кирилл
рябов

 

© К. В. Рябов, 2026

© ИД «Городец», 2026

 

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

 

@ Электронная версия книги подготовлена

ИД «Городец» (https://gorodets.ru/)

пьянеть

 

пока я возился с бутылкой, вкручивая старый, тупой штопор с обломанным кончиком в пробку, Гриша смотрел в окно и рассказывал о своей бывшей жене. Она ушла к автослесарю. А через полгода попала в тяжелую автокатастрофу. Новый хахаль разбился насмерть, жену спасли, хотя она получила сильные увечья. Гриша полтора года выхаживал ее, возил по врачам, собирал деньги на операции и реабилитации. После выздоровления жена ушла от него опять. Теперь к физиотерапевту. Эту печальную историю я слышал раз сорок. И всегда пытался его утешить. Но все слова сочувствия давно закончились. К тому же хотелось поскорее выпить. Я справился с пробкой, печально вздохнул в Гришину сторону и разлил крымский портвейн в два стакана.

— За твое будущее счастье! — сказал я.

— Ага, — буркнул Гриша. — Надо бы тебе новый штопор подарить. Когда там у тебя день рождения?

— Был полгода назад.

— А, ну тогда на следующий.

Мы выпили, и я, не придумав ничего лучше, рассказал о своих бывших женах. Первая укатила в США, забрав нашего ребенка, вторая изменяла мне со знакомым барахольщиком с блошиного рынка, на котором все мы работали. Я продавал книги, открытки и виниловые пластинки, а Гриша старую военную форму, реплики эсэсовских кинжалов и макеты пистолетов времен мировых войн.

Он сочувственно повздыхал, потому что и мою историю слышал раз пятьдесят, и разлил.

— За твое будущее счастье!

Я скривился, но, конечно, выпил. А вот Гриша, сделав пару глотков, вдруг закашлял.

— Чего это ты давишься за мое счастье? — спросил я.

— Опять она его вывела, — невпопад ответил Гриша.

Он отвернулся к окну, продолжая держать стакан у рта. Я тоже выглянул. Через двор шла старуха и вела на поводке своего слабоумного внука. Парню было лет двадцать, и он совершенно ничего не соображал, лишь мелко трясся, ухмылялся и пускал слюни. Они поселились в доме месяца три назад и стали неприглядной достопримечательностью. Каждый день старуха выводила парня во двор, привязывала поводок к дереву и уходила болтать на лавке с другими старухами. Пацан же бродил вокруг дерева, пока поводок не наматывался на ствол. Затем, постояв и покумекав, насколько мог, он разворачивался и плелся в обратную сторону. И так часами. Смотреть на это без содрогания было невозможно.

— Помочь бы ему как-нибудь, — сказал Гриша.

— А как ему поможешь? — спросил я, разливая по новой.

— Может, настучать в социальные службы, что она его как собаку таскает?

— И что они сделают? Заберут его в интернат, там ему еще хуже будет. А так дома живет.

— Поводок — это как-то унизительно.

— Ему-то по барабану. И потом, наверняка есть причина. Может, он буйный.

— Тогда бы он был еще и в наморднике.

Посмотрев на печальное зрелище, мы вернулись к портвейну и за вечер выпили еще три бутылки. Говорить особо было не о чем. Да и не больно хотелось. Мы встречались не для того, чтобы развлекать друг друга беседами. Мы искали наше счастье на дне стакана. А делать это вдвоем было чуть менее тоскливо, чем в одиночестве.

Гриша ушел поздно вечером, а я решил вызвать проститутку и даже приготовил какие-то деньги, но в итоге просто уснул на кухонном диване. Впрочем, как обычно. Ладно, сэкономил. Проснулся поздним утром с ощущением, будто уже умер, но пока еще не знаю об этом, только догадываюсь. Ну и тут ничего нового.

