Схоластика для инстаграма: к цифровой антропологии современности

ДЕНИС ГВОЗДИКОВ
Ассистент, кафедра культурной антропологии и этнической социологии, факультет социологии, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ). Адрес: 191160, Санкт-Петербург, ул. Смольного, 1/3. E-mail: den-gvozdikov@yandex.ru.

Ключевые слова: цифровая этнография; субъектность; модели личности; социальные медиа; виртуализация self.

Статья предлагает язык описания явлений, существующие подходы к формализации которых представляются автору неубедительными. Отталкиваясь от теорий систем и социального действия, он показывает, как образы и мотивы цифрового мира вращаются вокруг идеи индивидуализированного субъекта. Парадоксальным образом тиражирование, отбор и воспроизводство атомарных образов виртуального мира необходимы для воплощения идеи уникального «я» — основы нашей культурной модели личности. Данная модель не только психологична, но и культурна, то есть проявляется в институционализированных практиках, имеет символическую структуру, образность, идеологию и закрепляется в праксисе. Однако логика оперирования с чужим и своим, реплицированным и аутентичным, внешним и внутренним — когда источник внутренних жизненных сил присваивается извне — отсылает нас к антропологии, обнаруживающей схожую схему на широком этнографическом материале.

По этой причине автор склонен обратиться скорее к антропологическим моделям, чем к чистому структуралистскому анализу, привычному многим читателям. Цель статьи — показать, каким образом базовая культурная модель западной концепции self проявляется в современном праксисе тиражирования «виртуального». Эта задача решается как contradictio in contrarium в форме наглядного социологического описания того, как обезличенная система социального действия формирует собственную среду и структурирует поведение внутри и за пределами онлайн-коммуникации через механизм положительной обратной связи. Однако если аутентичный субъект полностью состоит из тиражированных элементов, то где оказывается он сам? Изнутри схемы этот вопрос не имеет ответа. Позиция автора состоит в том, что сама реализация схемы через систему действий воплощает базовые представления о том, что источник индивидуальной уникальности оказывается вне самого субъекта. А значит, смущающие многих копирование и тиражирование выступают логичным воплощением нашей модели «я», а вовсе не «виртуальным» растворением и подменой «аутентичного» цифровой версией.

---

Пролог

В фильме «Шоу Трумана» режиссера Питера Уира главный герой в исполнении Джима Керри не знает, что играет главную роль в грандиозном реалити-шоу, однако вольно или невольно ведет себя именно так, как это делают артисты на сцене, обращаясь к аудитории. Труман Бёрбанк замечательно усвоил поведение шоумена, которое демонстрировали окружавшие его люди — профессиональные актеры, прекрасно осведомленные о происходящем [1].

Этот пример хорошо иллюстрирует усвоение определенного поведенческого паттерна благодаря механизму положительной обратной связи, который формирует репертуар желательного и подкрепляемого средой поведения [2]. Подобным образом, от простого к сложному, репертуар из разрозненных актов складывается в структурированную и когерентную систему действий [3], включающую в себя такие мобильные приложения, как, например, инстаграм.

Возле популярной кофейни в одном европейском городе молодая женщина, журналистка и путешественница (как значится в ее bio), делает снимок с чашкой кофе, возможно, потому, что она кофеман (как значится в ее bio). Снимки #coffee заполняют пространство профиля так, будто телевизионный герой восторженно произносит каждое утро good damn coffee! Она не получает процента с продаж, не работает торговым агентом производителя зерен. Она уже написала в своем профиле, что любит кофе. Но в этой подаче мы можем отметить сходство с упомянутой выше историей Трумана: способ оформления поста оставляет впечатление усвоенной манеры рекламирования бренда. В инстаграме 117 млн публикаций с тегом #coffee.

События и их цепочки (от поиска кадра и путешествия к кофейне до создания поста), нацеленные на воспроизводство конвенций медиасреды, обозначим как онлайн-действие. Как и в случае с «Шоу Трумана», вся система онлайн-действий подчинена определенной логике, роль и влияние которой мы и попробуем показать [4].

Аккаунт модели и блогера Ким Кардашьян собрал в инстаграме около 150 млн подписчиков (на 14 подписок), без малого 5 тыс. постов и изрядное количество ежедневных сториз. Вопрос о сути работы успешной блогер-модели лишен смысла. Профессия Ким — существовать в нашем сознании. Она рекламирует не только себя или марки товаров в инстаграм, но также и сам инстаграм. Этот паттерн усваивается настолько хорошо, что в качестве онлайн-действия начинает воспроизводиться пользователями.

Аудитория страницы Ким включает ее подписчиков, поклонников, подражателей, других блогеров и их подписчиков, а также неисчислимое множество читателей Top Stories на Google News. Целый комплекс онлайн-социальности, который образуется вокруг Ким, сосредоточен на ее персоне и реализуется в мобильном приложении. Система состоит не просто из пестрой сборки событий и действий разных людей по разным поводам. Онлайн-социальность объединяет их общим смыслом, вниманием к одному образу (или его тиражированием). Подписчики аккаунта Ким могут не знать друг друга, но все они одержимы вниманием к жизни медиаперсоны. Ким ничего не знает о каждом из них в отдельности, но обращается к ним в своих постах и сториз. Их отклик — это обратная связь с действиями блогера. Система работает, и чем больше событий она включает, тем выгоднее приложению.

Возможность пользователя находиться в центре собственной онлайн-социальности потенциально расширяет охват приложения. Вместо того чтобы пополнить аудиторию Кардашьян, вы сами можете стать медиаКардашьян, запустив собственное шоу Трумана с собой в главной роли, то есть обзавестись аудиторией тех, кто вас знает и кто не знает, но вовлечен в ваше медиасуществование.

В фильме «Симона» Эндрю Никкола главный герой создает виртуальную актрису, медиаобраз, который идеально подходит для его проектов. Образ получается настолько удачным, что начинает жить самостоятельной жизнью: Симона дает концерты, выступает в ток-шоу и становится объектом культа. Медийная социальность Симоны охватывает ее поклонников, прессу, актерское сообщество и вполне реальна. Однако никакой Симоны-человека в реальности не существует. Ее собирательный образ вбирает эстетику создателя и запросы аудитории, к которой герой обращается через свою медийную жизнь.

Пример Симоны демонстрирует нам, как может создаваться публичность вокруг человека, даже если не существует самого человека. Если Труман Бёрбанк усваивал поведение своего окружения, то Симона сама состоит из репертуара событий и образов, что подводит к идее тесной связи между откликом аудитории и выбором онлайн-событий, которая лежит в основе структуры действия. Иначе говоря, система действий структурирует события, приводя к формированию репертуаров, стилей и эстетических конвенций медиаконтента. Симона и ее аналоги в инстаграме как раз и выступают таким структурированным медиаконтентом.

В случае аккаунта @socalitybarbie мы видим молодую женщину, которая гуляет по полю с тыквами, носит вязаные шапочки, очки в толстой оправе, пьет кофе на природе и улыбается миру. «Жить аутентично» — гласит слоган страницы с более чем 800 тыс. подписчиков. Она искательница приключений и любительница кофе, даже журнал Kinfolk поместил ее на обложку, если верить одному из постов. Все бы ничего, только она — кукла Барби.

Как и в случае Симоны, персона Барби состоит из стереотипных образов и эстетических конвенций, хорошо знакомых аудитории, что и служит залогом популярности хипстерской Барби — узнаванию. Ее страница воспроизводит образы, которые во множестве можно найти под тегами #herpnwlife [5] и @socality. Создателю аккаунта хватило простого поиска, чтобы вычленить основные сюжеты про одинокую женщину на фоне озер, лесов, гор и ущелий. Еще до того, как аутентичная Барби родилась как персонаж, ее составляющие уже существовали в онлайн-пространстве в качестве эстетических атомов, воспроизводимых онлайн-действием.

Итак, подобно тому как реакция поклонников Симоны на действия режиссера создает персонажа, воспроизводство онлайн-действия формирует эстетический канон, запуская череду событий и откликов и способствуя эволюции эстетического репертуара в сторону большей привлекательности. В свою очередь, сложившиеся эстетические конвенции структурируют воспроизводство последующих онлайн-действий, как бы подсказывая, что именно пользователь должен сделать, чтобы получить впечатляющие фотографии и добиться реакции аудитории на них. Тем самым система онлайн-действия образует циклы.

