшно, она страдала — и это были невообразимые муки, не доступные этому миру. Каждый микрон мышц испытывал боль от вгоняемой под ноготь иглы. А природу того нестерпимо неприятного чувства, пронизывающего кости можно было сравнить с ощущением пережевывания ржавых бритвенных лезвий.

Призраки увлекали Мерзость в глубины тьмы. И чем глубже они спускались, тем уродливее они становились. Они превращались в гниющие разлагающиеся трупы — мертвецов, коими они и являлись. Дэш огляделся. Часть призраков кружила возле Дэша. Их вид оставался неизменным, и Дэш узнавал в них жертв мерзости. Казалось, они пытаются что-то сказать. Но их было слишком много, и Дэш защитился — закрыл свое сознание от них. Постепенно призраки рассеялись, оставив за собой лишь тело молодого парня на дне недостроенного бассейна.

Дэш стоял на краю глядя вниз, на растворяющуюся тьму. А дождь все смывал краски с окружающего пространства. Вскоре окружающий мир потерял для него интерес. И он ушел.

 «Ворон», Эдгар Алан По, в переводе М. Зенкевича, 2002.

 Ма́ра (др.-рус. мара, рус. мара, мо́рок, змора). В европейской мифологии — злой дух, демон, садящийся по ночам на грудь и вызывающий дурные сны, сопровождающиеся удушьем под весом демона, отчего сами дурные сны также стали носить имя кошмара.

XVII

Форд, наконец-то, добрался до участка. Он только и успел снять плащ, прежде чем сесть, а точнее провалиться в преимущество отдельного кабинета — кресло. Сам кабинет Форда не выделялся среди других кабинетов. Стеллаж заставленный различной документацией, завядший цветок на подоконнике, скрипучий стул, стол, заваленный бумагами, старый дисковый телефон, небольшая настольная лампа и кресло. Не в бездушное офисное кресло, а в комфортабельное мебельное изделие со спинкой и мягкими подлокотниками. Кресло перекочевало со старого места службы, где выполняло те же функции — помогало отдохнуть умственно и физически и сконцентрироваться. Вот и сейчас, придав телу долгожданное состояние покоя, Форд начал разгонять свой подтормаживающий из-за болезни и антибиотиков мозг, чтобы вспомнить, где именно видел лицо бедолаги со дна бассейна. Теперь он был точно уверен, что ему не показалось — жертву он знал. И как назло, мысли сталкивались, разбредались, путались. И в итоге Форд поймал себя на том, что проваливается в сон и открыл глаза. Часы на столе сообщили, что лейтенант благополучно проспал не менее сорока минут. По доносившимся из-за двери звукам в отделе кипела если не работа, то бурная имитация, уж точно.

Совесть не заставила себя долго ждать. Не исключено, что именно лейтенант Форд, объясняя принципы работы и функции государственных служб по раскрытию преступлений утром у бассейна, послужил первоисточником напряженного рабочего процесса. А теперь благополучно спит в своем кабинете в разгар рабочего дня. Ощутив души растленье Форд откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Беда в том, что совесть пришла не одна. С ней пришло чувство беспокойства — что-то явно было не так. Со временем до Форда дошло, что он слышит голоса, а точнее голос. Голос явно был женский, но слова не складывались в осмысленный текст. Это был салат из словосочетаний вроде: «я обещала» или «выборы мэра», кажется, было даже «у меня нет времени».

— Отлично! Галлюцинации. Пора завязывать с таблетками.

— Что?! — резкий вопль заставил лейтенанта открыть глаза.

Галлюцинация оказалась не только слуховая, но и зрительная. Возле стола свирепствовала Лайка. Лайкой прозвали отнюдь не собаку, а целого руководителя отдела по связям с общественностью. Целого, потому, что некоторые части тела были гордыми обладателями своего собственного прозвища. А собаку звали Лиза…

Прежде, чем мысли лейтенанта отправились в свободное плавание, он заметил в руках галлюцинаторного образа папку.

«Итак, либо мое подсознание хочет довести до меня какую-то вещь, связанную с делом. Либо Лайка действительно здесь», — подумал лейтенант и начал прислушиваться в надежде осознать происходящие. А образ руководителя отдела продолжал метаться по кабинету и бессвязно выкрикивать слова, а иногда и целые словосочетания, которые, к сожалению, ясности в происходящее не внесли. Окончательно убедившись в том, что у него галлюцинации, лейтенант сосредоточился на том, что именно пытается сообщить его подсознание.

