автордың кітабын онлайн тегін оқу  Огни в море

Микель Рейна

Вступление

Все началось с молнии. Прихотливым зигзагом пронзив ночное грозовое небо, она всей мощью обрушилась на крышу дома, стоявшего на отшибе в Сан-Ремо-де-Мар. Для обитавших в нем пожилых супругов предстоящая ночь должна была стать последней из проведенных ими в этом городишке. Сам по себе данный факт не был для них сюрпризом, хотя на тот момент им и в голову не приходило, что удар молнии повлечет за собой череду последствий, которые кому-то покажутся трагедией, а кому-то — подобием чуда.

Но до этих событий оставалось еще несколько часов. Могло ли все произойти как-то иначе или уже с первыми каплями дождя в тот вечер был запущен неотвратимый маховик грядущих перемен, — в те мгновения они вовсе не задавались таким вопросом. Просто их история начиналась вместе с этой молнией, хотя некоторые детали и позволяли восстановить череду явлений, приведших к столь необычной развязке.

Как их звали? Где они жили? И чем, собственно, они занимались?

Их имена — Гарольд и Мэри-Роуз Грейпс. Жили Грейпсы, или сеньоры Грейпс, как их все называли, в крайнем доме на улице, ведущей к обрыву, — без всяких сомнений, это было одно из самых необычных мест на острове.

Если большинство домов и магазинов лепились ближе к морю, к пляжу, то жилище Грейпсов, напротив, отстояло более чем на километр от живописных красот их городка и бросало вызов волнам, находясь на краю самого высокого утеса на острове — утеса Смерти.

В ясный день желтые стены дома Грейпсов можно было различить за несколько километров — с суши, если вам вздумалось погулять по плодородным холмам маленького островка Брент, сложенным из древней вулканической породы, или же с моря, плавно покачиваясь в лодке на прохладных волнах.

Любое из этих развлечений прекрасно подходило для того жаркого воскресного утра. Пляжи, прогулочные дорожки и террасы маленьких кафе стремительно заполнялись отдыхающими. Обитатели Сан-Ремо, не слишком избалованные хорошей погодой, выбрались на улицы, дабы насладиться столь редкой удачей — сияющим во всю мощь солнцем, которому нынче не угрожала плотная пелена облаков. Но сеньоры Грейпс сидели дома —впрочем, как обычно. Несмотря на то что, в отличие от других дней, это воскресенье для них тоже было особенным, они сильнее, чем когда-либо, ощущали, что не могут разбазаривать драгоценное время, и поэтому не стали выходить на улицу. Нет, они хотели провести тот день в их доме, в последний раз прочувствовать эти старые стены, свой домашний очаг.

Туманное будущее

Мэри-Роуз провела большую часть воскресного утра упаковывая всякие памятные безделушки. Она укладывала их в картонные коробки, не давая себе труда подписывать, что куда помещает, и на каждом шагу раздумывая, без чего они легко смогут обойтись после переезда. Когда она доставала из шкафа последние одеяла, к ее ногам упала какая-то смятая фотография. Мэри-Роуз осторожно подняла ее, перевернула, и в тот же миг по ее телу пробежала дрожь, а руки внезапно окоченели, словно она держала ледышку.

Прежде чем вновь посмотреть на снимок, ей пришлось присесть на кровать и сделать несколько глубоких вздохов: много лет назад она сама спрятала его, чтобы заглушить слишком острую боль. Фотография утеряла былую четкость, но давала возможность разглядеть силуэты трех человек — мужчины, женщины и ребенка; все трое, обнявшись, улыбались в кадр. За ними в лучах закатного солнца красовался недостроенный корабль.

Снимок изрядно поблек, но это вовсе не мешало Мэри-Роуз, ибо она и так знала, что волосы мужчины черны как смоль, а за очками прячутся самые синие в мире глаза, такие же, как и у мальчика. Она ощутила укол в сердце, в самой его глубине, и горло сжалось от застарелого яда бесплодных сожалений и укоров. Еще несколько глубоких вздохов, и она уже смотрела на улыбающиеся губы ребенка, его влажные блестящие волосы такого же каштанового оттенка, как и у обнимавшей его зеленоглазой женщины.

Из-под овальных стекол очков Мэри-Роуз скатилась слеза. Она вспомнила время, которое провела на старой корабельной верфи Сан-Ремо. В те дни ее единственной мечтой было стремление узнать, каков мир там, за пределами острова. Тогда ей были неведомы ни страх перед неизвестным, ни упреки, ни обязательства и сомнения. Она вздохнула. Прошло уже тридцать пять лет, и Мэри-Роуз себя не узнавала. В какой момент она перестала быть собой? Когда позволила развеяться всем своим мечтам? Эти вопросы было слишком больно задавать. Теперь же ее пугало туманное будущее вдали от этого дома, а старая фотография лишь напоминала о том, что жизнь пошла вовсе не тем путем, который она себе наметила. Мэри-Роуз последний раз бросила взгляд на снимок, убрала его в коробку и пошла на кухню.

Внизу, в плохо освещенном захламленном подвале, служившем мастерской, сеньор Грейпс трудился над миниатюрной моделью корабля. Собственно, этим он занимался всякий день, и даже сегодняшний не стал исключением. Сквозь круглые иллюминаторы, встроенные по всему периметру комнаты, пространство пронизывали плотные, почти осязаемые лучи солнечного света. Все, как и прежде, лежало на своих местах. Сложенные картонные коробки привалились боком к стиральной машине и сушилке, а поверх них громоздились стопки книг. Рядом с опреснительной установкой и гигантской емкостью, снабжавшей жилище питьевой водой, кучей были свалены старые электроприборы, а за потрепанной клетчатой занавеской, почти вплотную примыкая к его рабочему столу, пряталась кладовка для продуктов, теперь почти пустая.