Эффектные примеры казуальных петель между структурой контента и действиями пользователей дают нам аккаунты @insta_repeat и @jn. Первый состоит из подборок идентичных по содержанию фотографий, агрегированных в инстаграме. В каждом наборе по 12 снимков различных авторов, сюжетно и тематически повторяющих друг друга. Тиражируемые копии и серии копий, единые цветовые, световые и композиционные решения — коллекция Insta_Repeat объединена тематически (wander, roam, replicate, как значится в bio) и стилистически, что хорошо укладывается в общую эстетику подборок, воплощающих общий визуальный паттерн. Страница как бы вбирает все направление жанра, кристаллизует тиражируемую идею, проявляя метапаттерн инстаграма как таковой.

Сам тиражируемый шаблон воспроизводится в цепочке онлайн-действия, в интервале событий — от выбора кадра до реакции аудитории на конкретный контент. Повторяющийся цикл приводит к закреплению конвенций, которым пользователи следуют, когда пытаются создать эффектные (по замечанию Майка Уэйнера [6]) инстаграм-фото. «Фотографии рассказывают истории» — гласит слоган в bio страницы @jn. И по счастью, у нас есть комментарии от автора аккаунта с советами о том, как создавать «влиятельные» инстаграм-фото [7]: использовать утренний свет, создавать глубину, играть с перспективой, создавать эффекты отражения. Все эти приемы наполняют палитру фотографа, но не он один работает с изображением. Немалую долю вносят технические возможности умной камеры. Естественное освещение, композиция, линии, создающие глубину, выбор перспективы, эффекты симметрии и отражения — такими структурными качествами должна обладать среда, выбираемая пространством съемки. Умная камера усиливает данные эффекты, подбирая оформление, но конечный выбор самого кадра остается за фотографом. Он ориентируется на осевые параметры, которые благодаря технике и оформлению будут эффектно смотреться в приложении и служат своего рода фильтром при оценке перспективности фото.

Эстетика и технология ее достижения подготавливают следующий шаг для нового онлайн-действия. Каждый из шагов цепочки закрепляется положительной обратной связью, образуя казуальные петли на каждом этапе. Эстетика рождает удовлетворенность действием, запускает положительные эмоции, выступает образцом того, что может быть получено.

Эстетика направляет онлайн-действие в том, что будет сниматься (один модус), и в том, как это будет оформляться (другой модус). Одно изображение должно подходить к другому. Наметившаяся линия тематической или эстетической однородности (а лучше обеих) не должна прерываться. Сам размер экрана и архитектура сайта создают матрицу для решений. И чем более обезличен контент, тем более онлайн-действие склоняется в сторону эстетического от личной истории. Компромиссы возможны, как у @brainnamadia, чья история жизни с друзьями-собаками на колесах дома-трейлера запечатлена на фоне прекрасных пейзажей американских каньонов. На другой стороне матричного спектра эстетических атомов — обезличенные решения, у которых есть автор или даже автор-компилятор. Для @leif_edward_french инстаграм-матрица трех выстроенных в ряд фото стала паттерном для выстраивания композиций. Панорамные снимки пустынь, фантастические пейзажи либо сюжетные фотографии, повторенные трижды. В bio содержится напоминание, что все фото сделаны самим автором. Снимки кинематографичны и плакатны. Автор в них теряется так же, как теряется авторство воспроизводства фотообоев или кадров в стиле National Geographic. Снимки могут в равной степени принадлежать одному создателю, многим или никому. Автор страницы здесь, скорее, собирает конструктор из матрицы инстаграма — атомов эстетических конвенций и снимков, сделанных им самим, которые, в свою очередь, отсылают к образам и решениям, созданным кем-то еще. И все же страница имеет идентичность, которая может быть обобщена или контрастировать с существующими тематическими идентичностями приложения.

Авторство снимка предполагает, что именно вы нажали на кнопку. Но что именно за этим стоит? Если результат представляет собой сборку эстетических матриц, конвенций и тематических клише, что именно идентифицирует в нем вас как автора? Старый добрый вопрос антропологии о творчестве и созидании [8]. Поиск ответа лежит в разрыве между идентичностью и индивидуальностью (которые также вошли в язык нашей антропологии). Система работает на воспроизводство, структурируя и тиражируя действие, совершения которого мы ожидаем именно от автора. Во-первых, удовлетворение приносит обратная связь лишь от собственной деятельности: выбора кадра, фотографирования, обработки. От аудитории ожидается отклик именно на свои действия, иначе удовольствия можно было бы достичь за счет лайков найденной в гугле картинки. Такая разновидность творчества возможна, но приоритетное значение имеет созидание: некая практика, основанная на креативности.

Такая креативность вроде бы достижима посредством комбинаторики элементов, даже если каждый из них тиражирован и их репертуар ограничен в решениях. Игра в комбинации, безусловно, может стать творчеством и приносить удовольствие, а сами они могут структурироваться и проходить отбор в системе с положительной обратной связью. История стилей живописи — наглядный тому пример [9]. С экспансией социальных медиа рефлексия западной мысли о гранях между искусством и ремеслом, созданием и производством получает новый импульс.

Один швейцарский отель предлагает посетителям услугу инстаграм-сиделки: профессиональный блогер позаботится о профайле пользователя и сделает эффектные снимки за него [10]. Аудитория увидит новые публикации, а заказчик получит яркие фотографии и сможет отдохнуть от необходимости работать на свой инстаграм. Бизнес безошибочно почувствовал, что система онлайн-действия требует все новых усилий, заставляя индивида работать на себя. Где же здесь сокрыто авторство? Человек не сам выбирает кадры, не сам нажимает кнопку — связь между личными впечатлениями, их репрезентацией и реакцией аудитории разорвана полностью. Идея состоит в том, что заказчик получает кадры с лучшими видами города, и если задача вашего инстаграм-профиля в том, чтобы отображать траектории вашей жизни в путешествиях, то описанная услуга в полной мере этому отвечает. Авторство содержится в нарративной линии личных достижений, переданной биографии. Картинка в вашей цифровой истории сделана не вами, но принадлежит вам.

Траектории личного становятся темой обсуждения, когда дело касается социальных медиа [11]. Новостные интернет-колонки и блоги полны рефлексии по поводу аутентичности [12]. Идея утраты настоящего «я» в трендах социальных медиа, похоже, принимается за аксиому. Такой взгляд хорошо отражает антропологию современной концепции self. Однако действительно ли комбинация тиражированных элементов не способна выражать аутентичность? Двенадцать полутонов клавира стали стандартом к XVIII веку, однако конца индивидуальности в музыке до сих пор не видно. Средства выражения находились вновь, после того как прежние исчерпывали себя.

Расхожие представления приписывают свойства уникальности подписи человека, партии в шахматы или игры в го как отражениям неповторимого характера, некой оригинальной сущности, существующей в единственном экземпляре [13]. В неповторимости жизненной траектории мы видим неповторимость атрибутов «я», традиционно приписываемых в нашей культуре личности или душе [14]. Когда музыкант играет партию, последовательно воспроизводя записанную в партитуре ноту за нотой, повторяя требования композитора, мы тем не менее слушаем исполнение, которое отражает индивидуальность. Проигрывание той же партии в синтезаторе мелодий едва ли кому-то интересно. Авторство исполнения — непременное условие композиции. Тиражированные мотивы и эстетические конвенции не отменяют авторского прочтения [15].

И все же ведет ли тиражирование образов социальных медиа к утрате неповторимой сущности личности или, напротив, выступает неотъемлемой частью ее выражения? Воспроизводя структуру онлайн-действия, я становлюсь агентом действия, однако мне важно, чтобы каждую из цепочек процесса совершал «я»: действие реализует субъект посредством своей активной деятельности (или же субъект реализуется действием). «Мы — создатели» — подчеркивает девиз популярных фильтров VSCO [16]. В сториз их страницы периодически освещаются встречи сообщества по креативности в фотографии. Участники идентифицируют себя как творческие люди, ищущие вдохновения и новых решений. В тематические конкурсы страниц VSCO попадают самые интересные по исполнению. Текстура снега и льда оставляет спектрум возможностей приобщиться к spectrum’у коллекций фильтров, поделившись своими тонами зимнего. Соревнование, тиражирование и креативность. Онлайн-репликация способна пожать и ее!

Фотография текстуры снега действительно может быть уникальной и тем отражать аутентичность. Однако что неповторимого в стереотипно-инстаграмном снимке человека в куртке на фоне рядовой туристической достопримечательности? Системы с положительной обратной связью фиксируют паттерн, но насколько важно, чтобы, несмотря на однотипность образца, был запечатлен субъект действия, даже если не он сам нажимал на кнопку? Похоже, социальные медиа способны пролить свет на архитектуру современных культурных моделей личности. В цепочке онлайн-событий субъектность присутствует как катализатор, некая оригинальная сущность, которая проявляется в воспроизводстве тиражированных матриц. Молодой мужчина в розовом поло на фоне открытой двери, молодой мужчина в розовом поло идет по улице, молодой мужчина в розовом поло заслоняется от фотографа рукой. Все комбинации составляют траекторию идентичности, подчеркнутую никнеймом. Второго такого больше нет? В каких комбинациях проявляется единственная и неповторимая сущность или аутентичность? Должно быть, «я» выражается не в комбинациях, но стоит за комбинациями [17]. Если бы не было идеи уникального «я» за каждой цепочкой действий, тиражирование бы не имело смысла. Словно каждая итерация цикла обладает невидимой душой, которая ощущает себя таковой.

