Оглавление

1

— Покиньте нас.

Таковы были слова Его Величества. Элиза не разглядывала ни мраморный пол, ни отражения советников, столпившихся у трона, хотя ее глаза смотрели вниз, к краю юбки, скрывающему приклоненное колено, к холеным, без единого изъяна, пальцам левой руки, придерживающей оборки.

Сегодня был особый день — такой день, когда не имело смысла обдумывать возможные печали. Ведь решалась ее судьба. Любая лишняя мысль доставила бы лишь боль утраты от и так отсеченной судьбы, от отсеченных мечтаний и надежд.

— Буду краток.

Таковы были слова Его Величества.

Но за ними ничего не последовало.

Двери закрылись. Они остались наедине. Пока стража не выстроила квадраты, кто-то из покинувших зал сановников еще мог замешкаться, задержаться и успеть расслышать, но не было сказано ничего. Значит слухи об аудиенции будут распущены иначе.

Что же такого Его Величество пожелали объявить лично ей?

— Впрочем, — вздохнул он, — особо кратко не выйдет. Младшая Бенуа, скажи, для чего я тебя вызвал?

Было интереснее узнать, почему подле его кресла не осталось ни одного человека. Никого сведущего в магии и проклятиях. Никого из Тортю.

— Ваше Величество, — без заминки высказалась она, — если вы позволите мне смелость трактовать ваш жест на вчерашней благотворительной церемонии…

— Дозволяю.

— Вы сняли шнурок с печати на дарственной ваших покорных слуг Бенуа. А потом…

Хоть она и запретила себе думать о лишнем, но все еще никак не могла понять зачем нужен этот экзамен и искала упущенные объяснения. Чувствовалось неприятное ощущение какого-то ранее незамеченного заговора.

— Все так и есть, — отмахнулись Его Величество, — скажи одним словом.

— Замужество.

— Добавь еще три-четыре слова, — улыбнулся он.

— Договор вассалитета. Юг, — тихо сказала она.

— Восток, — поправил он.

Некоторое время он молчал, поглаживая подбородок, пристально глядя на совершенно неподвижную гостью.

— Мне радостно, — проговорил он наконец, — что некоторые мои подданные еще помнят историю моего славного прадеда и внимают моим жестам. Впрочем, речь сейчас о другом. Я назначаю тебя. Герцогство Эгаре. Ты знаешь его историю?

— Да. Ваше Величество.

— Дозволяю спросить. Коль скоро мне нужен вассалитет Эгаре… Ты не спросишь, отчего я отправляю тебя, а не армию?

— Нет. Ваше Величество. Сказочные земли нельзя подчинить настоящей армией.

— Ммм… Твоя правда. Только это не сказка, а обычное белое пятно за лесами наших восточных границ. Совсем недалеко от Бенуа. Что скажешь?

Что за бред? Его Величество хотят позабавиться? Или они всерьез взялись за эти пропащие земли? В скормленных советникам идеях были только намеки отправить ее в Запретные Земли. А он пожелал добиться их «вассалитета» лишь ее силами? Хотя… не важно. В империи вряд ли найдется духовный знахарь, что возьмется удалять проклятия. А на чужбине можно не стесняться любых методов, так что пусть и с таким заданием…

— Если это не сказка, то Ваше Величество бесспорно правы, — без всякого намека на эмоции произнесла Элиза, — настоящей армии там не место. Темные силы, укоренившиеся в герцогстве, не могут быть развеяны ценой жизни ваших верных рыцарей. Если бы это было в силах какой-либо армии в мире, ваши доблестные подданные преподнесли бы Вашему Величеству победу над к… герцогством.

— Даже ты способна оговариваться, — хмыкнул он, — да. Я слышал, что когда-то Эгаре было княжеством. Или королевством. И, как ты уже знаешь, у нас большая беда. Что скажешь?

— Ваше Величество, нет таких бед, что…

— Есть. И ты сама это прекрасно знаешь. Вопрос лишь в том, сойду ли я в могилу раньше, чем недоимки в казне превратятся в… — он пристально посмотрел на гостью, — как думаешь, скоро ли я лягу в могилу?

— Я не смею думать об этом. Могу лишь сказать, что вы моложе моего папеньки, и я уверена, что он проживет еще много лет.

Император не ответил. Он снова тер подбородок, но теперь он выглядел несколько разочарованно. Почему?

— Мне доложили, — сказал он скучающе, — что в герцогстве Эгаре начались движения. Я назначаю тебя решить этот вопрос.

— Как пожелаете. Ваше Величество, — произнесла Элиза.

— Прошли времена, когда можно было просто радоваться тому, что княжество сгинуло за магической завесой, закрыв часть нашей восточной границы, — сказал он отвлеченно. Элиза не совсем понимала, что Его Величество имеют в виду. В каком смысле сгинуло? Непроходимые леса за границей Бенуа, сиречь за границей империи, были всегда. Дорога к Запретным Землям имелась, но ей пользовались только редкие купцы, да священники. Впрочем, вероятно, Его Величество ничего не имеют в виду, а просто хотят создать видимость.

— Но последние годы все наше священное наследие требует решительных мер… — продолжил он славословить, — остается прибегнуть к помощи самых верных вассалов моего прославленного деда. Бенуа умеют растить дочерей для политических браков? Тебе придется продемонстрировать преданность своей семьи, младшенькая…

Кажется, он лгал. Но сейчас это было не важно. Правда, это не мешало запомнить все сказанное.

Теперь достаточно показать, что идея о ссылке — не ее, а его. Скажем, чуть дрогнувшем голосом:

— Как пожелаете. Ваше величество.

— Я слышу отчаяние? — хмыкнул он, — или мне показалось? Можешь затребовать пятерых людей. Тебе нравится, когда их пять? Ты сама верно отметила, что армии там не сладят, так что пятерых будет достаточно. Мой прадед угробил восемь десятков своих лучших рыцарей на подступах к этой дыре. Я помню эти уроки… Теперь… Можешь объясниться или возразить.

Элиза пропустила мимо ушей слова про «пять». Было несколько странно, что Его Величество не упомянули про полторы сотни тех, кто был вооружен аркебузами, не говоря уж о кавалерии. Его Величество хотели подчеркнуть то, что они тоже теряли тех, кто был посвящен в рыцари. Дурная шутка?

— Ваше величество. Я унесу в могилу ваши слова о недоимках в казне и вашем здоровье. Могу ли я надеяться на тайные эдикты или хотя бы дорожное предписание.

Он рассмеялся:

— Недоимки, значит, у тебя идут первыми. Ха… Но… кстати, зачем тебе эдикты? Почему во множественном числе?

Какие мелочи! И почему он до сих пор никак не намекнул на ее проклятие?! Ему не докладывали?

— Ваше Величество. Для подобной экстраординарной задачи мне потребуются люди не вполне подходящие друг другу.

— Разумно. Разумно. Но не затягивай. Вряд ли ты сумеешь подготовиться полностью. Я — и вся твоя семья — будем надеяться на лучший исход. Промедление — смерти подобно. Не забывай этого, — ласково проговорил он.

— Конечно. Ваше Величество.

2

— Госпожа Беной, — постучался в переднее окошко кареты кучер.

К сожалению, Элиза не подумала о таких простых вещах. Пять человек — это вовсе не пять доверенных лиц в дополнение к слугам. Это просто «пять человек», не включая кучера.

— Слушаю.

— Госпожа Беной, ось как бы тут… в общем… Теперечи нету ее… Ну, то есть сзади еще ничего…

— Ты это уже говорил.

— Но теперь-то, госпожа Беной, ведь… совсем того…

Элиза отодвинулась в тень, так чтобы ее лица уж точно не было видно снаружи.

— Что скажете, лейб-медик? — холодно спросила она.

— Перестань, здесь не осталось места формальностям, — ответил сидящий напротив мужчина с обезображенным лицом.

— Святой отец будет против того, чтобы я назвала вас по-родственному, — напомнила Элиза.

— Его здесь нет… — он облизал губы и откашлялся, — тогда, о урожденная Бенуа, не оставите ли вы, наконец, формальности? Ради своего колдуна.

— Эрик, вы не колдун, — ответила она, — но мне интересны ваши соображения.

— Мои соображения… — задумчиво сказал он, приглаживая ус над разорванной губой, — мои тайные соображения состоят в том, что пора спешиваться и, скрываясь, бежать к границе. Нельзя ждать чего-то хорошего от подобных заданий. Я испытал не одно…

— Оставьте поучительную историю вашей жизни. Мне интересно, что говорит ваше чутье именно сейчас, — холодно сказала Элиза.