Гарольд всегда сетовал, что ему катастрофически не хватает простора, но при всем том умудрялся посреди этого хаоса найти место для своих разнообразных увлечений и занятий — будь то починка мелкой хозяйственной утвари, изготовление хитрых штуковин для текущего ремонта дома или строительство крохотных корабликов, помещенных в стеклянную бутылку, — самое любимое его дело и единственное, что успокаивало душу в минуты накатившей тоски.

По всему дому можно было увидеть эти волшебные миниатюры, плоды его таланта и терпения. В прихожей, в гостиной, в столовой и даже в ванной стояли крошечные, но абсолютно точные копии прославленных кораблей, помещенные в старинные бутылки, которые морской прибой исправно выбрасывал на побережье.

Сейчас эти шедевры уже не украшали интерьер дома: все они были должным образом запакованы в пузырчатую пленку и уложены в коробки. Все, кроме одного.

Гарольд держал в руках кораблик, который, в отличие от остальных миниатюр, был помещен не в бутылку, а в старую пузатую банку из-под варенья. Там, внутри, на волнах смоляного моря гордо качался самый ценный экземпляр его коллекции, самый старый, самый первый из всех. Борта суденышка не украшал искусный орнамент, а на парусах и флагах не сверкали королевские гербы. Это был простой, скромный парусник, ожидавший великих приключений. Кораблик так никогда и не получил имени, а в натуральную величину Гарольд начал строить его задолго до появления на свет крохотной копии, с которой он сейчас бережно стирал пыль.

Время от времени Гарольду казалось, будто он чувствует запах дерева, смолы и морской соли, навеки пропитавший воздух верфи, где он трудился в далекой юности. Он все еще слышал стук киянки, которой конопатил щели между досками, ощущал палящее солнце на своей обнаженной спине, с тоской вспоминал каждый из построенных в те дни кораблей. Это были настоящие, реальные суда: рыбацкие шлюпки, сейнеры, прогулочные катера… В памяти воскресали тяготы и трудности этой работы, но в первую очередь невыразимое счастье, которое ощущалось, когда созданный им корабль впервые снимался с якоря. О каждом из построенных суденышек он хранил теплые воспоминания, но ничто не могло сравниться с пронзительной любовью к его собственному паруснику, уменьшенную копию которого он и держал сейчас в руках. В этом судне он воплотил свои мечты, посвящая все свободное время кропотливой ювелирной работе над ним. Гарольд поставил банку на стол и глубоко вздохнул, сознавая, что эти мечты так и остались на берегу: они погрузились в небытие еще до того, как днище парусника коснулось воды. Ему не суждено было стать настоящим кораблем, он навсегда остался лишь бледной копией горького сна, заключенной в стеклянном сосуде.

Легкая дрожь пробежала по телу Гарольда, возвращая его к действительности — в мрачный затхлый подвал. Банка на столе начала вибрировать, и ее пришлось схватить с силой, чтобы удержать на месте. Но дрожал не только кораблик и сам Гарольд: весь подвал ходил ходуном, в воздухе плясала свисавшая со стропил лампа. Через несколько томительных секунд — так же внезапно, как и начались, — толчки стихли и все успокоилось.

Гарольд раздраженно засопел, заметив, что главный парус кораблика сорвался с мачты и лежит на крохотной палубе. Уже забыв о недавнем минутном землетрясении, он водрузил на нос очки с сильным увеличением и взялся за пинцет, чтобы тотчас же ликвидировать возникший изъян. И тут с лестницы его окликнула жена:

— Гарольд, ты заметил? Довольно сильный толчок!

— Ничуть не сильнее прежних, — отозвался он, повысив голос, чтобы его было слышно на лестнице.

— Вовсе нет! Хорошо еще, что почти все вещи упакованы, а то пришлось бы одни осколки собирать. — Мэри-Роуз помолчала и продолжила: — Мне было бы спокойнее, если бы ты сходил проверить тросы.

— Сейчас закончу тут и пойду гляну, ладно?

— Хорошо, — ответила она и, уходя, добавила: — Обед будет готов через десять минут.

Супругам Грейпс землетрясения были не в новинку, но за столько лет Мэри-Роуз так и не смогла к ним привыкнуть. Вернувшись в кухню, она замерла на пороге, а ее сердце сжалось. Из-за подземного толчка стоявший на массивном столе цветочный горшок с ярко-малиновыми и лиловыми гортензиями упал и разбился, а их оторванные корни были беспомощно раскиданы среди рассыпавшейся земли и глиняных черепков.

На миг Мэри-Роуз перенеслась в прошлое; тогда она еще и помыслить не могла о самом существовании этого дома. И вот она уже стоит не на кухне своего нынешнего жилища, а в маленькой квартирке в городке, откуда уехала давным-давно. Ее вновь настигает перестук дождя за окном столовой, а морской простор все так же пронизывают разряды молний. Она опять проживает ту грозовую ночь, когда такой же горшок с гортензиями выскользнул у нее из рук и его осколки разлетелись по кафельному полу. И ее так же, как и в ту далекую пору, охватила уверенность: «Должно случиться что-то плохое».

Мэри-Роуз и тогда чувствовала, что эти раскиданные на полу гортензии — нечто большее, чем просто дурная примета, но ей не хватило ни времени, ни воображения, чтобы подготовиться к тому, с чем пришлось столкнуться спустя несколько часов. С тех пор она всегда без устали сажала гортензии по всему саду: они не давали ей забыть о случившемся и были единственным, в чем ей удавалось поддерживать жизнь без страха потерять это навсегда.

