Оглавление

Глава 1. Улица Заречная

Ведьма с четвертого этажа умерла в пятницу. В тот день, когда Кристинин отец был уже слегка подшофе и уговаривал себя, что принял он вовсе не на правах безработного, а после трудового дня на престижной и высокооплачиваемой службе.

— Я с тобой разззговариваю, — тянул он, завидев Кристину, — общаюсь… с уважением… а ты что? Молчишь? Ты с родным отцом словом перемолвиться не хочешь, да? А я…

— Да хватит уже! — взвилась мать. Надрываясь в двух учреждениях, чтобы прокормить Кристину и Лешку, она уставала до потребности в полной тишине, но где взять дома тишину? — Ишь, бельма залил и нудит…

Нудил батя примерно через день, иногда чаще. После нудежки становился агрессивным, обижался, что с ним никто не желает «говорить по душам», грозил всеми казнями египетскими, проклинал, шантажировал собственной кончиной, а иногда и распускал руки. Израсходовав все свои пьяные силы, падал на диван и раскатисто храпел до средины ночи, пока на него не нападал сушняк.

«Вот бы ты ему вломила сковородкой», — пыталась Кристина мысленно внушить матери. — «Вдруг подействует? Ведь если не можешь добиться результата одним путем — меняй тактику!».

Но мать ее, Арина, была интеллигентной женщиной, и, хотя в браке ценить это было некому, продолжала ею оставаться.

В тот день напряжение росло, и пятничный конфликт готов уже был покатиться по привычной схеме, но в этот момент позвонили в дверь. Звонок у Косенковых был старый, оставшийся ещё с тех времен, когда выбор мелодий не превышал трех вариантов: «зззззззз», «пум-пум» и — «плюмс», как будто что-то упало и утонуло. Поэтому даже на рыбалке, во время закидывания наживки, Кристине часто и казалось, что сейчас кто-нибудь войдет, хотя входить было неоткуда.

— Мы тут всем подъездом собираем деньги на похороны, — сказала соседка, тетя Зухра. В сумраке лестничной клетки ее черный платок казался языком тьмы, обернутым вокруг смуглого лица, а голос эхом разносился по лестничной клетке. — Розочка-то наша одна жила, нет у нее родственников. Хоть и екстрасенска, а все ж, живая душа…

Мать, как положено, всплеснула руками, запричитала и вынесла пятьсот рублей. Отец, прислушавшись к разговору, налил себе «за помин души». Лешка, сидя за компьютером, загуглил стоимость похоронных услуг.

— Вот спасибо, вам Аллах воздаст, — заулыбалась тетя Зухра. — Ты, Кристиночка, книжки же любишь? Спустилась бы в ее квартиру, присмотрела себе чего, а то ведь все на помойку пойдет, жалко.

Расценив предложение Зухры как повод на некоторое время покинуть поле ежевечерней битвы, Крис обрадованно — насколько позволяла скорбная ситуация — кивнула. Взяв с вешалки холщовую сумку, известную ныне под дурацким названием «шопер», она удалилась с тетей Зухрой.

Дверь в квартиру покойницы стояла отворенной, на площадке курили мужики и вполголоса сплетничали бабы с кое-как прикрытыми волосами. «А я без кепки», — подумала Кристина. Хотя волос у нее с сентября было немного, стриглась до плеч. Длинные мешали бы работать. «Зато с шопером», — утешила она себя.

— Заходи, заходи, деточка, — тут же засуетились соседки. — Только увезли ее… Три дня пролежала, хорошо, что не лето сейчас, а то б на третий этаж протекла…

Кристина давно заметила, что, оглашая разные физиологические подробности, люди бестактные сразу впиваются в собеседника глазами — а вдруг того передернет? Зачем это им надо, Кристина не понимала, но книжки говорили, что это повод ощутить пусть ничтожную, но власть. С Кристиной, правда, таким особам ничего не светило — два месяца назад она получила диплом ветеринара и теперь работала в ветклинике фельдшером, зашивая котов, скармливая собакам таблетки и вводя вакцины миннипигам, а также регулярно убирая экскременты и отмывая операционный стол после особо кровавых манипуляций. Хотелось даже остаться в этой клинике, но тут вдруг один из врачей проникся к ней неприязнью и начал изводить во время каждой своей смены. За что, Кристина не поняла, но теперь на всякий случай приглядывала другое место работы. Правда, с местами нынче было сложно.

В сумрачном коридоре девушка прошла мимо большой комнаты дальше, к стеллажам с книгами, опасливо косясь на большой безворсовый ковер в гостиной. Тот был кустарно изрисован символами, знакомыми по фильмам ужасов. Краска, которой рисовали, настолько напоминала кровь, что ковер хотелось отмыть, как операционный стол.

— Вот тут ее и нашли, — сказал кто-то у Кристины за спиной. — Распласталась лицом вверх, глаза закатила… а на глазах куски ваты… в руке книга, самая обычная, типа «Грибы России» или что-то в этом роде. И улыбается. Так потом, когда ее в труповозку грузить начали, вата на глазах почернела и рассыпалась черным пеплом…

Добрая тетя Зухра куда-то делась, и теперь Кристину окружали малознакомые бабки. Они непрерывно крестились и несли стандартную бытовую чушь — про «не замужем», «ритуалы какие-то», «что-то стучало», «тянуло дымом», «кто-то ходил» — однако глубже в квартиру проникать боялись, поэтому перед черным стеллажом, уставленными разнородными книжными томами, Кристина оказалась одна. Страшно не было — мозг занес квартиру из-под колдуньи туда же, куда складировал клетки от умерших животных, их лотки и переноски.

Это был, убеждала врачебная привычка, ведьмин вольер. С кормушкой, лотком и игрушками, просто игрушек было много, так как человек — животное с переразвитым мозгом, который требует себя занять, иначе испортит себе же психику.

Странное дело, но из игрушек для психики на полках стояла в основном русская и зарубежная классика: Пушкин в трех вариантах, томик Жуковского, полное собрание сочинений Толстого, письма Чехова, Льюис Кэррол… И только две нижних полки содержали нечто, что еще можно было тематически отнести к «сумрачным» темам: сочинения Изидора Дюкаса, жизнеописание Алистера Кроули, что-то там про Мерлина, истории о Стоменове, безвестные старинные журналы под названием «Кромка бытия», издания на немецком языке и на иврите, подпольное евангелие от кого-то с нечитаемым именем и масса неведомых непосвященным жизнеописаний. Одно из них привлекло внимание Кристины исключительно красотой обложки: потемневшие бронзовые уголки, мятые бронзовые же кромки, а с краю — встроенный замочек для миниатюрного ключа. Буквы на кожаной обложке тоже когда-то были из бронзового порошка, но частью потемнели, частью осыпались, поэтому прочитать название не представлялось возможным. Оглядев кабинет, Кристина уже отчаялась было отпереть этот источник ненужных ей знаний, однако в щели между полками что-то блеснуло тонким желтоватым полукругом. Воспользовавшись счетом за электричество, Кристина пошарила в щели и уронила себе в ладонь украшенный завитушками ключик, по размерам вполне подходящий к скважине.

Отпиралась обложка с одного поворота. Тут бы Кристине насторожиться, конечно. Надо сказать, она и занервничала — снова осмотрелась, ощутила некоторый холодок, прислушалась. Из углов ничего не выскочило, и она, заинтригованная, открыла книгу.

Страницы, хоть и не новые на вид, были напечатаны явно не в позапрошлом, а скорее в прошлом, только что закончившемся веке, в основном русскими буквами, а заглавие на титульном листе гласило: «Некоторые магические затеи графа Виђена Гнедиčа» — и дальше, мелким шрифтом — «и их результаты, изложенные писарем Иммануилом Шнайдером, с его, писаря, комментариями».