Его история была и так известна — делавший военную карьеру старший незаконнорожденный брат замахнулся слишком высоко и оттого должен был сгинуть адъютантом в нескончаемой бойне где-то в южных болотах. Так и вышло. Но лишь на время. Каким-то чудом, через полтора года, он объявился вдвоем с Шоном — генералом исчезнувшей там армии. Вид имел нездоровый, к тому же обзавелся татуировками. Генерал уверял, что его адъютант наловчился исцелять все болезни, от болотной малярии и тифа, до гангрены и ходатайствовал о даровании тому чина лейб-медика. Сам же Эрик все отрицал. Четыре месяца назад генерал все-таки скончался от сифилиса, и положение Эрика начало стремительно рушиться. Не удивительно, что он считал приглашение в экспедицию лишь очередной попыткой просто избавиться от него.

— Пусть, — ответил он, — но сперва надо помочь с починкой. До вечера недалеко, а там и ночь…

— Пусть кучер делает свою работу, — еще более холодно сказала Элиза, — а ты — свою.

— И какую же? — вскинул он подбородок.

— Слуге это должно быть очевидно.

— Пусть… Я отвечу, но сперва ответь ты, для чего тебе этот бесноватый инквизитор? И, что самое главное, эти… достойные… девчонки со стариком и старухой?

— Вот потому от тебя и хотят избавиться, — наставительно сказала Элиза, — мои фрейлины достойные дочери своих семейств. «Старик», что их сопровождает — бывший рыцарь императорской гвардии. Проследи за ним внимательнее, чтобы не задавать вопроса «зачем».

— Следил. Он слаб.

— Не на силу смотри, — гневно прикрыла рот веером Элиза, — а, как ты выразился, «старуха» — единственная, кто способна поддержать их быт в достойной для долгого путешествия форме.

Касательно «старика», должно быть, в нем говорила зависть. Жак был из той особой породы немолодых военных ловеласов, что успели растерять угрожающую стать, но тем только приумножили харизму поэтичного дамского угодника и умелого льстеца.

— Бенуа, ты не ответила, для чего тебе они? И этот бесноватый?

— Тише, если не хочешь отлучения, — шикнула Элиза, — представь, что это военное дело и поразмысли, для чего.

— Не для чего… — он отстраненно откинулся на спинку дивана.

Элиза подняла глаза.

С таким отношением они все умрут. Но они всегда и все умирают.

— Напомню, что на людях следует звать меня на «вы», — сказала она, выждав, надеясь немного узнать истинные рассуждения бастарда, — можете без титула.

Он не удостоил ее ответом. Элиза пересчитала складки веера пальцами левой руки, наблюдая за странностями его поведения, раз уж Эрик отказывался объясняться:

— «Вам, кажется, хочется покинуть меня? Отчего вы начали ерзать?» Хотя бы так, — холодно предложила она.

— Показалось, — пробормотал он и поднял стекло окошка.

— Нельзя так мне отвечать, — Элиза резко сложила веер. Что за дурья голова у него с собой?! Своя собственная, с которой он каким-то чудом успел выслужиться в столь молодом возрасте, определенно осталась где-то еще.

— Ответь, зачем ты здесь? — шипящим шепотом спросила Элиза.

— Охранять, — пожал плечом он, оглядывая придорожный лес сквозь поднятое окошко. Кажется, он прислушивался.

Сдержанно выдохнув, Элиза продолжила:

— Представь, что и здесь ты приписан к генеральской ставке. Зачем ты здесь?

— Охранять. Не мешайте.

— «Охранять» — это твои рядовые. Слуги. Ты-то…

— Тихо, — прервал он, — звук.

Элиза недовольно цыкнула.

— Как волки, — пробормотал он, — они, когда окружают, молчат, только подсипывают и подкряхтывают, если совсем голодные… Вот как-то так…

Он попытался продемонстрировать.

— Но? — поторопила она продолжение. Наконец-то он начал делать свою работу, но был слишком медлителен в объяснениях.

— Сейчас другие звуки… Мерещится. Я схожу, удостоверюсь. Оставайтесь здесь, — он бахнул кулаком в переднюю стенку. Элиза поморщилась.

Когда карета остановилась, она тоже услышала. Возня кучера и все прочие звуки притихли, оттого сипение стало ощутимо. Многоголосое и исходившее отовсюду.

Холод ужаса сковал поясницу. Как будто огромнейшая ледяная пиявка присосалась ко всей спине и готовилась втянуть в себя не застывшую кровь, а все похолодевшие и казалось размякшие кости, прямо до кончиков пальцев.

— Я не разрешала, — сказала Элиза устало.

— Я попробую отбить дорогу назад, хватайте лошадь по моему сигналу, а до того… — скороговоркой выдал приблизившийся вплотную Эрик.

— Я не разрешала, — холодно повторила она, — помогите встать.

Огромный пышный подол помогал скрыть ходящие ходуном колени. Верхняя часть тела была и вовсе почти без чувств.

— Это мой долг! — крикнул Эрик.

— Твой долг — слушаться меня, — холодно сказала она, сжимая изо всех сил край дверного проема выходя наружу, — ты умрешь, когда я прикажу. Не раньше и не позже.

Какой же кретин! Он сам смотрел на дорогу. Он должен был видеть обобранные кусты с ягодами и редкие, но заметные, человеческие следы. Впрочем, Элиза тоже могла ошибаться. Здесь было неведомо все.

— Феона, Мария! — крикнула она в направлении стоявшей в стороне кареты. Где-то вспорхнула птица. Зверей стало почти не слышно. Видимо, из-за шума крови в ушах.

Ждать, наверное, пришлось недолго, но каждое мгновение разворачивалось бесконечностью готового случиться ужаса.

— Феона, держи меня под локоть. Идем, — приказала она.

— Куда, Элли? — спросила Феона, но живо обняла ее сбоку. Высокая и нездорово худая, выглядящая лет на десять старше своего юного возраста. Выглядящая умудренной, но ослабевшей от тяжелых утрат. Хотя в действительности с ее натурой все обстояло ровно наоборот. Пока Феона держала, можно было не бояться оступиться на подгибающихся от страха ногах. И можно не бояться, что до такой фрейлины, как она, дойдет безвыходность ситуации.

Мария же…

Впрочем, они — просто свита.

Четыре девушки кандидатки на политический брак второго рода — на брак с подавленной мятежной аристократией. Для экспедиции Элиза выбрала двоих. Отмеченных теми самыми обстоятельствами. Если не считать проклятия, она вовсе не хотела спасти их от предначертанной происхождением участи, так как в этом самом будущем не было чего-то особенно страшного. Конечно, фактически, им суждено было быть выданными за побежденных и униженных сорвиголов, чьи амбиции и военные планы были растоптаны, но чей статус или местное влияние не приемлили казни. Им суждено было стать заложницами среди ненавидящих их людей. Но воспитание должно было нивелировать большинство проблем (хоть и не такое превосходное воспитание, как у Элизы). Подавляющее большинство из жен, чего не скажешь о сыновьях и дочерях мятежников, не могли похвастаться подобной «тяжелой судьбой». Первые — так и вовсе рекрутировались на совсем уж незавидные позиции в имперской армии. Вторые — входили в преданные низкоранговые дворянские семьи, где все претензии на величие безжалостно вымывал неизбежный быт.

Лучше было думать об этом, чем о проклятии и том, что ждет в лесу. Все, чтобы отвлечься.

Расчет был прост. Поначалу он казался безумным, но никаких других вариантов для «первого шага» плана она не смогла измыслить.

А уж когда она заметила обобранные кусты вдоль дороги, то только уверилась в правоте своей стратегии. Похоже, в Запретных Землях простые люди и впрямь жили как обычно. Собирали грибы, ягоды и травы в лесу. А уж у широкой дороги обирали вообще все, что было на виду.

Кто бы ни захватил замок владельца Запретных Земель, ему требовались люди. От кого еще ему откусывать себе средства на жизнь? (Конечно, если он умудрился найти иной способ поддерживать свои владения, то стратегия Элизы была бы не верна. Но в таком случае можно было бы ставить крест вообще на всей человеческой ойкумене — такого не случалось за все прошедшие века.) И потому владелец Запретных Земель должен был позволять своим людям жить достаточно нормальным образом.

В этом и состояло противоречие. Даже если допустить, что тщетность попыток империи пробраться сюда была вымыслом проворовавшихся военачальников прошлого (якобы они раз за разом теряли большие армии), то за последний век в Запретных Землях должны были появиться по меньшей мере банды. Но от местных жителей приезжали лишь редкие торговцы. В церковных книгах были сведения о действующем в безымянном городишке приходе.

При всем этом армии и бандиты не овладели Запретными Землями.

Потому единственный разумный шаг, который выбрала Элиза — вторгнуться без оружия. С откровенно плохой охраной. И без умысла навредить, потому как земли явно охранялись чем-то неестественным.

С умыслом была самая большая загвоздка. Но Элиза решила и ее.

Размышления и воспоминания помогли избавиться от страха. Впрочем, если бы не Феона, она бы вряд ли осилила больше, чем несколько шагов. Элиза представляла себе множество вещей, которые могли таиться в этом лесу. Таких, что могли бы остановить любые армии и любых бандитов. И каждая из этих мыслей все больше сковывала.

Все же удалось пробраться довольно глубоко.

