«Вам как рассказать? Как надо или как было?» Первое место «Большой книги» 🏆
Алексей Варламов — прозаик, филолог, автор романов «Душа моя Павел» и «Мысленный волк», а также биографий русских писателей ХХ века. Лауреат премий «Большая книга» и «Студенческий Букер» и литературной премии Александра Солженицына. Герой нового романа Алексея Варламова «Одсун» в конце 2010-х годов приезжает в Чехию читать лекции по литературе, но вместо университета оказывается в старом доме в Судетах, некогда принадлежавшем семье судетских немцев. Тайна этого дома и трагическая участь его обитателей после Второй мировой войны вызывают у героя острую рефлексию-воспоминание, где сошлись воедино и личная драма, и то, что принято называть большой историей.
Не могу читать, первый раз со мной такое. Ощущение, что я вынуждена слушать бесконечное нытье стареющего неудачника. Он вроде и пытается интересно рассказывать, и местами шутит, но смысла это не меняет. Жертва по жизни
Есть другая, более глубокая и, к несчастью, практически неустранимая причина всех недоразумений, и связана она с тем, что украинский язык звучит ужасно потешно для русского уха, причем именно в тех ситуациях, когда сам этот язык становится страшно серьезен. У украинцев невероятно красивые песни, у них потрясающие есть две буквы: одна с двумя точечками, похожая на свечку, – ï, а другая – є, тонкая, словно серпик луны. Их язык хорош, когда они поют, рассказывают сказки, когда говорят о простых вещах; он непревзойден в застолье, в любви, нежности, в разговоре с детьми, с родителями, с соседями; но стоит им перейти на речи государственные, как вся их неприспособленность к самоорганизации обнажает себя. И они это чувствуют, потому что больше привыкли говорить на эти темы по-русски, им и самим переходить на украинский неловко, ведь русский язык здесь гораздо органичнее, точнее, полнее, гибче, глубже – и именно боязнь показаться смешными заставляет их совершать безумные поступки и желание уйти от нас как можно дальше.
Вот в чем вся штука, и им надо либо с этим примириться, либо идти на нас войной. Вырвать все русское с корнем, как драл мой дядька сорняки и меня заставлял. Им надо все время себя доказывать. А им это несвойственно, тяжело, и потому они злятся еще сильнее. Разумеется, это только моя имперская, великодержавная версия, и я отдаю себе отчет в том, как чудовищно она звучит для любого украинского патриота и меня навсегда внесут за нее в «Миротворец»; я догадываюсь, как сурово осудит меня за нее безупречно политически корректный философ Петр Павлик, а Катерина, если сегодня вдруг услышит, вцепится дикой кошкой и исцарапает мне лицо, несмотря на все наше расчудесное прошлое.
вот, кстати, Украина в Крыму, который Петя Павлик велит отдать ей взад, не сделала ничего, чтобы назвать его своим, никто из ее великих там не родился, не жил, не умер и не похоронен, и гений места там какой угодно, только не украинский. В Бахчисарае – татарский, в Судаке – генуэзский, в Балаклаве – греческий, купринский, в Севастополе – русский, толстовский, в Ялте – чеховский, в Коктебеле – болгарский, волошинский…