Я захандрил и не пошел на рынок. Там я был сам себе начальник и мог прогуливать сколько душе угодно. Это, конечно, приносило убытки. Но слишком уж сильно не хотелось никого видеть. Правда, ближе к вечеру я спустился в алкомаркет и купил несколько бутылок портвейна. Во дворе я увидел слабоумного парня, привязанного к дереву. Я подошел. Он глядел на меня и ухмылялся. Захотелось спросить, как его зовут, но это было глупо, вряд ли он сам знал. Смутившись, я торопливо вернулся в квартиру, повозился с дурацким штопором, поранил руку, но бутылку открыл. Сел у окна, стал пить и наблюдать за парнем. Старуха совершенно не беспокоилась о его безопасности. Он мог случайно удавиться на этом поводке. Бродячие псы могли изорвать его. Не говоря уж о местных гопниках. Но, может, она того и желала?

Пошел дождь, а он все стоял. Старуха, видимо, свалила в гости к одной из подруг. Я допил вторую бутылку и решил пойти охранять его. А когда эта ведьма вернется, высказать ей, что так делать нельзя, фашистка ты старая. Гриша был прав. Надо куда-то заявить. Что ж, ничего из этого я не сделал, а снова уснул на кухонном диване. Проснувшись в сумерках, я нащупал в кармане телефон и позвонил Грише.

— Зайдешь в гости? — спросил я.

— Не, сегодня не могу. У меня тут свидание.

— Свидание? А мне свидание? У нее есть подруги?

— Конец связи, — ответил Гриша.

Через несколько дней он все-таки появился. Я так никуда и не выходил, кроме алкомаркета. Пустые бутылки множились. Передвигаться по кухне приходилось с определенной сноровкой. А у меня ее не было. Поэтому на полу хватало колотого стекла, которое убирать было недосуг.

— Ты куда пропал? — спросил Гриша с порога. — Шестой день на рынке не появляешься.

— Шестой разве? Я болею.

— Вижу, — сказал Гриша.

Впрочем, он принес пару бутылок портвейна. Выпили мы их быстро. Гриша рассказывал скучные рыночные новости. Кого-то пырнули шашлычным шампуром. Некий старик регулярно притаскивает для меня какие-то два чемодана. А еще на моем контейнере кто-то намалевал неприличный рисунок.

— Жизнь кипит, — ответил я. — Великая жизнь ни секунды не тормозит.

— И правильно делает, — сказал Гриша. — Схожу, еще принесу.

Он ушел. За окном уже было темно. И снова лил дождь. Я решил подмести стекло и собрать пустые бутылки в мусорный пакет. Но вместо этого просто сидел на диване, курил и ждал.

Примерно через полчаса в дверь позвонили.

— Открыто же! — проорал я.

Гриша робко заглянул в кухню.

— Я не один, — сказал он. — Привел кое-кого.

— Это понятно, раз ты не один, значит, привел кого-то, — ответил я. — Показывай.

Я был уверен, что речь шла о какой-нибудь местной прошмандовке, но ошибся. Гриша завел слабоумного парня и усадил на табурет. Не сказать, что я тут же полностью протрезвел. Но наполовину — уж точно.

— Гриша, что это за фокусы?

— Послушай, — затараторил мой приятель. — Он там стоит один, уже темно. И дождь. Я не мог просто так пройти. Мне захотелось сделать что-нибудь.

Я вспомнил, что и сам собирался охранять его вчера. Вчера? Или когда это было? Не важно.

— Мне его даже накормить нечем, — сказал я. — Да и неизвестно, что он ест. И как. Наверно, его надо с ложечки кормить.

— Иу-иу-иу, — ответил парень.

Взгляд его был расфокусирован. С шеи свисал мокрый поводок. Прическа напоминала мокрую дохлую ворону.

— Ладно, пусть обсохнет хоть. Кстати, старуха не видела, как ты увел его?

— Хрен знает, где она шляется, — сказал Гриша. — Во дворе пусто.

— Ведьма хочет его извести. — Я указал на парня.

— Открывай портвейн.

Что я и сделал. Мы выпили и стали разглядывать пацана. Он же таращился куда-то мимо нас, в пространство. Рот был приоткрыт, текли слюни.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Иу-иу-иу.

— Может, Илья? Или Иван? — сказал Гриша.

Он достал третий стакан и налил половину.