— Мы по нужде? — нарушила молчание Феона, томительно вглядываясь в ее лицо. Судя по тону, ей показалось, что она смогла распознать замысел госпожи.

Элиза хотела ответить. Но посчитала это лишним — она заметила зверя, появившегося в чаще, прямо как ниоткуда.

С Марией дела обстояли еще хуже. Она была полной противоположностью Феоны во внешности и умении подмечать очевидное. Но это омрачалось иногда выходящим на поверхность безумием, проявившимся еще в совсем юном возрасте.

И сейчас, кажется, это было оно.

Мария, зардевшись, тоже пристально следила за зверем. Его шерсть была перепачкана чем-то вроде мха. Нос морды, сипло и с большим трудом втягивающий воздух перед Марией, вдруг, мокро щелкнув, начал выворачиваться наизнанку, вытягивая наружу вывернутые тонкие трубочки ноздрей. Они казались неправдоподобно длинными.

— Смотри мне в лицо, — резко сказала Элиза Феоне.

Глаза зверя открылись, но из прогалин за веками только вспорхнули какие-то мушки.

Не отрывая взгляда от животного, Элиза, на сколько позволяли дрожащие пальцы, наматывала взятую с собой ленточку к себе на мизинец правой руки.

Запасной козырь, к которому она решилась прибегнуть.

Ведьминых проклятий обычно боятся только простолюдины. Любую ведьму можно просто убить или, на худой конец, уговорить снять порчу. Но иногда, все усложняется. Особенно если твой собственный отец по настоянию церкви одобрил и подписал указ о казни отлученного. И если оный отлученный — уже изгнанный из священного сана и имеющий неоднозначную репутацию владелец сиротского приюта, коий он организовал вместе с никем иным, как со старой ведьмой, как говорили слухи. Еще хуже, если оная ведьма проникла к тебе на чаепитие в саду, пока отец в отъезде. И уже совсем плохо, если она взяла у каждого из собственных воспитанников jusjurandum о твоей невыразимо ужасной смерти и принесла оных в огненную жертву во исполнение проклятия. И, повязав ленту, отдала и собственную жизнь. И, вдобавок, вовлекла обеих присутствующих на чаепитии фрейлин.

Мир крайне забывчив. Он легко засыпает песком многие клятвы, хоть в вечной любви, хоть в ненависти. Только волшебство отчего-то держится нерушимо, сколько не шли бы года. В особенности, темное волшебство. Вероятно, Запретные Земли тому подтверждение. Пока не исполнится заложенное ведьмой условие, пока не исполнится задуманное, мир не подумает исцелить этот изъян в своей плоти — заставит страдать и гибнуть хоть целые народы. Стирая людские жизни и память о них, он не трогает однажды заложенные причины страданий и зла. Как будто бы он сам — не больше, чем незаживающая рана в небытии.

Да, он не подумает исцелить этот изъян, но не помешает, скажем, тому, как у этих повстречавшихся животных вскрываются и произрастают заново глаза (хоть и не в изначальных местах), как нетерпеливо способны двигаться кости и когти их лап, даже когда остатки шкуры болтаются над ними, как бесполезная накидка.

Но сейчас в этом была большая выгода для Элизы.

Проклятье, наложенное на нее и фрейлин, было не меньшей силы. Законы бытия должны были исполнить его самым страшным образом — то есть вовсе не в каком-то лесу. Элиза твердо чувствовала это каждую ночь, когда ей снился горящий домишко. Она видела лишь пепелище, но во снах она слышала голоса каждого из воспитанников. И тех, с кем они разделяли судьбу в будущем и прошлом. Голос казненного, голос нянек, голос поджегшей себя ведьмы.

Грязно-сиреневая лента казалась холоднее и горячее всего, чего Элиза когда-либо касалась. Рука будто бы отказалась сообщаться с обычными чувствами, как если бы она погрузилась во что-то запредельное. А затем и все тело выпало из реальности. Она все еще стояла, опираясь на Феону, но казалось, что за тонким покровом собственной кожи бушует чудовищный ураган, жар и холод. Ощущение сродни лихорадке, когда привычные предметы и привычные источники тепла и прохлады ничего не могут поделать с тем, что творится внутри.

— Уходите, — тихо сказала Элиза зверям.

Они должны были почувствовать, что добыча уже давно схвачена. И вовсе не ими.

С того злополучного дня чаепития она чувствовала, что ее судьба больше не принадлежит ей. Ведьма не пожелала им легкой смерти. От этого нельзя было избавиться просто умерев заранее. Земля, по которой ходила Элиза, с тех пор казалась иллюзией, скрывающей бездонный океан, ждущий своего часа, чтобы разверзнуться и поглотить ее. А внутри нее самой затаилось что-то, чему невозможно перечить. Огромное, безмозглое и пугающее, ждущее своего часа, чтобы в нужный момент проклятье сработало безошибочно. Возможность быть разорванной какими-то зверями в безымянном лесу противоречила предназначению этого спрута.

— Кое-кто может обидеться, — чуть громче, но все так же холодно, проговорила Элиза, оглядывая морды, — если дернетесь дальше. Вы не чувствуете? Очень обидится. Уверяю.

Она подняла руку с привязанной ленточкой.

— Инсатте ха и’гхерра! — проговорила она, зажмурившись, стараясь вспомнить слова, чтобы до зверей наконец дошло. Она не старалась вспомнить их полностью. Долгие часы она мысленно вглядывалась в поселившееся в ней пятно проклятия — в некого спрута, пытаясь почувствовать, какой именно язык описывал его бытие. От этого в голове всплывали самые разные конструкции, противоречащие друг другу. И все они лишь отдаленно напоминали то, что она тогда услышала в саду…

А теперь вокруг был слышен только шелест листьев. Дыхание зверей умолкло. Шли минуты.

Пятно спрута лениво переливалось своим непонятным телом где-то в глубине сознания или плоти. Хотя она так надеялась, что он покажется и отвадит чужих зверей.

Скучно.

Конечно же! Ему было скучно. Может быть, он, не получив новых жертв, отказался от возложенного на него долга и просто ждал, пока его ничем более не полезные игрушки окажутся съеденными.

Тогда надо просто принести ему жертв?

Элиза ощутила приятное покалывание и открыла глаза. Это было правильное решение — направление мыслей сменилось. Столкнувшись взглядом с Феоной, кажется, начавшей понимать ситуацию, Элиза пришла в себя.

— Нас зовут, — повторила Мария.

— Я слышу, — кивнула Элиза, окончательно взяв себя в руки. Только сейчас она поняла, что звери куда-то скрылись, а какие-то люди звали со стороны дороги, — мне нужно по нужде. Феона, помоги мне. Хочу вас поблагодарить, дорогие мои. Только прошу, на всякий случай, не распространяйтесь о случившемся.

— Конечно, — подхватила Мария, — у меня, так и вовсе галлюцинация случилась. Я о таком никому, кроме вас, не распространяюсь!

— Ой, так это галлюцинация была! — встрепенулась Феона, — то-то я думаю… Хоть и не видела, а ближний был фунтов шестьсот. По сто… сто семьдесят пять фунтов на каждую лапу, — с трудом прикинула она, — потому как деревцо, что там раньше стояло, не сломалось, а раздавилось. Звук оттого совсем другой. Видишь, Мария, я тоже на что-то гожусь!

— Что за платок ты госпоже подаешь? — нехотя сказала в сторону та.

Элиза была безумно благодарна свите. Лучших фрейлин и пожелать было нельзя. Они ни словом не намекнули на то, как она тряслась от страха. И сами не сплоховали.

— Госпожа Беной! — раздался крик чуть ближе. Это был кучер. И с ним кто-то еще, незнакомый. Хотя Элиза требовала не разделяться без приказа. Вот ведь своенравные создания!

— Госпожа Беной! Тут стая медведей! — показался он из-за деревьев.

— Сам-то слышал, что сказал? — сказала Мария.

— Да, госпожа Мария! Мы пересеклись с патрулем! Говорят, они отпугнули каких-то медведей! Возвращайтесь назад срочно! Молю вас, благородные госпожи!

— Что за медведи? — надменно спросила она.

— Тутошние. Сказали, они из спячки под землей иногда выходят, если много пришлого народу начинает дорогу топтать.

Дела были плохи. Ее рудиментарных познаний в зоологии было достаточно, чтобы понять, что это утверждение было не вполне здраво.

— Мария, Феона, идемте, но не приближайтесь к нему. Держитесь со мной, — тихо приказала она, — кстати, вы понимаете, что он бредит?

— Да, — придвинулась к ее уху Мария и прерывисто прошептала, — великая, великая, великая мощь, что смоет начисто все: что усталость, что слабость, что смерть тех, кто был призван хранить покой замысла, коему настанет время воплотиться в этих землях. Настанет. Неумолимо настанет. Лишены они дара сна, не то, что спячки, лишены они покоя смерти…

Элиза облегченно вздохнула. Мария пока была в порядке и, хоть и беспокойно, но трезво оценивала ситуацию.