Вот только комментариев зануды-писаря не хватало, подумала Крис и закрыла книгу.

Заперев ее и пробежав еще раз глазами ряды русских и зарубежных классиков, Кристина открыла шопер и начала складывать туда все, что приглянулось. Кое-что из «сумрачного» раздела тоже частично взяла — вдруг там есть что-нибудь, чтобы нейтрализовать злого ветврача Влада? Может, ему книжку про Дракулу подарить? Тезка вроде.

С лестничной площадки уже давно не доносились голоса соседок, и когда Кристина выходила, то увидела, что на площадке она совсем одна.

Когда они все успели исчезнуть? И кто теперь запрет квартиру?

Вдруг, когда в сумку легла первая колдуньина книга, ее занесло в какой-то странный мир? Все-таки следовало что-то отшептать, наверно.

Вернувшись в комнаты, Кристина остановилась перед входом в «ритуальную», где лежал испещренный знаками ковер, и сказала:

— Роза Авдеевна… я прошу разрешения взять некоторые ваши книги, чтобы спасти их от помойки. Я буду обращаться с ними бережно, батю к ним не подпущу, ну если только Лешке дам почитать… вы позволите?

Никаких порывов ветра или упавших с полок предметов не последовало, поэтому Кристина, осторожно пятясь, снова вышла в коридор. Плечо под тяжелой сумкой начинало ныть.

— Ну вот, — встретила ее на лестничной клетке тетя Зухра, — вышла, наконец-то… набрала книжек-то? А то тут ещё желающие были. Но я выгнала, пусть сначала наш подъезд. Мы эту, да простит меня Аллах, ведьму, двадцать лет терпели.

— Угу. Спасибо, тетя Зухра.

— Давай, теперь я квартиру закрою. Сама донесешь?

— Угу. Спокойной ночи, тетя Зухра.

…По возвращении отец уже во всю храпел, а мать на кухне заваривала себе чай.

— Много чтива-то? — спросила она устало. — Куда ставить будем?

— Так, было кое-что… пойду, разберу.

Мать кивнула.

*

Субботним утром спится хорошо, и Кристина пробудилась только часам к одиннадцати. Отец был тих, бледен и вежлив, мать, как всегда, хлопотала на кухне.

«Никогда не выйду замуж», — в который уже раз решила Кристина. Потому что если за бедного — то вот так всю жизнь хлопотать, а если за богатого — то он наверняка капризный и злой, как ветврач Влад.

При мысли о богатых внезапно прояснилось то, что с момента пробуждения присутствовало в Кристининой голове. Сон! — вспомнила она. Ей же приснился этот странный, запертый за бронзовый замок граф Яков Виджен Гнедич (кажется, так читалась его странная фамилия)!

Снилось, что шла она по черному полю с высокой травой, в небе были одновременно Луна и Солнце, и их было плохо видно из-за серого тумана, а впереди, на горе, стоял замок этого графа. От замка можно было рассмотреть только ворота и часть стены.

— У него все просят неисполнимого, — говорил кто-то рядом голосом тети Зухры, — например, вылечить больного ребенка или вернуть умерших. И он все может исполнить. Только в обмен назначает срок служения, и человек должен служить ему столько, сколько он назначит. Если человек умирает раньше срока, то служит графу положенные годы еще и после своей смерти. В день граф принимает только одного человека и только до пяти часов. Потом ворота закрываются.

Откуда-то Кристина знала, что уже без пяти пять, и ей нужно успеть. Возможно, как это бывает в снах, прямо над воротами висели услужливые часы с черным циферблатом и полированными золотыми цифрами.

«Как Золушке вернуться с бала, пока замок не превратился в тыкву?» — спросила она себя.

И побежала. Но, как это тоже часто бывает в снах, сколько бы она не рвалась вперед, ворота замка, украшенные теми же символами, что у колдуньи на ковре, не приближались, а воздух становился все более вязким и отбрасывал назад, словно резинка. Переступая через его упругие, невидимые тяжи, Кристина упрямо рвалась вперед — терять-то нечего! — и думала, ни на миг не забывала о воротах. Помнилось, что это сон, и если во сне забыть о предмете, он непременно исчезнет.

А ей позарез надо было кое-что попросить у графа.

Золотые стрелки над головой отсчитывали последние секунды; ворота скрежетали, закрываясь; с громким криком живого человеческого протеста Кристина прыгнула вперед, в щель между черными створками, за которой все так же клубился серый туман и едва просматривались вожделенные стены.

И — благословенно пространство снов, отметающее ненужные скучный путь меж пунктом А и Б! — сразу оказалась в большом зале с лестницами.

Никто ее не встретил, и куда идти, она не знала.

— Можно никуда не идти, — сказал голос из мутного небытия, и туманная завеса раздвинулась, как занавес в театре.

Граф Гнедич стоял перед ней на одном из квадратов черно-белого, как шахматная доска, пола; Кристина только не запомнила, на белом или на черном.

— Здравствуйте… э… ваше сиятельство, — пробормотала она, припомнив, как принято обращаться к графам.

Вопреки ее опасениям, граф был совсем не толстый, пустоглазый и противный, как ветеринарный врач Влад, а очень даже пристойной комплекции. И одет он был, как полагается графу — в черные бриджи, белые чулки с красивыми туфлями, обшитую кружевом рубашку, элегантный черный жилет и серый завитой парик, выглядящий слишком громоздким для его фигуры. Лицо Кристина не рассмотрела; оно было отчасти скрыто тенью, а отчасти… может, его и не было. Но во сне это выглядело органично. Зачем человеку лицо, если ты знаком с его книгой?

— Я, наверно, должен поразить тебя своей эксцентричностью или завести разговор о чем-то, интересном мне одному, — продолжил граф, склоняясь над ее рукой (боковые части парика свесились почти до пола), — но уже пять часов, и мирозданию в моем лице немножко некогда капризничать, даже из вежливости! Поэтому буду признателен, если ты прямо сейчас изложишь свою просьбу.

— Надо вылечить моего отца от пьянства и найти ему работу! — выпалила Кристина. — А то жизни от него никакой… Лешке надо учиться, а он замкнулся в себе — он вообще аутист — и не обращает внимания на людей, мама надрывается, на ней дом и работа, у меня с работой тоже не все гладко, я почти разочаровалась в профессии… из-за людей… этот дебил Влад, урод косорылый…

Кристина жаловалась, а граф слушал, и лицо его, и без того не особо различимое, все более затенялось.

— Пять лет, — сказал он, когда она выдохлась. — Пять лет ты будешь работать на меня. Запомни адрес: улица Речная, дом 12, квартира 7.

— Улица Речная, дом 12, квартира 7, — повторила Кристина вслух и в этот момент вспомнила, что на самом деле стоит у себя на кухне и грезит наяву.

— Это тебе зачем? — без интереса спросила мать. — У нас разве есть такая? Не припомню. Яичницу будешь?

*

Проживая на окраине, Кристина часто гуляла там, где кончались дома и начинались маленькие кирпичные заброшки, украшенные граффити и следами неудачных поджогов. Естественно, никакой улицы Речной там сроду не водилось, да и быть не могло; не было такой улицы и во всем городе. В посёлках разве что. Но в каком именно посёлке, граф не сказал, поэтому Кристина, поломав голову над содержанием сна ровно до тех пор, пока не съела завтрак, переключилась на другое.

Сегодня они с подругой договорились идти в кафе. Имя подруге досталось мифологическое, обязывающее к некоторым шагам за грань приличий, поэтому Кристина решила, что в ее компании обсудить ведьмину книгу будет уместно.