Внезапно резкий запах горелого вернул Мэри-Роуз к действительности. Она быстро убрала кастрюлю с плиты, но, увы, слишком поздно. Обед был безнадежно испорчен.

Гарольд безропотно ждал, пока Мэри-Роуз соорудит некое подобие похлебки из остатков рыбы, которую удалось спасти из перестоявшей на огне кастрюли. Есть ему не хотелось, и он сообщил жене, что воспользуется паузой и выйдет в сад проверить тросы.

Он спустился по ступеням заднего крыльца и обогнул

дом, пробираясь через заросли гортензий, заполонивших весь сад. За углом он увидел первый из шести стальных тросов-растяжек, которые одним концом крепились к крыше, а другим были глубоко утоплены в почве, словно каркас гигантской палатки. Гарольд установил их много лет назад, когда фундамент дома начал страдать от эрозии, неизбежной для вулканической скальной породы.

Гарольд наклонился над одной из опор и, раздвинув плотную листву заслонявших ее гортензий, пристально всмотрелся в крепление, утопленное метра на два в скалу. И тут его поразила мысль, что эти действия начисто лишены смысла. Через несколько часов им предстояло покинуть этот дом, и было совершенно неважно, ослабло крепление или нет. Так что он поднялся и пошел дальше, уже не обращая внимания на тросы. Его путь лежал через старый виноградник; он сам мальчишкой вместе с отцом сажал эти лозы еще до того, как они решили построить дом на скальном утесе, и задолго до его знакомства с Мэри-Роуз.

Уже много лет ни одна лоза не приносила урожая. Их скрюченные стволы высохли; задавленные мощными гортензиями, они перестали давать усики и плоды — а ведь из этих плотных гроздьев некогда варили виноградное варенье, его любимое. Гарольд нежно погладил старую засохшую лозу и на мгновение ощутил тоску по прошлому, но тут же вспомнил: как и в случае с креплениями, ему незачем теперь волноваться об этих бесплодных ветках. Он знал, что на следующее утро здесь не будет ни их самих, ни дома. Все исчезнет.

Гарольд зашагал дальше, к острому скалистому краю обрыва. С этой точки, своего рода смотровой площадки для избранных, открывался вид на большую часть острова и окружавший его безграничный морской простор. Издалека, с самого горизонта, надвигалась хмурая цепь облаков, но городской пляж по-прежнему кишел отдыхающими и купальщиками, — казалось, их вовсе не заботит, что солнце светит уже не так ярко. Неподалеку от скал компания любителей серфинга пыталась удержаться на волне, а на противоположном берегу острова, где горы полого снижаются к морю, отчаливали за вечерним уловом первые рыбацкие лодки.

Сан-Ремо был маленьким городком на маленьком островке, скалистом клочке суши среди холодного моря, столь уединенным, что остальной мир прекрасно без него обходился. Его жители привыкли к монотонному быту, свободному от каких-либо потрясений и сюрпризов, и с подозрением относились ко всему — будь то появление иностранцев или какие-либо перемены в жизни их собственных соседей.

Как и большинство местных жителей, Гарольд и Мэри-Роуз никогда не ступали на другую землю, кроме острова Брент, да и морем доходили лишь туда, куда можно было дотянуться взглядом с берега острова. Клочок суши под ногами воплощал для них целый мир, точнее, крохотный мирок, с которым они свыклись; подобно цветам и старой лозе, он угнездился и пустил корни в самой глубине их душ.

Порыв холодного ветра пронесся над землей и сорвал несколько цветков с гортензии, растущей на краю утеса. Гарольд следил взглядом за прихотливым танцем лепестков, покуда они не исчезли в пропасти, а потом вернулся в дом.

— Я два часа убила на готовку, и все впустую! — проворчала Мэри-Роуз, когда Гарольд вошел в кухню.

— Почему? — поинтересовался он, усаживаясь за стол.

— Думаешь, это достойный обед для такого важного дня? — буркнула она, наливая водянистую рыбную жижу с плавающими в ней черными комками.

— День как день, подумаешь!

Но, как бы ни хотелось Гарольду, чтобы его голос прозвучал убедительно, при взгляде на жену ему стало ясно, что цели он не достиг. Старайся не старайся, а оба знали, что этот день совершенно особенный.

— Снаружи все в порядке? — сменила тему Мэри-Роуз.

— Да, все нормально, — откликнулся он, наблюдая, как взбаламученные ошметки горелой рыбы опускаются на дно тарелки. — Хотя вряд ли нам стоит беспокоиться, простоит дом еще немного или нет.

Мэри-Роуз глотнула бульона и тут же почувствовала разлившуюся в горле горечь. Она поспешила запить водой мерзкий вкус, но и это не заглушило едкую оскомину.

— Я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что это наша последняя ночь здесь… — вымолвила Мэри-Роуз.

Гарольд не успел ответить, как прозвенел дверной звонок. Супруги Грейпс удивленно переглянулись и, не сговариваясь, бесшумно положили ложки. Их никто не посещал в это время суток, да, собственно, как и в любое другое время: к ним вообще никто и никогда не заходил. Звонок прозвенел снова.

— Думаешь, это за нами? — прошептала Мэри-Роуз.

— Вот еще! — возмутился Гарольд. — Никто не вытащит меня из моего дома раньше времени!

— Шшшш… Не кричи! — еле слышно вымолвила сеньора Грейпс.

Звонок продолжал настойчиво трезвонить.