А вот Феона непонимающе бегала глазами вокруг, не проронив ни слова.

3

Встретившийся отряд оказался не слишком большим и организованным. Одетые в старомодную городскую одежду мужчины бродили кто куда, глазели на лошадей и кареты, и, пока что, не выказывали враждебности. О том, что это и вправду «отряд», говорили лишь одинаковые егерские шапки, да разномастное оружие, среди которого виднелась пара мушкетов. Взгляд Элизы зацепился за фасон шапочек. О сюзерене в Запретных Землях ходили лишь смутные слухи, но, перед самой экспедицией, ее конфидант успел преподнести недвусмысленные свидетельства. Ни в купеческих гильдиях, ни в старой столичной ратуше не было списанных или изъятых путевых или товарных грамот из этих земель по крайней мере, со времен пожара еще при дедушке нынешнего императора. Вопиющая пустота, если не считать наследных, союзных и доверительных грамот, не имевших дворянских печатей. Отчего-то все закрывали глаза на этот занимательный факт. Как бы то ни было, было совершенно ясно, что лорд Запретных Земель, по меньшей мере, отстранился от дел. Потому встретить егерскую службу было крайне необычно.

С другой стороны, фамилия Бенуа не произвела на них особого впечатления, как быстро выяснила Элиза, выйдя на дорогу и будучи представлена внезапным гостям. Так что встреченные могли быть просто безумцами.

— Госпожа Элиза! — продравшись сквозь кусты крикнул Эрик, — немедленно возвращайтесь в экипаж! Здесь видели стаю хищных зверей!

— Да, — наклонила голову Элиза, — здесь отчего-то все сошли с ума и делают, что хотят.

Когда Эрик поравнялся с ней, она со всей силы вмазала сложенным веером примерно в район уха. Непозволительно! В воздухе осталось несколько фрагментов перышек, которые венчали складки веера.

То, что до того казалось всего лишь одним из проявлений страха — тяжелый едва уловимый запах, чувствующийся лишь в том, как он обволакивает пересыхающее горло — был настоящим запахом, исходившим от этих зверей. И Эрик весь им пропах. Он был совсем близко к ним… Еще чуть-чуть и…

Что может быть проще, чем просто следовать ее приказу?!

Хорошо, что Феона снова помогла удержаться на ослабевших ногах.

Шрамы на лице Эрика неравномерно налились кровью от ярости, но все же он извинился.

Элиза не чувствовала раскаяния.

— Милая леди, что вы такое делаете? — раздался веселый удалой голос.

— Представьтесь моим слугам, — с жестом, как будто стряхивая капли с пальцев, сказала Элиза, — если они заключат, что ваше дело имеет значение, я позволю вам говорить.

Элиза до сих пор была вне себя от безрассудства Эрика, потому ляпнула первое, что пришло в голову, только бы избавиться от лишних разговоров. Однако она тут же поняла, что зря.

— Но мне хочется узнать ваше имя именно от вас, — капризно протянул он, подходя ближе, очевидно не поняв, кто перед ним. Высокий и мускулистый провинциальный щеголь. Впрочем, его лицо было достаточно обаятельно.

— Представьтесь сами, — холодно сказала она.

— Зовите меня просто: Жерар. Я местный воевода. Я — тот, кто защищает город и хранит покой большей его части, — он сорвал с себя не-егерскую шляпу и легонько поклонился.

— И что же вы хотите?

— Узнать ваши имена и цель визита, милые леди.

— Вы сами сказали, что способны хранить покой лишь части города. Потому я расскажу лишь о части своей цели. И лишь когда мы войдем в город, — сказала Элиза.

— Каюсь! Но как я могу успокоить все женские сердца в моем городе, когда я несу в нем службу? Войдите в мое положение, милые леди!

Он, похоже, был вменяем. И он что-то скрывал. Он чуть запнулся, выдавая свою пошлую реплику про женские сердца. Ничего особенного, но Элиза все же решила взять себе на заметку.

— Не возражаете ли, госпожа, — шагнула вперед Мария и, получив кивок, продолжила, приподняв подол. Похоже, только Элиза оценила это движение — как та разжала пальцы, выпустив ткань чуть раньше, чем нужно, — зовите меня Мария Ламарк. Мы были бы благодарны, если бы вы позаботились о достойном ночлеге для госпожи Элизы и Феоны.

— Не извольте беспокоиться, — хлопнул в ладоши Жерар.

— Я не закончила. И я изволю беспокоиться. Вижу, чувствую, вкушаю, зрю, как неведомое зло медленно и безвозвратно вырывает из вас что-то, что вы считаете своим по праву. Вы видите в нас какой-то новый шанс. Но я изволю беспокоиться, что шанс этот ложен. Я изволю беспокоиться, что впереди вас жд…

— Не в том смысле, — перебил побледневший Жерар.

Мария торжествующе глянула на Элизу.

Поначалу предложение Марии показалось ей не лишенным смысла. «Ты с каждым днем сама все больше на ведьму походишь,» — говорила Мария. «Давай, когда на тебя косо посмотрят, я буду жутковатым манером свои наблюдения рассказывать? Так на тебя никто ничего особенно дурного не подумает. А про меня и так слухи ходят, хоть вешайся.»

Идея казалась не так уж и плоха.

Элиза взглянула на ее шею.

— А я не беспокоюсь, Жерар, — вдруг самовольно сказала Феона, — ни о чем. Пока госпожа здесь.

Устояв под взглядом Марии, она продолжила:

— Благодарю за вашу будущую заботу.

* * *

Поклонившись, Элиза почти коснулась губами инсигнии, сжатой в узловатых пальцах инквизитора.

— Можем ехать, — сказала она вполоборота и поднялась в экипаж, опершись на похолодевшую ладонь Эрика.

— Святой отец, вы были совершенно правы, — произнесла Элиза, обустраиваясь на лавке.

Сейчас следовало бы остаться со «свитой», но ужас от пережитого в лесу решительно не желал выветриваться даже после того, как ей удалось уладить все с его внешними проявлениями. Простенькая карета инквизитора была как нельзя кстати. Элиза не могла поверить, что зверями все и ограничится — в грядущей неизвестности она представляла вещи куда более страшные. Поэтому простенькая карета инквизитора была как нельзя кстати.

Правда, хоть она и пустовала всю дорогу, если не считать гор поклажи, теперь сам святой отец занял место внутри — один из егерей был так воодушевлен видом тяжеловесных лошадей, что вызвался сам править на пути до города.

Так что ей выпала честь вести разговор. Хотя он и не клеился:

— Я имею в виду…

— Вы принесли из леса скверну, — неопределенным тоном сказал святой отец, — и вы опять не молились.

Неизменный тон. Лицо инквизитора было таким же.

Он принял сан не в юные года, успев послужить на поле брани. Это прошлое пресек удар палицы, внесший в контуры его худого лица какую-то ускользающую несимметричность. Стоило начать смотреть в чуть косящие глаза, и эта несимметричность казалась предвестником того, что его готова перекосить ярость. В довершение, из-за плохой работы мышц, на его, уже не слишком молодом лице, так и не пролегли обычные возрасту и профессии морщины. Потому, вкупе с внушительным послужным списком святого отца, большинство его откровенно боялись.

— Об этом потом, — покачала головой Элиза, — вы были правы, что жители Запретных Земель поражены душевным расстройством, из-за которого они живут без лорда.

— Я не говорил подобного.

Элиза вздрогнула. Неужели и его постигло помутнение рассудка?!

— То есть, — пролепетала Элиза, — вы говорили, что нечистый заставляет их не замечать того, что их сюзерен…

— Я не говорил подобного, — повторил он, — вы делаете слишком поспешные выводы. Нужно обладать душевным расстройством, чтобы жить ради сюзерена, а не Господа нашего, либо впасть в сознательную ересь.

— Спасибо… — выдохнула Элиза. Кажется, инквизитор был еще в здравом уме, — то есть… Спасибо, что согласились следовать со мной.

— Это был приказ императора, — холодно сказал он, — повторю вам проще, чтобы вы уяснили.

— Нет, я прекрасно понимаю, святой отец! Простолюдины, живущие без лорда, стали бы жить иначе, они взяли бы власть в свои руки и сами занялись бы политикой. Как свободные города на юге. В противном случае, они погрязнут в беззаконии. Так что, скорее всего, ими овладели некие иллюзии, что насылает «нечистый» или… Святой отец должен был заметить, не так ли? Здесь все поражены душевным недугом…

— А отчего же вы, — спокойно спросил он, — Бенуа, не теряете рассудка? Хоть и не молитесь по моему наставлению.

От этого четкого, медленно произнесенного и недвусмысленного вопроса померещилось, что позади разверзлась пропасть. Почему она, собственно, считала, что все еще находится в здравом уме?

— Чувство долга! — выпалила Элиза. Пережитый в лесу ужас готов был снова вырваться наружу, но она смогла затолкать его внутрь.

— Меня нельзя обмануть, Бенуа.