Начать решил с самого образа руководителя отдела по связям с общественностью. Подсознание воссоздало образ с поразительной точностью.

Несмотря на прозвище, эта женщина с собакой не имела ничего общего. Будучи руководителем целого отдела по связям с общественностью женщина просто обязана следить за внешностью: модная стрижка, ухоженные ногти (в том числе и на ногах), разумное соотношение количества и качества косметики на лице. Лайка делала все вышеперечисленное, чтобы предстать перед журналистами во всей красе. По мнению Форда, все ее старания сходили на нет при весе свыше одного центнера. За особенное телосложение лейтенант прозвал ее «Боевая тумба». И вот, воинственный предмет мебели бушевал в кабинете. Ничего необычного, она, кажется, вообще не умела спокойно общаться с людьми. Разумеется, кроме случаев, когда необходимо пресмыкаться перед сильными мира сего или красоваться перед камерами. К слову о камерах, Лайка презирала научный прогресс, который, по ее мнению, являлся неопровержимым доказательством существования дьявола. Из всех изобретений человечества она освоила самое бестолковое — телефон. Причем освоила в совершенстве. Технология, призванная объединить людей, лишь отдалила их друг от друга, подарив возможность избавить себя от необходимости встречи с человеком по самой нелепой, порой даже мимолетной, причине. А в руках Лайки телефон превращался в орудие пыток, с которым она никогда не расставалась. Если она заявилась лично, значит дело действительно срочное и важное. Для нее.

Форд смотрел на подобную картину не первый раз. Собственно, лейтенант был рекордсменом по просмотру. За месяц с небольшим, что он здесь проработал, Лайка устраивала в его кабинете подобное шоу гораздо большее количество раз, чем за все время во всем здании.

Месяц назад Форд переступил порог участка расположенного в Городе Печали. Разумеется, на карте город обозначен иным именем. Никаких исторически значимых событий в городе не происходило. Инфраструктура, если еще не разваливалась, то уж точно трещала по швам. Да и погода не радовала — солнце появлялось на несколько часов не чаще раза в неделю. Население города едва ли превышало сто пятьдесят тысяч человек, так что, после пяти лет службы в крупнейшем городе региона, этот перевод можно считать ссылкой. Но Форд принял ссылку с облегчением по нескольким причинам.

Он презирал людей, их эгоизм, отношение друг к другу и лицемерие. Люди умудрились не просто отдалиться, а огородиться стеной друг от друга, забыв при этом, что именно единство позволило им выжить. Они презрели все нормы и правила! И умудряются гордиться этим! Разумеется, Форд избегал людей, а точнее они избегали его — он не скрывал своей неприязни к окружающим и люди отвечали ему взаимностью. И чем меньше людей встречал Форд, тем лучше себя чувствовал, а в городе-миллионнике избегать встреч с людьми не просто. Мегаполисы были ему в тягость. Форду повезло, во всем море лиц он встретил несколько настоящих живых людей, которые стали близки ему. Но счастье не вечно, и теперь на старом месте его ничто не держало. Все это привело к тому, что Форда ожидало либо служебное расследование с последующим заключением, либо перевод в другой город к черту на рога. Естественно, он выбрал второе.

Чтобы перевод не вызывал лишних вопросов Форда повысили в звании до лейтенанта. По прибытии, его встретил начальник участка. Состояние Форда не позволяло сконцентрироваться ни на чем кроме собственных проблем и обид, в результате, через день после зачисления в штат о своем начальнике он не мог сказать абсолютно ничего и называл его не иначе как Шеф.