Подругу звали Даная, или просто Дана.

— А ты сама-то это читала? — спросила Дана, когда Крис выложила ей историю смерти Розы Авдеевны и пополнения своей оккультной библиотеки. Хотя строго говоря, пополнением это не было, скорее, основанием, потому что до этого книг о загадках бытия у Кристины была ровно одна, которая называлась «Сонник».

— Да, — кивнула Кристина, — просмотрела несколько страниц. — Знаешь, очень затягивает. Граф такой… ну, как в старину писали, так и он пишет. Что-то вроде вот такого: «Что же до странствующих разбойников или, как их сейчас называют, рыцарей, то благородством их наделяют разве что досужие измышления тоскующих незамужних девиц или дам, которым не повезло с супругами. Интересно действует на этих проходимцев, рыцарей, самый обычный сахар. Подозреваю, что здесь магия использует принцип подобия, так как наделение людей несвойственными им приятными качествами придает им в глазах общества необоснованную „сладость“. Если долго варить сахар вместе с листьями бузины, а потом добавить в отвар квасцы и опару, раствор разделится на две фракции, из которых жидкую лучше вылить на землю. Затем переложить куски застывшей патоки в медный котёл и закопать заднем дворе. Замечено, что любой странствующий рыцарь, ступив на такое место, становится стяжателем».

Данка засмеялась.

Кристина тоже развеселилась было, но тут же поперхнулась, побледнела и стушевалась, осознав, что, цитируя подруге труды графа, она, сама того не ожидая, привела кусок из текста слово в слово. Строчки всплывали в памяти так охотно, словно она до сих пор держала страницу перед глазами. Получилось даже прочитать продолжение, хотя после слова «стяжатели» Кристина точно закрыла книгу — уж больно впечатлили ее рыцари на заднем дворе.

— Ну какой странствующий рыцарь будет проситься на задний двор? — говорила она Данке. — «Достопочтенная леди, будьте любезны, пустите на задний двор по нужде… а то в лесу как-то неприлично — зайцы, белки… у каждого зверя по два глаза, и это беспокоит».

Данка вдруг посерьезнела и сказала:

— У тебя сейчас вместо лица был бессмысленный провал.

— А… Ну сама сходи книжки покойницы собирать, у тебя тоже… постэффекты начнутся.

— У меня сейчас другие постэффекты, — махнула рукой Дана.

У Данаи были совсем не мифологические, а весьма банальные семейные обстоятельства, немного сходные с обстоятельствами Кристины. Только у Кристины отец, а у Данки — сестра. Отец бухал, а сестра наркоманила. Три года безуспешной борьбы с «обстоятельствами» утомили Данкину семью. Вся зарплата Данки уходила на лекарства и врачей. Кристина уже приготовилась слушать про очередную нехватку чего-нибудь, но Данка начала про личную жизнь.

— Целый день вчера мне, прямо на работу, Ростик названивал, — пожаловалась она. — Никак не мог взять в толк, что оказался «мальчиком на один раз». Он думал, я замуж захочу, носки ему стирать побегу, а он кобениться начнет и меня унижать. А куда мне замуж, у меня… сама знаешь. Ну скажи, зачем это им?

— Не знаю, — пожала плечами Кристина. В отличие от Данки она сходилась с парнями долго и осторожно, изучала каждого по полгода, потом, как правило, отказывалась от близкого общения, и только один раз решилась на роман. Роман продолжался два года, и закончился бесславно, хоть и принес Кристине бесценный личный опыт.

— Вот и я не знаю, — вздохнула Данка. — Короче, достал, придурок. И работа достала. В вашей клинике делопроизводитель или бухгалтер не нужен?

На секунду представив, как Данка виртуозно «прокатит» противного Влада, Кристина вдохновилась было, но потом покачала головой.

— Я узнавала. Говорят, нет вакансий.

— Ну и зачем, спрашивается, я с тобой встречалась? — изобразила Дана капризную стерву. — Вакансий нет у тебя, книжку почитать не принесла…

— Принесу, — улыбнулась Кристина.

— Да я шучу, — отмахнулась Дана.

— Нет-нет, я хочу, чтоб ты ее прочитала. Мне интересно, будут ли постэффекты.

— Какие?

— Не скажу. Надо соблюсти чистоту эксперимента.

— Ладно, — заинтересовалась Данка, — тащи своего графа с его помойными рыцарями. Хочу увидеть странное.

*

В воскресенье и в понедельник, вернувшись с работы, Кристина внезапно застала батю трезвым.

— Я даже говорить боюсь, — зашептала мать и замахала руками, — даже говорить…

Пожав плечами, Кристина ушла к себе. Может, не давать Данке книгу, подумала она тревожно. И даже утешила себя — показалось, и что батя завтра забухает снова.

Однако и на третий день отец был сказочно, нереально трезв, а Кристина с Лешкой, наученные матерью, делали вид, что ничего удивительного не происходит.

Даже более того, отец взялся помогать матери готовить. Он сходил в магазин и купил продуктов, больше всего — муки; вымыл стол и сам замесил тесто. Жена и дети, никогда не замечавшие у главы семьи пристрастия к кулинарным экспериментам, очень удивились спросили его как можно осторожнее:

— А что ты хочешь приготовить?

— Грибной пирог, — с блаженной улыбкой ответил отец. — Давно я не ел грибного пирога. Бабушка мне в детстве готовила, очень было вкусно.

— А грибы где? — спросил Лешка. Это была его первая фраза за последние два дня, и она свидетельствовала о том, что даже он шокирован странным поведением отца.

— Я и грибы купил, — сообщил отец, кивнув на еще не до конца распакованную сумку.

За осторожным, недоверчивым поеданием грибного пирога и последующим его нахваливанием прошли выходные.

А в понедельник, ближе к полудню, Кристининому начальнику Владу поступил вызов: мол, собака рожает, никак не разродится, приезжайте, а то не довезем. Влад был занят отчетами.

— Давай на вызов, — велел он Кристине. — Угробишь — с тебя стоимость собаки. Ну, по-хорошему там дел-то на пять минут, но ты наверняка накосячишь, так что готовься…

За вызов полагался куда более высокий процент, чем за сидение на приеме в клинике, и Кристина, собрав чемоданчик, быстро выскочила за дверь, напутствуемая угрозами.

«И что я сделала этому козлу?» — задавала она себе привычный вопрос, и уже в который раз не находила ответа. Возможно, он в какой-то момент подкатывал, а она не заметила, и он обиделся. А может, ее образ мыслей ему не понравился. Или просто кого-то напомнила, кто его в детстве в угол ставил.

От объяснений стало легче; Кристина вылезла из такси и осмотрелась. Клиентка жила на улице Заречной, в доме 10. Убедившись, что это нужные дом и подъезд, Кристина на всякий случай осмотрела ближайшую местность и даже сверилась с названием улицы у соседнего дома. Потому что наступал вечер, и выходить, как она понимала, от клиентки придется уже в темноте.

На соседнем доме значился номер 12, значит, все в порядке. Только таблички на этих домах были старыми, и конкретно эта не сохранила первые буквы названия улицы Заречной.

«Бред какой-то» — вздрогнула Кристина и быстро отвернулась к домофону, чтобы набрать код.

*

— Ну вот и все, — вытирая руки, фельдшер продолжала инструктировать хозяйку собачки. — Сейчас дождемся последа и можно… а, вот он… ну, отлично…

Собака, метис пекинеса, родила семерых щенков, из которых только один, самый первый, родился мертвым.

Напутствуемая благодарностями хозяйки, Кристина вышла на сумрачную улицу и позвонила Владу.