— Мне казалось, что вы, святой отец, обязаны помогать мне. Не припомню, чтобы это обязательство включало допрос.

— Это не допрос, госпожа Бенуа. Вы не обездвижены. Я помню про ваш план. Он не плох, хоть и короток.

— Но мы же не знаем, с чем столкнемся, — сказала с облегчением Элиза.

— Полагаю, вы считаете, что со смертью. По глазам это всегда видно, — коротко пожав плечами, ответил он ее на немой вопрос.

Его движение было очень необычным.

— Это шутка? Вы пошутили? — недоуменно сказала она.

— Нет. Стараюсь вести себя непринужденно, Бенуа, — четко и ясно высказался святой отец, — по прибытии я осмотрю приходские записи и остановлюсь на местном подворье.

— И… — протянула Элиза, наклонив голову.

— И совершу всё прочее по вашим инструкциям, Бенуа. Я уже говорил, что ваш план не плох. Я бы ходатайствовал, о том, чтобы вас приняли в консультационный совет при епархии, если бы ваша душа не…

— Благодарю вас, — прервала Элиза, отвернувшись в окно, — если моя задумка завершится успешно, я вас не забуду, святой отец.

Инквизитор отвечал что-то, но Элиза не слышала. Она смотрела на медленно плывущий за окном плетеный забор и на следы вдоль дороги.

— Кровь… — едва слышно сказала она и распахнула дверцу.

Да это даже не кровь! На дороге творился сущий кошмар, но никто не видел — даже лошади продолжали идти как ни в чем не бывало. И какие-то духи… те, которых звать сильфидами…

— Эрик! — крикнула она и обернулась. Инквизитор в недоумении смотрел на нее из кареты.

В нем не было видно никаких перемен.

— Там скверна! — Элиза решила хоть как-то растормошить его.

— Нет. Ручаюсь. В сравнении с лесом…

Он говорил что-то еще, но Элиза отпрянула назад, захлопнула дверь и села на прежнее место крепко закрыв глаза. С чего она вообще решила, что бредить начали окружающие, а не она сама?

— Что делать? — едва слышно прошептала она, стараясь не слышать хлюпающие звуки под копытами лошадей и колесами экипажа.

Призвать спокойствие.

Пока окружающие еще не заметили ее душевного расстройства или не подали вида. Но это положение скоротечно. Кто бы из них не терял рассудок — члены экспедиции или она сама — невидимая трещина непременно будет замечена. Следовало проникнуть в замок, в сердце Запретных Земель, до того, как эта грань будет пройдена.

— А ведь неплохой был план? — прошептала Элиза.

Нужно было прийти в себя. Она уже давно была не в себе. После казни тех пятерых она все время вела себя слишком недальновидно и неуверенно.

4

Ни о какой официальной встрече не было и речи. Экипажи экспедиции миновали маленькую центральную площадь города и остановились около трактира уже под вечер. Едва ли полторы дюжины людей собралось посмотреть на невидаль, но ни одного официального лица — еще одно подтверждение невменяемости жителей. Подавляющее большинство, так и вовсе, приветствовали Жерара, а не ее.

Заранее заготовленному (и, скорее всего, уже бесполезному) плану расследования это пока не мешало. Инквизитор покинул свою карету, еще когда они проезжали церковь. Жак тоже, чуть ли не выпорхнул наружу к толпе встречавших главу егерей Жерара, когда процессия остановилась.

С местом пребывания вышло совсем дурно. Никакого подобия гостиницы в городе не было и в помине. Пришлось довольствоваться комнатками над трактиром, которые находились в аренде у семьи местного винодела, пребывавшего в отъезде. Элизе самой пришлось вмешаться в переговорный процесс, иначе бы не удалось разжиться и этим кровом. Это мимолетное общение с отечным смешливым трактирщиком принесло немного важных сведений — обычно, от ее просьб в таком тоне, любой должен был едва ли не покрыться инеем. Но трактирщик просто был слегка напуган и смотрел на Элизу со свитой больше как на экзотическую диковинку.

Частично это можно было списать на ее общую усталость и не вполне подобающий вид, но, скорее всего, в город и впрямь крайне давно не захаживали люди ее статуса.

Это, как и все последние наблюдения, были бы очень важны, если бы Элиза занялась планируемым расследованием. Но она чувствовала, как ширится трещина в восприятии реальности между ней другими членами экспедиции, не говоря уж о горожанах. Кто бы из них ни был безумен — не важно. Пока можно было полагаться только на стену, выстроенную демонстрируемой разницей статуса. Но рано или поздно ее стало бы недостаточно. Спутники Элизы уже начинали плавать в показаниях касательно пережитого путешествия.

Только сейчас она поняла, насколько беспомощна. В империи она даже не замечала, как сильно опирается на уже имеющиеся сведения. Подобной опоры здесь не имелось в помине. И, казалось, Элиза близка к провалу.

Но, если ринуться сегодня же ночью прямиком в замок…

Поднявшись в выделенную ей комнатушку, она огляделась. И на случай проигрыша у нее тоже был припасен небольшой план. Но теперь она не видела в нем никакого смысла.

На время Элиза запретила себе думать об этом. Ведь она пришла успокоиться. Инквизитор зря корил ее. Правила придумала не она, но молилась она по всем правилам. Правда, после чаепития от этого в голову лезли лишние ощущения, но, в целом, это действо позволяло сосредоточиться.

* * *

Одиночество было безвозвратно нарушено. Атмосфера в комнатушке трактира была чертовски тяжелой.

— Когда твои безумства закончатся бесславной гибелью, я вернусь из Запретных Земель один, — медленно и как-то нехорошо произнес лейб-медик, отставив сигару и выпуская дым, — не так давно я уже вернулся с его превосходительством Шоном.

— Нет, — отрезала Элиза, удостоив его коротким взглядом.

— Нет? — задумчиво поднял брови он, — действительно, это не самое важное обстоятельство. Твой старший брат, наследник рода, не вернулся. А твой младший брат, я слышал, здоровьем в последние месяцы стал совсем плох. Твоя приемная сестра тоже давненько не появлялась в свете…

— Мне безразличны твои рассуждения.

Об их безвременной кончине пока не было нужды объявлять.

— Да я сам от них не в восторге, — лейб-медик надел шляпу и прошелся по скрипучему полу, вальяжно оглядываясь, — а знаешь, что мне скажет твой папенька, когда я вернусь, Элиза?

Этот бессмысленный разговор с нагрянувшим лекарем отчего-то не кончался, как она ни старалась.

— Тебя это не должно заботить. Ты — мой слуга, и ничей еще! — грозно проговорила она, замерев, как змея перед броском.

— Да понимаю я, что ты там навоображала себе какой-то план. Но по итогу заботиться мне придется. У меня одна шея. Поэтому я схожу сам и проверю все бредни, которые нам нарассказывал этот деревенский щеголь, — засунув пальцы за пояс, вяло сказал он, — Шерар? Так?

— Повтори мой приказ. Трижды. Немедля.

— Ты… Родненькая, меня испугать пытаешься? — лейб-медик подошел к Элизе вплотную и чуть ли не презрительно смерил взглядом, — сиди здесь и исходи ядом, сколько пожелаешь. Ты даже представить себе не способна, что в этом замке может оказаться. На тракте нам повезло встретить охотников. Но давай, хотя бы на этой неделе, тебя не съедят и не зарежут. Дай бывалому человеку разобраться и не подставляй свое закатанное в шелка мясцо туда, куда не просят.

Он подбросил в руке ключ от ее двери, тут же поймал его и демонстративно убрал за пазуху.

— Повтори мой приказ. Если не повт… — Элиза коротко кашлянула, — не п…

Она снова кашлянула и шумно через силу вдохнула.

— … я жду! — грозно сказала она, зло сузив глаза. Она сумела подавить еще несколько позывов в горле.

— Правильно, — медленно ответил он, — сиди и жди. Не давай «нашему» папеньке поводов меня казнить.

Элиза стояла задрав подбородок, безжалостно и прямо глядя в его глаза. Кашлю было приказано не вмешиваться. И его позывы отступили, напоследок сжав до предела горло. Лицо не смело ослушаться.

По щекам потекли обильные слезы

Элиза зарыдала. Такой подлости от себя она не ожидала. Выстроенная плотина была безупречно прочна. Она держалась и сейчас, но почему-то…

— Теперь истерики, — отстраненно проговорил Эрик, смотря в сторону.

— Знаешь, как мне было страшно, — сквозь слезы проговорила она, — знаешь как?

— Я позову этих твоих, чтоб утешили, — устало проговорил он.

— Стоять! Мне страшно, но я все равно пойду к замку! — проговорила она, содрогаясь от плача.

— Да слышал я, «душу за императора отдашь». Только вот остальным из-за твоих выкрутасов головы поотрубают, комнатная ты девица. Это надо же — уговорить императора отправиться в эти проклятые места… В графини метишь? Император…

— Да к черту этого недоумка! — процедила она сквозь зубы.