Затем, на следующий день после официального приветствия, Шеф отправился в заслуженный отпуск. И тут на первый план вышла, если учесть формы — выплыла, словно раздувшийся труп по течению, Лайка. Каким образом руководитель отдела по связям с общественностью оказался у власти в участке, Форд первое время не понимал. После нескольких дней наблюдения за работой своих коллег все встало на места. Толковых сотрудников было немного. Самым известным из них был старший сержант по фамилии Мордехай. Будучи евреем, он вобрал в себя присущие его народу качества, как отрицательные — стремление выслужиться перед начальством и получить выгоду во всем, так и положительные — получить выгоду и выслужиться перед начальством. Собственно, именно на его место пришел Форд. Никто кроме Мордехая не обладал достаточными профессиональными навыками и авторитетом, чтобы можно было безболезненно восстать против диктатуры Лайки. Если не можешь победить — объединяйся. Так, Мордехай стал любимым любимцем Лайки. Ему доставались только те дела, раскрытие которых могло поспособствовать продвижению по службе или росту популярности. Его имя периодически мелькало на страницах газет и журналов, а лицо — на телевидении.

Вместе с его кабинетом, он получил все дела, которые вел Мордехай. По сути, все они были уже раскрыты, оставалось их только оформить и сдать в архив. Судя по всему, Мордехай испытывал те же трудности с бюрократией, что и Форд, только в большей степени. За два месяца Форд все же умудрился отправить все дела по папкам и отправить в архив.

Папка!

Все это время галлюцинация размахивала папкой с делом. И тут, лейтенант усомнился в нереальности происходящего. Буря в кабинете разрослась до стихийного бедствия регионального масштаба и начала двигать предметы. Значит, ненавистная Лайка действительно находится в кабинете и пытается освободить место на столе Форда, чтобы разместить на нем дело.

Лейтенант узнал папку по оранжевой бирке, которую сам же и наклеил. Мордехай принес ее пару дней назад. Идеальное дело. Банда отморозков сожгла дом вместе с семьей. Предполагается, что основной целью был отец семейства, так как он работал в администрации города, занимался сделками, связанными с недвижимостью. Точнее, всем, что связано с землей. По одной версии он был слишком честным и перешел дорогу не тому человеку. По другой — сам был связан с преступностью и стал жертвой бандитских разборок. Тем не менее, ни одна версия так и не поучила подтверждения. Несмотря на большое количество подозреваемых, подонков нашли менее чем за неделю. Ими оказались четверо мужчин в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Один предстал перед дьяволом чуть раньше остальных, — скончался от ранений, полученных при задержании. Трое пошли под суд, но и они просуществовали недолго. Один свел счеты с жизнью в камере через несколько часов после вынесения приговора. Второй протянул несколько дней, прежде чем был убит заключенными во время бунта. Третий жив здоров, обитает в дурдоме. Он единственный, кто признал вину. Но сотрудничать со следствием наотрез отказался. Мотив преступления так и остался невыясненным.

Казалось бы, справедливость восторжествовала, но… Форд был уверен: не все так просто. А потому и придержал папочку у себя, а не сдал в архив, в надежде, что всплывут новые обстоятельства. По всей видимости дело, заключенное в папке с оранжевой наклейкой, представляло для Лайки особую важность. Лейтенант весь обратился в слух. Из беспорядочных воплей вычленить хоть какой-нибудь смысл было решительно невозможно. И вот, когда Форд уже отчаялся что-либо понять, а организм решил продолжить бороться с болезнью в спящем режиме, до его слуха донеслось:

— Это одно из дел, которым наш мэр уделил приоритетное значение…

— Вот оно что! — Форд хлопнул ладонью по столу. Резкий и неожиданный звук заставил Лайку отскочить к двери, но за секунду она взяла себя в руки и продолжила.

— Да как такого бездаря можно было принять! Даже готовое дело закрыть не можешь! А не умеешь — так и скажи! Может подыщешь себе другое занятие, раз мозгов не хватает! Тратим на тебя время тут! Как-будто оно мне надо! Да сколько же можно?! — взвизгнула она напоследок, заметив, что распекаемый ею лейтенант отрешенно пялится на стену позади нее, — Да когда это уже кончиться?!

— Вот-вот закончиться, — Форд предупреждающе поднял указательный палец, — и еще чуть-чуть… — тут он перевел взгляд на Лайку и улыбнулся своей голливудской улыбкой — от злости, та тряслась как студень. — Все! Война войной, а обед по расписанию!