— Все нормально, — отрапортовала она. — Собака…

— Что значит «нормально»!? — разозлился тот. — Надо отвечать: «вызов отработан». Если будешь отвечать не по форме…

«Чтоб ты сдох вместе со своей формой, урод вонючий».

— Собака родила, — чуть не плача пояснила усталая Кристина. — Шестерых. Седьмой был мертвый.

— А почему таким тоном? Так и скажи! А то мямлит что-то… Все, езжай домой, завтра как обычно.

Нажав отбой, Кристина перевела дух и осторожно покосилась на дом 12.

Квартира семь, рассудила она, это первый подъезд. Второй, по всей видимости, этаж.

Если считать, что сны — то, что сгенерировано нашим собственным мозгом из известных ему вещей, то откуда мозг Кристины мог знать, что на улице Заречной повреждена вывеска на доме 12? Раньше Кристина никогда здесь не была.

Был только один способ узнать, что же произошло, но Кристина слишком устала, чтобы экспериментировать. Развернувшись, она пошла было прочь, но тут на левом краю поля зрения что-то мелькнуло. Что-то белое. Обернувшись, Кристина, вгляделась в сумерки, но ничего не увидела.

И тут мелькнуло справа.

Да ну вас, подумала Кристина. Переработала.

И поняла, что ничего не видит. Мир перед глазами исчез.

Кристина повертела головой — нет, вот же он дом, сзади.

Повернулась обратно — все было белым, как в компьютерной игре, потерявшей текстуры.

Вспотев от страха, Кристина побежала к дому.

*

Дверь первого подъезда в доме 12 оказалась незапертой и даже заблокированной бетонным блоком в открытом состоянии — так делают жители подъездов с домофонами, когда, например, переезжают и выносят мебель. Однако мебель никто не выносил. Кристина осторожно шагнула в пропахший пылью и сыростью сумрак.

Надо прийти в себя, думала она. Отдохнуть минут пятнадцать. А пока можно и квартиру посмотреть.

Интригующая квартира семь действительно оказалась на втором этаже. Обычная дверь, обитая бордовым кожзаменителем, потускневшие бронзовые кнопочки. Пластиковая табличка с цифрой, бронзовая нажимная ручка.

Позвонить?

Кристина старалась в деталях припомнить свой сон, однако либо граф не оставил никаких инструкций по проникновению, либо она их забыла.

Но не забыла же она текст в книге?

Погрузившись в размышления, Кристина снова воспроизвела в памяти прочитанные страницы.

«Особого внимания заслуживают колдуны, поднимающие мертвецов, а именно некроманты. Женщины из деревни смогли избавиться от одного такого, использовав обычный любовный приворот. Я объясняю это тем, что любое магическое воздействие на некроманта нарушает баланс его пребывания между мирами и окончательно обрушивает несчастного в мир мёртвых. Я объяснял челяди — если вы берете человека за руку и ведёте в чащу…»

Громкий щелчок выдернул Кристину из двухмерных воспоминаний. Внизу хлопнула дверь подъезда, и кто-то слегка одышливый начал подниматься по лестнице.

Явно сюда, рассудила Кристина. Потому что ни один толстый человек при наличии лифта не станет подниматься пешком дальше второго этажа.

Через несколько секунд человек показался.

— Фух, — сказал он, преодолев последнюю ступеньку. — Вы не меня ждете?

— Я жду жильца квартиры семь, — осторожно сказала Кристина.

«Мне дали ваш адрес во сне».

— Я там живу, — без особого удивления отметил человек. Он действительно был немного грузен, однако, в отличие от Влада, выглядел располагающе. На нем был серый офисный костюм, в левой руке кейс, а вот в правой… в правой он держал за уши маленького белого кролика.

— Задолбал сматываться, — объяснил молодой человек. — Вы не подержите?

— Давайте, — кивнула Кристина и свободной рукой перехватила зверька под брюхо.

— Хотел клетку ему купить… но ехал поздно, уже все закрыто… меня Саша зовут…

— А меня Крис. Кристина Валерьевна, но все зовут просто Крис.

— Забавно, — Саша пытался наощупь вставить ключ в замок. — А меня вот предпочитают звать по фамилии. У меня знаменитая на весь мир фамилия. Эстерхази. А поскольку я еще и тортики люблю, людям проще запомнить именно это… Саша Эстерхази. Странно так. Но если не задумываться — нормально. Вы ведь по поводу работы помощником ветеринара?

— Э…

Кристина не знала, что отвечать. Но раз это целевая квартира…

— Ну… да…

— Ага, ну и отлично. Я извиняюсь, что сегодня без связи — телефон сел с утра, почту, как следствие, я не смотрел… но хорошо, что я догадался вставить в объявление адрес, и вы приехали… Мне скоро возвращаться в поселок, а кандидатов немного. А то у нас одних коров тридцать голов, а Единоверыч уже старик, он скотину-то удержит, а вот шприц куда надо воткнуть уже плохо видит…

— Едино… кто? — Кристина не могла сдержать смешок.

— Фамилия такая, — улыбнулся в темноте Саша Эстерхази. — С инициалами. Е.Д.Иноверцев. Еремей Данилович.

— А…

В «целевую» квартиру Кристина заходила уже без страха. Ужас перед белым — тем, что что случилось с ее глазами на улице — перевесил. Граф что-то внушил ей во сне? О таких случаях он не знала.

А вот Эстерхази, рассудила она, мог об этом что-то знать. К тому же он не выглядел опасным. Такие придурки, рассудила она, не могут быть маньяками. Расчетливый злодей не способен придумать столько милой несуразицы.

*

— Наша компания занимается сбором целебных природных ресурсов, — объяснял Саша за чаем. — Есть места, где этих ресурсов довольно много, ну и мы, чтоб далеко не ходить, организовали поблизости от месторождения нечто вроде вахтового поселка. Работникам обеспечено проживание, питание, медицинское обслуживание и очень неплохая зарплата. Мы не публиковали ее на сайте, сами понимаете, но для тех, кто до нас доходит, мы озвучиваем цифру…

И Эстерхази произнес цифру.

Кристина знала цену деньгам. Хорошо помнила, как это — каждый месяц не укладываться в бюджет, выбирать из списка необходимого самое необходимое, покупать дешевые продукты вместо приличных и переносить квартплату на следующий месяц, потому что в этом месяце о ней думать страшно. Потому что платить нечем. Режим строгой экономии занимал в ее мозгу много места, а бороться с ним приходилось лишь мечтами. Цифра «сколько нам нужно денег» получалась довольно большой. А Эстерхази назвал в пять раз больше.

Проморгавшись, Кристина сипло выговорила.

— Понятно. А… ну, это довольно… прилично. И за что… надбавки?

— За вредность, — пожал плечами Эстерхази. — Работа ведь с проживанием. Поселок обеспечен на самом высоком уровне, но вот угодья… угодья у нас специфические. Даже немного опасные. Заблудиться в лесу можно, нарваться на диких зверей… но конкретно вы будете в полной безопасности, если не вздумаете ходить за реку.

— За реку?

«Улица Заречная… Речная… не ходить за реку» — выстроилось у Кристины в голове.

— Вам будет прочитан инструктаж по технике безопасности.

— А… сколько там надо жить?

— Сезон работаете, плюс часть весны и осени, зимой отпуск. Трудоустройство по книжке, зарплата белая. Правда… есть часть так называемая сдельная…

— Это если я природный ресурс наберу?

— Схватываете на лету, — улыбнулся Эстерхази, поднимая указательный палец. — Всегда можно получить больше. Но это опаснее. Так-то вот.

— Простите… а кролик вам зачем?

— Это мой домашний питомец, — снова улыбнулся Эстерхази. — Я возьму его с собой. Сейчас я в отпуске; последняя неделя.