— Что? — вздрогнул он и неуверенно спросил:

— Ты ведь про меня?

— И про тебя тоже! — тяжело дыша и прикрываясь веером, она снова стояла гордо и ровно.

— Я ослышался? — недоверчиво сказал Эрик, — тогда почему ты отправилась в Запретные Земли? У тебя какой-то такой план? — он мельком поднял палец вверх, намекая на высшие звания, — что происходит?

— Не твое дело, — окончательно взяв себя в руки, оборвала она, — именно о твоей шее пекусь, болван. Ты ничего не слышал. И ты делаешь, как я прикажу.

— Было бы куда проще, если бы ты говорила все прямо, — немного растерянно проговорил он, — хотя… мне не понять ту, кто росла в благородной семье…

— Было бы проще? Зато вы все были бы куда мертвее, — холодно парировала Элиза.

Его взгляд остановился на ее немного набухших веках и спокойном надменном выражении ее глаз. Раньше ему казалось, что эта быстро проходящая опухлость — следствие каких-то косметических процедур, которые Элиза и проводила в одиночестве.

— Я буду вашим кучером, — мрачно сказал он, — отправляйся со своими ехиднами куда пожелаешь, но я буду вашим кучером. Поняла?

— Нет. Если я не вернусь, инквизитор передаст тебе два письма, — беспрекословно сказала она.

Пальцы ее левой руки коротко постучали по столу, не сопровождаясь никаким иным движением в теле и никак не нарушив позу.

— Вот же настырная. Да хватит зыркать! — цокнул Эрик, — но… ты все-таки, хоть и немного, но сестра. Ты очень плохо выглядишь. Решим завтра.

Он положил ключ на стол и вышел из комнатки. Пламя дешевых свечей затрепетало и потухло от закрывшейся двери. Огонек остался лишь на одной.

Элиза смогла полностью взять себя в руки. Ей не было стыдно за внезапную истерику. Лучше уж так, чем при посторонних. Теперь все опасные чувства были подавлены. Осталось только одно — беспомощность.

Элиза вздрогнула, краем глаза заметив кого-то. Она с секунду вглядывалась в полумрак, но не сразу поняла, что это ее собственное отражение в маленьком зеркальце трюмо. Лицо казалось мертвенно-спокойным и властным, прямо как у матушки — в этом ничего не изменилось — намертво въевшаяся иллюзия спокойствия и непоколебимости.

— Я приказываю тебе, — произнесла Элиза, глядя прямо в глаза, так что по спине побежали мурашки, — не смей перечить. Нет смысла вспоминать о былом. Заговор Франсуа раскрыли не по твоей вине. Потому твоих рыцарей казнили не по твоей вине. Тебя согласились послать в Запретные Земли именно потому, что не было доказательств. Как Молот Ведьм. Сгинешь — невиновна. Сумеешь выпутаться — значит, подтвердишь, что была способна выйти чистой из заговора Франсуа. Ты уже казнена. Нет смысла думать о беспомощности. Потому я приказываю тебе…

Во-первых, забыть даже имя Франсуа. Оное ничтожество можно было устранить позже.

— Баронесса Беной? — раздался девичий голосок из-за двери и приглушенный, но знакомый перезвон драгоценных побрякушек. Элиза обернулась:

— Жак, вы уже нашли прислугу?

— Пока лишь вот, госпожа, — поклонился тот, открывая дверь, — милейшая горожаночка. Простите, что пока одна.

— Что вы. Все, как я просила? — кивнула Элиза.

— Да.

Смерив взглядом ничем не примечательную горожанку, она отпустила веер:

— Добро пожаловать на службу. Принеси воды.

— Меня зовут Полли, — сказала служанка, — а…

— Мне безразлично твое имя, — холодно сказала Элиза, — сделай все, чтобы это поменять. Тогда я спрошу сама о твоем имени.

— Жак, Жак! — едва слышно шепча прильнула Полли к уходящему по коридору ловеласу, — госпожа и впрямь, как злодейка из сказок! У злодеев ведь всегда много денег! Как здорово!

Она чмокнула его в щеку.

— Зато мало терпения, — громко сказала Элиза давая понять, что услышала.

— Ой, простите, госпожа, вы и так слышите? — вздрогнула Полли и мигом вернулась на порог, — я имела в виду, что у вас такое неимоверное и дорогое платье.

— Не прощу. Лгать в первые же секунды знакомства.

— Что вы! Я просто рада, что… деньги… и… — Полли спрятала руками лицо и покраснела.

— Продолжай, — жестко сказала Элиза.

— Я очень много читала про… Про разное. Но у нас в городе почему-то ничего такого. И даже деньги с чужим монархом… Вам, госпожа, это точно не интересно…

Элиза выудила из сумочки серебряную монетку и перекатила между пальцев.

— Да, вот такие, — загорелась Полли.

— Пока не уволена, — кивнула она Жаку. Претендентка точно что-то заметила.

Расчет был верным. Изначально она планировала нанять кого-то из местных для бытовых нужд, чтобы не было необходимости лично выведывать ходящие в Запретных Землях слухи. Но после галлюцинаций план пришлось подправить — она поручила Жаку охмурить кого-нибудь сомневающегося в нормальности происходящего. По всем соображениям, просьба была слишком сложной, но старый ловелас лишь раззадорился и, каким-то чудом, притащил кого-то наделенного сомнениями. Хоть и не слишком умного. Впрочем, о последнем пока рано было судить.

Элиза рухнула на кровать. Она утвердилась в своей правоте. Она не была безумна. Виновато все вокруг, а не она.

5

Следуя заветам святого отца, Элиза пыталась молиться перед сном и утром, но это казалось еще сложнее, чем раньше. Внутренний взор тщательно следил за тем, чтобы этот ритуал проходил подобающе, чтобы ничто внутри не отлынивало, но раз за разом он натыкался на спрута. Конечно, Элиза ни разу в жизни не видела спрутов живьем, потому сравнение было условным. (Во всяком случае, не устрица.) Просто где-то в складках памяти и суждений, пролегшее среди само собой разумеющихся фактов и тривиальных мысленных переходов было что-то чуждое. Обычно ум не задерживается на них — поверхность сознания сжимается, позволяя двигаться от одной мысли или ощущения к другому, опуская ненужное. Лакуны между воспоминаниями не видны — между расцветшим в весеннем саду жасмином пять лет назад и воспоминанием о фейерверках вечером того же дня нет ничего. Так нет ничего между слогами заученных молитв. Раньше они казались единым воспоминанием без неровностей и складок. Теперь в них копошилось что-то странное, изворотливое и бескостное. Оттого Элиза и пришла к нелестному сравнению. Хотя дискомфорта она не чувствовала. Но, впрочем, и наемные убийцы стремятся доставить как можно меньше дискомфорта.

День за днем Элиза пыталась восстановить течение слов молитв, давая ранее незаметным неровностям свои звуки, чтобы через них соединить ткань строк, но этого всегда не хватало.

Минута за минутой, дошло до того, что от изначальных слов почти ничего не осталось, но и этого было мало.

Как бы то ни было, даже с такими изменениями, это рутинное занятие помогало успокоиться и получить видимость власти над происходящим внутри.

Спокойствие возвращалось и сейчас, в Запретных Землях.

Утро было серым и дождливым. Мерклый свет, пробивающийся сквозь маленькое оконце, помогал настроиться на спокойный лад. Рассвет не принес шума с улочки. Видимый сквозь череду неровных стеклянных плашек, зажатых в деревянной раме, дом напротив казался давно покинутым. Да и беленые кирпичи в углу комнаты, обрамляющие дымоход с нижнего этажа, не выказывали ни намека на тепло.

Здесь было бедно и спокойно, хоть и зябко. Полли, как и было уговорено, вернулась на рассвете с совершенно безвкусным заветревшим завтраком. Но вода для утреннего туалета была ожидаемо лучше, чем в столице.

— Вас дожидается какой-то жутковатый священник, госпожа, — сказала мельком Полли.

— Заутреннюю пропустил… — удивилась Элиза.

— Пригласить его?… Или вы спуститесь, госпожа? — быстро поправилась она.

— Разреши подниматься. Ничего страшного.

* * *

На встречу потребовалось менее получаса.

Вести от инквизитора не удивили — никакой явной ереси. За ночь он успел мельком проинспектировать большинство приходских записей и в них обнаружилось примерно то, что и ожидалось. Всего лишь небольшие странности.

В похоронных хрониках перемена начиналась приблизительно сто двадцать лет назад. В тех томах значились записи о посещении королевской семьей похорон ранее служивших при дворе рыцарей, виконтов и прочих чтимых личностей. В описании присутствия августейших персон приводились дословно слова их благодарности закончившим свой век вассалам. Но сто восемнадцать лет назад заметки становились все менее разборчивыми. Далее, видимо, произошла смена летописца, так как манера и почерк коренным образом изменились. После этого не следовало никаких упоминаний о королевских почестях.

