Абрам Терц — литературный псевдоним Андрея Донатовича Синявского (1925–1997), филолога, научного сотрудника ИМЛИ в Москве и профессора Сорбонны в Париже, автора книг “Прогулки с Пушкиным”, “Спокойной ночи”, “Голос из хора”, “Иван-дурак”, повести “Любимов” и романа “Кошкин дом”. “В тени Гоголя” — книга, в которой талант филолога замечательно сочетается с писательским. Через тайну смерти и жизни писателя, через текст “Ревизора” и “Мертвых душ”, рассказов и писем Терц старается не только рассмотреть творчество и личность Гоголя, но и распутать клубок мифов о нем. В оформлении книги использован рисунок Михаила Шемякина. Как уместить в голове два факта, диаметрально лежащие, творческой истории Гоголя? Тот, кто больше всего пугал и тиранил нас, тот же всех пуще смешит. Нет у нас автора страшнее и кошмарнее Гоголя. Нет писателя, который бы так еще заставлял Россию смеяться. Абрам Терц “В тени Гоголя” — второй том прославленной дилогии, рожденный в полемике с первым (“Прогулки с Пушкиным”). Два демиурга эстетического космоса Синявского ведут острый и сложный диалог на протяжении всей увесистой, почти в 500 страниц, книги. Вопреки названию, тут скорее Гоголь живет в тени Пушкина. Тот всюду, а если ненадолго исчезает со страниц, то все равно нависает над несчастным Гоголем, как невидимый Медный всадник над бедным Евгением. Александр Генис
Но не слушайте Гоголя, когда он нарочито бубнит, будто весь этот бред, этот камень, ставший прозрачной завесой, вся эта предательская, злорадная атмосфера вечернего Невского ему чужды и противны. В уличной мути он ловит рыбу и, будучи фантазером и фокусником по натуре, сам зажигает над городом волшебные фонари – заодно с чортом. Гоголь находит множество уловок ради того, чтобы раздразнить и насытить свою исходную страсть к недозволенному занятию магией. Пускай обман и подвох, пусть чорт знает что – лишь бы ему, по примеру ветхих алхимиков, шарлатанов и чародеев, ставить свои искусительные опыты над природой. Оттого-то у Гоголя, по пятам колдунов, в качестве штатной челяди его писательского дара, следуют профессиональные фантазеры всевозможных статей и оттенков – от Пискарева до Хлестакова, от Поприщина до Чичикова. Даже самые, казалось бы, заскорузлые натуры, не склонные к фантасмагориям, вроде Собакевича, Плюшкина, Башмачкина, Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, предаются разнузданной игре воображения и в сплющенном мозгу проектируют химеры и небылицы о мире, о себе и о ближних своих. Гоголевские герои подпадают волнениям фантазии целыми косяками, городами, губерниями. Сюда же потоком вливаются скоморохи и сказочники, игроки и шулера, сплетники, обманщики и пострадавшие от обманов. Всё это в широком значении – фантазеры, то есть неудачные и неуемные кандидаты в чудотворцы, идущие развернутым фронтом – во главе с самим Гоголем…
В итоге размышлений над подобного рода видениями до некоторой степени растворяется и теряет почву застарелый спор на тему, реалист ли Гоголь, запечатлевший как есть, как живые, характеры и лица, или, напротив, художник, лишь по странному недоразумению попавший в родоначальники натуральной школы, в действительности тяготевший к фантастике и условности, к автоматам и марионеткам сильнее, нежели к изображению натурального человека.
Сам Гоголь придавал исключительное, таинственное, как всегда, предопределенное свыше значение тому обстоятельству, что “соединил в себе две природы: хохлика и русского” (письмо А.О.Смирновой, 24 октября н. ст. 1844 г.). С ними он связывал и личные свои недостатки, встречавшиеся в таком изобилии, полагал он, как ни у кого другого (в особенности – дух гордости); в том же усматривал он великое превосходство, заставлявшее его необыкновенно гордиться своим национальным составом. Две природы не спорили в нем, но удивительным образом, по его разумению, дополняли друг друга, создавая основу для развития гармонического, совершенного человека.
…Сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве (А.О.Смирновой, 24 декабря н. ст. 1844 г. Франкфурт).
"В тени Гоголя" - труд, уникальный по литературному уровню, качеству прозы, силе воздействия. Труд, который ломает благостную хрестоматийность, низводит Гоголя с пьедесталов, на которые взгромоздили его русская и советская критика, и поднимает на недосягаемую высоту подлинных понимания и любви. Той любви и понимания, которые одни дают право Так говорить о классике. Почему боялся быть похороненным заживо, не оттого ли, что предчувствовал в себе, живом, мертвеца - труп своего дара? Правда ли, что уморил себя голодом? Отчего после гениальных "Мертвых душ" чудовищная "Переписка с друзьями" и почему сжег второй том? Пушкин открыл русскую поэзию по имманентно присущей ему взлетной легкости, а Гоголь прозу, по столь же свойственной неловкой нелепой своей неуклюжести. Однако проза его лучше многих стихов и, уж точно, космически превосходит собственные гоголевские опусы. Никто не пугает нас, как Гоголь и никто, как он, не умеет рассмешить - это противоречивое сочетание страшного со смешным. Те же контрасты в нарочито морализаторской проповеди христианства и чёрте, который выскакивает у него буквально отовсюду, как главный движитель и отправная точка всех гоголевских сюжетов.
Я много слышала о замечательном таланте Синявского литературоведа и критика, но не уверена, что довелось бы познакомиться с его прозой, если бы Редакция Елены Шубиной не переиздала "В тени Гоголя". А если вам не чужды радости аудиокнижника, то книга в исполнении Александра Аравушкина - о лучшем и мечтать не приходится.
В отличие от "Прогулок с Пушкиным", эта книга читается тяжелее, но ведь и Гоголь был куда более мрачным человеком, потому и эта тяжесть не в укор автору. Хорошая книга, определенно получил от её чтения удовольствие
Волшебно! Слава Богу, не критическая статья, а как бы пособие для нас, невнимательных и легкомысленных, кто пробегает по гениальным строчкам уникального писателя, не вникая всей душой и не сострадая человеку так сильно страдавшему из-за нашего легкомыслия. И да, Белинского с удовольствием отхлестала бы по щекам за его пренебрежительные высказывания о писателе, чьего ногтя он не стоил. Абрам Терц великолепен. Александр Аравушкин - моя симпатия.