— Чего это ты затеял? — спросил я.

— А что еще можно для него сделать? — ответил Гриша. — Он ведь никогда этого не попробует. Кайфанет хоть. И согреется.

Я представил, как пацан, выпив, валится в корчах на пол и испускает дух. Надо будет куда-то деть труп. Можно, наверно, ночью выволочь во двор и привязать назад к дереву.

— Может, ну его? — сказал я. Правда, без особого напора.

Парень взял стакан двумя руками и осторожно понюхал. При этом продолжал таращиться в пустоту.

— Не бойся, это вкусно и сладко, — сказал Гриша.

— И внутри тебя расцветет радуга, — добавил я. — Боженька знал, что делал, когда превращал воду в вино.

— Начитался книжек, — проворчал Гриша.

Портвейн парень выпил маленькими глотками. Не поперхнувшись. И даже облизнулся. Стакан он продолжал держать у подбородка. Гриша тут же налил еще половинку.

— Не гони, он же неопытный.

— Ладно, ладно. Еще разок, и все.

Добавку пацан выпил, как мне показалось, с большей жадностью. И продолжил сжимать стакан.

— Хватит тебе, сынок, — сказал Гриша. — И так полный, считай, вылакал.

— Иу-иу-иу.

— Не спорь.

— Слушай, — сказал я. — Мне приснилось или ты вчера ходил на свидание?

— Не вчера, — отозвался мрачно Гриша. — Познакомился с шаболдой одной. Она хотела папаше в подарок финку НКВД. То-се, поболтали, сходили вечером в кафе, потом ко мне. Утром проснулся, ее нет. Финку увела и девять косарей из бумажника.

— Клофелинщица?

— Я и сам наклофелинился будь здоров.

Раздался громкий стук. Парень поставил стакан на стол и сложил руки на коленях. Я пригляделся. С ним произошли явные изменения. Лицо будто подтянулось, а взгляд прояснился. Он прикрыл рот и перестал ухмыляться. Мне показалось, что он внимательно нас слу­-
шает.

— А дальше что? Нашел ее?

— А что, я поисковая собака?

Парень подвинул стакан к бутылке. Взгляд его скользнул по горлышку и остановился на Грише.

— Еще, — сказал парень четко и внятно.

Мы застыли.

— Еще, — повторил он. — Чего смотрите? Налейте мне еще.

Покосившись на меня, Гриша налил. Парень выпил, держа стакан твердой рукой.

Издав предварительно много эканья и меканья, я спросил:

— Ты себя как чувствуешь?

— Нормально, — ответил он, вытерев губы. — Только ноги мокрые. И трусы прилипли. Старая крыса опять налакалась и забыла обо мне. — Он встал и прижал руку к груди. — Спасибо, мужики! Если бы не вы, торчал бы там до утра.

Потом он сел и закинул ногу на ногу. Указал на бу­тылку:

— Как это называется?

— Портвейн, — ответили мы с Гришей одновременно.

— Вот это вещь! Я будто заново родился. Будто вышел к свету.

— Оно и заметно, — сказал я.

Я мгновенно и полностью протрезвел.

— Как тебя зовут? — спросил Гриша. — Кто ты? Расскажи. Слушай, ты что, притворялся идиотом?

— Разве можно притворяться идиотом? — отмахнулся парень. — Зовут меня Павел. Эта старая ведьма моя дальняя родственница. Что-то типа троюродной бабки. Точно не знаю.

— Вы вдвоем живете?

— Ага. Еще был кот. Но она его отравила.

— А где твои родители?

— Умерли, кажется. Я жил в интернате. Она меня забрала. Думает через меня квартиру получить. Рассылает писульки по инстанциям и меня таскает, показывает. На прошлой неделе я обделался в чьем-то кабинете. Страшно вспомнить. Показывал ей, что пора делать ка-ка, но она в этот момент какое-то очередное заявление строчила. А еще она мне усы выщипывает пинцетом, сволочь.

— Слушай, — сказал я. — Но теперь ты выздоровел, получается! И старую ведьму прижмешь к ногтю.