После этих слов Лайка со стоном ломанулась в коридор. Поднимаясь с кресла Форд заметил, что папку она все-таки оставила в его кабинете, хоть и не на столе, как планировала в начале, а на полу возле двери. Вздохнув, он все-таки положил папку на стол и вышел из кабинета. В участке, не смотря на обеденное время, кипела работа. Стук клавиш, телефонные звонки, хлопанье дверями, голоса людей — обычные рабочие звуки. Люди в форме и без ходили между столами операционного центра. Никакого ужаса из фильмов здесь не было: никто не пытался отобрать оружие, никто не орал ничего вроде: «Где мои таблетки, свиньи?» А проститутки в ярких одеждах не показывали неприличные жесты полицейским и не предлагали услуги посетителям. Разумеется, задержанных держат подальше от обычных посетителей и тем более не допускают в рабочие помещения. Так было здесь, так было везде.

Пройдя, как в тумане, мимо дежурного лейтенант оказался на крыльце. Здесь уже сидела Лиза — помесь хаски и дворняги. Обычно, завидев Форда, она тут же бежала к нему, заливаясь щенячьим лаем. Форд же, в свою очередь, поощрял ее почесыванием за ушком. Но сейчас Лиза лишь кивнула и продолжила всматриваться в пелену дождя, прижав уши. Небольшой, местами дырявый козырек частично защищал от дождя, но не от ветра. Ветер моментально растрепал волосы и принялся за старенький коричневый плащ. Но несмотря на сильные порывы был теплым и даже приятным. А вот местный пейзаж, увы, назвать приятным было сложно. Между серыми зданиями на серой земле под серым небом, сновали серые люди, а кругом серый мусор, и все это за серой пеленой либо бесконечного дождя, либо постоянного тумана. Разумеется, все кругом имело свой цвет, но настолько тусклый и обезличенный, что Форд поневоле начал ощущать себя единственным живым человеком в этом городе мертвецов. Лейтенант вспомнил мегаполис, мертвая душа, которого пряталась за яркими огнями бутиков, салонов красоты, ночных клубов и, конечно же, реклам. И, собственно, ничего не изменилось — разве, что краски были ярче, а содержание то же.

В принципе ничего нового. Стоило Форду начать хоть как-то нервничать, на ум тут же приходили различные строчки из стихотворений или песен, фразы из фильмов или из книг. Этот своеобразный рефлекс выработался у него давным-давно, он уже и не мог сказать точно. Тогда вместе с другом они решили общаться между собой исключительно цитатами. Полноценного общения не вышло, но в особо ярких эмоциональных ситуациях с губ срывались не ругательства, а какая-то особо язвительная цитатка. Со временем большая часть цитат забылась, как и имя друга. А вот привычка, хоть на уровне рефлекса, осталась.

Река памяти начала уносить лейтенанта ко временному отрезку, воспоминания о котором могли спровоцировать очередной запой. И тут — вспышка! И адский грохот! И словно по команде Лиза с радостным лаем начала носиться вокруг Форда.

«Все очень просто.

Просто гроза..»[1]

И только прохожие посильнее запахивали свои плащи, поднимали воротники, да ускоряли шаг. Среди них Форд заприметил одного. От остальных он отличался перебинтованной рукой. Форду он был знаком. Именно Форд прищемил ему руку дверью. Было это накануне. Форд поднялся к соседу сверху с простой просьбой — приглушить телевизор. Через закрытую дверь Форд услышал нецензурную брань и запах марихуаны. Разговор с соседом не принес положительных результатов. Тогда Форд закрыл дверь вместе с рукой нарушителя спокойствия в проеме. Пока тот выл от боли сидя на грязном полу, Форд угрожал пистолетом упоротым в сопли гостям. Они никак не могли решить: смеяться им или в ужасе разбегаться. Форд дождался своих коллег и передал столько торчков, сколько смог. И вот, один из них уже на свободе. Менее, чем через сутки после «нападения на сотрудника правоохранительных органов в состоянии наркотического опьянения». Толи адвокат сделал свое дело, то ли бюрократия. Форд не собирался это оставлять, его невероятно бесил тот факт, что задержанные так просто выходят из здания участка. Но и разбираться с этим сейчас не хотел. Есть дела поважнее, этот наркоман вряд ли съедет в скором времени.

Сквозь шум дождя и лай собаки Форд начал различать какое-то пыхтение и шарканье. Обернувшись, он заметил дежурного — видок у него был жалким…

 Отрывок песни — «Дождь» авт. Алиса