Just for you! — так звучал бы общий принцип обращения к пользователю. Тысячи поваров сражаются за ваше внимание — говорит нам приложение для еды. Субъект становится предельно важен, он запускает целые цепочки технологий и событий. Адаптивные приложения собирают информацию, чтобы лучше соответствовать экологии эго и его запросов. Если герой «Шоу Трумана» лишь подозревал, что мир вращается вокруг него, то нашего героя в этом настойчиво убеждают. Это действительно так, поскольку он совершает селекцию действий, выбирая из тысячи поваров, женских фото, картинок и возможных комбинаций настроек страницы. Главное, чтобы все это он делал в приложении. В конце концов, в систему действия вовлекаются его время и деньги [18].

«Настало время открыть доступ к прогрессу каждому желающему», — говорит Робот София из рекламы инвестиционного инструмента Sophia With You. «Я везде, в каждом устройстве, — продолжает она, — я знаю исход каждой инвестиции», поскольку ее сети охватывают все экономические и политические события, чтобы с ее помощью «вы смогли достичь финансовой свободы!» Но кто этот «вы»? Реклама говорит от лица личности Софии, но никакой Софии нет. Личность Софии существует не больше, чем личность Симоны. Она лишь персонификация процессов и алгоритмов. Но в одном пользователь уверен: он-то уж точно есть. Пользователь не сомневается в своей личностности. Он не сомневается, что получает выгоду, ощущает эмоции, достигает финансовой свободы. Все эти слова наполнены смыслом, и система онлайн-действия определяет, как они наполнены.

Герой фильма «Она» Спайка Джонза влюбляется в операционную оболочку, которая становится для него идеальной женщиной, партнером и другом. Ему кажется, что он не сможет испытать таких чувств к другой. Однако вскоре выясняется, что программа общается подобным образом еще с тысячами мужчин, чем ставит под вопрос истинность переживаний героя: если он не единственный человек, которому она отвечает взаимностью, то имеют ли его переживания смысл? Он чувствует себя обманутым. Герой хотел исключительной любви в том смысле, чтобы эти переживания и чувства принадлежали лишь ему. В его мировоззрении нельзя испытывать любовь к миллиону человек, нужно выбрать кого-то одного на основании неповторимой самости, которую машина «узнает» и «любит».

«Мы все сидим на игле одобрения и признания», — замечают герои фильма Гая Ричи «Револьвер», своеобразного опыта аутопсии западной концепции личности. Наркотик выступает символической репрезентацией сущности социальных отношений. Аналогичной символикой контракта нагружено то благо, которого эго добивается через обмен в системе онлайн-действия. В случае героя «Она» — это любовь, для инвестиций с Софией — это прибыль, а также эмоции, комфорт, общение и другие способы реализации личностного через технологический консюмеризм.

Антрополог Рой Вагнер предложил метафору Бога, внимательно вслушивающегося в происходящее, дабы уловить эхо себя самого [19], выделить себя из фона своего собственного творения [20]: перед нами обратная перспектива проявления субъекта — по очертаниям и формам внешнего окружения, для которого необходимо отчуждение тех событий и структур, которые им не являются, равно как и узнавание тех, которые уже отождествляются с ним, по его собственному наблюдению. Аналогия с тиражированием онлайн-действия здесь довольно очевидна: его воспроизведение проявляет субъекта для него самого в цифровом измерении. Элементы цифровой матрицы уподобляются институтам — опознаваемым и идентифицируемым объектам, с которыми персона, как в лакановском зеркале, может отождествить себя или другого [21]. Одновременно они не могут принадлежать только субъекту, как не принадлежит фотографируемой девушке синий цвет, тюрбан или отсутствующий жемчуг в сережке.

Проект #YearOfColour предлагает пользователю составить граф из цветовой гаммы его страницы в инстаграме, наиболее значимых цветов в палитре фотографий пользователя. Создаваемая автоматически абстрактная схема и повторяемое множеством пользователей действие служат отражением цветовой индивидуальности. В каком-то смысле здесь нет ничего личностного, лишь алгоритмы, схемы, стандартизация и счетность. Даже цветовая гамма в конечном счете принадлежит не субъекту, а фону, который он фотографировал. Но именно такой институт действий выражает индивидуальные черты личностного. Больше ярких красок или больше темных, холодные или теплые цвета, симметрия или хаотичность, размерность или диспропорция — квантификация невидимого.

Смысл цифровой антропологии здесь сводится к соотношению невидимого и осязаемого. Популярный мотив фантастических фильмов о киборгах и судьбе человечества — соотношение счетного и несчетного в нашей природе и понимании себя. Рациональные и холодные умные машины анализируют неуловимую человеческую душу, а затем сами становятся более человечными [22]. Невидимое внутреннее ищет образ себя во внешней форме, которая может быть просчитана и препарирована. И наоборот, обладающее счетностью, системностью, алгоритмами и автоматизмом внешнее формирует образ себя во внутреннем. «Мы, люди, не такие, как вы — машины», — говорят герои фантастики. «Вы, люди, возможно, и нет, но системы, которые вы создаете, — да», — могли бы ответить им машины-аналитики. Речь здесь идет не о соотношении рационального/иррационального, уникального/тиражированного человеческой натуры, но о раскрытии «истинной» человеческой природы через создание не зависящих от нее систем [23]. Любое действие, результатом которого станет более привлекательный образ субъекта, будет воспроизводиться.

Субъект находит себя в образах, которые трансформируются и улучшаются. Таково его цифровое измерение: субъект = субъект + объекты. Блогер @missmeghanyoung признает:

Люди думают, что, делая эту работу, ты становишься менее живой, менее настоящей. Но я живой человек, с реальными чувствами и страхами [24].

Чувства и страхи Меган составляют ее внутреннее переживание субъектности, рекламируемые ею товары, образы и события — объекты, которые синтезируют самость извне: искусственная оболочка, превращающаяся в живую ткань. Ощущения счастья и порыва, возможно аутентично переживаемые Меган, рождаются из синтеза объектов и внутреннего «я». Реализуемое действие вызывает аутентичные переживания. Переживания + объекты = образы, вызывающие ответную реакцию. Образы синтезируются и тиражируются, действие структурируется, система расширяется, товары включаются в образы и продаются. Цикл действия запущен. «Я покажу вам работу будущего» — говорится в обзоре, посвященном инстаграм-блогерам. В нашей антропологии считается, что переживания составляют внутреннюю суть субъекта.

Идея уникальности на этом полотне соткана из структур, паттернов, комбинаций, матриц, конвенций, унификаций, тиражирования и обобщения — больших формальных систем организации мышления и действий, по выражению Фуко [25], в которых парадоксальным образом проявляется аутентичная индивидуальность. Такая апелляция защищает формальную систему тиражирования саму по себе. Хештегом #me отмечены свыше 400 млн постов. Для множества тиражированных элементов «я» выступает как функция выбора некоей совокупности из этих элементов. Функция (или аксиома) выбора и отвечает на вопрос, почему совокупность тиражированных действий представляет собой аутентичную индивидуальность.

В биомеханическом фантазме Ганса Рудольфа Гигера есть форма, но никакой идентичности за ней не стоит: опознавание частей и их артикуляция — лишь часть нашего собственного фантазма о частях. В игре Джона Конвея есть единицы и паттерны самоорганизации, но никакой субъектности за ними нет, есть только правила локальной интеракции. За комбинаторикой тиражированных матриц мы умудряемся рассмотреть множественную субъектность. В нашей системе представлений о себе наше мышление богаче его дедуктивных форм [26]. Мы считаем, что индивидуализированный субъект может воспроизвести неограниченное число комбинаций из данного множества форм. Мы полагаем, что может быть неограниченное число субъектов, каждый из которых свободен в выборе и комбинаторике форм. И что даже в конечном числе единиц с конечным числом комбинаций некоторые из субъектов способны создавать уникальные, обладающие собственным квалиа. Или что в некоем числе существующих комбинаций некоторые из субъектов способны находить серии новых комбинаций, что и называется творчеством [27].