— Хотелось бы все же узнать больше…

— Не вопрос. Я пришлю вам материалы и фотографии! Место пока за вами, три дня на подумать. Если согласитесь, поедем вместе. Видите ли…

— Да?

— Люди в поселке живут довольно-таки изолировано. Большое значение имеет психологическая совместимость. Я должен подбирать кандидатов еще и по этому признаку. Я поговорил с вами и решил, что вы нам подходите. Осталось вам решить, подходим ли мы вам. И согласны ли ваши близкие не видеть вас большую часть года. Ещё тортика?

Глава 2. Сны

О встрече с Эстерхази Кристина никому не рассказала. Но на следующий же день принесла книгу графа Гнедича прямо Данке на работу.

— Читай, — велела она. — Сегодня же.

— Прямо сегодня? — удивилась Данка.

— Да.

— Почему?

— Скоро поймешь. Читай!

По голосу подруги Данка поняла, что дело серьезно. Кивнув, она сунула книгу под мышку, распрощалась и убежала обратно, к себе на этаж.

И только вечером Кристина вспомнила, что не отдала подруге ключ от книги.

Пытаясь до нее дозвониться, она провисела на телефоне примерно час, однако ответа не было. Выходило, что Данка с мемуарами графа так и не захотела ознакомиться, ведь если бы хотела, позвонила бы и потребовала ключ.

В расстроенных чувствах Кристина легла спать.

*

— Это что у тебя?

— Это книжка, Марин.

— Я не дура, сама вижу, что книжка. А на ней замочек. Он открывается?

— Похоже, мне ключа не дали…

Марина обрадовалась; она любила быть полезной.

— Я могу тебе помочь, у меня шпилька есть.

Дана посмотрела на нее с недоверием.

— А ты умеешь?

— Ну да…

Увлеченные совместным вскрытием книги на заваленном бумагами офисном столе девушки, несмотря на объединившее их общее дело, смотрелись контрастно. Худая, гибкая, как проволока, черноволосая Дана, и неуклюжая, необъятных размеров круглолицая шатенка Марина, которая только добыв из своей прически шпильку, уже начинала потеть и задыхаться.

Зато пальцы у Марины были ловкие; пару раз крутанув загнутой шпилькой в замке, что-то зацепив, она выдохнула и ткнула пальцем в бронзовый угол:

— Готово. Красивая. В антикварной лавке купила?

— Взяла почитать у подруги. Марин, ты уверена, что тебе это будет интересно?

— Ой, конечно! Можно я тоже посмотрю?

Будучи человеком одиноким и неприкаянным, Марина исповедовала навязчивость как норму общения.

Обычно Данка ее посылала, но тут сжалилась и пожала плечами. Хочет читать воспоминания графа — пусть читает. В конце концов, граф — фигура виртуальная, и Марина не станет его ревновать к Дане, как еще совсем недавно ревновала к ней нового сотрудника Ростислава Пуговкина. В итоге Пуговкин достался Дане, но оказался скучным прагматиком, не видящим дальше собственного носа.

Начали девушки, как воспитанные люди, с первой страницы.

«Уважаемый читатель! Мы с тобой живем в эпоху утраты таких понятий, как честь, дружба, благородство и самопожертвование. Мы видим, как…».

— Да граф у нас моралист, — хмыкнула Дана, однако Марина на ее иронию не отреагировала. Она увлеклась текстом, а уже через полчаса хлюпала носом вытирала глаза.

— Вот ведь люди раньше умели, а? — вздыхала она. — До мурашек…

— Чебурашек, — передразнила ее Дана.

Текст читался легко, и она вдруг пожалела, что делит его с кем-то.

*

Той ночью во сне Марина, что называется, первый раз в жизни почувствовала не только мурашки, но и саму себя мужиком. Некоторые реальные особи мужского пола и за всю жизнь не разу им не бывают, а у Марины, вот, получилось — зажиточным деревенским мужиком, обремененным двумя сыновьями и взрослой красавицей-дочерью, работниками и приживалкой.

Сон начался с горницы, где за столом за столом собралась семья, перед большим казаном картошки. У каждого в руке была деревянная ложка с вырезанным на ней именем. От ложки Марина узнала, что ее зовут Касатон, жену — Марья, сыновей — Архип и Матвей. Что же до дочкиной ложки, то лежала она на столе надписью вниз.

Откуда-то Касатон знал, что никто не станет есть, пока он первый не протянет руку к казану.

Касатон крякнул, подцепил из казана, откусил, заел луковицей. Занавеси в горнице отчего-то были задернуты, хотя на дворе стоял день.

— Ты б сходила прогулялась, Анфиса, — шептала мать, — Тешка на кухне занята, воды принести некому.

Тешкой, знал Касатон, звали их бабку-приживалку, непонятно кому непонятно кем приходившуюся, но полезную в хозяйстве, хоть и жутко трепливую.

— Не могу я, матушка, — отвечала Анфиса.

Теперь Касатон вспомнил, что дочь его, бледная, слабая, уже третью неделю сидела в светелке и вышивала красные цветы.

— Слушай меня, — как-то раз приживалка потянула Марину-мужика за руку и взволнованно зашептала:

— Если девка в немочи и красные цветы вышивает, старики говорили, упырь к ней ходит…

— Да ты рехнулась, Тешка? — рявкнул Касатон. — Какой упырь?

— Точно говорю — упырь! — вращая светло-карими буркалами, шептала приживалка. — Его найти надо и кол осиновый в грудь ему забить.

Тогда Касатон, конечно, не поверил, а сейчас, беспокоясь о дочери, всерьез задумался, а не сходить ли, не поискать ли ему упыря. Не набить ли ему лицо в конце концов. Касатон был человеком действия, пусть бы даже и противоправного.

Вспоминая об этом, Касатон вгляделся в щелястые узоры на отшлифованных временем бревенчатых стенах родной хаты, на рамы с пыльными стеклами, на занавески — расшитые крестами, льняные — и тяжело задумался, словно бы прося благословения у пяти поколений своих предков, живших и почивших в бозе некогда в этом огромном, еще во тьме веков возведенном срубе.

Анфиса не только не гуляла, но и не ела. Ее лицо при тусклом полуденном свете выглядело зеленоватым, и казалось, что она с трудом держится на скамье.

Картофель в казане, еще минуту назад казавшийся таким аппетитным, перестал привлекать Касатона. Бросив семье краткое «Ешьте» и жестом остановив поднявшуюся было Марью Савельичну, глава тяжело поднялся из-за стола (габариты Марины никуда не делись), с грохотом отодвинул (на полу бы доски перестелить, давно пора) стул, стянул в сенях с вешалки свой зипун и направился в сарай.

— Никому не ходить за мной, — бросил он домашним через полчаса, закрывая калитку. — Вернусь к вечеру.

Так деревня узнала, что Касатон ищет упыря.

Анфиса тем временем становилась все слабее и прозрачнее, и теперь почти не выходила из светлицы.

— Окстись, — говорила ему Марья, — Тешка напридумывала, а ты и поверил.

— А ты никак можешь иным образом объяснить эту немочь? — окоротил Касатон супругу. — Вот то-то и оно, — вздохнул он, когда она пожала плечами и перекрестилась.

На третий день Касатон, к тому времени поистине одержимый поисками мистического обидчика, составил карту местности и поделил доступные ему земли на четыре части — северную, южную, западную и восточную. Три из них были уже осмотрены, оставалась южная, где были самый бурелом и овраги, которые в деревне называли «балками». В поисках грибов и ягод деревенские дети могли дойти пятой-шестой балки, самым большим героизмом среди них считалось дойти до десятой — путь занимал пять часов — а самые сильные и упорные, согласно деревенским легендам, доходили до двенадцатой балки.