— Все, с меня хватит! — взорвался Гарольд, вскакивая со стула. — Если это они, то в их чертовом письме ясно сказано: они не имеют права выкинуть нас из дома до завтрашнего утра!

Громко топая, Гарольд решительно направился в прихожую, а Мэри-Роуз с опаской плелась на несколько шагов позади него. Звонок опять зазвенел, но тут же оборвался, едва Гарольд распахнул дверь. В проеме обозначилась высокая худая фигура — это был человек в элегантном сером костюме, прекрасно гармонировавшем с его седыми волосами и кожей пепельного оттенка.

— Добрый вечер, Гарольд… Роуз… — поздоровался посетитель, будто через силу выдавливая слова.

— Добрый вечер, Мэтью, — ответила Мэри-Роуз.

— Что привело вас сюда, алькальд? — прервал Гарольд обмен любезностями.

— Не хочу причинять неудобства, но мне вдруг подумалось, что неплохо бы вас навестить. Можно войти?

На миг Гарольд заколебался, но все же отпустил дверь и позволил представителю власти войти в дом.

Мэри-Роуз заварила чай, и все трое устроились на диванах вокруг стола в гостиной. Воцарилось напряженное молчание. Первым его нарушил алькальд, хотя и ощущал неловкость больше других.

— Признаюсь, я никак не мог решить — идти к вам или нет. Мне вся эта ситуация дается крайне нелегко, но вы ведь знаете, что прежде всего мы друзья.

— Мы вовсе не виним тебя, Мэтью, — вступила в разговор Мэри-Роуз.

Гость поднял взгляд от чашки и посмотрел на Гарольда, ожидая его реакции, но тот, похоже, не был готов разделить мнение своей жены.

— Видишь ли, Мэтью, — произнес Гарольд, с трудом удерживая подступающий всплеск неконтролируемой ярости, — если ты пришел, чтобы снять груз с совести и оправдать то, что никак не может быть оправдано, то катись к черту. Но знай, что с завтрашнего дня наша жизнь уже никогда не будет прежней.

— Мне лучше, чем кому-либо другому, известно, что означает для вас потеря этого дома… — начал алькальд, тщательно подбирая слова. — Поверь, я пришел не для того, чтобы снять бремя с души, я пришел, чтобы предложить свою помощь.

— Помощь?! — вскинулся на него Гарольд. — Тебе не кажется, что думать об этом нужно было намного раньше?

— Ты ведь знаешь, что решение о выселении не входит в компетенцию местной власти, — отвечал алькальд, нервно крутя чашку в костлявых пальцах.

— Зато прекрасно входит выбор нового места, куда нас отправят.

— Это да… — нерешительно промямлил Мэтью. — Я пытался выбить для вас что-то получше, но вашей пенсии не хватит, чтобы платить аренду, тебе это не хуже меня известно.

— А как насчет компенсации?

— Ты же знаешь, что здешняя земля почти ничего не стоит…

— В таком случае что именно ты сделал, чтобы помочь нам?

Алькальд заерзал на диване, оглядываясь вокруг и словно не понимая, зачем его сюда занесло.

— Гарольд, успокойся, пожалуйста, — вступилась Мэри-Роуз. — Мэтью сделал все, что мог…

— Ты так в этом уверена? — в ярости выкрикнул он.

На миг воцарилось молчание, прерванное лишь далекой вспышкой молнии. Висящая на потолке люстра вздрогнула от толчка, и через пару секунд донесся глухой раскат грома.

— Пусть сейчас вы видите все в ином свете… — вновь заговорил Мэтью, не сводя глаз с раскачивающейся лампы, — я все же верю: однажды вы поймете, что это было лучшим выходом. Пускай вы не сохраните дом, но сбережете все остальное, включая мою дружбу.

Вновь услышав это слово, Гарольд вздрогнул, будто его ударили ножом.

— Дружба? — повторил он звенящим от злости голосом. — Похоже, понятие «дружба» — пустой звук на этом острове…

Мэри-Роуз заметила, что фарфоровая чашка в его руках задрожала, звякая о блюдце. Ей было прекрасно известно, почему Гарольд выразился именно так, но даже сама мысль об этом была слишком мучительной, способной пробудить давние воспоминания.

— Пожалуй, пойду, — промолвил алькальд, поднимаясь из-за стола. — Кажется, надвигается неслабый шторм.

— Ладно, — ответил Гарольд, одним глотком допивая холодный чай. — И у нас еще куча дел.

Мэри-Роуз поставила чашку на стол и встала, чтобы проводить гостя, Гарольд же не двинулся с места.

— Завтра в девять я буду здесь, вдруг все же понадобится моя помощь. Договорились? — обратился алькальд к сеньоре Грейпс.

— Мы будем готовы.

Это были последние слова, услышанные Гарольдом перед тем, как входная дверь захлопнулась. Он встал с дивана, неспешно подошел к окну и протер рукавом свитера запотевшее стекло. Пляж опустел. Все небо заволокла плотная пелена сизых туч, ветер задувал с моря и доносил первые капли дождя, липнувшие к стеклу, как рой мошек. Через несколько мгновений вернулась Мэри-Роуз.

— Ты был к нему несправедлив, — упрекнула она мужа, подходя к окну. — Сам ведь знаешь, Мэтью не виноват в наших бедах.

— Но в этот раз мог бы и помочь.

— Это дело от него никак не зависит, впрочем, как и от нас. В письме было ясно сказано.

— Письмо, письмо! Будь проклят тот день, когда его принесли!

Еще один раскат грома сотряс долину. Свет в комнате замигал.