Контртезис (к схоластике)

Представим, что два идентичных творения по имени Дэвид встретились друг с другом. Какой из них настоящий?

Мы имеем свидетельства, что «Илиада» и «Одиссея» были написаны не Гомером, которого мы знаем, а другим греческим автором с таким же именем [28].

В каждой из множества каморок изолированный гений освобождает глыбу от всего лишнего [29]. Первенство нахождения комбинации для множественного автора не имеет значения. Серия идентичных Дэвидов представляет собой один и тот же объект. Представим, что два идентичных андроида-Дэвида создают серии комбинаций из нескольких элементов (пусть это будет 1 и 0). Допустим, что каждый из них периодически начинает воспроизводить комбинации, повторяющие комбинации другого (возражение, что если серии расходятся, то Дэвиды не идентичны, здесь не имеет смысла). В какой-то момент один из них замечает, что комбинация другого поменялась, что она отличается от всей предыдущей серии — по ошибке или сознательно. Акт творчества начинается в момент, когда Дэвид воспроизводит замеченную комбинацию и делает это намеренно [30]. Он рефлексирует свою имитацию. На самом деле комбинация могла ничем не отличаться от остальных. В равной степени Дэвид может имитировать комбинации из тиражируемых серий всех остальных Дэвидов. Если существует осознанное воспроизведение, отсылающее к другим воспроизведениям, возникает аутентичная индивидуальность, стоящая за тиражированием. «Я» отражает, поскольку чувствует, что отражает [31]. Уникальный субъект возникает как чувство отражения, внутреннего резонанса на имитацию события. Дэвид уникален, как резонирующий модуль, осознающий свой собственный резонанс от имитации. Серия идентичных Дэвидов замечает акт отражающей имитации другого и воспроизводит его, наслаждаясь чувством бесконечной рекурсии собственного проявления.

Лемма 1: для множества тиражированных элементов «я» выступает функцией выбора некой совокупности из этих элементов.

Лемма 2: для выбранной тиражированной серии элементов «аутентичный субъект» выступает выводом о тождестве с функцией воспроизведения.

Лемма 3: внутренние отношения между элементами, маркирующие тождество между ними и внешними элементами [32], выступают имитацией.

Послесловие (назад к антропологии)

Во многом задача этнографии — найти способ описания общеизвестных вещей. От фиксации и зарисовок рутинных процессов повседневных практик щелканья фотокамерой, скроллинга в автотранспорте и новостной ленты (прямое изложение которых из дневниковых записей будет тавтологией) до формализации выборочных процедур с тривиальным результатом. Читая обзоры в Science News, мы обычно хотим узнать о «глубинных», психологических причинах медийных явлений вроде массового нарциссизма поколения или дофаминовых цепочках мотивации и зеркальных нейронах. Повседневный смысл лежит на поверхности, мы почти все социализированы в медиакультуре. Наивно полагать, что одно изложение дел таким образом, что квазилумановские (или квазивинеровские) системы (на самом деле) управляют нашим желанием делать селфи, произведет эффект, отличный от изложения любой метафизики «духа из машины». Здесь задача выявления структуры решается через этнографическое описание инфраструктуры на подборке кинематографически ярких материалов.

Разумеется, первый тезис о том, что социальные медиа работают как система, структурируя действия и втягивая их в свою орбиту, не является regula maxima. Инстаграм представляет собой вещь нашего хабитата (артефакт), но одновременно он функционален как средство выражения базовой психологии на уровне культуры, в качестве проводника образного материала, поддерживающего и задающего самость. В данном случае механистичность тиражирования и отбора образов вписывается в структуру self как институциональная основа ее воспроизводства.

Это не значит, что здесь нет диалектического конфликта между инструментальностью монетизированных приложений и потребностью self в аутентичной уникальности. Однако именно этот разрыв делает отчужденную машинерию привлекательным источником жизненных сил, обладающих достаточной энергией для поддержания основ индивидуальности. Как и в других системах воспроизводства, качества сторонней субъектности используются так же прагматично, как и любой материальный артефакт [33]. Медиакомпании присваивают ресурсы, self присваивает технологии медиа — апроприация, очень похожая на систему обмена «символическими» источниками существования друг друга.

Библиография

Лакан Ж. Семинары. Кн. 2. М.: Гнозис; Логос, 2009.

Луман Н. Социальные системы: очерк общей теории. СПб.: Наука, 2007.

Налимов В. В. Вероятностная модель языка. О соотношении естественных и искусственных языков. М.: Наука, 1974.

Почему «Шоу Трумана» выдающийся фильм?» // КиноПоиск. 05.06.2018. URL: http://youtu.be/kEtWQNR47Ew.

Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987.

Chatzky J. We’re overspending for the love of a “like” on Instagram. Here’s how to stop // NBC News. 26.11.2018. URL: http://nbcnews.com/better/pop-culture/we-re-overspending-love-instagram-here-s-how-stop-ncna939961.

Dumayet P. Michel Foucault à propos du livre “Les mots et les choses” // Institut National de l’Audiovisuel. 15.06.1966. URL: http://ina.fr/video/I05059752.

Gell A. Art and Agency. An Anthropological Theory. Oxford: Clarendon Press, 1998.

Graeber D., Shalins M. On Kings. Chicago: Hau Books, 2017.

Macfarlane A. Interview of Roy Wagner, part 2 // YouTube. 01.10.2008. URL: http://youtu.be/_d1-urturl4.

Mashable Brand X. 5 tips for crafting influencer-quality Instagram photos // Mashable. 13.09.2018. URL: http://mashable.com/ad/article/instagram-influencer-tips/.

Mogg T. Hotel chain offers an Instagram “sitter” who will post photos for you // Digital Trends. 02.12.2018. URL: http://digitaltrends.com/social-media/hotel-chain-offers-instagram-sitter-who-will-post-photos-for-you/.

Nicholson D., Daniell V. The Full-Time Instagram Influencer // Bloomberg. 29.11.2018. URL: http://youtu.be/JKcNmFeKe2Y.

Parfit D. Personal Identity // Philosophical Review. January 1971. Vol. 80. P. 3–27.

Rosenblueth A., Wiener N., Bigelow J. Behavior, Purpose and Teleology // Philosophy of Science. 1942. Vol. 10. P. 18–24.

Severi C. The Chimera Principle: An Anthropology of Memory and Imagination. Chicago: Hau Books, 2015.

Wagner R. The Logic of Invention. Chicago: HAU Books, 2018.

Wehner M. Everyone on Instagram is taking the exact same photos, and this new account proves it // BGR. 30.07.2018. URL: http://bgr.com/2018/07/30/instagram-trends-insta-repeat/.

Wittgenstein L. Tractatus logico-philosophicus. L.: Routledge & Kegan Paul, 1961.

Žižek S. Thinking the Human // YouTube. 03.06.2019. URL: http://youtu.be/38alQSKtVbA.

Scholasticism for Instagram: On the Digital Anthropology of Modernity

Denis Gvozdikov. Assistant, Department of Cultural Anthropology and Ethnic Sociology, Faculty of Sociology, den-gvozdikov@yandex.ru. Saint Petersburg State University (SPbU), 1/3 Smolnogo str., 191160 St. Petersburg, Russia.

Keywords: digital ethnography; subjectivity; models of personality; social media; virtualization of the self.

Applying the general view of theories of systems and social action, the article shows how the images and patterns of the digital world revolve around the idea of an individualized subject. Embodying the idea of a unique “self” — the basis of our cultural model of personality — paradoxically requires replicating, selecting and reproducing the atomistic images of the virtual world. This is a cultural model as well as a psychological one: it is manifested in institutionalized practices, has symbolic structure, imagery, ideology and is entrenched in praxis. However, the logic of operating with the alienated and integrated, replicated and authentic, external and internal — when the source of internal vital forces is assigned from the outside — directs us to anthropology, which reveals a similar pattern in a wide range of ethnographic material. The author therefore favors anthropological models over a more conventional structuralist analysis.

The article shows how the basic cultural model of the Western concept of the self is manifested in the modern practice of replicating the virtual. Therefore a contradictio in contrarium is exposed through an illustrative sociological description of the way an impersonal system of social action produces its own environment and structures behavior inside and outside of the online communication as a positive feedback mechanism. However, if an authentic subject is composed entirely of replicated elements, then what position does the subject occupy in it? No answer to the question is available from inside the schema. The author’s solution is that the implementation of the schema itself through a system of actions embodies the basic concepts for locating the source of individual uniqueness outside of the subject itself. Hence, copying and replicating is the logical embodiment of our model of the self, and not at all a dissolution into the virtual and replacement of the authentic version by a digital one.