За оной, по словам односельчан, располагались заброшенные каменные постройки и старый погост с почти утонувшей в болоте часовней.

Касатон выдвинулся с утра, и, когда солнце зацепилось за кромку леса, был уже за двенадцатой балкой. Не пропуская ни одного укрытия, где, по его мнению, и по словам знающих людей мог бы прятаться страшный ходячий мертвец — брошенные шалаши, амбары, склепы старых могил, Касатон нашел человеческий череп без нижней челюсти, а уже миновав балку, набрел на старую, но жилую деревню, в которой не был с юности. Насколько он помнил, называлась она Железково, и парнями они стояли против железковских в кулачных боях.

С тех пор деревня изменилась — домов стало меньше, а те, которые помнил Касатон, состарились и осели. Зато дорога, некогда заросшая травой, почти лишилась ее, стала шире и ровнее.

Присев на камень возле околицы, Касатон развернул было узелок с едой, разложил куски хлеба, но внезапный шум за поворотом отвлек его.

На дороге, как и в старые времена, дрались. Правда, всего двое. У одного был топор, у второго — коса. Суть своего конфликта оппоненты, видимо, оба прочувствовали еще прежде, поэтому ныне дрались без слов, только покрикивали друг на друга иногда, да крякали от усилий.

Касатон засмотрелся так, что и про голод забыл.

— Приветствую вас, — произнес кто-то сбоку. — Вот же ж озверели, черти.

Касатон оглянулся. Рядом и чуть позади стоял человек в черных бриджах и белой рубашке, холеный аристократ. Его короткие черные волосы были в беспорядке прижаты к черепу, словно он только что снял шапку или парик, однако в руках ничего из этого не было, только книга, заложенная пальцем, да теплый еще свечной огарок.

— Думал почитать в тишине и покое, — пожаловался человек. — А тут сеча случилась.

Голос у человека был странный — вроде бы приятный, богатый, и речь уважительная, но какой-то двойной, словно кто-то рядом говорил за него, или он за кого-то.

— Мир вам, — осторожно сказал Касатон. — Я здесь не живу, из-за балок пришел, и кто эти люди — не знаю. Меня Касатон зовут.

— Рад познакомиться, — кивнул аристократ. — Я Виджен, граф Гнедич.

— Не тот ли молодой наследник Гнедичей, которого в соседнем от нас поместье ждут вот уже третий год? — сощурился Касатон. — Слухи разные про вас, ваше сиятельство, ходят. То ли погибли вы, то ли выжили.

Граф коротко рассмеялся.

— Да я и сам не знаю. А ты, видать, тот Касатон, что упыря ищет? До меня, видишь ли, тоже слухи доходят.

Касатон вздохнул.

— Я это. Я ищу. Совсем девица захирела.

— Слушай меня, Касатон, — аристократ перешел на доверительное обращение, — скажу тебе, что в деревне слышал: ни при чем здесь упырь.

Касатон почувствовал нехорошее. Хотя что может быть хуже упыря?

— А в чем же дело, ваше сиятельство? — выдавил он сипло. — Нешто…

— В тягости она, — прошептал граф. — А кто виновник, неизвестно. Но я знаю.

Зашатался Касатон, покосился на драку; та стихала уже.

Захотел отнять косу и порешить того, на кого граф укажет.

— Кто же это? — прохрипел Касатон. — Кто посмел…

— А кто в деревне у вас самый сладкоголосый?

— Петр Савушкин…

— Вот он и напел Анфисе твоей такой мотив, что не устояла она, заслушалась.

— Убью! — прорычал Касатон, оглядываясь во гневе. Помнил он, что если разозлится, разум теряет. Вот и теперь накрыло: потемнело в глазах, точки фиолетовые замелькали.

— Не надо, — торопливо прервал его граф, чей двойной голос доносился словно сквозь вату. — Я знаю, как помочь вам. — Он схватил Касатона за плечо. — Тем более, Анфиса не виновата. Она когда поняла, что Петр задумал, уйти хотела, но он ее сонным зельем обкурил.

— Кто об этом знает?! — прорычал Касатон.

— Теперь уже только я, — успокоил его граф. — Петька в этой деревне тоже не ко двору пришелся…

Касатон прислушался.

Драка закончилась, где-то голосили бабы.

— Косой его, — объяснил граф. — Лезвием по шее. Только что. Теперь дознание будет. Но нас это не касается.

— А что, — Касатон шумно дышал, — что нас касается?

— Нас касается вот что, — граф поднял свечной огарок, уже еле различимый в темноте. — Нужна мне хозяйка в замок. Ты человек не последний, дочь у тебя красавица. Я на ней женюсь; ребенка признаю своим, образование ему дам. От тебя только одно требуется…

— Ваше сиятельство, — оторопел Касатон, — неужели…

— Да, — кивнул граф. — Вы, Касатон Гордеич, должны молчать. До самой смерти. А после нее… после можете просить, что хотите.

«Что мне нужно… Я не знаю… я вообще не он… я — Марина!»

— Хочу похудеть! — крикнул Касатон, внезапно осознав себя Мариной, чье главное желание было сильнее морока увлекательного сна.

Граф улыбнулся.

— Пять лет служить мне будешь, — сказал он. — Найди на окраинах стену, где написано «Тахрир» — свобода. Дальше все ясно будет. Ну и сны у тебя, Марина.

…Марина сначала вскочила на кровати, а только уже потом проснулась. Все было так реально: деревня, битва, граф этот… даже запах утоптанной травы до сих пор мерещился.

— Надеюсь, с Анфисой все в порядке, — прошептала она, вытирая потный лоб. — Ну и сны у меня, да.

*

За вечерней чисткой зубов Дана почему-то вспомнила, как в четыре года, в далекой стране, она и ее друзья, соседские дети, придумывали мороженое своей мечты. Дана придумала радужное. Слой вишни, слой апельсина, слой лимона, затем киви, голубика, слива, черника. И вот она рассказывала детям, что мечтает такое попробовать. А дети уважительно молчали.

В последовавшем за тем воспоминанием сне Дана снова была четырехлетней девочкой с радужным мороженым в руке. Она стояла посреди площади, обросшей по периметру бурьяном и злаками, розовыми цветами мальв и разноцветными — космеи.

Вокруг свистели и рвались снаряды. Над головой был слышен гул самолетов, а Дана совсем не знала, куда идти, и понимала, что через пару секунд ее убьют, и она проснется. Проснется, так и не попробовав радужное мороженое, потому что война была ценой за исполнение детской мечты.

Рядом просвистел осколок, и щеку обдало жаром.

Не сон? Слишком логично.

Дана огляделась.

— Девочка, — шептал кто-то, укладываясь в паузы между выстрелами. — Девочка, падай! Падай на землю!!!

Голос шел из подвала ближайшего дома, и, хотя дом был далеко, звук долетал хорошо.

Дана упала на локти. Рядом взметнулась земля, поднятая разрывной пулей. Очередь с самолета. Пригнув голову, Дана ползла на локтях к окну подвала.

Одна пуля зацепила ее толстое драповое пальтишко, обожгла бедро. Другая тронула волосы.

Дана ползла и плакала. Мороженое не дадут сьесть. Чего устроили, лишь бы не позволить.

Но вот и окно.

Чьи-то белые руки взметнулись навстречу, потащили вниз.

— И хорошо… отлично, — говорил кто-то, неумело отряхивая маленькую Дану, так и не выпустившую из руки мороженое. Теперь оно было в песке и пыли.

Спасший Дану мужчина был тонок, черноволос и одет в некое подобие старинной военной формы: синий мундир, лосины и шпага на боку. К этой войне он никак не подходил.