— Есть люди, которые долгие годы живут в доме престарелых, и ничего, не жалуются, — заметила Мэри-Роуз.

— И мы оба прекрасно знаем, что им такая жизнь ненавистна. Мы с тобой еще не настолько дряхлы, чтобы нас кормили с ложечки, как младенцев.

— Прекрати уже стенать, Гарольд Грейпс!

— Я вот ума не приложу, как это тебе удается так безропотно ко всему относиться?! Ты что, в самом деле не понимаешь, что означает потерять свой дом?!

У Мэри-Роуз сжалось сердце.

— Алькальд прав, этот шторм будет не из слабых, — проворчал Гарольд, глядя в окно. — Пойду-ка закрою ставни.

И вышел из комнаты.

Дом на утесе

С недовольным видом Гарольд поднялся по лестнице на второй этаж. Ему было невмоготу выносить покорное выражение лица Мэри-Роуз, сохранявшееся все эти месяцы. Ее словно подменили. И хотя он сам в полной мере осознавал положение, в котором они находились, все же относиться к происходящему с подобным смирением явно было выше его сил. Гарольд лучше любого другого понимал, что в полах, стенах и окнах этого дома заключалось нечто, чему никогда не найти замены.

Словно пытаясь обогнать надвигавшийся шторм, Гарольд стремительно проходил по комнатам, закрывая все ставни, попадавшиеся на его пути. Пустые помещения, заставленные лишь коробками с воспоминаниями былых времен. Прежде чем закрыть последнее окно, он выглянул на улицу. Там под порывами ветра из стороны в сторону мотались плотные завесы дождя. На берегу грохотал прибой, крупные капли чертили дорожки по стеклу и, собираясь в желобах на фасаде, потоками обрушивались вниз, на гортензии в саду. Странно, но ливень подействовал на него успокаивающе; гнев постепенно улегся, сменившись унылой подавленностью.

Для Гарольда необходимость покинуть свой дом означала не только потерю крыши над головой, эта беда лежала в иной, иррациональной плоскости. Предстояло расстаться с тем, что сохранилось с его самых счастливых времен и, как спасательный круг, помогало держаться на плаву и чувствовать связь с тем, чего он лишился. Гарольд прекрасно понимал, что жизнь прошла вовсе не так, как он задумал, но, по крайней мере, он научился принимать ее такой, какая она есть. Но сейчас весь его мир исчезнет, все существование сведется к маленькой комнатушке, которую власти выделили ему в доме престарелых в центре острова. Скалистый пятачок вдали от моря, от всего того, что он любил. Вдали от него.

Нетвердым шагом Гарольд подошел к массивному комоду, открыл первый ящик и нашарил в стопке старых пижам письмо. Держа его в руках, он вспомнил то холодное январское утро, когда алькальд лично явился к ним с этим плотным кремовым конвертом.

— Здорово, Мэтью! Заходи, пока не превратился в ледышку, — приветствовал друга Гарольд.

Алькальд, слегка замявшись, зашел в дом.

— Хочешь с нами позавтракать? — предложил Гарольд, закрывая дверь. — Мы только что сели.

— Нет-нет, не беспокойся, я на минутку, — ответил гость, не снимая толстого серого пальто.

— Но хоть кофе-то выпей с нами, — настаивал Гарольд, приглашая алькальда на кухню. — По-моему, кроме тебя у нас никто и не бывает, а ты заглядывал несколько месяцев назад.

На кухне их уже ждала Мэри-Роуз, и все трое уселись вокруг стола, заставленного тостами, яйцами, чашками кофе и сливочным маслом. Как и большинству жителей острова, Гарольду было известно, что алькальд не отличается особой общительностью, но он был единственным человеком, не повернувшимся к Грейпсам спиной. Алькальд так и сидел в пальто, и Мэри-Роуз сразу заметила, что его что-то беспокоит.

— Что тебя привело? — поинтересовался сеньор Грейпс. — Уж не хочешь ли ты сказать, что наконец-то вы собрались заасфальтировать дорогу от нас до деревни?

— Честно говоря, проблема не в этом… — пробурчал Мэтью.

— Вот и мне показалось бы странным, если бы алькальд вдруг решил потратиться на благое дело…

В ответ Мэтью лишь выдавил неловкую усмешку.

— Я пришел, чтобы лично передать вам вот это, — сказал он, доставая из кармана желтоватый конверт. — Это письмо от Правительства.

— От Правительства? — переспросила сеньора Грейпс с недоверием. — Должно быть, что-то важное?

— Лучше сами прочитайте, — ответил алькальд, медленно положив письмо в центр стола.

Гарольд взял конверт, подержал в руках, затем хлебным ножом разрезал плотную бумагу и вытащил письмо. В верхней части страницы красовался большой герб.

— «Центральное правительство, — начал вслух читать сеньор Грейпс, — Государственное управление Общественной безопасности и Защиты населения…»

— Защита? Безопасность? Мы что, нарушили какой-то закон? — вмешалась Мэри-Роуз.

— Нет-нет, Роуз, дело не в этом, — произнес Мэтью. — Насколько мне известно, речь идет о результатах обследования вашего участка, хотя…

— Как это? — всполошилась Мэри-Роуз. — Какие-то правительственные ищейки шастают по нашему дому, а мы и не в курсе?! Мэтью, как это вообще возможно?

— Честно говоря, я тоже ничего не знал… — ответил алькальд тоном столь неубедительным, что Мэри-Роуз сразу заподозрила неладное. — Около месяца назад приехали три правительственных чиновника, чтобы провести какие-то исследования на острове. Я думал, что это будет демографический анализ или нечто в этом роде, поэтому и внимания не обратил…

— А они приехали специально, чтобы изучить наш дом? Ничего не понимаю!