Святой отец успел составить неплохой отчет всего на половинку листа. Читать его, правда, было страшновато. Не удивительно, что он был принят в ряды инквизиции — за сухой выжимкой, записанной убористым почерком, крылась череда самых неприятных подозрений, против которых сложно было что-то возразить. Не хотела бы она быть настоятельницей монастыря, куда бы он пришел с ревизией.

Элиза посмотрела в мокрое от дождя окно экипажа. Время поездки в замок лорда не только наступило, оно уже минут десять как шло.

Пробная вылазка должна была быть именно такой. Из дождливой серости появляется она, в серой накидке, многозначительно пряча бумаги и небрежно осматриваясь.

— Госпожа Беной! — крикнул кучер.

Она и сама слышала приближающийся цокот копыт.

Да, Эрик обещал заменить кучера. Наверняка, только проснулся и тут же решил догнать.

— Останови, — отозвалась она, — я поговорю.

Запотевшее стекло экипажа хлестнул хвост опасно резко остановившегося вороного коня. Элиза вздрогнула, когда дверца открылась. Это был не лейб-медик.

— Лиза? — выпалил ворвавшийся мужчина.

— Нет, — ответила Элиза.

— Лиза… — повторил он, удовлетворенно выдохнув, — послушай!

— На «вы», — поправила она.

— Да, конечно, вы из зажиточной семьи, — огляделся он, закрывая дверцу, — я отплачу. Я вам заплачу. Можете выслушать меня?

— Выслушать могу. Жерар, не так ли?

— Да, к вашим услугам, — поклонился он, сбросив резко снятой шляпой целый ворох капель в ее сторону.

— Вы не в себе, — заметила Элиза.

— Да… Давно уже… Понимаете, я влюбился…

— У вас вышло плохое признание.

— Нет, не в вас, — отмахнулся он и вздрогнул от собственной ошибки, — не то, чтобы я посмел усомниться в вашей привлекательности.

— Стало мне выслушивать такое от простолюдина, — проговорила Элиза, — к делу. Зачем вы остановили меня?

— Селин… Я вчера уже пытался вам сказать. Моя Селин... Она проводит последние дни с Чудовищем замка… Не может быть, чтобы она по своей воле. Это какое-то злое волшебство. Я готовлюсь собрать своих егерей, чтобы взять замок штурмом. Пока я убедил не всех, но…

— Какое мне дело? Что вы хотели от меня, Жерар?

— Вы ведь направляетесь в замок? Могу я попросить вас урезонить мою Селин?

— Нет, — четко и холодно сказала Элиза.

— Я вам заплачу сколько пожелаете! С моими людьми я могу исполнить для вас… Просто, если вы уговорите Селин…

— Нет. Но я приняла вашу просьбу к сведению. Сейчас я хочу лишь прокатиться по окрестностям. Покиньте меня. Впрочем… нет. Сперва расскажите мне все, что успели узнать о замке.

6

Рассказ Жерара был слишком туманен, но все же подтвердил догадки. Если опустить домыслы, суть заключалась в том, что замок лорда был забыт, но чудом не был разграблен, и его якобы населяли магические существа во главе с неким Чудовищем. Объяснения давались Жерару с трудом, но главное было ясно: что-то похитило и удерживало некую горожанку. Жерар рассыпался в поэтических эпитетах, но было ясно, что оная Селин изначально была не от мира сего.

Догадки подтверждались. Это было вовсе не обычное волшебство, каким, к примеру, баловались феи в былые времена, ограждая дальние леса от докучливых путников. Это было сломанное, вышедшее из-под контроля волшебство, если и вовсе не какое-то безумное проклятие.

Некормленые с зари лошади едва плелись под проливным дождем, грозившимся перерасти в шторм. Путь как будто вел в бурю. И центр этого безобразия ощущался все ближе.

Конечно, Элиза не имела практически никаких знаний о волшебных существах и ритуалах, но особого ума здесь и не требовалось. Поднятые инквизитором приходские записи свидетельствовали о давнем исчезновении натуральнейшей королевской семьи. Ее существование было вымарано из людского сознания. Тем не менее замок, по заверениям Жерара, оставался в полной сохранности и, к тому же, был населен, как минимум, одним человекообразным Чудовищем обладавшем немалой магической силой.

Из наиболее рациональных объяснений, на данный момент, Элиза выделила несколько: скажем, некогда в прошлом, королевский трон был узурпирован, но могущественный придворный маг (раньше это не было диковинкой), наложил на земли проклятие, которое рассеется при появлении настоящего наследника трона. С учетом распущенности былой знати, пара дюжин августейших бастардов на эту роль должно было найтись. Но эта версия плохо объясняла существование Чудовища.

Ветер нещадно размазывал капли по стеклам окошек кареты и со свистом прорывался внутрь сквозь малейшие щели.

Вторым вариантом был тот, при котором астрологи или (чем черт не шутит) дипломаты сгинувшего королевства предугадали первые успешные походы империи. Те, что случились без малого сто пятнадцать лет назад. Скрывающая магия могла выйти из-под контроля. Какой-нибудь особо крепкий, оставшийся на посту, военачальник внешне обратился Чудовищем и начал искать способы продолжения рода. Но эта версия плохо объясняла некоторые детали приходских записей.

Ветви деревьев вдоль заросшей дороги хлестали где-то снаружи. Иногда они не выдерживали от ветра и обламывались, обрушиваясь на крышу.

Жерар встрепенулся услышав особо истошное ржание своей лошади, чья узда была привязана к козлам.

Третьим вариантом был тот, при котором некий мятежный идеалистичный маг прошлого решил вдохнуть в отдаленные земли иллюзию существования некоторого карликового королевства, обозначил границы, создал иллюзию замка и временную иллюзию Чудовища. Временно — пока не удастся создать видимость полноценного сюзерена для новой страны. Однако, по всей видимости, сей маг безответственно умер от старости и пустил все на самотек. С этой версией было меньше проблем, но она плохо объясняла возможные средства создания подобного заклятия. Дело в том, что…

Элиза ударилась о стенку опрокидывающейся кареты. Она недоуменно смотрела на Жерара, который почему-то пытался удержаться сам, будто и не замечая, как под ее спиной распахнулась дверца.

Падение кувырком по высокой сорной траве к обрыву показалось невероятно долгим — пальцы добрый десяток раз срывались, не успев схватить стебли среди хлещущего ливня. Конечно, это было не так — все вместе с падением длилось несколько секунд.

Подобного позора Элиза не испытывала никогда. Не единожды она думала о том, как пройдет ее казнь, и признавала полагающуюся перед этим томительную муку голодом и холодом в застенках, но вовсе не это.

* * *

Лежа на кустарнике среди несущихся потоков грязной воды, она пыталась закричать, чтобы дать знать о себе, но почему-то не могла. Видимо, было слишком больно. Элиза сама дала толчок к идее экспедиции в Запретные Земли — наверное, единственное место на всем континенте, куда уже сотню лет не наведывались никакие армии, а о прошлых кампаниях ходили лишь смутные слухи — то ли колдовское Чудовище, то ли какое-то красное растение истребляло их подчистую. Но при этом редким купцам и странникам ничего не мешало проникнуть сюда. Элиза считала, что это идеальное место для и так готовящейся для нее ссылки — ни тропической лихорадки, ни кочевых орд, слыхом не слышавших о наступлении века просвещения, если не считать мушкетов и международной торговли.

Элиза, вцепившись окоченевшими руками в колючие ветки, чтобы не сорваться в воду, вспоминала свои надежды. Запретные Земли виделись ее будущим форпостом. Кто бы ни правил здесь, у нее при себе имелись императорские бумаги. С их завуалированными угрозами легко можно было склонить к венчанию какого-нибудь здешнего отпрыска. В довесок выдать некоторые секреты империи. Склонить к сотрудничеству именно с ней, а затем, разобравшись в том, как работает барьер, пригласить к себе семьи или хотя бы детей казненных рыцарей, а потом…

Было очень больно. Элиза как будто очнулась ото сна, и все прошлые измышления казались глупым видением. В скорой реальности же она, утонувшая, уже через несколько часов начнет возвращаться в круговорот леса самым вульгарным образом. Быстрее было бы броситься под мост до визита к императору…

— Нет… — она зажмурилась, вдруг вспомнив неотступно следовавшие ощущения. Ведь и она, и свита, не могли умереть так просто. К тому же, она сама, в минуту слабости, уже безуспешно пыталась покончить со всем — проклятье не позволяло сбежать от уготованной участи. Так что можно было не бояться.

Но какой смысл не боятся?

Если судить трезво — страх — все, что осталось. Она оказалась в Запретных Землях от страха. Заговорщики были казнены в каком-то смысле из-за ее страха выступить против. Она сама пошла к центру проклятия от страха за свою свиту и слуг. Она цеплялась за колючие ветки кустов исключительно от страха. Не от любви, не от ненависти, а исключительно от страха.

Элиза взглянула на рвущийся подол.