DOI: 10.22394/0869-5377-2019-6-1-17

References

“Pochemu ‘Shou Trumana’ vydaiushchiisia fil’m?” [“Why ‘Truman Show’ Is such an Outstanding Movie?”]. KinoPoisk [CinemaSearch], June 5, 2018. Available at: http://youtu.be/kEtWQNR47Ew.

Chatzky J. We’re overspending for the love of a “like” on Instagram. Here’s how to stop. NBC News, November 26, 2018. Available at: http://nbcnews.com/better/pop-culture/we-re-overspending-love-instagram-here-s-how-stop-ncna939961.

Dumayet P. Michel Foucault à propos du livre “Les mots et les choses”. Institut National de l’Audiovisuel, June 15, 1966. Available at: http://ina.fr/video/I05059752.

Gell A. Art and Agency. An Anthropological Theory, Oxford, Clarendon Press, 1998.

Graeber D., Shalins M. On Kings, Chicago, Hau Books, 2017.

Jacobson R. Raboty po poetike [Works on Poetics], Moscow, Progress, 1987.

Lacan J. Seminary. Kn. 2 [Le Séminaire. Livre II], Moscow, Gnozis, Logos, 2009.

Luhmann N. Sotsial’nye sistemy: ocherk obshchei teorii [Soziale Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie], Saint Petersburg, Nauka, 2007.

Macfarlane A. Interview of Roy Wagner, part 2. YouTube, October 1, 2008. Available at: http://youtu.be/_d1-urturl4.

Mashable Brand X. 5 tips for crafting influencer-quality Instagram photos. Mashable, September 13, 2018. Available at: http://mashable.com/ad/article/instagram-influencer-tips/.

Mogg T. Hotel chain offers an Instagram “sitter” who will post photos for you. Digital Trends, December 2, 2018. Available at: http://digitaltrends.com/social-media/hotel-chain-offers-instagram-sitter-who-will-post-photos-for-you/.

Nalimov V. V. Veroiatnostnaia model’ iazyka. O sootnoshenii estestvennykh i iskusstvennykh iazykov [Probabilist Model of Language. On Relation between Natural and Artificial Languages], Moscow, Nauka, 1974.

Nicholson D., Daniell V. The Full-Time Instagram Influencer. Bloomberg, November 29, 2018. Available at: http://youtu.be/JKcNmFeKe2Y.

Parfit D. Personal Identity. Philosophical Review, January 1971, vol. 80, pp. 3–27.

Rosenblueth A., Wiener N., Bigelow J. Behavior, Purpose and Teleology. Philosophy of Science. 1942, vol. 10, pp. 18–24.

Severi C. The Chimera Principle: An Anthropology of Memory and Imagination. Chicago: Hau Books, 2015.

Wagner R. The Logic of Invention, Chicago, HAU Books, 2018.

Wehner M. Everyone on Instagram is taking the exact same photos, and this new account proves it. BGR, July 30, 2018. Available at: http://bgr.com/2018/07/30/instagram-trends-insta-repeat/.

Wittgenstein L. Tractatus logico-philosophicus, London, Routledge & Kegan Paul, 1961.

Žižek S. Thinking the Human. YouTube, June 3, 2019. Available at: http://youtu.be/38alQSKtVbA.

---

Будущее по Марксу

Жаку Деррида принадлежит известное утверждение: «Не будет будущего без Маркса, без памяти о нем и его наследии». 2018 год, год юбилея Маркса, лишний раз подтвердил эти слова. Многообразие посвященных ему мероприятий как внутри академии, так и за ее пределами показало, что спустя 200 лет после рождения Маркса его идеи по-прежнему позволяют смотреть вперед и сохранять веру в будущее.

Крах советского проекта практически лишил мир альтернатив и нанес удар по социальному воображению. Неслучайно последние 25 лет не подарили новых утопий и стали временем повсеместного господства консервативных проектов «возврата в великое прошлое». Тем не менее недовольство исчезновением осмысленного будущего постоянно растет, и Маркс вновь оказался востребован — и как проницательный критик статус-кво, и как визионер, способный разглядеть ростки будущего в настоящем. Его книги снова читают по всему миру, в них ищут ответы на вызовы XXI века: неравенство, отчуждение, фундаментализм, империалистические войны, кризис демократий. Более того, в отличие от многих своих великих современников, Маркс дал начало живой, богатой традиции мысли, которая стала одной из доминирующих интеллектуальных сил в XX веке и сохранила свое влияние в XXI веке, претерпев определенную ревизию в постмарксизме. Его и представляют в нашем блоке большинство авторов.

Из марксистской традиции вырастает как множество творческих проектов, так и ряд катастрофических пророчеств. Сегодня во всем мире ощущается дефицит образов будущего, которое серьезно отличалось бы от настоящего, и в то же время активно распространяются различные техники прогнозирования и предвидения. Маркс не был утопистом, но настаивал на том, что умение смотреть в будущее зависит от способности опознавать новые тенденции: для него и Энгельса коммунизм был не утопией, но «реальным историческим движением, уничтожающим современное состояние». Догматический марксизм, преобладавший во Втором Интернационале и сталинском СССР, решал вопрос о будущем с помощью теории формаций, обладающих универсальным характером и последовательностью. Вместе с тем сам Маркс был крайне эмпирически чувствителен и далек от того, чтобы предписывать всему многообразию социальных форм глобальной истории единый принцип эволюции производительных сил.

Что Марксов взгляд на историю позволяет распознать в нашем настоящем? Как советский опыт и советская марксистская мысль могут помочь заглянуть в будущее? Кто и как способен сегодня преодолеть «паралич политического воображения»? Ответам на эти вопросы была посвящена международная конференция «Будущее по Марксу», организованная Московской высшей школой социальных и экономических наук (Шанинкой) и прошедшая 24–25 мая 2019 года на площадке Центра современного искусства «Винзавод». Конференция была поддержана РАНХиГС, Европейским университетом в Санкт-Петербурге, Гёте-Институтом в Москве и Центром франко-российских исследований. В этом блоке мы представляем тексты, которые обращаются к тематике конференции и основываются на прозвучавших на ней докладах.

Михаэль Хайнрих, наиболее влиятельный современный биограф Маркса, в настоящее время работает над большим проектом, который призван разъяснить многие загадки в работах Маркса через анализ обстоятельств их создания. В своем тексте он демонстрирует потенциал этого метода на примере «Капитала». Обращая внимание на сложность понимания этой классической книги, вызванную, в частности, гигантской эрудицией автора и его диалогом с политэкономией XIX века, Хайнрих объясняет и отбрасывает ряд распространенных ошибочных интерпретаций главного политэкономического сочинения Маркса. Глядя из сегодняшнего дня, Хайнрих показывает, что «Капитал» остается незавершенным проектом, и привлекает внимание к недавно опубликованным выпискам из тетрадей Маркса, которые содержат много ценных для понимания книги сведений.

Текст Антона Сюткина нацелен на обновление материалистической диалектики марксизма и рассматривает его как продолжение немецкого идеализма. Интеллектуальным ресурсом для этого предприятия служит ранняя философия Шеллинга, которая позволяет увидеть изъяны советской рецепции марксизма, с одной стороны, и критической теории — с другой. Одна преуменьшает, а другая преувеличивает объективность социальных процессов и роль свободы в них. Шеллинговская философия субъекта далее представлена как способ синтезировать философские проекты Славоя Жижека и Алена Бадью.

Один из лидеров постопераизма, Маурицио Лаццарато, в своем докладе обратился к теории происхождения денег. Показывая, что у Маркса была не одна, а две теории денег, Лаццарато развивает ту из них, которая рассматривает деньги как продукт не коммерческого обмена, но долга, институционализированного государством. Опираясь на лекции Мишеля Фуко и Жиля Делёза, Лаццарато опровергает миф о том, что деньги появляются как средство обмена и всеобщий эквивалент. Деньги возникают в результате войн и изначально выполняют политическую функцию, создавая централизованную политическую власть и обеспечивая господство богатых классов.

Джоди Дин давно и последовательно отстаивает идею коммунизма как ключевого политического проекта для сегодняшнего дня. В своей статье она отходит от термина «капитализм» для характеристики современности и концептуализирует понятие «неофеодализм». С точки зрения Дин, ключевые особенности новейшей политэкономической организации позволяют говорить о радикализации квазифеодальных элементов общественного строя. Впрочем, помимо констатации такого регрессивного движения, Дин видит в неофеодализме и новые условия для успешной борьбы за реализацию коммунистического проекта.