— Пожалуйста, Роуз, пусть Гарольд прочтет письмо, — примирительно вымолвил алькальд.

Эта сцена до сих пор стояла у Гарольда перед глазами. Хотя уже прошло несколько месяцев, сейчас, снова просматривая письмо, он испытал то же волнение, что и в первый раз.

Уважаемые господин и госпожа Грейпс,

мы обращаемся к вам с целью сообщить, что, согласно новому Закону о Геологической безопасности, принятому Парламентом 14 сентября, строительство новых зданий на морском побережье должно соответствовать новым стандартам и нормативам. Закон обязывает возводить постройки высотой, не превышающей двадцать уровней, использовать в их строительстве только антикоррозийные материалы и располагать их как минимум в десяти метрах от береговой линии.

Ваше домовладение, построенное до вступления в силу данного закона, должно быть освобождено от применения озвученных требований, но некоторые частные особенности, описанные в докладе экспертной группы, вынуждают нас к принятию экстраординарных мер:

1. Состав почвы: хрупкая вулканическая порода, образующая грунт острова Брент, намного сильнее подвержена эрозии, чем любой иной вид геологической формации.

2. Расположение участка нарушает границы безопасного строительства: дом отстоит на один метр сорок восемь сантиметров от береговой линии…

После этой фразы Гарольда вновь охватило ощущение собственного бессилия. Несмотря на то что последнюю ступеньку заднего крыльца от края обрыва действительно отделяли только один метр и сорок восемь сантиметров, Грейпсы знали, что это не всегда было так. Они отправили старые планы участка с доказательствами того, что изначально дом был построен более чем в двадцати метрах от пропасти. И не их вина, что суровое море год за годом яростно нападало на сушу, безжалостно разрушая утес, откусывая от скалы по кусочку, словно стремясь уничтожить сам остров. Гарольд вздохнул и вновь перевел глаза на четкий шрифт письма:

3. Морфологическое описание берега: утес, на котором расположено строение, представляет собой весьма необычное и в высшей степени опасное место. Расстояние от жилища до поверхности моря составляет тридцать четыре метра, эта высота признана запрещенной для любого вида человеческой деятельности, в особенности для проживания.

Таким образом, несмотря на то, что строение было возведено до вступления в силу упомянутого закона, экспертный совет вынужден принять меры, необходимые для повышения безопасности проживающих здесь граждан.

Мы обязуемся информировать вас о ходе данного дела, но в любом случае подчеркиваем, что ровно девять часов утра восемнадцатого июля — крайний срок для того, чтобы владельцы освободили и покинули свое жилище с тем, чтобы соответствующие службы могли приступить к сносу здания.

С уважением,

Грегори Грей, представитель Государственного управления Общественной безопасности и Защиты населения

Гарольд глубоко вздохнул и аккуратно свернул бумагу. Беспокоило его вовсе не то, что ожидало их с Мэри-Роуз на пороге завтрашнего дня. Он знал, что письмо послужило лишь ключом, отомкнувшим проклятый ящик Пандоры. Канув в забвение, он удерживал в себе всю боль и страдания их прошлого, того прошлого, которое они много лет назад похоронили в стенах этого дома. Теперь же, подобно остову ушедшего под лед корабля, оно вновь является в мир и плывет, распространяя тоскливый запах скорби и разложения.

Он в последний раз бросил взгляд на конверт. В глубине души внезапно всколыхнулась волна неконтролируемой злости, и Гарольд не раздумывая порвал письмо. Он стоял и с безразличием наблюдал, как клочки бумаги, словно осенние листья, опускаются на пол. В этот миг раздался глухой взрыв. Странный, ослепительно яркий желтый свет сочился сквозь щели ставен, а дом содрогался под ногами. Никогда прежде Гарольду не доводилось испытывать ничего подобного, но что было причиной этого, он прекрасно знал.

Молния

В утес ударила молния.

Впоследствии, когда Гарольд уже был способен восстановить ход событий, он вспомнит, что на тысячную долю секунды его парализовал накативший ужас, а в голове барабанным боем грохотало слово «молния». Очнувшись, но еще не придя в себя от оглушающего грома, он рванулся вниз по лестнице; свет во всем доме мигнул и погас.

— Рози! — взывал сеньор Грейпс, скачками преодолевая ступеньки. — Рози! Откликнись, прошу! Скажи что-нибудь!

Он понимал, что кричит во всю мощь, но голос звучал будто издалека, приглушаемый пронзительным непрекращающимся звоном в ушах.

Гарольд забежал в столовую, но ничего не увидел. Весь первый этаж был погружен во тьму, под ногами хрустели битое стекло и обломки дерева.

— Рози? — снова закричал он, на ощупь ведя рукой по стене коридора в сторону кухни.

Ничего. Он абсолютно ничего не видел и не слышал. Пока нетвердым шагом Гарольд брел на кухню, звон в ушах понемногу утих. Наткнувшись на стол, он замер, и в этот миг до него издалека донесся слабый голос:

— Гарольд, я здесь!

— Рози! — воскликнул он, роняя стул. — Где ты?

Гарольд выбрался из кухни, и тут перед ним вспыхнул свет, на мгновение ослепив его.

— Прости, — промолвила Мэри-Роуз.

Когда Гарольду удалось снова открыть глаза, перед ним стояла Мэри-Роуз с зажженным фонарем.

— Я искал тебя повсюду! Где ты была? — Гарольд засыпал жену вопросами.