Обернувшись к едва видимому в темноте буфету, он вытащил оттуда блюдце, кивнул Дане — клади, мол, свою еду — и, когда она положила, клинком шпаги счистил с него пыль, песок и копоть.

— Надеюсь, тут еще осталось немного съедобного, — улыбнулся он. — А ты упряма. Ишь, не выпустила.

— Это моя мечта, — объяснила Дана, которая теперь уже была собой. — Мечту нельзя выпускать.

Спаситель протянул ей серебряную ложку с монограммой на ручке.

— Что это означает? — спросила Дана.

— Граф Гнедич, — ответил человек. — Это я. Еще какие-нибудь мечты у тебя есть?

Дана ела мороженое. Оно было ровно таким, каким она его себе представляла.

— Не знаю, — сказала она.

А потом вспомнила.

— У меня сестра — наркоманка, — сказала она. — Хочу, чтобы очистилась и стала здоровой.

Граф пожал плечами.

— Если согласна работать на меня пять лет, исполню твое желание.

— Интересно, — кивнула Дана, соображая, насколько неловко при графе будет облизать блюдечко.

— У меня все просят неисполнимого, — пояснял граф, — например, вылечить больного ребенка или вернуть умерших близких. И я все могу исполнить. Только в обмен назначаю срок служения, и человек должен служить мне столько, сколько я назначу. Если должник умирает раньше, чем закончится этот срок, то служит мне положенные годы еще и после своей смерти.

— А что за работа? — спросила Дана.

— Грибы собирать, — усмехнулся граф. — Ну или помогать тем, кто их собирает.

— Всего-то? Я согласна.

— Ищи торговый ларек под названием «Сторн».

…Выходя из подвала, она увидела Марину, только это была никакая не Марина уже, а огромный мужик в белой рубахе, стоявший в задумчивости, оперевшись на большую лопату с выглаженным до блеска черенком…

В округе больше ничто не напоминало о войне.

Утром Дана с привычным чувством безнадежности присматривалась к Наташе. Хотелось верить в сны, но такого, чтобы они влияли на реальность, Дана еще не наблюдала. Разве что настроение создадут. А Наташа встала с постели села с ними пить чай. Допив, внезапно сказала:

— Сегодня такой хороший день! Я хочу приготовить грибной пирог. У нас есть грибы?

*

На работе Марина первым делом подсела к Данке и сообщила:

— Мне такой сон был…

Данка насторожилась.

— Я прям так ему поверила, что есть не хочу с утра. Зато испекла пирог с грибами. Принесла вот вам…

— С грибами?!

Дану будто окатили кипятком изнутри. Некоторое она время не могла подобрать слова, а потом заметила, со свойственным ей практицизмом:

— Что ж, тащи свой пирог. Сравню вкусы. Мне с утра Наташка тоже испекла. Мне тоже странный сон снился. Про войну. И про этого графа.

Марина захлопала глазами.

— А мне про деревню… И потом граф тоже пришел. Ты тоже… и ты думаешь… она видела тот же сон? Но тогда…

— Мне в итоге велели найти какой-то ларек, — сказала практичная Дана. — Какое-то тупое название… Сторн.

От сочетания этих букв Марину почему-то пробрало потусторонним, сырым холодом.

— А мне, — вспомнила Марина, — он сказали найти в заброшках стену, где написано «Тахрир». Это типа «Свобода». А я по арабски не читаю…

— Найдешь любую арабскую надпись, если она вообще есть, — пробормотала Дана. — Делов-то.

И потянулась за мобильником. Надо было срочно поговорить с Кристиной.

*

Обзвонив всех знакомых на предмет возможных знаний о ларьке, который Кристина велела найти непременно — «если хочешь, чтоб Наташка вылечилась» — Дана выяснила, что поблизости существует такой только один, и до него нужно ехать на автобусе.

Нашла его, когда стало уже почти темно. Зато не заблудилась: белая надпись «Сторн» горела ярко и была видна еще из автобуса.

Несмотря на горящую надпись, ларек оказался закрыт, и давно, потому что объявление: «требуется продавец» даже в сумерках выглядело совсем не вчерашним.

Дана подошла и подождала.

Ничего не происходило. Разве что поодаль, возле лавочки, маячил мужик с пачкой бумаг. Он был среднего роста и в очках, венчавших длинное, совершенно невыразительное лицо, изукрашенное неоновыми бликами от горящей надписи. Угадывались синие джинсы, серый свитер, явно много раз стиранный и последний раз как раз сегодня — от мужика тянуло дешевым стиральным порошком, ядреным, как жидкость для дезинфекции сортиров.

— Вы не могли бы мне помочь? — произнес человек бесцветным, надтреснутым голосом, о помощи просить явно не привыкшим. — Листы разлетелись.

— Хорошо.

Наклонившись, Дана собирала и подавала ему листы, испытывая больше разочарование, чем интерес, а чем же кончится дело.

Мужик оказался душным занудой.

— Вот это сюда… нет, не так… сейчас… порядок должен быть, — человек поправил на носу очки с чувством собственного превосходства посмотрел на Дану. — Да, это сюда, здесь у меня таблицы…

Дана пожала плечами и покорно подержала двумя руками пять разных пачек листов. У них в офисе такая многорукость входила в «умение работать с документацией».

— Вы, если не секрет, кем работаете? — спросил странный мужик, когда листы были аккуратно разложены по своим пачкам, что в темноте представляло из себя нетривиальную задачу.

— В бухгалтерии, — вздохнула Дана. — Но вообще у меня более широкое образование. — Я финансист.

— Удивительно! — то ли огорчился, то ли обрадовался человек. — Тут — он указал на одну из пачек — как раз вариант контракта с делопроизводителем небольшого предприя… небольшой организации. Меня попросили найти такового, но пока мои поиски не увенчались успехом. Мало кто хочет уезжать из дома, поэтому на объявление пока что мало откликов. А те, кто откликается, нас не устраивают. Абсолютно профессионально непригодны.

Он снова поправил очки и свысока посмотрел на девушку.

— Вы бы нам, наверно, подошли. Не желаете? Официальное оформление, с трудовой книжкой. Только с проживанием.

— Не бордель? — хмыкнула Дана.

Человек явно обиделся.

— Не бордель. Если не верите, можете с полицией приехать. Или с родственниками. У нас в поселке не то, что борделя нет, даже служебные романы… того… не приветствуются. Так как противоречат корпоративной этике. Но есть, конечно.

Дана заинтересовалась. Никаких других событий возле сияющего ларька явно не намечалось, а тут вдруг такие перспективы. Романов нет, надо же.

— А что зарплата большая? — спросила она.

…Прошло минут сорок, а Дана с Альбертом Поршаковым — так он представился — все вникали в условия, контракты и обговаривали поправки в договорах. Рекрутер Даны, как она и предполагала, был буквоедом. Он зачитывал пункты контракта, путался, указывал на сноски и непрерывно поправлял очки, съезжающие с потного носа.

Утомившись, Дана обещала подумать, а Альберт распрощался, переслав ей на мобильный телефон номер еще одного рекрутера.

Глава 3. База «Солнечное»

Распечатав ориентир на листе А4, Марина пробиралась по заброшкам и читала надписи, светя фонариком на стены гаражей.

Чего там только не было!