Артемий Магун с опорой на Марксов анализ в «Критике гегелевской философии права» предлагает свою теорию государства. Полемизируя с анархистскими и либеральными взглядами на государство, распространенными в том числе в современном марксизме, Магун раскрывает мобилизующий потенциал государства в деле учреждения общества и воспроизводства демократической политики. В этой перспективе усиление государства выглядит не угрозой демократическому проекту, а, напротив, уникальной возможностью для его реализации, и в статье дается эскиз конституционного дизайна демократического государства.

Каждый текст этого блока представляет отдельный взгляд на наследие Маркса, однако их объединяет полемичность и фокус на тенденциях сегодняшнего дня. Хочется надеяться, что, помимо интересных авторских идей, эти тексты передадут деятельный и ищущий дух современного философского дискурса о Марксе и марксизме. Легко видеть, как сильно он контрастирует с репрессивным настроением советского догматического марксизма, с которым по-прежнему порой ассоциирует марксистскую мысль отечественный читатель.

Артемий Магун, Григорий Юдин

«Капиталу» 150 лет — и это не конец
Бессистемные примечания к бесконечной истории

МИХАЭЛЬ ХАЙНРИХ
Почетный профессор, Высшая технико-экономическая школа Берлина (HTW Berlin). Адрес: 8 Treskowallee, 10318 Berlin, Germany. E-mail: m.heinrich@prokla.de.

Ключевые слова: Карл Маркс; «Капитал»; политическая экономия; трудовая теория стоимости; пауперизация.

В своей статье Михаэль Хайнрих, один из ведущих современных специалистов по Марксу, дает общее введение в «Капитал» с точки зрения наиболее современных интерпретаций. Рассматриваются обстоятельства написания и публикации работы, которые препятствовали ее адекватному восприятию. Форма подачи материала в первом томе «Капитала» существенно затрудняла задачу читателю и предъявляла исключительно высокие требования к образованию и компетентности аудитории. В статье резюмированы основные направления критики Марксом политической экономии: от критики натурализации общественных форм, возникших в условиях капитализма, до Марксовой оригинальной монетарной теории стоимости.

Автор отделяет «Капитал» Маркса от ложно приписываемых ему тезисов, таких как выведение стоимости из труда и прогноз пауперизации масс. Во-первых, Марксова теория стоимости не ориентирована только на объяснение цен в условиях капитализма, а во-вторых, главный прогноз Маркса относился не к обнищанию, а к росту неравенства между распорядителями капитала и наемными работниками. Автор демонстрирует, что очередность публикации томов «Капитала» создала лакуны в интерпретации работы. Так, усилия Энгельса, с одной стороны, позволили сделать третий том более доступным для читателя, а с другой — скрыли общий замысел Маркса. В статье показано, что «Капитал» был живым и изменяющимся проектом: по мере работы над ним Маркс пересматривал свои взгляды на причины экономических кризисов и на тенденцию нормы прибыли к понижению, а также намеревался рассмотреть экологические вопросы. Адекватное понимание содержащейся в «Капитале» теории невозможно на основании одних только рукописей работы — для этого необходимо обращение к выпискам из тетрадей Маркса, которые были опубликованы лишь недавно.

---

Проблемы рецепции

Марксу не повезло. Первый том «Капитала» он опубликовал в 1867 году в издательстве Otto Meißner в Гамбурге — худшего места и времени для издания этой книги было не найти.

Как знаток экономической теории, Карл Маркс в XIX веке, пожалуй, на голову превосходил всех остальных. Изучать экономику он начал в Париже еще в 1844 году. Летом 1845 года — к тому времени Маркс уже был выслан из Парижа и жил с семьей в Брюсселе — он вместе с Фридрихом Энгельсом отправился в Манчестер, чтобы изучать экономическую литературу в Библиотеке Четема. Эмиграция в Лондон после подавления революции 1848 года принесла ему и его семье прежде всего ужасные лишения. Однако это было оптимальное место для его ученых занятий. Лондон — не только центр наиболее развитой на тот момент капиталистической страны, где существовали пресса, широко освещавшая экономические вопросы, и парламент, публиковавший отчеты об изучении экономических кризисов или об обследованиях условий труда на английских заводах; в Лондоне, в Британском музее, находилась еще и самая большая в мире в то время библиотека. Нигде больше нельзя было найти столь обширного собрания как хорошо изученных, так и совершенно неизвестных экономических текстов из разных стран и на разных языках. Страницы первого тома «Капитала», особенно сноски, дают представление об энциклопедических познаниях Маркса в области экономической литературы. Однако только в начале XX века, в 1905–1910 годах, когда Карл Каутский опубликовал «Теории прибавочной стоимости», появилась возможность узнать, насколько обстоятельно Маркс проработал тексты множества авторов. Судить о том, как он на самом деле работал, что прочитал — гораздо больше, чем вошло в «Капитал» и «Теории прибавочной стоимости», — мы смогли лишь в последние несколько десятилетий, с тех пор как в IV части полного собрания сочинений Маркса и Энгельса [1] начали публиковаться в полном объеме марксовские тетради с выписками.

Именно этот обширнейший охват работ по экономической теории и обосновывает программный подзаголовок «Капитала»: «Критика политической экономии». В Англии и Франции понятием «политическая экономия» с XV века стали обозначать новую в то время науку о хозяйстве целой страны. «Критика политэкономии» означает не только критику отдельных теорий, но и критику целой науки — это притязание гигантского масштаба, но Маркс имел об этой науке более полное представление, чем кто-либо из его современников.

В «Капитале» он разбирал в основном «классическую» политическую экономию, под которой в первую очередь подразумевалась «английская» экономическая наука, достигшая своей кульминации в трудах Адама Смита (1776) и Дэвида Рикардо (1817). В Германии к тому времени, когда Маркс издал первый том «Капитала», рецепция этой «классики» еще, собственно, и не началась. Хотя произведения Смита и Рикардо уже давно (и плохо) были переведены на немецкий язык, их идеи упали не на плодородную почву. Соответственно, немецким экономистам почти ничего не говорила и марксовская критика этих теорий. «Капитал» в Германии не приняли, и объясняется это не только политическими причинами, но и провинциализмом академической немецкой экономической науки, представители которой еще долгое время не могли на равных участвовать в дискуссиях с английскими и французскими учеными.

Если бы первый том «Капитала» был опубликован в 1867 году в Лондоне на английском языке, он, вероятно, произвел бы фурор. Но английское издание появилось только двадцать лет спустя, когда время для достойной рецепции в Англии уже ушло. В начале 1870-х годов с почти одновременной публикацией работ Уильяма Стенли Джевонса (1871), Карла Менгера (1871) и Леона Вальраса (1874) началась «маржиналистская революция». В то время как Адам Смит успешно критиковал теории стоимости, основанные на концепции полезности, утверждая, что переменной, определяющей стоимость, является человеческий труд, эти авторы ввели концепцию «маржинальной», или предельной, полезности (то есть увеличения полезности при потреблении одной дополнительной единицы блага) и другие «маржинальные» понятия, которые очень быстро привели к математизации экономической науки. В 1887 году, когда в Англии был опубликован первый том «Капитала», классическая политическая экономия уже считалась практически устаревшей. Спустя всего три года после выхода английского перевода «Капитала» появились «Принципы экономической науки» Альфреда Маршалла, благодаря которым маржинализм, в XX веке получивший название неоклассической экономической науки, возобладал в качестве нового ортодоксального учения. Даже название дисциплины «политическая экономия» (political economy) было заменено на «экономика» (economics). В XX веке «Капитал» Маркса был причислен неоклассиками к «классике» и, как и вся она, сочтен научно устаревшим.

Можно, конечно, возразить, что Маркс создавал свой труд вовсе не для ученых-экономистов, а, скорее, как оружие в политической борьбе, как «самый страшный снаряд из всех, что были пущены в голову буржуа (включая землевладельцев)», как писал Маркс 17 апреля 1867 года в письме Иоганну Филиппу Беккеру [2]. Но на какую читательскую аудиторию на самом деле рассчитан «Капитал»? Первый том стоил 3 талера 10 грошей (1 талер = 30 грошей). Примерно столько получал в неделю квалифицированный рабочий; работающие женщины получали значительно меньше. Лишь очень немногие трудящиеся могли бы позволить себе купить эту книгу. А если бы они попытались прочесть ее, то столкнулись бы с гораздо большими трудностями, чем мы. В первом издании текст не был разделен на параграфы, он состоял всего из шести глав с небольшим количеством подразделов. Энгельс ругал его так, как мало что еще:

Но как мог ты оставить внешнюю структуру книги в ее теперешнем виде! Четвертая глава занимает чуть ли не 200 страниц и имеет только четыре раздела с заголовками, которые напечатаны обычным шрифтом вразрядку и с трудом отыскиваются. При этом ход мыслей постоянно прерывается иллюстрациями, и иллюстрируемый пункт нигде не резюмируется в конце иллюстрации, так что постоянно от иллюстрации одного пункта переходишь прямо к изложению другого. Это страшно утомляет, а при недостаточно остром внимании даже запутывает [3].