— Я была в столовой, — отвечала она сдавленным голосом, словно ей не хватало воздуха. — И я видела свет за стеклом!

— Но… ты в порядке?

— Я чуть не ослепла от вспышки. Это был желтый свет, такой яркий, он залил все вокруг. На моей памяти дом никогда так не дрожал, я думала, он рухнет нам на голову! — Выдержав паузу, она добавила: — Мне послышалось или ты назвал меня Рози?

При этих словах у Гарольда стало легче на душе. Он ощутил неловкость, поскольку даже не заметил, что назвал ее так. Уже давным-давно он не произносил это ласковое имя, а тут вот, неизвестно почему, вспомнил. Гарольд смущенно кашлянул и промолвил:

— Пойду гляну, что там со светом.

Ящик с предохранителями находился в дальнем конце прихожей, около входа. Мэри-Роуз светила ему фонарем; Гарольд открыл дверцу и по очереди стал щелкать рычажками.

— Ничего не получается, — заключил он. — Наверняка молния ударила в столб. Сейчас схожу проверю.

— Не нравится мне эта мысль, Гарольд…

— Можешь пойти со мной, я не стану далеко отходить.

Прихватив пару зонтиков, всегда стоявших наготове у входа, они открыли парадную дверь и вышли на крыльцо. Тут же в уши ударил оглушительный вой бури. Супруги спустились по трем ступенькам лестницы в сад и оказались во власти яростных порывов ветра, задувавшего, казалось, со всех сторон одновременно и пропитанного ледяной влагой. Гарольд взял из рук жены фонарь и подошел к столбу. Даже в этом не слишком мощном свете было очевидно, что ни сам столб, ни провода ничуть не пострадали.

— Наверное, молния ударила дальше. — Мэри-Роуз махнула рукой в темноту. — Видишь, в городе тоже сидят без света.

Гарольд всмотрелся вдаль, где колыхалась непроглядная тьма. Вспышки молний на фоне неба позволяли примерно определить то направление, где в обычное время яркой россыпью переливались огоньки Сан-Ремо-де-Мар. Но Гарольда это объяснение не удовлетворило, он знал, что для молнии на таком далеком расстоянии гром был слишком силен. Продолжая изучать знакомую панораму, он заметил деревянный остов старой заброшенной верфи, прятавшейся в стороне от их городка. Мало кому из жителей Сан-Ремо было известно, что в этом местечке некогда существовала еще одна верфь, помимо той, что сейчас располагалась рядом с гаванью. Это был дикий клочок земли, надежно защищенный острыми зубьями скал, куда добраться можно было лишь на лодке. Уже во времена юности Гарольда этой верфью перестали пользоваться, и только он позже возродил ее к жизни, чтобы построить единственное судно: свое собственное. Однако уже давно он не ступал на ту сторону острова и даже старался не смотреть в том направлении. Ведь всякий раз, когда случайно его взор падал на полуразрушенный ангар, в его душе открывались раны, которые так никогда и не зажили. Гарольд вновь повернулся к дому на утесе: струи дождя водопадом стекали с крыши. Было невозможно представить, что всего лишь через несколько часов то, что им удалось создать из пепла разбитой мечты, тоже навсегда прекратит свое существование.

— Ну и как там, порядок? — поинтересовалась Мэри-Роуз.

Гарольд кивнул и побрел через сад в обход дома, мучительно вспоминая, что именно он собирался сделать. Внезапно сильный резкий запах заставил его замедлить шаг.

— Чувствуешь? — спросил он.

— Да, странно пахнет… будто какой-то пряностью.

Водя фонарем по сторонам, Гарольд внимательно вглядывался в окружавшую крыльцо темноту, особенно туда, откуда запах доносился резче. По всему саду растеклись огромные лужи, в остальном же ничего необычного не наблюдалось. Супруги шли рука об руку, освещая траву перед собой, как вдруг увидели на газоне нечто непонятное — казалось, даже луч фонаря пропадает в этом черном пятне. Гарольд подошел поближе и, стараясь не высовываться из-под зонта, посветил на газон. Мэри-Роуз встала рядом и, прижавшись к нему плечом, стала вглядываться в непроглядную тьму.

— Ну пожалуйста, пойдем в дом, видишь же, тут ничего…

Она оборвала себя на полуслове. Над черным пятном перед ними курилось легкое марево. У бокового фасада, в том месте, где одна из стальных растяжек уходила под землю, дымилась глубокая яма, заполненная жидкой грязью. Обломки камней, комья земли и обугленные гортензии валялись вокруг кратера, образовавшегося прямо под тросом; сам же стальной стержень не пострадал и по-прежнему надежно крепился к скале над обрывом. Гарольд повел фонарем вдоль ведущего к крыше троса и вдруг заметил, что в верхней точке кровли, там, где к выступу несущей опоры крепятся все шесть стальных растяжек, в небо поднимается струйка дыма.

— Не может быть… — заикаясь, выдавил Гарольд.

Уже не обращая внимания на жену, он бросился, ломая гортензии, туда, где в землю уходила еще одна растяжка. В свете фонаря под ней тоже обнаружилась дыра, быстро заполнявшаяся дождевой водой.

— Что происходит? Я боюсь… — бормотала Мэри-Роуз.

Гарольд посмотрел на жену и только сейчас с удивлением заметил, что она полностью промокла. Да и сам он насквозь пропитался ледяной влагой.

— Давай пойдем в дом, — промолвил он.

За закрытой дверью грохот бури был еле слышен. На них нитки сухой не было, а разлохмаченные ветром волосы стояли дыбом.