Общество «Сторож», вступайте в наши ряды. Стелс. Ястис. Алекс. Телефоны и адреса каналов наркодиллеров. Надписи про кто кого любит. Неприличные рисунки. Приличные, и даже весьма приличные с художественной точки зрения рисунки. Милый котенок. Лиса в кепке. Неведомые персонажи. Арматура, торчащая из земли. Битый кирпич, поросший полынью. Двуногий стол, увенчанный банкой с окурками. Граненый стакан целый, в том смысле, что не разбитый. Ветер, шевелящий бурьян. Влекомая графическим сюжетом с мухоморами, продолжавшимся на две стены, Марина завернула угол и некоторое время, неудобно стоя на шатающемся куске силикатного кирпича, рассматривала, чем там у грибов дело кончилось. А кончилось оно какими-то буквами. Сравнила с листком. Не то.

Вздохнув, огляделась и заметила у стены напротив, между семейкой синих поганок и масонским символом словно бы торчала тонкая бетонная свая. Пригляделась; не свая. Выходило, что в нескольких шагах от нее неподвижно, словно неживой, стоял высокий военный во всем белом. Белые брюки, белый военный китель, белая фуражка. Китель сидел неплохо, но явно некогда был с чужого плеча; хотя до нынешнего дня его, судя по виду, носили долго.

Оценив и обдумав эти подробности, Марина всмотрелась лицо мужика. Лицо было смуглое, нерусского происхождения.

Но все-таки не араб, мысленно разочаровалась Марина. Кто-то другой. Охваченная азартом охоты на тахрир, она даже забыла испугаться такого явления, как незнакомый мужик вечером на пустыре.

Мужик, как она поняла, наблюдал за ней вот уже пару минут, как только она вышла из-за угла. Теперь, словно в чем-то убедившись и приняв, в соответствии с этим, некое решение, он чуть приподнял фуражку в знак приветствия. Лицо его являло контраст с жестами и приветливым отнюдь не было.

— Вы опоздали на полчаса, — укорил он, приблизившись. — Я был против того, чтобы они брали неподготовленных людей, но к сожалению, кадровую политику определяю не я.

— Неподготовленных? — опешила Марина. — Опоздала? Но… я вообще не собиралась сюда идти! Я здесь случайно! Я искала надпись, а не вас.

— Я не осведомлен о цели ваших поисков, — сказал смуглый мужик, добавив в голос звучности, — но я заключил, что человек вашей комплекции едва ли станет случайно гулять по пересеченной местности. Следовательно, вы что-то искали.

— И вы, конечно, не могли не упомянуть мою комплекцию, — обиделась Марина. — Это фэтшейминг.

— Я его практикую довольно часто, — в тоне военного было то, что она назвала бы «непримиримым согласием». — Приятно бывает кого-нибудь унизить.

— Тогда я ухожу, — обиделась Марина, отворачиваясь обратно к поганкам. — И вообще я… Я вообще не ожидала кого-то тут найти… Я искала надпись на арабском. Не каждый человек пойдет по буеракам искать надпись, которую ему продиктовали во сне!

— Не каждый, конечно. Только тот, кто отчаялся.

Марина обернулась.

— Я ведь и вломить могу, — пригрозила она, неубедительно размахивая листочком.

— Я тоже, — ответил мужик с несвойственным его касте отвращением к насилию. — У нас с вами идеальная психологическая совместимость.

— Я не буду с вами разговаривать, — она снова повернулась, чтобы уйти, но забыла, что под опорной ногой — нетвердо лежащий осколок кирпича. В итоге пошатнулась и упала бы, если б военный не подставил руку. Он схватил ее за локоть и отпускать не спешил.

— Меня зовут Джафар, — решил он, наконец-то, представиться. — Джафар Ингра. По специальности я летчик и авиамеханик. Но поскольку у нас мало людей, именно мне выпало сомнительное удовольствие ознакомить вас со спецификой предлагаемой вам работы. Далее вы вольны либо выбрать ее, либо отказаться.

— Так это все правда? Это… этот… сон?

— Сны меня не интересуют, — отрекся от мистики Джафар. — Я нахожусь здесь по просьбе Александра Эстерхази с целью предложить вам работу. В дальнейшем вы будете разговаривать именно с ним. Моя задача — обрисовать вам специфику предлагаемой должности и ее перспективы. По моим сведениям, ваша специальность — разработка моделей и пошив одежды.

— Это призвание, — с обидой возразила Марина. — Я правда хорошо шью. Вот, например, ваша форма… ее шили не на вас. Но на заказ. Для другого человека.

Джафар некоторое время молчал, а его глаза изучали лицо девушки, словно она была боксером, с которым он сошелся на ринге.

Даже локоть отпустил.

— Это правда, — нехотя признал он. — Этой форме лет десять, и тогда… тогда я был другим человеком. Вы профессионал. Но насколько мне известно, в данный момент вы работаете в офисе.

— Не нашла работу по специальности, — вздохнула Марина. — Молодых женщин без детей берут очень неохотно. Работодатель не хочет оплачивать декрет. А я даже не замужем… И родители не чают меня куда-нибудь сбагрить…

— Вряд ли я смогу оказать вам психотерапевтическую помощь, — вернулся Ингра к прежнему тону. — Вот визитка Александра Эстерхази. Завтра он собирает всех рекрутов на инструктаж. Надеюсь, вы не опоздаете… И еще вот что. Я не знаю, зачем они так делают, но это лишь самая безобидная из их странностей.

Вынув из кармана белых брюк блестящий светодиодный фонарик, он включил его и посветил на дальнюю стену, возле которой все это время стоял. Под правой поганкой высветилось непонятное и похоже, арабское слово сделанное явно ультрафиолетовой краской. Тахрир? Ни за что бы не нашла.

— Это ведь то, что вы искали? — уточнил он. — Это означает «освобождение». Тогда до встречи.

— Подождите… кто «они»?

— Они — это мы, — серьезно сказал Джафар. — Вы поймете.

Сунув ей в руку карточку, он развернулся, сошел с булыжника, на котором до этого балансировал, и исчез за самой разрушенной из окружающих стен.

И в этот момент Марина ощутила некую обреченность. Почти как Дана от слова «Сторн», которое было непонятно на каком языке и непонятно что значило.

*

— Значит так, — Эстерхази аккуратно разрезал торт, — у нас нашлись: один ветеринар, один бухгалтер и один дизайнер одежды. Рабочей и прочей.

Марина захлопала было в ладоши, но потом ощутила боль в руке, схваченной два дня назад господином Ингрой, поморщилась и успокоилась.

— И вас всех отпускают? — тревожно спросил Саша. — Родственники не против?

— Родственники только за, — мрачно сказала Дана.

Не далее как вчера она осознала, что Наташка, хоть ее и ломает, потихоньку поправляется, а следовательно, сон это или не сон, но услугу нужно отработать. Ее отец, работавший в МВД, уже проверил и фирму их нанимателей, и сайт, и всю доступную документацию.

— Там все легально, — сказал он. — Лекарственное сырье. Дорогое. Не наркотики. И объявление о найме уже месяц на сайте висит. Могли бы уже набрать людей…

— Да ладно, пап, — махнула рукой Дана. — Не начинай. Твои что сказали? Все там тип-топ? Ну и вот. Мало ли у людей какие проекты.

— Да и правда, мало ли… Только вот фирму основала некая Августина Клемански, и она до сих пор ее собственник. А у нас в базе она числится то ли пропавшей, то ли — скорее всего! — умершей несколько лет назад.

— Люди смертны, папа!

*

В разговоре с Сашей девушки пытались намекнуть на другие странности, сопровождающие их найм, и волнующие их больше, чем кончина некоей Августины, но ни веселый Саша, ни занудный Альберт, ни тем более отстраненный Джафар, на протяжении всей беседы молча смотревший в окно, ничего не знали ни о книге, ни о снах, ни о графе Гнедиче, ни, тем более, о колдунье тете Розе. Хотя историю внимательно выслушали.

— Видимо, она про