Новый роман пулитцеровского лауреата, автора «Эмпайр Фоллз» и «Непосредственного человека», — завораживающая история о прочных, однако запутанных узах дружбы. Погожим сентябрьским днем на острове Мартас-Виньярд собираются трое старых школьных друзей. Что в их юности, что в наши дни более непохожих людей не придумаешь: Линкольн — торговец коммерческой недвижимостью, Тедди — независимый христианский книгоиздатель, а Мики — престарелый рок-музыкант. Но у каждого с начала 1970-х остались собственные секреты — даже помимо той громадной тайны, которую после памятных выходных, проведенных ими на этом же острове в 1971 году, не разгадал ни один из них. Тогда исчезла Джейси, девушка, которую все трое любили, каждый по-своему… И вот сорок с лишним лет спустя три жизни развертываются перед глазами читателя во всей своей полноте, а далекое прошлое сталкивается с настоящим, едва не сшибая с ног шквалом из изумления, трагедии и иронии.
Понравилось меньше, чем "Эмпайр Фоллз" и "Дураков нет". Может, дело в том, что сюжет не особо оригинальный - трое бывших однокурсников на старости лет приезжают в старое доброе местечко и пытаются понять, куда делась девушка, в которую все трое когда-то были влюблены. Наверное, в последнее время я прочла слишком много вариаций на тему этого сюжета, куда интереснее было следить за другой линией, про отцов и детей, хотя там тоже самоповторы, это любимая тема Руссо. А может, беда в переводе. Я очень не люблю переводы Максима Немцова, его русификацию слэнга с "халдеями" вместо стандартных "официантов", с "девонькой" в устах очень состоятельной матери благородного семейства, с уменьшительно-ласкательными "Тедушка" и "Тедомотина" в адрес персонажа по имени Тедди. Для меня это противоестественно (как моряк Пучеглаз, то бишь Попай, в переводах Шаши Мартыновой). Текст сразу теряет что-то свое, авторское, становится ближе к переводам Кураж-Бамбея (Я люблю его, но он тоже не всегда уместен). Зато становится понятно название - это строчка из песни, которую поют персонажи в юности, а потом и в зрелости. И даже во втором случае шансы у них всё равно есть и будущее тоже. Ну, разумеется, у тех, кто выжил.
Книга состоит из воспоминаний и размышлений о прожитой жизни 60-летних мужчин.Читать было скучно и я перешёл на аудио версию ,как раз в данном формате в прочтении Кирилла Радцига с его "бархатистой хрипотцой" - мне она идеально зашла,оставив после прослушивания приятное настальгическое впечатление.🤗
Достойное произведение. По началу мне было скучно, не хватало глубины и более четкого описания героев. Были мысли бросить чтение. Но примерно с середины мое мнение изменилось, и я уже не могла оторваться. Здесь освещаются вопросы дружбы, отношений с родителями, с самим собой. В некоторых моментах даже присутствует толика юмора, несмотря на серьезность ситуации. Это не просто интересный детектив. Тут много того, что беспокоит современного человека и над чем стоит задуматься.
Возможно, такова и была необъявленная цель образования – учить молодых людей видеть мир усталыми глазами того возраста, когда разочарование, усталость и фиаско маскируются под мудрость.
Состязание между судьбой и свободой воли такое скособоченное оттого, что люди неизменно принимают одно за другое – яростно бросаются на то, что закреплено и непреложно, в то же время пренебрегая тем, чем поистине могут управлять сами.
По образу мысли Тедди – а думал он об этом много, – это зависело от того, с какого конца смотришь в подзорную трубу. Чем ты старше, тем вероятнее будешь разглядывать собственную жизнь не с того конца, потому что так жизнь твоя лишается захламлений, образы становятся четче, а заодно возникает и впечатление неизбежности. Характер – это судьба. Если рассматривать все так, каждый раз, когда Тедди шел на тот судьбоносный подбор, Нельсон, оставаясь Нельсоном, делал ему подсечку, и Тедди, оставаясь Тедди, рушился на пол в точности как и тогда. Если рассматривать издали, даже шанс выглядит иллюзорно. Номер Мики в призывной лотерее всегда будет 9, номер Тедди – всегда 322. Почему? Потому что… ну вот так уж сказка сказывается. Да и, как это понимали древние греки, невозможно прервать или как-то значимо изменить эту цепочку событий, стоит истории начаться. Будь Тедди тем, кем его считала Джейси, когда пыталась соблазнить у Гей-Хед, изменилось бы немногое, потому что она уже была Джейси. Атаксия – частица ее ДНК с зачатия – отыскала бы ее, даже если бы жизнь Джейси не была секс – наркотики – рок-н-ролл. Возможно, такова и была необъявленная цель образования – учить молодых людей видеть мир усталыми глазами того возраста, когда разочарование, усталость и фиаско маскируются под мудрость. Вот каково было Тедди, когда он раскрыл журнал выпускников Минервы и узнал о смерти Тома Форда – словно исход предрешен с самого начала. Конечно же, выйдя на пенсию, Том переехал бы в Сан-Франциско и там – впервые свободный быть самим собой – подцепил бы СПИД и умер, как опасался Тедди, в одиночестве.
Но таков был не тот конец подзорной трубы. Хорошо, пускай – возможно, если глядеть на все с надлежащего конца, искажения все равно неизбежны: дальнее кажется ближе, чем на самом деле, но ты хотя бы смотришь в ту же сторону, куда движется твоя жизнь. А жизнь от ее хлама избавить в действительности не получится по той простой причине, что жизнь и есть сплошь хлам. Если свобода воли лишь иллюзия, не является ли эта иллюзия необходимой – если в жизни вообще обязательно должен иметься какой-то смысл? А точнее – что, если не должен? Что, если тебе дается осмысленный выбор, а то и не один, который способен изменить твою траекторию? Ладно, скажем, иногда и впрямь возникает ощущение, что исход предрешен, но вдруг предрешен лишь частично? Состязание между судьбой и свободой воли такое скособоченное оттого, что люди неизменно принимают одно за другое – яростно бросаются на то, что закреплено и непреложно, в то же время пренебрегая тем, чем поистине могут управлять сами. Сорок четыре года назад на этом самом острове, когда им в лицо глядели целые горы улик иного, Тедди и его друзья согласились с тем, что их шансы жуть как хороши. Дурни, конечно, по всем объективным меркам, но не были ли все они в ту ночь еще и отважны? Что полагается делать, когда перед людьми целый мир, которому плевать, будут жить они или умрут? Съеживаться в комок? Падать на колени? Если Бог и существует, должно быть, Он давится от хохота. Мухлюет с ними, а эти чертовы дурни, кого Он якобы создал по собственному образу и подобию, не Его винят во всем, а себя.