— Все-таки молния попала в дом… — произнес Гарольд, стаскивая мокрые башмаки. — Наверняка ударила в опорную балку, там, где она выступает над крышей.

Несмотря на жару в доме, Мэри-Роуз не могла унять дрожь, а при словах мужа по ее спине вдобавок пробежали мурашки.

— К счастью, тросы заодно сработали как громоотвод, — продолжал Гарольд.

— Как-то меня это не утешает, — пробормотала Мэри-Роуз, стуча зубами. — В такие минуты я начинаю думать, что Мэтью не так уж и неправ. Это место слишком опасно для проживания, надо уезжать отсюда.

При звуке этих слов фонарь выскользнул из влажных ладоней Гарольда, словно его настиг еще один разряд молнии. Лампа грохнулась на пол и погасла, а дом погрузился во мрак.

— Пойду переоденусь, — произнес Гарольд.

Его шаги стихли на лестнице, и Мэри-Роуз осталась в одиночестве; в наступившей темноте еще звучало эхо произнесенных слов. Она наклонилась, нашарила фонарь, зажгла его и отправилась наверх искать Гарольда.

Мэри-Роуз зашла в комнату мужа, но его там не оказалось. На одном окне ставни распахнулись, и сквозь стекло было видно, как яростно бушует темное море под утесом. Она подошла и снова закрыла ставни. Прежде ей нравились шторма, влажный запах ветра, ледяные дожди и гром пляшущих на волнах молний; сейчас же все повергало ее в беспокойство. При свете лампы она осмотрела комнату. Никогда еще собственное жилище не казалось ей таким унылым — пустым, темным, ожидавшим неизбежного сноса. Только массивная кровать хоть как-то заполняла пространство между картонными коробками, приготовленными для переезда.

Она уже собиралась выходить, как внезапно на ум пришла найденная утром фотография. А вместе с ней в памяти всплыли те давние дни, когда в жизни еще не произошли непредвиденные события, перечеркнувшие весь их мир, все мечты и надежды. Мэри-Роуз склонилась над коробкой, куда собственными руками этим утром спрятала старый снимок. Она перебрала всю одежду, но фотография исчезла. Было понятно, кто ее забрал.

Мечта, которая не снялась с якоря

Мэри-Роуз знала, где найти Гарольда. Она поднялась еще на один лестничный марш и оказалась на чердаке. Едва открылась дверь, как в нос ударил едкий запах горелого дерева. На несущей опоре, столбе, уходящем вверх через крышу, вились вены черных подпалин. Ее охватил страх. Тот застарелый ужас из давних лет, который сочился из каждого уголка опаленной, как эта деревянная свая, души. Мэри-Роуз по скрипящим половицам пересекла немалых размеров комнату и подошла к огромному круглому окну. На фоне стекла в пульсирующем свете молний четко вырисовывался силуэт Гарольда; сверкающие зигзаги низвергались из пелены мрачных туч и с оглушительной силой обрушивались в море. Большинство рыбаков успели предусмотрительно оттащить от берега свои лодки, но корабли и парусники большего размера, зашвартованные в гавани, опасно плясали и кренились в бушующем приливе. В прибрежных рифах волны напирали еще яростнее, усиленные вихрями воздушных потоков; вода билась в скалы и готова была смести их со своего пути. А всего лишь в нескольких метрах от этого обезумевшего моря гордо стоял, бросая вызов стихии, их дом. Порывы ветра беспрепятственно атаковали сухие лозы и гортензии над обрывом и вырывали их, корень за корнем, из земли, за которую те продолжали цепляться. Ливень нарастал в такт разрядам молний и потоками обрушивался на гладкую черепичную кровлю, упругими струями стекая по скатам.

Мэри-Роуз вплотную подошла к Гарольду и краем глаза заметила, что в его руке зажата та фотография, которую она безуспешно искала в коробке.

— Я сожалею о своих словах… — прошептала она. — Ты ведь знаешь, я тоже не хочу уезжать отсюда…

Гарольд вздохнул, будто услышанное ввергло его в еще большую тоску.

— Знаю, Рози… — Он помолчал, глядя на ощетинившееся барашками море, кипящее вокруг островка. — Но не спрашиваешь ли ты себя иногда, что было бы с нами без этого дома?

Сеньора Грейпс бросила на мужа удивленный взгляд: эти слова, эта боль и беззащитность, — казалось, они брали начало в столь же давнем прошлом, что и сам дом. Гарольд шагнул к центру помещения и встал у крепкой деревянной колонны, уходящей под свод крыши.

— Что было бы, если бы эта главная свая, — он поднял голову к закопченной колонне, — по-прежнему служила мачтой? И пол, по которому мы ходим, оставался частью палубы? И если бы мы никогда не снимали с корпуса судна иллюминаторы, чтобы установить их в подвале?

Мэри-Роуз ощутила, что горе мужа передается ей самой и увлекает в скрытые мглой дали — туда, куда ей так не хотелось возвращаться.

— Конечно, я спрашивала себя… — с трудом выговорила она, словно эти слова ранили ее горло. — Но что нам оставалось делать? Мы поступили так, как должно.

— Да… А что сейчас от всего этого останется? Что останется от того, за что мы боролись все эти долгие годы? От того единственного, что помогло нам выстоять?

Гарольд снова подошел к жене. Стук дождя по стеклу усилился и превратился в оглушительный назойливый гул, словно в окно бились тысячи разъяренных пчел.

— Меня не пугает перспектива провести остаток дней взаперти в комнатушке без окон, вдали от моря… Пугает меня лишь мысль о том, что мы лишимся последней памяти о тех днях. Единственного, что осталось от него.

Еще одн