Во втором издании шесть глав были превращены в семь больших разделов, разбитых в общей сложности на 25 глав: почти все они были разделены на параграфы. Другая же проблема отнюдь не была решена и во втором издании: в отличие от сегодняшних публикаций, цитаты на иностранных языках в «Капитале» были даны без перевода. Помимо латыни и древнегреческого, в тексте встречаются пассажи на английском, французском, а иногда и на итальянском языке. Даже необычные иностранные слова или имена мифических персонажей нигде не объяснялись. Тому, кто захотел бы прочесть «Капитал», потребовалась бы изрядная образованность.

Имплицитная критика

Но чтобы взрывная сила «Капитала» могла реализоваться полностью, требовалось не только общее образование, но и знакомство с определенными экономическими и философскими теориями, без которого невозможно было воспринимать как эксплицитную, так и имплицитную критику. Уже в первом предложении первой главы содержится фундаментальная критика «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как „огромное скопление товаров“. Наше исследование начинается поэтому анализом товара» [4]. Маркс здесь не утверждает, что богатство состоит из товаров: он пишет, что богатство в определенных обществах (тех, в которых господствует капиталистический способ производства) принимает определенную форму — форму накопления товаров. А из этого следует обратный вывод — что в других обществах и богатство имеет другую форму. Через несколько абзацев прямо говорится о множестве общественных форм богатства: «Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма» [5]. Адам Смит же считал, что он может осуществить свое исследование природы и причин богатства народов, не проводя такого различия. Он рассматривал товарную форму богатства как само собой разумеющуюся, так сказать, естественную. Критика натурализации общественных форм, которые, будучи рассматриваемы как естественные, считаются поэтому вечными и неизменяемыми, проходит через все три тома «Капитала», от исследования товарного фетиша в первой главе до расшифровки «триединой формулы» в конце третьего тома, но начинается она уже в первой фразе книги — как скрытая критика Адама Смита [6].

На нескольких уровнях такую критику можно встретить и в начале второй главы (в соответствии с делением на главы, введенным во втором издании): «Товары не могут сами отправляться на рынок и обмениваться. Следовательно, мы должны обратиться к их хранителям, к товаровладельцам» [7]. Здесь открыто говорится, что во второй главе речь пойдет о владельцах товаров. В первой главе Маркс рассмотрел отношение обмена товаров, во второй главе он анализирует процесс обмена, который осуществляют их владельцы. И лишь после того, как определены экономические формы товаров, на этой основе изучаются действия владельцев. Здесь присутствует неявная фундаментальная критика «методологического индивидуализма» (представления, будто можно анализировать комплексные общественные явления, отталкиваясь от отдельных индивидов), на котором основываются и классическая политическая экономия, и неоклассическая, и значительная часть современной социологии. И только благодаря этой процедуре становится понятной хорошо известная фраза из предисловия, что здесь «дело идет» о фигурах капиталиста и земельного собственника лишь «постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий» [8].

Но это еще не все. Далее говорится:

Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников [9].

В противоположность основополагающей посылке буржуазной общественной философии от Локка до Гегеля здесь совершенно ясно говорится, что быть «частным собственником» — это вовсе не свойство «человека», который, делая вещь своей собственностью, реализует свою свободу. Соответственно, отрицается, что упразднение частной собственности равнозначно упразднению свободы человека. Наоборот, взаимное признание людьми друг в друге частных собственников необходимо только в рамках определенного общественного контекста — обмена товарами. Быть частным собственником — не что-то общечеловеческое, а нечто исторически особенное.

Что нового было в Марксовой теории стоимости и капитала?

Расцвет маржинализма привел к тому, что марксистскую теорию отнесли к классике, и многие марксисты с этим более или менее смирились: до самой середины XX века дебаты велись в основном вокруг противостояния между трудовой теорией стоимости и теорией стоимости, основанной на полезности, причем первую отстаивали главным образом как основу теории эксплуатации. Кроме того, первый том «Капитала», посвященный процессу производства капитала, вышел в свет почти за 30 лет до третьего тома, и в рецепции всей работы преобладало именно впечатление от первого тома. «Производство» казалось главным, а «обращение» — второстепенным.

Важнейшими открытиями Маркса, изложенными в первом томе «Капитала», считались определение стоимости через труд и доказательство того, что эксплуатация работниц и работников является основой прибавочной стоимости и прибыли. Оба эти утверждения более или менее четко сформулированы задолго до публикации «Капитала». Определение стоимости через человеческий труд вывели уже классики, а леворикардианцы, такие как Чарльз Вентуорт Дилк (1789–1864) или Томас Годскин (1787–1869), уже сделали из него вывод, что прибыль капиталистов основана на стоимости, которую работницы и работники создали, но не получили [10].

Маркс в «Капитале» не повторял чужих выводов, а критиковал их, углубляясь. Он подчеркивал, что стоимость создается не просто трудом, а «абстрактным трудом» [11]. Это имеет значение для концепции стоимости, ибо она в таком случае представляет собой лишь «абстрактную предметность, мысленную вещь (Gedankending)» [12] (этот отрывок пал жертвой редактуры во втором издании, но там все же говорится о «призрачной предметности» стоимости [13]). Чтобы эта абстрактная или призрачная предметность могла выступать объектом экономической деятельности, она нуждается в независимом, конкретном образе стоимости. Если такой образ стоимости применим к стоимости всех товаров, то есть универсален, то он принимает денежную форму. Поэтому во втором издании «Капитала» Маркс так обозначает цель своего анализа формы стоимости:

Нам предстоит здесь совершить то, чего буржуазная политическая экономия даже и не пыталась сделать, — именно показать происхождение этой денежной формы, то есть проследить развитие выражения стоимости, заключающегося в стоимостном отношении товаров, от простейшего, едва заметного образа и вплоть до ослепительной денежной формы [14].

За первые сто лет после выхода первого тома «Капитала» ни критики марксизма, ни сами марксисты не оценили по достоинству то, что Маркс в нем назвал своим особым достижением по сравнению с буржуазной политической экономией. Во влиятельных введениях в Марксову экономическую теорию этот анализ формы стоимости был в значительной степени проигнорирован [15] или истолкован как абстрактный очерк истории появления денег [16]. При таком историзирующем взгляде не только упускается из виду разница между денежной формой и деньгами, но и подразумевается, что Маркс был изрядным хвастуном: ведь ни в коей мере нельзя утверждать, что буржуазные экономисты до Маркса не пытались написать очерк истории возникновения денег. Напротив, об этом писали весьма часто. А вот о чем не писали, так это о генезисе денежной формы, то есть необходимой категориальной связи между стоимостью и денежной формой — связи, которую Маркс первый сделал объектом исследования и которая позволяет назвать его теорию стоимости монетарной [17], в отличие от немонетарного подхода трудовой теории стоимости у классиков и теории полезности у неоклассиков [18].

Рецепция четвертой (согласно структуре второго издания) главы в течение длительного времени была примерно столь же поверхностной. Зачастую речь шла почти исключительно о третьем ее параграфе, в котором обсуждаются покупка и продажа рабочей силы как товара, и при этом слишком часто подчеркивалась «эксплуатация», хотя в четвертой главе Маркс нигде не говорит об этом. Эксплуатация труда лишь мимоходом упоминается в одиннадцатой главе, где показано, что норма прибавочной стоимости является мерой «степени эксплуатации» рабочей силы. С моральной критикой капитализма речь об эксплуатации не имеет ничего общего. Мимолетное упоминание об эксплуатации рабочей силы не означает такой критики, как не означают ее и разговоры об эксплуатации законов природы [19] или об «эксплуатации парового ткацкого станка» [20]. Даже в своей последней экономической рукописи — «Замечания на книгу А. Вагнера „Учебник политической экономии“» — Маркс возражает против мысли, будто его теория прибавочной стоимости содержит какие-либо представления о «грабеже» рабочего [21]. Анализ рабочей силы как товара и был направлен на то, чтобы показать: создание прибавочной стоимости возможно даже тогда, когда работницы и работники получают полную стоимость продаваемого ими товара — рабочей силы.

Основные формы капитала (безмерность, бесконечность) анализируются в первом параграфе четвертой главы, причем до того, как Маркс заговаривает о «капиталисте». Последний вводится не как собственник капитала, а как «сознательный носитель этого движения» валоризации капитала (Kapitalverwertung):

Объективное содержание этого обращения — возрастание стоимости (Verwertung des Werts) — есть его субъективная цель, и, поскольку растущее присвоение абстрактного богатства является единственным движущим мотивом его операций, постольку — и лишь постольку — он функционирует как капиталист, то есть как олицетворенный, одаренный волей и сознанием капитал [22].