Тоже страх, но чужой. Вцепившийся зубами в край юбки, грязный щеночек какого-то животного. Близко грохнувшая молния не осветила его глаз, только слипшуюся перепачканную глиной шерсть, омываемую стремительными потоками бурной воды, несущейся вокруг.

Если убрать страх за собственное будущее, то что вообще останется? Элиза со всех сил пыталась верить учению божьему, но так и не смогла заставить себя в таких условиях.

Помимо воспоминаний о вполне реальной мисс Маделейн, в ней зародилась своя собственная, эфемерная, но куда более грозная гувернантка, которая хлестала линейкой, стоило отвлечься в трудный час на что угодно, кроме непосредственного исправления ситуации. Будь то уныние, слезы или заученные молитвы, в самый тяжелый час являлась она и хлестала по сложенным в мольбе рукам, требуя не тратить драгоценное время попусту и заняться чем-то не столь бесполезным. Во внутреннем табеле о рангах, эта гувернантка сумела занять то место, на которое пыталась взойти мисс Маделейн — выше радостей и печалей, выше размышлений о рае и аде — от нее не было спасения. Только с этим незримым внутренним надсмотрщиком стоило договариваться. Что могут черти в котле, если она останется при Элизе? Она запросто отхлестает любых чертей, дабы не мешали преподать настоящий урок.

Но пока не было ни чертей, ни серы.

И тут ее поразило осознание. Все изначально было бесполезно и будет бесполезно — как и это грязное зубастое животное, она, возможно, даже переживет шторм. Но оно все равно умрет. Скорее всего, посреди этого леса и в полной безвестности.

— Точно, — прошептала она, сдерживая слезы радости.

Все прошлые планы глупы и беспочвенны, и они непременно завершатся смертью, даже если сработают. Но с каких это пор это не повод пытаться выжить? Пусть и хватаясь одними зубами? Причины нет, и она никогда не появится. Потому правильного плана жизни никогда и ни у кого не появится. Те, кто думает иначе, лишь тешат себя иллюзиями. Но это значит только одно — неправильный план ничем не хуже — в конечном счете, его ждет то же завершение. Поэтому можно не бояться.

Элиза вздохнула с облегчением, с трудом выбравшись на край образовавшейся стремнины.

— Отцепись, зараза. Вылезли уже! — шикнула она на непонятное животное, все еще волочившееся вцепившись зубами в грязный мокрый подол.

Никто всерьез не ждал ее возвращения из Запретных Земель. Ни один из возможных планов не мог стать верным, но и ошибкой его не назвать.

Элиза смахнула пот со лба.

Среди прибитого потоками воды к кустистому островку мусора нашлась длинная увесистая палка. Элиза спешно схватила ее. Правая нога очень болела. Хотелось опереться на что-то.

В душе больше не было заметно препятствий, но вот с силами было все не так уж радужно.

В свете молний Элиза шла вверх по пологому лесному склону, тяжело опираясь на подобранную клюку. Воняющие мокрой гнилью деревья сливались воедино из-за приближающейся ночи. Было безумно холодно. Но, в том числе, немного жарко. Элиза не была в точности уверена. Но вот изредка прорывавшийся кашель точно не был предвестником чего-то постыдного, как тогда в ее комнатке над трактиром.

Элиза все понимала — свобода всегда тяжела. Так называемое «естественное состояние», согласно современным мыслителям — это естественное состояние отдавалось дискомфортом во всем. Горе тому, кто его опробует. Как если выйти на балкон перед зимним рассветом — тяжелый спертый воздух в жарко натопленных покоях отступит перед леденящим ветром. Лишь первые вздохи принесут облегчение, но потом придется снова вернуться в золотую скорлупу еще явственнее почувствовав опостылевшие запахи. Потому Элиза никогда не жаждала свободы. Ее собственная золотая скорлупа была по-своему прекрасна. Не богатством. Даже Феона, происходившая из новой знати, жила в куда большей роскоши. Дело было в другом — Элиза чувствовала нечто вроде пульса во множестве костистых, рожденных из небытия, покрытых кровью, руках, которые удерживали державу воедино. Их можно было чувствовать в званиях, иерархиях, вере, правилах и идеалах — люди сами рождали и питали эти руки, удерживавшие все воедино. Грех было отказываться от их помощи во имя свободы.

Но все пошло иначе…

Когда молния осветила облезлый верстовой колышек, Элиза поняла, что уже идет по дороге. Она просто выбирала наименее заросшие места, но выбраться, кажется, все-таки удалось. Дорога должна была куда-то привести.

Становилось все холоднее.

Феона вряд ли бы так страдала на ее месте. Впрочем, завидовать было мало причин. Ее одержимое сохранением новоприобретенного статуса семейство было неприятно. По тому, что разузнала Элиза, с самых малых лет тело Феоны упорно пыталось расти, как у сельской бабищи — из тех, что могут руками корчевать пни в полях и избивать до полусмерти перебравшего мужа. Все попытки исправить ее природу лишь несколько заморили несчастную. Все обучение сводилось к этикету и умению держать себя. Завидовать было нечему.

А Мария, окажись она на ее месте в смываемом ливнем лесу, так и вовсе начала бы, прихахатывая, зачитывать по памяти какую-нибудь скверно переведенную на латынь греческую пьесу. Ее отец имел отвратительнейший характер и, убив где-то на юге на дуэли последнего книгочея, кто решался ему перечить в трактовке Софокла, взял бедняжку в оборот с совсем еще юных лет. Супруга не одарила его наследником мужского пола, и оттого Марии не было спасения.

Словом, Элизе не следовало корить судьбу. Вместо этого она тихо проклинала бьющие в лицо ветви и стирала с лица обильный пот больше не заботясь об облике. Она уже не была уверена, но похоже, она все-таки приближалась к центру Запретных Земель. Буря разыгралась не на шутку, и в ней не было ничего естественного. Некоторые стволы деревьев были расколоты молниями, их тлеющие внутренности неприятно шипели под ливнем. Начавшийся град сбивал ветви, но так и не умерил пыл попискивавших и стрекочущих лесных жителей, что следовали за ней не решаясь приближаться. Элиза несколько раз оборачивалась, но так ничего и не смогла разглядеть в мокрой темноте — лишь мельтешащие на ветру ветки и листья, коряги и какой-то невнятный мусор. За горячечной дымкой было сложно понять, какие из возможных объяснений могли быть верны, а какие были бредом, если не все разом. Нарисованные страхом картины были одна другой бессмысленнее. Самой правдоподобной среди них представлялся вид затопляемых подземных катакомб, из которых ринулись полуслепые от долгой подземной жизни крысы и огромные насекомые, неспособные быстро настичь жертву на поверхности. Оттого они и привязались.

Чем они могли бы питаться, дабы расплодиться так? Корнями того мифического красного растения из замка? Бред. Как и все прочие догадки.

Правда, от каждой отринутой разумной догадки становилось только страшнее.

Зато от этого вдруг отвлекло более телесное ощущение — Элиза вдруг поняла, что уже давно чувствует жжение сзади над правым коленом. Просто из-за полученных синяков оно раньше не казалось чем-то особенным.

Но вдруг это укус какого-то ядовитого гада? К большинству ядов у нее уже выработалась некоторая устойчивость. Правда, эта приобретенная особенность лишь означала, что она бы не умерла от укуса будь она в комфортных покоях. Элиза плюхнулась на поваленное дерево, задрала юбки и разорвала чулок пытаясь вывернуть ногу так, чтобы разглядеть ранку. В свете молнии она увидела нечто совершенно невозможное — малюсенькую татуировку. Некоторое время она вглядывалась, ожидая нового всполоха молнии. Было ясно одно, это символ не человеческого языка. Это, кажется, унгау… Или… нет, что-то серьезнее. Только откуда вообще она могла это знать?!

Осознание пронзило ее. Она сняла серьгу

Армии? Нет, в Запретные Земли не мог проникнуть никто, кто бы мог нанести существенный вред и установить свои порядки. Ни армии, ни банды. Это было очевидно.

Так что она сама и нанесла этот символ. Причем так, чтобы в последствии не замечать его. Все для того, чтобы забыть о том, что она узнала о спруте или от него.

Ведь ее проклятье несло ей «самую ужасную смерть», что бы это ни значило. Вернее, это значило, что даже рядом с ней было очень опасно. В том числе и лорду этих земель.

Кривясь от осознания последствий, Элиза аккуратно расцарапала несколько линий символа. Жжение потухло. Стало легче, но вместе с тем и накатили забытые воспоминания. Она успела уже куда ближе познакомиться со своим проклятием, чем казалось только что.

Элиза кое-как встала и направилась дальше.

Ее посетило странное чувство, как будто бы она была не одна посреди негостеприимного леса. Возможно, дело было в том, что буря была поднята не против нее одной.

— Дом… — почти спросила Элиза приглядываясь. Впереди наконец-то появилось убежище. Втыкая в размытую землю клюку, и переваливаясь вперед с каждым шагом, Элиза преодолела остаток пути до пустого дверного проема. Это был действительно до