— Так и будет, — кивнул Павел. — Кончились мои мучения. Я ее отправлю в дурдом или в дом престарелых. Правда, мне надо еще многое понять. Я чуток отстал от жизни, как вы заметили.

Павел налил себе и с наслаждением выпил.

— Для начала почитать законы. Хотя читать я не умею. Но научусь.

— Вообще, ты в порядке, — сказал Гриша. — Бойкий. Говоришь хорошо.

— А то! Сколько я времени провел в очередях. И сколько на улице! Но я вбирал в себя мир. Только вот не мог выпустить его назад.

— За тебя! — Я поднял стакан.

Мы чокнулись и выпили. Дальнейшее помнится смутно. Портвейн закончился. Я приволок проигрыватель, и мы танцевали, точнее, скакали и корчились под какой-то старый рок-н-ролл. Пластинку заело, но это было даже смешно. Потом случился провал. Проснулся я утром, на привычном диване. За окном светило солнце. На проигрывателе вхолостую крутилась пластинка, игла зацепилась за наклейку и громко шуршала. В углу кухни сидел Павлик, обхватив колени руками.

— Ты чего это забился? — спросил я. — Гриша ушел?

Пацан не ответил. Рот его был приоткрыт, взгляд расплылся.

— Павел, — позвал я.

— Иу-иу-иу!

Невыносимо хотелось похмелиться. Я позвонил Грише.

— Ты где?

— На рынке уже.

— А Павел?

Мелькнула мысль, что у меня началась белая горячка и этот слабоумный пацан в углу — лишь видение.

— Так он с тобой оставался. Вы там что-то вроде танго танцевали, когда я уходил. Пропал?

Я тронул Павлика пальцем.

— Тут сидит. Но он опять стал идиотом. Я думал, мы его вылечили вчера.

— Может, нам это все померещилось?

— Слишком уж все было натурально.

— Не знаю. Наверно, так бывает. Я фильм один видел, там идиот стал нормальным, а потом опять стал идиотом.

— А я книгу похожую читал. Ладно. Что теперь делать?

— Понятия не имею. Пусть у тебя живет. Ну или отведи его домой. Что еще остается?

— Ты заварил, а мне расхлебывать?!

— Конец связи, — торопливо ответил Гриша.

Конечно, я не мог оставить парня у себя. А где он живет, не знал. Поэтому вывел во двор и с тяжелым сердцем привязал к дереву.

— Иу-иу-иу! — попрощался Павлик.

— Будь здоров. Прощай, — сказал я и всхлипнул.

Подходя к своему подъезду, я услышал вопль. Через двор бежала старая ведьма, а за ней, копаясь в смартфоне, плелся участковый.

— Вот он, вот! — закричала бабка. — Нашелся.

— Прелесть! — ответил участковый. — Тогда я пошел.

— Но его тут не было!

— Гулять ходил, наверно.

— Он один не гуляет. Только со мной.

— Чего вы хотите? — спросил участковый. — Чтобы я выяснил, где он шлялся?

— Именно этого я и хочу!

— Хорошо. Мне тогда надо привести разыскную собаку. Сам я не умею вынюхивать следы.

Я нырнул в подъезд, поднялся в квартиру и прилип к окну. Старуха что-то выговаривала поглупевшему Павлику. Участковый ушел, понятное дело, с концами. Но, видимо, ведьма тоже не отличалась большим умом, потому что еще часа полтора ждала его во дворе, маршируя из стороны в сторону. Ждал Павлик. Ждал и я. Ужасно хотелось выпить, но я трусил выйти на улицу. Казалось, старуха каким-то образом поймет, что я причастен к исчезновению «внука», и устроит шухер.

Наконец она отвязала поводок и повела поникшего Павлика домой. Я немного выждал и устремился в алкомаркет. Взял пять бутылок крымского портвейна.

— Вы скоро виноградную лозу пустите, — сказала миленькая кассирша. — Не хотите ли отведать каких-нибудь зерновых напитков? У нас появилась новая прекрасная водка «Бешеный бык».

— Откуда вы знаете, что она прекрасная? — спросил я, складывая бутылки.