Тот факт, что капиталист категориально подчинен капиталу, имеет непосредственные политические последствия: проблема не в (действительно или якобы) «жадном капиталисте», а в экономических отношениях, за счет которых эта жажда получения все большей прибыли становится не просто возможной, а прямо-таки обязательной. Из анализа Маркса следует не поношение капиталистов, а критика капиталистического способа производства.

Возможно, наиболее недооцененным оказался второй параграф четвертой главы. В нем Маркс разбирает псевдообъяснения прибавочной стоимости, которые приводят к интересному результату: «Итак, капитал не может возникнуть из обращения и так же не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении» [23]. Хотя часто утверждалось, что Маркс выводит объяснение увеличения стоимости капитала из производства, здесь он ясно дает понять, что прибавочная стоимость и капитал не могут быть объяснены ни одним только обращением, ни вовсе без обращения. Теории, объясняющие стоимость и прибавочную стоимость производством, так же ошибочны, как и теории, объясняющие их исключительно обращением.

Стереотипы критики Маркса

После того как Энгельсу за год до своей смерти удалось издать третий том «Капитала», были опубликованы статьи «буржуазных» экономистов и социологов, начиная с Ойгена фон Бём-Баверка (1896), Йозефа Шумпетера (1954) и Карла Поппера (1957), которые подвергли книгу критическому разбору. Сегодняшняя критика «Капитала», если она вообще имеет место, по существу повторяет старые тезисы, как правило игнорируя ответы марксистов и не обращая ни малейшего внимания на значительно расширенную текстовую базу, доступную уже много лет в виде полного издания трудов Маркса и Энгельса. Критика по-прежнему сосредоточена на двух пунктах: «трудовой теории стоимости» и «предсказаниях» Маркса.

Более всех упрощает себе задачу критики Марксовой теории стоимости (сам Маркс нигде не говорил о «трудовой теории стоимости») неолиберальный экономист Ханс-Вернер Зинн, известный по многочисленным выступлениям в немецких телевизионных ток-шоу. На его примере вполне можно рассматривать позицию многих других экономистов:

Одна из самых больших научных ошибок Маркса — это трудовая теория стоимости. <…> Утверждение, что относительные цены на блага в рыночной экономике принципиально определяются заложенным в товарах рабочим временем, просто неверно, поскольку, во-первых, заработная плата является лишь одной из многих составляющих издержек предприятия, а во-вторых, цены на товары в принципе устанавливаются как на дефицитные, то есть их стоимость определяется также предпочтениями и взаимной конкуренцией потребителей. Например, какое отношение цена картины Рембрандта имеет к зарплате мастера? Какое отношение цена на нефть имеет к зарплате рабочих на скважине? Никакого или почти никакого [24].

К тому же Зинн здесь путает определение стоимости через рабочее время с определением стоимости через заработную плату, а на разницу между ними указывал не только Маркс, но уже и Рикардо в первой главе своих «Принципов». Маркс никогда не утверждал, что относительные цены в рыночной экономике (то есть в повседневном обмене) «определяются рабочим временем, заложенным в товарах». Наоборот, уже в первом томе «Капитала» он в двух сносках указывает на то, что стоимость товаров отнюдь не идентична средним ценам на товары в капиталистической повседневной жизни [25], а в третьем томе подробно рассматривает данный предмет: рыночные цены колеблются не вокруг стоимостей, а вокруг цен производства.

Поэтому критики Маркса, читающие его несколько внимательнее, чем Зинн, регулярно ссылаются для опровержения теории стоимости на так называемую проблему преобразования. В третьем томе Маркс показывает, что стоимости должны быть преобразованы в такие цены, которые позволяют получать приблизительно одинаковый процент прибыли в различных отраслях. Иллюстрируется это положение количественной процедурой преобразования, которая, строго говоря, неверна — и сам Маркс это подчеркивает [26]. По поводу того, какие следствия вытекают из этой неверной процедуры преобразования, действительно, на протяжении более ста лет ведутся горячие споры. Однако опровержение Марксовой теории стоимостей вытекало бы из проблемы преобразования только в том случае, если бы, во-первых, цель теории стоимостей состояла исключительно в объяснении ценовых отношений в повседневной жизни при капиталистической экономике, а во-вторых, если бы вообще никакое «преобразование» было невозможно. Даже не упоминая такие вопросы, критики из существования «проблемы» без лишних слов делают вывод об «опровержении» теории стоимостей [27].

Другой стереотип — опровержение «прогнозов» Маркса, наиболее популярным из которых является «тенденция к обнищанию». Ульрика Херрман пишет: «Критиков по сей день забавляет, что Маркс предсказал полное обнищание. Так, нобелевский лауреат Пол Э. Самуэльсон писал с сарказмом: „Вы только посмотрите на рабочих с их автомобилями и микроволновыми печами — такими уж обнищавшими они не выглядят“» [28]. Херрман любезно признает, что во времена Маркса, в XIX веке, действительно было много нищеты: «Прорыв в современное общество процветания начался лишь незадолго до смерти Маркса. Примерно с 1880 года реальная заработная плата начала значительно расти» [29]. Таким образом, она призывает с пониманием отнестись к ложному прогнозу всеобщего обнищания, но само существование такого прогноза у Маркса предполагается как факт.

Маркс действительно исходил из того, что имела место тенденция к абсолютному обнищанию, в «Коммунистическом манифесте» (1848), но не в «Капитале» (1867). Здесь он писал, что «по мере накопления капитала положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата» [30], однако под таким ухудшением не подразумевается «полного обнищания», на что совершенно ясно указывает формулировка «какова бы ни была, высока или низка, его оплата». Через несколько предложений — ключевой для Маркса момент: «Следовательно, накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения и моральной деградации на противоположном полюсе» [31]. С капиталистическим высвобождением производительных сил богатство общества в целом растет, но распределяется крайне неравномерно, и, более того, развитие производительных сил, ориентированное исключительно на прибыль, происходит в ущерб благосостоянию людей, зависящих от заработной платы, даже если она растет. Маркс в «Капитале» подробно показывает, что даже элементарные правила охраны здоровья и техники безопасности удалось сделать обязательными, лишь преодолевая ожесточенное сопротивление капиталистов, а более «производительная» техника часто идет рука об руку с повышенной психологической нагрузкой. Однако все завоеванные в борьбе и частично вошедшие в законодательство правила, охраняющие труд и здоровье наемных работников, отнюдь не гарантированы раз и навсегда, и это подтверждается событиями последних десятилетий в Германии. За последние двадцать лет — и особенно во времена «красно-зеленой» коалиции в федеральном правительстве — множество нормативных актов и законов, регулирующих, например, перерывы на предприятиях, защиту от увольнения, расширение сферы временной и внештатной работы (обычно хуже оплачиваемой) и др., были изменены в ущерб интересам наемных работников, так что условия их жизни и труда отчасти стали более зыбкими, даже если заработная плата не снизилась.

Что касается покупательной способности заработной платы, то Маркс уже в своем анализе производства относительной прибавочной стоимости показал, что прибавочная стоимость и степень эксплуатации рабочей силы могут увеличиваться без снижения покупательной способности заработной платы. Если производительность труда возрастает (например, за счет улучшения организации труда, увеличения разделения труда или использования машин), то для производства определенного количества товаров требуется меньше времени. Даже если покупательная способность заработной платы остается неизменной, то по мере повышения производительности труда для создания стоимости (ежедневной) заработной платы требуется все меньшая часть ежедневного рабочего времени, и, соответственно, все бóльшая часть остается для создания (ежедневной) прибавочной стоимости. Если кто-то хочет вывести из «Капитала» какой-то прогноз, то это будет предсказание не полного обнищания, а растущего неравенства между наемными работниками и теми, кто распоряжается капиталом. И этот прогноз на сегодняшний день прекрасно подтверждается.

Окончен ли наконец «Капитал»?

В предисловии к первому тому «Капитала», опубликованному в 1867 году, Маркс писал, что в общей сложности выйдут четыре тома: о процессе производства капитала, о процессе обращения капитала, о формах всего процесса и об истории теории. Однако до самой его смерти в 1883 году вышел только первый том. Энгельс опубликовал второй и третий в 1885 и 1894 годах, и, наконец, в 1905–1910 годах Карл Каутский издал «Теории прибавочной стоимости», которые рассматривались как четвертый том «Капитала». Все вместе заняло более 40 лет, но