— Я сама ее каждый день пью, — не моргнув глазом, соврала она.

— Ладно, дайте одну бутылку.

Она выставила 0,7.

Я примчался домой, сунул водку в пустой холодильник, открыл портвейн и одним махом выпил четверть. Вскоре стало легче. Устроившись у окна и попивая, я размышлял о случившемся. Получалось плохо. Алкоголь угнетал мой мыслительный процесс. Зато разжигал разнообразные дикие желания: выпить еще, убить старуху, пригласить проститутку, покончить с собой.

А что в итоге? Я уснул на кухонном диванчике и даже сквозь сон слышал свой храп.

Утром позвонил Гриша.

— Ты вообще на рынок собираешься? — спросил он.

— Еще денек поболею.

— Заканчивай. Тут опять пришел этот старик с чемоданами. Он тебя ждет. Говорит, у него такое есть, чего ты в жизни не видел. И не увидишь, если не придешь.

— Ну, значит, не судьба.

— И я хотел поговорить с тобой насчет нашего дурачка. Есть идея.

— Слушаю.

— Не телефонный разговор. Конец связи!

Похмелившись портвейном, я поехал на рынок. Гриши на месте не было. Но у моего контейнера топтался невысокий старик. Кожа у него была зеленоватая. Одет он был в бесформенный серый плащ и мятую шляпу. Рядом стояло два древних чемодана с металлическими уголками.

— Вы хозяин? — спросил он. — Я уже замучился вас ловить.

— Чего там у вас?

Я открыл дверь и зашел.

— Где вы пропадали? — не отставал старик. — Так нельзя!

— Болел, — ответил я, не скрывая перегара.

— Ладно. У меня тут для вас кое-какие редкости. Сядьте! — вдруг заорал он. — А то упадете.

Я сел на свое место, у коробок с пластинками. Дед открыл чемоданы. Они были под завязку забиты порнографическими открытками конца девятнадцатого — начала двадцатого века.

— Тут весь мир. Франция, Япония, Германия, Россия, конечно. Где-то была особо редкая, с клизмой. Сейчас я найду.

— Не надо, — отмахнулся я. — Сколько хотите?

— Сто тысяч за все.

— Десять за все, вместе с чемоданами.

— Сволочь вы! Но по рукам.

Я протянул деньги, и он убежал, сжимая их в кулаке, будто факел. Вскоре явился Гриша. Я как раз перебирал открытки.

— Что это за дрянь у тебя?

— Старик твой притащил. Глянь-ка. — Я показал ему пышную голую даму с ишаком.

— Такие немецким солдатам выдавали, — сказал Гриша.

— Это ладно. Расскажи лучше, что ты там придумал про Павлика нашего?

— Надо его немного побить.

— Чтобы вправить мозги, что ли?

— Нет! Мы его побьем, потом отведем в травмпункт, там снимут побои.

— И?

— Сам не догадываешься?

— Нам дадут лет по восемь?

— Почему нам? Старухе!

Я вздохнул и кинул даму с ишаком в чемодан.

— Вообще, я догадывался, что ты придумал какую-то глупость, но не думал, что это настолько глупо. И потом, ты сможешь ударить беззащитного, слабоумного пацана?

Гриша отвел взгляд.

— Не уверен. Думал, ты сможешь.

— Я что, похож на садиста?

— Рядом с этим похож. — Гриша кивнул на чемоданы.

— Это просто бизнес. Продам их тысяч за пятьдесят.

— Может, старуху как-то запугать?

— Боюсь, у нее яйца больше, чем у нас с тобой. Хрен ее запугаешь.

— Не знаю тогда, что делать.

— Что-нибудь придумаем. А если не придумаем, то и делать ничего не станем.

Гриша вернулся в свой павильон.

Я догонялся портвейном, вел торговлю и пытался думать. Первое и второе получалось хорошо, последнее — не очень. Все-таки алкоголь скукоживал мне мозги, туманил разум. Я чувствовал себя глупой медузой, бултыхающейся в бескрайнем океане. Но у кого иначе? У всех так же. Кроме Павла.